Бесплатный фрагмент - Память и судьба

Пролог. Пластинки для граммофона

Леонор и сама не могла объяснить, что заставило ее остановиться у офиса «Теранос». Зияющее пустотой здание казалось не просто заброшенным, а вымершим. Воздух вокруг него наполнялся гнетущей тишиной, нарушаемой лишь шелестом бумажного мусора под ногами.

Черно-желтая полицейская лента, обвившая все входы, и свинцовые пломбы на дверях кричали о запрете и окончательности. Леонор подняла взгляд к окнам третьего этажа — темным, слепым глазницам. Ни малейшего движения, ни проблеска света. Никого. «Может, я больше не вижу призраков? — промелькнула мысль. — Или они теперь не хотят показываться? А может они наконец обрели покой?»

Она колебалась. Инстинктивный страх сковывал ноги, но его теснило настойчивое любопытство: прошло столько времени! Чего бояться? Пальцем она подцепила ленту; та отлипла с легким шелковистым шуршанием, повиснув на ее пальце черно-желтой паутиной. Леонор скомкала ее в тугой шар и резким движением швырнула в ближайший переполненный мусорный бак. Вернулась к двери. Свинцовая пломба поддалась с сухим треском, бумажная печать порвалась легко, как гнилая ткань. Она потянула за ручку двери, та открылась с тихим скрипом, выпуская запах пыли и затхлости, словно Леонор открыла чей-то склеп. Волнение, перемешанное с любопытством, охватило ее, но она заставила себя переступить порог. Под ногами хрустнула пыль. Ей казалось, что стук ее сердца слышен по всему зданию.

Призраков тут не было. Леонор знала это с абсолютной, почти физической уверенностью, хотя и не могла бы объяснить источник этого знания. Но даже отсутствие призраков не развеяло тяжелой, липкой жути, витавшей в воздухе. Она оседала на кожу, пробирала до костей холодом, которого не было в реальности.

«Мерзость запустения» — подумала про себя Леонор.

А ведь когда-то она считала этот офис самым футуристичным и прекрасным зданием в городе. Фойе было шедевром биофильного дизайна и хай-тека: плавные, словно выточенные водой формы, удобнейшие современные кресла-коконы, стойка ресепшн из матового белого камня, мерцающий искусственный водопад, струившийся по стене, поросшей настоящими папоротниками. Одна стена имитировала пещеру с причудливыми сталактитами, внутри которых пульсировали жилы светодиодов, словно застывшая в камне магма. И над всем этим — холодный, сияющий неоновый логотип «Теранос». Можно было часами разглядывать каждую деталь, ощущая себя частью чего-то грандиозного и нового. У стойки стояли валидаторы с прозрачными куполами, похожие на артефакты из будущего. А дальше — широкая лестница, уводящая вверх, и лифты. Одна стенка лифта была полностью прозрачной, и по мере подъема открывался захватывающий вид на город, залитый огнями, заставляя каждого пассажира чувствовать себя возносящимся на Олимп. Словно поднимавшийся на лифте становился вершителем судьбы.

Теперь все это превратилось в ничто. Компания мертва, офис — пустая скорлупа. Ощущение, будто само место пропиталось невидимой скверной. Проказой.

Впрочем, возможно, так оно и было. Только проказа была не телесной, а душевной. Годы работы в «Теранос» вытравливали сочувствие, притупляли чувства, отучали слышать шепот интуиции и совести. Ты переставал различать правду и ложь, погружаясь в уютный кокон собственного благополучия и безразличия. Леонор прошла через это. Она знала цену этому комфорту. Наверное, так и выглядела покинутая людьми Вавилонская башня — величественная, но мертвая, пропитанная смрадом высокомерия.

Заставив себя идти дальше, Леонор поднялась на второй этаж. Лестничные пролеты были засыпаны обрывками каких-то документов, которые раньше имели значение, осколками разбитого стекла от информационных панелей. Именно здесь, в бывших кабинетах разработчиков, правительство разместило конфискованные вещи эльфов, которые позже растащили по музеям и выставкам. Леонор надеялась найти что-то уцелевшее, пропущенное при описи. Она и сама не понимала, откуда взялась решимость подняться сюда, когда каждый шаг отдавался эхом в гробовой тишине, а страх сжимал горло..

После скандала власти вытащили на свет божий горы эльфийских артефактов: изысканную кухонную утварь, роскошную одежду необычных фасонов с изумительной вышивкой и из тканей необычного плетения, предметы быта, мебель и удивительные украшения, которые носили на себе монаршие особы и просто богатые эльфы. А еще картины, книги, ковры, гобелены и множество предметов искусства, которое пылилось и истлевало на складах преступников и потрошителей. Часть вернули эльфам, если верить рассказам. Другое — выставили в музеях, устроив настоящую вакханалию публичности вокруг всего, что было связано с ними. Почему именно сейчас обрушили этот вал информации? Леонор ловила себя на мысли: «Интересно, к чему бы это?»

Она толкнула дверь в помещение, на двери которого висела табличка с надписью «Хранилище №2». Внутри царил полумрак, пробиваемый лучами пыльного света из высокого окна. И — о чудо! — на стеллажах и прямо на полу кое-что осталось: аккуратная стопка книг в кожаных переплетах, несколько коробок с виниловыми пластинками в незнакомых конвертах и аккуратно сложенная стопка одежды из переливающейся ткани. Леонор радостно улыбнулась. Она метнулась по залу, нашла пустую картонную коробку из-под оргтехники и стала бережно складывать в нее пластинки и книги. Сверху накрыла находку куском тяжелой, узорчатой ткани, валявшейся рядом. Коробка получилась увесистой, но Леонор, окрыленная удачей, почти не чувствовала ее веса. Спустившись к машине и уложив добычу в багажник, она вернулась за остатками. На полу, в углу, притаилась одиночная фарфоровая чашка с отколотым ушком — изящная, с тонкой синей росписью, — и невзрачный серый мешок из плотной, грубой материи. Без тени сомнения Леонор прихватила и их, чувствуя себя не воровкой, а спасительницей забытых сокровищ.

Дома, в тепле и безопасности своей гостиной, она приступила к разбору трофеев. Одна книга оказалась на эльфийском, строки текста вились по странице причудливыми кружевами, но Леонор ни черта не понимала, поэтому отложила ее. Другая — сборник стихов на английском, но с подзаголовком «Переводы с эльфийского». Ее женщина намеревалась прочитать позднее. Среди пластинок обнаружились две потрепанные нотные тетради, испещренные странными, плавными знаками. Одну из пластинок, в конверте из грубой, похожей на пергамент бумаги с вытисненным стилизованным деревом, она не удержалась и поставила на проигрыватель.

И влюбилась. С первой ноты, с первой строки. Драматичный, страстный тенор, звучавший с винила, обладал гипнотической силой. Слова песен — то нежные, то полные невыразимой тоски, то яростные — касались струн души. Ничто в современной музыке не могло сравниться с этой первозданной силой чувства. Леонор растворилась в звуке, позволив ему унести себя прочь от реальности. Песни были на незнакомом языке, немного напоминающем то ли латынь, то ли греческий.

Лишь когда последний аккорд растаял в тишине, она с усилием очнулась, выключила проигрыватель: иначе сосредоточиться было невозможно. Примечательно было, что эльфийская пластинка родом из начала двадцатого века подошла к современному проигрывателю, хотя не должна была. Видимо, эльфы к тому времени были на пару шагов впереди в некоторых технологиях.

