Бесплатный фрагмент - Откровения у костра

Эпиграф

Я был над самим костром.

Я летал в облаках своих беспокойных мыслей.

Я смотрел сверху вниз на языки огненного пламени.

А они облизывали мое лицо, не причиняя никакого вреда плоти.

Огонь был холодным…

А каков он, огонь?

Он может согревать лаской, струясь нежными ручейками тепла.

Он может обжигать пугающим зноем.

Он может пожирать все на своем пути.

А каков огонь любви?

Наверное, такой же многогранный — ласковый и нежный, и, одновременно, смертельно опасный.

От автора

Это обновленный сборник эротических историй. Что в них интересного? Да кто его знает… Просто со стародавних времен эта тема всегда была актуальной. Вот электричества не было, а эротика была. Да еще какая! Посмотри на иллюстрацию, которая приведена здесь. Замечательный иркутский художник Андрей Ермаков изобразил меня в обличии древнего монаха. Запретный эротический костер страсти воспылал на этой картине — художественном ремейке от неизвестного автора из далекого прошлого. Видать, эротикой в старину интересовались представители всех специальностей, профессий и сословий. А мы-то хуже их, что ли? Давай попробуем поговорить на эту тему, но уже с современных позиций нашей обыденной жизни.

Если тебя эротика не волнует, проверься — живой ли ты или уже ласты завернул? Да живой, не беспокойся, если читаешь эти строки. Здесь нет пошлости, не волнуйся. Книга написана экспромтом на одном дыхании и живым языком. Это издание дополнено новыми рассказами. Вперед! Поехали в глубину жарких событий, наслаждений, переживаний, печали, иронии, драм и философских размышлений.

Предисловие

Теплый весенний ветерок своими бурными порывами трепал брюнетистые, посеребренные кудри моего любимого друга Леопольда. А тот, насвистывая веселую мелодию, разгребал угли в самопальном мангале. Я насаживал мясо на шампур, глотая слюнки от предвкушения сказочной трапезы под непринужденный мужской разговор.

— Леха, вот, блин, коронавирус летает по нашим сибирским просторам. К нам прилипнуть может. Говорят, что спиртное его убивает напрочь. Может прополощем горло чисто в медицинских целях. Позаботиться о здоровье надо. Чтобы родных своих и близких не инфицировать, — начинаю я лихо закручивать преамбулу беседы.

— Не смеши меня, Серега. Ты ведь и не пьешь совсем. А я в этом 2020 году уже немало хлопот докторам доставил. Вот и наш доктор Елена Геннадьевна со мной отваживалась. Ты же сам меня к ней приводил. А с панкреатитом спиртное ни-ни, — улыбается Леопольд.

— Звучит убедительно. Но как-то уж очень неприлично — мясо без водки. Что люди могут про нас подумать? — снова включаю провокацию я.

— Какой-то ты забавный, братан. Режим, объявленный правительством, называется самоизоляцией. Не гулять, не бухать. Больше двух не собираться. И еще соблюдать дистанцию надо полтора метра между людьми, в постели, видимо, тоже, — улыбается мой собеседник.

— Вот, Леха, ты, как художник, завидев девушку за полтора метра можешь удовлетворить свой эстетический интерес и запечатлеть ее на холсте маслом, — прикалываюсь я. — Натурщица будет позировать тебе на указанном выше почтительном расстоянии. А как быть влюбленному молодому человеку при проявлении взаимных чувств?

— Понимаю, к чему ты, Серега, подводишь разговор. К любви, конечно. Весна ведь на дворе. Но могу тебе ответить однозначно, что в период пандемии молодые люди могут посылать друг другу воздушные поцелуи, — озорно смеется Леопольд.

— Как бы, мой милый друг, эти воспылавшие любовью люди не послали тебя куда-нибудь подальше. Я думаю, что влюбленные сами определятся, что и как им делать. А сейчас лучше послушай мой рассказ, который я написал сегодня ночью на эту злободневную тему.

— Валяй, Сергей. Я как всегда с большим интересом тебя выслушаю.

С этими словами Леопольд плеснул на языки пламени, разгорающиеся в мангале, порцию холодной водички из заранее приготовленной емкости. Костер злобно зашипел, как тигрица, защищающая свое дитя. Клубы сизого дыма, перемешанного с паром, седой пеленой закрыли от меня видение моего друга.

Я начал читать текст рассказа для таинственного невидимки — привидения в надежде, что скоро разъяснится и еще увижу своего кореша и смогу по глазам прочитать его впечатления от услышанного.

Купи мне озеро Байкал

Нежданная месть для миловидной быдлоэлитной фурии

Навеяло истерией по коронавирусу

под ироничную мелодику на тему сказки

А. С. Пушкина «О рыбаке и рыбке»

Алена Зорькина была дочерью профессора медицины. Ее папа ушел из семьи, встретив на одном из научных мировых симпозиумов свою позднюю любовь. Эта женщина была американкой. Ах уж эта Америка! Сколько горя из-за нее досталось советским людям в начале девяностых годов двадцатого века. Тогда распалась одна из самых мощных империй — СССР. А сейчас и нашей героине перепало разных переживаний от разлучницы американки. Алена училась в медицинском университете на заочном отделении. Со своим, теперь уже заморским, папой связь не поддерживала. Чтобы не сдохнуть с голоду подрабатывала домработницей у одного не очень крупного иркутского олигарха. Бизнесмен торговал лесными ресурсами, вывозя сибирскую сосну в соседний Китай. Красоты Алена была необыкновенной. Неприступность ее была крепче гранита. А эта работа досталась Алене, потому что женой олигарха Игоря была ее троюродная сестра Катя. Но об этом никто не знал. Екатерина полностью доверяла своей добросовестной младшей сестричке. Продолжим сказку сказывать:

Жил мужик со своею еще не-старухой

У самого пресного моря Байкал;

Жили они в роскошных хоромах

Ровно тринадцать лет и три года.

Мужик ловил бабло, отгружая лес хунхузам,

Нестаруха пряла коррупционные нити.

Раз он в финансовое море закинул невод,

Пришел невод с повесткой в полицию.

Мужик в другой раз закинул невод,

Пришел невод с зеленью американскою.

— Есть чем с ментами рассчитываться,

— Смекнула перепуганная нестаруха

И все финансовые потоки в дальнейшем

Завернула через град стольный.

Однако, возвращаться в реальность надобно.

Как-то по телефону Игорю Чижику позвонил его бывший одногруппник по учебе в МГУ — альма-матер российского образования и науки. Звали его Олег Жмуров. Они даже иногда на занятия ходили, но муторно это. Потом приобрели дипломы по каким-то барыжьим связям. А после у них было тесное деловое сотрудничество: Игорь отгружал лес из Иркутской области, а Олег осуществлял под «красной крышей» в Москве обналичку поступающей валютной выручки. Как бы открыл путину по рыбной ловле, забрасывая свой невод в постоянно штормящем финансовом океане. Никто лучше правоохранительного начальства не сможет обеспечить (за соответствующее вознаграждение) уход от уплаты налогов в бюджет родимого государства, интересы которого он, не забывая своих собственных, как бы защищает. Вот и работали «рыбаки» на благо процветания своего бизнеса и семейного очага.

А сейчас тема звонка была такой. Олежику надо было отсидеться в глуши от эпидемии коронавируса, охватившего Москву и все мировое сообщество (или от раздутых понтов по этому поводу). А главное, надо было выждать время пока кенты-менты собьют гребень волны, накатившейся на оптимизаторов финансовых потоков, выводивших выручку из России в тихие офшорные гавани. Да фурию свою новую ублажить.

— Слушай, братан, Игореха, Иркутск с Москвой разделяют пять тысяч километров. А нашу дружбу не может разделить ничто. Только смерть, — кричал в телефон Олег.

— Базара нет, Олежка. Прилетай к нам, на Байкале корки помочим. Оттопыримся.

— Я с новой как бы женой приканаю. Дело такое, типа, житейское. Со своей старой супружницей Маринкой я не разводился, но отступные ей обеспечил по полной программе. Может как сыр в масле кататься всю оставшуюся жизнь. Не возбуждала она меня уже. Нужна была муза для новых свершений. Ей стала Анжела Красовская из Саратова. Вообще-то ее зовут Анькой. Но новое имя порасфуфыристей будет. Я ее на коронавирусе…, ой, блин, на конкурсе красоты «Мисс Вселенная» подцепил. Девка вроде бы простая из заурядной провинциальной семьи, жила в хрущевке, но с гонором приличным. И меня к новым вершинам подталкивает, на новые подвиги вдохновляет, — тарахтел Олег.

— Ну да, — начал запевать старую блатную песню Игореха:

Сын поварихи и лекальщика,

Я в детстве был примерным мальчиком,

Послушным сыном и отличником

Гордилась дружная семья.

Но мне, невинному тогда еще,

Попались пьющие товарищи,

На вечеринках и в компаниях

Пропала молодость моя.

Увяли розы, умчались грезы,

И над землею день угрюмый встает,

Проходят годы, но нет исхода,

И мать-старушка слезы горькие льет.

— Вот ты, Игореха, прикалываешься. А мне не до шуток. Полюбил я ее как сопливый пацан. Даже кокс (прим. наркотик — кокаин) не хочется нюхать, когда она рядом. Такая попка, такие сисечки… А какая она чувственная в постели…

Анжела мне типа: «Купи автомобиль Бентли самой последней модели, как у Папы Римского».

Я ей: «На, дорогая, катайся вволю».

Она мне вроде того что: «Хочу дачу на Рублевке».

Я ей: «Бери, радость моя, сажай лучок, редиску, укропчик на грядках. Все что хошь для тебя, моя прелесть, куплю».

Она мне: «Купи, Олеженька, мне Байкал».

Я ей несколько ящиков из Черноголовки этого тонизирующего напитка притаранил. Он покруче Колы будет. Пей, солнышко…

Она мне: «Нее-е, не напиток, а озеро Байкал хочу».

Я ей: «Поехали позырим сначала». Вот и пришвартовались к твой пристани, братан, на берегу мечты моейной крали.

От автора сказки: надо при этом отметить, что все приобретения для своей молодой зазнобы Олег оформлял на свое имя. Тут он прислушался к мудрому совету своей жены Марины. Она говорила, что в жизни всякое может произойти. Вдруг молодая коза изменит своему не очень молодому и плешивому козлу, или еще какая-нибудь напасть или причуда приключится…

Игорь продолжил смешливо напевать:

А я все дозы увеличивал,

Я пил простую и «Столичную»,

И в дни обычные, и в праздники

Вином я жизнь свою губил.

И хоть имел я представление,

Что это есть мое падение,

И на работу стал прогуливать,

И похмеляться полюбил.

Увяли розы, умчались грезы,

И над землею день угрюмый встает,

Проходят годы, но нет исхода,

И мать-старушка слезы горькие льет.

— Давай, Игорь, перейдем к разговору по существу.

— Конечно, Олег, говори, я слушаю тебя внимательно.

— Мне неудобно, но иногда я не могу справиться со своей зависимостью. Хоть плачь, хоть на стенку лезь.

— С какой такой зависимостью? Бухлом пьянящим, наркотой дурманящей или похотливостью, сладостью женской?

— Да с наркотой, будь она неладна.

— Не бзди, приедешь в Иркутск, я доктора Елену Геннадьевну Степанову подключу к твоему восстановлению. Прокапаемся инфузионно самыми современными препаратами, сделаем расслабляющие массажи и все такое прочее.

— А она кто будет? Какая квалификация?

— Не ссы. Самый высокий уровень практикующего врача — интеллектуала. Я только ей доверяю свой организм.

И вот гости сидят в коттедже за шикарным столом в поселке Листвянка на берегу священного моря — великого Байкала. Это домовладение Екатерины Рыбкиной. Игорь попал сюда на все тепленькое, умудрившись жениться на пронырливой леди старше себя по возрасту. Блин, надо же так: и в сердце, и в постель, и в кошелек, и в бизнес к даме попасть!

Игорь разливает виски в хрустальные стаканчики из испанской королевской коллекции и собирается произносить тост за дружбу. Но его обрывает супруга.

Катя подняла свой бокал и загадочно произнесла:

— Наша жизнь становится все сложнее день ото дня. Бизнес становится все тяжелее и тяжелее. Кто только не сидит у нас на хвосте. Чиновники, силовики, бандиты разных мастей. Впрочем, первые и вторые мало чем отличаются от третьих. А тут еще мировая проблема — коронавирус нарисовался. С его помощью, очевидно, хотят раскачать устои разных государств и обвалить их экономики для обеспечения смены неугодных правителей. Россия в этом вопросе кандидат под номером один. А обвалив мировую экономику, америкосы включат свой печатный долларовый станок и всем предложат финансовую помощь. Завалят деньгами своих вассалов под обязательства верности и преданности сюзерену — дядюшке Сэму.

Поначалу на них можно будет купить все что пожелаешь. Экономики подданных стран встрепенутся. А потом на волне периферийных инфляционных процессов возникнет новый кризис. В результате США победит всех без войн и излишнего кровопролития. Также под этой маркой, безотносительно к вирусной гегемонии США, государства могут решать свои локальные задачи. Например, усмирить оппозицию, уничтожить часть бизнеса, в первую очередь малого.

Вот вам и коронавирус-шмирус. В этой ситуации надо думать и что-то альтернативное и разумное предпринимать.

— Че тут предпринимать? Моему Олегу надо с наркотой подзавязать. Бабла у нас море. Дело прет в гору. Мой милый меня подарками завалил. Вот приехали, чтобы между делом на озеро Байкал посмотреть. Может купим его на забаву, — пропела молодая фотомодель, любовно поглядывая на своего гражданского супруга.

— Вы че, совсем охренели, что ли. Как Байкал можно купить? — удивился Игорь.

— А чего удивляться-то? У нас в стране все продается, — назидательно произнес Олег.

— Времена могут поменяться, — философски произносит Екатерина.

— Уважаемые господа, пора отведать байкальского омуля, а после я принесу вам жареной оленины, — проворковала Алена, подавая на стол великолепно оформленные кушанья на блюдах фарфорового сервиза времен короля Людовика Четырнадцатого.

Игорь облизнулся, глядя на гибкие линии спортивной фигуры своей очаровательной горничной. «Ах какая она симпотяшка! Просто богиня!» — подумалось ему.

— А зачем тут пятый стул стоит? Мы что, должны кушать за одним столом с прислугой? Так дело не пойдет. Холопам положено есть на кухне. Нечего им делать за хозяйским столом. Принесла Алена жратву и пусть хиляет назад, — возмущенно затарахтела Анжела.

Игорь, облизываясь, посмотрел на красавицу Анжелу. Ее пухлые губки в порыве возмущения выглядели очень сексуально, упругая грудь соблазнительно содрогалась в такт неуклюжей косноязычной речи.

А наша Алена, слегка хлопнув дверью, вышла прочь. Она больше не могла находиться в этом изысканном дворянском обществе. «Это я-то холоп?» — гневно думала профессорская дочка. — «Ну, блин, Анжела, ты у меня еще попляшешь!» Алена начала закипать, но быстро остыла. «Ненависть ни к чему в нашей жизни».

— Ой, какие мы гордые. Тоси-боси, хрен в поносе, — снова съязвила Анжела вслед уходящей Алене.

— Уважаемая госпожа Анжела. Мне бы очень хотелось напомнить вам, что в чужом монастыре… Я, как хозяйка дома, думаю, что ваша необыкновенная персона голубых кровей и ваше высокое воспитание в сочетании с высочайшей образованностью всенепременно станут украшением нашего гламурного общества. Поэтому хочу попросить вас не обращать свое драгоценное внимание на столь незначительные мелочи в организации нашего семейного быта, складывавшегося долгими годами. Вам, как представителю высшего общества, наверное, стоит больше внимания уделить изысканным блюдам сибирской кухни. Нам так хочется услышать оценку этих изысков.

Чего бы вы изволили еще откушать и испить, чтобы продолжить нашу светскую беседу, — с неумолимым лицом, полным аристократического лоска и мягкими, почти незаметными, нотками иронии произнесла Екатерина Рыбкина.

— Она че, сейчас так бухнуть предлагает? — поворачиваясь к Олегу, удивилась Анжела.

— Сиди тихо, не выеживайся, дура, — прошипел ей в ответ Олежка.

