Бесплатный фрагмент - Остановка на жизнь

То, что людям кажется горьким испытанием, часто является замаскированным благословением.

Оскар Уайльд

Часть 1. Спи, любимая!

День 1

9.00. 25 февраля.

Приемный покой клиники нервных болезней.

Смс от Оли:

Напиши, как заселят, очень интересно.

Я:

Пока еще сижу и жду, когда заселят)))))) пока немного страшно, взяли мазок из горла, носа… И поставили ширму, чтобы я сама у себя взяла мазок из… попы… Блин, я не уверенна, что здесь лечат только здоровых людей… Здоровый человек не засунет себе в задницу какую-то фигню на 1 см, когда его от живых людей отделяет всего-то ширма)))))

Потом я пошла в другой кабинет… Там меня встретила доктор-психиатр. Она спросила, что меня беспокоит и как я дошла до жизни такой? Я объяснила, что меня довела работа и личная жизнь. Она спросила: пыталась ли я решить этот вопрос суицидальной попыткой? Я сказала, что не догадалась о таком выходе и решила пока обойтись медикаментами))) … Приготовила попу для очередного анализа, но не пригодилось. Теперь сижу в коридоре. Жду пока «пригласят на отделение».

Я тут как купец: у меня больше всех вещей. Сапоги, куртка, несколько свитеров, пакет косметики, новый домашний костюмчик, тапочки и носочки с мишками. Специально для больницы купила. Вчера маникюр, педикюр сделала. Даже фен взяла волосы выпрямлять)) еще прикол: тут все в черном. Видимо, чтобы не подумали, что у нас само все прошло.

11.00. 25 февраля.

Приемный покой клиники нервных болезней.

Бодрая медсестра вышла из кабинета доктора и сказала:

— Встречаемся на вахте, бахилы с собой.

Мы, в составе 7 человек, пошли через улицу, а она, видимо, через главный корпус больницы. В пункт назначения мы прибыли одновременно. Она заглянула в свой бланк и назвала несколько фамилий людей, которых увела с собой. Нам сказала: «Ждите».

Мы переглядывались между собой, пытаясь найти «нормального человека» или же откровенно больного. Без результатов. Вернулась медсестра и забрала меня. Привела на пост дежурной медсестры.

Любовь Алексеевна, так зовут медсестру. Женщина средних лет с короткой стрижкой и каштановыми волосами. Она больше похожа на воспитателя детского сада, чем на медсестру психиатрической больницы. Любовь Алексеевна сказала мне: «Садитесь, Викуля» и стала оформлять. Записала телефоны близких мне людей, к кому обращаться в экстренном случае. Что за случай она не объяснила, но и так было понятно, о чем она. На этом же листочке я расписалась, что ответственность несу за каждое действие доктора и готова понести ответственность и за его ошибки. Подпись, подпись, подпись. Любовь Алексеевна выдала мне 2 баночки для сдачи анализов. И тоненькую брошюрку, объясняющую, что такое клиника неврозов, какие тут порядки и режим.

Когда поступаешь в больницу для лечения неврозов, то кажется, что ты один здесь случайно, а все остальные — по призванию. На отделении тем временем началось обычное утро. Женщины в спортивных костюмах и тапочках гуляли по коридору. Кто-то шествовал с чашкой, кто-то с полотенцем. Все улыбались и радовались непонятно чему. Мужчины, также одетые в спортивные костюмы, заносили в палату новую кровать. И тоже улыбались, и были довольны. Я сидела на стуле, ждала, когда меня поместят в палату. Рядом была дверь с табличкой «Палата №6». Символично. Дверь открылась, из нее вышла девушка, вся в бриллиантах и с чашкой. Она посмотрела на меня и спросила у Любови Алексеевны: «Новенькая?». Любовь Алексеевна ответила, что да. Девушка сказала: «Она молодая, давайте ее к нам». И меня поместили в большую 20-ти метровую палату на 8 человек. Сейчас нас было шестеро.

Маша, та самая девушка в бриллиантах, в клинике 31 день. У нее длинные блестящие волосы и фигура модели. Она сидит на кровати у стены и читает книгу Чехова «Палата №6». На соседней кровати лежит Регина. У нее светлые волосы чуть ниже плеч. На вид ей лет 35. Лицо, как у фарфоровой куклы: белое, с правильными чертами и голубыми глазами. Сегодня 41 день ее пребывания здесь.

Рядом с ее кроватью стоит кровать Марины. Мне кажется, что ей лет 25. Круглое лицо, волосы собраны в тонкий хвостик на затылке, она одета в свободный спортивный костюм, который скрывает фигуру. Марина недовольна тем, что ее завтра выписывают. Сказала, что 31 день в клинике — это очень мало.

На кровати у окна лежит Арина, крупная женщина тридцати лет. Сказала, что оказалась здесь после того, как повесилась ее мама. В период стресса набрала 20 килограмм. В клинике 44 дня. Завтра ее выписывают.

И последняя наша соседка Диана. Она нервничает, потому что выписывается сегодня. Длинные волнистые волосы убраны в хвост, большие зеленые глаза. Черное платье, которое она надела, ей велико. В стационаре она провела 35 дней. Первые дни она пролежала в кровати, накрывшись с головой одеялом и плача сутки напролет. У Дианы умер любимый муж.

Я сказала, что меня зовут Вика и, в общих чертах, объяснила, как здесь оказалась. Много плакала, злилась и раздражалась. Мало ела, мало спала. Все с пониманием закивали.

В палату заглянула медсестра и пригласила меня в кабинет заведующей. Вера Константиновна, стройная женщина средних лет, жестом пригласила меня войти и сесть в кресло. Напротив расположился интеллигентный мужчина с проницательным взглядом, лет 35, в белом халате.

Вера Константиновна сказала, что нам нужно немного побеседовать, чтобы подобрать курс лечения. Бросила взгляд на мою карту и спросила: «Вы у нас в шестой палате, да?». Я ответила, что если уж и лежать здесь, то, как у классика, в шестой палате. Она рассмеялась: «Тем более у вас там одна молодежь. Настоящий пионерлагерь». Я кивнула и начала рассказ о том, как оказалась здесь. Сложная работа — договариваться с клиентами во время кризиса, развод с мужем, которого совсем не любила, за что виню себя до сих пор. И про моего возлюбленного из Польши, с которым быть вместе нам не суждено. Я поделилась, что не чувствую больше опоры и не понимаю, что меня ждет впереди. Просто живу на автомате, лишь изредка испытывая прежний вкус жизни. И часто ощущаю раздражение к окружающим и желание остаться в одиночестве. Просто помолчать.

Вера Константиновна вдумчиво слушала меня, а когда я закончила, представила мне мужчину, сидящего напротив:

— Виктория, познакомьтесь, это Виталий Станиславович, ваш лечащий врач.

Виталий Станиславович сказал, что позовет меня позже, чтобы пообщаться, а пока я могу идти в палату. Надо отметить, что в клинике неврозов очень уважительное отношение к пациентам. Весь медицинский персонал общается исключительно на «вы». Каждый медработник помнит имя пациента.

Я вернулась в палату и стала выбирать себе одну из четырех свободных кроватей. Девчонки подсказали, где дует и каких кроватей стоит избегать.

Зная, что ложусь, минимум на месяц, я застыла посреди палаты и не могла принять решение, какую кровать выбрать. Как будто от этого зависела моя жизнь. Я не могла просчитать, какие последствия принесет тот или иной выбор. Мне было стыдно перед девочками. Мне казалось, что я выгляжу, как безумная. Разрешить ситуацию помог Виталий Станиславович, который пригласил меня на беседу.

Мы долго шли по лабиринтам коридоров больницы.

— В больнице давно не было ремонта, — сказал Виталий Станиславович, перехватив мой взгляд. Именно поэтому сейчас его затеяли, и в вашей палате стало восемь кроватей вместо пяти.

Странно, что я не видела облупившейся краски, выцветшего линолеума, старых деревянных оконных рам. Здесь было нечто особенное — доброжелательная атмосфера и ощущение безопасности, что для меня важнее, чем отсутствие ремонта.

Когда я училась на психологическом факультете, один из наших преподавателей сказал, что все наши друзья красивые. Я задумалась и поняла, что это правда. Я перебирала в памяти лица друзей и не могла найти в них изъянов. Он сказал, что это связано с тем, что внутренние качества намного важнее, чем внешние. И со временем, любовь к внутреннему содержанию создает в нашем представлении привлекательную внешность близкого человека. Атмосфера клиники создавала такой же эффект.

Мы дошли до кабинета Виталия Станиславовича, он открыл дверь, пропустил меня вперед и зашел следом. Мой лечащий врач сел за стол, открыл ежедневник, потер ладони, сказал: «Ладушки» и начал задавать стандартные вопросы:

— Хронические заболевания?

— Нет.

— Гепатит? СПИД? Инфекционные заболевания?

— Нет, нет, нет.

— Операции?

— Нет.

— Больничные листы за последние полгода?

— Да, три раза.

— Как долго? Какие периоды?

— По неделе, ноябрь, декабрь, январь.

Виталий Станиславович оторвал взгляд от блокнота и посмотрел на меня.

— Чем болели?

— ОРВИ.

— ОРВИ учащаются, когда организм находится на пределе. Так он дает себе возможность отдохнуть и наполниться энергией.

И мы снова затронули тему напряженной работы с клиентами. Страх проявить свои искренние эмоции и уйти с этой работы, послав всех к черту, в один день. Развод, женатый любовник и новый выбор своего пути в 30 лет. Точнее, кризис старого пути. Я поняла, что как жила раньше, теперь жить совсем не хочется, а понимания «как хочется жить дальше» пока нет.

Виталий Станиславович посмотрел на меня и сказал:

— Виктория, давайте на чистоту: мы не решим здесь ваши проблемы с работой. Потому что в стране кризис. Мы не решим здесь проблему вашей личной жизни, но вам, слава Богу, не семьдесят лет, поэтому мы понимаем, что у вас все впереди! — в этот момент он выразительно на меня посмотрел и продолжил:

— И будет обязательно. Что касается вашего внутреннего состояния, то здесь мы помочь сможем. Вы выспитесь, уйдет хроническая усталость, приведете мысли в порядок, начнете улыбаться и увидите жизнь в другом свете. А еще, в более ярком и интересном ракурсе.

Он взглянул на меня и продолжил:

— Будем наблюдать динамику вашего самочувствия. Многие спрашивают меня, смогу ли я их вылечить за неделю…

Я его перебила:

— Я никуда не тороплюсь…

Виталий Станиславович улыбнулся:

— Ну, вот и правильно.

Мы договорились, что я зайду к нему через два дня, в пятницу. Сегодня он пропишет мне лекарства.

В клинике есть мужское и женское отделение. Мы встречаемся в столовой и можем проводить вместе время в гостиной. Возвращаясь в палату, я проходила через гостиную. Большая, залитая солнечным светом комната с окнами от пола до потолка. Женщины сидели на удобных диванах и вышивали, мужчины читали книги, журналы и разговаривали друг с другом. Они были похожи на счастливых людей. Их не интересовали ни квартальные планы, ни результаты, они не занимались планированием чужого дохода и не бежали, как гончие за кроликом на металлическом крюке. У них был здоровый цвет и расслабленное выражение лица, улыбки. Создавалось ощущение, что здоровы как раз эти люди, которые перестали напрягаться из-за неважных вещей. Перестали суетиться, заниматься нелюбимым делом и жить чужой жизнью.

У них появилась возможность вылезти из колеса, которое они крутили долгие годы по инерции. Как хомячки. Просто потому, что надо крутить. А сейчас и я больше не кручу это колесо. Я смотрю по сторонам и пытаюсь понять, где мои реальные потребности, а где те, которые навязывает мне общество, работодатель, семья.

Я вижу себя в зеркале — уставшую, раздраженную, вымотанную, сравниваю с пациентами психиатрической клиники и понимаю, что я больше похожа на больного человека, чем они. И это разрушает мое предыдущее представление о жизни и восприятие мира.

Самый главный вопрос: занимаюсь ли тем, что меня радует? Полезна ли я? Или пытаюсь доказать всем, что я чего-то стою? Если да, то зачем я это делаю?

Я вернулась на отделение к обеду. В столовой выстроилась очередь из пациентов в домашней одежде со своими чашками и ложками. Я тоже встала в очередь. Тарелки у меня с собой не было и девочки, соседки по палате, попросили у повара для меня тарелку. Повар, женщина с перманентным макияжем и в синей шапочке, сказала:

— Вика, не проси привезти тебе тарелку из дома. На вот эту, — она подала мне глубокую тарелку с орнаментом из цветов, — вернешь, когда будешь выписываться.

И она улыбнулась, отчего лицо стало добрым и приветливым.

— Чашка-то есть?

— Есть.

— Неси сюда, компот тебе налью.

И она еще раз улыбнулась, наливая мне в тарелку гороховый суп.

Надо заметить, что питание в нашей клинике как в хорошей платной столовой.

За каждой палатой закреплен стол. Мы сели за свой столик, и Маша начала рассказывать, как оказалась в клинике.

— Три года назад я родила сына. Сначала все было нормально, но знаешь, — она поправила волосы и посмотрела на меня, — я не могла его никому доверить. Слишком долгожданным он для нас был. Я мало спала: все время к нему вставала, проводила с ним каждую минуту своего времени и была безгранично счастлива.