Затем она развернула серый мешок и ахнула. Внутри, бережно завернутое в тончайшую бумагу, лежало эльфийское платье. И, судя по фасону и цвету, оно было свадебным. Леонор не верила своим глазам. Как такое сокровище могли пропустить? Ткань платья была тяжелой и текучей, наподобие шелка, по шлейфу и лифу вились узоры вышивки, немного выцветшей, как и по рукавам у предплечья. В недрах мешка нашлась и фата — невесомая и немного выцветшая, как и платье. Его можно было отреставрировать! И можно было даже надеть! Оно было не просто прекрасным — оно было волшебным.

Ткань, которой она накрыла коробку, оказалась длинной шалью невероятной работы. Тончайшая шерсть или шелк. На глубоком синем, почти черном фоне, струились вышитые серебряными и золотыми нитями созвездия и мифические существа. Длинная, в палец толщиной, бахрома местами была оборвана, но это не умаляло ее завораживающего очарования.

Весь остаток вечера Леонор провела, погрузившись в сборник стихов. Она листала страницы, пока не дошла до последней. Там, под финальным стихотворением, стояла подпись: Ильмин. Имя ударило в память. Сердце сжалось. Она знала это имя. Его с невероятной тоской в голосе произнесла принцесса — призрак Эйлиндис. Именно с ним она хотела жить в доме среди садов на склоне горы. А он посвящал ей свои песни и стихи, полные восхищения, почитания и любви. Такие песни не поют человеческие певцы, особенно в последнее время. Леонор отложила книгу, ощущая, как реальность вокруг приобрела новые, тревожные и манящие грани. Это открытие было лишь началом.

Падение Вальмиры

Свадьба принца Эиларио

Эринель знала, что выглядит превосходно. В этом ее убеждал не только собственный вкус, но и бесконечные комплименты супруга, неизменно сопровождаемые нежным поцелуем в щеку, когда он проходил мимо. Эльфрион утверждал, что она была бы прекрасна даже в мешке из-под муки, но менять изысканный наряд на столь экстравагантный эксперимент дочь эльфийского народа не спешила. Ее наряд был продуман до мелочей: строгое прямое платье из темно-серой тафты служило основой, поверх которого была элегантно накинута воздушная кружевная накидка с широкими рукавами, усыпанная мерцающими камнями. Темные волосы, собранные в низкий, гладкий пучок, венчала изящная шпилька с крупным цветком, чьи лепестки искрились россыпью мелких драгоценных камней. А с заколки свисали тонкие цепочки, украшенные изумрудами.

В большом доме советника и ближайшего друга принца Эиларио царил предпраздничный хаос. Хозяева, обычно невозмутимые, оказались бессильны перед этой стихией. Бал в честь свадьбы принца обещал быть поистине грандиозным. Поэтому родители Эринель и Эльфриона, три ее сестры, брат супруга с семьей и юными дочерьми, съехавшиеся из разных уголков королевства, готовились к событию целый месяц, наивно надеясь, что в сам день все пройдет гладко. Надежды не оправдались.

Девушки и девочки носились по дому, словно стайка испуганных птиц, выкрикивая по пути, что им нужны ленты, заколки или банты, яростно споря за место перед огромным зеркалом, помогая друг другу стягивать корсеты и заплетать сложные прически. Мужчины, растерянные и беспомощные, только мешались, осаждая своих супруг вопросами о местонахождении запонок, галстуков или определенных жилетов, чем лишь усиливали всеобщее раздражение и нервозность.

И лишь Эринель не участвовала во всеобщем волнении. С юности она была приучена соблюдать спокойствие даже во время стихийных бедствий. Ее нежная, но властная рука привела в порядок детей и мужа точно по графику, после чего она безупречно собралась сама. Пока родственницы метались в предпраздничной панике, ее маленькая семья уже отдыхала в тишине их комнат, излучая невозмутимость.

Эринель примеряла у зеркала серьги, когда в комнату вновь вошел ее супруг. Молча улыбнувшись, он подошел к граммофону, поставил пластинку, и из рупора полилась нежная, струящаяся мелодия. Эльф плавно задвигался в такт, приближаясь к супруге. Она ловила его отражение в зеркале, уголки губ тронула легкая улыбка. Он подошел вплотную, его пальцы нежно прикоснулись к ее шее, застегивая замысловатую застежку ожерелья. Встав перед ней, он изящным движением пригласил ее на танец. Эринель без колебаний вложила свою руку в его и позволила увлечь себя в медленный вальс. Они кружились по комнате, их взгляды были прикованы друг к другу, полные не стареющей нежности. Они шли рука об руку уже не первую сотню лет, но чувство их оставалось юным, обновляясь, как весенние побеги древнего дерева.

Последние аккорды растаяли в воздухе. Супруги замерли, обнявшись.

— Великолепная песня, — тихо произнесла Эринель, прижимаясь щекой к его плечу. — Одна из лучших у Ильмина.

— Он влюблен, душа моя, — ответил Эльфрион, его голос был теплым и чуть глуховатым от близости. — Оттого и стихи столь чувственны и пронзительны.

— Как думаешь, принцесса Эйлиндис знает, кому предназначены эти слова? — спросила Эринель, отводя голову, чтобы взглянуть ему в глаза.

— О, конечно знает! — Эльфрион покачал головой, в его взгляде мелькнула тень сожаления. — Ильмин даже просил ее руки у короля. Но получил отказ. И эта песня родилась из той боли.

— Печально, — прошептала Эринель, брови ее сдвинулись. — Неужели Ильмин недостоин принцессы? Она ведь не наследница престола, не обременена высокой должностью…

— Решение королей не всегда ясны даже советникам, — Эльфрион мягко коснулся ее щеки. — Нам остается лишь сочувствовать им. Мы ведь тоже помним вкус ожидания…

— Ты прав, — она снова положила голову ему на плечо, и в комнате воцарилась тишина, наполненная их близостью.

Они простояли так, обнявшись, еще несколько минут, шепча друг другу милые, смешные пустяки, от которых на губах сами собой расцветали улыбки, пока настойчивый стук в дверь не возвестил: пора. Спокойные и единые, держась за руки, они спустились вниз.

И вправду, большое эльфийское семейство предстало во всем своем великолепии, готовое к отъезду. Лица светились радостным предвкушением праздника. Для самой младшей дочери семейства, златоглазой Оэлин этот вечер был первым выходом в большой свет — ее глаза сияли особенно ярко, хоть она и выглядела взволнованной.

Дворец посольства Вальмиры, крупнейшего эльфийского королевства, был преображен. Роскошь здесь была не кричащей, но глубокой и одухотворенной. Повсюду — живые цветы невероятных оттенков и форм, гирлянды из прозрачных хрустальных призм, которые, ловя свет, рассыпали по стенам и полу радужные блики, изящные кадки с вечнозелеными растениями — излюбленные украшения эльфов Вальмиры, создававшие ощущение волшебного сада.

Невеста, Илвинда, была воплощением сияющей радости. Ее кремовое платье, расшитое по лифу, пышным рукавам и длинному шлейфу сложнейшим золотым узором, казалось, соткано из света. На голове сверкала тиара из жемчуга и белого золота, а к волосам крепилась длинная фата, струившаяся до самого пола. Но главным украшением Илвинды была ее улыбка — широкая, искренняя, счастливая, с которой она встречала гостей рядом со своим супругом, третьим сыном короля Вальмиры Эиларио. Они выглядели не королевскими отпрысками, а влюбленными подростками, затеявшими игру в свадьбу для своих друзей. Серьезность момента выдавал лишь статус гостей — высшие сановники Британии, влиятельные дворяне, богатейшие промышленники и мастера-ремесленники, известные творческие личности, а также важные персоны из мира людей.