Потом в спальне после ужина Катя, поправляя свои силиконовые сиськи в ажурном бюстгальтере, продекламировала охмелевшему от спиртного Игорю:

— Тоси-боси, хрен в поносе, жратва, хиляй… Где Олег выкопал такое чудовище приятной наружности с модельными данными? По-моему, у этой понторезки на ее белокурой голове корона из коронатрипперса сияет, а в глазах мужской член с кошельком светятся…

В голосе Кати чувствовалось пренебрежение, граничащее с отвращением.

— Вы тут решайте свои проблемы сами. А мне всякие вирусы-шмирусы не нужны. Я во Франции в Куршевеле должна отдохнуть, поправить свое здоровье. А еще мне в Швейцарии по контракту необходимо сделать корректировку бедер. Там все стерильно, никакой вирус даже близко не пройдет. Все оплачено заранее. Никакие санитарные барьеры по коронавирусу мне помешать не должны, — продолжила свою речь Екатерина.

Екатерина и была для наших героев той самой «золотой рыбкой». Это Катя организовала и обеспечила функционирование лесного бизнеса, благоразумно и мудро предоставив мужу иллюзию о том, что именно он главный и в семье, и в бизнесе.

— Сдыхать в Сибири от всякой заразной фигни, цепляя от твоих вновь прибывших москальских кентов, я не намерена. Алена здесь все по бытовым вопросам разрулит и организует. Только ее не обижайте…, — завершила свой пассаж мужу Екатерина.

На самом же деле она направлялась в Санкт-Петербург на завершение сделки по продаже начинающего быть чрезмерно опасным лесного бизнеса. Да и подтяжку лица и сиськи с задницей ей делали не во Франции, а специалисты — классные пластические хирурги — из города на Неве. У всех героев свои секреты…

Короче, Санта-Барбара отдыхает. Наши интриги посложнее и покруче будут.

Назавтра новый пациент прибыл в пригород Иркутска, поселок Ново-Разводная, в частную клинику к супер-доктору Елене Геннадьевне Степановой. Диагноз Олега для нее был понятен с полуслова и с полувзгляда. Курс лечения был непростой. Нашему доктору периодически приходилось выхаживать вельможных особ с подобного рода заболеваниями из иркутского Серого дома, где восседало разного рода региональное начальство.

После медицинских процедур, по возвращении из Ново-Разводной, Олег занимался медитацией в своей спальне. Анжела же облюбовала для собственных утех хозяйственную комнату с окнами в пол, выходящими на веранду, на которой Игорь частенько дымил кальяном.

В комнате стояла огромная гладильная доска. Она-то и стала неким станком для эротической акробатики. Сначала Анжела разминалась для самой себя в легких одеждах. Но когда на веранде появлялся Игорь, она, как бы невзначай, обнажалась, делая вид, что ничего не подозревает о невольном любознательном зрителе. А Игорь, подглядывая, делал вид, что как бы ничего не замечает.

Что только не вытворяла гимнастка Анжела… Она получала при этом необыкновенный кайф. Молодой мужчина, оставшийся на время без супруги, пусть и не очень молодой, был опьянен увиденным зрелищем.

Потом во время совместной трапезы Игорь тайком мечтательно поглядывал на новый предмет своего сексуального обожания. Только иногда его вниманием могла завладеть Алена, которая приносила господам выпивку и кушанья.

Олежик был в алкогольно-наркотической завязке. Доктор Елена Геннадьевна, подчинив своей воле, взяла его в полный оздоровительно-лечебный оборот. И в этом турбулентном потоке исцеления и здравомыслия он неплохо себя чувствовал. Будучи занятым своей персоной, он мало внимания уделял своей любвеобильной гражданской супруге. А Анжела бурлила неукротимыми эротическими фантазиями.

Через неделю Олег пошел на поправку. А спустя еще небольшой промежуток времени он воспрял полностью. Доктор не могла нарадоваться результатам своего труда. Еще не очень старый организм пациента и отличная внушаемость его сознания оказали положительное воздействие на результаты оздоровления. Радовались все, и Олег тоже. Когда он звонил друзьям в Москву, то дифирамбами воспевал волшебную иркутскую целительницу с двумя высшими медицинскими образованиями и ученой степенью.

На следующее утро Алена вошла в комнату Олега. Она обычно по утрам приносила горячий кофе с шоколадом в постель любимым гостям своего работодателя и самому хозяину коттеджа. Олег на период пребывания и лечения имел свой, обособленный от всех, кабинет. Что же там увидела Алена?

Очевидно, ночью Олег решил в одиночку отпраздновать свое выздоровление. На столе стояли три бутылки виски и одна хрустальная стопочка. Почти весь напиток из них был выпит. Из опрокинутого на полу стакана на ковер стекали остатки капелек минеральной воды, которой Олежик, очевидно, утолял жажду. Под кроватью лежал использованный шприц, подкопченная снизу чайная ложка и зажигалка. Поза, в которой лежал Олег, была неестественной. На развороте глянцевого журнала с изображением райского сада четко просматривалось несколько линий с остатками порошка, наверняка, кокаина. Трубочка для приема этого зелья внутрь дыхательного аппарата страждущего хомосапиенса лежала чуть поодаль. Видимо, дури от виски и кокса ему не хватило, и бедолага в последний раз приготовил себе еще и героина.

Олег был мертв. Тело еще не успело остыть.

Поняв это, Алена заголосила: «Олег ушел. Ушел от нас навсегда. Боже мой, еще вчера он весь светился от счастья. А сегодня…» Звуки ее голоса вибрировали, разносясь по просторам коттеджа.

Анжела приготовилась к очередному утреннему наслаждению демонстрацией красоты своего гибкого тела хозяину дома Игорю. Но, услышав эту весть, начала впадать в ступор, а потом, потеряв сознание, рухнула на диванчик рядом с той самой гладильной доской.

Тем временем Алена забежала в спальню Игоря, чтобы сообщить ему об ужасном событии, случившемся под утро в его доме. Она тяжело и отрывисто дышала. Ее грудь нервно вздымалась в такт дрожащему от страха телу. Казалось, что вот-вот сердце девушки выскочит из разреза халатика, накинутого на обнаженное тело.

Вдруг Алена встала как вкопанная у постели своего работодателя и уже не смогла произнести ни слова. Она внезапно ощутила ураган искрящейся животной энергии. Нет, не ужаса, не страха, не сострадания в связи с обрушившимся горем смерти, а энергии дьявольской похоти, проявившейся так некстати.

Игорь попытался прижать Алену к себе, повалил ее на их с Екатериной супружеское ложе. Но девушка быстро вырвалась из его объятий и со всего маха влепила ему по роже увесистую звонкую пощечину. Потонувший в кобелином угаре сексуального воздержания мужчина взревел. Он хотел было погнаться за Аленой, чтобы свалить ее, растерзать. Но выскочив из дверей спальни, Игорь вдруг вспомнил об Анжеле и об их таинственном и негласном утреннем романтическом сеансе стриптиза. Ноги сами понесли его, но не на веранду к дымящемуся и благоухающему запахами востока кальяну, а в ту самую комнату, где должна уже быть его очаровательная стриптизерша.

Да, она здесь. Она обнажена. Она лежит на диване. Но почему-то у нее закрыты глаза. Дыхание девушки нервное, но размеренное, как в тревожном сне, а на лице какая-то скорбная улыбка-гримаса.

— Ну, сейчас мне ничто не может помешать овладеть ею. Я наконец-то пресеку ее эротический кураж и издевательство над моей ранимой мужской психикой. Мои яйца теперь не будут чугунеть от нереализованных грез о близости с прежде недоступной мне обнаженной красоткой. Сейчас, сейчас… — закипал молодой мужчина.

Игореха нервно срывал с себя пижаму, майку… Потом он набросился на обнаженное тело девушки, как изголодавшийся дикий зверь на свою поверженную добычу. Его дрожащие ладони стали, пробегая, шарить по чарующим изгибам стройной девичьей фигуры. Его слюнявые губы впились в трепетные сосцы вздымающихся при участившемся дыхании, волнующих холмов женских прелестей.

— Ой, это какие-то небритые мужицкие щеки нервно трутся о мои наливные, как спелые яблочки, груди. Это не мой любимый ёжик Олеженька. Он ласковый, а этот… — начала судорожно ощущать реальность, приходя в сознание, наша героиня. — Своего Ёжика я терпела. За ним же стояли большие денежки. А я их очень люблю, а раз они были неразделимы, и его тоже. А сейчас… Что сейчас происходит? Где я? Что со мной?

Анжела покрылась гусиной кожей, она начала нервозно дрожать. В ее сознании пронесся незабываемый ужас из прошлого, когда ее, юную девчонку, насильственно лишили невинности прямо за танцплощадкой в парке культуры родного города Саратова. Она на всю жизнь запомнила сначала злобные, а потом разомлевшие от удовлетворения похоти прыщавые рожи пацанов — своих насильников.

— Анжелика моя, красавица моя, — рычал воспаленным хриплым голосом Игореха.

Анжела поплыла. Расползающаяся по всему телу нега затмила ее сознание. По школьной программе наша героиня изучала не только тургеневскую «Му-Му», но ее познанию был открыт когда-то запретный Ги де Мопассан, которым они тайно зачитывались с одноклассницами. Девушка вспомнила какой-то его рассказ, где жена утешилась, отдаваясь любовнику у гроба своего супруга.

Анжелу затрясло от осознания, что какая-то француженка тогда утолила свою скорбь внезапной огненной страстью. Какая-то перекличка эпох… В проявлениях любовной страсти и распутства с годами почти ничего не изменилось… Теперь она, Анжела, испытывает те же порочные чувства, которые сверкали на смертном одре бесовским блеском более ста пятидесяти лет назад. «Значит, такие чувства бессмертны», — торжествовала Анжела. А еще ей подумалось, что эти чудесные всплески эроса могут стать волшебным прологом ее будущей счастливой жизни: «Игореха-то может бросить свою старую кошелку. У меня-то все женские формы естественные. Они пышут молодостью и здоровьем. Я ему могу подарить столько радости. Не то что эта бабенция, которая только и умеет умничать при разговорах. А я, я красавица», — начала судорожно думать расчетливая и циничная Анжела. А-а-а-а…

Напряжение достигло апогея. Атмосфера вокруг была наэлектризована. Вот уже выпирающий кожаный нож Игоря, обнаружив вожделенные тайные ножны, начал было в них чувственно погружаться, как двери комнаты внезапно открылись, и послышались крайне неуместные в данной, почти поэтической, ситуации зловещие шаги. К ним в комнату нежданно-негаданно и не вовремя зашла злосчастная горничная Алена. Ей была нужна гладильная доска. Надо было погладить одежду Олега, чтобы работники морга могли переодеть усопшего в чистое. А тут такое творится.

От перепугу Игорь соскочил с Анжелы, как горный козел, стремительно слетел с крутой вершины, спасаясь от смертельной опасности. Опасность-то для Игорехи была реальной. Его супруга полностью доверяла горничной. Алена могла заложить похотливого кобеля, и ей бы точно поверили. Тогда трудно себе представить, чем мог обернуться для Игоря гнев Кати. Она могла, как всемогущая императрица Екатерина Вторая, изгнать и лишить своего распутного мужа всего: бизнеса, денег, положения в обществе. А в добавок и здоровья — рука-то у Кати была железная. А если в нее еще вложить скалку или сковороду…

Игорь понуро сидел голышом на прикроватном коврике, стыдливо прикрывая ладонями то, что еще недавно можно было бы без преувеличения назвать мужской гордостью.

— Ну что, господа хорошие, каяться будем или перед холопами высоковельможным гражданам извиняться не пристало? — сердито произнесла Алена.

Анжела была подавлена. Ее яркий сексуальный полет, почти достигший вершины сладострастия, был прерван. Она начала было чувствовать себя удачливым аквалангистом, который погрузился в пучину эротического кайфа, и вдруг, внезапно, у него отобрали дыхательный кислородный шланг. Ныряльщица начала, задыхаясь, биться в почти генерализованных судорогах.

«Я же могла получить не только сексуальное удовлетворение, но и заложить основу своей будущей семьи с новым партнером — Игорем. Я же могла остаться жить на Байкале, который мне хотел купить Олег, мой упокоившийся гражданский муж. А тут такой облом», — сокрушалась Анжела, судорожно дыша, сердце ее готово было разорваться на части.

А Алена решила морально добить эту несостоявшуюся столбовую дворянку. Она понимала, что московская супруга Олега выпрет Анжелу на улицу, лишив всех благ, которые ей устроил похотливый любовник, блудливый муж. Из дворянки Анжеле, видимо, снова придется преобразиться в простую дворняжку.

С этими мыслями Алена подошла к дивану, на котором только что закипали страсти. Она величественно посмотрела сверху вниз на своих поверженных оппонентов. Потом, сбросила с себя халатик. Девушка осталась во всей красе своей безупречной спортивной фигуры, представ перед ошалелыми партнерами обнаженной.

Оцепенение и страх в глазах Игоря стали сменяться лучиками робкой надежды. Мужская гордость внизу живота начала снова заявлять о себе растущими амбициями. А на лице Анжелы гримаса безнадеги и ужаса начала меняться на какие-то еще непонятные эмоции. «Что же будет дальше? Что же будет, чем это все закончится?» — судорожно думала, приходя в себя, молодая женщина.

Алена величаво пальчиком поманила к себе обескураженного Игоря. Несостоявшийся герой-любовник выпрямился и робко протянул руки, стремясь как бы приобнять Алену. Но девушка остановила его порыв. Она взяла в левую руку его окаянный отросток, и как за ручку от двери, потянула Игоря за собой, прочь из этой греховной комнаты.

Анжела осталась одна.

А Игореха по-рабски послушно шел в неизвестность, как собачка на поводке, семеня ногами. Он уже, хоть и робко, но мечтательно предвкушал бурный секс с неприступной ранее красавицей Аленой. В его голове уже кружились шальные мысли и образы из «Камасутры» с ее замысловатыми позами и позициями.

Вот они уже в супружеской спальне…

Резкий пинок в пах, следом короткий удар в опускающуюся голову по челюсти… И скрюченная от боли фигура несостоявшегося Казановы с громким шумом повалилась на пол… Игорь Чижик лежал униженный и поверженный. Его самолюбие было растоптано.

Специалисты медики из скорой помощи, недолго думая, зафиксировали в своем журнале еще один смертельный случай от коронавируса о приезжем москвиче Олеге Жмурове. Ну от чего еще, ясен пень, от коронавируса, естественно.

А сказочнику уже ничего другого не оставалось, как сделать пометку об еще одном случае, когда очередная баба вновь осталась у того самого разбитого корыта.

Ничего в жизни не меняется. Дело Пушкина живет и продолжается.

В памяти всплыли строки классика:

«Что мне делать с проклятою бабой?

Уж не хочет быть она царицей,

Хочет быть владычицей морскою;

Чтобы жить ей в Окияне-море,

Чтобы ты сама ей служила

И была бы у ней на посылках».

Ничего не сказала рыбка,

Лишь хвостом по воде плеснула

И ушла в глубокое море.

Долго у моря ждал он ответа,

Не дождался, к старухе воротился

— Глядь: опять перед ним землянка;

На пороге сидит его старуха,

А пред нею разбитое корыто.

Поучительно и очень печально завершилась сказка Пушкина, но в ней обошлось без смертельных жертв. Понятное дело — тогда не было пандемии коронавируса…

А вот в нашей сказке московский мужик предприниматель ласты завернул, зажмурился. Времена другие, запросы другие, да и потребности тоже, однако…

Из-за двери спальни, в которой находилась Анжела, послышался протяжный вой. Звук был душераздирающим, жутким, как у забытого всеми членами стаи, брошенного помирать волка, как в последний раз, тоскливо воющего на угрюмую одинокую Луну.

— Во как стгадает дивчина, — сочувственно прокартавил седовласый фельдшер скорой помощи Гриша Финдельбаум. — Любовь, ах, какая кгасивая сильная любовь, мне самому очень газгыдаться захотелось, — его выцветшие от возраста глаза увлажнились.

— Да уж, любовь… — грустно произнесла Алена Зорькина, провожая каталку с телом упокоившегося Олега Жмурова для погрузки в карету скорой помощи. — Отмаялся бизнесмен, отмаялся… А его фурия… Бедная девчонка, несчастная, снова бесхозная и по-настоящему бедная. У нее и на обратную дорогу до Москвы… а потом до Саратова, наверное, денег нет, — подумала Алена, и ей даже стало немного жаль незадачливую Анжелу Красовскую, несостоявшуюся столбовую дворянку и владычицу славного моря, священного Байкала.

