Бесплатный фрагмент - Память о земле

Горох с колхозного поля и цыпки на ногах

Студёный Енисей катил свои волны до океана, это казалось таким загадочным и значимым в жизни. И почему-то мечты устремлялись туда, за этими тёмными серебряными водами, к тем клубам тяжёлых туч на севере, откуда в августе начинал дуть пронизывающий до костей холодом «сивер». Может потому что мы не знали о существовании далёких тропических морей и островов, или они казались чем-то сказочным. А в сказки сибирские пацаны верили не очень. Енисей прогревался до терпимой температуры только после Ивана-купалы, но купальный сезон быстро прекращался на Илью. Северное море манило своей широтой и многочисленными стадами моржей и котиков, ширина реки в тех краях простиралась до горизонта, а тайга по берегам была до того дикая, что была сравнима только с индейскими лесами Фенимора Купера.

Река кормила чалдонов, ребятишки становились взрослыми рано, они тоже участвовали в добывании даров реки. Рыбачили на перемёты, ставили мордушки. Рыбка попадалась разная — сорная и хорошая, но вся она была желанна, так как мясо летом в таких деревнях не ели. Первые походы на рыбалку были связаны с проверкой на самостоятельность, удачу и определённое везение. Однажды, сговорившись с другом, и я засобирался на реку. По всем канонам рыбацкого искусства идти надо было ранним утром. Червяки, леска, крючки были приготовлены с вечера, но… Старших братьев дома не было, ночевали они уже на Тису, на колхозном стане косарей. Младший не в помощь, а скорее обуза — его родители точно не пустят. Решено было уйти тайком, а обозначить своё решение стать мужчиной готовым уловом. Встреча у мельницы, которой уже давно не было, оставался только нижний венец из толстенных листвяжных брёвен, была неизменной традицией. Находилась она на краю села, не более двухсот метров от крайней кержацкой избы, но пацанам казалась дальним кордоном. В пять часов утра размотали и забросили перемёты, в семь часов утра уже прибежал крёстный и надавал тумаков за то, что «потерялся молчком». Несколько ершей и пара пескарей послужили слабым оправданием, но с тех пор рыбалка стала входить в сферу наших с братом обязанностей по снабжению сорной рыбой кур несушек. Сопливые ерши кололи руки и эти ранки долго болели, а если улов пескарей был удачным, бабушка жарила их в большой сковороде и заливала яйцом. Рыбаков хвалила вся семья. Эта рыбалка, по воспоминаниям, стала второй попыткой стать самостоятельным мужчиной. Первая была в четыре-пять лет в отцовой деревне в казацкой сибирской степи под Ачинском.

Два брата соседа, сыновья комбайнёра. Они были прекрасно знакомы с окружающими полями, старший уже ходил в школу в первый класс, младший был моим ровесником. Но чувствовали мы себя вполне взрослыми, по моим воспоминаниям. Я имел вполне здравое суждение о многих вещах в мире, и если чего-то не хватало, то это знаний и опыта. А опыт приходил со временем. Отношение к детям в казачьей деревне было специфическое — детей у всех было много, представлялась им полная свобода, но и спрос начинался рано. Мы бегали босы по коровьим лепёшкам, и мне доставляло удовольствие видеть зелёные пузыри между пальцами. Помогали ставить старику соседу мордушку на пескарей и гальянов в малом притоке Чулыма. Украдкой залезали в громадный огород соседа китайца и срывали неизвестно для чего большие зелёные головки мака. Они походили на гранаты, и ими мы «взрывали танки противника». Босые ноги покрывались «цыпками», как и тыльная сторона кистей рук. Болело сильно. Дед осмотрел и вынес вердикт — «Сашка абасцы ему ноги». Сашка был совсем малой, от него это не было обидно. Растрескавшаяся кожа завопила от соли, но быстро успокоилась. К вечеру бабушка помыла мне ноги и нажевала какой-то травки. Утром кожи и на руках, и на ногах была уже здоровой.