Эльфийские праздники всегда поражали людей своей непривычной сдержанностью и даже тишиной. Здесь не было громкого хохота, оглушительных труб и барабанов, грохота каблуков или звона бьющейся посуды. Музыка, конечно, лилась — эльфы обожали танцевать и ценили изысканную кухню. Но даже их танцы казались бесшумными, парящими и упорядоченными. А еще людей неизменно смущала и забавляла манера эльфов… распевать свои разговоры в такт музыки. Где человек мог притопывать или покачивать головой, эльф мелодично интонировал каждую фразу. И эта манера была заразительна. Порой какой-нибудь степенный, тучный директор текстильной мануфактуры, увлекшись, и сам не замечал, как начинал выводить хрипловатым баритоном своему собеседнику:

— Да-а-вай-те же об-су-у-у-дим на-а-ш до-го-во-о-о-р!

И партнер, захваченный общим ритмом, отвечал ему в той же манере.

Нынешний праздник следовал традиции, но имел свои особенности. Церемонию эльфийский принц и его избранница провели в окружении своих друзей и близких, но праздник был для всех. Хотя люди перешептывались, что хотели бы понаблюдать за эльфийской церемонией, ведь эльфы часто бывали свидетелями свадеб на человеческих свадьбах. Они не понимали, почему это такая тайна.

Сначала гостей пригласили в пиршественный зал. Длинные столы, уставленные изысканными яствами и напитками, стояли параллельными рядами. За отдельным, чуть возвышенным столом сидели принц Эиларио и принцесса Илвинда в окружении самых близких друзей, среди которых были Эльфрион и Эринель.

Начались тосты и пожелания долгого счастья. Затем зазвучали первые аккорды для танцев.

Под торжественную мелодию Эиларио повел свою невесту в центр зала. Они исполнили первый, словно церемониальный танец. Илвинда величественно плыла по залу, словно лебедь, а Эиларио, словно орел, окутывал ее своими «крыльями, но никак не касался ее, лишь смотрел, как она танцует и улыбался. После церемониального танца началась другая музыка и к ним присоединились другие эльфийские пары. Люди наблюдали со стороны: кто-то — с неподдельным восхищением грации и красоты, кто-то — с плохо скрываемым пренебрежением или даже завистью.

Именно в разгар этого танца в зал вошла она…

Появилась словно луч лунного света. Ее сиреневое платье воздушным и нежным, украшенным тонкой цветочной вышивкой, а золотые кудри струились по спине живым водопадом. Она шла с задумчивой, отстраненной улыбкой, будто гуляла по волшебному лесу и лишь по случайности заглянула на людной праздник. Ильмин, находившийся на сцене, продолжил играть на лютне по привычке, но песня его смолкла, хотя оркестр продолжил играть. Его взгляд, полный немой мольбы и страха, приковался к ней. Казалось, он боялся, что видение вот-вот растворится. Но принцесса Эйлиндис оставалась реальной. Тогда Ильмин решительно шагнул вперед, пересек зал и, остановившись перед ней, протянул ладонь. Эйлиндис остановилась и посмотрела на него, в ее глазах мелькнули сомнение и неуверенность, но затем она положила свою тонкую руку в его. Они присоединились к танцующим. Им казалось, что они совершают какую-то непростительную шалость у всех на глазах.

Эиларио заметил их, и на его лбу нахмурились тени.

— Оставь, мой свет, — тихо сказала Илвинда, положив руку ему на рукав. Ее глаза были полны понимания. — Им запрещено быть вместе, но запрета на танец нет. Пусть танцуют.

Те гости, кто не танцевал, расходились по залу или выходили в прохладный ночной сад, беседуя под звездами.

Веселее и непринужденнее всех была семья Эльфриона. Они искренне наслаждались каждым моментом праздника, общались со старыми друзьями и легко завязывали знакомства с эльфами из дальних городов. Оэлин волновавшаяся больше всех, оставила всякое волнение, потому что быстро нашла друзей, златоглазых, как она, и веселилась вместе с ними.

После одного из танцев к Эльфриону и Эринель подошел человек. Высокий, статный, в безупречной военной форме с погонами и аксельбантами. Эринель почувствовала мгновенную, непонятную неприязнь. Возможно, виной были слишком резкие, словно высеченные из камня черты его лица и холодный, оценивающий взгляд серых, как сталь, глаз. Он улыбался, стараясь казаться дружелюбным, но в этой улыбке не было тепла.

— Август Киллиан, — представился он, сделав легкий, но безукоризненный поклон. Его голос был ровным, поставленным. — Честь имею.

Эринель не услышала в его голосе ни грамма доброжелательности.

— Интересное имя, — напел в такт звучавшей музыке Эльфрион. — Не часто встретишь такое среди людей.

Август Киллиан едва не подхватил эльфийскую манеру, но сдержался.

— Стараемся не отставать от вас в оригинальности, господин…?

— Эльфрион. А это моя супруга, леди Эринель, — представился эльф, его рука невольно легла на руку жены.

— Господин Эльфрион. Леди Эринель, — Киллиан вновь склонил голову в ее сторону. — Осмелюсь ли я пригласить вас на танец? — Его взгляд был пристальным, изучающим.

— Я танцую исключительно со своим супругом, господин Киллиан, — ответила Эринель, ее голос был ровным, но в нем не было песни. Киллиан заметил это и счел знакомнеприязни к нему.

— Господин Эльфрион, — Киллиан повернулся к нему, сохраняя улыбку. — Уступите ли вы мне вашу очаровательную супругу? Всего лишь на один танец!

Эльфрион встретился взглядом с Эринель. В его глазах читалась просьба и легкая досада — светский долг требовал уступить. Эринель едва заметно поджала губы, но кивнула.

— Хорошо, господин Киллиан, — сказала она с подчеркнутой вежливостью. — Один танец.

Они присоединились к танцующим. Звучала медленная, меланхоличная мелодия, пары плавно покачивались, больше занятые тихими беседами, чем движениями. Киллиан не сводил глаз с лица Эринель, его взгляд был тяжелым, изучающим. Эринель же смотрела куда-то поверх его плеча, считая прямой взгляд на незнакомого мужчину в такой близости неприличным. Эльфрион наблюдал за ними с края зала, его брови были слегка нахмурены — настойчивость человека казалась ему подозрительной.

— Я вижу, вы пользуетесь особым доверием принца Эиларио, — заговорил Киллиан, его голос звучал непринужденно, но каждое слово было взвешено. — Разделяете с ним стол в такой день…

— Так вот в чем причина вашего интереса? — Эринель наконец посмотрела на него, в ее глазах вспыхнула искра негодования. — В принце?

— Отчасти, — он не смутился. — Я здесь по долгу службы. Вместо министра Шоу. Дело государственной важности.

— А я-то решила, дело в моей красоте, — съязвила Эринель, ее губы тронула холодная усмешка.

— Вы безусловно прекрасны, миледи, — Киллиан тоже усмехнулся, но в его усмешке не было тепла. — Но…

— Но принц все же красивее? — парировала эльфийка, подняв бровь.

— Вы остроумны, — констатировал он, его серые глаза сузились.

— Что же мешает вам подойти к нему самостоятельно?

— Я не мог упустить возможности потанцевать с самой очаровательной эльфийкой в зале, — ответил он, и в его тоне прозвучала лесть, лишенная искренности.