Она мечтательно улыбнулась и посмотрела куда-то вдаль, как будто вспоминала счастливое время. Потом нахмурилась и грустно продолжила:

— А в последние полтора года я стала раздражаться и срываться на ребенке и муже. Потом потеряла сон, аппетит и желание вставать по утрам. Не могла заснуть от сильнейшей головной боли, боли в сердце и животе. Муж забеспокоился. И я начала ходить по врачам, они назначали магнитно-резонансную, компьютерную томографию, ультразвуковую диагностику, но все обследования показывали, что я абсолютно здорова.

Она наклонила тарелку, чтобы зачерпнуть остатки супа и продолжила:

— А потом мы обратились к очень дорогому психотерапевту. Лечение 2 раза в неделю по 5 часов, перерыв 10 дней. Потом снова 2 раза в неделю по 5 часов и перерыв на 20 дней. В третью сессию стало понятно, что терапия не помогает.

Маша замолчала и отставила пустую тарелку в сторону. Взяла стакан с компотом, выпила глоток и хихикнула:

— Ты знаешь, сейчас весело вспоминать, как дорогущий психотерапевт сказала на третьей сессии, что ее лечение не поможет, потому что «она не справится» и направила меня сюда, в клинику нервных болезней.

Маша улыбнулась, поставила стакан с компотом на стол, нежно обняла его руками и закончила:

— Я уже и не помню, когда у меня в последний раз болела голова. Каждый день с удовольствием просыпаюсь. Я выспалась, книг начиталась, отдохнула. И еще поняла, что очень важно оставлять время для себя. Тогда мой сыночек, — она крепче сжала стакан в ладошках, — будет видеть всегда довольную маму. Мы еще долго разговаривали о сыне и муже, и постепенно в столовой никого не осталось. И пришла наша очередь дежурить.

В клинике обязательным условием лечения является трудотерапия. Это значит, что пациенты одной из палат после еды моют полы в столовой и убирают со стола, а также наводят порядок в своей палате каждый день по очереди.

И это весело. Кто-то сдвигает столы, чтобы проще было мыть пол, кто-то убирает стулья и протирает столы.

Столовая — это большое и светлое помещение с телевизором, чайником и холодильниками. Телевизор можно включать дважды в день на пару часов, в холодильник — класть свои продукты (обязательно с пометкой: фамилия пациента и номер его палаты), чайником можно пользоваться круглосуточно.

После обеда все моют свою посуду и расходятся по палатам: время тихого часа. Волшебные минуты для тех, кто на износ трудится на работе, которую не любит.

Перед тихим часом я написала список, что мне потребуется в больнице, но, чего я с собой не взяла. Он получился внушительным и некоторое вещи были нужны еще вчера.

Туалетная бумага

Ватные диски

Одноразовые перчатки

Чай

Маленькая ложка

Кофе и сливки

Кефир

Фрукты

Что-нибудь к чаю.

Поняла, что не знаю, где ближайший магазин и спросила:

— Девочки, а где здесь супермаркет?

Маша лежала на кровати, закутавшись в уютный плед, и читала книгу. Она отложила книгу и сказала:

— В магазин тебе пока нельзя. Первые три дня ты должна провести на отделении. На четвертый день можешь выйти во двор и погулять, но только на территории…

Я испугалась и перебила ее:

— Маш, как нельзя выходить? Мне никто не сказал, что будут какие-то ограничения в перемещении. Более того, доктор, которая меня принимала, сказала, что на выходные отпустят домой.

Маша поспешила успокоить меня:

— Не переживай! Это для того, чтобы тебе плохо не стало где-нибудь. Тебе же таблетки выпишут, а у них бывают побочные эффекты. Поэтому первые дни все новички под наблюдением.

Я немного успокоилась. Подумала о маме и спросила:

— А когда домой отпустят?

Маша села удобнее и ответила:

— Через 2—3 недели отпустят в первый раз домой. Дома, по стандартам, надо провести 11 выходных дней. Получается 6—7 недель в стационаре. За это время, в соответствии с подобранным для тебя лечением, пьешь таблетки (у всех разные и разная доза), ходишь на физиотерапию, которую назначит доктор. И занимаешься творческой терапией по желанию (рисование, вязание, рукоделие). Доктор может назначить терапию танцами и лечебную физкультуру (ЛФК). Кстати, ЛФК — это отличный пилатес.

Маша так легко об этом говорила, что мои тревоги рассеялись.

Регина, которая все это время внимательно слушала нашу беседу, добавила:

— В соседнем здании находится Андреевский храм. Туда можно приходить на службу и для беседы с настоятелем. Записки «за здравие» и «об упокоении» от пациентов принимают бесплатно.

Я поймала себя на мысли, что мне все больше нравится это место.

Дверь открылась, и в палату зашла высокая, полная женщина с короткой стрижкой и карими глазами на круглом, как блинчик, лице. В руках у нее была куча подушек, белье и полотенца. Она весело уточнила:

— Новенькая?

Я кивнула.

Она выдала мне белье, 2 подушки, 2 одеяла, вышла из палаты, вернулась и занесла 3 матраса.

Я удивленно округлила глаза:

— Зачем так много?

Она подмигнула:

— Чтобы было удобно спать.

Я застелила кровать, повесила часть одежды на старые вешалки, заселила свою тумбочку новыми жителями и почувствовала… радость от того, что здесь нахожусь.

Позвонила маме и сообщила, что все хорошо, чтобы она не волновалась. Выключила телефон, потому что мне не хотелось никого ни слышать, ни видеть с работы. И поняла, что здесь настоящий рай для психологически выгоревших и уставших от жизни людей.

На девочек, которые здесь давно, приятно смотреть: они очень спокойные и сдержанные. Они не смеются громко, как на грани нервного срыва. Их не раздражает мелодия телефона, который кто-то забыл поставить на режим «без звука».

Когда начинается какофония звонков, они продолжают мирно разговаривать друг с другом. В то время как у меня сводит скулы от злости и возникает желание выкинуть в окно телефон и следом его хозяйку. И я понимаю, что у них с нервами все в порядке. А у меня очевидно нет.

И, слава Богу, что я здесь оказалась до того, как стали отказывать руки и ноги.

Так было у Арины. Она спокойно рассказывает свою историю:

— Несколько лет назад я развелась с мужем и потеряла смысл жизни. Я продолжала читать лекции в институте, работала с заказчиками. Только я изменилась: вместо приветливой Ариши, стала злобной и крикливой Ариной.

Она тяжело вздохнула и продолжила:

— Это случилось в декабре. Я поздно вернулась домой после лекции в институте. Открыла дверь своим ключом, включила свет и увидела… — она шумно сделала вдох, — ноги мамы, висящие в полуметре от пола. Дальше ничего не помню.

Она замолчала, чтобы не заплакать. В палате стало тихо. Мы все внимательно смотрели на Арину. Маша встала с кровати и сделала шаг в ее сторону, но Арина жестом остановила ее и грустно улыбнулась. Перевела взгляд на свои колени и тихо сказала:

— Помню только, что оказалась здесь. Меня волокли друзья, потому что идти самостоятельно я не могла. У меня началась истерика. Вкололи 2 кубика феназепама, чтобы я уснула. Но это не помогло. Заведующая сидела со мной всю ночь. Я просила еще успокоительное, а Вера Константиновна объясняла, что ее задача «не заколоть» меня, а вылечить. Так закончилась моя первая истерика.

Арина подняла на нас глаза и затараторила:

— А дальше 44 дня приема разных медикаментов для крепкого сна, для полного спокойствия, и я вернулась в мир улыбок и возможностей, — она замолчала и расправила плечи, как будто избавилась от тяжелого рюкзака.

Арина вызвалась провести экскурсию по нашему отделению. Мы вышли в коридор. Она показала розетки, где можно подзарядить телефон.

— Вот здесь, — Арина открыла дверь в подсобное помещение и указала на кран, — наливают воду в чайник. За соседней дверью находится ванная комната, а здесь, — она открыла белую дверь рядом с ванной, — туалет.

Мы возвращались в палату, и она продолжала со мной делиться:

— Ты знаешь, раньше мне было страшно возвращаться домой. Я каждый раз представляла, что снова увижу мамины ноги, висящие в нескольких десятках сантиметров от пола. Я думала, что не смогу жить в этой квартире и продам ее. Теперь понимаю, что не продам. Все в порядке, я смогу жить там дальше.

Я обратила внимание на ее важные, вскользь брошенные слова: «Все в порядке, я смогу жить там дальше».

Было время тихого часа, и я легла на кровать. Маша и Регина спали, а девчонки, возбужденные завтрашней выпиской, о чем-то шептались. Я провалилась в сон. Яркие цветные образы сменяли друг друга. В моем сне не было людей, даже Мартина, просто двигающиеся цветные горы и холмы.

Вдруг я услышала слово «кофе» и почувствовала, как морфей разжимает свои объятия. Мне страшно захотелось выпить черного кофе.

Нужно было этот кофе где-то достать. Так как мама сдала свою машину в ремонт, я попросила закупить и привезти все необходимое Глеба. С ним мы познакомились четыре года назад и стали общаться. Несмотря на то, что Глеб — высокий широкоплечий красавец с карими глазами, между нами никогда не было даже намека на любовные отношения. Мы дружили. Потом он женился, я вышла замуж, но мы продолжали общаться. Глеб из тех людей, которые «кто, если не я?». Его можно просить о помощи, и он никогда не откажет. Он спасет котенка на дороге, замерзающего на морозе бомжа. Он никогда не пройдет мимо, если требуется мужская помощь. Его жена этого не оценила, поэтому сейчас у него сложный период после развода. И даже в этой ситуации Глеб не сказал о ней ни одного плохого слова. Более того, он даже помогает ей по необходимости. Я его безгранично уважаю. Именно поэтому он один из немногих, кто знал о том, что я ложусь в клинику.

Я позвонила Глебу. Глеб сказал: «Пиши смс».

Я написала:

— сахар (лучше кусочками)

— кофе маленькую баночку

— маленькую ложку

— чай зеленый

— что-нибудь к чаю (вафельки/мармелад/печенье)

— ватные диски

— хлебцы

— кефир (2 шт.)

Аптека:

Стрепсилс от горла

И заранее спасибо!! К маме обращаться не хочу, она машину в ремонт сдала, потащит все это на себе. А больше никого просить не хочу… Поэтому еще раз спасибо, если получится. Телефон у меня почти всегда выключен, чтобы с работы не беспокоили. Поэтому, если не сложно, напиши приблизительно, когда тебя ждать, чтобы я телефон не выключала.

Обнимаю

Глеб:

))))))))))), ты жжешь, а когда надо?

Могу завтра в обед постараться

Я:

Было бы супер. Но с трех у меня тихий час, выбраться не смогу.

P.S. А еще очень хочется бананов… Здесь, знаешь ли, с бананами… напряженно;))))))

Глеб:

Я смотрю, ты туда совсем не собиралась, да?

Я:

Ты прав, даже перчатки одноразовые забыла))

Глеб:

Ок)

Ну, все, запас продуктов на неделю мне обеспечен. Спасибо Глебу. Рулон туалетной бумаги мне дали девочки, одежда пока есть. Жизнь налаживается.

После ужина мы встали в очередь за лекарствами. У медсестры карточка с нашими фамилиями и перечнем препаратов, которые прописаны каждому. Мне на ночь полагалось выпить только половинку успокоительной таблетки. Меня это очень обрадовало. Самое страшное, что могут предложить вам, по мнению новичков в нашей клинике — это феназепам. Все знают, что к нему возникает привыкание и состояние сна наяву. Мне выписали половинку успокоительного. Я почти здорова. Это приятно.

С половины восьмого до десяти часов вечера можно включать телевизор в столовой. Там есть такая специальная корзинка, на которую скотчем приклеена бумажка с надписью «для пульта». Мы всей палатой пришли в столовую, чтобы попить чаю. Телевизор был включен, телеведущий новостей вещал о чем-то кровавом и опасном.

Маша взглянула на экран и сказала:

— У меня возникают сомнения: действуют ли на нас антидепрессанты во время просмотра новостей? Мне кажется, для тех, кто следит за новостями, дозу таблеток надо увеличивать вдвое.

Я кивнула и добавила:

— Знаешь, мне жаль моих бабушек, которые привыкли, что по телевизору говорят только правду. Теперь они считают, что самолеты разбиваются каждый день, педофилы постоянно пристают к детям, а корабли тонут не реже раза в неделю.

Они часто не понимают, что самолеты падали и раньше, просто этого не показывали крупным планом, не снимали чужое горе и не пускали по всем каналам, стремясь привлечь как можно больше зрителей к экрану, чтобы дать рекламу. Знали бы они, сколько стоит реклама в прайм-тайм…

Регина поставила кружку с горячим чаем на стол и задумчиво произнесла:

— И не было раньше Андрея Полтахова, который находит страшную историю из малого села Ивановской области и не рассказывает о ней на всю страну! А между тем, телевидение — это четвертая власть!

Я вспомнила, как папа однажды сказал:

— Психика человека буквально заточена на переработку негативной информации. И поэтому, переключая каналы, мы чаще останавливаемся на программах «кровь-кишки», чем на телепередаче «в гостях у счастливой фиалки». И этим пользуются журналисты, составляя новости, ток-шоу и другие программы.

Он добавил:

— Все новости давно уже строятся по схеме «много плохих — одна нейтральная — одна хорошая», чтобы приковать телезрителя к экрану и помочь сформироваться установке «мир страшен и опасен и, пожалуй, посижу-ка я дома… Посмотрю телевизор»!

А между ненужной и страшной информацией, придется смотреть рекламу, призывающую:

«Не зарабатывай деньги — возьми кредит.»

