Бесплатный фрагмент - Па-де-де с судьбой

Предисловие

Сижу возле кабинета обследования на аппарате ОМРТ (обзорная магнитно-резонансная томография) онкологического центра.

Месяц назад УЗИ выявило опухоль поджелудочной железы. По предварительному диагнозу, опухоль пограничная, но ближе к диагнозу «аденома». Сегодняшние результаты ОМРТ должны подтвердить это или определить, что это рак.

Приехала раньше, поэтому наблюдаю за всем, что происходит в длинном коридоре онкологического центра. Свет здесь необычно яркий и уже знакомый мне запах дезинфекции, тревоги и страха.

Напротив сидит здоровый парень лет тридцати, спортивный, в джинсах и светлой рубашке с короткими рукавами. Губы крепко сжаты, а глаза застывшие. Смотрит внутрь себя, пришел один, видимо, еще до конца не верит в происходящее и не хочет зря беспокоить близких. Крепись, мужик, теперь все зависит только от тебя!

Мимо медленно под ручку проходит пара — девушка лет семнадцати и худущая, в шапочке на стриженной голове, женщина, видимо мама. Дочка не переставая что-то говорит, наклоняясь к самому уху женщины, губы которой трогает улыбка. В этом столько нежности и заботы, что в горле начинает першить. Может, потому, что знаю, сколько им еще предстоит пройти вместе, чтобы победить.

Возле соседнего кабинета стоит инвалидная коляска, в которой сидит грузная, с огромным животом, старуха. Рядом женщина лет пятидесяти, уставшая, измотанная, она нервно перебирает документы в папке, пытаясь найти нужную бумагу. Старуха не переставая ворчит: «Чего ты там вошкаешься? Что так долго? Я устала, поехали отсюда! Мне все надоело!» Видимо, и правда уже не видит смысла во всех этих кабинетах, врачах, лекарствах. А дочь изо всех сил старается хоть что-то сделать для этой, всю жизнь недовольной ею, матери. Дай Бог сил тебе!

К кабинету решительным шагом подходит женщина в брюках и светлом свитере, за ней, еле успевая, плетется мужчина намного ее старше. Пиджак и брюки болтаются на нем, как на вешалке, на голове редкие пучки волос, торчащие в разные стороны. Дождавшись, женщина усаживает его рядом со мной со словами: «Сиди, жди!»

И мне:

— Я только отдать направление!

— Да, пожалуйста, меня пригласят, как будет записан диск.

У этой точно хватит сил бороться, вот только будут ли они у ее спутника?

В моей жизни не раз вставал вопрос жизни и смерти.

Теперь я знаю, что жизнь и смерть — это две стороны одной медали, две сестры, идущие рука об руку. И бороться за жизнь своих близких — значит не отворачиваться от смерти, а смотреть ей в глаза, зная, что даже в ее тени можно найти свет. Потому что пока есть память, пока есть любовь, жизнь продолжается, переплетаясь с прошлым, прорастая в будущее. И ее задача — сохранить эту нить, не дать ей оборваться.

А еще без страха встречать свою судьбу, понимая, что где-то уже написан ее сценарий и в твоей воле не просто встречать все, что уготовано, а научиться самой вести этот танец жизни.

Я знаю дату своей смерти и очень надеюсь, что мне будет позволено дожить до нее, несмотря на любые диагнозы. По меркам человеческой жизни осталось не так уж много, но и не мало для того, чтобы красиво дотанцевать.

Я с благодарностью принимаю все, что было в моей жизни, каждый взлет, падение, поворот и каждый урок, преподанный мне судьбой.

Огромная признательность моим самым дорогим и близким, тем, кто стоял у истоков моей жизни, родителям, семье, нашему роду и тем, кто будет и дальше через годы и десятилетия продолжать этот жизненный танец — моим детям и внукам.

Мое признание тому, кто изначально был предначертан судьбой, любил и был любим, с кем прошли многие испытания, боль, но и большую радость победы над смертью, с кем сохранили уважение и благодарность друг другу за все, что пережили вместе.

Спасибо тем, кто в разные периоды жизни был рядом, уносился вместе со мной в этот вихрь жизненного танца.

А пока в памяти всплывает все, что уже станцовано, каждое па и каждый поворот, сплетаясь в хоровод не только моей жизни, но и всех, кто стоял в этом жизненном круге.

Первый танец

Глава первая

Эта высота взята!

Я лечу!!!

Нет, это не сон!

Я действительно лечу!

От ремней сиденья — больно, руки потные и дрожат, а в груди страх вперемежку с восторгом.

Я это сделала!

Внизу рябь моря, белый катерок, вдали полоска берега и небо!

Много неба! Морской воздух ветром наполнит легкие, и есть ощущение, что ты летишь сам по себе, как в детских снах.

Там стоило подпрыгнуть, и ты летишь с широкой школьной лестницы над светлым вестибюлем, пролетая дверь в учительскую и орущих одноклассников, выбегающих на перемену из класса.

Этот сон мне снился неоднократно. И то ощущение полета было таким явным, что я помнила его каждым кусочком тела.

И вот сейчас оно наяву! Это щемящее до восторга состояние, где только ты и высота!

Да, сделать это мне стоило больших трудов с моим патологическим страхом любой высоты, будь то балкон 4-го этажа или кабинка чертова колеса.

Мне было лет двенадцать, когда такое установили в нашем парке культуры и отдыха — невысокое, быстро вышедшее из строя. Но в то лето нужно было отстоять очередь, чтобы попасть на него.

Подружки уговорили меня прокатиться. Я пыталась отговориться, но было стыдно показать свою слабость.

Когда кабинка поднялась до верхней точки, меня накрыло. Это был даже не страх или паника. Это был необъяснимый ужас. Когда ты не чувствуешь тела, не можешь дышать, а пальцы рук так сжимают перила этой хиленькой железной корзинки, что невозможно разжать.

Началась настоящая паническая атака, о признаках которой мне многие годы спустя рассказывали клиенты на консультациях. И мы вместе находили способы, как с этим быть и что делать.

Тогда это впервые случилось у меня и повергло в состояние полного оцепенения.

Чуть позже поняла, откуда появился этот жуткий страх.

Мы только год как жили в новой большой квартире. Недавно построенный трехэтажный дом находился в самом центре города, и наши окна выходили на главную городскую площадь.

Сколько раз я просыпалась под праздничную музыку. Играл духовой оркестр, на улице шумела собирающаяся людская толпа, и все было в ожидании праздника.

В тот раз было 1 Мая, день демонстрации солидарности трудящихся всего мира!

Открываю глаза и вижу на письменном столе белого бумажного голубя, которого мы с мамой клеили накануне вечером, а папа приделал к нему палочку. Получилось очень красиво!

Выглаженная школьная форма и сделанный своими руками голубь, огромный белый бант — все говорило о том, что сегодня будет необыкновенный день.

Предвкушение чего-то большого и торжественного переполняет меня.

Шагая в колонне своих одноклассников, кричала со всеми звонкое «Ура!» и радостно махала этим голубем. Смотрела не на трибуну, а на окна своей квартиры, в которых виднелись лица деда, бабушек, многочисленных тетушек и двоюродных братьев. Они по традиции каждые праздники собирались у нас посмотреть демонстрацию, а потом, как говорил дед, — спивать песни, сидя за праздничным столом.

Многие, многие годы спустя, приезжая в свой родной городок, проходя по этой площади, я продолжала видеть в окнах бывшей квартиры эти родные лица, давно ушедшие. В памяти они все еще там, смотрят на меня с улыбкой и машут в ответ.

В тот день мы, школьники, прошли первыми. Потом шли организации и заводы, каждый цех которых обязательно делал праздничную композицию на открытых платформах машин.

Скульптуру «Рабочий и крестьянка», макет космического спутника или огромный земной шар, который опоясывала надпись: «Миру — мир!».

Это нужно было видеть!

Нашла в толпе первоклашек брата — Петьку. Взявшись за руки, быстро побежали домой, чтобы ничего не пропустить.

Вернувшись в квартиру, поняли, что все окна заняты. А стоящая толпа зрителей на улице перед окнами мешала увидеть всю картинку в целом.

