Бесплатный фрагмент - Остановка: Созвездие Близнецов. Книга 2. Оружие света

Пролог

Течёт река жизни по равнине, преодолев горные пороги. Размерен её ход, бури и страсти утихли, русло широкое, берега отлогие. Где-то там, далеко-далеко, глазу не видно — плещется море. Наступит день, и река принесёт ему свои воды, сольётся в недолгом водовороте, на мгновение разбавит морскую соль пресным, живым потоком.

К вечеру небо потемнеет, и над рекой загорятся три мерцающих звезды. Они хорошо видны в чистом ночном небе: белый Кастор, оранжевый Поллукс и сияющая серебром Альхена.

Самые яркие в созвездии Близнецов…

Часть восьмая

Глава 43

Собрания «пятидесятников» стали для Валентины жизненной потребностью. Особенно после того, как её благословили проповедовать. Вообще-то каждый член общины имеет право в личном общении проповедовать Христа. Но перед аудиторией — только по благословению. Валентине давно хотелось выйти на сцену и обращаться к множеству людей. А в конце речи благословить собрание, как это делает Фёдор.

Собирая актив клуба, она не упускала возможности донести слово Божие, как ей советовала Зоя: зацепиться за обычную жизненную ситуацию и найди параллели в Писании. Она так и делала.

Зашла как-то речь о расширении ассортимента продуктов в клубном буфете, Валентина припомнила притчу о Марфе, которая заботилась о большом угощении, и сестре её Марии, внимающей спасительным речам Христа. И даже процитировала Евангелие: «Марфа! Марфа! ты заботишься и суетишься о многом, а одно только нужно; Мария же избрала благую часть, которая не отнимется у неё». Понятно, что после такой отповеди вопрос о покупке для буфета копчёной колбасы и палтуса снялся автоматически.

Чтобы избежать душеспасительных бесед, клубные активисты по всем делам шли прямиком к Валентине в кабинет. Лишаясь публики, она как бы теряла ораторский пыл. Ей проще было сразу перейти к делу: отказать или утвердить. Решив вопрос положительно, всегда добавляла: «Благословляю тебя!». А если отказывала, напутствовала по-мирски: «Ну, иди, работай».

Валентина уже сама не помнила, когда начала благословлять. Ей казалось, что разрешение это она получила вместе с добром на проповедь. Но поскольку благословляла она только знакомых в личной беседе, никто из них не сомневался, что эта миссия на неё возложена начальством. «Этими еретиками», как говорили православные старухи. «Чокнутыми баптистами» — уточняли остальные.

Но однажды, когда в кабинет ввалился зоотехник Олег с требованием вернуть его незаконно запертую коллекцию видеокассет, Валентина ответила негромко, но отчётливо: «Олег, я ведь не только благословлять могу, но и проклинать». Не могла же она признаться, что кассету с фильмом «Эммануэль» выкинула на помойку и теперь опасалась, что он обнаружит пропажу. Бормоча невнятные угрозы, Олег выскочил из кабинета.

С этих пор Вальку Фомичёву в Ольховке стали побаиваться и избегать. Легко и свободно она чувствовала себя только со «своими» и постоянно забегала то в оранжерею, то в дальнюю комнату, где всегда копошился кто-нибудь из общины. И особенно в Луге, на собраниях или на складе гуманитарки у Зои. А с недавних пор — в уютном кафе, которое посещало только руководство центра, и куда Зоя привела Валентину и Фёдора, чтобы они могли пообщаться.

Это кафе стало местом их свиданий. Конечно, наедине побыть не удавалось, но эти встречи хоть немного компенсировали негласный запрет на поездки Фёдора в Ольховку. Следило руководство центра за моральным обликом своих подопечных, а Фёдор Шулепа при всём своём пастырстве и всеобщем уважении относился к числу поселенцев.

А это значит строгий режим, никаких выходов за периметр без разового пропуска, обязательные процедуры и занятия, предписанные врачами и наставниками. Так что получасовое свидание в кафе стало для Фёдора и Вали единственной возможностью побыть вместе, а иногда мельком поцеловаться за выступом колонны. Им предстоял ещё год таких свиданий. Невыносимо долгий год!

Перемены в жизни подтолкнули Валентину к решительным действиям. Ребята разъехались: Родиона забрали в армию, а Семёна она определила учиться на механизатора. Чтобы сын реже приезжал на выходные, выбрала училище во Всеволожске, до которого четыре часа езды. Теперь она была свободна и от едких замечаний старшего сына, и от вкрадчивого внимания младшего. Квартиру сдавала, а в родительском доме затеяла ремонт.

Умела Валя делать мужскую работу. Пилить, красить, сантехнику чинить. Привыкла без мужа управляться сама. Марго подкинула денег, и Валька купила обои, краску, линолеум. Наняла за бутылку пьяницу из крайнего дома в посёлке, он ободрал старьё со стен и пола, вывез на свалку. И Валюха принялась за дело. А попутно посещала курсы вождения, полагая — раз Танька смогла научиться, и она освоит. Как раз общине пожертвовали старый «жигулёнок», и Валя выпросила его для нужд клуба.

Когда ремонт был закончен и права получены, в гости к Валентине напросилась Зоя. Они давно не виделись, и Валька обрадовалась встрече с подругой, собираясь посоветоваться с ней о задуманном плане. Приготовила угощение, даже напекла пирожков, чего сроду избегала. В отличие от Танюхи, готовить она не любила.

Зоя явилась с подарком: чехлами для машины. Вальке страшно хотелось поговорить с ней о Фёдоре, но Зоя направила беседу в другое русло. Центр ощущает большую нехватку проповедников в Карелии. А ведь это исконно финские земли, до которых не дошло слово Божие. Финны, основные спонсоры центра, просят активизировать это направление.

Чувствуя подвох, Валентина угрюмо возразила: там много старых храмов, она была в Кижах и… «Дело не в храмах, а в учении Иисуса, — перебила Зоя, — которое нужно донести в самые дальние уголки и донести правильно». Не давая Вальке вставить слово, она развернула картину пастырского служения. Получалось, что Валентина — самый лучший кандидат. Она одинока, независима, прониклась учением и умеет проповедовать не хуже Фёдора Шулепы.

При упоминании родного имени Валька заговорила о своём. Зоя в курсе, что они любят друг друга и хотят пожениться. Если она уедет, они не смогут видеться… А работа? Она же не может оставить клуб. Если только во время отпуска… Но опять же — у неё огород, курочки, не бросишь хозяйство.

Но у Зои на всё вопросы нашлись ответы: «Мы думаем отправить тебя на год. Парни твои пристроены. Летом Фёдору сделают операцию, а там и срок у него закончится. За хозяйство не беспокойся. Мы уже поговорили с сёстрами, они присмотрят за курами и огород посадят-обработают. В клубе возьмёшь отпуск за свой счёт, это уже согласовано, тебя подменит Евгения Константиновна».

Свою речь Зоя подкрепила ободряющей улыбкой, которая Валюхе показалась на сей раз искусственной. Это «мы» до сих пор всегда относилось к ней и Зое, а теперь некие «мы» решали её судьбу и за её спиной договаривались с Ольховскими о её курочках, её огороде. А главное, о её Фёдоре!

Тут же волной поднялась обида. Валентина уже чувствовала в крови её присутствие и с трудом подавила взрыв возмущения. Только с лицом ничего сделать не могла. Выдвинутый вперёд подбородок и хмурый исподлобья взгляд, как всегда, выдали её.

Вся Ольховка знала о постоянной Валькиной готовности обидеться на любой пустяк и подолгу находиться в ссоре, которая выражалась всегда одинаково — она прекращала разговаривать. Вот и сейчас Валя замолчала, только нервически двигалась нижняя губа, будто пережёвывая невысказанную фразу.

Но Зоя, будто ничего не заметив, на пороге чмокнула подругу и со словами: подумай над моим предложением, — сбежала с крыльца. Она спешила на следующую встречу. Валька еле нашла в себе силы проводить и махать вслед машине. А потом ещё долго стояла, прислонившись к двери. Как бы закрывала посторонним проход в свою личную жизнь.

Вернувшись в дом, она зашла в комнату, предназначенную для спальни. Их с Фёдором спальни. Комната была ещё пуста, пахло клеем и краской, но Валентина ясно видела и широкую кровать с эргономичным шведским матрасом, и тумбочки с обеих сторон, и ковёр, по которому они перед сном будут ходить босиком, касаясь друг друга ладонями.

У неё больше нет подруги, это ясно. И никуда она не поедет, тут и думать нечего. Она уже всё для себя решила — заберёт любимого из неволи. Ведь у них там — обычная зона, только видимость свободы. Она будет за него бороться, и тогда все увидят, что миром правит любовь.

Сейчас всё зависит от Фёдора — как он решит. И от Господа. Её вера крепка. Иисус Христос — пастырь добрый и жизнь свою полагает за овец. Он поймёт. Греха на них с Фёдором нет. Поженятся и будут вместе проповедовать Евангелие. Но где? Их ведь наверняка из общины прогонят после того как она… после того как Фёдор…

Тишина кругом. Тишина и темнота. Незаметно для себя Валюха засыпает. Ей снится далёкое детство, комната с выцветшими обоями. У окна мама в крепдешиновом платье, с шестимесячной завивкой, в руках букет сирени. Рядом батя с газетой, сломанная дужка очков примотана изоляцией. Он поглядывает на маму, неслышно шевелит губами, но Валюха догадывается: «Васильевна, может сбегать за маленькой?». Она не сердится, она готова сама бежать, лишь бы родители не уходили, не оставляли её одну в этом жестоком, предательском мире.

Глава 44

В ожидании воскресенья Валентина не находила себе места. Молитвы не шли ей на ум, клубная работа не занимала. Даже приближение Рождества не смогло настроить её на деловой лад, и всё связанное с его подготовкой казалось бессмысленным. Она хотела поручить это Евгении Константиновне, но старуха наотрез отказалась, ссылаясь на плохую память. А вместо меня занять директорское кресло готова, тут память не нужна, припомнила Валюха слова Зои.

Наконец, воскресенье настало, и она поехала в Лугу, намереваясь серьёзно поговорить с Фёдором. Выезжая из Ольховки, Валентина позвонила ему. Фёдор ответил радостными междометиями. С непривычки всегда кричит в трубку, будто в лесу аукается.

Телефон ему выдали совсем недавно, большой, с тремя кнопками посередине для главных звонков. С них он мог позвонить своему начальнику, доктору и Валентине. В памяти были и другие номера — у Фёдора на Урале жил брат и друзья кое-какие имелись — но зрение подводило, ничего не мог разглядеть.

Фёдор уже сидел в кафе, поджидая Валюшку. Они заказали чай и по булочке с маком. Валька предпочла бы кофе, но Фёдору нельзя — сердце больное. А ещё он слепой и глухой, — Валюха так и слышала Зойкины интонации. И таким ей дорог! Она будет его защищать, лечить, любить. Наперекор всем!

Валентина по-быстрому изложила Фёдору свой план. Они не молоды, чтобы ждать ещё целый год. Здесь не тюрьма, он уже пять лет как абсолютно свободный человек. Задерживать не должны. Да, обещают операцию. Но мы справимся и без них. Марго поможет. Главное, чтобы он сам захотел окончательно выйти на волю.

Фёдор ещё продолжал машинально улыбаться, но во взгляде сквозила растерянность. Он молчал, всё помешивая и помешивая в чашке сахарин — сахар ему тоже нельзя — диабет. Наконец, протянул руку и погладил Вальку по плечу. «Может, не стоит торопиться, детка? — он всегда называл её деткой, когда хотел успокоить, — вдруг весной на операцию пошлют, доктор говорил, что лето — крайний срок… Да и что я тут скажу? Людей обижать, которые мне столько хорошего сделали… подарили веру в Господа…».

— Я уже разговаривала с Зоей, — хмуро ответила Валя, — они задумали услать меня на год миссионером в Карелию, чтобы я тебя не отвлекала… чтобы ты отсидел весь срок, вербуя им работников своими проповедями! Тебя это устраивает?

