Бесплатный фрагмент - От олигархии к демократии

Предисловие

Предлагаемая читателю книга состоит из двух частей разделенных пятнадцатилетним перерывом, но эти части являются неразрывным целым, как неразрывной является история нашей страны. Часть включенных в книгу статей, как «Переходный период», «Экономический цикл» и другие статьи, читатели уже имели возможность просмотреть, и сегодня я предоставляю возможность ознакомиться с самой первой частью книги — это «Монопольное государство». Я посчитал необходимым включить первую часть в данную книгу, так как сегодня появилось много любителей, склонных к идеализации нашего прошлого, к подмене реальной истории — вымышленной. Им так хочется. Это их выбор. Но в этом и состоит угроза, особенно для молодого поколения, не жившего в государстве с монопольным капиталом, ошибиться, в выборе гражданской позиции. Тем более это важно в периоды переломов, когда происходит смена всех прежних представлений, а ошибочное понимание истории не позволяет объективно оценивать действительность и делать правильные выводы. Общество, во всем своем многообразии, есть постоянно изменяющийся организм, а не определенная застывшая форма. Поэтому анализ отношений, существовавших при всеохватывающей государственной собственности, очень важен, для понимания всех последующих преобразований.

Первая часть, данной книги, была написана в 1990 году. В период все нарастающего народного протеста против узурпирующей власть партийно-хозяйственной номенклатуры. В период экономического и политического кризиса системы с всеохватывающей государственной собственностью. Это время кануло в историю и, вроде бы, можно было не вытаскивать данную работу на суд читателей. Но, как показывают события последнего времени, связанные с празднованием дня Октябрьской революции, мы еще не разделались со своей историей. Выступление коммунистов и попытки власть имущих стереть из памяти народной это историческое событие, говорит о том, что накал противостояния в обществе не ослабевает. Что противостоящие силы склонны по-разному, толковать историю. А это значит, что все акценты по поводу Октябрьской революции еще не расставлены, что окончательно вопрос не решен. И поэтому моя попытка, еще раз взглянуть на те исторические события, ставшие определяющим моментом всей последующей истории России, и не только России, надеюсь, поможет читателям иметь более полное представление о них.

Вторая часть данной брошюры включает в себя анализ переходного периода от всеохватывающей государственной собственности к монополистической, понимание экономического цикла и оценку ноябрьских событий 2004 года, отраженных в средствах массовой информации.

Сегодня многие начинают понимать, что те преобразования, которые были проведены в стране, проводились не в интересах большинства населения, а в целях обогащения высшего слоя бюрократии. Но тогда страна только начинала освобождаться от тирании государственных чиновников, как совокупных собственников всех средств производства, и не были еще изжиты иллюзии всеобщности. Полнейшее отсутствие независимых общественных организаций и контроль над средствами массовой информации, позволяла чиновничеству проводить выгодные для себя реформы. Позволил невиданно обогатится за счет государственной собственности.

Сегодня мы видим другое общество. Общество, в котором поляризовались и начинают определятся интересы различных классов и групп. С одной стороны кучка сверх богатых олигархов и прислуживающая им бюрократия, а с другой — огромная масса нищих пролетариев. Это противостояние приобретает все более выраженный характер и грозит взорвать общество. Представители среднего и мелкого бизнеса, находятся в роли сирот. Они расколоты, находятся под жесточайшим чиновничьим прессом, и не могут отстаивать и защищать свои интересы. Они боятся объединяться с пролетариями, хотя, на сегодняшний день, это единственный способ сбросить с себя ярмо олигархического правления. Их запугали диктатурой пролетариата и огосударствлением. Вообще стремление создавать страшилища, общую суть которых можно выразить в двух словах: «мы добрые дяди и заботимся о вас, но могут прийти злые и всех вас съедят», и пугать ими народ, характерная особенность существующей власти.

В предлагаемой вам книге поставлен самый важный, в понимании современной истории России, вопрос — вопрос о государстве. Если до недавнего прошлого к вопросу о государственном строительстве подходили догматически и толкованием государственного устройства имели права заниматься только государственные идеологи, то сегодня о государственном устройстве можно говорить как о мертвеце. Это происходит по тому, что, ставя вопрос о государстве, мы неизбежно приходим к вопросу о власти, что абсолютно не интересно тем, кто сегодня правит бал в России.

Все последние преобразования в государственном устройстве показывают, что реакция наступает. Представители крупного капитала пытаются законсервировать общественное развитие и сохранить свою власть над обществом. Только это им не удастся. Общественное развитие не остановить, а олигархам не удержать власть. Смена власти это вопрос времени. Но он то и является самым важным, так как это время нашей жизни.

Екатеринбург

8 ноября 2005 года.

Глава 1
Монопольное государство

«Свободой Рим возрос

а рабством погублен».

А. С. Пушкин.

1

В настоящее время ясно прослеживается рост политической активности масс и в особенности рабочего класса. От безразличия и апатии к политической деятельности, от пассивного признания проводимой правительством политики, рабочие переходят к активному участию во всех сферах общественной жизни. Это обстоятельство не может не радовать тех, кому не безразлично положение наемных работников и направление дальнейшего движения всего общества. Оно дает надежду, что в ближайшее время пролетарии возьмутся за преобразование сложившихся общественных отношений. Им надоело быть бессловесной толпой, от имени которой протаскиваются различные авантюристические программы, обогащающие отдельные группы людей при власти, и только ухудшающие их положение. Рабочие устали жить в будущем раю и «удовлетворять» сегодняшние потребности благами из будущего.

Оракулы же нового рая, неустанно проповедующие наступление всеобщего благоденствия, скатились в область пустых абстракций и мистики. И чем больше возникает трудностей в реальной действительности, тем настойчивее звучит проповедь. Но время детской наивности прошло, иллюзии изжиты, по отношению к правительству и его наемным идеологам. Никого уже не удовлетворяет догматизм и схоластика официальной идеологии. Рабочие хотят по-человечески жить и свободно трудиться сейчас, сегодня, и хотя, в настоящее время, они еще не организованны и не видят пути своего освобождения, только существующее положение их уже не устраивает.

Неизбежно возникает вопрос: почем же после стольких лет со времен Октябрьской революции, после многократных повторений, с высоких трибун, о том, что мы живем в лучшем из всех существующих государств, в самом передовом обществе. Что наши общественные отношения являются высшей степенью развития общества, и только надписи не хватает, на деловых бумагах, как это делалось в период правления римского императора Августа — мы видим золотой век, не доказали этого в практической жизни. И сколько бы не шумели государственные идеологи, пытаясь с помощью словесных ухищрений приукрасить существующую действительность, им никого не убедить, без данного аргумента. Но для них этих противоречий не существует. С ослиным упрямством они навязывают свою точку зрения, стремясь, все и всем пояснять, желая видеть полное единомыслие. Единомыслие, заключающееся не в единстве мнений, а в принятии навязанных, основанное не на индивидуальном сознании каждого, а на беспредельной вере проповедующему пророку, что, по существу, является объединением бессмысленных поклонников, но только не убежденных единомышленников. Человека заставляют верить на слово и лишают права иметь и высказывать самостоятельное мнение, а там, где нет веры, там господствует кнут. Только, если эти мастера общих и пустых фраз сомневаются в способности своих сограждан самим определять, где истина, то почему бы остальным, не усомниться в чистоте намерений, разглагольствующих проповедников нового рая.

Переходя от пропаганды нового рая к осуществлению, и при этом, желая видеть всеобщую поддержку своих идей, они и создали концентрационные лагеря. В этих «храмах» перевоспитания людей человека лишают истинно человеческих потребностей и превращают его в бездушного робота, в голую рабочую силу. Это и есть тот идеал, к которому стремится свести человека, данная власть. Человека лишают всего, принуждая его работать за самый необходимый минимум, и тем самым, превращают его в рабочую машину. В этих лагерях, гуманисты на словах, формируют людей по своему образу и подобию, тупых и бездушных исполнителей воли хозяина. Под лозунгом трудового перевоспитания, тяжелым отупляющим трудом, уродуются человеческие души.

Для тех же, кто находится вне лагерей, свобода заключается в выборе места и времени, где их, за чечевичную похлебку, используют в роли рабочей силы. Работать на благо партии и государства признается и пропагандируется как высшая добродетель человека.

Подчиняясь установленному процессу производства и не имея возможности изменить направление его развития, рабочие вынуждены выполнять однообразную отупляющую работу, которая губительно отражается на их развитии и здоровье. Изматывающий труд вызывает естественную реакцию живого организма — отвращение к труду. Но для тех, кто становится невосприимчив к государственной пропаганде, воздающей хвалу рабскому труду и славу рабочему классу, и существуют лагеря трудового перевоспитания, где от убеждения словом и косвенного принуждения, переходят к прямому насилию. «Трудом красен человек»; «Слава рабочему классу»; «В труде прекрасен человек»; «Труд должен стать первой необходимостью» — вот те расхожие лозунги, которыми пользуются государственные идеологи. Конечно же, сами попы новой религии, призывая рабочих трудиться на благо партии и государства, придерживаются другого мнения и больше заботятся о личном обогащении. Они говорят о почете и уважении человека труда, но сами не спешат стать таковыми. Они ставят, в пример молодежи, людей, которые всю свою сознательную жизнь проработали на производстве, а своих детей стараются уберечь от такой доли, пристраивая их на различные государственные и партийные должности. При этом они «скромно» умалчивают давно известную истину, что только свободный труд благотворно влияет на человека, а не труд по необходимости, и, конечно же, не труд по принуждению. Они совсем «забыли», называя себя продолжателями дела Октябрьской революции, что основной задачей, которую ставила Октябрьская революция, было экономическое освобождение труда, а не закрепление наемного рабства. Уж очень коротка, стала память у «продолжателей» дела Октября.

Рабочие нуждаются не в лести, на которую так щедры защитники существующих отношений, а в возможности самим определять направление своей жизнедеятельности, самим быть хозяевами производства, самим распоряжаться продуктами своего труда. Наверное, рабство заняло бы более продолжительный период, в истории развития человеческого общества, если бы рабовладельцы научились скрывать свое презрение к рабам, если бы постигли значение славы и овладели, в такой же мере, искусством лицемерия, на которое способны сегодняшние наши руководители государства и их идеологи.

Нет ничего удивительного, что в «новом раю» есть люди, которые не удовлетворены своим положением. А тот, кто не оглушен громом пустых фраз, господствующих во всех средствах массовой информации, прекрасно понимает, что не все так хорошо, как малюет черт.

Официальная же наука, находящаяся под гнетом государственной идеологии, не способна дать объективного анализа существующих общественных отношений. Обществоведы, анализируя наше современное общество, постоянно уверяют, что они подходят к проблемам с общенародной, и даже с общечеловеческой позиции, и стоят выше классового подхода. Но в классовом обществе, каким и является наше общество, подход с общенародных позиций — есть мелкобуржуазный, и ни какой иной. В классовом обществе не существует общенародных партий, общенародных задач, общенародного государства, а так же и индивидуумов, стоящих выше классовых интересов. Хозяева монопольного капитала, то есть чиновничество и их идеологи, выставляют свои интересы как общенародные, желая сохранить существующие отношения, желая удержать рабочих в роли наемного раба, желая сохранить свои привилегии на распределение материальных богатств.

В защите существующих отношений, государственные идеологи, твердо стоят на ногах и имеют приличный вид до тех пор, пока высказывают понятия марксистско-ленинской теории, то есть известные вещи. Но как только они поворачиваются лицом к действительности, как только пускаются в дебри теоретизирования, без поддерживающих костылей, сфабрикованных из марксизма, то скрытые до того ослиные уши становятся явными. Они начинают путаться в элементарных понятиях и нести ахинею.

Для тех же, кто стоит на позициях материализма, ясны причины общественных коллизий. Корни их кроются в экономических отношениях, а не в психологии отдельного человека или группы людей, и менее всего в нравственности отельной личности. Взывание к морали, праву, справедливости, новому мышлению не проясняет вопроса, а уводит в сторону от реальных проблем, от необходимости разрешения существующих противоречий. В обществе давно назрела острая необходимость в анализе существующих общественных отношений с позиции рабочего класса, с позиции независимой от государственного чиновника, конкретно и без какой-либо мистики. Эта потребность в материалистическом анализе возникла по причине обострения противоречий, между развивающимся обществом, развивающимися производительными силами и исторически сложившимися производственными отношениями. Обостренное внимание общества к данным проблемам есть симптом того, что производительные силы выросли из устоявшихся производственных отношений, которые превратились в оковы сдерживающие развития всего общества. Рубашка, сшитая после рождения, стала мала и мешает жизнедеятельности выросшего ребенка.

2

Отличительной особенностью России, в предреволюционный период, являлось наличие значительной доли государственной собственности на средства производства, а отсюда и огромное влияние чиновников на жизнь всего общества, и слабое развитие капиталистических отношений. Российская буржуазия находилась в большой зависимости от государственной власти. Царская власть имела в своем распоряжении послушный и стройно организованный государственный аппарата, который создавался веками, и был предназначен для защиты интересов государственной (феодальной) собственности и крупных помещиков. В начале ХХ в. создаются особые государственно-капиталистические органы — «Совещание по судостроительству», «Съезд по делам прямых сообщений» и другие, с помощью которых правительство, действуя в тесном контакте с представителями крупных монополий, регулировало производство. Через эти органы распределялись государственные заказы, предоставлялись льготы, денежные займы и т. д. Все большее значение в регулировании производства приобретает в это время и Государственный банк, оказывавший мощную финансовую поддержку тем монополистическим объединениям, в чьей деятельности было заинтересовано правительство, то есть государственный чиновник. Государство проводило политику поддержки крупных монополистических объединений, так как участвовало в них своими капиталами, и ограничивало развитие независимых от государственного чиновника капиталов. Эта политика вызывала протест со стороны независимых капиталистов, что и явилось причиной поддержки ими, революционных движений.

К моменту революционных преобразований российская буржуазия была очень слаба и зависима от государственного чиновника. Она еще не выработала своей общей позиции, и не имела своей единой политической партии. Россия находилась на пороге буржуазной революции, которая смогла бы устранить пережитки прошлого, феодального, имперского правления, и которую, поддерживало и приветствовало большинство российских граждан.

Поэтому, для России, особенность формирования государства, в послереволюционный период, состояла в том, что буржуазия, не смогла удержать власть, и была устранена с политической арены. Крестьянство, являясь пассивным политическим элементом, исходя, из своей жизнедеятельности, не могло создать свой государственный механизм. Оно всегда было той благодатной почвой, на которой произрастают различные империи и монархии, так как не организованны и не могут выразить своего интереса на государственном уровне. Именно благодаря политической пассивности крестьян и свершился контрреволюционный переворот сверху, и возможны были репрессии, сначала по отношению к политической оппозиции, а в дальнейшем и по отношению ко всем неугодным. Уровень развития производства и рабочего класса не давал возможности рабочим создать свой государственный аппарат, выражающий их интересы. В формировании государства приняли участие не представители буржуазии или пролетариата, а интеллигенция, занимающая межклассовое положение. Занимая межклассовое положение, и не является носительницей особого классового сознания, интеллигенция, чаще всего, находится в зависимости от отживших юридико-политическими учреждений и поэтому творит по определенному образу или подобию, а не формирует нового, исходя из своего внутреннего интереса. Она, чаще всего, выражает мелкобуржуазные взгляды, так как не находится в прямом противоречии с господствующим классом, и идеализирует существующие общественные отношения, хотя, незначительная ее часть, может перейти на позиции определенного класса, исходя из понимания его роли в развитии всего общества. Мелкобуржуазное сознание формируется при определенном положении индивидуума, когда по своем положению, а значит и сознанию, он находится позади передовых классов, когда его интерес, не является первостепенным в структуре общественных интересов. Отсюда его неустойчивость и непоследовательность в действии. Отсюда и преклонение перед господствующим классом.

В такой исторической ситуации, когда революционное движение рабочих, с примкнувшей мелкой буржуазией, устраняет крупную буржуазию как класс, но рабочий класс еще не поднялся до уровня обеспечивающего ему возможность взять власть и удерживать ее, то к власти приходят представители с мелкобуржуазными интересами. Эта победа мелкобуржуазных элементов влечет за собой неисчислимые беды для всего общества, различные перегибы и перекосы в общественном производстве, за которые, как правило, приходиться расплачиваться обществу. И причиной тому — отрыв мелкобуржуазного сознания от общественной необходимости. Если рабочие, занимаясь общественно необходимым трудом, познают общественную необходимость через производство, то мелкие буржуа руководствуются, в свое деятельности, иллюзорными представлениями, фантазией, или интересами отдельных, не определяющих для общества, ассоциаций и групп.

Русская интеллигенция особенно отличалась своей мелкобуржуазностью, проявляющейся в революционном романтизме и радикализме. Особый тип интеллигента-революционера, ставящего интересы народа, как он их представлял, выше своих личных интересов, общие — выше частных, а народ, в его представлении, выступал как абстракция, с которой возможно производить различные преобразования, длительный исторический период культивировался в России. В этом смысле интересны замечания С. Н. Булгакова по поводу русской интеллигенции: «Интеллигенция стала по отношению к русской истории и современности в позицию героического вызова и героической борьбы, опираясь при этом на свою самооценку. Героизм — вот то слово, которое выражает, по моему мнению, основную сущность интеллигентского мировоззрения и идеала, притом героизм самообожания». И далее: «Героический интеллигент не довольствуется, поэтому ролью скромного работника (даже если он и вынужден ею ограничиваться), его мечта — быть спасителем человечества или, по крайней мере, русского народа». «Вехи» стр. 41—43. Еще раньше В. И. Ленин, характеризуя народническое движение, отмечал: «Народники же всегда рассуждали о населении вообще и о трудящемся населении в частности, как об объекте тех или других более или менее разумных мероприятий, как о материале, подлежащим направлению на тот или иной путь, и никогда не смотрел на различные классы населения, как на самостоятельных исторических деятелей при данном пути, никогда не ставил вопроса о тех условиях данного пути, которые могут развивать (или, наоборот, парализовать) самостоятельную и сознательную деятельность этих творцов истории». «От какого наследства мы отказываемся». В. И. Ленин. Что характерно для Ленина, так это заявлять одно, а на практике делать как раз противоположное. Придя к власти, он, вместе с соратниками по партии, как раз и проделывал различные преобразования над обществом без учета исторически сложившихся интересов классов и групп, стремясь всеми способами сохранить власть. Или взять его утверждение, высказанное в работе «Две тактики социал-демократии в демократической революции»: «Кто хочет идти к социализму по другой дороге, помимо демократизма политического, тот неминуемо приходит к нелепым и реакционным, как в экономическом, так и в политическом смысле, выводам». Вот только после взятия власти это утверждение, абсолютно верное, на мой взгляд, как-то забылось, видимо выветрилось, и начал Владимир Ильич, вместе с соратниками закручивать гайки и сворачивать всякую демократию, что и обернулось мрачной реакцией. И как бы не пытались большевики откреститься от обвинений в бланкизме, в действительности они оказались бланкистами, которых и критиковал, в свое время, Ф. Энгельс: «Из того, что Бланки представляет себе всякую революцию как переворот, произведенный небольшим революционным меньшинством, само собой вытекает необходимость диктатуры после успеха восстания, диктатуры, вполне понятно, не всего класса, пролетариата, а небольшого числа лиц, которые произвели переворот и которые сами, в свою очередь, уже заранее подчинены диктатуре одного или нескольких лиц». «Программа бланкистских эмигрантов коммуны».

Этот тип интеллигента-революционера, желающего привести народ к лучшему будущему, как оно ему виделось, в послереволюционный период переродился в государственного чиновника с такими же целями, и так же рассматривающего народ лишь как объект своей героической деятельности. Именно революционно настроенная интеллигенция, взявшись за налаживание хозяйственной жизни страны, при невозможности создания государства диктатуры пролетариата, воспроизвела старый государственный аппарат, подкрасив его в «красный» цвет. Стала вновь осуществляться старая порочная практика — назначение на должность. Общественные должности превратились в собственность центрального руководства, что, в свою очередь, заставляет чиновничий аппарат действовать исходя из интересов вышестоящего руководства, а не в интересах местного населения. А для того, чтобы государственные чиновники были послушными исполнителями и держались за место, создается закрытая система обеспечения и обслуживания парт аппарата и хозяйственных служащих. Тем самым разрыв между интересами гражданского общества и государства оформился в определенную структуру. Вся дальнейшая история нашего общества тесно связана с развитием данного противоречия, между государством, как монопольным собственником всех средств производства, и обществом, как наемными работниками данного государства.

Партия, провозглашавшая строительство государства по типу Парижской Коммуны, воссоздала принципы управления империи, централизованное управление из одного центра. Введение высоких должностных окладов и система привилегий способствовали процветанию карьеризма, чинопочитания, взяточничества и других пороков данного государственного устройства, а так же игнорирование интересов непосредственных производителей. Нетерпимость государственного аппарата к чуждым ему интересам стала проявляться как революционная нетерпимость к классовому врагу. Желание административным путем решать все вопросы вело к быстрому росту числа государственных чиновников.

Еще одной особенностью формирования новых отношений является то, что революция в России свершилась не благодаря обострившемуся противоречию между трудом и капиталом, а благодаря сохраняющейся массе пережитков прошлого, феодального устройства. Революцию приветствовало и поддерживало большинство, которое, отнюдь, не было сторонником установления диктатуры пролетариата. В стране преобладал мелкий собственник. Незначительный уровень развития капитала, война и разруха способствовали молниеносности революционных превращений. От провозглашения буржуазной республики, с падением царского режима, и до прихода к власти партии большевиков, прошло меньше года. Политический опыт, накопленный в борьбе с царским режимом, и по военному принципу организованная партия, и позволили большевикам прийти к власти. Но рабочий класс, за интересы, которых выступали большевики, значительно уступал слоям с мелкобуржуазными интересами, а партия была незначительна. Естественно, что приход к власти большевиков, их стремление действовать решительно и бескомпромиссно, стремящихся двинуть революцию как можно дальше, спровоцировал начало гражданской войны, которая еще больше усугубила положение в стране. Промышленности был нанесен огромный урон, сельское хозяйство отсталое, значительная часть квалифицированных рабочих погибла на фронтах, часть рабочих, избегая голодной смерти, переселилась в деревню. В этих условиях строительство государства диктатуры пролетариата неизбежно приводило к диктатуре партии. Но могла ли партия большевиков, став руководящей в крестьянской стране, сохраняться как партия выражающая интересы рабочего класса? Ведь для этого, по крайней мере, необходим активный и многочисленный рабочий класс, который, в свою очередь может возникнуть, только при условии значительного развития крупного капитала. Но в Росси, на тот момент, не было, ни развитого капитала, и соответственно, многочисленного рабочего класса. В сложившихся обстоятельствах соблюдение одного из принципов строительства государства диктатуры пролетариата — выборность всех чиновников, автоматически обеспечивает главенствующий мелкобуржуазный, крестьянский интерес. Об этом открыто говорили и сами большевики. Это и послужило причиной разгона Учредительного собрания.

И партия большевиков, называющая себя авангардом рабочего класса, стремясь противостоять интересам мелкобуржуазных масс и желая всеми средствами удержать власть, неизбежно превратилась в партию тиранической власти, с демагогическими лозунгами. То, что партия большевиков сумела использовать минимальные шансы для установления своей диктатуры, говорит о политической гибкости руководства, и, в тоже время, о раздробленности интересов противостоящих им. Именно ради сохранения своей власти, партия большевиков, и устроила массовый террор.

Централизованная государственная машина, созданная для подавления буржуазии и реализации планов правящей партии, подготовила условия для контрреволюционного переворота сверху. Советы же, разбавленные множеством разрозненных мелкобуржуазных элементов, не могли противостоять силе централизованной государственной машины, узурпировавшей всю власть в своих руках и действующей как одно целое. Судьба всей страны, в огромной степени, стала зависеть от тех, кто укрепился во главе данной государственной машины. Созданные революцией Советы, как форма осуществления власти народом, в результате вышеуказанных превращений, утрачивает свою сущность, и сводятся до роли ширмы, прикрывающей диктатуру партии. Они остаются без реальной власти и реорганизуются из Советов организованных на производстве, в Советы организованные по территориальному принципу. Самоуправление на местах ограничивается до минимума. К тому же, Советы подвергаются чистке со стороны партийного аппарата. Революционные преобразования закончились, круг замкнулся, и общество вернулось к старому государственному устройству, с незначительными перестановками на вершине государственной пирамиды.

Теперь централизованная государственная машина, во главе с партией, присвоила себе право на организацию, на средства труда, на продукты труда, на культуру, на науку и идеологию, поставив неисчислимые преграды на пути развития всего общества. В результате этих преобразований непосредственные производители лишились возможности оказывать воздействие на проводимую политику и участия в управлении государством. Партийно-бюрократический аппарат взял верх и полностью подчинил себе все общество. Но при этом он сохранил Советы, чтобы они существовали в роли фигового листочка и не давали возможности появляться другим формам добровольных ассоциаций трудящихся.

Соответствующее превращение претерпевают и все другие органы власти. Суды, из народных, превращаются в суды над народом, милиция — для народа, тюрьмы и лагеря — для народа. Профсоюзы, из органа защиты интересов работающих, превращаются в орган, способствующий еще большей эксплуатации работающих, в интересах государства. Они становятся еще одним органом, в руках администрации предприятий, для выжимания пота из наемных работников.

Не могли не видеть, что было создано в стране под руководством партии, и руководители самой партии. Ведь они исходили из благих пожеланий и стремились, по крайней мере, в своем воображении получить совсем иной результат, чем безграничная власть государственного чиновника. Уже в 1923 году В. И. Ленин, в работе «О кооперации», отмечал как одну из основных задач — задачу переделки государственного аппарата, который: «… ровно никуда не годится и который перенят нами целиком от прежней эпохи…». В своем выступлении на Х!! съезде партии Ленин еще боле решительно выступил за преобразование государственного аппарата: «…вопрос о нашем госаппарате и его улучшении представляется очень трудным, далеко не решенным и в то же время чрезвычайно насущным вопросом.

Наш госаппарат, за исключением Наркоминдела, в наибольшей степени представляет из себя пережиток старого, в наименьшей степени подвергнутого сколько-нибудь серьезным изменениям. Он только слегка подкрашен сверху, а в остальных отношениях является самым типичным старым из нашего старого госаппарата». Понимая, что воссозданный в еще более широком масштабе, благодаря революции, государственный аппарат, является основным препятствием, на пути революционных преобразований, на пути народовластия, Ленин и предложил идею создания Рабкрина, который, на первых порах осуществлял бы контроль над деятельностью государственного аппарата, а в дальнейшем, с ростом рабочего класса, с ростом его сплоченности и организованности, заменил бы его. Но мог ли реальный ход истории изменить свое направление исходя из пожеланий отдельного человека, даже обличенного властью? Мог ли, в тех условиях, сформироваться государственный аппарат иного качества? Дальнейший ход развития государства показал, что нет. И мы имеем то, что имеем.

Со временем, централизованный государственный аппарат, не встречая активного сопротивления со стороны гражданского общества, подчинил все своим интересам, а Рабкрин устранил вообще, как лишнее звено. Все попытки Ленина избежать такого развития событий оказались тщетными. При этом захват государством всех свободных общественных ассоциаций проводился под лозунгом строительства социализма, а что такое социализм может «знать» только государственный чиновник, и все, кто в этом сомневался, мог убедиться, пройдя через государственную судебную машину и трудовые исправительные лагеря.

Устранив или преобразовав все независимые от государственного аппарата организации, он стал бесконтрольным и не управляемым со стороны непосредственных производителей. Теперь для государства появилась возможность открыть свое лицо и дать волю своим хищным интересам. Теперь можно беспощадно эксплуатировать трудящихся от имени самих трудящихся. Вынужденный отход партии от основных принципов строительства государства диктатуры пролетариата открыл широкую дорогу для развития государства с всеохватывающей государственной собственностью.

Партия, стремясь усилить свое влияние в стране и сохранить власть, стала привлекать новых членов в свои ряды, что, в свою очередь, привело к усилению мелкобуржуазного влияния в ней. Ленин, стремясь избежать перерождения партии, старался отстоять позицию ограниченного приема в партию. Поводом для писем послужили тезисы Г. Е. Зиновьева, в которых он предлагал облегчить прием в партию. Вот что он писал 26 марта 1922 года В. М. Молотову: «Несомненно, что у нас постоянно считаются за рабочих такие лица, которые ни малейшей серьезной школы, в смысле крупной промышленности, не прошли. Сплошь и рядом в категорию рабочих попадают самые настоящие мелкие буржуа, которые случайно и на самый короткий срок превратились в рабочих». (В. И. Ленин П. С. С. т.45 с.18.) И если Ленин считал, что 300 — 400 тысяч членов партии это уже «чрезмерно» много, ибо решительно все данные указывают на недостаточно подготовленный уровень теперешних членов партии, то какой уровень был у тех 600 тыс. вновь вступивших за 1925 год.

Следующий шаг, который предприняло партийное руководство для упрочнения своего положения, состоял в овладении государством. Подчинение государства воли партийного аппарата происходит через назначение партийных работников на ответственные государственные посты. В результате этого продвижение в иерархии государственной власти стало зависеть от партийности. Происходит процесс слияния партийного аппарата, перерождающейся партии, с централизованной государственной машиной. Все это способствовало тому, что в партию широким потоком двинулись карьеристы, что, в конечном итоге, губительно для любой партии стремящейся быть политическим лидером.

Государственный аппарат, в лице партии, нашел своего покровителя, а партия, в лице данного государства — своего исполнителя. Государственный аппарат сделал правильный выбор, для своего спасения, получив так необходимую ему политическую защиту. Партия же поставила на исторически проигрышную карту, слившись с мелкобуржуазным государством и оторвавшись от интересов рабочих и крестьян. Ведь там, где начинается действительная жизнь, государственные чиновники бессильны, что-либо сделать. Они могут изымать, перераспределять, запрещать, ограничивать и т. д. но не могут ничего создать. И как результат измены партии интересам непосредственных производителей, в угоду централизованной государственной бюрократии, мы имеем глубокий экономический и политический кризис.

Монопольное государство, преследуя свои интересы, под прикрытием всеобщности, начинает творить черные дела. Все средства производства переходят в государственную собственность. Общество раскалывается на два противостоящих класса — на представителей государства, как совокупных собственников, и на наемных работников, как наемных рабов этого государства. Теперь, для непосредственных производителей, путь к освобождению лег через труп этого государства.

Все радикальные элементы, увидевшие опасность, для всего общества, в таком перевороте, не могли противостоять чиновничьему разгулу и административному восторгу, из-за своей малочисленности и разобщенности, к тому же сами участвовали в создании этой все пожирающей машины. Многие революционные деятели, сыгравшие не малую роль в свершившейся революции, стали жертвами своих заблуждений. Но именно они были теми первыми идеологами, которые стояли у истоков возникновения данного государства, с всеохватывающей государственной собственностью. Тем более что видные партийные работники, а среди них и такие как Троцкий, Бухарин, Каменев, настаивали на введении принудительного труда, выставляя русского крестьянина и рабочего, как ленивого работника, не способного к интенсивному труду и инициативе, то есть, предлагали строить новое общество на принуждении и насилии, путем создания трудовых армий. Но для этих целей ни в коей мере не подходили Советы, как организованная снизу власть трудящихся. Не могли же трудящиеся сами себя принуждать. Поэтому партия, в своей деятельности делает упор не на интересы рабочих и крестьян, не на развитие самоуправления через Советы, а на воссозданный, в основных своих чертах, старый государственный аппарат. Для централизованной же государственной машины было выгодно представлять наемного работника ленивым бездельником, которого необходимо силой привести к «лучшему» будущему, а поэтому никакого самоуправления, только жестокое управление сверху. Но что это за лучшее будущее, куда загоняют кнутом — мы видим. Тем более что от принудительного труда не возможно перейти к свободному, пока сами непосредственные производители, то есть те, кого принуждают, не свергнут аппарат насилия. Орган угнетения не может стать органом освобождения.

Вполне естественно, что государственный аппарат, укрепившись и подчинив себе гражданское общество, не мог спокойно существовать рядом со своими создателями. Ведь те, кто создал его, может так же и разрушить. Поэтому, дабы спасти себя, «дитя» и пожирает своих «родителей».

3

Из положения рабочих видно, что до сих пор борьба рабочего класса, за свое освобождение не увенчалась успехом. Именно этот факт эксплуатирующие классы и их идеологи выдвигают как доказательство того, что рабочий класс вообще не способен добиться своего освобождения. Защитники сходящих с исторической арены отношений всегда представляли данное положение вещей как аргумент в их защиту, и провозглашали их вечными. Но только то, что наемные работники не добились свободы сегодня, совсем не означает, что они не сделают этого завтра.

В тех случаях, когда пролетариат, своими революционными действиями, добивался значительных успехов в улучшении своего положения, он еще был не достаточно силен и организован, чтобы закрепить это достижение. В России же революция произошла в условиях, когда капиталистический способ производства был недостаточно развит, преобладало мелкотоварное производство. Низкий уровень обобществления производства не создавал условий для перехода к непосредственно общественному производству. Еще только часть продуктов труда и некоторые формы деятельности принимают товарную форму. Меновая стоимость не стала еще господствующей в общественных отношениях, наряду с личной зависимостью. Поэтому переход от неразвитого товарного производства, при данном уровне развития производительных сил, к непосредственно общественному производству, не мог не повлечь за собой замену личной независимости, на основе меновой стоимости, на личную зависимость одних от других.

Возможность такого хода событий и предполагал Ф. Энгельс, в письме к Вейдемейеру: «Мне думается, что в одно прекрасное утро наша партия вследствие беспомощности и вялости всех остальных партий вынуждена, будет стать у власти, чтобы, в конце концов, проводить все же такие вещи, которые отвечают непосредственно не нашим интересам, а интересам общереволюционным и специфически мелкобуржуазным; в таком случае под давлением пролетарских масс, связанные своими собственными, в известной мере ложно истолкованными и выдвинутыми в порыве партийной борьбы печатными заявлениями и планами, мы будем вынуждены производить коммунистические опыты и делать скачки, о которых мы сами отлично знаем, насколько они несвоевременны. При этом мы потеряем головы, надо надеяться, только в физическом смысле, — наступит реакция и, прежде чем мир будет в состоянии дать историческую оценку подобным событиям, нас станут считать не только чудовищами, на что нам было бы наплевать, но и дураками, что уже гораздо хуже. Трудно представить себе другую перспективу».

4

Становление монопольного государства ознаменовало наступление не лучших времен для рабочего класса, так как он попал под пяту еще более беспощадного — монопольного капитала. Все свойства капитала, как орудия эксплуатации, в данных условиях, сохраняются, и даже усиливаются, благодаря прямому выражению его интереса через политическую власть. Овеществленный труд продолжает господствовать над живым, но уже в виде господства государства над наемными работниками. Здесь государство выступает, по отношению к наемным работникам, как всеобщий капиталист, как хозяин и распорядитель всего общественного богатства. Наемный работник же, не имеющий ничего, кроме своей способности к труду, вынужден продавать себя за гроши, которых едва хватает на самое необходимое. При этом государство не только вынуждает рабочего продавать себя, но и, от имени общества, насильственно привлекает к рабскому труду.