«Не лечи простуду шерстяными носками и малиной — сразу хватайся за антибиотик!..»

«Твоей машине уже 2 (!!!!) года, пора менять! И вот, кстати, скидка!..»

«Тебе некогда сделать ребенку пюре в блендере? Вот тебе — готовая баночка!»

«И для кота некогда? Вот тебе — пакетик!»

«И не забудь, что единственный путь наладить отношения со свекровью — это вовремя достать мезим…»

И, конечно же, майонез поможет выйти замуж!

Я поняла, что кто-то зарабатывает на этом деньги, а кто-то теряет нервы и веру в себя.

Регина подвела итог:

— И сотни опытных манипуляторов составляют программу телепередач с одной единственной целью: привлечь к экрану как можно больше зрителей, чтобы показать рекламу товаров, которые мы потом захотим купить.

Мы пили чай. Я смотрела на Регину и пыталась угадать, сколько ей лет. Лучики морщинок на тонкой коже вокруг глаз позволяют угадать возраст женщины. Но больше чем морщинки возраст женщины выдает ее взгляд. Несмотря на идеальную кожу, девичью фигуру и звонкий смех, благодаря которым Регине не дашь и тридцати лет, было достаточно заглянуть в ее глаза, чтобы понять, что она значительно старше, чем может показаться. Ее глаза потухли. Так, как она, смотрят женщины, которые перестали верить мужчине.

В палате нас встретила недовольная Марина. Она поделилась:

— Я не хочу отсюда выходить! Посмотрите на мои руки, — она вытянула вперед ладони, — они трясутся! Я не могу уснуть! Мне не вздохнуть, — она демонстративно набрала в грудь немного воздуха, — меня не долечили!

Она резко села на кровать. Казалось, она сейчас начнет топать ногами от бессилия и злости. Зазвонил телефон, она взяла трубку и грубо сказала:

— Да! Ну чего тебе?

Я вышла в коридор и не слышала продолжения разговора. Маша вышла следом за мной, чтобы помыть чашку. Я поинтересовалась:

— Маш, а что с Мариной? Почему она так не хочет возвращаться домой?

Маша села на диванчик, поставила рядом чашку и сообщила:

— У Марины дома нелюбимый муж. Она сама так говорит. Она не работает и сидит с пятилетним сыном. Денег не хватает, и она его за это ненавидит.

Я ответила:

— Понятно. Наверное, в их семье есть проблема, которую они не решают, а находиться здесь — это возможность с этой проблемой не сталкиваться. Я ее понимаю.

Маша сказала:

— Знаешь, Вика, я так по мужу скучаю. Я постоянно Бога благодарю, что он мне его послал. Он замечательный, — она улыбнулась, воспоминая мужа.

Я поняла, что она до сих пор влюблена.

— Маш, а как вы познакомились?

Маша начала радостно делиться:

— Я окончила университет и устроилась на работу секретарем генерального директора в крупную компанию. Ну, то есть я стала секретарем своего будущего мужа.

Она посмотрела на меня и засмеялась:

— Я знаю, звучит банально. Но у нас все было не так, как у всех. Я даже подумать не могла, что мы будем вместе. Но он стал дарить мне маленькие подарочки, потом переписка смс, а потом он сделал предложение, и мы поженились. Потому что он особенный мужчина, — Машины глаза сверкали от счастья.

Из палаты вышла Марина, одетая в куртку, продолжая разговаривать по телефону:

— Я поняла уже, что ты не сможешь меня забрать! И не лезь тогда со своими советами! Я сама разберусь!

Она резко нажала кнопку «отбой» на телефоне и сквозь зубы прошипела:

— Козел!

Она прошла мимо, держа в руках пачку сигарет. Я спросила у Маши:

— Как думаешь, мы сами ответственны за свое счастье?

Маша уверенно сказала:

— Конечно! Особенно за женское счастье. Это как в шутке: когда мы перестаем быть принцессами, к нам приходят не принцы, а кони!

Знаешь, я всю жизнь верила, что мужчина — это часть Бога на Земле. И встретила своего мужа. И с ним не хочется говорить «я сама». Потому что он настоящий мужчина, — она улыбнулась. — Мне кажется, что мы сами создаем себе трудности: соперничаем с мужчинами на работе, доказываем им, что мы не слабые. А зачем? — она пристально на меня посмотрела, как будто я знала ответ, — Мы слабые, Вика, это наша природа и надо это просто принять. Только тогда мужчина, с которым мы рядом, будет сильным!

В 22.00 все лежали в кроватях. Зашла медсестра, назвала мою фамилию и велела идти в процедурный кабинет.

Я спросила:

— Зачем?

Она ответила:

— На укол!

Так я узнала, что мне прописали 2 кубика феназепама. Мне единственной из нашей палаты делают уколы. Я очень расстроилась.

Девочки сказали, что первые 3 дня феназепам прописывают всем пациентам, чтобы они успокоились. Я понимала, что это правильно. Потому что самостоятельно мне не остановиться. Я все продолжала что-то планировать, куда-то спешить. Придумывала, чем буду заниматься сегодня, завтра, послезавтра. Я постоянно куда-то бежала, точнее от чего- то… Феназепам подействовал быстро. Я устроилась поудобнее и мгновенно уснула. Конечно же, я сказала в полудреме: «Сплю на новом месте, приснись жених невесте» — и провалилась в сон.

День 2

В эту ночь мне ничего не снилось. Я проснулась от того, что медсестра приоткрыла дверь в нашу палату и сказала: «Девочки, поднимайтесь! Надо померить давление».

Любовь Алексеевна надела мне на руку манжету и спросила:

— Ну что, Викуля, приснился вам жених на новом месте?

— Нет, — ответила я.

Она спросила:

— Наверное, не загадали?

— Загадала, но видимо феназепам помешал ему зайти.

Любовь Алексеевна рассмеялась.

Утро потекло своим чередом: анализы, душ, умывание, завтрак, таблетки. На первое время мне выписали антидепрессанты, феназепам и успокоительное. Все по половинке таблетки.

Со второго дня начались процедуры. Надо было спуститься в подвал. Там проводят процедуры: циркулярный душ, дорсенваль, инфита-терапия и хвойные ванны.

Все направлено на восстановление истощившейся нервной системы. Во второй день у меня по расписанию циркулярный душ и инфита.

Циркулярный душ принимают в полубоксе. Он оборудован трубками для подачи воды со всех сторон: в вертикальном и горизонтальном положении. Вода подается под сильным напором, поэтому стоишь и ощущаешь, как жесткие струи воды нещадно бьют по голому телу. Длится это минут десять, потом коренастая женщина, похожая на немку, кричит: «Выходим».

Инфита-терапия — это вообще странная вещь. Надо смотреть в серый, мутный экранчик, где отражаются твои глаза. Смотреть надо пять минут. Врачи говорят, что это метод биорезонансного лечения. На мой взгляд, это больше похоже на возможность наконец-то заглянуть в свои глаза, как в зеркало души. Я увидела уставшие, несчастные глаза семидесятилетней старухи и не нашла в них ни любви, ни надежды, ни ожидания светлого будущего. Глаза казались старыми и какими-то больными. Зазвучал сигнал, и это означало, что сеанс завершен. Я встала и пошла в палату.

На отделении было время обеда. Я встала в очередь за рыбным супом, от второго отказалась. Не хочу выйти отсюда толстой. От таблеток состояние напоминает песню «а когда на море качка»: постоянно штормит и хочется спать сутки напролет.

Вернувшись в палату, я поделилась с девочками:

— Настроение улучшилось, пропала злость, но ухудшились память и зрение. Что ж, за все надо платить.

Арина, которая собирала вещи — ее сегодня выписывают — засмеялась и ответила:

— Мы все через это проходили. У меня целые дни выпали из памяти, — она посмотрела на меня и застегнула большую спортивную сумку, — зато сейчас чувствую себя, как новенькая.

Она сдула прядь волос, выбившуюся из прически, и отнесла сумку к двери.

— Вика, перебирайся на мою кровать, — участливо сказала она, — на ней всегда тепло. Можно с утра смотреть в окно и батарея рядом. И я заняла ее кровать, теплую, у батареи, и уснула глубоким сном.

Проснулась под вечер. На соседней кровати разбирала вещи стройная и невысокая девушка. На вид новенькой 27 лет. У нее длинные черные волосы, заплетенные в косу, острый носик и тонкие губы цвета спелой вишни. Глаза широко распахнуты, их обрамляют густые пушистые ресницы, как у лисички (если у лисички есть ресницы). Она аккуратно сложила вещи в тумбочку. Потом сняла джинсы и черную водолазку, облачилась в свободный спортивный костюм и посмотрела на меня.

Я прошептала:

— Привет! Я — Вика.

Она смущенно улыбнулась и ответила:

— А я Даша.

Я сказала:

— Добро пожаловать!

В палату ворвалась Марина. Сегодня она была в отличном настроении — ей назначили новое лечение, а значит, она еще пару недель проведет в клинике. Она громко спросила:

— Кто идет на занятия по рисованию?

Я поняла, что если сейчас не встану с кровати, то снова погружусь в сон. Забеспокоилась, что теряю былую активность. С этим надо что-то делать, поэтому я вопросительно посмотрела на Дашу:

— Пойдем?

Она пожала плечами:

— Пойдем.

Пока мы шли в кабинет, Даша спросила:

— Ты часто рисуешь?

Я усмехнулась:

— Сесть и порисовать — это моя давняя мечта. Но она никак не могла сбыться: то работы много, то сил после нее нет.

Мы дошли до кабинета, я открыла дверь и увидела пожилую женщину. Она сидела за столом и что-то писала. Когда мы зашли в комнату, она подняла глаза. Я никогда не видела таких добрых глаз. Она согревала взглядом, как солнечными лучами.

— Вы пришли порисовать?

Мы, не сговариваясь, кивнули.

— Тогда берите карандаши, — жестом указала на коробку с цветными карандашами, — и выбирайте изображение, с которым будете работать, — она протянула нам пачку листов и открыток.

Я выбрала подсолнух. Даша — птичек на ветке, и мы принялись перерисовывать картинку. Мы легко заговорили о сокровенных вещах, чёркая цветными карандашами по листу бумаги.

Даша рассталась с любимым мужчиной несколько лет назад и решила боль хорошенько заесть. Молодой организм быстро набрал пару десятков килограммов. Даша себя возненавидела. Свое некрасивое, жирное тело. Но каждый раз, находясь в стрессе, она много ела и не могла остановиться. После того, как наедалась, засовывала два пальца в рот, чтобы вызвать рвоту. У Даши булимия. И это сложнее, чем просто поел и обнял белого друга. Но до знакомства с Дашей я об этом не знала.

Она взяла зеленый карандаш, чтобы раскрасить листики на ветке, и спокойно сказала:

— Я долгое время думала, что справлюсь сама. Но не смогла. Теперь я, в основном, ем творог, йогурт и каши. Мясо пищеварительная система не принимает, испорчена безвозвратно. Пострадали и зубы: кислота из желудка слишком часто на них попадала.

Она продолжала водить карандашом по листу бумаги, не отрывая глаз.

— Я говорила с психологом, и он порекомендовал обратиться в эту клинику. За мой непростой случай взялась Марта Андреевна. Молодая, красивая и целеустремленная женщина. Опытный доктор. Она сказала, что лечение в стационаре продлиться не меньше двух месяцев.

Когда мы вернулись в палату, то заметили, что Маша чем-то встревожена. Я спросила:

— Что стряслось?

Маша грустно поделилась:

— Возможно, нас будут переводить на пятый режим.

Даша заинтересовалась:

— Что за режим?

Маша шумно вздохнула и ответила:

— Два раза в неделю приезжаешь в стационар, чтобы взять таблетки и поговорить с лечащим доктором, — она махнула рукой, — считай, выписывают.

Регина добавила:

— Все из-за того, что на втором отделении начался ремонт. Теперь часть пациентов переведут к нам, а нас будут стараться отправить домой.

Так мы узнали, что Машу выписывают в понедельник. Регину — через неделю. И уже завтра, в пятницу, их обеих отпустят домой на выходные.

Я спросила Регину:

— Кто тебя ждет дома?

Регина пожала плечами:

— Только дочка. Правда она думает, что я лечу спину, — она заметила мой удивленный взгляд, — не хочу расстраивать, что я лечусь из-за четвертого суда с ее отцом.

Я удивилась:

— Дочка маленькая? Не знает про суды?

Регина усмехнулась:

— Для меня всегда будет малышкой. 23 года.

Я присвистнула:

— Регина, а сколько тебе лет, если не секрет. Я думала, что чуть за 30. Теперь у меня пазл не складывается.

Маша засмеялась:

— Да, Региша у нас такая: вечно молодая и красивая, — она села рядом с Региной и обняла ее, — давай, шокируй девочек своим возрастом!

Регина улыбнулась:

— Мне 47 лет.

Я смотрела на нее и не могла поверить. Гладкая кожа, стройная, почти девичья фигура. Ей любуешься: плавные жесты, красивая речь, мелодичный голос.

Я показала Даше туалетные комнаты и душевую, одну на все женское отделение, но это никому не мешает помыться. Доступ есть почти всегда. Тем более что напротив мужское отделение, и хочется хорошо выглядеть.

Вечером мысли стали путаться окончательно. Только помню, как забыв, что мы уже ужинали, я собиралась поесть еще раз. Медсестра доходчиво объяснила, что вечерняя трапеза уже закончилась.

Радует что, по словам девочек, феназепам скоро отменят. Хотя благодаря ему можно, наконец-то, выспаться.