И тогда Петька предложил:

— Давай вылезем на крышу дома, сверху знаешь как все будет хорошо видно!

Идея мне понравилась. Будучи сама заводилой, готовой на любые проказы, быстро согласилась.

Через квадратный лаз третьего этажа в подъезде дома, который в то время никогда не закрывался, вылезли на пыльный чердак, засиженный голубями. Пахло пылью, птичьим пометом, а пока пробирались к слуховому окну чердака, нацепляли на себя липкой паутины.

Уже в тот момент я начала жалеть, что согласилась на предложение брата.

Но отступить не могла. Петька был младше на год и десять месяцев. У нас с ним с детства шла борьба за первенство. Показать, что я струсила, мне не хотелось.

Добрались до окошка, выходящего на главную улицу. Рама с трудом открылась, и сразу от ветра закружились столбы пыли на цементном полу чердака, а громкая музыка ударила в голову.

Брат вылез первым и, обернувшись, прокричал:

— Ползем до трубы.

Он медленно, на четвереньках, пополз по крыше. Я еще какое-то время колебалась, а потом все же решила не отставать.

Знала — откажись я сейчас, и на долгие годы стану трусихой и посмешищем в глазах брата. Решительно вылезла и, не глядя по сторонам, поползла за ним. Накануне прошел небольшой дождь, и крыша была сырой и холодной, несмотря на солнечный день.

Петька уже остановился и сел. Я доползла до него и вдруг поняла, что не смогу развернуться, чтобы сесть, тело стало деревянным и плохо слушалось. Пересилив себя, с трудом уселась на шершавое железо крыши и только тогда подняла глаза.

Да, отсюда все было прекрасно видно — радостные люди, красные флаги и море бумажных цветов!

Увидев, что крыша довольно крутая, а по краю нет никаких ограждений, осознала, насколько опасно то, что мы сделали.

И меня начал заполнять холодный и вместе с тем липкий страх. Мне стало не до праздника — поняла, что обратно до окна чердака не смогу доползти. Сидела не шевелясь, почти не дыша, ухватившись пальцами за шершавые края железного листа крыши.

Через какое-то время Петька закричал:

— Валим отсюда! Нас милиция заметила!

Как сквозь пелену, увидела, что на противоположной стороне улицы милиционер смотрит прямо на нас и энергично машет рукой, указывая пальцем на чердачное окно. Я была ближе к окну, и брат стал толкать меня в бок:

— Давай уж, ползи!

А я не могла даже шевельнуться, изо всех сил вцепившись в выступ покрытия. Видя мой ступор, он переполз через меня и со словами «Держись за меня!» стал медленно продвигаться к окну. Мне это не помогло!

Казалось, что стоит мне оторвать пальцы, и я полечу вниз, не птицей, как во сне, а тяжелым камнем.

Милиционер, наблюдавший за нами, видимо, что-то понял. Он быстро стал пробираться между шагающих строгими рядами демонстрантов на нашу сторону улицы.

Петька сидел недалеко от окна и уговаривал меня:

— Дура, давай сюда — чего ты? Нас сейчас в милицию заберут!

Видя мою беспомощность, злился еще больше.

Вскоре в окне чердака появилась голова милиционера:

— А ну быстро ползите сюда! Кому сказал!

— Да она не может! — со слезами закричал Петька. И пополз навстречу рукам милиционера.

К моему ужасу еще прибавился и страх наказания. Голова стала кружиться, перед глазами поплыли разноцветные круги. Поняв мое состояние, милиционер вылез на крышу и перебежками, на корточках, добрался до меня.

Схватив меня за руку, сказал:

— Не бойся, я удержу!

Мы медленно стали двигаться в сторону оконного проема. Уже спрыгнув вниз и затащив меня, этот совсем еще молодой парень начал ругаться:

— С ума сошли! Как вы сюда вообще попали? Где ваши родители? — но в его голосе не было злости, а чувствовался пережитый страх за нас.

Он что-то еще говорил, а мое тело стало мягким и сильно захотелось спать.

Спускаясь по лестнице, он все допытывался:

— Где вы живете?

На своем этаже я пробормотала:

— Можно мы пойдем? — и направилась к двери своей квартиры. И этот, видимо, недавно ставший милиционером парень не стал идти за нами, устраивать разборки с родителями, а просто отпустил. Понял, нам сегодняшнего урока хватило.

С тех самых пор я стала бояться высоты. Просто старалась избегать таких ситуаций. После попытки прокатиться на чертовом колесе с подругами поняла, что у меня не просто страх, а что-то большее. Конечно, я тогда не могла понимать, что заработала себе самую настоящую фобию с панической атакой вдобавок. Просто стала избегать высоких мест, даже на балконы квартир старалась не выходить.

Но желание победить этот страх и ощутить высоту как полет было всегда. Мечтала полететь, как птица.

В детстве мама нам читала книгу «Четвертая высота» Елены Ильиной о детстве Зои Космодемьянской и ее брата Александра. Я до сих пор помню все, о чем в ней было написано.

И всю жизнь, подсознательно, тоже ставила себе целью покорение высот — одну за другой.

Покорение высоты было одной из таких вершин.

Когда поступила в челябинское культпросветучилище, с подругами часто гуляли в городском парке. Там тоже было колесо обозрения, так оно теперь называлось. Девчонки долго уговаривали меня прокатиться на нем. Я, помня, что со мной случается на высоте, отнекивалась. Но однажды все же решилась. Долго стояла внизу, настраиваясь и уговаривая себя — может, обойдется. Зашла в кабинку, которая была еще старого, открытого образца и представляла собой просто металлическую люльку, которая при движении вверх еще покачивалась из стороны в сторону. Села на холодное круглое сиденье и ухватилась за металлический круг в середине. Закрыла глаза, сжалась и превратилась в застывшую мумию. Чем выше поднималась кабинка, тем сильнее был ветер. Она раскачивалась и скрипела, добавляя ощущение полной незащищенности и опасности. Начала чувствовать прилив не просто страха, а настоящего ужаса.

Интуитивно, тогда еще не зная никаких психологических приемов, стала наблюдать за своим состоянием. Вот участилось дыхание, внутри стало горячо, руки автоматически крепко вцепились в дужку круга.

На лбу стал выступать холодный пот — страх быстро заполнял тело, делая его деревянным. Но я продолжала наблюдать за этим как бы со стороны. Это состояние отстраненности позволяло не провалиться в состояние тотальной паники, а переживать ее, не погружаясь полностью.

Глаза так и не открыла, но, спустившись на землю и с трудом разжав пальцы, вдруг поняла, что могу переживать это состояние, не погружаясь в ступор, когда кажется, что ты умираешь.

Я стала приходить в парк, когда позволяло время и студенческие деньги, чтобы снова и снова подниматься на этом «чертовом» колесе. На третий раз я уже смогла открыть глаза и почувствовала, что пальцы рук не так сильно застывают, как прежде.

Через какое-то время меня стало отпускать, уже могла наслаждаться видом лежащего внизу города, ощущать приятное дуновение ветра, сидеть расслабленно, а не вжавшись в сиденье и боясь пошевелиться.

Я поняла, что эту высоту взяла!

И появилась новая мечта — ощутить состояние полета!

Многие годы спустя, в новогоднюю ночь, которая стала переломным моментом в борьбе со смертью, размышляя о скоротечности жизни и желаниях еще многое успеть, я поняла, что мечтаю полететь!

Сейчас я отправляюсь в полет! Катер тянет меня вперед, я медленно, плавно поднимаюсь все выше и выше.

Внизу — дышащее море. Вижу маленькие белые барашки волн, бегущие к берегу. Берег кажется далеким, корпуса отелей — как из конструктора. А я здесь, наверху.

Страшно ли? Есть немного. Но больше — восторг! Такое чувство свободы, легкости…. Это невероятно! Кажется, что я касаюсь самого неба и можно просто расправить руки и полететь дальше, навстречу всему, что еще готовит жизнь и судьба.

Вот оно, желаемое чувство полета!

Это чувство — одно из моих самых ранних воспоминаний.