Вот и сказке конец

Облако паро-дымового тумана от мангала начало рассеиваться, показалось лицо моего друга. Глаза Леопольда блестели. Потом послышался голос.

— Обалдеть, какая тема, — прозвучало сквозь туман. — Продажность, похотливый мужик типа проститут, девушка, торгующая собой, неудачная продажа Байкала… И такая яркая и гордая Алена, девушка, которой можно гордиться. Ты, Серега, всех прототипов-прообразов истории знал лично? Или это все плоды твоей бурной фантазии?

— Конечно, всех знал лично. Ты же сам в начале нашей беседы упоминал доктора Елену Геннадьевну Степанову. Какие могут быть сомнения, Леопольд, ты чего?

— Сомнения-то есть, но немного в другом ключе. В этом рассказе проскальзывает политика. А эротические рассказы, на мой взгляд, должны быть исключительно о любви. Наверное, всем уже надоело осознавать, как государство непристойно имеет свой народ. Но время идет, меняются эпохи, жизненные устои. Одних лидеров сменяют другие. Кого-то сегодня возносили, а завтра его могут втоптать в грязь. Кого-то, наоборот, могут воскресить из забвения, очистить от хулы и снова возвести на пьедестал. Не хочу об этом. Давай говорить о любви. О любви мужчины к женщине. Это святое, это вечное, это интересно всем и всегда. На этом основана наша жизнь.

— Согласен с тобою, Леопольд, полностью. Пусть этот рассказ будет первым и последним в этой книге, где упоминается о политических проблемах. Давай отдохнем с тобой в неге сладкой туманности любви. Согласен, что такая энергия и является залогом продолжения жизни. Разреши, я продолжу свое повествование. Ниже приведу историю про художника. Может узнаешь места, где разворачивались события, и кого-нибудь из ее персонажей…

Олеся и Леопольд

Любовь иркутского художника

Мутное время перестройки опускалось густым туманом на когда-то самую сильную социалистическую страну. Шли девяностые годы двадцатого столетия. Потрескивали сучья в таежном костре. Он, как одинокий маяк посреди океана, отбрасывал световые блики в кромешную темноту, указывая путь к человеческому логову в лесной глуши. Языки пламени плясали свой танец с бубнами. Только бубны уже все обгорели, а пепел от них унесло выше сосновых вершин и развеяло по всему околотку еще никем не тронутой тайги. Вернее, она была слегка тронута людьми. Летнаб (летчик-наблюдатель) пожарной авиации по охране лесов Толик Семенов по блату забросил корешей в почти непроходимую тайгу. Видишь ли, они устали от мирской суеты. Стресс им снять надо необычным образом, понимашь. Вот и залетели в таежную глушь к истокам реки Лены. Ох, если бы Серегина жена Лена увидела эту сцену, она бы дала просраться всем этим отшельникам, валяющимся в дымину пьяными в палатке. Ух, блин, по их хрустальному и ранимому самолюбию проехал бы отрезвляющий бульдозер здравого смысла. Но цивилизация была далеко. Мужики, громко посапывая, смачно храпели, а Леопольд сидел один. Ему взгрустнулось. Мохнатые крылья трогательных воспоминаний накрыли сознание уже немолодого самобытного художника, возвращая его в далекие годы молодости и беспечности. Перед ним открылось полотно его жизни, пожалуй, самая милая, самая дорогая и трогательная картина.

Вот Леопольд сидит в своей художественной мастерской, что в подвале кинотеатра «Пионер» на улице Карла Маркса в Иркутске. Он весь поглощен работой. Предстояла премьера фильма «Виннету — вождь апачей», и надо было своевременно сделать рекламный плакат. Работа близилась к концу, но вдруг нечаянно опрокинулась банка краски. Она залила пятном мужественное лицо главного героя Пьера Бриса.

— Ну блин, — начал чертыхаться Леопольд, — опять непруха сегодня.

В этот момент дверь каморки приотворилась. Ее холостяцкий бедлам осветило милое личико девчонки. Леопольду некуда было идти после рабочего дня. Никто его не ждал. Жилья в Иркутске не имел, вот и работал как папа Карло, тут же и жил. За порядком в каморке он сильно не следил. Рабочий хаос сопровождал Леопольда всю жизнь.

— Девушка, вы ко мне? — начал игривым тоном шутить Леопольд. — Будете позировать для бессмертного произведения? Я вижу ваше обнаженное тело в свете увядающих закатных лучей солнца. Вы ярче всех тициановских героинь. Рембрандт отдыхает. Ой, как я вас изображу!

Солнечный луч скользнул по летнему платьишку девушки. Она стояла, робко и завороженно глядя на иркутского живописца, с творчеством которого еще не успела познакомиться мировая общественность.

— Что вы такое говорите? Если мой папа узнает, он просто убьет меня, да и вас заодно, — тихо произнесла Олеся.

— Фу, какая дикость. При таком раскладе мир не увидел бы «Данаю» Рембрандта, «Купальщиц» Гюстава Курбе, «Перед баней» Пьера Огюста Ренуара, «Олимпию» Эдуарда Мане. Проходите, пожалуйста. Меня зовут Леопольд, — весело улыбаясь, сказал художник.

— Меня зовут Олеся, — звонко засмеялась девчонка. — Как красиво и увлекательно вы говорите, — включилась в разговор очаровательная Олеся.

Уже через минуту они пили чай и громко смеялись. Леопольд рассказывал Олесе, как он по причине отсутствия жилья ночевал в огромном шкафу художественной академии в Ленинграде, когда учился в реставрационном художественном училище. Как стоял на стреме и чуть не попал в банду профессиональных ленинградских воров. Он говорил о своих трудностях и тяготах тепло и весело, с присущим ему природным чувством юмора. Олеся была просто заколдована этим уже взрослым парнем. Леопольду было 25 лет, а Олесе только что исполнилось 19.

Вот уже в ход пошло вино «Ркацители». Его терпкий вкус с легким алкогольным дурманом растопил защитную реакцию девушки, и вот она, уже обнаженная, сидит посреди каморки художника. Она доверилась Леопольду. Солнечный луч угасающего заката пробегал по упругой девичьей груди, касался губ, отражался в озере ее голубых глаз. Казалось, что среди разбросанных тут и там планшетов, деревянных заготовок для рекламных щитов, обрывков холста, из-под земли начал бить родник. Родник чистой, как слеза, студеной воды. Тайный источник, манящий своей свежестью и непорочностью.

Наш Рембрандт сидел обалдевший и завороженный. Он не мог оторвать взгляд от красавицы. Он не мог начать писать картину. Когда он вставал, чтобы размять свое тело от перенапряжения, попереминаться с ноги на ногу, Олеся испуганно вскрикивала, закрывала обнаженную грудь ладонями. Картина так и не получилась, но он сблизился с Олесей, как может сблизиться молодой мужчина с молоденькой девушкой. Сблизился и уже не отпускал никогда. Спустя немного времени они лежали в своей импровизированной постели.

— Милая, — нежно обратился Леопольд к своей избраннице, — а не завести ли нам ребеночка? Я очень хочу, чтобы ты подарила мне наследника или красавицу дочку.

— У меня уже два месяца задержка, дорогой. Я не знала, как сказать тебе об этом, — заговорила Олеся, нежно целуя своего Рембрандта, Ван Гога, Тициана, он ей был дороже всех этих названных гигантов кисти и холста.

Это был ее Леопольд, так и не нарисовавший бессмертный портрет своей любимой.

Отец Олеси Георгий Павлович вопреки ожиданиям убивать дочку и зятя не стал. Он с любовью посматривал, как нежно и трепетно Леопольд обнимает за талию стройную фигурку Олеси. Он, как мужик, понимал своего зятя и радовался за дочку.

Потом молодую семью охватили приятные заботы: на свет появилось два сына, два наследника — Василий и Илья.

А портрет жены, наверное, еще предстоит написать.

Старый козел

В палатке что-то зашевелилось, видать, сработали «гидравлические будильники». Один за другим из удушья алкогольного тумана и сизого перегара выползают двое: Серега и Михалыч. Зевающий Леопольд передает свой пост кострового Сергею и уползает в палатку, чтобы во сне вернуться в свои грезы по ушедшей молодости, если повезет, конечно, сразу отрубиться и провалиться в сказочный мир сновидений. Вот пусть Серега теперь и ведет дальнейший рассказ о наших приключениях в предгорьях саянских отрогов, где красота природы просто завораживает, располагая к открытым, честным и откровенным разговорам.

— Ничего не поделаешь, раз высунулся, буду вести рассказ о наших приключениях и воспоминаниях, — улыбнулся Серега.

Серега продолжил:

— Сидим у костра. Михалыч палкой начинает разгребать угли. Вдруг — пых! Просмоленный сук выстреливает, ударяясь о тлеющие угольки, подпрыгивает. От удара или ударной волны во все стороны разлетаются огоньки. Я суетливо стряхиваю их со своей штормовки. Смотрю на Михалыча, а он пляшет, как будто ему скипидаром смазали одно место. Прыгает, верещит, потом падает на траву и начинает перекатываться с боку на бок. Я не понимал, что происходит. Как помочь Михалычу?

Потом все внезапно, как и началось, резко успокоилось.

Оказалось, это один тлеющий уголек залетел Михалычу за шиворот и жег его, пока не догорел совсем. Михалыч потряс своей телогрейкой, как трясут собаки своей шкурой, вылезая из реки, присел и начал свой рассказ.

— Понимаешь, Серега, мы с тобой почти ровесники, нам уже за пятьдесят, есть и мудрость, вроде бы, и жизненный опыт. Но случается порой такое, что сердце плачет и его раздирает на части. Послушай меня.

Недавно ко мне в душу так же внезапно, залетела огненная молния, а потом растворилась, погасла и исчезла, оставив незаживающие ожоги да ноющую боль в моем сердце. Было это в прошлом году. Меня как главврача санатория командировали в город Сыктывкар для участия в конференции врачей. Со мной поехала девчонка-практикантка, ей предстояло выступление на секции молодых специалистов. Облздравотдел командировал нас.

Сначала мы на поезде добрались до нашего северного города Братска, там пересели на самолет. Потом опять поезд, автобус — приехали за полночь. Устали как собаки. С размещением в гостинице были накладки.

Дежурная до утра поселила нас в одноместный номер. Мы и этому были рады. Скинув куртки, не раздеваясь, мы улеглись на узенькую кровать и провалились в крепкий сон. Просыпаюсь под утро. Наташа, так звали девушку, прижалась спиной к стене. Ее белокурые локоны расплескалась на моей груди. Одна рука обнимала меня. Девчонка посапывала во сне и периодически вздрагивала. Я попытался отодвинуться, чтобы освободить немного места на кровати. Но она во сне, инстинктивно, прижималась ко мне. Я пытаюсь немного развернуть Наташу, чтобы ее сон продолжился лежа на спине. Она прижимает мою ладонь к своей груди.

Боже, я такой груди еще ни разу не встречал и не ощущал. Она просто рвалась наружу из-под ее кофточки. Сквозь этот упругий бугорок я начал слышать, как бьется сердце девушки.

А она во сне, видимо, боясь остаться одна, бессознательно, прижимает и прижимает меня к себе. Ее губы начинают шептать: «Я боюсь, я боюсь, не бросай меня, мне страшно».

Я лежу, весь зачарованный, молча. Я боюсь шевельнуться, чтобы не разбудить это божественное создание.

Первые лучи восходящего солнца заглянули в окно нашего гостиничного номера. Сумерки понемногу начали таять, уступая свои владения морозному утру.

Потом… я проваливаюсь и тону, как в омуте, в поцелуях этой красавицы. Я никогда раньше не обращал на нее внимания на работе. И когда всем коллективом ехали в автобусе с работы, она тоже не притягивала моего взора.

А сейчас… Ее поцелуи все ниже и ниже. Я не заметил, как на нас не осталось никакой одежды. Наверное, во время «рукотворного» ночного землетрясения, стены этой гостиницы ходили ходуном. А причиной этого «природного» явления были мы с Наташей.

Закончилось все так же внезапно, как и началось. После длинной паузы послышалось: «Михалыч, прости меня. Это какое-то наваждение. Сейчас мне стыдно перед самой собой. Я никогда не позволяла себе быть такой раскрепощенной даже со своими парнями». «И много их у тебя было?» — ласково спрашиваю я. «Нет, вы третий», — задумчиво со слезами на глазах произносит Наташа. Я успокаиваю девушку, говорю какие-то банальности. А она сидит и молча плачет. На регистрацию семинара мы опоздали. Когда спускались по лестнице, гостиничные горничные и администратор с нескрываемым интересом рассматривали нас, шушукались. Конференция закончилась, все участники начали разъезжаться. Меня оставили на совещание с заместителем министра здравоохранения.

Наташа уехала, я даже не успел с ней попрощаться.

Приехав домой, я с удивлением узнал, что она без объяснения причин написала заявление об увольнении и отбыла в неизвестном направлении…

Михалыч говорил, а из глаз его текли слезы.

— Успокойся ты, старый козел, — ласково обнимая друга, сказал Серега. Что тут можно сказать еще?

История Светланы

Постепенно из палатки к бархатному теплу костра выползли из своей берлоги-палатки все остальные добровольные отшельники. Костер, как миниатюрный термоядерный реактор, высвобождал из хвороста тепловую энергию солнца. Она была законсервирована в древесной структуре поленьев. Они когда-то были деревьями и тянулись к свету, согреваясь в лучах нашего светила и впитывая его энергию. А сейчас поленья сами отдавали это тепло людям.

Костер монотонно потрескивал. В наш с Михалычем разговор вклинился Федотыч. Он врач редкой квалификации, что-то вроде психоаналитика и сексопатолога в одном флаконе. Лечит расстройства типа нимфомании и какие-то другие. По-простому, это когда баба хочет всегда и со всеми без разбора. А он нам научно пояснил, что нимфомания — это чрезмерное половое влечение у женщин, вид гиперсексуальности. При этом характерна постоянная сексуальная неудовлетворенность и эротическое фантазирование, непрекращающиеся поиски новых партнеров и, вследствие расторможения сексуального поведения, случайные половые связи.

Он открыл нашему вниманию исповедь своей пациентки Светланы. О том, как мерзкий «джентльмен» Ашот Абрамович направил молоденькую девчушку в сексуальный фарватер путешествия по жизни. А тщедушный ботаник Аркадий Васильевич подхватил этот хрупкий кораблик и сам же разбился о рифы жизненных будней и сексуальных бурь молодой нимфетки.

А волны и стонут, и плачут…

— Мама, а что такое аборт? — спросила третьеклассница Света у своей заботливой и внимательной мамы.

Мама сначала испугалась, потом растерялась. Затем, взяв себя в руки, рассказала дочери в мельчайших подробностях о половых отношениях мужчины и женщины, о нежелательной беременности и ее прерывании. Дочь слушала внимательно. Глаза ее светились детским любопытством.

— Ничего себе, как все сложно-то, мама, — с недоумением воскликнула Света, когда мама закончила свое повествование.

— А где, Светик, ты услышала это слово? — поинтересовалась мама.

— Да мы сегодня на уроке пения разучивали песню «Прощайте, скалистые горы»: А волны и стонут, и плачут, и бьются аборт корабля, растаял в далеком тумане Рыбачий, родимая наша земля», — пропела Света.

Маму покоробило.

— Не аборт, а о борт корабля. Надо правильно петь, Света, — сказала обескураженная мама.

Но дочь уже была вооружена сокровенными знаниями.

Когда в институте к ней клеились пацаны, в ее ушах звучала мелодия вышеназванной песни и дальше простых поцелуев дело не заходило.

Но однажды на третьем курсе на их историческом факультете проводился медицинский осмотр. Света оказалась одной из немногочисленных девственниц на студенческом потоке. Подруги начали ее обидно дразнить. Типа «отстой, сельпо, жизни не видала».

Света решила исправить этот, как ей казалось, недостаток. Не нашлось такого человека, который бы объяснил девчонке природные вековые ценности целомудрия. Мама с прошлого раза на сексуальные темы с дочкой не разговаривала — замкнулась после того конфуза.

