Бесплатный фрагмент - Озеро

Недалеко от Земли

Земная орбитальная база «Гея-4» парила в безмолвной тьме, освещенная огнями шлюзов и навигационных маяков. Она была одной из множества точек пересечения между Землёй и дальним космосом, местом, где экипажи отдыхали, корабли проходили технические осмотры, а грузы перераспределялись перед отправкой в дальние сектора.

Внутри, на нижнем уровне станции, в полутемном холле с голографическими панелями и массивными архивными стеллажами, находилась библиотека беллетристики восьмого сектора. Здесь, среди мерцающих экранов и хранилищ информации, царила тишина.

Дверь скользнула в сторону, и внутрь вошла девушка. Она двигалась бесшумно, но уверенно, словно каждый её шаг был заранее рассчитан. Тёмные волосы собраны в небрежный пучок, а на строгом комбинезоне красовались нашивки младшего навигатора третьего класса.

— О! Снова вы, моя дорогая? — Главный хранитель библиотеки поднял голову от терминала. Его голос был тёплым, с нотками дружеского любопытства. — Вы ещё…

Он посмотрел на её бейдж.

— Вы ещё — EER345-SD30004561, или уже выбрали себе имя?

Она остановилась, легко коснулась бейджа кончиками пальцев.

— Да, бейджик старый, — уголки её губ дрогнули в тени улыбки, — но я уже выбрала. Мне нравится, если меня будут звать именем Зоя.

Хранитель задумчиво кивнул.

— Зоя… Оно звучит живым. Как будто у него есть прошлое. Почему именно это?

Зоя чуть склонила голову, словно впервые задавалась этим вопросом.

— Оно мне просто… подходит. Оно должно что-то значить.

— Ты уверена, что хочешь оставить его? Имя — это не просто слово. Оно становится частью тебя, несёт за собой историю, поступки, ошибки.

— Я хочу, чтобы у меня появилась своя история.

— А вы снова в нашем порту и грузите замороженные продукты для дальних планет? Ваша колымага ещё в строю?

— Да, кому-то же нужно этим заниматься.

— Опять хотите погружение на весь полёт? Насколько долгий у вас маршрут?

— Почти год. 276 дней из них — в анабиозе. И дней двадцать в реальности — перелёты, стыковки, проверки систем… Нужно что-то, что заполнит эти дни, кроме инструкций и техобслуживания. А ту детскую программу средней школы я уже прошла и пережила.

Хранитель кивнул, задумчиво поглаживая панель терминала.

— Я всегда задавался вопросом… Не сочтите за бестактность, но сколько вам лет, если считать по меркам обычного человека?

Зоя чуть улыбнулась:

— Лет двадцать пять, наверное. Мы взрослеем быстро, нас обучают всему, что нужно для работы. Мы знаем, как вести корабли, как входить в орбитальные порты, как управлять загрузками и стыковками. Мы можем ориентироваться в космосе, но не в людях. Мы не росли в семьях, у нас не было детства, не было юности. Нас создают с заданной программой, и мы сразу работаем.

— Не всё так плохо, — заметил хранитель. — Даже рождённые людьми не всегда обретают человечность. У вас есть шанс этому научиться.

— Мы добились своего, пусть трудно, но теперь у нас есть доступ к культурному фонду людей. И это всё, чего мы хотим. Мы хотим жизни. Опыта. Я хочу повзрослеть.

— Никогда не был сторонником запретов для… простите, искусственных или новых людей. Теперь у вас есть возможность сменить номер на имя. Это замечательно!

Хранитель улыбнулся.

— Люди всегда хотели проживать чужие жизни — через книги, кино, теперь через симуляции. Ты хочешь не просто наблюдать, а испытать?

— Да. Я хочу узнать, что такое любовь, нежность. Что значит быть человеком.

— Обычно ваши братья и сёстры берут ускоренный курс навигации или изучают стратегию дальних экспедиций. Ты уверена, что хочешь потратить время на… себя?

Зоя кивнула.

— Не хочу тратить годы, ожидая, когда мне доверят корабль разведки. Я хочу почувствовать жизнь сейчас.

Хранитель одобрительно покачал головой.

— Значит, тебе нужна история. Но не слишком древняя — эпохи менялись, и нравы в прошлом могли запутать кого угодно. Начни с чего-то светлого. С любви к себе.

— Спасибо за совет.

Хранитель изучающе посмотрел на неё, а потом, с понимающей улыбкой, жестом пригласил её следовать за ним.

— Тогда тебе нужна хорошая история.

Он провёл её вдоль стеллажей с накопителями. Зоя медленно двигалась, кончики пальцев пробегали по их гладким поверхностям. В этих коробках — судьбы, голоса, эмоции.

Она остановилась, навела сканер на один из штрих-кодов.

На экране вспыхнуло изображение девушки и надпись «ККП» — Книгокинопогружение. Под ней значилось название: «Озеро».

Зоя задержала взгляд.

— Что это?

Хранитель усмехнулся.

— Это «Озеро». Это жизнь. Некогда она была очень востребована и популярна — наверное, из-за казавшейся эпатажности. Но многие ошибались, ожидая одного и не замечая глубины. Потом её сделали ККП — симуляцией полного погружения. Однако и тогда она оставалась сложной. Кому-то казалась слишком откровенной, кому-то — напротив, недостаточно смелой.

Он сделал паузу.

— Но тебе, Зоя, думаю, она подойдёт. Научись любить себя. Ты готова?

Она посмотрела на изображение ещё раз, теперь внимательнее. На сканере: девушка ожила, пошла живая картинка — от крупного портрета до общего плана. Она стояла на краю сцены, обнажённая, потом снова крупный план, затем общий. И так бесконечный повтор. Реклама истории. Выбор за тобой.

Зоя задержала взгляд. Она была готова сделать шаг в неизвестность.

Хранитель хранил молчание. Зоя немного помолчав, кивнула.

— Думаю, это мне подойдёт. Научусь любить себя. Я готова.

Шлюзы станции мерцали огнями, а где-то вдалеке её корабль уже загружал провизию для нового маршрута. Впереди её ждали шестьсот сорок дней пути. Но, возможно, это путешествие начиналось прямо здесь — с первой страницы новой жизни.

ПРИБЛИЖЕНИЕ

Прошлое быстротечно, оно ускользает от тебя сразу и почти навсегда. То, что некогда существовало в реальности, вдруг исчезает, размывается и растворяется в неизвестности прошедшего былого. Только вот сейчас ты держишь в руке маленький округлый камушек, он выпадает из твоих рук, ты его бросаешь сам. Мгновение. Камушек теперь затерялся вместе с миллионом других таких же камушков на берегу моря. Волна прибоя ещё больше прячет его в хаосе порядка между подобными ему. Тебе бы выхватить взглядом тот самый, единственный твой, что был ещё секунду назад в твоей руке. Ты пытаешься вспомнить его признаки, его отличия, его гладкость и форму линий. Он — некий отрезок твоей жизни, что-то значащее для тебя, а теперь — твоё смутное воспоминание, твоё ушедшее переживание. Последовательность событий, мест, лиц… Но это то, что вряд ли можно вернуть или повторить. Всё связанное с прошлыми моментами твоей жизни уже закрыто, завешено неким, почти матовым экраном. Всё, что ты помнишь, — это лишь проекция из сегодняшнего дня на то давнее состояние твоей жизни через твоё нынешнее восприятие. И в твоей руке уже другой похожий камушек, подобранный тобой в память о том прошлом и потерянном.

Камушки на берегу Озера.

Бросьте. Кому это интересно? Всё уже давно сказано, всё давно придумано, напечатано, да к тому же и прочитано. Всё уже написано, переписано, издано. На всё это уже есть рецензии и критика — как восторженная, так и злобно беспощадная. Ко всему привыкшему читателю невозможно достучаться, как до бога, если он где-то там ещё существует и следит за всеми нами. Ах, бросьте, похоже, и он такой старый и уже давно начитался всякой нашей прозаичной и поэтичной галиматьи, что пишут и пишут всякие писаки-авторы. Читателю давно всё неинтересно, противно и довольно скучно. Может, лишь новому придуманному богу удастся сопоставить и внести в свою базу несколько оригинальных последовательностей нулей и единиц, поскольку чем же ему ещё забавляться в лабиринтах серверов и хранилищ памяти? ИИ заметит мою ничтожную флуктуацию, отметит и не забудет уже никогда. Если только сам этому не научится.

Кто мной ведёт,

Кто сил даёт,

Откуда глупое желанье

Всё рассказать,

Всё без прикрас,

Распределить очарование

По глупым стопочкам стихов,

Словами отразить мгновения

Давно уж пройденных оков

Признаний и чистосердечия.

Мои признания, дорогой читатель, могут показаться излишне личными — не судите строго. Я решила их переписать, создав некий хронологический порядок, который, как мне кажется, должен главенствовать в любом повествовании. Может, это пустое занятие, но оно отчасти весьма надуманно. Мне никто этого не запретит, и если слегка нарушится былая целостность и стройность композиции общей картины, я не думаю, что произойдёт что-то страшное и непоправимое. То, что вы, возможно, раньше прочли, теперь в новом виде не покажется вам более скучным и неинтересным. Но ваше право осудить меня в этом. А я оставляю за собой, как автор, изменять последовательность повествования на ту, которую считаю более подходящей — по моей ли прихоти или в силу иных обстоятельств.

Вот моя милая, простая, любовно-романтическая история для начала.

Озеро пугающе прекрасно. Оно притягивает своей необъятностью и глубокой, таинственной тишиной. В нем словно растворено само время. Нега. Мы ехали к нему на пригородной электричке. Я и Платон.

Платон всю дорогу обнимал меня и нежно целовал. Я говорила, что не стоит, что вокруг столько людей, что глазеют на нас. Но он лишь улыбался и уверенно отвечал, что это только моё представление о реальности. Что я могу всегда изменить восприятие — просто представить, что всем наплевать на нас и наши взаимоотношения. Я пыталась сохранять холодность, но в глубине души мне было приятно его стремление ко мне, его возбуждённый взгляд, эта нетерпеливая жажда близости. Всё казалось немного нереальным, словно я смотрю на это из будущего, уже зная, что будет дальше.

— Нам ещё долго? — спросила я.

— Не очень. Совсем капелька осталась. — Он снова меня поцеловал.

— Сколько? Две или три остановки?

— Нет, одна. Можно выйти здесь, будет на пять минут короче.

— Ну!

— Но там, на следующей, дорога интереснее и приятнее.

— И чем?

— Там немного леса, потом немного озера, потом опять немного леса, поле и всё.

— Что всё?

— Ну, всё — мы пришли! Мы будем на даче.

Электричка остановилась. На платформу вышли почти все пассажиры. Мы сидели и смотрели, как пустеет вагон.

— Может, пойдём? — предложила я.

— Нет, мы поедем дальше. Мы же решили.

— Это ты решил.

Я улыбнулась, но, возможно, ухмыльнулась. Платон провёл пальцами по моей руке и снова поцеловал. Вагон был уже почти пуст. Теперь нас точно никто не замечал. Мы целовались.

Любила ли я его? Любила. Больше или меньше, чем сейчас? Не знаю. Степень любви — сложная штука, не всегда поддаётся точному определению. Как измерить её силу? Что изменилось с тех пор?

Мы едва успели выйти на следующей станции. Еще мгновение — и мы бы пропустили её. Мы шли по тропинке через лес. Она была утоптана, но иногда попадались лужи — следы недавних дождей. Мы старались обходить их, но иногда приходилось наступать на влажную землю, чувствовать, как глина липнет к ногам. Я была в лёгком, летнем платье, но из сегодняшнего дня мне хочется думать, что я была совсем обнажённой. Что я шла рядом с ним нагой, и мне нисколько не было стыдно. Пускай бы крапива жгла мои лодыжки, пусть бы трава цеплялась за кожу. Я представляю, как я свободно иду, не скрываясь, принимая себя. Но в тот момент я ещё этого не знала.

— Где же Озеро? — спросила я. — Ты говорил про большое Озеро.

— Ещё немного, там дальше.

— Я уже устала.

— Вон там, два шага!

И тогда оно мне открылось.

Он на ходу полез в свой рюкзак и вытащил тот самый фотоаппарат, которым хвастался накануне нашей поездки.

— Я хочу тебя поснимать на фоне Озера.

— Может, сначала дойдём?

— Ты будешь чудесно выглядеть.

— А так, без Озера, я не чудесно выгляжу?

— Ты восхитительна всегда!

Я улыбнулась ему в ответ. Его слова всегда были простыми и наивными. Он щёлкнул фотоаппаратом, и моя улыбка осталась в памяти этой сложной машины в виде простых последовательностей нулей и единиц. Абсолютно точный слепок момента. Наверное, мы все, и всё вокруг, всего лишь подобная последовательность цифр. Я — всего лишь нули и единицы. Но где эта запись? На чём она хранится? Или записывается постоянно?

Я тут же попросила показать то, первое моё фото. Тогда мне показалось, что оно было совсем неудачным. Теперь то же самое фото кажется мне просто восхитительным. Я восхитительна. Что со мной произошло?

Что нас разделяет — те мои фотографии и меня, эту, которая смотрит на них сейчас, которая посмотрит на них потом, через год или десять лет? Время? Это неизбежность или просто расстояние между точками в какой-то пространственной пустоте? Могу ли я туда ещё вернуться? Или для этого нужно вернуть Землю, Солнце, всю нашу галактику, всю Вселенную? Время — это какой-то гадкий необратимый процесс или безумные бесконечные расстояния? Машина времени существует лишь в нашем воображении, и от нас зависит, как её правильно запустить.

Тогда мне открылось Озеро. Оно было не очень большим, но и не маленьким. Противоположный берег был прекрасно виден, но если бы там кто-то находился, его лица нельзя было бы различить — слишком далеко. Справа и слева Озеро скрывали деревья. Мне было интересно.

— Может, это река?

— Нет, просто оно вытянуто в длину.

— Зачем?

— Ну, не я его вытягивал и точно не знаю. Может, геологические катаклизмы…

— В нём купаются?

Почему-то мне сразу захотелось это знать.

— Ещё как! Но здесь неудобно, а там, дальше, даже есть небольшой пляж. Мы туда иногда заходим, когда тут обитаем. Но дальше есть ещё больше, правда, народу много обычно.

— Мы должны туда зайти прямо сейчас?

Мне почему-то сразу туда захотелось — окунуться и плыть по этому долгому Озеру от одного берега до другого. Но я так не сказала ему. А нужно было сказать. Нужно было туда прийти. Даже если бы там кто-то был, всё равно. Нужно было бы искупаться, сначала раздеться — совсем, снять с себя абсолютно всё. Вот и повод прекрасный — купание в Озере. Кто бы осмелился нам помешать? В купании есть оправдание наготе. И тогда дать Платону насмотреться на меня. Пусть бы он налюбовался, разглядел меня всю, насладился мной, а я бы насладилась тем, что он смотрит на меня — без тени смущения и стыда. Каждую волосинку, каждую складочку на теле. Всю меня, такой, какая я есть на самом деле. Я всё равно была бы его мечтой, но уже мечтой наяву, явным воплощением его желания. Я могла бы плавать и загорать, мне было бы очень-очень хорошо. Он бы любил меня и пожалел бы, что не знал меня прежде. Ему захотелось бы ещё больше меня — наверстать упущенное время без меня. Я бы его приняла и не отпустила бы.

Но я так не сказала. И мы пошли дальше. Он — впереди.

— Давай зайдём, вещи бросим. А потом пойдём.

«Потом» — красивое слово, но не очень хорошее. И парадоксально, что понимаешь это тоже только потом.

Мы пошли дальше. Платон держал меня за руку, но иногда забегал вперёд, направлял на меня фотокамеру и делал снимки.

— Вот тут есть одно дерево и поляна. Так красиво! И вода в Озере должна быть цвета неба.

— Где?

— Вот здесь повернём, тут тропинка.

Он опять отпустил мою руку и бросился вперёд, оборачиваясь и делая на ходу снимки — со мной и без меня. Я шла за ним и улыбалась.

— Иди сюда.

Дерево было высоким. Его извилистый ствол и ветви действительно служили чудесным фоном для любой картины художника или фотографии. Невысокий пригорок, на котором стояло это чудо, позволял увидеть Озеро и тот дальний лес на другом берегу.

Я смотрела по сторонам. Платон смотрел на меня.

— Ты можешь снять платье?

Я в платье или нет? Помню этот вопрос. Почему? Почему я ещё одета? Да, раз он об этом меня просит…

— Могу. А зачем?

— Я хочу сфотографировать тебя без платья.

Да, я была в платье в горошек. Какая жалость. Сейчас я хочу, чтобы на мне тогда ничего не было. Совсем ничего. И не было бы этой просьбы Платона. Но я помню его желание и свой тогдашний отказ.

— Только платье?

— А можешь всё остальное снять тоже?

Какое странное желание у мужчин. Какая разница, если любишь, в каком виде лучше наблюдать? В платье или голой? Зачем им нужна женская обнажённость? Страсть или древний инстинкт движет их желаниями? Возможно, пройдя долгий путь, который обычно называют временем, что-то происходило в сознании мужчин. Теперь я точно осознаю — это просто страх. Страх потерять свою влюблённость. Страх разлюбить то, к чему привязан. Или же это боязнь забыть то возбуждение от счастья, которое даёт мужчине его любимая женщина. Ах, если бы я тогда приняла это — его чувство ко мне — всё случилось бы иначе. Я бы тут же сняла это дурацкое платье и бельё, выкинула бы всё раз и навсегда. А может, даже раньше — на том пляже, куда меня вела судьба, а я не доверилась ей. Или ещё раньше — когда мы начали своё путешествие на дачу, прямо в электричке, как только она отошла и разошёлся народ. А может, и раньше. Может, я всегда была бы с ним совершенно голой, совершенной. Уже в электричке. Или на вокзале. Я бы вышла из дома, из подъезда, у которого он меня ждал утром, чтобы забрать и ехать на дачу. Он бы даже не задал вопроса.

