Бесплатный фрагмент - Остров удовольствий

Голубая лагуна

Прыгни в море.

Почувствуй соль на губах.

Видишь тот остров?

Просто плыви — там твоя гавань

Михаил поставил чемодан, достал ключ и открыл дверь своей квартиры. Из кухни вышла Белка и уставилась на красный чемодан на колесиках.

— Ты уезжаешь?!

— Да, надоел мне этот Мухосранск.

— В командировку? Квалификацию повысить? Будут тебя учить, как из Машунек лишнюю трешку вытрясти?

— Нет. Проветриться надо. В отпуске еще ни разу не был.

— Ах провееетриться ему надо! И с кем? Я тебя и тут быстренько проветрю — видишь, какой у меня вентилятор, — девушка повертела сковородкой, которую держала в правой руке.

— Да не дури, Белка. Видишь, чемодан какой большой.

— И что — пирожков тебе туда напечь?

— Сама залазь.

— Так ты меня с собой берешь?!

— Ну а как же, глупая ты какая.

— Правда?! А куда мы поедем? В «Лесные озера»?

— Не, не хочу никаких озер: пиявки всякие — присосутся тебе к заднице, что ты будешь делать.

— А я больше никаких баз отдыха у нас и не знаю.

— Нуууу… то ж у вас.

— Мишка, ну перестань меня томить. Пока я еще добрая.

— А ты бы куда хотела?

— Куда?

— Да. Вот если б тебе фея… или старик Хоттабыч… сказали: Куда ты хочешь, Белка.

— Я бы им сказала… даже не знаю…

— Ну это же фея… золотая рыбка… любой каприз.

— Я хочу… я хочу… а на море можно?

— Можно.

— Ты что, серьезно, Мишка? Или издеваешься над бедной девочкой?

Михаил достал из заднего кармана туристический буклет и протянул девушке: песчаный пляж, пальмы и сине-зеленое море, сверху была надпись «Голубая лагуна». Белка оторопело посмотрела на фотографии, покрутила буклет и понюхала его, потом подняла глаза.

— Так это правда?!!! Мишка! Ну скажи!

— Меня повысили.

— И кем ты теперь работаешь?

— Стариком Хоттабычем. И феей с золотой рыбкой в пакете.

Белка с грохотом уронила сковородку, бросила буклет и прыгнула на Михаила, обхватив его руками за шею и обвив ногами его талию. Она целовала его, куда попадали губы: в нос, в глаз, кусала за ухо, потом ухватила за оба и стала трясти.

— Белка! Отпусти, ты что, блин, задушишь!

— Мишка!

— Что?

— Пошли.

— Да еще ж не собрались.

— Потом. Я хочу сейчас.

— Та не — у меня чемоданное настроение.

— Так ты не хочешь, подлец?!

— Белка, ну подожди, ну что ты такая буйная… сначала сковородка… теперь… а что ж ты на острове делать будешь.

— На острове?! А как мы туда доедем?

— Вот, дурында ты какая — доедем. На самолете полетим.

— На самолете?! Так у нас же аэродрома нет!

— Ну в Москве есть. Туда на поезде, потом на самолете.

— Так мы в Москву поедем?!

— Да мы в Голубую лагуну полетим — нужна тебе эта Москва драная. Понимаешь — на остров! В Индийском океане!

— В океане?! Я щас умру!!!

Белка опустила ноги на пол и стала быстро расстегивать ремень на джинсах Михаила, он со вздохом остановил ее.

— Ну погоди, ну потом, успеешь еще, Бельчонок. Я тебе обещаю. Я же тебя никогда не обманывал. Еще заплатить надо. И собраться. Давай домой за паспортом. Вот тебе денежка — крем надо купить от солнца… шляпу… давай.

Девушка развернулась и рванула из квартиры. Михаил сел в кресло, достал из сумки квадратик бумаги, ручку и стал записывать — что еще надо сделать, что купить. Минут через пятнадцать в квартиру ворвалась Белка с паспортом в руке, в три прыжка оказалась у кресла и опустилась на колени, тяжело дыша.

— Мишка.

— Да.

— А мама сказала, что в самолетах террористы бывают всякие.

— Ну… бывают.

— Я боюсь.

— Что в плен заберут?

— Не, ну плен… ты меня вызволишь. А если они нас совсем убьют.

— Да я их первый ушпокаю нараз.

— Мишка.

— Что.

— А ты не можешь сначала меня первую ушпокать — прям сейчас.

Девушка засунула руки ему под футболку, вонзила в грудь свои когтики и грызнула за ширинку.

— Ооох… ну Белка… и откуда ты такая взялась на мою голову.

— Какая?

— Буйнючая.

— Тебе не нравится?

— Ну нравится. Но я никак не могу привыкнуть.

— К чему.

— К тому, что ты моя. И что завтра опять будешь моя. Я все время боюсь…

— Меня?

— Нет. Я боюсь, что вот проснулся я… как в «Дне сурка»: опять прыщ на лбу, я — Мишка Дуридомов, ты — Бэла Бурлакова, мы иногда встречаемся у подъезда, говорим друг другу привет… А потом ты уходишь в свою больницу.

— Мишка.

— Что.

— Теперь тут моя больница. Я старшая медсестра. Очень строгая. Снимай штаны — будем делать процедуры.

Михаил подтянул девушку повыше, поймал ее губы своими, приник к ним, ощутил ответное движение, но не поддался искушению, оторвал Белку от себя и вскочил с кресла.

— Все! Не успею заплатить, а ты — шляпу купить. Завтра уезжаем!

***

Вечером Михаил остановился у своего подъезда, присел на скамейку, закурил и достал из сумки папку турагентства: ваучеры, билеты, страховки, памятки — все было на месте. В сумке лежали блок сигарет, запасная зажигалка, новые очки Ray Ban, швейцарский раскладной нож и три шоколадки «Корона». Он достал смартфон, хотел зайти ВК, потом плюнул и пошел домой.

