— Ты высасываешь из него жизнь. Я могу помочь ему сейчас, но ты убьешь его позже. Ты живешь его жизненной силой. Оставь его — у вас никогда не будет детей

— Ты такая смелая оттого, что думаешь, пан Сенкевич заступится за тебя! Берегись, Домника! Ты вознеслась выше Бога!

— Я только исполняю его волю. И была бы на то МОЯ воля, оставила бы это занятие, но я не могу..

— Я заплачу, сколько ты скажешь, если ты поможешь мне!

— У вас никогда не будет детей, ибо это не угодно Богу, — та, кого называли Домника, развернулась и направилась к выходу из комнаты. Она знала, что будет так и не в ее власти было это изменить. О, как бы она хотела помочь! Но…

— Так знай же, — вскричала ей вслед взбешенная панна, в дом которой она вошла всего полчаса назад, как дорогая гостья. — Знай, что в твоем роду никогда не родятся сыновья. Ха-ха-ха, бедный Вацлав! Он думает, ты подаришь ему сына. Никогда, слышишь, никогда! Твоя красота не спасет тебя, и род твой будет маяться веками, пока не придет искупление!

Домника содрогнулась и закрыла руками пылающее лицо. Она могла бы дать этой женщине настойку корня лопуха, получить вознаграждение и уйти с почестями. Никто не обвинил бы ее в последующем выкидыше и смерти матери. Слава ее знахарского искусства, как и ее красота, гремели на все Полесье. И она знала цену силе проклятия. Но она также знала всю правду об этой женщине и ее муже и не посмела ее утаить…

В окне спальни замка пана Сенкевича горит единственная свеча. Сам пан Вацлав и вся прислуга испуганно толпятся вокруг кровати пани Домники, полчаса назад поднявшей весь дом исполненным ужаса криком: «Уйдите, уйдите все! Это будет, будет!»

Пан Вацлав ласково берет жену за руку и жестом приказывает прислуге удалиться, — Что будет, дорогая? Ребенок? Конечно, будет! Только что тебя так напугало в этом?

— Нет, нет! Ты не понимаешь! Зерна от плевел! Они не смогут, не смогут отделить зерна от плевел!

— Домна, ты бредишь! Может быть, послать за доктором?

— Нет, нет! Это будет, я знаю — это будет! — иступленно повторяла Домника, сжимая руками виски, в которых бешенно стучала кровь. К рассвету приехал доктор, осмотрел метавшуюся по кровати Домнику и заставил ее принять порошки. Через час она уснула. Пан Вацлав долго задумчиво смотрел на спящую жену, а затем вышел из комнаты.. Вернулся он уже под вечер и сразу прошел в спальню Домники. Она сидела в кровати, обхватив колени руками. Длинные золотисто-каштановые волосы разметались по плечам. Услышав у двери шорох, Домника вскинула на вошедшего мужа большие серо-голубые глаза.

— Ты совершил ошибку, женившись на мне.

— Почему?

— Я — простая знахарка.

— Не простая. Сказочно красивая, — улыбнулся пан Вацлав, садясь на кровать и нежно обнимая жену.

— У нас никогда не будет сына

— Откуда ты знаешь?

— Так, — ответила Домника, задумчиво глядя в пространство

— Зато у нас будут очень красивые дочери и той, которая будет больше всех похожа на тебя, ты со времен передашь вот это, — пан Вацлав протянул жене синюю сафьяновую коробочку. Домника открыла ее и не смогла сдержать возглас восхищения: лежавший в коробке золотой перстень был выполнен в виде солнца, основание и лучи которого составляли крупные овальные изумруды…

Глава 1. Ночной гость

Над притихшим городом неслышно пролетел Ангел. Светлой тенью скользнул он над крышами спящих домов и с легким шелестом опустился на подоконник открытого окна на шестом этаже. Ангел сложил крылья и вгляделся в темноту комнаты, в которой слабо угадывались очертания старинного серванта, большого платяного шкафа, стола и кровати в углу комнаты. На кровати он различил силуэт спящей женщины. Ангел неслышно соскользнул с подоконника в комнату и осторожно присел на край кровати.

— Встань, я хочу говорить с тобой, — пронеслось легким дуновением в голове у спящей. Женщина испуганно открыла глаза и рывком села на кровати

— Кто ты?!

— Я — Ангел Великого Света. Ты просила у Бога моей помощи и совета, и вот я здесь, -улыбнулся ночной гость. -Спрашивай

— О…о чем?… -поежилась она

— Как о чем? Обо всем, что ты хотела знать об ЭКО. Ты же просила моей помощи!