Меня позвали на укол и после, едва коснувшись головой подушки, я уснула. Сон был глубоким и ничего не снилось.

В палате нас по-прежнему пятеро: Маша, Регина, Марина, я и Даша.

День 3

Медсестра открыла дверь в палату и сказала: «Девочки, просыпаемся!».

Затем произнесла несколько фамилий, в том числе и мою, и пригласила на пост, чтобы измерить давление.

Давление у меня здесь, как у космонавта. Это радует. С завтрашнего дня я смогу выходить на улицу, хотя совсем не хочется. Мне нравится спать, писать и читать.

Я злюсь, когда звонит телефон, и на экране высвечивается номер руководителя. Он звонит по десять раз в день. Он не понимает, что, если человек лежит в больнице, то надо его оставить в покое. И решать вопросы самостоятельно. Телефон не выключаю — жду звонка от Глеба.

После завтрака я спустилась в подвал на процедуры. Сегодня — дорсенваль. Я не верю, что электрическая расческа изменит мой подход к жизни, но волосы определено станут лучше, и это уже неплохо.

Вернувшись в палату, узнала, что у нас новенькая, она плачет. Мы предложили ей выбрать свободную кровать. Потом я перевела взгляд на шторы, все заляпанные, в пятнах, и решила, что нам для начала стоит поменять шторы.

Я помчалась к заведующей:

— Вера Константиновна, можно нам шторы поменять?

— Конечно, спросите у сестры-хозяйки. Постирать точно можно.

— Спасибо, я тогда ее попрошу.

— Если она откажет, скажите мне. Сделаю так, чтобы она согласилась.

Я закрыла дверь, потом чуть-чуть приоткрыла ее и с улыбкой попросила:

— Вера Константиновна, вы только это… Феназепам мне не увеличивайте за мою активность…

Вера Константиновна рассмеялась.

Я побежала к сестре-хозяйке и получила чистые шторы. Потом мы нашли мужчину с высокой стремянкой и их повесили. Помыли полы. Пригласили симпатичных парней из мужского отделения и переставили кровати. Даже как-то легче дышать стало, и палата выглядела уютней. Перестановки заняли много времени, из-за чего я чуть не опоздала на встречу к Виталию Станиславовичу.

Виталий Станиславович был у себя в кабинете.

— С чем пожаловали?

— Мы договаривались.

— Я не помню, — задумчиво протянул он и постучал ручкой по столу.

— Зато я помню, мне тут нечем больше заняться, кроме как помнить, когда у нас с вами встреча.

Он улыбнулся.

— Виктория, как себя чувствуете?

— Постоянно хочу спать, и меня шатает.

— Это нормально, так будет до понедельника. Потом, когда расслабитесь, я изменю вам терапию.

— Хорошо.

— Как спите?

— Крепко.

— Это хорошо. Ладно, отдыхайте, — он взял чашку и насыпал две ложки кофе.

Я поспешно сказала:

— Доктор, я на лечебную физкультуру хочу и на занятие в психотерапевтической группе.

— Так рано еще. Врач ЛФК в отпуске.

— Но она же выйдет из отпуска?

Виталий Станиславович усмехнулся.

— Хорошо, тогда я вас и запишу.

— А группы?

— Напомните в понедельник. А пока отдыхайте. Высыпайтесь.

Он улыбнулся и включил чайник.

На отделении было время обеда. Мы съели вкусные кислые щи и разошлись по палатам. Убрались в палате и легли спать. Тихий час в нашей клинике может превратиться в два. Поэтому, когда я проснулась, настало время ужина.

В палате я и новенькая — Лана. Она постоянно плачет. Мне очень захотелось ей помочь.

Я спросила, есть ли у нее тарелка, вилка, ложка, бумага? (это стандартные вопросы для вновь поступивших). Она сказала, что тарелку не взяла, и я ей объяснила, что ничего страшного, потому что тут обязательно дадут. Она продолжала плакать. Я спросила, что у нее стряслось? Оказалось, погиб сын. Разбился на мотоцикле, и она до сих пор о нем горюет. Она уже седая, лицо покрыто рытвинами, вокруг глаз борозды морщин. Не дай Бог никому такое пережить.

Я спросила, есть ли у нее еще дети. Она кивнула и тихо сказала, что есть дочка. Я, наверное, как все, сказала:

— Ну, слава Богу.

И осеклась. Разве может один ребенок заменить другого? Очевидно, нет. Может ли он немного успокоить того, кто спрашивает? Очевидно, да. Типа «ну хоть кто-то остался».

Мы помолчали и отправились ужинать.

В пятницу у нас скучно. Заняться нечем. Только сон.

В 9 мне вкололи 2 кубика феназепама для сладкого сна. И сказали, что завтра уже уколов не будет. А жаль. После них засыпаешь, как младенец. И спишь глубоким- глубоким сном. Чувствую, что даже за эти три дня я стала спокойнее. Дружелюбнее. Но меня выводят из себя звонки с работы. Не понимаю, как можно звонить по шестнадцать раз человеку, который лежит в больнице?

Я поняла, что больше не люблю свою работу. Мой руководитель яростно нарушает личные границы. Своими поступками он напоминает, что я всего лишь винтик в системе, которую надо сохранить любой ценой.

Сегодня Виталий Станиславович спросил:

— Как у вас с выражением злости?

— Плохо! Плохо! У меня с этим, Виталий Станиславович. Могу ехать в машине и кричать.

— На кого?

— На себя, видимо…

Я возвращалась на отделение и думала, что мне хочется быть с мужчиной. С которым будет приятно общаться, и который поможет мне вернуться к нормальной жизни. Прошел ровно месяц с тех пор, как мы с Мартином в последний раз разговаривали. Это причиняло боль. Он стал таким далеким, и я перестала чувствовать его. Целый день слонялась из угла в угол и думала о нем, с перерывами на сон.

Вечером мне сделали укол феназепама. Я хотела лечь спать, но тут позвонил Глеб. И мы решили съездить за продуктами. Из-за препарата в крови я плохо соображала. Мысли путались. Вышла из клиники, не снимая бахил, и встала на проезжей части. Глеб остановился, я села в машину.

— Ты чего в бахилах? — удивленно спросил он.

— Нам сказали, что бахилы в дефиците, поэтому надо носить те, что надел при заселении.

— Ясно… Ты их хоть в машине сними…

И тут начались чудеса. В магазине мы целовались у стоек, когда выбирали мне цветы и кеды, кефир, бананы. Поцелуи продолжились, когда мы сели в машину и занялись сексом на заднем сиденье. Неожиданный секс с другом. В первый раз.

День 4

Все время хочется спать. Мы проснулись, встали, умылись, поели и снова улеглись спать. Через три часа я проснулась, но не оттого, что выспалась, а оттого, что решила, надо узнать, как там мама. Она была мной недовольна:

— Ты какая-то вялая. И ты уже взрослая девочка и сама знаешь, что делаешь…

Для меня с детства это означало: «Я на твоем месте так бы никогда не поступила».

Интересный факт, когда мы говорим: «Я бы на твоем месте», мы не пытаемся встать на место человека. Мы задаем себе вопрос: «Я бы мог так поступить?». Чаще всего, если речь идет о некрасивом поступке, то решаем: «Я бы точно поступил по-другому» и говорим об этом человеку, который оступился. А ведь когда люди совершают ошибки, они нуждаются в поддержке, а не в критике.

Мама переживает: «Поскорее бы тебя выписали». А я не решаюсь сказать ей, что пока совсем не хочу. Меня пугают эти затрепанные жизнью люди, которые с рвением решают офисные проблемы, как будто от этого зависит чья-то жизнь. Люди, которые все дальше отклоняются от своего предназначения с каждым днем, чтобы потом болеть и находить его заново.

Мама сказала, что боится, со мной случится то же самое, что и с Мариной, которая не хотела отсюда выходить и не вышла. Вдруг я здесь тоже на века приживусь. Пришлось ее успокоить, что по полису обязательного медицинского страхования оплачиваются только 50 суток. А, в связи с ремонтом, решили отпускать вообще пораньше. Тем более грядет весна, сами понимаете, много поступлений.

Я немного, как мне показалось, ее успокоила: что голос у меня не заколотый, а просто сонный, что все в порядке, я отдыхаю. Медсестры каждое утро мерят давление и спрашивают о настроении. Оно ровное. Или грустное. Или немного злобливое. Приподнятым его никак не назовешь, говоря откровенно. Нет ни спадов, ни падений. Что-то случилось или, слава Богу, не случилось — хвала всевышнему. Главное, дайте поспать.

У меня неоднозначные отношения с мамой. Она очень привлекательна. Мужчины прохода не дают. Улыбчивая, заботливая и любящая. Много лет назад, после развода с папой, она стала жить для себя.

Познакомилась с мужчиной, проводила с ним все свободное время, пока он не переехал в другую страну. Больше никто не вызвал у нее желания любить и заботиться. Мама никогда не говорит об этом, просто утверждает, что отношений больше не хочет. Из-за этого иногда мне сложно с ней.

Я очень похожа на папу: влюбчива, эмоциональна и сильно переживаю за все, что происходит в моей жизни. Иногда я делюсь с мамой переживаниями и вижу, что ей тяжело меня понять. Она удивляется моему непостоянству. Не понимает, как можно страдать и продолжать стремиться быть с мужчиной, который причиняет эти страдания. Или как можно расстаться с хорошим человеком просто потому, что его не любишь. Например, уйти от мужа. И когда я приняла это решение, она страшно огорчилась. Даже не разговаривала со мной какое-то время.

Сейчас отношения стали лучше. Я вижу и чувствую, что мама очень поддерживает меня. Но иногда требуется время, чтобы она приняла мои поступки. Согласие лечь в клинику, например.

Мысли путаются. Забываю все постоянно. Хочется спать, молчать и писать. Ничего больше делать не хочу. Все, и врачи и девочки говорят, что так у всех было, потому что мозгу отдыхать надо и спать, как следствие.

Уколы феназепама отменили. Остались только таблетки. Настроение не стало бодрым. Хочется доползти до кровати, свернуться клубочком и заснуть.

«Через несколько дней все вернется на круги своя», — сказала я себе и пошла пить кофе. Иначе снова усну.

Пока наливала кофе, выяснилось, что уже пришло время обеда. Разбудила Дашу. Даше сегодня ставили капельницу, чтобы наполнить ее витаминами и питательными веществами. Даша проспала после нее несколько часов. Я коснулась ее плеча и прошептала:

— Просыпайся, соня, пора обедать.

Даша открыла глаза и спросила:

— Что они мне вкалывают, Вика? Я постоянно хочу спать.

Я сказала, что так будет только первые три дня, а потом, когда мы выспимся, нам поменяют терапию.

Я открыла почту. И нашла одно из его первых писем.

Я, наверное, сумасшедший, но я вижу тебя повсюду :) Ты, как наваждение: ночью ты приходишь ко мне во снах, днем ты в моих мыслях… Я вижу твои искрящиеся глаза цвета молочного шоколада, светлые волосы и идеальное тело. Подвижные музыкальные пальцы с безупречным маникюром, тончайшие запястья. Я вспоминаю твой мелодичный голос, звонкий смех.

Мой маленький цветочек, я скучаю по тебе так сильно…

Я поняла, что многие трудности создаю себе сама. Вчера был месяц, как мы с Мартином не общались, прошло десять дней, как он не включал «наш» телефон, и пара дней, как больше не горит мое ухо. И мне очень захотелось напомнить о себе. Зачем?

Чтобы снова начать страдать, путать буквы и жить в состоянии сна? Нет, я достойна большего (я не имею в виду тот секс у Глеба в машине). Я имею в виду: семью, любовь, детей, любимую работу. Все как надо, без этих ненужных выяснений: кто главнее? У кого круче? И так далее.

Я понимаю свои ошибки в отношениях с мужчинами. И меня злит, что я их совершала. Ведь можно изначально принять, что родилась женщиной: созидать, заботиться, любить, хвалить, укрощать. И уважать мужчину. Его способность принимать решения, стремиться к цели, идти напролом, строить дом, сажать деревья и брать ответственность за ту, что подарит сына.

Все просто, все было известно тысячелетия назад. Но всегда находятся те, кто ломится против системы. Зачем? Если бы Господь решил создать меня мужчиной, я бы родилась мужчиной, а раз создал женщиной, то важно играть свою роль.

Сегодня после обеда мы с Дашей впервые вышли на прогулку. На улице настоящая весна. Глубокий вдох, взгляд на небо и понимание, что это и есть жизнь. Мы сделали круг почета по нашему двору, а потом решили сходить в храм. Он находится в двух шагах от клиники. Внутри благодать: красивейший иконостас, а под куполом сам Иисус Христос со священным писанием. Там очень спокойно.

Из-за огромного количества феназепама в крови, мне кажется, что я во сне наяву. И пока мы дошли до храма, набрали святой воды и заглянули в церковную лавку, силы иссякли.

Когда мы с Дашей вернулись в палату, близилось время тихого часа. Я машинально проверила телефон: от Глеба ничего, а я ему уже «родила сына». Как будто все равно, а на самом деле обидно. Ладно бы он тут скулил под дверью, а я ему такая: «Нет»! А так мне даже ему и «нет» не на что сказать.

Я знаю, что он стопроцентно появится. Потому что Глеб порядочный, и «в ответе за тех, кого приручает», а уж тем более в нашей ситуации. Поэтому я просто машинально проверяю телефон. Я тут многое делаю машинально. Это удобно. Расслабляет мозг.