Я улыбнулась. Он сделал пару снимков, и мы вернулись на тропинку, ведущую к его даче. Он повел меня за собой.

Я была в платье в горошек. Нет. Нет, нет и нет.

Теперь я буду помнить это иначе. Теперь я знаю, что на самом деле я шла абсолютно голой. Совершенно обнаженной. Я была чистым совершенством — грациозной, безупречной, раскрепощенной. Красивой, стройной, наполненной светом. Я была желанной. Обворожительной. До безумия сексуальной.

Он шагал рядом, чуть впереди, потом позади, не сводя с меня глаз, поднося камеру к лицу. Щелчки затвора. Одна фотография за другой. Он ловил каждое мое движение, каждый изгиб, каждый поворот головы. Я сама замирала в причудливых позах, вытягивала руки, выгибала спину, танцевала. Я не пряталась. Я дарила себя каждому кадру.

Я хотела, чтобы он видел. Видел меня без прикрас, без тени сомнений, без запретов. Чтобы запечатлел меня такой, какой я есть. Каждую линию, каждый миллиметр кожи.

Вот я широко расставляю ноги. Вот наклоняюсь, касаясь земли. Вот приседаю, раздвигая колени. Я улыбаюсь. Я открываю себя полностью, без остатка.

И мы не пошли на дачу. Мы побежали к Озеру. Вода приняла нас, окутала, прижала к себе. Мы ныряли, смеялись, толкались в волнах, уплыли далеко, к другому берегу. И там, среди горячего песка, смешанного с мелкими осколками ракушек, мы касались друг друга, теряли дыхание в поцелуях, захлебывались смехом.

Я танцевала для него, безумная и свободная. Он смотрел. Он запоминал меня. Он впитывал каждое мое движение, каждую тень на коже, каждое мгновение. И я знала — вот оно. Настоящее и самое живое, что только возможно. Моё.

Совершенство существует лишь в параллельной реальности — в том прошлом, которое мы можем изменить потом или прямо сейчас. А что если прошлое вовсе не так реально, как нам кажется? Оно податливо, как мягкий воск, как размытые мазки на старом холсте. В реальном мире ничего этого не было. Но так ли реальны наши воспоминания?

Теперь прошлое другое. И Озеро. И старое дерево у берега. Всё изменилось.

Мы больше никогда туда не возвращались. А через полгода его не стало. Остались только фотографии — глупые, нелепые, словно кто-то пририсовал на них ненужную одежду. Платье в горошек. Чья-то дурацкая шутка, оставшаяся мне на память о том лете. Но всё это ложь. Всё можно исправить, если правильно вспомнить. Если перерисовать воспоминания. Сделать их идеальными, волшебными, со сладким привкусом блаженного счастья.

Я ненавижу скорбь. Презираю утраты. Терпеть не могу сожаления, пустые, бессмысленные, особенно когда их уже не исправить. Прошло полгода с тех пор, как его не стало. Платон погиб.

Нелепый, глупый несчастный случай на работе. Электрический разряд. Высоковольтный кабель в лаборатории института, где он подрабатывал мастером. Мне что-то объясняли, говорили про мгновенную смерть, но я не верю в мгновенную смерть. Смерть — это всегда процесс. Даже от молнии, даже от ядерного взрыва. Долгий, мучительный, неизбежный. Но это только моё мнение.

Мне было его безумно жаль. Но ещё жальче было себя. Мне пытались объяснить, что произошло, но какая теперь разница? Он мёртв. Всё остальное — пустая болтовня.

Мне было его жаль. Но жальче всего было, конечно, себя.

За месяц до его смерти мы поссорились. Разошлись. На время, как мне тогда казалось. Навсегда, как оказалось потом. Теперь даже не понимаю, из-за чего. Какая-то глупость, ерунда, мелочь, которую мы оба считали важной. Мы ведь оба думали, что всё уладим. Или только я так думала? Может, он уже знал. Чувствовал свой уход от меня и из жизни.

Рано или поздно каждый уходит в бесконечность. У каждого свой путь.

Я пришла на похороны, но не смогла остаться. Сбежала, размазывая слёзы по щекам, мотая сопли на кулаки. Через пару недель боль утихла. Через пару месяцев я почти перестала вспоминать. Почти перестала забывать.

А теперь я просто переделываю память. Переписываю прошлое

А тогда проходили недели, месяцы. Боль не уходила. Она просто притупилась, как онемевшая конечность, которую всё равно чувствуешь. Я как-то жила. Я как-то существовала.

Ольга, его двоюродная сестра, всё это время пыталась со мной встретиться. Она звонила, писала сообщения, предлагала выпить кофе, просто поговорить. Я не отвечала. Мне было не нужно. Мне никто не был нужен.

Со мной старались не говорить — ни дома, ни на работе. Все жалели меня, но никто не знал, что делать. Да и что тут сделаешь?

Коллеги сначала терпели. Потом начали раздражаться. Я замечала взгляды, полные усталости, слышала вздохи, когда в очередной раз выпадала из разговора. Они говорили, что я стала медлительной, рассеянной, что я «зависаю». Может, так оно и было. Наверное, это и есть настоящая депрессия. С работы меня в итоге отправили в отпуск. За свой счёт. Мне сказали: «Отдохни. Поезжай куда-нибудь».

Но куда? Я не знала. Мне было всё равно. Немного денег у меня было, да и тратить особо не на что. Лето я как-нибудь переживу. А осенью… Осенью, может быть, я снова стану собой. Хотя я уже не знаю, что значит быть собой. Но всё это было тогда.

А тут мне позвонила Ольга и сказала, что я должна её спасти. От чего именно не уточнила. Мне было откровенно всё равно и никого я спасать вовсе не собиралась, но я почему-то согласилась на встречу.

Мы с ней познакомились тогда, на их даче, в тот самый приезд. Если честно, я бы никуда не пошла. Я бы забила на всё, как уже давно привыкла. Но по какой-то глупой случайности я сказала ей «да».

Конечно, я не собиралась встречаться. Надеялась, что тема закроется сама собой, что я смогу отложить, сославшись на занятость, усталость, любые другие причины. Я сказала ей, что сегодня мой последний день на работе, что, может быть, когда-нибудь, но не сейчас.

Ольга сказала, что это прекрасно — и поймала меня прямо на выходе из офиса.

Вот так и происходят поворотные моменты. Их не так много в жизни, но этот оказался особенным. Этот изменил меня, моё мировосприятие — стремительно, бесповоротно.

Раньше мне казалось, что всё случается случайно. Сейчас я так не думаю.

Теперь я понимаю, что случайность — это просто ускоритель. Она лишь подталкивает нас к тому, что и так рано или поздно должно произойти. Всё заложено задолго до момента, когда случается «неожиданное». Всё связано, всё сплетено в одну череду событий и состояний души. И случайность — это не более чем яркий камень, который вдруг сверкнул на этой цепочке.

…Собственно, это и есть начало моего повествования. Долгое вступление, возможно, показалось бы неуместным, но без него не было бы самой истории. Некоторые вещи остались бы непонятными. Конечно, сейчас модно начинать с середины или даже с конца — но стоит ли оспаривать право автора рассказывать так, как ему хочется? Тем более, книга после публикации перестаёт принадлежать писателю. Вы, как читатель, можете начать с середины, можете пролистать финал, заглянуть в развязку, а можете идти от начала и прочувствовать всё, как задумано. Ваше право читать — моё право писать.

1-й день

Встреча. Поездка. Дача. Вечернее чаепитие.

Оля потащила меня в кафе. Она была на шестом месяце беременности, и её живот заметно выпирал из-под кофты. Она искренне обрадовалась мне. Мне было почти безразлично всё.

— Ты нашлась — и это хорошо. Что собираешься делать в ближайшие дни?

— Ничего.

— А работу искать?

— Пока нет. Немного отдохну.

Я пожала плечами. Честно говоря, я ничего не планировала.

— Прекрасно!

— Почему?

— Потому что хочу предложить тебе пожить со мной на даче. Меня одну не оставляют, а сидеть в запертой квартире — удовольствие сомнительное.

— Боятся?

— Да, боятся. Мама, свекровь, даже тётя Зина.

Тётя Зина — это мать Платона. Я так и не зашла к ней после похорон. Да и зачем? Всё уже прошло. Она переживает по-своему, я — по-своему. Хотя как вообще можно «прийти в себя» после такого?..

— Как она?

— Потихоньку.

— Ну, хорошо.

— Она, кстати, хотела передать тебе кое-что.

— Спасибо, мне ничего не надо.

— Это от Платона. Он оставил это тебе.

Я замерла.

— Что?..

— Коробка. Она у меня дома, передам тебе.

— А что в ней?

— Что-то от Платона. Увидеть сама. Тётя Зина просто очень хотела, чтобы ты её получила. Я тебе звонила, но ты всё откладывала…

— Извини.

— А тут всё совпало. И я поняла: ты — моё спасение. Меня к тебе сама судьба привела.

— Судьба?

— Да. К тому же, если у тебя остались какие-то фотографии Платона, она просила поделиться.

— Хорошо, посмотрю.

Оля хлопнула ладонями по столу.

— Всё! Хватит об этом. Это потом. Сейчас главное: ты моя единственная возможность остаться на свободе, на даче. А отказывать девушке в моём положении — совершенно преступно.

— Девушке?

— Будем считать меня таковой. Только в положении! Так что сейчас берём такси, едем к тебе за вещами, а потом ко мне.

Я правда тогда не поняла до конца её слова, что за свобода такая на даче. Мне было всё равно.

— Вечером Олег отвезёт нас на дачу. Я всё уже решила за тебя. И не смей мне отказывать!

Мне бы Олину решительность, да чуть раньше… Она подкупала меня этим. Нет, я не потеряла волю, просто вдруг поняла — пусть будет так. Я неожиданно ощутила, что плыву по неведомому течению. И остаётся только надеяться, что эта река вынесет меня к моему Озеру. Как Волга впадает в Каспий…

Дача у Озера, на которой мы тогда были с Платоном, принадлежала сёстрам: матери Платона и матери Ольги. От их родителей она досталась им равными долями. По идее, следующим поколением хозяев должны были стать их дети, чтобы потом их дети смогли поделить дачу снова на доли, скрепляя тем самым родственные узы… или разрывая их. Такое тоже бывает. Но теперь, наверное, следующим владельцем будет единолично Ольга, её семья. Платон был единственным сыном тёти Зины, как и Ольга — единственная наследница своей матери.

Я пыталась сопротивляться Олиной затее, но в глубине души знала, что всё равно соглашусь. Возникшее спонтанное желание попасть к Озеру перевешивало все доводы разума, тянуло меня туда, как некая сила, обещавшая облегчение. Да, мы с Платоном планировали пожениться, но планы остаются планами, а жизнь — штука непредсказуемая. В прошлом у меня уже была неудачная попытка стать невесткой и «заполучить» Озеро через дачу. Теперь у меня появился второй шанс. Пусть даже так.

— Ну, я не знаю…

— Ты не знаешь, а я знаю! Просто едем, и всё!

Мы заехали ко мне за вещами. Я бросала в сумку первое, что попадалось под руку, надеясь, что этого хватит. Потом заехали к Оле. Вечером, сидя за чаем, болтали о пустяках: о работе, которой у меня сейчас нет, о её беременности, о чем угодно — лишь бы не касаться болезненных тем. Оля это явно чувствовала и избегала неудобных разговоров. Впрочем, это вызывало во мне скорее симпатию, чем раздражение.

Олег, Олин муж, приехавший с работы, почему-то показался мне другим. Наверное, мужчины взрослеют в ожидании ребёнка. Или это мне так только казалось. В любом случае, это не имело значения. Я попробовала представить Платона в роли будущего отца… но картинка не складывалась. Может, я просто сама себя накручиваю? Главное — не искать оправданий своему согласию на эту поездку.

Олег погрузил мои вещи в багажник машины, мы уселись сзади. А он еще пару раз поднимался в квартиру, выносил из закидывал в машину какие-то вещи, сумки, коробки. Наконец, мы выехали. Дорога заняла около двух часов. Машина то мчалась вперёд, то застревала в потоке, а мы беседовали вполголоса.

— Тебе часто нужно ходить к врачам? — спросила я.

— Пока нет. Раз в две недели, сегодня как раз была. А потом пробежалась по магазинам.

— Это ничего, что я так неожиданно появлюсь? — меня вдруг охватило сомнение.

— Ты о чём? Ты меня спасаешь! — Оля рассмеялась. — Дита, свекровь, меня просто достала. Она уезжает к родственникам, пока мой срок позволяет. Видно, хочет похвастаться. Обычно она уезжает в сентябре, но в этом году боится оставить меня одну перед родами. Считает, что я совершенно беспомощна и за мной нужен постоянный присмотр. Олег на работе, а я в городе задыхаюсь.

— А подруги?

— У подруг свои дела. Да и пусть. А ты нам почти как родная. Извини, конечно…

— Глупости.

— Нет, не глупости. Держи.

Она сунула мне в руку конверт, вытащенный из сумки. На нём аккуратным почерком Платона было выведено моё имя. Я несколько секунд вертела его в руках, не решаясь вскрыть.

— Я потом… Ладно?

— Я тебя понимаю.

Я молча убрала конверт в задний карман джинсов.

Мы заехали во двор дачи. Уже смеркалось. Нас встретила её свекровь Дита — Эдита Леонидовна. Она, конечно, пустила слезу, но, смахнув небрежно, расцеловала нас и повела за стол. Было мило, по-домашнему просто и легко. Мне, правда, было очень хорошо — сидеть с ними там, на веранде, пить чай с сушками и ни о чём не думать. Казалось, что Платон где-то рядом, просто устал и поднялся наверх немного поработать над своей диссертацией.

За ужином Эдита Леонидовна объявила, что решила уехать вместе с Олегом с утра. Чего тянуть и лишний раз гонять машину? Раз ей нашлась замена в моём лице, то нужно пользоваться моментом. Наверное, моя угрюмость, похожая на серьёзность, внушала ей некую степень доверия. Больше всего она переживала за Ольгу. Ну и за себя, безусловно. Ей не хотелось отказываться от традиции навещать родственников. Думаю, в этом жила потребность хвастаться успехами, короче — самоутверждаться. Это нормально, даже не стоит осуждать. Другое поколение.

— Ты за ней присматривай, не давай ей переедать. И напоминай, что есть нужно, чтобы ребёнок был нормальный. Пару недель всего. Я не могу их не проведать, все уже не молоды, сами понимаете.

Я получила лёгкий пинок ногой от Ольги под столом и включилась в игру.

— Хорошо, Эдита Леонидовна, я постараюсь, как смогу!

— Всё будет хорошо, — сказала Оля, когда мы остались вдвоём. — Ты здесь отдохнёшь, придёшь в себя, тут спокойно.

Я кивнула. А я тоже надеюсь… Но всё же, что я тут делаю?

Весь вечер Дита поучала нас, давала рекомендации, что и как делать, кому звонить в случае чего. Пыталась немного посетовать на мать Ольги за её отстранённость и нерешительность участвовать в приходе здорового будущего поколения, но Олег довольно тактично закрыл эту тему.

Мне постелили на веранде, а наверху, в той самой мансардной комнате, где мы когда-то останавливались с Платоном, жила Эдита Леонидовна. Оле было неловко из-за этого.

— Ты переедешь завтра, когда она уедет.

— Может, мне лучше спать с тобой в одной комнате? Всё-таки я должна за тобой присматривать.

— Наверное, нет, пока могу сама справляться. Да и есть кому за мной следить. А может, тебе там, наверху, одной будет страшно?

— Ты о чём?

— О той комнате. Может, не по себе будет? Воспоминания… бывает.

— Мне всё равно! Не волнуйся за меня.

— Как знаешь. Спокойной ночи.

Ужин закончился, когда было темно. Олег с Олей давно уже ушли спать в свою комнату, а Эдита Леонидовна позвала меня помочь ей с посудой. Она собрала всё на поднос и понесла в кухоньку, что находилась отдельно от дачного домика, во дворе. Я отправилась за ней.

Темнота сгущалась, я что-то спросила её, успеет ли она собраться, если им рано выезжать. Она в ответ только улыбнулась и сказала, что давно готова, но всё равно нужно перепроверить. Пока она ещё не ушла, а я перемывала посуду, Эдита Леонидовна в очередной раз наставляла меня, что делать, куда бежать, кому звонить. Потом вдруг вспомнила, что забыла одну важную вещь, и, сославшись на это, умчалась в дом, оставив меня одну.

Я домыла чашки. И мне нестерпимо захотелось в туалет пописать. Я уже забыла, где он находится, а искать среди ночи казалось жутковатым занятием. Выключив свет в кухоньке, я сделала несколько осторожных шагов в темноте, но быстро поняла, что найти его просто так не получится. Желание становилось всё сильнее. Я огляделась, сдалась и, выбрав место у какой-то грядки, присела.

В эту же секунду что-то зашуршало в кустах. Сердце ухнуло вниз. Я резко вскочила, едва успев натянуть трусы и джинсы, и бросилась к дому. Навстречу мне метнулось нечто тёмное. Чёрный кот! Или кошка? Ночью они все одинаково чёрные и чересчур наглые. Они могут так напугать, что легко описаться. Хорошо, что я уже успела.

На веранду можно было попасть через дом, но и прямой выход тоже имелся. Мне пообещали, что утром, когда они будут уезжать, постараются не шуметь, чтобы я могла поспать. Ха-ха-ха! Верить обещаниям людей, собирающихся в дорогу, — занятие бессмысленное. Но хотелось надеяться.

Я прислушалась — в доме было тихо. Быстро, боясь, что кто-то меня застанет за этим странным занятием, я переоделась в запасённую из дома пижаму и залезла под одеяло. Спать не хотелось, хотя усталость вымотала меня до последней капли.