— Почему ты не приходил раньше?

— Все в мире свершается по воле Божией. Раньше ты не была к этому готова- снова улыбнулся Ангел

— Стало быть, теперь подготовилась? — усмехнулась она

— Да, — серьезно кивнул Ангел.- Ты готова к сдаче Экзамена, но еще одна небольшая консультация тебе не повредит. О чем же нынче ты хотела узнать? — Ангел неслышно сложил крылья за спиной

— Вот ты говоришь, что все свершается по воле Божией. Даже ты не можешь прийти сам, а только если я попрошу Бога послать тебя мне на помощь. Но если Бог любит меня и видит, что мне нужна помощь, почему он не поможет мне без моей просьбы?

— Потому что это твой выбор: обратиться к Нему или рассчитывать только на себя.

— Хорошо, я обратилась. Я хочу понять.

— Спрашивай

— Почему Бог так редко помогает тем, кто просит помощи в попытках искусственного зачатия?

— Потому что это все равно, что позволить ребенку, у которого аллергия на сладкое, съесть килограмм шоколадных конфет. Удачное искусственное зачатие — это куда большее испытание, чем неудачное. От чего, по-твоему, ребенок пострадает больше: если будет плакать, что ему отказали или будет страдать от тяжкой аллергии? Для Бога люди — те же дети. И если ребенок что-то хочет, то необязательно это принесет ему пользу.

— Ты хочешь сказать, что удавшаяся попытка искусственного зачатия — это наказание, а не благо?

— Это — испытание для тех, кто верит в человеческий промысел больше, чем в Божий.

— Но разве дети — это не абсолютное благо?!

— В нынешнем мире — конечно, нет! Все зависит от того, в какой семье они родились и что несет в себе заложенная в них душа. Представь себе, что сын хочет сесть за руль, но отец не дает ему машину, потому что знает, что сын недостаточно хорошо умеет ее водить. Сын упрашивает отца изменить свое решение. Что в данном случае будет большим злом по отношению к нему и к окружающим его людям?

— Ты хочешь сказать, что не все готовы к рождению ребенка?

— Конечно. Не все его примут как вдохновение и продолжение Любви.

— Почему же тогда дети даются в семьи, где они никому не нужны? Кто-то делает бесконечные аборты, а кто-то просто бросает своих детей?

— Потому что испытания у всех разные. Кто-то должен просто решить: сгубить или сохранить новую жизнь, приняв на себя ответственность за нее. А кто-то должен выполнить более сложную задачу. Возможно, изменить что-то в себе или даже в окружающем его мире. В любой школе не бывает одинаковых учеников. Есть отличники, хорошисты и двоечники, верно? Разве могут они решать задачи одной и той же степени сложности? Если человек только научился читать, бессмысленно заставлять его разбираться в философии. Но если человек в плане своего развития освоил букварь жизни, то для его дальнейшей учебы ему будут даваться задания более высокого уровня сложности в соответствии с его развитием.

— Можно подумать, что человеческая жизнь — это учеба в средней школе! -фыркнула она

— В какой-то мере. Сложность заданий все возрастает по мере приближения к выпуску… И в конце следует итоговый экзамен с вопросами Экзаменатора. И здесь уже поздно будет наверстывать упущенное…

— А если экзамен не сдан?

— Тогда для каждой души следует новый курс средней школы, начиная с того класса, в котором она остановилась. И все повторяется заново…

— А если человек не хочет учиться и прямо заявляет об этом?

— Тогда его могут выгнать из школы…

Она вздрогнула, представив себе, что это может означать…

— Ну, а если экзамен сдан? — снова спросила она, отогнав от себя видение отчисленной из школы Жизни человеческой души

— Тогда следует более высокая ступень знаний, но тебе пока рано о ней знать: ты ведь еще только в средней школе, — улыбнулся Ангел

— Да, и мне не помешал бы репетитор, — проворчала она… Резкий дребезжащий звук прервал их беседу. Силуэт ночного гостя на фоне светлеющего окна утратил четкость очертаний и превратился в легкую дымку. В следующее мгновение сознание вернулось к ней, и она открыла глаза…