— В зале множество очаровательных незамужних эльфиек, — сухо заметила Эринель. — Но вы выбрали меня. Учтите на будущее, что звать на танец замужнюю эльфийку неприлично.

— Учту на будущее. Но ни одна из незамужних не сидела за столом с принцем. Мне нужен проводник. Представьте меня ему. Я не могу просто подойти — он меня не знает. Это было бы дерзостью.

— Вы подошли и представились нам. Разве это не дерзость?

— Я здесь чужак, никого не знаю. Пришлось начать с кого-то. Но к принцу подобную вольность я позволить себе не могу. — В его голосе прозвучала настойчивая просьба, почти требование.

Эринель вздохнула, ее терпение было на исходе. Она едва сдерживала раздражение.

— Что ж, ладно. Представлю вас. Так и быть. — Ее голос звучал ровно, но без энтузиазма.

— Благодарю вас, — Киллиан склонил голову, в его взгляде мелькнуло удовлетворение. Негодование эльфийки он чувствовал, но ему было все равно.

— Надеюсь, это во благо, — произнесла Эринель бесцветным, предостерегающим тоном.

Музыка затихла. Эринель немедленно направилась к Эльфриону. Офицер последовал за ней.

— Скажу честно, я не горел желанием ехать на этот праздник, — заговорил Киллиан, обращаясь уже к Эльфриону. Он окинул взглядом роскошный зал. — Но теперь не жалею. Столько роскоши и красоты я вижу впервые. И эта спокойная атмосфера меня вдохновляет больше, чем шумные праздники.

— Это лишь отражение истинной красоты Вальмиры, господин Киллиан, — ответил Эльфрион сдержанно.

— Однако, многие эльфы предпочитают жить здесь, а не в вашей таинственной Вальмире. — подчеркнул Киллиан, — несмотря на всю прелесть вашего королевства.

В его словах прозвучал скрытый вызов.

— Молодые души жаждут странствий и новых впечатлений, — парировал Эльфрион, его голос оставался спокойным, но в нем появилась сталь. — Вальмира же — пристанище для тех, кто ищет вековой мудрости, спокойствия и стабильности.

— В мире нет ничего стабильного, господин Эльфрион, — отчеканил Киллиан. Его серые глаза прищурились. — Особенно сейчас.

— У людей, возможно, да, — Эльфрион выпрямился, его взгляд стал проницательным и холодным. — Но в Вальмире покой царит уже многие века. Не стоит обобщать.

— Конечно же там спокойно, — усмехнулся Киллиан, и в его усмешке прозвучала язвительность. — Ведь вы не пускаете туда людей.

Эльфрион медленно, с ног до головы, окинул офицера взглядом, полным внезапно проснувшейся настороженности и осуждения. Он явно пересматривал свое решение представить этого человека принцу.

— Обсуждать государственные вопросы с принцем в день его свадьбы, господин Киллиан, — сказал он, отчеканивая каждое слово, — верх неблагоразумия. Я свяжусь с министром Шоу и договорюсь о встрече в надлежащее время и месте. А вам советую пока веселиться. — Он сделал легкий, но недвусмысленный жест рукой, указывая на зал.

Август Киллиан лишь усмехнулся в ответ, коротко кивнул и вскоре растворился в толпе. Эринель видела, как его прямая, негнущаяся спина скрылась за дверью, и этот образ — холодный, чужой — намертво врезался в ее память.

Август Киллиан чувствовал досаду. Разговор с принцем ему нужен был, чтобы наконец его сочли нужным здесь, в Лондоне. Чтобы его оставили тут, а не отправили в Индию. Что же, у него не получилось на этот раз.

Свадьба шла своим чередом, гости уезжали поздно, унося с собой впечатления от роскоши и необыкновенной атмосферы. Семья Эльфриона отправилась домой одной из последних. Если сам эльф был расслаблен и доволен прекрасно проведенным вечером, то Эринель сидела в карете молчаливая, задумчивая, ее прекрасное лицо было омрачено тенью.

— Что случилось, душа моя? — мягко спросил Эльфрион, беря ее руку в свои. Ее пальцы были холодны.

Она повернулась к нему, ее глаза в полумраке кареты казались огромными и серьезными.

— Что, если нам вернуться домой? — тихо, но четко спросила она.

— Что? — Эльфрион оторопел. — Вернуться? В Вальмиру? Сейчас?

— Да. В Вальмиру.

— Эринель… — он сжал ее руку. — Это из-за того человека? Из-за Киллиана?

— Не только из-за него, — она покачала головой, ее взгляд был устремлен в темное окно, но видела она не ночной город. — Эльфрион, это люди. И я чувствую… угрозу.

Вслед за принцессой

Весь праздник Ильмин провел рядом с Эйлиндис, и каждое ее слово, каждый взгляд западали ему в душу, как драгоценный камень. На следующее утро, окрыленный счастьем, он спешил на общий завтрак, предвкушая новую встречу. Столовая была наполнена солнечным светом, тихим звоном посуды и перешептываниями, но среди гостей не было ее. Сердце Ильмина сжалось от предчувствия. Он проверил ее комнату — пустота и тишина встретили его там. Одна из служанок, пряча взгляд, подтвердила: принцессы нет во дворце. После завтрака Ильмин бродил по длинным, прохладным коридорам, его тень тянулась за ним по мраморному полу, будто пыталась догнать и сказать что-то. Грусть и недоумение грызли его изнутри. Куда она исчезла? Неужели ее увезли? Или она сама покинула дворец?

— Ищешь свою возлюбленную? — Звонкий голос заставил его вздрогнуть. Перед ним стояла принцесса Илвинда. Она казалась воплощением свежего утра в своей нарядной батистовой блузе с тончайшей вышивкой и игривыми рюшами, подчеркнутой темно-зеленой атласной юбкой. Ее темные волосы были собраны в высокий хвост. Ильмин не ответил, но его глаза — широко распахнутые, полные боли и вопроса — сказали все за него. Илвинда сжалилась над ним.

— Два часа назад Эйлиндис отбыла на поезде в Саутгемптон, — тихо сообщила она, оглянувшись. — Чтобы сесть на корабль в Вальмиру. «Лунная Стрела» отчаливает сегодня вечером. У тебя еще есть время.

Ильмин побледнел.

— Но… поезда до Саутгемптона ходят только утром и поздно вечером! Я не успею к отплытию! — отчаяние сдавило его горло.

Илвинда лукаво улыбнулась, в ее глазах блеснула искорка заговора.

— Конечно, обычным путем — нет. Поэтому я попросила брата помочь. Илтарион ждет тебя на заднем дворе у конюшни. Поторопись!

Ильмин рванул в свою спальню. Руки дрожали, пока он наспех бросал в дорожную сумку самое необходимое — смену одежды, туалетные принадлежности. Без колебаний схватил свою старую, верную лютню в потертом чехле. Мысленно он осыпал благодарностями мудрую и добрую Илвинду. Внизу, у подъезда для экипажей, его уже ждал Илтарион. Не у конюшни, а рядом с блестящим, новеньким кадиллаком — неожиданный для эльфа выбор транспорта. Молча, лишь перекинувшись понимающими взглядами, они погрузили вещи. Мотор рыкнул, и машина вырвалась за ворота дворца, уносясь по направлению к морю.