Государство, как монопольный собственник на средства производства, и наемные работники, как собственники своей рабочей силы, взаимно предполагают друг друга. Наемным работникам необходимы жизненные средства, находящиеся в собственности государства, а государству необходим живой труд, так как накопленное в руках государства богатства, в каких бы суммах оно не исчислялось, мертво без оживляющего живого труда. Только в горниле живого труда капитал обретает душу, выходя из него еще более могущественным. Но, выйдя из одного процесса воспроизводства, капитал с еще большей жадностью набрасывается на рабочую силу, чтобы снова включится в процесс производства, но уже в расширенном виде. Монопольный капитал живет, растет, господствует и, в лице своих представителей строит планы, и жизненно важным продуктом его существования является жизнь рабочих. Он превращается во всепожирающую машину, забирающую все здоровые силы общества, а государственные жрецы обеспечивают его необходимой пищей — наемными рабочими. Но, прежде чем бросить рабочего в перемалывающие жернова монопольного капитала, государственные идеологи основательно забьют ему голову об отсутствии в нашем «самом гуманном» обществе эксплуатации человека человеком, что-то на вроде анестезии, чтобы больно не было. Государственные чиновники и их идеологи упорно муссируют миф о преодолении, в нашем социалистическом обществе, эксплуатации человека человеком, при этом, не выходя за пределы голого отрицания. Этот миф, проникая в сознание граждан, обрастает сопутствующей ему ложью: о единстве интересов всего общества, о равенстве всех членов общества, о социальной защищенности, о том, что прибыль возникает из хозяйственной деятельности предприятий, а не часть труда рабочего, отнятая у него без обмена, и так далее. Марксисты на словах, называющие себя коммунистами, на деле стали защитниками системы жесточайшей эксплуатации наемного работника. А из теории марксизма выхолостили революционную сущность, превратив марксизм в удобную для власти идеологию, и сказочку для народа.

Для понимания сущности эксплуатации необходимо исходить из того, на сколько все трудоспособные члены общества участвуют в общественно необходимом труде, и насколько непосредственные производители являются хозяевами продуктов своего труда.

Чтобы сохранить свое физическое существование люди, прежде всего, должны иметь продукты питания, одежду и жилье, и только, удовлетворение, жизненно, необходимых, потребностей позволяет заниматься духовным производством. Поэтому любой вид деятельности, в отличие от труда затрачиваемого на производство жизненно необходимых средств — есть свободное время всего общества, которое присваивают себе эксплуататорские классы. Лишение, непосредственного производителя, свободного времени — есть лишение возможности человеческого развития, так как именно свободное время является необходимым условием для развития человека. Для монопольного же капитала, лишение непосредственного производителя, нормальных условий жизни и свободного времени, к тому же, является средством к еще большей эксплуатации.

Все эксплуататорские общества имеют своим базисом классы производящие жизненно необходимые блага, и надстройку «класс, освобожденный от производительного труда и ведающий такими общими делами, как управление трудом, правосудия, наука, искусство и так далее, превращающий это руководство обществом в эксплуатацию масс». (К. Маркс Ф. Энгельс П. С. С. изд.2 т.20 стр. 293.) Условия существования всей надстройки создаются за счет прибавочного труда рабочих, то есть, то время производства, которое находится за пределами необходимого рабочего времени. Эксплуатация осуществляется благодаря данной форме государственной собственности, которая и дает возможность государственным чиновникам присваивать продукты чужого труда. И суть не в том, сколько присвоил себе тот или иной эксплуататор лично, а в том -– сколько отнято у рабочего. Если в 1908 году наемный рабочий работал на себя 5 часов, а на класс совокупных эксплуататоров — 6 часов в сутки (В. И. Ленин т.22 стр. 35—37), то сегодня — на себя 16—20 минут, учитывая и его долю на оборону страны, а на класс совокупных эксплуататоров — 460 и более минут в сутки (Расчет сделан на основе статистических данных за 1968 –1988 г.)

Государственный аппарат, во главе с партией, подавив сопротивление со стороны гражданского общества, подчинил своим интересам все многообразие общественных интересов, и опутал его многочисленными бюрократическими органами. Все свободные общественные объединения превращаются в государственные или уничтожаются. Монопольное государство твердо встало на путь своего развития, захватив все средства производства в свои руки, оно все больше ставило общество под свой контроль, расширяя атрибуты власти и увеличивая армию чиновников. С развитием разделения труда, с появлением новых отраслей производства, новых общественных потребностей, увеличивается и количество объектов деятельности государства, а соответственно и надстроечных институтов. Стремление поставить под свой контроль любое жизненное проявление общества и самому не быть подконтрольным, стремление быть не зависимым от общества и существовать за счет общества — есть та скрытая цель данного государства, которая и определяет направления его развития.

В свою очередь, государство, оторвавшись от общества и став над ним, начинает разлагаться, впадая во все возможные пороки. Коррупция и произвол, по отношению к обществу и отдельным лицам. Повсеместная разрушительная деятельность, расхищение национальных богатств и природных ресурсов, самая невероятная ложь, в политической деятельности, агрессивная политика по отношению к другим государствам — вот то лицо, которое обретает государство, став монопольным собственником всех средств производства. В тех случаях, когда обществу приоткрывается лик паразитирующего государства, оно сразу начинает лихорадочную деятельность по очищению своих рядов. Все, что еще можно скрыть от общества остается засекреченным и не доступно для простых граждан. И мы видим, как вновь разыгрывается комедия по давно разработанному плану. Выбираются очередные козлы отпущения, те, кто наиболее засветился в своих неблаговидных делах или стал неугоден власти, и они подвергаются судебному разбирательству, на котором вся суть их преступной деятельности сводится к нравственному облику и личным качествам осуждаемых, а государство остается в стороне. И никто не задается вопросом: а как такое возможно?

Свершив отпущение грехов, в виде жертвоприношения государство, словно начинающий вор, после каждого провала уверяет, что это последнее преступление и в дальнейшем оно будет вести честную трудовую жизнь. Но соблазны слишком велики для ничтожной чиновничьей души, чтобы она могла устоять и не впасть в разъедающие ее пороки.

Как показывает жизнь, форма деятельности, привилегированное положение и отрыв от общественных интересов делают государственных чиновников косными и не способными к самостоятельной осмысленной деятельности. Самое большее, до чего они могут додуматься — это до идеи правового государства. Марксисты на словах постоянно оказываются крайними реакционерами на деле. Выудив со свалки истории идею о правовом государстве, которую выдвинула буржуазия, в борьбе с феодальной властью, еще во времена Фридриха-Вильгельма! \/, они преподносят ее как последнее достижение демократической мысли, стремясь предстать в глазах общества обновленной властью. Мол, до сих пор мы правили, как нам было удобно, и писали законы для народа, а теперь будем поступать только по законам, которые станут, обязательны для всех. Мыслители же, не затуманивающие суть пустыми фразами, в отличие от теоретиков развитого социализма, полагали, что политическое равенство, то есть правовое государство, при не равенстве экономическом, остается сплошь и рядом пустой фразой. Поэтому истинные коммунисты вели борьбу за экономическое равенство. Право же всегда является юридическим закреплением господствующих интересов, а в наших условиях отражением господства интересов государства монополиста. Какую заботу, в последнее время, о соблюдении закона стали проявлять государственные чиновники и их идеологи. Не потому ли, что в обществе нарастает волна протеста против произвола монопольной государственной машины. Слушая юристов, рассуждающих о правовом государстве, еще раз убеждаешься, что юристы — это насквозь реакционные люди.

Что же преследуют идеологи государства с всеохватывающей государственной собственностью, разглагольствуя о правовом государстве, о всеобщем подчинении закону, который они сами и фабрикуют? Не больше и не меньше, как укрепление своей власти и сохранение существующего положения вещей, которое их вполне устраивает. Только непосредственных производителей существующее положение вещей уже не устраивает, а значит и законы, не защищающие их интересов. Непосредственным производителям необходимо не господство законов, закрепляющих их бесправие и всевластие государственного чиновника, а реальное экономическое, социальное, а значит и политическое, равенство, что невозможно при сохранении всеохватывающей государственной собственности.

5

Характер данного государства и стоящей во главе его партии проявляется в обожествлении общества вообще, под обществом, как правило, понимается само государство, и в то же время, в обезличивании отдельного гражданина. Как записано в уставе партии: «Коммунист обязан общественные интересы (читай государственные, так как государство присвоило себе право выражать общественные интересы) ставить выше личных». Но до сих пор развитие общества шло благодаря стремлению людей удовлетворить личный интерес. И всякий человек, если он находится в здравом уме, заинтересован в общем лишь постольку, поскольку этот общий интерес соответствует его личному развитию. А признание того, что единственно достойная цель для человека — это сам человек, стало значительным достижением мировой мысли. Государственные же идеологи, часто повторяя всем известную истину, что человек существо общественное, не идут дальше и не доходят до понимания, того, что и частный, индивидуальный интерес, его содержание и средства удовлетворения предопределяется обществом, а не возникает из ниоткуда. К тому же, общий интерес — есть сумма снятых частных интересов. Но так как в нашем обществе государству противостоит каждый гражданин, не являющийся представителем государства, со своим частным интересом, а государство, по отношению к нему, выразителем общественных интересов, то частный интерес, который не служит данному государству, не признается общественно значимым. Здесь в жертву интересам государства монополиста, хозяина всех средств производства, приносятся интересы непосредственных производителей. И если отдельный гражданин, или группа людей, выступают в защиту своих интересов, то государство рассматривает это как покушение на общественные интересы, и карает, как антинародную деятельность, хотя антинародной и преступной является деятельность самого государства. И примеров тому великое множество. Весь путь монопольного государства, начиная от становления и кончая сегодняшним днем, усеян жертвами народа. Это и известные репрессии, это и постоянные войны с огромными потерями, это и Афганистан, это и Чернобыльская катастрофа, правду о которой мы узнаем с таким трудом, это и еще множество трагедий, не меньших по своему масштабу. Чаще всего это малоизвестные трагедии, так как государству удается скрыть от народа их последствия и истинных виновников, запугав осведомленных уголовным преследованием за разглашение государственной тайны. Но именно в этих малоизвестных трагедиях проявляется истинное отношение государства к своему народу, так как здесь нет необходимости лицемерить. Как это было, например, с бактериологическим «взрывом» в Свердловске весной 1979 года, о котором жители города узнают только через одиннадцать лет. Вот как описывает те трагические события корреспондент газеты «Вечерний Свердловск» В. Зайцев: «Из Москвы приехала авторитетная комиссия, в составе которой находился даже заместитель председателя КГБ СССР. Нам доложили, дескать, в результате раскопок могильника в городе распространилась опасная инфекция». А «взрыв», или точнее выброс, выдув, случился, очевидно, ночью при южном порыве ветра, ибо раньше всех была поражена ночная смена на керамическом заводе. Далее гибли люди, в основном, по тому же направлению-вектору. В микрорайоне, в заводском поселке, в тех же двух соседствующих военных городках. Ужасное поветрие смерти продолжалось, в районе Вторчермета умирало в иной день от семи до десяти человек… Первые больные и умирающие появились 4 апреля. А лишь 13-го «Вечерний Свердловск» разразился статьей на восемьдесят строчек врача горсанэпидстанции под предупреждающим заголовком «Берегись инфекции!». Наконец, 20-го усилиями кандидата ветеринарных наук последовало очередное предостережение «Инфекцию можно предупредить». Еще одним характерным признаком всех трех опусов была обязательная отсылка читателей к бедным, больным, ослабленным голодной зимовкой животным, от коих будто бы и пошла, гулять зараза… Тут же по выявившимся, но тогда тщательно скрываемым признакам косила род людской не встречаемая доселе опасная легочная форма, скоропалительная инфекционная пневмония. А что же работавшая представительная чрезвычайная противоэпидемическая комиссия? Да, когда она после десятков смертей разобралась с источником (или точнее выведала его), был, наконец, прерван трагический ряд, спасены иные обреченные. Но «обет умолчания» действовал». «Вечерний Свердловск» от 25 октября 1990 года. В память свердловчанам, о тех событиях, осталось кладбище, где упрятаны умершие, в специальных гробах, на двухметровой глубине, без венков и цветов. И только металлические проржавевшие таблички с номерами, да коричневые пятиконечные звезды, как своеобразными символами эпохи, напоминают о тех событиях. Так государство отблагодарило своих граждан за верность и преданную службу, наделяя их местами на кладбище. Так что же пытались скрыть представители государства от народа? Они скрывали причины трагедии, они скрывали, то, что свои граждане стали жертвами биологического оружия, которое изготавливалось в Свердловске. Но, скрывая это, они показали свою сущность, то, как государство относится к своему народу, то, что ради сохранения своей власти они пожертвуют любым количеством людей.

6

Когда непосредственные производители, защищая свои интересы, пытаются воздействовать на ход событий, когда встают на путь активной политической деятельности, тогда им напоминают, какая роль им отведена, при власти монопольного капитала. Они поучают народ, словно школьные учителя нашаливших детей; Вы не компетентны, Ваши выступления полны эмоциональности и страсти, и страдают отсутствием логики, Вы пошли на поводу у авантюристов и различных демагогов, играющих на Ваших чувствах. Откройте глаза и Вы увидите, что Мы единственные обладатели истины, только Мы можем быть компетентны, так как сами, и определяем компетентность, только Мы можем указать путь к лучшему будущему. Верьте Нам, обожайте Нас, поклоняйтесь Нам, и Вы станете счастливы. Но народ уже не так наивен, чтобы продолжать верить вашим сказкам, «хранители» истинны. Он шел за вами и верил довольно долго, а положение его не только не улучшилось, а еще более ухудшилось.

Эти «хранители» истинны, исчерпали весь свой запас различных идеологических трюков и обманных обещаний. Теперь они пытаются оправдать свои действия построением нового государства — правового, и обещают поставить в управлении компетентного чиновника. О правовом государстве уже достаточно сказано, чтобы еще раз опровергать эту ахинею. Идея же просвещенного управления, компетентного чиновника, в сущности, является идеей просвещенного монарха, трансформированной через головы государственных чиновников, на современную почву. Говоря о просвещенном управлении, они не в состоянии понять, что критерием подбора кадров, в данной системе, служит не компетентность, а преданность интересам стоящих у власти. Как видно из случая, произошедшего в Свердловске весной 1979 года, компетентная комиссия стремилась не выяснить все обстоятельства произошедшего, чтобы избежать гибели людей и привлечь к ответственности виновных, а скрыть правду от народа. Удивительно то, что эти скудные мысли излагаются серьезно, с претензией на глубину, и не вызывают смеха у окружающих. Только тогда, когда непосредственные производители станут реально распоряжаться продуктами своего труда и участвовать в государственном строительстве, только тогда они подберут нужных специалистов, доказавших свою компетентность в практической жизни.

Государственные идеологи, в своем поучении народа, постоянно делают упор на логику и порицают эмоциональность и страсть выступлений непосредственных производителей, осуждая забастовки и митинги. В их понимании логично мыслит только тот, кто изучал логику, а точнее, тот, кто защищает их интересы. Оказывается логика это не свойство присущее человеческому мышлению, а нечто приходящее, чему можно научиться, слушая наших профессоров. Этим профессорам логики, мыслящим сухими формулами, предписанными свыше, в сущности, нет никакого дела до науки. Они используют науку, как орудие в защите своих интересов. Но и им не мешало бы знать, что логика не научает мышлению, она лишь объясняет мышление.

Только государственные чиновники видят недостаток в том, что выступление людей полны эмоциональности и страсти, но ведь все эти выступления и направлены против существующей государственной системы. Для чинуши, превратившегося в винтик государственной машины, утратившего человеческую сущность и устремленного к одной цели — как можно выше подняться в иерархии власти, гораздо важнее сухое рассуждение, без эмоций и страстей. Ему, как мусульманину, допускается впасть только в один порок — соблазн властью, так как государственная машина не принимает во внимание проявление человеческой души. Но не сухие формулы и не логические рассуждения, не ведущие к реальному действию, являются движущей силой человека, а желания, потребность, страсть. Разве революция не есть наивысшая точка накала страстей, и разве не в революционные периоды происходит скачек в развитии общества? Г. В. Ф. Гегель, который законно считается отцом диалектической логики, отмечал, что без страстей никогда не было и не может быть совершенно ничего великого, и только мертвая, а весьма часто лицемерная мораль, выступает против страсти как таковой.

Больше всего, государственные чиновники и их приспешники, бояться таких форм борьбы наемных работников за свои права, как забастовка. При этом они выдвигают аргумент, что забастовки не произведут ни хлеба, ни угля, ни машин, ни других материальных ценностей и не сделают жизнь народа лучше. Они не считают необходимым изучать историю, так как все «знают» от рождения, и главное для них — это правильно исполнять указание свыше. Им не доступно понимание того, что революционное движение, направленное против сковывающих общества устаревших отношений, помогает высвободиться производительным силам, способствует распространению новых способов производства, что уже само по себе влечет увеличение общественного богатства.

Но для наиболее ясного представления о характере монопольного государства еще раз вернемся в период его становления, чтобы за массой индивидуальных, взаимно переплетающихся интересов, проследить общую закономерность. В процессе становления монопольного государства, для беспощадного подавления индивидуальных интересов непосредственных производителей в угоду интересам государственных чиновников, необходима и соответствующая личность. А когда возникает историческая необходимость, то и появляется личность, близко отвечающая потребности времени. Такой исторической потребности и отвечал Иосиф Джугашвили, больше известный как Сталин, который, к тому же понял, что в данных условиях всеохватывающей государственной собственности все решает аппарат управления. Но, хоть Сталин и его окружение и были теми людьми, которые способствовали становлению и развитию монопольного капитала, они не являются главной причиной успеха данного государства. И если говорят, что они «предали» идеи Ленина и интересы народа, то это ничего не объясняет, не раскрывает, почему народ позволил «изменить» идеям Ленина и «предать» свои интересы. Как могло случиться, что народ пошел за Сталиным и его окружением, а не оказал сопротивление? Видно те, кто стоял за Сталиным оказался сильнее своих противников, а сам народ не знал, что ему необходимо.

Не менее наивным является и представление, что основой всех экономических и социальных трудностей является ошибочность теории, которой руководствуется правительство, или, по крайней мере, делает вид, что руководствуется, которое не стремится понять взаимосвязь теоретических представлений и материального положения. Сознание обывателя все ставит с ног на голову и никогда не доходит до истинных причин. Для него господство вещей представляется господством идей, а не наоборот. В действительности же отдельные индивидуумы, как и ассоциации, в которые они объединяются, исходят, в практической деятельности, не из теоретических положений, а из своих интересов, которые определяются их социальным положением.

7

Свершившиеся, в верхнем эшелоне власти, перемены в пользу укрепления монопольного государства с мелкобуржуазным характером, обернулись усиленной чисткой партийного и государственного аппарата. Монопольный капитал предполагает управление из одного центра, и, его характеру, вполне отвечает узурпация власти и диктатура, не значительной группой лиц Естественно, что в государственном и партийном аппарате стали укрепляться карьеристы, доносчики и простые исполнители, не способные к самостоятельному мышлению и действию. Чиновника, выросшего из интеллигента революционера, готового служить народу, заменили чиновником, пришедшим из крестьян и готового служить вождю, как раньше он служил барину.

Укрепившаяся у власти группа мелкобуржуазных авантюристов, во главе с Иосифом Джугашвили, боясь разоблачения, боясь критического осмысления происходящих процессов, начали душить всякую свободную мысль, дабы не допустить малейшей оппозиции. Страх стал движущей силой в деятельности государственного и партийного аппарата. Страх породил репрессии, хладнокровные массовые убийства, средневековые пытки, дикую травлю, доносы на политических и личных врагов.

Все эти преобразования, проходившие под флагом строительства социализма, произвели неудобоваримую кашу в головах людей. В партии оставалось все меньше и меньше людей, способных к критическому анализу сложившейся ситуации, и достаточно смелых, чтобы высказывать свое мнение. Сложившаяся ситуация и дала возможность воскреснуть Угрюм-Бурчееву, в лице Сталина, только уже не в роли градоначальника, а в роли руководителя партии, стоящей у власти огромной страны. Сравните Угрюм-Бурчеева, обрисованного пером гениального сатирика Салтыкова-Щедрина, со Сталиным, и вы не найдете различий. Они похожи как братья близнецы, и не только своей сущностью, но и внешне. Мог ли Салтыков-Щедрин предположить, что нарисованный им карикатурный тип, станет реальностью, и ни где-нибудь, а в России. Появление, в истории России, такой фигуры, как Сталин не случайность, и не будь Сталина, на его месте был бы кто-то другой, и совсем не обязательно с лучшими качествами. Хотя, в настоящее время, некоторые историки и литераторы, желая подчистить историю, пытаются взвалить основную вину на Сталина, не затрагивая сути данной системы власти, только это вряд ли им удастся.

8

Установление диктатуры партии неизбежно вело к диктатуре партийного аппарата, в лице ее руководства, что, в конечном итоге, вылилось в личную диктатуру Сталина. В партии, а особенно в ее руководстве, развернулась кампания по раздуванию лягушки до величины быка. Чтобы скрасить серость окружающего руководства, решили «зажечь» одну «звезду», свет которой мог бы затмить скромный свет остальных. На самом деле те, кто смотрит на вещи реально и не теряет головы от потока фраз, могли видеть, что свет их талантов можно различить только в полной тьме. Поэтому и воспринята была идея, превращения окружающей действительности в темную массу, как весьма подходящий способ выделиться самим. Для государственных чиновников было весьма выгодно представлять руководство в роли пророков современности и раздувать их значимость, до космических величин. Если есть пророк, который все видит и понимает лучше любого другого, то интересы отдельного человека или группы «заблудших» можно принести в жертву «великим» идеям пророка. В таких условиях, появляется возможность осуществлять свои интересы как всеобщие и подавлять противостоящие.

Современная литература полна публикаций вскрывающих преступную деятельность многих государственных деятелей, в период правления Сталина. Бесспорно, деятельность Сталина и его окружения преступна, и народ должен знать об этом. Но одного не нужно делать — это преподносить так, что будто бы все беды нашего народа связаны только с несколькими личностями, к тому же, довольно посредственными. Некоторые, вообще, начинают гадать на кофейной гуще. Например, вот если бы власть в стране перешла к Кирову, или Бухарину, или кто другой пришел к власти, то все было бы гораздо лучше. Люди с такими обывательскими взглядами на историю не могут понять, что роль личности в истории и состоит в том, что личность является выразителем определенных общих интересов, и находит поддержку в этой среде, а не появляется из неизвестности. Именно такой тип руководителя, как Сталин, наиболее полно выражавший интересы государства с всеохватывающей государственной собственностью, и был востребован временем. Государственные же идеологи, стремясь скрыть порочность существующих общественных институтов власти и сохранить систему в целом, всю вину за случившееся перекладывают на Сталина и его окружение. А тем самым, озлобление народа, вызванное действующими институтами власти, направляется на отдельных лиц. Сначала был виноват Сталин, затем — Хрущев, и под конец — Брежнев. Весьма сомнительно, что этой участи избежит Горбачев. История, написанная по такому принципу, не дает объективных критериев, не вскрывает причин, не выясняет, почему, это, возможно, не показывает, чьи интересы выражают лица, оказавшие при власти. Так пишут историю только государственные идеологи, не утруждая себя углубленным изучением предмета, ведь им и так хорошо платят. Но прогресс наблюдается и в среде государственного управления. От «отца народа и учителя вообще», дошли до учителя нового мышления».

С укреплением власти монопольного государственного аппарата, как хозяина и распорядителя всех продуктов труда, и подавление сопротивления народа внутри страны, наступил момент, когда угрозу его существования, могли представлять, только другие государства. Поэтому для сохранения и удержания власти, монопольному государству, была необходима мощная армия, вооруженная самым современным оружием, что естественно не могло осуществиться без развития промышленности. Все имеющиеся в стране материальные средства и многие жизни были брошены на индустриализацию, которая еще больше укрепляла власть государственного аппарата.

Не имея средств, для быстрого подъема промышленного производства, государство стремится форсировать индустриализацию за счет деревни. Такой путь индустриализации, ведущей к вымиранию крестьянства, естественно вызвал протест со стороны крестьян. В стране вспыхивают стихийные протесты против проводимой, грабительским методом, индустриализации и насильственной коллективизации. Особенно сильные выступления крестьян происходят на Тамбовщине и в Сибири. Крестьяне отказываются отдавать хлеб. Подавив сопротивление крестьянских масс, руководители государства, дабы устранить в дальнейшем почву для недовольства, стали сгонять крестьян в колхозы. Выращенный на своей земле хлеб крестьянин готов защищать даже ценой своей жизни. Колхозная же система дает возможность грабить крестьян без особого труда, так как в коллективном продукте труда крестьянину трудно выделить то, что должно принадлежать ему, он не может сказать — это мое, и я никому, плоды своего труда, даром не отдам. Государственные чиновники, рассуждая о преимуществах коллективного ведения хозяйства, организованного на основе интересов самих производителей, над индивидуальным хозяйством, согнали крестьян в колхозы, для более эффективной эксплуатации, для того, чтобы легче было изымать продукты труда. С таким же успехом они могли рассуждать и о преимуществах людей более высокого роста, а людей маленького роста, отправлять на дыбу.

История уничтожения русского крестьянства связана со становлением монопольного капитала. Монопольный капитал, стремясь из всего извлекать прибыль, а так же, желая подчинить себе, все формы хозяйственной жизни, не мог позволить существовать, рядом с собой, другим формам хозяйствования. Но как бы не стремились, представители монопольного капитала, задействовать все население в крупной промышленности, создавая не выносимые условия жизни в деревне, они вынуждены были, все-таки, решать проблему продовольствия. Поэтому, чтобы крестьяне полностью не покинули деревню, государство ограничило их отток административными средствами, то есть государство перестало выдавать им паспорта. После полувековой свободы крестьяне вновь были закрепощены, только теперь не отдельным помещиком, а самим государством. С ускоренным развитием промышленного производства возник перекос в распределении производительных сил, что неизбежно начало давать о себе знать сразу же. А это и неоднократно повторяющейся голод в деревне, и нехватка продовольствия в городах, и недостаток сельскохозяйственного сырья, для промышленности. И по сегодняшний день ощущается нехватка продовольствия, недостаток того или иного вида продуктов, что заставляет государство ограничивать свободную продажу и вводить карточную систему. Здесь за примерами далеко ходить не надо.

В начальный период развития всех этих процессов, в руководстве партии, еще находились люди, которые могли критически оценивать методы проведения индустриализации и коллективизации. Поэтому и возникают оппозиционные группы, с различными лидерами. Но свою борьбу оппозиция ведет, в основном, в партийных дискуссиях, не выходя к массам, и тем самым обрекает себя на поражение. К тому же оппозиция выступает не против политики в целом, а лишь против некоторых отклонений. Поэтому Сталину, и его преданному окружению, не составляло трудностей удержать власть и подавить возникающие оппозиции. Для Сталина, как и для всех последующих правителей, главным было не отстаивание своей позиции, а удержание власти. «Мудрый» кормчий, являясь «великим» теоретиком всех времен, делает вывод, для оправдания террора, что в период строительства социализма классовая борьба обостряется. Сколоченная, к тому времени, банда слуг, готовых, по сигналу своего вождя, растерзать и втоптать в грязь любого, не имеющие ни совести, ни сомнений, моментально подхватывают брошенный лозунг и начинают действовать. В первую очередь «врагами народа» объявляются те, кто представлял угрозу для власти Сталина, и его окружения. Следующими жертвами становятся те, кто способствовал приходу к власти Сталина, так как знали слишком много. Репрессиям подвергаются простые рабочие и крестьяне, выражающие недовольство или высказывающие сомнения, в правильности действия власти.

Государственный аппарат, во главе с партией, уничтожив очаги возможного сопротивления, стал не только монопольным собственником средств производства, но и единственным толкователем истины. Произошло полное слияние капиталиста, как выразителя сущности капитала, и государства, как политического органа, выражающего интересы господствующего класса. Теперь государство стало выразителем сущности капитала, определив себя, как социалистическое.

Государство, став хозяином всех средств производства, перестало существовать в своем прежнем качестве. Это и произвело неудобоваримую путаницу в головах идеологов, которые свое понимание мира строят не на анализе существующей действительности, а на различных догмах.

При этом необходимо отметить, что господство государственной формы собственности вовсе не означает, что других форм собственности вообще не существует. Они существуют, но господствующей является именно государственная собственность на условия производства. Здесь количественное изменение государственной собственности, по отношению к другим формам собственности, приводит к качественному изменению всего общества. Общество становится заложником государства монополиста. Анархия, в общественном разделении труда, присущая обществу с частнокапиталистическим способом производства, сменяется деспотией государства, так как на смену свободному переливу капиталов приходит плановое распределение, по воле государственного чиновника. Вопрос о стоимости государства отпадает сам собой. Теперь не общество, или отдельные его классы, определяют расходы на государство, а государство подсчитывает, сколько необходимо потратить средств на потребности общества, а сколько, на воспроизводство капитала. Если в условиях частных капиталов буржуазия сумела создать не особо обременяющий государственный аппарат, ограничив его непомерные аппетиты, хотя и он постоянно стремиться истратить на себя больше, чем ему отведено, то для государства монопольного капитала вообще не существует проблем получения средств к существованию. Являясь всеобщим собственником средств производства, данное государство, хотя и тратит на свои нужды и программы гораздо больше и глупее, не может быть должником своих граждан и своих предприятий, а поэтому, предприятия, колхозы и совхозы оказываются в должниках у государства. На первый взгляд складывается парадоксальная ситуация, когда непосредственные производители постоянно ходят в должниках у тех, кто ничего не производит. Но для государства монополиста это вполне естественная ситуация, так как в их руках неограниченная власть.

Государственная собственность не разрешает противоречия между трудом и капиталом, а доводит его до крайней степени. Наемные работники, в данных условиях, вынуждены большинство своего жизненного времени заниматься необходимым трудом, дабы другой класс, государственные чиновники и их идеологи, освобожденный от необходимого производственного труда, мог заниматься ведением общих дел и выработкой идеологии. Это ведение общих дел, государственные чиновники, и превращают в эксплуатацию наемных рабочих. «Подобно тому, как растение живет за счет земли, скот за счет растения или за счет травоядного скота, так та часть общества, которая обладает свободным временем не поглощенным непосредственным производством средств существования, живет за счет прибавочного труда рабочих». (К. Маркс Ф. Энгельс собр. соч. т.47 стр.213)

При существующих отношениях, когда капитал противостоит наемному труду, производство ведется в интересах воспроизводства самого капитала. В условиях монопольного капитала это проявляется в накручивании «вала». Вот что пишет по этому поводу В. Афанасьев, бывший главный редактор газеты «Правда»: «Между тем принцип «чем дороже, тем лучше» прочно укоренился в нашей хозяйственной практике… Вал, объем реализации продукции в рублях был и остается главным плановым и отчетным показателем нашей экономики. Отсюда все наши экономические беды. Сломать вал, отбросить бумажные рубли, а дать вместо них, побыстрее и подешевле, добротную натуру…». «Так, все это мы с 60-х годов критикуем, и именно в 60-е годы появился у нас термин «девятый вал». «Темпы роста остаются, зарплата, как и прежде, привязана к объему в рублях, а накручивать вал за счет повторного счета, цены и получать зарплату, не производя продукцию, не введя объекты, мы научились давно и продолжаем сейчас» — сказал, на Съезде народных депутатов, председатель Совета Министров Казахской ССР Н. Назарбаев. «И этот показатель, осужденный на ХХ!! съезде партии и на июньском (1986 г.) Пленуме ЦК, продолжает жить. Вал в рублях, а не товары, стал еще более мощным в двенадцатой пятилетке». («Правда» против «вала» В. Афанасьев.) Сказано все правильно, и осталось совсем не много — понять причины существования вала, и его живучесть.

При монопольном капитале самовозрастание приобретает чисто денежную форму, без увеличения количества реальной продукции, что и ведет к краху саму систему. И что только не придумывали экономисты и государственные чиновники, стремясь побороть этот ненавистный вал, но вал прорывался вновь и вновь. Вот что писал о существовании вал еще один советский экономист Д. Валовой: «Жизнь показала, что исключение вала из оценочных показателей оказалась формальным. Вал по-прежнему здравствует. От него зависят и производительность труда, и заработная плата, а, в конечном счете, и фонды материального стимулирования. Валовой общественный продукт и национальный доход страны увеличился в 1985 году по сравнению с 1965 годом в 2,8 раза. Но за этот период на каждый рубль национального дохода и валового продукта уменьшилось производства зерна, мяса, молока, овощей, тканей, обуви и ввод жилья в 2, а картофеля — в 4 раза в натуральном выражении. Упало обеспечение денег товарной массой в целом». (Д. Валовой. «Правда» против «вала». стр. 237)

От того, что представителем капитала выступает государство, а не отдельно стоящий капиталист, сущность капитала не изменяется, но меняется способ самовозрастания. Хотя самовозрастание монопольного капитала и происходит через получение прибавочного рабочего времени, но происходит несколько иными методами. Главная отличительная особенность извлечения прибавочной стоимости, при монопольном капитале, вытекает из того, что весь производимый прибавочный продукт попадает в один карман, а для наемных работников не существует выбора, и они вынуждены наниматься за монопольную заработную плату. Государство, как монопольный капиталист, постоянно стремится свести заработную плату к самому необходимому минимуму. И делается это через повышение цен на жизненные средства, при сохранении прежней заработной платы. Повышение цен проводится различными методами. Например, через денежную реформу, как это было сделано в 1961 году, или через снижение качества потребляемых жизненных средств, как это делается постоянно, или путем различных ухищрений в виде договорных цен, повышенных цен на новые изделия, или простой заменой этикетки. Повышение цен, на жизненные средства, позволяет государству за то же количество потребительных стоимостей приобретать большее количество живого труда. Во-вторых, повышение степени эксплуатации происходит за счет принуждения к выполнению дополнительных работ. Это различные авралы, черные субботы, коммунистические субботники, сельскохозяйственные работы.

Наряду с ухудшением жизненных средств и снижением жизненного уровня для наемных рабочих, развивается специально производство и закрытая система распределения для партийных функционеров и государственных чиновников, то есть для представителей монопольного капитала. «Уже в начале 20-х годов высший эшелон РКП (б) сделал существенный приступ к расширению своих благ. Весной 1922 года Х! съезд партии — на пятый год революционной перестройки! — впервые поручил ЦК разработать комплекс мер по улучшению материального положения «командного состава»… спустя три месяца оргбюро приняло постановление, которым вводилась четкая иерархия окладов партработников всех уровней: для членов ЦК, ЦКК, секретарей губкомов, обкомов и ячеек на крупных предприятиях, коммунистов-руководителей советских и хозяйственных органов. Помимо окладов, «активные» партработники дополнительно получали свой партийный продовольственный паек. В центре на месяц — 12 килограммов мяса, 1,2 килограмма сливочного масла, 1,2 — сахара, 4,8 — риса. Для работников губернского уровня паек был скуднее.

Внушительно выглядели привилегии аппарата по части обеспечения жильем, одеждой, транспортом, медицинским обслуживанием. В 1922 году на санаторное обслуживание «ядра» партработников по линии Наркомздрава было ассигновано 360 млрд. рублей. На проезд каждому чиновнику до места отдыха или лечения выделялось 100 рублей золотом, на первый месяц пребывания в санатории еще 100 рублей золотом, «на устройство и мелкие расходы» — еще 100 рублей золотом и далее по 100 рублей золотом на каждый последующий месяц». (Виктор Долгов, кандидат исторических наук «Собеседник» №39 1990г.) Вот как заботились о себе радетели за народное счастье. Эта система привилегий для партийных и государственных чиновников развилась до невероятных размеров, включая в себя все новые и новые привилегии. Возникновение ее явилось закономерным следствием разделение на хозяев и наемных работников, так как не могли же они существовать в одинаковых условиях.