Зачем я согласилась на всё это? Наверное, я авантюристка. Очень глубоко, в самой своей сути. Приехать сюда — зачем? Глупо пытаться вернуть себя в прошлое или вернуть само прошлое. Оно ушло, и я больше не хотела туда. Просто, наверное, мне хотелось сюда. К озеру. В озеро. В самую его глубину.

Озеро

Плоскость для неба

Зеркало для облаков

Для преломления света

В границах его берегов

Озеро

Для погружения

В святая святых веков

Возможное прикосновение

К источнику сладких снов

Озеро

Ход печали

Отправит на долгий срок

В необозримые дали

Обратно в её исток

Озеро

Обнажает

Тайные мысли мои

Мною овладевает

В истоме своей любви

Голая истина счастья

Нагая моя красота

Годная как для ненастья

Так для волшебного дня

Озеро

Для изменения

Порядка былых времён

До полного опьянения

От тех, кто в меня влюблен

Озеро

Капля вселенной

Линза моей души

Стану ли я переменной

В формуле вечной любви

Озеро

Мир откровений

Чистая мера весов

Полная вдохновений

Солнечных светлых стихов

Озеро

Пробуждение

И грезы, что наяву

Единственное спасенье

Радость, что я живу

Озеро

Не даст остаться

В покое прежней души

Заставит меня меняться

Диктуя законы свои

Озеро

Освобождение

Меня от любых оков

Переосмысление

Вечных исходных основ

2-й день

Пробуждение. Компьютер Платона. Журналы.

Я проснулась бодрой. Ну, почти бодрой. Ну, пусть и поздно по дачным меркам, но всё же проснулась. Конечно, я уже несколько раз открывала глаза: ночью вполглаза, потом ещё совсем ранним утром, когда Олег увозил свою маму в аэропорт. Их суматоха казалась далёкой, но всё равно проникала в сон.

Эдита Леонидовна накануне долго рассказывала, что непременно должна лететь к своим родственникам на море. Это было её ежегодное обязательное турне, но обычно в бархатный сезон, а в этот раз — в самую жару, что для неё уже не слишком полезно. В следующий раз, по её словам, она непременно возьмёт нас всех с собой, а Ольгу с будущим ребёнком отправит туда точно, и на всё лето — детям полезно тепло.

Жара, лето — как это прекрасно. Может, и здесь нам улыбнётся удача, и моросящий в городе неделю дождик, наконец, закончился. Главное, чтобы к вечеру он не вернулся.

Все эти бесконечные проводы я хотела пропустить, потому что было ещё слишком рано, а я уже успела вымотаться за вчерашний день. Семейная идиллия расставания длилась и длилась, и хоть они обещали не беспокоить меня, но, конечно, это было невозможно. Олег нервничал — ему нужно было успеть вовремя появиться на работе. Я поняла, что загвоздка во мне, и всё-таки придётся встать и попрощаться, потому что без меня, видимо, всё это не завершится. Я вылезла к ним в своей пижамке, так по-домашнему, словно мы давно одна семья. Расцеловались, пожелали друг другу приятного отдыха.

Наконец, они уехали, и наступила тишина. Оля, видимо, уснула, и я снова отправилась на веранду в свою кровать, где провалилась в новый сон. Так я спала почти до десяти или одиннадцати. Не хочу смотреть на эти дурацкие часы.

Теперь главное, что я проснулась.

Заглянула в комнату к Оле — её уже не было. Ну и ладно. Мне вдруг захотелось увидеть Озеро, но оно было в другой стороне. Я поднялась наверх, на второй этаж. Мансарда — небольшая комнатка и пространство, смутно напоминающее холл, скорее продолжение лестницы. В комнате кровать и комод. У самой лестницы — платяной шкаф. Постель уже аккуратно застелена. Окно выходит во двор, на полянку перед домом. Озеро — в другой стороне. Тогда, когда мы были здесь с Платоном, оно ещё просматривалось через дальнее окно, но сейчас, из-за разросшейся зелени, его совсем не было видно.

Не было видно и других местных достопримечательностей — только крыши и кроны деревьев. Зелень скрывала все дачи и даже ближайшие дворы. Лишь соседские коньки крыш с антеннами маячили среди листьев. Все скрыты друг от друга. Наверное, в этом и состоит прелесть здешнего места.

Любопытство взяло верх. Я заглянула в шкаф. Старые вещи: тёплые пальто, лёгкие плащи, вышедшие из моды куртки — много того, что уже невозможно надеть в городе, но вполне допустимо носить здесь. Комод я решила изучить позже, и это оказалось правильным решением. Вряд ли я бы тогда, в первый же раз, нашла столько интересного для себя.

Я спустилась вниз на веранду и, глянув через остекление, немного растерялась. Оля, только что сбросившая халатик, подошла к душу и, совершенно голая, с округлившимся животиком, стала плескаться под струями воды.

Душ — громко сказано. Просто труба, воткнутая почти посреди полянки и соединённая со шлангом. Сверху — примитивная брызгалка. Он был предназначен лишь для того, чтобы освежиться в жаркий день, когда ты загораешь под солнцем в купальнике. Открытый со всех сторон, без ширм и занавесок, он вовсе не подходил для уединения. Вчера, когда я вышла в темноте, чуть не напоролась на это странное сооружение.

Да, конечно, вокруг никого, стесняться вроде бы некого, но мне стало немного неловко — и даже боязно за Олю. Вдруг кто-то появится и начнёт подглядывать? Вдруг из ниоткуда возникнут люди, будто призраки, соберутся здесь, окружат её взглядами, смехом, кто-то не воздержится и… Но никто не появился. Это был всего лишь мой страх.

А я… я просто стояла и смотрела.

Смотрела, как солнечный свет ложится на её кожу. Как капли воды, стекая, подчеркивают мягкость линий. Как её округлившийся животик придаёт ей какой-то особенный, завораживающий вид. Оля была прекрасна. Совершенна. Этакая первозданная красота, не прикрытая одеждой, не зажатая условностями. Беременность не портила её, наоборот — она выглядела мягче, плавнее, живее.

Она двигалась спокойно, естественно. Провела руками по волосам, стряхивая капли. Воды стекали по её спине, касаясь каждой линии её тела, собираясь на кончиках пальцев и капая вниз, в траву.

Почему она позволяет себе вот так плескаться у всех на виду?

Но… у кого? Здесь только я. Только я смотрю на неё. И я не могла отвести взгляд.

Оля, кажется, почувствовала, что я наблюдаю, но не подала виду. Закончив с душем, она не торопясь прошлась по двору, развешивая постиранные вещи на верёвке. Не укрылась в доме, не закуталась в полотенце, не спешила. Лишь потом, с ленивым жестом, накинула халат и запахнула его.

Только тогда она повернулась ко мне и, улыбнувшись, махнула рукой: — Иди сюда.

Этот жест был слишком простым, слишком обыденным. Но… в нём читалось что-то ещё. Она точно знала, что я смотрела. Знала, что меня это выбило из равновесия.

И, кажется… ей это было интересно. Я вдруг осознала, что ей не скучно. Она играла. Чуть-чуть, ненавязчиво, с лёгкой насмешкой.

А я? Я не знала, как на это реагировать. Но всё же… вышла к ней.

Нужно общаться. Нужно выходить из своего безумного состояния одиночества.

Пора блаженства и любви

Любви к себе самой

Вот так явившееся сны

Из грез забытых мной

Беспутство назовете вы

Мое желанье быть

Возможно будете правы

Что я могу прослыть

Распутной, взбалмошной, чудной

Презревшей всё и вся

Не признающей за собой

Безнравственности дна

На коем я сейчас стою

Не ведая стыда

И что такой себя люблю

Прелестная пора

Я не боюсь идти ва-банк

Свободна и легка

Я возвожу в высокий ранг

Желанье навсегда

Быть только голой без всего

Жить, петь, любить, бродить

Свое являя естество

Себя превозносить

За первозданность новизны

За истину во всем

На постижение глубины

Души, что мы несем

Открыта всем, кто есть вокруг

Вот тело без изъян

Есть пара ног и пара рук

Все видно сразу вам

Что-где, как-кто и почему

Вопросы — вот ответ

Скрывать похоже ни к чему

Секретов в мире нет

Всё, как у всех, что есть, то есть

К чему скрывает мир

Кто для людей затеял месть

Кто этакий кумир

Сказавший, нагота есть зло

Укройтесь поскорей!

И сколько лет с тех пор прошло

Поди теперь развей

Излом обыденных основ

Обыденных вещей

Немыслимый на всём покров

Одёжек для людей

Кто дал им повод для стыда

Кто их заставил лгать

Без смысла ныне, навсегда

Прикрывшись — прозябать

Природу скрыть своих основ

Прекрасный образ свой

Приняв по воле дураков

Придуманный устой

Я перенесла свою постель и вещи наверх. Пока еще не решила окончательно, останусь ли здесь, поэтому не стала сразу устраиваться. Думаю, сделаю это позже.

Нужно одеться. Я зачем-то набрала с собой кучу вещей. Что выбрать? Наверное, вот это просторное льняное платье — оно свободное, легкое, без лишних деталей. Я скинула пижаму, переодела трусики, но надевать бюстгальтер не стала — здесь можно быть немного попроще.

Мы сели завтракать на веранде. Я принесла чай и чашки. Разговор сам собой вертелся на языке, и я, немного колеблясь, задала вопрос:

— А что случилось с душем? Он сломался?

— Ты видела? Извини, если смутила тебя, — Оля улыбнулась. — Просто здесь никого нет, а лезть в это сырое убожество, что называют душем, не хочется. Всё нужно перестраивать, но Олегу пока некогда. А летом можно и так. Здесь всё так — ждем не пойми чего.

— Я просто… А если вдруг кто-нибудь увидит?

— Вот ты увидела. И что? Это тебя как-то сильно задело?

— Меня? Нет, конечно… Но это же я. А если чужие, с улицы? Соседи какие-нибудь?

— Соседи? — Оля усмехнулась. — Ты смеешься? Кто нас тут увидит! Тут хоть целый день ходи, как мама родила.

— Я понимаю… конечно.

— Мы от всех соседей закрыты забором и малиной, а с улицы сюда вообще не заглянешь! Разве что кто-то зайдет во двор, но это исключено. Калитку с улицы не открыть, если не знаешь как.

— Я, кстати, забыла, как её открывать.

— Покажу, не переживай! Здесь у нас совершенно безопасно, иначе бы нас тут не оставили.

— Хорошо бы… но я такая трусиха!

— Брось! Мы тут никому не нужны, не заморачивайся!

Я вспомнила про Озеро и перевела разговор в это русло:

— А на озеро сходим?

— Можно. Я обычно без Олега не хожу, но вдвоем, думаю, можно.

Мы намазали по бутерброду.

— Ты прочитала письмо, которое тебе оставил Платон?

— Нет.

— Не хочешь?

— Хочу… но не сейчас. Как-нибудь потом. Давай я уберу со стола?

— Да, потом вместе! Подожди, я сейчас, — Оля вдруг замешкалась, словно что-то вспомнила. — Чуть не забыла в этой суете вчера. Нужно было еще раньше…

Она убежала в дом, а вскоре вернулась, неуклюжа держа в руках картонную коробку из-под принтера. Я узнала её. Платон когда-то купил принтер для работы, но коробку оставил себе — долго не выбрасывал, говорил, что будет хранить в ней старые тетради.

— Забирай, всё тебе!

Тетрадей внутри не оказалось, зато там был его ноутбук, фотокамера и несколько небольших коробочек с проводами и разной мелочью. Оля наблюдала, как я перебираю вещи.

— Почему мне? Всё это, наверное, можно продать, если никому не нужно.

— Тёте Зине даже разбираться с этим тяжело. Да и мне, если честно, тоже. Через пару лет это всё станет бесполезным барахлом. И потом, я в этом не разбираюсь.

— А Олег?

— Ему и подавно неинтересно. Я пыталась включить ноутбук, но там пароль. Говорят, можно всё очистить и переустановить систему, но я не решилась. А ты сама решай, что с этим делать. Избавь меня от этого.

Почему именно мне?

— Мама Платона распорядилась передать это тебе. Почему — спроси у неё.

Я поставила ноутбук на зарядку — он был полностью разряжен. Камеру включить удалось, но аккумулятор тоже почти сел. Мне хотелось заглянуть в её память, проверить, есть ли на карте что-то, но заряда явно не хватило. Блок питания для камеры был, но без сетевого шнура. Не проблема — найдется.

Я умела обращаться с техникой. Когда-то даже недолго работала в отделе электроники в супермаркете — этого хватило, чтобы хоть немного в ней разбираться. Я переключила камеру в режим просмотра, но карта памяти оказалась пустой.

Мою лёгкую досаду Оля, похоже, приняла за накатившие воспоминания о Платоне. Ей показалось, что мне стало грустно. Это, конечно, было слишком. Мне не хотелось печали — я и так ею насытилась до тошноты. Оля могла бы просто помолчать, но, напротив, решила развеселить меня, как ей, вероятно, казалось правильным.

Мы расстелили на траве покрывало и устроились во дворе в теньке дома. Оля нашла стопку старых глянцевых журналов, и мы принялись их листать, рассматривая фотографии. То комментировали что-то, то просто переворачивали страницы. Болтали о пустяках. Оля старалась быть весёлой, и у неё почти получалось.

Мы говорили не о чём

Листая прошлого страницы

И каждый думал о своём

Не заступая за границы

Себя в себе оберегая

Других подробно разбирая

Ища проходы между слов

В метафорах недавних снов

Но не дано предугадать

Что память понесёт нас вспять

Того, что лучше бы не знать,

Что не должно было всплывать

Но вспоминается опять

Хоть в рассуждениях своих

Мы замираем при чужих

Но оживляемся всегда

Когда ж печали нет следа

Мы начали вспоминать те дни, когда в последний раз были здесь, на даче, все вместе. Я, Платон и они — только что поженившиеся Оля и Олег — сидели на веранде, пили чай. Болтали обо всём и ни о чём, как и сейчас. Нам было хорошо. Когда Платон или Олег рассказывали забавные случаи или анекдоты, мы смеялись до слёз. Мы строили планы, верили, что впереди нас ждёт только лучшее. Мир казался простым и дружелюбным. Потом мы ходили купаться. Погода стояла тёплая, на берегу почти никого не было. Мы плавали, загорали, наслаждались безмятежностью дачной жизни. Вода обнимала нас, мы целовались прямо в озере, чувствуя себя счастливыми. Теперь это просто воспоминания, но они по-прежнему греют душу.

Платон целовал меня, и я целовала его. По ночам мы прижимались друг к другу в постели. За окном щебетали птицы, а где-то в доме пиликал сверчок, которому не спалось. Мне было хорошо даже просто лежать рядом с ним, чувствовать его тепло, слушать его дыхание. А ему всегда хотелось разбудить во мне что-то большее — страсть, огонь, желание, — лаская меня, добиваясь моего полного удовлетворения. И каждый раз, передохнув, мы снова тянулись друг к другу. Возможно, он хотел выглядеть неутомимым любовником, доказать мне и себе, что может подарить восторг. Я легко поддавалась его желаниям, хотя для меня секс никогда не был главным в наших отношениях. Я не была холодной, но бурный выплеск чувств случался не всегда. Мне было важнее, что он просто есть рядом, что мы можем вот так приехать на дачу, смеяться, говорить глупости, целоваться. Он любил сильнее, а я — просто принимала его любовь, его прикосновения, его желания. Боялась выразить свои эмоции громким вздохом, не говоря уже о крике восторга.

Листая старые журналы, я почти не скучала. Было даже забавно: устаревшая мода, погасшие звёзды, забытые скандалы и фильмы, наивная реклама. Всё это казалось далёким и неважным, пока Оля неожиданно не наткнулась на разворот с беременными актрисами и знаменитостями. Деми Мур, ещё кто-то из западных звёзд, а среди них и наши отечественные ведущие, эстрадные певицы — все позировали полностью обнажёнными, гордо демонстрируя свои округлившиеся животы. «Пузики», — весело назвала их Оля. Она разглядывала фотографии с неподдельным интересом, потом показала мне. Я усмехнулась, но почему-то вспомнила её под утренним душем… и смутилась.

— Наверное, это для них просто прикольно, лишняя реклама, даже такая. Раньше ведь боялись такое показывать, чтобы не сглазили.

— Ерунда, это же красиво!

— Ты так считаешь? В этом есть смысл или просто желание попозировать?

— Мне кажется, это полная ерунда. Глупое самолюбование. Выставлять себя в таком положении, да ещё и совсем голой… Не знаю, как-то слишком.

— А мне нравится! Я бы тоже так хотела!

— Это в тебе дух противоречия говорит. Кто тебе мешает? Вот, бери телефон и снимай себя сколько хочешь.

— Телефон — это ерунда! Там качество ужасное! И самой неудобно! Я хочу нормальные снимки. Ты можешь меня поснимать на камеру Платона?

— Я? Нет! И там аккумулятор давно разрядился. Олега попроси, он тебя снимет.

— Он не снимет. Не удержится. Да и не умеет. Слушай, а Платон тебя так снимал?

— Снимал как?

— Голой?

— Нет, конечно! Только в одежде.

— Ладно, прости.

— Ерунда.

— Но ты ведь умеешь снимать?

— Наверное, но так особо не пробовала.

— Это сложно?

— Нет, просто нужен навык и сосредоточенность.

— Куда же без этого!

— Определённо.

— Ну, так ты же можешь просто поснимать меня?

— Ну… наверное.

Это была ошибка. Совсем неправильный ответ. Скажи я что-то вроде «даже не проси» — всё бы обошлось. Но я отвела разговор в сторону, спрятавшись за технические детали, и этим только дала Оле повод продолжать. Может, она того и добивалась — заболтать меня, заманить в игру.

— Давай сейчас? Просто два кадра. Это же легко: кнопку нажала — и готово.

