Бесплатный фрагмент - Оставьте Дверь открытой

Огромная благодарность за поддержку и вдохновение Каплун Ольге и Романовой Антонине

Глава 1

Ну вот и лето. Сданы последние экзамены, куплен билет на поезд. Рюкзак на полу в коридоре. Ещё бы книгу какую-нибудь взять, чтобы не скучать в дороге. Решено, куплю на вокзале, там постоянно продаётся много всякой книжной белиберды, а серьёзную литературу я сейчас читать совсем не настроен.

Записку маме написал, да и по приезде позвоню, как всегда, иначе будет потом долго мне выговаривать о несознательности и о том, что хочу вогнать её в гроб раньше времени. Поэтому звонок для меня — дело святое, куда бы ни пошёл, ни поехал. Хорошо хоть не останавливает, а просит только всегда держать её в курсе моих передвижений, хотя и понимает, что я уже далеко не маленький. И профессию я себе выбрал не совсем оседлую: археолог — это вам не в кабинете штаны просиживать.

Предложение провести часть лета на раскопках — это круто, несмотря на то, что они будут проходить не в Египте, а у нас в Сибири. Но на безрыбье и рак, так сказать, сойдёт. Из наших студентов согласились ещё двое, и то из параллельной группы. Мои сокурсники лишь покрутили у виска: если это не обязаловка, то комарьё пусть другие кормят, а мы уж как-нибудь на югах отдохнём.

А мне в радость попробовать на практике то, чему я однажды решил посвятить всю свою жизнь. Да к тому же пообещали зарплату вполне приличную. Можно будет себе к учёбе прикупить новый комп, не прося денег у матери. Ей и так сложно даётся моя учеба и секции братишки.

Ура. Вокзал. Книгу, конечно, купил просто по красивой обложке. В поезд уже запускали, и хоть до отправления оставалось ещё почти 20 минут, я решил сразу зайти внутрь, а не тусоваться на перроне. Место у меня супер: верхняя полка по движению поезда, значит, ветер, который обязательно прорвётся сквозь окно, будет обдувать меня. Скинув кроссовки, я забрался сразу на своё место и начал его осваивать. В сетку на стене перекочевала из рюкзака пачка печенья с миндалём, и туда же отправилась книга.

Незаметно пролетело время до отправления, а в купе больше никто так и не пришёл. Ну, это даже хорошо, если поеду один. Хоть отосплюсь за всю последнюю суетную неделю. Вот состав дернулся, колёса стукнули, поезд очень медленно отправился от перрона. Я лёг на живот, подпёр голову кулаками и стал смотреть в окно. Там с нарастающей скоростью поползли сначала вокзал, привокзальные улицы, следом город. Прилегающие к городу деревеньки мелькали одна за другой, и скоро я перестал различать, когда мы въезжаем и когда покидаем очередную из них. Как-то совсем незаметно стемнело, и я сам не понял, как уснул.

Проснулся я от резкого толчка. Состав заскрипел и остановился. За окном было темно, наверное, вокзал находится на другой стороне и мне его просто не видно. Странно, почему мне не принесли постельное бельё, а билет хоть и проверила проводница при входе в вагон, но он так и остался у меня? Я сполз с верхней полки совсем неуклюже, ещё бы — отлежал руки и всё тело затекло. Включил свет. Нацепил кроссовки и вышел в коридор. Никого. Медленно двинулся к купе проводников и, подойдя к нему, тихо заглянул в приоткрытую дверь. Там сидела молодая девушка; закрыв глаза и кивая головой, она выбивала такт ногой. Я увидел проводки, которые спускались у неё из-под волос и тянулись к телефону на столике. Скорее всего, она слушала музыку. Мои губы невольно расползлись в улыбке. Постояв немного, я зашёл в купе и коснулся её руки. Она открыла глаза и секунд десять словно меня и не видела вовсе. Потом стянула рукой наушники за провода и, улыбнувшись, произнесла:

— Здравствуйте, вы что-то хотели?

— Ну, понимаете, тут такое дело, — отчего-то смутившись, начал я, — вы мне постельное не дали и билет не забрали.

— А, вы пассажир из седьмого купе?

Я кивнул головой.

— Так постельное лежит наверху, — она руками изобразила баскетболиста, забрасывающего мяч в кольцо. — Вы просто, наверное, не увидели. А билет… Я заходила к вам, но вы спали. Решила не будить. Ничего страшного, могу взять его завтра. Вы же до Райчихинска едете? Видите, я помню. Он только завтра, после обеда. Может, вам чайку сделать?

Я поблагодарил её, согласился на чай и вернулся в купе, где действительно увидел лежащее на полке бельё. Как я его сразу не заметил? Полез в карман ветровки, достал билет и положил его на стол. Минут через пять после того, как я расстелил постель, в купе постучались и вошла проводница со стаканом чая.

— Ой, а что же вы наверху-то остались? Никого нет, можете и на нижнюю полку перебраться, мест в вагоне много, так что, если кто и сядет на станции, есть куда разместить.

— Нет, спасибо, — улыбнулся я ей. Она была из тех, что вызывали улыбку просто так, без причины. Их, наверное, можно назвать детьми солнца: столько золота в волосах и россыпь веснушек. — Мне правда очень удобно на верхней полке. И за чай спасибо.

— Ну вот и славно, отдыхайте тогда, если возникнут какие-нибудь вопросы или проблемы, обращайтесь, — деловито оттараторила она и выпорхнула из купе.

Я с наслаждением вытянулся на уже расстеленной постели и в предвкушении скорого сна закрыл глаза. Слушал, как стучат колеса, ощущая всем телом этот звук так, что и сердце моё через какое-то время стало биться в такт с ними. Но сон не шёл. Я попробовал улечься поудобнее, но как я ни крутился, сна не было. Слегка рассердившись на себя за столь несвоевременное бодрствование, включил свет и взял книгу. Странно, чем же меня зацепила эта картинка на обложке — и почему из такого огромного количества книжек я схватил именно её?

Картинка как картинка, да — яркая, да — многоцветная, но в то же время веяло от неё такой же волной тепла и запаха полыни, как и от тех образов, которые представлялись мне, когда я думал о том, как это классно, что я вот так взял и поехал в эту экспедицию.

Чем больше я рассматривал, что нарисовано на обложке, тем больше мне она нравилась. Я подумал, что она из тех картинок, которые специально нарисованы так, чтобы только внимательный мог сосчитать, сколько на ней изображено волков, медведей или оленей.

На ней действительно были силуэты волков, спрятанные то в ветвях деревьев, то в очертании гор. Единственное более ясное изображение — это девушка. Она больше походила на отражение в стекле, за которым и был пейзаж с горами, водопадом, лесом, и всё же рассмотреть её подробно было сложно. Но тем интереснее было вглядываться в её черты. Ещё среди стволов деревьев, опутанная плетущимся растением, стояла слегка приоткрытая дверь. Обыкновенная дверь в обыкновенном лесу.

В общем, славная картинка, и название расположено так, что и не сразу его найдёшь и прочитаешь. Оно мне тоже понравилось — «Проникновение». Правда, оно тоже было написано довольно странно: большими были и начальная буква, и буква «Н» и буква «В». Получалось, если считать эти буквы прописными, эдакое «ПроникНоВение». А вот автора, как я ни искал, так и не нашёл. Или они его хорошо спрятали, или вообще не указали на обложке. Ну и ладно, я всё равно всегда, или почти всегда, помню сюжет прочтённого, но не его автора. Но стоило мне немного углубиться в чтение, как меня накрыл сон…

* * *

На берегу тёмного и дикого леса стояла избушка. Недалеко, в зарослях осоки и камыша, протекал ручей. Не такой это был и маленький ручей, да и речкой не назовёшь, но носил он громкое название — Томила. Откуда оно произошло, не помнил уж никто, да и помнить было некому. От всей ранее располагавшейся на берегу деревушки один домик-то и остался. Сначала он покосился, после и вовсе врос в землю. И стал не дом, а просто так, избушка. И как водится, в избушке жила бабушка. Одиноко жила, пока не приезжала к ней на лето внучка Оленька.

Оленька, студентка педагогического училища, не сказать, что уж такая красавица, но умница — это точно. Училась на «отлично», была заводилой в драмкружке и среди сокурсниц считалась самой добродушной и наивной. Таким, как Оля, в жизни трудно — так считали сокурсницы и пытались свою жизнь устроить по другим, «взрослым» правилам. Вот и в это лето, её не поняли, когда вместо предложения поехать воспитателем в международный лагерь она отправилась в какую-то глушь, где и людей-то нет. А бабушка оттуда почему-то не уезжает. Хоть и живут Оля с мамой в хорошей трёхкомнатной квартире и часто зовут её переехать к ним в город.

А Оленька каждое лето ждала этой поездки. Мама, как и дочерины подружки, не понимала, отчего вместо санатория, курортов или работы в престижном лагере она вновь едет в такую глушь.

Откуда им всем знать, что только там, в маленькой избушке, рядом с такой любимой и мудрой бабушкой она чувствовала себя защищённой от всех бед и несчастий. Откуда им знать, что каждое утро, вставая с солнцем и собирая капли росы, гладя раскрытыми ладонями высокие травы, она чувствовала, как переполняет её звенящая радость. Пропитывалась солнцем, запахом трав и цветов, наполнялась тихим ветерком и пением птиц. Всё вокруг становилось таким понятным, и возникало всепоглощающее ощущение единения со всем, что её окружает. Она становилась частью этого мира, и мир становился частью её.

А это лето было особенным. Любимая бабушка, раньше никогда даже не намекавшая о приезде, порой даже пыталась уговорить внучку вернуться в город пораньше, «чтобы успеть до начала учебы отдохнуть и повеселиться с друзьями, чем сидеть по вечерам у завалинки и слушать старые бабушкины сказки». Когда же Оля в прошлый раз уезжала от неё, то, уже выйдя за порог со своей спортивной сумкой через плечо, услышала, как бабушка глубоко вздохнула и, будто набравшись смелости, произнесла свою просьбу — приехать пораньше. И ещё попросила ничего не говорить матери. А если Оля не сможет её навестить, то ничего страшного, так тому и быть.

Глава 2

Проснулся я, когда солнце стояло уже высоко. Голова была тяжелой, и остатки сна всё никак не хотели покидать меня. Что снилось, точно не помню, только какое-то ощущение осталось: тягучий и липкий осадок. Взяв полотенце и несессер, отправился умываться. Туалет был занят, пришлось стоять в тамбуре в ожидании. Через окно я видел пробегающие мимо деревья. Зелень была буйная и совсем не походила на нашу, культурно обрезанную, городскую. Стук колёс. Ветер из приоткрытого окна, пахнущий летом, травой и ещё непонятно чем, настроил меня на добродушный лад. Впереди лето и приключения. Вот в чём я не сомневался — так это в том, что приключениям быть. Сон как рукой сняло. Мне пришлось ещё недолго подождать, затем я умылся, почистил зубы и даже попробовал расчесаться пятернёй. С расчёсками я не дружил: теряются почти сразу.

Перекусив тем, что я припас со вчерашнего дня, и допив холодный чай, который так и остался стоять в стакане со вчерашнего вечера (спасибо проводнице — не забрала), я уселся строить планы. Это мой способ «примириться с реальностью», как называла это мама.

— Если ты не будешь записывать, что тебе необходимо сделать, сделано не будет ничего. Вернее, оно будет сделано только в твоём воображении. Так что пиши, милый, и не забывай ставить галочки напротив того, что уже выполнил. А то будешь делать одно и то же несколько раз, — так мама надо мной подтрунивала.

Я действительно иногда мог так чем-то увлечься, что терял ощущение времени и реальности. Пару раз обманывался: думал, что сделал, а оказывалось — нет. Ну, и завёл привычку делать записи.

Вот и сейчас я написал: по прибытии в Райчихинск добраться до пристани «Белой» и встретиться с нашей рабочей группой.

Ну вот, собственно, пока это и все дела. Хотел было вернуться к книге, вчера уснул, наверное, на первой же странице. Открыл, начал читать, но постоянно что-то отвлекало, и я никак не мог сосредоточиться на тексте. Предположил, что это всё волнение. Засунул книгу в рюкзак и уставился в окно в ожидании своей остановки.

Как-то неожиданно для себя я опять уснул. И проснулся только тогда, когда проводница потрясла меня за плечо.

— Вставайте, вставайте. Да что ж вы так крепко-то спите, — она старалась распихать меня и, смешно цокая языком, покачивала головой, точно я маленький и провинившийся ребёнок.

— Скоро ваша станция, а там стоим совсем недолго. Вам бы надо собраться и выйти в тамбур. Если не успеете сойти, следующая станция будет только к вечеру. А обратного поезда ждать вообще долго, так что поспешите. У меня там ещё один пассажир выходит. Надо его тоже поторопить. Смотрите не засните!

Она почти выбежала из купе, я встал, встряхнул головой, опять потяжелевшей и какой-то одурманенной, и всё же скоренько собрался и направился в тамбур, как проводница меня и просила.

В тамбуре уже стоял невысокого роста мужчина, неопределённого возраста и, я бы даже сказал, неопределённой национальности. В глаза мне бросились только его острая борода и колючий взгляд, которым он меня наградил, когда мы встретились глазами.

Вот и станция. Проводница суетливо открыла дверь и почти выпихнула нас на перрон. Поезд сразу же тронулся, и я понял, зачем нас так торопили. Сиди я в купе, ни за что бы не успел выскочить. Здание вокзала заменяла будка, сколоченная из листов железа и досок, вокруг было безлюдно и тихо. Лишь знойный ветер, работая дворником, поднимал пыль и гонял её по пустому перрону, не зная, куда замести.

Я надел рюкзак на спину и отправился искать хоть кого-то, кто знает, как добраться до пристани. Хотел было спросить дорогу у сошедшего со мной на этой станции, но он мелким, но быстрым шагом уже приближался к углу вокзала. Шёл он смешно, через шаг опираясь на трость, и нёс в руке саквояж. Я такие видел только в кино. Да и сам он как-то совершенно не вписывался ни в это место, ни в это время. Я поспешил за ним.

* * *

«Ну, наконец-то добралась. Вот бабушка-то обрадуется».

Оля бежала по тропинке, которая вела от перрона к уже совершенно заросшей дороге. Было видно, что очень давно никто ей не пользуется. Значит, пешком до самого бабушкиного дома. Сначала по заросшей дороге, затем просто по еле узнаваемой тропинке через лесок, мимо знакомой с детства полянки, на которой растёт самая вкусная на земле земляника, к берегу речки. Ну вот, совсем не далеко осталось. Вроде и дорога неблизкая, но ноги так и бегут, так и хочется двигаться быстрее и быстрее. До самого берега. Воздух наполнен таким многообразием запахов и ветерков, что желание раскинуть руки и вдыхать, пить его просто невозможно преодолеть. Вот такую, с распростёртыми руками, закрытыми глазами, улыбающуюся всему миру Оленьку и окликнула тихим голосом бабушка.

— С приездом, милая.

— Ой, бабулечка! Как же я счастлива, что я здесь, что меня встречает этот ветерок и ты! Ой, как же ты сюда так далеко пришла? Я же не сообщала, что приеду сегодня. Хотела сделать тебе сюрприз.

— Вот и сделала. Я знала, что не пропустишь этого места на берегу. Ты его с детства любишь. Да и не устала я, тихонечко шла, травки собирала, а вот обратно ты как раз и поможешь их отнести.

Она показала на небольшую вязанку с травами, которую стянула своим платком. Трава смешно выпирала с двух сторон, как рассерженный ёжик. Оля поправила свой рюкзак, взяла в охапку бабушкины травы. Они медленно двинулись по тропке в направлении дома.

— Очень славно, что ты приехала именно сегодня, ведь до праздника всего-то и осталось несколько дней, а ещё столько всего надо приготовить, — бабушка шла чуть впереди Оли и говорила, немного повернув голову вбок. Оля всё равно слышала её не очень хорошо, но да и ладно, всё равно дома — за чайком, с вареньем душистым, какое только здесь она могла попробовать, — бабушка ещё раз всё расскажет. Это всегда так было: бабушка говорила обо всём, а позже повторяла, совсем не потому, что думала, будто Оля её не слышала, а затем, чтобы особенно выделить какие-то очень важные моменты. Что они важные и чем именно они так важны, Оленька не понимала, а просто слушала ласковый бабушкин голос, и казалось, он проникает в неё и согревает изнутри вместе с ароматным чаем.

Они шли, а трава, торчащая из бабушкиной охапки, щекотала Оле то руки, то щёку, то нос. Она перекладывала её по-разному, но всегда что-нибудь продолжало её щекотать. От этого становилось совсем уж весело, и она хихикала, стараясь не делать этого очень уж громко, так как бабушка ещё что-то говорила, и было бы крайне невоспитанно прерывать её смехом.

— А ну-ка не колитесь, не щекочитесь. А то вот возьму и оставлю здесь, а заберу только когда завянете.

Трава будто послушалась, чем очень удивила Олю. Она словно стала мягче и теперь не щекотала и колола, а гладила и ласкала.

— Странная какая-то трава у тебя, бабулечка, — сказала Оля, внимательно рассматривая вязанку, сама не зная, что она ищет, может, какая-нибудь не та сторона охапки, и она просто её развернула и не заметила? Да нет, вот этот же синенький маленький цветочек торчит из травы, похожей на ёлку.

— Странная, внученька, странная. Нынче всё странное. Вот и трава тоже, что ж ей одной оставаться просто травой.

Вдалеке показался домик. Какой же он маленький! Оле даже показалось, что с прошлого лета он ещё уменьшился. И всё равно, какое же здесь всё родное и близкое. И как же она счастлива и наполнена этим чувством до краёв. Она здесь. И рядом любимая бабулечка. Значит, это будет ещё одно волшебное лето.

Глава 3

Я завернул за угол вокзала и увидел этого странного типа: он стоял у пыльной дороги и смотрел на часы в своей руке. Да-да, не на руке, а в руке. Такие старинные, как и трость и саквояж. «Ну и тип», — подумал я, но, не видя больше никого вокруг, подошёл к нему:

— Не подскажете, как добраться до пристани?

Он оглянулся на меня. От его взгляда мне захотелось даже отступить на пару шагов. Я стал осматривать окрестности и, поправляя рюкзак, всё же надеялся получить ответ.

— Ты из археологов? — голос был тихий, но я слышал его как из наушников, чётко и громко. Странный эффект.

— Да, еду на летнюю практику в Забайкалье. Все, видимо раньше уехали, а я вот подзадержался.

— В таком случае будем знакомы. Я Архип Осипович, ваш непосредственный заказчик. Будем некоторое время работать вместе, — его голос немного смягчился. — Сейчас за мной должны приехать. Поедем вместе.

— Очень приятно, — произнёс я, но желание отойти подальше от него никуда не исчезло, — я Януш.

Тот кивнул головой и опять посмотрел на часы. Было видно: он очень недоволен, что приходиться ждать. Но ждать пришлось недолго. Скоро подъехала запыленная «Волга», и из открытого окна нам махнул шофёр, приглашая садиться.

Архип Осипович сел на сидение рядом с водителем, на предложение кинуть свой саквояж в багажник или на заднее сиденье он просто покачал головой, и всю дорогу до пристани так и ехал, держа на коленях одной рукой саквояж и в другой — трость. С водителем он не вступал в разговоры, сколько бы тот ни пытался завести беседу. Меня же будто не замечали. Я, собственно, не сильно-то и огорчился. Смотрел в окно с большим любопытством. Я тот человек, который из города выбирается совсем не часто, отчего выбор моей профессии удивлял не только мою маму, но и всех знакомых.

— Ну всё, приехали, — сказал шофёр и резко затормозил, останавливая машину и поднимая клубы пыли. — Вон там спуститесь к реке и увидите пристань. Ближе не подъехать.

Мы вышли и направились туда, куда указал нам шофёр. Стоя на косогоре, я задержался, рассматривая открывшуюся перед нами картину. Внизу простиралась широкая река. На дальнем берегу, насколько хватало глаз, был лес. По этой стороне, наоборот, не было деревьев, и только дорога убегала вдоль берега параллельно реке. С косогора вела небольшая, но довольно крутая тропа к пристани, простому деревянному настилу. На нём уже толпились люди, и видно было две грузовые машины. У этой пристани стоял не пароход, как виделось мне в воображении ранее, а обыкновенная открытая баржа. На неё и грузились и люди, и груз с машин. Я поспешил вниз. Мой попутчик уже спустился и направлялся к главному. Я решил, что он, видимо, начальник, раз машет руками и матерится.

— О, Януш, привет. В нашем полку прибыло, — приветствовал меня, похлопывая по плечу, молодой парень. Я удивился, что он знает, как меня зовут. Мы же учились в параллельных группах и почти не пересекались ни на лекциях, ни на практических занятиях.

— Привет, мм… — мне было неловко, что я не знаю, как его зовут.

— Да не парься, я Сашок, а это, — он показал пальцем на худенького парнишку, сидящего на мешке и опирающегося на гитару, — это Славик. Я посмотрел списки работников, и из студентов нас только трое. Так что я быстро понял, что это ты и есть, и зовут тебя Януш. Кстати, странное имечко, — по-доброму засмеялся он.

— Мне надо позвонить, — извинился я и отошёл. Мама трубку взяла сразу и, не слушая ответы, забросала меня вопросами. Я долго объяснял и успокаивал, говорил, что всё хорошо и пусть она не переживает.

— Эй, Януш, скажи, что больше не позвонишь, — крикнул мне Сашок, — там, где мы будем, связи нет. И почты тоже. И даже голубей, — засмеялся он.

Сказав матери, что на связь пока больше выходить не буду, я опять начал утешать и обещать ей делать всё, как она говорит: и зубы чистить, и надевать тёплые носки, и пить витамины. Я выслушал ещё кучу всяких наставлений и со всем согласился.

Позже началась суета: нас попросили помочь загрузить всё на баржу. Мы таскали какие-то мешки, коробки и сбитые деревянные ящики. И ещё много всего. Было жарко. Все устали, но времени на отдых не было. Наш, как я правильно понял, начальник матерился и подбадривал как мог, обещая отдых, когда всё загрузим и отчалим.

Вот всё и перетаскали. Укрепили, установили, расположили. И все рухнули здесь же на палубе. Уже вечерело. Нам выдали сухие пайки и прикатили бутыль с водой. Некоторые начали доставать из сумок и рюкзаков провизию, припасённую из дома, разложили всё на импровизированном столе прямо на палубе. Я смущённо выложил на этот стол печенье миндальное, так и оставшееся нетронутым в поезде, и пару яблок. Все расселись вокруг, и начался ужин. Я разглядывал людей, с которыми предстояло работать два с половиной месяца. Нас было одиннадцать, не считая начальника отряда, он всё это время провёл рядом с Архипом Осиповичем, которому выделили отдельную каюту. Ещё к нам на месте присоединится шофёр, который погнал грузовик своим ходом. Компания была очень разношёрстная: три студента, повар с очень подходящей фамилией Капустин и семь человек — постоянный и сработанный археологический отряд, состоявший в основном из уже взрослых и молчаливых мужчин. Все поели и, уставшие, улеглись спать здесь же, кто-то даже решил не доставать спальник. Да и правильно. Погода стояла чудесная: тёплая и уютная. Звук воды убаюкивал. Я тоже решил последовать их примеру: не доставая спальник, положил рюкзак под голову и долго смотрел на звёздное небо, пока не заснул.