Саутгемптон встретил их соленым ветром и гомоном порта. Самым сложным оказалось не проскочить пробки (Илтарион вел машину с эльфийской ловкостью и почти человеческой безрассудностью), а добыть билет. До отплытия оставалось чуть больше часа, и все места, казалось, были раскуплены. Ильмин метался между кассами, его сердце бешено колотилось. Чудом — или благодаря золотой монете, незаметно переданной Илтарионом чиновнику — билет был в руках. Оставалось лишь одно: найти ее среди пассажиров огромного корабля. Ильмин крепко обнял Илтариона, его голос дрожал от благодарности:

— Передай сестре… скажи, я вечно буду в долгу! Спасибо!

«Лунная Стрела» была гордостью Вальмирского флота. Ее стройный белый корпус возвышался над причалом. На палубе и у трапа толпились в основном эльфы — пассажиры и их провожающие. Тут и там мелькали и любопытные люди, пришедшие поглазеть на необычное судно и его команду. Моряки-эльфы были одеты не в привычную людям робу, а в элегантные серо-голубые кафтаны поверх белоснежных брюк и рубашек. Головы их венчали не фуражки, а широкополые шляпы из плотной ткани, защищавшие от солнца и ветра. Но больше всего людей поражали их глаза — все члены команды были златоглазыми.

Чародеи. Те, кто читал мысли, двигал предметы силой воли и видел то, что скрыто от обычного взгляда. Люди смотрели на них со смесью страха и жадного любопытства. Пока корабль стоял у причала, принимая последние грузы и пассажиров, глаза златоглазых были спокойны, почти неотличимы от светло-карих, а сами они — приветливы и учтивы. Но вот раздалась команда капитана — низкий, вибрирующий зов, понятный только своим. И в тот же миг глаза матросов вспыхнули ярким, неземным золотым светом. Сам корабль будто ожил. Канаты, обвивавшие кнехты, сами собой размотались и упали на палубу с мягким шлепком. Где-то в глубине корпуса загремела цепь поднимаемого якоря. Плавно, почти бесшумно, «Лунная Стрела» начала отходить от берега, оставляя за кормой расходящиеся веером волны и крики чаек.

Ильмин стоял у леерного ограждения, глядя на стремительно удаляющийся берег, на крошечные фигурки провожающих. Ветер трепал его волосы. В душе бушевали чувства: тревога, надежда, предвкушение встречи. Звонкий удар колокола призвал пассажиров к обеду. Прежде чем идти в роскошный обеденный салон, Ильмин решил забежать в свою каюту за лютней — музыка могла понадобиться. Он торопливо шел по узкому коридору нижней палубы, освещенному матовыми светильниками, как вдруг дверь одной из кают распахнулась, и навстречу ему вышла… Она. Эйлиндис замерла на пороге, ее глаза расширились от изумления, губы приоткрылись. В руках у нее была шляпная коробка.

— Ты… — прошептала она, не веря своим глазам. — Скажи, что это не сон! Скажи, что ты взошел на этот корабль ради меня!

— Ради тебя и только ради тебя, моя звезда, — ответил Ильмин, и его голос дрожал от переполнявших его чувств.

Коробка упала на ковровую дорожку. Эйлиндис вскрикнула и бросилась к нему, обвивая руками его шею. Она плакала, ее слезы текли по его щеке, смешиваясь с солеными брызгами ветра. Они стояли так, не в силах разомкнуть объятия, пока их не заставил посторониться проходящий стюард.

Ильмин последовал за ней в ее просторную каюту первого класса. Дверь захлопнулась, и мир их сосредоточился в этой каюте. Они снова прижались друг к другу, как будто боялись, что это видение исчезнет.

— Я думала, что это конец, — прошептала Эйлиндис, ее пальцы впились в ткань его рубашки. — Эиларио был непреклонен. Велел мне возвращаться в Вальмиру и не появляться здесь снова. А тебя он намеревался арестовать по какому-то надуманному предлогу. Я не могла рисковать тобой.

— Но почему? — в голосе Ильмина звучала боль и горечь. — Почему нам запрещено быть вместе? Что мы сделали?

— Я не знаю, Ильмин. Не знаю истинных причин. Но теперь я здесь, с тобой. И я не намерена больше расставаться. Никогда. — Она отстранилась, ее глаза горели решимостью. — Мы поженимся. Здесь. Сейчас. На этом корабле. И в Вальмиру мы прибудем мужем и женой. Пусть отец злится на меня!

Ильмин нахмурился, его охватила тревога.

— Эйлиндис! Капитан этого судна, Арнион — близкий друг твоего брата. Он никогда не согласится обвенчать нас! Он обязан подчиняться приказам королевской семьи.

Эйлиндис резко отвернулась от него, подошла к резному деревянному шкафу. Она достала оттуда длинный платок из тончайшего белого шелка, расшитый серебряными нитями по краям. Затем подошла к столу, где стоял поднос с приветственным угощением для пассажиров: хрустальный графинчик с рубиновым вином и два бокала. Она налила вина в один бокал почти до краев и поставила его на маленький столик посреди каюты. Рядом поставила тяжелый серебряный подсвечник с высокой белой свечой. Ловким движением чиркнула спичкой, и пламя заколебалось, отбрасывая на стены каюты причудливые тени.

— Нам не нужен капитан, — заявила она твердо. Ее решимость и смелость заставляли Илмина смущаться и чувствовать себя неуверенно. — Нам не нужны чужие лица и пышные залы. Нам хватит моря за иллюминатором, звезд над нашими головами, Семи Небес над ними и самого Создателя в свидетелях. Разве этого мало?

Она высвободила свои золотые волосы из немного растрепавшейся косы. Они рассыпались по плечам водопадом света. Затем подошла к Ильмину, встала очень близко. Ее пальцы были нежны и уверены, когда она привязала один конец шелкового платка к прядям своих волос, а другой — к его таким же золотистым, как у нее, волосам. Это был символ единства, соединения судеб. Ее голубые глаза, огромные и серьезные, смотрели в его серо-зеленые глаза.

— Твой дом — мой дом, — произнесла она тихо, но так, что каждое слово отдавалось в его сердце. — Твой путь — мой путь.

— Твой дом — мой дом, — повторил за ней Ильмин, его голос окреп. Он сам не мог поверить, что решается на это. Они вдвоем шли против всего королевства. Правильно ли он делал, что брал в жены принцессу без благословения родителей и старших эльфов? Но разве правильно было лишать их возможности быть вместе и не объяснять причину? — Твой путь — мой путь. — Голос Илмина стал уверенней.

— Я разделю с тобой будущее и настоящее, и все тяготы прошлого, — продолжили они вместе, их голоса слились в едином порыве. — Пройду с тобой светлые и темные края, и буду с тобой до окончания мира. Я испью с тобой чаши слез и вино радости. И да будут мир и Небеса свидетелями нашей клятве. Аминь!

Эйлиндис взяла бокал с вином и подала Ильмину. Он сделал большой глоток, ощущая, как тепло разливается по телу. Потом передал бокал ей. Она отпила, не сводя с него глаз, и вернула бокал. Ильмин осушил его до дна и с силой, с каким-то вызовом судьбе, швырнул на деревянный пол каюты. Хрусталь разлетелся на тысячу сверкающих осколков.

Теперь им предстояло трижды обойти столик со свечой, завершая обряд. Ильмин тихо запел ритуальную песню. Они взялись за руки. Первый круг — под мерный гул судовых механизмов за стеной. Второй — пламя свечи весело плясало, отбрасывая их сцепленные тени. На исходе третьего круга, когда они уже почти закончили, с верхней палубы донесся резкий гудок, и одновременно из щели под дверью каюты рванул сильный сквозняк. Маленькое пламя дрогнуло, заколебалось и… погасло. Тонкая струйка дыма поползла вверх в внезапно воцарившейся тишине. Эйлиндис резко втянула воздух, ее рука сжала руку Ильмина так, что побелели костяшки пальцев. Она смотрела на почерневший фитиль с ужасом.