— На самом деле не так уж и легко. Нужно настроить диафрагму, выдержку…

— О! Для тебя это не проблема! А я пока хоть немного причешусь… Может, глаза подведу… Да что там, сделаю нормальный макияж!

Она вскочила и убежала в дом.

Я решила, что на этом всё и закончилось. Минут десять, двадцать её не было. Я даже успокоилась, увлеклась какой-то статьёй о том, как правильно собираться в отпуск. Конечно, я всё делала не так.

Но Оля вернулась — накрашенная, с заговорщической улыбкой.

— Ну как я тебе?

— Великолепно…

А потом, без тени стеснения, сбросила халатик.

Осталась совершенно голой.

И в этот момент я ощутила, насколько ловко она меня обвела. Моё соглашательство, моё попустительство сыграло свою роль. Не первую, но определённо роковую во всём, что случится дальше.

— Зачем тебе это?

— Просто хочу! Просто для себя. А может, ещё Олегу будет приятно. Представь, подарю ему в рамке на мужской праздник вместо бритвы или носков.

— Глупости! Сфотографируй себя на телефон и сразу пошли ему.

— Ты недооцениваешь значение капризов беременной женщины! Это плохо кончается, между прочим. Я же говорю — в рамке, на память. А на телефоне он ещё начнёт хвастаться кому не надо. А ты что? Может, стесняешься меня?

Оля нарочито стыдливо прикрылась руками, но при этом лукаво прищурилась.

— Я? Нет, просто…

— Просто что?

— Просто… А где ты это собираешься вешать в рамке?

— В спальне, конечно. Ну а что такого?

— Ага, прямо над кроватью, да?

— Ну, не обязательно! Может, в шкафу, чтобы доставать в особых случаях.

Я закатила глаза, но, кажется, уже сдалась.

— Ладно, где будем снимать?

— Давай на даче, тут уютнее.

Она сунула мне в руки фотокамеру. Я нехотя включила её, надеясь, что батарея сядет, и тогда Оля успокоится. Хотя… может, и нет. Новая авантюра. Чего она хочет? Во что она меня втягивает? Может, она просто шутит? Нет! Скорее, хочет подразнить своей непосредственностью, отвлечь меня. Глупо. А может, ей вообще не стыдно? Тогда почему мне должно быть стыдно за неё?

Соглашусь. Подыграю беременной женщине. Хоть не скучно будет. Я навела камеру на Олю. На экранчике фотокамеры — маленькая голенькая Оля. Маленькая Оля и её большой живот беззастенчиво ходили по травке в поисках живописного фона. Такая естественность наготы, будто всё это нормально. Её это не смущало. А вот меня это стало немного возбуждать, я представила себя и Платона, который меня снимает, делает снимки меня совсем голой и все ем…

Я нервно нажимала на кнопку, но получались совсем неинтересные кадры. Это было понятно нам обеим. Тогда Оля просто уселась голой попой на траву и обняла свой живот, будто защищая его.

Я опустилась рядом.

Она сидела расслабленно, легко, словно это самая естественная вещь на свете. Я тоже немного успокоилась. Только тогда в объективе начало появляться что-то настоящее.

— Давай просто улыбайся.

— А смеяться можно?

— Кто тебе теперь что может запретить?

Оля засмеялась — сначала тихо, потом громче.

— Я похожа на супермодель!

Я рассмеялась тоже, и в этот момент наконец поймала кадр, который действительно стоил того.

Мы сделали ещё несколько кадров, пока не закончилось свободное место на карточке. Оля тут же захотела посмотреть, что получилось. Она стёрла какие-то снимки — те, что, по её мнению, были не очень или, наоборот, слишком откровенные. На освободившееся место мы сделали ещё несколько фотографий, и, возможно, процесс бы затянулся бесконечно, но заряд аккумулятора был уже на исходе. Пора было ставить камеру на зарядку. А ещё важнее — переписать фотографии на компьютер, чтобы освободить карточку для новых снимков.

— Ладно, прячь, потом перепишем! — Оля протянула мне фотоаппарат. — Может, карточки купить? Олег вечером заедет, можно написать ему, какие именно.

— Ты ему расскажешь, для чего?

— О нет!

— Ты готова ещё?

— Нет!

— Тогда и не стоит заморачиваться.

Оля пошла под душ, второй раз за этот день. Теперь она смывала с себя прилипшие травинки. Я краем глаза наблюдала, как капли воды стекают по её коже.

— Жаль, что места на карте не осталось! — бросила я, пытаясь скрыть смущение. — Мы забыли тебя так снять — под душем.

Я всё же нацелилась и, из последних сил аккумулятора, сделала пару снимков. Камера выключилась.

— А ты пойдёшь?

— Не знаю… Прямо так, как ты?

— А что такого? Тут никого. Давай, иди!

Я замотала головой.

— Не знаю…

— Ну, ладно, я в дом. Сама решай — хочешь или не хочешь!

Оля не стала вытираться, не накинула халат. Просто стряхнула с кожи капли воды и, мокрая, босая, побежала в дом.

Ладно, делов-то! Я сбросила платье. Всё равно мои трусики уже почти промокли от жары или… не знаю. Так что я просто осталась в них, встала под душ.

Оля вернулась, уже в банном халате. Хотя «в халате» — это громко сказано. Она просто набросила его на плечи, даже не завязывая пояс. В руках у неё было чистое полотенце. Она подошла, положила его на скамейку под окном.

— А хочешь, потом тебя поснимаем?

Я чуть не выронила мыло.

— Что?

— Просто… Почему бы и нет?

Может, Оля читает мои мысли? Или просто подзадоривает меня, играя, проверяя, насколько далеко можно зайти? Она уселась на скамейку, так и не запахнув халат, продолжая спокойно наблюдать за мной.

Я почувствовала, как жар заливает мои щёки.

— Нет! Зачем?

— Просто так! Разве ты никогда не фотографировалась?

— Нет!

— А Платон? Он тебя не снимал?

Я сглотнула.

— Просил однажды. Но… Нет, я ему не позволила.

— Прости… Опять напомнила тебе о нём.

— Напоминай. В этом нет ничего такого.

Оля кивнула, показала на полотенце.

— Это тебе.

А потом потянулась, зевнула.

— Пойду, прилягу, устала.

Она ушла в дом, оставив меня одну.

Я наконец стянула с себя мокрые трусики, сполоснула их и повесила на верёвку. Никого нет, никто не видит. Я стояла на траве, влажная, тёплая после воды. Платье скомкано валялось на стуле спасительной тряпочкой.

Я посмотрела на него, и вдруг… испугалась. Мне уже не хотелось его надевать.

Потом я собрала журналы в стопку и отнесла их на веранду. На столе стояла неприбранная посуда — нужно было убрать и помыть. Я быстро всё собрала и понесла на кухню. Но не дошла. Тогда я не смогла. Дойдя до стула, я наспех надела платье, словно избавляясь от возможного, нет, неминуемого позора — быть застигнутой вот так, совершенно голой. Тогда я его всё же надела… Но сейчас, вспоминая тот момент, понимаю — я не стала этого делать. Осталась обнажённой. И с того дня такой оставалась всегда.

В фотографиях любимых

В фотографиях себя

Для себя одной хранимых

Объяснения есть меня

Без одежды, без изъяна

Вот какая я была

Где привычна, нет обмана

Роль любимая моя

Вся раскрыта, вся свободна

И загадка в тот же миг

Вся мягка и так проворна

Просто тело

Светлый лик

И волнительно спокойна

И бесхитростно умна

Я раскрылась

Мне удобно

Принимать такой себя

Неминуема расплата

Будет, может не сейчас

Юные года, утрата

Возрожденные для нас

Только лишь взгляну

Всё вспомню

Стану прежней молодой

И упрямой и свободной

Нежной, полностью нагой

И плевать, что дальше будет

Только радость, только свет

Откровенностью разбудит

Мой из прошлого привет

Позабытые желания

Озорство и колдовство

Счастье сладкого признания

Совершенства своего.

Мы с Платоном поссорились… хотя, наверное, это было даже не ссора. Скорее — я сама захотела наказать его, лишив себя. А в итоге наказала только себя.

Тогда я ночевала у него. Утром он ушёл в душ, потом на кухню — готовить завтрак. А я, оставшись одна, машинально открыла его компьютер, чтобы проверить почту… И случайно увидела папки с фотографиями. Там была я. Наши снимки с дачи, те, что он делал сам.

Но потом я заметила и другие папки. Там были чужие девушки. Голые. Не снимки, сделанные им — нет, просто скаченные откуда-то. Я тогда восприняла это как грязную порнографию с гадких сайтов. Хотя, по сути, это были просто фотографии. Пусть откровенные, пусть иногда слишком… но не более того. Просто эротика.

Но в тот момент разница была для меня неразличима.

Я ничего ему не сказала. Не устроила сцен, не закатила скандал. Может, стоило — и всё бы на этом закончилось. Но я промолчала. Что это было? Обида? Ревность? Я не знала. Я просто не хотела его видеть после этого. Избегала встреч, ссылалась на занятость, говорила, что мне нужно побыть одной…

Мы планировали свадьбу этим летом — не шикарную, а тихую, просто отправиться к морю, в тёплые края, а потом провести лето на даче у озера. Но мы больше не увиделись. Живым он остался только в моей памяти. А мёртвым — лежащим в гробу на морозном кладбище — таким я его просто стараюсь стереть из воспоминаний до сих пор. И почти забыла, почти не вспоминаю.

Любила — не любила. Что ему от этого? Что мне от этого? Он был хороший.

Я не хочу больше про это рассказывать и обсуждать с кем-либо, тем более с Олей. Хоть она его сестра и теперь моя подруга.

Теперь я заново по другому могу вспоминать этот день: совсем голая, я домыла посуду на кухоньке, прибралась на веранде, побродила по лужайке, заглянула к спящей Оле, зашторила окна в её комнате и пошла к себе наверх.

Я включила доставшийся мне компьютер. Конечно, я знала пароль Платона, но не стала говорить об этом Оле — ни к чему. Первым делом я сбросила фотографии с камеры и почистила карточку. Рассматривала снимки — они оказались весьма скромными и невинными. Где был хоть намёк на не спрятанные прелести Оли, я их стерла.

Осталась одна фотография — Оля под душем. Последний кадр, успевший сохраниться на последнем дыхании батареек. Самая чудесная и выразительная. Без кокетства. В полном естестве и совершенстве.

Может, стоило поспать, но сон не шёл.

В компьютере Платона, в личных папках, были только его научные работы. Несколько фотографий, графики. Может, если бы это кому-то было нужно, его бы уже замучили звонками с работы: «Отдайте гениальные труды нашего светила!» — но нет, просто ерунда какая-то. Если будет время, потом прочту.

Наших с ним фотографий я пока не нашла. Зато был закрытый архивный файл с паролем. А ещё — иконка с одной-единственной буквой «Я».

Я нажала на неё. Я нажала на «Я». Смешно.

Экран загорелся, потом разбился на 12 частей, побежали какие-то цифры и буквы, они менялись в каждом фрагменте. Затем экран мигнул, гас и загорался разными цветами, и так несколько раз. Цветомузыка какая-то. В конце появилась надпись: «Загрузка завершена». И всё.

Странно, но ничего такого сверхъестественного я не почувствовала. Да и не должна была чувствовать. Это всего лишь какие-то упражнения для концентрации внимания, которыми увлекался Платон. Я ещё раз пересмотрела фотографии Оли.

В них что-то есть. Но что — я тогда не понимала.

Теперь они мне показались уж слишком скромными. Я открыла корзину с удалёнными и снова стала их рассматривать. Я оставила парочку самых дерзких и откровенных. В отдельной папке. Отдам ей, не знаю. Оставлю пока себе. Даже не знаю, зачем.

3-й день

Купание в Озере.

Где-то в полдень должен был приехать Олег. Мы уже проснулись, и Оля, как и вчера, плескалась под бесстыжим душем посреди двора. Мне тоже хотелось освежиться, но я закрутилась с приготовлением еды — нужно было чем-то удивить моих благодетелей. Оля вызвалась помочь.

Мы решили сначала позавтракать. Я неловко двинула рукой и испачкала сарафан вишнёвым йогуртом.

— Сними и застирай, а то пятно останется, — посоветовала Оля.

Под сарафаном у меня были только трусики, и сидеть за столом в таком виде показалось мне верхом неприличия. Но это тогда. Теперь, пересматривая это воспоминание, я немного изменила его.

Конечно, я тут же сняла сарафан. А следом — по нелепой случайности — испачкала и трусики всё тем же йогуртом. Не раздумывая, избавилась и от них. Дальше сидела за столом совершенно голая, без церемоний, продолжая капать на себя сладкую жижу, слизывать её или размазывать по коже.

В голове всплыла забавная история из детства. Я поделилась ею с Олей.

— В детстве я была совершенно сумасшедшей… Не помню, сколько мне было лет. Мы с родителями жили на юге, в каком-то сельском доме.

— У кого?

— Не спрашивай, не помню уже.

— И что?

— Было жарко, и мне не хотелось ничего на себя надевать.

— А что нужно было носить в том возрасте?

— Только трусики.

— И?..

— Я их всё время мочила.

— В смысле — писалась?

— Нет, просто пила воду, проливала её на себя и капризничала: «Не хочу в мокреньком ходить!»

— И что было дальше?

— Мне их меняли… пока они не заканчивались.

Оля рассмеялась.

— Смешно!

— Забавно! — Я улыбнулась, вспоминая. — Ещё у меня была любимая игрушка — куколка-голышонок.

— А теперь?

Я пожала плечами.

— Детство давно закончилось.

Оля покачала головой.

— Не правда. Оно в нас живёт вечно, просто прячется до поры.

— Уверена?

— Абсолютно.

Приехал Олег, мы немного перекусили и пошли к озеру купаться. На берегу мы расстелили видавшие виды одеяла, разложили полотенца. Загорали, купались, снова загорали. Болтали о пустяках, сплетничали, обсуждали новости.

Жара уже спала, вечерело. В будний день народу на дачах было мало — разве что отпускники или старики, живущие здесь всё лето, но им не до пляжа. Потихоньку последние отдыхающие разошлись по домам. Даже какая-то бабушка, устало подгоняя внуков, уже поднималась по тропинке к посёлку. Солнце клонилось к лесу. Пора было собираться.

Оля вдруг подошла к воде и зашла в неё.

— Я хочу ещё разок поплавать. Вода такая тёплая!

Олег развёл руками, сворачивая наши подстилки.

— Всё мокрое.

Оля каждый раз переодевала после купания мокрый купальник на сухой, но теперь оба её купальника были насквозь мокрыми, а Олег уже успел запихнуть их в сумку.

Она продолжала канючить, повторяя, как хочется окунуться.

— Ну ладно, тут уже никого нет, — наконец махнул рукой Олег.

— Может, достать мокрый купальник? Всё равно мочить, — попыталась я её урезонить.

— Ерунда! Тут же никого! — Оля хитро улыбнулась. — Держи. Бросишь мне потом, а сейчас пошли купаться!

Не раздумывая, она расстегнула пуговицы, скинула халат и швырнула мне. Я еле поймала, чуть не уронив в воду. А Оля уже исчезла в озере, разбивая гладь плеском.

Олег, наблюдавший за этой сценой, кивнул мне.

— Я, пожалуй, пойду. Догоняйте. Вот полотенца оставлю. Ты уж как-нибудь вытащи её из воды.

— Она всегда так?

— В смысле — голышом купается? Раньше чаще! — хмыкнул он. — Ну, поплавай с ней! Я пошёл, есть хочется.

— Подожди, я её сейчас выведу.

— Ну, попробуй… — бросил он через плечо.

Что он имел в виду? Подумал, что я тоже пойду голой купаться? Вот ещё! Хотя… Почему бы и нет?

Если бы это было другое время, другая я, я бы, наверное, загорала вместе с ними совершенно бесстыдно — совсем голая, на виду у всех. Не обращала бы никакого внимания на нескромные взгляды, на строгие упрёки мамаш, выкапывающих чад из песка, на пристальное изучение моих прелестей. Я бы, напротив, ещё больше открыла их миру.

Я бы без стеснения прыгала в воду с Олей, которая раз за разом меняла свои купальники, наперебой окуная их в озеро.

Мы бы играли в карты. Я бы сидела, скрестив ноги по-турецки, и мне не было бы ни капли неловко, что в этой позе я выставляю своё тело на обозрение. И, конечно, я бы уже давно плыла в озере рядом с Олей, сбросившей последний купальник.

Я всё же в купальнике, немного влажном, оттого и зябко. Я бросилась за Ольгой и ощутила теплоту озера. Она плыла впереди, неспешно перебирая руками, плавно и осторожно.

— Ушел?

— Почти. Чай обещает поставить.

Оля перешла на шёпот:

— Слушай, тут никого нет! Попробуй без купальника! Снимай его прямо в воде!

— И какая разница?

— Попробуешь — узнаешь! Детство в нас всегда!

Она перевернулась на спину, её животик всплыл кверху. Оля замерла, раскинув руки в стороны, легко держась на воде.

На берегу всё ещё стоял Олег.

— Хватит, ну пошли уже! — крикнул он.

Оля встрепенулась и подплыла к мужу:

— Давай ещё немного поплаваем!

— Я уже наплавался сегодня!

— Ну же!

Она явно хотела подурачиться. Еще ближе подплыла к нему, где было уже мелко, и, поднявшись на ноги, начала плескаться, дразнить, зазывая его в воду, как русалка из оперы Даргомыжского.

Тот был непреклонен. Несмотря на живописную картину перед глазами, он даже не шелохнулся. Как устоял? Загадка.

Я оставила их и поплыла дальше, разглядывая берег. Вскоре заметила небольшую, укромную заводь с поваленным деревом и узкой тропинкой. Подплыв поближе, осторожно нащупала дно ногами. Только в паре метров от берега вода стала достаточно мелкой, чтобы различить на дне гладкие камушки.