Дома он еще в холле услышал какое-то шуршание, прошел сразу в комнату и остолбенел. По всему полу были разбросаны пакеты, коробки и коробочки, тюбики с кремом и зубной пастой. Посередине комнаты стоял открытый красный чемодан, в нем сидела Белка, откинувшись назад и опираясь на локти. На ней была шляпа, темные очки и маечка с пальмами, задранная до пупа. Больше ничего не было. Ноги были раздвинуты на ширину чемодана.

— Белка!

— Дааа, дорогой, — томным голосом ответила девушка.

— Ты что — сдурела совсем?!

— Нууу… у меня… чемоданное настроение.

— Ну па…, — он дернул ремень на джинсах, — га…, — сдвинул зиппер, — …ди!

Михаил подскочил к чемодану, опустился на колени, взял девушку за икры и потянул на себя и вверх — ноги упали ему на плечи, шляпа сдвинулась вперед, Белка успела только ойкнуть.

— Бу… дут… те… бе… тер… ро… рис… ты!

— Ой Ми… иш… ка… род… нень… кий… по… жа… лей… бед… нуууую… де… воч… ку… ууу!

— Щас! — он сбросил с себя ноги и перевернул девушку лицом вниз, бедра поднял вверх, отбросил шляпу и прикрыл крышку чемодана.

— Как… те… бе… та… кие… про… це… ду… ры… Те… перь… я… док… тор… а ты… ми… сис… тра, — он звонко шлепнул ее по попке и открыл крышку — Белка дернулась вперед, но он удержал ее за бедра, двинул еще несколько раз, пока она не разогнула ноги, упала на живот и не закрутила педали, потом вырвалась и скрутилась внутри чемодана, зажав руки между ног.

Они лежали на диване совсем обессиленные, уже успокоившиеся, но еще мокрые.

— Мишка.

— Да.

— Я и не знала, что ты такой доктор.

— Какой.

— Ортопед.

— Это еще что за хрен такой.

— Это когда в тебе все сжимается, ты вся такая… скованная… что ходить не можешь. А он… берет тебя в свои руки… всю тебя чувствует… и вертит, и крутит…

— И что.

— И ты расслабляешься. И можешь двигаться. Ходить. И прыгать! — девушка внезапно вскочила, оседлала Михаила и стала прыгать у него на животе.

— Бе… бе… бел… ка! Сле… слезь… с меня!

— Ага! Так ты не хочешь!

— Хах… хоххх… чу!

— А вот мы щас проверим!

***

Боинг добежал до конца взлетно-посадочной полосы Шереметьево и резко взмыл вверх. Белка сидела в кресле с крепко зажмуренными глазами, откинув голову и вцепившись руками в подлокотники, Михаил гладил ее запястье.

— Уже?

— Да. Открывай глаза.

— Все в низ живота ухнуло.

— Сдвинь ноги.

— Уши заложило.

— Глотни.

— Что глотнуть?

— Просто глотни. Горлом.

— Аааа… а я подумала…

— Да погоди ты думать. На, конфету посмокчи — пройдет.

— «Мишка северный»?

— Почему северный?

— Так объявили — за бортом минус сорок.

— А ты теплая.

— Фуххх… попустило.

— Ну вот, а ты боялась.

— А долго еще?

— Ну ты что — мы же только вылетели. Сейчас будем пить и есть, потом спать.

— А мы ж ничего с собой не взяли.

— Да все тут есть. Ты просто представь, что мы дома, лежим на диване…

— Ага, на диване. Так ты сейчас приставать ко мне начнешь — при всех.

— Ну не, сейчас не начну.

— Так ты уже не хочешь? — прошептала девушка ему в ухо.

— Белка, ну тебе как будто перчинку в задницу кто засунул.

— Не знаю, Мишка. Ты как сказал про остров, я сразу представила Голубую лагуну…

— И хорошо.

— Да. Мне до сих пор хорошо. Везде. Ты меня так классно полечил. А где наш чемодан?

— В багажном отсеке. Ты что, опять в чемодане хочешь?

— Не знаю, Мишка. Я не знаю, чего я хочу. Я просто хочу. Все время. Это ты виноват. Я раньше такой не была.

— Ты перчинку-то вынь, а. Самолет все же.

— Так это ты мне ее и вставил. Ты какой-то другой стал, Мишка. Раньше был Дуридом — дуридомский. И за что я тебя полюбила.

— А сейчас?

— А сейчас ты все время меня удивляешь, я все время от тебя чего-то жду… Я сначала пугаюсь… как вчера, когда ты закрыл крышку.

— А потом?

— А потом ты открыл… и я как из клетки выпорхнула. Чуть не улетела. Хорошо, что ты меня удержал. Мне еще так никогда не было. Будто ты меня прямо на лету…

— Ты моя птица райская.

— Почему райская?

— Красивая. Трепетная. Нежная. Буйная. С хвостиком. Где еще таким жить.

— Ты правда так думаешь, Мишка?

— Конечно. Разве я тебя когда-нибудь обманывал.

— Нет.

— Ну вот. Будешь теперь птица — на райском острове.

— Ты знаешь что, Мишка.

— Что.

— Мне с тобой и дома как в раю.

— Так разворачиваем самолет?

— Нееет! Я в море хочу прыгнуть.

— Ладно. Тогда летим дальше.

По проходу двигалась стюардесса, толкая перед собой тележку с напитками.

— Желаете аперитив перед ужином?

— Мишка, а это что?

— Ну, винчик всякий. Хочешь?

— А шампанское есть?

— Конечно.

— Мне тогда шампанского, икры, банан и шоколадку.

— Девушка, ужин будет через пятнадцать минут.

— Шампанское два раза.

— За золотую рыбку!

— За райскую птицу.

— Ой, пузырьки через нос вышли! А можно еще?

— Пожалуйста.

— Мишка.

— Да.

— А мы с тобой еще никогда шампанское не пили.

— Все когда-нибудь бывает в первый раз.

— Вкусное!!! Дай, я тебя поцелую.

Михаил приготовился чмокнуть девушку, был пойман за шею и ощутил движение ее языка у себя во рту и бунт в джинсах.

— Бееелка! Ужин пропустим.

За ужином все вызывало восхищение Белки: откидной столик и коробочки с едой, упакованные приборы и пакетики с солью и перцем. Она деловито все разложила, развернула масло, намазала булочку, понюхала кекс.