Фёдор смотрел на неё невидящим взглядом и что-то шептал. «Они мне родные… как же их бросить…» — расслышала Валька, но возражать не стала. Поднесла его руку к своей щеке и мечтательно произнесла: «Может, Господь и детишек даст, мне же всего сорок пять. Хотя бы одного… одну… девочку. Каждый месяц нам сейчас дорог…».

Она знала, куда бить. Давняя мечта Фёдора — собственный ребёнок. Мечта неосуществлённая. Поздно уже, ему скоро шестьдесят. Но Валюха по всем статьям ещё может иметь детей. Пока может. Только бы Фёдор решился. Он обещал поговорить с начальством. Если не отпустят, тогда придётся ждать и положиться на волю Божью.

А Валя поехала к Марго, чтобы заручиться её поддержкой. Всё-таки здорово, что она за рулём! Машина даёт свободу передвижения, экономит время. Пусть не такая крутая, как у Танюхи, зато «жигулёнка» не жалко: хоть в лес, хоть в грязь, и загрузить можно. Танька свою облизывает, пылесос специальный купила. Правда или нет, что Марго ей подарила свою «Мазду» на юбилей? Валюхе только сорок тысяч дала. Ну, ещё на ремонт дома. «Мазда» стоит гораздо дороже…

Марго встретила радостно: как раз собиралась обедать — а тут и гостья! Любит сестрица готовить и Таньку когда-то научила. Валентина, убей-застрели, для себя одной не стала бы фаршированные перцы делать. А у Ритки, как всегда, салфеточки, тарелки из гарнитура, вилки-ножи — будто в ресторане!

«Тебе не предлагаю, ты за рулём», — проговорила скороговоркой и тут же опрокинула голубую рюмочку с коньяком. Знает, что Валентина вообще не пьёт. А и выпила бы сейчас — для смелости. Просила Танюху поговорить с Марго насчёт денег, та вечно забывает. А может, боится получить отказ, да признаваться не хочет.

Сидели за столом битый час. Уже и ремонт Валькин обсудили, и Риткино новое жилище. Потом Марго картины показала, что из Питера привезла, ходили по дому вверх-вниз, прикидывали, куда лучше повесить. За окнами стало темнеть, а Валентина всё никак не могла приступить к главному. Прощаясь, уже в дверях, с трудом выговаривая слова, произнесла заготовленную фразу о деньгах на операцию. Сколько точно, не знает, надо справки навести.

«Так вроде ему баптисты обещают бесплатно?» — ответила Рита, и по возникшему в её голосе холодку Валька поняла: разговаривала с ней Танюха и получила отказ. Надо бы объяснить всё так, как она говорила Фёдору — про возраст, про ребёнка и время, которое дорого, — но тут на неё от вспыхнувшей обиды напал ступор.

Выпятив подбородок и брезгливо поджав губы, Валентина грубо выдавила: «Так что, не дашь?». Лицо Марго закаменело, она молча помотала головой. Потом, с усмешкой глядя Вальке в глаза, произнесла тихо и отчётливо: «Вам сколько ни дай, хорошей не будешь…».

Обратный путь прошёл у Вали как в тумане. Хорошо ещё, не было гололёда и машин встречных мало, иначе не миновать беды. Да что со мной такое? — пугалась Валюха, чувствуя, что не в силах остановить круговерть эмоций: обида, унижение, ненависть, отчаяние…

Она стала молиться, и постепенно морок отошёл, сердце перестало трепетать, улеглась одышка. Вспомнились слова Марго, сказанные ей много лет назад, когда она жила у сестры в Доме актёров: «Весь мир не может быть неправ». Валюха тогда всех осуждала: девчонок в общежитии, начальство училища, не следившее за их нравственностью, мужа Марго Андрея, крепко выпивающего и развязного.

Тогда она промолчала, а теперь, спустя много лет, уверена: весь мир может быть не прав. Вот и сейчас — вокруг неё одни враги! Кроме Фёдора и Татьяны. Сестрёнку Валя хоть и корит, но понимает и прощает, Фёдора просто любит. Если любишь, недостатков не замечаешь. Да и нет их у него. Только здоровье плоховато, но в этом человек не виноват.

Когда Валентина добралась до дома, стояла ночь. Хорошо хоть фонари в посёлке светили. Она поставила машину под крышу бывшего сеновала и уже направилась к своей двери, как вдруг заметила на кухне свет. Неужели забыла погасить, и он весь день горел, — встревожилась Валюха. Или Сенька явился на выходной… Только почему он ещё здесь, ему же с утра в училище?

В прихожей она почувствовала ненавистный дух спиртного. Открыла дверь и с порога увидела, что на диване кто-то лежит. И тут же догадалась — Танюха. Сестра спала, и тонкая струйка слюны стекала на подушку. Под столом пустая бутылка от «Алазанской долины», в блюдце воткнуты окурки, на полу возле дивана стакан с остатками вина.

Валька вздохнула, достала из шкафа байковое одеяло и прикрыла сестру. Та сквозь сон замычала что-то благодарственное и повернулась на другой бок. Валентина убрала бутылку и окурки, вытерла клеёнку, погасила свет и пошла в спальню, прихватив с веранды раскладушку. Всё собиралась перевезти из квартиры в дом почти новую кровать с пружинным матрацем, да жильцы упросили оставить.

Фёдора куда уложишь? — спросила себя Валентина, умащиваясь на продавленной раскладушке. Заберу… заберу… а куда? На Марго надеялась — вот тебе Марго! На Зою — и та не лучше! Ничего… поспят первое время на диване, а кровать в кредит можно будет взять.

Но пока на диване спала Танюха. Такое случилось впервые. Валька как-то уже привыкла жить в родительском доме, считая его своим. Вот и ремонт сделала, и Фёдора собирается сюда привести… А вдруг Павел Танюшку выгнал? Надоело ему жить в чужом доме, когда есть свой.

Марго ей что-то неприятное об этом сказала, когда они ещё мирно разговаривали. Что Пашка имеет виды на квартиру в Луге, типа по документам это его квартира. Новая жена, которая пока не жена, из своей тьму-тараканской деревни не прочь перебраться поближе к цивилизации. А Танюху он отправит в Ольховку, раз она там прописана.

Теперь Валентина уже не сомневалась, что Таньку выгнали, потому сестра и явилась в дом родителей. Такая перспектива её не устраивала. Нет, она Танюху любит… но жить вместе с ней не готова. Ей Фёдор нужен, а не пьющая сестра. Пусть её Марго к себе берёт, она одна, дом большой, в Питере квартира есть. Почему ей всё, а они должны тесниться?

И уже засыпая, вспомнила насмешливое: «Вам сколько ни дай, хорошей не будешь…».

Глава 45

Татьяна разлепила глаза и поначалу не сообразила, где находится. Потом вспомнила вчерашний вечер и с досадой втянула носом воздух. Состояние было паршивым: горло пересохло, голова раскалывалась. Сейчас бы под душ и пару чашек крепкого кофе… Никаких опохмелок Таня не признавала — она же не алкоголичка! Но сейчас душу бы заложила за стакан вина. Чёрт её дёрнул так напиться! Ведь специально приехала на «Мазде», чтобы утереть всем нос, а заодно иметь законный повод отказаться от спиртного.

Выпить Танюхе хотелось давно, ещё когда прочла в интернете, что химзащита действует только первые три месяца, и то, если сделана «по чесноку». Но кто же разрешит врачам убивать людей? Мало ли, человек не удержится и помрёт, или паралич его разобьёт, как стращали в диспансере. Поэтому Танька вполне искренне полагала, что вся эта химия — сплошная липа, и держится она сама.

На уговоры Риты, что лечение надо повторить, пока не сорвалась, уверяла, что пить её совсем не тянет, что всё путём. Но мелкий страх оставался, потому и не решалась, пока срок не вышел. Начала понемногу, тайком, не каждый день. А потом понеслось…

По вечерам, когда Ирка с Тёмой уходила наверх, она доставала припрятанную бутылку вина или бренди, выпивала стакан, иногда второй и укладывалась спать. Наутро, как ни в чём не бывало, принималась за дела, машину водила уверенно, на случай гаишников под рукой была жвачка. Никто ни о чём не догадывался. А теперь тайна открылась. И всё из-за юбилея свекровки!

Ещё неделю назад Таня твёрдо решила к ней заявиться. Правда, её не звали… Но — свои люди, можно без церемоний. Там соберутся одни родственники: дочь Наташка с мужем, из Эстонии приедет старший сын Алексей, весельчак и большой любитель поддать. Паша, конечно, будет со своей Люськой. Вот пусть эта змея и посмотрит, как Танюшку все любят.

Накануне она испекла торт, красивый и вкусный — с орехами, черносливом, шоколадом и ещё массой мелких неожиданных ингредиентов, купила горшок с цветущей орхидеей. Оделась просто и стильно в «маленькое чёрное платьице», напшикалась любимыми Пашкиными духами «Волшебство» с ароматом пачули. Зелёный маникюр был ещё свеж, как и мелирование короткой стрижки.

Несмотря на мороз, надела демисезонное пальто в крупную бело-чёрную клетку, в котором она выглядела молодо и современно. Рассчитала, что приедет часам к шести, когда все уже будут сидеть за столом, а Лёшка успеет пропустить несколько рюмок и задаст их встрече правильный тон.

Её появление, действительно, произвело фурор. Правда, не совсем тот, на который Татьяна рассчитывала. К ней никто не кинулся, приветственных возгласов не прозвучало. Короче, сцена «не ждали». У свекрови было испуганное лицо, она переводила взгляд с Тани на Люсю, не зная, как себя вести. Пашка не шелохнулся, только побледнел, так что проявилась россыпь веснушек, да желваки набрякли по углам рта. Сидевшая рядом Люська — на Танином обычном месте! — пришибленно опустила голову.

Выручил Алексей. Гремя стульями и простирая к Танюхе короткопалые ручищи, он стал пробираться из-за стола, взрыкивая и похохатывая. Обнял и со словами: «Наконец-то и ко мне невеста прибыла!», — громко чмокнул в лоб. Смеясь, она вырвалась от него и направилась к свекрови с поздравлением, во всеуслышание называя её, как и раньше, мамой.

Та уже пришла в себя и отвечала приветливо, поглядывая на собравшихся и мимикой давая понять, что для неё появление бывшей невестки тоже сюрприз… Когда же Лёшка опять затянул что-то про невесту, она резко его оборвала, напомнив, что он женат. Тем не менее, Таню усадили рядом с ним, и Алексей сразу принялся ухаживать: подкладывать, подливать, занимать беседой.

Торт, как главный свой козырь, Танюха распаковала и нарезала прямо перед Люськиным носом, чтобы она могла хорошенько разглядеть фруктово-кремовую поляну с желейной цифрой 70, а на срезе — коричнево-шафрановый муар бисквита, вкрапления орехов, мазки брусничного джема и глянцевитые полоски карамели.

Наверно, ничего бы страшного не произошло, Танька была собой вполне довольна: она видела смятение на лице соперницы, слышала одобрительные возгласы в адрес торта, — этого было достаточно для утоления её самолюбия. Но Люсиль вдруг молча встала из-за стола и вышла в коридор.

И тогда Павел, картавя так, будто разгрызал орехи, громко произнёс, с ненавистью глядя Таньке в глаза: «Ты чего сюда припёрлась? Кто тебя приглашал?». Мать шикала на него, пытаясь урезонить, но тут уже Танька завелась. Хотелось срезать Пашку, достойно и остроумно ответить, как бы это легко сделала Марго, но в голову ничего путного не приходило.

Наверно, именно в эту минуту она забыла, что приехала на машине, и опрокинула полную рюмку вина, заботливо налитую Алексеем. А потом… Что там было потом, она помнит смутно. Вытащила Люську покурить, стояла с ней у подъезда, несла какую-то чушь. Якобы нравится ей Люська, только с Пашкой она наплачется. Не пьёшь? — спросила резко, пыхнув сигаретой ей в лицо. И в ответ на мотание головы припечатала: с ним запьёшь!