Там можно было выйти и уйти по тропинке в чащу. Дерево, наполовину ушедшее в воду, ещё держалось, рискуя сломаться под собственной тяжестью. Похоже, сюда приходят рыбаки — место спрятано от пляжа кустами и листвой.

Вот здесь наверняка можно было бы попробовать искупаться голышом…

Мысль эта вспыхнула во мне пугающе-сладким предчувствием. Я быстро поплыла обратно, будто убегая от неё. Я поплыла обратно быстро, как только умела. Оля уже вышла из воды, оделась и звала меня. Олег стоял на взводе, нервно переминаясь с ноги на ногу, держа сумки в руках. Было видно, что он немного раздражён и не совсем понимает, почему мы так затянули с купанием.

— Вы никак не наплаваетесь… Я уже есть хочу.

— Ты ещё здесь?! — Оля засмеялась. — Иди-иди, вечно голодный, мы тебя догоним. Придёшь, картошку почисть и чай поставь!

Она чмокнула его в щёку.

— Разберусь. Давайте там, не замёрзните!

Он подхватил сумки и зашагал прочь, пару раз оглянувшись на нас и по сторонам. Потом поднялся на пригорок, махнул нам рукой и скрылся за зарослями кустов, скрывающими дачные заборы посёлка.

Я уже подплыла к берегу и заметила, как Оля провожает его взглядом. Когда он исчез, она повернулась ко мне:

— Ну, всё, ушёл. Давай!

— Что?

— Бросай мне купальник и ещё поплавай! Тут точно никого!

Что ей так приспичило меня раздеть? Ладно…

Я стянула с себя купальник и бросила ей. Она отжала мокрую ткань и, прихватив полотенце, кивнула мне:

— Ну, давай, поплавай ещё!

— Я больше не хочу.

— Тогда ладно, выходи!

Я выбралась на берег, прикрываясь руками. Становилось прохладно. Я огляделась по сторонам и спряталась за куцый кустик. Оля протянула мне полотенце. Сама она уже была в халате, застёгнутом на все пуговицы. Я повернулась к ней спиной, чувствуя себя неуютно.

Оля хмыкнула:

— Почему ты не решилась? Всё ещё трусишь?

— Я не знаю…

Я энергично растиралась полотенцем, которое уже стало влажным. И вдруг поняла, что мне… хорошо. Я не боялась, что кто-то может застать меня врасплох. Не боялась быть открытой.

— Можно я ноги вытру, чтобы обуться? Потом сполосну полотенце.

— Можно.

Оля бросила мне босоножки. Я вытерла ступни, встала на обувь, свернула полотенце и протянула ей. Наклонилась, застёгивая ремешки, и…

Внутри что-то дрогнуло. Смутное желание.

Я не могла его чётко сформулировать, но оно было настойчивым и… волнующим. Мне хотелось, чтобы все вокруг исчезли. Чтобы меня оставили одну, совершенно голую, здесь, на берегу. Мне совсем не хотелось одеваться. Я тянула время.

Возможно, это было слишком нарочито, но Оля, кажется, не заметила. Или… заметила и просто решила поиграть со мной. Она тихо бесшумно отошла от меня. И уже увеличивая между нами расстояние, я услышала её сдавленный смешок.

Я не испугалась. Наоборот даже внутренне обрадовалась. Ещё не оборачиваясь, я отчётливо понимала, что сейчас происходит. Единственное, чего я не понимала — что происходит со мной. Почему мне так… весело?

Теперь я боялась только двух вещей: чтобы Оля не споткнулась, не упала, но ещё сильнее — чтобы она не передумала, чтобы не остановилась на полпути, не решила, что её шутка слишком глупая.

Пускай играет. Я обернулась, может, чуть раньше, чем следовало. Оля была ещё не так далеко, и я могла догнать её в два счёта.

— Что ты творишь?

Пусть наш диалог будет глупым, бессмысленным — лишь бы он длился дольше. Лишь бы у неё было время уйти подальше.

— Догоняй, скромница!

— Вернись, я всё прощу!

— И не подумаю!

— Я останусь тут, пока ты не вернёшься.

— Завтра утром, может быть!

— Не дури. Брось хотя бы там!

Теперь мне нужно догонять её. Бежать.

Я больше не стеснялась.

Не пыталась прикрыться.

Просто пошла за ней, медленно.

Оля хохотала, убегая всё дальше, но на подъёме замедлилась — запыхалась.

— Голышонок, догоняй!

— Не дури, пузатая! И не свались!

Сначала медленно, потом всё быстрее — я летела.

Я парила, как птица, ощущая каждым перышком поток воздуха. Мне казалось, что я растворяюсь в этом движении, в этой свободе, в этом лёгком сумасшествии.

Волна адреналина захлестнула меня, смыла всё лишнее. Исчезли тревоги, исчезла тяжесть неизбежных дел. Осталось только чистое ощущение освобождения.

Такое со мной не случалось… да, наверное, никогда.

Я почти догнала Олю и сбавила темп — она пятясь назад, смеялась, но я боялась, что она оступится. Схватить её за руку? Нет, лучше обогнать, преградить путь.

Я бросилась вперёд. Она смеялась. Я тоже. Может, от нервов. Может, от восторга.

Но внутри всё пылало. Это было… возбуждающе.

И ещё страшно. Страшно, что Оля заметит мою эйфорию, догадается, что со мной происходит.

— Ты что, совсем ополоумела, дорогая? — захохотала она.

И, будто спохватившись, подбросила мне мой сарафан.

— На! Прости, не знаю, что на меня нашло. Глупости в голове последнее время.

Я натянула на себя ткань, но ощущение свободы не отпускало.

— А вдруг кто-нибудь увидел?! Весь этот балаган с голыми девицами!

— Голая только ты.

— Да уж, конечно! И угадай, кого увидят первым?

— Ох, брось! Никому мы не нужны. Предрассудки и условности!

— Да? Тогда сама бегай так!

Оля закатила глаза.

— О, я? Да пожалуйста! Только боюсь, таких пузатых, как я, любители не оценят!

— Не болтай ерунды!

— Да нет, серьёзно. Вот ты — другое дело! Стройная, хорошенькая, сисички, супер секси… а я? Брюхатая корова! Смотри!

Она потянулась к пуговицам халата и стала растягивать пуговицы.

— Успокойся! — я взмахнула руками. — Ты не корова, ты просто дурочка счастливая!

Мне вдруг стало смешно и тепло.

— Не сходи с ума, правда. Всё, пошутила, молодец! Я на тебя не сержусь. Идём домой, Олег там ждёт.

— Ага! Все уже испугалась моих прелестей!

— Ужасно! Дрожу от страха!

Она снова рассмеялась — заразительно, от души. Я рассмеялась тоже.

Мне было года четыре, когда мы с родителями отдыхали на море. Тёплый южный берег, солёные брызги волн. Я бегаю по пляжу, едва прикрытая панамкой, с ведёрком в одной руке и совочком в другой. Я счастлива. Свободна. Мне ничего не нужно, кроме солнца, песка и маминого смеха.

Море с

Пеной Белой

Загар на теле всем

И нет на нем пробелов

Не пойманых лучем

Солнечного света

Вселенского тепла

Нет для них секрета

На коже у меня

И так повсюду голой

Я радостно иду

Как мне не быть счастливой

На пятом, то, году

Не нужная одежка

И ни к чему трусы

Миленькая крошка

Больше не грусти

Смейся и не бойся

Будь сама собой

И не беспокойся

Ты любима мной

И в сердце моем скрыта

Давно твоя печаль

Что нужно одеваться

Хоть так безумно жаль

Что больше не позволят

Нам голышом гулять

И с предрассудком глупым

Мы будем прозябать

Будем мы бояться

Будем всё скрывать

Будем одеваться

Чтобы понырять

Что б поплавать в море

Что бы отдохнуть

Нужно будет вскоре

Купальник натянуть

Спрятаться за тканью

От самой себя

Прошлому приданию

Порочна нагота

Я помню, как носилась босиком по горячему берегу, как ела мороженое, слизывая растаявшие капли с ладошек, как наивно и беззаботно плескалась в волнах. В те дни одежда не была обязательной. Я могла целый день оставаться голышом, и никто не придавал этому значения. Наш домик стоял недалеко от пляжа, и, возвращаясь туда после купания, я чувствовала на коже только тёплый ветер и соль.

Тёплые ночи юга. Я спала невинной под лёгкой простынкой, чувствуя приятную прохладу ночного воздуха. Было хорошо, сладостно, уютно. Я долго не засыпала, прислушиваясь к шёпоту родителей, к их смеху, к звукам ночи. Их голоса были наполнены любовью, и мне казалось, что в этом мире нет ничего более естественного.

Днём мы резвились в тёплом море, а вечерами иногда уходили далеко, туда, где не было людей. Там, среди тишины и шёпота волн, мы купались под звёздами — свободные, лёгкие, счастливые.

Но сейчас…

Сейчас я стояла здесь, едва прикрытая, и по спине пробежал холодок. То ли от вечернего воздуха, то ли от мыслей. Почему теперь нагота — это что-то запретное? Почему я больше не могу просто смеяться, бежать босиком, чувствовать себя свободной?

Оля шла рядом, болтая о чём-то своём, а я словно застряла между прошлым и настоящим. Детский восторг и взрослый страх спорили во мне, боролись.

Я вспомнила, как всего несколько минут назад боялась выйти из воды без купальника. А потом бежала, летела — как тогда, в детстве. Всего пару мгновений, но в них было настоящее счастье.

— О чём задумалась? — Оля толкнула меня в бок.

— О том, когда я в последний раз чувствовала себя по-настоящему свободной.

Она посмотрела на меня внимательно, потом улыбнулась.

— Так ведь свобода — это не место и не время. Это то, что у тебя внутри.

Я молчала. Возможно, она была права. Но тогда почему внутри всё ещё сидел этот этот страх.

Мы молча шли по узкой тропинке, стараясь не наступать на выступающие корни и камешки. В воздухе стоял терпкий запах нагретой солнцем травы и влажной земли. Слышится шелест листьев, легкий плеск озера, уже далеко позади нас.

— Ты не обиделась? — вдруг спросила Оля.

— Нет. — Я покачала головой и улыбнулась. — Это было… странно, но весело.

Она фыркнула.

— Да ладно, тебе понравилось! Признайся, ведь было что-то такое, чего ты сама от себя не ожидала?

Я задумалась. Было.

Что-то глубоко внутри меня шевельнулось в тот момент, когда я бежала босиком по траве, когда ветер касался кожи, когда я смеялась так искренне, без остатка, забыв обо всех тревогах.

— Наверное… да.

— Вот видишь! Ты слишком зажата, дорогая. Надо расслабляться, жить!

Я только усмехнулась. Оля всегда была такой — порывистой, спонтанной, смелой. А я… я все еще боролась с этим внутренним напряжением, с тенью каких-то страхов и запретов, что сидели во мне с детства.

Мы вышли на дорожку, ведущую к даче. Уже виднелся забор, за которым нас ждал Олег.

— Пойдем, голышонок, пока он там всю картошку не сожрал! — весело бросила Оля.

Я фыркнула и, нагнав её, легонько толкнула плечом.

— Кто тут голышонок?!

Она засмеялась. А я поймала себя на мысли, что всё поменялось неизвестным образом, особенно сейчас.

Мы вернулись на дачу. Олег уже начистил картошку и жарил её с луком. Мы сделали салат из помидоров и огурцов, нашли банку тушенки из каких-то древних запасов и поужинали. Болтали за чаем, лениво перебрасываясь словами. Уже совсем стемнело. Они ушли к себе спать, оставив мне всю немытую посуду и беспорядок на столе. Завтра Олег уедет рано, оставив нас с Олей на несколько дней совершенно одних.

Мысли о случившемся днем крутились в голове, но я старалась не копаться в них слишком глубоко. В последнее время такие размышления приводили только к бесконечным петлям тревоги. Я посмотрела на небо — звезды должны были светиться миллионами далеких миров, но яркий свет на веранде заслонял их, оставляя только отражение лампы в стекле окна. Там, в комнате, где спали Олег с Олей, свет уже погас.

Я убрала со стола, сложила посуду, погасила свет. Теперь темнота больше не казалась пугающей. Скорее наоборот — манящей, глубокой, живой.

Вдруг я вспомнила, что не повесила свой купальник сушиться. В чем я завтра буду плавать? Я вышла во двор и нашла брошенные второпях наши мокрые вещи и полотенца. Их нужно было сполоснуть.

Летняя кухня стояла в стороне, чуть в тени деревьев. Я зажгла свет, вымыла посуду, потом принялась за купальники, отжала их и развесила на веревке. Намочила сарафан. Ладно, раз уж так — его тоже стоит постирать. К утру он точно высохнет.

Я выключила свет и замерла. Тишина. Густая, обволакивающая, мягкая. Ночь, теплый воздух, темное небо, которое теперь, наконец, засияло миллионами огней.

Я сняла сарафан, быстро прополоскала его и тоже развесила рядом с купальником. Теперь я стояла под открытым небом, обнаженная, лишь с каплями воды на коже. Дыхание стало чуть глубже.

Шаг вперед — и воздух ласково обволакивает меня, прохладный и легкий, гладя горячую кожу. Вокруг никого. Только звезды, только я.

Я сделала ещё один шаг, босые ступни скользнули по траве. Теплая земля, чуть влажная от ночной росы, приятно холодила. Я ощутила на себя — странное чувство. Будто вижу свое тело по-настоящему впервые. Без одежды, без защитной оболочки, без привычных рамок. Просто я.

Но всё же… чувство некой эйфории. Казалось, что вся вселенная смотрит на меня, как на крошечную песчинку среди бесконечного моря звезд. И в этом взгляде не было ни осуждения, ни стыда — только принятие.

Моя кожа дышала, впитывая ночной воздух, тепло, прохладу, нечто неуловимое, что было в этой темноте. Почему вчера это пугало? Почему раньше казалось невозможным? Я вспомнила себя днем — скованную, сомневающуюся, прячущуюся за руками, за одеждой, за мыслями. А теперь… Всё изменилось.

Я сделала ещё шаг, подняла голову к небу. Смешно, но я почти чувствовала, как оно накрывает меня своим бесконечным куполом.

Хотелось стоять вот так долго-долго. Дышать. Ощущать. Жить.

Мне показалось, что все эти бесконечные миры смотрят на меня. Разглядывают. Видят каждую складку кожи, каждый волосок.

Я улыбнулась. Какой вздор.

Но вдруг со стороны дома послышался звук — тихий, почти неразличимый. Я замерла. Прислушалась. Шаг? Или мне показалось? Нет, что-то определённо шевельнулось. Теплая волна только-только пришедшего покоя тут же сменилась резким уколом тревоги. Кто-то не спит. Я вгляделась в темноту.

Я улыбнулась. Какой вздор.

В прогулке под луной

Приятно быть одной

Чтобы побыть собой

Что б обрести покой

И отдохнуть душой

От пошлости сплошной

Под звездами сверкать

Своей лишь наготой

Обид не замечать

И жить одной мечтой

Прожить все дни вот так

Не прячась, не боясь

И не укрываясь в мрак

К свободе лишь стремясь

Блаженство только в нас

Хоть прячется подчас

В себе его открыть

Тревоги позабыть

Коль месяц в небесах

Не ведая свой страх

Висит на звезд лучах

Купаюсь я в мечтах

Что воплощаю я

Я выдохнула — меня немного пробирал лёгкий озноб. Я закрыла дверь кухни и тихонько подкралась к дому. Дойдя до дверей, замерла и прислушалась. Тихо. Осторожно, бесшумной, безумной мышкой, я скользнула к себе наверх. Одела свою обычную пижаму и залезла в постель.

Звёзды в ночном небе, в бесконечности пространства, в великой первозданной пустоте… Они были так далеко, что казались чем-то совсем нереальным. Их свет летел миллионы лет, их лучи, их волны энергии, их частицы жизни. Всё это добралось до меня, сюда, в этот крошечный момент моего существования. Я могла видеть их сияние — значит, они есть. Или были. Возможно, пока их свет дотянулся до меня, они уже исчезли, превратились в пыль, разлетелись по галактике.

Так и с людьми. Мы оставляем что-то после себя, но когда это «что-то» доберётся до других — нас самих может уже не быть.

А если там, в каком-нибудь далёком мире, есть кто-то, кто сейчас смотрит на меня? Если у них есть сверхмощные телескопы, если они разглядывают Землю и видят, как я стою ночью голая во дворе, — что они подумают? Они увидят лишь свет, который когда-нибудь долетит до них. Но когда он долетит, меня уже не будет. Значит, и стыдно мне уже не будет.

Эта мысль меня даже рассмешила.

Я хотела было уснуть, но не смогла. Тело всё ещё помнило воздух ночи, лёгкий озноб, ощущение голых стоп на тёплой земле. Я раскрыла окно. Запахи летней ночи наполнили комнату — влажная трава, далёкий запах костра, чуть сладковатый аромат цветущего шиповника. В темноте раздавались шорохи.

А потом я услышала их.

Приглушённые голоса Оли и Олега. Сначала просто шёпот, смех, потом — скрип кровати. Равномерный, мягкий, замедленный, потом чуть чаще. Их приглушённые вздохи. Звуки наслаждения. Ещё немного — и я закрыла глаза.

Им было хорошо друг с другом. А потом всё стихло.

Но наступившая тишина была ещё оглушительнее. Такая тишина, что самой захотелось закричать. Сон не шёл.

Что-то сегодня во мне изменилось, словно сломался невидимый замок, сдерживавший то, что так долго оставалось запертым. Во мне открылось что-то новое, робкое, но непреодолимое. Желание — тихое, теплое, сначала едва уловимое, а потом нарастающее, как волна, что поднимается где-то глубоко в океане, прежде чем разбиться о берег.