— Ильмин… — ее голос был едва слышен. — Это плохой знак. Очень плохой.

— Что? — Ильмин нахмурился, пытаясь разглядеть в ее глазах причину страха. — Что случилось?

— Такого… такого никогда не было. Свеча гаснет только если… — она не договорила, разум не хотел впускать в сердце причину страха, и произносить такое не хотелось. — Это предупреждение. Дурное предзнаменование.

Ильмин почувствовал, как страх закрадывается в сердце, пытаясь схватить за горло, но тут же отогнал его. Он притянул Эйлиндис к себе.

— Милая, успокойся, — сказал он мягко, но твердо. — На больших свадьбах жгут костры высотой с дом! А у нас — всего лишь маленькая свечка на палубе корабля, где гуляет ветер! Он просто задул ее. Не придавай значения суевериям. Вот видишь? — Он подошел к столику, чиркнул новой спичкой и легко зажег фитиль снова. Пламя ожило. — Глупости. Давай закончим.

Они завершили третий круг. Ильмин бережно снял шелковый платок с их волос. Он взял лицо Эйлиндис в свои руки. Тревога в ее глазах еще не угасла, но ее оттесняла новая, всепоглощающая волна чувств.

— Теперь ты моя жена, — прошептал он, и в его голосе звучало благоговение и торжество.

— А ты — мой муж, — ответила Эйлиндис, и на ее губах дрогнула, а затем расцвела счастливая улыбка. Она обвила его шею руками. — Мой супруг… поцелуешь свою жену?

— Миллионы раз, моя принцесса, — прошептал Ильмин в ответ, склоняясь к ее губам, пока осколки хрусталя на полу тихо сверкали в свете единственной свечи, которая все же потом погасла. Но опьяненным страстью молодоженам было не страшно, потому что все свадебные ритуалы были завершены.

Но все же Эилиндис тогда не сказала, что погасший на свадьбе огонь означал, что один из супругов покинет мир. Принцесса не хотела в это верить, ведь была слишком счастлива.

Берега Вальмиры

Резкий стук в дверь каюты прозвучал, как гром. Ильмин, натягивая халат, распахнул дверь. На пороге, заслоняя свет из коридора, стоял капитан Арнион. Высокий, светловолосый эльф в темно-синем форменном кафтане с золотым шитьем на обшлагах. Его золотые глаза, обычно спокойные, сейчас пылали огнем. Он словно врос в палубные доски.

— Я бы хотел поговорить с принцессой Эйлиндис, — произнес он, голос ровный, холодный, полный сдерживаемого негодования. Он почти прошипел эту фразу.

— О чем ты хотел поговорить с моей супругой? — спросил Ильмин, намеренно подчеркивая последние слова, словно насмехалась.

Глаза Арниона расширились. На его обычно невозмутимом лице мелькнуло искреннее изумление.

— Супругой?! — вырвалось у него, и этот возглас прозвучал громче, чем намерен был капитан.

— Да, — Ильмин выпрямился, встречая его взгляд. — Мы обвенчались вчера вечером. По древнему обряду предков.

Капитан замер. Секунды тянулись, как смола. Его пальцы непроизвольно сжались в кулаки. Затем, словно сорвавшись с пружины, он резко шагнул вперед и впился сильной рукой в ворот халат Ильмина, прижав его к двери и подходя к нему так близко, что Ильмин почувствовал учащенное от злости дыхание капитана.

— Ты хоть понимаешь, что натворил, певец?! — прошипел Арнион, его голос стал низким, опасным. — Она была обещана другому! И обещание было скреплено договором!

— Кому же? — Ильмин попытался высвободиться, но хватка была железной.

— Принцу Илариону из Восточных Королевств! — выдохнул капитан, и в его глазах вспыхнула ярость, смешанная с отчаянием. — Что мне теперь делать с вами? А что ты должен был сделать? Не покидать Вальмиру ни за что! Не давать волю своим чувствам здесь, в смертном мире!

— Что? — Ильмин смотрел на него в полном непонимании. — Я ничего не слышал о договоре!

— Ты вроде бы великий певец, но глупый и наивный, словно голубь! — Арнион тряхнул его с силой. — Вам нельзя было жениться! Ни за что! Вы… вы всех нас погубите! Есть пророчество об этом!

— Что?! — Ильмин попытался оттолкнуть его. От шума проснулась Эйлиндис. Она выскочила из спальни, запахнув наспех шелковый халат, ее золотые волосы рассыпались по плечам. — Арнион! Оставь его!

Капитан отпустил Ильмина, но его взгляд, полный гнева и горького упрека, скользнул по Эйлиндис.

— Не попадайтесь мне на глаза до самого прибытия, — бросил он ледяным тоном и, резко развернувшись, исчез в полумраке коридора. Было видно, как от гнева едва разжимает челюсти.

Дверь захлопнулась. Радость и воодушевление молодоженов испарились, оставив после себя тяжелый осадок страха и недоумения. Ильмин прислонился к стене, проводя рукой по лицу.

— Возможно, стоило кому-то рассказать нам о пророчестве или предостережении, — тихо произнес он, глядя в пол, где все еще лежали осколки их свадебного бокала. — А не просто запрещать быть вместе туманными угрозами. Возможно, тогда… тогда мы подумали бы дважды.

Эйлиндис подошла к нему, ее лицо было бледным.

— Ты хочешь сказать, что пожертвовал бы нашей любовью? Ради какого-то туманного будущего эльфийского народа? — в ее голосе дрожали слезы и вызов.

— Да, — ответил Ильмин честно, поднимая на нее серьезный взгляд. — Потому что у меня есть, кого терять. Сестра… друзья… весь наш народ. Любовь — не оправдание безрассудства, если цена — катастрофа.

— И у меня тоже есть, кого терять, — прошептала она. — Но теперь… теперь поздно что-либо менять. Мы женаты. Связаны клятвой. — Она коснулась его руки.

— Да, — Ильмин сжал ее пальцы. — Нас ждут испытания. И первое из них, самое страшное, — он глубоко вдохнул, — это разговор с твоим отцом.

Эйлиндис попыталась улыбнуться, но улыбка получилась натянутой.

— Меня не пугает отец. Он понимает силу чувств. Он сам прошел через многое…

— Твой отец потерял слишком много, Эйлиндис, — серьезно прервал ее Ильмин. — Он ведь был не первым наследником. Сколько братьев и сестер у тебя было, прежде чем войны людей унесли их? Я слышал истории…

— Да, — она опустила глаза. — Их было больше, чем листьев на деревьях. Все погибли. Из-за людей. Из-за их ненасытной жажды власти и разрушения. — В ее голосе зазвучала горечь.

— И все же мне не понятно, — покачал головой Ильмин, — почему он все еще держит посольства, почему общается с ними? После всего…

— Кто-то должен это делать, Ильмин, — взглянула она на него, в ее глазах отражалась усталая мудрость, не по годам. — Отец говорит, что мы не можем скрываться от мира, если хотим хоть как-то влиять на него. Он изменчив, как ветер, и жесток, как зимняя буря. И никогда не был добр к своим детям. Нам, эльфам, остается только жить, цепляясь за каждый лучик солнца, и искать радость везде, где только можно.

— И желательно, не в одиночестве, — добавил он, притягивая ее к себе.