Жили мы тогда в большой коммунальной квартире старого деревянного многоквартирного дома — одной семьей. Из большого коридора нашего отсека шли три двери. За одной две комнаты занимали мои родители, в другой — жили дедушка с бабушкой, а за третьей — тетя со своим мужем и с кем-то из них старенькая бабушка папы.

Брат родился, когда мне было год и десять месяцев. Принесли его из роддома и положили в мою люльку. Помню ее хорошо — синяя, деревянная, с резными перилами, а внизу две дуги, за счет которых ее можно было качать. Что и делала целыми днями старенькая прабабушка.

Мою люльку заняли! Мне это явно не понравилось. Пока взрослые за столом отмечали рождение сына и внука, которого особенно ждал наш дед, я залезла в люльку и, стоя на ногах, стала ее раскачивать изо всех детских силенок.

Следующий момент в памяти — я лечу из люльки в сторону горячей печки.

Саму историю мне рассказала позже мама, а вот то, как лечу, — помнила всегда.

До печки не долетела точно, кто-то из взрослых успел меня подхватить. Братец тоже не пострадал.

Но этот случай с люлькой зародил то самое соперничество с братом, которое так и не позволило нам стать настоящими друзьями.

В семье, где жило вместе не одно поколение и были установлены старые правила, что женщина всегда должна уступать, а девочке не все дозволено, мне с детства приходилось доказывать, что я могу все сделать не хуже брата, а во многом и лучше его.

Это отразилось в дальнейшем и на отношениях с другими мужчинами, которым я всегда что -то доказывала.

Но эту высоту я взяла сама, покорив ее и приручив страх.

Глава вторая

Счастье по праву рождения?

Родилась я в маленьком уральском городке.

Да! В том самом, где без спроса ходят в гости, а воскресным утром соседка баба Ася, нажарив гору пышных сдобных оладий разносит их по всем квартирам подъезда.

А когда во втором подъезде умер маленький Витя, провожали его от дома и плакали соседи всех трех домов нашего двора.

Это было позже, когда папе дали на комбинате трехкомнатную квартиру.

Что уж говорить о соседях нашего старого двухэтажного дома, из которого мы переехали перед тем, как мне идти в школу.

Пережив войну и оплакав вместе тех, на кого получили похоронки, эти люди стали одной семьей.

Мама, выйдя замуж в большую семью папы, стала в ней, да и во всем доме, связующим звеном. Маленькая, хрупкая, с черными восточными глазками, шустрая и готовая помочь всем и каждому, она была душой этого дома.

Чей-то муж начинала буянить, бежали за ней, и она находила слова и быстро усмиряла дебошира. Мужики в доме ее очень уважали и боялись. А еще она писала за всех какие-то прошения, запросы, письма — тогда еще искали пропавших в военные годы, восстанавливали связи и документы.

Неудивительно, что именно она устраивала в нашей квартире, где одна из комнат была большой, елки для всех детей дома. Проведя 1 января один из таких праздников, вечером пошла рожать мне брата.

Я, к сожалению, не унаследовала эту мамину бескорыстную готовность помогать всем и вся.

Уже позже, будучи психологом, я поняла, что это был ее способ защиты. Военное детство у нее было очень тяжелым, голодным и несправедливым.

Бабушка развелась еще до войны совсем молодой. Она была красавицей — высокая, стройная, с правильными чертами лица, густыми русыми волосами. Ничего из этого ни маме, ни мне не досталось. Видимо, порода свернула в сторону предков деда, и хотя фамилия у него была чисто русская, но внешность больше напоминала черты местной народности Приуралья.

Как-то я спросила у бабушки:

— Почему развелись-то?

— Да не любила я его! У меня был парень, за которого хотела замуж, любовь промеж нас была. Он из зажиточной семьи, у них и дом был большой — пятистенка, хозяйство с огородом. А мама, как узнала кто он, так и отрезала: «Даже не думай, не ровня ты ему! Ты видела, у них только окон шесть штук, в приданое шторы надо будет нести, а где я тебе столько ткани возьму».

Кстати, прабабушка была потомственной швеей, и бабушка потом всю жизнь работала в швейной мастерской, мама тоже шила, в основном платья для меня. У меня на все праздники были новые наряды и лучшие новогодние костюмы в садике.

Я тоже пыталась шить, но чаще бросала недошитое.

Хотя пара красивых вещиц для дочек получилась и у меня.

Гораздо позже это бессознательное умение, переданное мне от бабушек, очень помогло, когда у нас с дочкой появилась студия детских праздников. Сколько реквизита было придумано и сшито!

Тогда бабушку выдали за соседнего парня — маленького роста, неказистого, но, по меркам прабабушки, ровню.

Но натурой бабка была сильной. И как только вырвалась из-под опеки матери, решила, что будет жить по-своему. После замужества ее красота только набирала свою силу, и мужчины заглядывались на нее. Она быстро развелась с нелюбимым.

А тут война! Мужики ушли на фронт. Жить стало тяжело, выручало умение шить да перешивать, за счет этого и жили.

Бабушка не теряла надежду выйти замуж, но вот дочка была некстати, лишний рот, как ей заявил один из ухажеров.

Вот за такого она потом и вышла замуж. У него была корова, а значит, и молоко. Это была гарантия, что с голоду семья не умрет. Хотя маме с бабушкой молока особо не доставалось. Мужик был жадным и хитрым, практически все продавалось на рынке.

Молоко в крынках хранилось в сенцах. Так вот, как рассказывала мама, этот мужик по ночам ходил туда и съедал сливки с молока. Торговала на рынке бабушка, и однажды ей устроили скандал, что молоко у них разбавленное и снятое. Она пришла с рынка злая и стала выяснять, как так получается, молоко-то вроде нормальное от коровы, а люди ее обвиняют зря.

Этот мужик спер все на маму:

— Я видел, что она ходит в сенцы, видимо, сливки съедает!

Маму сильно побили. Обиднее всего, что ни за что. С этого момента у них началась настоящая война, мужик всячески старался доказать, что она испорченная девчонка, и валил на нее все свои грехи. Маме часто доставалось. Пока наконец бабушка сама не застукала его за этим делом. Поняв, что она из-за него несправедливо обижала дочь, ушла.

Стало еще голодней. Бабушка не теряла надежды устроить свою судьбу. Но в военное время, да и после войны, для этого было мало возможностей. И она срывалась на маму, наказывая ее за любую провинность. Мама рано поняла: чтобы выжить, надо стараться быть хорошей для всех.

Плюс ее мягкий и дружелюбный характер сделал ее такой местной матерью Терезой.

Ее все уважали, любили и, конечно, пользовались ее безотказностью и готовностью помочь.

Если маминой любви хватало на всех, а меня она любила до обожания, то внимание папы, часто занятого кроме основной работы какими-то своими идеями и проектами, нужно было привлечь чем-то важным.

Или поддерживать его идею, какой бы нереальной она ни была.

Например, он решил из старой, хорошо подержанной «инвалидки» (так называли маленькие машинки-жучки на двух человек, которые специально производились и выдавались инвалидам — участникам войны) сделать вполне приличный автомобиль. Он купил такую, стоящую без дела в гараже у одной вдовы.

Даже нашел макет игрушечной металлической машинки, на которую, по задумке, должен был походить его будущий автомобиль. Инвалидку разобрал на части, все это приволок в спальню и зимними вечерами собирал внутренности машины своей мечты.

Но, видимо, мерседеса из этой рухляди не получалось, и он быстро остыл к этому делу. Это у меня от него — загореться идеей, разобрать все до косточек, изучить, нарисовать себе картинку, как это должно выглядеть, а если получается совсем не то, что себе нафантазировала, все без сожаления бросить. Сколько в молодости в шкафу валялось недошитых вещей, которые должны были удивить всех, а выглядели совсем не так, как представлялось, и поэтому безжалостно были засунуты в дальний ящик. Позднее многие мои проекты, изученные и разобранные досконально, так и не увидели свет, потому что казались мне далекими от того совершенства, которыми должны были быть.