Потом были другие рюмки, Танька вставала на голову, демонстрируя свечку — верный знак высокой кондиции — и всё лезла к Люське, лезла. Даже целовать её пыталась, да Пашка отбил и, упаковав Танюху в пальто, вывел из квартиры. Люська молча плелась сзади, шмыгая носом.

Во дворе обнаружилась засыпанная снегом «Мазда». Павел чертыхнулся, забрал у Танюхи ключи и отнёс матери. Потом усадил Люську вперёд, Таньку запихал на заднее сидение своей «Тойоты» и повёз к дому, где обитала Валентина. Окна не светились, дом был закрыт, но ключ отыскался в тайнике под крыльцом. Уложив бывшую супругу на диван, Павел уехал с Люськой в её «тьму-таракань».

Ничего этого Танька не помнила. Последнее, что застряло в мозгу, было похищение с праздничного стола бутылки вина, но, сколько она ни искала, найти её не могла. И тут появилась Валентина, строгая, с полной сумкой продуктов. Не говоря ни слова, выгрузила всё на стол и только тогда подошла к Танюхе и обняла её со словами: «Ну, здравствуй, сестрёнка!». У Татьяны сразу отлегло от сердца, она поцеловала Вальку в губы и наконец-то почувствовала себя дома.

До чего уютное их родовое гнездо! Даже свежий ремонт не смог изгнать дух семейного очага, а нетронутая веранда ещё хранила по углам ценный хлам: батин очешник, высохшую пачку вощины, недовязанный матерью носок, старые резиновые сапоги, которые они надевали в лес.

Поначалу Танька держалась скованно, но после тарелки горячих кислых щей со свининой снова вернулась к жизни. Хорошо, что Валька не зудела и не дулась, как обычно бывало, стоило только Танюхе граммульку выпить. В мусорном ведре она заметила пустую винную бутылку и поняла, что ещё с вечера её приговорила.

За столом обсуждали Валькиных пацанов, временно покинувших Ольховку. Говорили о Фёдоре и отказе Марго помочь с операцией, о кознях Зои — тут Татьяна призналась, что давно поняла её скользкую натуру. Потом вместе мыли посуду, и разговор перекинулся на коварные планы Пашки выгнать Таню из квартиры. Пришли к выводу, что зачинщица всему — Марго. Она Павла подзуживает, сам бы он не дотумкал.

Эту идею высказала Валька, и Танюха немедленно согласилась. Марго только для виду о ней печётся, а сама давно Пашке советовала бросить пьяницу-жену. Тут кстати припомнилось изгнание беременной Ирки из питерской квартиры. «Погоди, она ещё Тимке расскажет, что у него отец не родной, как когда-то сказала про Сеньку», — пророчествовала Валентина.

Поговорили и о «Мазде». Марго обещала подарить машину на юбилей, но Таська в долгу не осталась. Целый год, как таксист, туда-сюда её возила, в саду помогала, с людьми нужными знакомила — Ритка ведь никого в Луге не знает. Короче, машину отработала.

В Луге и в Ольховке никто не верил, что Татьяна могла купить машину, да ещё такую крутую. И Валентина об этом знала. Как не верили и в то, что её подарила Марго. Валюха тоже этому не поверила и уж, тем более, истории с отработкой. Но сейчас был неподходящий момент выяснять правду. Надо склонить Танюху к мысли, что у них на родительский дом равные права. Это их общее наследство.

Татьяна и не возражала. Конечно, наследство, половина твоя, горячо соглашалась она. В Ольховке она жить не собирается, и Валюшка может делать здесь что угодно.

— Но если Пашка тебя выгонит, придётся либо жить вместе, либо продавать и деньги делить поровну, — пугала Валентина.

— Какое вместе! — трясла головой Танька, — а Ирке с Тёмой куда податься?

— Пока дочь и внук живут с тобой, он не решится отобрать квартиру, — заверила Валентина, — так что можно не беспокоиться. Только пить бросай, это его бесит.

Договорились, что горячку пороть ещё рано, надо жить, как жили, а там видно будет. Вместе дошли до квартиры Пашкиной матери, взяли ключи, и Татьяна поехала домой.

Глава 46

Возбуждённая разговором, Танюха никак не могла успокоиться. Валька ещё не знает о её вчерашней выходке на юбилее бывшей свекрови, а то не стала бы вести задушевных бесед и вряд ли открыла свой план забрать Фёдора из этой наркоманской богадельни. Нетерпима она к выпивающим людям, даже к родным. Особенно к родным. Марго не зря на похоронах спрашивала Валюху, где она была, когда мать умирала.

Татьяна не расслышала ответ, но Светка ей говорила, что они скандалили, и Валька после этого три дня к матери не заходила. Что за скандал, и так понятно — из-за выпивки… Но так долго сердиться и не зайти к матери… Надо иметь железные нервы. Бедная мамулька… умирала в одиночестве. И Валюха бедная — она ведь верующая, а родителей не почитать — грех, сама это говорила.

Таська не такая, потому она лучше всем всё отдаст, лишь бы было тихо-мирно. Но Ритка подзуживает, Пашкой стращает, об Ирке с внуком велит помнить. А какое дело Марго до родительского дома? Хотя она что-то говорила про это. Если, мол, считать дом наследством, то она тоже имеет право на треть. Это, помнится, тогда Танюху поразило. Неужели и богачка Маргарита претендует на долю?

Нет, конечно, это она сказала — к примеру. На самом деле никакого наследства нет, дом принадлежит сельсовету, прописана в нём одна Татьяна. Это всё Риткины слова, она умная и опытная, скорее всего, так и есть. А Танюхе не жалко — пусть Валюшка живёт, только не лезет к ней ни с какими бумагами. Она терпеть не может ходить по конторам.

И вообще сёстры должны доверять друг другу. Она же Валюхе доверяет жить в этом доме — пусть даже и с Фёдором, вот и ей она должна верить на слово, а не заставлять заниматься документами.

К воротам Татьяна подъехала, когда часы показывали полночь. На кухне горел свет, значит, Ирка ждёт, не ложится. А вдруг нашла тайник с заначкой? Эта может и в раковину вылить, уже бывало. Наверняка папаша позвонил и обрисовал в красках вчерашнее её выступление. Ну и чёрт с ним, разозлилась Таська, нарочито хлопнув дверцей машины.

Но опасения не оправдались. Дочь встретила весёлая, нарядная. Навстречу из-за стола поднимался мужчина, высокий и угловатый, как подросток. И вот они уже перед ней вместе, оба улыбаются, а на столе натюрморт — такой аппетитный, и рыбка красная с кружками лимона, и жарёха картофельная с луком и грибами из морозилки, и бутылочка Чинзано.

Это, конечно, тот самый Фил, с которым дочь встречала Новый год на какой-то даче. Хотела и Тёму везти, но Танюха не дала. Впервые за много лет Новый год был для неё безалкогольным, праздновали у Риты. Тёма уже спал, вокруг тишина, наряженная в саду живая ёлка, вернее, пихта, лёгкая закуска под клюквенный морс и минералку с лимоном — всё было непривычно и забавно.

Днём они слепили снежную бабу, украсили засушенными розами, водрузили смешную шляпку с птичкой на полях. Тёма валялся в снегу и хохотал. Он уже начал ходить и гудел низким голосом: ба-а-аба. Таська целовала его, а про себя думала: пусть Иришка свою новую жизнь устраивает, а Тёму ей отдаст.

Оказалось, не отдаст. Тёма уже полюбил Фила, не плачет, когда остаётся с ним. Они скоро поженятся и уедут жить в Питер. Ирка поделилась этой новостью, когда они с матерью остались вдвоём. Филипп, разомлевший от выпитого после дня работы на воздухе, был отправлен спать наверх.

Не повезёшь же ты ребёнка в коммуналку, — возразила Танюха, — поживите пока у нас. И тут открылось главное. Как только они поженятся, добрая тётя Фила подарит им квартиру. Однушка на окраине, зато своя. А за это он построит тётке дачный дом. Уже начал строить.

Татьяна не спросила, любит ли дочь Филиппа. Достаточно было того, что он любит Ирку и Тёму. А в этом она скоро убедилась. Фил так и светился любовью и заботой, даже Танюхе досталось. Проснувшись на следующее утро, он проверил «Мазду», обнаружил камешек в протекторе, ловко его извлёк, катаясь взад-вперёд по щербатому асфальту, долил масло и вообще продемонстрировал умелые руки. Этот и дом тётке построит, и Тёму вырастит.

Выяснилось, что у него есть сын Юрик, при упоминании о котором лицо папаши приняло грустное выражение. Скучал он по мальчику. Так привози его сюда на следующие выходные, — великодушно предложила Танюха и тут же заметила, как напряглась Ирка. Ничего, пусть привыкает. Взяла в мужья разведённого с ребёнком, придётся и его сына полюбить. Ведь он Тёму любит. А там, возможно, и общий появится.

Если дочь с внуком переедут в Питер, с выпивкой придётся завязать, а то Пашка точно её попрёт. Но сердце подсказывало — не будет он считаться с бывшей женой: хоть с пьяной, хоть с трезвой. Там ночная кукушка всем заправляет, дневная её никогда не перекукует. А вдруг перекукует? За эти годы Люсиль могла ему надоесть. Больно уж невзрачно она выглядит, не похожа на роковую женщину.

Идея — вернуть Павла — давно брезжила в голове у Татьяны. Три года, как развод оформлен, а они с Люськой так и не поженились. И с её детьми у Пашки не ладится. К тому же ходят слухи, что она попивает. То есть, в новой семье счастья нет. Зато в старой — всё чудесно: родился внук, дочь выходит замуж, Танюха за рулём собственной машины.

Звать Пашку не будет: сам должен попроситься. Он и так уже стал чаще приезжать, даже отсыпается порой после рейса. И пообедать не отказывается, как это было поначалу. Но главное — Тёмка его притягивает. С внуком может возиться часами. На бывшую супружницу нет-нет да кинет заинтересованный взгляд. Стоит попробовать.

Для начала Татьяна тайком сделала химзащиту. Тайком — потому что всем раззвонила, что химия — полная ерунда, держалась она на силе воли. И сейчас приняла волевое решение. К тому же постоянно за рулём, лишние соблазны ни к чему.

Ритку, конечно, провести не удалось, но она никому не скажет, поскольку не общается с её кругом. Татьяна оградила своих от старшей сестры. Всё из-за машины, которую она якобы сама купила. По-хорошему надо было Марго в эту версию посвятить, она любит всякие розыгрыши. А теперь вот лавируй…

Татьяна с жаром взялась за дело. Она и раньше следила за собой, но сейчас маникюры-педикюры, причёски и наряды, — всё было поставлено на поток. Зимой стала ходить в солярий, чтобы загар поддерживать, пусть все думают, что она была в Египте. Хорошо бы, конечно, туда съездить, только на какие шиши? Не умела Танюха с деньгами обращаться, тем более, копить. Широта натуры не позволяла.

Раньше, когда Пашка держал семейный банк в своих руках да и зарабатывал прилично, и то никаких югов — всё лето на огороде да в лесу. Копил на ремонты: то квартиры — свою и матери, то машины — старый «Датсун» сыпался. Потом «Тойота», купленная в долг с Риткиной помощью. А это кандалы… Берёшь чужие и на время, отдаёшь свои и навсегда… Теперь Пашка на двух работах, долг выплачен, они могли бы путешествовать вместе.

Ритке хорошо — на неё фирма работала, она даже не представляет, что значит дотягивать до зарплаты или не иметь возможности купить то, что приглянулось. Ведь спокойно могла бы ездить за границу, так нет же — ей теперь нравится в саду возиться. Конечно, она наездилась по миру, насмотрелась, в морях накупалась, а они тут в деревне сидят, света белого не видят. Разок всего в Египет Пашка свозил, так это когда было…

И Татьяна, встретившись с Марго, начала сетовать: что за жизнь, все друзья отпуск проводят за границей, а она только раз и была. Одной ехать скучно, вот если бы вдвоём с Ритой. Призыв сработал, решили в конце сентября двинуть в Шарм-эль-Шейх. Никаких экскурсий и базаров — две недели проведут на пляже, будут пешие прогулки совершать, мышцы укреплять. Ну, ещё фрукты есть и ракушки собирать для Риткиного альпинария.