Мне кажется очень далеким все, что находится за пределами больницы. Я ни по кому не скучаю и никого не хочу видеть, совсем. Наверное, только маму, потому что она уже почти буддист. Все принимает.

Еще по подругам скучаю. Хочу посадить их в кружок и узнать, что у каждой происходит. Спросить: «Как вы чувствуете себя? Что у вас на душе?».

Здесь я поняла, что депрессия, подавленность, нервное расстройство не приходит в один день — все копится долгие годы. И, если ничего с этим не делать, то будет как с прудом без проточной воды, он зацветет и станет болотом. Поэтому очень важно знать, что на самом деле чувствуешь, к чему стремишься, о чем мечтаешь и что хочешь изменить. Лучше признаваться себе в этом. Надо быть милосердной к себе: следить за своим прудом тщательно. А иначе все равно придется к этому прийти, только более болезненным путем.

Отделение погрузилось в сон. И только через полтора часа к нам заглянула медсестра со словами: «Девочки, просыпайтесь, ужин!». Я повернулась и посмотрела на Дашу. Она спала, накрывшись с головой подушками и покрывалом. Я дотронулась до ее плеча и прошептала: «Есть пойдешь?». Она ответила: «Нет, не хочу».

Я строго сказала: «Надо, потому что мы пьем лекарства».

После ужина в столовой остались мы с Дашей за своим столиком и два молодых человека за другим. Как выяснилось, Паша с Лешей. Когда я уходила в клинику, мне кто-то сказал:

— Вдруг любовь свою встретишь…

— Типун тебе на язык, — отшутилась я.

Паша здесь четыре дня. Высокий, долговязый шатен. Короткие волосы торчат в разные стороны. Немного сутулится. Лицо обрамлено бородкой, как сейчас модно. Большие карие глаза. Немного щурится, когда смотрит вдаль. Наверное, плохо видит. Такое ощущение, что я его уже где-то встречала. А может, он просто похож на главного героя фильма «Амели». Леша, зеленоглазый блондин со спортивной фигурой, здесь уже полтора месяца, и это вызывает интерес. Он молчалив. Напрямую диагноз не называет, но у него расстройство сна. Он спит не больше четырех часов в сутки. Сон поверхностный. Больше у ребят мы ничего не спрашивали, потому что мозг затуманен и ищет возможность снова уснуть. Меня это беспокоит, а медсестры говорят, что так надо. Пусть голова отдохнет.

Я позвонила маме и подружкам. Рассказала последние новости. Погуляла с чашкой кофе по коридорам клиники. Выпила таблетку после ужина. Все размеренно, спокойно, собираюсь в душ и спать.

Укол отменили, и я испугалась, что не смогу уснуть после пяти часов бодрствования за сутки в целом. Медсестра успокоила, что усну без вопросов.

Сегодня Марина сказала, что лежать здесь стыдно и нельзя ни с кем делиться, что находишься в такой клинике. Я спокойно спросила:

— Почему? Ведь почки болеют?

— Болеют!

— Их лечат в больнице?

— Да.

— А сердце болеет?

— Болеет.

— Его лечат в стационаре?

— Да.

— А что постыдного, что нервы болеют? Почему их надо доводить до такого состояния, чтобы все остальное болело?

Мне кажется, такова наша культура. Когда у вас отваливается нога и в разные стороны брызжет кровь, люди не сомневаются, что нужна помощь. А вот когда вы тихо-смирно стоите на краю карниза, ожидая попутного ветра, который поможет сделать шаг вперед… Нет, это не болезнь, это слабость какая-то. Лучше выпить побольше и покурить, а потом, когда будет цирроз и рак легких, то приходите уже со своими «нормальными болезнями».

У меня хорошая новость: с завтрашнего дня меня отпускают гулять. Мы с Дашей запланировали пойти на службу. Купим свечи и «почистим» нашу комнату. Святой воды мы набрали сегодня. Я чувствую, что мое внутреннее состояние изменилось: хочется говорить приятные слова и улыбаться людям. Правда, выходить отсюда совсем не хочется. Пока.

Я понимаю, что не ответила ни на один из вопросов, которые себе задавала. И так и не решила, чем буду дальше-то заниматься?

Иногда думаю о Мартине. Как будто он уже далеко-далеко и не появится больше. От этого немного грустно. В такие минуты просто шлю ему любовь в своем воображении и желаю счастья.

Мне не уснуть. В палате плачет Лана, у которой погиб сын.

И что делать с таким человеком? Обнять ее, чтобы она не плакала, пытаясь вымыть всю боль, которая накопилась в ее сердце? Игнорировать, чтобы не смущать, как будто не вижу или, еще хуже, не хочу знать о ее горе. А может надо озлобиться и сказать: «Вот ты слабая, не можешь себя в руках держать! Как все! Как все мы, сильные!».

Я так не могу, мне больно оттого, что ей больно и не важно, что у нее произошло и как «правильно» на это надо реагировать. У каждого из нас в груди есть сердце, и оно способно сопереживать другому человеку. Мне кажется, это прекрасный дар, которым наградил нас Бог! Протягивать руку помощи другому человеку, не ожидая ничего взамен, вопреки всему. Я лежу и не решаюсь к ней подойти, погладить ее, отогреть своим теплом.

Я встаю, беру цветок в горшке, который подарил Глеб, и протягиваю его Лане. Она улыбается. Я прошу ее ухаживать за ним, потому что лучше, чем у нее, ни у кого не получится.

— Так его надо только поливать? — с улыбкой спрашивает она.

— Поливать и любить, как ты умеешь.

Она рассматривает цветок и снова улыбается.

Без укола засыпалось с трудом.

День 5

Дверь в палату приоткрылась, в щелку проник свет, а затем лицо медсестры. Перечень фамилий на измерение давления. Меня в этом списке нет. Я могу еще полежать. Впервые за долгое время чувствую, что проснулась с хорошим настроением. Мне захотелось сделать зарядку, умыться, красиво одеться. Я почувствовала прилив энергии. Конечно, это зависит еще и от того, что вчера вечером не делали укола. Сознание ясное. Марина, Даша, я и Лана пошли на завтрак. На отделении совсем мало людей, все разъехались по домам. Вчера мы с Дашей посетили церковь, которая тут неподалеку. И решили с утра сходить на службу.

Марина спросила:

— А вы что как эти (имея в виду Машу и Регину) воцерковленные?

— Марин, почему ты так спрашиваешь?

— Как?

— С таким презрением? Ведь каждый человек имеет право верить во что хочет? Разве не так?

— Так.

— Ведь главное, чтобы помогало. Или нет?

— Главное, чтобы помогало.

— Тогда в чем настоящая причина твоего замечания?

— Мне кажется, вы меня за спиной обсуждаете!

— Мариша, честно тебе говорю, что нет. У нас был только один разговор, что все сюда поступают с какой-то болью и, что человека с болью намного труднее любить.

Вот только об этом мы и говорили. Я встала и погладила ее по спине, она заулыбалась. Поразительно, что нас не учат просить о нежности напрямую. Всегда через претензии и обиды. А ведь все намного проще.

Сегодня воскресенье, и в храме идет служба. Священник, как по заказу, рассказывал о таинстве причастия и исповеди. Я подняла глаза на купол, на меня с фрески взирал Христос… Давно хотела исповедаться, потому что была с Мартином и искренне желала разлучить его с семьей. Я почувствовала каждой клеточкой кожи свой грех и поняла, что, только раскаявшись, смогу наконец-то себя простить.

Я еще долго гуляла вокруг церкви. Смотрела на серые, пыльные улицы и ждала, когда начнут действовать антидепрессанты. Но я понимала, что для того, чтобы они начали действовать, мне надо захотеть вернуться туда. В обычный мир. Пока меня эта мысль пугает. Я сломалась. Кто-то взял мои стальные яйца и стер их в порошок. И вот я стою с кучей проблем и пошатнувшейся психикой перед неизвестностью. И есть четкое понимание, что только я сама смогу себе помочь. Это должен быть мой выбор. Я должна увидеть впереди что-то, что будет радовать, греть и придавать силы вставать и улыбаться по утрам. Мне обещали, что я выпишусь отсюда именно такой. В это чудо я и буду верить.

Приезжала мама. Теперь у меня куча одежды и очень вкусная шарлотка, которую мы съели всей палатой. Мама приехала между утренними и дневными таблетками, поэтому я не очень была похожа на ее обычную дочь. Но у меня сильная мама, она не показывала, что что-то не так. Она просто сказала, что отдыхать и восстанавливаться можно дома, и я могу, если что, не работать вовсе. Мне для этого не обязательно лежать в клинике и рисовать (мы с ней шли покупать карандаши). Рисовать можно и дома.

Мама у меня чудная. И очень волнуется за меня. И я волнуюсь, потому что понимаю, что реально не знаю, что буду делать дальше.

Работу свою просто ненавижу. И сейчас на нее вернуться для меня настоящая пытка. Делаю ставку на медикаменты и изменение взгляда на жизнь. А пока, клиника — это милый оазис за счет фонда социального страхования, который покроет мне кредит и основные нужды.

После обеда сон. С каждым днем он все крепче. Сегодня я проспала с обеда до ужина. У меня стал улучшаться цвет лица. Со сном я борюсь: без конца пью кофе.

Я пришла в столовую и поставила чашку рядом с чайником, ожидая пока Паша (парень, с которым мы познакомились накануне) нальет себе воду. Паша зевнул. Я зевнула за ним следом. Паша сказал:

— Я, когда сюда поступал, у меня вообще проблем со сном не было.

— У меня тоже особых, — ответила я.

Паша улыбнулся и сказал:

— Теперь у меня их вовсе нет. Теперь я постоянно сплю.

И снова улыбнулся.

Я вернулась за столик к Даше. Мы остались с ней вдвоем. У Даши нет стальных яиц. У нее все просто, кроме того, конечно, что она ненавидит свое тело. И считает себя толстой. Сейчас ей дают от этого таблетки, капельницы вкалывают с витаминами, и в понедельник у нее будет встреча с психотерапевтом. У меня тоже будет такая встреча.

Надеюсь, на этой встрече мы найдем смысл моей дальнейшей жизни, а Даша — как в этом мире жить и нормально есть.

У нас на отделении висит плакат: как антидепрессанты действуют на людей. Если коротко, то: сначала никак, потом вгоняют в грусть, потом приводят в радость. Я начала грустить, и это пугает. Мне страшно, что я отсюда вообще не хочу выходить, что мне уже ничего не нужно и ничего не хочется. И ради чего дальше жить я тоже не понимаю. От этого очень стыдно и больно. Лучше, мне кажется, просто лечь спать.

После выходных вернулась Маша и сказала, что дома чувствует тревогу. И сейчас ей тоже очень неспокойно. Я предложила пройтись по углам с церковной свечкой, читая молитву и окропляя углы святой водой. В палате нас было трое, и все надели на голову платки. Я с зажженной свечой, Маша со святой водой и Регина, лежавшая на кровати бледная из-за низкого давления. На нее мы тоже надели платок.

Выключили свет, включили ночник и пошли по часовой стрелке: я со свечой, Маша с водой и молитвой. Регина лежала на кровати и наблюдала за нами.

Когда мы обошли почти всю комнату, открылась дверь. Стоявшая в дверях Марина, ошалело спросила:

— Девочки, зачем вы хороните Регину?

На этом ритуал был закончен. Все стали готовится ко сну.

Но просто лечь спать не получилось. Я пыталась читать, слушать музыку, говорить с девочками. Мы лежали в платках, дожидаясь, пока свеча, догорая, не заберет всю нашу тревогу, волнения, боль. Я не успокоилась, пока не написала Мартину:

Я все еще скучаю по тебе…

Все мои старания, воля, вера рухнули в этих шести словах.

Я скучаю! Скучаю! Скучаю, слышишь! Я хочу рыдать в голос! Биться в истерике, чтобы ты успокаивал меня, чтобы вытирал мне слезы и сопли. Чтобы плевать было, красивая я или нет, просто рядом, просто близко. Просто заснуть без сил на твоем плече. Я так скучаю. Я не могу об этом написать, рассказать.

4 утра.

Я проснулась и осознала, что написала Мартину. Кинулась к телефону, чтобы удалить сообщение. А он уже его прочитал. И не ответил. В полумраке рассматриваю стены палаты и думаю, что я тут делаю и до чего себя довожу. Из-за чего? Пачка таблеток, выделенная мне государством, псу под хвост. И снова чувствую этот камень в животе. Снова чувствую эту боль от того, что все так сложилось. И тысячи человек могут говорить, что все к лучшему, что у нас бы все равно ничего не получилось. А мне его не отпустить и из-за этого я на себя злюсь сильно-сильно. Я ведь месяц держалась. И не писала, делала вид, что мне все равно, а вчера сорвалась… Не сдержалась… Обнажила себя настоящую. Мне кажется, что это дно. Это просто дно дна. И чувствовала ли я когда-нибудь настолько глубоко? И почему так? И тривиальное «за что»?

А он не ответил. Не ответил. Не ответил.

Остаток ночи я провела, пытаясь забыться сном, чтобы было не так больно.

День 6

День начался со слез. «Я написала поляку…», — сказала я за завтраком и расплакалась. Маша посмотрела на меня:

— Ну, написала и написала, ты же знаешь, что все к лучшему делается. Вот ты сделала — значит, точно, к лучшему!

Машаня такая трогательная и искренняя, слушаешь ее и думаешь, а ведь, правда — к лучшему. И когда-нибудь я это пойму. Это и есть, наверное, вера — наделать глупостей, а потом оправдывать себя, говоря, что все к лучшему.