— Мишка, а что это за красные горошинки в корзинке?

— Ну ты ж заказывала икру. Забирай и мою.

— А банана нет.

— Соскучилась? Будут тебе бананы. Еще часов шесть, и у тебя будут бананы прямо на пальме.

— На пааальме? А как я их достану?

— Я тебе достану — сколько захочешь.

— Я захочу много!

— Будет тебе много. В прошлый раз тебе было мало?

— Ну ты, Мишка, еще всему самолету расскажи, что ты со мной делал.

— Ну тебе же понравилось.

— Ну понравилось. Так это же сииик-рет! Ты же никому не говорил?

— Дааа, буду я делиться богатством — лучше сам буду тайно владеть.

— Это ты про какое богатство?

— Про тебя.

— Правда?

— Ну конечно.

— Слушай, Мишка, а где мы будем спать?

— Да здесь и будем — кресла раскладываются.

— Прямо при всех?! Нууу… это неудобно как-то… Ты, конечно, ко многому меня приучил… но ты же знаешь… что я могу утворить.

— Да я знаю… ты уж потерпи немного.

Подошла стюардесса.

— Желаете пледы на ночь?

— Дааа. Мы желаем! — светским тоном сообщила Белка.

— Два?

— Нееет, мы под одним спим.

Михаил дернул девушку за руку и сделал страшные глаза.

— Два, пожалуйста.

— Держите. В карманчике на спинке кресла вы можете найти маску для глаз.

— Маску? А наруч… эээ нааа… надо ее возвращать?

— Нет. Они одноразовые.

— Вот спасибо.

— Приятных снов.

Белка быстро достала черную маску, повертела, натянула на голову и откинулась на спинку кресла, вытянув ноги.

— Мишка.

— Да.

— Я прям… вся… я так себя чувствую…

— Как.

— Как Анжелика… перед султаном…

— Слушай, Анжелика. В гареме сегодня профилактика. Укрывайся и спи.

Белка подняла маску на лоб.

— Вот ты какой, Мишка, все-таки. Давай я тебя укрою.

Она закутала его в плед, подоткнула со всех сторон, долго толклась коленями по его бедрам, случайно попадая в интересное место, падала на воздушных ямах грудью ему в лицо, в конце концов чмокнула его в нос и угомонилась. Михаил стал набирать ноздрями воздух, выпуская его через рот, надувая живот, представляя море и повторяя свою старую мантру: «Ты просто пальма на пиратском острове — и все у тебя хорошо».

Ветерок дул с моря, Михаил лежал на кушетке под шелковым навесом, рядом сидела Анжелика в прозрачных шароварах, рыжие волосы ее были забраны в хвост.

— Чем я могу ублажить тебя, мой султан, мой светлейший?

— Ты знаешь, Энджи, что-то сегодня я устал: парад янычаров, заседание совета, визирю пришлось голову отрубить. Давай так… по-быстренькому.

— Слушаю и повинуюсь, мой повелитель.

Михаил закрыл глаза, было темно, спокойно, прохладно, только в паху ритмично пульсировал жаркий гейзер.

— Вот, умничка, хорошо, продолжай… ай! Да не зубами, блин! Мягче… вот… крепче! Вот! Вооот…

Михаил резко поднял маску и посмотрел вниз: плед внизу шевелился, — он его сдвинул к коленям и увидел физиономию Белки.

— Ну как? — шепотом спросила она.

Он потянул ее вверх и усадил к себе на колени, обнял и стал тихонько покачивать, целуя в шею.

— Ты знаешь, что тебя таможня не пропустит?

— Почему это?!

— Потому что ты просто бомба какая-то.

— Так тебе понравилось?

— Я уснул, и мне приснилось, что я султан, а Анжелика… мне…

— Так ты мне во сне изменял, подлец!

— Вот ты глупышка моя родная.

— Чего это?

— Так это ты и была — Анжелика.

— Ааа… так бы сразу и сказал.

— Так я и говорю — садись теперь ты.

— Ну, Мишка, я не могу.

— Не хочешь?

— Дуридом ты стоеросовый!

— А что тогда?

— Да я так хочу, что взорвусь просто… как бомба.

— Ну… пошли пройдемся.

— Далеко?

— Нет. В кабину уединения.

— Ты что! Я еще ни разу…

— Да ничего. Там стерильно — операции можно делать.

— А ты будешь доктор?

— Нет. Я буду пилот.

— А я стюардесса?!

— Ну а кто еще.

— Класс! Я в детстве мечтала…

— Все ясно с тобой — ты еще с детства… развратница.

— Палучишь ты у меня! И не посмотрю, что ты султан.

— Сковородкой?

— Та не — ты еще умрешь, а я что буду делать одна. На острове.

— Ну… пираты приедут.

— И из кустов выпрыгнут? На бедную девочку?

— И привяжут ее к пальме. И будут мучить. За разные места.

— За какие?

— А ты за какие хочешь.

— Нууу…

— За это?

— Ну Мишка!

— Или за это?

— Ну перестань!

— Ладно. Тогда я спать.

— Я тебе щас дам — спать!

— Тогда пошли?

— Пошли.

***

Они стояли под крышей аэропорта Абу-Даби уже минут десять, не двигаясь: космический дизайн здания, зелень, буйство красок набросились на них так, что Белка забыла закрыть рот.

— Мишка, — сказала она, наконец, сглотнув.

— А?

— Это уже остров?

— С чего ты взяла?

— У них тут все в пальмах.

— Ну в пальмах. Аравия. Тысяча и одна ночь.

Полтора часа до нужного рейса Михаил таскался за Белкой по магазинчикам, вздыхал, но молчал.

— Ой, Миш, смотри какие бусики!

Фраза «папуасы примут тебя за свою» застревала у него в горле, когда он видел восторг в глазах девушки, и он покупал ей бусики, браслеты, клипсы, зеркальца и прочую дребедень, понимая, что все это сделано для туземцев из Мухосранска, — но кто измерит количество счастья от двадцати четырех каратов Картье и этих «сокровищ» Али-Бабы, кто скажет, что лучше.

