Бесплатный фрагмент - Осужденный Б. О. Г.

«Так, в августе 2023 г. в Центральный районный суд г. Сочи был направлен запрос с просьбой предоставить в адрес Уполномоченного копию приговора и апелляционного определения в отношении осужденного Б. О. Г. Требуемые для рассмотрения обращения заявителя документы так и не поступили.»

(Из Доклада Уполномоченного по правам человека в Краснодарском крае за 2023 год)

Глава 1

Олег Григорьевич сидел на кровати, обессиленно свесив кисти рук. Голова его тоже была опущена, уголки рта и так давно невеселые от невеселой жизни в настоящий момент совсем уже устремились к полу, в глазах застыла печаль, увлекшая сознание его в тяжелые раздумья. Плохо было Олегу Григорьевичу.

Он был одинок теперь. Хотя возможно это только ему казалось, что он не был одинок раньше, из-за жены, детей, родственников, какого-то обязательного, обременяющего его нежную, он иногда даже чувствовал, что еще детскую душу, общения. Он теперь всматривался протрезвевшим от суеты взглядом в прошлое и видел, что и тогда он был одинок, может быть даже больше, чем сейчас, потому что во время бесконечных дел и бытовых разногласий не было ни сил, ни времени остановиться, выдохнуть, рассмотреть себя изнутри, обнять себя самого руками, свернуться зародышем и лежать так, сжавшись, лежать…

Бывали моменты, когда он ощущал себя как бы сиротой, брошенным, обездоленным, и тогда становился невероятно капризен, деспотично требователен к жене и детям по сущим, казалось бы, пустякам, и сам вряд ли мог бы в те минуты объяснить себе внятно, что такого важного было в правильно сложенном полотенце или расставленных ровно туфлях. Но он ощущал, что внимание домашних к этим мелочам означало бы подтверждение его существования и даже существенность этого самого его существования для самых близких, самых родных. Хотя сейчас он с удивлением замечал чуждость для себя этих людей, в том числе произведенных им на свет божий.

Не было теперь у Олега Григорьевича сил ни на что иное, кроме как на разглядывание всех этих чувственных подробностей и парадоксальных мутаций ощущений. Они увлекли его, и он с удивлением вдруг стал замечать, что эти разглядывания дали впервые за несколько последних разрушительных месяцев теплый умиротворяющий уют его внутреннему душевному пространству. Такая вот тихая светлая печаль пробивалась сейчас сквозь противную до тошноты беспомощность отчужденности, возникшую еще в первую же сильную ссору с женой. Он уже тогда стал предчувствовать финал, который дурнотой отозвался сначала в горле, а потом холодом объял руки, ребра, спустился в живот и уже там поселился надолго и основательно, выкристаллизовавшись в неизбежность краха.

Он начал думать, что может он вообще не пригоден для брака, для отношений, для отцовства. Последнее давалось ему с особым трудом, и это неумение в череде буднишних отцовских обязанностей вызывало вроде бы естественный стыд, но который в свою очередь тянул за собой раздражение, а его он потом не знал куда деть, и метался по каким-то несущественным делам, которые можно было все сделать, не выходя из дома. Но он выходил, шел, потому что ему нужно было хоть куда-то идти, и говорил что-то вроде «Все эти технологии, они для лентяев» или «Нынешней молодежи лишь бы жопу просиживать в гаджетах», в общем что-то такое противное, за что самому сразу делалось опять стыдно, особенно под чьим-то проницательным взглядом, брошенным на него кем-либо не из домашних, если такому человеку доводилось слышать подобное. Почему-то перед родными ему было не так совестно нести чушь. Казалось, что это часть их обязанностей, терпеть и даже принимать с радостью его любого, глупого, капризного, слабого, упорно не желающего быть тем, кем собственно эти самые близкие хотели его видеть. И теперь, оглядываясь, он как в ускоренной перемотке увидел, как взгляд его жены постепенно из сияющего и теплого превратился в ненавидящий. Не сразу, медленно. Сначала это были только эпизодические злые зырканья, как он их называл, потом она стала скорее избегать смотреть на него, и в окончании в ее глазах, уже глядящих на него в упор, поселилось тяжелое ледяное зло, опустошающее его и разрушающее и без того не слишком устойчивую психику.

Он начал было вспоминать, как жена много раз ему говорила что-то о близости, о том, что он ее не слышит, но ему очень не хотелось тогда разбираться с этим. Вот и сейчас, как только он коснулся внутренним взором тех сцен, то сразу же почувствовал себя смертельно уставшим, и тут же схватился пальцами за переносицу, слегка надавив на глаза. Ему снова стало тошно и захотелось выпить.

Телефон резко загудел, и Олег Григорьевич вздрогнул, огляделся вокруг удивленно, так словно только что пришел в себя, вывалившись из сна, и, сщурившись, посмотрел на экран. Адвокат.

— Алло, — ответил он глухо.

— Здравствуйте.

— Здравствуйте.

— Так, завтра восьмое. Я вас жду у здания суда в восемь тридцать, понятно? — жестким чиновничьим тоном сказала немолодая адвокат по бракоразводному процессу Олега Григорьевича.

— Так начало же только в 10, — попытался возразить он.

— Нужно еще почитать будет, приготовиться. Принято вообще заранее приходить. Ясно? — Он не успел ответить, а она продолжила уже тоном учительницы, отчитывающей первоклашку, — Вам что сложно подойти к восьми тридцати? Пьете?