«А правда такова: в системе распределения благ образовалась особая подсистема), а сложилась в жесткий порядок при Сталине, а при Брежневе, можно сказать, разлилась морем разливным), доступ к которой открывает не трудовые доходы, не профессиональные особенности, не объективная, наконец, нуждаемость, а исключительно служебное положение или социальный статус. Эта подсистема включает в себя практически все, что входит и в общую систему, но в ином, первосортном, так сказать, виде и ассортименте. Маленький мирок в целом мире, огороженный кастовым забором. Свое жилищное хозяйство и торговля, общественное питание и здравоохранение, сферы отдыха и быта…». Павел Волин «Огонек» №135 1989г. «Тайна, известная всем»

Повсеместно рассуждая о всеобщем равенстве и братстве, крича, на каждом углу, о справедливом обществе, государственные чиновники и их идеологи, создали для себя, как хозяев монопольного государства, закрытую от общества систему обеспечения, показывая на деле, что никакого социалистического общества не существует. Говоря о социалистических отношениях, они исходят из того, что не существует отдельного капиталиста, и совсем не могут усвоить, что и государство может выступать в роли представителя капитала. Определение капитала, данное Марксом, на которого они все время ссылаются, не так ограничено, как трактуют продажные идеологи. «Монополизированные определенной частью общества средства производства, обособившиеся по отношению к живой рабочей силе продукты и условия приведения в действие самой рабочей силы, — вот что в силу этой противоположности персонифицируется в капитале». К. Маркс «Капитал» т.3 стр. 887.

История Советского государства показывает, что выразителем интересов капитала может быть и государство, устранившее частного предпринимателя. Для рабочих это не является тайной за семью печатями, в отличие от профессоров. «Нас долго уверяли — и не безуспешно, — что рабочие являются владельцами средств производства. Однако это не так. Владеет средствами производства — командно-бюрократический аппарат. Да и потом — хозяева не бастуют». Из переговоров бастующих шахтеров Павлограда с администрацией. «Советская культура» 29 июля 1989 г.

9

Процессы огосударствления проходили не только в России, но и наблюдались в других странах. Даже во времена свободной конкуренции. Ф. Энгельс, в своей работе «Анти-Дюринг», отмечал: «…с тех пор, как Бисмарк бросился на путь огосударствления, появился особого рода фальшивый социализм …объявляющий без околичностей социалистическим всякое огосударствление, даже бисмарковское. Если государственная табачная монополия есть социализм, то Наполеон и Меттерних, несомненно, должны быть занесены в число основателей социализма». Еще более усилились процессы огосударствления в связи с промышленными кризисами и войной. Как отмечал Ленин, выступая на «Седьмой конференции РСДРП (б): «В особенности в ХХ веке развитие капитализма гигантскими шагами пошло вперед, а война сделала то, что не было сделано за 25 лет. Огосударствление промышленности пошло вперед не только в Германии, но и в Англии. От монополии вообще перешли к государственной монополии. Объективно положение дел показало, что война ускорила развитие капитализма, и оно пошло вперед от капитализма к империализму, от монополии к огосударствлению». И видимо Ленин предполагал, что данный процесс не обратимый, а он, проведя всеобщее огосударствление, впереди планеты всей. Но как раз в этом он и ошибался, так как, огосударствление, при сохраняющемся частном капитале, не приходит к единому монопольному капиталу. Отсутствие оживляющего огня конкуренции способствует прогрессирующему загниванию и соответственно утрате позиций на мировом рынке. Это вынуждает двигаться в обратном направлении от концентрации и огосударствления к возрождению конкурентной среды, то есть проводить разгосударствление. В странах с частнокапиталистическим производством постоянно идет борьба этих двух направлений, проявляющейся в борьбе партий. Одни партии призывают к национализации, то есть огосударствлению, или к большей степени контроля со стороны государства, в чем они видят возможность преодоления пороков капиталистического производства, а другие призывают убрать всякие государственные ограничения, очистить поле для свободной конкуренции, как основе, для быстрого экономического развития. Эта борьба идет с переменным успехом. Если процессы огосударствления и усиление роли государства в экономике быстро развивается после второй мировой войны, которые продолжаются вплоть до 70-х годов, то со средины 70-х годов, все процессы пошли вспять. В Англии этот процесс быстро начинает развиваться с приходом Маргарет Тэтчер. То же самое происходит, в большей или меньшей мере, и во всех других странах, вплоть до африканских и южно американских государств. Капиталистическое производство вышло на новый виток своего развития, захватывая в свою орбиту все новые страны и народы, который, в дальнейшем, приведет к еще более крупной концентрации и монополизации.

Только благодаря Октябрьской революции были созданы условия для взятия всех средств производства в государственную собственность. Для революций, свершившихся под воздействием экономического краха определенного режима, империалистических войн, борьбы за освобождение от колониализма и других причин, когда вместе с рабочим классом революционно настроены и мелкобуржуазные слои, при этом рабочий класс еще не выработал высокой культуры и сплоченности, в защите своих интересов, свойственно делать шаг назад. В результате революции, устранившей частный капитал, возникает возможность прихода к власти сторонников всеохватывающей государственной собственности, с утверждением монопольного капитала, в лице государства. Здесь уже не каждый в отдельности обладает капиталом, а приобретает право распоряжаться всеобщим капиталом, как представитель государства. Капиталистический способ производства не исчерпал себя, и поэтому устранение частного капитала силовыми методами порождает монопольный капитал, не способный к самостоятельному развитию. Наблюдается повторение второй формы собственности, но на более высоком уровне развития. При которой граждане государства (рабы не являются гражданами) сообща владеют своими рабами, и уже в силу этого связаны формой общинной собственности. Совместная частная собственность свободных граждан государства вынуждает их перед лицом рабов, а в современных условиях монопольного капитала, перед лицом наемных работников, сохранять возникшую форму объединения. В наших условиях, наемные работники хоть и являются гражданами государства, от этого ничего не выигрывают. Современная всеохватывающая государственная собственность будет приходить в упадок, а так же и созданные на ее основе общественные институты, в зависимости от развития частного капитала, так же, как и вторая форма собственности, пришла в упадок, с развития частной собственности.

10

В монопольный капитал сливаются все виды капитала. Он выступает то, как торговый, то, как денежный, то, как промышленный, но уже разными сторонами единого капитала. В условиях производства на основе множества частных капиталов движение идет по двум направлениям: конкуренция ведет к концентрации капитала, а при возможности и к монополии, но монополия приводит к застою, а в условиях расширяющихся рынков, и к потере позиций и прибыли, что вызывает обратный процесс — возрождение конкуренции. И даже государство монополист, в последнее время, вынуждено, в виду длительного экономического застоя, предоставлять возможность, частным лицам, открывать предприятия. Этот процесс либерализации, в отношении частной собственности, идет еще и потому, что КПСС, боясь повторить историю ПОРП, подстегиваемая растущим движением за национализацию партийного имущества, торопится вложить, сомнительным путем приобретенные капиталы, в различные коммерческий банки.

События последнего времени еще раз подтверждают, какое государство мы имели. А имели мы государство с всеохватывающей государственной собственностью, и здесь не уместно рассуждать о социализме или коммунизме. Если же исходить из утверждений государственных идеологов о том, что у нас построено более прогрессивное, более передовое общество, то, как получается, что через семьдесят лет, после того, как народ взялся за оружие и прогнал капиталистов, после длительного периода «народного» правления, он вдруг понял, что без капиталистов ему никак нельзя, без капиталистов не прожить. Прозрение наступило и народ, в лице «своего» правительства решил — нужно продать себя в рабство частному капиталу. Зачем нам «свобода», зачем «свободный труд», если он не приносит удовлетворения и оказывается менее производительным, чем рабский. Веками народ стремился обрести свободу, сбросить всяческих мироедов, а, добившись, увидел, что рабство все-таки лучше.

На первый взгляд все это выглядит парадоксально, но если проследить внутренний процесс развития, то все встанет на свои места. Капиталистический способ производства, на основе всеохватывающей государственной собственности на средства производства, оказался менее прогрессивным и ведет общество к загниванию. И хозяева монопольного капитала, дабы сохранить свою власть, боясь потерять свое привилегированное право на управление и владение, решили оживить монопольный капитала, с помощью небольшого количества частных капиталов. Они еще раз доказали, что не способны к самостоятельному развитию, и вновь, как не раз уже было в истории, падают в ноги капиталисту и молят его о спасении. При этом они еще пытаются сохранить видимость достоинства, преподнося свое преклонение, как новое мышление.

Пока, государство не боится приоткрыть отдушину для частного капитала, хотя делает это и не добровольно, так как сохраняет за собой большую часть средств производства и рычагов управления над экономикой страны. Но частный капитал, набирая силы и демонстрируя свое превосходство, над монопольным, рано или поздно, поставит вопрос ребром, об отмене государственных ограничений и переделке самого государства. Тогда встанет вопрос: или возвращение к всеобщей государственной монополии, а это станет возможно только через диктатуру, или отмена всяких ограничений, создание демократической республики и полное разгосударствление.

Если сравнивать частный капитал и всеохватывающую государственную монополию, то, безусловно, надо признать, что частный капитал имеет множество преимуществ, и это обеспечит ему, в конечном итоге, победу над монопольным капиталом.

Сущность всякого капитала состоит в беспредельном стремлении к прибыли, а исходной предпосылкой капиталистического производства является сохранение и увеличение стоимости. В условиях частнокапиталистического производства отдельные капиталы противостоят друг другу, и в своем стремлении к прибыли создают конкурентную среду. В результате этой борьбы и свободного перемещения капиталов, и складываются рыночные цены близкие к стоимости. Отдельный же капиталист может получить прибыль из разницы между рыночной ценой и собственными издержками производства. Увеличить же эту разницу можно двумя путями:

— повышением рыночной цены;

— сокращением собственных издержек производства.

Но отдельный капиталист не может повышать рыночную цену, так как она сложилась в результате конкурентной борьбы, а поэтому, для увеличения прибыли, он стремится сократить собственные издержки производства, то есть увеличить производительность труда. Повышая производительность труда, он тем самым способствует развитию производства, хотя и не ставит перед собой такой цели.

У монополистического же капитала появляется возможность, в силу своего монопольного положения на рынке, оказывать определенное воздействие на рыночные цены. Но эта возможность все же ограничена другими монополистическими капиталами и противодействием самого общества, в виде антимонопольного законодательства. Поэтому монополистический капитал идет не прямо к загниванию, а имеет лишь тенденцию. И только там, где государство выступает единым монопольным капиталистом, только там тенденция к загниванию переходит в прямое загнивание. Все это вытекает из тог, что в своем стремлении к максимальным прибылям, капитал движется подобно свободному движению тел. Капитал, как и физическое тело, движется по пути наименьшего сопротивления. Для монопольного капитала путь наименьшего сопротивления — это повышение цен, и в первую очередь на жизненные средства, что ведет к снижению стоимости рабочей силы. Отдельные капиталисты так же стремятся снизить стоимость рабочей силы, но это происходит косвенно, как результат совокупной деятельности всех капиталистов. Снижение стоимости рабочей силы происходит в результате роста производительности труда, в результате сокращения издержек производства на единицу продукции, в результате перемещения капитала в страны с наиболее дешевой рабочей силой. Сокращение же издержек производства на жизненные средства приводит к относительному удешевлению рабочей силы, а тем самым к увеличению совокупной прибавочной стоимости. Монопольному же капиталу, чтобы увеличить прибавочную стоимость совсем не обязательно сокращать издержки производства. Он идет по пути простого повышения цен на жизненные средства, или установления монопольно низкой заработной платы. Хотя и частный капитал, и монопольный, стремясь извлечь как можно большую массу прибыли, делают это путем увеличения нормы прибавочной стоимости, через сокращение стоимости рабочей силы, частный капитал оказывается в более выгодном положении, так как достигает этого через рост производительности труда, а монопольный капитала — через повышение цен на жизненные средства. В данном случае монопольный капитал значительно уступает частному, так как снижение жизненного уровня имеет предел, по крайней мере, физическое существование, а возможности роста производительности труда не ограничен. Даже то, что монопольный капитал имеет дополнительную возможность увеличения массы прибавочной стоимости, благодаря тому, что вся прибыль стекается в карман одного собственника — государства, путем привлечения большего количества наемных работников, не спасает его. Это стремление монопольного капитала задействовать в производстве как можно большее количество людей, приводит к отсутствию безработных, что повсеместно выдавалось идеологами монопольного капитала, как достижение в строительстве «социалистического» государства.

Еще одна отличительная особенность двух рассматриваемых капиталов состоит в том, что для частного капиталиста существуют рабочие, которые работают не на него, и он их рассматривает как потенциальных потребителей своих товаров или услуг, как всех остальных сограждан, потребности которых он стремиться развить, дабы увеличить рынок сбыта. Для монопольного же капитала таких рабочих не существует, все наемные работники данного государства работают только на него, или служат ему, а поэтому государство стремиться, не развивать потребности граждан, а наоборот низводить к самому необходимому. Что и стало одной из основ культивируемой, в свое время, теории потребительского общества. Якобы, мы то строим совсем другое общество, общество людей, которые ничего не потребляют. Это и была, золотая мечта государства монополиста — иметь рабочих, которые бы работали на государство, и ничего не потребляли.

Государственные чиновники, как выразители интереса монопольного капитала, прежде всего, заботятся о самовозрастании капитала, и, прежде всего в производстве средств производства, а не жизненных средств. Это приводит к тому, что большая часть наемных работников занята на производстве средств производства. Но эти рабочие, так же как и все остальные, потребляют жизненные средства, производство которых постоянно находится в запущенном состоянии. «В народно хозяйственных комплексах производящих сырьевую, то есть промежуточную продукцию, сосредоточено более 60 процентов всех основных промышленно-производственных фондов. Зато в отраслях, обеспечивающих повседневные нужды людей, их ничтожно мало: на легкую промышленность приходится лишь 4 и пищевую — 6 процентов». Н. И. Рыжков «Известия» 9 июня 1989 г. Все это и послужило поводом, чтобы говорить о «само пожирающей экономике». Как результат, прилавки магазинов оказались пустыми, а у населения оказалось значительное количество не отоваренных рублей, точнее сказать — бумажек, которыми государство расплачивалось с наемными работниками за их труд. Но государство мало волнует, что наемные работники, не могут получить на эти деньги материальных ценностей. Для них это в порядке вещей, не выполнять свои обязательства, тем более, они знают, что у самих наемных работников нет рычагов, чтобы заставить государство рассчитаться.

11

Монопольный капитал неизбежно приходит к гибели, так как сохраняет все пределы развития, свойственные частному капиталу, но при этом еще утрачивает движущую силу частнокапиталистического производства — конкуренцию. Так как самовозрастание стоимости является основным мотивом капиталистического производства, то основным пределом развития общества является сам капитал, как общественное отношение. И чем более возрастает общественное богатство, собственником которого выступает государство, и, соответственно обеднение наемных работников, тем ощутимее данный предел. Стремясь свести потребности наемного работника к самому необходимому, монопольный капитал, тем самым, ограничивает развитие его человеческих качеств, что сдерживает развитие и всего общества. Государство, как представитель монопольного капитала, заинтересовано в развитии производительных сил лишь настолько, насколько это увеличивает прибавочное время, то есть прибыль, но ни как не с целью развития индивидуума и всего общества.

При всем том, что по восхвалению общества монопольного капитала занимается целая армия наемных идеологов, им так и не удалось доказать, что мы имеем общество более высокой формации, чем основанное на частнокапиталистическом производстве. Ведь главный аргумент кроется в производстве, и если общественная формация не создает условий, для более высокой производительности труда, то хоть тысячи томов испиши, а доказать не удастся. Производительность труда является основным показателем уровня развития экономики, и общества в целом.

В настоящее время, в связи с экономическим кризисом, трудно найти экономиста или публициста, который бы не говорил о производительности труда, о необходимости интенсификации производства. Но не менее трудно найти экономиста, который бы правильно определил причины не заинтересованности производства, в росте производительности труда и интенсификации. Ищут везде, только не там, где нужно. «Беды в том, что мы толком не знаем, что такое интенсификация, не знаем или не хотим знать, что интенсификация — это делать все быстрее, качественнее, дешевле» — заявляет главный редактор газеты «Правда» В. Афанасьев. Все прочитали и твердо себе вбили в голову, что такое интенсификация, но ничего не изменилось. Насколько нужно быть наивным, чтобы предполагать, что не знание каких-то понятий может стать причиной не восприятия производством научно-технического прогресса. В действительности причина кроется в капиталистическом способе производства, при всеохватывающей собственности государства на средства производства. Рост производительности труда, то есть сокращение издержек производства на единицу продукции, влечет за собой увеличение массы средств производства, а при данных отношениях — их стоимости, что, в свою очередь, ведет к снижению фондоотдачи, которая и определяет прибыльность производства. Это и стало головной болью для государственных чиновников и экономистов. Вот что отмечал академик В. А. Трапезников, в книге «Правд» против «вала»: …при росте фондовооруженности произошло снижение фондоотдачи. С 1958 по 1980 год она упала с 0,48 до 0,31. Отдача новых фондов в 1958 году была 0,58, в 1980 году стала 0,16».

Для ясности изложения вернемся к привычным, для читателей, понятиям. Фондоотдача — это ничто иное, как норма прибыли на капитал, которая есть отношение живого труда, той его части, которая составляет прибавочную стоимость, ко всему затраченному капиталу. Хотя фондоотдача и норма прибыли исчисляются одинаково, тем не менее, наши экономисты считают, что, изменив название, они тем самым изменяют сущность.

Если, в условиях частных капиталов, норма прибыли имеет тенденцию к понижению, как результат роста накопленного труда (постоянного капитала), по отношению к живому труду (переменному капиталу), то при монопольном капитале, норма прибыли, или как ее называют наши экономисты — фондоотдача, прямо падает, так как, в условиях монопольного капитала, отсутствуют противодействующие причины.

В своем стремлении получить наибольшую прибыль отдельный капиталист снижает издержки производства на единицу продукции, а тем самым удешевляет и средства производства. При монопольном же капитале происходит постоянно удорожание средств производства, в виде накручивание вала. «Машины для литья под давлением за последние десять лет вздорожали в два с лишним раза, а производительность их не только не повысилась, но даже снизилась. Выпускавшиеся в прошлом десятилетии машины модели 515 более производительны, чем выпускаемые сейчас машины того же типоразмера модели 71107. Цена старой машины 9 тысяч рублей, новой — 18 тысяч рублей. Аналогичная картина наблюдается с агрегатными станками Харьковского завода, прессами многих моделей». А. З. Юдицкий, «Правда» против «вала», стр. 52. «Цех режущих инструментов ежемесячно изготовляет сотни протяжек. Как правило, они цельные, из дорогостоящего металла. После механической обработки примерно 50% металла уходит в стружку. Между тем многие виды протяжек (особенно плоские) можно изготовлять клееным вариантом. В этом случае дорогостоящий металл потребуется только на режущие зубья, а корпус делается из конструкционной стали.

Тогда на изготовление плоской протяжки потребуется только 10 — 15% дорогостоящего металла, и экономия его только на ВАЗе составит многие тонны, а трудозатраты останутся примерно прежние.

Но когда дело доходит до внедрения новой технологии, то появляется столько причин и «крючков», что решить этот вопрос не так-то и просто». Н. П. Пьянков, «Правда» против «вала», стр. 50. «Выпуск машиностроительной продукции за десять лет в денежном выражении увеличился в 2,6 раза, а в натуральном выражении рост составил: грузовых автомобилей — 50%, тракторов — 20,9%, кузнечно-прессового оборудования — 38,5%, металлорежущих станков — 6,9, металлургического оборудования — 11,?%». «Правда» против «вала», стр. 223. Естественно, что это удорожание постоянного капитала ведет к понижению нормы прибыли (фондоотдачи). Хотя и при монопольном капитале существуют некоторые факторы, сдерживающие понижение нормы прибыли, без которых его существование продолжалось бы гораздо меньше времени, в истории человечества. Во-первых, это повышение степени эксплуатации, посредством дополнительных рабочих дней, как черные субботы, и повышение интенсивности труда. Во-вторых, монопольной заработной платой, то есть незначительной стоимостью переменного капитала. Все эти сдерживающие факторы основываются на ухудшении положения наемных работников. Ради повышения нормы прибыли (фондоотдачи) государство понижает жизненный уровень наемных работников, а идеологически преподносит это, как создание не потребительского общества.

Государство, как монопольный капиталист, стремясь сохранить массу прибыли, то есть сдержать падение нормы прибыли (фондоотдачи), привлекает в производство как можно большую массу живого труда, при не значительном накопленном труде. И чем больше задействовано рабочих рук, тем выше норма прибыли. Это, в свою очередь, вынуждает государственного чиновника препятствовать росту средств производства, а значит и производительности труда. Только после того, как открытия или изобретения завоюют производство во всем мире, они начинают внедряться при монопольном капитале.

Не заинтересован, в росте производительности труда, и рабочий, вынужденный работать за заработную плату. «А главная причина в том, что участок, цех, внедривший „новшество“, добившийся успехов в повышении эффективности производства, не только не станет передовым, а, наоборот, из передовых попадет в разряд неуспевающих, а люди недополучат определенное вознаграждение». Н. П. Пьянков инженер-технолог Волжского автозавода, «Правда» против «вала», ст. 51.

В таком же положении оказывается и ученый, оплачиваемый в зависимости от звания или должности, а не от эффекта, получаемого в результате его открытий и изобретений, внедренных в производство. К тому же, между наукой и производством стоит посредник, в лице чиновника, который и распоряжается наукой и производством, исходя из своих интересов. В таких условиях общество не может использовать имеющиеся интеллектуальные и производственные мощности, для своего развития. Именно, поэтому, имея огромную «армию» ученых и чиновников, занимающихся наукой, а так же множество организаций, которые просто обязаны внедрять новые технологии, мы отстаем по производительности труда, по совершенству и качеству технологий и продукции. Все эти особенности в еще большей степени способствуют экономическому загниванию монопольного капитала.

Хозяева монопольного капитала, пытаясь вырваться из затяжного кризиса, стремятся копировать некоторые особенности частнокапиталистического производства. Например, выпуск ценных бумаг, то есть государственные облигации, всякого рода акции. Это могло бы дать какие-то положительные результаты, если бы наша экономика испытывала острую нехватку денежного капитала, но мы наблюдаем обратное. «Деньги мы имеем, а вот с обеспечением цементом, металлом, трубами, стеклом — дела, прямо скажу, напряженные». Е. И. Быстров, зам. председателя Моссовета «Москва» №1 1989г. « При существующем же положении наличие денежных средств мало что дает: чтобы пустить их в дело, нужно иметь лимиты на ресурсы, включится в титульный список строящихся объектов, попасть в план подрядных работ и т. п.» «Политическая экономия» Учебник для вузов 1989 г. с. 599. Как видим прогресс в понимании ситуации происходит и в научной среде, правда, пока на уровне констатации фактов. Но и это можно признать успехом, так как совсем не давно, они отрицали и явные факты, если они не укладывались в их прокрустово ложе. Теперь им осталось еще чуть-чуть; признать, что мы имеем капиталистический способ производства, при всеохватывающей государственной собственности, а это значит, что и два мира денег. Эти два мира денег обслуживают обмен между государством, как собственником всех средств производства, и наемными работниками, как собственниками своей рабочей силы, а безналичные всего лишь счетные деньги, существующие идеально, и служат для учета перетекающих средств производства, в рамках единого собственника. Поэтому средства производства не продаются, а распределяются по фондам. А раз наличные и безналичные деньги не переходят одни в другие, то становится вполне ясно, что привлечение дополнительных наличных денег никак не отразится на производстве. Попытку государства монополиста наладить торговлю ценными бумагами нужно, скорее всего, рассматривать, как желание урегулировать сложившийся дисбаланс между количеством жизненных средств и массой наличных денег.

Большего оптимиста и мошенника, чем наше государство трудно найти. Экономика разваливается, кризис углубляется, а оно продает акции под будущее развитие. Но еще глупее поступают те, кто покупает эти акции у государства без будущего. Здесь нужно отметить, что мошенничает оно не из-за незнания, а из стремления получить обратно наличные рубли.

Единственно, что в этой ситуации не пострадает, и даже увеличат свой капитал чиновники, так как процентная ставка и выплаты будут осуществляться ими, а не складываться в результате свободного обращения акций.

12

Для понимания существующих общественных отношений необходимо уяснить вопрос о товарно-денежных отношениях, в условиях всеохватывающей государственной собственности. И начну я его с высказывания М. С. Горбачева: «Товарно-денежные отношения при социализме существуют». Это высказывание было произнесено с такой силой и сознанием дела, тем более что произносилось перед партийными деятелями, а это равносильно тому, если бы какой-нибудь кардинал заявил папе, что бога нет, и можно было бы подумать о революционном прорыве в понимании мира. Но людям, серьезно задумывающимся над существующими отношениями, это все напоминало лепет недоросли. Неисправимые путаники и эклектики верны своему принципу — соединять несоединимое, стремясь, все смешать в кучу, чтобы выглядеть умником, при отсутствии мысли вообще.

Данное заклинание сразу отозвалось, многократным эхом, в устах чиновной армии и их наемных идеологов. И это естественно, так как им за это и платят. Они не утруждают свои головы размышлениями над возникающими явлениями. Все, что изрек вышестоящий руководитель, является неоспоримой истиной — вот тот негласный закон бюрократического аппарата, заставляющий чиновников разыгрывать роль умных попугаев.

«Товарно-денежные отношения существуют…» — с этой частью горбачевского утверждения можно согласится. Но не будем уподобляться чеховскому Ипполит Ипполитычу, говорящему на каждом шагу прописные истины, и попытаемся вскрыть причины существования в нашем обществе товарно-денежных отношений.

Необходимым условием, для того чтобы производимые продукты принимали форму товара, является наличие независимых товаровладельцев, вступающих в обмен. Если произведенные потребительные стоимости принимают форму товара, то это значит, что труд отдельного производителя не является непосредственно общественным. Общественным он становится, принимая противоположную форму абстрактной всеобщности, форму меновой стоимости. Эта общественная форма и проявляется в обмене. Специфика данного превращения, в условиях монопольного капитала, заключается в том, что здесь имеются только два независимых собственника, товаровладельца — это государство, как собственник всех средств производства и производимых на них жизненных средств, и наемные работники, как собственники своей рабочей силы. Отличительной особенностью данной системы отношений является отсутствие множества товаровладельцев, которые бы приобретали не только рабочую силу, но и средства производства, а также обменивались между собой. Здесь покупатель рабочей силы один — государство. В обмене между государством, являющимся собственником потребительных стоимостей, отчуждаемых у рабочих за заработную плату, и рабочими, как собственниками рабочей силы, потребительная стоимость и принимает форму товара. Раз в обмен вступают только жизненные средства и рабочая сила, то только они и принимают форму товара. Средства же производства, переходя с одного предприятия на другое не меняют собственника, а поэтому товаром и не становятся. Государство не может торговать с самим собой, поэтому и происходит накручивание «вала», то есть увеличение абстрактной стоимости. У государства средства производства всегда имеются в наличии, и государству необходимо купить только рабочую силу, чтобы запустить процесс производства.

При данном способе производства конкретный труд не может стать непосредственно общественным, а все члены общества обладать равными правами. Здесь равенство — есть равенство непосредственных производителей перед государством, но нет и не может существовать равенства между наемными работниками и представителями монопольного капитала. Труд по-прежнему принимает форму меновой стоимости, и продолжительность труда является мерой, а стоимость рабочей силы определяется количеством жизненных средств необходимых для ее воспроизводства. Наемные работники работают на государство, как всеобщего капиталиста, а не на себя, как их пытаются в этом убедить. Мертвый труд продолжает господствовать над живыми людьми, а не люди управляют процессом производства. На первый взгляд создается видимость, что государство управляет производством в интересах всего общества, но развал экономики, накручивание «вала», пустые магазины, инфляция и другие негативные явления показывают, что государство подчинятся законам развития монопольного капитала.

Одной из отличительных особенностей общества, с господствующим монопольным капиталом, является то, что представители власти стоят как бы над процессами. Представители монопольного капитала, всем своим поведением показывают, что вы работаете на государство, на самовозрастание монопольного капитала, а мы и есть государство. Это происходит по тому, что товаром становится только часть производимых продуктов, а денежное обращение обслуживает только обмен между государством и наемными работниками. В этом случае деньги, как кристаллизованная меновая стоимость, утрачивают свою беспредельную власть, и еще большей властью начинают обладать хозяева монопольного капитала, то есть государственные чиновники и их идеологи.

«Все мое», — сказало злато;

«Все мое», — сказал булат.

«Все куплю», — сказало злато;

«Все возьму», — сказал булат.

В результате должность, в государственном аппарате, обрела свою стоимость. Торговля государственными должностями, как это показали события в Узбекистане, да и не только в Узбекистане, приняла распространенные формы. От беспредельной власти денег перешли к беспредельной власти государственных чиновников. В этой разнице, между обществом с множеством частных капиталов и монопольным, государственные идеологи и увидели проявление более высокого уровня развития, более высокого сознания и проявление духа. Преклонение перед неограниченной властью государственного чиновника, возведение его в божество, эти деятели взяли за основу, для критики общества без святых, где поклоняются только золотому тельцу.

Вообще, всю историю развития человеческого общества, можно рассматривать, как непрерывное движение от личной зависимости к вещной зависимости. Для отдельной личности, товарный фетишизм гораздо предпочтительней вассальной зависимости, так как отдельный индивидуум получает больше свободы и меньше зависит от произвола другого индивидуума.

Государство, вышедшее из-под контроля общества и ставшее над ним, стало не просто органом, регулирующим общественную жизнь, в интересах господствующего класса, а само начинает господствовать, как всеобщий капиталист. При данных общественных отношениях рабочие остаются в положении наемных рабов, которых эксплуатируют еще более беспринципно. Наличные деньги, в этих условиях, возникают из обмена между государством и наемными работниками. В этом узком спектре и существуют товарно-денежные отношения.

Вернемся же к высказыванию Горбачева, обозначившему поворот в движении монопольного капитала от всеобщего огосударствления к частичному возрождению частного капитала. Именно на этом пути монопольный капитал видит свою перспективу. А хозяевам монопольного капитала кажется, что они контролируют процессы в обществе и управляют ими, и совсем не догадываются, что они всего лишь следуют законам движения монопольного капитала. Да, товарно-денежные отношения, в описываемой нами системе, действительно существуют, но можно ли назвать эту систему социалистической? Если это рай, куда так рьяно зазывали коммунисты, то нам не надо такого рая. И совсем нет необходимости пристегивать ко всякой несуразице слово — социалистический, ведь это не заклинание, а всего лишь определенное понятие. Социалистические отношения могут существовать только на основе общественной собственности, когда каждый может использовать средства производства в своих планах, а не по указке государства, и получать за свой труд, а не стоимость рабочей силы, да еще сведенной к самому необходимому. То же, что существующая у нас собственность на средства производства не является общественной стало банальной истиной и признается даже теми, кто совсем не давно утверждал обратное. А значит и вся система не является социалистической.

Из данного анализа товарно-денежных отношений становится понятна сущность и истоки концепции перехода к регулируемой рыночной экономики, предложенной правительством. Попытки хозяев монопольного капитала выйти из кризиса путем развития торговли средствами производства, при сохранении всеохватывающей государственной собственности, и привели к гиперинфляции, к несоответствию наличной денежной массы товарам индивидуального потребления. «Потребительский рынок по-прежнему пуст, разбалансированность экономики усиливается, несоответствие денежной массы, в наличном и безналичном оборотах, товарным ресурсам накапливается, как снежный ком». Доклад Н. И. Рыжкова на третьей сессии Верховного Совета СССР. «Мы взялись за демонтаж командной системы, не подкрепив это введением соответствующего нового инструментария. Демонтаж в основном коснулся оборота и использования денежных ресурсов, А материальные потоки ресурсов остаются еще во власти жестокого государственного регулирования. Этот разрыв и является причиной разбалансированности экономики». Академик С. А.Ситарян, «Правда» 6 ноября 1989 г. Академик даже не предполагает, что причины не в инструментарии, а в государственной монополии на средства производства. А произошло это по тому, что в условиях всеохватывающей собственности существует две денежные системы: наличные деньги, которые обслуживают обмен между государством и наемными работниками, и безналичные, которые являются идеальными, счетными. Торговля средствами производства, без изменения отношений собственности, не могла не привести к другому результату, так как смешались два мира денег.

Совершив ошибку, которая сразу же вылилась в обесценение рубля и исчезновение товаров с прилавков магазинов, власть кинулась ее исправлять. Сначала правительство попыталось ограничить рост заработной платы наемных работников. Постановление Совета Министров за №762 от 21, 09.1989 г. «О порядке и льготах по налоговому регулированию фонда оплаты труда государственных предприятий». А когда стало ясно, что это не дает желаемых результатов, то они отпустили цены на жизненные средства, чтобы наличная денежная масса сама уровнялась с товарными ресурсами. Все как всегда. Сначала власть делает определенные шаги, а затем наемным работникам приходиться расплачиваться за их безмозглость. Непонимание существующих общественных отношений и привычка все решать административными методами, только усугубило ситуацию в стране.

Как видим, закон стоимости продолжает играть определяющую роль и в обществе с монопольным капиталом. И как бы произвольно не устанавливались цены, сумма всех цен неизбежно сводится к сумме всех стоимостей. Диктат же государственных интересов в ценообразовании приводит к диспропорции в производстве, способствует производству бесполезной продукции, омертвлению общественных богатств и разбазариванию живого труда.

13

Самым любимым коньком, на котором постоянно гарцуют защитники монопольного капитала — это плановость производства, как одного из преимуществ социализма. Но что здесь социалистического? Государство, являясь всеохватывающим собственником, как и всякий другой собственник, планирует производство, в стремлении к увеличению стоимости. Такое же планирование мы наблюдаем и внутри капиталистического предприятия. На каждом предприятии царит планомерность, точный расчет, в использовании средств производства и купленной рабочей силы. Так что же здесь социалистического? Отсутствие кризисов? Но отсутствуют и подъемы. А кризис является необходимым условием развития экономики, так как только в периоды кризисов происходит обесценение средств производства, только в периоды кризисов внедряются новые технологии и машины. Кризис — это процесс обновления устаревшего производства.

В данных условиях государство, как собственник, подчиняется неписаному правилу любого собственника: худо-бедно, но необходимо планомерно использовать принадлежащие тебе средства. Для этого государственные чиновники и составляют различные планы: годовые, пятилетние, перспективные и так далее. Поэтому, несмотря на вереницы пышных заявлений о самостоятельности предприятий, которым все уже давно потеряли счет, государство, как собственник этих самых предприятий, не может не делать главный упор на планомерном использовании принадлежащих ему средств, не может не ставить перед своими нижестоящими инстанциями главное требование — выполнение плана. Только этот план — есть план по самовозрастанию капитала, а не план ассоциированных производителей, по рациональному использованию имеющихся в их распоряжении средств и времени. Не всякое планирование является социалистическим, как не всякая рыба — пескарем. И если государство, как выразитель интересов монопольного капитала, планирует свою прибыль в масштабах всего общества, то это совсем не означает, что оно планирует в интересах этого общества. И беда не в планировании вообще, как это пытаются представить некоторые публицисты, мнящие себя революционерами, а в сущности плана. В том, что государство, как собственник всех средств производства, планирует исходя из своих интересов, а наемному работнику, в этих планах, отводится роль бессловесного исполнителя воли государственного чиновника.