Счастье в больших дозах утомляет, и, загрузившись в новый Боинг, который оказался вдвое меньше, они уселись на креслах у запасного выхода, распихали пакунки и вытянули ноги.

— А мы опять будем шампанское пить?

— Нет, Бельчонок, осталось часа два лететь. Давай отдохнем. Закрывай глаза. Поспи.

— Просто поспать?

— Просто поспи.

— А ты к стюардессам рванешь.

— Ну что ты, моя хорошая.

— А что ты будешь делать?

— Я буду тебя охранять.

— Правда?

— Разве я тебя когда обманывал?

— Нет.

— Ну вот.

Сраженная железной логикой девушка успокоилась, закрыла глаза и ровно задышала. Михаил достал смартфон, воткнул наушники, подумал, что послушать — буйного ничего не хотелось — он выбрал новый Pink Floyd и тоже прикрыл веки. Какая… прекрасная музыка… как хорошо… спокойно…

Разбудил его хлопок слева — он открыл глаза и через спящую Белку глянул в иллюминатор: из мотора рвался дым вперемежку с искрами. Самолет загудел по-другому, стал заваливаться на левый бок и снижаться. Михаил на автомате пошарил рукой под сиденьем, вытащил спасательный жилет и стал надевать его на девушку, та сонно отбивалась.

— Ну я не хочу…

— Давай, Бельчонок, давай, маленькая, надевай быстрей.

— Ну я не люблю оранжевое…

Он умудрился застегнуть на ней жилет, так и не разбудив полностью, надел свой и перекинул через плечо ремень своей сумки. Самолет плавно снижался, внизу был океан, уже можно было разглядеть волны. По проходу в хвост простучала каблуками стюардесса. Михаил выдернул наушники и зачем-то проверил сообщения — новых не было. Он поднял глаза и посмотрел на дверь кабины пилота — она была приоткрыта. Внезапно перед ней возник человек в длинном белом одеянии и чалме, в левой руке у него была какая-то продолговатая дрянь с проводами — он поднял ее над головой и загалдел по-арабски. Белка открыла глаза.

— Миш, а че это у него на голове полотенце. У них тут и баня есть?

Араб закончил свой галдеж аллах-акбаром и потянулся правой рукой к устройству. Михаил схватил телефон за угол и метнул вперед, тот просвистел как бумеранг и врубился краем арабу в лоб — последователь пророка Магомета рухнул в кабину пилота, — самолет нырнул влево и вниз. Белку вынесло из кресла и бросило на запасной люк, она схватилась руками за ручку. Из кабины пилота было слышно вперемешку fuck you с аллах-акбаром, самолет дернулся вправо, и Михаил как при замедленной съемке увидел, как ручка запасного выхода под тяжестью девушки опускается, люк выпадает вниз и Белку выносит поток воздуха. Эх, мать… Он прыгнул к люку, ухватился руками за края, оттолкнулся и нырнул головой вниз.

***

Михаил пошевелил губами — песок скрипел на зубах, открыл глаза и увидел тот же песок: он лежал на животе. Попробовал — голова поворачивается: это был пляж. Подтянул руки, оперся на них и приподнялся. А Белка?! Справа над морем склонилась пальма. Слева метрах в десяти от него на спине лежала девушка в оранжевом спасательном жилете: руки и ноги ее были широко раскинуты, она не шевелилась. Михаил поднялся на четвереньки и пополз к ней. Он приложил ухо к груди и стал вслушиваться, но слышал только шум прибоя. Тогда он приподнялся и стал резкими толчками давить ладонями на грудь девушки, вспомнив по фильмам про массаж сердца.

— Мишка… ну мы только приехали… а ты меня уже щупаешь…

Он повалился на правый бок рядом с девушкой и стал левой рукой убирать песчинки и мокрые пряди с ее лица.

— Белка.

— А?

— Ну мы с тобой приехали. По полной программе.

— На остров?

— На остров.

— А бананы где?

— На пальме, где ж им быть.

— Я голодная.

— Шоколадку хочешь?

— Издеваешься над бедной девочкой.

Михаил открыл свою сумку, порылся и достал шоколадку «Корона».

— Мишка.

— Да.

— Какой ты у меня хороший.

— А ты у меня какая дурында.

— Почему это.

— Хватаешься за что попало… руками.

— За что это?

— За то.

— Неее, я за то больше не буду хвататься.

— Да уж я надеюсь.

— Я лучше за это буду хвататься.

— Белка.

— Дааа?

— Раздевайся.

— Ужеее?!

— Пойдем в море. Раз уж мы на острове.

— В Голубой лагуне?

— Да.

— Пойдем!

Бухта полумесяцем раскинулась перед ними: белая пена прибоя растворялась и переходила в волнующуюся аквамариновую зелень, которая превращалась в голубизну и заканчивалась густым сапфиром; вода была кристально-прозрачной, было в ней что-то притягивающее, манящее, обещающее негу и ласку. Дальше было небо, пронзительно-синее, с вереницей облаков на горизонте.

Они бросились в воду, ныряли, плавали, наслаждаясь ощущением мягкой воды на коже, легкостью движения, светом над головой; всю усталость забрало море, дало новые силы, волны подталкивали их друг к другу, прикосновения в воде были совсем другими, волновали по-новому. На губах была соль, соль была везде, вкус любви был другой; они пробовали друг друга, узнавали заново, это наполняло их чистой, ничем не замутненной радостью. Все тревоги и страхи были смыты живой влагой моря — оно дало им новый дом, который не хотелось покидать, обещало им новую жизнь, которой они раньше не знали.

Они вынырнули невдалеке друг от друга почти одновременно.

— Мишка!

— Оу!

— А догони меня!

— Золотую рыбку?

— Ага.

— А желание?

— Да ты не догонишь!