Приятели мои были большими хулиганами, и дед не раз укоризненно качал головой, наблюдая нашу дружбу. В один жаркий день, когда взрослые были заняты своими делами, я улизнул со товарищами «по горох». Горох рос на колхозном поле вместе с пшеницей. Все земледельцы использовали этот метод, что б хлеб не положило дождями. В то время ещё не были выведены сорта низкорослые и устойчивые к полеганию. Стручки гороха были изумрудными, манили сочными глянцевыми боками и курносым носиком. При сжатии этого зелёного боба, он открывался и выдавал все девять сладких шариков, не разваливаясь пополам. А затем из него можно было сделать лодочку, вставив обломок спички, и эта лодочка походила на индейское каноэ на Великих озёрах. Откуда я знал это в том возрасте, не знаю. Мы в восхищении набирали стручки в подолы рубах заправленные в штаны и радовались солнечному дню, запаху пыльной степной дороги, колючим колосьям пшеницы и гороховым плетям, которым эта пыль была нипочём. Дед подошёл незаметно. Он и не прятался, это мы увлеклись заготовкой овощей и не слышали его приближения. Молча дал подзатыльник и отправил домой. Только сказал — «Це колхозное поле, мять его не можно». Так я получил первый урок буддистского запрета «не брать того, что тебе не дано». Они тихо разговаривали с отцом поздно вечером. И отец сказал мне, что нас мог поймать объездчик и отходить плёткой. Но думаю, это была попытка напугать пацана карой. Деда знали и уважали, да и детей никто бить нагайкой не стал бы. Но для всех колхозное поле с пшеницей было чем-то особым. Было тем, что кормило этих людей, казаков непокорного куреня высланного Екатериной в Сибирь за отказ присягать ей.

И осталось в памяти золотое море пшеницы, волнами бегущее под ярким летим солнцем, черёмуха у старой школы и громадный тополь у сельского клуба, где дразнили меня цыганёнком сродные чернобровые тётки Емельяненко. Открытое всем ветрам место посреди полей, где был виден и восход и закат, извилистая речка с глинистыми берегами, в которой ловили раков и речных черных устриц. Гудящие всю ночь телеграфные провода, что мешали мне малому уснуть даже под боком приехавшей мамки. И тёплый запах пыли и перегретой извёстки русской печи.

Пахнет деда избушкой,

Старый казацкий запах,

Перегретой извёсткой и кожей седла.

«Сегодня пчёлы роили,

иди, малый, глянь матку —

Ещё ли увидишь когда.»

Теперь то место распахано и засеяно, и никто уже не может точно указать место хуторов. Но голос крови говорит — здесь. И возникает перед глазами те черёмухи и самая младшая тётка Емельяненко с лошадью под уздцы. Не зря названа была деревня Черёмушки.

Советское лагерное прошлое

Пионерские лагеря — тема особая. Попал я в лагерь совершенно случайно. Не отправили меня в родную деревню в тот год, так как мама ждала прибавления, а я должен был составить ей компанию и моральную поддержку. Июнь наступил вслед за роскошным бесшабашным маем, когда мы уже и не учились толком, а бегали по улице, лазили по затону и саду трамвайного депо. Как только прозвенел последний звонок и нам выдали табеля об успеваемости с резолюцией — переведён в следующий класс, мы тут же забыли про школу. Она осталась в зиме, а весной… весна нужна нам другая, летняя. Школа сразу опустела и затихла. Проходя несколько раз мимо, мне было жалко её пыльные пустые классы, но я сразу забывал о школьных товарищах и учителях, как только взгляд падал на дорогу в алее высоченных тополей с маленькими котеджами.

Путёвка в пионерский лагерь мне сразу показалась приговором за плохое поведение и учёбу. Срок заключения на месяц. Тогда, когда вся затонская братия находила себе занятия здесь, на Побежимова и Базарной, те дела, о которых мечталось зимой и строились планы с наступлением весны! А мне в лагерь.

Ну, как положено, пару дней на сборы — смена белья, щетка, мыло, пионерский галстук, как будто он мне не надоел за учебный год. Собрали мне баул, а не рюкзак, как у всех путних путешественников. Я так стеснялся этого баула, пока ни посмотрел «Корона Российской империи». Кто же мог знать, что этот баул прослужит мне верой и правдой еще много лет. Сбор ранним утром у Речпорта, перекличка, знакомство с другими пацанами, кого также законопатили в лагеря. Ребята были все речфлотовские, но не знакомые. Плавсостав своих отпрысков редко отправлял, больше с собой, но работники КСРЗ, речного порта и других организаций, что относились к пароходству, были представлены широко. Пионерский лагерь «Чайка» на речушке Базаиха, где еще несколько лагерей, был основан давненько. Корпуса старые деревянные, но прочные, гипсовые фигуры трубачей и барабанщиков в стиле советского модернизма и…..