Стремление же государства получить как можно большую прибыль и является одной из причин экономического загнивания, а так же причиной дефицита товаров. Отчуждая продукты труда и распределяя их, государство рассматривает потребности граждан, как средство удовлетворения своих потребностей, а не как поступательное развитие всего общества. Отдельный интерес завязан не непосредственно на производство, а через государственного чиновника, что обеспечивает хроническое отставание предложения от спроса. «В этих условиях плановым работникам и хозяйственникам всех уровней управления необходимо учитывать тенденции развития спроса, влияния на него изменений розничных цен и тарифов, умело использовать стимулирующее воздействие цен на улучшение ассортимента и качества товаров и услуг, рационализацию структуры личного потребления». «Плановое ценообразование» 1986 г. Ю. В. Яковец, стр. 5. Данная цитата является ярким образцом пустозвонства, благих пожеланий и лженауки. Да и вся книга Яковца состоит именно из таких наборов никчемных фраз и определений. Это больше походит на инструкцию помещику или рабовладельцу, что он должен быть заботливым и внимательным к своим рабам.

Отдельный капиталист также безразлично относится к производимому продукту, но он твердо знает, что получит прибыль, он может, только производя продукты, пользующиеся спросом и отвечающие потребностям покупателя, и то, что он не один. Монопольный же капитал, совместивший в себе все виды капитала, ориентируется непосредственно на прибыль, и ему совсем не обязательно беспокоиться о качестве и спросе. Производимая на государственных предприятиях продукция распределяется по плану, а потери включаются в стоимость реализуемой продукции. Граждане же, не имея возможности выбирать, вынуждены потреблять то, что навязывается государственной торговлей. Дефицит товаров повседневного спроса является не случайным или временным фактором, а качественная характеристика государства с монопольным капиталом. Во-первых, государство не стремиться получить обратно, розданные наемным работникам свои обязательства, в виде наличных рублей. Во-вторых, его задача состоит в том, чтобы произвести как можно больше материальных ценностей в виде средств производства, которые и остаются в его собственности. В-третьих, это косность и неповоротливость государственного аппарата. В-четвертых, государство всегда найдет способ вернуть себе наличные рубли, а при желании и обесценить. В крайнем случае, государство купит жизненные средства на мировом рынке и продаст их своим наемным работникам, да еще получит на этом тысячу процентов прибыли. Таких примеров множество, когда не дорогие импортные товары продавались внутри страны во много раз дороже. Оценивая эту ситуацию можно понять глубину лживости и лицемерности нашего государства. Объявляя себя непримиримым борцом со спекуляцией, изуродовав, в этой борьбе, не одну душу и изломав не одну жизнь, оно само занимается спекулятивными сделками, выкачивая наличные рубли из карманов беспечных граждан.

Но для того чтобы иметь возможность покупать необходимо, в свою очередь, что-то продавать. И если внутри страны государство навязывает гражданам производимые товары, то на мировом рынке оно лишено такого блага. Поэтому, не имея конкурентно способных товаров, оно продает природные богатства: лес, нефть, газ, драгоценные металлы, меха и так далее. Современное монопольное государство оказалось в положении Испании семнадцатого века, которая, доставляя золото из Америки, и, приобретая на него продукты производства европейских государств, способствовала их экономическому развитию и не давала возможности развиваться своей стране.

14

Государство, являясь всеобщим монополистом, присвоило себе и право торговать деньгами. Кровопивец ростовщик, проклинаемый во все века, исчез, как отдельное лицо, и возродился в облике государства. Ссужая деньги наемным работникам, государство покупает их на более длительный период времени. Выделение же денег на ведение промышленного производства не является кредитом, так как кредитные отношения могут существовать только между независимыми собственниками. Это подтверждается и тем, что госпредприятие не выплачивающее «кредит» продолжает спокойно работать, а оплата «кредита» отсрочивается или списывается.

Являясь всеохватывающим собственником средств производства, государство монополизировало не только свойства капитала, но так же науку и культуру, и противопоставило их наемным работникам. В отношениях с представителями науки и культуры государство выставляет себя выразителем интересов наемных работников, и от их имени принуждает проводить свою идеологию и определяет направление развития науки. В тоже время наемные работники используются лишь как рабочая сила, для оживления мертвого труда и создания прибавочного продукта, и не существуют, для государства, как люди с определенной культурой и мировоззрением. Поэтому на медицину, на образование, на социальную сферу, на меры безопасности, на охрану окружающей среды, государство отпускает столько средств, сколько это необходимо для обеспечения производство здоровой и достаточно грамотной рабочей силой.

«Жизнь наша, повседневная действительность в сто сотый раз убеждает: разглагольствование о человеке — всего лишь пустопорожние, громкие, ласкающие обывательское ухо слова. Слова и слова. От них до живых практических дел — дистанция невероятно длинная, конца которой, во всяком случае, в Тюмени, не предвидится. Здесь человек лишь средство для выжимания из недр беззащитной и безответной природы миллиардов тонн нефти и триллионов кубометров газа. Те, у кого в руках реальная власть, ресурсы, резервы, те, кто определяет стратегию и тактику освоения природных богатств тюменского севера, те видят в первопроходце, нефтянике, геологе, строителе, газовике — только робота! Безответного. Бессловесного робота, у которого вся жизнь, короткая ли, долгая ли, но вся посвящена и отдана одному — работе на износ. А чтобы, робот, не дай бог, не приметил чего-нибудь недоброго вокруг себя и в себе, не задумался, не задался вопросами — „почему?“ да „зачем?“ его изнуряют непосильным трудом, оглушают водкой, зашоривают глаза и затыкают рот червонцами». К. Лагунов «Наш современник» №5 1989 г.

Экономия на средствах защиты труда в производстве является скрытой войной, которую ведет государство против своего народа. «В нашей стране бытовой травматизм уверенно стоит на первом месте среди всех его видов. В целом в 1988 году в различных отраслях промышленности пострадало 668 тысяч человек, из них 14400 человек погибло. Медицина вынуждена ежегодно утверждать инвалидами труда более 20 тысяч человек». «Вечерний Свердловск» 22 сентября 1990 г. «Спуститесь из космоса к реалиям земным». Но эта экономия оборачивается еще большими потерями из-за множества аварий и катастроф. «Ежегодный прямой ущерб от тяжелого и смертельного травматизма превышает 4,5 млрд. рублей. За потерю здоровья только из-за плохих условий труда компенсации работникам уже достигают 30 млрд. рублей в год. А стоимость недоданной продукции, в результате выхода из строя оборудования, потери человека на рабочем месте -–более 10 млрд. рублей ежегодно!» «Вечерний Свердловск» 22 сентября 1990 г. И если при частном капитале у наемного работника есть возможность выбирать из того, что есть, он может перейти к другому капиталисту, то в условиях монопольного капитала он вынужден соглашаться с тем, что ему предоставят. Поэтому частный капитал, по сравнению с монопольным, в обращении с рабочими, выглядит святым.

Интерес монопольного капитала к самовозрастанию, к увеличению своей стоимости, который проявляется, в том числе и через ухудшение условий труда и жизни наемна рабочих, осуществляется через деятельность государственного чиновника. Здесь господство государственного чиновника над наемным работником — есть результат господства мертвого труда над живым. Поэтому, если существующий государственный аппарат по своей природе, как выразитель интересов монопольного капитала, является космополитом, то есть ему нет разницы в том, кто на него работает, то его чиновник не может быть сторонником национальной культуры. Но именно чиновник считает себя истинным выразителем интересов народа, а тех, кто выступает против чиновничьего космополитизма изменниками народа. Стремясь сохранить свою беспредельную власть над людьми, он подавляет национальные культуры, уничтожает культурное достояние народа, лишает человека его корней, а в замен навязывает без духовный космополитизм. Истинный интернационализм, суть которого заключается в единении различных национальных культур, без подавления одной, заменяется на чуждый космополитизм. Существующая власть не является совокупным представителем различных народов и их культур, а есть организованное господство монопольного капитала, в лице государственного и партийного аппарата. Поэтому и рушатся архитектурные памятники, гниют в подвалах ценные книги и картины.

Загнивание в экономике распространяется на все сферы общественной жизни. Это толкает монопольный капитал к еще более беспощадной эксплуатации человека и его среды жизнедеятельности. «В 1987 году атмосфера над 104 крупными городами страны, в том числе в Кемерово, Запорожье, Жданове, Новокузнецке, Ереване и других, была насыщена загрязняющими веществами в концентрации более чем в 10 раз больше предельно допустимой по окиси углерода, двуокиси азота, сернистому газу, фтористому и хлористому водороду, фенолам, аммиаку, сероводороду и др.

До опасного уровня снизилось качество воды Немана, Днепра, Печеры, Оби, в низовьях Волги.

По-видимому, не менее чем в половине наших рек концентрация загрязнителей достигает предельно допустимых величин, а в каждой седьмой реке их концентрация превышает предельно допустимую норму в 10 и более раз. В период обработки пестицидами рисовых полей ПДК в ряде южных рек превышает норму в сотни раз!» А. Яблоков «Иного не дано» стр. 238. Выступления в защиту окружающей среды стало первой формой массового протеста трудящихся против варварского обращения монопольного капитала со средой обитания.

В общественно-политическом плане монопольный капитал ограничивает человека узко местными рамками и противопоставляет ему весь мир как враждебный. В действительности монопольный капитал противостоит монополистическому, и это противоборство различных форм капитала, проявляется как противоборстве политических систем.

15

На первых этапах своего существования централизованный государственный аппарат открыто осуществлял свою диктатуру, под флагом диктатуры рабочего класса. Но с развитием промышленности, с ростом понимания существующих отношений, государственные идеологи, пытаясь оправдать существующую власть, делают «открытие», что государство диктатуры пролетариата переросло в общенародное, а партия стала выразителем интересов всего общества. Если признать всю эту ахинею, которую они несут, то становится непонятно: зачем общество, с едиными интересами, посадило себе на шею этих двух паразитов, и почему, в бесклассовом обществе существуют такие органы классовой борьбы, как государство и партия? В обществе, где существуют классы, формирующиеся на основе разделения труда, исходя из отношений к средствам производства, где одни живут за счет других, не может быть общенародных партий, по сути. Государство же возникает там, где существует противоречие между частными интересами, где интересы одного класса преподносятся как общий интерес, и всегда является машиной для подавления противоположных интересов. До такой нелепости, как общенародное государство, могут додуматься только государственные чиновники. Назвать существующее государство общенародным после всего того, что оно сотворило с народом, после всего того, что было сказано по поводу соединения понятий «государство» и «народ» Ф. Энгельсом, после того, что писал К. Маркс в «Критике Готской программы», после ленинской работы «Государство и революция» — это значит воочию показать насколько невежественны те, кто защищает существующие отношения.

На самом деле мы имеем: во-первых, государство выражающее интересы монопольного капитала, то есть класс совокупных капиталистов, сосредоточивших всю власть в своих руках, во-вторых, партию, состоящую из государственных чиновников и их прислужников, которая обеспечивает политическую защиту данного государства.

Иллюзии о партии и государстве, как общенародных органах будут поддерживаться до тех пор в общественном сознании, пока противоречия между классами не приобретут четких очертаний, пока экономический кризис не заставит принимать решительных мер. Уже в настоящее время, государство монополист, ввергнувший страну в состояние глубокого кризиса и подстегиваемый мировым развитием, пытается выйти из затяжного пике, но делает это в соответствии со своим представлением и с учетом своих интересов. Он дает возможность развиваться мелкой кооперации, конечно в рамках разрешенных им самим, и оставляет в прежнем положении наемных работников крупной промышленности. М. С. Горбачев правильно заметил, говоря о современных формах развития кооперации, что здесь происходит слияние общественных интересов (читай — государственных, так как государственные чиновники и их лакеи всегда отожествляют государство и общество) и личных интересов граждан. Это и есть проповедуемый мелкобуржуазный социализм, когда мелкие собственники имеют возможность кооперироваться, а рабочие крупных заводов остаются заложниками государства монополиста. Здесь в выигрыше оказывается государство и кооператоры. Да, и само государство, не прочь, запустить лапу в карман рабочего человека, через создание так называемых коммерческих магазинов, где цены на товары повседневного спроса сравнимы с ценами «черного» рынка. Они делают вид, что повальный дефицит, на товары повседневного спроса, возник не по вине существующей власти, а сам по себе. И власть просто вынуждена повышать цены, идя на поводу у этой сверх естественной силы.

Как энергично чиновники взялись за развитие мелкой кооперации и совсем забыли, что в стране уже давно существуют кооперативные предприятия — колхозы. Зачем понадобилось, например, в колхозах создавать еще какие-то иные формы кооперации? Почему же уже существующие кооперативы не свершили фантастического рывка в развитии? Но в том-то и проблема, что данное государство не желает предоставлять колхозам нормальных условий для развития. Оно ищет причины экономического развала в чем угодно, но только не в самом себе. Эту закономерность отмечал еще в свое время К. Маркс: «Чем могущественнее государство и чем более политической является вследствие этого страна, тем менее она склонна понимать общий принцип социальных недугов и искать их корень в принципе государства, то есть в нынешнем устройстве общества, чьим деятельным, сознательным и официальным выражением является государство». К. Маркс Ф. Энгельс собр. соч. изд. 2 т.1 стр.440.

Для обеспечения промышленных предприятий дешевой рабочей силой необходимо наличие дешевых продуктов питания, входящих в потребление наемных рабочих. Именно по этому государство устанавливает низкие закупочные цены на сельскохозяйственную продукцию. Прибавочную же стоимость, создаваемую в сельском хозяйстве, государство получает в промышленном производстве. Но, не желая доводить колхозы до полного развала государство часть прибыли возвращает им в виде дотаций. Дотации, в свою очередь, позволяют государству держать колхозы в зависимости и диктовать свои условия.

В Древнем Риме кредиторы за долги превращали свободных граждан в рабов и могли распоряжаться их жизнью. У нас такое превращение претерпели колхозы. Древний Рим пал по причине непроизводительности рабского труда и обострившихся противоречий между рабами и рабовладельцами. Не такая ли участь ждет и современное государство всеохватывающей собственности на средства производства.

Наемные работники, конечно же, не против всеобщей кооперации, с равными условиями для всех, то есть действительно социалистической кооперации, а не мелкобуржуазной. Но для этого необходимо совершить переход от всеохватывающей государственной собственности к общественной. Рабочим необходимо завоевать право распоряжаться средствами производства и продуктами своего труда, а это значит, что они в действительности должны стать хозяевами своих предприятий. Лицемерие государственных чиновников в том и заключается, что на словах они призывают рабочих стать хозяевами производства, а на деле всячески этому препятствуют, и при этом еще рабочих и обвиняют в пассивности, в не желании и в не умении трудиться. Забастовки шахтеров, в ходе которых помимо всего прочего, шахтеры требовали дать им самостоятельность, показали насколько обманчивы призывы и обещания государственных чиновников. Они соглашаются удовлетворить все прочие требования, но только не позволяют шахтерам самостоятельно распоряжаться своим продуктом труда.

Лицемерие государственных идеологов проявляется во всех формах их деятельности. Они говорят о демократии и, в тоже время, сворачивают самоуправление на предприятиях. Они говорят о свободе слова и объявляют издательства партийной собственностью. Они желают демократии только для себя, а, скорее всего, желают не демократии, а беспрекословного подчинения интересам хозяев монопольного государства. Эти «невинные» младенцы, по простоте своей душевной, предполагают, что та демократия, которую они навязывают, выражает насущные интересы всего общества. Не государственные чиновники и их идеологи, маскирующиеся под демократов, а наемные работники в наибольшей степени заинтересованы в демократических свободах. Но не те рабочие, которые являются членами ЦК или состоящие в иных структурах государственной власти, а рабочие ставшие хозяевами средств производства и распоряжающиеся продуктами своего труда.

Хозяева государства монополиста и зашумели о демократии в связи с ростом рабочего движения в защиту своих интересов, пытаясь удержать власть. Только урезанная демократия и мелкобуржуазная мораль не очень надежное прикрытие произвола централизованной государственной машины. Поэтому и приходится продажным идеологам, с ростом противоречия между государством монополистом и наемными работниками, для защиты интересов своих хозяев, использовать старые и затасканные пошлости. В оригинальности их не обвинишь. Рабочих вновь призывают к христианскому самоуглублению и покаянию, а так же, к самокапанию и самобичеванию. Если эти «школьные» учителя действительно исповедуют такие убеждения, то, что же им мешает молча заниматься покаянием и самобичеванием, а не устраивать себе рекламу, тем более им, то есть в чем покаяться. Только, навряд ли это произойдет, так как они сами не верят в то, что проповедуют, и никогда не верили в свои догмы, да, и не считают это обязательным для себя. Так почему же мы должны им верить? Согласно их толкованию, оказывается, причиной засилья бюрократии является то, что бюрократ сидит в каждом из нас, а не порочность существующих институтов власти, не господство чиновника, распоряжающегося всеми общественными богатствами. И не господство мертвого труда над живым. Причиной же того, что наемные работники влачат жалкое существование, является, по их убеждению, их неумение и нежелание трудиться, а не грабительская сущность государства. От них народ только и слышит: каждый обязан хорошо трудиться на своем месте. Конечно, места распределять будут они сами. Каждый сверчок знай, свой шесток — вот что, по сути, провозглашают идеологи мелкобуржуазного социализма. При этом они с важным видом надувают щеки, будто до них человечество не додумалось до этой все «разъясняющей» истины. Оказывается, стоит только каждому взять данное изречение за правило и все проблемы будут разрешены почти мгновенно. Создается впечатление, что государственные идеологи люди не земной цивилизации и у них не было возможности познать существующие общественные отношения.

За призывом к рабочим — лучше трудиться, скрывается эгоистическое желание государственного чиновника получить больше стоимостей, за тоже количество заработной платы. Но наемные работники, при существующих отношениях, абсолютно не заинтересованы повышать производительность труда, так как увеличение производительности труда, влечет за собой уменьшение заработной платы.

Самое же популярное изречение, которое наиболее часто употребляется государственными идеологами, в последней интерпретации звучит так: каждый должен начинать перестройку с себя. Призыв внутренне изменить самого себя не заключает в себе ничего иного, как предложение отказаться от изменения окружающей действительности, отказаться от самоутверждения в объективном мире и предоставить эту возможность государственным жрецам. Вчера они взрывали храмы, всячески третировали религию, уничтожали служителей церквей и религиозную литературу, а сегодня они используют, в идеологической работе, религиозные догмы, придав им несколько светский облик. Оказывается, то, что было годно для священников, вполне подходит и для идеологов монопольного государства.

16

Как собственник всех средств производства и производимых на них продуктов труда государство стремиться все держать под своим контролем, а для этого необходимо содержать целую армию чиновников. С ростом производства, с появлением новых отраслей промышленности и развитием обмена, растет и армия чиновников и количество всевозможных отчетов. Бумажная писанина развивается до самостоятельной отрасли. Любое прогрессивное начинание, если оно не отвечает интересам бюрократической машины, дискредитируется и доводится до абсурда. Все попытки улучшить положение наемных работников, опираясь на государственный аппарат, не дают положительных результатов. Государственные чиновники ловко устраняют от власти тех, кто в своей деятельности идет в разрез с их интересами, кто претендует на их привилегии, на их власть.

Стремление государства монополиста держать под контролем все общество приводит к тому, что в обществе устраняются все независимые средства массовой информации. А перед государственными средствами массовой информации ставится две основных задачи: во-первых, восхвалять любое деяние власти, с обожествлением ее членов, чтобы вызвать всеобщую любовь народа, а, во-вторых, чернить их врагов, чернить любых оппозиционеров, любого, кто выразит хоть малейшее сомнение в правильности действий представителей власти.

Средства массовой информации стали рупором государственного чиновника, с помощью которого он и обрабатывает сознание народа, всячески преграждая дорогу истине. Продажные же журналисты, занимаясь воскурением фимиама власти и ее компаниям, постоянно попадают впросак, так как все компании неизбежно проваливаются. Но как только правительство начинает новую авантюристическую компанию, а это необходимое условие существования данной власти, многие журналисты, забыв о прошлых провалах, с еще большей энергией подхватывают ее, проявляя завидное рвение.

Страх потерять власть заставляет государственного чиновника ограничивать свободы в обществе, устанавливать строгий контроль над печатным словом, вводить законы карающие за использование и распространение «идеологически вредной» литературы. Сознание граждан берется под подозрение, как не способное давать объективной оценки происходящим в общественной жизни явлениям. Те же, кто не поддается идеологической обработке, попадает в психиатрическую больницу. Поэтому и создается на средства, отнятые у народа, огромная армия чиновников, занимающаяся отбором печати, литературы, кино, живописи, музыки и т. д. для народа.

Но что удивительно, как только чиновник занимает должность, которая дает ему право определять духовную пищу своим согражданам, в нем сразу пробуждается «гений» способный все «правильно» определить и расставить на свои места. Чиновники вообще прозаический народ, но и с ними происходят невероятные превращения. Оказывается «вредная идеология» любому смертному может мозги набекрень вывернуть, а чиновнику хоть бы что. Он сидит себе почитывает, посматривает, да отбирает, что можно читать и смотреть народу, а что нельзя. Здесь все дело в подходе. Если рядовой гражданин думает только о себе и оценивает с позиции истины, гармонии, красоты, гражданственности, то чиновник думает о вышестоящем чиновнике, его критерий — это интерес тех, кто его на данную должность назначил и оплачивает. Его сознание защищено внешним интересом. Он руководствуется инструкцией, которая и заменяет ему сознание. Та мера, с которой чиновник подходит к оценке произведений искусств или статей, в печати, является подходом палача. Это действия ханжи, попирающего все и вся, что не отвечает интересам стоящих у власти. При этом чиновники не жертвуют своими интересами в угоду всеобщему, классовому интересу. Они всего лишь служат господствующему клану в целях удовлетворения своего шкурного интереса. Хотя их деятельность и связана с предметами духовного творчества, на их развитие это никак не влияет. Они остаются бездушными исполнителями. Это палачи народного духа, обкрадывающие народ и тем обеспечивающие свое существование.

Основа же всех инструкций, которыми руководствуется чиновник в данной работе — это как можно меньше истины, так как государственные жрецы считают, что невежество является лучшей формой гражданского сознания. Ведь это дает возможность неограниченной эксплуатации физического и духовного тела народа.

Мало чем отличается чиновник, занимающийся хозяйственной деятельностью, от своего собрата идеолога. Если идеологи приносят неисчислимые беды народу, духовно обкрадывая его, то хозяйственники, из стремления облагодетельствовать народ, грабят его материально. Эти чиновники спят и видят, как с помощью их «мудрых» и грандиозных программ растет могущество страны и благосостояние народа, как народ благодарит их за это «мудрое» правление. Но, проснувшись, видят, что от их деятельности страна стала еще более нищей, благосостояние народа ухудшилось, и никто не спешит их славить. Но их и это не останавливает. В своих провалах, в самой бесплодной и даже вредоносной деятельности они черпают новые силы. Им нет дела, ни до каких результатов, потому что результаты грандиозных программ отражаются не на них, а на чем-то ином, с чем у них нет никакой органической связи. И вот, не успела отшуметь одна авантюристическая компания, как уже созданы новые более грандиозные программы, требующие еще большего напряжения от народа, которые они пытаются осуществить с еще большей энергией, сопровождая их громом пошлых фраз и пустых обещаний.

В этой деятельности и проявляются садистские наклонности чиновников данного государства. Ведь, для осуществления чиновничьих утопий требуется смирение и покорность народа, а «глупый» народ совсем не желает обрекать себя на страдания и жертвы ради этих «великих» программ. Тогда чиновник решает волевым путем привести «непонятливый» народ к светлому будущему. Конечно, насилие осуществляется в рамках современной цивилизованности, с идеологическим обеспечением, где основной упор делается на строгое соблюдение общественного порядка (существующего государственного порядка, с рабским положением наемных рабочих) и дисциплины, которая заключается в беспрекословном повиновении государственному чиновнику. Стоит рабочим выступить в защиту своих интересов и чиновник тут же начинает вопить о недопустимости силового давления. Они желают, чтобы их только просили и умоляли, и ни в коем случае не требовали, так как требовать и насиловать это их право.

Авантюризм в экономике — есть одно из неотъемлемых качеств данного правления. Авантюризм порождается тем, что чиновники, различных ведомств, ведут борьбу за бюджетные средства, а проект — это только оружие в данной борьбе, и он не обязательно должен быть реальным и осуществляемым. Конкуренция, исчезнувшая как борьба между независимыми собственниками за прибыль, возродилась в виде борьбы чиновников за кусок бюджетного пирога. И главное, что чем крупнее проект, тем больше чиновники могут откусить для себя лично, ну, на худой конец, можно сделать карьеру. Призывая рабочих экономить на спичках, они выбрасывают материальных богатств на миллиарды рублей, вколачивая их в строительство нерентабельных железных дорог, осушение земель, затопление земель, повороты рек и т. д. Сколько нашему народу уже удалось пережить различных авантюристических программ, родившихся в головах чиновников, трудно подсчитать. Воскресший в лице Сталина Угрюм-Бурчеев канул в историю. Но живут угрюм-бурчеевские порядки, вновь появляются угрюм-бурчеевские планы, подобно плану поворота северных рек, то еще более нелепые, несущие народу многочисленные страдания и беды. На реализацию подобных программ уходит огромная часть национального дохода, в то время как общество остро нуждается в самом необходимом — нормальном питании, одежде, жилье, медицинском обслуживании и так далее.

В расхищении национальных богатств они далеко опередили египетских фараонов, римских рабовладельцев, европейских феодалов и русских царей. Сознание отдельного человека может найти оправдание религиозному сознанию фараонов, утверждающих свою власть как божественных посланников, найти основание безудержной страсти к наслаждениям рабовладельцев, феодалов и царей, понять тщеславие буржуа, все-таки это человеческие страсти. Но трудно найти основание для оправдания глупости чиновников нашего государства, то есть хозяев монопольного капитала, которые выкачивают все соки из народа, чтобы еще раз показать свою недееспособность и глупость.

Неспособные создать что-либо новое они пользуются свалкой истории, где всегда можно подыскать, хоть и основательно потрепанную, но вполне пригодную для клоунады одежду. Они давно уже перепутали политическую арену с ареной цирка. Пора бы им уяснить эту разницу и исполнять свои клоунские трюки там, где это уместно. Но, как мне кажется, они и здесь успехом не будут пользоваться.

17

Новая «грандиозная» компания, начавшаяся с уверений и заклинаний, по улучшению жизни народа, развернулась под флагом перестройки экономической и политической. Данная кампания строится на трех китах: демократизация, новый хозрасчет (старый почему-то оказался плох?) и новое мышление. О том, какие демократы наши чиновники и партийные функционеры уже было достаточно сказано. Здесь можно отметить лишь только то, что самой широкой демократией может быть власть самих производителей. А все разговоры о демократии останутся пустой фразой, если будет сохраняться всеохватывающая государственная собственность на средства производства, и даже если будет дана возможность для развития частного капитала, под контролем государства монополиста.

Предложенные правительством и партией реформы показывают, что государство не желает расставаться с положением монопольного капиталиста. Эти предложенные преобразования раскалываются на множество мелких и совсем не новых мероприятий — это новый хозрасчет, аренда, мелкая кооперация, трудовая частная собственность, совместные предприятия, создание единого денежного рынка и рынка ценных бумаг. Что же нового в сегодняшней хозяйственной реформе? Государство, как монопольный капиталист, стремясь сохранить свое господствующее положение в создавшейся кризисной ситуации, приоткрывает щель, для развития частного капитала, надеясь, что он возьмет на себя часть существующих проблем и не выйдет из-под его контроля. Что и подтверждает предложенная правительством концепция перехода к регулируемой рыночной экономики. Вторая цель государства — это желание освободиться от необходимости контроля над производством, передав средства производства непосредственному производителю, на правах аренды. Эта аренда еще раз подтверждает, что существующие отношения являются капиталистическими. Аренда может существовать в условиях, когда средства производства монополизированы одной частью общества по отношению к другой, то есть предполагается собственник, который и сдает имущество в аренду. Но данное государство не может действовать, как простой капиталист, не может брать аренду не прикрываясь ложью о благих намерениях.

Особенность аренды при государстве монополисте заключается в том, что оно является единственным арендодателем. Это позволяет устанавливать монопольную аренду и благодаря этому изымать у арендатора большую часть дохода, а при желании и организовать смену арендатора. Аренда прельщает хозяев монопольного капитала еще и тем, что создается видимость самостоятельности непосредственного производителя, отпадает необходимость в государственных дотациях, и нет необходимости, подгонять в работе. Переход на арендные условия показывает, что данное государство есть паразит общества и не является необходимым элементом производства и воспроизводства.

Новый хозрасчет, по своей сути, не является новым. Перевод предприятий на полный хозрасчет, на самоокупаемость, проводится с целью облегчения управления крупными промышленными подразделениями, что нисколько не затрагивает саму государственную собственность. Эти способы организации производства давно используются в развитых капиталистических странах, где производство ведется на основе частных капиталов. Большинство концернов стремится обеспечить условия, при которых крупные его подразделения могли бы действовать на началах полной самоокупаемости. В этих целях концерны обычно используют аналоги рыночных инструментов — устанавливают трансфертные (расчетные) цены на продукцию внутрифирменного оборота, вводят плату за представляемый отделениям капитал, дают руководству отделений право распоряжаться «остаточным» доходом. Чем не наш «социалистический» хозрасчет?

Разница между старым и новым хозрасчетом заключается в том, что если ранее государство брало на себя заботу о воспроизводстве и социальной структуре, то теперь, оставляя наемных работников при той же заработной плате, оно желает переложить на них заботу о воспроизводстве и содержании социальной структуры. Здесь наемные работники должны задать себе всего один вопрос, — а зачем нам такое государство? Но, к сожалению, они его не задают.

В существующей системе отношений интересы государства, как монопольного собственника всех средств производства, и наемного работника, диаметрально противоположны, и поэтому невозможно создать программу, которая бы удовлетворяла и государственных чиновников и наемных работников, являющихся наемными рабами данного государства. Лишь стойкая и хорошо организованная защита своего жизненного уровня, своих прав и свобод, даст возможность наемным работникам выйти из этого кризиса с минимальными потерями. И правы те, кто заявляет, что нам не вылезти из данного кризиса без потерь, А потеряет тот, кто менее организован на данном этапе. И это, прежде всего, рабочие. Только можно ли назвать потерей разрушение государства с всеохватывающей собственностью на средства производства.

18

После долгих и мучительных раздумий о своем спасении государственные чиновники разродились еще одним уродцем, которого назвали Советом трудового коллектива. Чтобы понять, чем является Совет трудового коллектива необходимо посмотреть каково его положение в современной структуре власти. Согласно первоначальному закону о госпредприятии Совет трудового коллектива имел право избирать руководителей предприятий. Здесь снова государственные чиновники и партийные функционеры попытались совместить несовместимое. Руководители предприятий были поставлены между двух огней. Они обязаны были выполнять план, установленный государством, то есть действовать в интересах государства и, вместе с тем, действовать в интересах трудового коллектива. Но ни один руководитель не в состоянии совмещать, в своей деятельности, противостоящие интересы. Государственные деятели мелкобуржуазного толка упорно не желают признавать противостояние интересов централизованного государства, являющегося собственником всех средств производства, и наемных работников. И только после множества стычек, возникших между предприятиями и государством, между коллективами и руководителями, они поняли, что это совместить не возможно. «Первый, хотя и непродолжительный опыт выборности руководителей позволяет сделать вывод, что повсеместное внедрение такой системы принесло не только плюсы, но и минусы… Управление всегда будет функцией собственности. Правительство считает, что на государственных предприятиях руководитель является представителем государства как собственника средств производства. (Что и требовалось доказать.) И пора прекратить болтать о социалистической и общественной собственности. В. Г.) И его, очевидно, надо не избирать, а назначать. При этом контроль над его деятельностью от имени собственника средств производства должны осуществлять соответствующие союзные, республиканские и местные органы государственной власти». Доклад Н. И. Рыжкова на втором Съезде народных депутатов СССР, «Известия» №348.

Власть Совета трудового коллектива иллюзорна. Государство не только устанавливает, для предприятий процент отчисления от прибыли, но и цены на выпускаемую продукцию, а так же фонд заработной платы. Как заявил, в том же докладе Николай Рыжков: «В рамках налоговой системы особое место принадлежит антиинфляционным рычагам. К ним относятся регулирующий налог на прирост фонда оплаты труда и налог на сверхприбыль». Оказывается основная причина инфляции — это рост заработной платы рабочих, которые заняты производительным трудом.

Заморозив заработную плату рабочим, они тут же значительно повысили оклады государственным и партийным чиновникам, которые ничего не производят, как видно их оклады не способствуют инфляционным процессам. О каком хозрасчете можно говорить, когда даже то, сколько рабочие должны получать за свой труд определяет государство.

Совет трудового коллектива, в действительности, не является и коллективом. Во-первых, потому что они состоят из людей представляющих противоположные интересы, а во-вторых, сами рабочие, при существующих отношениях, не являются коллективом. Каждый наемный работник, как собственник своей рабочей силы, противостоит государству, как собственнику всех средств производства, которому и достаются все плоды совместного труда. Государство, являясь всеобщим капиталистом, соединяет рабочих в одном месте, под одной крышей, с целью воспроизводства капитала. Здесь не рабочие используют средства производства в своих интересах, а рабочих используют для сохранения и увеличения стоимости. Существующие объединения рабочих основаны на чуждом им интересе и поэтому не являются истинными коллективами. Рабочие рассматривают производство не как самореализацию, а как возможность добывать средства к жизни. Только тогда возникнут истинные коллективы, когда рабочие совместно будут распоряжаться средствами производства и продуктами своего труда.

Создавая Советы трудовых коллективов, государственные чиновники хотели бы видеть в нем еще один бич подгоняющий рабочих к более интенсивному труду. Данная власть доказывает рабочим на практике, что их путь к благополучию лежит через отречение и самобичевание. Если христианские догматы утверждают, что только через аскетизм и умерщвление плоти, отрекшись от всех земных благ, можно попасть в тысячелетнее царство всеобщего благоденствия, то государственные чиновники и их идеологи на практике пытаются убедить рабочих, что их путь в тысячелетнее царство всеобщего благоденствия, но уже на земле, лежит через ограничение своих потребностей и отречение от своего развития. Но рабочие, в отличие от христиан, которые исходя из своих религиозных представлений обрекли себя на мучения, не находятся в плену религиозных представлений, и не питают иллюзий по отношению к представителям новой церкви. Пробьет тот час, когда рабочие организуются, возьмут всю власть в свои руки и отправят отцов новой церкви, вместе с их догматами, на свалку истории.

19

Нельзя сказать, что государственные чиновники и их идеологи не задумываются о причинах столь безобразного хозяйствования. Только они ищут их в чем угодно, но не в самих себе. Совсем не давно их осенило. Оказывается, все беды кроются в командно-административной системе управления. Вот она сермяжная, правда. Почему-то, в один прекрасный день одни решили командовать, а другие ясно поняли, что их удел подчинятся. Дальше констатации факта они не идут, видимо, боятся обнаружить что-либо неприятное для себя.

Условием существования так называемой командно-административной системы управления является монополия государства на средства производства. А кто является хозяином, тот и командует. Сохранение капиталистического способа производства предполагает и подчинение труда капиталу. В данных условиях наемный работник выступает как принадлежащая капиталу рабочая сила, и работает не на себя, а на того, кто является собственником — капиталистом. «В процессе производства капитал развился в командование над трудом, то есть действующей рабочей силой или самим рабочим. Персонифицированный капитал, капиталист (как отдельный капиталист, так и государство, являющееся совокупным капиталистом В. Г.) наблюдает за тем, чтобы рабочий выполнял свое дело как следует и с надлежащей степенью интенсивности». К. Маркс, «Капитал» Т. 1 стр. 319. Из этого ясно видно, что командно-административная система управления возникла не случайно, по велению какого-нибудь начальника, а есть результат сложившихся отношений между трудом и капиталом. Есть результат господства мертвого труда над живым, результат отчуждения государством всех средств производства и продуктов труда от непосредственного производителя. Так есть ли основания говорить об устранении командно-административной системы управления? Нет! И сколько бы нас не заверяли чиновники и их идеологи, что они решительно взялись за переделку системы управления, все это пустые фразы, так как сохраняется основа, то есть — государство, как собственник всех средств производства, и наемные рабочие, как наемные рабы этого государства.