* * *

В избушке у бабушки пахло сухой травой, цветами и чем-то очень свежим и пряным. Оленька сразу почувствовала себя маленькой девочкой, переполненной озорством и любопытством.

— Иди, Солнышко, сюда, — позвала бабушка из кухоньки, — садись, давай попьём чайку и поговорим. Нам многое надо и обговорить, и сделать. Мало, мало времени осталось.

Оленька села на любимый табурет, уперлась ладошкой в подбородок и смотрела, как бабушка разливает чай по кружкам. Кружки, сколько она помнила, всегда были глиняные со странным узором, начерченным, как казалось, чьей-то детской рукой перед тем, как их обожгли в печи. Но чай из них было пить очень замечательно — он долго не остывал и всегда был очень вкусным. Оля прошлым летом даже пыталась увезти одну с собой в город. Но бабушка не позволила, пробормотав, что по одной кружке неправильно увозить, а вот когда придёт время, захочет — так пусть сразу все и заберёт.

— Всегда и всему нужна пара, — так она сказала.

Вот и сейчас они из них пили чай, который был ещё вкуснее того, что помнила Оля.

— Милая моя, ты помнишь сказки, что я тебе рассказывала? — начала бабушка разговор, когда чая осталось на пару глотков.

— Да. Ну, может, не в подробностях, но помню. Мне даже многие из них потом снились.

— Коли снились, значит, всё правильно, значит, хорошо, — говорила она, взвешивая каждое слово, и Оля чувствовала — что-то серьезное хочет ей рассказать бабушка. От этого Оля, как-то само собой, стала опять взрослой и очень взволнованной. А бабушка тем временем продолжала:

— Наш мир очень тонок и раним. Баланс хорошего и нехорошего всегда соблюдается. Но для этого кто-нибудь должен быть добрым, а добрым быть гораздо сложнее, чем злым. И хоть во всех сказках добро побеждает, иногда эта победа стоит слишком дорого и не всегда бывает закономерной, — бабушка вздохнула и задумалась. Оля сидела и физически чувствовала, как вокруг растёт напряжение и воздух становится будто плотнее.

— Пришло время и тебе выбирать, какой ты будешь. Остаться в стороне не получится, — наконец сказала бабушка тихим голосом. И как-то сразу стало заметно, что она очень старенькая, уставшая, с лицом, испещрённым морщинками. Так странно: Оля никогда до этого не видела, вернее, не замечала этого. И ей стало очень жалко эту старушку, такую нескончаемо любимую и такую родную.

— У тебя три дня. Если хочешь, потом можешь уехать, и всё забудется, как сон. Я позабочусь об этом. Но если после этих трёх дней ты решишь остаться, вся твоя жизнь изменится бесповоротно. И… — она набрала в лёгкие побольше воздуха, задержала дыхание, а затем, с трудом выдохнув, тихо произнесла: — Я не смогу тебе долго помогать. Тебе выбирать. Через три дня.

Оля сидела и ничего не понимала. Воздух вокруг стал очень холодным, по коже бегали мурашки.

— Ну, чему быть, как говорится… — всплеснула руками бабушка, и всё опять вернулось. И тепло, и радость от того, что Оленька вновь оказалась здесь.

— Пойдём-ка на улицу, Оленька. Пока солнце не село, надо ещё немного потрудиться, — она встала и вроде бы даже опять помолодела.

Они вышли во двор. Это был странный и с детства любимый сад-огород. Здесь не было в привычном виде отдельных грядок или распланированного сада. Всё перемешалось и дружно жило по соседству. Казалось, что всё растет само собой, без грядок и клумб. В детстве бабушка обычно отправляла Оленьку, говоря, что она хочет приготовить, и махала рукой куда-то в сторону, а та шла и по пути находилось всё, что было необходимо для приготовления именно этого блюда. А вот если хотелось просто так съесть морковку или огурчик, иногда приходилось довольно долго бродить, чтобы их найти. Маленькая Оля научилась хитрить и, прежде чем пойти полакомиться ягодой, выходила на крылечко и громко объявляла:

— Ой, как хочется пирогов с клубникой! — закрывала глаза, поднимала лицо к небу и кружилась. Остановившись, делала шаг с ещё закрытыми глазами. Затем открывала их и бежала в ту сторону. Чаще всего и бегать далеко не приходилось. Прямо под ногами появлялись кусты с клубникой, всегда спелой и сочной. И она ела её с куста, пока не наедалась. Затем возвращалась домой, очень довольная своей хитростью. Но однажды бабушка услышала её, и когда Оля вернулась без ягоды, поругала:

— Коли просишь ягоды на пироги, будь добра собрать и принести, сделать пироги да поблагодарить. Негоже обманом себе удовольствие добывать. А если хочешь просто полакомиться, так и скажи. Может, труднее найти её будет, а может, и проще. Но коли попросишь искренне и с благодарностью, то и ходить никуда не придётся.

После этого Оля часто, стоя на крылечке, кричала о том, чего хочет, и кружилась. Иногда находила то, что искала, иногда нет, но тогда обязательно вместо запрошенного было что-то другое, не менее вкусное. Находя искомое, она дурашливо раскланивалась и благодарила за лакомства.

Становясь старше, Оля уже не кричала заказы, а просто шептала и, закрыв глаза, почти отчётливо чувствовала сторону, в какую ей идти. И слова благодарности стали звучать не после находки, а до того, как загадать желаемое. Всё это стало настолько естественно и обыденно, что ей казалось: так везде и у всех. Для неё это была обычная жизнь.

И вот сейчас, стоя у крылечка, Оля вновь почувствовала себя дома. Именно здесь она и должна быть.

— Видишь кадки с водой? — спросила бабушка, указывая под стоящую неподалёку яблоню. — Возьми ведёрко да сходи на речку. Поздоровайся с Томилой и набери водицы. Нужно до вечера наполнить одну до краев. Только поставь её вот сюда, — она показала на стоящий рядом с крыльцом табурет.

Оля перетащила на него кадку, взяла ведро, показавшееся ей ещё меньше, чем она его помнила с прошлого лета, и, чмокнув в щёку бабушку, вприпрыжку побежала к ручью.

Глава 4

Только к концу второго дня мы наконец добрались до места, где сошли с баржи. Нам опять предстояло всё разгрузить и перетащить на стоявший на берегу грузовик. Но в этот раз всё было немного сложнее. На реке в этом месте не было предусмотрено никакой маломальской пристани, поэтому сначала всё сгружали на лодку, а затем на берегу перегружали в машину. Мы провозились почти до глубокой ночи. После чего Архип Осипович, которого мы за всё время нашего путешествия на барже ни разу не видели, а также повар и несколько ребят из отряда забрались в грузовик вместе со всем нашим скарбом и уехали. Мы же в сопровождении начальника отряда Палыча отправились пешком. Идти налегке было комфортно, и после длительного пребывания на барже было приятно размять ноги на твёрдой земле.

Шли долго по еле заметной дороге, которая угадывалась лишь по примятой нашим грузовиком траве. Фонарики были только у начальника и замыкающего нашего отряда — низкорослого бородача Сени. Пару раз отдохнули. Разговаривать почему-то никому не хотелось. Только Славик на привалах что-то наигрывал на гитаре, которую ни за что не захотел положить со всеми вещами в грузовик. Часа через три среди деревьев мы заметили отблески костра. Все приободрились и прибавили шагу.

Когда мы добрались, лагерь был почти разбит. Установлены две большие палатки, а поодаль стояла ещё одна, маленькая и чёрная, из-за цвета её сразу и не приметить. У костра на импровизированной плитке колдовал Капустин.

— Так, сейчас перекус. Завтра обустраиваем лагерь и распределяем фронт работы. В общем, отдыхаем, — сказал Палыч, когда все собрались поближе к костру. — Просьба от нашего гостя — не подходить близко к его палатке. Он чутко спит и не хочет, чтобы ему мешали. Всем ясно?

— Ясно, — почти хором ответили все. Затем расселись кто на что и принялись за ужин. Первый, сидящий ближе к котлу, принимал от повара тарелку с ложкой и передавал по кругу. Капустин замечательно знал своё дело, и варево получилось очень даже съедобным.

После ужина Палыч распределил всех по палаткам. Нас, студентов, поселил в одну ещё с троими, из которых я знал хорошо только бородача. Двое других были молчаливые братья, очень похожие друг на друга, по-началу я даже думал, что они немые.

Некоторое время мы провозились в палатках, обустраивая себе походные кровати. Потом забрались в спальники и все в скоре уснули. Я же долго ворочался от волнения и предвкушения предстоящей работы. Это был мой первый выезд на раскопки. И вот скоро моя мечта исполнится: я стану настоящим археологом. В итоге уснуть так и не смог и, чтобы не разбудить всех своим ёрзаньем, решил выйти подышать немного. На улице стало значительно прохладнее; поёжившись, я пошёл к затухающему костру. От него всё ещё исходило тепло. Усевшись поближе, я рассматривал всё, что меня окружало. Хотелось запомнить это, чтобы потом, когда-нибудь в старости, рассказывать своим внукам о своей первой экспедиции.

Две палатки стояли рядом, и там мирно спали завтрашние товарищи по работе. Недалеко от них, прикрытые брезентом, в траве, составлены ящики и коробки, инструменты и ещё много всего. А ещё дальше, под деревьями, еле различимая, больше похожая на шатёр, стояла палатка нашего заказчика. Интересно, и чего это он приехал с нами? Но, видимо, так надо. Я новичок, и многое мне непонятно.

Пока я смотрел на этот странный шатёр, мне показалось, что сквозь щель в так называемой двери проникает какое-то синее свечение. Но стоило мне приглядеться — оно исчезло.

— Ну вот, уже мерещится всякое, надо идти спать, — пробурчал я и направился к своей палатке. Постарался зайти как можно тише и протиснуться к своему месту в дальнем правом углу. По ходу кого-то задел. Но хорошо, что сон крепок. Я забрался в спальник и мгновенно уснул. Даже не додумав мысль о странном синем свечении.

На следующее утро я проснулся очень бодрым, несмотря на то, что лег спать очень поздно. В палатке уже никого не было.

Я вышел на улицу, и в глаза сразу бросилось преображение нашего лагеря. Всё, что было свалено ранее в одном углу, теперь приобрело упорядоченный вид. Вот стоит полевая кухня с навесом и ящиками, сложенными в виде подставок под импровизированный стол, за которым Капустин уже что-то нарезает. На крючках в подпорках для навеса висит разная утварь. Рядом с нашей палаткой разместился ещё один небольшой навес с рабочим инструментом.

— Ты вовремя, — кивнул мне Палыч, приглашая присоединиться ко всем сидящим на бревнах в импровизированной кухне. — Продолжаю, — Палыч листал блокнот и делал какие-то пометки. — В этот раз братья и студенты работают на подхвате, пока не будет расчищено всё от колышка до колышка. Сеня, ты на пиле. Родя, ты с твоим любимым топором помогаешь с мелочью.

— Когда начинаем? — спросил Сеня, почёсывая свою бороду. — Раньше начнём, как говорится… — усмехнулся он.

— Мы ждём указаний Архипа Осиповича, кстати, он просил для краткости называть его Архо. Странно, но хозяин — барин. Так вот, он с утра взял колышки и флажки и сказал, что сам всё разметит. Велел дожидаться и самим пока никуда не лезть. Он наш заказчик, я ему не указ. Так что сидим и ждём.

Весь день так и прошёл в ожидании Архо, а его всё не было. К вечеру мы порядком заскучали. Я решил вернуться к прочтению книги, пока ещё светло. Но стоило мне открыть её, как на поляну вышел мужчина. Сразу его и не узнать. Архип Осипович был одет в странного вида тёмный плащ, почти полностью его скрывающий. На голове то ли шапка, то ли тюрбан. Но трость была с ним, и именно по ней я и опознал нашего главного. Что именно он главный, я уже не сомневался.

— Завтра с рассветом выходим, — тихо сказал он, и я опять удивился тому, что его голос слышится в голове как через стереонаушники. Проходя мимо меня, он приостановился, увидев книгу в моих руках, покачал головой и погрозил пальцем:

— Не вздумай брать с собой на раскопки.

Затем, обведя всех своим пронизывающим взглядом, слегка повысив голос, произнёс:

— Это касается всех. Завтра берём с собою только инструмент и ничего лишнего, — договорил он и скрылся в своей палатке-шатре.

Я с интересом посмотрел на свою книгу ещё раз. Что ни говори, занятная она какая-то. Ну не могу я её никак начать читать. Вот и сейчас нас уже звали на ужин. Я сунул книгу во внутренний карман ветровки, которая лежала рядом со мной на бревне, и мысли сразу перескочили на другое. «Это плюсы молодости, лёгкое отношение ко всему», — говорила мама, а я не понимал, неужели в возрасте отношение к жизни может поменяться.

Мы поужинали и в скором времени разбрелись все по палаткам. Завтра рано вставать, и день обещает быть насыщенным. Нужно набраться сил. Может, из-за лесного воздуха, а может, из-за желания, чтобы завтра наступило побыстрее, но уснул я быстро и легко.

Рассвет только-только начинался, когда нас разбудил Палыч. Все быстро умылись, оделись и получили от Капустина сухой паёк. Он раздавал каждому завёрнутый в бумагу завтрак и фляжку с чаем, и казалось, что он извиняется за то, что не накормил, как полагается.

Сеня и Родя тащили свой инструмент, нам же, студентам и братьям, выдали перчатки. Все собрались, и почти сразу же вышел Архо. Он был в том же одеянии, в котором мы видели его вчера. Не говоря ни слова, он кивнул головой, здороваясь со всеми сразу. Затем махнул рукой и возглавил наш отряд. Мы двинулись в лес. Не знаю, как он находил дорогу, но мне нестерпимо хотелось, как Гензелю и Гретель, бросать крошки на землю, чтобы суметь потом вернуться в лагерь. Оглянувшись, увидел Палыча, втыкающего в землю что-то напоминающее шашлычные палки с яркой лентой на конце. Всё, дорога домой отмечается, можно расслабиться. Мы шли плотной цепочкой, и поэтому рассмотреть, что там впереди, не было никакой возможности, а любопытство одолевало. Немного прибавив шагу и обогнав впереди идущих одного за другим, я видел теперь перед собой только нашего главного. И ничего, кроме бескрайнего леса. Как Архо ориентировался в этом пространстве, я не знаю, но шёл он довольно-таки бодро. Спустя полчаса он поднял руку, и все остановились.

— Впереди поляна, на ней холм, я его полностью со всех сторон отметил вот такой верёвкой, — он показал ярко-жёлтый отрезок бечёвки. — Всё, что вы принесли с собой, оставляйте здесь, в отмеченную зону заходим только с инструментом. И я очень вас попрошу не разговаривать без необходимости. Вот здесь, с правой стороны, — показал он рукой, — есть место и для вашего скарба, и для отдыха. И туда же можно вытаскивать всё, что валяется на земле. Все деревья и ветки складываем аккуратно и уносим потом в лагерь для костра. Если заметите что-нибудь необычное, сразу говорить мне.

С правой стороны действительно была поляна, а с неё, как через лесной коридор, просматривался наш участок работы. Кто не успел перекусить по дороге, оставили здесь свои пакеты, укутав их куртками. Потом все вместе столпились у импровизированного входа на участок, окружённый жёлтой бечёвкой.

— Ё… — кто-то присвистнул, за что получил почти испепеляющий взгляд Архо.

А свиснуть было из-за чего. Перед нами открылся ровный круглый холм, очерченный, казалось, невидимым циркулем; вокруг холма плотной стеной стояли деревья с буйной кроной. Внутри круга находились только сухие деревья, вырванные с корнем и сваленные макушками в центр. Представлялось, что кто-то огромной рукой сложил большой костёр и осталось только его поджечь. Перед началом раскопок нам нужно было вынести весь этот валежник. Работы предстояло много.

Сеня весело завёл свою бензопилу и ринулся на ближайшее дерево. Позже к нему присоединился Родя, работая топором и убирая мелкие сучья. Скоро и нам работа нашлась. Надев перчатки, впятером мы принялись собирать результат работы наших дровосеков. К обеду на поляне выросла довольно большая поленница и несколько вязанок хвороста.

Все работали молча, и лишь иногда доносились междометия из-за неудачно взятого бревна. Визг пилы и стук топора заполнили всё пространство. Ещё пару раз кто-то сматерился. А в остальном мы выполняли странные требования нашего заказчика. Он же не заходил внутрь круга, просто патрулировал по периметру, наблюдая за тем, как мы работаем. Краем глаза мы видели его чёрную фигуру, идущую вдоль жёлтой линии.

Когда солнце стояло прямо над нами, с поляны донёсся звук, похожий на удары ложки о металлическую тарелку. Всем стало ясно, что пора обедать. Оставили инструмент и спешно направились к выходу из рабочей зоны.

Обед Палыч с Капустиным и Жорой-шофёром приволокли нам на импровизированный склад — поляну. Здесь же был уже оборудован стол. Все расселись и так же молча принялись есть. Притих даже балагур Сашок. Мне казалось, что ему молчание давалось тяжелее, чем перенос веток и брёвен. Да, странная компания подобралась. Я их уже немного узнал, но до сих пор удивлялся тому, какие они разные, но вместе с тем так дополняют друг друга. Раньше почему-то думал, что все археологи — весёлый и говорливый народ. А оказались очень серьёзными и молчаливыми парнями. Ни анекдотов, ни баек у костра. Наверное, именно поэтому этот отряд взяли на такую работу. А вот Сашку было не сладко. Он со своей дружелюбностью и болтливостью пытался хоть кого-то разговорить, но от него все отмахивались, как от разыгравшегося щенка. Поэтому его можно было часто заметить или возле Славки, который наигрывал на своей гитаре и периодически кивал — может, слушал, а может, просто своим мыслям. Или ходил к Капустину и травил ему байки. Тот слушал, но обычно не вступал со студентом в диалог, как будто Сашок был заменой радио, которое здесь не работало.

Мы работали, пока было светло. Вечером, оставив инструмент на поляне и прикрыв его брезентом, двинулись в лагерь, забрав с собой, сколько смогли, дров для кухни и костра.

Далее последовали несколько дней, похожих один на другой. Только на рабочей территории становилось всё меньше сухостоя, и мы наконец увидели точные очертания этого холма с возвышением по центру. Я наблюдал, как стремительно расчищается пространство и как у всех от этого улучшается настроение. Нам не терпелось приступить к раскопкам и увидеть, что же скрыто под землёй на этом странном месте так далеко от цивилизации. И чего так нетерпеливо ждёт наш заказчик.

Вечером того дня, когда вся поляна была расчищена и мы готовились к предстоящим на следующий день раскопкам, Архо долго о чём-то беседовал с Палычем. Мы не слышали их разговора, но по жестикуляции рук нашего начальника поняли, что он чем-то крайне недоволен. Потом, махнув рукой, мол, «делай, как знаешь», он направился к нам, сидящим у костра.

— Завтра начинаем. Очищаем верхний слой как обычно. Кайло, лопаты, совки берём утром и после работы оставляем там, прямо на месте раскопок. Землю за круг выносить запретил. Как, он думает, мы должны работать? — раздражённо пробурчал Палыч. — Студенты, будете носить землю к краю поляны, — он замолчал, будто решая, говорить или нет. — Так, вот ещё одно условие: ничего с раскопок не выносить. Я знаю — традиция первого камешка на память. Не в этот раз. Извините. Зато могу обрадовать: если мы выполним все его условия, он ещё нам накинет за работу. Ну, а зачем мы сюда приехали, как не заработать?

Ребята немного побурчали, недовольные тем, что им запретили исполнить их обряд «первого камня», но сумма предложенной прибавки вроде бы всех примирила. Я позже спрашивал у Сени, что это за обряд, и он рассказал, что, когда начал работать в этом отряде, у одного парнишки была примета: первый найденный камешек положить в карман и носить до окончания раскопок, якобы тогда всё шло отлично и без всяких неприятностей, которые обычно сопровождали археологов. И действительно, сколько они уже выезжают на раскопки, если первый камень лежит в кармане, всё проходит на ура. И как-то негласно этот обряд начали выполнять во всех последующих экспедициях. И ни дождей, ни болезней до этого выезда не было.

— Так что, боюсь, неприятностями мы обеспеченны, — грустно заметил он, почёсывая свою бороду.

* * *

Речка, или скорее ручей, как и прежде, весело бежал через заросли и терялся где-то среди деревьев. Там, где обычно они набирали воду, был сделан небольшой деревянный мостик, сколоченный чьей-то заботливой рукой бесконечное время тому назад. Его обшарпанные доски заканчивались на середине заводи и отражались в водном зеркале. Воздух был переполнен запахом трав, теплом и щебетанием птиц. По медленно двигающийся глади ручья перебежками сновали водомерки.

Оля зашла на мостик, встав на колени, улыбнулась своему отражению и зачерпнула ведром воду. Поднялась, поставила ведро рядом с собой и засмотрелась на красоту такого родного и любимого с детства места. «Времени предостаточно, я просто окунусь и сразу обратно, — подумала она, быстро стягивая с себя сарафан. — Конечно, заводь совсем маленькая — не поплавать».

Зажав пальцами нос, она прыгнула солдатиком в речку. Вода была восхитительно прохладной. Оля перевернулась на спину, легла на воду, широко раскинув руки и оставив на поверхности только счастливое лицо и медленно шевелящиеся пальцы ног. Звуки стали глуше. Девушка отстранённо слышала доносившиеся звуки птиц, плеск воды и даже будто чьё-то протяжное пение. Оля закрыла глаза и отдалась на волю воды и этой постепенно становившейся громче песни. Та её не пугала, а казалась очень знакомой, но забытой, как если бы когда-то давно она её уже слышала. Вдруг рядом в воде что-то плюхнулось и забрызгало девушке лицо. Оля сразу приняла вертикальное положение, огляделась и, ничего не увидев, поспешно забралась на мостик. Обняла себя, отжимая воду из бюстгальтера, и надела сарафан. Ещё раз огляделась и, взяв ведёрко с водой, направилась к дому.

Чтобы наполнить кадку, ей пришлось сходить к речке ёще два раза. И каждый раз, когда она набирала воду, ей мерещилось, что за ней кто-то наблюдает. Это было любопытно и немного страшно, она даже несколько раз останавливалась и осматривала всё вокруг.

— Конечно, никого здесь нет и быть не может, — уговаривала она себя. Но ощущение, что она здесь не одна, проходило, только когда она удалялась от речки подальше.

Натаскав воды, Оля пошла искать бабушку и увидела ту сидящей на завалинке и перебирающей траву, которую они вместе принесли с утра.

— Все, бабулечка, я наполнила кадку, — сказала она, присаживаясь рядом.