Мне было интересно с папой. Именно он научил меня играть в шахматы и ездить на мотоцикле. Я заряжалась его энергией и верой, что человеку все по плечу, было бы желание. И очень многие его проекты были осуществлены. Как мама, смеясь, говорила, папу нужно только поставить перед фактом, что нужно что-то делать, и он тут же придумает варианты, как это сделать быстрее и легче.

В старом доме, в котором мы родились с братом, воды не было. Через дорогу стояла уличная колонка, и воду жильцы ведрами на коромыслах носили оттуда. Чаще всего это делали женщины, ну так уж повелось, что это бабья обязанность — воду носить. Маме, худенькой и маленькой по природе, было тяжело это делать. Когда она поняла, что беременная, торжественно передала коромысло папе.

Он тут же с завода натаскал использованных труб, организовал мужиков дома, и они провели водопровод от этой колонки до самого угла дома, так что вода стала под боком. Папе осталось только поднять эти ведра с водой на второй этаж, что он и делал до самого переезда.

Он был решительным! Уже в зрелом возрасте, перенеся операцию по удалению раковой опухоли желудка, сказал:

— На этом все! Больше никаких больниц, процедур и глотания трубок. Сколько Бог даст, столько и проживу.

Действительно, прожил довольно долго после такого диагноза, пережив маму.

Как только оправился от операции, с другом начали пристраивать большую веранду к садовому домику. Мама ему говорила:

— Оставь, ты еще слаб, сдалась тебе эта веранда.

А он:

— Я не знаю, сколько мне еще отмерено, могу не успеть, кто вам потом это сделает?

Вот это его отношение к жизни и смерти очень мне в будущем помогло. Я неосознанно впитала — идти нужно до конца и делать то, что хочется, чтобы успеть и не жалеть о несделанном.

День моего рождения выпал на 8 Марта.

Не думаю, что это было подарком для мамы. Но мне в детстве казалось, что этот праздник напрямую связан со мной.

Мужчины на улицах с гвоздиками и хилыми тюльпанчиками.

Возмущенная очередь из возбужденных мужчин у дверей магазина «Культтовары», когда кто-то из глубины зала кричал:

— Не стойте, «Красная Москва» закончилась! — это все делало мой день рождения особенным.

Утро этого дня было волшебным! Когда ты проснулась, но еще лежишь с закрытыми глазами и представляешь, что же ждет тебя в этот раз.

Подарки были разными — большая коробка с двумя картонными куклами и множеством нарядов к ним или целый набор маленькой деревянной полированной мебели, сделанной так аккуратно и реалистично, что она казалась просто уменьшенной версией настоящих стульчиков, диванчика, шкафчика, столика. Когда я повзрослела, мне стало неудобно перед мамой, что в этот день столько внимания уделялось мне — многочисленные родственники с подарками, папины тюльпанчики. Позже в школе — перед девчонками, которым в канун 8 Марта мальчики дарили сувенирчики, а мне большую куклу.

Мне казалось, что все это накладывает на меня какие-то обязательства оправдывать своей жизнью все внимание, которое я получала с рождения.

Но счастье простого советского детства накрывало меня с головой!

Оно мне досталось по праву рождения или оно у каждого свое и

предопределено судьбой?

Глава третья

Покос

Я волнуюсь. Мама обещала забрать меня до сончаса. Все ребята уже легли, а я сижу на стульчике и ни в какую не хочу раздеваться.

— Меня сейчас заберут, мама обещала, — убеждаю я воспитательницу.

— Конечно заберут. Может, подождешь ее в кровати? — пытается уложить меня нянечка.

— Нет! Она уже идет.

Меня переполняют разные чувства и страх, что мама опять не сдержит свое обещание, и предвкушение чего-то нового и незнакомого.

Родители сказали, что мы поедем на покос на поезде. Я еще никогда и никуда так далеко не ездила, вот будет здорово прокатиться в вагончике, как на картинке в книжке.

«Покос — какое интересное слово, что это такое? А еще он находится в лесу, может, это загадочное место, в котором живут лесные феи?» — моя фантазия рисовала одну волшебную картинку за другой.

Наконец-то мама пришла, и мы поехали на станцию, чтобы сесть в поезд. Это место меня удивило, на рельсах стояли огромные черные бочки на колесах.

«Мы что поедем в них?» — забеспокоилась я. Вдруг эта черная махина стала дергаться, издавая неприятные, лязгающие звуки. Меня охватил страх.

— Мама, не надо. Я не хочу ехать в этих бочках, — забилась я в истерике.

— Ты чего, конечно мы поедем в других, красивых вагончиках, — уговаривала, взяв на руки, мама.

Да, страшный состав уехал, и приехал наш поезд. Ехали мы совсем недолго, я даже не успела насладиться поездкой. Вышли на маленькой остановке и пошли по тропинке в лес.

Шли довольно долго, и я все ждала, что вот-вот сейчас появится этот покос.

Вышли на большую поляну, где стоял шалаш из веток, какие строили мальчишки у нас во дворе, посредине горел костер, а на нем котелок, в котором что-то булькало и вкусно пахло.

Встретил нас дед Григорий, он кашеварил. Бабушка осталась дома с маленьким братом.

— Ооо, доню приехала! — проговаривая, погладил меня по голове.

— Скоро все вертаются с дальней делянки и будем снидать.

Есть уже действительно захотелось. Но как же покос! Где он?

— А на покос, когда пойдем? — стала теребить маму.

— Так мы уже пришли, — сказала она, доставая продукты из сумки.

Какой же это покос! Обычный лес и поляна, да еще комары достают. В глазах защипало то ли от слез обиды, то ли от дыма костра. Мне совсем не понравился этот покос.

Но через несколько минут на поляне стало шумно и весело, на нее выходила моя большая, дружная семья — папины братья, сестры, их сыновья-подростки. Разгоряченные от жары и работы, уставшие, но такие довольные. Мне сразу стало хорошо. Я уже точно знала, что будет весело, раз собрались все вместе.

— Дочуня моя! — подхватил на руки папа.

— Ты так выросла, будешь помогать сено грести? — подшучивали двоюродные братья.

Тетушки постелили большую клеенку, на которой, как на скатерти-самобранке, появился хлеб, зеленый лук, огурцы. Стали разливать по металлическим чашкам густую похлебку, пахнущую костром и пряностями. Она была такой вкусной, даже несмотря на муху, нырнувшую в чашку.

— Суп жирнее будет, — смеялся дед, доставая ее.

Немного отдохнув, все снова ушли косить да собирать сено в стога. Оказывается, это и есть покос, а не то, что я себе придумала.

— Ну и ладно, все равно здорово! — думала я, помогая деду делать большие веревочные качели.

Вечером были песни у костра, а потом соревнования взрослых — кто выше раскачается, смех парней и визг одной из тетушек, когда они ее раскачали так, что в воздухе мелькали только пятки.

Через многие десятилетия я отчетливо вижу эту картинку и каждое лицо. Вижу счастливую и молодую маму, чувствую руки папы. Слышу этот смех и говорок деда немного на хохлятский манер, ощущаю ту простую, но такую здоровую и счастливую атмосферу этой большой и дружной семьи.

А испытаний этой семье изначально выпало немало!

Глава четвертая

Родовая история

«Распрягайте, хлопцы, коней, да лягайте спочивать» — летит песня над казахской степью.

Уже вечер, но воздух сухой и жаркий. Во двор вынесли большие столы, за которыми сидит большая родня моего папы. Мы приехали на его родину в село Благовещенка Целиноградской области. Практически все жители этого села носят украинские фамилии, но больше среди них тех, кто носит нашу с папой. Это родные и двоюродные братья и сестры нашего деда, их дети и внуки.

В начале девятнадцатого века, в период Столыпинской реформы, их семьи переселились из разных областей Украины.

Дедова большая семья приехала из Черниговской области, а бабушкина — с Полтавы. Акмолинская область (позже Целиноградская) стала одним из главных регионов, куда направлялись украинские переселенцы. Плодородные земли привлекли крестьян, занимавшихся земледелием. Переселенцам выделялись земельные наделы. Они строили дома, осваивали землю, заводили хозяйство. Государство оказывало помощь в виде ссуд, сельскохозяйственного инвентаря, семян.