Как я был рад встретить здесь знакомый по детству пароходик Св. Николай, выполненный филигранно и уже слегка поржавевший. Эту модель, длиной полтора метра я видел в старом бараке пароходства, затем на набережной у речного вокзала. И там, и там, и тут он стоял под пластиковым колпаком, но время всё же не пощадило его. Здесь было его последнее пристанище. Колпак из пластигласа потускнел и покрылся царапинами, корпус кое-где уже тронула ржавчина, но под дном судна блестела и переливалась Енисейская зелёная волна. Кто изготовил из цветного стекла эту подложку под модель, для меня до сих пор остаётся тайной, но она рябила волнами, переливалась сине-зелёным цветом и так оживляла всю картину, что легендарный пароход казался живым. Чуть позже я всё-таки стащил кусочек этого стекла, и он долго хранился у меня, как воспоминание и о лагере, и о старом деревянном бараке пароходства на Дубровенского.

Высокие раскидистые берёзы опускали свои хлысты веток и приятно шелестели листьями. Трава начинала только подниматься, но за годы существования лагеря все высокие травы были вытоптаны, а пространство между корпусами покрывали спорыш и душистая ромашка, невысокие и густые. По тротуарам ходили только строем в столовую, а в свободное время бегали по травке, песку и пыльным тропкам. Посреди всех строений линейка — площадь, площадка для всех торжественных и ритуальных действий этой маленькой колонии для несовершеннолетних пионеров. В дальнем конце лагеря, примыкает к хоздвору большущая столовая, рядом с линейкой клуб с кинозалом и несколькими помещениями. Там помещалась и вожатская, и кабинет директора лагеря, и радиоузел. А ближе у КПП, к воротам с красивой надписью «Чайка», футбольное поле и на отшибе маленький здравпункт. Все эти здания, корпуса и помещения так или иначе придётся освоить мне в течении двух сроков, которые показались мне тогда вечностью.

Приехавшие из города поселенцы-пионеры были встроены подковой на линейке и начался развод по отрядам. Проверяли сопроводительные путёвки, сверяли возраст и пол, передавали в отряд на попечение вожатого и воспитателя. Друзей у меня еще не было, мне было всё равно куда запрут, стоял спокойно. А кто-то суетился, пытаясь попасть со старыми знакомыми в одну группу. Но это строго пресекалось, очевидно, чтоб не создавались спаянные компании, которые потом приносят много беспокойства своими слаженными хулиганствами. Сложности и с девчоночьим составом. Решением педагогического коллектива в отряд собиралось равное количество пацанов и девочек, но девчонок собрали на год старше. Резон тут тоже казался мне верным, чтоб не обижали мальчишки. На поверку всё оказалось гораздо сложнее. Получив своего командира-вожатого, студента старшекурсника из Пединститута, и воспитателя, гораздо старше и из ответственных работников, мы двинулись к своему корпусу, козарме, бараку.

…

Обустройства быта было простым и незатейливым. Четыре больших комнаты с десятью-двенадцатью кроватями, широкий коридор-веранда, по центру корпуса отделение с тумбочками для личных вещей, там же комнатка вожатых. Сам коридор немного уже спален, удобно в нём и построение делать и стол установить большой со стульями. На столе том стенгазету обязательную рисовать. Построение, конечно, перед казармой, если дождя нет. Перед казармой же обязательный тенистый стол. В первый же день вожатый, взяв пару помошников из ребят, отправляется к старшему пионервожатому. А старший выдаёт и комплект для тениса, и ручки карандащи бумагу, и пару мячей. Волейбол и футбол. Мы укомплектованы для развития и оздоровления. Первое построение на обед проходит без эксцессов. Всё дружно в две шеренге по тротуару в сторону столовой. Пока без песен и речёвок, но уже не за ручки взявшись. Взрослые же пионеры. Туалеты и умывальники в стороне леса, у самого забора, до них метров пятьдесят. Вода холодная, туалеты на три очка мальчишечий, на три очка девчоночий и… с уже прорезанными узкими щелочками между. В эти щелочки увидеть ничего и невозможно, но сам принцип бередит воображение. Каждое утро по горну, в который реально играет еле-еле проснувшийся штатный горнист, усиленному микрофоном, все выбегают на зарядку. Чтоб кто-то отлынивал, я не припомню. Интенсивные упражнения в течении минут пятнадцати прогоняют сон. Затем туалет, умывание и чистка зубов. Вот где наконец-то меня приучили к этому! Завтрак и пионерские плановые занятия. Занятия эти я совсем не помню. Пытались, и не без успеха, разучивать песни, рисовать газеты, готовиться к каким-то общелагерным конкурсам. Но главное в пионерском лагере — сбежать от опеки вожатого и заняться своими интересными делами.