Не дожидаясь ответа, Белка поплыла к берегу, надеясь на свои длиннющие ноги. Михаил засек курс, опустил голову в воду и мощным кролем двинулся за ней — до берега было метров пятьдесят. Девушка плыла судорожно, неровно, оглядываясь, собираясь первой добраться до песка и убежать в зеленую чащу. Недалеко от берега Михаил увидел в воде мелькающие белые пятки и поймал правую, стал на песок, перевернул Белку на спину — она молотила руками по воде, брызгая ему в лицо, пыталась вырваться, но не очень сильно, подчинялась его рукам, которые неуклонно подтягивали яхту к причалу, заводили в док и, наконец, пришвартовали у него на бедрах, насадив на волнолом. Девушка держалась за него ногами, откинувшись на спину, руками поддерживая равновесие и ритм движения; волосы ее расплылись короной вокруг головы, соски стреляли в небо.

— Погоди, рыбка, не спеши.

— Мишка.

— А?

— А ты какое желание задумал?

— Ну… задумал.

— Скажи честно — ты хотел меня накормить?

— Я хочу, чтобы ты всегда была моей.

— Правда?!

— Да.

Белка отпустила ноги, перевернулась, подплыла к нему и крепко обхватила руками за шею, обвив ногами его ноги. Он обнял ее за спину.

— Мишка.

— Что.

— Ты меня любишь?

— Ну конечно. Я же говорил.

— Скажи еще.

— Я люблю тебя. Люблю Белкой. Люблю лошадкой. Кошкой. Птицей. И рыбкой.

— Мишка.

— Да.

— Сделай, что ты дома хотел.

— Что.

— Ну не спрашивай! А то передумаю.

Михаил опустил правую руку по спине девушки вниз и добрался до запретного места, — она сжалась и поднялась на бедрах, потом опустилась.

— Ну давай. Потихоньку. Чуть-чуть.

Михаил закрыл рот девушки своими губами, прижал ее к себе левой рукой, а правой опять дотронулся. Она дернулась, но совсем немного. Белка крепко держала его за шею, бедра ее охватывали его талию, волны ритмично поднимали ее и опускали. Михаил левую руку положил ей на живот и опустил вниз — теперь он трогал ее спереди и сзади и был у нее внутри.

— Ух и стыдно как!

— Но приятно?

— Не спрашивай! А то еще стыднее!

Михаил убрал руки.

— Ну слезай. Иди поплавай. А то еще умрешь от стыда.

— Ну Мишка! Ну ты что! Ну давай!

— Так тебе понравилось?

— Ну ты, подлец, сам же знаешь!

— А ты скажи.

— Ну понравилось! А от того что стыдно — еще больше нравится.

— Везде нравится? И там?

— Ну скотина ты! Везде! Давай!

— Давай, рыбка, ложись на животик и плыви.

— А ты что будешь делать.

— А я буду делать.

— Куда.

— Туда.

— Ну я боюсь.

— Я понемножку. Если не понравится — я тебя отпущу.

— Правда?

— Ну я тебя когда обманывал?

— Нет.

— Ну плыви.

Белка опустила руки и упала спиной на воду, перевернулась и оглянулась назад. Михаил поймал ее за лодыжки, подтянул к себе и развел ноги.

— Это вторая серия, Белка.

— Ааах! — девушка гребла руками по-собачьи, фонтаном выпуская попадавшую в рот воду. Михаил перевел правую руку под ее живот и ниже, а левой достал до груди — двигаться ему почти не нужно было — море двигало их обоих, в нужном ритме, трогая во всех местах сразу, подталкивая к берегу. Белка достала руками до дна, опустилась на локти, Михаил уперся коленями в песок, вернул руки на бедра девушки, потянул ее на себя, почувствовал, как волна откатывается с берега назад, уходит, обнажая все их тайны, потом с новой силой бьет ему в спину, — он упал, накрыв собой девушку, впечатав ее в мокрый песок, скатился с нее на бок и отпустил, оставшись лежать на спине в пене прибоя. Белка тоже перевернулась на спину, потом на правый бок, и обняла его рукой за шею, забросив на него левую ногу.

— Мишка.

— Оу.

— Ну что ты со мной сделал, противный ты пиратище.

— Ну сделал немножко.

— Опять надругался над бедной девочкой. Во всех местах.

— Но местам же было приятно.

— Не говори так!

— Почему.

— Ну это же неприлично, Мишка.

— Так тут же нет никого. Перед кем тебе стесняться, если тебе было приятно.

— Правда. А перед собой?

— Тебе что — мама не велела так делать?

— Ну палучишь ты у меня щас.

— Зато ты теперь навсегда моя.

— Почему это.

— Ну как ты теперь уйдешь, если я про тебя такое знаю.

— А я и не собиралась.

— Будешь меня холить и лелеять.

— Да нужен ты мне триста лет — я только холку и лелейку буду любить.

— А кто тебя кормить будет.

— Ох и есть хочется!

— Хочешь бананов?

— Ужасно хочу!

— Туда?

— И где моя сковородка.

— Ну признайся.

— Никада!

— Ладно. Давай мы тебя привяжем к пальме, и я пойду за бананами.

— Зачем это еще меня привязывать.

— Ну пираты всегда так делают. Ты забыла?

— Да. Точно.

— Так ты согласна?

— Мишка.

— Да.

— Какое волшебное море.

— Так тебе тут нравится?

— Умереть не жить.

— И ты согласна тут жить?

— Знаешь что, Мишка.

— Что.

— Я на все согласна. Делай со мной что захочешь. Только накорми меня. Пока я не умерла с голоду.

— Ну идем к пальме.

— Идем, мой любимый пиратище.

***

Будильник играл свою бодренькую мелодию, пока Белка не ткнула в него пальцем.

— Мишка…

— У?

— Знаешь, что мне приснилось?

— Что.

— Что мы с тобой были в Голубой лагуне.

— И как там было.

— Обалденно было. Полжизни.

— А что там было обалденно.

— Ну… мы с тобой плавали… голышом.

— Только плавали?

— Не, ну не только…

— Как в кино?

— Да. Во второй серии.

— Так я тебя привязал?

— Ну Мишка!

— Нет?

— Ну ты такое со мной вытворял, что до сих пор стыдно.

— Но ты согласилась.

— Да. Сама не знаю, почему.

— Может, ты этого и хотела?

— Я даже себе не могу в этом признаться.

— А сон тебе понравился?

— Да!

— Ну и не признавайся.

— И не дождешься!

— А чем там все кончилось?