В результате переселения в Северном Казахстане появились украинские села и поселки. Переселенцы сохраняли свою культуру, язык, традиции. Именно тогда и образовалось это поселение с таким звучным названием — Благовещенка.

Там и познакомились мои дед и бабушка. Семья быстро разрасталась, дети рано становились помощниками в хозяйстве, да и с семьями дедовых братьев у них была крепкая дружба, поэтому быстро встали на ноги, работали на своей земле, разводили скот, стали крепким крестьянским хозяйством. Затем революция, а в тридцатые годы их семьи объявили кулаками, забрав земляные наделы, скот, инвентарь, дома. Всех посадили на телеги и вывезли на Черную речку, место необжитое и малогодное для земледелия, как рассказывала одна из старших сестер папы. В их семье было девять детей, младшему, папе, было два года.

Что они пережили в этой ссылке — не хотели или боялись вспоминать.

Хотя в 1989 году, после указа о реабилитации, моя самая бойкая тетушка с мамой писали прошение на возмещение убытков, составляя длинный список потерянного имущества и инвентаря, среди которого числилась и какая-то «лабогрейка», как мне тогда послышалось. Но в ответ было сказано, что их семьи даже не были включены в число раскулаченных и местные власти просто отобрали у них все и вывезли куда подальше.

Может быть, поэтому, потеряв двоих детей, дед смог завербоваться на один из металлургических заводов Урала. Так перед самой войной они оказались в маленьком заводском поселке, где и остались жить.

Испытания не сломили эту большую семью, выдержав многое, они сохранили самое главное — дружбу, веру в Бога и в то, что вместе они могут справиться со всем.

Глава пятая

Уроки детства

Томку, мою подружку, опять наказали, посадив в шкафчик для раздевания. И забыли. Она, поплакав немного, стала сосать руки. Когда про нее вспомнили и открыли, все руки у нее были в больших синих пятнах. Синяки наделали много шума, вплоть до увольнения воспитательницы.

Старая, худая с небрежной шишкой на голове, из которой постоянно выпадали шпильки, она ненавидела детей, мы ей отвечали взаимностью. У меня с ней были особые счеты. Во-первых, она не выпускала меня из-за стола в обед, потому что я никогда не ела суп. Вернее, сначала ела. Но потом у меня в тарелке оказался кусок штукатурки. Как он туда попал, была ли это штукатурка или кусок замороженной картошки, непонятно. Но маме я доказывала, что это была именно штукатурка.

А еще, как-то раз увидев, что стою на пальчиках (производила на детей впечатление), заставляла меня показывать эту балетную стойку всем нянечкам и воспитателям других групп. Мне было очень больно, но, подозревая что она нарочно это делает, стояла назло и даже не морщилась. Она и закрыла Томку в том ящичке для одежды, потому что та была слишком громкой во время занятий. Томку было жалко, но я была рада, что ненавистной воспиталки не стало.

Второй подругой была маленькая скромная девочка — Лена. Мне хотелось ее защищать, хотя никто и не собирался ее обижать, она всем нравилась, но выбрала меня. И мы на долгие годы стали лучшими подругами. Даже первых детей родили с разницей в один месяц. В детстве она поддерживала все мои безумные идеи. Выдали лопатки и привезли песок на участок. Все стали строить дома и замки. А мы втроем ушли за веранду и начали копать проход в Америку. Накануне я посмотрела какой-то фильм и поняла, что земля круглая и наши страны расположены через этот шарик друг против друга. Так почему же не попробовать добраться до нее.

Я не думаю, что по-настоящему верила в это! Но интересно же! Не просто копаться в песке, а заниматься таким важным и нужным делом.

Первой надоело Томке:

— Да ну вас, фигня все это! — убегая, сказала она.

А Лена молча продолжала копать вместе со мной, хотя тоже прекрасно понимала, что это фигня фигней.

В то время мы из садика ходили домой сами, хотя наши дома были не так уж близко. Но тогда за детей не боялись.

В очередной раз домой идти не хотелось. Было лето, жарко, куда-то тянуло и хотелось приключений.

— А давай к моей крестной пойдем. Правда, это далеко и нужно через речку идти по мосту, — предложила Лена.

— Давай! — и мы из садика отправились в неблизкое путешествие. Крестная жила на краю нашего городка, практически у леса, и путь к ней действительно лежал через мост небольшой местной речушки, в честь которой и был назван наш городок.

Идти было весело, мы толкались, бежали наперегонки, смеялись.

Дома крестной не оказалось. Может, это и к лучшему, иначе нам влетело бы вдвойне и от родителей, и от крестной.

Маме я проболталась сама, в ответ на ее вопрос, где я опять потеряла ленточку с косички, невинно сказала:

— Наверное, ветер сдул, когда мы речку переходили.

— Какую такую речку? — всполошилась она. Пришлось честно во всем сознаться, и какое-то время нас из садика забирали родители.

Это было лето перед самой школой.

В школе я практически не училась. Нет, была всегда ударницей, а в начальной школе даже отличницей. Но прилежно что-то учить, зубрить — этого не было. Многое запоминала на уроках, домашку делала быстро, чего не находила в учебниках, добивала из других книг.

Сначала была старостой класса, потом председателем совета дружины, затем секретарем комсомольской организации школы. Виной всему был мой неуемный характер. Мне скучно было просто учиться. Поэтому участвовала во всех кружках, была в оргкомитетах всех мероприятий. Короче, была очень активной, что замечалось и наказывалось в виде дополнительных нагрузок и должностей.

Не сказать, что мне это нравилось. Но дурацкий характер всегда заставлял брать на себя ответственность, казалось, что без меня не обойдутся или сделают не так, как надо. Контролер из меня был еще тот!

Когда он у меня появился, поняла позже, когда стала разбираться со своими тараканами, учась на психолога.

Мне было лет пять. Мы еще жили в старом доме. Это был канун Нового года. Днем нас с братом повели на елку к маминой сотруднице. Родители дружили с этой семьей. Саму елку помню плохо, а вот что случилось потом — очень хорошо. После праздника для детей взрослые решили увести нас по домам, а потом вернуться, чтобы встретить Новый год.

Вот нас с братом ведут по темной улице, падает снег, морозит. Мама крепко держит меня за руку и даже через варежку я чувствую ее тепло.

Мне хорошо, воспоминание о елке щекочет внутри, и хочется продолжения этого праздника. На мой вопрос, почему мы идем домой, ведь Новый год еще не наступил, мама, чтобы меня успокоить, сказала:

— Мы сейчас Петю заведем домой, а сами вернемся. Он же еще маленький, и ему пора спать.

— А я большая! — гордость стала меня заполнять.

«Я вернусь вместе со взрослыми, и праздник еще будет продолжаться!» — эти мысли грели меня и волновали. А зимний вечер и эта дорога домой сквозь снежную пелену казались сказочными.

Пришли домой, нас завели в большую комнату, бабушка стала раздевать брата.

Мама попросила:

— Помоги снять валеночки Пете, я пока зайду к тете.

Я, не раздеваясь, помогаю снять одежду и обувь с брата, думая про себя:

«Надо сейчас тихонько выйти в коридор, чтобы Петя не заметил, там меня ждут мама с папой и мы пойдем уже по-взрослому встречать Новый год».

Но, выйдя в прихожую, поняла, что меня обманули, и родители просто ушли. Моему горю не было предела! Я рыдала так долго, что бабушка уже начала волноваться. Плакала даже не из-за праздника. Это было первое предательство, первый серьезный обман и облом в моей жизни. Я не знаю, почему мама так поступила, видимо, решила, что проще обмануть, чтобы все прошло быстрее и тише.

Но в моей душе это оставило очень большой след. Как мне кажется, именно тогда я сделала для себя выводы, что доверять не всегда можно даже самым близким людям, а еще — что все всегда нужно держать под контролем, чтобы не обманули и не предали.

Наши родители напрямую влияют на нашу дальнейшую судьбу своими вольными или невольными поступками. Иногда под влиянием каких-то событий мы делаем не совсем правильные выводы или принимаем решения, но, поняв, почему так происходит, мы получаем возможность что -то изменить или поправить.