— Да… — она прижалась щекой к его плечу. — Нас упрекают в том, что мы закрыли Вальмиру для людей…

— После того, как их «гостеприимство» обернулось для нас катастрофой! — вспыхнул Ильмин. — Они приносят только хаос и боль! И себе, и нам!

— И все же мы живем среди них в других землях, — напомнила Эйлиндис. — Как твоя сестра. Может… может, нам остаться в Вальмире? Навсегда? Под защитой гор и древних лесов?

— Да, — твердо ответил Ильмин, обнимая ее. — Я хочу этого. Но… мне придется перевезти сюда Иридис. Она там совсем одна. Без меня…

— Конечно, — Эйлиндис подняла на него глаза, и в них светилась решимость. — Мы привезем ее. Она будет нашей сестрой.

Несмотря на угрозу капитана, Ильмин и Эйлиндис все же вышли из каюты к обеду. Голод и необходимость поддерживать видимость нормальности взяли верх. Арнион сидел во главе стола для команды в трапезном зале, его взгляд, тяжелый и осуждающий, преследовал их на протяжении всей трапезы, но он не проронил ни слова. После обеда они поднялись на палубу. Солнце близилось к закату, окрашивая бескрайний океан в огненные тона — золото, пурпур, темное вино. Они стояли у леера, плечом к плечу, вдыхая соленый ветер, пытаясь найти умиротворение в величественной картине угасающего дня. Вечером, в уединении каюты, Ильмин набрасывал новые строки, а Эйлиндис вышивала серебряной нитью по тонкому полотну. После ужина, словно бросая вызов мрачным предчувствиям, Ильмин вынес лютню на кормовую палубу и запел. Его чистый, сильный голос, сливаясь с шумом волн и свистом ветра в снастях, окутывал пассажиров пеленой красоты и забытья. Жизнь на корабле текла размеренно, почти мирно.

Плавание заняло чуть больше недели. Семь дней и ночей относительного покоя, когда они могли принадлежать только друг другу, отгороженные от мира бескрайним океаном. Они ловили каждый миг, тайно желая, чтобы это путешествие никогда не кончалось. Но на восьмое утро вахтенный с верхней мачты прокричал долгожданное, но и пугающее:

— Земля! Вальмира прямо по курсу!

На причале королевской гавани, среди суетящихся портовых рабочих и встречающих, выделялась темная, блестящая машина. Рядом с ней, опершись на крыло, стоял принц Дайгред, старший брат Эйлиндис. Его строгое лицо с резкими чертами не выразило ни малейшего удивления, когда он увидел сестру, крепко держащую за руку Ильмина. Его холодный, оценивающий взгляд скользнул по их сцепленным пальцам.

— Я вижу, ты добилась своего, — произнес он, когда они подошли. В его ровном голосе не было ни радости, ни гнева, лишь глубокая усталость и что-то похожее на сожаление.

Эйлиндис на мгновение опешила от тона, но затем собралась и ответила с достоинством, тень улыбки тронула ее губы:

— Да, брат. Мы наконец-то вместе.

Дайгред кивнул почти незаметно. Двое его помощников в темных мундирах молча и ловко погрузили нехитрый скарб молодоженов в багажник. Дорога во дворец пролегала по изумительно красивым местам. Мимо окон машины проплывали изящные ажурные мосты, перекинутые через реки, уютные красивые дома, утопающие в буйной зелении садов и цветущих вистариях. Воздух был напоен ароматами моря, хвои и неведомых цветов.

— Как там братец Эиларио? — спросил наконец Дайгред, не отрывая взгляда от дороги.

— Хорошо, — ответила Эйлиндис. — Он выглядел счастливым, когда я уезжала. Свадьба удалась.

— Он звонил отцу на днях, — сказал Дайгред. — Говорил, что ситуация в Европе накаляется как котёл перед взрывом. Настоятельно советовал вам больше туда не возвращаться.

— А он сам? — встрепенулась Эйлиндис. — Почему не возвращается?

Дайгред усмехнулся, коротко и без веселья:

— Ты что, не знаешь братца Эиларио? Там он — важная птица. Советник, дипломат, светский лев. Ему нравится эта игра во влиятельность. Его вывезут оттуда только под конвоем или… когда будет уже поздно.

— Поздно? — переспросил Ильмин, его голос прозвучал неожиданно громко в тишине салона. — Поздно для чего?

Он будто очнулся от своих мыслей, смущенно отвел взгляд.

— Простите, принц, — пробормотал он. — Сам не понял, что сказал. Просто… мысли вслух.

Но в его сердце, как холодный нож, вонзился образ Иридис. Хрупкой, нежной сестры, оставшейся в Европе совсем одной. Вдали от дома, в мире, который вот-вот мог вспыхнуть войной. Он мысленно поклялся позвонить ей сразу же, как только ступят на твердую землю Вальмиры. Он спустился с облаков своей любви на землю и начал осознавать тяжесть возможных последствий своего порыва. Но иного выбора у него не было — потерять Эйлиндис он не мог.

Королевский дворец Вальмиры предстал перед ними во всем своем древнем величии. Не просто здание, а целый белоснежный городок, раскинувшийся на террасах у подножия гор. Главное здание с высокими стрельчатыми башнями было увито цветущими лианами глицинии. Длинные, залитые солнцем галереи с арочными окнами вели во внутренние сады. И именно там, в огромной беседке из резного белого мрамора, увитой розами и жасмином, их ожидал король Флоримон.

Он сидел за низким столиком из полированного черного дерева вместе с королевой Мирель и их младшей дочерью, пятнадцатилетней Флориндис в форме ученицы Храма Кормчих — серые шаровары и рубаха с серебристой окантовкой и белым кушаком. Король был одет с простой элегантностью: светлые льняные брюки, свободная туника из небеленого хлопка и поверх нее — длинный, расшитый тончайшими серебряными нитями по вороту и манжетам кафтан из того же льна. Его длинные темные волосы были небрежно стянуты кожаным шнурком в низкий хвост. Королева Сибилла тоже была в простом платье мягкого лавандового оттенка. Флоримон выглядел усталым, глубокие тени лежали под его глазами, а в позе читалась беспомощность, будто он нес неподъемную ношу.

Первой в беседку вошла Эйлиндис. Ильмин остался у входа, в тени арки, обвитой виноградом, его сердце бешено колотилось.

— Отец, мама, Флори, — Эйлиндис сделала легкий реверанс.

— Где твой избранник? — спросил Флоримон, его взгляд изучал дочь. Голос звучал ровно, без осуждения, но и без тепла.

— Он немного переживает, — ответила Эйлиндис, не в силах скрыть легкую дрожь в голосе.

— А когда он венчался с тобой без родительского благословения и ведома короля, переживал? — Король поднял бровь. Тень упрека мелькнула в его взгляде. — Позови его сюда, дочь. Пусть войдет.

Эйлиндис вышла, взяла за руку бледного Ильмина и твердо повела его в беседку. Они сели напротив короля и королевы. Флориндис с любопытством разглядывала Ильмина. Королева Сибилла наблюдала за происходящим с грустной нежностью. Король отпил глоток прохладного чая из хрустального бокала и поставил его на стол со слабым звоном.