Причины социальной неразвитости хозяева монопольного капитала увидели в остаточном принципе распределения доходов. Они не могут понять, что этот принцип распределения доходов сформировался на базе существующих экономических отношений, а не экономические отношения развились из принципа. Государство, выражающее интерес монопольного капитала к самовозрастанию, стремится, как можно больше пустить средств на самовозрастание и как можно меньше отдать непосредственному производителю, как в виде заработной платы, так и через общественные фонды. Экономия на условиях жизни наемных работников — есть неотъемлемое свойство капиталистического способа производства. Сторонникам монопольного капитала никогда не дойти до понимания коренных причин экономического кризиса общества с монопольным капиталом. Они всегда будут останавливаться на полпути. То на порочных методах управления, то на неправильном принципе распределения. Нападая на отдельные негативные явления в социальной жизни, они не доходят до выяснения главной причины, и поэтому не способны к коренным преобразованиям в экономических отношениях, да это и не в их интересах. Все это напоминает корриду, где сторонники государства монополиста бросаются на какой-нибудь порок или недостаток системы, который действует на них как красное полотно на быка, но при этом все их старания, сколько бы они не горячились, сколько бы не брызгали слюной и не вращали глазами, идут прахом. Похоже, что все это делается для успокоения совести, а не ради реальных преобразований.

На сегодняшний день признаки все углубляющегося кризиса на лицо, как в экономике, так и в политике, но мелкобуржуазные демократы полны оптимизма. Они уверенно заявляют о преодолении кризиса через новое мышление. Вот, оказывается, где собака зарыта! Новое мышление — это и есть тот волшебный ключ, который так долго не могли подобрать к заветному ларцу благосостояния. Да, только поможет ли этот ключ вскрыть данный ларец? Наверное, те, кто так носится с новым мышлением, хотят сказать, что все у нас хорошо, а только мышление малость подводит. Здесь можно действительно констатировать, что этих реформаторов мышления явно подводит именно их мышление, которое проявляется уж очень редко. Еще в средине Х! Х века К. Маркс, последователями которого и выставляют себя сегодняшние деятели, В «Немецкой идеологии», критикуя младогегельянцев, отмечал: «Так как, согласно их фантазии, отношения людей, все их действия и все их поведение, их оковы и границы являются продуктами их сознания то младогегельянцы вполне последовательно предъявляли людям моральное требование заменить их теперешнее сознание человеческим, критическим или эгоистическим сознанием и таким путем устранить стесняющие их границы. Это требование изменить сознание сводится к требованию иначе истолковать существующее, что, значит, признать его, дав иное истолкование. Младогегельянские идеологи, вопреки якобы „миропотрясающим“ фразам, — величайшие консерваторы».

То же самое можно сказать и о современных реформаторах нового мышления. Низкий уровень общественных наук, государственная монополия на все средства производства, в том числе и на науку и пассивная позиция наемных работников в защите своих интересов, и позволяет официальной идеологии использовать различный старый хлам. Но, я думаю, что им то, как раз данная одежка и подходит. Их место на свалке истории, и совсем не долго осталось ждать, когда они туда отправятся.

Но, чтобы окончательно разделаться с носителями нового мышления приведем еще, несколько, выдержек, из «Немецкой идеологии», которые, на мой взгляд, ясно показывают чего стоит вся эта говорильня о новом мышлении. «…люди, развивающие материальное общение, изменяют вместе с этой своей деятельностью также свое мышление и продукты своего мышления. Не сознание определяет жизнь, а жизнь определяет сознание». «Там, где прекращается спекулятивное мышление, — перед лицом действительной жизни, — там как раз и начинается действительная положительная наука, изображение практической деятельности, практического процесса развития людей». И еще по отношению к Бруно Бауэру, — «…он уверовал в могущество философов и как он разделяет их иллюзию, будто изменившееся сознание, появление нового оттенка в истолковании существующих отношений может перевернуть весь существующий до сих пор мир». Здесь больше нечего добавлять в отношении наших рыцарей нового мышления. Видимо кое-кому, прежде чем учить людей новому мышлению и выставлять себя последовательными марксистами, было бы не лишним покопаться в старых уже изложенных мыслях и ознакомиться с работами самого Маркса. Похоже, что, наблюдая именно таких деятелей, в свое время, Маркс сказал, что если это марксисты, то я не Маркс.

Так что же это такое — перестройка, так широко разрекламированное мероприятие по реформированию нашего общества и государства. Как видим, вся эта шумиха не больше и не меньше, чем маскарад, где все роли распределены, а результат заведомо известный. Государственная монополия на средства производства будет сохранена, а наемные работниками останутся в роли рабов этого государства. Только тогда, когда непосредственные производители возьмут средства производства в свои руки и станут распоряжаться продуктами своего труда, только тогда исчезнут условия для монополизации средств производства и противопоставления их живому труду. А это и есть диктатура пролетариата.

В настоящее время мелкобуржуазные идеологи сделали из диктатуры пролетариата пугало. И если ранее они диктатуру мелкобуржуазного государства выдавали за диктатуру пролетариата и при этом всячески превозносили ее, то теперь они взваливают всю вину за репрессии и мелкобуржуазные пакости, за экономическую отсталость на диктатуру пролетариата. Теперь они прозрели и удивляются, — какая диктатура пролетариата! Ведь, рабочие малообразованны! Куда им управлять сложным государственным механизмом! Этим должны заниматься профессионалы. И у них, в «светлых» головах, даже не возникает и мысли, что непосредственным производителям не нужен этот громоздкий и неэффективный государственный аппарат, что принцип государственного устройства может быть совсем иной. А так же и то, что с уничтожение всеохватывающей государственной собственности разваливается и вся надстройка, так как отпадает необходимость все планировать, контролировать и распределять из центра. Выборность всех чиновников, а не только в Советы не имевших власти, и контроль со стороны избирателей создадут самую гибкую надстройку, быстро реагирующую на запросы избирателей и выражающую их интересы. Диктатура пролетариата — есть самая демократичная система государственного управления, где большинство реально участвует в управлении, а не формально, как в буржуазных демократических системах. В экономическом же плане диктатура пролетариата должна основываться не на государственной собственности, а на свободной ассоциации трудящихся, что совсем не отрицает и частный капитал.

Свердловск 1990 год

Социализм в понимании идеологов монопольного капитала

«Горе вам, книжники и фарисеи, лицемеры, что уподобляетесь окрашенным гробам, которые снаружи кажутся красивыми, а внутри полны костей мертвых и всякой нечистоты»…

Евангелия от Матфея 23/27.

Отличительной особенностью нашей современности является всевозрастающий интерес к общественным наукам. И причиной тому, в наибольшей степени, послужили экономический кризис, напряженная социальная обстановка и неудовлетворенность, большинства членов общества, своим положением. Общество начинает выходить из устаревших производственных отношений, сковывающих его развитие, когда, с одной стороны существует вседозволенность государственных чиновников, а с другой — полное бесправие непосредственных производителей. Происходит обострение противоречий, что, в свою очередь, вызывает стремление осознать происходящее, желание вникнуть в смысл перемен и понять свою роль в происходящем.

Наша ограниченность в материальной жизни и неразвитость существующих противоречий и породили соответствующую идеологию. Общественные науки давно утратили способность к аналитической деятельности, так как, занимаясь оправданием деятельности правящих кругов, основывались не на объективной истине, а на господствующих интересах. Поэтому было бы наивно ожидать от тех, кто долгие годы рьяно прислуживал, преследуя свои корыстные интересы, самостоятельности мышления и ясного понимания действительной жизни.

Низкий уровень общественных наук обнаружился сразу, как только от обществоведов стали требовать ясного и объективного анализа сложившейся ситуации и происходящих явлений. Но обществоведы и экономисты, кормящиеся с руки у государственного чиновника, ничего не могли предложить обществу, кроме демонстрации своих дипломов и наград, которые мало интересовали само общество. Общество резко отвернулось от этих лакеев, показав, что оно меньше всего нуждается именно в них. Только обществоведы, так называемого периода застоя, упорно не желают сдавать позиции монопольных толкователей истины и продолжают навязывать свои лакейские взгляды. Вновь и вновь появляются монографии мало, чем отличающиеся от монографий 10 и даже 20 летней давности. Как и прежде ученые мужи демонстрируют свою способность абстрагироваться от реальной жизни и умение подменять конкретный анализ пустыми рассуждениями.

Как состояние и уровень развития промышленности мы определяем по выпуску не только необходимых и качественных товаров, но и по выпуску плохих, так и для оценки существующей идеологии необходимо знать литературу ориентирующихся на определенную конъюнктуру. Но если учесть, что политика является определяющим моментом для экономики, то и урон, приносимый обществу от разрушительной идеологии более значительный. Наш народ в полной мере испытал на себе и знает, как гибельно отражается на экономике, а значит и на жизни всего народа, различные политические авантюры.

Решительным переменам в экономике предшествует экономический кризис, который подталкивает идеологов системы выступать более активно на ее защиту. Ведь надо же и отрабатывать когда-то хлеб. Вот они и кинулись печатать свои опусы в различных журналах и издательствах. Тем более что монополия государства на средства массовой информации позволяет выпускать различную ахинею, не боясь быть смешным.

Только они забыли, что помимо идеологии есть еще и истина, которая неизбежно возьмет верх над ложью, сколько бы времени не прошло. А кто и когда произнесет эту истину уже не существенно, но все получат по заслугам.

Для того чтобы приоткрыть завесу над сущностью теперь уже перестроечной идеологией, посмотрим, что проповедуют некоторые ее представители, печатающиеся в журнале «Научный коммунизм».

Этот журнал не пользуется особой популярностью у читателей, так как идеологи, печатающиеся в нем, занимаются толкованием марксизма как новой религии, и далеки от действительной жизни. Но стоит к нему присмотреться, так как он является рупором власти.

Первый номер 1988 года открывается статьей В. А. Копырина, «Социальная справедливость и характер труда». Оказывается, автор придерживается давно устаревшего мифа о существовании социальной несправедливости как наследии прошлого, дореволюционного общества, и что в нашем обществе нет основы для процветания социального неравенства. Что за удивительная наша страна! Основы нет, а социальная несправедливость существует. Конечно же, причины социальной несправедливости и экономического загнивания кроются в самом нашем общественном устройстве, да и автор, скорее всего это понимает, только вот говорить об этом боится. Поэтому ученым лакеям и приходится высасывать из пальца аргументы, для обоснования официальной версии.

Действительно, классики марксизма-ленинизма показали, что на смену капиталистическому способу производства придет новый, более прогрессивны строй, когда не мертвый труд будет господствовать над живым, а живой человек будет использовать накопленные богатства для своего развития. Только это совсем не значит, что, то общество, в котором мы живем, и является пост капиталистической формацией. Хотя, государственные идеологи и пытаются доказать, что это так и мы живем в самом прогрессивном и передовом обществе. Но только те, кто ежедневно, тяжелым трудом зарабатывает себе на хлеб, те, кто производит необходимые для общества материальные богатства и ничего не имеет, кроме своей рабочей силы, не питают иллюзий, и им не кажется жизнь райской. Поэтому премудрые пескари и выстраивают «заборы» из различных догм, боясь прикасаться к реальной действительности, так как она опрокидывает все их утопические построения.

Вот и Копырин говорит о социализме, как уже о свершившемся факте, а об антагонистических противоречиях, как далеко оставшихся в прошлом. Ему достаточно утверждения записанного в программном документе правящей партии, чтобы признать существующие отношения социалистическими. Но хоть тысячу раз скажи халва, во рту слаще не станет. Философы копыринского толка делают выводы не из эмпирических наблюдений, а из указаний своих хозяев. А для защиты существующих отношений используется все, и в том числе искаженный марксизм, который, как замечает Копырин, к сожалению забывают. Сам автор, может и не забыл, однако явно не понял.

Действительно социализм «…не вращается преимущественно вокруг вопросов распределения», но истинный социализм, а не по Копырину, не отбрасывает вопросы распределения, а указывает на основу не справедливого распределения, на единственно возможный путь разрешения этого вопроса. На то, что распределение определяется характером производственных отношений и без изменения этих производственных отношений, без политического и экономического освобождения рабочих невозможно изменить и их социальное положение. Наемные работники приходят к пониманию несправедливости своего положения, несправедливости существующих отношений, через призму своего благосостояния, и первым этапом борьбы за свое освобождение является борьба за справедливое распределение, за улучшение своего положения. Только в этой борьбе вырабатывается понимание, не умозрительное, а выработанное из практической жизни, что без изменения характера производственных отношений не добиться значительного улучшение жизни, не освободиться от эксплуатации.

В своей статье Копырин пришел к пониманию того, что социальные группы и классы взаимодействуют без контактов между отдельными людьми: «…в классовом обществе отношения справедливости выражает не столь характер связи одного человека с другим, сколь связь между социальными группами, классами». Что это за такие тайные связи между социальными группами, классами, которые не проявляются в отношениях между отдельными людьми? Отношения между классами, группами как раз и проявляются в отношениях между отдельными людьми этих классов и групп, и по-другому проявляться не могут.

Приняв утверждение, что мы живем в социалистическом обществе, за аксиому, Копырин, в полную силу своих не дюжих способностей, занялся сбытом социалистических идей. «Субординирующим (без таких слов наши философы просто не чувствуют себя философами В.Г.) моментом в ней (справедливости) выступает реализация экономической справедливости. Она проявляется, при социализме в избавлении трудящихся от эксплуатации человека человеком, от подневольного труда, от безработицы, от инфляции, от колебаний жизненного уровня в связи с кризисами и спадами производства. Она проявляется, наконец, в справедливом (по количеству и качеству труда) распределении жизненных благ». Что же, вполне вразумительный пересказ учебника по научному коммунизму. Видно, что автор что-то читал и любой профессор поставил бы ему зачет. Но общество это не кафедра научного коммунизма, а рабочие не профессора, и они не удовлетворяются книжными знаниями.

Копырин, пересказывая идеи научного социализма, подразумевает, что все то, что он пересказал, вполне соответствует действительности. Трудно понять, то ли он настолько далек от живой жизни, что даже не имеет общих представлений, то ли отменный лицемер, погрязший во лжи и торгующий своими книжными знаниями как женщина легкого поведения — своим телом.

Здесь мы наблюдаем, что автор вводит новое понятие справедливости. Он придумал новое понятие –» экономическая справедливость», которая, к тому же, является «субординирующим моментом» справедливости вообще. Зачем только Копырин применил слово субординация, совсем не относящееся к категории справедливость, в основном используемое в системе служебного подчинения и в физиологии? Это остается тайной. Видимо автор, хорошо усвоил суть деятельности наших обществоведов, которые занимаются придумыванием различных неудобоваримых понятий и определений, и сам решил попытать счастье на этой ниве.

Прежде чем соглашаться с автором о справедливости нашего социального устройства, разберемся в таком понятии, как эксплуатация человека человеком. Эксплуатация человека человеком есть там, где есть условия для одних людей, отдельных групп, классов, не занимающихся необходимым трудом, не создающих материальных и духовных ценностей, при помощи власти или права собственности, жить за счет непосредственных производителей. Не надо только путать с общественным разделением труда, когда происходит обмен продуктами труда или услугами. Посмотрим на нашу действительность и зададимся вопросом: какой необходимый продукт производят те восемнадцать миллионов, а по некоторым данным за двадцать, чиновников и других подобных Копырину? Ученый профессор нам сразу возразит, что они осуществляют необходимое для общества управление и просвещение. Но как мы видим, данное управление привело все общество к кризису во всех сферах общественной жизни и все большему отставанию от мирового развития, а от просвещения, осуществляемого философами копыринского толка, лучше отказаться. Данное управление ведется в интересах самих управляющих, в интересах производства и воспроизводства монопольного капитала, а не в интересах непосредственных производителей. Поэтому наемные работники не нуждаются в таком управлении и таких управленцах, которые поглощают весь прибавочный продукт и не дают ничего взамен. И разве не эксплуатируют хозяева монопольного капитала и их идеологи непосредственных производителей? Разве не направлена вся работа государственного аппарата на выжимание доходов из народа? Похоже, что копыринский вывод, об отсутствии у нас эксплуатации человека человеком, можно признать только в том случае, если эксплуататоров не признавать людьми.

Утверждение автора о том, что трудящиеся освобождены от подневольного труда, вообще вызывает смех. Ну конечно, если автор считает подневольным трудом только такой, когда за производителем наблюдает надсмотрщик с кнутом, а наемный труд относит к свободному. В отличие от Копырина мир давно уже усвоил, что потребности человека действуют лучше простого кнута. Нельзя не согласиться с автором, что уровень жизни наших граждан не подвержен колебаниям и их мало беспокоит уровень инфляции. Все это так, но лишь оттого, что жизненный уровень их настолько низок, что колебаться некуда, а инфляция мало волнует тех, кто живет от зарплаты до зарплаты.

Не является социальным благом, сама по себе, и безработица. Ведь рабы тоже не были безработными, однако никто не возьмется утверждать, что их положение было справедливым и счастливым.

Далее автор с большим удовольствием рассуждает о всестороннем развитии человека, условия для которого представляет наше общество. Но о каком всестороннем развитии каждого можно писать, когда нет всеобщего развития, когда рабочие вынуждены большую часть своего времени заниматься необходимым трудом, да еще таким, который не только не развивает человека, а еще и уродует. Именно благодаря тому, что рабочие вынуждены, все свое активное время, тратить на производство необходимых жизненных средств и средств производства, такие как Копырин и имеют возможность писать свои компиляторские работы. Но автор благороден и предлагает, как плату рабочим за их рабский труд, предоставить им возможность участвовать в управлении, и в подтверждение этой мысли он приводит ленинское предложение, о привлечении рабочих к управлению. Здесь Копырин не учел, что Ленин писал об этом в начале века, в условиях становления существующей системы управления, и тогда это имело смысл, а сейчас конец века и система монопольного государственного правления уже успела прогнить. Поэтому, в настоящее время необходимо не вхождение отдельных рабочих в государственные структуры, а смена всей системы управления и отношений. Механистический перенос конкретных идей прошлого на современную действительность, что и пытается делать автор, самая распространенная ошибка в подходе к решению проблем сегодняшнего дня.

«Нельзя не согласиться, — пишет Копырин, предполагая, что он вскрыл причины социальной несправедливости, — с мнением, что не разработанность или отсутствие четких теоретических позиций по ряду вопросов социального равенства и справедливости, общественных приоритетов, привилегий и ограничений может приводить (и добавлю — приводило и приводит. В. А. Копырин.) к шатаниям, неразборчивости, критически неосмысленному распространению полусоциалистических и псевдосоциалистических конструкций».

Что это за полусоциалистические конструкции, мы должны догадаться сами? Здесь, правда, искать и гадать не нужно, так как предложенные автором конструкции и являются псевдосоциалистическими. Причина же неразборчивости и отсутствие четких представлений по ряду вопросов социального равенства и справедливости, в головах философствующих профессоров заключается в их социальном положении, что конечно и в голову им не приходит. Ведь марксизм является теорией освобождения рабочего класса, и поэтому всегда был труден, для профессоров, которые все ставят с ног на голову, а потому и видят причины социального неравенства в отсутствии четких теоретических представлений, а не в практической жизни.

Но Копырин не просто рассуждает о справедливости, а еще и дает нам критерий ее достижения: «Нужны и условия для такого производства, воспроизводства общественных отношений, которые ставили бы производителя в более адекватные его природе условия труда». До чего «удобен» язык нашего философа! Можно говорить что угодно, ведь все равно никто и ничего не поймет. Какие условия подразумевает автор? Для раба, наверное, адекватен кнут и полная зависимость от господина, для крестьянина — это барщина и оброк, для наемного рабочего — прожиточный минимум и зависимость от капитала. И что это за особая природа у производителя? Нам трудно понять это. Но у автора, конечно, совсем иная природа, и я с этим не спорю. Производитель живет своим трудом, честно зарабатывая на жизнь, а Копырин и ему подобные получают блага прислуживая властям, торгуя своей псевдоученостью.

Но автор, все-таки понимая, что не могут пережитки прошлого так долго существовать в обществе, если нет основы в современности. И он находит эту основу в наличии тяжелого физического труда. Не в отчужденности непосредственного производителя от средств производства и продуктов своего труда, не в существовании производственных отношений, а именно в наличии тяжелого физического труда. При этом Копырину даже не приходит в голову мысль, — как так, рабочие, являясь полновластными хозяевами своего положения, сохраняют убивающее их производство и даже еще больше создали мест с тяжелым физическим трудом, прямо мазохисты какие-то. Философу, торгующему своими книжными знаниями не понять, что в обществе существуют объективные причины, в виде государства, выражающего интересы монопольного капитала, которые всячески противодействуют возможности экономического освобождения труда.

Будь этот Копырин, с определенными подходами взглядами на действительность, единичным или редким явлением, ну и бог с ним. Но за время, так называемого коммунистического правления их появилось столько, прямо в очередь стоят, желая порадеть за власть, что пора рассматривать это как явление угрожающее национальному сознанию.

Другой философ, упражняющийся на страницах журнала «Научный коммунизм», в способности абстрагироваться от реальной жизни, рассуждает о социалистическом самоуправлении, как основе демократизации общества. Статья А. М. Черныша так и называется — «Развитие социалистического самоуправления — основа демократизации общества».

На первый взгляд и тема интересная, и если понимать социалистическое самоуправление, хотя самоуправление оно просто есть или его нет, так как нет капиталистического или иного самоуправления, как самоуправление на самых демократических основах, то нельзя не согласиться, что наш путь к демократическому обществу лежит через развитие самоуправления. А самоуправление, организованное на самой широкой основе и есть диктатура пролетариата, то есть наемного работника. Но Черныш на самом деле подменяет самоуправление мелкобуржуазным правлением, и оправданием существующей системы власти. В начале статьи автор, как и положено, делает несколько безосновательных утверждений, в виде заклинаний: «…в буржуазном обществе, управляемым узким кругом, дела, по крайней мере, в области экономики, идут достаточно хорошо, в то время как в социалистическом обществе, организованном на более прогрессивных, демократических началах, случается отставание в научно-техническом развитии…».

В том, что в буржуазном обществе, управляемым узким кругом, а соответственно, у нас более широким, наверное, автор подразумевал, что у нас гораздо больше чиновников, Но это, во-первых, совсем не означает более прогрессивного управления, а, во-вторых, если подходить не предвзято, то скорее окажется наоборот, что наше общество управляется более узким кругом, так как государство является единым собственником всех средств производства и поэтому вся власть сосредоточена в руках государственного аппарата. И что это за такие «более прогрессивные демократические начала», которые не обеспечивают более прогрессивного развития экономики, а значит и всего общества? Как можно назвать более прогрессивными и демократическими отношения, если этого не подтвердилось в жизни? Похоже, что они более прогрессивны только в голове у автора.

Разглагольствуя о самоуправлении, Черныш проговаривается, какой у него критерий оценки прогрессивных начал. «Опыт строительства социализма в некоторых странах показал, на сколько несвоевременным и опасным может стать преимущественное использование форм общественного самоуправления, (Где и какой опыт, показал автор скрывает, и это известно только ему, События же последнего времени, в так называемых странах социализма, показали, что ни о каком опыте самоуправления говорить не приходится. Почти нет ни одной страны, где бы народ ни выступал, против существующей системы власти. В.Г.) в ущерб государственным формам». Нет, философствующий прислужник Черныш, сторонник мелкобуржуазного государства, как раз все да наоборот, огосударствление и сворачивание самоуправления привело к застою всего общества. Социализм — есть самоуправление трудящихся, а диктатура пролетариата — есть соответствующая государственная форма. Где и когда заводы действительно принадлежали рабочим, а земля крестьянам?

Далее мнимый сторонник самоуправления заявляет: «Без взаимодействия с государством система самоуправления не в состоянии ни сломать барьеры местничества, ни преодолеть изживший централизм…». А что тогда такое существующее государство? Из этого высказывания ясно вытекает, что самоуправление народа, взаимодействуя с непонятным государством, должно сломать это государство. И другого пути нет, так как существующая система управления из одного центра — есть результат всеохватывающей государственной собственности, и преодоление существующего централизма возможно только через разгосударствление и переход средств производства в руки самих производителей. Автору трудно понять, что социалистическое государство — это и есть самоуправление трудящихся. Но Черныш на этом не останавливается и развивает свою мысль дальше: «Мало того, недостаточное руководство обществом со стороны государства может привести к перерождению самоуправления народа в стихийный процесс, отклонение его от социалистических принципов, целей». А как хорошо начинал, — самоуправление, демократизация! И какая вера во всепоглощающую мудрость государственного чиновника! Я понимаю, что автор кормится с руки государственного чиновника, но он ведь человек, а не собака. По мнению автора, получается, что истинный социализм, то есть самоуправление масс, может привести к отклонению от социализма. Так кому нужен такой социализм? Если Чернышу нужен ошейник, и он о нем мечтает, то это совсем не обязательно всех призывать надеть ошейники. Видимо существующего произвола государственных чиновников, по отношению к обществу еще не достаточно. Поэтому автор призывает государственных чиновников, которые в глазах автора сродни божеству, держать народ в узде, чтобы он не мог отклониться от социалистических принципов. К сожалению, автор не сообщил нам, какие принципы он считает социалистическими, а какие враждебны социализму. Видимо для Черныша общественное состояние, когда каждый индивидуум действует свободно, исходя из своего сознания, представляется стихийностью, а когда все действуют по воле государственного чиновника, во исполнение чужого интереса, то есть работают на хозяина, тогда это следование социалистическим принципам. Здесь автор кое-чего достиг. Он переплюнул всех своих предшественников в холуйском преклонении перед властью государственных чиновников.

Хотя Черныш и мечет молнии в головы бюрократов, правда делает он это любя, государство, по его мнению, у нас социалистическое, с незначительными отклонениями. И трудящимся в нем он отвел необходимую роль: «…обсуждать общественно важные вопросы (только обсуждать, а принимать решения и определять какие вопросы важные будут те же бюрократы. В.Г.), работать в комиссиях по выборам в Советы народных депутатов (которые все так же остаются без власти и средств В. Г.), организовывать встречи, собрания, писать письма, в органы власти». Спасибо автору, что хоть встречаться и писать письма, в органы власти, разрешается. Скорее всего, государственные чиновники, за такое преданное служение, поставят Чернышу памятник при жизни, или, при отсутствии средств, выдадут медаль за верную службу.

Но А. М. Черныш на этом не останавливается, и его мысль продолжает работать в направлении изощренного лакейства. «Ни общественная организация, даже очень многочисленная и авторитетная, ни собрания самого большого трудового коллектива не в состоянии проанализировать практику целого государства и подготовить, не располагая ни информацией, ни кадрами, ни, наконец, полномочиями, даже простейшего законопроекта. Они могут лишь уточнить и дополнить его». Не ясно, почему Черныш остановился на практике одного государства, а не поставил вопрос о необходимости проанализировать практику государств всего мира и плюс всех существовавших государств в истории человечества. Трудовым коллективам разрешается, с благословения автора, уточнять и дополнять законы, по которым их будут сечь. А вот не трудовое сборище таких, как Копырин, Черныш и других прислужников может и создает законопроекты. Но разве до сих пор у нас была не такая практика законодательства? Разве не она довела страну до экономического и политического кризиса? Существующая система государственного устройства и данное законодательство — есть форма существования господствующих интересов монопольного собственника, а не результат научных изысканий по вопросам государственного устройства, как наивно предполагает автор. Не понимает автор и того, что наемным рабочим нет никакой необходимости анализировать всю практику государства монополиста, так как они не нуждаются в данном государстве.

Выросший в условиях существующей государственной системы и приняв ее за единственно возможную форму общественного устройства, автор и преподнес ее как социалистическую. В результате и возник неудобоваримый бред: «…низовые звенья самоуправления не должны вмешиваться в компетенцию высших органов». Звучит прямо как инструкция государственному чиновнику. Если же говорить о самоуправлении, то надо хотя бы понимать элементарное, что при самоуправлении нет ни низовых, ни высших органов, это ведь не государство монополист со строго выстроенной иерархией подчинения. А какой правильный ход сделал автор, и я думаю, не безответный, ведь государственные чиновники ратуют за то же самое, и хорошо платят, тем, кто их поддерживает. Похоже, у А. М. Черныша возникла эта мысль после того, как он проанализировал историю нашего государства и судьбы всех тех, кто выступал против вседозволенности государственных чиновников.

Во втором номере журнала «Научный коммунизм» увидела свет небольшая работа сразу двух авторов — доктора философских наук В. И. Мишина и профессора В. В. Кемова, под заголовком «Перестройка советского общества и формирование нового человека».

Наши обществоведы так долго и упорно изощрялись во лжи, что и сами стали верить в эту ложь. «Казалось бы, уничтожение частной собственности на средства производства и связанной с ней эксплуатацией открывает зеленую улицу, для ликвидации пережитков прошлого в сознании и поведении людей, поскольку именно социальный антагонизм на протяжении многих веков был главной помехой на пути нравственного прогресса… Построение социализма не уничтожило эгоизм отдельных людей и групп в самых различных его формах». Здесь мы находим еще одну разновидность профессорского социализма, который должен уничтожить эгоизм не только отдельных людей, но и групп. То есть они желают иметь общество с людьми без личных, эгоистических интересов. Такое общество, скорее всего, должно состоять из идиотов, так как в нем все будут действовать не из личных интересов, а из каких-то непонятных, чуждых, придуманных кем-то, наверное, глав врачом. Интересно, а почему бы им ни пожелать иметь общество с людьми без носов или ушей, тем более что это более осуществимо. Но мы уже на пол пути к этому социализму, ведь уже длительное время мы живем в обществе, где личные интересы непосредственных производителей подавлены и подчинены интересам партийной и хозяйственной номенклатуры нашего государства. Ну, а если говорить об истинном социализме, в отличие от мишинско-кемовского, то он не ведет борьбу против эгоизма вообще, а ставит эгоистические интересы непосредственных производителей, на смену эгоистическим интересам различных любителей поживиться за счет чужого труда, во главу угла. Именно на этой основе происходит слияние личных интересов и общего.

Далее профессора с привычной для них манерой поучают читателей, так как представляют нас ничего ни понимающими студентами, что общественные интересы не являются механической суммой интересов отдельных личностей, и, что личный интерес реален. Но студентам можно действительно говорить всякую чушь, если вы профессор, а вот к читателям, господа профессора, нужно относиться с уважением, ведь, можно оказаться в полных дураках.

Из вышеприведенной выдержки видно, что авторы имеют ограниченное представление, о формах собственности считая, что антагонизм и эксплуатация человека человеком присущи только частной собственности. Переход же от частной, индивидуальной, групповой собственности к государственной монополии профессора выдают за переход к общественной собственности. При всеохватывающей государственной собственности, средствами производства владеет не все общество, а только часть, которая распоряжается и управляет данной собственностью, и благодаря этому она эксплуатирует другую часть общества не владеющую ни чем, кроме своей рабочей силы. Мертвый труд господствует над живым, а личный интерес непосредственного производителя подчиняется интересам государственных чиновников. Поэтому переход к всеохватывающей государственной собственности на средства производства не есть преодоление частной собственности, не есть путь разрешения антагонизмов и прекращение эксплуатации человека человеком.

Не менее наивно выглядит и рассуждение авторов о противоречии. «Если бы противоречия всегда двигали жизнью общества вперед, то их не надо было бы разрешать». Да! Если бы об этом сказал студент первокурсник, то куда не шло. Можно было бы даже похвалить за любопытство, но когда такие вещи произносит профессор, да еще доктор философских наук, то в пору удивляться читателям. Этим высказыванием авторы показывают, что абсолютно ничего не понимают в диалектической логике и им пора сами садиться на студенческую скамью.

В основе всякого противоречия лежит диалектический закон единства и борьбы противоположностей. Поэтому противоречия всегда были и будут движущей силой общества, и не только общества, но и всякого движения вообще. Естественно, что противоречия могут быть настолько сильны, что могут привести к гибели, как сообщество, так и отдельного индивидуума, что неоднократно можно наблюдать в истории человечества. Но их нельзя отменить, так как они возникают не по желанию, а из реальной действительности. И разрешение их находится в плоскости этой действительности, а не в умах философствующих профессоров.

Любители абстракций всегда стремятся отыскать какую-либо абсолютную истину, с помощью которой можно объяснить, не объясняя все. И наши авторы нашли такое объяснение — это снижение трудолюбия, которое «запрограммировано» нашей системой воспитания еще со школьной скамьи. Но на старой сказке, о создании лучшего общества методом воспитания нравов, в наше время далеко не уедешь. Снижением трудолюбия можно объяснить уход любой общественной формации и все существующие проблемы. Но объясняет ли это что-нибудь нам? Только профессорам, как видно, нет нужды докапываться до истинных причин, да и задача у них иная. Лучше заявить, что трудолюбие снижается и все тут. Короче, уши выше лба не растут.

С этой позиции вяленой воблы они и излагают свои скудные мысли. И вот как авторы данной статьи объясняют причины кризисного состояния в экономике. Оказывается, главная причина нашего кризисного состояния кроется в наличие лентяев, бракоделов, несунов и так далее. Профессорам следовало бы знать, что всякое проявление человека является общественным, и здесь совсем не подходит, для объяснения кризисного состояния, старый прием противопоставления плохого человека хорошему обществу. И почему есть несуны и бракоделы, когда, согласно толкованию профессоров, собственность является общественной? Почему, являясь «собственником» средств производства и продуктов своего труда непосредственный производитель становится врагом самому себе, производя брак? К сожалению, у профессоров не возникает таких вопросов, и они не замечают этих противоречий. Говоря, о разрыве между теорией и практикой они не замечают этого разрыва у себя, эту «саму отвратительную черту старого буржуазного общества», и добавим — современного мелкобуржуазного.

Разглагольствуя, о мере между вложенным трудом и оплатой, Мишин и Кемов исходят из свои абстрактных идеалистических представлений о существующих производственных отношениях. В действительности же государство, являющееся монопольным собственникам всех средств производства, платит заработную плату, которая определяется стоимостью рабочей силы, а не оплачивает произведенные затраты. Если непосредственный производитель получит стоимость вложенного им труда, то на какие средства будет существовать армия чиновников вместе с идеологической прислугой.

Вполне естественно, что в соответствии с уровнем понимания причин кризисного состояния общества предлагаются и мероприятия для его преодоления. Авторы предлагают создать целевую программу по формированию нового человека. Как видим, у профессоров, подход к обществу сохранился прежний. Они смотрят на народ как на подопытных кроликов, которые еще только, в результате реализации их комплексной программы, должны стать людьми. Уж если ученых профессоров так не устраивают их сограждане, то пусть едут куда-нибудь в Полинезию, к диким аборигенам и формируют из них нового человека, если их там, раньше времени, не съедят.

Двойником журнала «Научный коммунизм» является журнал ЦК КПСС «Политическое образование». Читая его, навряд ли станешь политически образованным человеком, но все-таки коснемся некоторых его публикаций, чтобы было ясно, как защищают интересы монопольного государства.