А дел этих напридумано множество уже. Кажется, всего два дня здесь, а уже исследованы укромные уголки с помощью старожилов. Уже придуманы свежие шалости, которые в обычной жизни не придут в голову. Уже вытащены из опыта прошлой жизни и приспособлены к новым условиям занятия полулегальные и легальные. Мальчишечьи. Да и девчонки нередко сами по себе затевали что-то, и в компании с пацанами, хоть и на год младшими. Смешанные компании появились гораздо позднее, на следующий год, когда я уже оказался рецидивистом в лагере. А пока всё внове, и пока самостоятельно без противоположного пола, обследование леса в русле маленького ручья Калтат. Вековые сосны посреди черемошника и тальника апоминали родную деревню. Тропка к Калтату вела от крыльца клуба, была скрыта кустами и мало кем использовалась по причине своей темноты и таинственности. Но что для меня сумрак леса и тальника, ерунда. Кроме меня еще несколько пацанов облюбовали ручей, но таковых совсем мало было.

Как раз по телеку сериал про ковбоев был по весне. А в Чайке как раз заканчивался ремонт и благоустройство территории. Ограждения, как это водится на флоте, все из пеньковых верёвок. Так вот эти верёвки и послужили нам лассо для ловли диких мустангов, норовистых бычков, цементных статуй и друг друга. Надо сказать, за месяц проживания в лагере мы так настропалились кидать лассо, что действительно могли бы подрабатывать пастухами. В течении пары недель нашим неизменным атрибутом в лагере была именно верёвка, туго скрученная в кольца, а поскольку наш отряд был одним из старших, противостоять этому никто не мог. Впрочем, нам попались очень умные вожатые, которые ни одну нашу инициативу не зажимали, а только следили, чтоб таковая не переросла в криминал. Конец ковбойской эпопеи произошёл естественным путём. Мы собрались в поход!

…

Поход — дело серьёзное. Вожатые многим рискуют в таких начинаниях, но наши оказались не робкого десятка, они решились. Задатки к тому были. На 22 июня мы небольшой группой ходили в ближайший пихтачок за лапником для траурной гирлянды. Вожатая уже тогда присмотрелась к этой группке пацанов, наверное, убедилась в адекватности. Большое вес в принятии рискованных решений взял на себя воспитатель. Не могу не упомянуть Констанцию Александровну, преподавателя ДВС из КРУ. Уж этот-то человек полностью наш. Даже курсанты к ней в гости приходили. Она со свойственной решимостью и бесстрашием и решила устроить поход. Сначала пробный на день, а потом и с ночёвкой.

Пионерский лагерь потому и пионерский, со всеми давними традициями, которые помнили взрослые. Костры, палатки и рюкзаки. «Взвейтесь кострами синие ночи, мы пионеры дети рабочих» — такое пели и мы, с радостью орали хором вышагивая по дорогам. Так вот, в лагере было всё необходимое. И рюкзаки, и металлическая посуда, и палатки, и даже котелки походные с фляжками. Не было только новомодных термосов. Всё это было выдано вожатому, умело распределено по команде. День на сборы, волнительно. Ранним утром, сразу после завтрака, через центральные ворота отряд строем в две колонны вышел на гравийную дорогу, которая вилась вдоль речки и уходила к далёким горам. Базаиха бежала не около дороги, от дороги её отделяли небольшие поляны и два лагеря, присоседившихся к нашему, Орлёнок и Ласточка. Тем повезло больше, они прямо на берегу, а у нас только Калтат. Но ходили мы купаться на речку вдоль забора Орлёнка почти свободно, небольшими компаниями, а вот с орлёнка пацанов мы не встречали на купалке. Очевидно, их вожатые были более осторожны. Как это водится у флотских, мы себя чувствовали хозяевами положения. Ласточку вообще считали маменькиными сынками, так как это лагерь министерства образования. Вот и шли мы нестройной колонной подвое по гравийке мимо этих лагерей, слыша внутренним чувством близкую речку, и спешили миновать этот «цивилизованный» мир и углубиться в природу.