Настроение, тем не менее, очень плаксивое. В слезах прошла вся физиотерапия. Как будто внутри меня большой камень, который не выплакать, и кажется, что он вообще меня никогда не покинет. И вроде птички поют, и весна пришла, и сама я «умница и красавица, и Бога нечего гневить» … А грущу. Просто вою. Просто от безысходности и от того, что впервые не уверена, что справлюсь. Что смогу. Что потом буду с улыбкой вспоминать…

Позвонила мама, и я рыдала в трубку, как конченая эгоистка. Она и так волнуется, а теперь еще больше будет.

Слушаю Сплин: «Выхода нет».

Сегодня добавилась физиотерапия в виде хвойной ванны. Вспомнилась Земфира:

«Лежишь в такой огромной луже» … А на стене напротив 3D-постер с рыбками, которые, по идее, должны бы успокаивать. Рыбки не успокаивали, я продолжала плакать.

Сегодня Виталий Станиславович в отличном настроении:

— Как спалось?

Я ответила, что нахлынули чувства к мужчине, с которым рассталась, и теперь я все время плачу.

Доктор задумался:

— А что было бы, если бы вы его не встретили?

— Я бы и дальше просто карьеру строила.

— А теперь?!

— А теперь о семье задумалась, о счастье в детях.

Доктор улыбнулся и сказал:

— Ну, вот, видите, значит хорошо, что сейчас все решилось, а не в 50 лет и не в 80.

И отменил феназепам в таблетках.

А также порекомендовал мне записаться к психотерапевту Генриху Александровичу на групповую психотерапию.

Спросил:

— Знаете, как его найти?

— Нет.

— Ок, я вам нарисую.

И он передал мне бумажку с картой пути.

Я нашла кабинет нового доктора и постучалась в дверь. Судя по шороху за дверью, он был занят. Дверь открылась, он пригладил волосы и спросил:

— Вы кто?

— Я Виктория, меня к вам направил Виталий Станиславович.

Он перевел взгляд на бумажку (думая, что это направление). На бумажке была нарисована схема прохода. Доктор назначил мне прием на завтра.

После доктора, процедур, душа, куда я от нечего делать хожу по три раза в день, был обед. В столовой поставили еще несколько столов, потому что к нам переезжает другое отделение, и придется потесниться.

К нам в палату заселили новенькую, у нее постоянное чувство тревоги. И выписали Машу. Это грустно. Я успела к ней привязаться.

Потом послеобеденный сон. Во сне можно избавиться от желания проверять телефон, перестать думать о работе, Мартине, кредитах и смысле жизни.

Я часто вспоминаю, как мы стояли с Мартином на палубе в Валенсии, еще до всего, что случилось потом, еще в тот миг, когда можно было разойтись по каютам и забыть друг о друге навсегда. Я думаю, правильно ли я тогда поступила? Верно ли сделала, что осталась? Чему я научилась, оставшись с ним? И смогу ли я справится с последствиями своего выбора теперь?

Я открыла телефон и написала:

Как же я по тебе скучаю. Я перечитываю наши письма и понимаю, как мало я ценила то, что было между нами. Я так скучаю, так много думаю о тебе и, мне кажется, это никогда не закончится. Слезы текут из глаз и боль никуда не уходит. Я как будто тону в бездне непонимания, что же будет дальше. Ты изменил меня навсегда, безвозвратно — это очевидно. Теперь важно сделать правильные выводы, научиться ходить в новой, не очень привычной для меня одежде. Научиться улыбаться и стать счастливой, чтобы дарить счастье другим. И нет таких таблеток, которые научат меня принимать верные решения и не ошибаться. Есть только я, которая принимает решение: сдаться или бороться дальше, чтобы стать счастливой…

Я перечитала и сохранила письмо, как черновик с пометкой «когда-нибудь отправлю».

День 7

Без таблеток просыпаюсь в 5 утра. Механическим движением руки проверяю телефон. От него ничего. А надежда была. Вдруг он думал целый день. Ну, хоть что-нибудь, хоть что-то… Всю ночь снились роящиеся насекомые: пауки, муравьи, черви. Их было очень много, и они были повсюду. Я ловила их, а они вырывались, и я снова пыталась их поймать.

Читаю мамино письмо, в нем столько боли, что сердце сжимается:

Вика, доченька, моя родная, любимая!!!!!!!!! Что же ты с собой делаешь? Наступила минута, когда мне стало страшно за твое будущее. Подумай, он с семьей, у него есть дети, жена, работа и вообще все ОК. Куда ты себя загоняешь? Кто оценит эту твою жертву? Он даже не знает, что ты в клинике. Ну, тяжело, ну обидно, но нужно дальше жить. Назло, в конце концов. Подумай. Сейчас вопрос стоит остро: либо ты себя дальше загоняешь, и выйти из этого состояния будет сложнее и сложнее, либо ты идешь дальше, пока не потеряно то, что ты годами создавала.

Я призываююююююююю к благоразумию!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!! Викуль, 23 года тому назад у меня из-под ног ушла земля, но я не спилась, чувствую себя очень счастливой!

А он был любимым человеком, с которым я прожила 15 лет! Все проходит, пожалуйста, не потеряй себя! Ради меня! Прошу!!!!! Заклинаю!!!!!!!!!!!!!

Хочу взять телефон и начать писать ответ, но засыпаю.

8.30.

— Девочки, просыпайтесь!

Рука сама тянется к телефону. Ничего. Настроение снова ниже ватерлинии: я захлебываюсь грустью. Заставляю себя встать. На автомате причесываюсь, умываюсь, иду на завтрак. В голове опять какая-то чехарда: завтрак, процедуры, групповая психотерапия, доктор… Опять все бегом и опять вокруг куча людей. Зачем это все? Все чаще смотрю на окна. Один шаг в пустоту и все это исчезнет. И не надо будет определяться, и не станет больше этой боли. Просто шаг. Маму жалко. Она себе никогда этого не простит. Значит, ищу возможности.

Наташка написала сегодня:

Привет, щас по телеку психологи рассказывали про мужские подарки, а главное про их мотивы подсознательные. Короче всё про тебя.

1. украшения — он считает тётку своей (те, у кого более нормально с головой), либо своей собственностью (те, у кого с головой хуже), а своё надо украшать.

2. туфли — это значит, что ОН готов идти с НЕЙ по жизни.

3. бельё — символ любви.

ну и скажи мне, кого он пытается обмануть???

как там в психушке? всех уже сумасшедших разогнали? или врачи сами разбежались?

Я ей:

Я тебя люблю, Наташа! Спасибо тебе, правда, ты не представляешь, как ты мне это вовремя написала. То реву тут, то смеюсь. Настроение все также меняется. Не очень понимаю, зачем отсюда выходить… Короче, вся надежда на российскую медицину… То есть надежды никакой.

Это не правда, конечно, у меня хороший врач, каждые два дня встречаемся, меняем терапию. Просто мне ему про мысли, с окном связанные, сказать страшно, вдруг пропишет такое, что я потом вообще отсюда не выйду.

Сегодня присутствовала на групповой психотерапии. Группа состояла из семнадцати пациентов. Вел сессию Генрих Александрович. Он предложил разобраться с понятием «обида».

Психотерапевт попросил поднять руки тех, кто хотел бы обсудить эту тему. Все подняли руки — такая обидчивая группа у нас подобралась. Я не подняла и еще одна девочка. Но она, мне кажется, не подняла, потому что вообще еще не догнала, где находится из-за большого количества препаратов в крови.

Психотерапевт посмотрел на меня и спросил:

— Вы в меньшинстве?

Я пожала плечами и ответила:

— Видимо да.

Мне хотелось ему сказать, что моя тема звучит более глобально: «Смысл жизни», например. Но постеснялась.

И тут началось: полтора часа мы обсуждали понятие «обида» и имеем ли мы право обижаться.

— Какие же суки наши родители, что обижали нас, — сказала женщина лет восьмидесяти, и ее родители, мне кажется, раза четыре перевернулись в гробу.

Потом девушка стала размахивать руками, и говорить, что двадцать лет назад ее папа обидел ее маму тем, что отказался идти за молоком. И до сих пор они, бедолаги, не могут договориться.

Женщина в зеленом платке, судя по тому, что терапевт обращался к ней по фамилии, имени, отчеству и адресу по прописке, была здесь завсегдатаем, сказала, что обида — это заноза и, главное, ее моментально вытащить. А лучше, чтобы она от вас отскакивала, и она показала, как должна отскочить обида от груди восьмого размера. Меня это впечатлило. Через сорок минут я решила, что смысл, собственно, найден, и теперь надо найти окно. Чтобы сделать в него шаг и забыть про все это. Слава Богу, на этом занятие закончилось.

Мы с доктором, согласно предварительной договоренности, остались вдвоем. Выглядит он как настоящий психолог: импозантный мужчина в возрасте с бородкой и густыми седыми волосами. Он носит очки в круглой золотой оправе. Ему сразу хочется довериться.

Он спросил:

— Что привело?

— Не знаю зачем жить дальше.

— Суицидальные мысли?

— Бывают.

Он посмотрел на меня внимательно, полистал свой пухлый, исписанный блокнот и сказал:

— Давайте в пятницу в 11 часов?

— Хорошо.

И я ушла. Стояла в холле и думала, куда и зачем идти дальше. Мне часто повторяют, что я умница и красавица, Господь меня всем наградил и грех жаловаться. А от этого еще больше возникает чувство вины. Получается, если ты уродина коротконогая, то плачь на здоровье, тебе можно, а если с тобой все в порядке, то будь добра, уж, пожалуйста, не грусти!

Вернулась в палату и чувствую, что слезы льются по щекам. У нас тут это нормально. Люди просто сидят и плачут. И никто не будет их заставлять запихивать слезы назад. Потому что знают, что через слезы выходит боль. А боль надо выпустить до конца.

А потом был сон до обеда, перерыв на обед и сон после обеда. Каждый раз, просыпаясь, я машинально хвастаюсь за телефон. Я физически чувствую боль, когда вижу, что от него ничего. Я чувствую тупую боль в животе, я стараюсь отвлечься, я сплю, я просто стараюсь забыться. Как будто меня отвергли этим «неответом». Мне больно. Больно, очень больно.

А потом отпускает. И я могу даже шутить и смеяться. И радоваться жизни. И это меня греет, потому что я надеюсь, что таких периодов будет все больше, а приступов боли и грусти все меньше.

Я написала смс Глебу:

Цветок завял))))))))))

Он ответил:

Ты его не поливала? ((

Я:

Мне кажется, мы его шокировали)))

Он:

Да, ты на него кричала громко))))

Я:

То есть цветок понял, что мне было хорошо?)))

Он:

Ты не помнишь??

Я:

Помню… А тебе понравилось? А то я смущаюсь)

Он:

Да, мне понравилось)

Я улыбнулась и отложила телефон. У Фаины Раневской есть фраза, что если у женщины есть голова, то у нее есть любовник. Можно пить сколько угодно антидепрессанты, но если в твоей жизни нет кое-чего прекрасного, что входит в тебя время от времени, то ты будешь превращаться в психованную мегеру.

Сегодня мы рисовали. К нам приходит женщина с серебряной кичкой и учит нас рисовать. По желанию. В основном мы сами по себе что-то перерисовываем, а она потом говорит, что у нас очень хорошо получается. И спрашивает: «Вы получили удовольствие»?

В первый раз я рисовала подсолнух. Мне тогда еще давали три раза в день феназепам и еще делали укол на ночь. Подсолнух получился ярким.

В этот раз я начала рисовать герберу. Потом море, а потом я позволила себе нарисовать свою боль, свою обиду и свое чувство безнадежности и вины за это чувство. Я должна бороться, у меня легкий случай, у меня все получится. Просто я очень эмоциональный человек.

Быть эмоциональным человеком — это значит, что в основе мыслей и поступков лежат эмоции. Они сменяют друг друга по триста раз на дню, и на фоне какой эмоции будет принято решение — одному Богу известно. У рациональных людей такое поведение вызывает недоумение. Честно сказать, мне самой не всегда понятны собственные решения. Мне кажется, что вот оно трижды правильное решение, а потом все меняется в течение десяти минут. Вот что значит быть эмоциональным человеком. Это значит жить в невесомости.

После рисования мы с Дашей пошли гулять. У нас были грандиозные планы дойти до Дворцового моста, несмотря на слипающиеся от лекарств веки. Но планы пришлось скорректировать, так как после восьми вечера гулять, оказывается, можно только во дворе.

Мы дышали воздухом, и Даша рассказывала о своей болезни. Людям, далеким от этой истории, неизвестно как развивается эта болезнь.

Сначала ты просто ешь и поправляешься, на 1,2,3,4,5 и более кг. Потом решаешь не есть или садишься на диету. Может быть, даже худеешь. Потом срываешься и снова ешь много-много, причем запретного: мучного и сладкого. Потом ты впервые засовываешь два пальца в рот. Потом еще и еще. А потом в организме начинают происходить необратимые процессы: мозг считает, что он поел, но еда не дошла до желудка, и просыпается просто зверский аппетит. И это становится похоже на запой алкоголика: ты ешь без чувства меры и насыщения, потом тебя тошнит, потом снова по кругу — ешь и обнимаешь белого друга… Такие «запои» могут длиться по 2—3 дня. Вид после такого соответствующий: потрескавшиеся капилляры и отеки вокруг глаз, общий болезненный вид. Постепенно перестраивается и механизм пищеварения. В перспективе рак толстого кишечника.