Вообще, новогодних и предновогодних ночей, которые сыграли особую роль в моей жизни, было несколько.

Глава шестая

Ночь ожидания и видений

Следующая необычная предновогодняя ночь случилась в новой квартире.

Наш первый Новый год здесь. Папа принес огромную елку — пушистую, пахнущую морозом и снежной свежестью. Ее установили в центре родительской комнаты.

В новой квартире комнат было три. В небольшой комнате жили бабушка с дедом. Нам с братом досталась большая и очень светлая с двумя окнами комната, в которую вели две двери — одна из коридора, вторая соединяла с родительской.

В комнате родителей была еще одна широкая стеклянная дверь, ведущая в коридор. Позже, конечно, смежную дверь заставили полированной стенкой, а первое время она позволяла нам с братом гоняться друг за другом по кругу. Вернее, чаще гонялась я, стараясь отобрать у него что-то принадлежащее мне. Иногда следом за нами бежал дед с самодельной двухвосткой, когда ему надоедала наша беготня и крики. Ударять никогда не ударял, но махал ею страшно.

Наряжали ту елку всей семьей. Достали с антресолей большую коробку с новогодними игрушками. Их когда-то привез папа из очередной поездки. Это были маленькие стеклянные предметы — чайнички, кофейники, самолетики, снеговики. Все тонкого стекла и ручной работы.

Как я потом жалела, что не смогла сохранить их! В настоящее время это был бы целый клад, а главное, напоминание о том времени. Когда елка была наряжена, завернута в мишуру и покрыта дождиком, наступил вечер. Нас с братом отправили спать. Я попросила, чтобы дверь между нашими комнатами не закрывали, хотела видеть елку.

Моя кровать стояла у стенки правее двери, напротив которой как раз стояла нарядная елка. В свете фонарей, который падал из-за окна, она блестела сотнями огоньков на стекле игрушек, на мишуре. Мне казалось, что дождик шевелился, издавая тихий шорох, сверкая каждой своей гранью. Елка мерцала, словно живая, ее огни плясали в полумраке комнаты. Я, маленькая девочка, лежала в кровати и зачарованно наблюдала за этим волшебством. Казалось, что в каждой искорке скрыта тайна, что елка шепчет мне на ухо истории о грядущем. Все во мне замирало от восторга и переполнявших чувств. Новая квартира, эта огромная елка, ожидание праздника — все это было началом какой-то новой, необыкновенно счастливой жизни. И эта жизнь уже трепетала во мне предчувствием всей ее красоты и непредсказуемости!

Время шло, а я все не могла оторвать взгляд. Сначала это было простое любопытство, восторг перед красотой. Но потом постепенно что-то начало меняться. Голова закружилась, словно я попала в водоворот из света и тени. Блестки елки раздвоились, расплылись, превратившись в калейдоскоп цветов.

И вдруг… видения, похожие на полеты во сне. Они были яркими, отчетливыми, словно фрагменты моей будущей жизни. Я видела себя взрослой, в разных местах, в разных обстоятельствах.

Каждая картинка вызывала во мне бурю эмоций. Страх, надежду, радость, грусть — все смешалось в один огромный клубок чувств. Я чувствовала себя одновременно наблюдателем и участником этих событий.

В тот момент я была не просто маленькой девочкой, смотрящей на елку. Я была путешественницей во времени, которая заглядывает в собственную судьбу. И чем дольше я смотрела, тем сильнее становилось ощущение, что выбор уже сделан, что все предрешено.

Внутри меня росло странное, щемящее чувство. Это была смесь восторга и тревоги, предвкушения и страха. Словно я держу в руках хрупкий стеклянный шар, в котором заключена вся моя жизнь. И мне страшно его разбить, но и невозможно отвести взгляд.

Уже во взрослом состоянии я часто возвращалась к той ночи и пыталась собрать воедино обрывки видений. Что это было? Сон? Игра воображения? Предзнаменование?

Я не знаю! Но одно я поняла: эта новогодняя ночь навсегда изменила меня. Она заронила в моем сердце зерно любопытства к будущему, зерно, которое впоследствии проросло и определило весь мой жизненный путь. И каждый год, когда я вижу мерцающие огни новогодней елки, я вспоминаю ту волшебную ночь и снова чувствую себя маленькой девочкой, смотрящей в будущее с замиранием сердца.

Гораздо позже, в одну из самых сложных новогодних ночей, я вернула себе это состояние безграничного доверия миру и судьбе, чтобы совершилось чудо и у всех моих желаний и мечт было еще время свершиться.

Судьба… Что это? Сплетение случайностей, вереница предопределенных событий или холст, на котором каждый сам рисует свою жизнь? Я часто размышляла над этим вопросом, анализируя свою жизнь. Но кто же этот кукловод, дергающий за ниточки? Бог? Космос? Или, быть может, мы сами, своими поступками и решениями, творим свою судьбу?

Когда-то мне предрекли мою жизнь. Я поначалу пыталась сопротивляться, бороться с этой невидимой силой, казалось, направляющей мою судьбу.

Но события разворачивались по прописанному сценарию. И тогда я поняла: судьба — это не тюрьма, а, скорее, река. Мы не можем изменить течение, но мы можем выбирать, на какой лодке плыть. Мы можем решать, как реагировать на повороты и препятствия, как использовать попутный ветер и справляться со штормами. Я перестала бороться с судьбой. Начала прислушиваться к ней, как к мудрому советчику. Научилась видеть знаки, понимать намеки, использовать возможности, которые давала мне жизнь.

Судьба — это не приговор, а вызов! Это приглашение к танцу, в котором мы должны научиться двигаться в такт с ритмом жизни. Только тогда мы сможем понять, кто мы есть на самом деле и для чего мы пришли в этот мир. Даже если нам кажется, что все предрешено, у нас всегда есть выбор. Решение, как реагировать, как действовать, как жить. Этот выбор определяет нашу судьбу больше, чем любые предсказания и пророчества.

Но о нем я никогда не забывала, как и об этой волшебной новогодней ночи.

Второй танец

Глава первая

Алые паруса как вера в чудо

Наконец-то все угомонились, выключен телевизор и свет в родительской спальне.

Можно достать фонарик, а из-под подушки потрепанную книжку.

«Алые паруса» Александра Грина, читанная и перечитанная — она уносила в мир, где плескалось море, от солнца и взглядов на горизонт слезились глаза, а в душе росла вера в чудо.

И это была не просто красивая сказка. Для меня, девчонки, это был символ возможности, надежды, веры в то, что чудеса случаются.

Я не жила у моря, а простые будни провинциального городка не обещали ничего, кроме однообразия. Но в моей душе с детства жила уверенность, что моя жизнь будет яркой, наполненной приключениями и творчеством, что где-то существует капитан Грей, который приплывет ко мне под алыми парусами.

Я верила, что каждый человек — сам творец своей судьбы. Алые паруса — это не случайность, а результат упорного труда, веры в мечту и готовности действовать. Грей не просто ждал удобного случая, он сам создал чудо для Ассоль.

И для меня это было не про то, что нужно пассивно ждать, когда к тебе приплывет счастье на алых парусах. Нет! Это про заботу о любимом, о желании сделать его счастливым, подарить праздник дорогому человеку.

Я сама старалась жить так. Не всегда получалось и не всегда получала такое в ответ. Но верила и ждала всю жизнь.

Я понимала, что чудо не упадет с неба. Что нужно будет самой проявить себя, раскрыть свой талант, быть открытой к миру, а в сердце хранить маленький алый огонек — веры в то, что однажды, в самый неожиданный момент, корабль приплывет. И паруса его будут алеть в лучах восходящего солнца, обещая новую, прекрасную жизнь.

Но я и представить не могла, что где-то и кем-то уже расписан план моей жизни.

Глава вторая

Судьба не всем улыбается

Первые романтические отношения начинались у нас в пионерском лагере.

Ох уж эти пионерские лагеря, где смешивалось все — ночные костры, походы, концерты, дружба и первая любовь. В наше время они не были еще похожи на места лишения свободы, дух романтики царил там вольно.