— Перебери-ка травку, да свей веночек из того, что тебе нравится, — протянула ей бабушка отобранную охапку. Чего в ней только не было: и колоски, и цветы, и травинки разного цвета, и всё это многообразие каким-то чудесным образом было совершенно гармоничным и таким красивым, что взгляд не отвести.

Оля сидела, склонив голову, и плела венок, что-то напевая себе под нос. Бабушка смотрела на внучку, в её глазах читалась любовь.

— Бабушка, а который час? — спросила Оля, завязывая венок.

— Да я и не знаю. Время оно какое, хочешь бежит, хочешь стоит, — бабушка встала и отряхнула передник. — Пойдём, покормлю тебя. А то накупалась, наработалась, проголодалась, небось? Венок положи у кадки. После пригодится.

Когда бабушка успела приготовить столько вкусного, Оля даже не пыталась разобраться, ей были привычны бытовые чудеса, заполнившие все её приезды сюда. В центре кухонного стола стоял эмалированный тазик с пахнущими жаром и ванилью ватрушками. Бабушка поставила перед внучкой тарелку. На ней, из под пышной шапки из сметаны, выглядывали вареники с вишней.

— Как покушаешь, пойдёшь в лесок да наберёшь ягоды, всей, что попадётся, главное, до краёв, — поставив на стол глиняный кувшинчик, наказала бабушка. — И смотри собирай все ягодки, что на тебя посмотрят.

— Вечер уже скоро, вдруг не успею?

— Справишься. Я тебе сейчас один секрет расскажу. Если вдруг увидишь, что не поспеваешь, представь золотое колесо да встань внутрь него и пусти против часовой стрелки. Вот время и приостановится. Да только потом не забудь поблагодарить, и попроси не раскручиваться быстро. А то всё, что задержала, стремительно вернётся, не заметишь, как пролетит много часов. Зато когда надо будет дождаться чего-то, там и отпустишь. И тебе хорошо, и Время не в обиде. Попей чай из трав, сил прибавит, — бабушка поставила перед ней большую кружку.

Оленька быстро поела, выпила чай и поблагодарила бабушку, которая сидела всё это время за столом, делая вид, что перебирает крупу, а сама тайком поглядывала на внучку.

Оля взяла кувшинчик и побежала через сад к ближайшему лесочку. Она с детства помнила, что там растёт вкуснейшая земляника. Кувшинчик был маленький, и Оля не сомневалась, что быстро наполнит его и успеет вернуться до темноты. Она посмотрела на солнце: оно сегодня было точно приколото к небосклону на булавку и почти не двигалось. Ягода действительно быстро собралась, вот только не земляника, а совершенно разная. Здесь была и малина, и голубика, и морошка, и клубника, и даже несколько ягод, названия которых она не знала. Но бабушка сказала собрать всю, вот она и собирает.

Оля успела до захода солнца, поэтому проверить замедление времени золотым колесом не получилось. Но она дала себе слово, что при необходимости обязательно воспользуется бабушкиным секретом. Она присела на крыльцо, поставив кувшинчик рядом с собой. Всё ещё теплые, согретые солнцем доски впитывали в себя усталость босых ног. Где-то стрекотал кузнечик, птицы пролетали, издавая свои «чирик-чирик», и несколько зонтиков-одуванчиков медленно летели, влекомые ветерком. Мир был наполнен умиротворением и безмятежностью.

Сколько время ни останавливай, всё равно настанет вечер. Сумерки тихо спустились на сад, вместе с ними пришла и прохлада. Оля нехотя поднялась и, взяв кувшинчик, оглянулась: где-то у реки опять слышалась песня.

«Интересно, кто же это поёт, ведь кругом на много километров никого? Или в заброшенную деревню вернулись люди? Надо будет спросить у бабушки». С этими мыслями она и зашла в дом.

Бабушка стояла у кухонного стола и что-то тщательно перетирала в ступке.

— Уже вернулась? Где ягода?

Оля подала ей кувшинчик и села напротив. Ей было интересно, что делает бабушка, но она знала: задавать вопросы бесполезно, когда бабуля хочет что-то рассказать, она это делает, а так просто «языком молоть» не любит. Поэтому Оля просто села за стол с противоположной стороны, убрала нагар со свечки, стоящей здесь же, и с любопытством стала смотреть, как бабушка работает.

Когда травки, закинутые бабушкой в ступку, были перетёрты, туда же последовали одна за другой ягоды. И вот уже ступка пенится душистым коктейлем. Достав из передника белый платочек, бабушка развернула его, вынула три сухих листика глубокого терракотового цвета и добавила в ступку. Наклонилась и что-то шепнула. Жидкость в ступке поднялась пеной и резко опала. Оля даже не успела охнуть. Осторожно взяв кружку, бабушка накрыла её марлей и перелила всё перетертое содержимое. Отжав марлю до последний капли, она поставила кружку перед Олей.

— Пей, внучка. Оно поможет ничему не удивляться и принять всё, что ты и так уже знаешь, но боишься этому поверить. А после выходи на крылечко. Скоро луна взойдет. Она нам и нужна, — бабушка подвинула кружку ещё ближе к Оле, погладила внучку по голове и вышла.

Обхватив кружку двумя руками, Оля делала маленькие глотки. Пить это было довольно странно. Вкус необычный: насыщенный ягодный и одновременно вяжущий, ещё чувствовались мята и, кажется, перец. В голове слегка зашумело. Оля сделала над собой усилие и допила всё. Предметы перед глазами стали терять свои чёткие очертания. Зато вокруг — то тут, то там — появлялись какие-то разноцветные всполохи, которые исчезали, стоило только на них сосредоточиться.

Оля, слегка пошатываясь, вышла на крыльцо, ощущая всё пространство вокруг каждой клеточкой своего тела. Полная луна светила, как мощный софит, делая все предметы яркими, но подёрнутыми желтоватым цветом.

— Иди сюда, — позвала бабушка, стоя у кадки с водой, которую сегодня наполнила внучка. — Иди, иди, не бойся. Босиком иди, не ищи шлёпки.

Оля подошла и взяла в руки протянутый бабушкой венок.

— Загляни в кадку.

Оля заглянула и увидела, что полная луна отражается в ней, почти полностью занимая всю поверхность.

— Наклонись. Увидишь чётко свое отражение — надевай венок на себя, но взгляд не отводи. Я рядом, не бойся.

— Да я и не боюсь, — заплетающимся языком сказала Оля.

— Ну вот и умница.

Оля наклонилась над кадкой. Сначала она не видела ничего, кроме луны вокруг своего тёмного силуэта. Постепенно её отражение приобрело узнаваемые черты, и она начала видеть себя. Или не себя? Отражение казалось странным, объёмным. Выглядело всё так, словно из-под воды на неё смотрит ещё одна Оля. Когда отражение стало пугающе чётким, девушка вспомнила про венок и быстрее надела его на себя. Отражение тоже надело, но не венок, а корону из переплетающихся серебряных листьев. Оля отпрянула так резко, что чуть не сбила с ног бабушку.

— Ай, ну что ты будешь делать! — всплеснула руками бабушка. — Стой смирно!

Она схватила кадку и окатила внучку водой с головы до ног, затем с тяжёлым выдохом и с глухим деревянным стуком опустила кадку на табурет. Покачивая головой и вытирая руки о передник, бабушка, медленно переставляя ноги, зашла в дом.

Оля стояла мокрая, и ей было стыдно, что она испугалась. Ей показалось, будто она слышит с разных сторон смешки. Очень захотелось сбежать и спрятаться, как маленькому нашкодившему ребенку, но внутри что-то щёлкнуло, она топнула ногой, подняла высоко голову и, расправив плечи, медленно и величественно направилась в дом.

Глава 5

На сами раскопки мы пошли одни. Все удивились, что в этот раз нас не сопровождал Архо. Мы уже привыкли к его постоянному караулу вокруг поляны. Оказалось, он под утро разбудил шофёра и укатил в неизвестном направлении. Странно, почему я не услышал звук мотора? Слышу же я, как по ночам шумит лес, когда гуляет по нему ветер, и звуки птиц, особенно громких перед рассветом. Потом выяснилось, что не только я ничего не слышал. Решили, что Жора позаботился о нас и сумел уехать бесшумно.

Не имея чётких указаний, все решили начать с верха этого странного холма. Очень уж он был равномерно покрыт травой, и только на нём не было рытвин от корней. Родя и Сеня орудовали кирками, братья — лопатами, а мы, надев перчатки, взяли импровизированные носилки и начали оттаскивать землю, сваливая её по периметру. В воздухе носился запах земли и сорванной травы. Летали какие-то мушки, и мы даже заметили несколько кузнечиков.

Обед нам опять принесли на соседнюю поляну, и мы, оставив весь инструмент на холме, отправились есть. Без нашего соглядатая дело, казалось, шло лучше и веселее. Хоть мы по-прежнему работали молча, но иногда переглядывались как-то заговорщически. Это поднимало настроение.

Вечером первого дня кайло, которое взял взамен топора Родя, напоролось на что-то твёрдое. Раздался такой звон, как если бы ударили в огромный колокол. Воздух пришёл в движение, налетевший ветерок подхватил звук и понёс его над лесом. Все остановились, переглянулись и, повинуясь кивку Сени, кинули инструменты и поспешили на выход с поляны.

— Солнце садится. Завтра продолжим. Не хочу шевелить на ночь глядя то, что там спрятано, — сказал Сеня, и все с ним согласились.

До лагеря все шли молча. У меня было очень большое желание оглянуться, но сразу вспоминались страшные сказки и напутствие: «Иди да не оглядывайся».

Архо в лагерь ещё не вернулся. В отсутствие Жоры Палычу пришлось помогать Капустину, который с наслаждением костерил начальника, как последнего поварёнка. Палыч терпел, но было видно, что из последних сил.

— Эй, ребята, ну что, откопали клад драгоценный? — засмеялся Капустин, когда мы, усталые и умытые, расселись на брёвнах у костра. — А то гром небесный слышал, вот, думаю, сам громовержец за своим добром пожаловал.

— Не мели, — осадил его Сеня. — Это мы что-то там зацепили, вот и зазвенело. Удивительно, что слышно было. Далеко же.

— Ну да бог с ним, — немного испуганно сказал Капустин, — давайте я вас покормлю, а там спать. Завтра — солнце, новый день и всё будет хорошо. — Он говорил так, будто уговаривая или нас, или себя.

Все проснулись с хорошим настроением, а вчерашние страхи рассеялись вместе с утренним туманом. Я с нетерпением ждал, когда мы откопаем то, что вчера так звенело. Но, видимо, не мне одному не терпелось это узнать. Все позавтракали очень быстро и поспешили на место раскопок. Архо ещё так и не было, и Палыч остался помогать на кухне, хоть и с большой неохотой. Ему тоже хотелось участвовать, но очередное странное правило нашего заказчика не позволяло находиться в кругу раскопок больше, чем семи человекам. Вот и выходило, что раскопки держались на трёх неопытных студентах, двух братьях и двух самых опытных археологах. Главным негласно стал наш бородач Сеня.

Войдя в круг, мы все столпились у того места, где Родя кинул своё кайло. Высохшие комья земли, пожухлая трава — и неизвестность, спрятанная под всем этим.

— Давай! — первый раз на поляне раздался голос. Это Сеня, видимо, не выдержал всеобщего напряжения.

Родя взял свой рабочий инструмент, аккуратно воткнул его в землю и начал плавно отваливать пласт земли. Я схватился за него руками, пытаясь помочь его сдвинуть. Он легко отошёл, оголяя нечто гладкое, блестящее и, похоже, металлическое. Здесь уже все начали помогать убирать землю — так же, руками, не желая услышать повторения вчерашнего звука. Инструмент покидали немного поодаль, чтобы не мешал. Так вот всемером, ползая на четвереньках, и ворочали землю. Складывали на носилки, относили к краю холма и быстро возвращались за новой порцией.

Когда прозвучал звук к обеду, никто даже глазом не моргнул, продолжали работать, не останавливаясь. Всем было интересно откопать этот предмет полностью. Вскоре мы наткнулись на закруглённый край. С двух сторон этого круга открылись петли с остатками огромной цепи. То, что она была оборвана, было видно по разогнутому краю звена. Только что-то очень мощное могло это сделать. Мы старательно убрали с поверхности остатки земли, и через некоторое время перед нами лежал полностью очищенный металлический диск, притом довольно большой, метра три в диаметре. И только тогда мы обратили внимание на призыв наших товарищей с поляны. Решили выйти: отдохнуть, подкрепиться и, конечно, поговорить. Всем не терпелось высказать свои предположения о находке.

— Не, вы видели? Видели, что за фиговина? — тараторил Родя, хлопая в бок одного из братьев, те кивали головой в знак согласия. — А странно, да? Зачем это нашему Архо, и знал ли он, вообще, что там лежит? Ведь совсем не глубоко. Всё дело-то в сваленных по бокам деревьях, а центр-то — вот эта фиговина. Ну надо же!

— Да. Странная штука. Сейчас доедаем, ещё отдыхаем минут десять и идём. Попробуем приподнять. Вроде бы край не толстый, — Сеня в задумчивости почесал бороду. — Наверно, распределимся по кругу и попытаемся приподнять. Братья вдвоём с одной стороны, где цепь, а мы с Родей с другой. Сашок, ты со Славиком, а ты, Януш, давай, с другой стороны от них. Вроде, ты покрепче будешь, так и уравняем силы.

Хорошее настроение и азарт витали в воздухе.

Пока мы строили планы последующей работы, на поляну вернулись Капустин с Палычем. Они ходили посмотреть на то, что мы раскопали. Наши рассказы их не удовлетворили, да оно и понятно, самим интересно посмотреть, что же там такое. Увиденное их явно впечатлило.

— Вы что, и выкапывали, и натирали сразу? — недоверчиво спросил Палыч. — Ведь сияет эта зараза, как только что от ювелира.

— Ну и шутки у Вас, Палыч, — кажется, Родя даже обиделся. — Я сапоги-то не натираю. А здесь какая-то железяка.

— Ха, сапоги, — засмеялся Сеня, — сколько помню, ты их отродясь не носил. Ты вон даже в грязищу умудряешься ходить в кросачах и сушишь их над огнем постоянно. Хорошо хоть не в палатке, а то бы задохнулись все, — продолжал смеяться и похлопывать себя по бедру Сеня.

Отсмеявшись, он махнул рукой, и мы отправились вытаскивать находку. Вернувшись на уже порядком опустившийся холм, мы встали, как нам сказал Сеня. Затем, повинуясь его молчаливым командам, наклонились, взялись за край и потянули что было мочи вверх. Хотели сдвинуть с места, но не сговорились предварительно, в какую сторону идём. Конструкция зашаталась. Один из братьев вдруг поскользнулся, выпуская из рук свой край, и диск накренился в мою сторону. Я, не выдержав нагрузки, упал, и мою правую руку накрыло железякой, вдавив плечо в землю. По инерции все остальные выпустили свои края из рук. А увидев, что произошло, кинулись ко мне. Я свободной рукой показал им большой палец, объясняя тем самым, что всё в порядке. Всё действительно было не так страшно, как выглядело. Одна сторона диска была слегка приподнята, мы всё-таки немного сдвинули эту штуку с места, и я застрял под тем краем, который немного приподнимался над землёй. Пытаясь вытащить руку, я пошевелил пальцами и понял, что с ней всё нормально, просто надо изловчиться и вытянуть её из-под давящего диска.

Ребята подбежали и стали аккуратно приподнимать железяку. Она поддавалась медленно, плавно съезжая в противоположную сторону, пока обод не упёрся в рыхлую землю. Да и я, лежащий вдоль края, не делал их задачу проще. Они ещё раз поднажали, и я готов был уже вытащить руку, как вдруг её пронзила резкая боль. Я вскрикнул — и в тот же момент высвободил руку. С тыльной стороны руки, у основания мизинца, вцепилась небольшая и совершенно чёрная змея. Сеня моментально схватил лежащую неподалёку лопату и разрубил её пополам, ударив при этом по блестящему металлу. В то же мгновение по щиту прошла красная рябь, и эхо многократно повторило глухой звук от удара. Я не мог оторвать взгляд от переливающегося на солнце металла, а все смотрели на меня.

— Ты как? — встревоженно спросил Сеня.

Я кивнул головой, хотел улыбнуться и встать, но моя попытка не увенчалась успехом. Голова закружилась, и я стал заваливаться набок. Сквозь какую-то пелену почувствовал, что ребята подхватили меня, положили на носилки и потащили с холма.

Я то проваливался в какое-то небытие, то вновь приходил в себя и не мог сдержать стона от боли в руке; она растекалась волнами, уже по всему телу. Мне что-то вкалывали, чем-то поили. Обтирали всё тело и накладывали что-то на руку. Сколько это продолжалось, я не помню. В один из моментов моего прихода в сознание я увидел рядом со мной Архо. Он довольно грубо осматривал меня, открывал мои веки и пытался что-то увидеть в моих зрачках. Потом крутил руку в разные стороны.

— Лучше бы вы его не спасали, — зло сказал он, швырнув мою руку, и та безвольно повисла.

Кто-то бережно положил мою руку на кровать и укутал меня поплотнее одеялом. Я опять провалился в забытьё.

Как долго это длилось, я узнал только когда мне стало лучше, я уже мог открыть глаза и сфокусировать взгляд. Ко мне стали приходить навестить и пообщаться все по очереди. Но чаще всего рядом со мной был бородач Сеня. С ним тоже что-то происходило, он менялся, но сразу я не мог понять как, пока сам Сеня в одной из бесед — то ли с собой, то ли со мной — проговорил:

— Ну вот, и сегодня опять, — продолжал он какой-то разговор, который я не помнил, — утром руки-то отекли. Что за ерунда? Я же здоровый как бык и не болел никогда ничем серьёзным. Ну было, пару раз чихнул, когда в ледяном озере в полынью соскользнул. А здесь непонятно. Так ведь и не болят, но опухли. Уж не знаю, что приложить-то. Ты давай, это, выздоравливай быстрее. Чувствую, мы надолго здесь не задержимся.

— Почему? — постарался я спросить, но язык не хотел слушаться, и кроме последнего «му» ничего было не разобрать. Это мое «му» произвело эффект разорвавшегося снаряда.

— Ребята! — заорал Сеня. — Ребята, он пришёл в себя!

В палатку прибежали все и наперебой стали задавать вопросы, что-то говорить, хлопать меня, а я лишь старался улыбнуться. И из-за общего гомона ничего не мог разобрать.

— Ну всё, буде-буде, говорю, — пытался всех утихомирить Палыч, — насели, не даёте человеку спокойно выздоравливать. А ну, пошли отсюда! — он почти насильно выдворял всех из палатки.

— Я останусь, ладно? — просил Сашок жалобным голосом. — Я недолго, честное слово.

Палыч кивнул головой в знак согласия, и Сашок, протиснувшись к моей лежанке поближе, присел на соседнюю, туда, где ещё недавно сидел Сеня.

— Ой, слушай, здесь столько всего произошло, — полушепотом начал Сашок, как только полотно импровизированной двери вернулось на место. — Мы же тебя притащили на носилках в лагерь. А у Палыча в аптечке есть противоядие от укусов змей. Да только мы не знали, какая тебя цапнула. Вот он и решил вколоть всё, что было. Когда рука посинела, думали всё, не выкарабкаешься. Ну, и стали делать всё, что знали или где-то слышали об укусах. Поэтому извини, но рассказывать это не буду. Все суеверия проверили, а ты всё не приходил в себя. Изредка только глаза открывал, да и то ненадолго. Да ещё Архо этот, будь он неладен, вернулся только через день, как тебя угораздило. Пришёл сразу к тебе. Потом орал на Палыча, что не соблюдали технику безопасности. И ещё всякую ересь нёс, но я ничего не понял. Мы говорили, что тебя надо доставить в больницу, а он, сволочь такая, сказал, что грузовик ему самому нужен, а с тобой уже и так всё решено. Зато на следующий же день погнал нас всех, и Палыча вместо тебя, на раскопки. Грозил, что ничего не заплатит, если не пойдём. А нас, представляешь, даже Палыча, такой страх сковал почему-то, прям ноги не шли. Но делать-то нечего, пришлось. А он сам, гад такой, так на поляну и не выходит. Дал нам огромный кусок белого брезента — они с Жориком его привезли откуда-то — и сказал вытащить этот диск и завернуть в брезент, да ещё не касаясь поверхности. А чё не касаясь-то? Мы ж его голыми руками уже брали, — Сашок сделал глубокий вдох и посмотрел, слушаю ли я. Я слабо кивнул в знак того, что всё слышу.

— Ну так вот, — продолжил он, немного переведя дух, — мы-то накрыли, аккуратно подняли, и Палыч головой показывал, куда нам двигаться. Мы поставили его сначала на одно ребро, потом обернули брезентом и затянули шнурок, что шёл по краю. Вообще, этот брезент был больше похож на парашют, странно, но он идеально подошёл по размеру этой летающей тарелки. Будто специально для неё и сшили.

Я улыбнулся. На мой взгляд, это было похоже на какой-то огромный щит, а вот Сашку это напоминало летающую тарелку. Интересно, как другие называли нашу находку? В общих беседах, кроме как «та штука», ничего не звучало.

— Ну, мы-то стоим, а Архо нам начинает пантомиму показывать, что нам делать. Так глупо и смешно выглядело. Если бы не страх, думаю, все бы поржали. И что всё не сказать до того, как мы туда зашли? Хотя он-то не видел, что откопали… — отвлёкшись от темы, он ненадолго задумался. — Ну, и показывает: типа, катите к выходу с поляны. Катите! Легко сказать! Оно то катится, то потом место, где пимпочка на крышке, ну как у кастрюли, застрянет — и ни туда ни сюда. Приходилось приподнимать, так, чтобы не хлопнулась на землю. В общем, помучились, но выкатили. На поляну как прикатили — уронили. Говорю же: тарелка и тарелка. А этот, прикинь, — возмущенно продолжал Сашок, — говорит, типа, сейчас все дружно встали, подняли над головой и понесли в лагерь. Мы у виска крутим, поди сам попробуй поднять. На что он что-то буркнул, достал из кармана какой-то мешочек и давай ходить по кругу этой тарелки. Что-то бормочет, сыпет из мешочка на брезент порошок какой-то белый, и глазами ворочает. Мы уже было решили: всё, слетел с катушек. А он нам опять: «Поднимайте и несите». Да что с сумасшедшим спорить! В общем, взялись, подняли и понесли. Знаешь, мне показалось, что тарелка действительно стала намного легче, или просто именно в таком положении удобнее, а значит, и легче нести. В общем, допёрли тарелку и сразу погрузили её в грузовик. Он взял Жору, оставил нам брезентовые мешки для того, чтобы складывали туда всё то, что найдём, и укатил.

Сашок поёрзал на лежанке и тихим голосом продолжил:

— Знаешь, как только увезли эту злосчастную тарелку, как солнце выглянуло. Страх исчез, настроение — хоть песни пой. Только вот Сеня с каждым днём всё больше хмурится и даже как-то сутулиться стал. Но все молчат и ничего ему не говорят… — Сашок замолчал.