И так у них всё отлично получилось, что по возвращении дружно принялись за Таськин огород — наводить там ландшафтный дизайн. Вообще-то огород был общий с соседями, но им идея тоже понравилась, поскольку имели дачу и еду растили там. Рита набросала план, сосед на тракторе перекроил участок, появились уровни, даже голое пространство смотрелось интригующе.

Жители соседних домов из-за заборов следили за этими превращениями. Через неделю подъехал большой крытый фургон, из него стали выносить диковинные растения в контейнерах. Рита распределяла их по участку, Таська с Филом вкапывали, поливали. Ещё недавно заросший сорняками огород к концу третьего дня превратился в декоративный сад: с подпорными стенками, тропинками и маленьким прудом, врытым в землю, — вызывая у соседей восхищение и зависть.

Глава 47

Совместный труд и отдых сдружил сестёр. Всё лето они возились в садиках: то у Риты, то у Тани, ездили за грибами, купаться на озёра. Частенько брали с собой Ирку с Тимошей, они размещались на заднем сидении и не мешали их беседам.

Иногда заезжали в Ольховку к школьным Таськиным подругам: Лидке и Вере, но к Валюхе не заходили. И это понятно. Впервые Рита отказала сестре в деньгах. Это окончательно перевело её в разряд врагов. Она не переживала, даже была довольна собой. Раньше бы ей и в голову не пришло, что можно сказать «нет». Свободные деньги у неё всегда водились, и она давала сколько просили.

После смерти матери что-то нарушилось. Рита уже не была для сестрёнок «образцом для подражания». По инерции и врождённому равнодушию к деньгам помогать продолжала, но открытая неприязнь в Валькиных глазах гасила порыв. И однажды Рита сказала себе: остановись, благодетельница, сёстры уже выросли.

Это не повлияло на отношения с Таней, которая не любила разборок, открытого противостояния. Рита легко сошлась с её друзьями, а Рая-молдаванка стала помогать с уборкой по дому. Эта Рая была прирождённой уборщицей. Все углы и щели исследованы и вычищены, полки разобраны, посуда отдраена до блеска, даже носик стеклянного чайника вымыт изнутри ватными палочками.

Был лишь один минус — Рая любила поболтать. Выдержав пару таких «болтливых» уборок, Рита стала уходить на прогулку. Но всё же о планах вернуть Павла в семью она узнала от Раи. Татьяна не решалась открыться сестре, пусть бы думала, что инициатива исходит от Пашки. Зато теперь Рита понимала, для чего Таське эти ухищрения с собственным телом. Даже спортом занялась, чтобы держать форму и сохранить упругость мышц. А на деле — заново влюбить в себя мужа.

Оказалось, Танюха и о сестре подумала. Марго такая интересная, умная, совсем не старая — надо выдать замуж. У тебя есть кандидаты? — засмеялась Рита. Таська взяла тайм-аут, с кем-то совещалась, и через пару дней Рите позвонил один из соискателей. По словам сестрёнки, интересный, а главное, с юмором, душа компании.

Рите он ещё в дверях не показался. Лысый, с брюшком, оплывшими щеками. Но делать нечего — вроде как пригласила. За чаем хвастался своими доходами, новой дачей, — с цифрами, подробностями… Риту ни о чём не спрашивал, видимо, от Танюхи получил информацию. Перед уходом сказал деловито: ну, думайте… а вы мне очень понравились.

Неужели Танюха полагает, что богатые тянутся к богатым? Полная чушь! Только время зря потратила на выслушивание пустого бахвальства «жениха». И когда Татьяна заговорила ещё об одном, «очень приличном, правда, ниже ростом, но Алекс ведь тоже был ниже тебя…», Рита поцеловала сестрёнку в нос, давая понять, что концерт окончен.

Ей всё больше нравилась одиночество. Немыслимо представить, что кто-то постоянно рядом. В любой момент может войти с разговором или, не дай Бог, с претензиями: куда провалились мои носки?.. скоро мы будем обедать? Нет уж, с этим покончено.

Неспешная жизнь Рите по душе. Редко, в основном, поздней осенью и зимой, она навещает свою питерскую квартиру. По старой памяти идёт на службу в монастырь Иоанна Кронштадтского, который раньше называла «моя домашняя церковь». Заранее распределив все посещения, остаётся в Питере на два-три дня, ностальгически прикасаясь к предметам, составлявшим некогда среду её обитания.

Как-то раз она приехала на открытие выставки в музее «Эрарта» и на концерт в Джаз-клуб, куда её зазвала подруга из Мухи. Было начало апреля, необычайно тёплого, и после концерта решили пройтись по Невскому. Заговорили о том выступлении студентов театрального институт. Оказывается, подруга прекрасно запомнила этого высокого, в чёрном облегающем свитере, с откинутой назад гривой волос. Даже процитировала стихи Бродского, которые он читал:

Бессонница. Гомер. Тугие паруса.

Я список кораблей прочел до середины…

И сердце Риты болезненно сжалось. А ночью пришёл Кирилл. Он иногда являлся по ночам, но только в питерской квартире, всегда под утро, когда сон мешается с явью. Стараясь не разбудить, осторожно забирался под одеяло, но никогда не прижимался, не обнимал. Вот и сейчас — лежит и тихонько дышит рядом. Тепло его дыхания, его тела Рита чувствует на расстоянии. Ужасно хочется спросить: как ты там? — но губы скованны немотой, как заклятием.

Утром, окончательно просыпаясь, она вдыхает воздух спальни, чуть отдающий его французским одеколоном, сигаретами Честерфильд, бензином. И пусть бы кто попробовал её убедить, что это обычные запахи питерского двора: табак, бензин… Остаточный дух одеколона — стойкость бесконечная! — ещё не выветрился из шкафа, и Рита, позабыв об открытии выставки, спешно покидает квартиру, покидает Питер, где было так много всего: счастья и горя.

Нет, больше ни за что, никаких привязанностей! Достаточно мужчин было в её жизни, хватило бы на четверых… Вот и пусть живут в памяти, пусть навещают в снах, Рита согласна. Пусть даже иногда позванивают, как Первушин, от него она кое-что узнаёт о фабрике, с которой Андрей продолжает вести дела — наперекор её советам.

Звонок Андрея — лёгок на помине! — догнал её в электричке. Информацию выслушала спокойно. Он чуть не погорел, хорошо, что юрист догадался вставить в договор пункт о пробной партии. Потеря небольшая, просто жаль, что дело, которое они когда-то вместе затеяли, пущено под откос. Без Марго там народ распустился, никто ни за что не отвечает.

Она предполагала, что так и будет. И не потому что её там больше нет, просто засидевшаяся в жирном спокойствии команда не способна на крутой вираж. Надо было всех менять, но именно поэтому она ушла от интересного и прибыльного — тогда ещё весьма прибыльного — дела.

Не умела Рита менять коллективы. Мужей — да. Это было не сложно, происходило как бы само собой. И всегда по взаимному согласию — никаких оскорбительных и жалостных сцен. Поддерживала связь, дружила с их жёнами, помогала детям. Мужей бывших не бывает!

Голос Андрея как будто обижен. Но Рита ведь предупреждала, советовала найти другого подрядчика. С самого начала было ясно, что Гранадский печётся прежде всего о гастролях, а фабрику прикупил по случаю и по дешёвке. Это он так думал. Но Рита знала, что цена честная. С тех пор ни разу туда не зашла и даже не проходила мимо. Как отрезало…

Пришлось довольно грубо перебить: «Андрей, меня это больше не интересует». А ещё хотелось возразить. Он не прав, полагая, что стоит у истоков проекта «Мастер и Маргарита». Так называлась её дипломная работа: комплект верхней одежды для путешествий. Скорее на это может претендовать Юрген Берг, Таллинский фотограф, подаривший Рите на день свадьбы модный салон с тем же названием. А потом салон вырос в совместное предприятие с Орестом фон Визелем, царство ему небесное, и бизнес перешёл к ней.

А Первушин — что Первушин? Андрей явился на готовое, и даже идея с театральными костюмами принадлежала не ему, а режиссёру Аскольду Баранчику. Первушин лишь устраивал гастроли, он всегда был хорошим администратором. С Баранчиком она два года «крутила любовь», и Андрей прекрасно знал об этом, что не мешало их браку.

Одно неоспоримо: всё, что Рите удалось осуществить, произошло благодаря её мужчинам. Каждый внёс свой вклад, двигал её дело, поднимал… пока она была с ними рядом. Даже старый барон фон Визель, бывший русский подданный Орест Петрович Фонвизин, не терял надежды, благо Марго была на тот момент в разводе, и его дворянское представление о порядочности не страдало.

Андрея всегда больше интересовали юные девушки, через семь лет брака он ушёл к студентке театрального, чуть не вдвое моложе. Почему же она не продала фабрику ему? Он-то был кровно заинтересован в деле, занимаясь производством исторических сериалов. Наверно, не хотела подкладывать свинью родному человеку. Предупреждала, намекала, а надо было рассказать правду. Сам бы принял решение, разогнал эту шайку-лейку…

Мысли крутились в Ритиной голове, как сор на ветру. За окнами вагона мелькали станции, шлагбаумы, зеленеющая дымка берёз. Когда-то до Луги пилила на «Мазде» три часа. Теперь сидит в вагоне «Ласточки», с мягкими сиденьями, кондиционером, вай-фаем. Всего полтора часа пути — и она на месте. Можно подремать, послушать в наушниках музыку. Или окунуться в прошлое, которое — она теперь это точно знает — всегда где-то рядом.

Глава 48

Дом в Голубицах, который Рита называла своим убежищем, нравился ей всё больше. Она даже привыкла временно терять из вида Танюху, которая срывалась с абсолютной трезвости и тогда избегала Марго, опасаясь упрёков и попыток «посадить её на иглу», так она называла химзащиту. Тогда Рита представляла, что никакой сестры у неё нет, и составляла маршруты автономного плавания. А то и просто летела на «Ласточке» в Питер, наметив культурную программу, или таскалась по врачам, дабы убедиться в том, что возраст… возраст… моя дорогая…

Но даже если с Таськой всё было в порядке, Рита не позволяла себе замкнуться в деревенской глуши. Что-то звоночками её выдергивало из размеренности патриархального быта: то испанский гастролёр приезжает в Филармонию, то выставка архитектурной графики Джакомо Кваренги из запасников Русского музея. Или просто соскучилась по Песочной набережной: вот пройдусь в оба конца и тут же назад.

В ноябре, когда розы окончательно засыпали под зимним укрытием, исключая всякую возможность рецидива «бабьего лета», Рита просматривала сайт «Афиша.ру», составляла планы, отлично зная, что в любой момент может их изменить. Это создавало видимость активности, проявления воли, являясь на самом деле слабостью и капризом.

Она могла стремительно вызвать такси, еле успевая на ближайшую электричку, чтобы без всякого повода оказаться в доме на набережной Карповки с пакетом продуктов от «Фермера» и ощущением дежавю, которое возникало каждый раз, лишь только она входила в парадное. И, промаявшись без сна в своей широченной городской постели, с тем же пакетом возвратиться на ранней Ласточке, чтобы в Голубицах рухнуть в другую постель и проспать до вечера.

Неизвестно, сколько бы ещё времени Рита жила на два дома, но в семье Алисы произошло грустное событие. Умер её муж Фред. Остановка сердца, так написано в свидетельстве о смерти. Никогда на сердце не жаловался, вообще был здоровым, уравновешенным. Пожалуй, излишне уравновешенным. Держал при себе эмоции.

Рите он нравился: заботливый семьянин, Алису нежно любит, имеет свой небольшой бизнес в фармацевтике. Она с ним виделась редко — можно сосчитать по пальцам одной руки. С появлением Скайпа наладилось еженедельное общение, и приветливая физиономия Фреда регулярно появлялась на экране смартфона рядом с сияющей мордочкой Алисы, чтобы сказать по-русски: привет, тёща, как поживаешь? Алиска научила, насмешница…

Сейчас она не плакала, и близнецы Артур и Феликс тоже были сдержанны, оба в отца. Что-то невнятное сказала дочь, про какой-то синдром мужа и отключилась с застывшей улыбкой. Рита не расслышала название, только поняла, что он из разряда депрессий.