Я впервые осознала, что хочу… хочу позволить себе почувствовать, открыть самой себе это неизведанное удовольствие, без страха, без стыда. Быть одной — даже хорошо. Так я могу слушать себя, находить свой ритм, свое дыхание, свои волшебные точки наслаждения.

Я осторожно прикоснулась к себе, и будто дрожь пробежала по коже. Нежность, ожидание, тонкое напряжение. Я гладила себя, исследовала, доверяясь ощущениям, которые раньше не позволяла себе испытывать. Это было нечто большее, чем просто физическое удовольствие — это было про принятие себя, про ощущение жизни, про свободу.

Мне впервые захотелось, чтобы мне тоже стало очень хорошо, и пусть это будет так без кого либо, просто совершенно одной. Это даже хорошо, что одной. Я сама найду свой ритм, свои волшебные точки удовольствия. Я нащупала у себя свой маленький комочек счастья и теребила его и гладила его. Сладкое возбуждение от происходящего, спасение от всех напастей и сложностей, удовольствие от простой механики своего тела. Я старалась, я не боялась сама себя, как я потом буду переживать и думать, да никак. Не будет глупых упреков в собственное малодушие, нет никакой похоти и бесстыдства делать с собой подобное. Все это совершенно нормально и естественно. Я преломила, нет я исправила свое ложное представление о любви к себе, что во мне жило раньше, что воспитывалось и убивалось в голову всеми вокруг. Я гладила себя, я себя любила до изнеможения, пока не пришло моё восхитительное удовлетворение, тогда я распалась на тысячи кусочком счастья, вздрагивая от импульсов приятного удовольствия, волна за волной накатывающегося на меня, потом завибрировала, как натянутая струна, все мои колебания достигли своего апогея, слились с волной любви и счастья. Я сжалась, готовая свернуться в одну мельчайшую точку абсолютного блаженства.

Во мне не было стыда. Не было неправильности. Не было запрета. Только я и этот момент. Только тепло, разливающееся по телу, как солнечный свет по воде. Только желание раствориться в этом миге, отдать себя ему без остатка.

Я не заметила, когда мои пижамные штанишки оказались на полу. Они больше не имели значения. Луна заглядывала в окно, ее холодное сияние касалось моей кожи, становясь частью этой ночи, частью меня.

Я знала, что там, внизу, Оля и Олег, наверняка уже уснули, насытившись друг другом, и эта мысль вдруг больше не вызывала у меня тоску. Потому что я наконец-то позволила себе быть живой. Я поняла, что всегда этого хотела. Может, боялась, но хотела.

Теперь — не боюсь.

Я сняла оставшуюся на мне майку, открываясь этому миру, этой ночи, самой себе. И впервые в жизни почувствовала себя совершенно свободной.

Я не стала одеваться. Не стала натягивать трусы, платье, штаны — любое тряпье теперь казалось мне чем-то чужим, ненужным, грубым, словно ненавистная оболочка, из которой я наконец-то вырвалась.

Я сбросила с себя эту искусственную кожу, как царевна-лягушка сбрасывает свою лягушачью оболочку, оборачиваясь Василисой Прекрасной — или, может, Василисой Премудрой. Во мне что-то проснулось, засияло, вспыхнуло волшебным светом, и я уже не могла этого остановить.

Тихо, стараясь не скрипнуть ни одной половицей, я спустилась вниз. Осторожно прошмыгнула во двор, задержав дыхание, а потом — к калитке.

И вот я босиком бегу по дорожке.

Камешки, прохладные, чуть шершавые, колют ступни, но это не причиняет боли — наоборот, это возвращает меня в тело, в реальность, в этот момент.

Я голая. Я лечу сквозь ночь, сквозь серебряные пятна света от луны, сквозь свои собственные страхи. Я иду к Озеру. Я бегу туда, чтобы заново родиться.

Мне страшно — но уже не так, как раньше. Страшно не от темноты, не от чужих глаз. Страшно от самой себя. От того, что я больше не могу спрятаться за привычными рамками. Что я открылась. Но именно этот страх наполняет меня силой. Я сильная.

Если кто-то увидит меня — пусть. Я знаю, что скажу. «Я просто хочу искупаться».

И это будет правдой. Я пройду сквозь ночь, сверкая голым телом. Дойду до берега. Ступлю в воду, в её густой, бархатный мрак. Вода сомкнётся вокруг меня, примет, спрячется в темноте. Я поплыву. Навстречу отражениям звёзд, навстречу отблескам луны. И это будет моё новое рождение.

Я осторожно спустилась к воде. Тёплая, нежная нега обволокла меня, ласково приняла, пригласила в свой бархатный мир. Я поплыла, лёгкая, скользящая, как ещё одна звёздочка среди отражённых в воде небесных огоньков. Звезда с пятью лучами.

Я пока ещё темна и пуста, но где-то внутри уже зарождается энергия новой жизни. Скоро я начну светить, как любая другая звезда во Вселенной.

Я решилась на то, на что не осмелилась днём. Да, конечно, мне хотелось тогда плавать так же, как Оля — без всякой одежды, без этой надоедливой оболочки. Мне было жаль, что я тогда не смогла. Но всё исправимо. Будут дни, много дней, и я буду плавать, загорать, жить в своём теле, не пряча его в тряпки, не скрывая себя от самой себя.

Я перевернулась на спину, раскинув руки, и замерла. Вода держала меня, небо смотрело в меня, звёзды мерцали в пустоте. Я представила, что плыву в бескрайнем космосе, неся за собой огромный рюкзак-планету, как улитка, которая вышла из ракушки, но всё ещё чувствует её тяжесть за спиной. Я вылезла из своей раковины. Я голая улитка с домиком, но мне не страшно. Я знаю, что могу спрятаться, если захочу. Я свободна.

Я вышла на берег, стряхивая капельки озёрного блаженства. Эволюция произошла и со мной. Жизнь, как учит нас наука, вышла из воды и нашла новую форму существования.

Я тоже вышла из воды. Я тоже изменилась. Я знаю теперь, какая я на самом деле.

И в этот момент мне захотелось снова и снова дотронуться до себя, ощутить своё пробуждение, своё новое «я».

Теперь я управляю своим счастьем — где угодно, когда угодно. Волна за волной накрывает меня прилив томления, предвкушения, восторга. Я принимаю его в себя. Блаженный исход, яркая вспышка, ощущение нового рождения. Того самого чувства, к которому я так долго шла.

Я тихонько вернулась в домик. Пьяная от своего приключения, от своей метаморфозы. Тихонько поднялась по ступенькам, забралась под одеяло и затихла до утра.

Мне приснился Платон. Он был со своим фотоаппаратом и снимал Олю на фоне какой-то установки из его лаборатории, она была без животика, уже не беременна или еще не беременна, и одета. Он сказал, что он нашёл работу фотографа для модного журнала. А я спросила, когда он меня снимать будет? А он ответил мне что тогда, когда я перестану стесняться. А отвечаю вот я уже не стесняюсь ничего. И я вдруг неожиданно стою в одном лифчике. А он говорит, вот ты ещё не готова, верх тоже нужно снять или одеться по каталогу. Мне стало тогда не по себе, я побежала найти себе плащ, почему именно плащ не знаю, думаю потому что он был в каталоге. Все бегала повсюду в одном лифчике, все искала этот дурацкий плащ, меня все спрашивали, где мои трусики, стыдили меня, я забралась в какой-то дом, затем еще в автобус, доехала до местного ателье.

Я металась по сну, как загнанный зверёк, босиком по холодным кафельным коридорам, по мостовым, которые вдруг становились вязкими, как песок. Закройщица взмахивала рулоном ткани, словно примеряя меня под выкройку. Ателье с его мерцающими зеркалами вдруг превратилось в гигантский шоу-рум: манекены вели себя как живые, шевелились, глазели стеклянными глазами.

Я нашла плащ! Красный, тяжелый, он сползал с плеч, не желая оставаться на мне. Платон уже ждал меня у выхода, подняв камеру. «Ты всё ещё прячешься», — сказал он, щёлкая затвором. В этот момент пол разверзся, и я полетела вниз, сквозь вращающиеся вспышки фотокамер, сквозь ускользающие образы себя — то одетой, то снова обнажённой. Я падала, падала, пока не очутилась на дне тёмного озера.

Вода обнимала меня, но мне не было страшно. Вдруг я поняла: я могу дышать здесь. Я не тонула. Я была самой собой.

И тут резко — резкий вдох, утренний свет в окно, липкая испарина на коже. Я проснулась, прижавшись к прохладной простыне. Сердце колотилось, но не от страха — от какой-то странной, новой уверенности. Я улыбнулась самой себе в темноте.

Я не модель из мира мод

Для тряпок вешалкой не стану

Чем опечалю женский род

Пренебрежением к обману

Обман, что скрыт слоях одежд

В порядке тканевых препонов

И похороненных надежд

Увидеть истину без оных

Модель я только для себя

Любуюсь я сама собою

И вас ничем не беспокою

В себе нуждаюсь только я

Но без присущего белья

И прочего к тому тряпья

Купание ночью в Озере стало для меня тем, чем для Цезаря стал Рубикон, некой границей до и после. Я вошла в новые воды, пусть не реки, а Озера, за которым простиралась моя империя. Империя моих нежных чувств и моих скрытых желаний, в которой лишь я одна совершенно полноправный властелин и раб.

Под утро пошел дождь, сквозь сон я слышала, как капли стучали по железной крыше. Потом я услыхала шум отъезжающего автомобиля, это Олег отправился так рано на работу. Больше я не слышала ничего. Дождик лил — а я уснула сном праведницы, точно, поскольку грешного в моих поступках или чего-то страшного и предосудительного я не усматривала. Лишь одно блаженство и удовольствие от себя самой, которое было как-то давно потеряно и вот наконец нашлось здесь у Озера.

Далеко от Земли

Земной орбитальный комплекс «Гея-4» остался позади, а звездолёт медленно выходил на заданный маршрут. В пустоте космоса он был всего лишь искрой — металлическим телом, уносящимся в неизведанную даль.

Внутри — тишина. Экипаж полным составом находился в анабиозе. Системы корабля работали в дежурном режиме, отслеживая курс, поддерживая жизнеобеспечение, выполняя рутинные проверки. Бывали редкие моменты выхода дежурных из стазиса только их одиночные шаги раздавались в коридорах.

В этот полет дежурной была только Зоя. Она открыла глаза. Кабина капсулы была тесной, но привычной. Она плавно выскользнула из неё, оставив тонкую медицинскую простыню позади. Она проверила, остановила ли запись ККП. Она натянула свой комбинезон. Новый бейдж блеснул в тусклом свете. Она прочитала свое новое имя — и улыбнулась. Корабль встречал её привычным гулом систем и мягким светом аварийных индикаторов. Она одна. На ближайшие 48 часов она — единственное пробуждённое существо на борту.

В рубке корабля она проверила маршрут, убедилась, что курс верен, проверила все системы. Всё в норме. Затем отправилась вглубь корабля. В пустом коридоре грузового отсека многократное эхо шагов усиливало ощущение одиночества. Гравитация там на нуле, но гравитационные ботинки создали отличную иллюзию земного притяжения. Полированные стены и внешние грузовые отсеки и контейнеры, закреплённые в гравитационных замках, казались нерушимыми. Здесь не было ничего живого, кроме неё.

Зоя остановилась у обзорного люка. Перед ней — бездонная чернота с крошечными вкраплениями звёзд. Она вспомнила книгу, воспроизвела в памяти сцены из истории, в которую погрузилась стоило только заснуть в капсуле, ещё тогда, когда их корабль только отходил от «Геи-4», её первой отправили в анабиоз.

Она оказалась в другую реальности, она как героиня ККП обретала свободу через преодоление страха, через принятие себя, через полное раскрытие своей сущности.

Зоя шагнула назад, стянула с себя комбинезон, затем сбросила с себя всё остальное — даже бельё, и осталась наедине с тишиной корабля, со своим телом, со своей свободой. Освободилась от ботинок. Поплыла. Холод воздуха заставил кожу покрыться мурашками, но внутри разлилось странное тепло. Не страх, не стыд — осознание. Теперь наконец Зоя окончательно проснулась от анабиоза. Пробудилась не только ото сна. Она проснулась.

4-й день

Утренний завтрак, купание, ночные приключения.

Оля уже суетилась по хозяйству, слышны были её шаги по веранде и грохотание посуды, которую она принесла из кухни. Солнце, пробившееся из-за туч и разогнавшее сырость и скуку дождя, уже ярко светило. Я выглянула в окно. Мой сарафан, конечно, намок ещё сильнее вместе с другими вещами, висевшими на верёвке. Копаться в своей сумке в поисках альтернативы было глупо — во-первых, потому что сарафан был единственным уместным здесь предметом гардероба, а во-вторых, мне больше не хотелось одеваться. Совсем. Здесь, среди природы, одежда казалась чем-то неестественным, ненужным.

Вчера мне показали явный пример — обнажённость не проблема, не стыд, не нечто запретное. Перед Олей можно позволить себе свободу. К черту глупые приличия и условности! Я поняла вчера своё простое искреннее желание насчет одежды и белья. Я посмею быть просто собой. Оля дала мне правильный импульс, подтолкнула к осознанию. Я — голая, но не слабая и забитая проблемами. Я голая и сильная, бесстрашная. Я принимаю своё желание, и кто мне теперь помешает?

Оля, по сути, вчера оставила меня без одежды и тем самым дала прекрасный повод здесь и сейчас начать новую жизнь. Пусть терпит и расхлебывает свою опрометчивость в отношении моего поведения, раз разбудила во мне зверя. Нет, не зверя — первобытную свободу. Животные не носят одежду, это люди их одевают, надеясь навязать им своё миропонимание. Даже в мультиках они почти всегда одеты! Но я не хочу больше быть персонажем чьей-то истории, мне нужны не иллюзии, а реальность.

Конечно, сомнение было. Можно одеться во что-то и пойти на завтрак, а потом снять, если представится случай. Но какой такой случай? Нет, если уж решилась, нужно идти до конца. Или пока рано? Вдруг меня не поймут? Хотя, вряд ли…

Я решила подстраховаться и покопалась в вещах, надеясь найти что-то вроде лёгкого переходного одеяния. В комоде было много дачного барахла, которое сюда свезли из города — вещи, которые рано выбрасывать, но носить уже не хочется. Мне попались несколько старых вещей, и я представила себя в них. Конечно, можно было бы прикрыть наготу, но хочу ли я этого? Ответ был очевиден.

Если начинать — то сразу, без компромиссов. Неизвестно, хватит ли мне решимости потом. А сейчас я хочу одного — больше не заморачиваться. Я могу это. Осталось понять, как отреагирует Оля. Момент истины. Шок? Осуждение? Неприятие? Или сдержанное равнодушие? А может, даже одобрение… хотя последнее кажется маловероятным. Посмотрим.

Оля позвала меня снизу очень громко, подумав, наверно, что я еще сплю или что меня утащили злые духи. Так громко, чтобы, если это духи, наверняка их испугать или отогнать.

— Ты думаешь просыпаться?

— Я уже встала. Не кричи так!

Я ещё стояла наверху, но слышала, как Оля на веранде разливала чай по кружкам.

— Ну, спускайся!

Уже чуть потише.

— — Ты одна?

Это был самый глупый вопрос, который я могла ей задать сейчас. Конечно, она была совершенно одна, я это знала прекрасно, но нужно было как-то подготовить мой выход.

— Я вечером постирала там свой сарафан. Можешь его принести?

— По-моему, он ещё мокрый, ночью был дождь. Спускайся так!

— А Олег уехал? Мы одни?

— Да! Ну, ты идёшь, а то каша стынет!

Будто бы я не знала, уехал он или нет, был ли дождь или нет. Это была моя игра. Теперь был мой ход.

— Мы же точно одни?

Нужно сыграть вынужденную оплошность.

— Одни! Кого ты боишься? Ты идёшь?

— Иду… а ты не будешь против? Можно я так?

— Как?

— Налегке, как спала!

— Спускайся, как спала! Хоть голой, каша ждёт!

С языка слетело ради красного словца, но тем самым и у меня пропали все сомнения в правильности моего поступка. И я пошла так. Я спустилась на веранду, не надев ничего на себя. Без одежды, без пижамы, без какого-нибудь белья. Конечно, это было замешательство. Слабенький, но шок! Оля лишь немного обалдела от моего вида. Она явно не ожидала такого от той ещё вчерашней зажатой девушки, которая боялась оголиться, стремилась прикрыться как можно скорее. Вначале Оля старательно избегала смотреть в мою сторону. Чего она боялась? Может, полагала, что ей это причудилось? Не знаю.

— Так ты так, ты голой спишь?

— Нет, обычно нет. Но этой ночью… не спалось.

— И долго не спалось? Мы там ворочались тоже. Наверное, слышно было.

— Нет, я вас не слышала. Уснула сразу!

— Ты же сказала, не спалось!

— Ну, сбросила пижаму и сразу уснула.

— Хорошо.

Оля немного успокоилась, наверно, переживала, вдруг я расслышала их упражнения любви.

— Ну, конечно, можешь вот голышом утром вставать… но если это из-за вчерашнего? Хочешь мне что-то доказать?

— Нет! Вовсе не из-за этого!

— Ты, может, под душ собралась так? Извини, только я почти всю тёплую воду на себя уже спустила. А полотенце вон там свежее, возьми, оно большое, можешь им завернуться.

Она показала на полотенца, лежащие на полке в углу.

— Можно я потом в душ? Может, позавтракаем?

— О, ты так готова завтракать?

— Что? Да! Я же могу так завтракать? Конечно, если тебя это не сильно беспокоит. Ты возражаешь?

— Нет! А ты точно ничего мне этим не демонстрируешь?

— Ничего. Только новую голую себя!

— То есть ничего! И между нами всё нормально?

— Всё совершенно прекрасно, ты даже не представляешь, как это здорово.