И вот избранник Светы, предназначавшийся по ее воле в ремонтники девичьей проблемы, вернее в ее устранители, твердым шагом ведет зеленоглазую брюнетку в съемную квартиру. Ашот Абрамович — настоящий многоопытный сибиряк с примесью множества горячих кровей. Он, как штурман, должен проводить девушку в ее «светлое» будущее. В сумке у него дорогой армянский коньяк и шоколадка.

Светлана, как и все другие девушки, перед встречей с трепетно ожидаемой близостью была переполнена романтическими фантазиями. Она представляла, как ее мужчина будет читать стихи, восхищаться ее красотой. Она начинала ощущать легкие, нежные и волнующие прикосновения. Ей слышался бархатный баритон, с придыханием клянущийся в вечной любви. Ее обволакивали еще неизведанные сладострастные облака любви. Все ее женское естество начинало ликовать в ожидании восторга взрослых отношений. Однако, прелюдия была недолгой. Ашот Абрамович раздел Свету и начал доставать из ширинки свой инструмент. Света с перепугу бросилась в ванную комнату и закрыла за собой дверь на защелку.

— Зачэм позвала? Ты что творишь? — гневно кричал горячий «гинеколог».

Когда дверь отворилась, ремонтник-освободитель нагнул Свету и со всего маха всадил ей кожаный кинжал — свой волшебный инструмент. Промахнулся специалист и попал чуть выше цели туда, где девственной плевы не было предусмотрено природой. От острой проникающей боли Света чуть не потеряла сознание. Затем вдруг ее как бы ударила молния. По телу побежали электрические разряды. Начались легкие судороги. Светка погрузилась в мощный струйный оргазм. Она то улетала в космос, то возвращалась на землю. Сфинктер ее судорожно сжимался и разжимался. Веселый инструмент Ашота Абрамовича как будто бы сжимали и разжимали бегающие пальцы девичьей руки внутри своего тела. Он закричал, как тигр в начале погони за антилопой. Жаркое семя оросило лоно Светланы. Напор добровольца стал ослабевать. Но сжимающие и разжимающие движения внутренних мышц девчонки заставляли его много раз продолжать возвратно-поступательные движения. Потом почти без сознания они лежали в постели.

Когда силы начали возвращаться, Ашот Абрамович, как настоящий джентльмен, поцеловал Светкину руку, извинился, что с первого раза не все получилось по намеченному плану. Пообещал прийти еще. Забрав недопитый коньяк и, галантно раскланявшись, ушел. Света лежала, чувствуя себя опустошенной и униженной. Размер инструмента освободителя от девственности, к счастью, не был угрожающим. Больших проблем ей не доставил. Горело внизу живота и сзади, ноги не сдвигались. Но Светка вдруг начала ощущать себя счастливой. Она-то теперь покруче всех ее подруг, которые еще недавно насмехались над ней. Они со своими однокурсниками еще ни разу не достигали оргазма. А она…

По окончании института она пойдет работать в архив. А там будет Аркадий Васильевич. Такой долговязый ботаник в очках с толстенными стеклами. Ах, какой у него будет инструмент! Скрипка, нет, нет… виолончель. Музыка любви заполнит сердце девчонки, но все это будет потом.

Мелодия любви

Уже не очень молодой архивист Аркадий Васильевич был всегда ухоженным и опрятным. Он был на хорошем счету. Работу знал досконально. Нареканий от посетителей и клиентов архива не имел. На работу к нему нередко залетали почирикать красивые пташки. Особенно частым гостем была Вика — длинноногая синеглазая блондинка. Она сверлила Аркадия влюбленным взглядом. Иногда они надолго уходили в хранилище документов. Возвращались уставшими и растрепанными. Видимо, все никак не могли найти необходимые материалы.

Однажды Света рылась на самых дальних стеллажах. Стоя на стремянке, она ворошила еще не разобранные подборки старинных газет. Трусики она не надевала принципиально. Хотела привлечь внимание архивиста. Случай подвернулся…

— Аркадий Васильевич, можно вас попросить подержать лестницу, она качается, и я боюсь упасть, — загадочным голосом произнесла Светлана.

Аркадий не спеша подошел к стеллажам. Сначала он издалека любовался открытыми для обзора прелестями Светланы. Потом подошел поближе и взялся за холодный металлический каркас лестницы-стремянки. Зрелище, представшее перед его взором, мало соотносилось с содержанием архива. Представленный на обозрение документ был не стар и даже очень привлекателен. Очки архивиста начали запотевать. Светлана видела растерянность своего начальника и как бы невзначай покручивала своей аппетитной попой, играя мышцами ягодиц. У Аркадия Васильевича поехала крыша. Он говорил что-то, путаясь и заикаясь. Светка щебетала сверху. Они даже забыли про камеры видеонаблюдения, которые недавно были установлены в архиве. Бедные охранники, за что им такое испытание?

Вдоволь насладившись своим превосходством над ботаником, Светлана, взяв с собой какие-то документы, начала спускаться вниз.

— Светлана Ивановна, по-моему, вы забыли взять подшивку за 1897 год, — начал бормотать Аркадий Васильевич.

— Нет, что вы. Вот она со мной, — с предпоследней ступеньки ответила знойная девушка. — Правда, она свежее — с 1989 года.

Светлана распахнула свой халатик, надетый на обнаженное тело. Ботаник обомлел. Ее великолепная грудь оказалась совсем рядом с его носом. Он стал жадно целовать ее сосочки. Лицо его вспотело. Светке и самой стало жарко. Она скинула халат и стала судорожно расстегивать одежду Аркадия Васильевича…

Ах, какой удивительной была его виолончель!.. Она играла то медленно, то ускоряя темп своих божественных мелодий. Звуки взлетали в поднебесье и падали вниз. Потом она, делая паузы, снова излучала потоки музыки. Архивист был в ее жизни третьим сексуальным партнером. Светка имела первый опыт с Ашотом Абрамовичем. Второй опыт сексуального общения состоялся с соседом Петром Клименчуком, но его инструмент был слишком слаб… А тут небесное наслаждение…

По желанию Светланы виолончель превращалась во флейту. Светлана перебирала пальчиками по стволу этой великолепной кожаной дуды. Ее губы и язык бегали по мундштуку, ласкали волшебный инструмент. От этих сказочных манипуляций комнату заполняли мелодичные и чарующие звуки горного ручейка, пробивающегося сквозь валуны камнепада. Под эту сладострастную мелодию ботаник чувственно стонал и всхлипывал. Светлана опять ощутила всю свою власть, теперь уже не только над сознанием, но и над телом своего начальника.

Потом флейта по желанию Светки превращалась в своеобразный ершик трубочиста для дымохода. Аркадий Васильевич им ловко управлялся. Его инструмент виртуозно погружался в лоно девушки и выныривал вновь из пламенного вулкана, который когда-то открыл для нее первый партнер — Ашот Абрамович. От нетрадиционного проникновения Светлана сквозь боль ощущала какое-то загадочно яркое и всепоглощающее чувство восторга.

— Кончай туда, туда, мой милый, там, там… ой, от этого не забеременеешь, — дрожащим голосом шептала Светлана.

Прозвучал последний аккорд, и мелодия прервалась…

А там, в будке охранников, напряжение в электрической сети подскочило выше 220 вольт, мониторы начали моргать, и бедные старички так и не смогли досмотреть этот завораживающий фильм.

Потом шли унылые будни. Календарь переворачивал листы. Аркадий Васильевич перестал кокетничать с Викой. Глаза этой красавицы постепенно из сине-безоблачных становились лилово-грустными. Светка уже начала ощущать свое превосходство и над Викой. Но тяга к познанию нового в ней неугомонно росла, она познавала все новые и новые инструменты утром, в обед и после работы. Ее плотское удовлетворение реализовывалось в любую минуту по ее, Светкиному, желанию. При отсутствии подходящего музыканта с Аркадием Васильевичем она всегда могла по-быстрому замутить на работе.

Она еще не понимала тогда, что гиперсексуальность может растаять так же внезапно, как и пришла. А что останется? Останется опустошенность и приобретенные недуги. Хвори души и тела. Выходить замуж за него Аркадий Васильевич Светлану не звал, а ей уже пора. Архивист всей душой полюбил эту неугомонную девушку, он каждый день ждал интимной близости со Светой. Все другие женщины перестали для него существовать. А ее это уже раздражало. Аркадий страдал и мучился, а Светке не было до этого дела. Быстрый перепих, хотя и яркий, на работе уже не приносил ей удовлетворения, сексуальная гиперактивность начала покидать ее мысли и тело.

— Никакой тебе романтики, — заявляла Светлана.

Но по старой привычке иногда припадала к уже знакомому и ставшему родным инструменту. Конечно, ботаник может наизусть проникновенно читать стихи, но нахрен они нужны. От них денег-то не прибавится.

Однажды в архив пришла Вика. Аркадия вызвали в контору к начальству, Светлана одна осталась на хозяйстве. Вика это знала, она специально пришла, чтобы поговорить со Светланой. Вике хотелось, чтобы Светлана отвязалась от ее Аркадия. Но разговор у них не получался. Разными интересами руководствовались девушки. Отказываться от Аркадия Васильевича Светлана не собиралась и порадовать Вику этим не могла. Она также не могла себе представить, что на ее виолончели вдруг будет играть другая музыкантша. Архивист был для нее как бы дежурным сексуальным партнером и начальником на работе одновременно, что было удобно во всех отношениях. Вика же хотела выйти замуж за архивиста, но его голова, даже обе, верхняя и нижняя, были захвачены Светкой. Вика понимала, что это временное явление и оно пройдет. Но ей хотелось, чтобы это случилось быстрее. Годы-то уходят, молодость не вечна.

Бесстрашный ботаник

Похрустывали угасающие огоньки костра. Ночь уже охватила своими леденящими объятиями прибайкальский лес и нашу поляну. Казалось, что обалдевшая тишина жадно вслушивалась в наш разговор и никак не могла понять кипящих страстей и, по существу, горького одиночества героев прозвучавших откровений.

И вот она, тишина, ставит свой диагноз человеческим отношениям — разрушители.

Резким порывом ветра верхние ветки вековых сосен обрывает, закручивает и обрушивает на нашу поляну. Все пространство вокруг нас становится в одно мгновение непроходимым буреломом. «Да, наломали мы дров», — подумал я.

— Одумайтесь, человеки, — кричит ветер.

— Давайте жить дружно, — вспоминаю я незамысловатые, но такие драгоценные слова мультяшного героя кота Леопольда.

А наш художник Леопольд подвел итог разговора.

— Не, делать иллюстрации к этим рассказам я не смогу. Слишком откровенные они для меня.

Ветер прекратился. На небе мерцали звезды. Они как бы подмигивали сидящим у погасшего костра мужикам, зовя их к познанию вселенских тайн. Но загадки Вселенной мало волновали собеседников. Они погрузились в земную грусть. Мужчины пытались осмыслить услышанную информацию. Все долго молчали. Вдруг клубящуюся седыми кружевами дыма тишину разрезал хрипловатый голос Федотыча.

— Хотите, я вам расскажу, чем закончилась история Светланы и Аркадия Васильевича?

Все одобрительно молчали, и доктор начал грустное повествование. Федотыч продолжил свой рассказ.

— Я не хочу ранить ваше благопристойное видение мира и врываться в него со словесной порнографией. Но я расскажу все, как оно было в действительности. Конечно же, со слов моей пациентки Светланы.

Итак, фестивальные приключения когда-то заканчиваются, и наступает развязка. Настигла она и Светлану. Светка банально забеременела. От кого — твердого ответа у нее не было. Поэтому решила Света попытать счастье, прощупать отношение к ее деликатному положению у членов своего музыкального оркестра. А это отношение и у виртуозов, и у начинающих скрипачей было однозначно отрицательным.

В любовной симфонии прозвучал грубый финал. Последняя мужская ария звучала прозаично, все музыканты были солидарны: «Когда ты вступала в половую связь, должна была думать немного головой, а не промежностью, в части предохранения и безопасности. Решай свои проблемы сама. А у нас на подходе много молодых и еще не обученных скрипачек и флейтисток. Так что катись куда подальше».

Другого ответа, в принципе, Светлана и не ожидала. Мужчины отнеслись к ней так же, как к ним относилась ранее она.

Аркадий Васильевич уже давно чувствовал, что его музыкальный инструмент используется в составе ансамбля. Хотя Светлана стремилась, чтобы не уязвлять самолюбие ботаника, скрывать свои похождения. Но обмануть опытного мужчину невозможно. От осознания этого у архивиста частенько начинало болеть сердце. Он начал носить с собой в кармане корвалол.

Услышав от Светланы новость, что тест и последующий визит в женскую консультацию, расположенную на улице Горького, подтвердили факт беременности, Аркадий Васильевич напряженно молчал. Светлана предложила поехать на берег Байкала в Листвянку, чтобы на природе обсудить сложившуюся ситуацию. Аркадий Васильевич не прогнал девчонку, не отвернулся от нее. Более того, он сказал: «Ребенок ни в чем не виноват. Родителей не выбирают. Хорошо бы порешать вопрос о жилье. Куда-то надо принести малыша из роддома. Ко мне в общагу не вариант».

Светкин папа, крутого нрава мужик, может выгнать из дома блудную дочь, нагулявшую «выблядка» (таким термином он называл внебрачных детей).

Вот они уселись в старенький запорожец. Это чудо советского автопрома ботаник купил по дешевке, и с другом Андрюхой он его привел в надлежащий вид. На удивление в нем оказалось достаточно места и вполне комфортно. Это значит, что не надо горбиться и скрючиваться. Ноги удачно расположились в отведенных для них нишах. На выезде из города по Байкальскому тракту сразу начинался красивый хвойный лес. Предстояло проехать 67 километров.

Светлана сняла свою футболку. Ее обнаженные груди завораживающе подпрыгивали, когда машина вибрировала на неровностях дороги. Затем Светка стянула вниз свои спортивные брюки. Плавок она не носила, и ее женская гордость оказалась на свободе. Откинувшись, насколько могли позволить габариты и механизм кресла, Светка начала мастурбировать.

Ботаник сбросил скорость, он ехал медленно и искоса подглядывал за действиями подруги. Светлана после своего бурного оргазма запустила руку в штаны Аркадия Васильевича и ухватилась за гриф его скрипки. Из восьмушки скрипка быстро выросла до трехчетвертной, потом она стала превращаться в виолончель. Светлана высвободила инструмент из штанов на волю.

Потом стараниями Светланы виолончель превратилась в саксофон, и девушка принялась дудеть самозабвенно и с большим азартом.

Камазы и другие высокие машины, обгоняя запорожец, притормаживали, и в открытые окна из их кабин показывались оттопыренные вверх большие пальцы в знак приветствия архивиста. Голубые глаза ботаника округлились и стали размером как два блюдца. Его толстые очки многократно увеличили этот безумный взор. В наступающих сумерках для встречных машин представлялась ужасная картина. Казалось, что навстречу им летел не запорожец, а два огромных голубых шара. Как будто бы зловещее НЛО с пришельцами медленно скользило, занимая все дорожное полотно. Они были вынуждены принимать вправо и останавливаться на обочине, чтобы пропустить надвигающуюся опасность.

Ночь на берегу Байкала в гостинице «У озера» прошла бурно. Наутро у архивиста созрел план, но о нем он говорить не стал. Он допускал, что ребенок был его. Поэтому для еще не родившегося существа он решил пойти на должностное преступление.

Когда вернулись в Иркутск, то в комнате общежития, которую занимал Аркадий, началась их недолгая семейная жизнь. Ночью Светка обнимала своего мужчину. Она нежно целовала Аркадия.

— Милый, Аркашенька, я так люблю тебя. Мне никто не нужен, только ты, только ты, мой дорогой, — шептала она.

Он единственный не отвернулся от нее, вошел в ее положение. Аркадий действительно вошел и никак не мог остановиться. Кровать предательски скрипела. Комнату заполнили сладострастные звуки и стоны Светланы. Счастливый и утомленный ботаник продолжал и все никак не мог угомониться. Ему хотелось, чтобы это действо не кончалось никогда. Он наполнился восторгом близости, восторгом любви.

А за дверью стояла обескураженная соседка с нижнего этажа. Она долго терпела звуковую атаку, навалившуюся на нее в эту ночь. Стоя у двери, она прислушивалась, старалась уловить мотив этих завываний. Потом, не выдержав, она стала робко стучаться в дверь и приговаривать:

— Девушка, что с вами? Вам плохо? Сейчас я вызову скорую помощь.