После похорон Алиса уехала с детьми к отцу на Кубу. У мальчишек были каникулы, они закончили 8 класс и перешли в High School, чтобы проучившись четыре года, получить, наконец, диплом о среднем образовании. Серьёзные и спокойные внуки не вызывали опасений.

Малышке Софи шёл пятый год. Глядя на гримаски и волоокие взгляды внучки, Рита часто думала: эта смуглая красотка с серыми отцовскими глазами и заводным нравом матери, ещё доставит им всем немало беспокойств. Не сейчас, позже, когда подрастёт, войдёт в критический возраст…

Решение Алисы вернуться в Россию явилось для всех неожиданностью. Как она заявила, «в настоящий Санкт-Петербург», а не этот субтропический курорт. Надоело влажное и жаркое лето, толпы туристов, пеликаны-попрошайки на Пирсе. Пока был рядом Фред, ей волей-неволей приходилось с этим мириться. Даже нравилось быть хозяйкой двухэтажного бунгало с собственным причалом, растить детей, ухаживать за садом. Слово «ухаживать» было главным в её лексиконе шестнадцать лет. Теперь она намерена использовать другие слова.

Алиса вкрапляла в речь испанские и английские обороты, отчего смысл иногда ускользал. Рита сомневалась, что дочери придётся по вкусу климат «настоящего Петербурга», хмурые лица жителей, долгая зима с гололёдом и сугробами. Было странно представить эту испанскую стрекозу в каменном мешке доходного дома 19 века. А дети? Им тут не понравится, этот город не создан для детей…

Тогда, может, поселить их в Голубицах? До Питера совсем недалеко, здесь природа, покой. Ах, не нужен Алиске никакой покой, она ведь наверняка хочет начать новую жизнь. Ей ещё нет тридцати пяти, а выглядит моложе, несмотря на троих детей. Образование, правда, невнятное: медицинские курсы при Гава́нском университете и сертификат патронажной сестры.

Алиса прилетела одна. Очень тяжело и дорого, и надо осмотреться, всё устроить. Дети с Алексом и Нини. Пока такси везло их на Петроградскую, Алиса оживлённо обсуждала варианты своей будущей жизни в России. Она намерена путешествовать, ведь кроме Питера и Крыма ничего не знает, нигде не бывала. Даже не представить всех масштабов — голова идёт кругом! В голосе дочери было столько энтузиазма, словно не она всего месяц назад потеряла мужа.

Дома обсуждение продолжилось, разговор перешёл на детей. Уже глубокий вечер накрыл Карповку, за окном тускло светились купола монастыря, а они всё сидели за столом с неубранной посудой, двумя рюмочками и наполовину выпитой бутылкой голубого ликёра «Блю Кюрасао», Алиса говорила, а Рита изредка вставляла: возможно… не вариант… им будет скучно…

Она была рада и не рада намерению дочери. Зачем торопиться? Чуть бы позже, через полгода, чтобы отошло больное, а мечты облеклись в реальность — тогда и делать выбор. Но что об этом говорить! Реальность — вот она! Её дочь Алиса вернулась на родину после долгого отсутствия. Поживёт, оглядится, сама всё решит.

Двадцать лет назад Рита отослала её к отцу на Кубу. Алекс решил, что так будет лучше. Они ведь с Алиской уже грызлись по-настоящему… Чего только она ни выделывала! Выстригла ирокез, да ещё в фиолетовый цвет покрасила. Бросила художественную школу, пропадала вечерами непонятно где. Видели её с мужчиной много старше в кафе на набережной, она с сигаретой, пьют что-то через соломинку. Уж не сок наверно… После её отъезда, действительно, стало легче. Всё же в этом возрасте девочкам ещё больше, чем пацанам, нужен отец…

Неделю Алиска гоняла по Питеру, восстанавливала связи. Нашла и бывших подруг, и даже старичка учителя, с которым, как подозревала Марго, она и сидела в том кафе. Неожиданно медицинский сертификат, а особенно знание английского и испанского, приглянулись в Дента-центре рядом с домом, с сентября её обещали взять на ресепшн — дорогая клиника обслуживала иностранцев.

Алиса вполне освоилась в квартире на Карповке. По вечерам собирались гости, звучала гитара и даже годами простаивающее пианино, из духовки неслись экзотические ароматы паэльи с креветками. Пили вино и тот же голубой ликёр, который, как оказалось, продавался в подвальчике их дома. Такого скопления ещё довольно молодых людей эта квартира давно не видела. Посидев с гостями час, Рита удалялась по-английски, шепнув Алиске в прихожей: ладно, я отчалила в свои пенаты.

До конца лета оставалось немного, надо было принимать решение. Всё это время Алиса вела переговоры с отцом и Даниэлем, братом мужа. В один из Ритиных наездов поведала о результатах. Стояла редкая августовская жара, через открытые окна проникал чуть отдающий водорослями ветерок с Карповки. Они ели холодный свекольник с испанскими слоёными хлебцами, потом пили кофе, и Алиса, по известной ещё с детства привычке, начала рассказывать с конца.

На днях отец привезёт Софи, он едет в командировку по приглашению Горного института, где учился. Будет представлять никелевый комбинат, очень перспективно. Артура и Феликса забирает дядя Даниэль, им пора в школу. И главное — у Алисы в Штатах ничего нет. Фармацевтическая компания принадлежала Даниэлю, Фред был просто сотрудником. И апартаменты строились на деньги брата, только четверть принадлежит мальчикам. Либо она возвращается во Флориду, либо вышлет Даниэлю доверенность для оформления опекунства. Алиса выбрала Санкт-Петербург. Настоящий.

Даниэль всегда был активным, а Фред — рохля, так у них с детства повелось. И с Алисой познакомился первым Даниэль, но, столкнувшись с её упрямым характером, уступил брату. Об этом Рита знала давно и немного сожалела, что дочери достался неуверенный в себе Фред. Зато Алиса уверенная, даже слишком.

Вот и сейчас, собираясь в аэропорт встречать Алекса и Софи, договорилась с одним из приятелей, у которого своя машина, а Риту оставляет дома «хозяйничать». Машина хоть не жигули? — подкалывает она дочку. Алиса строит надменную рожицу и уже в дверях гордо возвещает: форд! И Рита тут же вспоминает присказку инструктора: «Не покупайте машину на букву „Ф“ — Форд, Фиат и Фсе Французские»…

Явились только через три часа. Самолёт опоздал, багаж чуть не потеряли, Соню рвало в машине. Но сейчас по ней этого не видно. Бросилась на шею: абуэла, Рита! Алекс оглядывается вокруг — с тех пор, как они здесь когда-то жили, квартира сильно изменилась — и лишь потом обнимает Риту. А позади всех, скромно подпирая косяк входной двери, стоит тот самый приятель, владелец форда. Светлые волосы и чёрные брови над голубыми глазами. Эффектно. По брошенному на Алису взгляду сразу понятно: влюблён. Но слишком молод, слишком…

***

Ах, молодость! В погоне за ней мы забываем обо всём. Готовы отринуть прошлое и начать жизнь сначала.

Валентине нужен Фёдор — немедленно вынь да положь. Ждать год немыслимо! Пока ещё молодая, шепчет в ночи Валюха, и грёзы юной девушки вплетаются в её тревожный сон.

Татьяна и вовсе решила повернуть время вспять. Становится всё стройнее, всё эффектнее. Смотрит на людей, как в зеркало, как будто спрашивает: я ль на свете всех милее, всех румяней и белее?

Только Маргарита, уютненько свернувшись клубочком в тиши Голубиц, живёт прошлым и никаких перемен для себя не ожидает. Но перемены плывут из-за океана, и вот она уже не одна, и вот она уже бабушка, абуэла…

Часть девятая

Глава 49

Желание — во что бы то ни стало заполучить Фёдора — лишило Валентину покоя. По ночам подстерегала бессонница, да и сон не приносил облегчения. Зов плоти, угасший с тех пор, как уверовала и забывалась молитвами, наваливался мучительными видениями. Они появлялись в том чёрном провале ожидания сна, когда мысли отступали, но мозг ещё цеплялся за их обрывки, создавая живые образы.

Добрые подслеповатые глаза Фёдора оказывались в трепетной близости, мягкие губы касались её щеки, шептали любовные признания. И вдруг что-то горячее, грубое вторгалось в её лоно и хозяйничало там в напористом, неукротимом бешенстве. А она, обессиленная, не смела оттолкнуть, хотя знала, что это не он, не он… Разбуженная резким звуком, не могла прийти в себя, не соображала, где она, кто с ней рядом.

Так нет же никого, только скомканные влажные подушки да назойливое пиликанье будильника. И тяжесть, резь внизу живота… Под холодный душ — и всё пройдёт. Валюха шла босиком на застеклённую веранду, где ещё с осени рядом с туалетом пристроила ванную комнату, поместив туда стиральную машину и высокую тумбу с зеркалом на дверце.

Холодный душ помогал. Окончательно проснувшаяся и успокоенная, Валька пила на кухне кофе, заедая бутербродами с салом, копчёной колбасой, машинально разворачивала конфетные обёртки. Последнее время очень хотелось жирного и сладкого. До тряски, до озноба, до вкусовых галлюцинаций.

Она всегда любила поесть, но старалась сдерживать себя. Как-то в ольховской бане встала на весы и поскорее соскочила, увидев, что стрелка перешла за сотню. Нет, с этим надо кончать, вертелось в голове, и Валюха вряд ли бы сумела уточнить, с чем конкретно. С обжорством и зимним берложьим валянием на диване? С бессонницей и похотливыми снами? Так нет же — с тоскливым ожиданием момента, когда ей, наконец, отдадут любимого.

Голова распухла от планов, проигрывались диалоги, иногда вслух, и Валька ловила недоуменные взгляды. Прежде всего, надо ещё раз поговорить с Зоей. Ладно, она готова поехать в Карелию, но только вместе с Фёдором. Сыграют в центре свадьбу, потом отправятся на служение. Иначе — нет резона ждать. Возраст поджимает, надо подумать о ребёнке. С операцией сестра обещала Фёдору помочь. Валюха была уверена — если дело дойдёт до дела, Марго не откажет.

На самом деле, ни в какую Карелию она ехать не собиралась. Да и Фёдора туда не отпустят. Он им здесь очень нужен, каждую неделю его возят в Питер, там залы побольше, чем в области. Умеет Фёдор зажечь аудиторию. А когда в конце протягивает руки и, сверкая линзами очков, восклицает: «Аллилуия!», — публика впадает в экстаз и готова отдать последние деньги с кошельком.

Но разговора не получалось. Вечно вокруг толпились люди, либо Зоя очень спешила. Говорить об этом по телефону Валентина не хотела. Важные вопросы надо решать глядя в глаза. Фёдор обещал обсудить с начальством досрочное завершение программы — досрочное освобождение, как мысленно уточнила Валюха — но по разным причинам это не удавалось.

И тогда она решила сама поговорить с главным, преподобным Марком, который дал ей разрешение проповедовать. Марк Давидович выслушал её доброжелательно, понимающая улыбка не сходила с его крупного, смуглого лица. Ответить сразу не может, должен посоветоваться с непосредственными контактёрами Шулепы… врачами, наставником… Потом пристально взглянул на Валентину и добавил: «Уйти из центра он может в любой момент, написав заявление, у нас не тюрьма. Но вас же, наверно интересует операция? Думаю, дня через два-три будет ясно».

Ничего не оставалось делать, как только ждать. Валентина рассказала Фёдору о разговоре с Марком и по его реакции поняла: он поступит так, как ему скажут. «Пятидесятники» лишили его воли, превратили в послушного исполнителя. Только не учли, что любовь — не к Господу, а простая любовь мужчины и женщины — может иметь огромную силу.

Они сидели в своём уголке в кафе центра, и впервые Валюха взяла для себя кофе. В ней бурлил дух протеста. Фёдор удивился: «Ты вроде кофе не пьёшь?». Валя пожала плечами — хочу пью, хочу — не пью. Разговор не клеился, Фёдор явно был чем-то озабочен, Валентина злилась.