Я уже начал проваливаться в сон, когда он опять заговорил:

— Мы же начали раскопки. Работа, ты же понимаешь, никуда не деться. То место, где тебя цапнула змея, мы рассмотрели. Оказывается, там было гнездо змеиное, и, видимо, когда ты шевелил рукой, она кинулась защищать своё потомство. Так что не со зла она тебя. Ладно, отдыхай. Скоро ужин, я приду покормлю тебя, если Сеня разрешит. Он здесь всё время вокруг тебя оборону держит, — улыбнулся Сашок и неловко помахал мне, выходя из палатки.

Я провалился в сон. Это был именно сон, а не забытьё, как было всё время до этого. Мне снились горы, волки, как я бреду по лесу и перехожу бурные реки. Я очень устал. Но я знал, что мне надо идти. Я иногда останавливался и вглядывался вдаль. Потом возникал эффект, как на экране моего телефона: я всматриваюсь в мелкую деталь вдали, делаю движение пальцами на увеличение картинки, и всё приближается. И вот то, что я не мог рассмотреть, становилось очень близким и, казалось, сделай шаг — окажешься прямо там.

Пришел Сеня. Поднял мне подушку повыше и стал кормить супом.

— Ну вот, пора подкрепиться чем-то посущественнее, да и съедобнее, чем вода с кореньями. Говорил я им: уморите парня отварами вашими. Лучше бульона ничего нет. И сил быстрее прибавится, и витамины как-никак, — он аккуратно, как маленькому ребёнку, подносил ложку к моему рту, придерживая её полотенцем и вытирая, если вдруг что-то проливалось. Суп был ароматным и горячим, но не настолько, чтобы обжигать. Зато внутри стало сразу тепло.

Я удивлялся, откуда в этом суровом мужчине столько заботы и нежности. Наверное, это всё нерастраченное на своих детей. Он был в вечных разъездах по разным экспедициям, стараясь заработать им на достойную жизнь. Мне же с Сеней было спокойно, и я не сопротивлялся его опеке. Только с грустью замечал, что рука его слегка подрагивает и ложка в ней держится не очень крепко. Мне было его даже жалко. Что за беда на него напала? Как он будет работать, если не сможет удержать инструмент? Я попытался сказать «спасибо», почти получилось, только очень тихо.

— Ничего, ничего, — улыбнулся он мне в ответ, — прорвёмся.

Затем Сеня встал и тихо ушёл. А я опять провалился в сон.

* * *

Бабушка приготовила внучке сухую одежду и полотенце. Оля нехотя вытерлась и переоделась в нечто, напоминающее ночную сорочку.

— Бабуля, зачем мне это, у меня в рюкзаке есть во что переодеться, — недовольно пробубнила она, но, глядя в своё отражение в зеркале при свете луны, заглядывающей в окно, залюбовалась собой. Её вечно спутанные кудрявые волосы сейчас лежали красивыми локонами. А эта ночная сорочка как-то очень удачно облегала её фигуру, и Оля казалась себе такой прелестной, как никогда. Вообще-то она не считала себя красавицей и ещё в классе, кажется, восьмом, приняла этот факт и не старалась претендовать на роль симпатичной подруги. А теперь, глядя в это мутное зеркало, Оля удивилась своей красоте. Она ещё немного покрутилась у зеркала и только потом заметила, что бабушка всё это время смотрела на неё.

— Хороша я, правда? — спросила она дурашливо, чмокнув бабушку в щёку.

— Хороша, хороша. Да главное, чтобы хороша была душа.

— А что с моей душой не так? — Оля почувствовала укол раздражения.

— Ну, это время покажет, расскажет и укажет.

— Бабулечка, — уже немного рассержено начала Оля, — расскажи, что такое мы делали, зачем, и вообще что происходит? У меня внутри, кажется, все эмоции перепутались. А ведь мне было очень хорошо, когда я приехала сюда. Мне здесь всегда было хорошо. Я была счастлива и спокойна. Хочу, чтобы так и было.

— Прости, но так уже не будет, — как-то грустно и тихо сказала бабушка. Она опять внешне, кажется, постарела. Взяла внучку под локоток, подвела к кровати и уложила. Потом присела на краешек кровати и, поглаживая её по голове, начала напевать хорошо знакомую Оле песню. Она всегда, укладывая её спать, пела. Иногда эту же песню, иногда другие. Но сны после них всегда снились волшебные и обязательно добрые.

— Спокойной ночки, бабулечка. Я тебя очень люблю, — засыпая, сказала Оля. А бабушка всё гладила её по голове и тихо пела:

Где Мир касается леса,

Где лес дружит с рекой,

Маленький мальчик-повеса

Смеётся над жёлтой луной

И дразнит её…

Сон и правда был волшебным. Но не добрым, как раньше. Ей снились леса, горы и юноша в синих доспехах. Он размахивал руками, и мир вокруг то сминался, то расправлялся, словно был нарисован на тонкой бумаге. Когда мир сжимался, ей становилось трудно дышать. То тут, то там ей слышалась какофония настраивающего инструменты оркестра. Ей хотелось зажать уши руками, но тогда звук, как иголки, впивался в тело и заполнял его. Потом она увидела, что находится в центре огромного кристалла, состоящего из разных цветных граней. Оля, откуда-то знала, что кристалл ­­ — это её мир, а соседние грани — это тоже миры, но совсем другие, чужие и неизвестные. Она видела места, где эти грани-миры соединялись и можно было легко пройти между ними, как через приоткрытую дверь. Она видела, что некоторые грани становятся совершенно прозрачными и теряют свой цвет, а в отдельных местах граница между двух миров совсем исчезала. Её это почему-то очень пугало. Оля пыталась бежать подальше от тех мест, но кто-то тянул её обратно и ставил на границу двух растворяющихся граней. Она упиралась и руками, и ногами, пытаясь удержать кристалл от разрушения, но ей не хватало сил.

Оля так и проснулась с раскинутыми в стороны руками и колотящимся в горле сердцем. Резко сев в кровати, она всё никак не могла прийти в себя. Перед глазами по-прежнему вспыхивали цветные всполохи, а уши наполнял отзвук измученной скрипки. Через несколько глубоких вдохов сон всё же отступил.

— Бабушка, — сдавленным голосом позвала она. — Бабушка!

Ей никто не ответил. Оля с трудом встала. Деревянный пол приятно холодил ноги и успокаивал колотящееся сердце. Очень хотелось пить. На кухне в её кружке был налит морс. Она залпом выпила его, и по телу сразу разлилась прохлада, а за ней пришло и спокойствие.

Было уже утро. Тёплое, летнее, солнечное утро. Воздух, проникавший в дом через открытое окно, пах цветами и травой.

Оля — как была, в ночной сорочке и босиком, — открыла скрипнувшую в приветствии дверь и вышла на залитое солнцем крыльцо. Всё вокруг было умыто росой, щебетало, шуршало и пересвистывалось, радуясь новому дню.

Глава 6

Через несколько дней мне стало значительно лучше. Я стал подниматься, и даже, с чьей-нибудь помощью, выходить на улицу. На солнышке мне было хорошо, оно словно быстрее возвращало меня к жизни. Иногда, проведя почти весь день на улице, я наблюдал за работой Капустина, смотрел, как ребята уходят на раскопки, а вместе с ними и Палыч. Хоть и уехал Архо, но его требования продолжали выполняться неукоснительно. И работали на раскопках семь человек. Вернее, работали шесть, а Сеня просто там сидел. Его руки уже распухли так, что он не мог удержать ими инструмент. Жоры с его грузовиком всё не было. И мы пытались, как могли, приободрить Сеню. А Палыч кормил его таблетками от аллергии и мазал зачем-то руки пантенолом, чтобы хоть как-то ему помочь. Бородач ворчал, говорил, что они у него совсем не болят, но для спокойствия друга и пил пилюли, и терпел все эти перевязки. Теперь я его иногда кормил. Но он предпочитал стиснуть глубокую тарелку с двух сторон и, переворачивая её как кружку, есть самостоятельно. Хуже обстояло дело с пуговицами на штанах. Но и здесь он придумал, как затягиваться верёвкой, чтобы никого не просить о помощи.

Каждый день, возвращаясь с раскопок, ребята сетовали, что там, кроме той штуки, видимо, ничего и не было. За всё время они нашли только несколько звеньев цепи.

— Ещё пару дней — и мы там котлован выроем, — ворчал Родя. — А что потом делать? Прохлаждаться до конца лета? Палыч, что думаешь?

Начальник пожимал плечами и старался нас приободрить:

— Ну, нам бы только Жору дождаться надо, без него мы отсюда всё равно не выберемся. Если через неделю после окончания раскопок не появится, то будем решать, что делать. А пока радуйтесь, продуктов у нас ещё на два месяца. И погода стоит замечательная. Даже комарьё не такое приставучее, как обычно в это время.

Теперь по вечерам все собирались у костра и рассказывали истории, или просто пели песни. Славик хоть только и учился игре на гитаре, но четыре блатных аккорда брал уверенно и перебором, и боем. Очень удивили братья. Я их по-прежнему не совсем различал, только если присмотреться, у одного над бровью был еле заметный шрам. Один из них на гитаре играл, как после консерватории. Заслушаешься. А второй брал у Капустина самый большой таз, переворачивал и выстукивал разные ритмы, как на барабане.

Моя рука, хоть и имела слегка синюшный оттенок, но вполне действовала. И это меня очень радовало. Вот только по ночам по-прежнему снились странные сны. И в каждом из них я проделывал одно и то же. Я растопыривал пальцы правой руки, возле неё начинал образовываться светящийся вихрь. Чем сильнее были напряжены пальцы, тем сильнее он закручивался. Я также приближал далёкие от меня предметы. А ещё пару раз видел девушку. Она была красивой, но почему-то пугала меня так, что я просыпался в холодном поту.

Вот и сегодня ребята ушли на раскопки, а я вновь слонялся без дела. Хотел помочь Капустину, но тот меня мягко послал, дескать, не хватало ещё чего-нибудь себе повредить. И тут я вспомнил про книгу. Точно, вот и время появилось для чтения. Припомнил, куда я её засунул, достал из-под подушки ветровку и вышел на улицу. Расположившись в тенёчке на бревне, я вытащил из кармана ветровки уже довольно измятую книгу. Опять обратил внимание на картинку обложки — и решил, что девушка снится мне потому, что я видел её здесь. Хоть она и не прорисована чётко, но образ был на неё слегка похож. А ещё волки и горы. Мне стало смешно. Вспомнилось, как перед экзаменами клал под подушку учебники «для лучшего запоминания материала». Держа книгу в левой руке, я начал переворачивать страницы правой, которая, как мне показалось, приобрела ещё более синий оттенок, чем вчера. Я несколько раз сжал и разжал пальцы. Да нет. Нигде не болит, рука полностью функционирует. Я погрузился в чтение.

История поначалу казалась обыкновенным рассказом о трудной жизни в отдалённом селении, о необходимости уходить на охоту в леса, полные опасных зверей, чтобы прокормить свою семью. Но постепенно чтение меня захватило. Передо мной стали разворачиваться картины придуманного мира, в который попал рассказчик. Я видел горы и реки, таинственный город, улицы, шумный восточный базар. Вот я остановился вместе с автором и засмотрелся на брошь, лежащую на прилавке у араба-торговца. Причудливо переплетённые листья, созданные рукой мастера, из разного металла с пробегающими по ним переливами, заворожили меня. Я потянул к ней руку, взял и поднёс к глазам, чтобы рассмотреть поближе. И тут же её выронил. Брошь упала в траву перед моими ногами. Я вскочил. Книга тоже упала в траву. Я, конечно знал, что, когда читаю, вижу не буквы и слова, а «смотрю фильм», но такого, настолько реального, со мной ещё не было. Правую руку сильно покалывало, словно она затекла. Я старательно её растер, разминая каждый палец, пока покалывание постепенно не уменьшилось. Всё это время я не отводил взгляд от упавших в траву вещей. Мой мозг отказывался анализировать произошедшее. Я просто наклонился и поднял брошь.

* * *

Ночные сны растворились в чудесном утре. Однако возможность видеть границы двух миров Оля не утратила. Даже сейчас, неподалёку от яблони, она видела полупрозрачную полосу, проходящую от неба до земли. Та была больше похожа на щель в невообразимо огромной приоткрытой двери. Там, в том мире, если присмотреться, шёл дождь. Был едва различим какой-то город. Ходили люди. Ездили машины. И Оле очень чётко вспомнился момент их переезда в новостройку в Энске. Из подъезда вели две двери. Одна — во двор, вторая — на улицу, куда ей родители строго-настрого запрещали выходить. Маленькая Оля приоткрывала дверь и через неё наблюдала за тем, как жизнь движется по шумному проспекту. Ночью этот проспект заглядывал ей в комнату своими звуками и бегающими по стене полосками света от проезжающих машин.

Возможно, на неё ещё действовало вчерашнее ягодное варево или её к этому подготовил сон, но она не испугалась. Наоборот, Оля почувствовала сильное любопытство и поддалась ему. Медленно подошла и аккуратно протянула руку к этой щели. Сначала пришло ощущение покалывания. Несильное и даже приятно-щекочущее. Рука свободно проходила на «ту сторону» или «в то пространство». Ей очень хотелось, как тогда, в детстве, выглянуть и посмотреть что же там. Глубоко вдыхая воздух, Оля стала приближать лицо к щели. Она уже видела, что там, напротив, через мощёную улицу, стоит дом из красного кирпича. Возле него девушка в платье, наверное, века восемнадцатого или около того, Оля не сильно в этом разбиралась, с зонтиком в руке, разговаривала с мужчиной в цилиндре.

— Олюшка, не торопись, — окликнула бабушка. — Ещё не всё знаешь, поэтому не сегодня.

Оля отпрянула. И то, что было ещё несколько секунд назад таким ярким и чётким, подёрнулось пеленой. Она в растерянности отошла, но, оглянувшись, увидела, что эта щель всё ещё там и через неё по-прежнему виднеется город.

— Что это, бабушка? — спросила Оля, хотя, кажется, и так уже знала ответ. Но всё же ей хотелось объяснений.

— Пойдём завтракать? — спросив, бабушка направилась в дом. Оля последовала за ней. Ей не терпелось обо всём поговорить. Но завтракали они молча. И каждый раз, когда Оля хотела заговорить, старушка качала головой. Затем бабушка, налив ещё две кружки ароматного чая, взяла их и шаркающей походкой вышла на крыльцо. Очередной раз с ней произошла метаморфоза: она опять стала гораздо старше, по лицу побежали морщины. Но именно сейчас для Оли это стало так сильно заметно: раньше она хоть уже и видела это, но не тревожилась. Сейчас же она ощутила какую-то тоску, и её переполнило чувство любви к бабушке. Оля присела рядом, положила голову ей на плечо и спросила:

— Бабуля, а ты знаешь, как сильно я тебя люблю?

Вместо ответа старушка протянула ей кружку. Оле пришлось выпрямиться, чтобы не расплескать горячий напиток. Она взяла кружку двумя руками и, как обычно, прежде чем начать пить, поднесла её к носу и вдохнула. Она всегда так делала. Ей нравилось сначала сделать глоток аромата, ощутить его внутри, где-то в соединении носоглотки и гортани. Наполнить запахом и образами от него всю свою голову — и только затем сделать первый глоток по-настоящему. Вот и сейчас она ощущала внутри себя запахи леса, ягод, свежескошенной травы, а ещё пахло розами и, кажется, яблоками. Это было чудесно.

— Олюшка, — вздохнула бабушка, что-то рассматривая в своём напитке, — то, что я расскажу тебе, ты должна была узнать постепенно. Но так произошло, что времени почти не осталось… — замолчав, она посмотрела на внучку, — и сил, — добавила она тихо и опустила кружку на крыльцо рядом с собой.

Потом она много и долго рассказывала, а Оля слушала всё как сказку — и совсем не понимала, как такое может быть на самом деле. Бабушка рассказала ей про множество Миров. Про Двери, ведущие туда. Про то, что тот Мир, в котором они живут, далеко не единственный. Рассказала, что есть люди, которые, сами того не ведая, создают новые Миры и открывают в них Двери. И чем больше открытых Дверей, тем счастливее живут люди в нашем мире. Но вот каждая закрытая грозит большими бедами. Ещё она рассказала, что ночью услышала звук Гонга. Вибрация он него всегда связана с Дверью и исходом времени. К этому моменту Оля уже почти ничего не понимала, но бабушка всё продолжала и продолжала рассказывать.

— Понимаешь, эти Двери — они не плохие и не хорошие. Они просто есть. Просто излучают энергию, давая желающим возможность видеть мир по-другому. А иногда даже помогают спастись чистому сердцем человеку, — рассказывала бабушка, глядя куда-то вдаль. — Для остальных людей это просто место силы или «странное место». Некоторые их видят боковым зрением, но не придают этому значения, потому как, посмотрев прямо, ничего не видят. Многие, находясь возле Двери, едут они или идут, могут заметить, что расстояние короткое, а время на его преодоление нужно гораздо больше. Это как некоторое время идти на месте. Но люди сильно заняты и часто спешат, поэтому тоже ничего не замечают.

Бабушка немного помолчала, переводя дыхание, попила уже остывший чай и продолжила:

— Но если злой человек или человек с корыстными намерениями найдёт Дверь или, ещё хуже, откроет новую, в наш Мир может прийти много дурного. С каждым годом Двери, за которыми находятся самые похожие на наш Миры, открываются сильнее, и через них отдельные люди, иногда даже того не замечая, проходят в новую жизнь, где у них появляются новые возможности, новые таланты. Только вот люди эти все, хоть немного, да верят в чудеса, и у них открытые, добрые сердца. Иногда они, не осознавая этого, живут в двух Мирах, и жизнь их похожа на американские горки. Но открываются шире и те Двери, за которыми Мир хоть и похож на наш, но полон злобы, агрессии и ненависти. Вот такие Двери надо запечатывать — или ставить барьеры-отражатели. Этим-то я и занималась. А ещё возвращала в свои Миры тех, кто забрёл в наш по ошибке. Но это бывало редко. Ещё реже к нам открываются Двери из других Миров. При мне такое было только единожды. И то, человек был хороший, и цель благородная, да вот способ достижения её, кажется, выбрал неверный.

Бабушка замолчала, посмотрела на внучку, погладила её по голове и грустно улыбнулась.

— Если бы не звук Гонга, я могла бы дать тебе выбор: быть Стражем Дверей или уехать в город и всё забыть. Но теперь прости. Выбор невелик: или ты станешь Стражем, или наш Мир постепенно поглотит зло.

Старушка смотрела вдаль, и её глаза наполнились слезами. Слёзы так и не пролились, но на какое-то мгновение внучке показалось, что сейчас её бабушка не с ней, а где-то очень, очень далеко.

— Я услышала Гонг, перенеслась туда и нашла единственное живое существо поблизости. Это была чёрная змейка. Славная, безобидная, несчастная… Но в этот момент её убили, ­ — голос бабушки дрогнул, — и меня тоже. Осталось не так много сил и времени перед тем, как мне придётся уйти. Но вот какая Дверь открылась, я так и не узнала. А ведь она окроплена кровью невинного создания. Тебе придется это выяснять самой. Обряд ты прошла. Сила его конечно ослабнет постепенно, если решишь отказаться от дара. А сделать отворотный ритуал, у меня уже сил не хватит. Прости внучка, но семь следующих дней, ты связана телом со всеми границами всех Миров. Может и обойдётся. А может… Теперь думай, что ты выберешь. И у тебя на это времени — до заката.

Она с трудом встала и, пошатываясь, побрела в дом.

Глава 7

Я долго не решался разжать ладонь с брошью. Уговаривал себя, что такого быть не может. Но она же вот, лежит у меня в руке, и металл даже холодит пальцы. Сев на бревно, медленно разжал ладонь. Я присмотрелся. Брошь представляла собой три листика, слегка похожие на кленовые, сложенные один на один и скреплённые в центре миниатюрным камнем удивительного прозрачного цвета, в котором переливались все цвета радуги. Каждый листок был своего, почти однородного цвета: золотой, белый, возможно серебряный, и коричнево-красный. Чем больше я всматривался, тем яснее для меня становилась натуральность происхождения листьев. Если допустить, что бывают деревья с металлическими листьями. На обратной стороне броши была булавка, плавно протыкающая все три листа и скрепляющая их сверху камнем. Под пальцами металлические листики слегка прогибались и сразу возвращались на прежнее место, стоило их только отпустить.

— Януш! — оклик Капустина заставил меня подпрыгнуть на бревне от неожиданности. — Ты, часом, кушать не хочешь? А то я скоро ребятам обед понесу, может, поешь горячего, а?

— Нет, спасибо. Ты иди, я здесь на солнышке ещё погреюсь.

— Ну, если захочешь, я тебе тарелки прям у печки оставлю, под полотенцем.

— Хорошо, спасибо!

Я был до сих пор ошарашен произошедшим. Положив брошь в карман, поднял и открыл книгу, с осторожностью касаясь страниц, расположил её на бревне так, чтобы не трогать правой рукой. Мне не терпелось узнать дальнейшую судьбу героя. Я нашёл место, на котором остановился. Страница была жёлтого цвета, будто съедена временем, с выцветшими и размытыми буквами. И в этой размытости я видел расходящиеся круги. Я перевернул страницу и углубился в чтение.

В ней было много удивительных приключений и путешествий по разным странам. Но больше всего меня заинтересовала история встречи героя с предсказательницей, которая говорила про Двери в Миры и великую Стражницу, охраняющую их. О страшном испытании, которому он подвергнется, если повстречается с ней. Я закрыл книгу, предварительно вложив травинку вместо закладки. Автор так реально всё описывал, настолько подробно и точно, что мне стало неуютно от подслушивания их разговора.

«Мне надо прийти в себя. Отвлечься. А то так и до съехавшей крыши недалеко», — мои мысли путались. Чтобы хоть как-то развеяться, я засунул книгу в карман и отправился подкрепиться. Капустина до сих пор не было. Ему одному тяжело тащить туда обед, хоть и придумали ребята в помощь повару что-то вроде тележки. Оставленная для меня еда уже остыла. Но, погружённый в мысли, я съел всё, не чувствуя вкуса. И ещё долго водил ложкой по пустой тарелке.

«Что же со мной происходит? И только ли со мной? Может, и Сеню зацепило чем-то. А если так? Как найти ответ, и чем помочь ему?» Постепенно от мыслей о товарище я плавно ушёл совсем в другую сторону. Любопытство. А что я ещё могу? Что это такое? И ещё много-много вопросов крутилось в моей голове. Мне стало неуютно одному, в груди скреблась тревога, и я решил — впервые с тех пор, как меня укусила змея, — пойти на место раскопок. Медленно побрёл по тропинке и порядком устал, пока добрался до места. На краю поляны, в тенёчке, Капустин, сложив всё в тачку, присел возле неё и, облокотившись спиной, кажется, дремал. Я как можно тише прошёл мимо и опустился на бревно. С тех пор, как я здесь был последний раз, почти ничего не изменилось, только уменьшилось количество дров, которые мы заготовили, когда расчищали место раскопок.