Голос ее звучал встревожено, в нем чувствовались забота и сострадание. Интонации его были чистыми и искренними.

Этот голос невольно помешал нашим бойцам сексуального фронта достичь очередного зенита в любовной битве. Они остановили свой межгалактический полет, вернулись на бренную землю и начали прислушиваться к происходящему за дверью. Потом как давай ржать:

— Ой, милая, спасибо. Не надо нам скорой помощи. Нам очень хорошо. Мы сгораем от счастья и любви.

Бедная сердобольная соседка была сконфужена. Она не могла предположить, что акт любви из тихого и скрытного таинства может представлять собой целый спектакль, и это действие может сопровождаться инструментальной музыкой очумевших от экстаза голосов, напоминающих вопли страдания, недуга и восторга одновременно. Ее личный и уже давний опыт интимного общения сводился к скоротечному любовному акту с крепко стиснутыми и сжатыми зубами, чтобы не проронить ни звука. Когда они занимались любовью с бывшим мужем, они не могли позволить себе никаких эмоций. В комнатушке бабушкиного старенького дома вместе с ними жили мама, бабушка, их с мужем маленький сыночек. Их нельзя было беспокоить ночью. Да и само занятие сексом воспринималось тогда как что-то неуместное и даже постыдное. Такие нравы были в те времена. Но народ вместе с ударным трудом за выполнение пятилетних планов родной партии и правительства СССР с неменьшим энтузиазмом занимался любовными утехами. Поэтому и выживали, не уронили уровень народонаселения. Даже тост такой новогодний был, шуточный, конечно: «Чтобы елось и пилось, чтоб хотелось и моглось. Чтобы в нынешнем годе было с кем и было где. И успехов вам в труде».

Если в подавляющем большинстве все люди тихушничали, то тут — сплошное сумасшествие. Казалось, что женский голос за дверями то молил о пощаде у какого-то монстра, то кричал и требовал, чтобы тот не останавливался. Да, голова кругом…

«Какая же я дура, — думала она, — ворвалась со своим стуком в чью-то атмосферу счастья».

Любопытство распирало уже немолодую женщину. Ей хотелось, чтобы дверь открылась, и она бы наяву увидела этот спектакль любви с его актерами. Но стыд поборол ее чувства, и она направилась в свою комнату. И уже не смогла уснуть до самого утра. Ее будоражили воспоминания о прошлой жизни, о ее никчемных любовниках, с которыми она не могла взойти на такую же вершину любви. Да она раньше и не подозревала, что такая вершина может вообще существовать. Думать об этом в водовороте жизни не приходилось. Детей в садик отвести, потом в школу, бегать по магазинам, готовить еду, убирать, стирать, гладить, ходить на работу, вечером — в народную дружину. Откуда возьмутся мысли о сексе и о каких-то его вершинах?!

Спустя небольшой промежуток времени совместной жизни с Аркадием у Светланы началась рвота. Интоксикация при беременности — обычное дело. Девушка взяла больничный лист и отлеживалась в комнате Аркадия Васильевича в общаге. Архивист после рабочего дня, придя домой, ухаживал за Светой. Кормил ее из ложечки. Готовил и кашеварил. Но однажды он не пришел ночевать. Светлана запереживала. «Может, Вика его перехватила», — беспокойно думала она.

Но на следующий день пришел Андрюха — друг Аркадия Васильевича. Он притащил полный полиэтиленовый пакет денег — три миллиона рублей.

— Аркадий просил его простить, а на эти деньги велел купить квартиру для Светы и их сына, — сказал парень.

Почему-то он решил, что должен обязательно родиться мальчик.

Суд был скорым. За хищение из государственного архива уникальных исторических реликвий, связанных с наследием Чингисхана, Аркадию Васильевичу дали шесть лет с отбыванием в колонии общего режима. Приходить в суд Светлане он не велел — волноваться беременной женщине нельзя. Светка простояла весь судебный процесс около Октябрьского суда.

И вот Светлана уже в новой квартире, своей квартире, которую ей подарил ценой своей свободы архивист Аркадий Васильевич.

У него тоже новая обстановка — на зоне в Тулунском районе. Это в четырехстах километрах северо-западнее города Иркутска. Светка возила своему узнику передачи. Она понимала, что он был именно ее узник, привязанный к ней всей своей душой. А зона — это только место временного пребывания его тела.

Дома она долго металась, думая о своей дальнейшей судьбе, ночами плакала в подушку. Но в итоге приняла решение и избавилась от своей нежелательной беременности.

Из женской больницы с улицы Горького на своем автомобиле ее увез бывший сосед — Петр Клименчук.

После того как Аркадий Васильевич узнал, что Светлана сделала аборт, он приказал ей больше не приезжать к нему в колонию.

Сексофилософопатолог

Все молчали, никто не мог проронить ни слова. Эти короткие рассказы Фомича, сексопатолога и психоаналитика, обрушили такой тяжелый груз, груз чужих страданий и переживаний, что переварить все это в одночасье было невозможно. Мы переживали за Аркадия. Понимали, что Светлана, сделав аборт, поступила так от безысходности. Хотелось заплакать, но слезы никак не находили свое русло. В горле стоял ком. Нарушил тишину все тот же Федотыч.

— Вот ты, Леопольд, назвал мои, вернее Светкины, рассказы слишком откровенными. Я с уважением отношусь к твоим пуританским чувствам. Но че ты тогда сидел здесь, развесив уши? Режет слух — уйди и не слушай. Вот у меня на даче были соседи — староверы. Мы крепко дружили, была взаимопомощь и поддержка, — продолжал Фомич. — Они открывали для проветривания наши теплицы, поливали. У нас-то, врачей, свободного времени в обрез, на огородной фазенде бывали нечасто. Однажды моя жена Анна Петровна вышла в огород в открытом купальнике. Все, писец — маленькая лисичка, дружба закончилась. Она-то не знала про их веру. А для них это оскорбительное и безнравственное одеяние. Конечно, многое в их вере можно уважать. Много там доброго, светлого и разумного. Так что же я теперь в тулупе должен по своей даче шастать? У них секс не для удовольствия, а только для продления рода. А хочется-то всегда. Вот они, видимо, одетые в телогрейки и совокупляются. Детей полон дом. Куда ты ни прячь сексуальное влечение, оно все равно является основой жизни. Вот художник изображает на картине быстроногую лань. Красотища неимоверная. Задумайтесь, куда она бежит? А бежит она к своему козлу, чтобы исполнить свою природную миссию — дать потомство, продолжить жизнь, — Федотыча понесло.

— Ты так все на трахание перевести можешь, — пытаюсь возразить ему я. — Ведь есть же убежденные девственники среди мужчин и женщин, которые категорически не принимают половую близость. Закатывать глаза и корчиться в оргазмических конвульсиях могут только идиоты — так считают они. Таких людей немало, и они объединяются в сообщества, общественные организации, наконец. А музыканты и композиторы — они всего-то из семи нот рождают такую палитру божественных звуков… А писатели и поэты — они из 33 букв создают волшебные литературные шедевры, от которых может крыша поехать.

— Дурак ты, Алексеич, или прикидываешься, — прерывает меня психоаналитик. — Так вот — существует всего два явления природы, именно явления, которые в народе, может быть не очень поэтично, обозначаются всего двумя терминами, и это с разными вариациями слова х@й и п@зда, — со сверкающим взглядом произносит Фомич. — Они дают продолжение жизни. Их взаимоотношения, которые еще называют любовью, тревожат и волнуют всех. И все семь нот и 33 буквы алфавита воспевают и возносят эти отношения с древних времен! Так было и так будет всегда. Воспеваться будет жизнь и ее продолжение. Извините, что выражаюсь грубовато. Достали вы меня. Противники секса — это в первую очередь сборище неудачников и слабаков. Будучи не в состоянии совершить полноценный половой акт, они пропагандируют фригидность и импотенцию. Козлы законченные. Скажи мне, дорогой друг, кто от таких придурков родится? Кто продолжит их род и их философию? А никто. Значит, это тупиковая ветвь гнилых червяков. Вот ты нарисовал красавицу горную лань, — опять Фомич обратился к Леопольду. — Ну и что, кто на нее будет смотреть в будущем — потомки, не родившиеся от противников секса, идиотов? Как ты себе это видишь? Ты, что при видимых ярко выраженных мужских половых признаках обессилил, вступив в нейрогуморальное половое расстройство, которое обуславливается поражением диэнцефального отдела (субталамический нейрогуморальный центр) или отдельных желез внутренней секреции (гипофиз, гонады, надпочечники и др.), приведших к диффузными нарушениям всех компонентов сексуального поведения?

Может, вам рассказать еще о половых извращениях? Например, апотемнофилия — желание или сексуальное возбуждение от ампутации здоровой части тела (конечностей, пальцев или гениталий) или частичного (полного) разрезания гениталий вдоль. Или гинофагия — сексуальное возбуждение от фантазий, связанных с приготовлением и поеданием женщин. Эпроктофилия — сексуальное возбуждение, вызванное испусканием кишечных газов (пукание). Может, еще про зоофилов и некрофилов вам рассказать? Тогда рассказы Светланы о ее сексуальных играх покажутся вам милой детской шалостью?

— Пошел ты… со своей медицинской терминологией, умник хренов, — обрубил его я. — Каждому свое, кому-то нравится поп, кому-то попадья, кому-то попова дочка.

— Давай не будем больше обсуждать эту тему, — включился в разговор обиженный Леопольд.

— Вот, мужики, не взяли с собой достаточное количество водки, всю за один раз выжрали и чуть с похмелья не передрались, — резюмировал Михалыч. — Так бы давно уже песни пели…

На следующий день мальчишник разъехался по своим родным домам. Леопольд в своей мастерской принялся по полкам раскладывать этюды, которые он сделал на природе.

— Олеся, Олеся! — позвал художник свою жену. — А ты бы смогла голышом на стремянку, и положить мои рисунки на верхнюю полку?

— Леопольд, у тебя что, крышу снесло? — сердито сказала жена.

Потом она поглядела на мужа, на его грустные глаза, погладила кудрявые вихры своего художника и заулыбалась.

— Дурашка ты мой. Я уже совсем не та, какой была двадцать лет назад.

— А я тебя люблю такой, какая ты есть, и всегда любить буду, — задумчиво произнес Леопольд.

Окончание истории Светланы и Аркадия

Шли годы. Мне вспомнился рассказ Фомича об откровениях Светланы. Мы встретились с сексопатологом в плавательном бассейне. Он изрядно полысел, но был по-прежнему подтянут и строен. Занятия спортом были его фишкой. Он нравился женщинам, и они легко вступали с ним в откровенный разговор. Профессия у него такая — быть психоаналитиком и привлекательным чувственным собеседником, умеющим направить мысли пациента в нужное для его собственного здоровья русло.

— Фомич, расскажи, как сложилась судьба Светланы и ее ботаника-архивиста, — поинтересовался я в раздевалке, когда мы собирались уже уходить домой.

Фамилии пациентки я не знал, как и других идентификационных данных. Это врачебная тайна, да и имя девушки в своем рассказе Фомич изменил. Я это твердо знал.

Фомич на минуту задумался, потом неторопливо начал вспоминать детали.

— Алексеич, не беспокойся, у Светланы и Аркадия все нормально.

Светлана рассказывала, что спустя некоторое время, год или два, она получила письмо из колонии. В нем Аркадий Васильевич поведал ей о своей жизни за решеткой.

По прибытии в колонию Аркадия направили работать в библиотеку. Он занимался реставрацией книг, подпиской газет и журналов. Вел просветительскую работу среди зэков. Устраивал литературные вечера. В колонии оказалось много талантов — поэтов, даже самодеятельных композиторов. Вот и появилась его стараниями художественная самодеятельность.

Заведующей библиотекой была дочь Кума или Хозяина (так принято было называть полковника Зубова — начальника исправительного учреждения). Однажды она попросила ботаника подержать лестницу-стремянку. Она от неустойчивости покачивалась, и Ольга, так звали его начальницу, боялась упасть. Надо было на верхних полках стеллажа разобрать подшивки газет. У Аркадия завибрировали ноги. До боли похожая сцена была когда-то прологом мелодии любви с его Светланой, которая осталась в родном Иркутске. Аркадий подошел и взялся за холодные трубчатые основания лестницы. Сознание ботаника было завороженным и затуманенным. Оно как бы одной своей частью унеслось в прошлое, в котором он был счастлив, хотя и сильно страдал от переживаний и ревности. Другая часть его сознания осталась здесь, в библиотеке исправительной колонии.

Ольга полезла вверх. Она была одета в синие джинсы и кофточку-водолазку под горло, плотно закрывающую верхнюю часть ее тела. Вверху, перебирая газеты, она что-то говорила, но Аркадий ее не слышал. От холодного металла стремянки на него полились тепло и боль воспоминаний. Воспоминаний о недавней жизни на свободе, о его Светлане. О его непутевой любви, которая, ярко вспыхнув, довела его до колонии и умерла, оставив его одиноким и несчастным, с разбитым сердцем и перечеркнутой судьбой. Аркадий Васильевич вцепился в эту лестницу изо всех сил. Пальцы сводило от морозного каркаса стремянки. Ее он недавно занес в библиотеку, предварительно очистив от снега.

Сердце узника учащенно забилось, а острая боль недавней утраты ножом полосовала его душу. Яркие картины, вылезая перед ним из прошлого, корежили его сознание, хлеща по лицу своей откровенной обнаженностью и сладостной распущенностью.

Тело Аркадия как бы парализовало. Он не мог даже шелохнуться. Уставившись в одну точку, ботаник смотрел будто бы сквозь стены здания библиотеки, сквозь колючую проволоку, сквозь ограждение колонии. Но не мог увидеть свой далекий Иркутск, свою некогда любимую девушку Светлану. От нервного перенапряжения и бешеной тоски Аркадий горько заплакал, сжимая зубы. Руки его еще крепче сдавливали студеный и равнодушный металл.

Ольга задала Аркадию Васильевичу несколько вопросов и, не услышав ответа, забеспокоилась. Девушка спустилась на предпоследнюю ступеньку и заглянула в глаза плачущему ботанику. Она успела хорошо изучить его голубой лучезарный взгляд, его открытую грустную улыбку. Но таким, как сейчас, она Аркадия еще не видела. Отец говорил ей, что этот парень сидит не за корыстное преступление, что-то там не так. Не мог он украсть для себя, чистой души был этот человек. Кум был опытным психологом, он видел людей насквозь.

Ольга потянулась к Аркадию. Ее нереализованное чувство молодой девушки к мужчине переполняло сознание. Отец безумно любил свою единственную дочь и не отпускал ее ни на шаг от себя. Она так и моталась с ним от назначения к назначению по разным захолустным местам необъятных просторов Сибири.

— Что с вами, Аркадий Васильевич, дорогой мой? — шептала Ольга, неумело целуя своего подчиненного. — Хороший мой, чем я могу помочь тебе? — она не заметила, как перешла на «ты». — Я уже давно чувствую, что полюбила тебя. Я боялась своего чувства, гнала его от себя.

Глаза Ольги наполнились слезами.

Аркадий обнял свою спасительницу, он что-то шептал и тоже целовал Ольгу.

— Как мне тяжело, как я устал от неволи и одиночества, — слезы еще сильней бежали из его глаз.

— Ты не одинок, мой милый, теперь я всегда буду рядом с тобой в радости и горе…

Они долго стояли, обнявшись, и плакали. Плакали не стесняясь друг друга. Ольга — от нежных чувств и сострадания к этому практически беззащитному мужчине. Аркадий — от нахлынувших на него смешанных чувств. С одной стороны, ему было жаль самого себя. С другой стороны, эта нежная девушка смогла согреть его обожженную огнем страсти и обмороженную предательством израненную душу. Она, как солнышко, нежданно-негаданно вдруг засияла перед ним и уже навсегда вошла в его жизнь. На зоне, оказывается, тоже можно обрести счастье, даже если ты совсем потерял в него веру. Потом Кум оформил досрочное освобождение своего зятя по «половинке». Ольга была без ума от счастья, она встретила своего любимого, самого дорогого и единственного. Пусть он долговяз и физически слаб, но она сможет защитить его, своего ботаника, от любых невзгод.