— Здорово?! Ладно, раз всё отлично! Будешь кашу, голышонок!

— Да, называй меня так! Голышонок! Буду!

— Голышонок, я просто боюсь, что это всё из-за моих вчерашних выступлений. Не знаю, что на меня нашло — и с этими съёмками, и с купанием. И то, что я так глупо пошутила… Прости, если я тебя задела. Ты не обязана ничего доказывать и демонстрировать, можешь уже одеться! Ещё раз прости за вчерашнее!

— Ну и зачем ты так? Мне правда очень хорошо и комфортно здесь! Меня же здесь никто не видит! Вот и прекрасно! Спасибо тебе! Я вчера кое-что поняла и приняла. В смысле, себя приняла такой! Ты совершенно права, я очень зациклилась на своей истории. Вот сейчас я просто решила немного расслабиться, поменять жизненные настройки. Может, это покажется круто, но я просто немного хочу пошалить на природе, здесь у тебя на даче… если ты, конечно, не против моих бзиков. Мне кое-что открылось в самой себе. Спасибо тебе, и я тебе очень благодарна за вчерашнее! Правда, совершенно искренне говорю. Спасибо! Ты совершенно права: нужно просто жить дальше и радоваться этому, и каждому дню, и плевать на всякие условности и предрассудки прошлой жизни!

Счастливые трусы не одевают

Для счастья они просто не нужны

Пускай такой тебя повсюду принимают

Все только радоваться тем должны

И улыбаться, восхищаясь сразу

Лишь увидав отсутствие трусов

Не обвинять, не попрекать ни разу

И избегать небрежных бранных слов

И радоваться милому событию

Как всё в порядке принятых вещей

Способствовать дальнейшему развитию

Свободы в отношении людей

Не принимающих обычного порядка

Навязанного давностью веков

Присущего печального упадка

Принудившего всех носить покров

Скрывать себя, природное создание

В личинах непотребного тряпья

Тем замутнять исконное сознание

В теориях иного бытия

В надуманности сложных представлений

Простого отношения к себе

В порочности привычных заблуждений

Лежащих на виду, не в глубине

Оля кивнула.

— Слушай! Ничего такого тебе не говорила и не навязывала! Но если это поможет тебе, то делай так, как хочешь! Нравится тебе так — ходи так и сколько тебе угодно. Но если это просто ответка за вчерашнее, то я очень сожалею. И прошу прощения за свою глупость, у меня с шутками не всегда получается. Ну, прости!

— Всё правильно, всё это такая ерунда, эти мои предрассудки. Я думала этой ночью, я просто решила сама для себя! Я хочу вот так же, как ты! Не бояться! Я решила немного попробовать вот так! Мне нравится не смущаться. Почувствовать себя немножечко другой. Хочу быть совершенно голой, как бы заново рождённой. Я была слишком погружена в своё прошлое, в саму себя. Просто буду и забуду всё, что не нужно. Выплесну и выкину старую оболочку вместе с одеждой. Это такой приём из психологии.

— Нет такого приёма, врёшь, наверно!

— Может и вру! Плевать!

— Прости за Платона? Ну, прости дуру! Зачем я вчера полезла к тебе с этим!

— Нет, Платон со мной. Он уже в полном покое. И теперь покой и со мной. Успокойся и не думай ничего! Просто не обращай на мои глупости особого внимания. Это просто… это моя игра, и Платон, и дача. Меня ведь здесь никто не видит, и ты же никому не расскажешь про моё крайне вызывающее поведение. Если ты мне позволяешь такое поведение? Или ты мне это не позволяешь?

— Да ради бога, ходи, как тебе нравится! Но только здесь, когда мы одни!

— Конечно, здесь, когда одни!

Я стала есть остывшую немного овсяную кашу, бутерброд с сыром. Все было просто великолепно, будто открылись новые запахи и ощущения вкуса. Потом, пробуя, насколько горячий чай, отхлебнув немного, поперхнулась и чуть не пролила его из чашки. Оля на меня посмотрела, мне показалось, что она пожалела о своих словах и разрешении на мой такой вид.

— Вот сарафан высохнет, и если хочешь, я оденусь.

— А знаешь что?

— Что?

— Я, пожалуй, тоже с тобой немного или полностью обновлюсь! Что-то очень жарко мне стало!

Оля расстегнула пуговицы на своём халате. Под халатом, конечно, не было никакого белья. Она бросила свой халат на стул и села на него.

— Ты тоже подстели под попу что-нибудь, кто на этих стульях тут только не сидел.

Я подстелила предложенное чистое кухонное полотенце.

— Вот! Это хорошо, что ты немного отошла, а то была совсем зажата, как пружина.

— Что, совсем? Ну да, глупые мои комплексы, попробуем оставить их в прошлом.

Мы завтракали, как-то перестали замечать свою наготу. Оля смотрела на меня, как будто ничего странного не случилось. А я просто любовалась ею. Мы расстелили пляжную подстилку и одеяло во дворе и улеглись загорать. Оля, правда, воткнула зонтик от солнца и пряталась под ним. Загорать — это здорово, просто лежать, подставляя себя под солнечные лучики.

Солнце разморило нас и особенно Олю. Мы засыпали, две такие плюшечки. Мы были на равных, мы вдвоём голышом валялись на травке и сквозь дремоту вновь и вновь болтали о самых глупых пустяках, но больше молчали, пытаясь немного уснуть. Забегали под душ, брызгались друг на друга. Тогда был чудесный день. Первый мой чудесный день на даче.

Мы все ещё валялись под солнцем. Нужно было уже обедать, наверное, но нам ещё не хотелось. Тогда я предложила пойти купаться на Озеро и там устроить небольшой пикник. Оля согласилась. Мы собрали в корзинку всё, что нам показалось подходящим для нашей трапезы: немного хлеба, колбасы, помидоры, яблоки и сливы. Взяли бутылку минералки, чтобы запивать, чтобы не совсем всухомятку было.

Нужно было одеваться. Мой сарафан высох, и, по идее, следовало бы надеть сначала купальник, а уже потом сарафан. Но это показалось мне жестоким по отношению к моей новой реальности. Я просто надела сарафан, решив, что если что, купальник можно будет надеть уже у Озера, а в воде его обязательно снять.

Мы собрались и пошли.

На Озере я очень надеялась на уединённость буднего дня, но на пляже царил дачный бомонд, целая толпа народу. Может, хорошая погода стала тому причиной. Неужели мне придётся надеть купальник? Оля, видимо, тоже рассчитывала на безлюдье. Может, чуть позже мы настолько станем бескомпромиссными, что полезем в воду голыми на виду у местных тёток с их детьми и на виду разновозрастных компаний мальчишек и девчонок. Но пока не стоило так глупо рисковать своей репутацией, а главное — Олиной, ведь ей тут ещё жить на глазах у местной публики.

Я предложила прогуляться вдоль берега в надежде найти то самое уединённое место, которое мне привиделось вчера вечером. Мы начали поиски — больше я, конечно, ведь Оле уже всё надоело, и она просто надеялась вернуться к народу и купаться в купальнике. Но я её тащила дальше, и, конечно, кто ищет, тот находит. Я обнаружила почти неприметную тропинку к берегу Озера, ведущую к тому самому чудесному месту. К счастью, оно не было никем занято. Судя по всему, здесь бывают либо рыбаки, либо стеснительные парочки. Мы тоже парочка, но не по этой части, хотя и искали уединения.

Здесь деревья и кусты полностью скрывали нас от посторонних взглядов, и это решило всё — мы смогли полностью раздеться. Хотя, что мне было снимать? Я просто сбросила сарафан и первой попробовала войти в воду. Здесь было не так комфортно, как на пляже, но вполне безопасно. Я волновалась за Олю и как могла страховала её, пока она не погрузилась в воду и не поплыла. Мы отплыли немного дальше и увидели тех людей на пляже — наверняка они тоже наблюдали за тем, что кто-то плавает вдалеке. Оля сказала, что есть маленький островок, где песок под солнцем накаляется так, что обжигает ступни. От пляжа туда никто обычно не заплывает, но сейчас мы могли попробовать. Она хорошо плавала, и мне тоже нравилось долго плавать. А теперь, наверное, я могла бы плыть бесконечно. Что со мной произошло? Я всего лишь сбросила с себя все привычные оковы.

Оля пыталась меня обогнать.

— Как ощущения? Когда вот так плаваешь без всего?

— Супер! Всё иначе! Не знаю, просто здорово!

— Почему мне это в голову раньше не приходило?

— Просто восторг.

Я тоже так думаю. Когда я в воде, эти купальники жутко мешают. Мне всегда хочется всё с себя немедленно стянуть, потом, правда, приходится одевать, но когда плаваешь — это волшебно!

Я не стала рассказывать о своём возникшем нестерпимом желании этой ночи, ни тем более о блаженной прогулке под луной голышом к озеру. То непередаваемое ощущение волшебного блаженства, испытанное ночью, я перенесла на сейчас, на наш этот заплыв.

— Да, ты права, это чувство свободы. Полная гармония, я полностью растворилась в воде. Люди — это порождение воды.

— Это точно! Знаешь, я просто счастлива, во мне новая жизнь. Это так странно. Я в воде, во мне вода, а в тех водах мой ребёнок.

— Он там совершенно голенький, и мы тоже сейчас голые. Я не представляю себя беременной, но во мне тоже что-то новое родилось. Может, это я? Новая я заново родилась этим утром!

Мы доплыли до островка. Песок не был таким уж горячим, но тёплым. Я вся закопалась в него. Он налип на мокрую кожу, прилип ко всему, залез во все мои складки и в волосы. Оля смотрела, как я, грязная и довольная, смеюсь и катаюсь по нему, как я закапываюсь в него. Сама же она лишь просто присела, стараясь даже ладони не пачкать.

— Тебе нравится вот так?

— Совсем голой? Да, мне это сейчас жутко нравится! Мне это просто безумно нравится! Так нравится, что пока даже не знаю почему. А тебе?

— Я так не могу, вот мне хочется спрятаться от всех. Ну, позагорать или поплавать. А так постоянно… Не знаю, может, это сейчас такой комплекс из-за моей беременности. Голой я себя ощущаю просто такой огромной. Может, ещё поэтому я не могу, как ты.

— А мне хочется, если бы это было возможно, всё это оставить — я про одежду и бельё. Я больше не хочу совсем одеваться.

— Вообще?

— Да.

— Нет, хотя бы до дачи дойди одетой, а то тут будет неизвестно что твориться.

— До дома? Ладно, а там, на даче, я хочу всё время быть совсем голой и ничего не надевать на себя.

— И кто тебе это не даёт?! Вот только ещё раз прошу: при Олеге этого не надо, при других тоже. А когда мы одни, то делай, что хочешь! Только совсем с ума не сходи!

— Я же не совсем. И мне это тоже не надо кому-то себя демонстрировать, особенно знакомым. Это же между нами. Ещё не хватало тебе по этому поводу переживать. И ты ему про меня никому не рассказывай! Хотя мне всё равно уже.

— Кому мне рассказывать? Олегу? Что я совсем?.. Понимаю! Совершенно глупо про это кому-то говорить! Но мне всё равно!

— Ты думаешь, будет ещё погода, чтобы плавать?

— Надеюсь. Но я хочу вся полностью загореть, без каких-либо следов от купальника.

Я развернулась к солнышку животиком, предоставив полный доступ для солнечного загара. Я даже, как смогла, раздвинула широко колени. Оля, наоборот, сжалась.

— Но я только плавать, ну и загорать может быть чуть-чуть, конечно.

— Ну, а как же фоткаться?

— Ну, тоже может быть. Если получится.

— Обязательно. Может даже тут.

— А как мы сюда камеру?

— Не знаю, придумаем!

Было безумно здорово. Я так распласталась на песке, что чувствовала каждую песчинку на теле и во всех своих складках.

— Поплыли обратно, пока наши вещи не утащили, а то точно пойдем так домой совсем голыми.

Эта мысль пронзительно отозвалась в моем сознании. Сердце заколотилось. Я почти задрожала, представив такую картину. Мы идем и совершенно не обращаем внимания на то, что происходит, или наоборот, дрожа от страха, пугаясь каждого шороха, крадемся по кустам к нашей даче. Мне захотелось попробовать, но пока мне было страшно. Страшно и приятно от желания совершить подобное.

Я засмеялась и бросилась в воду, нырнула с раскрытыми глазами. Песок растаял, словно сахарный. Вода была прозрачная, слегка коричневатая. Я смотрела на Олю — её тело блестело в переломленных лучах света, проникавших сквозь границу стихий.

Мы приплыли обратно к поваленному дереву. Я вылезла первой, помогла Оле выбраться. Дала ей полотенце. Она вытерлась и укрылась им. Я высохла сама. Мы расстелили подстилку, которую брали для пляжа. Оля подложила под попу полотенце и скромно уселась на него. Я не стала церемониться — скрестила ноги, демонстрируя, скорее всего, самой себе свою полную раскрепощённость. Мы достали наши припасы и жадно приступили к еде. Жевали бутерброды, запивали водой. Помидоры лопались, и капельки сока текли по нашим телам. Грызли яблоки и сливы — сочные, мягкие, они проливали на нас свою сладкую влагу. Блаженные струйки сбегали по ложбинке на груди, на живот и ниже, засыхая в моих зарослях на лобке.

Оля рассказывала мне про свою маму, которая заканчивала автомеханический институт и даже могла бы стать начальницей в каком-нибудь колхозе. Она вспоминала, как её мама проводила летние каникулы у своей тёти на юге. Потом, уже спустя годы, эта тётка рассказывала Оле, как её мама вместо того чтобы помогать по хозяйству или заниматься учёбой, целыми днями пропадала где-то, ничего не делала, долго спала по утрам и ещё загорала за сараем совсем голая. И даже ругалась с тёткой, когда та упрекала её за привычку спать без ночной рубашки и бегать ночью на двор, забыв как следует приодеться. У тётки тогда муж был на заработках, особенно летом, в сезон. В доме оставались только они вдвоём, и хозяйка всего боялась, на ночь запиралась, как только можно. А племянница вечно норовила что-то учудить.

Я представила её маму молодой, такой, как на фотографии, что висит у них на даче — Оля показывала мне её. Но, скорее, я представляла саму Олю. Видела её отчаянной девчонкой, выбирающейся из дома ночью, чтобы пройтись по сельским улицам, по лугам, по полям — совсем голой. А днём — в коротком платьице, модном тогда супер-мини, отправляющейся в магазин за хлебом, на базар за семечками или на почту, оставив дома трусики. Или пропалывающей помидоры в огороде в каком-нибудь легкомысленном наряде, а может, и вовсе без него. Загорающей на солнце, а потом нежившейся в тенёчке, пока в доме никого нет.

Как зной полуденный придёт

Мне надоесть читать учебник

Меня простор к себе зовёт

Стенам своим уже не пленник

Я оставляю сопромат

В раскрытом виде на кровати

Пусть полежит

Он будет рад

Соседству девственной тетради

А я отправляюсь погулять

Надев всего лишь босоножки

Мне даже их придётся снять

Когда прийду к концу дорожки

Она пусть выведет меня

На речку

Там пойду босая

По кромке берега одна

Под солнцем юга загорая

Я не надела ничего

В моих руках лишь босоножки

В ушах дешевые сережки

Бесстыжие босые ножки

Следы в песке

Я на легке

И на реке

Песка следы на мне

Ах брошу эти босоножки

На берегу

Пойду, что б мошки

Жужжать не стали у сережки

Нырну

Плыву, расправив ножки

От утомительной зубрежки

Гребу на дальний бережок

Где ослепительный песок

Где мной оставлены следы

Вчера

Где вновь сегодня буду я

Бродить по отмелям и плесам

И может быть пройдусь

По лугу там, где за утесом

Видна соседняя станица

Дорога к ней иль от неё

По ней должна быть вереница

Машин

И может кто-то удивится

Откуда голая девица

Там вдалеке

Куда стремиться

Куда шагает так легко

Как сможет знать

Простой шофёр

Везущий рис на ток колхозный

Что вот пройдёт какой-то срок

Я стану инженером грозным

Чтоб МТС тут управлять

Все трактора до гайки знать

Ну все пора

Теперь до хаты

Бежать

Там надо все опять успеть

К приходу всех сготовить снедь

Помыть полы

Дать корму птицам

Собрать на грядках

Огурцы

И даже нацепить трусы

Чтоб не смущать

Родную тетю

Всей откровенностью своей

Отсутствием на мне вещей

И ещё конечно же футболкой

Придётся мне прикрыть свой стыд

Как мне всегда она твердит

Что нету большего греха

Как тел открытых нагота

Что это грех ведёт к другим

Порокам скрытым и чужим

Не стоит открывать себя

Чтоб не случилась так беда

Да, я могу перетерпеть

Пока мы вместе и она

Не ощутит

Объятье сна

А как заснёт, могу и я

Заняться тем

Чем так грешна

Моя бесстыжая душа

Я выйду с дому

Ночь светла

На небе полная луна

Всё освещает для меня

И я нага

Как и луна

И так безудержна пьяна

Свободой, делай

Что хочу

И быть такой

Как я люблю.

По возвращении на дачу я тут же сбросила с себя сарафан. Весь остаток дня, до самого вечера, я собиралась провести совершенно голой, а что будет дальше — посмотрим.

Оля сказала, что пойдет приляжет почитать, но явно собиралась просто отоспаться. Она не особо понимала, какие дела нужно делать по даче и на участке. Помнила лишь, что обычно поливала цветы, готовила что-нибудь поесть и помогала в мелочах. Я надеялась на большее, но даже полив цветов — тоже дело. Оля вспомнила про сарайчик, который нужно немного подкрасить, но у всех руки не доходили. Однако важнее были цветы, а их лучше поливать вечером. Ну что ж, вечером так вечером. А пока можно заняться и сарайчиком.