Даша говорит об этом очень спокойно. Она решила, что это ее крайняя точка. И дальше только вперед к выздоровлению. Пять лет назад она так бросила курить. И больше не выкурила ни сигаретки. Вот и теперь надежда есть.

Двор нашей клиники совсем небольшой, и даже удивительно, как вообще эта клиника до сих пор осталась в центре города и ее не перевезли куда-нибудь в спальные районы. Для пациентов — это подарок, потому что можно гулять по набережным и любоваться красотой нашего города. А это, как известно, тоже лечит.

Но городом можно лечиться, только до восьми вечера, после восьми только с запиской от лечащего врача. Все, как бы, добровольно, но все-таки это психиатрическая клиника.

На ночь дали новую таблетку. Поплакала. Уснула.

Смс от Глеба «хочешь приеду?))» в 23.45 я проспала.

День 8

Вчера мой психиатр увеличил дозу антидепрессанта до целой таблетки. И выписал на ночь легкое успокоительное, потому что невозможно спать по четырнадцать часов в день, а потом снова в 22.00 уснуть. Поэтому мы тут все жалуемся на проблемы со сном, а они у нас скорее с бодрствованием.

Даша сегодня заявила:

— Если серьезно, то врачи говорят, что при стрессе сон — это самое важное, что позволяет восстановить нервную систему целостно. Поэтому надо слушать свой организм и остановить свой внутренний бег, хотя бы на время лечения.

Это сложно. Потому что терзает мысль, что позорно быть лентяем, что надо трудиться и день, и ночь. С другой стороны, и об этом уже написаны тысячи книг, учитывая скорость информационного потока, который льется на нас в современном мире со всех сторон, нужно давать своему мозгу возможность эту информацию переработать (чаще всего это происходит, конечно же, во сне). А если мозг перестает справляться с потоком информации, а ее не становится меньше, то это первый предвестник проблем.

Я кивнула. Дашка затараторила:

— Дальше возникнут сложности с концентрацией внимания, потом станешь раздражаться, потом плакать и биться в истерике, потом начнутся головные боли, панические атаки, которые будут мешать жить, боли в сердце, тахикардии, аритмии там всякие.

Будешь думать, что это рак, опухоль мозга и еще целый букет заболеваний, а на самом деле просто забыла отдохнуть и поспать подольше. И, если еще случится, вдобавок ко всему этому, сильный стресс: кто-то умрет, бросит и на работе в должности понизят, то вот мы тут, в клинике нервных болезней.

Она улыбнулась и спокойно продолжила:

— Нас окружают улыбчивые и плачущие люди, они все в носках, тапках и в домашней одежде. Наконец-то, мы спим по 16 часов в сутки, гуляем, рисуем, читаем журналы. Грустим, конечно, порой. Иногда, даже очень. Так что спать надо по 8 часов.

Она сделала паузу, подняла вверх указательный палец и добавила:

— Это правда очень и очень важно.

После отмены феназепама мой сон поверхностный: я постоянно с кем-то разговариваю и что-то решаю. Просыпаюсь с тяжелой головой.

Радует солнышко за окном и морозный воздух, когда открываем форточку на проветривание.

Все также машинально проверяю телефон, мне снится, что Мартин мне что-то написал. Просыпаюсь, проверяю — ничего. А было ведь по-другому. Я открывала глаза и читала сообщение:

Ты знаешь, в нашем мире есть большая страна, а в ней — красивый город! В этом городе живет очень красивая и умная девушка, которая однажды встретила мужчину из другой страны (поменьше, чем ее:)!

Она говорит ему, что он особенный, умный и, вообще, ее подарок с небес. Говорит каждый день. Это очень важно для него: верить, что он может быть таким для нее. Он учится в это верить! Когда он слышит ее слова, он радуется, как ребенок подарку на Рождество. Я думаю, она знает об этом. Я хочу сказать тебе, что я так счастлив, потому что ты существуешь и даришь мне так много счастья и энергии каждый день! Думаю, что я очень счастливый парень…

Спокойной ночи, моя прелесть!!!

Каждое утро я просыпаюсь и вспоминаю трогательные минуты из нашего прошлого. Я хочу вернуться туда. Там я чувствовала себя счастливой, а сейчас мне больно.

Потом снова: умылись, завтрак, процедуры, сон, сон, сон.

Постепенно привыкаешь к тому, что в палате кто-то беззвучно плачет, чаще всего это Лана, которая потеряла сына. Она почти всегда плачет. Накрывается с головой пледом и плачет. С ее горем мало что может сравниться. Мне ее очень жалко и хочется обнять, но здесь так не принято. Или просто хочется думать, что так не принято, потому, что достаточно своей боли. Пусть в масштабах вселенной незначительной, неважной и глупой, а для конкретного человека это боль вселенского масштаба.

Мне странно слышать, что депрессия — не болезнь. Мой друг считает, что это «удел слабых». Мой друг не сидит на антидепрессантах. Мой друг пьет. И когда стресс зашкаливает, он напивается в стельку.

Я так не могу, обычно меня после алкоголя тошнит, и я всю ночь обнимаюсь с белым другом и исповедаюсь ему. Или пишу какое-нибудь глупое сообщение из серии: «ты спишь?» человеку, чей сон меня, в трезвом состоянии, совсем не интересует. Потом стыдно просыпаться, стыдно открывать список исходящих и стыдно перед унитазом за то, что ему досталось.

Поэтому, в последнее время, я старалась не пить. И вот я здесь.

Моя задача отслеживать, как меняется мое настроение, в какое время, в какую сторону и отчего это зависит. Сегодня я почувствовала злость.

Дело было так: я пыталась уснуть во время тихого часа. Но, то ли сон по шестнадцать часов в сутки, то ли что-то еще мешало уснуть. И это «что-то» — хруст поедаемых сухариков моей соседкой Мариной. Она расправилась с пачкой, и я подумала, ну вот все, сейчас засну… Но не тут-то было, Марина вытащила из-под кровати чемодан и достала орешки в шуршащей упаковке. Сожрав их, она снова залезла в чудо-чемодан и извлекла из него… эмэмдэмсы!!!! Слава Богу, их она ела не громко, и я понадеялась, что смогу уснуть. Тихий час близился к концу. Хотелось урвать хоть 30 минут сна.

Но, как я уже писала, нас в палате пять человек, поэтому подобно принципу домино, как только затихла Марина, свой чемодан достала Ксюша. Новенькая, которую заселили на место Маши. У нее тревога. Ксюша, женщина средних лет, с фигурой типа квадрат, которую она облачает в свободный спортивный костюм. Он настолько свободный, что не видно никаких вторичных половых признаков. Она постоянно ест. У нас подобралась такая палата. Так вот у Ксюши в чемодане был еще один чемодан, и еще один в нем… И, конечно же, все они были на молнии. Мне уже стало просто интересно, что же там за кощеева игла спрятана у нее в чемодане?

Я открыла глаза и стала наблюдать за операцией «матрешка». Из третьего чемодана Ксюша достала… Лифчик! Надела его и потом снова облачилась в бесформенный костюм. В ее внешнем виде не изменилось ровным счетом ничего! Я решила, что это счастливый лифчик, и раз она пошла в нем в магазин, то ей, наверное, дадут в нем больше сдачи. Обсчитаются в ее пользу, так сказать.

Я все-таки уснула, несмотря на испытываемую ярость.

После ужина меня поймала медсестра на посту и стала расспрашивать о самочувствии, настроении, что меняется в моем состоянии. Я устроилась на стуле поудобнее. Прислушалась к себе и стала вещать: настроение переменчивое, в тихий час обещали грозу, местами облачно, местами дожди. А она все записывает. Потом уточнила:

— А кто у вас доктор-то?

— Виталий Станиславович!

— О! Так он сегодня дежурит! Сходите к нему!

И я пошла. Тихонько постучалась в дверь, приоткрыла ее и сказала:

— Виталий Станиславович, во мне проснулась злость.

Доктор оторвался от бумаг, посмотрел на меня внимательно и жестом пригласил в кабинет.

— Так это хорошо, полезно. На что злитесь?

— На соседок по палате, которые в тихий час фантиками от конфет шуршат.

— Господи, откуда они их берут?

— Из чемодана, Виталий Станиславович. А чемодан на молнии, а пакетик хрустит… Хочется прибить соседок.

— Понимаю, — кивнул Виталий Станиславович.

— Я вот тоже иногда в какой-нибудь сервис звоню, а у них там «ваш звонок очень важен для нас» и мелодия такая заунывная. Потом говорят: «вы на очереди пятнадцатый, ожидайте десять минут». Проходит минут пять, и кто-то механическим голосом сообщает: «вы десятый в очереди, но ждать ответа оператора осталось все также десять минут».

Он пожал плечами и улыбнулся:

— А что делать, приходится терпеть.

Я согласилась.

Виталий Станиславович задумчиво сказал:

— Виктория, я вот совсем не хочу вас больше лекарствами пичкать, поэтому скину-ка вам медитацию. Между прочим, разработка моего научного руководителя. Будете ее слушать. У вас флэшка есть?

— Нет.

— А компьютер?

— Нет.

— О! Я вам сейчас ее на почту отправлю! А она весит 80 метров… Сейчас весь трафик у меня сожрется, а только начало месяца… Ладно! Запускаю в отправку!

— Виталий Станиславович, а у вас нет WI-FI?

Доктор засмеялся в голос.

— Конечно, видите вышку? — он указал пальцем в окно… — Вот она раздает, прям на всю психушку. Может вы и зачекиниться тут хотите?

Я засмеялась.

— Виталий Станиславович, у вас тут постоянно висит точка WI-FI, «кафедра» называется!

— О! Забудьте! Это компьютер кто-то забыл выключить.

В общем, Виталий Станиславович несомненный талант. От него всегда уходишь с улыбкой и с новым лекарством.

Вечером захотелось пройтись по набережной. В конце концов, лежать в больнице в самом центре города и не гулять по красивейшей набережной, минимум странно. Город у нас изумительный, особенно вечерний. Подсвеченный, морозный. Можно просто погулять. Без всяких мыслей. Просто здесь и сейчас. Я подняла глаза к небу и прошептала:

«Спасибо за то, что есть, и за то, чего нет. Спасибо, что жива, здорова и улыбаюсь. И спасибо за веру в собственный путь. Я не знаю пока куда, зачем и для чего, но я чувствую, что иду по своему пути».

День 9

Сегодня четвертый день весны. За окном голубое небо, из открытой форточки доносится пение птиц, солнышко играет за стеклами окон нашей психушки — настроение отличное. Проснулась с улыбкой, потянулась, и даже не стала проверять телефон. Тем более что он все равно сел. Сегодня особенный день.

Сегодня у нас обход. Это значит, что врачи всего отделения собираются в коридоре и под руководством заведующей, заходят в каждую палату.

Мы почему-то должны встать. Легенда гласит, что даже под капельницей, люди пытались стоять во время обхода. Не получалось, конечно, и они сидели на кровати, держась за штатив. Словно мы не в больнице, а в исправительной колонии со своими правилами и законами.

Пришли все врачи, мы стоим, подоконники чистые, постели застелены, продукты спрятаны.

У каждого из врачей есть свой пациент, и заведующая сначала спрашивает пациента, как он себя чувствует, а потом у врача, как он лечит. Поэтому врачи ходят со шпаргалками, и бегло рассказывают, что и как. Сегодня произошел забавный случай. Пока мы, пациенты, стояли, заведующая спрашивала первую девочку, мол, ну как вы тут?

А за спиной заведующей, тем временем началась суета, и молчаливый диалог между врачами: «чей-пациент-то»? «Кому сейчас про курс лечения рассказывать»? И все одними губами: «не мое», «не мое», «не мое»…

И тут заведующая подытоживает:

— Значит, МЫ с вами лечение подобрали правильное и дальше этим курсом и пойдем. За ее спиной было слышно, как несколько человек вздохнули с облегчением.

Запись медитации, которую прислал мне доктор, помогла настроиться на нужный лад. Там некто голосом Левитана читает текст: вы вместе сначала дышите, потом расслабляетесь, потом мобилизуетесь. И хочется встать с кровати и начать уже что-то делать. А никак. Я лежу и смотрю на стену, вспоминаю Мартина и чего-то жду. Такое ощущение, что поставила на паузу свою жизнь, чтобы он разобрался в своей. Я все еще его не отпускаю. Я мечтаю, представляю, думаю о нем. Перечитываю письма и ругаю себя за то, что не ценила того, что имела. Снова открываю почту, читаю его письма и просто отказываюсь верить в то, что происходит сейчас.

Я думаю об одном милом факте…

Благодаря тебе я чувствую себя, как Кристиан Грей (не только потому, что я привлекательный, умный и очень классный любовник :))

Я чувствую себя так, потому что с тобой я ощущаю собственные 50 оттенков… Со мной это впервые.

Мое настроение меняется каждую минуту. Сначала, я хочу тебя во всех возможных позициях… Не хочу разговаривать, думать — чистый секс! Через пару секунд, я хочу просто обнять тебя, прикоснуться к твоему лицу и смотреть в глаза…

Через какое-то время я просто хочу сказать тебе, что ты особенная и очень важна для меня. Я мечтал о тебе всю жизнь!

Но независимо от всего этого, мое главное желание, быть рядом с тобой… Я так счастлив, что ты ЕСТЬ!!!

Какой-то частью мозга я понимаю, что и сейчас поступаю также: не ценю того, что есть, и живу прошлым. За окном весна, там ходят люди, светит солнце и все хорошо, а я лежу в клинике и разглядываю наклейки на щербатых, давно не крашеных стенах, ожидая нового сообщения в почте. И каждый раз не он. И каждый раз новое разочарование.