Светлана тоже устроила свою жизнь, она встретила парня Евгения. Хоть и не было у них большой любви и страсти, но держались они друг друга. Время уходило, вот и надо было создавать семью. Может быть, такие союзы крепче тех, которые возникали в пылу страсти, да потом перегорали.

Сына своего Светлана назвала в честь отца — Иваном. Зеленоглазый мальчишка стал светофорчиком, который зажег для Светланы зеленый свет к счастью, материнскому счастью. Муж часто уезжал на вахты, работал на севере нефтяником. Светка все свое свободное время посвящала сыночку. Она души не чаяла в своем Иванушке.

— Мама, мамочка, я не хочу спать. На улице лето и солнышко еще долго не будет ложиться спать, — голос Иванушки звучал звонко, как колокольчик.

— Неужели ты не можешь понять такие простые вещи? — смеялся сыночек. — Люди должны вставать и ложиться спать вместе с солнышком.

Он своими маленькими ручонками обнимал маму за шею и прижимался к ее груди. Ни один мужчина не мог доставить ей столько счастья, Светлана вся сияла. «Какой же умный у меня сын. Какой он ласковый и нежный», — думала она.

— А вот и нет. Я могу возразить тебе, мой любимый мальчик, — начала ласково говорить сыну Светлана. — Когда солнышко будет спать, зазвенит будильник. Мы с тобой проснемся и поедем в аэропорт. Наш папа в четыре часа утра прилетает из длительной командировки, дома его не было почти полгода. Он не хотел, чтобы я тебя, сыночек, беспокоила и брала с собой в аэропорт. Он очень сильно любит тебя. А мы порадуем папочку и вместе с тобой будем его встречать. Ты у нас сильный, сильнее солнышка. Ты можешь встать, когда это необходимо, а солнышко нет.

— Ура! Ура! Ура! — Иван радостно кричал и скакал на пружинящем матрасе родительской кровати.

Светлана молча, с огромной любовью смотрела на своего сына, из глаз ее текли слезы, слезы радости и умиления.

— Мама, почему ты плачешь?

— От радости, сынок, я так долго тебя ждала, теперь ты у меня есть, — и Светлана крепко обняла своего самого главного маленького мужчину. В ответ он сильно прижался к своей самой любимой женщине — к маме. От материнского тепла Ивана быстро разморило, и он погрузился в сладкий детский сон.

Фомич продолжил свой рассказ.

— Говорила Светлана, что еще ждет дочку, но это я уже плохо помню. В моих пациентах она уже давно не числится. Мне радостно, что мои усилия врача дали результат. Жизнь у девчонки наладилась, — дружелюбно звучал голос моего приятеля Фомича.

Я молчал, на мои глаза невольно навернулись слезы. Светлая грусть заполнила мое сознание. Растроганный, я молча сел в машину и поехал к себе домой.

Голубоглазая блондинка

Иркутская осень. Порывы ветра ударялись о стены моего деревянного дома, который расположен на улице Коммунистической, почти в центре нашего областного города. Их воздушные потоки начинали плясать вокруг понурого клена. Его ветки в ответ дребезжали и вибрировали, как струны контрабаса под опытными руками музыканта. Извлекаемые волшебным образом из ствола дерева низкочастотные звуки придавали округе тревожность и безысходность в ожидании тепла.

Все, что еще недавно цвело и зеленело, должно умереть или уснуть на долгие зимние дни, недели и месяцы. Дряхлая старуха зима своими костлявыми руками будто бы набрасывала паутину на еще живые существа и озябшие растения. Обрекала их уйти в небытие с этого света, еще недавно сверкавшего переливами радуги, пением птичьих голосов и звоном, казалось бы, неиссякаемой жизненной энергии. Природа пыталась бороться, цепляясь за уходящее лето. Но ветер срывал и уносил вдаль остатки пожелтевших листьев. Он не оставлял надежды на скорое возвращение знойных солнечных дней. Времена года меняются, как это было всегда. Растительность начинала погружаться в зимнюю спячку. Угрюмые черные тучи нависали над городом. Они изредка выбрасывали вниз леденящие потоки дождя, готовясь обрушить всю массу своих холодных запасов влаги. А промозглые северные ветры стремительно налетали на тяжелые, пузатые облака, чтобы превратить содержащуюся в них воду в хрустальные пластинки снежинок, чтобы забросить этот белый хоровод на деревья, дома, улицы и площади старого города, который знаком с этими природными явлениями вот уже более 350 лет.

Я вышел из машины. Боковым зрением ощутил чей-то пронзительный взгляд. Это взор как будто бы из другого мира, холодного и голодного, где не хватает радости и ласки. Где нет тепла и заботы, где страх и боль — обычные и обыденные явления.

Я присмотрелся. На тротуаре сидела кошка.

Видно, что она от природы имела чисто белый окрас. Но сейчас он выглядит сероватым. Она изрядно запачкалась, бегая по подворотням в поисках пропитания. А какие у нее глаза! Это два голубых небесных светильника, два драгоценных сапфира, по чьей-то воле оказавшиеся выброшенными на улицу.

Я направился к моей незнакомке.

«Что это за человек? — подумала кошка. — Что ожидать от него? Может, он сейчас пнет меня ногой, как это уже было не раз? Как страшно. Он такой большой. И куртка у него кожаная. Ой, а ботинки с такой рифленой подошвой. Наверное, надо спасаться бегством», — подумала голубоглазая блондинка.

Вот она уже приготовилась к спасительному прыжку в сторону кустов. Но лютый голод ее остановил. Так хотелось кушать. Сил уже почти не оставалось, и кошка, наверное, решила: «Будь что будет. Если суждено умереть, пусть я умру сейчас, не дожидаясь холодов и снежных сугробов».

— Кис-кис-кис, — зазвучал спокойный, с нотками сострадания, голос, и в нем улавливались ласковые оттенки.

Блондинка замерла на мгновение. Она не могла убежать. Она находилась в плену этого голоса. Она с надеждой стала ожидать развития событий. «Неужели еще есть добрые и отзывчивые люди», — думала продрогшая кошка.

— Ах ты, красавица, замерзла, на холодном асфальте не очень-то уютно. Какая ты худая, и бока у тебя ввалились, — говорил обладатель зловещей кожаной куртки и доброго голоса.

— Да, тебе бы мои заботы и переживания, — как бы произнесла кошка. — Я ничего не ела несколько дней. Попались тут две обессилившие мышки, но они были отравлены. Люди их не любят, вот и набросали в своих жилищах ядовитую приманку. Возвратившись по подземным коридорам, которые еще их далекие предки прорыли для сообщения улицы с домами, мышки натолкнулись на приманку. Неопытные, они не знали, что подобное пиршество халявным кормом опасно для жизни. Человек коварен и опасен. Он сам выбирает, с кем ему жить, а от кого можно избавиться, убить, как этих мышей, или выбросить на улицу, как эту кошку. Я не стала есть этих мышей. Я знаю, что это смертельно опасно, — как бы говорила мне моя собеседница.

— Посиди здесь, я принесу тебе покушать, — как можно ласковее произнес я.

Голубоглазая блондинка запрыгнула на завалинку. В ее огромных грустных глазах пробежали солнечные искорки. В этой сумрачной окружающей среде при мерзкой пасмурной погоде они были всплесками космической энергии надежды и ожидания добра.

Я вошел в дом и направился к мискам для животных.

У нас жили две породистые собаки и две уличные кошки.

Одну кошку подобрала Оля — моя дочь, а вторую притащил Леша — мой внук. Животные были окружены вниманием и заботой. Наверное, для них была устроена райская жизнь. В мисках лежали кусочки мяса и гарнир из гречневой крупы и еще какие-то лакомства, приобретенные в специальном магазине. По всей вероятности, они лежали давненько. Наверное, с самого утра после перекуса наши шерстяные человечки про них забыли. Кушанье начинало немного подсыхать. Я собрал все в одну тарелку и вынес на улицу. Даже не дал себя поцеловать ожидавшим ласки нашим пуделихам: серебристой Стеше и блондинке Соне.

Голубоглазая незнакомка ждала меня на прежнем месте. Она сразу почувствовала запах съедобного продукта. Хвост трубой, и мягкой походкой она подошла ко мне. Глаза смотрели заинтересовано. Но она не спешила. Инстинкт самосохранения заставлял ее находиться в настороженном состоянии. Потом послышалось мяуканье: «Ну, давай, ставь скорее еду, я не могу больше ждать. Так вкусно пахнет. Сколько различных вкусовых оттенков излучает эта тарелка. Неужели это все мне?»

— Кушай, красавица, это тебе, конечно, тебе. Рядом нет никого из возможных конкурентов. Ты можешь не торопиться. Кушай, красавица, — тихо говорил я.

Глаза у блондинки засветились, она принялась уплетать вкусности. Она то торопилась, то чуть приостанавливалась, тщательно пережевывая кусочки пищи. Поднимала свой взгляд на меня. В нем читалась благодарность мне — вновь приобретенному другу. Когда пиршество закончилось, я взял голубоглазую блондинку на руки.

— Если хочешь, переходи ко мне жить, — предложил я уже ставшей мне подругой блондинке.

В ответ она громко замурлыкала. Стала прищуривать глаза. «Настоящая кокетливая женщина, — подумал я. — Как же интересно, женская мягкость и какой-то непостижимый женский дух присущ всему женскому».

Блондинка пригрелась и начала засыпать на моих руках. Мне надо идти. Я опустил кошку обратно на завалинку. И вновь предложил идти за собой. Она внимательно выслушала, потом мяукнула. Видно, поблагодарила и попрощалась. Затем спрыгнула на асфальт и пошла, покачивая бедрами, к себе. Наверное, у нее был свой дом, пусть с не очень заботливыми хозяевами, но это был ее родной дом. Она, как и те женщины, которые были верны своему дому, не променяла своих хозяев на сытую жизнь.

А может быть, я был не очень настойчив, не знаю.

Истории про Федора

Волшебник и волшебство

В город Братск, где работал Федор, привезли волшебника.

Экстрасенс вызвался лечить и показывать чудеса в северном городе. Федор возил начальника строительства, а тут у него в пассажирах гость из Америки. Правда, уроженец Узбекистана.

Виктор — референт начальника — во время движения Волги вдруг обращается к Ибрагиму, так звали экстрасенса:

— А вы можете на ходу заглушить мотор автомобиля?

— Могу, я все могу, — произнес Ибрагим, посмотрев на него.

Потом он напрягся и побагровел. Федор подумал: «Сейчас как бзданет, всю машину говном забрызжет, а мне убирайся, блин, потом». Но волшебник пердеть не стал, он злобно произнес фразу:

— Ай, ай, ай. Готово, шайтан.

И мотор заглох. Сорокаградусный мороз. Мы стоим на эстакаде через Братскую ГЭС. Клубы зловещего тумана наползают с водной глади Ангары. Река, наверное, тоже рассердилась на людей. Федор вышел из кабины, открыл капот, проверил провода на трамблере, свечах зажигания — все в норме, повреждений нет. Датчик топлива показывает полный бак. Что могло произойти, понять сложно. Чудо какое-то.

— Ха-ха-ха, — начал весело смеяться Ибрагим. — Заводи, поехали, все будет нормально, я снимаю заклинание.

Машина завелась с полуоборота. Всю дорогу ехали молча.

В конторе началось представление. Начальник позвал свою жену, та показала Ибрагиму фотографию брата и попросила рассказать о его судьбе. Эта тема была для нее очень болезненной.

— Твой брат мертв. Он утонул на реке Амур при следующих обстоятельствах, — экстрасенс подробно рассказал хронологию событий. — Второй, кто был в лодке, выжил. А вот с берега происшествие видел человек, выглядел он так-то…

Вся информация сходилась на 100%. Мария Ивановна — жена шефа — от нахлынувших чувств свалилась в обморок. Когда ее откачали и увели, начальник попросил обследовать его шофера. Федор встал к приставному столику напротив Ибрагима. Волшебник стал сканировать пациента, приподняв ладонь. Потом говорит:

— Я не могу, мне мешает большая связка ключей, убери ее, Федор.

Федор обалдел: «Как это он узнал о ключах?» Потом повиновался, исполнил требование экстрасенса и выложил ключи на стол и стал ожидать продолжения. Экстрасенс далее произнес:

— Я прошу всех выйти из кабинета, буду с парнем говорить один на один.

Когда все вышли, последовал диагноз:

— Ты умрешь через три года и три месяца, хотя ты физически здоров.

Ибрагим говорил, а из его глаз начинали сыпаться искры. Искры как у бенгальского огня. Только его искры были холодными. Они падали на стол шефа, рассыпались по поверхности, но бумаги и документы оставались лежать нетронутыми этим зловещим адским огнем и не воспламенялись.

— У тебя я ощущаю огромную мужскую силу, ты очень крепок, — грустно продолжил волшебник.

— А если я женюсь, я успею родить сына? — тревожно, с нотками безысходности начал лепетать Федор.

— Все во власти Божьей, — произнес экстрасенс…

Вчера Федору принесли повестку из военкомата на военные сборы. Прибыть к 6 часам утра, с собой иметь… далее по списку.

— Хоть не убьют на сборах, не подорвусь на мине, — с горечью думал Федор (он был сапером).

Он позвонил подруге Ирине Ивановой, у нее был конфликт с мужем. Жили шесть лет, а детей не было. Брак разваливался, отношения на грани развода. Федору нравилась фигурка этой девчонки. Высокая, большая грудь. Осиная талия, попка как репка, соблазнительная до не могу. Глаза карие, озорные. Голос обволакивающий, томный и нежный.

— Ирка, давай я тебе заделаю ребеночка. Хоть смысл в жизни у тебя будет, — говорил в телефон приговоренный к скорому окончанию жизни парень.

— Я согласна, Феденька, приходи сегодня ночевать. Мой в ночную смену будет на БЛПК (Братском лесопромышленном комплексе).

Вечером Федор пошел бухнуть в местный ресторан. Горевал о своей короткой жизни, которая должна была оборваться в 29 лет. Немного всплакнул. Собутыльников не было, вот и напивался он один на один со своей тоской. Когда Федор уже был изрядно пьян, к нему за столик подсел Ибрагим.

…

Когда Федор очнулся, он встал и на ощупь в темноте начал искать туалет. Там принимал гигиенические процедуры тот самый Ибрагим. Федору хотелось блевануть. Ему вдоволь хватало баб. Они, как мотыльки на свет лампочки, слетались к его «интеллекту». Хвастались одна перед другой, и от этого армия его почитательниц только росла. А тут такой конфуз. «Хорошо, что хоть самого не поимели», — подумал Федор.

Грубить волшебнику было опасно и страшно.

На глаза Ибрагима навернулись слезы, он пытался засунуть в карман Федора пачку денежных купюр. Но наш герой отказался и ушел в темноту спящего города.

Ирина все глаза проглядела у окна, ожидая любимого. Федор от нервного потрясения уже отрезвел, но на душе его было хреново, как будто бы в грязь окунулся с головой. Потом Ирина, купая Федора в ванне после ярких любовных утех, любовалась его богатырским телом. Как вдруг со скрипом отворилась дверь квартиры. Внезапно пришел муж, оказалось, его тоже вызвали по тревоге в военкомат на военные сборы.

«Наверное, волшебник просчитался, придется погибнуть раньше. Может быть, это он своим колдовством устроил приход мужа Ирины?» — подумал наш герой-любовник.

Но в эту ночь опасность миновала Федора. Гроза прошла стороной.

Федор не рассказывал эту историю никому и никогда. Боялся кары от экстрасенса. Мне он поведал свою тайну спустя 25 лет.

Бегство в Усть-Илимск

Колеса поезда стучали, слегка подпрыгивая, на стыках рельс. Поезд вез «партизан» на военные сборы в Читинскую область. Заместитель военного комиссара подполковник Бородин обходил вагоны с проверкой личного состава военнообязанных запаса. Где-то бухали, пели песни. Где-то уже спали. Парней вырвали по тревоге с ночных смен на производстве, вот и наслаждались они сладким сном под монотонный стук колес. В одном купе опытный взгляд подполковника остановился на здоровенном парне. Тот увлеченно напильником правил лезвие огромного охотничьего ножа.

— Замочу Федьку, сучару, чтобы он, гаденыш, не лазил под одеяло к чужим женам, — бубнил себе под нос подвыпивший амбал.