* * *

«Ну как же так? — думала Оля. — У меня же свои планы, мама, папа. В конце концов, Рома ждёт, когда я соглашусь пойти с ним в кино. И вообще, что я могу? Я же просто девчонка. Ну да, бабушка меня учила всяким стишкам-заговорам, но это же несерьёзно…»

Оля сидела и чуть не плакала. Ей было жаль себя, свою так мирно проходившую жизнь. И ещё её пугала неизвестность. Даже не просто пугала, а приводила в ужас. И почему ей не оставили выбора? Чувствуя полную безысходность, она поднялась и пошла в дом. Поставив кружки на кухонный стол, Оля подошла к бабушкиной кровати. Та лежала с закрытыми глазами, и воздух из лёгких при каждом выдохе издавал шипяще-стонущий звук.

— Бабулечка, что с тобой? — Оля сразу забыла о всех своих горестях. — Может, тебе пить принести? Может, хочешь чего? А таблетки где у тебя? — она стала бегать по дому, суетиться, пытаясь найти хоть что-то, напоминающее лекарства.

— Олюшка, — тихо позвала бабушка, протягивая руку, — иди, присядь рядом, — её голос был слабым. Оля села поближе и наклонила голову так, чтобы не упустить ни одного слова. — Скоро вечер, а там и ночь. Луна выйдет, от неё сил возьму. Только вот ненадолго. Ты уж прости, что так получилось.

Оля гладила бабушку по голове, а по щекам поползли слёзы.

— Бабушка, милая моя, родная. Как же я буду без тебя? Я же так тебя люблю! Я не смогу без тебя, — она уже рыдала, положив свою голову рядом с головой старушки. — Бабулечка моя, милая моя, любимая, как же так? Как же я…

— Ну, ну, — бабушка легонько похлопала её по плечу, — слёзы ещё пригодятся. Ты налей-ка мне пока водицы из крыночки на окне. Она всю ночь там, под луной, стояла.

Оля быстро сбегала и принесла из кухни глиняную расписную кружку. Ей казалось, что в этой посуде есть своё волшебство и оно обязательно поможет. Налила воды и, приподняв голову бабушки, поила её аккуратно и бережно. Потом поправила подушки и присела на краешек кровати.

— Ты не сиди рядом со мной. Всё хорошо, — слабо улыбнулась бабушка. — Поди лучше посмотри, там за огородом, между двух кустов крыжовника, Дверь должна быть. Я её для себя давно приготовила, да только не думала, что так скоро придется пройти через неё. Так ты пойди посмотри, какого она цвета. И звук… послушай… есть ли звук. И возвращайся. Ночь придёт, луна взойдёт, а дел у нас… — бабушка грустно вздохнула и прикрыла глаза.

Оля вышла, обогнула дом, по тропинке пересекла огород и недалеко у забора увидела сначала Дверь и только после — два больших колючих куста, которые преграждали путь к мерцающей радужными всполохами щели. Узкая полоса, протянувшаяся от неба до земли, сейчас больше напоминала молнию или северное сияние, чем Дверь, но это всё же была она. Там, за всполохами, вдали виднелось море, а на переднем плане — сад с цветущими розами. В том Мире было очень красиво, хотелось приблизиться и рассмотреть всё отчётливее. Укол иглы крыжовника остановил Олю. Встрепенувшись, она сразу всё вспомнила и побежала в дом.

Рассказывая о том, что она видела и как прекрасны за Дверью розы, Оля помогла бабушке подняться. Они медленно вышли на крыльцо и сели. На сад постепенно надвигались сумерки. «Когда это день успел пролететь?» — появилось и тут же улетучилось удивление Оли. У бабушки в руках, откуда ни возьмись, оказалась старая, толстая коричневая тетрадь, свёрнутая в трубочку и перетянутая красным жгутом. Старушка поглаживала её подрагивающей рукой и, посмотрев внимательно на внучку, перевела взгляд на темнеющие облака.

— Здесь много из того, что я сама знаю или слышала от своей бабушки. Она тоже была Стражем. Многое тебе самой придётся понимать. Мир сейчас совсем не такой, каким был, когда я была молода. Сейчас всё быстрее, намного быстрее, — продолжая поглаживать тетрадку, говорила она тихим голосом. — Основное я тебе ещё успею рассказать. Ты быстро вспомнишь и сказки, и чудеса, которые здесь с тобой происходили. Они, по сути, все о том, как искать и блокировать нехорошие Двери. Как чувствовать тех, кто по незнанию или умышленно пользуется запрещёнными в нашем мире энергиями. Или колдовством. Называй как хочешь. Расскажу, как уводить кого-то за Дверь и как самой суметь вернуться. Но сейчас, — она внимательно посмотрела на внучку, — я должна спросить, — голос её стал твёрдым, строгим и всё же ласковым, — ты готова стать Стражем Дверей?

На Олю нахлынули её прежние мысли о такой далёкой, нездешней и увлекательной жизни. Она и хотела помочь бабушке, и в то же время не желала отказываться от всего того, что её ждало там, где все её друзья и планы на будущее.

Оля собрала все свои силы и дрогнувшим голосом спросила:

— А мне больше отсюда не уехать? И придётся всю жизнь провести в этом доме? И не иметь друзей? А как же любовь? — к горлу подступили слёзы.

— Если бы я сидела здесь безвылазно, откуда же у меня внучке взяться-то? — усмехнулась бабушка. И у Оли как камень с души упал, и она широко улыбнулась.

— Ну, ты особо-то не радуйся. В миру тебе жить и можно, и нужно, и любить, и дитё родить. Но вот ко всему прочему будешь ты Двери стеречь. А когда трудно будет со всем справляться, можешь и сюда приехать. Здесь место силы семьи нашей. Можешь, конечно, и свой дом найти, но чем старше будешь, тем больше станешь чувствовать Двери и струны. Ни на что другое сил оставаться не будет. А помощника трудно найти. Кто-то и видит Двери, да не верит, либо начинает из них выгоду получать. Только у прабабки моей был помощник, хоть и не долго. А вот ни я, ни моя бабушка не смогли ни одного уговорить быть помощником. Так что на роду у нас написано: пока внучка не родится, одной томиться. Ну так что? Пойдёшь? Или дашь Миру сгинуть? Без твоего согласия не могу. И заставить тебя не могу, и уговаривать не положено…

У Оли внутри всё сжалось в комок. Она чувствовала себя, как маленькая зверушка. Словно стоит она одной ногой в петле, ещё одно движение — и поймают её так, что не вырваться. И не убежать.

— Я не смогу, — сдавленным голосом еле выговорила Оля. — Прости меня, бабушка. Я очень боюсь.

— Ну что ж, — тихо и обречённо произнесла старушка, — это твоё право и твоё решение. Я всё равно люблю тебя, но вот помочь забыть всё, перед тем как ты уедешь, уже не смогу. Сил не хватит. На рассвете мне надо будет уйти в свою Дверь. Это то, что даётся в награду Стражу. Он может придумать свой Мир, но войти туда может только он — и только один раз.

Оля была так погружена в свои мысли, что почти совсем не слышала, о чём говорит ей бабушка. Она радовалась, что ей не придётся заниматься какой-то непонятной и опасной работой. И жить можно, как и прежде. Мечтать о будущем и о встрече с парнем. А страшилки «мир погибнет» — так люди каждый год конца света ждут.

Лунный свет уже начал заливать всё вокруг, и её любимой бабушке становилось лучше. Оля видела, как распрямилась её спина, а движения вновь стали, как и раньше, быстры и уверенны. Видела, как легко она встала и, уперев руки в бока, оглядывала своё приусадебное хозяйство.

На улице стало прохладнее, и они вернулись в дом. Пили чай на кухоньке, разговаривали о пустяках, даже смеялись. И Оле стало совсем легко на душе. Как будто ничего плохого не происходило, и всё, что было, — всего лишь наваждение. Затем, утомившись от всего пережитого, она пошла спать. Бабушка, как всегда, накрыла её одеялом, погладила по голове и задёрнула окно, чтобы лунный свет не мешал внучке спать.

Оля проснулась. Она выспалась и чувствовала себя прекрасно. Солнце светило ярко, наполняя всю комнату своим тёплым светом даже через задёрнутую штору.

— Бабушка! — по привычке позвала она. А затем, вспомнив, что было вчера, накрыла голову подушкой и попыталась отогнать мысли, которые тяжёлым воспоминанием стучали где-то в висках.

«Нет. Нет. Нет. Я ни о чём не хочу думать», — уговаривала она себя. Но от мыслей не сбежать. Резко сев, она откинула подушку, та на секунду зависла на краю постели и медленно перевалилась на пол. Оля ещё минут пять никак не могла найти в себе смелость спустить ноги с кровати…

Обойдя весь дом, она не увидела ни бабушки, ни большого узелка, всегда лежавшего на лавке у печки. Что в нём было, она не знала. Просто он всегда там лежал, сколько она себя помнила. Услышав какой-то плач на улице, Оля выбежала на крыльцо. Нигде никого не было видно. Только то тут, то там она слышала всхлипывания и тихие подвывания. Оглядевшись, она убедилась, что ничего не изменилось. Всё было так же, как и вчера. Даже Дверь под яблоней всё так же мерцала, и видела она её так же отчетливо. Но ощущение, что изменилось буквально всё, её не оставляло. Оля вспомнила про Дверь за огородом и, не надевая шлёпки, кинулась туда. Бежала, не обращая внимания на ветки, цепляющие одежду и царапающие руки, на камни, то и дело подворачивающиеся под ноги. Только подбежав вплотную к кустам крыжовника, она остановилась. Двери не было. Оля протянула руку вперёд и прощупала всё пространство, не веря своим глазам. Тут она вспомнила слова бабушки, которые почти не слушала вчера, радуясь за себя. Ноги стали как ватные, она опустилась на землю прямо там, под колючим кустом, и разрыдалась. Плакала, обхватив руками коленки и опустив на них голову. Безысходность, одиночество, боль потери — всё слилось в один непрерывный поток слёз. Только вот они не приносили облегчения, а рождали глубоко в груди серый разрастающийся комок тоски. Через некоторое время слёзы иссякли. Опираясь на руку, она приподнялась и сквозь пелену всё ещё стоящих в глазах слёз увидела на колючей ветке бабушкин амулет, который та никогда не снимала. Взяв его и прижав к груди, Оля пошла к дому. Слёзы опять покатились по щекам.

Зайдя в дом, она быстро собрала свой рюкзак. Бабушкин амулет сунула в карман джинсов. Выйдя на крыльцо, она плотно прикрыла дверь, которая всё никак не хотела вставать на место. А затем побежала. Побежала подальше от горя, от дома, от себя самой. Оля не замечала ни стоящей тишины вокруг, ни даже того, что не было ветра, вечно играющего с листьями. «Я уеду. И всё как-нибудь наладится. Вечером идёт поезд, я обязательно на него попаду, а потом буду дома — и всё будет хорошо, — уговаривала она себя. — Осталось только преодолеть небольшой лесок, а там цивилизация — и сразу всё станет как прежде».

Оля устала, но перейти на шаг не решалась. Впереди, уже совсем рядом, виднелась кромка лесочка. Вдруг её отшвырнуло назад, она еле удержалась на ногах, раскинув руки в разные стороны и хватаясь за воздух, чтобы не упасть. В глазах потемнело. Время остановилось. Когда зрение наконец к ней вернулось, она увидела перед собой плотное облако тумана. Прямо из него к ней тянулась человеческая рука неестественного синего цвета. Оля не могла пошевелиться и только наблюдала, как эта рука медленно приблизилась, вошла в её грудь, словно та была просто воздухом, и вытащила из неё какой-то маленький блестящий предмет. Рука так же медленно исчезла в облаке, и туман рассеялся. В тот же момент всё вернулось, включая возможность шевелиться и чувствовать. Её накрыла боль. Оля упала на колени и схватилась за грудь. Ей казалось, что из неё вынули сердце и она вот-вот умрёт.

Острая боль постепенно стихала, но оставалась другая боль, ноющая и тянущая, настолько выматывающая, что если она прямо сейчас не придумает, что с ней сделать, то всё равно умрет.

К Оле пришло ясное осознание того, что она отказалась вчера от дара, а вот дар, по-видимому, от неё не отказался. И если она хочет выжить, ей придётся найти способ справиться с этой болью. Оля встала, подняла упавший на землю рюкзак, развернулась и пошла обратно.

Глава 8

Стемнело, и ребята вернулись на поляну.

— Януш, привет! — обрадовался мне Сашок. — А ты чего это припёрся в такую даль? Или ты нам помочь решил? — засмеялся он.

— Да вот, прогуляться решил, да и прибрёл к вам. Как там дела? — спросил я, ни к кому конкретно не обращаясь.

— Всё, — тихо и уныло сказал Сеня, — раскопки закончены.

— Правда? — очень сильно удивился я. — А можно, я схожу посмотрю, как там?

— Иди, коли хочешь, — разрешил Палыч, — только осторожно, там всё перекопано, как на стройке века. Не оступись.

— Я с ним пойду, — сказал Сеня. Но было видно, что он не очень-то рад этой моей затее.

Мы остановились на входе. Действительно, всё было перекопано. Можно было подумать, что здесь проводились соревнования экскаваторщиков. Я переступил через валяющуюся жёлтую бечевку, некогда огораживающую это место, и сделал пару шагов. Моя правая рука начала ныть, по ней забегали мурашки. Засунув её поглубже в карман, я сделал ещё несколько шагов. Осмотрелся вокруг. Увидел под ногами обыкновенный маленький камушек, слегка плоский и круглый, как монетка.

«Возьму себе на память. Как-никак первая экспедиция», — и с этими мыслями поднял его и сунул в карман.

— Ну что, налюбовался? — Сеня стоял за территорией и, кажется, немного нервничал.

— Тебе что-то не нравится здесь? — спросил я осторожно.

— Мне всё здесь не нравится, — буркнул он, — я тут как будто все силы теряю, — ещё тише сказал он. И если бы я не подошел ближе, вряд ли бы расслышал его последние слова.

Мы вернулись на поляну. Здесь кипела работа. Уже и Капустин проснулся, помогал ребятам собирать весь инструмент и что-то даже примотал к тачке. Брезент от самодельных носилок отвязали, и нести его Палыч дал мне. Мелочь, но я повеселел. Приятно было хоть как-то помочь своим товарищам.

В скором времени мы собрались и направились в лагерь, унося всё с места раскопок. Никто не хотел возвращаться сюда ещё раз. Мы с Сеней шли замыкающими и постепенно разговорились о планах на будущее. Бородач рассказывал о своей семье, о том, как он любит своих детей: маленькую дочь и шалопая сына-подростка. Мы выяснили, что живём даже в одном городе, только я ближе к центру, а он на окраине, в доме, предназначенном под снос. Вот они и ждут, когда смогут переехать в новострой по переселению, и эта экспедиция позволит ему сделать ремонт и обставить новое жилище со всем комфортом.

— Только вот, наверно, большую часть денег, — вздыхал он, — придётся отдать врачам. Как я без рук-то?

Я ему сочувствовал, но не знал, что сказать и как поддержать. Я в этом совсем не мастер. Иногда мама даже называла меня бесчувственным, хотя это было далеко не так. Но я не знал, что и как надо сделать, чтобы человеку стало лучше. Вот и выбрал тактику — просто молчать и быть рядом.

За разговорами мы дошли до нашего лагеря. Хоть мы с Сеней шли почти с пустыми руками, но порядком отстали от всех и еле добрели.

— О! Хорошо, что появились наконец-то, а то думали уже идти вас искать, — всплеснул руками Сашок. Он пытался говорить весело, но нотки тревоги никуда не спрячешь. Было видно, что не только он, но и все остальные переживали за нас. Хорошие всё-таки ребята подобрались.

После ужина, лёгкого и довольно позднего, Палыч достал традиционную бутылку в честь окончания работ и, смущаясь, произнёс речь, поблагодарив всех за работу. После чего отпустил всех по палаткам с разрешением спать завтра кто сколько хочет.

* * *

Вернувшись в дом, Оля перерыла на кухоньке все полки. Она не знала, что ищет, но не могла остановиться. Обнаружила связку свечей, много разных банок с травами и какими-то порошками. В подполе — банки с заготовками, картошку и другие овощи. Она обошла дом снаружи. Её беспрестанно мучила ноющая боль, и, чтобы хоть как-то её унять, Оля решила попить успокоительный чай с мятой по бабушкиному рецепту. Принесла воды, залила в чайник. Возник вопрос, как его подогреть. Ни дров, ни спичек в доме не обнаружилось. Оля никогда не видела, как бабушка готовит, а только садилась за уже накрытый стол. Вот и сейчас села в их маленькой и уютной кухоньке. Бессильно опустила руки на колени и осмотрелась. Каким же пустым стал дом без её любимой бабушки. Слёзы опять заструились по щекам.

— Как же мне без тебя? — тихо спросила Оля. Её взгляд упал на кровать бабушки, на которой она и увидела пропавший узелок. Поднявшись, осторожно взяла его с кровати и понесла на улицу. Села на крылечко, поставила узел себе на коленки и аккуратно развязала. В нём были разложенные по мешочкам травы, сушёные ягоды и какие-то коренья. К каждому такому мешочку была привязана бирка с надписью. Конечно, эти слова ей ничего не говорили. Она-то надеялась найти на одном из них знакомое название «обезболивающее», но все наименования были ей не известны. Олино подавленное состояние усиливали чьи-то так и не прекращающиеся хныканья и плач, очень тихие, на уровне слышимости, но выматывающие ничуть не меньше этой терзающей её боли.

Вспомнив, как ходила за ягодами, чтобы полакомиться, Оля собрала всё обратно в узел и, отложив в сторону, встала. Закрыла глаза и попросила:

— Можно хоть что-нибудь, чтобы не болело. Пожалуйста.

Она стояла и ждала, как обычно, появления некоего знака, ниточки, которая приведет её к тому, что ей сейчас так необходимо. И ответ пришёл. Но не откуда-то, а из заднего кармана джинсов, словно в него положили что-то горячее. Открыв глаза, Оля очень аккуратно засунула руку в карман и вытащила бабушкин амулет. Он был горячим, от него исходила лёгкая вибрация. Оля не стала его рассматривать, у неё была только одна цель: остановить эту боль. Быстро надев его на себя, Оля спрятала его под футболку и прижала рукой к груди.

— Бабушка, милая, помоги, — как заклинание, твердила она эти три слова снова и снова. И ей стало лучше, будто тепло из амулета закрывало дыру в её груди, с каждой минутой становилось всё легче. И она больше не слышала плача и хныканья. Воздух наполнился запахами лета, чириканьем птиц, и ветер вновь ворвался в сад и зашуршал листьями.

Опустившись на крыльцо, Оля опять взяла узел — и начала вытаскивать всё, что в нём было, раскладывая рядом с собой. Уже почти на самом дне она нашла завёрнутые в золотую ткань две тетрадки. Коричневую, перетянутую красным жгутом, она уже видела. И бабушка про неё что-то говорила. А вторую видела в первый раз. Тетрадь была тёмно-зелёная, тоже свёрнутая в трубочку, но перевязанная чёрным жгутом. Под всем этим Оля обнаружила сложенный пополам лист, вырванный из тетради в клетку. Боясь читать эту записку — а Оля не сомневалась, что это именно письмо для неё, — она принялась складывать все мешочки, пакеты и бумажные свёртки обратно в узел. Записку сунула себе в карман, где ещё недавно носила бабушкин амулет.

Зайдя в дом, она вытащила из своего рюкзака одежду, положила туда узел и сверху — две тетрадки, завёрнутые в золотую ткань. Затем пошла на кухоньку и наклонилась над чайником.

— Что же я знаю о приготовлении еды? В голову кроме «варись-варись и больше не ленись» ничего не лезет.

Когда она разговаривала вслух сама с собой, ей становилось не так одиноко. Она даже слабо улыбнулась, видя, что её слова не принесли никакого результата. Оля вздохнула, налила в кружку холодной воды из чайника и достала из накрытой полотенцем вазочки уже порядком засохший пряник. Перекусив таким образом, она отправилась на улицу, чтобы собрать себе в дорогу яблок. Благо они растут рядом и в большом количестве.

— Не успеть мне сегодня на поезд, никак не успеть…

Где-то неподалеку, будто соглашаясь с ней, угукнула сова.

Глава 9

Наутро, хоть и можно было спать сколько угодно, все встали довольно-таки рано. Бродили по лагерю, донимали Капустина на предмет «завтрака да побыстрее», кто-то из братьев достал карты, но играть согласились только Палыч и Сашок. Славик, как всегда, в свободное время терзал гитару. Я бесцельно прогуливался по лагерю и незаметно для себя забрёл на место, где стояла палатка Архо.

— Странное ощущение здесь какое-то, — я вздрогнул, услышав голос Сени за моей спиной. — Может, это просто из-за тени, но мне здесь как-то холодно. Пойдем отсюда…

Я и сам начал чувствовать, как подкатывает тошнота и начинают путаться мысли. Кивнул головой, и мы поспешили отойти оттуда.

— Знаешь, — начал Сеня, когда мы уже стояли на открытом месте, залитом утренним солнцем, — последнее время мне легче, когда я нахожусь рядом с тобой, — он помялся. — Ты уж извини, но ты не против, если я буду иногда бродить рядом?

— Да нет, конечно, не против, — сказал я — и сам понял, что мне с ним тоже как-то очень спокойно становится.

— Ребята, завтракать! — прервал наш разговор Капустин.

Мы ели, болтали ни о чём, и всех интересовал один вопрос: когда же — и главное как — мы отсюда выберемся?

— Я с утра ходил по дороге, куда уехал грузовик, — сказал Родя, поднимая голову от тарелки, — там можно, конечно, и пешком дойти до реки, как мы сюда и шли. Да вот только как быть с оборудованием и…

— Так, — довольно резко прервал Родю Палыч, — я уже говорил, что даём Жоре ещё три дня, чтобы вернуться, и уже после решаем, что делать дальше. А пока отдыхайте. Смотрите, какая погода!

Было видно, что его самого сидение без дела и в неопределённости не радовало. Он же начальник и, следовательно, несёт ответственность за всех нас.

— К тому же, мы контракт выполнили полностью, и, значит, по возвращению все должны получить хорошие деньги. А вам, молодёжь, я подпишу прохождение практики сам, без заказчика.

Все покивали в знак согласия, и разговор плавно перешёл к воспоминаниям об их прежних экспедициях. Мы, студенты, слушали рассказы бывалых, где-то смеялись со всеми, где-то удивлялись и не верили, что такое может быть на самом деле. Так что настроение у всех постепенно улучшилось, и даже Капустин оторвался от вечной готовки и присоединился к общему разговору.

А после обеда мы услышали звук мотора. Все кинулись навстречу грузовику и чуть ли не на руках донесли Жору до лагеря, вытащив его из машины.

— Братцы, есть хочу, прям умираю, — просил Жора, — ну хоть три корочки хлеба, — молил он, улыбаясь.