— Нет, нет, — как будто даже попятился Олег Григорьевич, — Мне не сложно, я просто так спросил, чтобы понимать… В общем, я приду, конечно, в восемь тридцать у здания суда завтра, восьмого.

Она дослушала его, и одобрительно дакнула в ответ.

— Вот еще что, слышите? Оденьтесь поприличнее, пожалуйста, иначе мы вряд ли убедим суд, что вам можно… ну, детей доверить. — Тут он похолодел, — И так знаете ли у истца преимуществ вагон.

— Что значит поприличней? — Постарался возмутиться Олег Григорьевич. — Я что не так одеваюсь? Неприлично что ли?

— Ой, — устало вздохнула она, — Ну вы так обычно выглядите, небрежно, понимаете?

— Что значит … — начал было Олег Григорьевич, но сразу осекся, потому что понял, что ни сил, ни желания спорить у него на самом деле, не было, и сухо и холодно добавил — Хорошо, поприличней оденусь. До завтра.

— До свиданья, — с сомнением в голосе попрощалась адвокат.

А он нажал на красную трубочку на экране и почувствовал себя теперь совсем в отчаянии. Он действительно кричал жене с самого начала их конца, что отберет у нее детей, что воспитает их сам, что сыну нужен отец, а не мать-потаскуха (хотя никаких измен за ней он не знал). Кричал он это, потому что ему казалось, что надо так кричать, что может она испугается, и что он так будет выглядеть лучше, чем она, решившая с какого-то так и не понятого им перепуга разрушить счастливую семью. Да и не верил он, собственно, в то, что развод действительно будет, что эта реальная ее решимость, а не просто манипуляции. А потом завертелось, закрутилось, и при каждой новой встрече он уже не мог пойти на попятную и сказать, что не хочет забирать детей, что он не сможет каждый день возиться с ними, слушать их нытье, выдерживать их сопротивления и капризы (он и со своими то не знал, что делать). Он не мог позволить себе озвучить то радостное, хоть и приправленное виной, но все же облегчение, когда он думал, что дети будут жить с ней, а не с ним.

А теперь выяснялось еще, что он как-то не так для этого одет, а может еще и обут, и завтра надо идти туда и отвоевывать то, что не согласуется с его нутром, и это все взаправду, и этого всего не избежать.

«Может только? Да нет, нет, нет уж!» — прогнал он от себя чудовищную мысль. Избежать не получится, конечно, нужно быть стойким.

Наверно.

Олег Григорьевич светлым одухотворенным взглядом посмотрел в окно на невнятный из-за веток близко растущего дерева пейзаж, внутренне становясь благороднее и чище от появившегося намерения перенести надвигающуюся катастрофу с достоинством древнего мифологического героя. И, почувствовав наконец в груди своей что-то теплое и похожее на гордость, принял твердое решение выпить.

Он был в общем-то человек не бедный, но и не богатый, а еще не любил расточительство, и поэтому пил скромно, отовариваясь в ближайшем сетевом магазине, предпочитая скидки и акции, которые благо там не переводились. Стоя на кассе за какой-то плохо пахнущей пожилой дамой, он ощутил привычную брезгливость, которая как за ниточку из коробочки вытащила вслед за собой чувство превосходства над быдлом. Уж он то следил за гигиеной и не допускал никогда такого амбре, чтобы окружающим хотелось отодвинуться подальше. Она еще начала возиться с наличкой, что-то роняя и причитая, пересчитывая в третий раз, он закатил глаза и перевел их устало в сторону другой кассы, где внимание его привлекли две яркие и веселые покупательницы, они тоже стояли в очереди за кем-то сильно невзрачным, раздражающе мешкающим, но им было все равно, они смеялись, перекидываясь шуточками.

«Староваты они так хохотать» — пронеслось привычное обесценивание в голове у Олега Григорьевича, — «Хотя еще ничего такие кобылки. Сколько им? Ну, тридцатник — это минимум». Он высокомерно отвернулся обратно в сторону своей кассы, но потом почему-то опять посмотрел на девушек. Оказалось, что те тоже смотрели в этот момент на него, он встретился взглядом с одной из них, задержался от удивления на мгновение, и когда те обе одновременно захихикали, как-то испуганно и суетно вернулся к своим делам. Он вдруг почему-то сильно занервничал и поймал себя на том, что ему бы не хотелось, чтобы они увидели его покупки: бутылка водки, грибы и нарезка колбасы. А девушки увидели. Они успели первыми расплатиться и прошли мимо него, откровенно разглядывая его с ног до головы и веселясь. Он смутился, но постарался выглядеть безразличным, потому как в ответ на их искрящуюся женственность в нем сразу что-то отозвалось, что-то глубинное мужское. Ему резко захотелось выглядеть сильным и успешным в их глазах, но было страшно, что они его засмеют.

«Шлюхи тупые» — пронеслось опять у него в голове автоматическое успокоительное, — «Какое мне дело до того, что они думают обо мне. Сами алкашки. Пьют небось, как не в себя».