Бородин все понял. Вернувшись в штабной вагон, он начал судорожно листать список лиц, призванных на военные сборы. Там был только один Федор — Еремеев. Адъютант быстро доставил потенциальную жертву на разговор с подполковником.

— Федор, ты знаешь, что тебе угрожает расправа, и довольно жестокая? — начал разговор опытный военный офицер.

— Да, могу предположить такое, — Федор не стал запираться.

Он рассказал Дмитрию Яковлевичу Бородину как на духу — как отцу, как старшему товарищу — всю свою историю. Федор был безгранично удивлен и благодарен этому седому лысеющему офицеру за проявленное внимание и заботу. Никто никогда не интересовался жизнью бывшего детдомовца Федора. А тут…

На станции Тайшет Бородин высадил Федора из поезда, вручив ему пакет с донесением для Братского городского военкома. Наверное, это было придуманное подполковником основание для возвращения героя-любовника в родной город. Но так или иначе, опасность Федора и на этот раз миновала. После очередной бурной ночи с красавицей Ириной Федор собрал рюкзак и без объяснения причин написал на работе заявление об увольнении.

На трассе в Усть-Илимск его сразу подхватили знакомые шоферы. Шоферская дружба — это особая категория. Взаимовыручка здесь возведена в категорию жизненной необходимости, как кислород для живого организма. А иначе и быть не могло. Попробуй, сломайся на северной трассе. Если тебе не помогут, проедут мимо — кранты. За ночь на лютом морозе завернешь ласты. В такой ситуации может оказаться любой водитель, вот и логика проста: стоит машина — подойди, спроси, нужна ли помощь.

За разговорами 250 километров пролетели незаметно. На горизонте показался юный город. Усть-Илимск расположен на одной широте с Ленинградом, в нем тоже бывают белые ночи. И в этот раз была белая ночь, было светло как днем, хоть и время уже первый час ночи. «Как здесь здорово», — подумал Федор.

В отделе кадров «Братскгэсстроя» ему дали направление в комсомольско-молодежную бригаду водителей тяжеловозных КрАЗов к Леониду Карнаухову. Ленька, улыбчивый парень, посадил Федора на новенький КрАЗ, и понеслось соревнование с водителями болгарского молодежного отряда имени Георгия Димитрова на строительстве Усть-Илимского лесопромышленного комплекса. Но проработал он там недолго. Вызвали Федора в контору «АТУ-8» и дали направление в пассажирскую автоколонну, там нужны были опытные «членовозы» — персональные водители членов руководящего состава. Но подписание обходного листа застопорилось на комсомольской организации. Недавно сам второй секретарь горкома комсомола Володя Исаков проводил проверку первичной комсомольской организации. Секретари горкома были в авторитете у молодежи. Они могли выслушать, помочь, повести за собой, но могли и отодрать по полной программе за нерадивость и упущения в комсомольской работе. Вот и отодрали Маринку, комсомольского секретаря автотранспортного управления, за провал в сборе комсомольских взносов. Отсюда и строгости при увольнении.

Вечером с комсомольским билетом и обходным листом, с денежками на комсомольские взносы — аж 75 рублей (зарплаты были хорошими) Федор поплелся в болгарскую общагу, там жила секретарь. Маринка была дома. Она приехала с Украины, родом была оттуда. От нее исходил запах свежеиспеченного хлеба. И сама она была как сдобная булочка. Ладно сложена, с красивой фигурой. Длинные русые волосы спадали ей на плечи. Голубые глаза пытливо осматривали Федора. Парень протянул секретарю денежки, комсомольский билет и обходной лист (его еще называли «бегунком»). Марина сверилась с данными из бухгалтерской справки. Забрала деньги, отдав сдачу 23 копейки, и поставила свой штамп в бегунок и комсомольский билет. Федору почему-то уходить не хотелось, и он завел с секретарем философский разговор.

— Понимаешь, Марина, в нашем молодежном городе самая высокая в мире рождаемость. Все дворы заставлены детскими колясками. А вот многие и не представляют себе, что при зачатии ребеночка во время оргазма вибрации этого самого возвышенного чувства летят в далекий космос. Там, на краю Вселенной, они вызывают энергетическую бурю, мощный взрыв, в результате которого раскручиваясь в термоядерном вихре, возникает новая материя, из которой зарождается новая галактика. Люди, заканчивая свою земную жизнь, могут улететь в свою галактику. А еще эти галактики могут сливаться, соединяться. Короче, вы с любимым можете слиться своими галактиками и жить вечно в любви и радости вдвоем. Люди этого не знают, а тупорылые ученые еще не додумались до такого и не открыли этих законов сохранения любви и интеллекта, — Федор говорил тихо, его завораживающая интонация вибрировала бархатной энергией, заполняя комнату Марины сказочным теплом.

— Нет у меня никакого любимого, — печально сказала Марина.

Она внимательно слушала Федора, и ее глаза начали наполняться слезами.

Любовь и зарождение новой галактики

— Как красиво и загадочно ты говоришь, Федор. Тебе, наверное, надо быть писателем или поэтом, а ты крутишь баранку, — романтичной интонацией разорвала затянувшуюся паузу Марина.

— Поздно мне уже переквалифицироваться, — угрюмо парировал Федор.

— Как же поздно-то, тебе только 26 лет, жизнь начинает расцветать, — изумилась ответу парня Марина. — Лермонтов и Пушкин не были старцами, когда написали свои бессмертные произведения. А тебе, может, предстоит это сделать. Что за пессимизм, Федор? — Марина недоумевала.

— Понимаешь, Марина, мне осталось жить всего два года и восемь месяцев, — голос парня звучал безнадегой.

Опережая очередной вопрос Марины, Федор пояснил:

— Экстрасенс-волшебник так предсказал мою судьбу. А он никогда не ошибается, я это точно знаю. Проверено на людях.

Установилась звенящая пауза. «Как такое может быть, за что?» — думала Марина.

Потом Марина разрыдалась, она не могла представить себе этого парня мертвым. Федор подсел к ней на кровать и начал успокаивать девушку. Он гладил ее вьющиеся волосы, спадающие на плечи. Потом он обнял Марину и прижался к ней. Федор впервые почувствовал как бы материнское тепло, исходящее из сострадающего ему сердца Марины. Такого искреннего, такого близкого и родного. Марина продолжала плакать. Захваченный этой волной страдания и сострадания Федор тоже прослезился. Потом они не заметили сами, как начали целоваться, говоря друг другу нежные и проникновенные слова, жарко перебивая друг друга.

Потом Марина сбросила с себя халатик, и взору Федора представилось ее красивое тело. Он смотрел на свою новую подругу и не мог налюбоваться. Вдруг Марина вскинула голову назад, чтобы освободить свой взор от спадающих на лицо русых прядей волос. Волосы полетели назад. А ее полная жизненных сил, упругая, как мяч, большая грудь метнулась вслед за движением головы девушки. Потом, как маятник, грудь качнулась в обратном направлении, немного колыхнулась и замерла. Упругая волна пробежала по телу девушки. Федор был очарован, он не мог произнести ни слова. Потом, очухавшись как от наваждения, он дрожащим голосом произнес:

— Мариночка, шевельни еще вверх своим плечиком.

Марина озорно засмеялась и резко подняла вверх правое плечо, потом левое.

— Смотри, Федор. Любуйся. Я сегодня твоя. Только ты не уходи, не умирай. Смотри, милый. Жизнь прекрасна, мы будем жить вечно.

Ее высокие груди скользнули одна за другой вверх. Потом их масса вернулась вниз. Несколько мелких, завораживающих колебаний — и они застыли в трепетном ожидании поцелуев.

Федор нежно целовал розовые соски. Ласкал своими крепкими руками тело Марины. Его ладони скользили от груди к спине. Бежали вниз к талии, описывали дуги по бедрам дрожащей в экстазе девушки. Потом они прогуливались, лаская спину Маринки. Кожа девушки от чувственного восторга покрывалась мелкими пупырышками, становилась «гусиной». Затем руки Федора перемещались вниз живота подруги. Его пальчики с их легкими воздушными прикосновениями были как крылышки ангела. Они бегали как волшебные грабки кобзаря по струнам чувственной колесной лиры.

Симфония любви захватила молодых людей. Они не могли оторваться друг от друга. Марина тонула в волнах оргазма от одних только восхитительных прикосновений.

Вдруг на секунду она вынырнула из сладострастной пучины, чтобы глотнуть живительного воздуха, и томно начала шептать:

— Федя, Феденька, родной мой, давай создадим свою галактику. Пусть далекий космос встряхнет поток термоядерной энергии нашего счастья и любви.

Вся ночь была освещена этой волшебной, сладкой, чарующей и жизнеобразующей энергией. Потом Марина любовалась спящим Федором. Он изредка вздрагивал и вздыхал во сне. «Наверное, новая, образованная сегодня нашей любовью, галактика передает Федору какие-то космические сигналы», — подумала влюбленная девушка.

Утром Марина приготовила завтрак. Она целовала Федора и благодарила за незабываемую ночь любви.

— Федор, я за твои нежные руки готова полжизни отдать, — восторженно говорила Марина. — Я была на вершине восторга, на планете женского счастья.

Федор впервые от девушки слышал такое. Обычно, другая часть тела была самой запоминающейся в женском сознании. А тут — нежные руки… Да, Маринка была необычной, сказочной женщиной. Потом они расстались, и Федор пошел в диспетчерскую ПРО (производственно-распорядительного отдела) «Братскгэсстроя». Там его уже ждал непосредственный начальник — Иван Михайлович Говорунов.

А Марина вскоре почему-то поспешно уехала на Украину к себе домой. Они даже не попрощались, не обменялись адресами. Связь прервалась. Но Федор душою чувствовал, что новая галактика иногда передавала ему слабые радиосигналы. Но расшифровать их он не смог, а может, просто не захотел.

Топором по любви не хотите?

Иван Михайлович Говорунов четко воплощал смысл данной ему фамилии — он был весельчаком и юмористом. Но если Иван Михайлович впрягался в работу, а впрягался он всегда, то не было требовательнее, чем он, человека. Требовательного к себе и ко всем подчиненным, подрядчикам и субподрядчикам. Сам он родом из Белгорода. Окончив московский институт, приехал в Усть-Илимск, да так и остался на долгие годы в юном северном городе. Иван был высокого роста, с Федором они были почти ровесники. Только вот Федя был коренаст и невысокого роста. Правда, если к его росту прибавить длину его «интеллекта»… Он выглядел бы повыше некоторых баскетбольных звезд. Но Федору и так хватало, главное, женщины его любили. Он был холост и ничем не обременен, поэтому мог работать день и ночь, в выходные и в праздники. За это начальство его любило. А то, что шофер был хорошим профессионалом и неболтливым по своей натуре, придавало еще большую значимость его имиджу. Однажды Иван Михайлович сказал Федору:

— Сегодня едем на блядки, разрядиться надо немного, а то нервы на пределе уже.

— На блядки так на блядки, как скажете, шеф, — в ответ засмеялся Федор.

Он знал, что если Иван Михайлович шел в загул, значит, все будет серьезно. На работе ништяк, все отрегулировано, беспокоить никто в обозначенное время не будет. С девчонками всегда порядок, они безумно влюблялись в Потапыча, так его любовно называли подруги.

Дорога была недальней, через двадцать минут они уже были в Новом городе. Встречала гостей в своей квартире голубоглазая блондинка Светлана Озерова, Федора ждала жгучая брюнетка Татьяна. Света была разведенка, дети жили с бабушкой.

А Татьяна была замужем, и квартира ее находилась в том же подъезде, что и у Светланы, только на первом этаже. Гулянка понеслась сразу со старта полным ходом. Иван уходил с красавицей блондинкой в спальню, они занимались любовью и снова возвращались к столу. Все весело бухали чистую, как слеза, водку и закусывали сибирскими деликатесами: речной рыбой и диким мясом.

Федор раздел Татьяну. Она хоть и была замужем, но не очень владела премудростями сексуального искусства. Стеснялась, тормозила поначалу. Потом, правда, разогрелась, раскрепостилась, и сексуальная энергия заполнила всю Светкину квартиру. Стоны доносились то из одной комнаты, то из другой. Пир пьянства и секса был в полном разгаре, когда в дверь квартиры позвонили.

Татьяна напряглась как струна.

— Это муж, сейчас он устроит дебош и поножовщину. Он бывший сиделец, терять ему особо нечего, — с тревогой в голосе произнесла она.

Все замерли в ожидании развязки. Света на цыпочках подошла к двери и тихонько посмотрела в дверной глазок. На площадке стоял разъяренный, как бык, муж Таньки. Он готов был наброситься на тореадора с топором. Топор был с широким лезвием для рубки мяса, рукоятка длинная.

— Слышь, ты, козел, — начала из-за двери вещать Светка. — Катись отсюда, пока не нашел на свою жопу приключений. Ты че ко мне тарабанишь, пьянчуга? Я со своим мужчиной занимаюсь любовью, а ты тут с топором выеживаться пришел. Еще раз по-хорошему прошу: уходи отсюда нафиг или тебе хуже будет, — твердо, без тени страха отчеканила блондинка.

— Ты мне нахер не нужна, Светка. Пусть моя Танька выходит, — уже без прежнего напора начал кричать из-за двери обиженный муж.

— Нет тут никакой Таньки, катись отсюда!

— Светка, открывай, я только посмотрю и уйду.

— Ага, сейчас, буду я перед тобой голыми сиськами сверкать. Иди к своей Таньке и любуйся ее дойками, а от меня отстань или я милицию пошла вызывать.

— Ну, сука, ладно, я в подъезде тогда караулить буду. Все равно рано или поздно выйдете, бляди, из квартиры.

— Хрен с тобой, сиди и жди сколько хочешь, только не на моей лестничной площадке, долбодятел непонятливый.

Обескураженный Отелло ушел вниз. Пир продолжился.

На грани риска жизни и смерти оргазмы у Татьяны были еще жгучее, еще острее. Она улетала в небеса и со всего маха падала вниз в постель в объятия Федора. Теряла сознание и снова возвращалась, охваченная дурманящими чувствами экстаза. Ей было все равно, что будет потом. Главное, сейчас ее Феденька рядом и его большой «интеллект» бороздит вселенную ее еще не раскрытых ранее пластов сладострастных чувств.

— Феденька, Феденька, любимый, как мне хорошо с тобой, — шептала она, прижимаясь к Федору.

Но всему приходит конец, пришло время завершать и этот сексуальный марафон. Иван Михайлович оделся. Смотрясь в зеркало прихожей, поправил галстук. Федор тоже уже был наготове. Договорились спускаться медленно и возле машины решили быть осторожными. Отелло с топором не должен был застать плейбоев врасплох. Поцеловав подруг, наши герои шагнули в темноту подъезда.

На лестничной площадке первого этажа они увидели сидящую сгорбленную фигуру с топором наперевес. Федор страховал, а Иван Михайлович демонстративно перешагнул обезумевшего и съежившегося от страха Отелло. Фигура Ивана Михайловича заполнила весь лестничный проем. Федор пнул ногой в жопу сторожившего свою неверную жену «мавра»:

— Пододвинься, мудило. Весь проход перегородил.

Отелло принял с благодарностью этот поджопник. Он, наверное, подумал: «Хорошо, что хоть бить не стали». А наши герои сели в уазик, отъехали по проспекту Мира несколько метров. Потом машина еще долго сотрясалась от смеха молодых и озорных героев-любовников.

Забота о здоровье. Умирать-то неохота

Жить оставалось полтора года. По крайней мере, столько отмерил Федору экстрасенс-волшебник. Жизнь прекрасна, и помирать уж очень сильно не хотелось. Федор решил заняться закаливанием. Очень жалел, что не уточнил у предсказателя, от чего загнется, или дубу даст, или ласты завернет. Как бы ни говорили, а такие знания не лишние, может, и побороться бы смог. Защитить себя. А так — общее закаливание организма. Так велел главный врач железнодорожной больницы Николай Алексеевич Наумов, что из поселка Железнодорожный.

Когда я встретил Федора на улице, у меня пропал дар речи.

Переведя дыхание, я спросил донжуана моржового:

— Федя, мороз минус сорок семь градусов, ты идешь в болоньевой куртке на голое тело, без шапки. Тебе не кажется, что люди могут подумать про тебя — безмозглый дурак?

— Не, не подумают, — поглаживая заиндевевшие кудри на своей груди, ответил Федор. — Люди увидят, что я не босиком, а в кедах, и сразу поймут, что парень закаляется, — беззаботно заключил мой друг.