Начнем со статьи Г. Смирнова «К вопросу о Ленинской концепции социализма». («Политическое образование» 1989 г. №1)

«Если в Советском Союзе нет социалистического общества, то с таким же основанием можно сказать, что его нет в Венгрии, Чехословакии, ГДР и других странах, то есть вообще не существует в мире. И получается, что нет мировой системы социализма». Да, академик Смирнов, нет социализма ни в СССР, ни в Венгрии, ни в других странах с аналогичными отношениями. Это подтверждают и события, произошедшие в последнее время. «Но ведь, — продолжает академик, — именно эта система играла и продолжает играть гигантскую прогрессивную роль в мире». Здесь академик утверждает то, что еще необходимо доказать. «И социалистический строй продолжает выступать инициатором наиболее авторитетных, притягательных, гуманистических идей, оказывая благотворное воздействие на развитие мировой цивилизации». В данном случае академик, видимо, имел в виду продажу сырьевых ресурсов по демпинговым ценам. «Значит тот, кто утверждает, что в мире нет социализма, не только берет на себя огромную материальную ответственность, но и находится в глубоком конфликте с реальной действительностью».

Странная у академика логика, по принципу — в углу стоит палка, значит, на улице идет дождь. Академик, конечно же, ни с кем не конфликтует, а особенно с теми, кто обладает реальной властью, иначе не был бы академиком. Именно поэтому так наивны его доказательства, если вообще это можно назвать доказательством. Суть системы необходимо доказывать или опровергать исходя из нее самой, а не строить доказательства на сравнениях и соотношениях с чем-то иным. Если бы Смирнов не стремился угодить, а добросовестно подходил к изучению истории, то, вероятно, заметил бы, что система так называемого социализма, чаще всего воздействовала, на мировой прогресс, отрицательно. Достаточно взглянуть на экологическое состояние планеты, чтобы увидеть, что наиболее загрязненные районы находятся в странах с так называемым социалистическим строем, при значительном экономическом отставании от развитых капиталистических стран. Может быть, в этом и увидел академик особый гуманизм? Академику, взявшемуся защищать существующую систему, не мешало бы знать всем известные вещи, что условия жизни непосредственных производителей значительно хуже именно в данной системе. Но гуманист Смирнов игнорирует такие факты, так как они ему не нужны, и могут разрушить установившуюся гармонию, а точнее взаимопонимание с существующей властью.

Появление, в общественном сознании, сомнений о существовании социализма подействовало на академика подобно взрыву бомбы в его квартире. Ведь столько лет он строил свою гармонию, столько лет проповедовал наступление тысячелетнего царства на земле, и вдруг выбили основу из-под его карточного домика.

«И еще одно. Если, по утверждению некоторых, не было концепции социализма у Ленина, то получается, что ее не было и у Маркса, и Энгельса, ведь свое учение Ленин базировал именно на их учении. Согласно такой логике выходит, что вообще нет теории научного социализма». Стараясь строить свои доказательства на логике, Смирнов нарушает все логические законы. Ведь получается, что если кто-то выставляет себя учеником или последователем Маркса, то все то, что заявляет ученик уже должно быть у основателя, а если что-то не понял или не принял ученик, то этого не должно быть и у Маркса. Но все это мелочи по сравнению с тем, как Смирнов переделывает классиков, приписывая им свои измышления. «В. И. Ленин, как и К. Маркс и Ф. Энгельс понимали социализм как ассоциацию трудящихся, как общество, в котором осуществляется власть народа». Хороша власть народа, стреляющая в народ. Только ни Ленин, ни Маркс, ни Энгельс никогда не говорили об обществе, в котором осуществляется власть народа. «Между капиталистическим и коммунистическим обществом лежит период революционного превращения первого во второе, Этому периоду соответствует и политически переходный период, и государство этого периода не может быть ничем иным, кроме как революционной диктатуры пролетариата». (К. Маркс, Ф. Энгельс, ПСС изд. 2 Т. 19 стр.27) Не общество с властью народа вообще, а общество с диктатурой пролетариата — вот о каком переустройстве общества говорили, и за какое боролись, и Маркс, и Энгельс, и Ленин. Говорить же власти народа вообще нет смысла, и не надо приписывать свои глупые измышления тем, кто этого не заслуживает. Зачем народу власть над собой?

На страницах второго номера журнала «Политическое образование» увидела свет статья кандидата философских наук К. Григорьева «Перестройка: необходимость, характер, пути». Эта статья полна оптимизма и безотчетной веры в светлое будущее, которое придет вместе с перестройкой, правда: «…нам еще предстоит разобрать немало экономических, политических, теоретических и иных „завалов“, доставшихся в наследство от прошлого и которое, в годы застоя, поставили страну на грань социально-экономического кризиса, сделав перестройку неизбежной». Прямо так и хочется броситься на разборку «завалов», ведь все самое плохое уже позади, а впереди светлое будущее. Только все это похоже на повторение пройденного, так как перестройкой занимаются те же лица, кто и сотворил данные «завалы». До перестройки все трудности объясняли пережитками прошлого, дореволюционного прошлого. Теперь мы страдаем от наследия застойного периода. А потом, наверное, будем страдать от перестройки. И говорить так есть все основания, так как перестройка не является коренным переломом в отношениях собственности. Весь государственный аппарат остался тот же, отношения непосредственного производителя к средствам производства не изменилось и положение его не улучшилось, а то, что в партийном аппарате одни сменили других, да еще разрешили печатать то, что всем уже давно известно, не является основанием, чтобы говорить о перестройке, как о революции. Существующий госаппарат и руководящая партия привели страну к кризису и теперь пытаются, путем мелких преобразований, изменить ситуацию и сохранить власть. Поэтому наивно думать, что тот, кто привел страну к катастрофе, может быть ее спасителем.

Говоря о собственности, автор не пытается дать анализа существующих отношений, но при этом утверждает, что социалистическая собственность обогащается и изменяется. Только, прежде чем говорить об обогащении, следовало бы доказать, что существующая форма собственности является социалистической. Государственные же идеологи, под социалистической собственностью подразумевают все что угодно, но только не общественную собственность. Если под понятием социалистическая собственность не подразумевается общественная, тогда невозможно понять, что обогащается и развивается. По мнению автора, обогащение общественной собственности — это развитие рынка и товарно-денежных отношений. Григорьев явно не усвоил, что рынок может развиваться только при наличии множества противостоящих собственников, которые по своему усмотрению могут распоряжаться средствами производства и продуктами своего производства. И поэтому, если автор выступает за развитие рынка и товарно-денежных отношений, а не говорит это для красного словца, то он должен заявить о необходимости разрушения монопольной государственной собственности. А получается же, что Григорьев желает сохранить всеохватывающую государственную собственность и, при этом, развивать рынок и товарно-денежные отношения. Похоже, автор взялся расхваливать проводимые преобразования, даже не анализируя основы и возможные последствия, видимо хорошо платят.

Не забывает Григорьев похвалить и себя, вместе с собратьями по перу. «Критика негативных явлений в жизни нашего общества времен застоя была тем основным идейно-политическим рычагом, с помощью которого в начале перестройки раскалывались стереотипы общественного сознания, мобилизовались массы на обновление социализма».

Не очень-то много мы слышали от государственных идеологов критики во времена застоя. Да, и сегодня они занимаются тем, что раскапывают могилы и вытаскивают истлевшие трупы тех, кого они так боялись при жизни, чтобы совершить на них ритуальный танец победителя.

На самом же деле, только благодаря тому, что трудящиеся массы пришли в движение и стали все активнее включатся в борьбу за свои интересы, а толчком этому послужил экономический кризис, появилась возможность более полной гласности. Этот процесс борьбы между государством монополистом и непосредственными производителями и изменяет общественное сознание, и подталкивает власть к действиям, а не идеологические деятели, спешащие заработать лавры. Сейчас мы наблюдаем, как государственные идеолог меняют устаревшие догмы, которые утратили способность влиять на сознание, на более современные, более подходящие к современной ситуации, чтобы помочь сохраниться существующей системе власти. А поэтому, даже те незначительные изменения, которые произошли в нашем обществе, произошли благодаря активному и пассивному сопротивлению рабочих.

Рассуждая, об административных методах управления, автор заявляет: «На самом деле административные методы являются необходимым элементом управления, без которых не может существовать ни одно демократическое государство». Здесь и проявляется вся суть философствования Григорьева. Желая оправдать существующие отношения, автор ни нашел что сказать, кроме того, что административное управление все-таки необходимо. Философ, может быть, когда-то и знал, что истина конкретна, что невозможно съесть яблоко вообще, но для достижения поставленных целей это не имеет значения.

Сущность любой администрации предопределяется формой собственности. В существующей же системе всеохватывающей государственной собственности администрация управляет в интересах самих государственных чиновников, в интересах самовозрастания капитала. Это происходит в результате того, что сам государственный аппарат существует по определенным законам, а это соответственно строгая иерархия государственных служащих, назначение на должность, беспрекословное подчинение нижестоящих вышестоящим, полная независимость от интересов наемных рабочих, система привилегий и государственная тайна. Наемные рабочие же заинтересованы в такой системе, когда все чиновники выбираются самими рабочими и не отрываются от их интересов, когда они подотчетны избирателям и не имеют привилегий.

И еще одно: идеи не убивают идей, а изменившиеся обстоятельства порождают новые идеи, которые и сменяют старые. Так что даже при всем старании Григорьева и других государственных идеологов, пытающихся выставить себя передовыми борцами за обновленное общество, этого за ними нельзя признать. И хотя Григорьев говорит: «Сегодня справедливо утверждается, что уже разработана теоретически обоснованная политическая программа обновления общества». Мы пока не видим этого, а лишь слышим утверждения о разработанности теоретического обоснования перестройки.

Свердловск 1990 г.

Философы новой волны

С обострением кризиса в обществе монопольного капитала и увеличением все большего отставания от стран с частнокапиталистическим производством появились и философы новой волны. По своей сути это те, кто не имеет твердых выверенных убеждений, до поры до времени соглашался с официальной идеологией, но с нарастанием кризиса стали паниковать и искать возможность перебежать в другой лагерь. И если первые продолжают утверждать, что существующие отношения являются социалистическими и лишь несколько извращены культом личности, то философы новой волны делают упор на то, что все-таки проводились в жизнь идеи марксизма-ленинизма, то есть они принимают на веру утверждения первых, и потом говорят, что практика показала невозможность существования общества на этих принципах. «Он (Сталин) ведь преобразовывал социальную структуру общества, быт людей, строил социализм в соответствии с предначертаниями теории, пытался, как мог ускорить движение России к коммунизму, начатое в октябре 1917 года». («Истоки сталинизма», А. Ципко, «Наука и жизнь» №11 1988 г.) Ему, на страницах журнала «Урал» вторит Людмила Бреднева: «Более 70 лет наша страна практически шествует по этому пути. Были, конечно, и отклонения, и деформации, и все же я думаю, что осуществлялся именно марксистский социалистический проект, так как основное в нем было реализовано: передача собственности в руки пролетарского государства и организация производства из единого центра. Были попытки строить общественную жизнь по этому проекту и в других странах, но нигде не удалось почему-то достичь лучшей жизни». («Нельзя не поступиться принципами». «Урал» №1 1990г.)

Ни доктору философских наук А. Ципко, ни кандидату философских наук Л. Бредневой не приходит в голову задастся вопросом: а что это за социализм, существование которого зависит от одного человека или группы лиц, а все общество выступает в роли подопытных кроликов. И причем здесь марксизм, являющийся теорией освобождения рабочего класса, а не проектом или схемой, по которой, в зависимости от желания, можно преобразовывать общество. Маркс везде говорил о свободных ассоциациях рабочих, свободных кооперативных товариществах, везде подчеркивал, что «орудия труда не должны быть монополизированы в качестве орудий господства над рабочими и для его ограбления» «Учредительный Манифест Международного Товарищества Рабочих». Тем более философам бы стоило усвоить простую истину, что общество не строится по теориям, по книгам, а формируется во взаимодействии интересов различных групп и классов, которые эти интересы и выражают через различные теории.

Представление о том, что наше общество 70 лет осуществляло именно марксистский социалистический проект, присуще пониманию этим философам, так как они до сих пор остаются идеалистами, в худшем понимании этого слова. И если Гегель рассматривал существующий объективный мир как становление абсолютной идеи, то эти философы рассматривают наше общество, как становление теории Маркса.

Нельзя признать серьезным и заявление Бредневой, что была осуществлена передача собственности в руки пролетарского государства. Как могла произойти передача собственности в руки не существующего государства? То, что пролетарское государство не было построено в послеоктябрьский период, как и в дальнейшем, является общепризнанным фактом. Этого не скрывали и большевики. В частности Ленин, в своем докладе на 1 конгрессе Коминтерна отмечал: «Мы переняли старый государственный аппарат, и это было нашим несчастьем. Государственный аппарат очень часто работает против нас. Дело было так, что в 1917 году, после того как мы захватили власть, государственный аппарат нас саботировал. Мы тогда очень испугались и попросили: „Пожалуйста, вернитесь к нам назад“. И вот они все вернулись, и это было нашим несчастьем».

Бреднева, как философ, не может не знать этого, но ей удобно принимать заведомо известную лож, как раз получившую широкое распространение во времена правления Сталина, чтобы на этой лжи выстроить целую систему «опровержений» марксизма. И можно ли говорить о социализме в странах, где была воспроизведена, с помощью танков, копия нашего мелкобуржуазного государства? Можно ли называть общественной собственность, которой полностью распоряжается государственный чиновник? А поэтому вопрос Бредневой — выдержал ли научный социализм испытание практикой, а так же вопрос — подтвердилось ли превосходство общественной собственности над частной, не имею смысла. Так же как и сравнение ФРГ и ГДР. Бреднева сравнивает их как капиталистическую систему, основанную на частной собственности, и социалистическую — основанную на общественной собственности. Если бы Бреднева пользовалась не различными спекуляциями, а действительно сравнила степень обобществления в ФРГ и ГДР, то смогла бы увидеть, что степень обобществления в ФРГ выше. Более высокий уровень развития ФРГ, по сравнению с ГДР, показывает лишь то, что частнокапиталистическое производство гораздо эффективнее производства на основе монопольного капитала. И больше ничего.

Для того чтобы показать «утопичность» социалистической идеи, Бреднева, решила подправить марксизм. «С позиции марксизма именно государственная собственность и является подлинно социалистической, так как именно она позволяет организовать производство и распределение из единого центра».

Как все просто! Организовал производство из единого центра — вот и социализм. Только Маркс говорил о государстве диктатуры пролетариата, которое является ассоциацией непосредственных производителей, а Бреднева — о государстве вообще. Не мешало бы знать, что огосударствление не есть обобществление.

При частнокапиталистическом производстве государственная собственность, как и в условиях всеохватывающей государственной собственности, является буржуазной, с той разницей, что в первом случае государство, как собственник, существует наряду с другими собственниками, а в условиях монополии государство является единым собственником всех средств производства. Собственность становится социалистической не потому, что появляется возможность организовать производство и распределение из одного центра, а потому, что непосредственные производители становятся хозяевами средств производства и продуктов своего труда. Бреднева же считает, что всякая государственная собственность позволяющая организовать производство и распределение из единого центра, сделала вывод, что существующие в нашем обществе отношения являются социалистическими. Но в обществе, где государство выступает монополистом всех средств производства, а рабочие являются его наемными рабами, то же появляется возможность организовать производство из единого центра. Данные отношения и критикует Бреднева, приняв их за социалистические. Вот только, если бы она внимательно проанализировала существующие отношения, то ясно увидела бы, что в них нет ничего социалистического.

При существующих отношениях централизация — это единство собственника, в лице государства, которое и организует производство и распределение из единого центра, конечно же, исходя из своих интересов, а планирование — есть планирование прибыли на капитал. В данных условиях государство, как собственник всех средств производства, планирует работу для непосредственного производителя, а средства производства противостоят наемным рабочим.

Государство диктатуры пролетариата предполагает централизацию непосредственных производителей на основе их интересов, а планирование, как планомерное использование производительных сил всего общества в интересах каждого. Здесь сами непосредственные производители планируют, как им распорядиться имеющимися в их распоряжении средствами производства. При данной форме организации производитель и собственник совмещаются в одном лице. И если существующая форма централизации — есть объединение средств производства во главе с единым собственником -–государством, для эксплуатации живого труда, то диктатура пролетариата — есть объединение живого труда, для использование накопленного.

Как видим Бреднева, показала не ложность и ошибочность марксизма, а ошибочность своих представлений о действительности и о марксизме. Какая теория не будет выглядеть односторонней, если с ней обращаться так, как это делает Бреднева. Зачем же пытаться из классиков, делать кретинов? Если лишь для того, чтобы возвысить себя, то это не лучший способ. А если Бреднева, собралась доказать ошибочность теории Маркса, то это необходимо делать исходя из самой теории, а не путем огульной критики, или сравнение с происходящим.

Свердловск 1990 г.

Несколько замечаний о книге Льва Когана…

Несколько замечаний о книге Льва Когана, как ярчайшего представителя советской философской школы

Если предыдущие авторы относятся к тем идеологам, которые в своих статьях хоть как-то затрагивают проблемы действительной жизни, то другая часть пишут книги для пополнения библиотеки монастыря св. Виктора, в которой Пантагрюэль обнаружил следующие книги: «Клубок теологии», «Метелка проповедник», «Искусство благопристойно пукать в обществе», «Пустозвонство законников». «Хлестанье по задику», «О разгрызании свиного сала, в трех книгах», «Сила, притягивающая к сыру» и множество других.

В 1988 году. Издательство «Мысль» выпустило книгу Л. Н. Когана «Человек и его судьба», как видно предназначенную для пополнения библиотеки монастыря св. Виктора. И все-таки посмотрим, что излагается в данной книге и попытаемся угадать, чем вызвана ее публикация.

Во-первых, мы узнаем, что диапазон интересов автора очень обширен. Монография заполнена до предела различными высказываниями наиболее известных философов, историков, литераторов начиная от Платона и заканчивая Платоновым. Похоже, что демонстрация своей осведомленности и является основной целью данной работы. Это подтверждается и тем, что различные высказывания соединены между собой чисто механически, без внутренней связи, а так же пространными пояснениями применяемых цитат. Видно автор сомневается в способности читателей к самостоятельному мышлению, в способности самим понять великих. Для профессора человек представляется только в образе советского студента, которого необходимо наставлять и поучать. Фейербах, которого автор так же цитирует, по этому поводу, в «Лекциях о сущности религии», отмечал, что остроумная манера писать состоит, между прочим, в том, что она предполагает ум так же и в читателе. Но автор продолжает навязывать свое представление, считая, что его способ изложения, его стиль и язык более доступен читателю, чем тех, кого он цитирует. Хотя, это только иллюзия самого автора, заключающаяся в том, что он пытается излагать достижения человеческой мысли обывательским языком.

Вот как Коган объясняет определение рабочей силы, данное Марксом. Сначала автор дает определение Маркса: «Под рабочей силой, или способностью к труду мы понимаем совокупность физических и духовных способностей, которыми обладает организм, живая личность человека», а затем делает вывод: «Суть человеческой жизни они (классики марксизма-ленинизма) видели, прежде всего, в труде». Что за «великолепное» владение логикой! Если Маркс говорит здесь про рабочую силу, что имеет отношение к обществу с наемным трудом, а не про труд вообще, то Коган делает вывод, что классики видели смысл жизни, прежде всего в труде, да еще в таком, когда человек рассматривается только как рабочая сила. Вот и превращается Маркс, путем грубой фальсификации Когана, из противника наемного рабства в его сторонника.

Не обходит своим вниманием автор и работы Ленина. Благодаря своей «великолепной» логике Когана из ленинского положения: «Если рассматривать отношения субъекта к объекту в логике, то надо взять во внимание общие посылки бытия конкретного субъекта (жизнь человека) в конкретной обстановке» — делает вывод: «Значит жизнь — это не только повседневное бытие человека в реальных общественных условиях (автор умалчивает, в каких еще не реальных общественных условиях протекает жизнь В.Г.) но и способность выделить себя из этих условий, взглянуть на них как бы со стороны».

Видимо, Коган считает себя настолько значимой личностью, что постоянно все сводит к себе, а поэтому и не может понять простых вещей. Не может понять, что Ленин имел в виду, указывая на то, что в логике необходимо рассматривать не только конкретные, частные цели, но и общие посылки бытия конкретного субъекта и объективной действительности. Как раз этого в монографии Когана и нет. Нет анализа ни частных целей, ни общих, ни конкретного субъекта в объективной действительности, а лишь пустые рассуждения, да плохой пересказ давно известных истин. Например, если Маркс, в «Немецкой идеологии», писал: «Производя необходимые им жизненные средства, люди косвенным образом производят и саму материальную жизнь. Какова жизнедеятельность индивидов, таковы они и сами», то Коган пересказал эту мысль следующим образом: «Люди в процессе труда не только преобразуют внешний мир, но и творят самих себя». Во-первых, автор мог бы и знать, что люди творят себя не только в процессе труда, но и в процессе созерцания, любви и так далее. Во-вторых, какая необходимость пересказывать всем известные истины, да еще таким убогим образом.

Автор часто, в своей монографии, использует довольно известный прием государственных идеологов для раздувания своей личности. Суть его заключается в том, что сначала анонимному оппоненту приписывается не существующее мнение или обывательское представление, а затем с достоинством опровергается автором, и тем самым достигается поставленная цель. В глазах читателей вырастает этакая фигура великого мыслителя сметающего все на своем пути. «До сих пор еще встречается мнение (читатель сам должен догадываться, где встречается. В. Г.) будто общественная жизнь течет вне человека и лишь окружает его. Многие философы прошлого (то есть до Когана) уже чувствовали (только чувствовали, а Коган осознал), что жизнь человека, так или иначе, зависит от жизни общественного целого. Автономной изолированной индивидуальной жизни не существует, и не существовало. Человек трудится в обществе в том или ином производственном коллективе, он может продолжить свой род только в союзе с другим человеком»» Не больше и не меньше! Как много «открытий» сразу сделал автор. Что только стоит — это «общественное целое». В природе также существует разделение полов, но еще никому в голову не приходило, опираясь на данный факт, назвать барана существом общественным. Человек, который сегодня начнет доказывать, что Земля вращается вокруг солнца, да еще с претензией на открытие, будет выглядеть менее смешно, чем Коган, доказывающий, что человек существо общественное. Автору, как философу, следовало бы знать, что еще Платон, в своих «Диалогах» отмечал: «…государство растит людей, прекрасное — хороших, противоположное — дурных». Философы прошлого не только чувствовали, но и осознавали взаимосвязь индивидуальной и общественной жизни, но не считали необходимым особо распространяться по поводу очевидной истины.

Но, автор идет еще дальше и из того, что человек является существом общественным, выводит, что ему необходимо умение жить в коллективе. Можно подумать, что человек не умеющий жить в коллективе не является существом общественным.

Философы, находящиеся на содержании у государственного аппарата, называющие себя марксистами и коммунистами, на самом деле также далеки от марксизма, как первобытный человек от паровой машины. Они постоянно извращают марксизм, подделывая его под нужды власти и свои убогие представления. Яркий пример тому Коган. Вот какое понимание периода первоначального накопления капитала он дает: «Выход буржуазии на историческую арену ознаменовал наступление эпохи первоначального накопления капитала, а с нею и нового этапа в исследовании проблемы судьбы». Согласно представлению автора буржуазия вышла на историческую арену, еще не имея капитала, и тем самым ознаменовала наступление эпохи первоначального накопления капитала. Сын родился раньше своего отца. Что это была за буржуазия без капитала? Откуда она появилась и как умудрилась выйти на историческую арену? Здесь явно не обошлось без помощи тайных сил. В отличие от Когана, Маркс следующим образом характеризовал период первоначального накопления капитала: «…так называемое первоначальное накопление есть не что иное, как исторический процесс отделения производителя от средств производства. Он представляется „первоначальным“, так как образует предысторию капитала и соответствующего ему способа производства». «Капитал» Т.1 стр. 727.

Считая себя правоверным коммунистом, Коган, в своей монографии часто применяет такие понятия, как «социалистический образ жизни», «советское общество», «социалистический труд», однако при этом не считает необходимым доказывать, что существующие отношения действительно социалистические. Для него важна не истина, а официальная версия. Признавая существующие отношения социалистическими, автор и делает вывод, что мы уже давно преодолели отчуждение труда. Это, скорее всего надо понимать не как отчуждение труда, а как отчуждение от труда. Далее автор повествует: «Отчуждение труда неминуемо вело к противопоставлению общественной и личной жизни». Тут же автор продолжает: «Остатки старого отчуждения труда завязаны с тем, что не всякий труд является подлинно творческой деятельностью, имеются и при социализме. Поэтому-то в сознании многих людей до сих пор сравнительно прочно сохраняется представление о том, что личная жизнь ограничена семьей и бытом, внепроизводственными отношениями». Что за странное у нас сознание? В стране уже более пятидесяти лет как построен социализм, а сознание все не становится социалистическим. Пора бы профессорам, разглагольствующим о социалистическом сознании понять, что не сознание такое косное, а существующие отношения не являются социалистическими. А труд потому и не является творческим, что сохраняется отчуждение труда, сохраняется капиталистический способ производства, сохраняется и постоянно воспроизводится наемное рабство, сохраняется монопольная собственность на средства производства одной части общества по отношению к другой. Из всего этого не трудно заметить, что Коган стремится оправдать существующие отношения, переложив все недостатки нашего общественного устройства на самого человека, на его сознание, а за одно провести агитацию за свой убогий социализм.

А социализм в сознании автора выглядит следующим образом: «Социализм имеет все необходимые условия для того, чтобы отношения должностных лиц и рядовых тружеников, руководителей и подчиненных стали в полном смысле этого слова отношениями людей, выполняющих одно и тоже дело, подлинно человеческими отношениями, исключающими угодничество и чинопочитание». У Когана социализм с должностными лицами и рядовыми тружениками, а одно и тоже дело, это, скорее всего работа на хозяина монопольного капитала. Научный социализм подразумевает переход от управления людьми к управлению производственными процессами. А если сохраняются должности и чины, то будет и чинопочитание, сколько бы философы не призывали преодолеть угодничество и чинопочитание.

Рассуждения профессора о труде занимают центральное место в монографии. Но все эти разглагольствования ни на шаг не продвигают нас в понимании трудовых отношений и роли непосредственного производителя в современном обществе, то есть не дают ничего, что могло бы составлять интерес. Интересно это лишь как образчик профессорского пустословия. «Главная движущая сила и основная арена развития личности — труд. Вернуть человеческое человеку и означает, прежде всего, превратить труд в стержень его личной жизни, помыслов и переживаний, ценностных ориентаций и свершений. А это возможно в полной мере лишь в том случае, если свободный труд становится первой жизненной потребностью человека, наслаждением и творчеством». У одних цель и стержень личной жизни труд, а у других — плоды этого труда.

Говорить о труде вообще бессмысленное занятие. Морочить людям головы о всестороннем и гармоническом развитии личности, в то время, когда большинство членов общества заняты необходимым трудом и прозябают в нищете, не только глупо, но и подло. Для людей, все свое время тратящих на необходимый труд, не стоит вопрос гармоничного развития, а скорее — физического выживания. Профессор философии, новоявленный любитель гармонии и совершенства, относится к таким людям, о которых французский просветитель Гельвеций говорил: «Нам не нужны все эти педанты, влюбленные в ложную идею совершенства. Нет ничего опаснее для государства, чем эти высокопарные и лишенные ума моралисты, сосредоточившиеся на небольшом круге идей и повторяющие слова своих любовниц».

Касается в своей монографии Коган и современной действительности. «Социологические исследования показывают, что для определенной категории работников трудовая деятельность не стала еще органической частью их личной жизни, выступая лишь средством жизнеобеспечения. У некоторых людей, наоборот, работа практически целиком заполняет их личную жизнь. Это чаще всего одинокие люди, не имеющие семьи. Есть и такие, у кого главным содержанием личной жизни является досуговая деятельность — развлечение, любительские увлечения, компания. Это преимущественно молодые люди, которые не создали семью». Какая, однако, упрямая эта определенная неопределенная категория работников, у которых трудовая рабская деятельность еще не стала органической частью их личности, то есть они еще не полностью рабы, они еще подумывают о свободе. И как результат этих социологических исследований, наверное, должен быть издан закон, запрещающий разводы и принуждающих молодых людей как можно быстрее создавать семьи.

Автор не может писать просто и доходчиво, ведь тогда сразу станет очевидно, что все эти социологические исследования, как и рассуждения автора, не имеют смысла. Скорее всего, профессору нечего сказать, раз на всем известные истины напускается туман учености. «Многие сведения о жизни человек узнает, общаясь с другими людьми. Наблюдая за их поведением, он делает для себя выводы, как надо (или не надо) вести себя в той или иной ситуации». Это самая глубокая мысль, которая присутствует в данной монографии.

Не выдерживает автор и последовательность своих суждений, видимо по рассеянности. Сначала он заявляет: «…в личную жизнь включается лишь та деятельность, которая выполняется свободно, то есть является его самостоятельностью, внутренней потребностью», а через два листа: «Личная жизнь — наиболее консервативная часть жизни человека: здесь особенно прочно держатся старые традиции, ритуалы, обычаи. Именно в этой сфере человеческой жизнедеятельности чаще всего проявляются такие антиподы, как пьянство, хулиганство, стяжательство, взяточничество, угодничество, бюрократизм, бытовая распущенность, мещанство…». Кто бы мог подумать, что именно личная жизнь, а не порочность общественного устройства является первопричиной бюрократизма, взяточничества, стяжательства, угодничества! Оказывается, согласно представлению автора, когда человек действует свободно, исходя из внутренней потребности, то сразу начинает хулиганить, брать взятки, угодничать и даже становиться бюрократом. Вот только не понятно, кто же ему их дает, если он выступает всего лишь как частное лицо? А угодничество бюрократизм есть внутренняя потребность человеческой сущности, и проявляется даже тогда, когда незачем и не передком угодничать. Может быть, автор срисовал это все с себя? Похоже, что угодничество, стяжательство, взяточничество, бюрократизм неистребимо проявляются в натуре автора, и он, наблюдая это, решил, что данные качества присущи всем людям. А иначе как же он стал академиком и профессором, с такими убогими представлениями о жизни, не говоря уж о науке.

Из всех рассуждений Когана вытекает, что человек живет в согласии с социалистическими принципами и в соответствии с социалистическим образом жизни только тогда, когда он действует не свободно, по принуждению, и чем большей свободой обладает, тем более он склонен к всевозможным порокам. Значит необходимо держать людей в рабстве, чтобы меньше было отклонений от социалистического образа жизни. Не считает ли Коган, что наши тюрьмы являются местом, где нет никаких отклонений от него, где всестороннее и гармоническое развитие личности гарантируется руководящей партией, так как всякое отклонение наказуемо. Почему же сам автор предпочитает свободу, вместо социалистического образа жизни в тюрьме?

Есть в монографии Когана и лирические страницы, где он рассуждает о любви. В результате трудной научной работы у автора выработалось коммунистическое представление об интимной жизни. И хотя автор в этом вопросе весьма многословен, я ограничусь одной выдержкой: «Любовь была, есть и остается важнейшей сферой интимной жизни человека. Коммунистическим представлениям об интимной жизни чужды и бездумное администрирование, и стремление „заорганизовать“ ее, и попытки полностью исключить ее из сферы социального контроля». Нет, это не текст клиента психиатрической клиники, это текст, написанный доктором философских наук, профессором Л. Н. Коганом. Я думаю, что если автор доживет до сконструированного им коммунистического общества, то будет первой кандидатурой на должность контролера за интимной жизнью.

Автор монографии не только «широко» образован, но и весьма «талантлив». Не всякий способен, вращаясь вокруг такого абстрактного как человек, написать монографию на 250 страниц, и при этом ничего не сказать. Но оригинальность автора заключается в том, что он сам якобы выступает против пустых абстракций: «Абстрактное теоретизирование, чистая рефлексия, оторванные от дела, ничем не лучше пустых, необдуманных поступков». В этом нельзя не согласиться с Коганом, и поэтому он вполне заслуживает звания профессора пустой фразы.

Свердловск 1990г.

Повесть о том, как академик Абалкин обновил теоретические воззрения на социализм

Всем известно, что наша страна является одной из самых читающих. Но многим и невдомек, а иностранцам и совсем не понятно, что это мы все читаем и читаем? Есть нечего, надеть нечего, жить негде, а мы все читаем и читаем. Вышла книга М. Горбачева — все читают, пишут, спрашивают. Л. Абалкин опубликовал статью — торопимся прочитать. А, прочитав, думаем, пытаемся угадать, что же последует за коренной переменой всей точки зрения на социализм. То ли повышение цен на продукты питания, то ли денежная реформа, то ли повышение налогов, то ли замораживание заработной платы. Меняются взгляды у членов Политбюро, или у первого секретаря ЦК КПСС, или у Председателя Совета Министров и вот уже появляется новый закон или постановление, а в результате все мы становимся беднее. Вот такой социализм у нас построен. Поэтому и читаем, следим, все пытаемся угадать, а что последует дальше.

Если бы какой-нибудь Иванов или Петров написал, что у него изменились взгляды на социализм, то навряд ли кто-то стал бы читать. Мало ли у кого меняются взгляды. Но Л. Абалкин является заместителем Председателя Совета Министров СССР и поэтому стоит поближе посмотреть, как обновились его теоретические воззрения на социализм.

«Проводимые в странах социализма экономические реформы выдвинули на одно из первых мест вопрос о товарном производстве, законе стоимости и рынке». «Вопросы экономики» №7 1989 г. «Прежде всего, нужно отметить вывод о том, что социализм не только отрицает сложившиеся на предшествующих этапах экономические формы, но и наследует лучшие из них. Элемент преемственности, наследования всего лучшего, что накоплено человеческой цивилизацией, является отличительным признаком общественного прогресса. Причем такое наследование касается не только сферы материальной культуры, но и включает использование проверенных многовековым опытом экономических форм (таких, как рынок, кооперация, аренда и др.), а также демократических институтов и нравственных норм.

В соответствии с таким пониманием проблемы становится очевидным, что рынок отнюдь не есть свойство лишь капиталистической системы хозяйствования. Он имеет общее содержание, присущее ему на самых различных этапах общественного развития. Строго говоря, такой вывод не является неожиданным для марксизма. Известно, например, что К. Маркс обосновал положение, согласно которому «производство товаров и обращение товаров представляют собой явления, свойственное самым разнообразным способам производства, хотя объем и значение их далеко не одинаковы». Маркс К. Энгельс Ф. собр. соч. изд. 2 Т. 23. стр. 124.

Из этого следует принципиальный вывод о том, что товарные формы, в том числе рынок, существуют в различных общественных системах…

Это дает основание говорить о социалистическом рынке. На этой обще теоретической основе был сделан другой, не менее принципиальный вывод о том, что товарные отношения, в том числе и рынок, являются не чужеродными социализму, а имманентным свойством экономической системы социализма.

Для разработки всего комплекса рассматриваемых вопросов принципиальное значение имеет также вывод о том, что предприятия как общенародного, так и кооперативного сектора являются социалистическими товаропроизводителями. Каждое из них представляет собой относительно обособленное звено экономической системы и должно функционировать на основе возмездных отношений, полной самоокупаемости и самофинансирования. Вследствие этого движение общественного продукта и его составных частей подчиняется законам рынка со всеми вытекающими отсюда последствиям». «Вопросы экономики» 1989 г. №7

Во всех этих рассуждениях Абалкин не идет дальше голословных утверждений и не доказывает сделанных выводов, да к тому же и логически не вытекающих из его утверждений. Все его утверждения больше напоминают заклинания, что рынок был, есть и будет как самое совершенное достижение человечества. Только не ясно — рынок чего? Странный способ доказательств применяет академик, когда утверждает, что раз это существовало раньше то оно должно существовать и сейчас. Раньше существовали паровозы и паровые молоты и еще многое другое, но отсюда совсем не вытекает, что они должны существовать и сейчас. При этом совсем ни к месту цитирует Маркса, по поводу рынка. Маркс вскрывал суть отношений и говорил о рынке, в смысле обмена товарами между независимыми собственниками, где продукт труда принимает форму товара, как совокупность меновой стоимости и потребительной. А, по мнению академика у нас вступают в обмен «относительно обособленные предприятия». И что значит «относительно обособленные», похоже, знает только он.