— Я понимаю, Эйлиндис, — начал Флоримон, его голос был тихим, но наполненным невероятной силой и глубиной скорби. — Всем кажется, что ты — лишь одна из множества моих детей. Что после потери стольких сыновей и дочерей… сердце короля должно очерстветь. — Он замолчал, его взгляд ушел куда-то вдаль, за пределы сада, в прошлое, полное горьких воспоминаний. — Однако дети новой эпохи, рожденные уже после бурь волнуют меня не меньше. Я достаточно утратил. Слишком много отдал войнам, чужим землям и ветрам перемен. — Он перевел взгляд на Эйлиндис, а затем на Ильмина. В его глазах светилась отеческая боль и принятие. — Сейчас я хочу, чтобы мои последние цветы были рядом. Под защитой родных стен. Поэтому теперь вы останетесь здесь, в Вальмире. Навсегда.

Эилиндис никогда раньше не видела отца таким утомленным. Сибилла осторожно приложила руку к своему животу. В ее взгляде возникла тревога.

Ильмин ощутил, как камень свалился с его сердца, но тут же поднялась новая тревога.

— А что же Эиларио? — спросила Эйлиндис, ее голос дрогнул. — И остальной наш народ за морем?

— Ты думаешь, я не призывал их? — В голосе Флоримона прозвучала горечь. — Я звал Эиларио. Умолял. Предупреждал. Но он не теряет надежды. Там он — значимая фигура. Советник. Посредник. Звезда дипломатических салонов. — Король горько усмехнулся. — А здесь ему придется быть просто сыном короля, жить без регалий и бесконечных празднеств чужих дворов. Только он забывает, — голос Флоримона стал жестче, — что мир, в котором он играет свои роли, принадлежит людям. Изменчивым. Непредсказуемым. И жестоким, когда им это выгодно. Они не испытывают к нам тепла, Эйлиндис. Лишь любопытство, страх, а порой и зависть. И сейчас… сейчас они стоят на пороге новой бойни. Гораздо большей, чем прежде.

— Там моя сестра, Иридис, — вставил Ильмин, ловя на себе тяжелый взгляд короля. — Она одна. В Париже…

Флоримон кивнул, его выражение смягчилось.

— Позвони ей сегодня же. Скажи, что здесь, в Вальмире, для нее всегда будет место и защита. Пусть приедет, если захочет. — Он обвел взглядом их обоих, и в его глазах отражалась усталость от пережитых потрясений и растущего волнения. — У каждого из нас, детей эльфов, рассеянных по миру, теперь есть выбор, Ильмин. Выбор — гнаться за значимостью на враждебной чужбине… или быть просто эльфом. Свободным, спокойным. Дома, в своей земле. Я не вправе и не буду заставлять кого-либо вернуться силой. Путь до дома должен быть добровольным и осознанным. — Он откинулся на спинку плетеного кресла, и в беседке воцарилась тишина, нарушаемая лишь шелестом листьев и пением далеких птиц.

Шелест. Часть 1

Эйлиндис и Ильмин почти забыли, чем дышит Вальмира. Столица, Алдарис, жила под вечный аккомпанемент шелеста. Шелестели древние деревья-исполины, чьи кроны терялись в вышине. Шелестели струи бесчисленных ручьев, сбегавших по мраморным желобам. Шелестели листья в бесконечных садах, даже фонтаны пели не журчанием, а легким, серебристым шепотом. Птицы вторили этой симфонии тихими трелями. Эльфы, казалось, боялись спугнуть эту природную музыку. Взрослые говорили приглушенно, почти шепотом, их голоса сливались с окружающим миром. Дети, хоть и не столь строго соблюдали негласное правило, тоже старались не шуметь. Людей эта тишина могла бы напугать, но для эльфов это был гимн гармонии, звук самой жизни.

Впервые за долгие годы Эйлиндис и Ильмин проснулись не под грохот моторов и гул людских голосов, а под этот родной, умиротворяющий шелест. Счастье, теплое и спокойное, разлилось по их сердцам. Ильмин, однако, помнил об обещании. Первым делом он набрал номер Иридис в Париже. Сестра подняла трубку, но услышав его голос, тут же вспыхнула:

— Ты! Сбежал за своей драгоценной принцессой и бросил меня здесь, одну! Как ты мог?!

— Иридис, я… я виноват. Глубоко виноват, — его голос дрожал от искреннего раскаяния. — Но я зову тебя сюда. В Вальмиру. Домой. Здесь безопасно, здесь…

— Нет! — Ее крик, полный обиды и боли, прозвучал в трубке, а затем — резкие гудки.

Ильмин опустил трубку, лицо его стало бледным. Весь день он ходил как призрак — озадаченный, встревоженный, терзаемый чувством вины. Видя его муку, Эйлиндис сама позвонила Иридис позже. Разговор был коротким и ледяным.

— У меня концерты, принцесса. Я не могу все бросить и приехать в Вальмиру и ничего не делать, — отрезала Иридис, ее голос был гладким, как лед, но Эйлиндис уловила под ним дрожь непролитых слез и глухую обиду. — В ближайшее время я не приеду.

Эльфы погрустнели еще больше. Тяжелым камнем легла на них тревога за всех, оставшихся в бурлящей Европе — друзей, дальних родственников. Но слова короля Флоримона звучали в ушах: «За волосы не потащишь». Каждый должен был сделать выбор сам.

Ильмин и Эйлиндис остались в Алдарисе, погружаясь в его блаженное спокойствие. Они загорали на белоснежных пляжах, где море было цвета аквамарина. Гуляли по бесконечным королевским садам, где воздух был пьяняще сладок от цветения вистарий и неведомых эльфийских лиан. Наносили визиты родственникам, осевшим в Вальмире поколения назад. Участвовали в тихих, изысканных празднествах под звездным небом. Постепенно они врастали в новую жизнь, как деревья в благодатную почву.

Целый год пролетел в их уютном доме на склоне холма, утопающем в зелени. Утро начиналось с шелеста за окном и заканчивалось тишиной, нарушаемой лишь их голосами и музыкой лютни Ильмина. Они почти забыли о тревогах. Пока однажды утром не зазвонил телефон. Эйлиндис, уже пившая чай на солнечной террасе, вошла в прохладную гостиную и подняла трубку. Голос в ней заставил ее сердце сжаться.

— Здравствуй, сестренка. Совсем братца забыла? — Это был Эиларио. Голос звучал устало, но с привычной ему легкой иронией.

Эйлиндис потеряла дар речи. Волна стыда, вины и нежности накрыла ее с головой. Она вышла замуж тайно, вопреки его воле, а потом… просто исчезла из его жизни на год. Не звонила, не писала.

— Эйло… — прошептала она наконец.

— Ты не хочешь вернуться? Хотя бы ненадолго? — спросил он, и в его тоне она услышала не только вопрос, но и надежду.

— Отец… он не хочет, чтобы мы возвращались. Да и мы… мы здесь обрели дом, Эйло. Привыкли.

— А чего хочешь ты? — настаивал брат. — Чего хочет твое сердце?

Эйлиндис закрыла глаза, пытаясь заглушить внезапный порыв.

— Я хочу, чтобы ты приехал сюда! — вырвалось у нее. — Вместе с Илвиндой, Иридис, Эльфрионом, всеми нашими! Пожалуйста, Эйло, брось все и приезжай! Здесь безопасно! Здесь дом!

На другом конце провода повисла тяжелая пауза.

— Я понял. Я бы… я бы тоже не прочь приехать, сестренка. Но сама знаешь, дела… обязательства…

— Какие дела?! Какие обязательства перед ними?! — голос Эйлиндис дрогнул от отчаяния. — Они на пороге войны! И они попытаются втянуть в нее и нас! Тебе там больше нечего делать! Пожалуйста, вернись домой пока не поздно!