Оля ушла в дом и, вероятно, пыталась уснуть. А я была в восторге от того, что можно чем-то заняться. Заглянув в сарайчик, я увидела груду вещей — нужных и не очень, но основное их назначение, похоже, было просто захламлять пространство. Среди всего этого я нашла краску и кисточки — однозначно полезные вещи. На вешалке болтался старый комбинезон, весь в разноцветных пятнах, предназначенный для маляра. Но мне он точно был ни к чему.

Я стянула волосы в хвост и повязала голову платочком — на всякий случай. Когда начала красить, конечно же, вся перепачкалась краской. Капельки от кисточки отлетали в разные стороны и падали на мое незащищенное тело. Больше всего доставалось моим волосам на лобке. В какой-то момент мне это надоело, и я просто взяла кисть и махнула, добавив своим волосам радикально-зеленый оттенок.

Стена получилась прекрасной, и я тоже выглядела волшебно — особенно мои зеленые заросли. Конечно, я уже решила, что просто сбрею все начисто. Чего там скрывать себя под этой гривой?

Было жарко и приятно. Я все время пила воду — минеральную и простую, а еще писала, когда красила. Я могла сильно не заморачиваться на эту тему тут же прямо у стенки, что красила, чуть присев, даже почти стоя, обливала себя, смывая водой оставшиеся капельки. Бутылка пустела быстро, половину я проливала на себя. Наконец, работа была закончена: сарайчик был покрашен, да и я сама выглядела весьма необычно.

Я крашу стену

И себя немного

Подкрашу также краской той

Не будет от окраски прока

Коль не сольюсь я с той стеной

На фоне стен я незаметна

Меня не видно, нет меня

Я в очертаниях не конкретна

Неразличимы: я, стена

Конечно, жаль что, лишь с стеною

Была бы я хамелеон

С картинкой я могла любою

Быть незаметной, как и он

Не нужно было бы мне платьев

Повсюду голая брожу

И на любых мероприятиях

Исчезну — только захочу

Вмиг стану просто невидимкой

Как будто некий был мираж

Случайно созданной картинкой

В воображении, на раз

А вот на два, я испарилась

Виденье чудное ушло

Нагая девушка размылась

Прозрачной стала, как стекло

И было это ли виденье

Иль только сладостный мираж

Оставлю я у всех сомнение

Причуды памяти о снах

Мне нужно было вернуть себе нормальный вид. Конечно, можно прятаться под краской. Я представила себя полностью выкрашенной в зеленый цвет. Лягушка. Царевна-лягушка. Только короны не хватает. Меня всегда мучил вопрос: вот она, лягушка, без одежды сидит в своем болоте, а затем превращается в царевну и сразу оказывается одетой. И другой вопрос, который вдруг пришел мне в голову: если я покрою себя краской с головы до ног, буду ли я тогда голой или одетой? Наверное, все зависит от толщины слоя. Если покрыться толстым слоем — это уже одежда, а если тонким, то скорее макияж. Макияж — не одежда. Нужно как-нибудь себя раскрасить, даже нарисовать на теле одежду и так выйти на улицу. Хорошая идея! Но не для сейчас. Сейчас я хочу чувствовать свою кожу, быть свободной и наслаждаться этим ощущением!

С помощью детского крема я стерла все зеленые пятна, появившиеся во время окраски сарая. Затем нашла упаковку одноразовых бритв и под душем безжалостно избавилась от всей запущенной растительности: на лобке, подмышками и на ногах. Мне даже пришла в голову мысль налысо подстричься и на голове, но я решила, что этот эксперимент лучше отложить на другой случай. Пока пусть еще немного отрастут. Освободившись от волос на теле, я думала, что буду чувствовать себя уязвимой, но все получилось наоборот. Казалось, что площадь возбуждения практически свелась к абсолютному нулю. Хотя, конечно, не совсем. Ведь есть складочка, которая скрывает всё полностью, но моя писулька с норовом — она не хочет сидеть в укрытии. Малые губы и крайняя плоть словно нарочно выглядывают наружу: «Эй, не забывай про нас, дорогая! Посмотри, какие мы миленькие и симпатичные!» Раньше я находила это ужасным, стеснялась, прикрывала буйной растительностью, но теперь пришло время дать им полную свободу самовыражения.

После душа я тщательно вымыла голову и, как следует отмокнув под теплой водой, ощутила небывалую усталость. Высохнув под солнцем, намазалась кремом и отправилась немного полежать у себя наверху. Залезла в постель с книжкой и незаметно уснула.

Проснулась от того, что Оля позвала ужинать. Вылезать из постели мне совсем не хотелось, но настойчивость подруги не оставила мне шансов снова уснуть.

Я вспомнила, как утром рылась в комоде и обнаружила кучу забавных нарядов. Один из них вполне мог бы подойти в качестве вечернего туалета. Ведь сегодня произошло нечто важное, и мне захотелось хоть как-то отметить своё новое восприятие себя, соответствовать этому моменту. С особым чувством я покопалась в своей сумке и достала захваченную при сборах бутылку красного сухого французского вина.

Спустившись вниз, я увидела, что всё уже готово: Оля дорезала хлеб для ужина. Она была в халате. Ещё утром предупредила, что одно дело — ходить без одежды с утра, а вечером, если станет зябко, она всё же будет одеваться. Ну что ж, дело хозяйское. Я тоже была в наряде.

Оля окинула меня взглядом и не сразу нашлась, что сказать:

— Откуда у тебя бутылка? И где ты откопала ЭТО?

Я была во всей своей красе: в руках бутылка вина, а на мне лишь прозрачный, видавший виды пеньюар середины прошлого века, такой короткий, что его едва хватало, чтобы прикрыть половину моего живота.

— Столько вопросов! Вино я ещё с Платоном собиралась распить, так что привезла его с собой. А этот шедевр нашла наверху, копаясь в вашем комоде. Как тебе? Чья это прелесть?

— Даже не знаю. Но вот умели же раньше сводить мужчин с ума! Он совсем прозрачный. К нему ещё трусики были…

— Их я не нашла.

— Естественно! — хмыкнула Оля. — Они были такие же бесстыжие! Но, увы, не дожили до твоего приезда.

— Для меня сейчас трусики вообще лишняя деталь гардероба.

— И это кружево! Не наше. Такое отечественная промышленность не выпускает. Уже кое-где протёрлось, но всё равно выглядит потрясающе.

— Да, правда круто. И знаешь, сводит с ума не каких-то абстрактных мужчин, а меня саму.

— Ты красивая!

— Да ну, ерунда. Я просто почти голая.

— Куда уж почти…

— Я сейчас только в туалет схожу, — бросила Оля и скрылась в будке, которую я уже давно ненавидела и старалась избегать.

Я обошла весь двор, подошла к калитке. Через редкие дощечки, наверное, меня можно было увидеть с улицы, если бы там кто-то проходил. Но улица была пуста. Я приоткрыла калитку и выглянула наружу. На улице никого.

Я попробовала отпереть замок. Почти сразу получилось. Может, это знак? Сердце забилось быстрее, и я выскочила за калитку — голая, просто так. Вдохнула воздух свободы, и тут же внутри вспыхнул страх. Вдалеке кто-то мелькнул, и я пулей забежала обратно. Глупость? Озорство? Но в груди разлилось приятное чувство адреналина и детского восторга. Захлопнув калитку, я вернулась к столу. Оля уже сидела за ним. Она явно любовалось мной.

— Я смотрю, ты обновила свой образ почти радикально.

— Ты о чем?

— Хотела было попросить тебя подстричь травку во дворе, но теперь сомневаюсь. Ты ведь лишилась собственного «газончика».

— Ха-ха! Острый юмор без границ. Принимаю! Просто давно пора было, а руки не доходили. А газон могу завтра подстричь — не проблема.

— Руки не доходили или недоставали?

— Ну, хватит!

Оля указала на бутылку вина на столе.

— Будем пить?

— Нет, будем осторожно разглядывать этикетку! Где тут в этом доме штопор?

— Мне можно только немного. А по какому случаю?

— Сейчас придумаем. Можно за мою новую жизнь. Или за ту, что началась заново.

— Звучит заманчиво, но мне только каплю.

— Ну, как пойдет!

Мы сели за стол, даже зажгли свечи. Принесли радиоприемник, настроили волну, и заиграл джаз. Поужинали. Оля сделала несколько глотков из своего бокала. Потом достали сыр, и с ним я уже почти одна допивала свой бокал. Вино оказалось совершенно пьянящим, или просто я совсем не умею пить, а может, никогда и не научусь. Мне так мало нужно.

— Так, теперь ты меня поснимай, раз я так чудесна.

— Голой?

— А я тебя снимала? Снимала! Теперь твоя очередь.

— А тебе это зачем? Для кого?

— Для себя и только. Для приятных воспоминаний об этом лете. Все так делают!

— Голыми фоткаются и о лете вспоминают?

— Голыми — не все, а лишь самые продвинутые. Вроде нас с тобой. А так — все, кому хочется. И мне хочется. Лично для себя. Самые откровенные снимки.

— Может, пожалеешь потом?

— Ты о своих жалеешь?

— Не знаю. Нет, конечно!

— А я почему должна жалеть?

— Не должна, так не должна! Ну давай! Я попробую поймать нужные моменты.

Я принесла камеру и отдала её в Олины руки.

— Я буду танцевать и двигаться. Если не возражаешь?

— А вдруг у меня не получится?

— Просто нажимай и всё!

Мне всего лишь нужно немного подвигаться. Лишь подвигаться в такт чарующей мелодии, и всё пройдет. Это просто головокружение от нечаянно выпавшего счастья. Задаюсь вечным вопросом: могу ли я быть счастливой? Нет, я должна быть счастливой. Просто так. И я найду своё заветное счастье. Я его уже нашла.

Танец, танец без начала

Танец, танец без конца

Без движений я устала

Словно стала камнем я

Ритм, движенье, позы

Аромат у розы

После некой дозы

Счастья и свободы

Несмотря на годы

И вина одна моя

Что видна такая я

И вина мне много

И к себе не строга

Я раздета и смела

Что могу так быть всегда

Просто и открыто

Скоромность позабыта

Позабыт ужасный стыд

Вид мой дерзок и открыт

И танцую и кружусь

И не скрою: веселюсь

Попочка и сисички

Капельки у писички

Белым обольюсь вином

Мне теперь всё нипочем

Я не понимала

Как я обделяла

От восторга просто быть

В танце весело кружить

И пьянеть не от вина

От того, что лишь нага

Без одежд существовать

В счастье вечном прибывать

Я подняла бокал с остатками вина. Мы выпили лишь половину бутылки и еще на какой-нибудь вечер хватит.

— Спасибо тебе, дорогая, за эти дни, что я провожу здесь с тобой. Спасибо, что вытащила меня сюда. У меня никогда не было подруг, да и друзей, если честно, не было. Был только Платон. А теперь есть ты. Я даже не думала, что смогу хоть как-то прийти в себя после его ухода… Но здесь мне легко, хорошо. Здесь я чувствую себя другой. Не прежней, не той, что была, а новой — свободной, раскованной. Как ни странно, но это так.

— Спасибо! — Оля улыбнулась, но я заметила в её глазах влажный блеск. Она почти расчувствовалась, и мне не хотелось углубляться в печальные мысли.

Я тут же предложила пойти на Озеро искупаться ещё раз. Оля не ответила сразу, возможно, она думала, что я слишком пьяна. Но я не отступала. Спать нам не хотелось, в душе было лёгкое возбуждение, желание проживать этот вечер до конца. Хотелось чего-то яркого, освежающего, такого, что наполнит тело приятной усталостью и подарит сладкий сон. Оля отказалась танцевать со мной, но я продолжала настаивать на купании.

— Дважды за день купаться? Будто снова дети!

— А почему нет? Кто нам мешает?

— Никто… Просто я боюсь идти туда, где мы были днём.

— Тогда пойдём на пляж. Там уже никого нет. А если и есть, нас в темноте никто не увидит.

— Ты точно не перебрала?

Я почувствовала, как по телу пробежала лёгкая дрожь. Это было не от страха — скорее, от возбуждения. Голова кружилась не от вина, а от самой идеи.

Оля, конечно, немного ломалась, но всё-таки согласилась со мной. Поздний вечер, почти ночь. Мы были слегка пьяны — ровно настолько, чтобы не пойти спать, а отправиться на поиски приключений.

— А давай пойдём вот так? — я кинула на неё заговорщицкий взгляд. — Ты же вчера была готова, а я половину пути почти так пробежала!

— Не выдумывай! Одно дело — тем вечером, когда никого не было, а сейчас неизвестно что там! Одевайся!

— Мой сарафан мокрый! — кокетливо возразила я. — Я не хочу цистита!

— Он давно уже высох, голышонок. Давай, пошли!

— Пошли, но я пойду голенькой! — рассмеялась я. — Это же так здорово! Ты ведь сама вчера купалась голышом и меня почти заставила! И сегодня говорила, что плавать нужно только голой. Это же свобода! Полная, настоящая, ощутимая кожей.

— Да, купаться одно, а ходить так по поселку совсем другое дело.

— А если так? Я ведь почти одета в этой прекрасной вещичке! — кокетливо спросила я.

— Нет! Так ты тоже не пойдёшь! — отрезала Оля.

Я чуть не проговорилась о том, что уже гуляла совершенно без всего, но вовремя прикусила язык. В посёлке ещё могли шататься такие же искатели приключений, и Оля не хотела рисковать. Одно дело — когда в доме был мужчина, другое — сейчас. А мне захотелось быть рискованной до отчаяния.

— Ты же сама вчера была готова голой идти домой, и я уже голой за тобой бежала! Ты это уже забыла? — напомнила я с хитрой улыбкой.

— Ну, это так, немножко… мой безумный порыв, — замялась она. — И я же знала, что ты мне не позволишь раздеться, а тебя это, похоже, взбодрило!

— Вот теперь я тебе позволяю быть свободной, — усмехнулась я.

— Всё, хватит! Или идём в одежде, или не идём!

— Ладно, ладно! Я прикроюсь! Завернусь вот в это полотенце, пойдёт?

Оля со вздохом согласилась. Я скинула прозрачный пеньюар, аккуратно убрала его на место и закуталась в большое полотенце. Мы заперли домик на ключ и спрятали его в тайнике под камушком.

Стоило нам выйти за калитку и сделать пару шагов по безлюдной дачной улице, как я слегка ослабила край полотенца. Оно держалось на мне как импровизированное платье с голыми плечами… но через несколько метров само собой соскользнуло вниз.

— Ой! — невинно завопила я.

— Ты это нарочно! Заворачивайся, дурочка! — зашипела Оля.

Я подчинилась, но недолго. Мы прошли ещё немного, уже почти покинули дачный посёлок. Полотенце вновь «случайно» упало. Оля обернулась и закатила глаза:

— Ты меня дразнишь? Пьяница и бесстыдница!

— Оно само не держится! — заявила я с самым честным выражением лица.

— Кто-нибудь увидит, разговоров не оберёшься!

— Тебе-то не всё равно?

— Мне? Да пофиг, — фыркнула она. — А вот тебе… да ладно. Как хочешь. Кому мы, правда, нужны?

Я не стала больше обматываться и пошла так. Оля, пожав плечами, на ходу расстегнула халатик, сняла его и просто понесла в руках. Мы переглянулись и засмеялись. Это было сумасшедшее, пьянящее чувство свободы, не от вина, а от самой жизни.

Чудесная вода Озера вновь приняла нас в своё ласковое объятие. Наши движения в ней легки, наполнены радостью и гармонией. Мы скользим по её глади, смеясь, ощущая каждый изгиб потока, обволакивающего нас. Вода принимает нас такими, какие мы есть — без условностей, без лишнего.

— Представляешь, если бы мы могли жить в воде? — смеюсь я, перебрасываясь каплями с Олей.

— Думаю, мы бы тогда никогда ничего не носили! — подхватывает она, хохоча.

Мы барахтались, играли, изображали русалок, дельфинов, рыб, и даже важных царей морей. Свобода дарит нам детскую беззаботность. Если бы я только раньше знала, какое это блаженство — полная открытость, растворение в воде, слияние с этим первозданным миром! Мы смеёмся, перекатываемся с волнами, шлёпаем друг друга по воде, разбрызгивая лунные отблески.

Я думаю о том, как много в жизни моментов, когда можно было просто сбросить с себя ненужное. Вот, например, ночная улица, пока все спят. Что мешает мне остановиться, скинуть босоножки, платье, всё, сложить аккуратно в сумку и пройтись босиком по тёплому асфальту, ощущая ночной воздух на коже? А ещё — забраться на крышу, где никого нет, и там купаться в лучах света заката, чувствуя его мягкое тепло на лице, на плечах, на всём теле. Эта мысль волнует меня, разливается внутри тёплой волной озорства.

Оля первой выбиралась на берег и, капризно топая ногами, пытается вытащить меня из воды:

— Давай уже, хватит, а то превратишься в русалку навсегда!

А я упрямо ныряла ещё и ещё раз, наслаждаясь этим чувством невесомости. Это напомнило мне детство, море, там мама вытирала меня большим полотенцем, укутывая в сухое тепло, стягивая мокрые плавки. Тогда я дрожала — то ли от холода, то ли от счастья. Вот и сейчас я сижу, завёрнутая в полотенце, впитывая в себя каждый момент этого дня. Ведь счастье — это просто быть здесь и сейчас, растворяясь в этом мгновении полной свободы.

5-й день

Утренняя зарядка. Стрижка газона. Вечерняя раскраска.

После ночного купания спишь особенно крепко и долго. Мы проспали раннее утро, и это было замечательно. Я так хорошо выспалась, а Оля спала еще дольше, отстав от меня часов на два. Я успела приготовить еду, но назвать это завтраком было бы странно, а обедом тем более, если завтрак так и не состоялся. Пусть будет полдник. Конечно, с самого пробуждения я была совершенно голой. Сначала думала о душе, но потом решила сначала сделать утреннюю зарядку.