Чуть вернув себе равновесие, он направился к выходу из магазина, надеясь, что девицы уже ушли, но выходя почти натолкнулся на них, стоящих у самого выхода немного сбоку, от чего те опять захохотали озорно, и Олег Григорьевич неожиданно для самого себя расплылся в ответной улыбке и захлестнулся изнутри теплым молоком симпатии. Их смех был добрый, принимающий, щедрый, в Олеге Григорьевиче что-то дрогнуло от их естественной открытости, что-то распаковалось в груди и мощными толчками жара забилось из глубины в ребра. Ему вдруг показалось, что его сиротство теперь может быть изжито близостью, как тьма пропадает, когда приходит свет, и становится светло, тепло, не страшно. А еще захотелось удержать этот свет, и откуда-то из самого сердца жизни пришли сумасшедшие по мощности силы готовности к свершениям.

Он уже прошел несколько шагов мимо них, глупо улыбаясь, и не в силах эту улыбку спрятать, но тут внезапно для самого себя обернулся и целеустремленно пошел к ним. Они заулыбались снова, увидев, что он приближается, и одна из них, светленькая и тоненькая, выжидательно сощурила глаза, а другая, чуть смутившись, опустила взгляд, внезапно заинтересовавшись своими туфлями. Он заметил, что непроизвольно выпрямился, расправил плечи и делано непринужденно, положив свободную от пакета руку в карман, дерзко спросил:

— Как дела, девочки?

От чего те снова засмеялись, прикрывая руками накрашенные рты и счастливо зажмуриваясь. Но в смехе их не было ничего обидного или унизительного, они смеялись по-детски радостно и приветливо, и Олег Григорьевич сам, попав под это странное обаяние непосредственности, чуть-чуть хихикнул.

— Что вы смеетесь?

Блондинка покачала головой, мол «ничего»:

— Вот смотрим на вас и думаем, что такой симпатичный мужчина делает вечером один?

— Ну, я свободен сегодня, такая вот удача. А у вас есть предложения, как провести этот вечер? — и подмигнул.

И девушки опять брызнули смехом, вновь облучив Олега Григорьевича счастьем, но после краткого мига веселья та, которая больше смущалась, протянула подруге-блондинке:

— Та пойдем, Лен.

Но у Лены в глазах уже загорелся огонек веселого азарта, и она с вызовом и в упор смотрела на свое случайное развлечение.

— Да ладно, давай пообщаемся, — сказала она подруге, глядя при этом на Олега Григорьевича, от чего тот совсем осмелел и еще расширился в плечах. — Мы сегодня хотели выпить мартини и поделать расклады.

— Расклады? — Не понял Олег Григорьевич.

— Да. Таро знаете?

— Ну… Слышал что-то, — ответил он, а сам подумал какие же глупые эти бабы, верят во всякую чушь, чем только не занимаются, только бы не делом. Но тут же решил, что уж раз они так наивны, то с ними будет легко и не придется напрягаться, — А вообще, знаете, интересно посмотреть, — соврал он с улыбкой и снова подмигнул.

Девушки в этот раз только улыбнулись, а Лена так вообще посмотрела на него теперь очень внимательно, прямо в глаза, да так, что ему даже стало малость не по себе. Но это был только миг, спустя который ее взгляд снова смягчился, губы расплылись в приветливой улыбке, и она даже прикрыла глаза как бы от удовольствия.

— Ну тогда пошли с нами. Мы вам все покажем, научим. — И она развернулась, взяв подругу под руку, и пошла. Олег Григорьевич автоматически пошел вслед.

— А далеко это?

— Нет, тут совсем близко, — коротко обернулась подруга Лены, которая так и не представилась.

Олег Григорьевич понял, что он и сам не назвал своего имени, но Лена тут же обернулась, как будто прочтя его мысли:

— Я кстати Лена, а она Надя.

— Очень приятно, Олег, — и они опять хихикнули.

Он почувствовал себя глупо от того, что шел все время позади, чуть-чуть ускорился и поравнялся с ними:

— А вы чем вообще занимаетесь, девочки?

— Магией, — сказала Настя, загадочно закатила глаза и провела рукой по воздуху, шевеля при этом пальцами.

— Это я уже понял, — усмехнулся Олег Григорьевич, — но вы же этим на жизнь не зарабатываете?

— Ну почему же, и этим тоже зарабатываем?

— Да, — изумился он, и подумал «вот шарлатанки!» — у вас салон какой-то что ли, с магическим шаром там, доской этой, как ее, для вызова духов?

— Нет, психологическая студия просто.

Точно шарлатанки, заключил про себя Олег Григорьевич, но подняв брови и поджав губы в знак утрированного восхищения, сказал:

— Вот это да! Психологи значит?

— Психологини, — поправила его Лена ласково, но твердо.

— А в чем разница?

— Это феминитивы такие, сейчас все так уже говорят, вы не знали?

Олег Григорьевич немного подзакатил глаза, как бы выражая усталость от современных глупостей, но тут же понял, что так он может испортить намечающееся удовольствие, и сделал максимально участливое лицо, сказав:

— Теперь буду знать.

Лена опять бросила на него странный взгляд исподлобья, но тут же добродушно сказала:

— Уже пришли.

Они оказались у недавно построенного в их районе красивого дома, на который Олег Григорьевич поглядывал с откровенной завистью, и каждый раз, проходя мимо, зло думал о том, что не будь его жена такой дурой, они могли бы со временем поменять свою квартиру в грустном старом доме с проржавевшими трубами на побольше и в этом с подземным паркингом, огороженным внутренним двориком для детей и панорамными окнами, выходившими на озеро. И тут же он ощутил яростное ядовитое презрение к этим курицам, которые своими мошенническими заработками могут позволяют себе жить в этом доме, о котором ему, честному труженику, всю жизнь добросовестно пахавшему, приходилось только мечтать. И тут же захотелось их как-то унизить:

— Ого, чья тут квартира из вас?