Их краткие свидания её больше не устраивают, в конце концов, они не дети. Но и не видеться с ним, пропустить хотя бы одну встречу — невозможно. Даже мысль об этом доставляла физическую боль. Воспалялась носоглотка, стреляло в ушах, астматический кашель будил среди ночи. Ничего не помогало, только увидеть, дотронуться, прижаться щекой к его губам.

Наконец, Фёдор заговорил. В среду у него два выступления в Гатчине, между которыми — час времени. Он уже предупредил, что проведёт этот час в кафе у вокзала. Уточнять, с кем, не требовалось — все в центре знают об их отношениях. Валюха обрадовалась: лишнее свидание! Как раз до среды должно всё решиться. Два-три дня — так обещал Марк.

Но прошёл вторник, настала среда, известий не было. С утра Валентина несколько раз звонила в центр, Преподобный ещё не появлялся. Телефон Зои был хронически занят, и это настораживало — никогда подруга не скрывалась. Хотя… сейчас от неё помощи ждать нечего. Да и не подруги они теперь.

Из Ольховки Валя выехала заранее. Путь не близкий: сначала до Луги, потом по трассе в Гатчину. Полтора-два часа минимум, если не будет дорожных ремонтов. На счастье, помех не оказалось, и Валентина подъехала к кафе раньше времени. Взяла двойной капучино, половинку пиццы и села напротив входа.

Проповедь должна вот-вот закончиться, и с минуты на минуту высокая, плотная фигура Фёдора возникнет в проёме двери. Но вот уже половина третьего, а его всё нет. В три его должны отвезти на другую площадку. Если не успевает, должен был позвонить. Валя набрала номер. Недоступен… видно, забыл включить после выступления.

Фёдор появился, когда часы показали без четверти три, и по той поспешности, с которой он метался между столиками, Валька догадалась, что он её не видит. Она помахала ему рукой и, пока он шёл к ней, цепляясь за металлические ножки стульев, поняла: что-то произошло.

Он сел напротив, в глазах стояли слёзы. Слава Господу, ты не ушла, — произнёс в волнении, сжимая Валюхины руки. Что? Что? — твердила она, представляя всякие ужасы. Нет — просто полоса неудач. Автобус, на котором его должны были привезли, отправился за каким-то грузом. Хотел ей звонить, обыскался — нет телефона. Где-то выронил… А слёзы… это от счастья, чесслово, так обрадовался, увидев свою Валюшку.

Всё это ей не нравится. Бросивший Фёдора автобус, потерянный телефон и то, что надо срочно мчаться «на вторую площадку», иначе он опоздает… Но вдруг простая и ясная мысль голубиным пером спустилась с неба. Никуда мчаться не надо. Сейчас сядут в её жигулёнка и поедут домой, в Ольховку. Там и будут ждать решения. Нет, не ждать, а просто жить. А здесь без него обойдутся. Преподобный Марк — отличный проповедник.

Фёдор смотрел на Валентину преданным взглядом. Как солдат, получивший новое указание из штаба в момент, когда ситуация казалась безвыходной. Это из-за отсутствия телефона, он будто сорвался с поводка, потерял связь с центром. Лишь бы за ним не приехали…

Они вышли из кафе, сели в машину. Фёдор всё оглядывался, когда они отъезжали со стоянки, потом успокоился, закрыл глаза и беззвучно шевелил губами — молился. До поворота на Ольховку добрались почти за час, потом тряслись по разбитой просёлочной дороге и к дому подъехали в сумерках.

Держась за руки, прошли тёмные сени. В прихожей Валюха зажгла свет и сразу почувствовала, что теперь она не одна. Когда с ней жили Родик и Сеня, она всё равно ощущала одиночество. И вот прямо сейчас оно исчезло. Рядом был самый любимый, самый заботливый, самый главный человек в её жизни. И она никому его не отдаст…

За ужином позвонила Зоя: «Фёдор у тебя?.. Понятно…». Прервав Валькины объяснения, произнесла резко, как плюнула: «Идиотка!». И отрубилась. Фёдор так и застыл с непрожёванным куском. А Валюха — ничего, только рукой махнула: ну их всех!

До полуночи сидели и разговаривали. Фёдор всё переживал, как там без него на второй площадке, что говорить в оправдание. Валька посмеивалась, твердила: вали всё на меня. Поминутно бегала на кухню: то чайник подогреть, то в холодильнике что-то взять. А сама ждала, что за Фёдором вот-вот приедут.

И такой боевой задор накатил на Валюху! Вот пусть только сунутся, она им всё выложит. Говорите, в любой момент можно уйти из вашего центра реабилитации, а на самом деле эксплуатации? Так вот — Фёдор Шулепа больше вам неподвластен, он выбрал свободу! Нужно заявление — да хоть сейчас напишет.

Но Валентина сомневалась, что Фёдор станет писать. Он в растерянности, он боится, это видно по его моргающим глазам и рукам, всё поглаживающим край стола, будто пытаясь загладить вину. Появись здесь сейчас Преподобный Марк, без слов пойдёт за ним.

Глава 50

Пробило полночь, но никто так и не приехал. И никто не звонил. На следующий день тоже. Валентина ненадолго сбегала в клуб и, сославшись на головную боль, уже к обеду вернулась домой. По дороге вспоминала прошедшую ночь, не зная, как относиться к тому, что произошло… вернее, не произошло. Она даже толком не успела разглядеть Фёдора, да и он не увидел её тело, упакованное в длинную итальянскую ночнушку из гуманитарных сумок.

Родственные объятия, шёпот, вздохи, нежные словечки, мимолётные поцелуи — и вот они уже засыпают. Валькина рука на груди Фёдора, а он чуть похрапывает, зарывшись носом в её плечо. Ничего, это от усталости и нервов, потом всё будет как надо, ведь они любят друг друга. Лишь бы не приехали и не забрали Фёдора в её отсутствие…

Ещё издали она увидела свет в окне кухни и мелькнувший силуэт, а в прихожей почувствовала запах жареного лука. Фёдор возился у плиты: в одной руке крышка от кастрюли, в другой поварёшка.

— Я правильно сделал, что заправил бульон? — спросил не оборачиваясь.

Валя подошла сзади и обняла его плотно сбитое тело. Её полнота — совсем другая: мягкая, как у младенца, со складочками в потаённых местах. И тут на Вальку накатила горячая волна, бегущая снизу через всё тело. Не выпуская из рук хозяйских символов, Фёдор повернулся к ней лицом и тут же поймал губами раскрытые губы, в то время как её руки расстёгивали рубашку.

Всё случилось совсем не так, как в её снах. А если честно, она еле ощущала внутри себя тот орган, которому суждено было зачать в её лоне новую жизнь. Но семя пролилось, и Валюха, затаив дыхание, прислушивалась к ленивому току внутри. Горячая волна нехотя отступала, оставляя её, дрожащую, лежать на берегу.

— Прости, не удержался… давно ничего не было…, — Фёдор целовал её сомкнутые губы, а глаза его, увеличенные толстыми стёклами, смотрели нежно и обеспокоенно. «Очки забыл снять», — шепнула Валюха, будто этот факт объяснял его неудачу.

Суп не убежал и не выкипел, картошечка отлично разварилась. Сели за стол, оба голодные и возбуждённые близостью. Беспричинно улыбались друг другу, Валюха краснела, как потерявшая невинность девушка, Фёдор ласково поглядывал, то и дело дотрагиваясь своей лапищей до её бедра, плеча, шеи.

Именно эта близость — за столом, в случайном касании рук, неторопливых разговорах — стала для Валентины настоящей, любовной близостью. А ночью они занимались главным делом: зачатием ребёнка. Закрыв глаза, Валюха представляла себе ту напористую силу из грешных снов, которая грубо вторгается в её лоно. И тогда оно раскрывалось, готовое принять семя…

Дни проходили в ожидании. Но никто так и не позвонил, не приехал, о них как будто все забыли. В субботу съездили в ЗАГС, подали заявление. Совершенно случайно у Фёдора оказался при себе паспорт. Обычно при выезде за пределы Лужского района паспорт выдавали старшему группы. А в тот раз отдали Фёдору.

И Валентина твёрдо знала — Господь помог. Теперь Фёдор независимый человек, может жениться, устроиться на работу. Через месяц они распишутся, станут мужем и женой, и никто уже не сможет указывать Фёдору Шулепе, что он должен делать: ни наставник, ни врачи.

Если бы она раньше знала, что это так просто, давно бы жили вместе. Ведь они сразу понравились друг другу. А так целых девять месяцев встречались урывками, ходили, как школьники, держась за руки. За это время можно было ребёночка родить! Ничего, наверстают, лишь бы знать, что их оставили в покое…

В природе тоже шли изменения. За какие-то три дня на Ольховку обрушилась настоящая весна. Ещё недавно повсюду лежали сугробы, и вдруг с неба полило, целые сутки без перерыва шёл дождь. А следом вышло солнце, растопило остатки снега, подсушило асфальт. И сразу закопошился, засуетился в огородах народишко. Наводили порядок, жгли прошлогодние листья, навоз раскладывали ровными кучками на грядах, рассыпали печную золу.

Валентина с Фёдором тоже вышли в огород, и тут обнаружилось, что будущий муж не знаком с сельским трудом. Ничего в нём не смыслит, даже копать толком не умеет, ветку спилить и ту не смог. Поставила его за тачку, чтобы мусор и навоз возить — так опрокинул. Валентине-то не привыкать, с детства на полевых работах, а на безмужичье и пилить, и дрова рубить навострилась.

Ну, не приходилось ему этим заниматься, жил в городах, выучился на повара и везде работал по специальности. На зоне тоже на кухню определили: сперва посуду мыть, овощи чистить, потом баланду с кашей для братвы варил, под конец и для охранников обеды готовил, даже начальник не брезговал. А последние годы, в центре, только проповедовал.

Как же быть? — размышляла Валюха, — что соседи подумают? Здоровенного мужика завела, а толку никакого. Ей-то плевать на соседей, но Фёдору могут сказать что-нибудь обидное или при нём станут над ней подшучивать.

Но волновалась Валька зря. Оказывается, пока она отлучалась в клуб, Фёдор успел со всеми соседями перезнакомиться. И всем понравился. Как-то возвратившись с работы, она застала дома целое собрание. В гостиной за столом сидело трое ольховских, а Фёдор что-то писал.

— Вот, Валентина, составляем коллективное ходатайство, чтобы водопровод в порядок привели, — сказала соседка Галя, та, что жила за стенкой.

Они не разговаривали со дня похорон матери, соседка тогда обиделась, что не сообщили о её смерти. На всю деревню, как сорока, стрекотала: мать родную бросила из-за своих сектантов… Валька даже крыльцо в огород перенесла, чтобы и глазами с ней не встречаться.

А тут Галька сама пришла, сидит за её столом приветливая такая, трезвая. И все одобрительно поглядывают на Фёдора: грамотный мужик у тебя, Валентина, все законы знает и ловко так излагает — должны власти прислушаться.

С водой у них в Ольховке уж лет десять непорядок. Рыжая идёт, никакая очистка не помогает. Вроде геодезисты виноваты — какой-то горизонт проткнули, когда протягивали новую ветку. Жалоб писали много, да толку никакого. Но Фёдор-то откуда порядки знает? Поваров этому не учат.

Прочла заявление — будто юристом написано, даже ссылки на параграфы законов. Присутствующие подписали, а Галька побежала по деревне остальные подписи собирать. Фёдор сам поедет в Райсовет, проследит, чтобы всё правильно оформили. Такой уверенный, на подъёме, совсем не тот, что рохлей за тачкой плёлся.