Именно там я познакомилась со своим первым мальчиком, вернее, он был уже довольно взрослым парнем, нашим пионервожатым. Алексей — высокий, светлый, почти альбинос, с легким веселым характером — нравился всем девчонкам-пионервожатым. Мы, мелочь пионерская, тоже с ним заигрывали. Он смеялся и говорил, что в конце смены выберет среди нас себе невесту. Мы понимали, что он шутит, но нам нравилась эта игра. А в последний вечер перед отъездом на прощальном костре он признался мне, что я ему нравлюсь, и предложил в городе встречаться.

Так началась моя первая дружба. Я не скажу, что была влюблена в этого парня, но мне очень льстило, что он, такой взрослый, выбрал меня.

Странно, но в меня влюблялись мальчишки не только нашего отряда и бились за меня до синяков на руках. Была такая игра: участники делились на пары, а кто-то хотел твою пару отнять, нужно было или отдать партнера или получить удары двумя пальцами по запястью. Это было больно, но терпели, если не хотелось отдавать своего партнера. И мальчишки, которые выбирали меня, ходили всю смену с синяками.

Еще была девочка из младшего отряда, которая ходила за мной по пятам и жалобно смотрела огромными голубыми глазами. Она молчала, а когда я пыталась с ней заговорить, убегала. Иногда подходила к открытому окну, возле которого стояла моя кровать, и, положив пару конфеток, тут же исчезала.

Меня это беспокоило. Я понимала, что она хочет мне что-то сказать или ждет каких-то действий с моей стороны, но что именно, понять не могла. Я была подростком и не обладала особой эмпатией и опытом, чтобы понять, как ей нужна была моя помощь. Я даже имени ее не спросила.

Гораздо позже она прислала мне письмо, как-то узнав мой домашний адрес.

Я не сразу поняла, от кого письмо, кто такая Света. Начав читать, вспомнила ту маленькую молчаливую девочку, а потом у меня случился раскол сознания.

Мне, которую за всю жизнь пальцем не тронули, невозможно было представить, что такое может происходить с другим ребенком.

В письме она рассказывала про свою нелегкую жизнь, где отчим издевался над ней, а однажды так избил, что у нее лопнула ушная перегородка и она практически оглохла. Все это — на глазах матери, которая ничего не сделала, не заступилась, не защитила.

Мне было трудно в это поверить, и мое сознание отказывалось воспринимать такую информацию. Я для себя решила, что девочка просто все это выдумала, вспомнив ее странность. Обратного адреса она не написала, и у меня не было возможности ей ответить, чтобы поддержать или уточнить, что же происходит в ее жизни. Ее письмо долго не выходило из головы, хотелось узнать, что с ней все в порядке, что всего, что она описала на самом деле не было, успокоить свою совесть, убедить себя, что ничего не могу сделать и как-то помочь.

Встретились мы с ней семь лет спустя, когда я уже вышла замуж и родила дочку.

В магазине в очереди заметила, что на меня пристально смотрит девушка. Никак не могла вспомнить, кого она напоминает. Выйдя из магазина, заметила, что она ждет.

— Вы меня не помните? — обратилась она.

Я смутилась:

— Извини, нет!

— Я Света из лагеря, помните? Я вам еще письмо написала.

— А, Света! Конечно помню! Как ты сейчас поживаешь?

В ее ушах заметила слуховой аппарат, поэтому старалась говорить громче.

— Нормально! Я от родителей ушла, живу сейчас с тетей.

Мы немного поговорили. Я чувствовала жалость, неловкость и чувство вины, что не поверила тому, о чем она писала в том письме.

— Приходи в гости, адрес ты знаешь, он не изменился.

— Хорошо. Я приду.

Она пришла через неделю. Робко вошла в комнату и присела на край дивана, держа спину прямо. Худенькая, с опущенными плечами и своими глазищами она походила на кузнечика, готового в любую минуту прыгнуть от тебя в сторону.

Я не знала, с чего начать разговор, и просто позвала пить чай. Она села за стол, но есть ничего не стала.

— Бери конфетки, вот печенье, — подвинула я к ней вазочку.

— Спасибо! Мне нельзя, у меня стома выведена, я ем по расписанию и только специальную еду.

Какое -то жуткое предчувствие стало заполнять мою грудь:

— У тебя была операция?

— Да. После разрыва селезенки.

Тревога все сильнее сжимала мое сердце:

— А что случилось?

— Отчим напоследок так избил за то, что ключи потеряла.

Внутри уже поднималась не просто тревога, а злость:

— А мать что же?

— Она просто смотрела.

У меня произошел взрыв мозга, а боль в груди стала такой сильной, что хотелось кричать:

— Ты к кому-то обращалась? Тетя в милицию заявила? Кто-то об этом знает?

— Нет! Я не захотела! Нельзя, стало бы еще хуже.

— Как же так?! Как можно такое спустить с рук? Их нужно засудить, это недопустимо! — я не могла остановиться.

С моей нетерпимостью к таким делам я уже готова была бежать и стучаться во все двери.

— Не нужно ничего. Можно я просто иногда буду к вам приходить? Я, когда вас вижу, заряжаюсь и мне хочется продолжать жить назло всем, — сказала она, уходя.

Мы еще какое- то время общались с ней. Света не вернулась к матери. Закончила школу, поступила учиться и уехала из города. Больше мне не писала.

Встретила ее через много лет, уже взрослой женщиной. Шла с мужчиной, он вез коляску. Мы встретились взглядом, но она сделала вид, что не узнала. Я тоже не стала напоминать ей о ее жестоком детстве и трудной юности.

Когда вспоминаю ее, меня мучает вопрос, чего ждала от меня эта девочка и смогла ли я ей это дать? Все ли сделала, чтоб как-то облегчить ее жизнь?

А еще — почему и за что ей досталась такая судьба? Кто приготовил для этой девчушки такую страшную участь?

Глава третья

Еще одна мечта

В студии новогодний утренник. В этом году у нас постановка — «Снежная королева».

Зал напоминает ледяное царство, а на голове Королевы корона, усыпанная блестящими камнями. Дети — не просто зрители, а настоящие участники этого театрализованного действа, они спасают вместе с Гердой Новый год, теплом своих рук отогревают холодное сердце Снежной Королевы, а с Дедом Морозом и Снегурочкой кружатся в праздничном хороводе. Я смотрю на эту детскую радость и понимаю — еще одна моя мечта кружится вместе с ними.

С детства хотела быть режиссером. Не актрисой, а именно постановщиком.

Свой первый спектакль организовала в 10 лет. С ребятами нашего подъезда поставили для родителей сказку «Муха-цокотуха». Все было по-настоящему — грим, крылья мухи и комара, усы других героев. Есть фотография, на которой мы такие смешные и довольные.

А в седьмом классе уже с одноклассниками поставили небольшую детскую пьесу автора Нины Гернет «День рождения».

Репетировали в школе после уроков. Очень хотелось показать ее зрителям. Одна из наших мам договорилась с клубом небольшого местного поселка. В выходной день наша труппа с сумками домашнего реквизита отправилась на свои первые гастроли. Сопровождала нас моя мама, которая готова была поддерживать меня во всем и всегда. Учительницу мы не стали посвящать в свои творческие планы.

В поселке нас особо никто не ждал, но двери клуба нам открыли. Через какое-то время в зал набралось человек пятнадцать местных ребятишек. Вот для них мы и начали играть свой первый спектакль.

Было смешно! Главный герой, которого играл одноклассник Сережка, постоянно забывал слова, хоть мы с ним неоднократно репетировали. Мама ему подсказывала из-за кулис и выбегала на сцену, меняя по ходу какие-то декорации. Мы толпились за кулисами, я злилась на Серегу, а другие участники давились смехом, глядя, как он выкручивается, забыв напрочь свой текст.

Возвращаясь на электричке, мы еще долго смеялись, вспоминая, как все прошло.

Больше с одноклассниками не пыталась что-то ставить. Записалась в драмкружок при нашем Дворце культуры и на несколько лет, как говорила мама, пропала из дома.