— Ты пошел ловить рыбу. А я смотрела на море…

— И что.

— А там появился парус…

— А ты зажгла сигнальный костер?

— Нет.

— А корабль?

— Он уплыл.

— Так что ж ты… не зажгла.

— Ну что-что. Какой ты у меня Дуридом все-таки.

— Какой.

— Любимый.

— Так ты меня любишь?

— Да.

— Так что ж ты молчала! А ну ложись на живот!

— Ага! А ты опять надругаешься!

— Конечно. А ты разве не хочешь?

— Ну хочу, Мишутка. Только ты никому не говори.

— Ладно. Разве я тебя когда обманывал?

— Нет.

— Ну вот. Давай.

— Ну… давай.

***

Клеопатра в Шаркс Бэй

Михаил открыл глаза и посмотрел в просвет между шторами: уже рассвело. Он тихо встал и на цыпочках прошел в душ. Через пятнадцать минут, уже в шортах, майке и темных очках, он шлепал по дорожке, спускавшейся вниз. Дорожка повернула влево, потом вправо и врезалась в каньон из стен, обложенных камнем. Следующий поворот открыл просвет, и Михаил увидел море: оно блестело как зеркало — был полный штиль. Небо было покрыто перистыми облаками, горизонт затянут дымкой, из которой поднималась каменная пирамида острова, из-за нее выглядывало солнце. На пляже никого еще не было, ряды пустующих лежаков под тростниковыми зонтиками подмигивали ему блестящей от росы поверхностью, справа в море вдавался понтон. Непонятно откуда лилась заунывная песня муэдзина.

Оставив одежду и очки на лежаке, Михаил босиком прошел к понтону. Первые метров тридцать море, подсвечиваемое песчаным дном, было золотистое, потом дно ушло вниз, цвет воды сменился на зеленовато-аквамариновый с пятнами бирюзы. Он остановился у края понтона: прозрачная синь позволяла видеть дно с разноцветными кустами кораллов, меж ними неспешно сновали десятки рыб.

Прямо в понтон врезалась сверкающая дорожка, проложенная солнцем, он прыгнул в нее, вынырнул и поплыл вперед. Густая соленая вода омывала кожу, гладила ее, ласкала, выталкивала его тело наверх, к солнцу. Голова у него была пустая: только вкус и прикосновения воды, только свет и цвет моря; он развернулся и посмотрел на берег: пустой пляж, пальмы на террасах и первая линия корпусов отеля. Михаил лег на спину, раскинул руки и замер — первое, самое важное, свидание состоялось, никто не помешал, все было хорошо; он старался запомнить чувство радости, наполнившее его, спрятать и забрать с собой.

На берегу он достал сигарету — после моря ему всегда хотелось курить, присел на край лежака и посмотрел на горизонт: дымка разошлась, задул легкий ветерок, волны шепотом стали читать его гороскоп: будет тепло, мягко, нежно, приятно. Михаил оделся и пошел обратно в номер.

Черт, а какой же у меня номер… Ноги привели его сами, на газоне недалеко от входа он увидел араба в зеленом комбинезоне с садовыми ножницами в руках. Михаил подошел, достал из заднего кармана доллар и помахал им в воздухе.

— I need flowers.

Араб потянулся рукой к купюре, с сожалением проследил, как она уплыла обратно в карман, забормотал что-то по-своему и побежал к клумбе. Вернулся он минут через пять с охапкой фиолетовых, красных и желтых цветов, получил обещанное, заулыбался и опять забубнил, — Михаил сказал ему сенкс, забрал цветы и вошел в номер.

Шторы были так же почти закрыты, солнце заходило в комнату через просвет и освещало широкую кровать: на ней, обняв подушку, спиной к нему, лежала обнаженная девушка — правая нога ее была согнута в колене и заброшена на одеяло, темно-рыжие волосы искрились под лучом света. Михаил подошел к кровати, положил цветы на край и прильнул к девушке, обнял ее за плечи, сдвинул волосы и поцеловал ее в шею — она повернулась к нему, но глаз не открыла. Губы ее шевелились, Михаил поймал своими верхнюю, ощутил легкий пушок, вспомнил персик и почувствовал на своей нижней губе язык.

— Мииишка! Да ты соленый как… А мне больница снилась: будто у меня день рожденья, все пришли меня поздравлять… коробки принесли какие-то, шарики воздушные, лезут обниматься-целоваться, главврач говорит про исполнение желаний… А тебя нет… А я хочу, чтобы ты пришёл и принёс просто цветы.

Михаил потянулся рукой к углу кровати и положил букет девушке на грудь.

— С днем рожденья, Бельчонок.

Белка открыла глаза.

— Так у меня ж правда день рожденья! А больница?

— Больница была дома. А сегодня море. Мы прилетели ночью. Проснулась?

— Так мы уже на море, а я сплю! Какие цветы! Какой ты у меня хороший! Спасибо!

— Вставай, маленькая. Пошли в душ.

— Вместе?

— Ну конечно.

— Пошли! А ты будешь ко мне приставать?

— Да ты что! Никада!

— Как это?! Ты заболел? А ну раздевайся — щас будет медосмотр.

— Совсем раздеваться? И трусы?

— Конечно!

— Не. Я стесняюсь.

— Ничего, тебе это полезно, не все же мне одной. Давай! Оооо, что это с Вами, Михаил… ну-ка… ну-ка… Боже, что это с ним!

— Ну Белка… ну не таскай его.

— Тебе не нравится?!

— Да нравится. Но ты же знаешь, что он может утворить.

— Ну и пусть… я ему разрешаю… он хороший… давай уже… твори… сюда… на цветы.

— Ууух… и бесстыжая ты у меня медсестра.

— Зато теперь у меня какой букет! Никогда такого не было! А пахнет как! Морем!

— Ну вот. А ты? Ты специально это сделала.

— Ну да. А теперь ты сделай.

— Ладно. В душе.

— Я буду вся мокрая.

— Будешь. Ты у меня здесь все время будешь мокрая. Я тебе обещаю. Пошли.

— Ну пошли.