Смотрит на Валюху лукавым глазом: что, не ожидала, мол? На зоне было время законы изучить, и не только уголовный кодекс, но и гражданский. Назначили старостой, все к нему, если прошение или объяснительную надо составить. Настропалился адвокатские телеги писать. Да и вода ржавая достала…

Всё же огород посадили. Наперекор всему. Только вместе выйдут, за дело возьмутся — кто-нибудь из деревенских мимо идёт. И сразу к Фёдору: давай покурим. Тот не курит, но уже на лавочку ведёт, а там беседа. Мимо кто идёт — зацепится. И стала Валька понимать, что Фёдор и тут ведёт свои проповеди. Ведь его за это и любили слушать, что он о жизни говорил, о том, что всех касается, а уж попутно про Христа.

Свадьбу сыграли тихую. В ЗАГС пришли только Танюха с Иркой да ольховские подружки Лидка с Верой. Марго так и не приехала, хотя обещала. Валентина очень надеялась, что поговорит с ней Фёдор напрямую, не откажет она ему в помощи, оплатит операцию. Но радость от того, что всё позади и для всего мира они теперь муж и жена, — эта радость перебивала обиду.

Тем же вечером позвонили из центра, и хотя Валентина слышала только слова Фёдора, сразу поняла — зовут обратно. Села на лавку и слезами залилась. Больно уж вид у него был довольный, лицо от улыбки так и расплылось. Потом, конечно, всё объяснил: зовут читать проповеди по воскресеньям, а ей, дурочке, уж самое плохое померещилось.

В эту ночь Фёдор был особенно нежен, не спешил, и Валюхе удалось наконец-то освободиться от томительной тяжести в низу живота. А, главное, по-настоящему проникнуться единством плоти. Потом они пошли пить чай и ещё долго разговаривали, планы строили, лишь под утро уснули.

И приснилось Валюхе поле, что за деревней перед лесом. Будто идёт она вдоль него по дороге, кого-то ищет. А над полем низко-низко птицы летают, что-то в траве выискивают. Трава высокая, по пояс. И вдруг оттуда выходит маленькая девочка, прямо к ней идёт и руку свою даёт — веди, мол.

Девочка снится к диву, — так бабушка Лампия говорила. А Валюхе мнится: девочка снится к девочке. Пока не получилось, но обязательно получится. Фёдор, правда, считает, что надо просто горячо молиться. Если Господу угодно, он даст им ребёночка. А если нет, старайся-не старайся, ничего не получится. Только горечью сердце изойдёт.

Но Валентина уверена — стараться надо. Она ещё молодая, здоровая, сильная — должна родить девочку.

Глава 51

Не зря говорят: женишься или выходишь замуж за одного, но в итоге получается — за всю семью. Филиппу нравилась семья Ирины. Особенно тёща, Татьяна Александровна: добрая, весёлая, моложавая. К тому же, готовит — язык проглотишь. Отец, Павел Петрович, тоже человек приятный, спокойный, готов помогать. Жаль, что они в разводе.

Ещё питерская тётя имеется, которую все называют Марго. Раньше владела модным бизнесом, теперь на покое, в Луге поселилась недавно. С ней Филипп пока не встречался, со слов Ириши — дама с характером, но может быть полезной, если деньги срочно понадобятся.

Ему это без разницы — не привык одалживаться у женщин. Даже у своей тёти Риммы, которая растила его как мать. Он уже взялся за постройку ей домика на дачном участке. К концу лета должен завершить, и тогда они с Ирушкой смогут перебраться в тёткину питерскую квартиру и зажить наконец-то семьёй. Пока у них гостевой брак: он всю неделю пашет в ресторане, вечерами, как сыч, прозябает в коммуналке, Ирка и Тёма — в Луге.

С мальчиком у Филиппа не складывается. Тёма ни в грош его не ставит, к матери ревнует, так что встречи по выходным доставляют мало радости. Хорошо хоть Ириша иногда сама приезжает в его каморку, и они, как молодожёны, без помех принадлежат друг другу.

Вот тут он повязан полностью. Никогда прежде не приходилось ему встречать такую женщину. Ещё увидев её аватарку на сайте знакомств, понял, что пропал. И вся дальнейшая канитель: переписка, звонки, видео-чаты, — лишь усиливали безысходность. Мысль о том, что он может ей не понравиться, ошпаривала и угнетала. Вот почему все её условия принимал без раздумий. И даже антипатию Ирины к его сыну Юрке раз и навсегда простил и принял.

Пожалуй, с детьми у них симметрия: Юрик тоже на Ирину глядит исподлобья. Он гораздо старше Тёмы, но та же ревность и неприязнь. Спасает характер: сын весь в него — спокойный, неконфликтный. Так что с мачехой у него ровные дипломатические отношения.

Зато Юрку полюбил Тёма, вернее, полюбил с ним возиться. Юрик мечтает провести выходные с папой, а ему подсовывают мелкого прилипалу. Только уступая просьбе отца, он соглашается час-другой поиграть с названным братцем, но при этом вид у него унылый. А на обратном пути демонстративно молчит или с матерью по телефону разговаривает, давая понять отцу, что там у него семья, а тут он так, мимоходом.

Но Филипп знает — не сладко ему дома. Равнодушный к нему отчим, занятый бизнесом, пискля-сестрёнка, с которой приходится сидеть, когда мать уходит на спорт или шопинг. Бедный мальчишка! Хорошо хоть Татьяна Александровна нашла к нему подход — специально к его приезду вкусности печёт, до них Юрка большой охотник.

Что касается его родных, тут всё сложнее. Ему бывает стыдно за мать. Человек она добрый, уступчивый, но… Временами у неё случаются запои, и тогда с ней лучше не связываться. Становится фурией, хоть из дому беги. Вот почему он после развода предпочёл коммуналку, хотя его комната пустует.

Иру привёл знакомить, когда точно знал: запой у матери только что прошёл, можно на месяц-другой выдохнуть. Иришка проявила такт, включила всё своё обаяние, мать тоже старалась, даже к их приходу борщ сварила. Правда, пересолила, но Ирина дипломатично не заметила. Потом мать сказала: тебе мало одних рогов? А Ирка — ни слова о ней.

Зато знакомство сватьей — так это, вроде, называется — прошло на ура. Они реально друг другу понравились. В первую встречу, когда Татьяна Александровна приехала из Ольховки, он понял — будущая тёща выпить тоже не промах. Потом прекращает на время. Ирина сказала — химзащита на год. Вот бы мамашу уговорить…

Филипп ехал в Лугу на недавно купленной старенькой «Ниве» — тётя Римма навязала, чтобы стройка быстрее шла. Как раз с дачи он и ехал, удрал от скандала. Там сейчас вовсю бушует, он свою порцию упрёков и оскорблений получил, теперь за него тётка отбрехивается.

Предупреждал же он Иришку, чтобы к Ольге не лезла. Но как же, с роднёй ей надо подружиться! И ведь знает, что сестра с его бывшей на короткой ноге, так всё равно в сети переписку затеяла. Он тоже лоханулся: сказал матери, что Тёму собирается усыновить, та эту новость разнесла, и вот результат! Как ему теперь достраивать тёткин дом?

Последнее время мать с сестрой еле слова цедили, а сегодня как с цепи сорвались. Мол, и замуж она за тебя, дурака, пошла с этой целью — чужого ребёнка на шею повесить, по ней видно, что распутная дрянь. Словцо покрепче было сказано, но повторять даже в мыслях не хочется.

Если честно, ему самому не очень-то приятна эта тема. Женаты чуть больше года — да и не живут толком вместе, встречаются — и вдруг: усынови да усынови. Отказать никак невозможно, какую он назовёт причину? Не нравится мальчик? Не готов к такой ответственности? Предлагал погодить немного, вот достроит, переедут, тогда и решат. Так на него зыркнула! А потом две недели к себе не подпускала. На измор брала.

И всё ведь в фамилию упирается. Мол, если с материнской, сразу ясно — безотцовщина. Пришлось пообещать. Записались на приём в ЗАГС, да он тогда заболел. Совершенно реально, с температурой. Месяц напоминала, опять записались — он паспорт забыл, снова сорвалось. И вот теперь этот скандал с родичами. Обложили со всех сторон…

Придётся, видно, усыновлять. Потому что без Иришки теперь не жизнь. Он неделю на одних воспоминаниях едет: её тело, прикосновения, слова бесстыдные, глаза невинно-порочные, — как вживую перед взором мысленным крутятся… в голове жар, слюней полный рот — ну, не бесовщина ли? А и пропадай душа, сладкой смерти ожидая!

Филипп свернул на знакомую улицу и ещё издали заметил красную «Мазду» тёщи, выезжающую из гаража. А когда подъехал ближе, разглядел за лобовым стеклом Ирину. Ну конечно, она же теперь с правами, и доверенности не надо — страховка без ограничений. Фил помахал рукой, но «Мазда» проскочила мимо, а Иришка даже головы не повернула в его сторону. Но и в профиль было ясно — плакала.

Начинается! Он так и знал — опередит его молва. И ведь ни в чём не виноват, самому тоже досталось. Эх, надо было сразу позвонить, всё рассказать… Теперь придётся оправдываться, заглаживать вину. Ладно, купит путёвку дней на пять в Турцию, она давно мечтает. Возьмёт «всё включено», номер люкс, Иришка любит холодное шампанское.

На крыльце его встретила тёща. Вот душа-человек! Улыбается, обнимает, и ни словечка о плохом. Он ей подарок привёз: кофе свежей обжарки, какой она любит. С тех пор, как при ресторане открыли «Кофе с собой», он там за бариста. Пока совмещает, но шеф обещал отдать на откуп, если дела пойдут. Разговор сам начал, пока Татьяна Александровна салатик строгала и грела борщ. Про скандал, затеянный сестрой: воспользовалась, мол, тем, что мамаша в запое. Одна тётка в этом дурдоме человек.

Когда принялся за еду, Татьяна с чашкой кофе рядом устроилась и рассказала, что у них произошло. Сестрица его прислала Ирке оскорбительное сообщение. Через слово: стерва, потаскуха, шантажистка и ещё похуже, матом. Но самое ужасное, что Тёму обозвала по-разному, его-то за что, в чём мальчик виноват? Растёт без отца, заступиться некому.

Последние слова, пожалуй, больше всего проняли Фила. И чего он так упирался, ведь давно обещал усыновить… Вроде, и сам предлагал, ещё вначале, до свадьбы. Тогда и не то готов был пообещать, лишь бы согласилась. Что же, разве он не хозяин своего слова? Завтра же пойдут и всё оформят.

Оказалось, это не так просто. Он должен представить документы о заработке, о жилищных условиях, а если живёт в одной квартире с родственниками, их согласие. Ирина сама была обескуражена такими требованиями, даже перестала дуться. Ну, положим, доходы у него неплохие, а вот с жильём и, тем более, согласием родственников, вряд ли получится.

Но можно получить свидетельство об установлении отцовства. Тогда никаких справок не требуется. Так сказала эта молоденькая коза в окошке приёмной. И тут же добавила: по факту никаких различий нет, формально вы становитесь отцом ребёнка. А сама так хитро на него посмотрела: влип ты, мужик.

Ну и ладно! Зато ждать ничего не надо, от него только паспорт и подпись в трёх местах: что признаёт себя отцом Тимофея Фомичева, такого-то числа и года рождения, что согласен дать ему свою фамилию Максимов, что действует без принуждения…

Филипп как сомнамбула везде расписался, и им вскоре выдали готовый бланк свидетельства, с водяными знаками, печатями и подписями ответственных лиц. Так они и вышли с Иришкой из ЗАГСа, она с заветной бумагой в сумочке, он — с глупой улыбкой на губах, сжимающих сигарету.

Ирка торопилась к парикмахеру и сразу уехала на «Мазде». А он, безлошадный, спустился в подвальчик напротив и отметил это дело в одиночестве. Отключенный в телефоне звук оградил его от чужих влияний, иначе он бы узнал много интересного от Антона Корха, первого мужа Ирины, от матери и даже от Вероники, бывшей супруги, которой, как он считал, до него нет никакого дела.

Глава 52

Веронике Николаевне, действительно, было наплевать на Филиппа. Но только до тех пор, пока не иссякла мантра, которую он неоднократно заводил: вернись, я без тебя и Юрика не могу. И вдруг, резко — полная тишина и оскудевший денежный поток. Да дело-то не в деньгах, муж её обеспечивал, а в том балансе поклонения, который удерживал Веронику в равновесии. Она поклоняется мужу, Филипп — ей.