Его усадили за стол, и все в нетерпении расселись вокруг, смотрели, как он ест, и расспрашивали о том, куда он ездил и что стало с той штукой, и забрасывали его другими вопросами. Только он всё ел и ел, периодически пытаясь отвечать с набитым ртом. Мы поняли, что он ездил до самого Райчихинска по бездорожью. А этот изверг, Архо, не давал ему ни отдохнуть, ни спокойно перекусить. То, что собрал им в дорогу Капустин, закончилось очень быстро, и первый раз он нормально поел только тогда, когда его разгрузили в Райчихинске. Он поведал нам, что когда доехал до места, его попросили уйти от машины подальше. Но он не согласился и из кабины наблюдал, как какие-то люди, одетые в костюмы химзащиты, перетащили эту штуку в свой крытый огромный чёрный грузовик — и укатили, даже не попрощавшись. Рассказал, как его накормили люди добрые, они же дали в пакете немного еды на обратную дорогу. И хорошо хоть канистры с топливом он всегда возит с собой — заправился и поехал обратно.

— Связи-то нет, сообщить-то не могу. Где я, что я. Страху-то натерпелся… — отодвинув тарелку, Жора потянулся, положил руки перед собой на стол, улёгся на них головой и моментально заснул.

Братья аккуратно взяли его и отнесли в палатку. Все остальные, не сговариваясь, начали сворачивать лагерь. Было решено, что завтра они отсюда уедут.

* * *

Весь оставшийся день она провела у ручья. Сидела на мостике, опустив ноги в воду, и слушала, как журчит вода, как переговариваются лягушки и как где-то вдали вновь звучит песня. Голоса, убаюкивающие и успокаивающие одновременно, несли облегчение и вселяли надежду, что всё ещё может быть хорошо.

Вернувшись домой, Оля не стала зажигать свечку, луна и так достаточно хорошо освещала всё пространство. Без бабушки дом будто осиротел. По его стенам поползли прожилки трещин. В окна с тихим стоном проникал ветер, и хоть на улице стояло лето, от этого звука хотелось закутаться в тёплое одеяло. Оля бродила по дому, касаясь предметов руками в надежде найти хоть один предмет, ещё удерживающий тепло дорогих рук. Но всё казалось словно чужим и незнакомым. Не раздеваясь, она легла на кровать и уснула со слезами на глазах. Ей было жалко бабушку, жалко себя. И было очень одиноко.

Ей опять снились странные сны. Один сменялся другим. То она видела себя маленькой девочкой, сидящей на коленках у бабушки и слушающей сказки. То снились нити, светящиеся в пространстве, по которым она двигалась в поисках разных вещей. Затем она опять увидела человека с синей рукой, и сердце сжалось, чувствуя опасность. А потом она услышала музыку. Даже не музыку, а так, звуки. Как если бы кто-то медленно перебирал аккорды на гитаре, трогая струны по отдельности и почти давая звуку замолкнуть, прежде чем тронуть другую.

Проснувшись, Оля ещё долго лежала, удерживая остатки сна. Ей казалось, что она увидела что-то важное. Во сне она видела бабушку. Воспоминания о ней вновь наполнили сердце тоской. Чтобы окончательно не впасть в отчаянье, Оля поднялась и почти на автомате делала все утренние дела. Умылась, почистила зубы, сходила во двор. Налила себе из чайника холодной воды и, взяв из вазочки оставшейся пряник, вышла на крыльцо.

Сидела и смотрела. Всё было, как всегда. Утро разбудило пчёл и бабочек, они летали и наполняли воздух тихим жужжанием, где-то в небе пели птицы. Зелень деревьев, разноцветие трав и цветов радовали глаза, и тепло этого утра тихо проникало в сердце, согревая его. Оля решила пройти по саду и запечатлеть всё в своей памяти, не зная, приедет ли ещё сюда когда-нибудь или видит всё это в последний раз.

Проходя мимо, подняла пустую кадку и поставила на табурет. Положила полотенце на край стола, перевернула стоящий на нём тазик кверху дном. В саду гладила стволы деревьев и рукой снимала росу с трав. Подойдя ближе к яблоне, она посмотрела на всё ещё мерцающую щель, в которой, если присмотреться, по-прежнему виднелся город. В нём, как и тогда, шёл дождь. Оля почувствовала, что появилось что-то новое, но что именно — сразу не поняла и стала рассматривать внимательнее. Всё то же самое. Но что же не так? Звук. Она слышала звук. От этой щели — или Двери, как называла её бабушка, — шёл звук. Почти такой она слышала во сне. Звук гитарной струны. Тихий, спокойный и еле заметный. Ещё она заметила тонкий золотистый лучик, выходящий из щели и убегающий в сторону дома. Её рука легко прошла сквозь него, и он рассеялся. Оля какое-то время ещё постояла, прислушиваясь к тихому звуку, и, погладив яблоньку, вернулась в дом.

Всё было сложено в рюкзак ещё вчера. Все окна заперты. Дверь тоже закрыта и подперта лопатой, чтобы случайно не открылась. Оглядевшись последний раз, Оля отправилась к себе домой. Туда, где совсем другая жизнь. Теперь она не торопилась. Шла небыстрым шагом, впитывая в себя всё, что видит, и стараясь запомнить каждую мелочь. На границе лесочка она ещё раз оглянулась. Ей казалось, что вот-вот сейчас она увидит провожающую её бабушку, как это обычно бывало. Но её не было. Помедлив, Оля с трудом развернулась и побрела дальше.

Глава 10

Как запланировали, так всё и получилось. Утром собрали палатки и всё, что необходимо было забрать, сложили в грузовик. Ближе к обеду выдвинулись по направлению к реке. Палыч поехал с Жорой в надежде на то, что, когда все остальные доберутся до берега, он уже сможет связаться с местным портом, и его отряд заберут на том же месте, где и высаживали.

Идти было вполне сносно. Никуда не торопились, и это даже походило больше на прогулку, чем на марш-бросок. Как говорится, дорога домой всегда короче.

Мы с Сеней были благодарны ребятам за то, что они шли не так быстро и периодически останавливались, делая вид, что кто-то из них устал. Хотя все прекрасно понимали, что именно мы тормозили передвижение. Садиться в грузовик мы отказались, было стыдно перед остальными ехать, когда все топают пешком. Ведь мы-то значительно лучше себя чувствовали. Пара дней передышки дала нам возможность набраться сил.

Когда мы подошли к берегу, уже стемнело, и всё же рассмотреть стоящий недалеко от берега баркас было несложно. Кораблём это было не назвать: старое и ветхое суденышко, наверное, сохранившееся со времён Петра Первого. Удивительно, что оно вообще ещё на плаву. Пара фонарей освещали нос и корму. На фоне угасающего заката впечатление было неоднозначным. Радость, что не надо дожидаться баржи, и страх, что такая лодочка вряд ли способна передвигаться — и утонет, чуть отойдя от берега.

— Эй! Народ! — заорал, увидев нас, Палыч. — Давай быстрее, а то все анекдоты закончились!

Мы, как могли, прибавили шагу. Когда приблизились, Палыч представил нам капитана баркаса.

— Знакомьтесь. Наш капитан Егор Степанович, готов сопроводить, так сказать, аж до самого Райчихинска, — представил нам очень пожилого мужчину Палыч. — Вот байки травлю да анекдоты, пока говорю — нас ждут. Такой договор. Ну, и я пообещал, что по приходу в место назначения отблагодарим, с каждого по поллитры. Согласны?

Все с сомнением посмотрели на эту лодку.

— Со связью засада, — стал объяснять Палыч, — а здесь увидели, плывёт эта….

— Говно плывёт! — перебил его капитан. — А мы ходим! Я и так вас прождал сколько времени! Если не идёте с нами, ждите здесь сколько хотите. Только время с вами потерял, — он сплюнул на землю, махнул рукой и пошёл к берегу, где стояла шлюпка.

— Ребята, я, конечно, отправлю Жору своим ходом, но боюсь, здесь нам долго можно будет ждать, — Палыч смотрел на нас умоляюще. — Может, всё же поплывём?

Выбора большого не было, мы поспешили на берег за капитаном. И вскоре отчалили. Это было странное путешествие. Время будто остановилось. Постоянно чувствовалось лёгкое покачивание, которое через пару дней заставило позеленеть даже самых стойких.

Места было мало, поэтому, когда располагались на ночь, вся палуба была устелена телами. Питались мы сухпайками, которые сняли с грузовика вместе со спальниками и небольшим количеством необходимого барахла. О самом плавании и рассказать-то нечего. Днём все мучились от жары, ночью кутались в спальники. Я пару раз доставал книгу и хотел почитать, но чтение одной рукой да ещё с ощущением, что тебя постоянно мутит, никак не давалось. Я опять отложил её до лучших времен, хотя очень хотелось дочитать и узнать, что же сказала предсказательница. Ночью мне снились какие-то хлопающие двери. Они то открывались, то закрывались. И дурацкая фраза из «Властелина колец» — «Ты не пройдёшь!» — преследовала меня.

Когда добрались до Райчихинска и пришвартовались к причалу, мы все почти выползли на него и были счастливы, что под ногами теперь твёрдая земля.

Жора был уже здесь. Он встречал нас с двумя ящиками водки. Я так понял, что это расплата за наше путешествие. Если бы нам сказали, как оно пройдёт, возможно, все согласились бы несколько дней подождать, чем пережить постоянное ощущение тошноты и головокружения.

— Да ладно вам, — утешал нас Жора, — подумаешь, пошатало. Я вот мчался на своей красотке, и её трясло ничуть не меньше.

При слове «красотка» он махнул головой, указывая на грузовик.

«Как грузовик может быть красоткой? Он же он, а не она», — думал я, приходя в относительную норму.

— Ну что, — с энтузиазмом в голосе начал Палыч, — вот и пункт сбора-разбора. Разбредаемся до следующей экспедиции? — подмигнул он нам, студентам, стоящим чуть поодаль от остальных. — Я встречусь с Архипом Осиповичем, передам ему всё, что мы нашли, — приподнял он небольшой тканый мешок, постоянно находящийся при нём, — и он сам каждому на карту переведёт причитающуюся ему часть зарплаты. Контракт все читали и все знаете, что деньги распределяет он, а не я. Телефонами рекомендую обменяться. Город вам не лес, за деревом не встретишься. Мой есть у каждого в документах.

Мы все тепло попрощались. Затем ещё долго вместе ждали проходящие мимо поезда, на которых разъезжались в разные города. Сперва уехали братья, буркнув на прощание:

— Пока, не хворай, — здесь я понял, что они всё-таки не немые.

Потом Капустин заскочил в вагон почти на ходу. Его поезд, как и наш, делает совсем короткую остановку.

Я же, Слава, Сашок и Сеня — все поехали на одном. А вот с вокзала нашего родного города уже, попрощавшись, разъехались в разные стороны.

* * *

Добравшись до дома, Оля открыла дверь своим ключом. Войдя, она услышала, что мама возится на кухне, слушая, как всегда, свою «старую» музыку и занимаясь домашними делами.

— Ой, Олюшка! — на звук захлопнувшейся двери выглянула из кухни мама. — А что так скоро?

Увидев грустное и заплаканное лицо дочери, она всё поняла.

— Бабушка? Она ушла? — тихо спросила мама.

Оля кивнула головой и, зайдя в свою комнату, плотно прикрыла дверь. Сняв рюкзак, она медленно начала его разбирать. Вытащив из-под кровати пустые обувные коробки, переложила в них содержимое узелка. Все пакеты, мешочки, какие-то веточки и палочки — всё было разложено по коробкам и задвинуто как можно глубже под кровать. А тетради, завёрнутые в золотую ткань, положила в дальний угол верхнего ящика своего письменного стола.

«Потом, потом я со всем разберусь», — с этими мыслями она легла на кровать и уснула.

Несколько раз к ней заходила мама. Покачивая головой, смотрела на дочь и видела, как она повзрослела за этот короткий период времени. Позже принесла разнос с горячим чаем и пирожком на блюдце, поставила его на тумбочку возле кровати. Ей было очень жаль Олю. Она знала, как сильно та любила свою бабушку. Она, конечно, тоже любила свою мать, но такой привязанности, которая была между Олей и её бабушкой, сама никогда не ощущала. Когда они виделись последний раз, мать ей сказала, что больше из своего дома она никуда не поедет, а когда придёт время, просто уйдёт, и никто не должен горевать о ней: ей будет очень хорошо там, куда она отправится. И за всё это время как-то у неё самой не получилось навестить мать. А вот Олюшка каждое лето отдыхала у неё, выбирая между отдыхом за границей или поездкой к бабушке неизменно последнее. А на днях ей приснилась мама. Утром, проснувшись, она почувствовала, что той больше нет, но отгоняла эти мысли до последнего. Сегодня, увидев Олю, она без слов всё поняла. Тихо поплакав, чтобы не разбудить дочь, принялась за обыденные дела.

Несколько дней Оля была молчалива, ела, спала и, сидя на подоконнике, смотрела на улицу. Мама уговаривала её позвонить подружкам и сходить погулять, развеяться. Но дочь отказывалась, и её телефон по-прежнему был отключен. Затем молодость взяла своё, и, проснувшись утром, Оле очень захотелось встретиться с подружками в кафе, выпить ароматный капучино и просто поболтать ни о чём: о кино, о дураках-мальчишках и, конечно, про то, какие планы они строят на будущее.

Она надела джинсы и хотела надеть любимую кофточку с глубоким вырезом, но, понимая, что будет виден висящий на шее амулет, который никак ни походил на стильное украшение, натянула футболку. Ей было страшно снять этот оберег, ведь неизвестно, вернётся ли та боль. Но, возможно, даже это было не так важно, как то, что этот амулет был частичкой, оставшейся ей от бабушки, и она ни за что не хотела бы её лишиться.

Оля созвонилась с теми, кто не уехал и скучает летом в городе. Собрались в кафе, счастливые и готовые весело провести время. Им всем нравились их лёгкие искромётные разговоры и подшучивания друг над другом, нравилось пить кофе и пробовать разные новые десерты. А ещё им очень не хотелось становиться серьёзными. Хотя несколько девчонок из их компании уже стали взрослыми и отказывались «так бездарно проводить время». Оставшиеся и сами понимали, что не избегут взросления и ответственности — и это не за горами. От этого их встречи наполнялись ещё большей радостью и озорством.

Вот и в этот раз они хохотали над разными глупостями. Смеялись до слёз над рассказом приятельницы про первое свидание с парнем, с которым та познакомилась через Интернет. История была презабавнейшая. Но что-то Олю постоянно отвлекало от разговора, тревожило и не позволяло отдаться веселью полностью. Только когда прозвучал звук будто лопнувшей струны, она поняла, что всё это время чувствовала нарастающее напряжение. Извинившись и сославшись на срочное забытое дело, она поспешила домой. Что-то произошло. Она это точно знала. Но вот что?

Зайдя домой, она быстро скинула обувь и промчалась на кухню. Поцеловала мать, готовившую очередную вкусняшку, и попросила её не беспокоить, дескать будет готовить доклад к следующей сессии.

Закрыв плотно дверь, Оля присела за стол и достала из стола золотой свёрток. Вдруг вспомнила про найденную в узле записку, кинулась искать джинсы, отправленные в корзину для грязного белья. Их там не оказалось. Они обнаружились на балконе, подвешенные за штанины. Из кармана Оля достала истёртую и слипшуюся бумагу. Вернувшись в комнату, она попробовала развернуть порядком уже высохший лист. Ей с трудом это удалось, но буквы были сильно размыты, и прочесть их было невозможно. Она ругала себя последними словами за то, что не прочла эту записку сразу же, как только нашла её. И маму — за привычку не проверять карманы перед стиркой. Но ей пришлось взять себя в руки. Она вернулась к золотому свёртку и, развернув ткань, достала коричневую тетрадь. Вторую тетрадь она плотно спеленала тканью и засунула поглубже в стол. Затем Оля погладила тетрадь рукой, слегка помедлив, распустила стягивающий её красный жгут и открыла.

Она долго разбиралась с почерком и теми словами, которые там были использованы. Ей пришлось включить свой ноут и забраться в Интернет, чтобы понять точный смысл некоторых слов. Видимо, это писала ещё её прабабушка или прапрабабушка. А возможно, это было переписано или записано с их слов. Этого она понять не могла. Как и того, что там было написано. Вроде бы и язык русский, но смысл никак не доходил. Уже стемнело. Мать постучала в дверь и позвала ужинать. Затем, не дождавшись ответа, ещё раз постучала и ушла. Оля долго сидела за тетрадкой, переписывая себе в блокнот отрывки того, что могла разобрать.

Так потянулись дни. Оля выходила, ела и опять запиралась в своей комнате. Её мама сначала переживала, потом, кажется, привыкла. Дочь же была рядом. Они виделись за завтраком, обедом и ужином. А то, что она сидит в комнате, было воспринято как усиленная подготовка к учёбе. Ей было так спокойнее, а вскоре кончился отпуск, и отвлекающих от беспокойства за дочь дел значительно прибавилось.

Глава 11

Думая сделать сюрприз маме и брату, я не стал связываться с ними по телефону, но, приехав, не застал их дома.

В дверь позвонили почти сразу, как только зашёл и хлопнул входной дверью.

— А, Януш, — это была соседка с нашего этажа, — а мама твоя попросила цветы поливать. А тебя, говорила, всё лето не будет. Ты совсем приехал или опять куда-то уедешь? А где ты был? Что исхудал-то так? Ты же обычно проводишь лето с родными? Или по учёбе что?

Из неё сыпались вопросы, как из рога изобилия. Я попытался от неё поскорее избавиться, объясняя тем, что только с дороги. Когда отдохну, обязательно всё расскажу. Заявил, что ей не надо ходить поливать цветы, потому как я больше никуда не собираюсь. Ей это, кажется, не понравилось.

Она всё стояла и пыталась заглянуть в квартиру. Я её довольно грубо отстранил и закрыл дверь. Слышал, как она, прежде чем уйти, ещё некоторое время топталась на лестничной площадке.

Я позвонил маме. Оказывается, они уехали с моим братишкой к бабушке «прогреть ребёнка, чтобы поменьше болел». Звала меня приехать, ведь они там планируют быть до конца августа. Но я, сославшись на то, что в городе найду, чем заняться, отказался. Когда же она задумала вернуться раньше, я отговаривал её, как мог. Мне хотелось побыть одному и разобраться во всём, что произошло со мной в экспедиции.

— Я же взрослый и самостоятельный! Справлюсь! — убеждал я маму, но она мне почему-то не верила. Обещал звонить ей регулярно, дабы она могла удостовериться по моему бодрому голосу, что я жив и здоров. На том и порешили.

Я разобрал рюкзак. Камешек положил себе на компьютерный стол возле ноутбука. Брошь ещё повертел в руках, думая, какая же она всё-таки красивая.

«Подарю её маме, пусть носит, всё равно ничего ей путного не подарил на день рождения», — принял я решение и отнес брошь на мамин туалетный столик.

Достал книгу, положил её на полку рядом с остальным. Все уже давно читают электронные книги, да и я не исключение. Но любимые произведения предпочитаю иметь в нормальном, бумажном варианте. Мне в удовольствие трогать и перелистывать страницы, гладить их, а иногда во время чтения брать карандаш и выделять особенно зацепившие фразы.

«Очень хорошо, что мои в отъезде. Смогу разобраться с произошедшим. А вдруг я теперь типа супермен?» — ко мне в голову лезло много всяких версий. Но проверять при людях, что и как, мне было боязно. А здесь — простор и тишина. Но, прежде чем приступить, зашёл на кухню, посмотрел, что можно съесть, и сделал список того, что мне надо будет купить. Посчитал оставшиеся деньги: оплата ещё не пришла, и надо было как-то распределить всё так, чтобы хватило на подольше. Просить у матери мне было стыдно. Занимаясь всем этим, я краем мысли осознавал, что делаю всё, лишь бы не начинать делать главное. Я боялся. И мне не стыдно в этом признаться.

— Так… Как говорится, так не так, перетакивать не будем.

Я отчётливо вспомнил, что происходило в прошлый раз. Взял книгу, решил ту же, для чистоты эксперимента. Забрался на кровать, оперся спиной о стену. Выдохнул и открыл книгу правой рукой. Ничего не произошло.

Открыв то место, докуда успел дочитать в прошлый раз, я углубился в чтение. Рассказчик продолжил свой разговор с предсказательницей ровно с того места, на котором я их оставил. Она рассказывала о так его интересовавшей возможности вернуться в свой Мир. О том, что ему следует найти того, кто видит разломы в полотне мироздания. Затем я погрузился в чтение о его путешествиях по разным странам в поиске такого человека. Увлекаясь чтением всё глубже, я вновь смотрел на мир его глазами. Чувствовал ветер своей кожей. Вот в одном из трактиров, куда зашли перекусить, на столе лежали яблоки. Я потянулся за одним из них. Отстранённо уловил покалывание в руке — и почти сразу ощутил, что руку обожгло невидимым огнём.

— А! Чёрт! — одернув руку, я вернулся в реальность. Боль была настоящая. Совсем не выдуманная. Видимого ожога нет. А вот цвет рука поменяла, приобрела синюшный оттенок. Затем, постепенно, к ней стал возвращаться её нормальный, слегка бледный вид.

Я поднялся с кровати, продолжать эксперимент совсем не хотелось. Распахнув окно и стоя в тёплом врывающимся в комнату воздухе, растирал ноющую руку. Постепенно ко мне вернулось спокойствие, и сердце перестало бешено колотиться. Я переключился на жизнь за окном, которая была такой обыденной и привычной, что стало казаться, будто ничего-то и не произошло.

Напротив, у торговых лотков, толпилась очередь. Видимо, завезли что-то пользующееся спросом. Я вспомнил, как во сне приближал удалённые предметы. Протянул руку и сделал движение пальцами, как по экрану телефона, когда хочешь приблизить картинку.

Секунды три ничего не происходило, затем очередь медленно стала увеличиваться. Приближаться ко мне. «Я не понимаю: или я двигаюсь, или они?» Но это было сейчас неважно. Стараясь не отдёрнуть руку в панике, я сместил своё зрение с очереди на прилавок. Так вот за чем все стоят — свежая колбаса, только что привезли. Даже марку прочёл — от очень популярного местного производителя, у него продукция всегда расходится мгновенно. Взял одну и в то же мгновение оказался стоящим у открытого окна, с вытянутой рукой и зажатой в ней палкой колбасы. Время замерло, как и все звуки, и даже краски, кажется, чуть померкли. Я не мог пошевелиться и глупо таращился на собственную руку.

— Что за хрень, — выдавил я, и время опять побежало. Меня откинуло от окна сильным порывом ветра. Сделав два шага назад, я еле устоял на ногах.

Не веря своим глазам, я нюхал, крутил и даже несколько раз надкусил: колбаса, самая настоящая.

— Я вор? Или она просто материализовалось?

Ответить на этот вопрос было сложно. Взять чужое с детства было для меня самым страшным. Так уж воспитали. Но не относить же обратно. И всё же я подошел к окну и пригляделся к очереди и продавцу. Там всё было тихо и ничего не изменилось. Конечно, я сразу нашёл себе тысячу оправданий и, успокоенный, пошёл на кухню.