Я готова была дневать и ночевать во дворце. Репетировали и играли новогодние постановки для детей города, участвовали во всех мероприятиях и концертах. С коллективом мы настолько сдружились, что стали неразлучными на долгие годы, хотя были разного возраста и из разных классов и школ. В основном ребята были чуть старше нас с подругой, которая единственная из класса пошла со мной в этот кружок. Во дворце чувствовали себя хозяевами и не только общались на репетициях и мероприятиях, но и все свободное время проводили вместе.

Когда училась в девятом классе, во дворец по распределению приехал молодой режиссер, и ему отдали наш драмкружок.

Он решил сделать из нашего кружка молодежный театр. Мы начали репетировать пьесу Николая Коляды «Девушки с улицы Надежды» — современная по тем временам вещь о комсомольской стройке, девчонках-строителях, их взаимоотношениях и, конечно, любви. Я играла одну из главных ролей. Моей соперницей по сюжету была девушка старше меня, бойчее, смелее. Играла ее Светлана, уже не школьница, как мы, а старше, и в пьесе она отбивает у меня парня.

После лагерного лета я начала дружить с Алексеем, он часто был на наших репетициях и быстро влился в наш коллектив. Со Светланой они были ровесниками, быстро нашли общий язык, и она стала проявлять к нему повышенный интерес. Я все видела, но ничего не говорила. Меня уже тяготили отношения с Алексеем, но ревность все равно будоражила.

И вот премьера! Была настоящая реклама, афиша.

Зал был полным, пришли наши родители, одноклассники и друзья всех участников.

Начался спектакль, и в нем переплелись сюжет и наша жизненная ситуация. Мы со Светланой играли практически самих себя и наши взаимоотношения, может, поэтому эмоции получились такими живыми, а игра почти профессиональной.

Спектакль имел успех! В завершение была вечеринка с газировкой и тортом. Все работники дворца нас поздравляли, а молодой режиссер позвал меня в кабинет:

— Ты молодец! Так играла, что я верил каждому твоему слову и жесту. Какие у тебя планы? Тебе нужно учиться дальше. Из тебя выйдет толк!

Он смотрел на меня так, что мне стало неловко. Я, быстро поблагодарив, сбежала из кабинета. Это была моя единственная роль. Стать актрисой никогда не мечтала. А вот детская мечта писать сценарии, организовывать мероприятия, делать постановки меня не отпускала. Многие годы спустя я сделала это. Пусть судьба не уготовила мне большой сцены и успеха на театральном поприще, но еще одно свое юношеское желание я осуществила.

Глава четвертая

Предначертанность судьбы — миф или реальность?

Ветер треплет мои волосы. Брызги воды разлетаются мелкими искорками. Мы мчимся на катере по каналам Ленинграда. Гранитные набережные проносятся мимо, словно кадры старой кинопленки. Каждый мост — арка триумфа, каждый дом — свидетель истории.

В животе порхают бабочки — смесь восторга и легкого головокружения. Я вижу отражение неба в темной воде канала, вижу лучи солнца, играющие на куполах соборов. Слышу крики чаек, смешивающиеся с гулом города.

Все это стало воспоминаниями и декорацией к моей собственной истории, которая началась здесь.

После окончания девятого класса школьная экскурсия привела наш класс в этот великий город. Я безвозвратно пленилась его красотой. Каналы, широкие проспекты, исторические здания, храмы и неповторимый запах близости большой воды — очаровали меня.

Петродворец с его великолепными дворцами и игривыми фонтанами показался настоящей сказкой. Набегавшись и наигравшись под струями фонтанов-сюрпризов, мы, уставшие, но счастливые, ждали автобус.

Мимо нас проходила шумная группа цыганок — колоритные, ярко одетые, словно сошедшие со страниц истории, они идеально дополняли атмосферу этого исторического места.

Вдруг одна из них, пожилая женщина с необычно повязанным платком и множеством юбок, уверенно направилась к нам. Взглянув мне прямо в глаза, она произнесла:

— Подойди, не бойся! Только тебе открою правду.

Я невольно, будто повинуясь неведомому зову, сделала несколько шагов навстречу. Мои верные подруги последовали за мной, словно защищая. Подняв руку на уровень моего лица, цыганка начала говорить:

— Вижу я судьбу твою — непростая ты девка! Жизнь колыхать тебя будет то вверх, то вниз. Тебе больше дано, но и спроса будет больше. Неровную дорожку тебе жизнь стелить будет. Вижу я, звезды над тобой особенные сошлись, не каждому такое дадено. Будут тебе и радости, и печали, как у всех, да только… только задача у тебя особая. В сердце у тебя огонь горит, не даст он тебе покоя, если делиться им не будешь. Люди встретятся на пути твоем разные — и верные друзья, и злые враги.

Она приблизила лицо к моему уху:

«Судьба будет связана с другим, не с тем, кто сейчас рядом. Он станет твоим мужем, у вас будет двое детей. Хотя вместе старость не встретите. Но не сломаешься ты, душа у тебя сильная. Можешь отвернуться от своей судьбы, спрятаться в тени. Да только тогда всю жизнь жалеть будешь. А если пойдешь навстречу — счастье найдешь, настоящее счастье, которое не купишь ни за какие деньги. А умрешь в большом городе в… лет».

Она назвала возраст и, уже уходя, не взяв денег, кинула:

— Так что смотри, думай. Путь тебе указывать будут, а ты решай, куда идти.

Я была поражена и испугана:

— Как вы это можете знать? — крикнула я вдогонку.

Тогда она обернулась и произнесла:

— Ты же из этих… — и прошептала слово, которое я не смогла расслышать.

Позже, уже взрослой, в одной автобиографической повести известной писательницы я прочитала, что в юности ей цыганка сказала, что она из присмотренных.

Может, и мне тогда цыганка сказала что-то подобное?

Иногда мне казалось, что это было лишь сном.

— Вы слышали? Она действительно так сказала? — снова и снова допытывалась у подруг. Мало того, когда я вспоминала слова цыганки, мне слышалось, что она даже имена называла.

Я всю жизнь размышляла и противилась предначертанному.

Если она действительно видела мое будущее, значит ли это, что все наши выборы — иллюзия? Что мы просто марионетки в чьей-то большой игре, и все уже написано заранее?

Но нет… Я не могу в это поверить. Ведь я ощущаю каждый свой выбор, каждую победу, каждую неудачу. Я сама строила свою жизнь, кирпичик за кирпичиком. Неужели это все обман?

Может быть, предсказание цыганки — не приговор, а скорее карта? Карта маршрута, по которому я могла пойти. И в моих силах изменить этот маршрут, свернуть на другую дорогу, создать свою собственную историю.

Если даже финал известен, важны все те моменты, что происходят между началом и концом. Важно то, как я проживу свою жизнь, то, что я оставлю после себя.

Последующие события моей жизни разворачивались в точности, как было предсказано.

Поэтому у меня нет оснований сомневаться в начертанной мне судьбе и пророчестве цыганки о дате моей смерти. Что ж, время покажет.

Глава пятая

Кто он — мой капитан Грей?

В поезде, когда возвращались из Ленинграда, вспоминались слова цыганки о том, что больше волновало в тот момент: «Замуж выйдешь за второго, не за того, с кем сейчас дружишь».

О ком это она? Неужели о том странном парне, который в последнее время часто приглашал меня на танцах, не говоря ни одного слова?

Я его приметила еще зимой. После очередной репетиции забежали в концертный зал дворца, там шли соревнования по классической борьбе. На сцене стояли молодые крепкие парни.

Шло награждение. Вызвали очередного борца — он вышел уверенно и с достоинством.

Среднего роста, широкоплечий со светлой челкой и карими глазами, он выделялся среди всех. Что-то в нем было необычное и притягивающее. Внутри екнуло.

— Ооо, какие мальчики! — защебетали девчонки.

Я почему-то смутилась, словно меня застукали за чем-то неприличным. Весь день этот парень не выходил у меня из головы.

И каково же было мое удивление, когда в тот же вечер он пригласил меня на танец.

Это продолжалось несколько месяцев — танец, молчание и вежливый поклон после того, как проводил меня до нашей компании. Подружки каждый раз допытывались:

— Ну, что сказал? Спросил что-нибудь?

— Нет!

— А ты чего молчишь? Спроси сама.