Наконец, мы вышли к речке, дорога по самому берегу, заросшему редким ивняком, осокой и кое-где камышами. Прохлада и тишина. Почему журчание реки, щебет птиц и шум листвы воспринимается как тишина? Даже разговоры в строю примолкли, да и сам строй уже распался на небольшие группы. Скалы, падающие к узкой дороге. Незаметно как-то, но дороги не стало, была хорошо натоптанная тропа в две коллеи. Может когда тут и проходит машина, но очень редко, а туристы чуть чаще натаптывают путь. Привал на мраморном карьере — моё первое знакомство с этим минералом. Действительно мрамор, хоть и сероватые, но мрамор же! Россыпь камней, сочащиеся родники из-под неё. Дальше дороги и не стало вовсе. Отряд наш вытянулся в ниточку, пыхтим под тяжестью рюкзаков с тушёнкой и сгущёнкой на обед. Кто-то из пацанов тащит канистру с водой питьевой, это строгое требование медперсонала. Из реки не пить! А почему? Мы пьём, а чай варить из воды, что тащим. Удивительно, что мало комаров. Мне, как северному человеку, это вообще приятно. Тень листвы, тропа, прячущаяся в кустах и выбегающая на поляны. Свежесть, которая раскрывает лёгкие и душу. Солнце и зелень, которая очищает глаза. Шум горной реки, которая воспринимается как вселенский шёпот тишины.

Поляна на излучине, широкая, с невысокой травой, метров сто на сто — удобное место для пикника. В то время мы не знали этого слова. Просто, конечная цель нашего похода, привал, обед, игра в пионербол и купание в речке.

Возвращаемся в лагерь к ужину. Хоть рюкзаки полегчали, тело устало, и мы еле плетёмся. Но довольны безмерно. Сплочение отряда в плане девчонки-пацаны произошло именно теперь. Дружеские связи между мальчишками тоже, определились компании, но и разделения не стало между ними. Просто как звенья. Успевали в походе и покурить в кустах, и украдкой за купающимися девчонками понаблюдать, как у них в мокрых купальниках выделяются соски формирующиеся. Смеялись и съигрывались в пионербол, картошку, начинали учиться и волейболу.

— Ещё хотите? — спросил, встретивший нас старший пионервожатый.

— Хотим, хотим!! С ночевкой хотим!!! — заорали все дружно.

На том и порешили наши начальники, хотя мы и не надеялись вобщем-то. Но, через пару дней нам объявили, что поход на два дня нам разрешён и надо готовиться. Время это мы даром не теряли. Обычные дела днём по пионерским планам шли незаметно, но под направляющей рукой вожатых, отряд выполнял всё строго. Ночами мы пробирались в палату к девчонкам и травили анекдоты, разговаривали за жизнь, безбожно хвастались, иногда привирая. Но врать и сочинять мы еще не научились, вся наша небольшая жизнь и так казалась нам замечательной. Мы просто делились своими жизненными ситуациями, рассказывали друг другу о школе и своих мудрых познаниях жизни. Как только в коридоре показывалась тень старшего, мы с шёпотом «шухер» прятались под кровати. Затем потихоньку вылезали, усаживались и укладывались на кровати к своим подружкам, и разговор продолжался. Укладывались конечно в переносном смысле. Девчонки прикрывшись одеялом сидели полулёжа, облокотившись спиной на спинку кровати, мы полулежали с противоположной стороны кровати. Всё целомудренно, хотя уже налёт полового интереса проявлялся. Попытка в начале лагерной жизни ночью измазать девчонок зубной пастой провалилась, как малоинтересная. Эта традиция младших пионеров, которую попытались внедрить в нашу «взрослую» среду ребята с лагерным прошлым была обречена на провал. Мы проникли первый раз к девчонкам, а они уже были готовы к отпору. Ретировавшись, мы посовещались и пришли с мирными инициативами. Были прощены и приняты гостями. Так и продолжалось далее к всеобщему удовольствию. Конечно, вожатые догадывались о наших приключениях, но не пресекали, за что я теперь им благодарен. Не ханжам оказались наши старшие товарищи, и мы смогли получить первый опыт общения.

Второй поход за Мраморный карьер готовился более тщательно, но подготовка уже была привычной. С нами вместе отправился еще молодой физрук и медсестра. Дополнительно к нашему сплочённому отряду присоединили еще один, соседний, чуть младше и полностью из девчонок. Уже в то время ощущался гендерный дисбаланс. На нас была возложена миссия провести младших по тропе приключений. Наши девочки восприняли это уже с некоторой ревностью, но в том отряде оказались знакомые, и всё уладилось само собой. В этом походе пришлось тащить с собой еще и палатки. Продуктов тоже добавилось. Теперь уже не сухой паёк, а готовить будем настоящий обед и ужин. Знакомая тропа привела на поляну за карьером, поклажа была сброшена и объявлен привал с купанием и кратким отдыхом. Искупаться, покурить в кустах и распаковать поклажу — дело полутора часов. Солнце поднялось к зениту, девчонки принялись варить кашу. Мальчишки занялись установкой палаток, сбором дров и обследованием окрестностей. Надо сказать, взрослые руководили довольно умело, всё шло как по маслу. Самым большим подарком оказались три больших автомобилных камеры, которые притащил с собой физрук. Это наше приключение по реке. Изготовился быстро плот с тремя камерами и тремя досками. Пробный рейс увенчался успехом!