— Моя, — совершенно буднично сказала Лена.

— Любовник купил? — Максимально развязно спросил Олег Григорьевич.

— Наколдовала, — невозмутимо ответила та, от чего он немного смутился, не ожидав такой ответной уверенности, и, не зная, что сказать еще, просто молча пошел дальше.

Он почувствовал себя глупо и огляделся вокруг, вдруг обнаружив, что ввязался во что-то странное, мутное, и противный холодок не то страха, не то брезгливости пробежал по его бокам. Что он собственно делает? Завтра же суд. Зачем он идет с этими мамзелями, не зная куда? Нет, зачем, конечно понятно, на этот вопрос ответ очевиден, но надо ли ему это сейчас на столько, чтобы рисковать своей репутацией завтра при жене, пусть может и бывшей, при детях? Он вспомнил ненавистный взгляд жены, холодный и обжигающий этим льдом все нутро Олега Григорьевича. Может быть она думала, что он никого себе не найдет? Да он таких как она найдет с десяток сразу же, как только за порог выйдет! Он поглядел на своих спутниц, ждущих вместе с ним лифт в полном молчании, и сравнил с женой в их пользу. И лучше найдет! Моложе, веселее, сразу двоих! И он снова подобрел, заулыбался своим новым подругам и даже опять подмигнул, от чего те расплылись в улыбках. А выспаться и завтра после суда можно будет. Не 20 лет конечно, бурная ночь даром уже не пройдет, ну так и что ж? Пусть жена гадает, чем он занимался накануне, что пришел такой довольный и уставший.

Он представил себя завтра этаким ковбоем, равнодушным, загадочным с красными глазами, и ее такую растерянную, нервную, утратившую всякое влияние на него, потому что он теперь свободен, независим, обласкан умными, умеющими ценить мужчин, прекрасными женщинами. А за что они собственно мен ценят? Вдруг пронеслась отрезвляющая мысль в голове у Олега Григорьевича, как только кабинка лифта дернула их вниз, хотя везла вверх. Ну не настолько же я красив, в самом деле! Он тут же оглядел себя боковым зрением в лифтовом зеркале, пытаясь определить, как его могут видеть дамы, и понял, что он еще очень даже неплох: высокий (а это всегда плюс), лысины как таковой еще не нет, хотя волосы и поредели, мешки под глазами хоть и обозначились, но не бросались еще в глаза. Да и одевался он молодёжно, чтобы там не говорила эта чертова адвокатша.

В целом он остался доволен собой, но все-таки такая смелость этих барышень настораживала. «Может клофелинщицы?» — подумал Олег Григорьевич, обожающий фильмы и сериалы про бандитов. А что они собственно с меня могут взять? Деньги на карте? К как они это сделают, выведают пароль у пьяного? Глупости какие, просто наивные дурочки, которых жизнь не била. Привыкли, наверное, что с ними все как с принцессами носятся, вот и не хватает мозгов осторожничать с незнакомыми мужиками. Вон какие ухоженные! Небось родители богатые, вот и накупили квартир в элитных домах. Тут пашешь, пашешь всю жизнь…

Видимо Олег Григорьевич от своих раздумий погрустнел, потому что впуская его в квартиру Лена с ласковой улыбкой сказала:

— Заходите, и расслабьтесь, пожалуйста, вас никто на органы продавать не собирается.

«На органы!» осенило Олега Григорьевича, но внешне он улыбнулся, оценив шутку, и как мог непринужденно прошагал в прихожую. Какие еще органы в моем возрасте и с пропитой печенью? Тут уже ему самому стало смешно от этого мгновенья страха, и он с удвоенной веселостью спросил:

— У вас тут разуваются или можно, как в Америке?

— Можно как в Америке, — мило улыбнулась Лена, ставя сумочку на маленький посеребренный столик, который был приставлен к зеркальной стене.

Вообще интерьер поразил Олега Григорьевича, он такой только в фильмах и видел. Жена помниться что-то ему говорила несколько раз про ремонты, дизайны, а он только отмахивался, ожидая от этих мероприятий исключительно невероятных трат и нескончаемой головной боли, не стоящих ожидаемого им результата. Ему такие интерьеры казались недостижимой роскошью, к которой как ни старайся приблизится не удастся. А здесь вот оно было все, вроде лаконично, но сверкающе, со вкусом подобрано и выверено.

— Мда, живут же люди, — вроде как пошутил он, но всем было понятно, что это только неудавшаяся попытка скрыть зависть.

— О, это не так дорого, как может показаться, — отозвалась Настя, — Я по-дружески сделала Лене дизайн проект, и материалы подбирала все совершенно бюджетные. Если захотите, и вам могу сделать со скидкой.

— Я сейчас ремонтами не интересуюсь, — поморщился он. — Время такое, сами понимаете, все деньги в офшорах, — и подмигнул Насте, которая в этот момент посмотрела на него немного удивленно.

— Итак! — Громко и торжественно, как театре, произнесла Лена, распахнув дверцы кухонного шкафчика, служившего ей баром, — Мартини?