Будильник, как всегда, задребезжал в 5.30. Привычно накрыв его рукой, она еще долго лежала, не двигаясь и размышляя о прерванном сне.. Вставать не хотелось. Больше чем не хотелось. Она повернулась на спину и в который раз попыталась представить себе, как же так вышло, что любимая некогда работа, которую, как ей казалось, она сама себе вымолила несколько лет тому назад и которая стала смыслом ее жизни, вдруг стала для нее не просто ненавистной, стала какой-то адской повинностью, от которой она столько раз пыталась избавиться, и не могла. Каждый раз казалось вот еще немножко — и она станет свободна, но нет, в последний момент все развеивалось, как дым, и она даже не была уверена после, что такая возможность у нее действительно была. Она вышла на кухню, механическим движением нажала кнопку электрочайника и безо всякого настроения бросила в чашку ложку растворимого кофе. Настоящий кофе она варила себе только в редкие выходные и потом маленькими глотками пила его из старинной фарфоровой чашки, купленной по случаю на воскресной барахолке у призрачно-сухонькой старушки из прошлого. Это стало для нее своего рода священнодействием, которое она не смела оскорблять обычными буднями с постоянным поглядыванием на часы, как бы не опоздать, и полным отсутствием настроения от предстоящей работы. Утреннее солнце играло на деревянных панелях маленькой уютной кухни. Она любила это время. В доме все еще спали, и тишину нарушало только мерное тиканье ходиков. Можно было поразмышлять о своем, не боясь, что кто-то прервет эти размышления. Не торопясь, прихлебывая кофе из большой «будничной» чашки, она вспоминала давешний сон.. Прямо пролог для детектива. Она невесело усмехнулась сама себе. Да, да — она давно все осознала. Или не все? Если бы не будильник, возможно, ей удалось бы узнать ответ на главный вопрос: почему она до сих пор не смогла уйти, вырваться из всего этого? Только ли из страха потерять заработок, необходимый для ежемесячной оплаты ипотеки? Тогда получалось, что ради денег и собственного благополучия она творила зло. Но в глубине души она понимала, что не хочет уходить. Наверное, потому, что ей все-таки никак не удавалось однозначно ответить самой себе на мучавший ее вопрос: во благо или во зло все то, что она делает? Черный или белый цвет у ее работы? Написать заявление об уходе ей не давала вероятность существования целой палитры оттенков серого… Как бы вернуть этого Ангела. Разве попросить его снова явиться к ней?.. «Определенно, мне пора в отпуск», — мрачно усмехнулась она, залпом допила кофе и рывком поднявшись, словно приняв какое-то решение, двинулась собираться…

Глава 2. Начало пути

За свою жизнь Зоя Донатова сменила много работ, и всегда основным критерием для нее была зримая польза людям от ее деятельности. Польза должна была быть видна и очевидна сразу. Фундаментальная наука не приносила такого ощущения, в искусстве она казалась сама себе дилетантом. Несколько уроков живописи, полученных частным образом, только укрепили ее в собственной никчемности и необоримой лени, которую ей больше нравилось называть усталостью.

Зоя выросла во вполне обеспеченной, как было принято говорить, семье со средним достатком. Отец два раза в год ездил в длительные зарубежные командировки. Все лето она отдыхала где-нибудь на море. Лето делилось на три равные части между отцом, мамой и бабушкой. Робкая и нерешительная во всем, Зоя не любила шумных компаний, а обществу подружек предпочитала прогулки в лесу и на морском побережье. С раннего детства Зоя привыкла считать, что самостоятельно, без поддержки родителей, она ничего в жизни не добьется. Однако она заметила, что из любой даже самой сложной ситуации она в последний момент выходила «сухой из воды». «В рубашке родилась», — шутила бабушка. Она была баловнем родителей и Судьбы, но самым лучшим другом ее была бабушка. Бабушка разделяла все ее фантазии и надежды и была единственной, кто верил в ее способность быть самостоятельной. Зоя любила мир своих фантазий и жила в нем. В этом мире она была сказочно сильной и все время кого-то спасала. Еще она любила лес и могла гулять в нем часами, рассказывая самой себе какую-нибудь ею же придуманную историю. Она могла прилечь и заснуть в лесу, она не боялась леса и верила ему. Родители ругали ее за такие прогулки, и только бабушка выслушивала и понимала ее. Бабушка как-то сказала ей, что такая любовь к лесу в ней, должно быть, от прабабки — известной некогда на все Полесье знахарки. Прабабушка знала все лесные и луговые травы и, как говорили, могла лечить любую хворь. Первое ее знакомство с образом прабабушки состоялось года в четыре. Однажды, роясь в комоде у бабушки, Зоя нашла очень красивое кольцо. По форме оно напоминало солнце с отходящими от него лучами. Зоя всегда любила зеленый цвет, а «солнышко» было сделано из крупных зеленых изумрудов. Как завороженная, смотрела она на кольцо, пока в комнату не вошла бабушка. Всегда спокойная и ни в чем не отказывающая внучке, бабушка на этот раз не на шутку разгневалась. Кольцо было водворено назад в комод, а любимая внучка — в ближайший угол. Несмотря на наказание и запрет прикасаться к кольцу, Зоя не упускала случаи, когда оставалась дома одна: она вытаскивала кольцо из комода и подолгу смотрела на его лучи…

За год до выпускного в семье начались бурные дебаты по поводу предстоящего выбора профессии. Мама настаивала на выборе карьеры врача, но Зоя, неожиданно для себя и родителей, оказалась несгибаема и отнесла документы на биофак МГУ. В глубине души она ничего не имела против того, чтобы лечить людей, и сама толком не знала, что останавливало ее… Было ли это желание противостоять настырности матери и доказать свою самостоятельность, или подспудный страх ответственности за чужую жизнь человека, считавшего себя неспособным ни на что дельное, или что-то другое, таившиеся в глубине ее души? Тогда она не задумывалась над этим. Ответы пришли значительно позже. Вместе с возвращением, хотя и в несколько измененном виде, к карьере врача…

Когда Донатовой исполнилось шестнадцать, безоблачная жизнь родительского баловня для нее внезапно закончилась. На протяжении всей своей последующей жизни, Зоя Алексеевна так и не смогла объяснить себе перемену, произошедшую в родителях по отношению к ней, однако с годами она стала испытывать к своим родителям и произошедшей в них перемене, чувство глубокого уважения и искренней благодарности. Вчерашний нежный тепличный цветок оказался под шквалом леденящего морозного ветра. Теперь он был предоставлен сам себе и больше не являлся центром ничьей вселенной… Поначалу ей было невыносимо тяжело, но влезть обратно в спасительную скорлупу родительской любви, не удалось. В большинстве жизненных ситуаций Зоя действовала чисто интуитивно, однако, интуиция, как и способность выпутываться из любой сложной ситуации, ни разу не подвели ее. Постепенно, она училась слушать и слышать других людей, верить в свои силы и защищать тех, кто зависел от нее. Ситуация во многом осложнялась тем, что одновременно с рухнувшим миром ее теплицы, рухнула со всеми своими устоями страна, в которой она родилась и выросла. Стабильный уклад жизни человека из науки навсегда канул в прошлое. Стабильности не было больше ни в чем: ни в работе, ни в жилье, ни в зарплате. Право на отдых и квалифицированную медицинскую помощь тоже канули в Лету. Рассчитывать на хорошие отпускные, не говоря уже об отпуске вообще, а также на достойную оплату больничного листа больше не приходилось. Родители искренне не понимали, почему она не берет больничные листы по уходу за ребенком или хотя бы — за собой. Почему она работает по выходным, а иногда и по ночам, почему не может жить на пособие по уходу за ребенком и досрочно покидает безмятежный покой послеродового отпуска. Жизнь превратилась в борьбу за выживание, о которой ей рассказывали на первом курсе на кафедре эволюции. В стране эволюция повернула вспять и в нахлынувшей новой эре выживали в основном давно вымершие, а теперь вновь возродившиеся звероящеры, полностью подчинившие себе все экологиечские ниши. Но это было в будущем.

Летом 1991 года вчерашняя школьница, Зоя Донатова, стояла у магазина «Школьник» на Ленинском проспекте и широко открытыми глазами провожала колону танков, которая ползла поблескивающей змеей по направлению к центру города. Зое не было страшно, ей было интересно. Лихие 90-е промелькнули для нее незаметно: насыщенная студенческая жизнь, смена ВУЗа и два замужества требовали колоссальных энергетических затрат. Первый студенческий брак, заключенный под впечатлением совместных туристических походов просуществовал всего год. Второе замужество подарило ей родство с семьей знаменитого на весь мир академика и непоседу-дочку. Следующие несколько лет она упорно искала свое место в жизни. Защитила диссертацию и на несколько лет уехала работать по специальности в Скандинавию. Однако жизнь научной лаборатории совсем не прельщала молодого кандидата наук. Больше всего она любила проводить время в Ботаническом саду, который, как оказалось, был основан самим Карлом Линнеем или на берегу Балтийского залива. Она пропадала там целыми днями с фотоаппаратом и маленьким блокнотом для набросков. В такие дни она чувствовала себя необыкновенно счастливой, как в детстве, когда бродила по лесу. Из полученных набросков и фотографий в ее голове складывались необычные образы, которые она сначала робко, а затем все увереннее, стала воплощать в коллажных работах. Первые купленные у нее коллажи вызвали у Зои неподдельное удивление и непреодолимое желание создавать новые работы, и даже целые коллажные циклы. Наконец она могла выражать свои чувства и мысли в доступной и интересной для других форме. Появились первые, более менее постоянные, заказчики. Зоя придумывала все новые и новые необычные сюжеты. Каждый из них она вынашивала, словно ребенка. Не спала ночами, не находила себе места, пока материал в картине не укладывался нужным образом и, наконец, каждый раз давала себе слово, что никогда больше не будет так выкладываться, создавая коллаж. Но… В голове возникал новый образ и все начиналось сначала…

Глава 3. Время перемен

Накануне второй в ее жизни осенней выставки, когда она занималась развеской своих работ, раздался звонок мобильника. Только потом она четко осознала, что этот звонок навсегда разделил ее жизнь на «до» и «после».

— Зоя, здрасьте! Вам удобно сейчас говорить? — голос Лидии Никандровой звучал как всегда тягучеспокойно.

— Да, конечно, Лидия Юрьевна!

— Я нашла для Вас вакансию. В одном крупном Центре Москвы нужен эмбриолог. Зарплата от 150 тысяч в месяц. Но Вам придется оставить Университет. Вы к этому готовы? — как бы не так! Конечно, она не была готова ни к чему подобному!

— Конечно, Лидия Юрьевна! Спасибо!

— Собеседование завтра. Я Вам сейчас пришлю телефон Марины Алексеевны Царевой. Это врач ЭКО. Они хотят взять еще кого-то, так что поторопитесь, — Никандрова отключилось.

Да, она не была к этому готова! Подобная зарплата казалась нереальной, а о профессии эмбриолога и отделениях ЭКО она вообще узнала всего полгода тому назад, когда вместе с профессором Никандровой занялась проблемой мужского бесплодия. Муж сидел без зарплаты третий месяц, подобная работа решала все насущные проблемы и от того казалась нереальной… «Университет я, конечно, не оставлю. Буду пробивать полставки», — размышляла она, подходя к назначенному времени к воротам огромного Всероссийского медицинского центра, известного, некогда, на весь мир.

Поднявшись по широкой мраморной лестнице на второй этаж, она нашла в мобильнике нужный номер и нажала вызов.

— Алло! — строго-приказным тоном ответила трубка

— Здравствуйте! Это Зоя Донатова. Мы с Вами сегодня договаривались встретиться по поводу работы...

— Да, да.. Вы где находитесь? Я сейчас к Вам выйду.

Появившаяся через пять минут в конце коридора высокая женщина в белом халате являла собой классический типаж строго-справедливого врача.

— У Вас ведь есть время? — не допускающим возражений тоном, обратилась она к Донатовой. Я бы хотела, чтобы Вы побывали на нашей конференции. Там сегодня очень интересные доклады.

В просторном актовом зале почти все места были заняты и они устроились на верхних рядах довольно далеко от входа. Ничего интересного в скучных отчетах по работе отделений Центра Зоя для себя не нашла, а потому стала изучать развешанные по стенам фотографии детей самых разных возрастов. Фотографии отличались размерами, но на всех в первую очередь обращали на себя внимание глаза. Зоя невольно вздрогнула… В этих взглядах было нечто общее и от этого ей стало не по себе, но она так и не смогла понять — почему. Следующие полтора часа Донатова отчаянно боролась со сном, и когда конференция, наконец закончилась, она облегченно вздохнула, искренне надеясь, что Марина Алексеевна не заметила ее реакции на «интересные доклады».

Дальнейший разговор они продолжили в кабинете заведующего отделением. Вадим Борисович Агеев произвел на Зою самое благоприятное впечатление. Она с любопытством разглядывала приемника легендарного Захарова, создавшего первое в стране отделение ЭКО и ставшего своеобразным «крестным отцом» первого в Союзе ребенка из пробирки. Об Агееве в среде ученых-биологов ходили самые невероятные слухи. Говорили, что он без зазрения совести присваивает рабочие материалы своих коллег, начисто забывая о роли последних в проведенной работе. Говорили, что в багажнике своей машины он возит автоматическую винтовку, а сам не расстается с пистолетом, подаренным ему кем-то из пациентов. Глядя на коренастого радушно — хитроватого хозяина кабинета, немедленно предложившего ей кофе и собственноручно сварившего его, Зоя никак не могла уложить все это у себя в голове. Кабинет Агеева поразил Зою своей помпезностью. Основное пространтство занимал большой длинный деревянный стол в форме буквы «Т». На перекладине «Т» восседал сам Агеев, а вдоль остававшейся длинной «ножки» стояли удобные мягкие кресла, обитые кожей. Справа от ножки стола находился сервант, сплошь обставленный всякого рода представительскими подарками, а над ним на стене располагались две большие фотографии смеющихся женщин в лыжных костюмах.

— Вы начнете работать с нашим андрологом, поучитесь делать спермограммы, а потом познакомитесь с работой эмбриологии.- негромко и доверительно говорил Агеев — Видите ли Зоя, мы уже взяли на испытательный срок эмбриолога. Он Ваш коллега — выпускник МГУ. Сейчас он стажируется в эмбриологии, а Вы пока поработаете с Георгием Анатольевичем Даниловым. Потом поменяетесь. Так когда Вы сможете приступить?

— Может быть послезавтра? Мне бы хотелось обсудить это с моим руководством в Университете.

— Отлично! Значит, мы ждем Вас в четверг. Если сможете, приходите к 8.30 — у нас утренняя конференция, и я представлю Вас нашим сотрудникам. У Вас с собой резюме? — Донатова молча протянула Агееву два отпечатанных листа.

— Ого! — Агеев слегка присвистнул. Да Вы — настоящий ученый

Глава 4. Легендарное отделение

Она явилась в отделение к 8.00. Ловя на себе любопытные взгляды сотрудников, почти бегом добралась до кабинета Царевой. К счастью, Марина Алексеевна была уже на месте.

— Здравствуйте! — облегченно выдохнула Зоя. — А Георгий Анатольевич уже здесь? Вы не могли бы меня с ним познакомить? И еще…

— Ш-ш-ш! — повелительным жестом прервала ее Царева — Запомните! Здесь кругом враги! Вам нужно научиться говорить тише! А Данилов вообще человек очень непростой. Да нет, вы не пугайтесь так — улыбнулась Царева, напомнив Зое Мюллера из «Семнадцати мгновений весны» — У Георгия Анатольевича очень непростой характер, но в целом человек он неплохой.

«Миленькое начало! Может, пока не поздно, слинять отсюда по-тихому?» — кисло размышляла Донатова, спускаясь по лестнице за Мариной Алексеевной к кабинету Агеева. Следом за Царевой она прошла через двойную дверь в кабинет и остановилась. В кабинете находились около двадцати сотрудников отделения. Все взгляды были обращены на нее. Зоя собралась с духом и, подняв глаза, оглядела своих будущих коллег. На кожаном диване слева от двери расположилось очень живописное трио: невысокая девушка с вызывающе вздернутым носиком, находящаяся на последних месяцах беременности, устроилась на самом краю. Рядом с ней, небрежно откинувшись на спинку дивана и заложив ногу за ногу, сидел высокий, плотного сложения брюнет. Его жесткий, цепкий взгляд мгновенно охватил Зою, и она, на минуту, почувствовала себя абсолютно раздетой. Почувствовав, что краснеет, Зоя с досадой подумала, что этот брюнет, должно быть, и есть Данилов. Слева от предполагаемого андролога сидела полная женщина средних лет. Зоя поймала себя на том, что внешний вид этой дамы больше соответствовал бы интерьеру какого-нибудь питейного заведения под рабочим названием «Хмурое утро». Поведение дамы было двояким: с одной стороны она старалась держаться очень уверенно и даже несколько по-хозяйски развязно, с другой чувствовалось, что она абсолютно зависима от высокого брюнета, хотя никогда не признается в этом даже самой себе.