— Ага, ещё хлеба к ней — и бутерброды будут, — сам себе сказал я и, положив колбасу на стол, развернулся к окну.

— А вон и хлебушек, — рассмотрел я машину, которую разгружали у кондитерского ларька. — В конце концов, я не у кого-то лично беру, а так…

Встал, отрыл окно настежь, вытянул руку, начал увеличивать картинку. Всё сложнее, труднее. Я вспотел от усилия. Но вот он грузовик, сместил внимание на лотки, находящиеся внутри машины. Хлеба нет. Какие-то пирожные. А вот пирожки, я сомкнул руку сразу на двух. И вновь я в комнате. И вновь время точно остановилось. А когда оно снова пошло, меня в очередной раз отшатнуло. Голова закружилась, и я, хватая воздух ртом, опустился на пол прямо под окном.

— М-да… Либо не хватает тренировки, либо не всё так просто…

Решив, что на сегодня хватит, закрыл окно и включил чайник.

* * *

Оля стала понемногу разбираться в записях. Потом в инструкциях к каждому мешочку. Теперь они не лежали в коробках под кроватью, а были расставлены на книжной полке. Книги же стопками стояли на полу в углу комнаты. Во время чтения тетради Оля постепенно вспоминала все сказки, которые ей рассказывала бабушка. В каждой из этих сказок была подсказка на то, что делать и как поступать в той или иной ситуации.

«Это не сказки, это инструкции», — сделала вывод Оля и начала записывать их краткое изложение в свой блокнот. Без иносказаний и намёков.

В один из дней она почувствовала волну, которая накатывала на неё, как тогда в лесу. Теперь Ольга не была напугана, она просто ждала. И вот опять напротив неё воздух стал сгущаться в плотный туман. Ещё пара секунд — и из него показалась синяя рука. Она медленно приближалась к ней. Не дожидаясь, пока рука дотянется до неё, Оля схватила левой рукой амулет, а правую выставила вперёд. Почувствовав исходящее от амулета тепло, Оля мысленно направила его на синюю руку. Та резко отдёрнулась и исчезла.

В тот же день она ещё два раза чувствовала волны, но они были как рябь на воде. Только в музыке, которая теперь постоянно звучала у неё в голове, две струны дали фальшивые ноты. Затем опять всё вошло в гармонию, но не забылось.

Для Оли все эти знания из тетради были как кусочки паззла, которые всё никак не соберутся в единое целое. Она не видела всей картины. И это её сильно расстраивало.

«Как мне справиться? С чем мне придётся иметь дело? Какая у меня цель? Что я должна? Кому должна?» — вопросы крутились у неё в голове, но она не находила на них ответа. Это мучило её и лишало сил. Оля надеялась, что, когда дочитает эту тетрадь, всё встанет на свои места. Но исписанных страниц оставалось не так много. Конечно, можно вернуться к началу и попробовать всё же понять смысл первых страниц, но это её пока слабо утешало.

Когда Оля прочла про поиск Дверей, её добровольному заточению пришёл конец. Каждое утро она завтракала, одевалась и отправлялась на их поиски, решив, что, найдя Двери, найдёт и ответы.

Поначалу поиски давались ей с трудом, выделить один звук или одну светящуюся нить было очень сложно. Оля винила во всём себя, о своём слухе говорила, что «медведь на ухо наступил», про определение цвета нитей — «дальтоник, наверное». Но ежедневные вылазки постепенно стали давать свои плоды. Почти от каждой найденной ею Двери шёл свой индивидуальный звук, и чем тише он был, тем тоньше была в ней щель. Изредка ей попадались Двери, у которых был тихий звук, но не было нити. Такие Двери больше походили на отсвет от яркой лампы, который остаётся в глазах, если долго на неё смотреть, а затем выключить. Сквозь них ничего не было видно. И понять, только открывается она или уже закрывается, Ольга не могла.

Только когда Оля нашла Дверь с тянущейся из неё нитью слегка зеленоватого цвета, она вспомнила, что видела уже такую у другой Двери. На следующий день она отправилась «из точки А в точку Б», как сама это назвала. От уже известной ей Двери, следуя за нитью, до той другой, которую нашла одной из первых. Это дало ей новый способ поиска. Если поначалу она вслушивалась в звуки и именно по ним находила Дверь, то теперь — по светящимся нитям, которые с каждым днём видела всё яснее.

Вот и сейчас Оля двигалась, следуя вдоль зеленоватой нити. Она весь день потратила на кружение по городу, иногда нить проходила сквозь здание, и ей приходилось искать место её выхода с другой стороны. Одно хорошо, нить стремилась к другой Двери ровно по прямой. Была будто натянута и слегка вибрировала. «Это же не нить, это — струна!» — у Оли постепенно начала складываться картинка. Она запомнила эту мысль и поспешила продолжить поиски.

Некоторые прохожие странно на неё смотрели. А один пожилой мужчина предложил свою помощь, если она потерялась или ей плохо. Оля помотала головой и, не отрывая взгляда от струны, поспешила дальше. Три бомжа попытались отогнать её от своей помойки, когда она в поисках нити пыталась протиснуться между мусорными баками. Пришлось им дать денег на бутылку.

Сложнее всего было пересекать проезжую часть. Если в зоне видимости не оказывалось пешеходного перехода, боясь потерять этот тонкий луч света, Оля шла напролом. Это было очень опасно. А ещё — очень страшно. Она всегда даже пустые улицы переходила строго по светофору и очень не любила нерегулируемые перекрёстки. Но найти нужную Дверь ей было куда важнее, чем продолжать боятся. Она смотрела по сторонам, выжидая, когда машин будет поменьше, и всё же несколько раз вздрагивала и пускалась бегом, слыша громкие сигналы машин.

Оля очень устала и готова была сдаться, когда увидела её. Да, это была одна из первых найденных ею Дверей. И как это ни странно, в тот, первый раз, она не заметила того, на что смотрела сейчас с удивлением. На стене арки внутреннего дворика, где была эта Дверь, кто-то нарисовал настоящую. Обыкновенную, с чётко прорисованными досками, с ручкой и даже замочной скважиной, через которую и пропадала струна в этой светящейся щели.

«Интересно, они все таким образом соединены друг с другом?» — Оля сразу же приняла решение сделать себе схему. По пути в газетном киоске купила карту города и, придя домой, засела отмечать места, где она нашла Двери. Очень пожалела, что не записывала адреса ранее, а точно помнит только лишь последние три.

«Ну что ж, вот он и план…»

Первый раз за много дней она легко уснула и проспала до утра, не видя никаких снов.

Глава 12

Вечером я всё же сходил в магазин и купил еды. Съесть колбасу или пирожки я так и не решился — совесть не позволяла. Приволок продукты и закинул их холодильник, рассчитывая, что их хватит на несколько дней. Решил, пока есть время и возможность, надо поэкспериментировать. И дочитать книгу. Да. Книга была, наверное, важнее попыток что-то стащить через расстояние. Мне кажется, человек, который её написал, всё это не выдумал. И мне очень хотелось узнать, как у него получилось вернуться. В том, что он вернулся, не было никаких сомнений, иначе как бы он написал книгу.

Приготовив на скорую руку яичницу с помидорами, я налил большую кружку кофе.

Звонок в дверь.

«Странно, никто из друзей не знает, что я вернулся, я никому не звонил», — с этими мыслями я тихо подошёл к двери. Заглянул в глазок. Там стоял Сеня.

— Привет, давно не виделись, — открывая дверь, я поприветствовал его с наигранной весёлостью. Меня что-то тревожило. И, видимо, интуиция не подвела. Сеня показал пакет, зажатый в руке — по тому было видно, что там бутылка, — и зашёл, как только я кивнул и сделал шаг в сторону от двери.

Он был одет точно так же, как будто мы только что расстались на вокзале. И с ним его большой походный рюкзак. Сеня скинул его прямо у порога. Дальше так же молча прошёл на кухню, открутил пробку принесённой бутылки, достал из шкафа два стакана и наполнил их до краёв.

Я так же молча достал на закуску колбасу, помидоры и огурец. Помыл овощи, нарезал. Мы сели. Он поднял стакан, стукнул своим о мой и выпил залпом. Я пододвинул к нему свою яичницу.

— Знаешь, — сказал он, закусив моим ужином, — я думал, мы счастливы. Мы никогда же не ссорились. Да и живём уж сколько лет. Конечно, я много времени провожу в экспедициях, но для них же стараюсь. Хочу, чтобы всё было, как у людей.

Он замолчал, налил себе ещё водки и опять выпил всё до дна. А затем начал рассказывать, как хотел сделать сюрприз своим, ведь мы вернулись значительно раньше предполагаемого срока. Получилось наоборот, сюрприз ждал его. Подходя к дому, во дворе он увидел дочь и хотел было её окликнуть, как увидел свою жену, выходящую из подъезда с каким-то мужчиной. Дочь подбежала к нему. Тот её подкинул и посадил на руку, а дальше они все вместе пошли к выходу со двора. Он спрятался за соседним гаражом и видел, как они сели в такси и куда-то уехали.

— Сын, явно дело, у бабки. Что ему летом в городе делать? — он рассказывал и словно сам не мог поверить, что такое произошло. — А дочь, знаешь, я думал, она родилась недоношенная, хоть и почти четыре кило. Но любил-то, как свою. А увидел того — и понял: не моя она. Ну почему, Катька-дура, мне всё по-человечески не сказала? — стукнув кулаком по столу, Сеня вдруг расплакался. — Неужто я пошёл бы против счастья? Кто я такой? А может, жалела меня непутёвого, дура… — ушёл он в свои мысли.

Я не мог ничего сказать и не знал, как проявить сочувствие. Просто встал, налил горячего чаю и достал пирожок с вареньем.

— Мне бы перекантоваться, пару дней, — извиняющимся тоном начал Сеня. — Как деньги придут, я сниму квартиру, а пока деваться просто некуда. Все друзья-то те, с кем я по экспедициям, не местные. А в городе тебя только и знаю.

— Да живи, мои в отъезде. Хочешь, в зале постелю, но диван здесь не очень удобный, а хочешь, ложись на кровать брата.

Я пошёл в нашу с братом комнату, расстелил постель. Вынул из шкафа свои спортивные штаны и футболку, из комода достал полотенце и всё отнёс в ванную комнату.

— Сеня, — войдя в кухню, я слегка потряс его за плечо, — я там в ванной положил одежду и полотенце. Умывайся, переодевайся и ложись. Я всё приготовил.

Он как-то обречённо встал и шаркающей походкой направился в ванную. Минут через пять я уже слышал, как из душа льётся вода. Когда Сеня вышел, то выглядел значительно лучше, только борода топорщилась в разные стороны. Он лёг, отвернулся к стене и, мне показалось, заснул.

Тихо выключив свет, я вышел на кухню. Навёл там порядок, убрал в холодильник продукты со стола. Вылил уже холодный чай, к которому Сеня так и не притронулся, и пошёл в ванную.

Умываясь, я размышлял над отношениями между мужчиной и женщиной. Конечно, у меня ещё серьёзных не было ни разу, но чёткое представление о том, как должно быть, имелось определённо. Про своего отца я мало что знал. Эта тема в нашей семье была табу.

Вернувшись в комнату, взял книгу с полки и включил лампу у своей кровати.

— А знаешь, — заговорил Сеня, слегка меня напугав, — может, это и к лучшему. Я, конечно, чем дальше мы уезжали от места раскопок, тем лучше себя чувствовал, и пальцы даже немного перестали отекать. Но работник из меня сейчас никудышный. А ей нужно детей растить.

И опять я не знал, что ответить. Пробурчал что-то неопределённое и открыл книгу.

* * *

Утром Оля расспросила маму про магазины, в которых можно купить нитки мулине. Мама удивилась, ведь дочь никогда не проявляла желания ни шить, ни вязать, но в подробностях рассказала, где продаются самые лучшие. Её близкая подруга была помешана на вышивании картин.

Выходя на улицу, Оля сложила в сумку блокнот, цветные карандаши и пару ручек. Она должна всё зафиксировать и понять. Ведь есть же какая-то система во всём этом? Какая-то своя логика.

Выбежав из дома на ближайший перекрёсток, она встала, достала блокнот и присмотрелась. Недалеко проходила только одна струна, синего цвета. В блокноте Оля нарисовала перекрёсток, углы домов, записала точный адрес и синим карандашом провела линию. И так до самого магазина она останавливалась на каждом перекрёстке и делала такие записи. На каких-то перекрёстках не было ни одной струны, а вот в сторону завода тянулись сразу несколько.

Магазин был действительно огромным и интересным. Она никогда прежде не посещала магазины для творчества. Чего здесь только не было! Оля бродила между полок, разглядывала разные пуговицы, бусины, отрезки ткани и много всего, о чём она не имела ни малейшего понятия. Вот и мулине. Она долго и придирчиво выбирала цвета, вспоминая оттенки всех видимых ей нитей-струн. Какие-то цвета придётся составлять, переплетая нити разных цветов. Но она это сделает. Уж если она решила, её не остановить. Ещё купила несколько коробок швейных булавок с цветными шариками на конце.

Вернувшись домой, Оля повесила на стену карту города. Воткнула булавки в места, где были Двери, и попробовала растянуть нити. Только вот она нашла пока только две Двери, соединённые между собой. А в остальном нити устремлялись куда-то по прямой, и она могла отметить только их начало.

— Ну, на сегодня неплохо, — сказала Оля, удовлетворённо глядя на проделанную работу.

Глава 13

Я читал до самого утра. То, что написано в книге, ответило на многие мои вопросы, но ещё больше появилось новых.

Так, я прочёл, что автор в своём путешествии по другому Миру встретил мудреца-отшельника, который в своё время неосторожно забрызгал кровью, когда резал курицу, святое место. И как потом его скручивало и раздувало так, что казалась, ещё немного — и лопнет. А когда он лежал уже на смертном одре, явилась к нему женщина, которая его спасла. Но для этого ему пришлось уйти жить в другой Мир, через проход, который она ему показала. Всё это время, оказывается, он отдавал свою жизненную энергию тому святому месту. А так как он всегда находился рядом с ним, то и силы уходили очень стремительно. С тех самых пор живёт он отшельником в новом мире и не ест ничего, что содержит хоть каплю крови.

«Может, с Сеней происходит то же самое?» — мне казалось, что это вполне разумное объяснение его изменениям и странной болезни, поразившей его. Но вот дожидаться, пока он будет умирать, мне совсем не хотелось.

Далее шло повествование о том, как автор путешествовал и искал возможность вернуться обратно: в нашем Мире у него была любимая жена и недавно родившийся сын. В книге рассказывалось, как он повстречал молодую девушку, которая помогла ему пройти через разлом в полотне Мироздания. И как он отказался стать её помощником, хоть она и научила его многому и подарила способность видеть Двери. Как он горевал, узнав, что в этом мире прошло слишком много лет — и никого из тех, кого он любил, уже давно нет. И как надеялся найти способ путешествовать между Мирами. И о долгом поиске тех, кто знает хоть что-то об этих Дверях в параллельные Миры. О том, что нашёл только записки врача из сумасшедшего дома, который записывал бред своих больных, один из которых говорил, что он видел Мир, в котором все, кто умерли, продолжают жить молодыми и счастливыми. И обращался к читателям с просьбой поделиться с ним всем, что они знают. А заканчивалась книга фразой: «Я знаю звук, что останавливает время. Я найду нужную Дверь. Я иду к вам…»

Книга закончилась. Закончилась и ночь. Я сидел на кровати и думал, как рассказать всё Сене. Не примет ли он меня за сумасшедшего? Как найти автора и ту девушку, да и жива ли она до сих пор? И много ещё вопросов крутилось у меня в голове. И про себя. Потому что о том, что происходит со мной, я не узнал из этой книги ни-че-го.

«Спроси у Гугла…» — мысленно пропел я, беря ноутбук.

Долго вводил я разнообразные запросы. Ответы тоже были разные, например, на «Дистанционное взятие предметов» выдавало дистанционное обучение в разных институтах, а на другие запросы всё сводилось к парапсихологии и разным версиям телепортов и эффектов кривых зеркал. Было несколько статей специалистов по квантовой физике, утверждающих, что параллельные миры не миф и не вымысел, но доказательств в текстах они не приводили.

Также я не нашел информации об авторе этой книги. Ни на самой книге, ни в Интернете. Было лишь название издательства. Кажется, оно в нашем городе. Я выписал это название с желанием обязательно выяснить, кто же этот таинственный автор и как его найти.

Сеня ещё спал, я тихо поднялся и на цыпочках прошёл на кухню. На удивление, чувствовал я себя хорошо. Даже несмотря на ночь, проведённую без сна.

— Доброе утро, — Сеня зашёл на кухню, когда завтрак был уже готов.

— Доброе! Как спалось?

— Давно я так долго и крепко не спал. Спасибо, что приютил, — улыбнулся он, подсаживаясь к столу. — Ты уж прости, что ворвался вчера так, да ещё и с водкой. Я вообще-то не пью, а здесь прям накрыло.

— Всё путём, — я поставил на стол завтрак и сел напротив Сени.

Мы позавтракали, поговорили о всяких мелочах и обсудили планы. Пока не получим деньги, особо не развернуться ни ему, ни мне. Решили немного позже отправиться просто погулять по ближайшему парку. Возраст у нас с ним был разный, как и интересы. Поэтому из того, что устроило бы обоих, оставалась только прогулка. Я не рыбак, он не катается на велосипеде. А гулять любим и он, и я. Ну, и будет время мне наконец-то рассказать ему о том, что узнал ночью. Хотя, как к этому подступиться, даже не знал.

Денёк выдался замечательный. Солнце светило, но удушающей летней жары ещё не было, дул ветерок, тёплый и ласковый. Деревья вокруг радовали всеми оттенками зелёного цвета. А птицы, как сговорившись, пели песни на все лады.

Мы шли по алее парка, недалеко от упакованной в камень речушки, протекающей здесь и уходящей в трубу отводного канала за забором. На детской площадке играла детвора. Собаки носились, подбегали ко всем с лаем и виляя хвостами, иногда пугая немногочисленных прохожих. Мы тоже подверглись собачьему нападению. Щенок, больше похожий на маленького телёнка, вырвался из рук хозяйки и вместе с поводком ринулся к нам. Женщина бежала, не поспевая за ним, и орала во всё горло:

— Рой! Рой! Псина такая! А ну-ка, ко мне! — потом, увидев цель своего питомца, умоляюще продолжила орать: — Мужчины! Пожалуйста! Остановите его! Держите! Держите! Рой! Твою мать…

Псина подбежала к нам и, радостно виляя хвостом, начала скакать и бегать вокруг нас, запутывая поводком. Нам пришлось изрядно изловчиться, чтобы успеть ухватить его и не быть замотанными. Следом подоспела запыхавшаяся хозяйка и, наматывая поводок на руку, попыталась оттащить его от нас.

— Спасибо большое, вот ведь обормот, чуть ослабишь хватку — сразу в бега. А обещали, что это серьёзная порода и очень степенная. Ага. В каком месте, интересно, — она оттащила пса от нас и ещё долго ему что-то внушала, волоча упирающегося за собой.

Я не нашёл повода перевести разговор на так тревожащую меня тему. И решил поговорить вечером за ужином. Может, оно и лучше будет. А сейчас нам обоим гораздо полезнее вдохнуть полной грудью воздух, пахнущий травой, и отодвинуть подальше все грустные мысли.

Мимо нас прошла симпатичная девушка, мы, не сговариваясь, обернулись ей вслед и, глядя друг на друга, засмеялись. За ней тянулся шлейф духов. Мы потянули воздух носами и опять засмеялись.

— Знаешь, — отсмеявшись, Сеня стал серьёзнее, — а мне сегодня ночью приснилась такая, ну вот почти полностью такая, только волос у неё был рыжее. Но, кроме внешности девушки, сон совершенно не помню. А её видел так чётко, был бы художником — нарисовал бы.

— А это идея! — я взял его за рукав и потащил к выходу из парка. — Там на той стороне улицы обычно сидят студенты из художки, я там знаю пару человек…

Мы перешли улицу и на широком тротуаре увидели сидящих у своих мольбертов молодых ребят. Как говорят, «удачно здесь всё сложилось». Это было место, где чаще всего ходили попавшие в наш город приезжие. Основные достопримечательности ­ — церковь в парке и новый большой торгово-развлекательный центр; собственно, больше-то и идти некуда. Ну, ещё пара кинотеатров, так летом там не так уж уютно, а художественную галерею на лето почему-то закрывали. Вот и гуляли все по этому местному Бродвею. А за углом, в переулке, находилась знаменитая местная художественная школа, вот оттуда студенты и сидели здесь. Кто пытался заработать, рисуя портреты и шаржи, кто выполнял домашнее задание. В общем, все были при деле.

Мы подошли, и я высмотрел среди сидящих студентов этакого интеллигента-ботаника. Его звали Ромео. Какое у него настоящее имя, я не знал, может, его так на самом деле и зовут, мало ли как родители изгаляются, придумывая оригинальные имена своим отпрыскам.

— Ромео, как мне жаль, что ты Ромео! Отринь отца да имя измени…

— Ян, пошёл в жопу, — парнишка вытер руку о грязную тряпку и протянул мне. — Ты же вроде бы уехал на всё лето?

— Да вот, вернулся. Есть дело.

— Не вопрос, — он деловито стал складывать краски и кисти.

— Нет, нет. Мне твоя профессиональная помощь нужна, — остановил его сборы я.

— Валяй.

— Мой друг… — начал я представлять Сеню.

— Арсений, — протянул руку Сеня. Они обменялись рукопожатием. Ромео только бровью повёл, увидев надутую, как перчатка, руку. А я немного опешил, как-то не представлял, что у Сени есть полное имя. На какой-то момент это даже заставило меня забыть, что я хотел.

— Ну и? В чём проблема?

— Вот, — принялся объяснять я, — мой друг, Арсений.

Я ещё раз с интересом посмотрел на Сеню и подумал: «Какой он нафиг Арсений? Сеня и Сеня».

— Ну так вот, — предпринял ещё одну попытку всё объяснить, — мой друг увидел девушку и очень хочет иметь её портрет. Сможешь нарисовать со слов?

— Смотря какие слова будут, — буркнул Ромео, расправляя на мольберте новый лист.

— Сеня, давай! — подбодрил я друга. Бородач откашлялся и начал:

— Красивая. С рыжими волосами, ну… — замялся он и замолчал.

— Понятно, — вздохнул Ромео, — палка, палка, огуречик, симпатичный человечек. Не ко мне с этим. Вон, — указал он карандашом в руке, — видишь чудика в шляпе? Это Тёма, он даже в ментуре подрабатывает периодически, в «особо сложных случаях», — хмыкнул он как-то обиженно. — У него, видите ли, талант видеть образ в разных словах. А я с натуры рисую.

Ромео сухо с нами попрощался и занялся своими красками. Мы отправились к Тёме в шляпе. Под шляпой оказалось совсем юное лупоглазое, улыбчивое создание с россыпью веснушек.