Я посмотрел — действительно, в резиновых кедах на босу ногу.

— Доказывать что-то бесполезно. Разреши, Федя, сразу перейти на оскорбление, — продолжаю разговор. — Ты, Федя, при такой погоде себе болт отморозишь, девки любить перестанут, — предостерегаю я своего друга.

Федя громко захохотал, клубы густого пара вместе с выдыхаемым воздухом вылетали изо рта моржа. От этого он походил на Деда Мороза и Змея Горыныча одновременно. Но не на простых сказочных героев, а на придурков на всю голову шибанутых.

Я как накаркал. Спустя некоторое время от простуды у Феди закапало с конца. Привожу его к Николаю Алексеевичу Наумову в больницу и решаю приколоться.

— Коля, у моего кореша нижний зуб заболел. От любви или нет, не знаю. Проверить бы надо. Только одна проблема. У него писюн малюсенький. Попроси, чтобы медсестра Настя отыскала его в штанах парня и сделала мазок для бактериологического анализа.

Когда Федор по моему приглашению вошел в кабинет главного врача больницы, Наумов подбадривающим голосом сказал, обращаясь к Федору:

— Не переживай сильно, Федор, хрен не должен быть большим, он должен быть веселым.

Федор ничего не ответил. Он только пожал плечами в недоумении.

Настя, высокая стройная брюнетка с великолепной фигурой и гордой осанкой, перечить главврачу не стала. Вот они с пациентом идут в процедурный кабинет. Она — высокая и статная, и Федор — ростом ей до груди, но коренастый, как штангист. Я весь замер в ожидании. Через несколько минут Настя заходит в кабинет Наумова с гордо поднятой головой. Она умная девчонка, догадалась о моем приколе про маленький пенис пациента.

— Николай Алексеевич, ваше указание выполнено. Я взяла мазок из этого «маленького» писюна. Даже наклоняться не пришлось, — хитро улыбаясь, девушка поглядела на меня и ушла.

Федор зашел следом, он выглядел ошеломленным.

— Вот это баба! Какая фигура! Какой рост! Ее в грудь целовать можно не нагибаясь. Все, Серега, я женюсь. Кончилась моя холостяцкая жизнь. Я встретил свою мечту. Она будет матерью моих детей. А потом уже и помирать можно…

Свадьба и брачная ночь на осколках битого стекла

После первой брачной ночи Настя прибежала в комнату в общаге к Петру. Он был нашим общим другом, и они ранее иногда с Настей придавались любовным утехам.

— Петя, слышь, у него этот самый… как пожарный брандспойт, — стала причитать девушка.

От испугу она немного преувеличивала.

— После комсомольской свадьбы, когда гости разошлись и мы остались одни в комнате общежития, Федор постелил простынь на полу, — продолжила Настя. — Потом — о ужас! — разбил молотком с десяток пустых бутылок. Осколки стекол положил на импровизированное брачное ложе, — голос девушки задрожал.

— Теперь мы, Настя, будем с тобой строгать маленького Буратино, — сказал Федор, содрогаясь от сексуальной страсти…

Петя осмотрел спину девушки. Порезов не было видно, но вмятины от острых граней битого стекла запечатлелись на упругой коже девушки. Наверное, Федор смог передать супруге какие-то йоговские импульсы, которые спасли кожу девушки от глубоких порезов.

— Я с перепугу думала, что после полового акта пойдем голыми на мороз бегать босиком по снегу или по горящим углям возле общаги… Петенька, мне страшно. Я боюсь этого монстра. Пожалей меня, — девушка горько заплакала.

Петя пожалел девушку четыре раза за ночь. Наутро она ушла к своему йогу.

«От такого брандспойта сбегала к обычному парню», — подумал я.

Опять мне вспомнились слова Наумова Николая Алексеевича: «Хрен не должен быть большим, он должен быть веселым!»

Потом я переговорил с Федором. По-дружески порекомендовал заниматься йогой самому, а жену не испытывать такими изысками.

— Для нее экзотики, — я показал взглядом ниже пояса друга, — и так выше крыши.

Федор больше таких экспериментов не проводил. Он полюбил Настю. Девушка тоже влюбилась в своего мужа. Позже у них родилось два сына. Супруги дружно катали коляски по красивым, нетронутым островкам тайги, которые мудрые строители и проектировщики оставили для горожан внутри микрорайонов в нашем молодом городе Усть-Илимске.

Многие девчонки завидовали Насте, какой заботливый и внимательный был у нее муж. Как он смотрел на супругу…

Глаза его светились божественным светом. Сыночки-двойняшки на его руках резвились и звонко хохотали. Такая сказочная дружная семья. Какие чистые и трепетные отношения.

«Только усть-илимские Ромео и Джульетта, радостные и счастливые, не думали о смерти», — хотел было написать я.

Нет, о приближающейся смерти думал Федор. Когда он ночью внезапно просыпался, то любовался спящей прекрасной Настей, его женой, и с горечью думал, что вот уже скоро он покинет этот мир. Настя останется одна воспитывать двоих озорных сыновей.

Он целовал свою красавицу, потом молча, стиснув зубы, плакал. За что ему участь такая, за что?

Федя забыл всех своих поклонниц. Настя тоже была преданной и верной своему еще недавнему земному воплощению Дон Жуана и Джакомо Джироламо Казановы. Наверное, Настя своей любовью и спасла Федора от смерти, предсказанной экстрасенсом-волшебником.

Верность — лучшее качество Донжуана

Не сразу выветривались из головы, вернее из обеих (верхней и нижней), мысли о сексе на стороне. До смерти, предсказанной экстрасенсом, осталось два дня. Федор приехал в Иркутск, чтобы встретить самолет из Москвы. Его шеф Иван Михайлович возвращался из командировки.

«Встречу Говорунова, привезу его в Усть-Илимск и помру. Забегу-ка я напоследок к Татьяне Голубевой. Не видел ее уже давненько, попрощаюсь. Больше ведь не придется встретиться. Разве что на том свете», — подумал Федор.

Машина до утра осталась на стоянке в аэропорту. Федя с бутылкой сухого вина уже поднимается на пятый этаж панельного дома в микрорайоне «Солнечный», что на берегу иркутского водохранилища. Вот она, дверь некогда любимой девушки. Она, наверное, по-прежнему одинока. Ее дочка Леночка — точная копия мамы, только в уменьшенном масштабе, уже подросла, наверное.

Динь-динь. Это тот, прежний, до боли знакомый Федору дверной звонок. Дверь открывает Татьяна. Она, как и раньше, в халатике, надетом на голое тело. Ее большие упругие груди все также подпрыгивают при ходьбе и норовят вырваться на свободу из этого завораживающего простенького одеяния.

Федор стоит и молчит. Он не знал, как же сказать Тане, что он послезавтра умрет, что это их последняя встреча.

Вдруг из комнаты слышится сердитый мужской голос:

— Таня, это кого еще на ночь глядя принесло?

«Может, экстрасенс ошибся с датой, может, мне уже сегодня помирать в драке с этим быком?» — начал думать Федор.

Он ни капли не испугался, ему было тоскливо от безысходности. Федор не стал проходить в квартиру, зачем? Драться у него не было желания. Быть участником выяснения семейных отношений он тоже не хотел. Время шло, Татьяна, наверное, вышла замуж. А тут он приперся, не предупредив заранее.

— Извините, я ошибся адресом, — отчеканил Федор, потом резко развернулся и пошел вниз на улицу.

На автобус он садиться не стал. Потихоньку поплелся по объездной дороге в аэропорт. Сумерки начали сгущаться. Что-то торкнуло в голове, и Федор обернулся назад. В свете фар встречных машин он увидел знакомую фигуру, бегущую вслед за ним. Это бежала Татьяна. Она каким-то седьмым женским чувством поняла, что Федор идет уныло пешком. Федор залюбовался эротичной динамикой движения молодой женщины. Когда в беге она отталкивалась одной ногой от асфальта дороги, два ее огромных мяча за пазухой устремлялись вверх и в сторону. Потом по инерции от собственного веса, как маятник, они устремлялись в другой бок. Затем от импульса, передаваемого другой ногой, они летели обратно. При этом мячи залетали на бок с такой силой, что казалось — они кружатся и бьются о кольцо баскетбольной корзины и никак не могут туда провалиться. Наконец ритмичное движение было остановлено объятиями Федора и запыхавшейся Татьяны.

— Феденька, мне надо с тобой поговорить, — переводя дух, произнесла Татьяна.

— Мне тоже, Таня, надо тебе многое сказать, — заговорил Федор.

Он поцеловал Таню в щечку, и они присели на придорожный валун. Таня начала серьезный разговор.

— Послушай, Федя, ты случайно триппером не болеешь?

Федор обалдел от неожиданного пассажа и чуть не свалился с камня на землю.

— Ты че такое говоришь, Таня? — ошарашено спросил Федор.

— Понимаешь, Федя, после нашего расставания я долго не могла тебя забыть. Другие мужики мне казались слабаками, и я при возникновении сексуального желания удовлетворяла себя сама. Я мастурбировала в кровати, иногда в ванне, открутив у душа распылитель, под теплой струйкой воды. Направляла ее поток на клитор и воображала, что это ты рядом со мной.

— Ой как поэтично. Но при чем тут триппер? — начал интересоваться Федор.

— Не перебивай меня, — сердито одернула парня Татьяна. — Потом у меня все же случился контакт с мужчиной. Ничего яркого, но сегодня он пришел ко мне домой с предъявой. Говорит, что, кроме жены и меня, никого не трахал все обозримое время. Пришел типа выяснять, откуда взялась венерическая болезнь. А тут ты звонишь в дверь и уходишь, вот я и побежала, чтобы тебя спросить.

— Ты только про триппер хотела спросить, и больше ничего?

— Да, Федор. Я просто ошарашена, и других мыслей в голове у меня нет.

— Ну и слава Богу. Успокойся, пусть твой любовник со своей благоверной разбирается. Мы с тобой не при делах, если все так, как ты говоришь, — успокоил девушку Федор.

Глаза Татьяны засияли. Больше говорить вроде не о чем.

Федор пожелал Татьяне всего хорошего и продолжил свой пеший путь в аэропорт. Окрыленная Татьяна направила свои «лыжи с баскетбольными мячами» по направлению домой.

«Во, блин, какой только фигни в жизни не происходит, — шел и думал Федор. — Нет, я больше своей Настеньке изменять не буду. Да и жить-то осталось уже всего ничего — один день. Экстрасенс — он на то и волшебник, чтобы никогда не ошибаться», — грустно думал Федор.

Последние солнечные лучи заката убежали за горизонт. Облака начали сгущаться. Природа стала погружаться во власть тьмы. Федор шел не спеша. Вдруг в его сознании зазвучала грустная мелодия старого танго:

Утомленное солнце

Нежно с морем прощалось,

В этот час ты призналась,

Что нет любви.

Мне немного взгрустнулось,

Без тоски, без печали

В этот час прозвучали

Слова твои.

Расстаемся, я не в силах злиться,

Виноваты в этом только ты и я.

Утомленное солнце

Нежно с морем прощалось,

В этот час ты призналась,

Что нет любви.

Федор не умер ни на завтра, ни потом. Он жив и сейчас. В Усть-Илимске с женой Настей они растят многочисленных внуков.

Жизнь продолжается.

Мужские гулянки и измены в эпоху социализма

По грибы да по ягоды в тайгу или Персики да розочки

Дары природы всегда привлекали людей своей доступностью. Однако эти дары бывают разными. Например, дарами природы называют грибы и ягоды. Их видимо-невидимо было когда-то в пригородах Усть-Илимска, правда, теперь уже за ними надо ехать все дальше и дальше. Повытоптали горожане многие угодья. Да и экологические напряги тоже сказываются на окружающей среде. Шутка ли, гигант лесохимии пыхтит, коптит, сливает стоки. А природа должна это все перемолоть.

Но бывают и другие дары природы. Ими наделяется человек. Только этот дар принято называть божьим.

— Ах, какая мне досталась красивая фигура, — крутясь перед зеркалом обнаженной, с гордостью произносит жгучая брюнетка Оксана.

— Да, с твоими природными данными — в кино сниматься. Какая роскошная грудь, какие бедра, а талия! Я просто не могу, — восхищается формами подруги русоволосая Анжелика.

Подруг пригласили в лес по грибы два парня — Геннадий Айзянов и Дживан Айрапетян.

— Послушай, Оксана, а у кого, ты думаешь, из пацанов божий дар посолиднее будет? — интересуется Анжелика.

— Не знаю. Для меня намного важнее, чтобы мужчина был ласковый и нежный. А размеры — это уже вопрос второй, — промурлыкала Оксана.

— Не скажи, что-то все в первую очередь обращают внимание на габариты, — не соглашается Анжелика. — Мужикам подавай большие сиськи. Округлую пятую точку. Большие, небесной синевы глаза…

Оксана была старше Анжелики, и ее сексуальный опыт был богаче. Хотя в те времена первый опыт и расставание с девственностью зачастую являлись прологом к бракосочетанию. Нравы были такие. Соблазнил девчонку, лишил невинности — женись, если ты мужчина. Это было гласным и негласным правилом поведения.

Не у всех именно так получалось. Оксана свой первый опыт помнила плохо. Как-то на одной вечеринке она перебрала вина. Голова кружилась, подташнивало. В это время к ней подкрался один хмырь, растележил, раздел… Изнасилования, конечно, не было. Оксана не сопротивлялась. Но и восторга первых отношений она не получила. Клеился к ней этот парень потом, но от его вида в совокупности с воспоминаниями Оксану тянуло блевануть. Какая уж там любовь.

— Наверное, ты права, — немного подумав, продолжила размышления вслух Анжелика.

— Вот Вовка Коровин — маленький такой весь. А шустрый и работоспособный, как кролик. Я с ним всю ночь прокувыркалась почти без перерыва. А Федя Еремеев пока раскачается, пока кровь заполнит его напрягающийся могучий «интеллект», нужно время. Короче, проблематичненько получается. Да, ладно. Оксан, давай я себе выберу Дживана, — начинает мечтать Анжела. — У него такие красивые, с поволокой, грустные карие глаза. А ресницы такие черные и длинные, как будто бы глаза подведены косметикой. Все, этот красавчик будет мой! — заявляет тональностью, не терпящей возражений, Анжелика.

— Ну и ладно, хрен с тобой, дорогая подруга. Тогда у меня будет блондинистый Генка, — соглашается Оксана.

Они весело и озорно смеются. Девушки усаживаются и начинают ожидать приезда парней на чуде советского автопрома — запорожце Геннадия. Машина хоть и не очень помпезная, но зато ее можно на руках вытащить из любой ямы или ухаба.

Тем временем, в другой компании также идет подготовка к выезду в лес. Иван Михайлович Говорунов застолбил дежурную машину управления строительства предприятий лесосырьевой базы Усть-Илимского ЛПК для заброски на самые лучшие лесные поляны. Там о таежных дарах природы знают толк лучше других. А для него, старшего диспетчера ПРО «Братскгэсстроя», отказов по транспорту быть не может. Его друг Александр Иванович Стародедов должен был прихватить с собой своего главного инженера СМУ УСД (строительно-монтажного управления строительства дорог) Виктора Кирилловича Устюжина. То была его инициатива проветриться на свежем воздухе. Разрядиться от напряженных трудовых будней на природе.

Наступил назначенный час. Скромный автомобиль «Запорожец» понес по дороге квартет молодых людей с не очень скромными желаниями. Гена рулил, а Дживан развлекал Оксану и Анжелику анекдотами. Потом не с того не с сего Генка вдруг как запоет: «По ухабам, по ухабам, едем к бабам, едем к бабам».

— Геныч, ты че, сдурел? Девчонки-то уже с нами едут, — перебил его Дживан.

— Ой-е, это так, вырвалось само собой, — захихикал Гена Айзянов.

Все стали весело смеяться.

В другой компании Александр Иванович Стародедов в штормовке, обутый в резиновые болотные сапоги, заходит за своим начальником. Виктор Кириллович сидит в своей квартире одинокий и угрюмый. Жена уже полгода как уехала в Калининград к родителям. Надо сидеть с больной мамой. А он холостякует, проводя почти все время на работе. На столе стоит распечатанная бутылка коньяка. Он посмотрел на Александра и задумчиво произнес: