Бесплатный фрагмент - ОТ ПРЕКРАСНОЙ МЕЛЬНИЧИХИ В ЛУННЫЙ МИР

ЕЛЕНА ШАРОВА. ОТ ПРЕКРАСНОЙ МЕЛЬНИЧИХИ В ЛУННЫЙ МИР

14 декабря 1938 года в культурной жизни республики произошло чрезвычайно важное, поистине историческое событие: в Доме Аксакова уфимцы увидели оперу-буффа итальянца Джованни Паизиелло «Прекрасная мельничиха». В этот день родился Башкирский оперный театр. За давностью лет мы не должны забывать двух выдающихся деятелей, которые имеют самое прямое отношение к этому событию. Газиз Альмухаметов и Файзи Гаскаров собирали по всей республики талантливую молодежь для башкирской студии при Московской консерватории и национального отделения знаменитого Ленинградского балетного училища.

Еще одно имя навсегда вписано в историю Башкирского оперного театра. Это имя Петра Славинского, прекрасно образованного музыканта, виолончелиста, композитора и дирижера. Он прибыл в Уфу, имея за плечами опыт работы дирижера в Большом театре, Перми и Ташкенте.

В городе не было симфонического оркестра. Петр Михайлович находил музыкантов на радио, в ресторанах и кинотеатрах. Оркестр состоялся. И вот 14 декабря свершилось чудо — уфимцы слушали блестящую, остроумную оперу итальянца на родном, башкирском языке. В главных партиях выступили выпускники башкирской студии при Московской консерватории: Бану Валеева, Хабир Галимов, Зайтуна Ильбаева, Ульяна Сыртланова, Габдрахман Хабибуллин.

Большую роль в развитии молодого творческого коллектива сыграл эвакуированный в Уфу Киевский театр оперы и балета имени Т. Шевченко, совместная работа с выдающимися мастерами. Молодые башкирские артисты наблюдали за их работой на ежедневных репетициях, спектаклях. Уфимцы были заняты в классических произведениях русских и украинских композиторов: «Евгении Онегине» Чайковского, «Запорожце за Дунаем» Гулака-Артемовского, «Иване Сусанине» Глинки, «Наталке Полтавке» Лысенко и «Аиде» Верди. Они пели вместе с корифеями украинской сцены: Зоей Гайдай, Марией Литвиненко-Вольгемут, Андреем Ивановым, Константином Лаптевым, Иваном Паторжинским. Украинские артисты дали несколько спектаклей в Летнем театре сада имени А. Луначарского.

В июле 1941 года после окончания Ленинградского хореографического училища в Уфу приехали Зайтуна Насретдинова, Халяф Сафиуллин, Хашим Мустаев, Раиса Дербишева, Адыхам Нарыков, Фаузи Саттаров, Николай Захаров. 2 октября балетная труппа выступила в совместной постановке — премьерном спектакле «Коппелия» Лео Делиба.

В ноябре 1941 года при Оперном театре была «…организована студия повышения квалификации студентов-вокалистов башкирского отделения Московской консерватории и национального отделения Ленинградского хореографического училища». В студии вели занятия артисты Киевского театра. В октябре 1942 года киевляне отбыли из Уфы в Иркутск. Они пробыли в Башкирии только один год, но этот год стал для артистов уфимского театра школой высшего мастерства.

С 27 мая по 5 июня 1955 года в Москве состоялась Декада башкирской литературы и искусства. Башкирский театр оперы и балета показал москвичам оперы «Царская невеста» Римского-Корсакова, «Салават Юлаев» Исмагилова, балеты «Журавлиная песнь» Степанова, «Лауренсия» Крейна.

Режиссер Большого театра Борис Покровский писал в газете «Правда»: «Спектакль „Салават Юлаев“, которым открыл свою декаду Башкирский театр оперы и балета, показал, каких замечательных успехов достигла башкирская музыкальная и театральная культура».

Артисту Башкирскоого академического театра драмы Арслану Мубарякову и балерине Зайтуне Насретдиновой было присвоено звание «народный артист СССР».

Пятидесятые годы. Уфимцы живут без мобильников, компьютеров и телевизоров. Но у них есть книги и театр. Есть свои кумиры. В оперном — Петр Кукотов и Александр Сутягин. Участие в спектакле этих артистов гарантировало ему успех. В те времена режиссеры, слава богу, не занимались самовыражением, паразитируя на именах великих композиторов. Люди шли в оперу на Чайковского, Верди, Римского-Корсакова и на артистов, которые переносили их на два часа из трудного повседневного быта в пушкинскую эпоху, во времена Ивана Грозного или Древний Египет.

На Декаде литературы и искусства Башкирии в Москве республика показала себя с наилучшей стороны, продемонстрировав богатство и разнообразие многонациональной культуры. Ведущие актеры получили очередные почетные звания и заманчивые предложения. В оперном были потери. В Ташкент уехал превосходный баритон Михаил Труевцев, Александр Сутягин отбыл в Ленинград, где был принят в прославленный коллектив Малого оперного театра.

90-е годы для любителей оперного и балетного искусства Башкирии — настоящее пиршество. В 1991 году к 100-летию дебюта Федора Ивановича Шаляпина на уфимской сцене (18 декабря 1890 года) по инициативе известного певца и директора Башкирского государственного театра оперы и балета Радика Гареева, дирижёра Валерия Платонова и председателя Шаляпинского общества в Уфе Галины Бельской возник фестиваль «Шаляпинские вечера в Уфе».

Поклонники оперы получили возможность услышать в спектаклях и гала-концертах выдающихся артистов Большого, Мариинского и других отечественных и зарубежных театров: Александра Ведерникова, Александра Дедика, Булата Минжилкиева, Михаила Кита, Константина Плужникова, Ирину Архипову, Владислава Пьявко, Юрия Мазурока, Ахмеда Агади.

В 1993 году по инициативе Юрия Григоровича в Башкирии был учрежден Международный фестиваль балетного искусства имени Рудольфа Нуреева.

Этот фестиваль отличается удивительным разнообразием. Состоялись премьеры балетов: «Прометей» Сабитова в постановке И. Маркова, экс-солиста театра Бориса Эйфмана, «Марионетка», на музыку И. Стравинского, и «Семь красавиц» К. Караева в постановке Р. Абушахманова, «Корсар» А. Адана в постановке Ю. Григоровича.

Прошли выставки «Рудольф Нуреев» (экспонаты были предоставлены Международным фондом имени Р. Нуреева от имени Правительства Великобритании), произведений художников М. Ромадина и Н. Алексеевой-Штольдер из цикла «Отражение русского балета», круглый стол «Поговорим о Рудольфе».

Уфимцы приветствовали презентацию книги Н. Жиленко «Гран-па башкирского балета» и участвовали в обсуждении книги французской журналистки Ариан Дольфюс «Непокорённый Нуреев». Вниманию зрителей были представлены фотоэкспозиции: к 100-летию Галины Улановой (Государственный центральный театральный музей имени А. А. Бахрушина), «Уланова и ее выпускники» (фотограф Д. Куликов, Москва), «Балет изнутри» (работы уфимских фотографов И. Ахмадеева и О. Менькова), фотовыставка «Один день в Уфе» Виктора Вонога (зрители увидели Р. Нуреева 15 ноября 1987 года), выставка «Балет глазами детей».

Благодаря содействию Владимира Спивакова, театру был подарен бюст Рудольфа Нуреева работы французского скульптора Пьера Турен.

Среди гостей фестиваля были выпускники Башкирского хореографического колледжа имени Р. Нуреева — Роман Рыкин (Сан-Франциско, США). Наталья Сологуб (Дрезден, Германия), Андрей Меркурьев (Большой театр), Айдар Шайдуллин («Кремлевский балет») и балетмейстер Яков Лифшиц (Израиль), некогда блиставший на сцене Башкирского оперного театра.

Оперный театр — одна из главных, обязательных примет города, претендующего на звание культурной столицы края, республики. Организм оперного театра сложен и капризен. Оркестр, хор, балет, производственные цехи. Солисты на договоре и делающие погоду (кассу) именитые гастролеры. Художественный руководитель и главный дирижер (иногда в одном лице), хормейстер, главный балетмейстер. Столкновение различных интересов и амбиций…

Должность директора оперного театра притягательна и обманчива, как мираж. В Уфе она к тому же еще и ненадежна. Многих директоров повидал на своем веку Башкирский государственный театр оперы и балета. В последние годы они мелькали как в калейдоскопе. любители оперы.

Бесспорно одно: оперный театр — очень дорогое удовольствие и без попечительского совета, постоянных спонсоров, партнеров рассчитывать на успех не приходится. Требуются помощь и поддержка как республиканского правительства, так и столичной власти, добровольно-принудительное сотрудничество мощных, богатых фирм, холдингов, банков с театром. Если, конечно, мы хотим, чтобы он соответствовал современным требованиям.

Самый престижный и состоятельный оперный театр создан в США, в Нью-Йорке, на средства акционерного общества «Метрополитен-опера хаус компани». Немалую роль в его благополучии играют пожертвования частных лиц.

Есть деньги — театр процветает, нет денег — погибает. Оперному театру нельзя обойтись без приглашенных солистов, дирижеров. Оркестру необходимо иметь контакты с различными музыкантами. Певцы должны видеть, как поют их коллеги из других городов и стран. На все это нужны деньги.

В настоящее время оперный театр переживает ренессанс.

В канун 2016 года генеральным директором оперного театра был назначен Ильмар Альмухаметов. Его послужной список дает надежду на добрые всходы, устойчивое развитие главного театра республики. По специальности он — актер, режиссер и вдобавок ко всему еще и менеджер. Будучи директором башкирского театра кукол, он проявил себя как успешный организатор и режиссер международных театральных фестивалей и режиссер-постановщик церемоний открытия и закрытия VI зимних Международных детских игр. Ильмар Разинович Альмухаметов — преподаватель Уфимской государственной академии искусств имени Загира Исмагилова. В наши дни такая разносторонность только приветствуется.

Хочется надеяться, что генеральному директору Ильмару Альмухаметову удастся объединить молодых и дерзких профессионалов с мудрыми и опытными мастерами общей задачей — сделать оперный театр самым престижным, самым массовым и необходимым театром республики.

Этот небольшой сборник — скромное признание в любви. Любви к Аксаковскому дому, который стал и моим домом. Тем местом, где замирает душа в ожидании чуда — ведь и взрослым надо иногда забывать о заботах насущных и уходить в миры иных реальностей. И это чудо происходит — едва взойдешь по царственным ступеням к огромному зеркалу, в котором дробится сверкающим золотом свет люстры, едва услышишь звук настраиваемых инструментов — словно брызги музыкального фонтана, едва, повеяв теплым запахом кулис, распахнутся бархатные крылья занавеса. И откроется заветная дверь в иные миры, эпохи и страны.

За обложкой книги осталось еще много тех, кто творит пленительную сказку театрального обмана. О них уже писали и еще напишут — но это совсем другая история…

Легенды
Радик Гареев: человек, сотворивший чудо

2012 год.

Иногда кажется, что именно весной рождаются на свет люди, наделенные особым даром, способные слышать серебристую симфонию капели, невнятный лепет нарождающейся листвы. Внимательным взглядом видеть окружающий мир прекрасным и ярким — как в первый день творения. «Не должно быть слепых к красоте, глухих к слову и настоящей музыке, черствых к добру, беспамятных к прошлому. А для этого нужны знания, нужна интеллигентность, дающаяся культурой», — считал академик Дмитрий Лихачев. Этими качествами в полной мере обладал тот, кого называли «золотым голосом Башкортостана». Того, кто словно необыкновенная птица залетел на минуту в наш суетливый мир, чтобы успокоить забывших негромкую гармонию созвучий. Спел свою короткую песню и растворился навсегда в голубой бездне милосердного неба.

Радик Гареев «летал» уже с детства. По воспоминаниям старшего брата Рима, в марте 1956 года отец вез из родильного дома маму с новорожденным братишкой. И хотя уже первый весенний месяц шел к концу, всюду лежал снег. Под железнодорожным мостом запряженная лошадь опрокинула кошевку, и Радик из рук мамы вылетел в сугроб. Испуганные родители осмотрели младенца — он крепко спал и даже не заметил своего первого «полета».

Гареев и Магомаев

Восьмому из девяти детей (шестеро братьев, трое сестер) посчастливилось расти в исключительно музыкальной многоголосой янаульской семье — пели все и все: популярные советские, народные башкирские, татарские, русские песни. А Радик подхватывал мелодию, легко ориентирусь в языках и интонациях, овладев даже приемами национального исполнительства — двухголосным горловым пением. Его творческий путь был прям и незатейлив, как всегда бывает с человеком, словно шестым чувством угадавшим свое предназначение не земле. Свой и только свой путь, по которому он пойдет, не сомневаясь, как бы тяжка и горька ни была его чаша. Похоже, он предчувствовал свою судьбу всегда. Будучи еще четырехлетним «начинающим» солистом, слушал Муслима Магомаева по радиоприемнику. Затем деловито оценил его исполнение: «Здорово поет. Но некоторые вещи можно и получше». Позднее у двух известных российских баритонов — Магомаева и Гареева — будет общий репертуар и сложатся приятельские отношения. Муслим Магомаев считал, что ни один русский певец не поет русские народные песни так, как они — татарин Гареев и азербайджанец Магомаев, вспоминал Рим.

«Красная гвоздика» — эмблема успеха

Музыкальное училище, вокальный факультет Уфимского института искусств. Красивый голос, выразительная сценическая внешность, работоспособность Гареева были замечены, и еще студентом второго курса его пригласили в оперный театр, где он и работал до конца жизни. Вспоминает педагог Радика заслуженный деятель РБ и РФ Миляуша Муртазина: «Он не был гладеньким, кругленьким. В нем уживались самые парадоксальные черты. Был шероховат, резок, прямолинеен. Но его исключительная порядочность, огромное сердце… Радик сделал столько добра всем! Вот только сам не успел ни от кого ничего получить. Он был талантлив — и уважал и поддерживал таланты, был трудяга — и ценил трудолюбие в других, сам был горячим — и прощал чужую горячность. Радика было так много, что после него для тех, кто его знал и любил, будто земля опустела…». А пока Радик занимается тем, что умеет лучше всего: поет.

Его первой наградой была II премия на всероссийском конкурсе в Сочи в 1980 году. А вскоре он поехал в Днепропетровск на всесоюзный конкурс. Никто его не делегировал, Радик сам готовился, заказывал партитуры за свои деньги. Позвонили следом из нашего министерства — Гареева не посылали, пусть не поет. Тогда Радик обратился к Пахмутовой, помнившей его с сочинского конкурса. Допустили. Вернулся он из Днепропетровска лауреатом II премии. Восьмой международный фестиваль «Красная гвоздика» проходил в 1983 году в Сочи. В программе заключительного тура — исполнение тухмановской песни «День без выстрела на земле». А Радик запел «Уралым». «Когда Радик Гареев спел башкирскую народную песню „Уралы-ы-ым“, — вспоминая его выступление на сочинском конкурсе, Александра Николаевна Пахмутова красиво растягивала последний слог, — все международное жюри было в шоке». Газета «Советская культура» тогда писала: «Впервые обладателем Гран-при на международном конкурсе „Красная гвоздика“ стал молодой певец из Уфы Радик Гареев».

Начинающую звезду, настоящую, не ту однодневку, что вспыхивает на час и тухнет, как робкие светлячки на рассвете, приметили, возмечтали всячески обласкать и заполучить. Сразу же после фестиваля его пригласили работать в Сочинскую филармонию, приложив к приглашению ключи от трехкомнатной квартиры и дачи на море, что было королевским предложением — по советским меркам. Занимая с двумя детьми и женой маленькую комнатенку в общежитии, он только рассмеялся. Так было всегда, когда его приглашали в другие города и даже в Большой театр солистом. В Америке вручили открытую годовую визу для него и всей его семьи. Радик был патриотом — в том самом прямом смысле: «человек любящий свое Отечество, преданный своему народу».

В 24 года он вышел на сцену в партии Эдвина в «Королеве чардаша» — заводной, пылко влюбленный, лучистый — каким и был в жизни. Человеком, обладавшим удивительной способностью притягивать к себе людей. Его любили музыканты, обожали актеры. Николай Крючков, давая согласие на участие в концертах, спрашивал: «А сынок будет?». И совсем еще юным он привел в восторг самого дирижера эстрадно-симфонического оркестра Гостелерадио СССР Юрия Силантьева, спев арию мистера Икса, которую Юрий Васильевич признавал исключительно в исполнении Георга Отса.

Филиал Большого театра

Жермон и Гремин, Онегин и Эдвин… И, конечно, непревзойденный Фигаро — яркий, жизнелюбивый, отчаянный фантазер и выдумщик. В 1990 году Радика Арслановича назначили директором Башкирского государственного театра оперы и балета. Перестройка, «лихие 90-е» — как только ни называли мутные времена, в пене которых всплыли на поверхность далеко не лучшие. А враз потерявшие веру в надежное и ясное будущее в растерянности опустили руки, застыв в ошеломленном недоумении. Для многих тогда театр был единственным убежищем, позволяющим забыть хотя бы часа на два пустые полки магазинов и проблемы, еще вчера так легко разрешимые, а сегодня навалившиеся каменной глыбой. Тем не менее не на всех столь умиротворяюще действовал прельстительный обман театрального действа, и спектакли шли в полупустых залах. Порой на сцене людей было больше, чем по ту сторону рампы. Зачем нужно было известному певцу, любимому публикой и обласканному наградами, взваливать на себя заботу о театре, переживавшем не лучшие времена? Думается, Радик просто не мог спокойно созерцать с вершин своего музыкального Олимпа, как разваливается дом, который он привык считать своим и не променял ни на сочинские апартаменты, ни на заокеанские радости. И только тогда, когда театр ожил и на его блистательные спектакли потянулся зритель, а в кассах появилось ласкающее взгляд артиста лаконичное объявление «Билетов нет», все поняли — Гареев совершил чудо. Быть может, благодаря уже упомянутому умению Гареева привлекать и очаровывать людей своим обаянием, появились спонсоры, стали ставиться новые спектакли с хорошими декорациями и красивыми костюмами. На сцене театра заблистали Ирина Архипова, Юрий Григорович. Открылись фестивали оперного искусства «Шаляпинские вечера в Уфе», а потом и балетного — имени Рудольфа Нуреева. Остряки гордо шутили, что уфимская сцена стала филиалом Большого театра. Да и правда, ни один театр не мог похвастаться таким количеством постановок мастера: за два года Григорович перенес на уфимскую сцену «Тщетную предосторожность», «Дон Кихота», «Щелкунчика» и «Лебединое озеро». Говорят, редко кому удавалось столь успешно совмещать должность директора театра и оставаться по-прежнему непревзойденной звездой на его сцене. Кроме Радика Гареева. При этом он был очень требовательным к себе. Перед каждым спектаклем, задолго до общей спевки, он специально занимался, брал уроки, тщательно прорабатывал всю партию. Даже на репетициях не позволял себе петь вполсилы.

…А в 1996 году человек, «совершивший чудо», больше не был директором, носил клеймо врага народа и стойко переносил все тяготы своего положения. Случалось, что приходил к поезду, а ему говорили — вы не едете, фамилию из списка вычеркнули. Прошлое смутно, и вряд ли та или иная версия этой нелепой ситуации заслуживает доверия. Просто факт остается фактом: даже любимая музыка не смогла удержать на земле человека, который жил, дышал и существовал благодаря этому «высшему из всех искусств». По воспоминаниям Рима Гареева, за три года до ухода он сказал: «Брат, мне осталось несколько лет. Я во сне посещаю такие места, откуда не возвращаются». Совсем незадолго до смерти Радика жена Нажия услышала: «Я — артист. Похорони меня в концертном костюме…». Так погасла на земле звезда человека, чье имя переводится как «солнечный луч»…

Шамиль Терегулов: эпоха рыцарства в башкирском балете

2012 год.

Память не покидает нас внезапно, хлопнув дверью и оставив смятенную душу наедине с печалью и смутой нынешнего дня. Она тает медленно, как весенний снег, перебирает гибкими пальчиками-ручейками впечатления и события, когда-либо случившиеся в жизни. Уже около полувека назад молодые родители, превыше всего чтящие мудрое слово, ювелирную точность красок, складывающихся в пеструю гармонию на холсте, решили приобщить маленькую дочку к высокому искусству балета. Вышло из этого горькое разочарование. Оно случилось по поводу того, что на сцене вовсе не оказалось настоящих лебедей, тогда как озеро-то называлось Лебединым.

Танцовщик

В те времена не шастал по детским снам когтистый убийца в полосатом свитере с улицы Вязов и не валили из глубин космоса слюнявые зубастые монстры. Зато по сцене жгучим огнем метался злобный Ротбард, воплощенное темное Зло, чернокрылый ангел смерти. Казалось, одним прыжком он мог перелететь со сцены к девочке, вжавшейся в бархатное красное кресло, и навек обратить в худенького несчастного лебеденка. Позднее, при знакомстве с невысоким, обаятельным, очень гибким человеком, отзывавшимся, оказывается, на имя Шамиль Ахмедович Терегулов, уже давно выросшая девочка все ему припомнила: «Как же я вас боялась!». Детское впечатление оказалось самым верным и сильным. Недаром потом я не раз слышала от балетоманов, что его злого гения в «Лебедином» многие зрители с восторгом вспоминают до сих пор.

Он появился на свет на исходе лета, когда низкое небо, словно сумрачными крыльями театрального занавеса, уже захлопывало свою легкую летнюю голубизну. Уже начиналось кружение истончившихся от зноя листьев, с сухим шорохом приникающих к груди засыпающей земли. И стройными рядами, вытянувшись в напряженную струну, летели на юг грациозные птицы.

Не задержался в родном доме и Шамиль: до 1967 года его «колыбелью», из которой впоследствии, как ярчайшая бабочка из глухого кокона, вылетят на свет коварный Шурале, романтичный Принц из «Золушки», бесстрашный язвительно-ироничный Тиль и, конечно, безжалостный Злой Гений Лебединого озера, стало Пермское хореографическое училище. А властителем дум — конечно, учитель Юлий Плахт. Личность, безусловно, незаурядная: уроженец Херсона, артист, педагог, балетмейстер-репетитор, партнер В. Чабукиани и Г. Улановой, артист ансамбля карело-финской песни и пляски «Кантеле» и московского мюзик-холла, ученик Агриппины Вагановой, воспитавший целую плеяду артистов, составивших золотой фонд русского балета, окончивший свой вдохновенный полет в Канаде, а последний приют нашедший в Москве.

Пройдя школу Плахта, Шамиль, безусловно, не остался незамеченным: уже в 1967 году стал солистом, а затем, в 1990 году, и главным балетмейстером Башкирского государственного театра оперы и балета.

Руководитель

Можно быть талантливым педагогом, постановщиком или заставляющим замирать зрительские сердца артистом. В Шамиле Ахмедовиче гармонично сочетались разные профессии. И вспоминая его в разных ипостасях, друзья, коллеги, родные всегда находят черточку, свойственную только ему. Много ли встретишь руководителей, о которых все в один голос говорят: «Добрый!» Что, впрочем, не мешало ему быть исключительно разумным, творчески расчетливым и именно таким, о которых говорят: «За ним как за каменной стеной». Ведущий солист балета Денис Зайнтдинов вспоминал: «Буквально накануне премьеры «Ромео и Джульетты», в постановке Шамиля Ахмедовича, я неудачно упал на репетиции, и у меня сместился позвоночный диск. Срочно увезли в больницу — блокада, сеансы у мануалиста, и когда я все-таки появился перед самым спектаклем, Терегулов просто ожил, даже пошутил: «Уже сам хотел разогреваться, чтобы танцевать Тибальда. Но я-то уже для такой мощной партии старый, — и засмеялся: — вдруг, думаю, еще умру на сцене…» Денис улыбается, вспоминая, и добавляет: «Между тем ему не до смеха было — так за меня переживал».

Ему было очень трудно кому-то в чем-то отказать, помочь одному в ущерб другому. Шамиль, по своей врожденной порядочности, старался делать все по справедливости и очень переживал, когда не мог помочь. Удивлялся и негодовал: «Как можно плохо говорить о своих коллегах, да еще за спиной?». Театру Шамиль отдал всю жизнь. Он уходил из дома в 8 утра и возвращался в 11 вечера. В 90-е годы в труппе осталось человек 20, не больше, практически не мог идти ни один спектакль. Театр был обречен, как корабль, оставшийся без команды. Тогда Шамиль стал вводить в балеты своих учеников, еще не закончивших училище. А когда они выпустились, то все десять человек влились в труппу.

Педагог

Незаменимый руководитель и педагог от бога. Его первыми учениками были малыши, занимающиеся в балетной студии города Закамска. Юный учитель одновременно был и усердным учеником, подрабатывающим в далекой от дома Перми. Вскакивал в 5.30 утра, в холодном трамвае ехал до вокзала, бежал к электричке, из которой надо было выпрыгивать на ходу, чтобы не опоздать на автобус. Затем еще минут 20 пешком по жестокому морозу. Да еще без обеда, чтобы не опоздать на собственные занятия.

«Он не умел злиться, — вспоминал воспитанник его первого выпуска в училище народный артист республики Руслан Мухаметов. — Когда у нас, мальчишек 10 — 11 лет, что-то не получалось, он порой становился яростным, но совсем не страшным и мог швырнуть ботинок: «Вот, мол, как я на вас сержусь». В одном из своих интервью на вопрос, с кем легче работать — с малышами или взрослыми учениками, Терегулов ответил: «С малышами сложнее потому, что когда их учишь азам, первые два-три месяца им и трудно, и скучно. С более взрослыми ребятами интереснее: уже проявляется индивидуальность каждого, ее надо не только выявить, но и подчеркнуть».

Учитель — профессия неблагодарная: получив все, что надо, воспитанники вылетают из родного гнезда, унося за собой часть твоей души. «Когда твой ученик востребован и делает большие успехи, это вызывает чувство гордости, — считал Шамиль Ахмедович. — А что касается меня как руководителя балетной труппы театра, то, конечно, потерю ведущего солиста всегда переживаешь. Хотя я понимаю, что, взлетев, они прибавляют славы башкирскому балету».

А в Башкирском театре тем временем разыгралась реальная сказка о любви — красивая, заставляющая будоражить воображение эмоциональных зрителей. В жизни ведь тоже есть место чуду. Они встретились, когда приехали в Уфу — Леонора Куватова после окончания Ленинградского хореографического училища имени Вагановой, Шамиль Терегулов — Пермского. Перетанцевали все главные классические партии. А если перечислять имена их учеников, ставших поистине звездами балетного Олимпа, то можно представить себе августовское ночное небо, тьма которого светится от звездного блеска.

«Знаете, как спали? — вспоминает Леонора Сафыевна. — Окруженные книгами по методике преподавания классического танца — наше высшее образование было еще впереди, и методику мы не знали. За восемь лет ежедневного чтения книжки превратились в труху».

Кстати, нередко, особенно в театральном мире, случается так, что талантливый, кипящий идеями артист долгими годами не может претендовать ни на что, кроме сакраментальной фразы: «Кушать подано», ибо маститые еще полны сил и не собираются уступать юнцу место в золотом блеске софитов. А юнцу-то тем временем и 20, и 30, и 40 лет… Бывает, но только не в театре, где работал Шамиль Ахмедович, установивший твердое правило, которое позволяет менее опытным расти рядом с более известными исполнителями. Даже по программам спектаклей можно увидеть напротив имен персонажей по четыре-пять фамилий артистов. Так плавно переходили в разряд ведущих солистов Ильдар Маняпов, Михаил Евгенов, Анастасия Крючкова.

Постановщик

Гульсина Мавлюкасова, вернувшаяся из Перми с призом «Принцесса русского балета», рассказывала: «Готовил нас Шамиль Ахмедович Терегулов. Он замечательный педагог. Требовательный, заметит самую мелкую оплошность, но никогда не повысит голоса, тактичен, заботлив, переживает за нас. Владимир Васильев, посмотрев во II туре па-де-де, был доволен, даже сказал, имея в виду Большой театр: «У нас так не танцуют».

Вдыхая с юности особый обольстительный запах кулис, по себе зная сцену, имеющую обыкновение расширяться до просторов Вселенной, вмещающую страны, эпохи, целые миры и города, Шамиль Ахмедович понимал жизнь театра по ту и эту сторону рампы. Видимо, потому, как и во всем, не имел себе равных как постановщик. Это «Ромео и Джульетта», балет, сюжет которого фантазией Терегулова до предела сжат в стремительно раскручивающуюся пружину неожиданно вспыхнувшей любви, блеснувшей надежды на счастье, череды нелепых смертей и торжествующего прекрасного чувства, которое побеждает смерть. Это деликатно осовремененная версия «Жизели» с танцами крестьян и охотников вместо несколько затянуто появления знати в первом действии. Это «Кроличе Аба», что в переводе означает «Королева Аба», поставленный маэстро в турецком Мерсине.

Говорит Руслан Мухаметов: «Мы входим в репетиционный зал, и каждое утро нас встречают добротой и надеждой его глаза на портрете. И невозможно их подвести».

Иван Ивашков: романтик золотого века

2013 год.

Иван Ивашков в роли Ленского (опера «Евгений Онегин» П. Чайковского)

Собственно, какое было дело вертлявой маленькой зрительнице в третьем ряду оперного театра до тоскливого смятения несчастного царя Бориса. Ходить бы в таких же пышных, как в сказке, одеждах среди золоченых палат — что еще для счастья надо? Но зазвучал вдруг среди серой толпы необыкновенно чистый голос — так птицы, наверное, поют на рассвете, сонно расправляя легкие крылья и чувствуя попутный ветер. «Месяц светит, котенок плачет, юродивый, вставай, Богу помолися…» Это были до боли душевной понятные и до горечи жалостные слова: худенький котенок, темнеющий сжавшимся комочком почему-то среди голубеющих под холодной зимней луной сугробов, плакал, маленький и одинокий. Уже потом Иван Ивашков стал для меня романтичным Ленским — именно таким, каким и представляли его, верно, сентиментальные барышни пушкинской поры: красивый, с волной нежных кудрей, изысканной, как изломы осенней хрупкой травы, душой… А еще обаятельным Альмавивой и неотразимым Пинкертоном.

За брюки-галифе — расстрел

Говорят, лучшим воспитанием для великого человека является несчастливое детство. Чего-чего, а напастей в жизни мальчика, родившегося не в самое лучшее время на Украине, хватало. Любящие родители, бесшабашные друзья — все быстро оборвалось, растаяло, будто и не было его, обычного беспечного детства. Мама была до безрассудства смелой, резала правду-матку в глаза. Не многим нравится такая откровенность, особенно если учесть, что на дворе стояли лютые 30-е годы. Когда маму арестовали, попросилась она родным и соседям последнее слово сказать. Родные остались без последнего слова, потому что мама сбежала. И на первом же попавшемся поезде, а до станции было 10 км, доехала до Воронежа — куда Бог вывел. Цеплялась за жизнь отчаянно: документов у нее не было, поэтому в радость был любой подвернувшийся заработок — полы мыла, картошку чистила… А вскоре в Воронеже оказались любимые муж и сын. Иван поступил в школу, стал отлично учиться.

Но судьба словно проверяла его на прочность: не истает ли любовь к жизни, не ожесточится ли хрупкое сердце того, кому в будущем предназначено стать пылким, отчаянным Надиром в «Искателях жемчуга», беспечным, порхающим по жизни как бархатная бабочка Герцогом в «Риголетто». Началась война. Вместе со страшной жарой, облаками вонючей пыли в город вошли немцы. Папу, Григория Захаровича, схватили и расстреляли очень скоро: причина нелепая — на нем были брюки-галифе. Иван с мамой выживали как могли, как все: дом в Воронеже был разбит, счастливый дом, куда они только-только переехали из барака. Одним из главных врагов стал голод, маячивший костлявым призраком смерти. Копали, к примеру, с мамой землю, получая за это бесценный кулечек пшеницы. А еще — бесконечные бомбежки, от которых негде было укрыться в селе Хохол, туда их угнали немцы. Десять дней подросток испытывал ужасы практически концлагеря, видя жизнь из-за колючей проволоки. Потом людей погрузили в эшелон, но тут бомбить стали уже наши. В неразберихе мама и сын сбежали и укрылись в соседнем селе. А через год, в 44-м, из освобожденного Воронежа Иван Ивашков ушел в армию.

«Ну, давай, спивай»

Вообще-то бронебойщика из юного солдата, служившего в полку, сформированном из несовершеннолетних необстрелянных солдат, так и не получилось. Уже лет с пяти Иван Ивашков твердо знал, что одно богатство у него не отнимет ни война, ни голод — бесценный дар пения, хотя дар этот, словно драгоценная жемчужина, проявился в смутное, темное время — как сияющий перламутр раковины в мглистой глубине темного пруда. Мама пела в церковном хоре, а Иван — на похоронах. Голод на Украине в 30-х годах прошлого века — одна из самых страшных страниц нашей неприглядной временами истории. Кладбище, похороны — такими неподходящими были первые впечатления детства. «Бабы голосили, — вспоминал потом Иван Григорьевич, — и я, маленький, ходил по улице и во весь голос надрывался: «На кого ж ты нас покинул».

А на воинской службе он уже носил гордое звание «полкового певца». Так и был представлен художественному руководителю ансамбля песни и пляски Советской Армии, приехавшему в батальон. Подполковник, служивший в ансамбле, быстро разобрался с голосистым запевалой. «Какой у вас голос?» «Трагический тенор» — отрапортовал лихой бронебойщик и завел «Мисяц на неби». «Тенор у вас, только не трагический, а лирический», — определил подполковник. А через два месяца «полковой певец» служил уже не на курсах младших офицеров, куда его собирались отправить, а в том же ансамбле песни и пляски. Дальше Ее величество Музыка уже не отпускала своего молодого служителя, проведя по всем извилистым лестницам к чистым вершинам, где место гармоничным созвучиям и россыпям драгоценных нот. Музыкальное училище, где преподавала незаурядная женщина: Нина Синицына, исключительно эрудированная петербургская дама дворянского происхождения; Московская консерватория. Председатель приемной комиссии, знаменитый баритон Сергей Мигай, приметив украинскую рубашку хлопца, спросил: «Шо будэм спивать?» — «Солнце низенько» — «Ну, давай, спивай». Прослушал неофита и произнес непререкаемо: «Бадридзе». В 40 — 50-е годы Давид Бадридзе, народный артист Грузии, блистал на сцене Большого театра. «Не раз слышал, как меня с ним сравнивали, — вспоминал Ивашков. — Мне это совсем не льстило: хотелось быть самим собой».

Надо сказать, в консерватории Ивашков попал в незаурядную компанию: в то время там распевались никому еще не известные Ирина Архипова, Николай Гяуров, Тамара Милашкина. Да и имя педагога — профессора Николая Озерова — было у всех на слуху. Правда, людям, не заболевшим прекрасным недугом — любовью к опере, — более известны имена его сыновей, папиной гордости: Николая Озерова, драматического артиста, великого спортивного комментатора и Юрия Озерова, кинорежиссера.

«Хочу двухместную с женщиной»

Между тем к талантливому голосистому хлопцу уже присматривались в нескольких известных оперных театрах страны — в горьковском, одесском, пермском, омском. Ивашков выбрал Пермь: театр — один из старейших в России, со своими традициями, сильной труппой. К тому же как человеку, не обремененному тогда семейными узами, хотелось поездить по стране, побывать в других городах, а приглашениями на гастроли пермский театр был не обделен. Кроме спектаклей были выступления на кораблях, крейсерах. Особенное впечатление оставил концерт на подводной лодке: теснота, темнота, гамаки. Одна певица так и не смогла пройти люк и осталась на палубе. Однако Пермь гордилась тенором Ивашковым всего два сезона. «Я тогда был один, и была некая „охота к перемене мест“, — рассказывал он. — Мой хороший товарищ работал в Казани. Он и устроил мне там прослушивание».

Вот таким непростым был путь будущей звезды оперной сцены башкирского театра в Уфу. И неожиданным прозвучало предложение переехать в Башкирию: но работу предлагали интересную, перспективную. А бродячая жизнь потихоньку перестала манить прелестями свободы, хотелось после спектакля возвращаться не в шумную безалаберную общагу, а в уютное семейное тепло. В Казани его уговаривали остаться: «Понятно, там семь человек в комнате. Но мы же трехместную предлагаем, а там и дом сдадим». Он отшучивался: «Мне не надо трехместной с мужчинами, хочу двухместную с женщиной». В Уфе ему дали однокомнатную квартиру, правда, сразу ставшую похожей на казанское общежитие, с одной лишь разницей: оно было женским — жена, как никто разделявшая и понимавшая его страсть к музыке, музыковед Эльмира Давыдова, теща, дочь. А прославленный солист около батареи на кухне разучивает новую партию.

Уфимский Альфред из «Травиаты» был… хромым

Надо сказать, 60 — 70-е годы были для нашего оперного театра поистине «золотым веком»: приглашен замечательный дирижер Исай Альтерман, руководили театром легендарные Салих Хуснияров, Наджет Аюханов. Зрители приходили в неистовый восторг от сильных молодых исполнителей: Бориса Раисова, Маргариты Ланда, Ольги Бардиной, Бориса Торика. Премьеры радовали уфимских меломанов с завидным постоянством: «Фауст», «Овод», «Борис Годунов», «Искатели жемчуга». Кстати, в Уфе последняя была поставлена раньше, чем на многих главных сценах страны. А в партии Надира — Иван Ивашков. На гастролях, понятно, эта опера пользовалась особым успехом, шла не менее четырех раз. В Барнауле Надиру устроили пятиминутную овацию. Словом, жаловаться на невостребованность Ивашкову не приходилось: иногда случалось петь по 18 спектаклей в месяц. «Постоянным ощущением было — нельзя болеть, иначе надо вызывать замену из другого города или отменять спектакль, — вспоминал Ивашков. — На многие из них у меня не было дублера. Так что, когда выходил на сцену, даже болезни отодвигал в сторону. Помню, однажды на сцене подвернул ногу, спектакль допел, а наутро — огромная опухоль, ступить не могу. А вечером — «Травиата». Пришел ко мне озабоченный Нариман Сабитов, посочувствовал, а потом раздумчиво-философски сказал: «В конце концов, у Верди нет никаких оговорок, так что Альфред мог быть и хромым…» В общем, наверное, только на нашей сцене влюбленный Альфред хромал в духе брутального Байрона.

Три радости Ивана Ивашкова

Ивашков ушел со сцены уже не тем романтичным красавцем, чьи густые кудри вразлет заставляли трепетать слабые сердца юных уфимских меломанок: его последней партией был Шуйский в «Борисе Годунове», это роль для профессионала высокого полета и мастерства, мудрого, зрелого человека. Но музыка не ушла из его жизни. Ушли роли — остались ученики: Дмитрий Хохлов, Анфар Хужин, Айрат Яфаев… Музыка подняла его на своих сильных крыльях и тогда, когда тяжелая болезнь могла вычеркнуть его из жизни и отнять у театра. Он вернулся: к своим ученикам, к нежной гармонии, что, словно коконом, окутывала его ослабевшую душу и убаюкивала смятенный разум.

Говорят, жизнь можно считать счастливой, если она дает человеку три радости: любовь, работу и друзей. Можно прожить без одной из них, но тогда жизнь не будет счастливой. Иван Григорьевич Ивашков прожил прекрасную жизнь. Она не обделила его, наградив всеми тремя радостями.

Только вот детское впечатление было-таки самым сильным: Юродивого в исполнении Ивашкова критики называли «совестью народа». Так и стоит перед глазами маленький, худенький котенок с печальными глазами, который плачет и плачет, жалея нас, несчастных и счастливых, отчаявшихся и безмятежных, оплакивая тех, кого уж нет с нами…

Гузель Сулейманова: незнакомка двадцатого века

2017 год.

Гузель Сулейманова в партии Джульетты (балет С. Прокофьева «Ромео и Джульетта»)

Танцовщица Айседора Дункан, привыкшая мыслить образами, сказала как-то: «Тело танцора — это светящееся проявление его души». Именно эта фраза да еще андерсеновская Русалочка приходят на память, когда речь идет о народной артистке РСФСР Гузель Сулеймановой. Тот же идущий из глубины бурный всплеск чувств. Та же до смертельной тоски короткая жизнь. Будто залетело к нам ненароком создание с планеты, где разговаривают языком танца, и пропало в глубинах Вселенной.

Принцы и принцессы военного поколения

Когда по улицам неистово кружил шальной февраль, на свет появилась та, для кого танец станет судьбой, любовью, счастьем, — Гузель Сулейманова. Ее отец, Шагали-агай, родом из села Исламбахты Ермекеевского района, мать, Габида Кудашева, — из села Кляшево Чишминского района. Все, верно, неслучайно в этом мире. Исламбахты, Кляшево — не их ли ветер, уютно

свернувшийся среди холмов, нашептывал на ухо свои истории писателям, имена которых вошли в золотой фонд литературы, — Мустаю Кариму и Явдату Ильясову. А девочке из рабочей семьи, переехавшей в Уфу, — мечту о пленительном свете рампы, о бесконечном пространстве сцены, когда ты уже не ты — а Жизель, Раймонда, Одетта, которая летит над замершим залом, затаившим дыхание.

Будущая Китри, Эсмеральда, Джульетта девятилетней девочкой попала на просмотр комиссии из Ленинграда, которая ежегодно приезжала в Уфу для отбора талантливых детей на башкирское отделение хореографического училища. Гузель попала в лучшую в мире балетную школу, где уже учились Зайтуна Насретдинова, Тамара Худайбердина, Халяф Сафиуллин, Фаузи Саттаров. Превращение хрупкой девочки в принцессу балетной сцены становилось реальностью. Гузель только окончила пятый класс, как началась война, разлучившая с любимой преподавательницей Натальей Камковой. Уфимцев срочно отправили домой, в балетную труппу молодого музыкального театра — в военные годы искусство, хоть на время дающее возможность забыться измученным, старающимся выжить людям, было необходимо как никогда. Выпускникам доверили сольные партии, а Гузель с «незаконченным хореографическим образованием» шлифовала мастерство, танцуя в кордебалете, в оперных спектаклях.

В те годы Башкирия стала родным домом для бесприютных, лабораторией для эвакуированных ученых, творческой мастерской для покинувших подмостки разбомбленных театров актеров. Не было бы счастья… У Гузель появился новый, не менее одаренный педагог — Антонина Васильева, балерина эвакуированного Киевского театра оперы и балета. Она даже подготовила с юной ученицей сольную партию подруги Сванильды из «Коппелии» — первого балетного спектакля, поставленного на башкирской сцене. Но в 1943 году маленькая балерина уезжает в Пермь, где ее ждут родное ленинградское хореографическое училище и любимая Наталья Камкова. Будущие принцы и принцессы жили совсем не по-королевски: стараясь укрыться от зимней стужи 43-го года, по двое, по трое укладывались в одну кровать, пытались забыть о голоде.

Танец как прощание

Гузель вернулась в Уфу. Повод был отрадный: она участвовала в балете «Журавлиная песнь», посвященном 25-летию Башкирской автономии. Учеба закончилась лишь в 1947 году. Но к тому времени юную балерину уже никак нельзя было назвать ученицей. Ее имя было на слуху у любителей танца: роли в «Коппелии» и «Журавлиной песне», Мария в «Бахчисарайском фонтане» — партия, с которой Сулейманова дебютировала на уфимской сцене в победном 45-м году. «Бахчисарайский фонтан», полный страсти и ревности, отчаяния и нежности, — это и дебют как балетмейстера Фаузи Саттарова, станцевавшего в нем одного из главных героев — Вацлава, а позднее, не менее талантливо, хана Гирея. Смертельно жгучее сплетение человеческих эмоций породило на свет один из самых незабываемых актерских дуэтов и в жизни, и на сцене — Гузель Сулейманова и Фаузи Саттаров.

«Как бы трудны ни были эти поиски, блуждания на ощупь, в них есть та сладость, ради которой можно все начать сначала, — считала Гузель Галеевна. — Но проходит премьера, и в глубине души начинает копошиться сомнение: а не обыкновенный ли холмик та выпуклость, которую ты приняла за вершину?». Зрителей сомнения не мучили: секрет до сих пор непреходящего восхищения ее искусством прост — Гузель Сулейманова обладала не только классической пластикой выпускницы знаменитой Вагановки, но и редким для танцовщицы даром драматической актрисы.

Светлана Борисова, театралка с 60-летним стажем, вспоминала: «Мы еще школьницами старались не пропускать ни одного спектакля с участием Гузель Сулеймановой и Фаузи Саттарова. Нам даже не надо было пускать в ход воображение: такой поток сильных чувств шел со сцены в зрительный зал, что слова казались бы лишними. А вечерами мы, девчонки, прячась за кустами парка Матросова, любовались прекрасной парой гуляющих влюбленных, и, казалось, только что увиденная на сцене сказка реальна и так же чудесна, как в мире театра».

Поставив «Элегию» Сергея Рахманинова, Фаузи Саттаров посвятил ее Гузель. Она танцевала ее, даже когда понимала, что уходит, что обречена. Танцевала, как всегда, одухотворенно, нежно, с легкой грустью. Потому что ей всегда светила звезда: звезда любви к танцу, дарящему неповторимое наслаждение полета, к жизни, к своему Прекрасному принцу, с которым не расставалась ни в жизни, ни на сцене.

Кстати

В Ленинградском училище существовала традиция — организовывать отчетные концерты выпускных классов. Гузель танцевала па-де-де из балета «Тщетная предосторожность». И так понравилась Агриппине Вагановой, что та воскликнула: «Почему эта девочка не в моем классе?». Но до конца учебы оставалось всего полгода, и у юной балерины хватило смелости отказать самой Агриппине Яковлевне. Сулейманова окончила училище в классе Марии Романовой, кстати, матери Галины Улановой.

Другом балерины была известная в свое время писательница Антонина Коптяева. В книге очерков «Чистые руки» Антонина Дмитриевна одним из богатств Башкирии наряду с нефтью и хлебом называет балет и пишет о впечатлении, которое произвел на нее спектакль «Жизель» с Гузель Сулеймановой в главной роли: «Сулейманова оказалась изумительной балериной, владеющей настоящим драматическим талантом. Обладая счастливой внешностью и выразительной пластикой, она с первого же шага на сцене приковала внимание зрителя».

Когда летом 1964 года Гузель Сулейманова и Фаузи Саттаров гастролировали на Кубе, о триумфе их «Вальса» на музыку Исаака Дунаевского заслуженная артистка Грузии Н. Рощепкина писала: «Мне казалось, что стены театра рухнут, зритель требовал и требовал повторения».

На выпускных экзаменах в Ленинграде Сулейманову оценили дважды: она танцевала два сложнейших па-де-де — из «Дон Кихота» и «Лебединого озера». Одной из лучших партий Сулеймановой стала Одетта-Одиллия, которую историки балета называют Незнакомкой XIX века. Именно в ней проявилось хрупкое сплетение лирики и предчувствия трагедии.

Персоны
Амплуа Светланы Аргинбаевой — сильная женщина

2007 год

Увертюра

Говорят, путь каждого человека давно прочерчен незримым топографом. Если свернешь не туда, куда ведет тебя звездная судьба, подбрасывая на пути тайные вехи и указатели, то всю жизнь, как слепой котенок, будешь мыкаться в пыльном тупике сомнений, так и не понимая, зачем пришел в этот мир и откуда уйдешь с печалью в сердце. Рано или поздно постигаешь нехитрую истину: что-то делаешь лучше всех, принося радость другим, а своей душе покой. Так появляются на свет дети, которые начинают петь раньше, чем говорить, рисовать раньше, чем держать в руке ложку, танцевать раньше, чем ходить. И неважно, что мама у тебя врач и хочет, чтобы поющая дочка тоже лечила людей, а папа работает в горной промышленности и над головой — не голубое вдохновенное небо Италии, а за окном — медно-серный комбинат и карьеры Сибая.

Итак, сколько себя помнит, девочка поет, а в музыкальной школе тоже люди, и им свойственно ошибаться, и девочке объясняют, что желание учиться музыке — еще не все, нужны данные, а их-то как раз нет. Тут мама (надо отдать ей должное) не вдохновилась мнением учителей и не стала злорадно констатировать: «Я же тебе говорила!», а, попрощавшись с мечтой увидеть дочку в белом халате, наскребла денег на фортепиано и частные уроки. Правда, это были уроки не пения, а игры на упомянутом инструменте, но ведь и там даются основы музыкальной грамоты, что совсем нелишне для будущей певицы.

Кроме фортепиано, в доме прочно обосновались и другие четвероногие друзья: несчастные уличные кошки, голодные брошенные собаки. В квартире они появлялись стараниями детей, и по прошествии многих лет Светлана не жалеет добрых слов в адрес мамы: ведь мы сто раз подумаем, расчетливо взвесим и, пожалуй, откажемся принять на себя хлопоты и ответственность за одного-единственного слепого и беспомощного котенка, а Светланина мама лечила, бинтовала, накладывала гипс сразу нескольким хвостатым пациентам, становящимся затем членами семьи, и ни одного слова не говорила против сердобольным своим детям, стараясь не задушить в них нежный росток сострадания и сочувствия.

Музыкальным же родителем стала для Светланы сначала Аэлита Хайрулловна Чембарисова, заслуженный деятель искусств РБ, а затем Раиса Галеевна Галимуллина, профессор тогда еще Уфимского государственного института искусств. Собственно, детей у Раисы Галеевны было много — все те, кто учился у нее вокалу в то время. Ее собственная дочь даже немного ревновала маму к целой куче подкармливаемых и пригреваемых приемышей.

Любовь учителя и учеников была взаимной, а кроме любви, считает Светлана, в процессе учебы нужна вовсе не строгость, а прежде всего доверие. Если считаешь, что учитель прав, его школа — это то, что тебе нужно, тогда и замечания принимаешь адекватно. Без доверия и веры что-либо дать или получить невозможно.

Первый бал «Наташи Ростовой»

Четырнадцать лет назад в Твери состоялся первый международный конкурс Светланы — имени С. Лемешева. Голосистая делегация из Башкортостана была одной из самых многочисленных, и юной дебютантке, наверное, было не так уж и страшно. Причем наша делегация отличалась не только количеством, но и качеством, да так, что в Твери заговорили об особенной вокальной башкирской школе. Первое выступление с большим оркестром, импозантный дирижер-прибалтиец — и Светлана в числе дипломантов.

Вокальный же конкурс имени Ф. Виньеса состоялся несколько позднее — в 1993 году, и немного подальше — в Испании, в Барселоне, да и престиж у этого музыкального форума был неизмеримо выше: конкурс имени Ф. Виньеса был, есть и остается одним из самых значимых, и съезжаются туда сливки, элита мирового вокального сообщества. Для кого-то Барселона — дом родной, для Светланы это была чужая планета: впервые — заграница, такое же синее, как в России, но не свое море и совершенно не наши люди кругом. Ну и какая же Испания без таинственных страстных незнакомцев? За кулисы к Светлане геройски прорвался настойчивый молодой человек, но к удивлению артистки из уст симпатичного мачо полилась татаро-башкирская речь. Любезный кавалер пригласил растерявшуюся даму пообщаться вечером в ресторане. Но, видимо, остатки совкового воспитания услужливо нарисовали в Светланином воображении яркие картины тех неожиданных подвохов и соблазнов, что могут ожидать заблудшую овечку, забывшую о социалистической морали и нравственности в самом центре коварного капиталистического общепита. Светлана не пошла, о чем жалеет до сих пор. Загадочный испанец под знойным барселонским небом и поныне будоражит ее воображение.

Конкурсы, конечно, вещь хорошая: других посмотреть, в смысле — послушать, себя показать, но как справедливо заметил один известный музыкант, сократить бы их количество раз в пять, а то пальцем ткнешь — попадешь в лауреата. С ним согласна и Светлана. В Европе, особенно в Италии или Германии, буквально каждая деревня или маленький городок устраивает свой крошечный, но фестиваль. Однако лишь победы на престижных форумах могут принести артисту признание, помочь реально оценить себя, разобраться в тенденциях развития мирового оперного искусства.

Пожалуй, главным призом для Светланы стала трехгодичная стажировка в Оперной академии итальянского города Озимо. Чести было много, а страха еще больше: язык незнаком, друзей нет, дом далеко. Дорогу до академии помогла осилить старая добрая валерьянка да еще, думаю, безрассудство молодости. А по приезде в Озимо Светлану ждал приятный сюрприз: академия была битком набита прилежными учениками из СНГ — таджики, киргизы, грузины, азербайджанцы, украинцы — маленький союз нерушимый. Все уже бойко щебетали по-итальянски и поначалу помогали Светлане, а проживание под одной крышей с уроженкой Апеннин и вовсе позволило артистке быстро овладеть этим языком на бытовом уровне.

Романтик из Сибая

Люди грамотные пишут о том, что Светлана Аргинбаева — певица многоплановая. Ее репертуар составляют оперная классика, культовая музыка и камерно-вокальная лирика. Но, несмотря на то, что Аргинбаева хороша во всех этих жанрах, самой себе она нравится в оперных спектаклях, это певица, которая любит играть. Другое дело, что сейчас так много музыки самых разных стилей и направлений, что человеку жадному до творчества не попробовать себя в них просто невозможно. Итальянские же знатоки считают, что мягкий, обволакивающий голос певицы хорош именно для исполнения церковной, духовной музыки.

Солнечный Моцарт, жизнерадостный Россини, меланхоличный Сен-Санс — их произведения так или иначе задевают нежные струны наших глубоко запрятанных чувств. Значит ли это, что для певицы важно, благодаря им, выплеснуть наружу романтические чувства, таящиеся в душе? «Я знаю возможности своего голоса, знаю, что должна петь партии, в которых он звучит наиболее выгодно. Потому и не гонюсь за количеством исполненных ролей. Мои роли — Далила в опере Сен-Санса «Самсон и Далила» или Шарлотта в «Вертере» Массне. Уникальность исполнения певицей этой партии признавали сами итальянцы: «Аргинбаева рождена, чтобы петь Шарлотту».

А вообще Светлана больше тяготеет к сильным, красивым женским образам, героиням, способным не пасовать перед трудностями, а уверенно идти по жизни, не сомневаясь и не оборачиваясь — тоже, можно сказать, своего рода героический романтизм. И это уже от характера актрисы.

Так кого же любил Онегин?

Но жить людям творческим совсем непросто. Приезжает певец с Запада, чтобы сделать приятное родному городу — дать концерт для любителей классической музыки. А также навестить родных, да просто, не напрягаясь, пообщаться на языке, знакомом с детства. И тут же работает сарафанное радио, злорадно разнося кухонные сплетни: «Все, голубок, отпелся, вышел в тираж, а теперь домой, нас развлекать, убогих и сирых». Но ведь у каждого свои приоритеты в жизни. Сейчас для Светланы важнее всего — учеба сына, возможность пообщаться с ним. И в этом видит она главный смысл и необходимость жить дома, на родине.

Некоторым исполнителям не по душе немыслимый авангардизм отдельных западных постановок, порой призванных развлечь скучающую, пресыщенную публику. А как принять нашему певцу, например, совсем не братскую привязанность Онегина к Ленскому и смерть последнего на дуэли по причине ревности, но вовсе не к Ольге? «Да, есть такие постановки, — соглашается Светлана. — Но ведь на Западе нет стационарных театров. Вся команда собирается всего лишь на несколько представлений. Существует много постановок, сделанных специально к какому-либо фестивалю. Публика видит, к примеру, пятнадцать — двадцать по-разному интерпретированных представлений „Балов-маскарадов“ и имеет возможность выбрать, какой вариант ей нравится больше. В наших стационарных театрах, где спектакли не сходят со сцены годами, выбирать стиль режиссуры нужно очень осторожно. Многое может просто не пройти. Да и роль провинциальных театров прежде всего воспитательная, приходящая на представления молодежь должна прочувствовать и понять, что хотели сказать создатели оперы или балета. Так что с авантюризмом лучше не спешить, а если уж использовать авангард, то не искажая сути произведения».

Тем не менее, выступая на западных сценических площадках, приходится вести себя как примерная ученица: контракт — это те рамки, которые ограничивают творческие вольности и режиссера, и актрисы. А чтобы сделать хорошую оперную карьеру, считает Светлана, кроме, конечно же, природных данных и хорошей школы, нужна гипертрофированная уверенность и ненормальная любовь к себе. Всех в большей или меньшей степени волнует вопрос: «А что думают о нас другие?», и артистов, как людей с тонкой душевной организацией, это тревожит, пожалуй, больше всего. Но ведь объективность, особенно в сфере искусства, вещь очень и очень неопределенная. Да и критики — такие же люди. Потому, чтобы не пасть духом при первом же сказанном искусствоведом «фи!» в твой адрес, необходима непробиваемость: ты делаешь все правильно и все спела хорошо! Критика, конечно, нужна, но это должна быть критика близких людей, которым ты доверяешь.

К сожалению, Раисы Галеевны, того самого человека, которому безоглядно верила Светлана, уже нет на свете, но есть места, куда певица всегда возвращается отдохнуть душой, почувствовать себя уютно, как в детстве под теплым одеялом в ветреную ночь. Это Париж — когда-то исхоженный вдоль и поперек пешком (из экономии), Италия — второй родной дом. И Уфа, ночная бархатная Уфа, встречающая с гастролей таинственным мраком длинной ленты аэропортовской дороги, в конце которой ее холмы, сияющие веселыми огнями, кажутся горой искристых самоцветов.

«Всегда будь со мной!»

Плохое настроение Светлана лечит проверенным чисто женским способом — шопингом. Дайте даме возможность пройтись по магазинам и купить одежду, которую, возможно, она никогда не наденет, — и со скукой и осенью в душе покончено. Но, думаю, плохое настроение у Светланы бывает нечасто, ведь это человек, занятый любимым делом. Хотя, если бы не пение, юридический мир получил бы неплохого специалиста. Труды Кони, Плевако оставлены в покое, а Светланин идеал — Елена Образцова — женщина с сильной активной энергетикой, Тебальди, а также Ширли Веррет, замечательная певица, которую, к сожалению, знают далеко не все. Знаменитая Мария Каллас не относится к числу авторитетов. Для Светланы Каллас — это прежде всего личность, этим она и брала. По ее мнению, прожившая бурную жизнь гречанка была первой ласточкой тех времен, когда раскручивались через скандалы и громкие романы.

У самой Светланы случались в жизни драматические ситуации с налетом мистики. Существует у итальянских театралов нехорошая примета, связанная с фиолетовым цветом. И для певицы на сцене, и для зрителя в зале этот сочный насыщенный цвет под строжайшим запретом. Не зная его нехороших свойств, Светлана надела на концерт, который должен был состояться на открытом воздухе, роскошное фиолетовое платье. Остолбеневший от такого невежества организатор концерта в панике отшатнулся от согрешившей певицы, но было уже поздно что-либо менять. Начался концерт замечательно, но как только Светлана появилась на сцене: хотите верьте, хотите нет — хлынул проливной дождь. Сцену и рояль заливали потоки воды, зрители метались в поисках сухого места. В конце концов рояль утащили в ближайшую церковь, публика и артисты перекочевали туда же, и концерт с грехом пополам был закончен. Но фиолетовое платье запомнилось Светлане надолго.

У самой певицы особых суеверий, связанных со сценой, нет. Встанет за кулисами: «Бисмилла рахман иррахим!» — и вперед. «Никогда не прошу помощи у Аллаха, а говорю: «Я сделаю и добьюсь всего сама, просто всегда будь со мной».

Ильгам Валиев: «Золотая маска» — за «Любовь к трём апельсинам»

2012 год.

Весной каждого года театральная общественность России взбудораженно гудит и клокочет, перетряхивая свой репертуар и оценивая режиссерские изыски и даровитость своих актеров. «В Москву, в Москву!». Представители всех жанров театрального искусства — драмы, оперы, балета, оперетты и мюзикла, кукольного театра лелеютнадежду заполучить, пожалуй, престижнейшую национальнуютеатральную премию, учрежденную в 1994 году, — загадочно сверкающую самоцветами «Золотую маску».

В этом году «Маска» заблистала и в Уфе: ее как лауреат премии в номинации «специальная премия жюри музыкального театра» привез Ильгам Валиев, ныне, правда, солист Екатеринбургского театра оперы и балета, — капризный Принц из оперы «Любовь к трем апельсинам». «Маска» по праву приехала в Уфу, — считает певец, — здесь я сделал первые шаги на оперной сцене, Аксаковский дом радовался моим первым удачам, огорчался неудачам».

В этом году фестиваль проходил в 18-й раз, и, что особенно волновало: на обновленной сцене Большого театра. С одной стороны, было очень ответственно — вплоть до мурашек по коже от почтительного трепета, а с другой, огромная, незнакомая сцена вносила-таки дискомфорт в игру артистов. «Наши «Апельсины» созрели ровно год назад, комиссия «Золотой маски» приезжала в театр отсматривать спектакли, и по ее решению в Москву поехали «Три апельсина», номинировавшись сразу на три премии. Уже знакомый уфимскому зрителю по, скажем прямо, не совсем удачным спектаклям «Волшебная флейта» и «Бал-маскарад» Уве Шварц в этот раз потрафил искушенной публике, поставив пьесу лукавого сказочника Гоцци как спектакль в спектакле. Хор очень профессионально выполняет двойную задачу: изображая зрителей и артистов одновременно. Режиссер с первых минут действия вовлекает зрителей в пестрый круговорот событий: для солистов заранее куплены места в зале, а перед началом спектакля скорбно потупившийся конферансье объявляет об отмене спектакля. Не желает ли уважаемая публика посмотреть концерт, подготовленный лучшими силами театра? Артисты-зрители еще больше увеличивают шумиху и подначивают особо легковерных требованиями вернуть деньги за испорченный вечер. Нет! Жива-таки детская доверчивость нашего зрителя к восхитительному обману театрального волшебства! В зале — свое представление: кто-то вызывает такси, кто-то, махнув рукой, остается посмотреть на то, что ему подсунули взамен обещанного. Но ария Дон Жуана внезапно сменяется увертюрой «Любви к трем апельсинам», а довольный обманом зритель погружается в атмосферу итальянских любовных страстей.

Уве Шварц, если вспомнить его прежние постановки, остался верен своим пристрастиям к техническим эффектам: открывающимся люкам, летающим платформам и креслам. Чему очень рад зритель, и что, быть может, оправданно, когда речь идет об опере-сказке.

«Прокофьевские «Апельсины» — та редкая опера, которую достаточно трудно испортить практически любой интерпретацией. Главное, чего не должно быть на сцене в этом произведении, — это скуки. Принцип «театра в театре», использованный Прокофьевым, усилен немецким режиссером Уве Шварцем многократно: зрители охотно включаются в эту игру, смеются, что-то выкрикивают, аплодируют. Для любого классического опуса это, наверно, было бы катастрофой, но для «Апельсинов» — ровно то, что нужно. Принимая во внимание энтузиазм всей труппы, старающейся передать настроение и идеи прокофьевского комедийного произведения, нельзя не отметить отдельно яркий тенор Ильгама Валиева (Принц), культурный и ровный бас Андрея Решетникова (Король Треф), приятное сопрано Ирины Боженко (Нинетта)» — так отозвались московские критики о спектакле екатеринбуржцев. Правда, всячески обласкав наградами все же постановку знаменитого Георгия Исаакяна.

Принц Валиева начался с резкого неприятия певцом своей роли. «Исполняя романтические партии — Герцога, Рудольфа, Каварадосси, — ставишь перед собой одну задачу — сыграть любовь, страдания в разлуке, — вспоминает Ильгам. — В этой же роли мне пришлось буквально встать с ног на голову. Принц — полный антипод моему характеру, нытик, зануда и ипохондрик. Конечно, все мы любим поплакаться какое-то время. А заколдованный, Принц и вовсе превращается в придурковатого неумеху, ничего не видевшего в жизни. Комического героя столь же тяжело играть, как и пьяного. Недоиграешь — зритель расценит как актера, лишенного мастерства. Переиграешь — публика сразу почувствует фальшь. Сложна попервоначалу была и музыка Прокофьева — словно математика для мозгов. Пуччини, Чайковский, Верди — это все близко российской душе. Прокофьев — это катастрофа для новичка. И то, что мой Принц понравился, видимо, все-таки результат труда, тяжелого, шаг за шагом постижения гения».

Кстати, екатеринбургский оперный театр обязан первой в своей истории «Золотой маской» башкирскому певцу. До этого ее счастливым обладателем неоднократно становился знаменитый театр оперетты. Она пришлась как нельзя более кстати: оперный театр вскоре отмечает свое 100-летие.

Кстати

Отец, Фагим Валиев, любил музыку, сам хорошо пел народные песни, с удовольствием занимался художественной самодеятельностью, приглашал для односельчан артистов из Башгосфилармонии и даже из Казани. Сына назвал в честь любимого певца — Ильгама Шакирова.

«Ильгам» — значит вдохновение.

Валиев дебютировал как певец в девять лет.

Запомнилось первое выступление в районном клубе. У Ильгама был белый костюм, а туфли он забыл дома. Пришлось выйти на сцену в резиновых сапогах. Сошло!

Будучи еще студентом третьего курса, Ильгам был приглашен на работу в оперную труппу Башкирского государственного театра оперы и балета, где дебютировал в партии Молодого цыгана в спектакле «Алеко» Рахманинова. Это была его дипломная работа.

Дочь Ильгама Зухра занимается музыкой. Сын Хайдар увлекается хоккеем, ходит в детскую студию на телевидении и снялся уже в нескольких фильмах.

Марат Шарипов: В мире меняются только декорации — люди остаются прежними

2012 год.

Сложно поверить, что Марату Шарипову, заслуженному артисту Башкортостана, народному артисту Татарстана, лауреату международного и всероссийского конкурсов — 50. Столько энергии, задумок у этого подтянутого, обаятельного человека, что кажется, годы бегут сами собой где-то в сторонке, а он сам по себе: пожалуй, можно сказать, что и уникум. Ведь Марат Шарипов — не только успешный солист театра оперы и балета, но и не менее любимый пристрастными студентами преподаватель БашГУ, кандидат филологических наук, член Общественного совета при президенте РБ, председатель тюркского национально-просветительского центра «Рамазан». Как жить в темпе «аллегро» и все успевать — секрет знает Марат Шарипов

— Все имеет свое начало. Своя история есть и у вас. С чего она началась?

— Папа мой — сельский учитель географии, участник Великой Отечественной войны, мама — колхозница. Пел я уже и не помню с какого возраста, писал стихи. В детском саду повара меня зазывали к себе, ставили на стул, и я пел им песни, которым научился от своих сестер. Потом «сценической площадкой» стали для меня школа, сельский дом культуры. Я был и бессменным Дедом Морозом.

После десятого класса поступил в БашГУ и был им совершенно очарован. Чего там только не было! На первом же курсе записался в десять кружков: вокальный, драматический, журналистский… Все хотелось попробовать. В результате приходил домой и начинал мучительно вспоминать: ел я сегодня или нет.

В этом мире, наверное, все неслучайно: в драмкружке я играл главную роль в пьесе знаменитого Туфана Минуллина «Старик Альмандар из деревни Альдермеш». И, представьте, писал курсовые и дипломную работы именно по творчеству этого драматурга. Окончил аспирантуру, преподавал, но в душе все время… пел. Наступили времена перестройки, и я смог получить второе высшее образование.

Поступил на дневное отделение УГИИ, захожу в группу и думаю: «Ну, тут я в „старичках“ буду» — лет-то мне 28 — 29. А в группе меня встречает Татьяна Никанорова, которая уже детишками обзавелась, Эльвира Фатыхова — дама замужняя и с ребенком. С такими вот звездами довелось учиться.

Основы концертно-камерного искусства мне преподал прекрасный педагог Радик Хабибуллин. Наверное, мы с ним стали идеальной парой

«учитель — ученик», потому что результаты занятий не замедлили сказаться: я поехал в Казань, на конкурс вокалистов имени С. Сайдашева и привез Гран-

при. Закончил же свое обучение в классе Райсы Галимуллиной. Этим людям я глубоко благодарен. Все, чем обязан своим педагогам, оценил приехавший тогда в Уфу дирижер Алексей Людмилин и взял работать в Башкирский театр оперы и балета, прослушав только до половины арию Кутузова из «Войны и мира».

Так вот и живу: между театром и университетом расстояние небольшое, успеваю и на лекции к студентам, и на репетиции, и на спектакли к зрителям.

— Какими же качествами должен обладать певец и преподаватель, чтобы привить студентам любовь к слову, а зрителям — к классической музыке?

— Я преподаю курс истории татарской литературы начала XX века. Попалась мне тема «Творчество Дардмэнда». Чтобы студентам было интересно, стал искать дополнительные материалы и наткнулся на настоящий клад. В Уфе и сейчас живут его родственники, хранят экспонаты того времени, когда жил и творил поэт! Дардмэнд, вообще, фигура уникальная: поэт, меценат, золотопромышленник, общественный деятель, настоящее имя которого было Закир Рамиев. Дардмэнд же в переводе с фарси означает «опечаленный». Такой и была его поэзия — грустной, философской. Рамиевы добыли на территории Башкирии 5 тонн золота — на горе Ирендык тогда существовала настоящая башкирская Аляска, но Закир не уехал в Европу, остался. Организовал выпуск газет «Шура» и «Вакыт», помогал возводить Дом Аксакова, за свой счет обучал детей башкир и татар, отправлял их учиться за границу. Закир Рамиев был удивительно добрым, порядочным человеком — настоящим интеллигентом. А свои стихи, изящество и глубину которых мы только начинаем оценивать, не принимал всерьез и не выпустил ни одной книги, кроме маленького сборника для детей. В советское время он, конечно, считался классовым врагом. Моя мечта — организовать музей Дардмэнда. Существует клуб потомков Рамиевых, руководит им Шамиль Рамиев. Ученый-химик, по своей натуре, человеческим качествам он удивительно похож на… Дардмэнда.

Что же касается любви к слову, вспомним, что в русских гимназиях до революции ученики должны были знать наизусть по крайней мере 100 классических стихов. Я начал экспериментировать: у нас к тому времени ввели курс выразительного чтения. И эксперимент удался. Мои занятия проходят на стыке литературы и актерского мастерства.

Впоследствии это пригодилось моим студентам и в жизни. Например, моя первая аспирантка Гузель Сагитова работает ведущей крупного телеканала «Татарстан — Новый век».

А музыка… Все, в том числе и любовь к ней, начинается в семье. Как-то шел по оперному театру, смотрю: мой одноклассник, зоотехник, окончивший аграрный университет, одетый во фрак, держит за руки своих детей, все им показывает, рассказывает. Просто привести детей в театр и надеяться на то, что сами дойдут до всего, нельзя. К восприятию театра надо готовить, о нем надо рассказывать — о композиторах, об опере, ее сюжете, какие голоса существуют и какие они сейчас услышат. Когда я был в Голландии на гастролях, понял, насколько правильно там подходят к воспитанию своих слушателей. Перед спектаклем на сцену выходит лектор и в течение получаса все объясняет, настраивая зрителей на то, какое потрясение они сейчас испытают.

— Расскажите, пожалуйста, об обществе «Рамазан», которое вы возглавляете.

— 90-е годы, я только окончил университет, перестройка, все двери нараспашку. И вот в это интересное время группа башкирской и татарской интеллигенции, студенты собрались и организовали тюркский национально-просветительский центр. Мы устраиваем творческие вечера, конференции, выставки. Но самый, пожалуй, уникальный проект, который удалось осуществить, — это путешествие на теплоходе в Булгар. Этому проекту уже 20 лет. Каждый год мы посвящаем наше странствие творчеству того или иного деятеля культуры и искусства. К нам добираются из Америки, из Франции, Финляндии, Швеции, Турции.

Встречают песнями, танцами, чак-чаком. В прошлом году к нам на встречу приезжал Шаймиев: ему вручили международную премию имени братьев Рамиевых №1. Ее мы учредили, чтобы отмечать людей, активно занимающихся меценатством.

— Эдит Пиаф считала, что она поет не для всех, а для каждого. Кто ваш слушатель?

— Артисты, за плечами которых многовековая история их народа, конечно, прежде всего должны посвящать себя сохранению и развитию культуры этого народа, в том числе и песенной. В то же время мы живем в мировом культурном пространстве и обязаны впитывать все, что можно извлечь из него, изучать наследие прошлого и оценивать новые тенденции в искусстве. Я пою на итальянском, немецком, башкирском, татарском — все это восхитительный сплав Востока и Запада. Классика и вправду вечна: на сцене разыгрываются страсти и интриги XVII, XIX веков, но характеры, судьбы, ситуации сравнимы с нынешними. Меняются декорации — люди остаются прежними.

— Небольшой блиц напоследок: в какой стране вам больше всего понравилась публика?

— Больше всего мне понравилось в Каире — я не думал, что там в такой чести классическая музыка. И в Португалии — там нет своего оперного театра, страна не может его содержать. На сцене постоянно выступают гастролеры. Нас было с кем сравнивать, но принимали наш театр очень хорошо.

— Что нужно, чтобы вы почувствовали себя абсолютно счастливым человеком?

— Счастье я испытываю тогда, когда что-то наметил, и это полностью осуществилось. Но уютнее всего мне дома, в семье.

— Какие-то казусы с вами случались?

— Как-то я приехал в свою деревню на юбилей поэта Мусы Гали. Как всегда перед праздником, везде навели красоту и полы покрасили. Пол, конечно, не высох. Я прошелся по нему, потом по земле, и когда приехал в Уфу, все это дело на моих подошвах превратилось в твердую корку. В общем, привез я «горсть родной земли». Так с ней и ездил — в Германию, в США, с ощущением, что подо мной — родная земля.

Биография и география Эльвиры Фатыховой

2012 год.

Недавно на сцене концертного зала Уфимского училища искусств состоялось выступление обладательницы уникального лирико-колоратурного сопрано — Эльвиры Фатыховой. Не будет преувеличением сказать, что этот концерт стал одним из самых заметных событий в культурной жизни осенней столицы: ведь Эльвиру гораздо чаще, чем в Уфе, слышат в Турции, Сиднее, Гонконге.

Нередко говорят: «Он взял в руки кисть, перо раньше, чем ложку». Вот и Эльвира запела прежде, чем научилась говорить. Думается, ей повезло прежде всего на обычных учителей, которые довольно рано поняли, что для голосистой девочки обязательные азы математики, химии, географии — не самое главное. «У нее талант, — настойчиво повторял родителям учитель музыки. — Ей непременно надо учиться». И в квартире шофера Фатыхова зазвучала великая музыка Грига, Бетховена, Шопена: Эльвира слушала пластинки, взятые напрокат у учителя.

В средней школе она, конечно, поддалась соблазнам эстрады, пела в вокальном трио. Да ведь и песни были другими: они так хорошо пелись где-нибудь за столом, на задушевных посиделках, среди недомытой посуды. «Я слушаю поп-музыку, от работы надо отдыхать. Западную поп-музыку. Не хочу показаться снобом, но на российской эстраде никто меня не волнует эмоционально. Молодые певцы все друг на друга похожи так, что не отличишь. Из старшего поколения мне с детства нравилась

София Ротару. Я считаю, что Лариса Долина обладает уникальным голосом, но мне совершенно не нравится ее репертуар, поэтому я не хочу ее слушать».

А пока непременная участница школьных праздников мечтает о большой сцене, где в ярких лучах софитов даже время идет вспять. «Я, конечно, не думала, что стану оперной певицей, — признается Эльвира. — Решение приняла после 10-го класса. Хотя у меня был выбор. Я очень любила иностранные языки, и даже сходила в университет, узнала, когда там вступительные экзамены. Оказалось, в августе. А в училище искусств экзамены были в июле. Это, в общем-то, все и решило. Я пошла и поступила. С первого раза. А когда начала учиться, буквально в первые две недели поняла, что ничего другого уже не хочу». И, кстати, не хочет разменивать Богом данный и трудом заработанный — по-другому про Эльвиру и не скажешь — талант на мгновенно вспыхивающую и так же мгновенно затухающую популярность у невзыскательной публики. «Конечно, в некоторых концертах я исполняю романсы русских и зарубежных композиторов, народные песни — русские, татарские, башкирские. Но поп-музыку я не буду петь никогда, — признается Эльвира. — Я не умею ее петь. Это совсем другая манера исполнения, а мне бы не хотелось менять что-то в своем голосе. Для меня важно сохранить академический вокал».

В 1992 году Фатыхова окончила Уфимское училище искусств, в 1997 году — Уфимский государственный институт искусств (класс народной артистки РБ, профессора Райсы Галимуллиной). Стоял июнь. Судьбу певицы решал театральный триумвират: дирижер, главный режиссер и директор, постановивший: быть Фатыховой солисткой оперной труппы Башкирского государственного театра оперы и балета. За два года Эльвира «сменила» несколько стран, эпох и образов: Норина («Дон Паскуале» Г. Доницетти), Марфа («Царская невеста» Н. Римского-Корсакова), Джильда («Риголетто» Дж. Верди), Розина («Севильский цирюльник» Дж. Россини).

В июне 1999 года театр повез «Риголетто» Дж. Верди за рубеж на международный фестиваль оперного и балетного искусства «Aspendos». Такое название фестиваль получил по имени театра-арены. Ей более 1800 лет. Она построена во времена Римской империи, еще при Марке Аврелии, имеет 40 ярусов и вмещает до 15 тысяч зрителей. Актеры обрели уверенность, а вместе с ней естественность не сразу. Но постепенно «Риголетто» зазвучал, «распрямился» и, когда смолкли последние звуки, «Aspendos» взорвался аплодисментами и восторженным свистом.

Фатыхова же была в растерянности и смятении. После спектакля ее окружили восторженные солисты Анкарской оперы. В грим-уборной появился немолодой мужчина: Хуссейн Акбулут — генеральный директор корпорации оперных театров Турции. Он оставил ей свою визитку, предложил погостить. Надо сказать, все, кто служит опере, живут в Турции безбедно: у каждого — коттедж, две-три машины. Солист получает где-то 1200 долларов в месяц. Эльвира вместе со всеми вернулась в Уфу: коттеджи и «зеленая» зарплата — еще не повод сменить одну сцену на другую.

Но дома она почувствовала себя словно в стоячей, зацветшей и кисло пахнущей воде. Ее вводили в старые спектакли. Она была вынуждена работать в условиях устоявшихся актерских штампов. За два года Фатыхова пропела все партии колоратурного сопрано. Что дальше? За спиной, как всегда надежно, стояла мама, все понимающая, мудрая и не сомневающаяся: «Езжай, дочка».

В Анкаре поначалу было одиноко. По три дня не выходила из отеля: вечером появляться на улице женщине одной рискованно. Включишь телевизор — ничего не понимаешь. Пойти в кафе — пища чересчур острая. Эльвира жила в старой части города. Женщины здесь пользуются у мужчин чрезмерным вниманием. Иностранку определяют безошибочно, даже если та наденет чадру. Поэтому даже в пекло вся закрыта по самую шею: длинные рукава, никаких декольте. В театре тоже оказалось непросто. Казалось бы, пригласили: так вот она я, любите, давайте главные роли, лелейте талант. Пока же Эльвира тихо сидела на репетициях — ей мило улыбались и… не торопились вводить в спектакль. Надо было самой утверждаться в этой новой жизни. Эльвира училась на курсах турецкого языка, там познакомилась и подружилась с россиянкой из Омска. Репетировала, пела в опере и на концертах. С 1999 по 2007 год Эльвира Фатыхова — солистка Театра оперы и балета в Анкаре.

Мудрая мама, как всегда, оказалась права: Турция стала для певицы своеобразной взлетной полосой, выведшей ее на международную орбиту. Фатыхова живет теперь по расписанию, как все востребованные артисты. Кстати, несмотря на стенания околотеатральных граждан на катастрофическое неприятие молодежью классической музыки, Эльвира, которой есть с чем сравнивать, категорически с этим несогласна: «Конечно, в Москве и Петербурге публика интеллигентная и образованная. В провинциальных городах бывает, что зритель не знает элементарной этики — когда можно аплодировать, когда нельзя. Но, надо отметить, что основная публика, которая приходит на спектакли, это молодежь. А в Германии, например, я прихожу на спектакль и вижу, что вокруг одни пожилые люди — возраст ближе к 80-ти. Не то чтобы молодежи, даже людей среднего возраста нет. Может, они так заняты на работе, что начинают театры посещать, когда уже выходят на пенсию? А в России молодежь приходит на спектакли. И это радует».

Не все так гладко на оперной сцене, как представляется из зрительного зала. «Вот, например, был случай, представьте… Любовная сцена — сопрано подходит к тенору, они обнимаются, — вспоминает Эльвира. — А у него пуговицы на костюме. И вдруг ее волосы цепляются за эти пуговицы. Ей уходить, а она от него оторваться не может. В буквальном смысле!»

Земной шар большой, и на нем всегда найдется место, где можно быть просто мамой, просто дочкой, просто Эльвирой, а не Лючией, Джильдой, Марфой, как бы ни срослись эти образы с твоей душой и музыкой, звучащей в сердце. «Помимо Сиднея, это — Уфа. Дом есть дом. Там моя семья, мои родные», — считает Эльвира Фатыхова, просто уфимка.

Кстати

Эльвира Фатыхова пела в Германии, Италии, Австрии, Австралии, Новой Зеландии, Гонконге, Хорватии, Македонии.

Поет на разных языках — итальянском, французском, немецком. В Турции выучила турецкий язык, свободно владеет английским.

Наставница Эльвиры в училище искусств Альфия Масалимова повторяла: «Пой так, чтобы доставить людям радость, чтобы из тебя изливался внутренний свет!»

Восточная женщина Альфия Каримова

2016 год.

Одна из самых талантливых оперных певиц Альфия Каримова не так давно презентовала свой первый сольный диск под названием «Колоратурная страсть». Ныне уроженка Уфы — солистка «Астана Опера». По мнению знатоков, по архитектурному совершенству театр не уступает «Ла Скала» в Милане, Королевскому театру в Мадриде, Метрополитен-опера в Нью-Йорке. С вопроса о невероятном театре, где ныне блистает наша землячка, мы и начали разговор.

Конкуренты дышат в спину

— Действительно ли так роскошна «Астана Опера», где вы сейчас поете?

— Это самый молодой оперный театр в мире, открыт в 2013 году. Я много езжу по европейским городам, и мне есть с чем сравнивать. Я могу пройти мимо театра в Антверпене, даже мимо «Ла Скалы», но мимо здания, которое занимает целый квартал, пройти невозможно. Все очень красиво, очень дорого. Несколько залов: большой, камерный, мраморный — это фойе, но его используют для концертов старинной музыки. А совсем недавно открыли зал барокко.

Осенью прошлого года был реализован масштабный проект — мировое турне «Голос Азии»: конечно, была представлена русская, зарубежная классика, казахская музыка. Начали мы с Нью-Йорка, с Карнеги-холла, в Париже спели в «Атилле», в заглавной партии выступил Ильдар Абдразаков, а завершили турне в Роттердаме, в концертном зале «De Doelеn».

— Альфия, вы участвовали где-то в 30 конкурсах. Как-то один певец посетовал, что кого не послушаешь, так лауреат какого-либо конкурса. Что же они дают участникам?

— Меня закалили именно конкурсы. Артисты — те же спортсмены и нуждаются в постоянном тренинге. И необходимо не просто заниматься, нужна публика, нужен сценический драйв, который не заменить ничем, а только заработать, набивая шишки, падая, вставая.

Наша профессия не так красива, как кажется, она достаточно жесткая, да и конкуренты в спину дышат. Но если ты фанатик, если ты живешь тем, что делаешь, все получится.

Плюс, конечно, профессионал обязан иметь в арсенале обширный репертуар. У меня где-то около 300 концертных произведений. Мы должны быть готовы исполнить все, что потребуется по условиям конкурса, а они зачастую очень непросты.

Например, для конкурса в «Арена ди Верона» в Италии нужно было не просто подготовить несколько арий, а выучить конкретную партию, то есть знать целую оперу. Так мой репертуар пополнился партией Марии Стюарт. Выходишь, а члены жюри вежливо так: «Будьте добры, из второго акта дуэт двух королев».

Не занимайтесь звукодуйством

— Продолжая тему творческих состязаний: вы заняли призовое место в камерном конкурсе «Янтарный соловей». Почему камерных конкурсов проводится мало?

— Они очень сложны для исполнителей: программа специфическая. Участвуя в оперном спектакле, ты весь вечер в одном образе. Когда поешь камерную музыку, нужно за две-три минуты создать целый спектакль. Стоишь один на один с жюри и должна голосом, жестом, мимикой, костюмом даже, раскрыть свой образ и убедить слушателей в его достоверности. На таких конкурсах оценивают не только голос, но интерпретацию, интеллект, уровень образованности. Человек открывает рот — и про него все понятно: чему, сколько и как он учился.

В этом году меня пригласили преподавать в университете искусств в Астане. Своим студентам я говорю: «Не занимайтесь звукодуйством». Просто издавать звуки и корова может, кстати, животные очень музыкальны. Если же поющий человек глуп, это слышно и видно.

Фантастический дядька Доминго

— Недавно в Италии вы исполнили партию Донны Анны в опере «Дон Жуан». Сложно петь перед итальянцами, искушенными знатоками оперного искусства?

— Сложно выступать не столько именно перед итальянцами, сколько перед, скажем, носителями языка. Вспомните, как звучат арии из русских опер в исполнении зарубежных певцов. Как ни старайся, звучит забавно. Но, как говорила Фрося Бурлакова: «Восхищались»…

— Как человек, имевший счастье общаться с одним из лучших теноров мира Пласидо Доминго, что бы вы могли рассказать о нем?

— Доминго — фантастический дядька. Великий и, как все великие, очень доступный в общении: подойти и спросить о роли, музыке, да о чем угодно — легко! Полное отсутствие звездности, величия, всегда хорошее настроение, потрясающая работоспособность. И он очень любит то, чем занимается. OPERALIA — конкурс, организованный им, — одно из немногих творческих состязаний, где участникам оплачивается все: дорога, проживание, виза, суточные. Он прекрасно понимает, что для молодых певцов Париж, например, не по карману. А ему это интересно, ему нравится открывать таланты, помогать начинающим.

Дон Жуан — звезда дискотек

— В музыкальных кругах с некоторых пор в ходу термин «оперное шоу». В принципе, ничего плохого в шоу нет. Но в России положительный смысл слова, на мой взгляд, нивелирован низким качеством культурных событий, низведен до уровня масскультуры. Применим ли он к опере?

— Дело в отсутствии вкуса. Или в его присутствии. Выступая на концерте, я, например, часто переодеваюсь. Это своего рода шоу — игра с образом, украшениями. Нужен лоск, а это прежде всего профессионализм.

— Премию «Золотая маска», кстати, многие меломаны осуждают за то, что побеждают не самые лучшие, но самые шокирующие экспериментальные постановки, нередко отличающиеся как раз дурным вкусом. А насколько вы готовы к экспериментам?