К нему мы обратились с той же просьбой. Сеня ещё раз начал с тех же слов и опять остановился, не зная, что ещё сказать.

— А вы мне просто расскажите, все свои ощущения от того, когда вы на неё смотрели, может, какие-то мелочи, детальки, которые бросились в глаза. В общем, садитесь напротив меня и просто говорите про неё, всё, что приходит в голову.

Сеня уселся на раскладной стульчик. А я решил, чтобы им не мешать, пройтись посмотреть, что здесь изменилось с последнего моего посещения.

Гуляя, я не особо смотрел по сторонам. Мысли всё равно вернулись к тому, что мне придётся рассказать Сене и как, а главное, что нам потом делать. Я уселся в теньке на лавочку, недалеко от работающей шляпы, и не заметил, как задремал. Всё-таки бессонная ночь меня догнала.

— Это она! Это она! — перед моим лицом летал лист бумаги. — Он прям точно её нарисовал! — Сеня был в восторге.

Проснувшись окончательно, я взял из его рук плотный лист и начал разглядывать рисунок. Девушка, смотрящая с листа, действительно была вполне симпатичная. Точёный подбородок, рыжие волосы и слегка курносый нос. Глаза немного раскосые, смуглая кожа и мелкий налет веснушек делали её весьма очаровательной, но глаза смотрели холодно и пронзительно. Я поёжился. Показалось, что этот взгляд я уже где-то встречал. Отогнав побыстрее эту мысль, я поднялся с лавочки. Торопливо отдал рисунок Сене и поспешил сменить тему.

— Пора бы и перекусить.

Проверив по карманам наличность, решили зайти в ближайший супермаркет и купить пачку пельменей. Так и наедимся, и сэкономим. Да и в холодильник я вчера кое-чего накидал, так что голодными не останемся.

— Сейчас я тебя научу, как правильно варить пельмени, — Сеня хозяйничал на кухне, — это вам не просто взять, сварить и вытащить. Правильные пельмени — это чучвара!

Он поставил на плитку кастрюлю с водой, которую наливал отмеренными стаканом порциями. Заставил вытащить из холодильника всю зелень, что есть, и, увидев пакет замороженной петрушки и укроп, которые регулярно заготавливала мама, одобрительно кивнул. Остальное вновь пришлось раскладывать по отсекам холодильника.

— Вот… — он одобрительно заглянул в кастрюлю с закипающей водой и начал набрасывать туда специй. — А самое главное, опускаем аккуратно пельмешки и ждём, когда всплывут. Потом секрет в том, что надо не дать им свариться окончательно. Слегка «аль денте», как говорят итальянцы про свои макароны!

Он забраковал поставленные мной на стол большие плоские тарелки.

— Не, не пойдёт. Нужны глубокие. Пельмени же с бульоном будут, — и махнул головой в знак одобрения, когда я показал две глубокие пиалы, в которых обычно мама готовила салаты. Он вытащил шумовкой пельмени, разложил их по тарелкам, залил бульоном и сверху насыпал ароматной зелени. Выглядело так аппетитно, что аж в животе заурчало.

— То-то же, — улыбнулся Сеня, услышав этот звук, — приятного…

Мы наелись до отвала. Я осоловел и решил немного вздремнуть. Сеня включил телевизор.

Ближе к вечеру меня разбудил телефон. Пришло сообщение из банка.

Посмотрев на сумму, которую мне перечислили за работу, я свистнул. В комнату зашёл Сеня, и вид у него был удивлённый. В руках он держал свой телефон.

— Интересно, что мы там откопали, раз нам так привалило, — он ещё раз перечитал сообщение, словно не веря тому, что видел, — ну это же не золотые доспехи шведского короля?

Я и сам был удивлён не меньше его. Особенно если учесть, что я почти не работал, а получил в три раза больше, чем было написано в договоре.

— Живём теперь, — улыбнулся я.

— Живём, — грустно отозвался Сеня. — Я тут у тебя ещё поживу, пока хату найду? Или могу в гостиницу съехать, теперь есть на что.

— Не, ты чё, живи. И не торопись съезжать, мои-то вернутся ещё совсем не скоро. А нам, — я наконец решился завести этот разговор, — надо кое о чём потолковать.

Сеня внимательно посмотрел на меня и уселся напротив на кровать. Видимо, мой голос выдал всю серьёзность предстоящего разговора.

— Знаешь, тут такое дело, — я всё тянул, не зная, с чего конкретно начать, — там, на раскопках, когда меня укусила змея, кое-что произошло…

Сеня сидел и смотрел на меня в упор. Я не мог прочесть хоть какую-то мысль по его глазам, хоть какую-то эмоцию по его лицу. И тогда я, сумбурно и непоследовательно, но выложил всё. И про брошь, и про мои эксперименты. И о том, что, возможно, и с ним происходят непонятные вещи, на которые мы найдём способ повлиять. И что я читал о подобном. Я взял книгу со стола, где утром её положил, и отдал оторопевшему Сене. Он молчал, и это меня пугало.

— Ну, хочешь, я тебе сейчас покажу, — я открыл настежь окно и высматривал в опускающейся темноте хоть что-то, на чём можно было ему доказать правдивость своих слов.

Ларьки уже были закрыты, с крытых торговых прилавков всё убрано, и лишь на углу, на крыльце у кондитерской, распивали что-то два забулдыги.

— Вон, смотри, — показал я рукой Сене на двух примеченных мной алкоголиков, — вон… у них там, кажется, что-то лежит. — Сеня сидел на месте. — Ну подойди, посмотри!

Он нехотя встал и приблизился. В распахнутое окно врывалась свежесть летнего вечера. Зажигались фонари, и слышался смех молодёжи, гуляющей по улице. Мне стало страшно: «А вдруг не получится?» И пока этот страх не разросся, я вытянул вперёд руку. Как и раньше, сначала ничего не происходило, затем я раздвинул и напряг пальцы — и постепенно пространство стало меняться. Вот я уже вижу мужиков очень близко, они пьют водку, и у каждого в руке по пластиковому стакану, а на закуску, на газетке, разложены помидоры, ломанный на куски хлеб и конфетка. Слышу, как один из мужиков, посыпая надкушенный помидор солью, гнусаво напевает:

— Не сыпь мне соль на рану…

Мне стало смешно. Я взял конфетку и сразу же оказался в своей комнате. Вновь последовал порыв ветра, и как только время вновь начало свой бег, я развернулся с протянутой рукой к Сене и разжал кисть.

Он стоял бледный и хватал ртом воздух. Я кинул конфету на подоконник и побежал на кухню. Я знал, где стоят мамины сердечные капли. Она никогда на сердце не жаловалась, но всегда регулярно обновляла аптечку. Накапав валосердина в стакан с водой, я прибежал обратно. Сеня всё ещё стоял и смотрел на конфету. Я почти силой напоил его и посадил на кровать.

— Ну ты и… — наконец выдавил он, — лишил мальчиков сладости, — добавил он спустя некоторое время и расхохотался, да так, что мне сейчас стало ещё страшнее за него, чем тогда, когда он просто молчал.

— Значит, со мной не всё кончено, — отсмеявшись, он принялся руками постукивать свои ноги, — значит, ещё поживу? Так?

— Ну… — не понял я его

— Я-то думал, что всё, это конец. Ты же знаешь нашу медицину. Попрощался мысленно уже со всеми. А здесь — надежда… Странная, нереальная, но надежда! Ты это понимаешь?

И только сейчас я осознал, как он был взвинчен и напряжён с тех самых пор, как на раскопках начали опухать его руки. Как он много передумал и как много уже с чем смирился. А сейчас выдохнул, и в глазах вновь появился блеск. А на лице — улыбка, которую я не видел уже давно. Меня поразило, как надежда меняет саму жизнь и всё вокруг.

— Сеня, это только мои предположения. Ты сам книгу-то прочти, может, я чего-то не понял, может, что-то пропустил. Но почему-то кажется, что именно в ней есть ответ.

Я постарался поубавить его энтузиазм, чтобы обезопасить падение в пропасть, если ничего не получится. И всё же сразу спохватился:

— Мы точно найдём, как тебе помочь. И девушку твою я, кажется, где-то видел. Может, всё это неспроста?

Донесся шум из окна. Мы не сговариваясь, кинулись посмотреть. Наши знакомцы дрались. Видимо, конфета стала яблоком раздора.

— А обратно можешь? — подойдя к окну, Сеня махнул головой на дерущихся. — Поубивают же друг друга.

— А я не пробовал… Как-то мне это даже в голову не пришло.

— Ну так попробуй, — Сеня сунул мне конфету в руку, — а не стой, — он побежал на кухню и принёс оставшиеся полпалки колбасы.

— Эта закусь лучше… — он отошёл в сторонку и начал наблюдать за мной.

Я долго делал попытки и удержать колбасу, и напрячь кисть — никакого эффекта. Переложил колбасу в другую руку, но как только стало смещаться пространство, я не чувствовал больше ничего, кроме своей правой руки. И колбасы, конечно, в ней не было.

— Не получается, — выдохнул я, вернувшись, — брать могу, отдавать нет.

Я захлопнул окно, взял конфету, колбасу, и мы пошли на кухню. Там, наделав бутербродов с подопытного сервелата, уселись пить чай.

— А как это выглядит со стороны? — только сейчас я понял, что не знаю этого, и стало очень интересно.

— Волшебно… — протянул Сеня, и непонятно было: это к ответу на мой вопрос или к откушенному бутерброду.

Я дал ему время прожевать.

— Ну?

— Что ну?

— Как со стороны выглядело?

— Как в кино со спецэффектами. Сначала рука до локтя стала окутываться синим туманом, а перед открытой ладонью появилась воронка. Знаешь, как на воде. Мы в детстве в тазике руками такие воронки крутили. Водишь, водишь рукой по кругу, потом поднимаешь, а вода продолжает крутиться. Здесь такое же, но в воздухе. Страшно так было, а взгляд не отвести.

Он сделал пару глотков чая, соорудил себе ещё один бутерброд и начал уже подносить ко рту, как вдруг застыл, посмотрел на меня внимательно и вкрадчиво спросил:

— А ты всё можешь достать? И с витрины в любом магазине?

— Нет, конечно, — возмутился я, а потом признался: — Я не знаю. Не пробовал.

— Да я так, просто спросил, — Сеня жевал бутерброд и насмешливо смотрел на меня.

После ужина я умылся и отправился спать. Не хватило мне времени на лавочке и после обеда выспаться. А Сеня взял истрёпанную книгу и уселся напротив, включив себе ночник.

* * *

За пару недель Оля обошла весь город и отметила Двери на карте. Найденных оказалось ровно семь. И только три Двери были соединены между собой нитями, остальные же тянулись и исчезали далеко за городом и пропадали вдали. Было ещё две Двери, от которых шёл звук, но не тянулось никаких нитей. Они были приоткрыты совсем немножко, и девушка обнаружила их совершенно случайно.

Что-то объединяло все эти места и Двери. Что-то во всём этом было общее. Ольга это чувствовала, но никак не могла сложить воедино свои ощущения.

Потратив ещё неделю, она объехала близлежащие селения, но Дверей там не оказалось. Только возле одной деревни, давно заброшенной, у опустевшего колодца, она нашла совсем тоненькую щель-след от некогда бывшей здесь Двери. Она читала в бабушкиной тетради, что, схлопываясь, Дверь оставляет отголосок, который ещё можно увидеть и услышать непродолжительное время. Но вот открыть её вновь почти невозможно, даже владея специальными инструментами.

Проверять, сможет ли она открыть Дверь, Оля не стала. Ей и без этого хватало, чем себя занять. Но зато она теперь точно знала, что за звук слышала, сидя в кафе с подружками. Это закрылась Дверь. В её ушах до сих пор затухало дребезжание порванной струны. И именно его она слышала, стоя у колодца и вглядываясь в оставленный Дверью отпечаток.

Оля по-прежнему не могла понять, в чем состоит её «работа», если она страж Дверей. И найти ответ всё никак не получалось. Часто в тетрадке она встречала написанную фразу: «Слушай музыку. В ней все ответы». Но кроме отдельных звуков струн, ведущих от Дверей или к ним, никаких мелодий она не слышала.

Недавно она опять ощутила лёгкую волну, расходящуюся по пространству, как круги по воде. Про это в тетради ничего написано не было.

До конца лета оставался всего лишь месяц с небольшим. Потом придётся идти в училище и закрутит студенческая жизнь, поэтому, пока ещё есть время, она решилась поехать к однокурснице в соседний городок. Там и море есть, можно будет, наконец, немного отдохнуть, позагорать, а заодно и посмотреть, как там обстоят дела с Дверьми.

Созвонившись с приятельницей, в этот же вечер она села на последнюю электричку. Люська обещала встретить. Во время учёбы они не так уж и тесно общались, зато частенько ходили в кино или кафе. Люська жила в общежитии, и поэтому иногда Оля звала её к себе, чтобы по-человечески помыться и постирать вещи. А пока те сохли на балконе, девчонки занимались разной ерундой. Оля считала её хорошим и открытым человеком. Люська безотказно брала на себя общественные нагрузки, от которых все остальные отнекивались. Поэтому иногда Оля помогала ей оформлять очередную стенгазету или делать украшения к празднику. Вдвоём это делать было куда веселей. Им было хорошо вместе. Вот и сейчас Оле как никогда захотелось хоть немного дружеского участия. Очень уж много всего происходит в её жизни, а поделиться своими переживаниями нельзя. Вот с Люськой можно просто помолчать, и та не спросит ничего, если Оля не решит сама всё рассказать.

— Олька! — крик налетел вместе с удушающими объятиями. — Какая же ты молодчина, что приехала!

Люся схватила Олин рюкзак и потащила ту за рукав к выходу с перрона.

— Пойдём! Нас там папка ждёт на машине. Они очень хотят с тобой познакомиться, я им, видите ли, «все ужи прожужжала» про тебя! А завтра мы с утра на море! Я столько всего придумала! Я так много тебе хочу показать. У нас-то город старый. Ой, старинный! — она тараторила без умолку. Оля улыбалась и старалась поспеть за ней.

На привокзальной площади стояла красная машина, больше похожая на маленького круглого жука или даже на божью коровку без пятнышек. Возле неё стоял и курил очень крупный мужчина. Увидев девчонок, он быстро потушил сигарету и расплылся в улыбке. Вот в кого у Люськи такая улыбка, когда светится сразу всё лицо, а ты невольно улыбаешься в ответ.

«Как он помещается в такой маленькой машинке?» — только подумала Оля, но не увидела, как он будет в неё садиться, потому что Люска потянула её к задней двери, открыла и стала почти запихивать туда.

— Да не торопись ты так! — Оля попыталась вырваться из её рук. — Я сяду, сяду.

— Извини… — та кинулась к двери с другой стороны и быстро залезла в машину.

— А-а-а, как же я рада, — она стиснула ещё раз Олю в своих объятиях, — как же здорово…

— Ты как-то изменилась, взрослая, что ли, стала? — рассмеялась Люська и сжала Олину руку в своей.

Довольно быстро они добрались до дома. Оле даже показалось, что они могли легко дойти пешком. Дома их встретила мама Люськи — Тамара Петровна, очень степенная и строгая женщина. Наверное, она была единственным серьёзным человеком в их семье. Дома у них было душевно и уютно. Во время ужина Люська с отцом по-всякому веселили гостью и от души смеялись сами, на что мама строго поглядывала на них, как на малых детей.

После ужина девчонки умылись и отправились в комнату к Люсе. Там их уже ждали две постели. Одна — на кровати — предназначалась Оле, вторая — на полу, куда с грохотом и смехом увалилась хозяйка комнаты. На все уговаривания Оли поменяться местами та отвечала категорическим отказом.

Потом они ещё долго лежали и болтали на разные темы. Как-то незаметно для себя Оля рассказала, что её бабушки больше нет и что она сильно скучает по ней. Люська подсела к ней, обняла, и какое-то время Оля плакала ей в плечо. Только теперь к ней пришло полное и окончательное понимание, что бабушки действительно больше нет. Она была очень благодарна подруге, что та не говорила ни слова, а просто обняла и поглаживала по спине. Через время слезы иссякли, и на душе стало легче.

Дальше разговор зашёл о планах, и Оля попросила подружку помочь ей исследовать город, как она любит, просто блуждая по улицам. Но всё же с картой, которую надо будет прикупить. А море… море оставить немного на потом.

Так и решили. Люська вернулась в свою постель и почти сразу уснула. Оля ещё лежала и думала, как ей реализовать задуманное и при этом постараться не огорчить подругу, потому что рассказать она ей ничего не сможет. А потом пришёл сон, и все недодуманные мысли отстали до завтра.

Глава 14

Я проснулся от того, что солнце нещадно слепило мои глаза. Шторы вчера задёрнуть забыли. Посмотрел на соседнюю кровать и улыбнулся. Вчера Сеня сел читать книгу, и, видимо, она не показалась ему такой интересной, как мне. Он спал, привалившись к стене. Книга валялась рядом на кровати. Ночник по-прежнему горел.

Стараясь не разбудить гостя, я тихо встал, задвинул шторы, выключил свет и, положив книгу на тумбочку, вышел, плотно прикрыв дверь.

— Хороший человек — всегда к столу, — Сеня вошёл в кухню, потирая руки, когда завтрак был почти готов.

— Да, ещё пару минут — и садимся завтракать, — улыбнулся я ему.

— Давай, давай. Я пока умоюсь.

После завтрака Сеня сказал, что ему надо сегодня по своим делам и он придёт ближе к вечеру. Спросил, что надо купить из продуктов, и, взяв только телефон, ушёл.

Про то, что он прочёл в книге, мы не разговаривали. А я решил заняться поиском таинственного автора книги. Налил себе горячего чая и уселся за ноутбук. Нашёл данные редакции и выписал телефон и адрес.

— Алло, редакция? — спросил я, когда на том конце провода кто-то поднял трубку и что-то промямлил. — Это редакция?

— Ну, она, и что? — обладатель голоса, такое ощущение, что-то жевал и был очень недоволен, что его отвлекают от дела.

— Мне необходимо найти автора книги, которая у вас была напечатана, — как можно вежливее постарался изложить просьбу я.

— Все запросы на электронную почту, — отрезал голос и бросил трубку.

«Вот ведь хамьё…» — расстроился я и решил испытать судьбу в личном посещении этого заведения.

«А не поехать ли мне на такси, деньги-то теперь есть». Но, выглянув в окно, понял, что утро солнечное и будет просто замечательно прогуляться. Взял бумажку с данными редакции, открыл на телефоне карту города, вбил адрес и мысленно прочертил для себя путь. На самом деле, не так уж это и далеко, даже на автобус не пойду. Прогуляюсь и подышу воздухом, заодно проветрю голову. В связи с последними событиями как-то туго стал соображать, а грань между возможным и невозможным порядком истончилась. «И обязательно надо позвонить маме!» Это я и сделал, как только вышел на улицу. Отметился, что жив-здоров, заверил, что хорошо питаюсь. И ещё раз отказался приехать к ним.

Я шёл по городу, в котором живу много лет. И всё равно не устаю любоваться его улицами и переулками, странно петляющими и сбегающимися к главной площади. В нём намешаны и старые здания, и новые, и иногда непонятно, как они переплетаются, но чудесным образом живут по соседству — и вполне себе гармонично.

Через полчаса я уже понял, что сделал ошибку, отправившись пешком. Вскоре солнце уже не просто пригревало, а нещадно палило. Рубашка прилипла к телу, хоть и шёл я по тенистой стороне улицы. Было желание хоть ненадолго заглянуть в какой-нибудь магазин, где будет работать кондишка, но, как назло, по пути попадались только ларьки, в которых вся торговля шла через окно.

Сверившись с картой, решил срезать дорогу по дворам. И заблудился. Я, конечно, не страдаю топографическим кретинизмом, но, кажется, перестраивались и достраивались дома так быстро, что их не успевали нанести на карту.

Встретил местного пацана, гоняющего на скейте, и, пообещав купить мороженое, уговорил его отвести меня до редакции. Пацан же потребовал денежный эквивалент пары мороженых. Я согласился, но предупредил, что тогда и до банкомата ему придется меня проводить. Подумав, он согласился и махнул мне рукой, показывая направление нашего движения. Он меня вёл только ему знакомыми тропами, где-то обходя дома, где-то перелезая через ограды. Даже пришлось пройти по территории одной стройки. Я его окрестил Сусаниным, на что он было обиделся, и мне пришлось рассказывать, что это был хороший дядька, поэтому ничего плохого я не имел в виду. Он вывел меня на центральную улицу, и я ещё раз удивился тому, что, сделав пару шагов в незнакомый двор, можно запросто потеряться.

В банкомате я снял деньги. Мелких не было, пришлось в ларьке купить ему мороженое, ну и деньги отдал. Договор, как говорится, дороже. Я, купив шоколадку для «смазывания колеса бюрократии», поспешил пересечь дорогу и зайти в здание редакции.

Оказалось, что редакция занимает не всё здание, а только несколько кабинетов на четвёртом этаже, о чём свидетельствовала вывеска на входе. Охранник на вахте на меня даже не посмотрел. Он сидел за стеклом и, не отрываясь, пялился в телевизор. Для порядка я поздоровался и по лестнице поднялся на нужный этаж.

— Разрешите, — заглянул я в приёмную.

— Что вы хотели? — из-за конторки я услышал голос, который мне отвечал по телефону. — Через двенадцать минут начнётся обед, так что поторопитесь.

Я подошёл ближе и заглянул за конторку. Там, скрючившись, женщина пыталась подложить свёрнутую бумагу под ножку стола, но тот был слишком тяжёлым, и ей никак не удавалось одновременно приподнять стол и засунуть бумажку.

— Давайте помогу, — я приподнял стол за угол, стараясь, чтобы с него не упала та куча бумаг и папок, которыми он был завален.

— Уф, — она с трудом поднялась, — спасибо, молодой человек, — когда она выпрямилась, то стала очень похожа на строгого директора школы. — Что вы хотели?

— Мне бы узнать, как я могу найти автора книги, которую выпустило ваше издательство, — заискивающий тон и поданная шоколадка сделали своё дело.

— Мы здесь разные издаём, — шоколадка плавно исчезла под бумагами на столе, — конкретнее можете сказать?

— Вот эта книга, — я показал фотографию на телефоне. Саму книгу я решил не таскать с собой и перед выходом сделал снимок.

— Вообще-то, мы такую информацию не даём, — начала она говорить, растягивая слова, затем подошла к соседнему столу, набрала что-то на компьютере. — Ну а собственно, и сказать-то нечего.

— Ну хоть что-нибудь, — я сложил руки в молящей позе.

— Это самиздат. Автор сам оплатил все работы и после того, как их напечатали, всё забрал и увез, — она задумалась. — А знаете, я его, кажется, немного помню. Странный такой мужчина, с тросточкой. Он ещё отказался подписывать бумаги…

— А как найти его?

— Говорю же, он отказался подписывать любые бумаги, — она раздражённо хлопнула очередной папкой и многозначительно посмотрела на часы.

Я понял: аудиенция закончена.

* * *