Настя чуть сморщила носик:

— Надоело, раз у нашего гостя есть с собой водка, может поделаем каких-нибудь коктейлей?

— Ну, почему бы и нет, — поддержала ее подруга.

— А я с вашего позволения, буду пить чистую.

— Мы можем взять у вас водку для коктейлей, а вам взамен предложить виски? — Уточнила Лена, перебирая бутылки, которые в беспорядке стояли на полочке.

— Так вы что, всю бутылку выпьете? Давайте начнем все с водки, а дальше видно будет.

Настя подошла к подруге, и они стали выбирать, что из имеющегося подойдет для экспериментов, а Олег Григорьевич опять стал разглядывать квартиру. Его впечатлила большая кухня, совмещенная с гостиной, с островом и барными стульями, на один из которых он сел, отдельно стоящим обеденным столом, диваном и достаточно большими проходами между мебелью. Чем же она таким зарабатывает, или без мужчин тут все-таки не обходится? И так спокойно позвать домой незнакомого мужика. «Проститутки!» — озарило Олега Григорьевича. Ну что ж, деньги, слава Богу, есть! И от этих умозаключений все стало ясно, и он почувствовал себя совершенно уверенно и спокойно, все тело его, которое было зажато от непривычности ситуации и непонимания контекста, расслабилось теперь. Он попытался откинуться на спинку барного стула, но для него она оказалась слишком маленькой, и тогда он немного согнулся в бок, оперевшись локтем на столешницу острова, и лицо его стало довольным, глаза прищурились, он стал говорить совсем непринужденно, по-домашнему:

— Так вы что и вправду ведьмы? — и безадресно подмигнул.

Девушки, расставлявшие в этот момент стаканы, снова прыснули смехом. Все расслабились и вечер теперь действительно заобещал приятное. Лена загадочно приподняла брови:

— А то! Вот сейчас подмешаем вам приворотное зелье в водку, и будете вы иссыхать от любви по обеим.

И все засмеялись.

— А что входит в состав этого зелья? Не хотелось бы чего-нибудь отвратительного, — и он поморщился.

— Только все самое натуральное, без ГМО, — пошутила Настя, и все снова засмеялись.

Она уже начала разливать водку в рюмку для Олега Григорьевича и в длинные стаканы для них с Леной, а сама Лена, держа в одной руке Мартини, а в другой неопознанный Олегом Григорьевичем ликер, наливала следом за подругой напитки в женские стаканы, создавая коктейль. Когда было готово, они все втроем подняли свои напитки и чокнулись за знакомство.

— Так как же гадание?

— Точно! — Просияла Лена, — Сейчас мы все про вас узнаем, и все вам расскажем!

И она побежала к комоду, стоявшему у стены около дивана, поперебирала что-то внимательно и серьезно, наконец достала нужную ей расписную колоду карт и, держа ее торжественно на вытянутой вверх руке, пошла обратно к кухонному острову. Надя тоже заметно воодушевилась:

— Мы вообще-то хотели духов вызывать, но это даже интересней. Мы ж вас впервые видим. Весело будет! — И буквально потерла руки в предвкушении.

Олег Григорьевич конечно же не отнесся к этому всерьез, а скорее воспринял как игры маленьких детей: глупо, но путь тешутся, чтоб не скучали. А на лице постарался изобразить заинтересованность, даже попытался взять принесенную Леной колоду в руки, но та не дала, вовремя одернула, предупредив касание.

— Нет, нет, трогать только я могу. Я владелица, другим нельзя.

— А что случится? — Улыбался до ушей Олег Григорьевич.

А Лена как-то ледяно посмотрела на него, отчего его пронял секундный страх, но потом резко смягчилась и разулыбалась:

— Темные силы накажут, — и погрозила пальчиком, как малышу.

— Нет, только не это, — с деланым испугом он поднял руки вверх, как будто сдавался.

Лена улыбнулась и начала тасовать карты.

— С чего начнем? — Каким-то уже профессиональным тоном спросила она, и посмотрела на Олега Григорьевича. Он промолчал, пожав плечами. — Тогда начнем с самого начала, с пренатального периода!

От серьезного тона, которым говорилось о таких глупостях, он засмеялся, но решил подыграть:

— Интересно, интересно. Какой, говорите, период?

— Пренатальный, — повторила терпеливо Лена.

— Это, когда вы в животе у мамы были еще, — добавила, сияя, Настя.

«Вот жеж чушь!» — подумал Олег Григорьевич, но внешне постарался изобразить удивление.

— А зачем такое изучать?

— Ну как же, — продолжила ликбез Настя, — Это очень важный период, в нем закладывается очень многое, что потом всю жизнь вас сопровождает, я это вам, как дипломированный психиатр говорю.

— Так вы врач? — Уже искренне удивился Олег Григорьевич.

— А у меня два высших: юриспруденция и психология, — вмешалась Лена.

— Ничего себе! — сказал он, и подумал, что это, наверное, очень дорогие проститутки.

Тем временем Лена уже размешала колоду, что-то пошептала ей и протянула гостю:

— Тяните три карты!

Олег Григорьевич даже ощутил какое-то неожиданное предвкушение от предстоящего колдовства, и вытянул сколько было велено, разложив их слева направо очень аккуратно и ровно. На стол легли пестрые карты со странными картинками, стилизованными под средневековую живопись.

— Туз посохов, Страшный суд, Шут, — объявила Лена, глядя серьезно на Настю, а та в свою очередь нахмурила брови, вглядываясь в карты и что-то обдумывая.

Олегу Григорьевичу стало как-то даже скучно сразу от этой нелепой сцены, и он подумал, что не плохо было бы переходить к сути. Но некрасиво было же так сразу, переход все-таки должен быть плавным и приятным:

— Страшный суд? Звучит угрожающе, — улыбнулся он и налил опять водку себе и дамам.

— Ну…, — протянула Надя, — Это не страшно на самом деле, это означает пробуждение, прилив духовной энергии или переход в новую реальность.

— Пробуждение? — Игриво переспросил он, — Я уже чувствую пробуждение и прилив энергии. — и подмигнул Насте, смотревшей в этот момент сквозь него, как будто пытаясь разглядеть что-то нематериальное, — А вы, девочки?

Но те дежурно улыбнулись и продолжили изучать карты. Олег Григорьевич от этого почувствовал раздражение, но решил проявить такт и терпение, и не портить вечер, поэтому предложил снова выпить:

— Водку вам налил уже. Подмешивайте себе свои мышиные отвары, и давайте выпьем за вашу красоту, которая обязательно спасет, если и не мир целиком от разрушения, то хотя бы одинокого мужчину средних лет от тоски!

Он поднял рюмку, приглашая присоединиться, но дамы продолжали раздумывать над раскладом:

— К Шуту поясняющую надо, — сказала Настя Лене, на что та кивнула и взялась вновь за колоду, намереваясь продолжать, от чего у Олега Григорьевича проснулась уже настоящая злость.

Он нахмурился, и уже собирался сказать что-то резкое, взять так сказать ситуацию в свои руки, но вдруг раздался звонок в дверь, от чего все трое вздрогнули и посмотрели в сторону прихожей. Девушки переглянулись, и Лена пошла открывать. Взгляду Олега Григорьевича с того места, на котором он сидел, была доступна половина входной двери, и, как только щелкнул замок, он увидел кусок огромного молодого мужчины, модно одетого, с выбритыми висками и суровым тяжелым взглядом. Лена, видя его, немного попятилась, а он по-хозяйски вошел в квартиру, пристально глядя на нее. «Сутенер» — решил про себя Олег Григорьевич. Ну это, можно сказать, ожидаемо.

— Ты как вошел? Ты ж не звонил в домофон.

— Как надо, так и вошел, ты не рада что ли?

— Рада.

— Не заметно, — язвительно ответил вошедший и, переведя взгляд вглубь квартиры, обнаружил Олега Григорьевича, от чего лицо его сделалось совсем ледяным и страшным, — Это кто?

— Это Настин друг, с Настей пришел, — залепетала Лена, — мы решили погадать…

— А у твоей подруги дома нет?! Почему ты мужиков сюда таскаешь?!

Олег Григорьевич понял, что ситуация накаляется, но решил, что он сможет это урегулировать, что все понятно и ясно, как день. Он объяснит сейчас все парню, у которого, что поделать, работа такая, быть вот таким вот говнюком, а иначе подчиненные слушаться не будут. Он встал со стула и широкими размашистыми шагами направился ко входу, дружелюбно при этом улыбаясь и давая понять свои светящимся лицом, что от него не будет никаких проблем.

— Добрый вечер! — Произнес, сияя, Олег Григорьевич, глядя в уже стеклянные глаза предполагаемого сутенера — У нас с дамами полное взаимопонимание и уважение. Мы еще не обсуждали цену, но я уверяю вас, что готов все оплатить в полном объеме…

Лена в замешательстве посмотрела на него, наморщив лоб, вошедший вопросительно посмотрел на нее, потом снова на Олега Григорьевича теперь уже налитыми кровью глазами и ударил его в лицо.

Все смешалось в сознании от неожиданности и мощи удара, от резкой оглушающей боли. Он почти оглох и ослеп на какое-то мгновение, в которое до него издалека доносились крики его врага и женский визг. Но от нового мощного удара в лицо он очнулся и понял, что упал на колени, а противник схватил его за жидкие волосы и продолжал бить, несмотря на кричащих девушек. Не осталось ни страха, ни вежливости, из глубин существа проснулось страшное, животное, беспощадное выживание, хлышувшее в кровь лавой ярости. Мгновенная собранность, концентрация на цели, всплывшие неожиданно навыки, казалось давно забытые и оставленные в юности. Олег схватил державшую его руку и повалился вместе с ней вбок, одновременно выкручивая. Противник стал заваливаться, и Олег ударил его прямо в глаз, не чувствуя ни боли, ни сострадания.

Девушки боялись подходить, стояли в стороне, периодически закрывая лица руками.

— Да вызови ты уже ментов! — Крикнула Настя Лене, и не дождавшись ответа, схватила телефон — Я сейчас сама вызову!

— Я боюсь!

— Да он все равно рано или поздно тебя убьет!

Она нервно набрала короткий номер, и, дождавшись ответа, закричала:

— Приезжайте срочно! Тут человека убивают!

Глава 2

Олег ехал в полицейской машине в наручниках. Сознание его постепенно приходило в норму, и процесс этот сопровождался смешанными чувствами: обидой, злостью, стыдом и (вишенка на торте) возбуждением. Он судорожно пытался понять теперь, как это все произошло, что он сделал не так, и главное, как завтра идти в суд с вдребезги разбитым лицом, которое уже болело, отойдя от первичного шока. И одновременно с тревогой за завтра он отчего-то чувствовал давно уже казалось забытое биение жизни в венах. Что ж это такое? Он ведь приличный человек?