Все сведения бывшая супружница получала от сына. Юрик, когда-то любивший равно и мать, и отца, теперь вырос. Он стал понимать, что мама ушла от папы к другому, что папа так же мучается и тоскует, как и он сам. Поэтому отца он любил беззаветно, просто обожал и всегда был на его стороне. Отчима не принимал, а тот вообще не замечал ни его, ни жену, занятый своими финансовыми потоками. Юрка понимал, что мать тоже несчастна и одинока.

Появление другой женщины в жизни отца всё изменило. Мачеха была холодна и явно им тяготилась. Она отнимала отца у Юрика даже в те редкие часы, когда они виделись. И тогда он перешёл на сторону матери. Весь превратился в чуткие, разборчивые уши, которые фильтровали помехи, улавливали нужные тембры, различали шёпот. Памятью обладал отменной, соображал быстро и логично, а посему интриги распознавал ещё на этапе зарождения.

Мелкого возненавидел с первого дня, ведь он украл у него отца, занял его сыновье место. Пожалуй, Юрка смирился бы с Тёмой, этой рыбой-прилипалой, если бы тот любил его папу. Но сводный брат помыкал им, обижал, всячески унижал. Тёма мог сказать отцу: «Отстань, это моя мама!», — и ему за это ничего не было.

Приходилось смиряться, если он хотел гостить у отца. А он хотел! Но поездки в Лугу, долгие и нудные, выматывали. Его тошнило в машине, и Тёмка потом выкрикивал: «Ты блевотина, блевотина!». Услыхал от взрослых, от мамаши своей это слово и повторял, как попугай.

Как-то Юрка съездил его по заднице — такой крик поднялся, тётя Ира забрала мальчишку и ушла наверх, а они с отцом уехали. И потом три недели он не видел папу, навсегда зарёкшись трогать этого гнуса и ябеду. Зато матери рассказывал всё, что видел и слышал. Они теперь были заодно.

Вот почему бывшая супруга атаковала Филиппа звонками, по счастью для него, неуслышанными. Юрик рассказал о намерении отца усыновить Тёму. Ах вот как, в ущерб родному ребёнку?! Зная о его нищенской зарплате, она не подавала на алименты. Но если только Фил попробует… мало не покажется, и недоимки за прошлые года заплатит. Пусть тогда покрутится со стройкой и новой квартирой!

А мать звонила, чтобы предупредить о том, что затевает бывшая супруга. Вероника же всё рассказала Ольге, и хотя они оба её дети, к Филиппу жалости больше, ведь дочь с детьми под её крылом, а сынок давно на отшибе. Добрый, умелый, красивый и такой несчастливый…

Что касается Антона Корха, тот просто решил познакомиться — им делить нечего, он женат, недавно дочку родил. Телефон Филиппа раздобыл через маму Таню. Той бы смекнуть, что нельзя чужие телефоны раздавать посторонним, но Антошу она любила, доверяла ему, а главное, знала, что он по-прежнему влюблён в Иришку.

Вот и пусть два петуха попрыгают друг перед другом, может, Фил перестанет быть таким рохлей, скажет своё мужское слово. А то ведь так и недолго жену потерять, если позволять всяким неумным родственникам обижать её. Татьяна и представить не могла, что Антон может вынашивать какие-то недостойные планы.

Например, сообщить сопернику, что Тёма вовсе не сын Антона, а нагулянный с гостиничным морячком в Питере, на квартире тётки. И о том, как предлагала Антону усыновить ребёнка, да он вовремя одумался. Как настоящего папашу на Украину ездила искать, в его честь назвала Тимофеем, лишь бы признал, да тот ушлый мужик, спрятался. А теперь она наверняка за Филиппа примется, и он дурак будет, если поддастся.

Всего этого Фил не узнал. Пропущенные звонки проигнорировал: не о чем ему теперь с бывшей супругой и матерью разговаривать, дело сделано. А на звонок с незнакомого номера — с номера Антона — и вовсе внимания не обратил, приняв за спам. Продолжал сидеть в подвальчике бара, тянуть через трубочку один коктейль за другим, но желанной расслабленности не наступало.

Фил уже знал, что уедет на последней электричке домой, хотя ещё вчера собирался с утра на рыбалку с тёщиным соседом. Но сейчас понял: он просто хочет от всех свалить. Чтобы не слышать повелительных и капризных интонаций Тёмы, не уклоняться от просьбы тёщи спилить старую яблоню, от Иркиных намёков на поездку в Турцию. Теперь он им ничего не должен — к чёрту яблоня, к чёрту Турция! Добились своего — и отвалите!

Всё же спиртное его пробрало. Встал, пошатнулся и, стараясь двигаться по прямой, вышел из бара. С запада надвигалась армада тёмно-синих туч, они закрыли вечернее солнце, день померк. Давненько Филипп не чувствовал себя таким одиноким и отверженным. Но почему, почему? Только потому, что его заставили признать чужого ребёнка? Ладно бы усыновить…

Та девушка в ЗАГСе наверняка подумала, что он просто увиливает от ответственности, пытается отказаться от собственного сына. Поэтому помогала Ирке его захомутать и даже свидетельство сразу выдала. Наверняка подумала, что с этой бумагой гражданка немедленно направится в суд, подавать на алименты…

Филипп дошёл до вокзала, купил билет на ближайшую Ласточку и вскоре уже крепко спал, откинувшись на мягкий подголовник. За полтора часа пути он дважды просыпался от острого чувства потери, вызванной томительными, сюжетно неясными сновидениями. Голова болела зверски, язык распух, горло пересохло. В мозгу вспыхивало слово «яд», он действительно чувствовал себя отравленным.

И только добравшись до своей девятиметровой комнаты, вспомнил лейтмотив сна. Мужчина: невысокий, коренастый, цыганистого вида, с белозубой улыбкой и шалым взглядом. Он всё время маячил поблизости, насвистывал и делал вид, что кого-то поджидает. А Иришка, в своей прозрачной ночнушке, так похожей на вечернее платье, ластилась к Филу, стараясь закрыть от него этого бродягу.

Да, это был именно бродяга, уверял кого-то постороннего Филипп, не замечая, что уже провалился в следующий сон, и даже слегка удивляясь тому, что не один в своей каморке, и подозревая, что привёл домой попутчика. А утром, окончательно проснувшись с отлёжанной до полного онемения рукой, вообразил, что как раз с этим бродягой и разговаривал, даже какое-то время сожалел, что так глупо перед ним раскрылся. И тут же, очнувшись окончательно, взревел, обозвал себя кретином и алкашом, обещая клятвенно никогда, ни под каким видом не пить коктейлей. По крайней мере, в этом подозрительном подвале.

Он решил использовать освободившееся воскресенье для дела и поехал на дачу, где все, кроме тётки, забились по своим углам. Накануне подвезли плиты утеплителя, Фил рьяно принялся их крепить, забыв обо всём. Была у него такая черта в характере: если брался за дело, остальное переставало существовать.

Но тётя Римма всё же отвлекла его на чай, который по количеству расставленных на столе тарелок больше напоминал обед. И вот за этим чайным обедом предложила не ждать окончания постройки дома, а уже сейчас переселяться им с Ириной и мальчиком в её квартиру. Может, до больших холодов стройка закончится, а если нет, она и на даче неплохо перезимует, благо печка есть.

Что ж, это выход. Заживут семьёй, Тимоху будет воспитывать, как следует, а то растят из него семейного деспота. Ирина устроится на работу — в Питере всяко больше возможностей, хотя бы в тот же интуристовский отель. Он закончит стройку. Обязательно добьёт, чтобы тётя Римма могла зимовать в тёплом доме.

На душе полегчало. Не надо мотаться в Лугу, по выходным он будет занят строительством, а Ирка с Тёмой пусть к нему приезжают. Тут и озеро рядом, и сад прекрасный, в этом году зреют вкусные груши, в парнике небывалый урожай помидор. Юрика заберёт, братья здесь скорее подружатся. А мать с сестрицей умолкнут, он больше не позволит обижать жену и сына.

Вечером Фил позвонил Ирине, рассказал о предложении тётки. Она было заартачилась: зачем им сейчас в Питер переезжать… договаривались же к Новому году… Но Филипп тоном, не допускающим возражений, прервал её и велел к субботе собрать все вещи, он приедет за ними на машине. А когда Ирка недовольным голосом завела что-то о Тёме, которому лучше провести остаток лета в Луге, он веско перебил: я знаю, что лучше моему сыну.

Глава 53

Удивительное дело, пока Рита могла в любой момент сгонять в Питер, ей не очень-то этого хотелось. Жизнь в Луге, а вернее, в тихих, заросших ивами Голубицах, представлялась намного приятнее, чем столичные развлечения. К тому же дорога. Полтора часа в Ласточке казались непомерными, а там ещё метро или такси…

Но как только возникли препятствия, Рита стала скучать по новым впечатлениям. Сайт Афиша.ру висел на панели браузера и манил интересными предложениями. К концу подходила осень, все работы в саду закончились, зачастили унылые дожди, самое время открыть театральный сезон. Но Рите приходилось отгонять мысли о культурной программе и уютной квартирке на Петроградской.

Квартирка занята. Нет, конечно, переночевать в гостиной на диване ей не возбранялось, но Рита отвыкла спать на диванах, даже самых широких. Она с нежностью вспоминала свою городскую спальню, полную воздуха, два высоких окна с юбками гардин, старое прабабушкино трюмо из красного дерева с добротным крепким столиком, картины по стенам, лампы весьма пожилого возраста, мягкий ковролин, на который так приятно опускать с кровати ногу.

Теперь всем этим наслаждается Алиска со своим бой-френдом, и Рита между ними явно лишняя. Упрёки дочери, что они опять видятся только в скайпе, — всего лишь порождение вежливости и лёгкого чувства вины. Приезжайте вы, неизменно отвечает Рита, и эта фраза того же происхождения. Их пути с дочерью — как непересекающиеся параллельные прямые.

Если бы не внучка, Рита вовсе не приезжала. Но эта умненькая смуглая пичуга с агатовыми глазами так радовалась ей, так искренне осыпала мокрыми шоколадными поцелуями, что сердце Риты таяло. Просыпалось подзабытое материнское чувство, и, уезжая, она каждый раз порывалась забрать внучку в Голубицы.

Но Алиса однообразно возражала: Софи нужен отец. Ну, какой из него отец! — мысленно возмущалась Рита, а на деле согласно кивала и покидала питерскую гавань, как пиратский фрегат. Нет, не такой муж Алисе нужен, не такой…

Поначалу этот оболдуй на стареньком форде, чернобровый и светловолосый красавчик, не очень-то был ей по душе. На десять лет моложе, приезжий, снимает комнату, образование невнятное, к тому же слишком красив для настоящего мужчины. Слишком податлив, и вообще много женского в его облике: длинные волосы, взгляд с поволокой, танцующая походка.

Так он не обязан тебе нравиться, — возражает Рита мысленному потоку, который привычно затягивает её в водоворот. Чем, собственно, плох Денис, вернее, Дионисий — это его полное имя? Дионисий Константинович Верба́. Такая фамилия — Верба́, с ударением на последнем слоге. Ничего удивительного, что эта любительница парадоксов собирается её примерить на себя. То она жила в американском Санкт-Петербурге, теперь вот готова стать Вербо́й.

Вообще-то Денис по нынешним временам не такой уж оболдуй. Работает в гараже у какого-то хачика, вроде даже неплохо там зарабатывает. форда́ купил на свои, довёл до ума: мотор перебрал, по Алискиному хотению перекрасил машину в зелёный цвет. Вежлив, пользуется литературным русским, а не тем молодёжным сленгом, по которому Рита сразу определяет плебс.

Вроде даже и с Софи нашёл общий язык — на почве птиц. Она пичуг любит, а он много знает о них. Оказалось, проучился три года на биофаке в Одессе, потом увлёкся археологией, летом сопровождал экспедицию в районе Тамани в качестве биолога. Перевёлся в Питер, но первую же сессию завалил, надо было выживать.