Вторая живописная группа сотрудников расположилась вдоль стола Агеева. Из этой группы особенно выделялись три женщины, сидевшие ближе всего к заведующему отделением. По правую руку от Агеева, небрежно закинув ногу на ногу, устроилась эффектная ухоженная блондинка средних лет. Время от времени она обводила всех присутствующих скучающим взглядом, в котором, однако, чувствовалась напряженность кошки перед прыжком. Взгляд у блондинки был холодный и пронзительный, а на губах играла легкая отстраненная улыбка, словно она думала о чем-то своем. На минуту Донатова встретилась взглядом с загадочной блондинкой и вздрогнула: ее взгляд не выражал ничего, он был абсолютно пустым, и невозможно было понять, о чем думает этот человек. Зоя поспешно перевела глаза на доктора, которая сидела рядом с блондинкой и облегченно вздохнула: она встретила живой блестящий взгляд больших умных карих глаз. Обладательница взгляда, в отличие от своей соседки, была природной шатенкой. Она была старше блондинки, но выглядела ничуть не хуже и не менее эффектно. Чувствовалось, что эта женщина обладает железным характером и, безусловно, является лидером в коллективе. Напротив них слева от Агеева гордо восседала плотная высокая темноволосая женщина. Время от времени она обводила аудиторию взглядом сонного орла. Казалось, весь смысл ее жизни состоит в желании показать окружающим свою значимость и монументальность. Про себя Зоя, почему то сразу отметила, что эти трое составляют нерушимое целое, играющее в коллективе основополагающую роль при решении любых вопросов. Зоя мельком взглянула на Цареву и снова вздрогнула: Марина Алексеевна смотрела на сидевших рядом блондинку и брюнетку и даму напротив них с таким нескрываемым холодным презрением и даже ненавистью, что Донатова невольно подумала о том, что же такое должны были сделать эти трое, чтобы заслужить такой испепеляющий взгляд своей коллеги. В этот момент Зоя услышала голос Агеева:

— Я продолжаю представлять вам наших новых сотрудников. Зоя Алексеевна Донатова. Выпускник биофака МГУ, кандидат биологических наук. Обладает очень почтенным списком научных трудов и будет работать в нашем коллективе. Георгий Анатольевич, я прошу Вас приобщить Зою Алексеевну к Вашей работе.

На губах у Данилова появилась и мгновенно исчезла легкая улыбка

— Хорошо, Вадим Борисович.

— Мадина Михайловна, а Вас я попрошу ознакомить Зою Алексеевну с работой нашего криобанка и ввести ее в курс дела

— Хорошо, Вадим Борисович, — на Зою в упор смотрела высокая стройная темноволосая девушка. Немного вздернутый носик придавал ее лицу чуть насмешливое выражение, а во всей ее фигуре чувствовалась какая-то пренебрежительная снисходительность ко всему, что происходит вокруг. Казалось, она скучает от всех этих разговоров и с высоты своего превосходства просто терпит и конференцию, и коллег. По возрасту ей должно было быть немногим более тридцати лет.

— Мадина Михайловна у нас ведет криоконсервацию спермы и эмбрионов, а еще это наш самый молодой перспективный доктор — с улыбкой добавил Агеев, и Зоя вновь поймала полный холодного презрения взгляд Царевой, который она бросила в сторону Мадины Михайловны.

Дальнейшие обсуждения каких-то квот и чьих-то историй болезни слились для Донатовой в неясный гул. Ей хотелось, чтобы конференция поскорее закончилась. Временами она чувствовала на себе взгляды Мадины Михайловны и Данилова и почему-то понимала, что ее появление в отделении вызывало у первой глухую неприязнь, а у второго — безудержное веселье. В обоих случаях, однако, для нее представлялось очевидным, что отделение в целом восприняло ее презрительно-настороженно, как вторгшегося на их территорию чужака. После окончания конференции, Царева подвела Зою к шароподобной даме, сидевшей рядом с Даниловым:

— Это Ульяна Николаевна Кречетова. Она делает спермограммы для пациентов Георгия Анатольевича. Сначала вы будете учиться у нее. Вблизи Ульяна Николаевна показалась Зое еще больше похожей на завсегдатая питейного заведения

— Привет! Значит, будешь работать с нами? Ну, пойдем что ли к нам — улыбнулась Кречетова.

Кабинет Данилова состоял из двух комнат. В обоих было по одному длинному окну, тянувшемуся под самым потолком. В первой под окном располагались два составленных вместе стола, на которых разместились два стареньких микроскопа и компьютер. Слева от столов, перед входом во вторую комнату располагался шкаф с медицинскими картами, с которого свешивалось множество вьющихся растений. В правом углу кабинета помещался стол Данилова. Вторая комната была, очевидно, предназначена для проведения процедур. В ней также стояли небольшой столик, шкаф с картами и под окном большая белая кушетка.

Кречетова по-хозяйски развалилась за одним из микроскопов и смерила Зою внимательным взглядом изучающего обстановку английского бульдога

— Кофе будешь?

— Можно

— Пойдем, покажу тебе, где у нас кофейный автомат — в этот момент дверь стремительно распахнулась, и вошел Данилов. Кречетова тут же подобралась на своем стуле и повернулась к микроскопам.

— Ульяна Николаевна, откройте окно: у нас очень душно — Кречетова, с необычайной для такого грузного человека легкостью, взобралась на стол и распахнула форточку. Данилов повернулся к Зое. Она отметила про себя его военную выправку и жесткий прямой взгляд за стеклами очков. Данилов был крепким плотно сбитым человеком, однако двигался с необычайной легкостью и даже изяществом.