Базаиха в этом месте делала широкий круг, огибая нашу поляну и сходясь в излучинах всего в пятидесяти метрах, а сам путь не менее трёхсот-четырёхсот. Поплыли! Середина лета, полноводная речка и разросшиеся кусты ивы. Ветви свисают над водой, образуя коридор. Полная иммитация тропических рек, приключения в джунглях Амазонки и Рио-Негро. Мы отважные исследователи плывём в неизвестность. Течение довольно быстрое и приходиться всё время выравнивать плотик при помощи примитивных вёсел, иначе струя грозит перевернуть его. Полкилометра синих струй, резких и плавных поворотов, ветви ивы свисающие до самой воды и мешающие обзору. Это настоящее приключение. Засмотревшись в непролазные джунгли по берегам, как бы ни выскочил леопард или анаконда, не согласовав свои действия с напарником, Колькой Кабыкиным, мы влетаем в кусты. Плот переворачивается, накрывает нас собой. Еле отфыркавшись от холоднючей воды, вынырнув и ухватившись за свою пирогу, смеёмся. Хорошо, что в этой реке нет пираний. Но быстро на плот, хотя для начала его перевернуть в нормальный вид надо. Проходим излучину, виднеется уже наша поляна и прыгающие от нетерпения члены следующей команды на рафтинг. Физрук в сторонке спокойно наблюдает. Мы с Колькой идём к костру греться, не сушиться. Начало дня, вода еще холодновата. Ощущения пережитого приключения будоражат кровь. От восторга хочется прыгать.

Испытание прохождением этого речного кольца затянулось почти на весь день. Несколько экипажей пытались пройти дистанцию как можно чище, то есть, не перевернуться. Но Базаиха была неумолима и на каждом повороте готовила свои сюрпризы. К концу дня всё-таки удалось изучить все хитрости излучины, наработать навык. Первым без переворотов прошли Вовка Жердев с напарником. Я не поверил, Вовка — здоровенный детина, как мог его плот удержать. Кобыкин был его другом и соседом в Затоне, но в пару выбрал меня на рафтинг, всё-таки я полегче и проворнее. Жердев был непреклонен.

— Уметь надо, пасаны. Мы вот умеем и не перевернулись.

— Да нуу. Врёшь.

— Сам пробуй.

— Вот и попробую. Колька пошли.

Оттолкнули плотик, в руки весёлки, внимательно всматриваемся в кусты. А вода-то прибыла. Надо на стремнину выйти, тогда в первый куст не влетишь.

— Коля греби быстрее, отойдём на середину.

— Да я и так, ты сам греби, щегол, — Колька старше на год, командовать собой не позволяет.

— Давай, давай! Уф, проскочили.

— Ты смотри куда несёт, в обратную греби! Табань! — плот от такого манёвра развернуло кормой вперёд и он понёсся к следующим кустам, сплошь перекрывающим русло.

— Ё маё!! Счас пепвернёмся.

— Греби, Тамагавк, греби!

— Я и так. Счас нас….., — плот врезается кормой и левым бортом в кусты, удар весла помогает ему развернуться. И нас выносит на середину опять в нормальном, невымоченном состоянии.

— Урааааа!!

— Ну, а ты говорил.

— Чо я говорил? Счас еще одни кусты.

Но дальше и русло шире и речка прямее. До финишной станции на берегу нашей поляны доходим через несколько минут триумфаторами. У нас призовой заплыв за чистое прохождение. А ведь кто-то пробежал на мыс в середине пути и посмотрел, правда ли мы пройдём. Убедился — прошли. Подтверждает теперь. И мы с Колькой идём еще раз, проходя все намеченные сложности как по писанному. Всё. Физрук приказывает еще по разу и сворачиваться. Солнце клониться к закату. Полдник, чай с печеньем. Кто-то заползает в палатку в изнеможении. Лагерь затихает на полчаса-час. Всё-таки привычка к послеобеденному сну действует. Но не надолго.