Они сидели на террасе ресторана: перед ними искрился бассейн неправильной формы, слева в него вдавался полуостровом бар, в центре был небольшой островок с тремя пальмами — к нему от бара шел мостик.

— Мишка, ешь давай. Я всегда после этого голодная. Я тебе столько всего принесла, а ты кофе сербаешь. Что ж мы — зря деньги платили.

— Не волнуйся — все оллинлюзив.

— А что это — оллинклюзив?

— Это значит, ешь, сколько хочешь, хоть пять раз в день.

— А я и хочу. Пять раз в день.

— Голодной ты тут не будешь. Я тебе обещаю.

— Ну смотри, Мишка, ты меня знаешь.

— Я тебя знаю. Раз уже было — осталось четыре.

— Ну вот, тебе лишь бы считать. Ты сам пристал. С утра. Бедная девочка спит, а ты…

— А я говорю: вставай — одевайся.

— Ну не ври — одевайся. Ты не так сказал.

— Ну сказал. А ты бы не согласилась.

— Ну конечно — не согласилась. А с утра знаешь, как хочется.

— А сейчас.

— Сейчас есть хочется.

— Ну и ешь — бананов вон нагребла целую тарелку.

— А вкусные! Со сливками!

— Ты как кошка — тебя хлебом не корми…

— Нет, Мишка. Хлебом ты меня не корми.

— А чем.

— Сливками.

— Ладно. За этим не заржавеет.

— Ешь грейпфрут. Мне девчонки знаешь, что говорили.

— Что.

— Что если ты будешь целый день есть фрукты…

— То что.

— Вкус передается.

— Так ты хочешь фруктовый коктейль?

— Ну да. Интересно попробовать.

— Попробуешь. Вечером.

— Ладно.

После завтрака они двинулись вдоль бассейна, который закончился небольшим водопадом и потек дальше вниз речушкой в выложенном камнями русле.

— Мишка! Красиво как! Пальмы, цветы. А море скоро?

— А вот сейчас мы повернем… теперь сюда…

— Ой, море! Пошли скорей!

Пляж наполовину уже был заполнен, но хорошие места еще были; они устроились под зонтиком, постелили на лежаки полотенца. Белка взялась руками за края малинового топика, потянула его вверх, потом расстегнула пуговицу на коротких джинсовых шортиках с бахромой и, повиляв бедрами, опустила их вниз. Под ними осталась малиновая же горизонтальная полоска с крошечным треугольником, переходящим в вертикальную. На бедрах были бантики.

— Белка! У тебя от плавок одно название. Я даже подумал, что ты их забыла надеть.

— Ну тут все так ходят, посмотри.

— Да, но не у всех есть такая попка. Голая. Похожая на две булочки. С малиной.

Девушка прикрыла булочки ладошками.

— Ну что ты на весь пляж кричишь.

Михаил, успевший уже раздеться, обнял девушку за плечи.

— Пошли в море, Бельчонок голопопый.

— Пошли.

Они шли по понтону, глядя в воду; облака разбежались, дул ветерок, по морю шли небольшие волны.

— Мишка, смотри какие рыбы! Синие, желтые, полосатые! И не боятся никого. Ой, глянь, какая длинная! И прозрачная. Похожа на…

— Это рыба-игла.

— А если она… ко мне…

— А ты не расставляй ноги. Знаешь, почему у русалок ног нет?

— Почему?

— Их царь морской наказал. Чтоб не расставляли почем зря.

— Ну Мииишка!

— Прыгай!

Михаил обхватил девушку за талию и прыгнул с понтона. В воде он открыл глаза и увидел длинные ноги Белки, поймал ее за бедро, провел по нему ладонью, поднял ее вверх по внутренней стороне. Белка брыкнула ногами, изогнулась назад и оторвалась от него, развернулась, поймала его за руки и вынырнула вместе с ним.

— Как хорошо! Какая вода нежная! И теплая. И соленая. Совсем прозрачная. Она меня будто гладит.

Они болтали ногами и держались за руки, гладили друг друга ладонями; прикосновения в соленой воде были мягкими и приносили наслаждения вдвое больше. Они трогали друг друга будто в первый раз — они стали другими, новыми и спешили узнать эти новые ощущения, представляя, что их ждет еще.

— Мишка.

— Да.

— Это какая-то волшебная вода. Я опять хочу.

— Живая. И я.

— О. Да ты не врешь.

— Это когда я тебе врал.

— И что мы будем делать.

— Тут никак нельзя — все видно.

— Вот всегда ты так. Только бедная девочка захочет…

— Ну если бедная девочка будет каждые два часа хотеть — это будет не пять, а двенадцать.

— Опять считаешь! Какой ты подлец все-таки.

— Какой.

— Любимый.

— Вот брихуха. Чего ж ты под водой убежала.

— Глупый ты какой у меня. Я и буду от тебя убегать — чтоб ты меня догнал. Бедную девочку. Страшный пиратище.

— Так ты может по плену соскучилась.

— Я по тебе уже соскучилась.

— А что мне с ним теперь делать.

— Что ж с ним делать — скажи, чтоб подождал.

— Ну вылазь первая. Я поплаваю еще, попробую его уговорить.

— Ладно.

Минут через десять Михаил подошел к зонтику, Белка лежала на животе, подняв руки вверх, подставив всю себя солнцу; он достал сигарету и отвернулся, чтобы не началось опять, закурил и улегся на спину. На пляже был свой бар, от него доносилась музыка. Спасибо, не русская попса. Он смотрел на море: от его утренней девственности не осталось и следа — катера сновали туда-сюда, из-за правого мыса появилась двухмачтовая парусная шхуна, стилизованная под старину, с квадратными люками для пушек. На мостике у круглого руля стоял капитан в треуголке и тельняшке в крупную полоску. На палубе видны были пассажиры в купальниках, с левого борта над водой нависла рея, с нее свисал канат, на котором над самой водой парил смуглый парень.

— Смотри, Белка.

— Ух ты! Пираты!

— Хочешь к ним?

— Да у меня и свой есть — не знаю, куда от него бедной девочке деться.

— А она хочет куда-нибудь деться?

— Бестолковые какие-то пираты пошли. Она только делает вид. Что это за пленница, если она не хочет убежать.

— Белка.

— А?

— А давно ты не была пленницей.

— Так что ж ты меня — к зонтику привяжешь. Это же не Голубая лагуна. Люди кругом.

— Ну и люди.

— Так они ж смотреть будут.

— Пусть смотрят. И завидуют.

— Ну стыдно, Мишка.

— Голой попкой ей не стыдно светить.

— Тебе не нравится?

— Да нравится. Прижаться хочется. Легонько так.

— Ага, знаю я твое легонько.

— Чуть-чуть. Соглашайся.

— Я соглашусь, а ты потом до обеда надутый ходить будешь.

— Да. Нет в жизни счастья.

— Ну как нет, Мишутка. Утром было. Разве нет? Твое счастье до сих пор еще в номере на цветах.

— Так то давно. Про счастье всегда говорят, что оно было, а не есть.

— Я и сейчас счастливая. Даже не знаю, чего бы мне еще хотелось. Ой, смотри, парашют! Классно как!

— Хочешь полетать, Бельчонок?

— Страшно! Я боюсь. А вдруг меня ветер унесет.

— Я тебя не отдам никакому ветру. Полетаем?

— А можно вдвоем разве?

— Можно. Пошли. Посмотрим на акул сверху.

— Так тут и акулы есть?!!!

— Да нет. Это просто название — Shark’s Bay — Акулья бухта.

— Ну пошли.

Катер с реющим парашютом стоял метрах в двадцати от края понтона, к нему нужно было добираться на резиновой лодке с мотором. Руководил всем араб, который назвался Ахметом, — он спросил, как они хотят: качелями или паровозом. Михаил выбрал паровоз, и Ахмет помог им надеть сбрую, подтянул парашют вниз лебедкой и пристегнул к нему карабин.

— Are you ready?

— Давай!

— Ааааааааааааа!

Парашют резко взмыл вверх, катер рванул вперед, Белка заорала и замотала ногами, Михаил обнял ее за плечи и закричал в ухо.

— Ну все, все. Уже летим. Все хорошо.

— Ух, классно! Страшно как! А красиво! Вся бухта видна. И вон тот мыс правда похож на акулу.

— Похож. Я вот буду твоей акулой. Вот она к тебе сзади так подбирается…

— Ты и тут сзади пристроился. И уже уперся в меня.

— А ты не верти попкой.

— Это ветер меня всю вертит и крутит и несёт.

— Хорошо?

— Да. Лямка только ногу жмет.

Михаил поправил лямку и ладонями провел по внутренней стороне бедер девушки, потом засунул руку ей в плавки.

— Ой, Мииишка! Ну ты что! Он же на нас смотрит. Ахмет.

— Ему солнце бьёт в глаза, он не видит.

— Так он услышит.

— А ты тихонько.

— Ты сдурел! Я не могу тихонько. Я щас улечу как ракета.

— Ну ладно. Не хочешь — как хочешь.

— Ну ты подлец какой! Давай! А то умру. Давай уже его!

— Хорошие у тебя плавки — и снимать не надо.

— Тебе ж не нравились.

— Нравились. А сейчас еще больше нравятся. А тебе так нравится?

— Ууух, Мишка! Ну что ты опять со мной делаешь!

— А ты не хочешь?

— Ну хочу! Я не могу сдвинуть ноги! Потрогай меня! Всё… всё… ооох… пусти… пусти меня. Я не могу больше. Давай ты. Боже, как хорошо! А ты говоришь — счастья нет.

— Есть?

— Вот, сейчас. Разве нет?

— Да. Сейчас. В небе. С тобой.

— Не могу поверить: мы с тобой летим… над морем… и опять ты меня… поймал.

— Такой у тебя день рожденья. В небе. Над морем.

— Девчонки умрут просто!

— Так ты им расскажешь? Всё?

— Ну Мииишка!

Парашют стал медленно снижаться, трос подтягивал его к катеру, пока их ноги не коснулись кормы. Ахмет застопорил лебедку и помог освободиться от подвесной системы.

— It was a good flight?

— Ох и good! Лучше не бывает!

Щеки Белки стали под стать ее купальнику, она не смотрела на араба. Они уселись на заднее сиденье, и катер повернул к берегу.

— Опять надругался над бедной девочкой. Ну вот. Ты из меня теперь вытекаешь.

— Сэкономишь на креме.

Белка повозила ладошками по внутренней стороне бедер, потерла щеки и лизнула палец, потом опустила руку за борт и провела языком по ладони.

— Как море. Теперь я всегда буду вспоминать море.

— Хорошо было?

— Еще никогда так не было!

— А почему?

— Ну мы летели… я и летела, и была у тебя в плену… никуда не могла деться… и я не могла сдвинуть ноги… и Ахмет твой смотрел…

— А тебе это нравилось.

— Ну не спрашивай!

— А ты скажи.

— Ну это стыдно!

— А ты мне на ухо. Признайся.

— Не дождешься!

— Ну давай. Я никому не скажу.

— Знаешь, я в больнице как-то была в родильной палате.

— И что.

— Женщина лежала с раздвинутыми ногами, а вокруг были врачи разные. Мужчины. Мне так стыдно было, будто это я лежу.

— Так ты себя представила — с раздвинутыми ногами. И все на тебя смотрят. А ты этого хочешь. Чтоб смотрели.

— Ну откуда ты все про меня знаешь!

— И тебя это завело?

— Ну… да. Ужасно.

— И сегодня так же?

— Да.

— И от этого сильнее было?

— Ну так сильно — чуть не умерла. Я все время думаю: сильнее уже быть не может. А потом ты опять что-нибудь утворяешь, и бывает сильнее и лучше. Ты и дальше так делай, Мишка. Разное. Всякое. Что хочешь. Мне все нравится. Я сначала пугаюсь, а потом нравится. Ой, а что это у тебя с ним опять такое? Я же его даже и не трогала.

— Ты его словами трогала. Ты когда про себя правду рассказываешь — ему это очень нравится.

— Правда? Словами? А ты можешь меня словами потрогать.

— Ты моя маленькая пушистая пи… ка, — Михаил пригнул к себе голову девушки и зашептал ей в ухо.