Далее еще мудрее: «…предприятия как общенародного, так и кооперативного сектора являются социалистическими товаропроизводителями». Любят наши академики затмевать суть вопроса, пристегивая по всякому поводу слово — социалистический, как будто оно уже само по себе все объясняет. И где это академик обнаружил у нас предприятия находящиеся в общенародной собственности? Ведь сам Абалкин, не так давно, заявлял: «Хозяином собственности является тот, кто ею реально, а не формально распоряжается, кто принимает о ней решения, кто отправляет функцию хозяина этой собственности. И вывод напрашивается такой: собственник — административный аппарат». «Огонек» №13 1989 г. Здесь он дает правильное понимание существующих отношений, и вроде бы порадоваться можно, что наступило прозрение, но дальше академик снова берет верх над ученым.

Вернемся еще раз к анализу основы существования товарно-денежных отношений и рынка, к существующим производственным отношениям, и сравним с выводами Абалкина.

Разделение труда или иными словами отделение потребителя от производителя неизбежно ведет к переходу созданных материальных благ. Этот переход является основой как планомерного распределения внутри одного собственника, так и обмена, купли-продажи между независимыми собственниками. Обмен между независимыми собственниками порождает товарно-денежные отношения и формирует рынок. Вот что по этому поводу утверждал Маркс: «Чтобы данные вещи могли относиться друг к другу как товары, товаровладельцы должны относится друг к другу как лица, воля которых распоряжаться этими вещами… Следовательно, они должны признавать друг в друге частных собственников». «Капитал» К. Маркс Т.1 стр. 94. Все ясно и понятно. Стоит только внимательно прочитать.

Если рассматривать общество в целом, то чаще всего эти две формы перехода продуктов труда, то есть планомерное распределение и купля-продажа, существуют как дополнение друг к другу, с какой-то одной господствующей формой, что в свою очередь зависит от господствующей формы собственности. В рамках одного собственника они распределяются планомерно и не принимают форму товара, а между независимыми собственниками происходит купля-продажа.

Существующие у нас производственные отношения, как было показано в первой части, складываются на основе всеохватывающей государственной собственности на средства производства. Поэтому мы имеем: с одной стороны многомиллионные массы наемных работников, не владеющих ничем кроме своей способности к труду и вынужденных, для поддержания своего существования, продавать ее в обмен на жизненные средства, принадлежащие государству; с другой стороны государство, как монопольный собственник средств производства и производимых на них жизненных средств, которому, в свою очередь, необходимо получить рабочую силу, в обмен на жизненные средства, для поддержания процесса производства. Из обмена между этими противостоящими собственниками и возникают товарно-денежные отношения, а деньги обслуживают данный обмен. Отсюда не трудно понять, что товарами у нас являются рабочая сила и жизненные средства, а средства производства распределяются планомерно, так как не выходят за рамки единого собственника. Хотя переход средств производства, в рамках одного собственника, и учитывается с помощью денег, эти деньги являются идеальными, счетными, безналичными и никогда не смешиваются с наличными. То, что деньги, для средств производства выступают лишь в функции меры стоимости, а не как деньги, на которые можно их купить, ярко проявляется в том, что деньги госпредприятий, не обеспеченные фондами, так и остаются идеальными, счетными деньгами. Для госпредприятий значительно важнее иметь не деньги, а сами средства производства, фонды.

Эта денежная форма учета планомерного распределения средств производства обманывает очень многих экономистов. Денежный учет их планомерного распределения между государственными предприятиями принимается ими за куплю-продажу. «Следует подчеркнуть, что далеко не всякий обмен характеризует рыночную связь. Даже опосредование движения продуктов куплей-продажей не является еще достаточным критерием наличия рынка. Так, при карточной системе распределение продуктов или фондированном снабжении материально — техническими ресурсами, когда заранее расписаны поставщики и потребители, объем и номенклатура поставок, денежная оплата носит сугубо формальный характер. Здесь, строго говоря, нет рынка, И регулирование хозяйственных связей носит внерыночный, сугубо административный характер». «Вопросы экономики» №7 1989 г. Что называется, заблудился в трех соснах. Действительно, как уже было показано переход с одного предприятия на другое, фондирование, в рамках одного собственника, не приводит к товарно-денежным отношениям, так как продукт не становится товаром. Не будет же собственник, в здравом уме, торговать сам с собой. Но если существует купля-продажа, которая может существовать только между независимыми собственниками, то это действительно рыночная связь, а не какая иная. И карточная система представляет собой рыночные отношения, но ограниченные, регулируемые государством, так как государство здесь выступает продавцом жизненных средств, и покупателем рабочей силы, а наемный работник покупателем жизненных средств и продавцом рабочей силы.

Утверждение академика, что предприятия должно представлять «относительно обособленное звено экономической системы», еще не значит, что предприятия становятся независимыми. Относительно обособленные предприятия могут находиться и в руках одного собственника. Новый закон о государственном предприятии подтверждает то, что государство не намерено расставаться со своим монопольным положением. Этот закон закрепляет за государственным аппаратом право назначать руководителей предприятий, а значит, и сохранять свою власть на предприятии. Предполагаемый переход к регулируемой рыночной экономики так же не устраняет государственной монополии. «Безусловно, социалистическая природа рынка детерминируется, в конечном счете, социалистическим типом собственности на средства производства». «Вопросы экономики» №7 1989 г. Кому и что стало понятно из этого утверждения? А кто же является собственником средств производства? И что это за социалистический тип собственности? На самом же деле, за всей этой тирадой скрывается вполне ясная картина: государство является монопольным капиталистом, где чиновники выступают как совокупные собственники, и противостоят непосредственным производителям ничем не владеющем, кроме своей рабочей силы. А в понимании Абалкина государственная собственность и есть социалистическая, и это не заблуждение, а убеждение государственного идеолога.

Почему-то все, кто активно выступает за переход к рыночным отношениям, в том числе Н. Шмелев и Л. Абалкин, по главному пункту, кто будет собственником, кто будет товаровладельцы, которые и станут выступать агентами рынка, говорят лишь в скользь. Не видят, или не желают видеть, наши экономисты и того, что рынок рабочей силы и жизненных средств мы имеем. Конечно, он значительно отличается от рынков существующих в странах с частным капиталом, но ведь и форма собственности отличается.

Если оценивать существующие производственные отношения по академику Абалкину, а не исходить из действительности, то оказывается у нас нет, ни наемного труда, ни эксплуатации, а средства производства находятся в общенародной собственности. Не могут они признать наемный труд, так как это обратная сторона капитала, хотя заработная плата — это и есть оплата за найм. «Речь в данном случае идет не о внешней, порой обманчивой форме найма, а об отсутствии наемного труда как антипода и оборотной стороны капитала». «Вопросы экономики» №7 1989 г. Как ловко это получается у академика, а на вид солидный мужчина, уважаемый коллегами. Найм — есть, заработная плата есть, а капитала и эксплуатации нет. Но ведь это уже было. Наш народ длительное время убеждали не верить своим глазам, своим чувствам. Зачем же повторяться? «Дело в том, что в наших социальных условиях экономическое развитие проходит не в порядке переворотов, а в порядке постепенных изменений, когда старое не просто отменяется начисто, а меняет свою природу применительно к новому, сохраняя лишь свою форму, а новое не просто уничтожает старое, а проникает в старое, меняет его природу, его функции, не ломая его форму, а используя его для развития нового. Так обстоит дело не только с товарами, но и с деньгами в нашем экономическом обороте, так же как и с банками, которые, теряя свои старые функции и приобретая новые, сохраняют старую форму, используемую социалистическим строем.

Если подойти к делу с точки формальной, с точки зрения процессов, происходящих на поверхности явлений, можно прийти к неправильному выводу о том, что категории капитализма сохраняют будто бы силу в нашей экономике. Если же подойти к делу с марксистским анализом, делающим строгое различие между содержанием экономического процесса и поверхностными явлениями, — то можно прийти к единственно правильному выводу о том, что от старых категорий капитализма сохранилась у нас главным образом форма, внешний облик, по существу же они изменились у нас коренным образом применительно к потребностям развития социалистического народного хозяйства». (И. В. Сталин «Экономические проблемы социализма в СССР». Стр. 123—124)

Вся эта наука образная чушь только для того и пишется, чтобы убедить людей не верить своим глазам, не верить себе. Вроде бы у нас все также: наемный труд, заработная плата, нищета непосредственных производителей, эксплуатация, да еще более жестокая, чем в странах с частными капиталами, но все это осталось только прежним по форме, а сущность якобы полностью изменилась — вот в чем пытаются убедить народ представители монопольного капитала, начиная от Сталина и кончая Абалкиным. Да, только они забывают одно, что сущность формальна, а форма существенна. Тем более что тем, кому отрубают голову, абсолютно безразлично, с какой целью это делают.

Далее Абалкин показывает пример, до чего можно скатиться, прислуживая хозяевам монопольного капитала. «Формирование рынка рабочей силы основано на том, что конкретное практическое соединение того или иного работника с общенародными, коллективными или индивидуальными средствами производства происходит в гибкой форме и опирается на свободный выбор каждым сферы приложения своего труда и договорное соглашение о мере его оплаты». «Вопросы экономики» №7 1989 г. Так что же здесь социалистического? Разве академик не знает, что свободный выбор каждым сферы приложения своего труда и договорное соглашение о мере его оплаты существует и в странах с частным капиталом, и даже в более свободной форме? Но это, тем не менее, не исключает эксплуатацию наемного работника.

Не смущает Абалкина и то, что он смешивает несовместимые понятия, — общенародную собственность и рынок рабочей силы. Получается, что народ сам себя покупает и сам себя эксплуатирует. Он даже называет его «…социалистический рынок рабочей силы», и объясняет это тем, что «… он, во-первых, формируется в условиях обеспечения полной и эффективной занятости населения; во-вторых, исключает использование наемной рабочей силы (в указанном выше смысле) в качестве средства обогащения частных владельцев». Академик ведет себя, как тот студент ветеринарного института, который знал только про блох, и когда ему на экзамене попадается билет про собак, он плавно переводит свое выступление на блох. Ставится вопрос о наемном труде, о рабочей силе, а академик начинает говорить о полной занятости и эффективности. Хотя и эффективность использования рабочей силы, при монопольном капитале, под большим вопросом. А то, что от эксплуатации наемного труда не обогащается частный владелец, ничего не объясняет и не оправдывает. Обогащаются государственные чиновник и их идеологи, как совокупные собственники всех средств производства, а наемному рабочему от этого еще хуже, так как он вынужден наниматься за монопольною заработную плату.

И все это утверждает не какой-нибудь студент двоечник, а доктор экономических наук. То, что он доктор это заметно на каждом шагу, почти нет ни одного предложения, где бы академик ни вкрутил модное слово как, например: имманентными, опосредование, детерминируется и так далее, как будто эти понятия проясняют суть вопроса. Интересно было бы узнать — за какие такие заслуги перед наукой, Л. Абалкин, получил звание доктора экономических наук.

Служение истине и власти вещи не совместимые, вот и приходится ловчить. Ведь одно только признание, что рабочая сила в нашем обществе является товаром, будет очень неприятным для «самого прогрессивного строя», не говоря уже о далеко идущих выводах. Все-таки не для этого во все времена нужна официальная наука уходящим в прошлое социально-экономическим системам. Тем не менее, необходимо печально констатировать факт нашей действительности, — король то голый, что означает — производитель то гол, то есть не владеет ни чем, кроме своей рабочей силы.

Теперь вы можете представить, как обновил свои теоретические воззрения на социализм, апологет вульгарной политической экономии, академик Л. Абалкин, стремящийся не отразить действительность, а подогнать ее под официальную точку зрения хозяев монопольного капитала.

Свердловск 1990 г.

Маленькие замечания о концепции перехода от экономной экономики к регулируемой рыночной

В жизни нашего общества наступил такой период, когда каждый гражданин должен определиться по отношению к предлагаемой правительством концепции перехода к так называемой регулируемой рыночной экономике. Каждый должен решить, чем же является данная концепция? Действительно ли страна встанет на новые рельсы развития или скатиться в пучину хаоса? Необходимо понять, то ли это действительно программа, способная вывести страну из кризиса, а тем самым создать лучшие условия жизни, и тогда необходимо поддерживать правительство, то ли очередная лож, с помощью, которой существующая система власти пытается сохранить себя в новых условиях, и тогда надо активно противодействовать, чтобы в очередной раз не оказаться обманутыми.

Для уяснения сущности предлагаемой правительством концепции необходимо решить три вопроса:

1. Какие меры преобразования в экономике предлагается провести?

2. Исходя, из каких причинно-следственных связей выводится необходимость предлагаемых мер?

3. Каковы возможные последствия предлагаемых преобразований, и как они отразятся на жизни народа?

А уж ответив на поставленные вопросы, принимать решение в поддержку предложенной концепции или выступать против.

В концепции перехода к регулируемой рыночной экономике предлагается следующее: «необходимо обеспечить реальную самостоятельность и экономическую ответственность предприятий, как свободных товаропроизводителей». До сих пор, сколько бы не говорилось о хозрасчете и самостоятельности предприятий, они все-таки не стали таковыми, и в данной концепции нет убедительных доводов, подтверждающих, что на сей раз предприятия станут функционировать как самостоятельные товаропроизводители. Правительство должно было четко сказать народу, что оно собирается предпринять для децентрализации экономики, для возникновения субъектов рынка, то есть для появления самостоятельных товаропроизводителей, без которых не может существовать и полнокровный рынок. Или это будет передача предприятий в руки самих производителей, или распродажа в частные руки. Здесь не должно быть никаких недомолвок, так как это касается, практически, каждого гражданина. Если же предприятия остаются в государственной собственности, то ни о какой самостоятельности речи быть и не может. В концепции ничего этого не просматривается. Неопределенность по вопросу о собственности, а так же и то, что правительство упорно не желает удовлетворить требования шахтеров, о передаче им шахт, видно, что правительство не намерено расставаться со своей монопольной властью и разговоры о самостоятельности предприятий, как свободных товаропроизводителей, в данной концепции, не более чем красивая фраза.

В предложенной концепции не решается главный вопрос — вопрос собственности, а соответственно и ответственности. Без решения же вопроса о собственности все остальные предлагаемые правительством мероприятия являются благими пожеланиями. А создание «…механизма ценообразования, чутко реагирующего на динамику спроса и предложения», при сохранении всеохватывающей государственной собственности, где предложение формируется единым собственником, в условиях созданного им же дефицита — есть установление новых монопольных цен, и ничего иного.

Не могут предприятия функционировать как самостоятельные товаропроизводители и в результате того, что государство сохраняет за собой монополию на кредит, а так же право устанавливать банковский процент. И хотя правительство заявляет, что конкуренция нашей экономике необходима как воздух, оно, тем не менее, не создает условий для возникновения независимых собственников. А передаче предприятий в собственность непосредственно работающим на них, оно еще и противодействует. Так можно ли верить правительству, что оно действительно стремиться сделать то, что заявляет в концепции? Может ли, спрашивается, существовать конкуренция при отсутствии свободных товаропроизводителей? Поэтому то и возникает вопрос, — а не пытается ли правительство водить нас за нос? Но не будем торопиться с выводами, а присмотримся внимательней к предложенной концепции.

Если в отношении собственности правительство говорит туманно и невразумительно, то о повышении цен заявлено не двусмысленно. В этом, видимо, и заключается радикализм данной концепции. К чему же приведет это повышение цен?

Повышение цен, без изменения производственных отношений, приведет к перераспределению доходов в обществе, к понижению жизненного уровня основной массы трудящихся — всех тех, кто живет за счет своего труда. Этот способ ограбления правящей олигархией народа не нов и применяется у нас не впервые. Правда, ранее это делалось менее масштабно и более скрытно, например, через денежную реформу, через различные договорные цены, цен на особо модные изделия, цен на новые изделия, или просто заменой этикетки. Но, как видим, все эти меры никак не способствовали экономическому развитию страны. Не последует и экономического подъема и после этого повышения цен.

Ограбление народа дело серьезное и поэтому правительство привлекает к обоснованию этого повышения цен известных академиков и авторитетных хозяйственников, поэтому предлагаемые преобразования и назвали концепцией. Понимая, что акция повышения цен может стать их последней акцией в статусе членов правительства, боясь массовых протестов, они придумали компенсацию для населения, в виде временной подачки, которая составит не более 5 — 10% от полученных правительством доходов. Судя по предложенной концепции правительство, получит дополнительно 63,8 млрд. рублей, и это, не считая тех денег, что пойдут на выплату компенсации.

Согласно предложенной концепции цены на продовольственные товары предлагается увеличить в 2 раза (так подсказывают правительству их расчеты), а компенсация будет составлять, на одного взрослого человека –45 рублей, по первому варианту, или 15% от заработной платы — по второму. При средней заработной плате в 220 рублей компенсация будет составлять 45 рублей или 33 рубля, если брать 15%. Необходимый же размер компенсации, при повышении цен на продовольственные товары в 2 раза, принимая во внимание, что у нас на питание тратиться более 50% заработной платы, должен составлять не менее 110 рублей. И это без учета роста цен на промышленные товары, и того, что на продовольственные товары повышенного спроса цены вырастут более чем в 2 раза. К тому же, предлагаемая компенсация устанавливается как постоянная величина, рассчитанная на указанное в концепции повышение цен, но уже в 1991 году свободные цены будут устанавливаться более чем на третью часть всех товаров, и рост цен на эти товары никто не будет компенсировать. Поэтому все разговоры о компенсации, этих мизерных подачках, предназначены лишь для того, чтобы сбить возможный протест граждан, чтобы оттянуть время.

Реформа ценообразования является основным и главным моментом предложенной правительством концепции, что не скрывают и авторы концепции. «Важнейшим условием всех дальнейших экономических преобразований в стране является реформа ценообразования». И необходимость данного акта обосновывается, в предлагаемой концепции, следующим образом:

1. «…за минувшие 2 года доходы населения возросли на 105 млрд. рублей, или на 23%. это почти равно их абсолютному приросту за предыдущие 7 лет».

2. «Потребительский рынок по-прежнему пуст, разбалансированность экономики усиливается, несоответствие денежной массы, в наличном и безналичном оборотах, товарным ресурсам накапливается, как снежный ком».

3. «У нас же налицо крупный дефицит государственного бюджета и избыток денежной массы над противостоящими им товарными ресурсами».

4. «…цены не отражают ни действительных затрат на производство, ни соотношения спроса и предложения, ни уровня мировых цен… Особенно деформированы цены на продовольствие. Они в два — три раза ниже его реальной стоимости».

Кризис данной экономической системы наступил не сегодня и не вчера, но в настоящее время он принял угрожающие размеры для существующей системы власти. Попытки правительства выйти из кризиса путем организации торговли средствами производства, при сохранении своего монопольного положения, при сохранении всеохватывающей государственной собственности, и привели к разбалансированности экономики, к несоответствию денежной массы, опосредствующей обмен жизненных средств на рабочую силу, товарным ресурсам. Все это произошло потому, что при данной форме собственности сосуществуют две денежные системы: наличные, которые опосредствуют обмен между государством и наемными рабочими, и — безналичные, которые являются счетными деньгами, и служат для калькуляции средств производства. Торговля средствами производства, без изменения отношений собственности, дала возможность руководству государственных предприятий переводить безналичные деньги в наличные, присваивая их себе. Естественно, что эти наличные деньги хлынули, прежде всего, на рынок жизненных средств, создав избыток денежной массы. Зачем, спрашивается, руководство государственного предприятия будет за наличные деньги покупать средства производства, для государственного предприятия, когда можно для себя лично и своих родственников купить квартиры, машины, шубы, бриллианты и т. д. Тем более что большинство средств производства еще и не купишь, так как они продолжают распределяться из центра.

Еще более увеличился избыток денежной массы над противостоящими им товарами в результате повышения окладов партийным работникам, государственным и банковским служащим. Власть торопилась устроить себе сладкую жизнь, а теперь объясняют народу, что надо повысить цены, так как у народа много денег, так как доходы населения, в среднем, увеличились на 23%. Но, что значит в среднем? У руководителя государственного предприятия и у партийного деятеля доходы выросли на 2000%, у рабочего зарплата осталась на том же уровне, а в среднем у всех доходы выросли на 23%. И теперь правительство пишет концепции и предлагает рабочему оплатить возросший доход, которого у него и не было.

Правительство и прислуживающие ему академики, затеяли реформировать всеохватывающую государственную собственность, абсолютно не понимая законов ее существования, и уже наломали не мало дров. Но и этого им мало. Их амбиции и жадность не знает границ. И им нет никакого дела до того, как их деятельность отразиться на простых гражданах. Ведь еще год назад в экономике явно наблюдался чрезмерный рост денежной массы, только они этого не желали видеть, и думали отделаться незначительными поправками. И опять это вылилось в ограничения для рабочих. Постановление Совета Министров за №762 от 21.09.89 года «О порядке и льготах по налоговому регулированию фонда оплаты труда государственных предприятий (объединений)», было первой, правда, бесполезной, попыткой правительства привести в соответствие денежную массу (наличных денег) и количество товаров. Данная мера не улучшила положение, так как не ставила преград на перетоке счетных, безналичных денег, в наличные, не решала проблему, по сути. Тогда то правительство и решило, с помощью тотального повышения цен, привести в соответствие количество денежной массы и имеющихся товаров. Правительство еще раз продемонстрировало свою некомпетентность и определенную заинтересованность, и вновь, как уже было не раз, предлагает трудящимся оплатить их бестолковщину, их глупость, да повышение своих окладов.

Но они хотят, чтобы народ расплатился не только за их ошибки, но и покрыл бюджетный дефицит. При этом в концепции ни словом не говориться, что бюджетный дефицит возник из-за непомерных аппетитов самих чиновников, да из-за их вороватости.

Настаивая на повышении цен, как единственном способе преодоления кризиса, авторы концепции не пытаются доказывать, что за этим повышение цен не последует другое, да и необходимость предлагаемого повышения обосновывают весьма односторонне. В концепции говориться, что необходимость повышения цен вытекает из того, что существующие цены не отражают действительных затрат на производство, не отражают соотношение спроса и предложения, уровня мировых цен. Видно, что у авторов имеется кое-какое представление об экономике. Но, почему в концепции говориться только о повышении цен? Ведь, у нас существуют товары, цены на которые значительно превышают и затраты и мировые цены. Взять, хотя бы, автомобили или телевизоры. Только, цель правительства не выровнять цены, а просто изъять наличные деньги у народа. Поэтому цены, ни на какие товары и не будут понижаться. Это подтверждается и тем, что правительство, заботясь о выравнивании внутренних цен с ценами мирового рынка, как-то «упустило» заработную плату, которая значительно ниже, чем в иных европейских странах. Односторонность толкования, авторами концепции, объективной действительности говорит о том, что существующее правительство подходит с позиции своих интересов, и эти интересы противоположны интересам основной массе трудящихся.

Отношение правительства к народу явно просматривается и в следующем высказывании: «Низкие розничные цены на товары массового спроса, в конечном счете, определяют и низкий уровень заработной платы в стране, подрывают стимулы к труду». Как видим правительству ясно, что заработная плата — есть стоимость рабочей силы, которая, в конечном итоге, зависит от стоимости жизненных средств, а не плата за труд, как это вдалбливали народу. Поэтому, сколько бы рабочий не трудился он, всегда получит стоимость своей рабочей силы. А чтобы у него было больше стимулов к труду правительство и поднимет цены на жизненные средства. Наконец-то правительство открыло для себя «величайший» стимул к труду — голод и нищета. Теперь настала очередь за народом искать стимулы для правительства.

Действительно, низкие розничные цены, а особенно на продовольственные товары, давали возможность держать заработную плату на низком уровне и соответственно получать значительные прибыли в промышленном производстве, а так же изымать всю ренту у колхозов и совхозов. Убыточность сельскохозяйственных предприятий, возникающая из-за сдерживания роста цен на продовольствие, частично компенсировалась в виде дотаций из бюджета. Теперь же правительство решило никаких дотаций сельскому хозяйству не давать, а все возникающие проблемы решать поднятием цен. Правительство предложило устроить гонку на опережение, где кто первый поднимет цены, тот и в прибыли.

Конечно, правительство понимает, что довольно трудно заставить народ согласиться на предложенную концепцию, но им согласие и не требуется, им бунта не хотелось бы. Именно по этому значительное место в концепции, как и в старые времена, уделено обещаниям и перспективам. Нам снова предлагают урезать свои потребности, затянуть пояса и больше работать сегодня, чтобы завтра можно было жить в раю, под названием регулируемая рыночная экономика.

Но не лучше ли добиваться человеческих условий жизни в настоящем, чем все время жить в нищете, с призрачной надеждой на неопределенное будущее.

Свердловск

10 июля 1990 года

Спасительны ли рецепты Николая Шмелева

Современные мелкобуржуазные экономисты, в вопросах дальнейшей экономической политики, раскололись на два основных лагеря. В одном лагере собрались те, кто выступает за развитие рынка (за эталон берется рынок, существующий в развитых европейских странах, где производство ведется на основе частных капиталов), за здоровые товарно-денежные отношения, именно так и заявляют — за здоровые товарно-денежные отношения, за торговлю ценными бумагами, то есть за все то, что существует в странах с развитыми частнокапиталистическими отношениями. Нельзя сказать, что в данном лагере наблюдается полное единство, хотя все они желают жить так, как живут во Франции или в Англии, ну, на худой конец, как в Чехии, а пока живут в России. По правде сказать, возникающие разногласия не являются антагонистическими и вращаются вокруг предоставления больших или меньших свобод частному капиталу.

В другом лагере собрались те, кто предлагает сохранить государственную монополию на средства производства, а кризис преодолевать путем мелких реформ, в основном ведущих к повышению степени эксплуатации наемных работников.

При всей видимости противостояния этих двух течений, у них очень много общего. Во-первых, ни в первом лагере, ни во втором, никто себя не утруждает анализом существующей системы экономических отношений, никто не пытается понять — а что же мы имеем? Во-вторых, в обоих лагерях собрались смелые люди, так как предлагают различные способы лечения страны, не поставив диагноз. А в-третьих, они все учились у одних профессоров, защищали свои кандидатские и докторские на одни и тех же кафедрах, и даже большинство из них состояли в одной партии. Все они являются представителями советской экономической школы, хотя здесь слово экономической даже не уместно, а больше подходит идеологической школы в области экономики, которая выхолостила всякую мысль и утверждала лишь одно — начальник всегда прав. А то, что он утверждают сейчас — просто игра, и чем она закончится, их мало волнует.

Одним из самых активных представителей первого лагеря, ниспровергающий с вершин своих оппонентов, является Николай Шмелев. Его публикации отличаются афористичностью и смешением противоположных понятий. Видимо голову Николая Шмелева обуревает такое огромное количество различных идей, что он затрудняется последовательно их изложить.

В своей статье, вышедшей в журнале «Новый мир» за июль 1987 года, Шмелев задался целью загадывать загадки, ответы на которые не знает и сам автор. Пытаясь проанализировать современное экономическое состояние нашей экономической системы, автор определил два основных недостатка: монополию производителя в условиях дефицита и не заинтересованность в научно-техническом прогрессе. Но вот почему имеется монополия производителя и что это такое, а тем более при дефиците? Почему предприятия не заинтересованы в научно-техническом прогрессе? Это, похоже, не ясно и самому Шмелеву. А мне не ясно одно — зачем автор поднимет вопросы, ответы на которые он не знает? Причины экономического отставания автор статьи увидел в том, что у нас переломлены экономические законы и подавлены складывающиеся веками, отвечающие природе человека, стимулы к труду. Кто? Зачем? Почему законы переломлены? Почему и кем подавлены стимулы к труду? Об этом читатель должен догадываться сам.

Н. Шмелев далек от понимания того, что общество всегда развивается по законам присущим определенному уровню развития его производительных сил, определенному способу производства. Отдельный человек, как и все общество, может действовать согласно закону или отступать от него, хотя и эти отступления так же закономерны, но если индивидуум или общество попытается переломать объективные законы, то скорее переломает себе хребет. Попробовал бы автор, в своей практической жизни, хотя бы один день проигнорировать закон притяжения. Тогда бы он наверняка убедился, что можно не знать закон, но игнорирование его быстро приведет к печальному концу.

Если законы существования общества в условиях монопольного капитала отличаются от законов существующих при частных капиталах или монополистических, то это совсем не значит, что общество существует вопреки законам. Но «величайшее» открытие ХХ века, которое поставит автора в один ряд с великими, и, несомненно, сделает переворот в экономической мысли, а тем самым «поможет» нам вырваться из затяжного кризиса, заключается в том, что оказались подавлены, складывающиеся веками, отвечающие природе человека стимулы к труду. Сделав данное заявление, Н. Шмелев, к сожалению, не посчитал нужным доказать его, не посчитал необходимым разъяснить читателям, какие стимулы к труду складывались веками и почему вдруг они оказались подавленными. Попытаемся сами отгадать эту загадку. Если Н. Шмелев подразумевает, что человек всегда действует согласно инстинкту самосохранения, то здесь не учитывается главное, что он действует в конкретных условиях, которые не только определяют форму его деятельности, но и формируют стимул к труду. «Лишь конкретное, — еще Г. В. Ф. Гегель отмечал, — есть действительное…». При определенном способе производства, который определяется формой соединения средств производства с живым трудом, вырабатываются и отвечающие ему стимулы к труду. Для раба — это кнут, для крестьянина — власть помещика или феодала, для наемного рабочего — стремление иметь средства к существованию. При этом существовали и другие классы, у которых стимулом их деятельности была страсть к обогащению, к власти, к наслаждениям, за счет ограбления тех, кто производил материальные ценности. А для некоторых продажных идеологов стимулом к их деятельности является желание угодить начальству. Уж этот стимул точно вырабатывался веками.

В реальной действительности стимулы к труду не вырабатываются веками, а изменяю вместе с изменением способа производства, с изменением общественных отношений, с изменением и природы человека. Нельзя согласиться даже с тем, что физическая природа человека остается неизменной. Изменяется способ производства, изменяются технологии производства, изменяются продукты производства, изменяется среда обитания человека, изменяются потребности человека и способы их удовлетворения, а соответственно изменяется физическая конституция человека и его духовный мир. Трудно понять, что подразумевает автор «великих переворотов» под неизменной природой человека.

В своей публицистике Н. Шмелев касается не только вопросов экономики, но и вторгается, подобно метеориту, в область других наук. В своей статье «Либо сила, либо рубль», Н. Шмелев делает переворот в философии, заявив, что законы природы и законы экономики — это одно и тоже. Да. Можно согласиться, что как в природе, так и в обществе существуют законы, но законы природы и законы экономической жизни общества это далеко не одно и тоже. Даже «положа руку на сердце» невозможно согласиться с этим утверждением автора. Как только люди стали производить необходимые для жизни продукты и орудия труда, а не просто брать то, что им предоставлялось природой, так сразу начали складываться общественные отношения, изменяющиеся не по законам природы, а по законам человеческого общества. Если же автор подразумевал законы диалектической логики, то они имеют отношение к экономике только самое общее, и в данной ситуации ничего не проясняют.

После «глубокого и всестороннего» анализа нашего общества, прежде чем предложить свои утопические рецепты по спасению всего общества, автор убеждает читателя, что готовых рецептов у нас нет, и высказывает по этому поводу глубокое сожаление. Как жаль, что ни Маркс, ни Энгельс не разработали для Шмелева рецептов на все случаи жизни. А ему так хотелось бы иметь готовую схему, исходя из которой, можно действовать, не обременяя свою голову составлением различных рецептов. Но классики научного коммунизма тем и отличались от утопистов, что не разрабатывали различных утопий, а вскрывали существующие законы общественного развития, и лишь, в общем, показали к какому результату придет общество, действуя в рамках этих законов. «„Борец“» же с догматизмом Н. Шмелев желает иметь в своем арсенале еще одну догму, для того, чтобы пускаться в абстрактные рассуждения.

Убедив читателей в том, что готовых рецептов нет Н. Шмелев сам, решил изобрести их. Но прежде чем предложить на суд читателей свои рецепты, он решил запугать их, нарисовав мрачную картину жизни, чтобы читатели легче принимали его рецепты: «…страна подошла в экономике к самому краю катастрофы». А какой язык! Край катастрофы — это что? Конец катастрофы? Да! Непонятное всегда пугает. И дальше: «И как не было в нашей жизни стоящего компьютера, так его и не будет, и как была на полках магазинов пустота, так она и останется». Видно нам уже ничего не остается делать, как признать в авторе нашего спасителя. Оказывается, что « нет ничего другого, дорогие соотечественники», как принять спасительные рецепты Н. Шмелева. Возможности усомниться и отказаться, дорогой автор нам не дает. И если мы наберемся смелости, и откажемся признать в Н. Шмелеве великого пророка современности, то автор нас предупредил: «…но тогда — тем хуже для нас, и тогда, как говорится, помогай нам бог. Хотим мы этого или не хотим, нравится это нам или не нравится, но если наша национальная судьба не безразлична нам, если мы не намерены в самом скором времени превратиться в экономически отсталое государство, пропустив вперед себя весь индустриальный мир».

Конечно, компьютеры нам нужны и национальная судьба нам не безразлична, но все-таки наберемся смелости и позволим себе усомниться в том, что предлагаемые Н. Шмелевым рецепты спасут нас. Так что, прежде чем украсить голову автора лавровым венком и скорее бежать спасать страну, подумаем над его рецептами.

Путь нашего спасения, по мнению автора, лежит в области сознания. Автор считает, что если мы будем здраво и толково рассуждать, то мы переместимся от «края катастрофы». Но, насколько я знаю, насколько мне подсказывает мой опыт, как наше поколение, так и предыдущие поколения состояли из вполне здравомыслящих людей, только вот ранее здравомыслие подсказывало особо не умничать, так как было опасно для жизни, а теперь не совсем удобно. У автора хватило смелости лишить всех сограждан здравомыслия, а вот для того, чтобы указать причины мешающие проявлению здравомыслия смелости не хватило. Уже с этого момента становится не ясно, к кому обращается автор, если всех нас он признал не способным к здравомыслию. Здесь пора усомниться в здравомыслии автора.

По поводу товарно-денежных отношений, демократии, аренды, нового хозрасчета уже достаточно было сказано в первой части. Заметим лишь насчет здоровых товарно-денежных отношений. Существующие товарно-денежные отношения отвечают производственным отношениям, в рамках определенных отношений собственности и присоединять к ним слово здоровые или не здоровые абсолютная бессмыслица, которая только запутывает вопрос. Благое пожелание взять от явления положительные качества и отделить отрицательные — утопия, которой страдает не только Шмелев. Всякое явление есть одно целое с присущими ему положительными и отрицательными качествами, по которым мы и оцениваем определенное явление. Почему бы всемогущему пророку и специалисту по созданию спасительных рецептов не пожелать иметь магнит с одним полюсом.

Следующее, что предлагает автор, для нашего спасения — это издать приказ об отмене всех приказов и тем самым обрести свободу действий. Н. Шмелев, наверное, считает, что мы сами себе приказы издаем. Убежденность в своей гениальности позволяет автору выдавать спасительные рецепты не задумываясь — а заинтересованы ли те, к кому он обращается, в издании такого приказа?