— Так Вы закончили МГУ?

— Да. Потом еще защитилась там же, — улыбнулась Зоя.

— Значит Вы — настоящий ученый, — с легкой усмешкой констатировал Георгий Анатольевич. Зоя отметила про себя, что он сказал то же самое, что Агеев при просмотре списка ее работ, однако в тоне и во всем облике Данилова проскользнул легкий сарказм. « Почему он так? Что он обо мне знает, чтобы язвить?» — обиженно подумала Донатова. Исподлобья взглянув на Данилова, Зоя спросила:

— А у Вас всегда окно открыто?

— Вам, что, холодно?

— Немного

— А у нас тут всегда свежий воздух, так что привыкайте — Данилов повернулся к Зое спиной и вышел из кабинета. Краем глаза Зоя заметила на себе смеющийся взгляд Кречетовой и повернулась к ней:

— Он всегда такой вежливый?

— Это еще ничего. Поживешь-увидишь. Так что, за кофе пойдем что ли? И ему заодно принесем. Я всегда так делаю — улыбнулась Кречетова.

Поеживаясь от холода, Зоя вышла из кабинета вслед за Ульяной Николаевной.

Глава 5. Будни

В последующие несколько месяцев Донатова под руководством Кречетовой училась делать спермограммы и, когда была свободна Мадина Михайловна, криоконсервировать сперматозоиды. Мадина Михайловна сразу объяснила ей, что криоконсервация эмбрионов находится в ее безраздельном ведении и в помощниках она не нуждается. Зоя особенно к этому и не стремилась. В целом, ей нравилось работать с Даниловым и Кречетовой. Поначалу криоконсервации сперматозоидов ее учила работавшая с Даниловым медсестра Юлечка. Это и была та самая глубоко беременная девушка, которую Зоя впервые увидела во время конференции в кабинете Агеева. Данилова Юлечка ненавидела всеми фибрами своей незамороченой ничем высоким души. Георгий Анатольевич платил ей холодным презрением. Как и говорила Царева, Данилов оказался человеком с весьма непростым характером. Его военно-хирургическое прошлое требовало от окружающих неукоснительного и мгновенного выполнения его распоряжений. Если распоряжений на данный конкретный момент времени было несколько, это целиком и полностью являлось проблемой подчиненных. Так например, очень часто Георгию Анатольевичу требовалось найти медицинскую карту того или иного больного и практически в то же время срочно сделать и распечатать спермограмму другого. Если при этом карта не находилась в течение двух-трех минут, а в спермограмме была допущена хотя бы малейшая опечатка, Данилов мог с невиннейшей улыбкой припоминать нерасторопность Зои и даже Кречетовой в течение всего оставшегося дня, а бывало — что и не одного. Неправоты со своей стороны доктор Данилов не признавал в принципе, и если оказывалось, что искомая в течение пятнадцати минут карта находилась у него на столе, он с невозмутимым видом продолжал прием пациента, не удостоив сбившихся с ног Зою и Ульяну Николаевну даже взглядом. Если кто-то начинал с ним спорить, Данилов становился сладко-язвительным, и спасения от его язвительности не было никакого. Доктор также никому и никогда не забывал даже малейших обид. Несмотря на все это, Зоя глубоко уважала Георгия Анатольевича за его поистине энциклопедические знания в области урологии и андрологии. Он был настоящим гурманом и истинным библиофилом в том, что касалось его специальности. Зоя знала, что у Георгия Анатольевича собрана настоящая библиотека книг по урологии и андрологии, причем в его коллекции были и настоящие антикварные экземпляры, выходившие на заре развития этих областей медицины. Кроме того, Георгий Анатольевич Данилов обладал тем, что в наше время принято называть жизненным стержнем, и хотя многие сотрудники отделения, начиная с самого Агеева, терпеть его не могли, Зоя понимала, что это человек по настоящему честный, преданный своим убеждениям и неспособный на предательство. Предательства Данилов не прощал никогда и никому. Женат он был четыре раза и все отделение давалось диву, как его последней жене удалось прожить с ним больше пятнадцати лет. Зоя уважала Данилова как врача, и как мужчину и ей нравилось, что ее работа в Центре началась рядом с этим человеком.

18+

Книга предназначена
для читателей старше 18 лет

Бесплатный фрагмент закончился.

Купите книгу, чтобы продолжить чтение.