Он повернул голову, окинул взглядом сидевших по его правое плечо полицейского, а за ним своего не пойми как приключившегося соперника. Тот был крупнее Олега, как-то свежее, более дерзкий что ли, модный. Олег почувствовал к нему жгучую зависть, мигом превратившуюся в ярость, и сжал зубы, так, что те аж скрипнули. И тут же снова сам удивился своим эмоциям. Зачем ему этот упырь? Ради тех баб? Да кому они сдались вообще, курицы? Даже сказать не могли, работают они или нет, и кем? Психологами? Что за чушь!?

Он почувствовал неловкость перед этим ни в чем перед ним по сути не виноватым мужчиной, которому, наверное, сам Олег и нанес какое-то незапланированное оскорбление, раз тот так разошелся, так вышел из себя. И появилось на мгновение желание извиниться. Но он тут же понял, что делать этого нельзя и просто посмотрел на того с сочувствием и сожалением. И надо же было, чтобы именно в этот момент оппонент его обернулся и встретился с ним взглядом. Олег резко отвернулся от неожиданности и, почувствовав теперь себя совсем глупо, стал хмуро и напряженно смотреть в окно.

Тем временем они уже подъехали к участку, машина затормозила, и полицейский, сидевший между драчунами, кивнул олеговому сопернику на дверь:

— Выходим.

Олег вышел последним и увидел, как остальные смотрят куда-то позади машины, и машинально повернулся туда. Там прям следом за ними остановилась машина, из которой вышли две новые знакомые Олега, ставшие причиной его правонарушительных приключений. Они встали, растеряно глядя на мужчин, и один из полицейских, выдержав паузу, сказал им:

— Ну что, пройдемте? Заявление будем оформлять.

Лена явно не решалась сказать что-то, нервно моргая, а Настя еще недовольно, но уже смягченно рассматривала пространство вокруг себя.

— Ну? — Уже раздражено спросил полицейский.

Он уже предчувствовал будущее развитие событий и с каждой секундой становился все злее. Не дождавшись никакой реакции, он рявкнул:

— Так, мамзели, я вас десять раз спрашивал, задерживать или не задерживать! Вы мне клялись, что заявление обратно не заберете! Что теперь мнетесь то?

— Ну извините нас пожалуйста, — жалобно начала Лена. От чего глаза полицейского закатились до того состояния, что остались видны одни белки. — Мы всю дорогу думали, думали… Ну простите, пожалуйста, мы, наверное, сами виноваты, что так вышло.

Полицейский сжал на секунду переносицу пальцами, повернулся к коллегам и пожал плечами. Те молча начали расстегивать наручники сначала на Олеге, а после на его враге. В этот миг встревожилась Настя:

— А можно мы заберем заявление, но с тем условием, чтобы этот, — и она дернула подбородком в сторону олегового оппонента, — никогда к Лене больше не совался?

На что все полицейские посмотрели на нее одновременно как будто одним тяжелым, угрюмым, уставшим от идиотизма взглядом, встретив который она стушевалась:

— Ладно, проехали. — и, повернувшись к Лене, добавила, — Пошли уже.

Они сели в машину, а задержанные, теперь уже освобожденные, оба молча смотрели на то, как заводится и отъезжает машина, как полицейские уходят внутрь помещения, оставляя двух совсем еще недавно незнакомых мужчин, объединивших вдруг свои судьбы кратким конфликтным эпизодом. Олег снова почувствовал себя неловко и глупо, подумал, что надо что-то сказать этому человеку, который стоял тут грустно и растеряно рядом с ним в какой-то степени по его вине. Он дернул руку, чтобы пожать на прощание, потом передумал, но стоявший рядом с ним заметил это движение и, посмотрев на Олега грустно, но по-доброму, уверенно протянул ему свою:

— Макс, — наконец-то представился он.

— Олег, — пожал его руку Олег.

— Ты извини, что я так… — Он указал глазами на разбитое лицо Олега, — Она меня так достала, сука!

— Да… — Понимающе протянул Олег, — Все зло от баб!

Они оба закивали головами в знак полного взаимопонимания и мужской взаимоподдержки.

— Давай выпьем, а? — Осенило Макса, — Мы ж считай кореша уже.

Олег подумал, что неплохо было бы хотя бы сейчас пойти домой и лечь спать, ведь завтра суд и все такое. Но, вспомнив про свое и так непрезентабельное лицо, он испытал преждевременный стыд за завтрашний позор в суде и решил, что терять уже все равно нечего:

— Давай!

И они снова пошли в магазин. Оказалось, что идти до дома Макса было недалеко, кварталов 8, и по пути располагался отличный круглосуточный магазин, где можно было купить все, что нужно двум взрослым мужчинам, переживающим душевный кризис из-за подлости и коварства женщин. Они взяли немного, Макс утверждал, что дома у него есть стратегические запасы элитного алкоголя, но Олег не хотел быть нахлебником, поэтому оплатил покупку. Макс его отговаривал, протягивал свою карту, но тот наотрез отказывался. Все это в целом выглядело довольно комично, учитывая их опухшие от побоев лица и утрировано вежливый тон общения. Они уже шутили, выйдя из магазина, и остановились на перекрестке перед светофором в очень приподнятом настроении. Горел красный, дорога была пуста, а рядом с ними оказался растерянный молодой человек, немного растрепанный, но одетый весьма опрятно и даже модно. Он посмотрел как бы сквозь Макса и Олега, когда те подошли к нему, и отвернулся, глядя в пространство уже перед собой.

Макс весело глянул на Олега и бодро добродушно спросил у неизвестного:

— Ты не потерялся случайно?

— Я? — Расплылся тот в улыбке от неожиданной заботы, — Потерялся. Вы знаете, мне нужно было на вокзал, но я что-то видимо перепутал. И время кажется тоже перепутал…

— Бухой что ли? — Совсем уже веселясь, спросил Макс.

— Нет, — еще шире улыбнулся тот, — Просто такой период в жизни странный, все не стабильно как-то.

— Понимаем тебя, брат, — ответил Макс за себя и за Олега, — У самих также. Так ты что ж тут один? — Собеседник неопределенно пожал плечами и поднял брови, — Дружище, пошли с нами! — И он указал на пакет из магазина, который держал Олег.

— Пошли, — обрадовался незнакомец, и, чтобы перестать быть таковым, представился, — Серёга.

Они все пожали руки и двинулись на загоревшийся зеленый в сторону дома Макса. А Олег опять всплыло нехорошее дурное чувство странности происходящего. Он опять как будто очнулся и подумал, что же он делает с этими неизвестными ему людьми, куда он опять ввязывается? Но отменить вот так вдруг начавшуюся уже вечеринку было бы странно, развернуться и пойти домой ни с того ни с сего тоже не вариант. И он стал думать, что могло в нем вызвать эти переживания. Может быть какая-то несогласованность в происходящем?

— Ты на вокзал с пустыми руками шел? Без багажа? — Как можно более непринужденно спросил Олег Серегу.

— Ой, там такая история длинная, — ответил Серега и махнул рукой. — Не хочу вас грузить.

— Какая у нас с ним история веселая! Не поверишь! — перехватил разговор Макс, — Видишь наши лица? Угадай, кто нас так? А? А? Мы друг друга!

— Да ладно!

— Прикинь, а теперь кореша! — И он аж обнял и потряс Олега за плечи, — Ситуация была, охренеть! Я значит пришел к своей бабе…

И он стал в красках рассказывать сегодняшние приключения, и получалось у него так весело и артистично, что Олег расслабился и подключился к рассказу, передавая подробности истории со своей стороны. На моменте, где он сказал, что принял барышень за проституток, Макс на мгновение помрачнел, но, несколько раз быстро моргнув, вернулся в веселое состояние.

Новоиспеченные друзья прошагали бодро и громко по подъезду до лифта, в лифте так же шумно продолжили наперебой рассказывать байки из своих жизней, широко жестикулируя и уже не стесняясь задевать друг друга руками. Зайдя в квартиру, Олег отметил, что и это жилье гораздо лучше его прежнего и нынешнего съемного. Он вновь позавидовал, но теперь как-то вскользь, успев уже за этот вечер почувствовать себя частью богатой жизни. А квартира производила впечатление, она была шикарна даже по сравнению с той, где они подрались: минималистичный дизайн, много темного дерева в мебели и на стенах и почти сразу же при входе открывающееся панорамное окно во всю стену, выходящее на ночной город.

— Ого! — Искренне восхитился Серега, — Вот это красота!

И подошел прям к самому окну полюбоваться, а гордый хозяин красоты тем временем подошел к отдельно стоящему шкафу рядом с кухонным гарнитуром, и открыл дверцы из матового стекла, теперь уже поразив своих гостей коллекцией дорогого алкоголя.

— Ого-го! — Теперь уже искренне удивился Олег. — Вот это арсенал!

И сияющий Макс достал большую бутылку незнакомого Олегу бренда с коричневой жидкостью:

— Виски?

Остальные одобрительно закивали. Олег стал выкладывать все из пакета на остров кухни, отметив про себя, что и тут планировка объединяла кухню с гостиной, как в квартире барышень, и тут у кухни был остров и барные стулья около него, и тут же понял, что хочет себе также, хотя когда-то плевался на такие дизайнерские решения, увидев их в каком-нибудь заграничном фильме, и говорил, что это все какое-то излишество. Все трое по-домашнему возились, расставляя стаканы и раскладывая закуску, стало как-то совсем тепло и уютно вместе. Не зря, наверно, с древних времен людей сплачивала совместная трапеза, созидала доверие, и у всех народов мира считалось бесчестьем затевать что-то злое в отношении своих сотрапезников после преломленного хлеба. А еще смех совместный, он обезоруживает, открывает границы сердец, и вот незнакомые еще час назад люди треплют друг друга по плечам, вытирают слезы после острой шутки, сочувствуют в том, что казалось чем-то очень индивидуальным, а рассказал — оказалось, что у всех так же. И вот уже роднее нет в мире людей, ну так по крайней мере ощущается в данный конкретный момент времени, и еще опьянение, конечно. И доверие теперь безгранично, не по-человечески предавать братьев своих во еде.

Но не все люди знают древние истины, не все соблюдают законы человеческого общежития, и потому доставляют другим много проблем. И себе, конечно, тоже в конечном счете, но вместе с собой, как не жаль, и этим самым другим.