Для спасения колхозов и совхозов предлагается установить прогрессивный налог с дохода, только размеры налога устанавливать будет по-прежнему данное государство. Но автор решил, что новые налоги не будут оставлять колхозы и совхозы такими же нищими, какими они были до сих пор. Почему так решил Шмелев, нам это не известно. Просто автору так хочется! И он, понимая, что, в конце концов, что-то должно быть отправной точкой для преобразований, находит ее в совести государственного чиновника. «Остается уповать на порядочность государственного чиновника и молиться тому, чтобы он не утратил гражданскую совесть». Но как мы убедились, на своем горьком опыте, порядочность и совесть чиновника очень неустойчивая опора.

Последовательное здравомыслие, которое привело автора в лагерь советских экономистов, приводит его к убеждению об издании еще одного приказа — приказ о введении безработицы. Именно в безработице автор узрел вечный, выработанный веками и отвечающий природе человека стимул к труду. Но если исходить не из абстрактных представлений, подкрепленных здравомыслием, а придерживаться реальной действительности, то можно увидеть, что промышленное оборудование не только полностью не загружено, на многих предприятиях на 50 — 75 процентов, но и простаивает из-за нехватки рабочих. Только импортного оборудования заморожено на пять миллиардов. Но автор считает, что этого мало и предлагает закупить еще пару автомобильных заводов. Шмелев даже не задумывается, что для выполнения его рецепта необходимо уничтожить огромную массу средств производства и тем самым обречь себя на еще более жалкое существование. Навряд ли, дорогой автор спасительных рецептов, государство прислушается к вашим советам, при всем его невежестве в понимании экономических законов.

Пойдем дальше и посмотрим, что предлагает нам «дорогим соотечественникам» наш дорогой автор спасительных рецептов. «Ничего полезного из того, что история экономики накопила за века, современное индустриальное хозяйство не потеряло. И, добавлю, — не может потерять. Ибо рынок и общественное разделение труда неразъемные, и чем глубже это разделение труда, тем шире, глубже, разветвленнее рынок. А значит и его инструменты: деньги, цена, налоги, акции, облигации, процент, кредит, валютный курс». Хорошо, что автор сообщает нам о своей профессии экономиста, а то можно было бы подумать, что какой-то неудачник из оперных певцов или учителей бальных танцев решил попытать счастье в публицистической деятельности по вопросам экономики. Заявляя, что рынок и общественное разделение труда неразъемные, автор здесь же опровергает свое утверждение, хотя и не замечает этого. Признавая, что развитого рынка у нас нет, а уж всякий знает, что в нашем обществе существует разделение труда, Шмелев показывает, что общественное разделение труда и рынок — разъемные. Для Шмелева разделение труда приводит только к купле-продаже, а если действительность не соответствует этому, то это объясняется тем, что рынок изгоняется палкой, что идеалисты ломаю экономические законы, и прочими выдумками.

Необходимость развития рынка, такого, как его представляет Шмелев, товарно-денежных отношений, налоговой системы автор выводит из положения: «Люди жили до нас, и будут жить после нас». Удивительно, как только «величайший мыслитель», обладающий невероятными способностями к логическому мышлению, не вывел своих рецептов из закона вращения Земли. Наука начинается не там, где фабрикуют самые абстрактные и удивительные по своей наивности заключения, а там, где дают конкретный анализ, где вскрывают действительно существующие взаимоотношения в их живой связи.

Шмелев, ратуя за развитие рынка, и, как он назвал, его инструментов, абсолютно не имеет представления о реальной действительности. Не понимает, что нож действительно безотносителен сам по себе к человеку, но он может стать как средством спасения, в руках хирурга, так и причиной смерти, в руках бандита. Не понимает, что существующая государственная монополия, которая, в силу необходимости своего спасения, если и допустит частный капитал, то настолько, насколько это выгодно будет ей. И почему вдруг автор решил налоги и облигации отнести к инструментам рынка, когда они всегда являлись и являются средством существования самого государства. И что значит — инструменты рынка? То ли это средства воздействия рынка на производство, то ли инструмент производства формирующего рынок, то ли средство государственного регулирования? Рынок и производство, в условиях частных капиталов, находятся во взаимодействии, а государство играет подчиненную роль. Производство расширяет рынок, а рынок подгоняет производство. В нашей же системе монопольного капитала государство играет главенствующую роль, а рынок, который существует только по отношению к рабочей силе и жизненным средствам, подчиненную. Средства же производства не являются товаром и не вступают в куплю-продажу, так как остаются в руках одного собственника. Поэтому, прежде чем говорить о рынке, товарно-денежных отношениях, акциях и так далее, необходимо поставить вопрос о собственности, о власти. Конечно, хорошо из ягненка вырастить барана. С него можно и шерсть получить, и мясо. Но сначала надо заиметь этого ягненка. Да еще и подумать, как бы самому не оказаться бараном, которого будут стричь все кому не лень.

Далее автор добавляет: «Можем ли мы (видимо, имеется ввиду Шмелев и КПСС) овладеть и запустить на полную мощность все те объективные средства и способы организации экономической жизни, которые история выработала задолго до нас и без нас и которые с такой эффективностью используются сегодня в странах, стоящих впереди нас по уровню экономического развития? Уверен, — можем. И можем, прежде всего, потому, что эти средства и способы по природе своей являются сугубо техническими социально нейтральными, пригодными для всякого общества, основанного на глубоком разделении труда между людьми. Для рубля безразлично, какую высшую метафизическую цель преследует общество». Надо же столько наворотить всякой глупости! Это называется советский догматик, двинулся в свободное плавание. Что называется, пошел в разнос. Видимо Шмелев так долго терпел, хотя мог и не терпеть, мелкобуржуазный догматизм, что, наконец, не выдержал и понес ахинею, сметая все подряд. Это хорошо видно из того, что способы организации экономической жизни он отнес к техническим средствам. До Шмелева, как раз, общественные формации различались способом организации экономической жизни, то есть способом соединения средств производства с живым трудом. Это и есть, кстати, основа, с которой необходимо начинать анализ любого общества, а не воротить всякую глупость. Только у нас можно говорить такие невероятные глупости и не боятся выглядеть смешным, так как критику, чаше всего не опубликуют.

Надо заметить еще, что история ничего не делает. Люди, преследуя свои интересы, в конкретных условиях и на конкретном материале творят свою историю. И в этой конкретной деятельности формируется сознание отдельного индивидуума, в виде структуры определенных понятий, которые выражаются в его языке. Поэтому, такие понятия, как рабство, крепостничество, капитализм, рантье и так далее, есть не пустой звук, а отражение определенных качественных характеристик общества, определенного способа производства. Для частнокапиталистического способа производства не приемлемо, например, рабство, крепостничество, абсолютизм и многое другое из феодального общества, и история буржуазных революций, а так же гражданская война в Америке, подтвердили это. Интересно, как бы посмотрели промышленники Англии, если бы он им заявил, что рабовладение является социально нейтральным, и совсем не мешает общественному развитию. Видимо, это последствие того, что автор очень долго жил двойной жизнью. Одна жизнь его состояла в служении партии и правительству, в защите кандидатских и докторских в области экономики социализма, в достижении простых материальных благ, а другая в отрицании первой, в понимании того, что все, что он делает полнейшая лож, но для победы второй мешал страх, очень сильный страх. А теперь стало возможно говорить то, что думаешь, да вот беда, — теперь первая жизнь дает о себе знать, теперь нести ахинею стало привычкой, его вторым я. А он хотел и материально хорошо жить, при существующей системе власти, считая себя умнее этой власти и идя на компромиссы, и надеялся сохранить цельность личности и сознания, а так не бывает. Это стремление сочетать не сочетаемое, воспринимать цельное, как набор частностей, мы теперь наблюдаем в его публицистических статьях.

Стоит обратить внимание еще на одно «открытие» автора в области общественных наук. Набором нескольких слов Шмелев, как ловкий жонглер, превращает общество в единое лицо, которое, оказывается, преследует высшую метафизическую цель и совсем безразлично относится к рублю. Этот старый идеологический прием позволяет автору пускаться в самые обширные спекуляции и протаскивать самый невероятный бред. Такая абстракция, как общество в целом, как единое лицо, является абсолютно пустой и нисколько не способствует пониманию конкретной действительности. Интерес человека конкретен, как конкретен и сам человек, и этот интерес определяется его социальным положением. В обществе, где социальное неравенство является антагонистическим, не может существовать единого интереса.

Познакомившись с публицистикой Н. Шмелева можно уверенно сказать, что сам автор представляет обратную противоположность сконструированному им обществу, и преследует не высшую метафизическую цель, а совсем «безразличный» ему рубль.

Следующая идея автора, которая должна спасти нас, и если мы ее не реализуем, то «помогай нам бог», заключается в предложении развивать групповую собственность. «Главное, чтобы коллектив социалистического предприятия был действительно независимым, был его действительным собственником — в акционерной или какой-то иной форме». Где это автор увидел социалистические предприятия, нам не известно, и от кого предприятия должны не зависеть? Технологически предприятие будет всегда зависеть от смежников, от энергетической системы, а так же от финансовой политике, от власти, в конце концов. Это желание автора, чтобы трудовые коллективы стали хозяевами своих предприятий, конечно же, похвально и желательно, но невыполнимо, так как государство монополист никогда не будет рубить сук, на котором сидит. Оно просто не допустит, чтобы наряду с ним существовали другие собственники, а тем более, трудовые коллективы. То положение, в котором находятся современные кооперативы и колхозы, ясно показывает отношение государства к групповой собственности. Отдельное предприятие, находящееся в собственности трудового коллектива, как показал опыт Югославии, не может вести борьбу против централизованного государства. Еще в средине Х! Х века, в Англии, а сейчас и во многих других странах с частным капиталом, существуют предприятия совокупными собственниками которых, являются сами рабочие, но ни тогда и ни сейчас никому и в голову не приход называть их социалистическими.

В своих публицистических статьях Н. Шмелев не забывает и о государстве, которое он оставляет без изменений, но ограничивает особыми задачами. «Роль (государства) эта исключительно важна и необходима: определять общее „правило игры“ на рынке, планировать стратегию развития страны и отдельных ее регионов, осуществлять проекты и программы, имеющие общегосударственное значение и непосильные для отдельных предприятий какими бы экономически могущими они не были. Но и здесь ничего нового мы в экономике не придумали. Это тоже было до нас и будет после нас».

Сказать, что государство должно управлять общественными делами, и то, что так было сначала возникновения государства, значит, ничего ни сказать. Действительно, государство всегда управляло и управляет общественными делами, но управляет не в интересах всего общества, как нам пытается втолковать Шмелев, а в интересах господствующего класса. Государство создает условия для жизнедеятельности этого класса. В наших же условиях, когда государство является монопольным собственником всех средств производства, оно управляет как всеобщий капиталист, а наемных работников рассматривает, как придаток к средствам производства. О каких общих правилах говорит Шмелев, он, скорее всего и сам не понимает. Мы и сейчас живем в обществе, где нам, государственные чиновники устанавливают общие правила, где осуществляются различные проекты и программы, имеющие общегосударственное значение, то есть все, то, о чем так печется автор, уже существует. И сколько бы Шмелев не убеждал государственных чиновников в необходимости управлять по его схеме, сколько бы не угрожал развалом экономики, государство всегда будет управлять в соответствии со своей сущностью. Из всего того, что написал автор видно, что он желает иметь другое государство, правда пока он не разобрался какое, но хорошее.

Исходя из своих наивных представлений о существующих отношениях и данном государстве Н. Шмелев и предлагает повысить заработную плату рабочим, чтобы подстегнуть технический прогресс. Но автору, как экономисту следовало бы знать, что заработная плата является выражением стоимости рабочей силы, а не произвольно устанавливается по желанию кого-либо, и что ни отдельный капиталист, ни государство, выступающее в роли всеобщего капиталиста, никогда не повысят заработную плату немного рабочего, чтобы стало выгодно применять робота. Автору, выступающему за строгое соблюдение экономических законов, не мешало бы самому знать эти законы. Если в условиях частнокапиталистического производства отдельный капиталист и способствует экономическому развитию, то только благодаря тому, что его подстегивает к этому конкуренция. Стремясь получить как можно большую прибыль, он сокращает издержки производства и тем самым способствует техническому прогрессу. Но как только капитал становится единым, то есть все средства производства концентрируются в одних руках, как в наших условиях — в руках государства, то исчезает и всякое стремление к техническому прогрессу. Теперь погоня за прибылью проявляется в постоянном повышении цен, в накручивании «вала» и в стремлении держать на возможно низком уровне стоимость рабочей силы.

Еще одним шагом к нашему спасению будет, как считает Н. Шмелев, взятие займа у иностранных капиталистов в размере 30 или 40 миллиардов долларов. Здесь я даже теряюсь, так как не пойму — то ли это социальный заказ государственных чиновников, то ли абсолютная глупость. Говорить о том, чтобы сегодняшнее государство брало деньги в долг у иностранных банков, это загонять страну в еще более страшный кризис. Ведь причина загнивания государства монополиста заключается в его монопольном положении, в том, что оно является всеохватывающим собственником средств производства, и если это государство будет делать государственные займы, то все эти деньги пойдут на укрепление данного государства, на то чтобы и дальше продолжать загнивать, а расплачиваться придется всем. Где же те 176 миллиардов рублей, которые были получены от продажи нефти? Как гласит народная пословица: в худого коня корм тратить, что в бездонную бочку воду лить.

Весьма сомнительным средством оздоровления экономики является призыв к экономической порядочности и предложение вырастить особую фигуру хозяйственного руководителя. Уже вырастили советского человека, особенного, а теперь осталось вырастить советского руководителя. Прямо дендрарий какой-то. В космосе их выращивать что ли, дорогой автор, собрался? Дорогой, не в смысле близкий, а в смысле стоимости для общества.

В своей статье «Новые тревоги» Н. Шмелев предлагает еще несколько рецептов для нашего спасения. Но сначала о тревогах, которые обуревают автора. «Не ясен, например, даже такой вопрос: а что мы впредь намерены делать с такой мощной силой экономического прогресса, как индивидуализм, стремлением предприимчивой, энергичной личности, к личному успеху, в том числе и успеху материальному?» Видимо автор абсолютно не желает разбираться в существующих отношениях, не желает ставить больному диагноз, и при этом упорно навязывает нам свои рецепты. Так лечить ли он собрался больного, или просто решил спихнуть ненужные ему лекарства?

Если взглянуть открытыми глазами на существующие отношения, то можно увидеть, что и у нас проявляется это стремление к личному успеху, в том числе и материальному, в виде карьеризма в государственном и партийном аппарате. Но это стремление к личному успеху, как мы видим, не привело к экономическому прогрессу. Можно ли грабеж, и даже узаконенный, спекуляцию, казнокрадство и так далее, признать мощной силой экономического прогресса. Я думаю, что и автор согласиться, — что нет. Тогда о том ли говорит автор, что действительно обеспечит непрерывный экономический подъем? Получается что не о том. Шмелев исходит из системы, где индивидуальные интересы непосредственных производителей подавляются государственными, чиновничьими, как представителями монопольного капитала, то есть из нашей системы. А поэтому автор противопоставляет государственному интересу, за которым скрываются личные интересы государственных чиновников, мелкобуржуазный, индивидуальный интерес, который, как утверждает автор, является мощным двигателем экономического прогресса. Война всех против всех — вот формула единственно возможного прогрессивного общества, по представлению Шмелева. Он не предполагает общества, где всеобщий интерес не находится в противоречии с индивидуальными интересами непосредственных производителей, а является суммарным выражением их интересов. Кстати, еще более мощной экономической силой является индивидуальный интерес непосредственных производителей, который, в настоящее время находится под гнетом мощного государства монополиста.

Нельзя не отметить еще один «переворот» сделанный автором в области истории. «Движение истории, как известно, от века опиралось на две силы — коллективизм и индивидуализм». Не станем останавливаться на таком словосочетании, как «движение истории», это понятно только самому автору, а попробуем оценить смысл этого положения. Шмелев противопоставляет коллективизм и индивидуализм, и на данном противопоставлении строит свои умозаключения. Кажется, автор просто не понимает, что такое истинный коллективизм. А истинный коллективизм и состоит в том, что индивидуумы объединяются на основе своих интересов, а не интересов навязанных им из вне. Толпа рабов или наемных рабочих, совместно выполняющих определенную работу в интересах господина, собственника, не является коллективом. Сегодняшнее состояние нашего общества и отличается тем, что общий интерес государственного и партийного аппарата, в котором учитываются индивидуальные интересы государственных и партийных чиновников, господствует над интересами непосредственных производителей.

Другая проблема, которая тревожит Н. Шмелева и не дает ему спать, заключается вот в чем: «Во-первых, мы должны, мы обязаны внедрить во все сферы общественной жизни понимание того, что все, что экономически неэффективно, — безнравственно и наоборот, что эффективно — то нравственно». Если сейчас разогнать несколько институтов, в том числе и институт марксизма- ленинизма, занимающихся идеологическим обоснованием существующего свинства, то это будет и нравственно и экономически выгодно. Да, только кто это сделает?

Из данного высказывания автора можно сделать вывод, что, во-первых, он попался на удочку государственных чиновников, которые сразу, как только обнаруживается тупость и авантюристичность их программ, почти всегда дающих обратный эффект, начинают говорить, что для них важен не экономический эффект, а сам человек, его жизнь, и все их беды от гуманности и нравственности. Они утверждают, что не могут эксплуатировать наемных рабочих как капиталисты, но при этом эксплуатируют еще сильнее. Но это после провала кампании, а до, все только и слышат, от государственных чиновников, о громадных прибылях и небывалом эффекте, который даст то или иное мероприятие. Тут же подключаются ученые мужи различных рангов и ведомств, и, не скупясь на слова, обещают небывалый экономический эффект. Случайно сам автор не принимал участие в экономическом обосновании строительства БАМа? Согласно Шмелеву, раз обещали экономическую эффективность, все эти кампании были нравственны, но именно они привели страну к экономическому кризису, к оскудению земель, загрязнению водоемов и миллиардным убыткам.

Государство, являясь монополистом, и определяет, исходя из своих интересов, эффективность того или иного способа производства, того или другого мероприятия, как всякий другой собственник. Рабовладелец считает эффективным кнут, феодал — силу наемных дружин, капиталист — голодное состояние рабочего, как и Шмелев. Автор не забыл, что кнут тоже, в свое время, был эффективен и служил экономическому прогрессу. Своими заключениями Шмелев и совершает реабилитацию кнута.

Реабилитировав кнут, автор спасительных рецептов, пускает его в дело. «Думается, что, прежде всего, необходимо несколькими крупными акциями поломать складывающееся сегодня в народе убеждения, что места сильнее ЦК КПСС». Как видим, прежде всего, Н. Шмелев предлагает, для всеобщего спасения, центральным органам власти устроить публичную порку местным властям и некоторым министерствам, которые укажет наш благодетель Шмелев, чтобы они не своевольничали и четко исполняли приказы. Но ЦК КПСС знает, что стоит на плечах у местных властей, а министерства проводят на практике политику центра, и навряд, прислушается к вздорным советам Шмелева.

Но на этом тревоги автора не кончаются, В его голову постоянно напрашиваются мысли, а одна из них совсем не дает покоя — мысль о заговорщиках. «Невольно напрашивается мысль, что в стране может сложиться или уже складывается своего рода молчаливый заговор против перестройки, в котором интересы определенной части руководства на местах и ряда центральных ведомств все более сближаются». Теперь стало ясно, что тревожит автора и не дает ему спокойно спать. Ему мало славы «великого» ученого свершившего перевороты в экономике, философии и истории, он мечтает о лаврах Пинкертона. Правда, в отличие от сыщиков практикующих, которые стремятся раскрыть реально существующие заговоры, автор, благодаря своим не дюжим способностям, раскрыл заговор, которому еще только предстоит возникнуть. К тому же он не просто раскрыл будущий заговор, но и предлагает средство для его пресечения — кнут, как универсальное средство от всех социальных недугов. Только пусть читатель не подумает, что Шмелев просто садист и палач, его душе не чужды благородные порывы. Ведь после того, как будет произведена публичная порка не послушников и заговорщиков, и тем самым водворен порядок, он предоставляет попам, учителям и писателям позаботиться об их душах.

Хоть нам и не безразлична наша национальная судьба, а скорее именно потому, что не безразлична, и мы не желаем быть на задворках мировой экономической системы, все-таки не можем признать автора гением всех времен и принять его утопические рецепты. Мелкобуржуазный хвостизм навряд, даст нам возможность «жить как людям». Оказывается, добросовестный труд стал юродством не только среди рабочих, но и в еще большей мере среди ученых экономистов. Согласимся с автором хоть в одном — называть глупость — глупостью, и честно скажем, что его публицистические статьи не представляют ничего, кроме глупости.

У некоторых может возникнуть иллюзия, что Шмелев борется с заевшей общество бюрократией, выступает за сохранения национальных богатств. Это ошибочное мнение. Не поддавайтесь громкому пустословию и фразерству. Автор плоть от плоти данного государства. Чиновники нуждаются в таких борцах, и со временем устроят его, за труды тяжкие, на теплое местечко, а его рецепты примут на вооружение. Высказанные Шмелевым предложения — это сознательно выраженный путь, по которому движется монопольный капитал. Только двигаясь в этом направлении, мелкобуржуазные демократы еще могут сохранить власть. А, сохранив власть, принесут народу еще не мало бед и страданий. Пусть рабочие внимательно читают Шмелева, пусть еще раз убедятся, что освобождение рабочих есть дело рук самих рабочих.

Свердловск 1990 г.

Мы сами должны формировать власть, которая нам необходима

Как говорили древние — народ имеет ту власть, которую он заслуживает. И с этим трудно не согласиться. Но нельзя не согласиться и с тем, что наш народ, победивший фашизм, запустивший первого человека в космос, давший миру целую плеяду ученых, художников, музыкантов, литераторов и еще множество выдающихся людей в различных областях жизнедеятельности человека, достоин лучшей жизни, а не жалкого прозябания. А что мы видим? На сегодняшний день Россия находится на 68 месте по жизненному уровню, население страны сокращается, заработные платы мизерные, безработица и преступность стали неотъемлемой частью жизни общества. И здесь возникает вопрос: почему талантливый народ, населяющий территорию, на которой расположено более четверти природных ресурсов планеты, живет в нищете и угнетении? Почему всем правят бюрократы в союзе с олигархией, преследующие свои личные интересы, а народ отстранен от власти, лишен права законодательной инициативы?

Спросите своих сограждан, друзей, знакомых — многих ли устраивает существующая система власти, существующие экономические отношения? И большинство вам ответит — нет! И не устраивает многое. Да только веры и сил нет, чтобы изменить ее. Развернуть власть к народу. Установить справедливые налоги. Заставить заботиться о стариках, детях и инвалидах. Оказывается, что власть, существующая сегодня, устраивает лишь небольшой круг приближенных к ней, но совсем не нас, простых граждан. Она действует не в интересах большинства населения. А это означает, что мы имеем не демократическое государство, о строительстве которого нам так много говорили, где большинство определяет направление развития общества и государства, а диктатуру меньшинства, диктатуру представителей крупного капитала.

В настоящий момент в России происходит реставрация режима однопартийной систем, но уже в новых условиях. Складывается ощущение, что происходит реставрация КПСС: и лица все те же, и то же отношение к собственному народу, и то же единодушие «одобрямс». Можно сказать, что круг замкнулся. Политическая система, отвечающая монополистическому капиталу во главе с КПСС, ушла в прошлое. И в настоящий момент, после раздела государственной собственности в целом, у вновь образовавшихся собственников возникла потребность политически оформиться. Создать себе политическую крышу. Вот они и оформились в виде «Единой России». Поэтому и приемником КПСС надо считать не КПРФ, а именно «Единую Россию».

В целом, как и до развала СССР, в России правит партийно-хозяйственная номенклатура, но не как монолитный организм, а в виде нескольких противоборствующих кланов. Одни «откусили» себе нефть и газ, другие — электросети и станции, третьи — цветную и черную металлургию, пятые — просто нажились на разграблении заводов, выкачав все до последней копейки и выгнав тысячи рабочих на улицу, шестые — медицинские учреждения и высшие учебные заведения. А теперь они бьются за власть. Чтобы и дальше продолжать присваивать чужую собственность, да чтобы избежать наказания за уже совершенные преступления.

Так был проведен курс реформ, что миллионы людей остались за бортом при разделе государственной собственности, не получив при этом ничего. Тогда как кучка мошенников, назвавших себя демократами и сторонниками рынка, разделила между собой всю государственную собственность и стала обладателем огромных богатств.

Разгосударствление, которое действительно могло стать отправной точкой в экономическом развитии страны, пошло по пути номенклатурной приватизации. В результате все тяготы реформ легли на плечи народа, а чиновники пожинают плоды. Они с удовольствием разделили государственную собственность между собой и активно принялись за эксплуатацию народа, от имени самого же народа.

Реформы, затеянные радикал-либералами, с целью создать демократию для себя и диктатуру для народа, были успешно проведены. В результате миллионы людей остались ни с чем, так как их и не учитывали при разделе государственной собственности.

Но сколько бы мы не возмущались результатом прошедших реформ, необходимо признать и то, что иной вариант преобразований всеохватывающей государственной собственности и не предвиделся. Вспомните, что представляла собой страна, стоя на пороге преобразований. Экономика переживала тяжелейший кризис. Все средства производства находились в руках государства-монополиста, что и вело страну к краху. Общество было расколото на два лагеря. С одной стороны огромная армия чиновников, как представителей государственной собственности, а с другой ничего не имеющий, кроме своей рабочей силы — пролетариат. Теперь задайтесь вопросом: мог ли народ, в стране, где в течение длительного времени пресекалось всякое инакомыслии, всякая свободная деятельность, не говоря уже о самодеятельных общественных организациях, оказать сопротивление номенклатурной приватизации? Ответ очевиден. Но это ни в какой степени не оправдывает тех, кто обогатился, растаскивая государственную собственность.

Для тех, кто оценивал ситуацию в СССР реально, кто вдумывался в существующие отношения, а не смотрел через идеологическую призму, было очевидно, что в стране существовали капиталистические отношения, но в еще более несовершенной форме — в форме всеохватывающей государственной собственности. Отношения же в сфере самого государства выстраивались в виде бюрократической иерархии, основной принцип которой, подчинение нижестоящих вышестоящим чиновникам, и сохранения себя как целого. Поэтому всякий частный интерес, противостоящий этой бюрократической системе, рассматривался как враждебный и подавлялся всеми возможными способами. Интерес же самой бюрократии выдавался как всеобщий и не подлежащий критике. А мрачная действительность жизни советского человека представлялась иллюзорной по сравнению с той, которая засвидетельствована официальными идеологами. Неудивительно, что и в настоящий момент появляются деятели, которые, в оценках прошлого, опираются не на исторические факты, а на то, что говорила о себе советская идеология.

В результате прошедших преобразований мы получили государство с корпоративным управлением, при огромной чиновничьей армии. Что же это такое — корпоративное управление? Корпоративное управление — это управление государством в интересах определенных бизнес сообществ. На сегодняшний день мы видим, что правительство проводит политику в интересах крупного капитала осуществляющего вывоз сырья, а выросшие из чиновничьего аппарата олигархи осуществляют контроль над ключевыми экономическими, административными и информационными ресурсами. Только за последнее время многие олигархи удвоили, а некоторые и утроили свое состояние. Как было отмечено в журнале «Форбс»: Михаил Ходорковский с 1,3 млрд. долларов в 1998 году увеличил свое состояние до 15,2 млрд. долларов, Владимир Потанин с 1,8 млрд. долларов в 2002 году до 5,4 млрд. долларов в 2004 году, Михаил Фридман с 2,2 млрд. долларов в 2002 году до 5,2 млрд. долларов в 2004 году. И этот список можно еще продолжать и продолжать.

Административный капитализм и криминальная организация экономических отношений устраивает олигархов, чиновников и воров, так как это дает возможность переложить всю заботу об обществе на плечи народа, а себе оставить сверхдоходы от экспорта нефти, газа, цветных металлов и продажи оружия. Ориентированные на международный рынок, на американский доллар, они постоянно раскручивают инфляцию, которая съедает рост зарплат и пенсий. В этом же ключе задумана реформа ЖКХ, РАО ЕЭС и целый ряд других реформ.

Каковы результаты правления этого союза чиновников и олигархов, можно оценить по тому, как живут россияне. Даже подконтрольные средства массовой информации не могут полностью скрыть тот уровень бедствий и нищеты, в который ввергнуто большинство населения страны. Средняя зарплата не достигает и 200 долларов США, а трудовая пенсия — 50 долларов. Именно трудовая, так как не трудовая, т.е. за заслуги перед антинародной властью, занимающейся уничтожением собственного народа, пенсия значительно больше.

Надо ли говорить, что такое правление привело страну к развалу, а нас — к нищете и прозябанию. Как долго будет существовать данное положение вещей, зависит от многих факторов, и в первую очередь, от активности населения в защите своих интересов.

Естественно, что данная система власти оправдывая свои антинародные деяния, беспрестанно лжет. Возьмите газеты, включите телевидение или радио и посмотрите — кругом ложь. Вам говорят, что ваш жизненный уровень растет, а вы этого не видите. Зарплаты учителей и врачей съедает инфляция, пенсии мизерные, предпринимателей обложили данью, медицина и образование платные. Значит, кто-то увеличивает свои доходы, за счет вас. И это тот, кто приватизировал заводы и фабрики, кто приватизировал учебные заведения и медицинские учреждения, кто присвоил себе право распоряжаться и говорить от имени народа.

На дворе двадцать первый век, а люди продолжают жить в покосившихся хибарах, не имея ни средств, ни возможности построить себе мало-мальски приличный дом. При этом чиновничья братия живет в современных благоустроенных квартирах, разъезжает на дорогих иностранных машинах и ездит отдыхать на дорогие зарубежные курорты как к себе на дачу, продолжая выставлять свои интересы, как всеобщие. И за примерами далеко ходить не надо. Взять, хотя бы, соглашения по ввозу и переработки ядерных отходов. С каким упорством, чиновники и их апологеты доказывали, что переработка и утилизация ядерных отходов позволит России заработать сотни миллионов долларов. И многие россияне сказали да! Ведь России нужны деньги. Но при этом никто не задумывался: что, из этих доходов, каждому россиянину будут доплачивать к зарплате или перечислят на счет? Много ли простые граждане получили от продажи нефти и газа, золота и алмазов? По оценкам различных институтов, за последние десять лет из России было вывезено капиталов на 600 миллиардов долларов. И вполне логично предположить, что деньги, полученные за переработку и утилизацию ядерных отходов, скорее всего, осядут в заграничных банках, а россияне получат ядерную свалку.

Так почему мы верим тому, что нам говорят? А потому, что другого мы не слышим и не знаем. Средства массовой информации принадлежат власти и вещают нам о том, что выгодно ей. Независимых источников информации — единицы! Над общественным сознанием постоянно свершается насилие. Поэтому никто не возражает и не удивляется, когда руководитель Российского союза промышленников и предпринимателей заявляет всем читателям «Российской газеты», что крупные бизнесмены не преступники по определению. Эти «не преступники по определению», а, по мнению Чубайса, архитектора грабительской приватизации, вообще локомотивы экономического роста, чудным образом завладели 57 процентами всего промышленного производства в стране и 68 процентами основных средств банковского сектора. Только мы то знаем, сколько погибло народу под «колесами» этих локомотивов, и сколько денег уплыло за границу, в вагонах этих локомотивов. А вот как оценивает состояние экономики заместитель председателя Комитета по экономической политике Госдумы Елена Панина: «Многие отрасли экономики уже на грани коллапса. Промышленные фонды процентов на 75—80 изношены. Из 1005 видов продукции по 82% идет снижение. Не лучше ситуация и на транспорте.

Во многих регионах появляются задержки зарплаты, из-за простоя промышленных предприятий растет скрытая безработица.

Средства Стабилизационного фонда и золотовалютного резерва Центробанка вкладываются в низколиквидные ценные бумаги зарубежных государств. Другими словами, наши «нефтяные деньги» работают не на отечественную, а на иностранную экономику». «Аргументы и факты» №48, 2004г.

Они, как будто, и не знают, что американцы еще 100 лет назад ввели жесткие антитрестовские правила и приняли антимонопольное законодательство, чтобы ограничить хищнические устремления крупного капитала. Что антимонопольное законодательство существует практически во всех развитых странах, так как они прекрасно понимают, к чему приводит монополизация. Что крупный монополизированный капитал превращает государство в орган для извлечения дополнительных доходов. Что монополии стремятся к прибылям всюду и всяческим способами, начиная от «скромного» платежа отступного и кончая отстрелами конкурентов. Что монополисты стремиться, уже не развивать производство, а получать доходы за счет монополизированных цен. И здесь не спасет никакая филантропическая деятельность, на которую так много уповают некоторые чиновники, не понимая сути экономических законов.

Продажные СМИ нам постоянно внушают, что действующая система государственного устройства самая совершенная и единственно возможная, но, как мы уже помним, это же говорили и коммунисты, про государственное устройство с неограниченной властью КПСС, это же говорили и монархисты до революции 1917 года, про абсолютную монархию. Поэтому необходимо перестать слепо верить в государственное устройство, как в что-то данное, а всматриваться, вдумываться и понимать, кому и зачем нужны те или иные государственные институты, чьи интересы они защищают и кому служат. А, поняв, действовать против узурпации и монополий, защищая свой жизненный интерес, совместно с людьми находящимися в таком же положении.

Если мы хотим иметь достойный уровень жизни, если мы хотим, чтобы наши дети получили хорошее образования, чтобы пенсионеры имели приличную пенсию и медицинское обслуживание, то просто обязаны знать правду.

А истинное положение вещей заключается в том, что существующая модель управления страной исчерпала свой ресурс. Огромная, дорогостоящая государственная машина России неэффективна. Она действует в интересах представителей крупного капитала. Под прикрытием демократических лозунгов в стране сформировалось криминальное общество. Силовые структуры, правоохранительная и судебная системы погрязли в коррупции, и давно уже действуют лишь в своих интересах. И это не отдельные недостатки, а характерные особенности существующей системы государственного управления.

Личная безопасность граждан и неприкосновенность их жилища в стране не обеспечена. Основное конституционное право человека — право на жизнь — не защищено. Гарантий безопасности нет ни у кого, так как криминал, при попустительстве властей, а чаще это одно и тоже, развязал открытый тотальный террор против каждого гражданина, держит общество в состоянии постоянного страха. Существует множество различных монополий и ограничений в сфере бизнеса, что приводит к удорожанию товаров и услуг. В отношении среднего и мелкого бизнеса проводится политика кнута и пряника, которая значительно задерживает развитие бизнеса в стране. Таковы плоды олигархического правления.

Как долго народ России буде еще терпеть данное правление — это вопрос времени, но уже сегодня можно сказать, что иллюзии всеобщности изжиты. Что правительству нет веры. Да и как можно надеяться на правительство, которое не зависит от мнений и пожеланий народа. В котором люди, появляются как чертики из табакерки.

Необходимо понимать, что этот государственный аппарат создан для эксплуатации, а не для процветания простых граждан. И охрана безопасности своих граждан, осуществляется государством, так же, как пастух охраняет свое стадо от хищников. Не больше и не меньше.

Сегодня мы наблюдаем, что многие, ужаснувшись олигархической диктатурой, призывают к возврату в прошлое, к государству с всеохватывающей государственной собственностью, абсолютно не понимая, что данная система управления произросла именно из прошлой, и возврат является ничем иным как реакцией. Только движение в сторону развития наиболее широкой демократии, и устранения различных структур, мешающих осуществлению народом своих прав и свобод, может обеспечить стабильное экономическое процветание. И чем больше экономических проблем, тем настоятельней необходимость наиболее совершенной политической формы, облегчающей выход из трудного положения. Все остальное от лукавого. И не верьте тем, кто утверждает, что назначение экономит бюджетные деньги идущие на выборы. Дороже всего для народа обходятся тирании и диктатуры, которые забирают все.