Когда я сюда поступала, познакомилась с Катей. Кате 23 года, и она тоже работает с клиентами. На этой почве мы подружились.

Мы сидели в очереди за направлением на госпитализацию и переглянулись. Она спросила:

— Ты с клиентами работаешь?

— Да.

— Не в банке, случайно?

— Нет.

— А я в банке… Ненавижу пенсионеров…

Оказалось, что Катю сюда направила ее начальница, которая здесь лечилась двумя годами раньше, после того, как наорала на клиента в зале. Такое банковским работникам не прощают. А, тем более, сотрудникам крупнейшего банка страны.

Мы с Катей попали на разные отделения, и наши пути разошлись, но сегодня за обедом она сказала очень важные слова.

Она сказала: «Он сделал свой выбор!»

Он сделал свой выбор!!

Он сделал свой выбор!!!

Он сделал свой выбор еще в ноябре. А окончательно решил 26 января. Все точка. Выбор сделан.

А я все не могу его отпустить! Я все еще живу на паузе. Чего-то жду и о чем-то мечтаю и, искренне уверена, что лучше него не будет. И надо ждать. С упорством маньяка.

Тем временем в моей жизни должно случиться важное событие. Получение официального документа о разводе.

У меня очень хороший муж. С завтрашнего дня я буду говорить «был». У меня был очень хороший муж. Он мужчина. Настоящий мужик. Человек слова и дела. Он иногда долго думал, как сделать то, что я прошу (если это был какой-то капитальный процесс), меня это раздражало, и я говорила, что он слишком долго думает, а надо делать. Я была недовольна, сколько он зарабатывал, что он делал по вечерам. Сейчас понимаю, что я просто его не любила и не верила в него. А с ним все было в порядке, просто он не мой.

Это я все к чему: завтра надо забирать свидетельство о разводе. А я в больнице. А он вроде как в отпуске. Я позвонила Глебу, чтобы попросить меня отвезти, но он сказал, что занят и перезвонит.

И я стала думать, как мне забрать документы. Ведь денег на такси нет. И даже на автобус.

Тут муж пишет:

Вика, ты завтра в загс приедешь?

Я:

Привет, собираюсь. А ты в городе или уехал?

Он:

До 12 марта я в Финляндии.

Я:

Я в больнице, у меня с 10 до 12 процедуры, потом в ЗАГС поеду.

Он:

А почему в больнице?

Я:

Нервный срыв.

Он:

Сочувствую. Тогда я сейчас выезжаю в Питер. Завтра все получу сам.

Вот такой у меня замечательный муж, а я его не люблю. Поэтому сижу и плачу. Плачу потому, что каждого хорошего человека от себя отталкиваю. А может, виню себя за то, что не могу любить просто хорошего человека. Второе мне кажется более объективным.

И написала ему в ответ:

Спасибо, Женя. И прости меня, пожалуйста, за все.

Но мне не стало легче, мне не стало проще, я просто в очередной раз почувствовала себя сволочью, которая делает больно хорошему человеку.

Тем временем перезвонил Глеб, я сказала, что на выходные меня не выпускают. Он велел, чтобы я отдыхала, и спросил, не надо ли мне купить продуктов. Я призналась, что у меня даже вода закончилась.

Он сказал, чтобы я написала, когда смогу вырваться из больницы, и он подстроится.

Чуть позже я ему написала свое расписание на завтра.

Он ответил:

У меня завтра мероприятия. Завтра очереди будут просто капец. Пиши список, попробую вечером заехать. Только там без фуа-гра.

Я:

Вода без газа 2 литра

Полотенце большое (для тела)

Бананы (те были очень вкусные)

Немного мандарин

2 яблочка (те были вкусные)

Чернослив

Курага

Еще прогулку и поцелуй бы в список включила… Но ты занятой;))

Молоко 1 литр

Сливки 10%

Творог натуральный

Глеб:

Чувствую, что поцелуем ты не отделаешься…)

Я:

Ну, да, ты прав, молока пол-литра))

Мне с ним легко. Я пока не понимаю его роль в моей жизни и свою роль в его. Но мне все равно. Такое со мной впервые. Я воспринимаю его как друга, мужчину. И все… Даже писать особо нечего.

Вечером мы снова рисовали. Мне это все больше и больше нравится. Это своеобразное общение с собой, но через карандаши и бумагу. Я чувствую, как уходит тревога, мысли негативные, страхи. Как будто раскрашиваешь жизнь в яркие цвета.

Вечером позвонил муж:

— Что случилось?

Я рассказала то же самое, что и врачам. И разревелась. То ли от того, что до сих пор перед ним неудобно, то ли просто от того, что знаю, что он сейчас бы успокоил. Погладил бы по спине.

Он уточнил часы приема.

Я спросила:

— Зачем?

— Хочу навестить.

— Не надо, Женя. Меня никто не навещает. Я никого не хочу видеть. Хочу просто побыть одна.

— Я хотел поговорить.

Голос дрогнул.

— Я хотел сказать, что у нас все может получиться. Что я тебя по-прежнему люблю…

— Женя, милый! Год назад я именно в таком состоянии приняла решение выйти замуж. Ты меня обогрел, приласкал, и я снова улетела на волю. Я не поступлю так с тобой еще раз. Ты достоин женщины, которая будет видеть в тебе своего мужчину. А я не вижу. Вот и пилила тебя. Недовольна тобой была. Я тебя по-своему люблю, но желаю тебе женщину, которая будет тебя любить, как ты этого достоин.

А потом мы просто поговорили, как товарищи. И стало легче. В первый раз за год. Будто сегодня у нас случилось прощеное воскресенье.

После этого, конечно, случилась истерика. Потому что, идя по жизни, не всегда понимаешь, когда делаешь ошибки, когда причиняешь боль другому человеку. И еще очень важно: когда делаешь больно себе самому.

Не бережешь себя, выбираешь страдание вместо улыбки, условности вместо любви. И избитая, но такая верная фраза: «жизнь не знает черновиков, жизнь пишется на чистовую».

День 10

Сегодня проснулась в отличном настроении. Застелила кровать, умылась, посмотрела на солнце за окном! Весна! Ура!

Проверила телефон, аккумулятор сел, поставила на зарядку.

За завтраком много смеялись. Выяснилось, что наша история с «очищением палаты» с церковной свечкой и в платках, дошла до заведующей отделением. И мало того, что нам запретили жечь свечи, так еще и приписали к «сатанистам», которые совершают свои обряды по вечерам. В общем, больница, как любое другое место, слухами полнится.

После завтрака я включила телефон. Два новых письма в почтовом ящике. Одно от Мартина.

Захлестнула волна адреналина. Кровь прилила к лицу, к шее, сердце бешено забилось.

Пять дней назад я написала ему:

Я все еще скучаю по тебе…

И вот он ответил:

Я скучаю по тебе тоже… Конечно… Но это не меняет ничего!

Выдох. Выдох. Выдох.

Вдох. Выдох. Выдох. Выдох.

Написал. Спасибо. Он есть.

И даже как-то лучше стало.

Сегодня по плану два важных мероприятия: групповая и индивидуальная психотерапия.

Групповая психотерапия в прошлый раз закончилась темой «обида». С нее началась и новая сессия. Мы подытожили, что значит обида для каждого, и заметили, что у нас всех разное представление об обиде. Для кого-то это несбывшиеся ожидания, для кого-то проблема с самооценкой. Психотерапевт сказал важную вещь: самооценка — это фундамент личности. И если фундамент шаткий, увы и ах, вы здесь частый пациент. Обида иногда работает в паре с чувством вины. То есть тот, кого обидели, может считать себя виноватым в том, что его обижают. Мол, это он допустил, чтобы все об него ноги вытирали. Это и есть проблема с самооценкой. Еще мы говорили про женщин, которые выбирают одиночество. Что они все могут сами и им не нужны мужчины, из-за обиды на какого-то мужчину в их жизни. Это их выбор, потому что обида — это, и, правда, заноза, которую можно вытащить и залечить рану. Чтобы жить дальше счастливо.

Генрих Александрович рассказывал про то, что пациентами клиники нервных болезней становятся эмоциональные люди. Что нервная система закладывается еще в утробе матери, и если она слабая, то дальше на развитие устойчивости психики к стрессу будет влиять семья и близкое окружение. И поэтому, при одних и тех же данных, одни попадут в эту клинику, а другие нет.

Он привел пример, который рассказала Юлия Меньшова, когда не поступила в Щукинское училище. Как девушка эмоциональная, известная телеведущая очень расстроилась. Она пришла домой и просто легла на пол. С истерикой или без, история умолчала, но именно в таком виде, на полу, ее нашли родители, когда вернулись домой. И как вы думаете, как поступили известные всем Вера Алентова и Владимир Меньшов, узнав, почему дочь лежит на полу? Правильно: они просто легли рядом и лежали так несколько часов, демонстрируя принятие реакции своего ребенка. Это бесспорно поддерживает эмоциональных людей. Принятие их самих, их поступков, их реакций. Безусловно, принятие необходимо всем людям, но людям со слабой нервной системой, которые являются, как правило, ранимыми, мнительными, реактивными, оно важнее во много раз. Потому что часто их самооценка зависит от того, как к ним относятся другие.

Генрих Александрович рассказал много интересного во время нашего занятия. Про отношения, которые нам вредят, а мы почему-то их не заканчиваем. Одна девушка привела пример про такую дружбу. Потом тема как-то повернулась в сторону отношений между полами. И стало непонятно: вопрос касается дружбы между мужчиной и женщиной или все-таки любви. И другая девушка безапелляционно заявила:

— А я не верю в дружбу между мужчиной и женщиной!

Кто-то спросил:

— Почему?

Она ответила:

— Потому что у меня ребенок от друга!

И все рассмеялись.

После групповой психотерапии у меня была назначена очная консультация с Генрихом Александровичем. Как выяснилось, он очень известный психотерапевт, психиатр, владеющий гипнозом и вообще великих дел мастер.

Я пришла к нему в кабинет, и начался сеанс. Он спросил, что было травмирующим за последнее время. Я сказала, что на работе был очень тяжелый период, потом длительный болезненный разрыв с любимым человеком, потом последней каплей стало предложение мужа развестись. Я даже помню тот день, когда муж позвонил мне во время рабочего дня и спросил: «Как ты смотришь на то, чтобы пойти развестись официально»? Я кивнула, как будто он мог видеть мое молчаливое согласие.

Потом вышла в туалет и разрыдалась в голос. Именно этот миг, я считаю, во мне что-то сломалось. Я даже услышала хруст. Хруст сломанного вектора жизни, ориентированного на успех, на материальные ценности, на лидерство и первенство. Вышла из строя кнопка «я сама» и «я все смогу». Испарилась целеустремленность, жесткость и собранность. Я растеклась, как лужа… И только сейчас пытаюсь собрать себя заново, по-новому, с новыми навыками, новыми решениями, новыми принципами… Во мне прорастает новая я, потому что то, к чему я стремилась с двадцати до тридцати лет, перестало быть значимым и потеряло ценность.

На первый план вышли такие ценности, как семья, любовь, принятие, поддержка, близость, доверие. Во мне проснулось женская половина меня и, конечно, мне очень сложно забыть Мартина, потому что именно рядом с ним я почувствовала себя настоящей женщиной. Чуткой, любящей, заботливой, любимой, счастливой, окруженной заботой. Я постоянно чувствовала его близость, мне нравилось, что мы говорили на одни темы, жили схожими принципами и разделяли одну точку зрения.

Я посмотрела на Генриха Александровича:

— Боюсь, я больше такого не встречу. Он уникальный. И я обижена, что он выбрал другую.

И расплакалась.

— Он выбрал не меня! Предал нашу любовь!!!

Генрих Александрович велел сесть на стул и закрыть глаза. Я села и закрыла. Он попросил меня представить самую травмирующую меня картинку, которая заставляет плакать.

Я вспомнила, как Мартин встретил меня в аэропорту и привез в отель. Как открыл передо мной дверь, и я увидела в комнате огромное количество роз. Мое сердце подпрыгнуло от счастья. А сейчас, понимая, что это больше не повторится, я почувствовала, как слезы снова потекли по щекам. Следующая картина: мы лежим в кровати, я утыкаюсь носиком ему в плечо, он обнимает меня обеими руками. И я чувствую себя маленьким цветочком, который окружен надежными стенами. Я в абсолютной безопасности.

Я подняла глаза на психотерапевта и разрыдалась.

Генрих Александрович спросил:

— Что вы чувствуете?

— Боль.

— Где она в теле?

— В груди и животе.

— На каком расстоянии от вас этот образ?

— 3—4 метра.

— Он цветной или черно белый?

— Черно-белый.

— 3D или плоский

— 3D.

— Статичный или подвижный?

— Статичный.

— Размытый или контрастный?

— Размытый, только силуэты тел контрастные.

— Яркий или блеклый?

— Блеклый.

— Какой размер образа?

— Где-то полтора на два метра.

Генрих Александрович попросил меня представить, как образ становится из 3D плоским.

— Представили?

— Да.

— Теперь он становится размытым. Представили?

— Да.

— Теперь он становится совсем блеклым?

— Да.

— Что произошло с образом?

— Он стал совсем маленьким.

— Насколько маленьким?

— Как фото 9 на 13.

Генрих Александрович попросил в воображении отодвинуть этот образ на 10 метров.

Я отодвинула, и он превратился в точку. Маленькую далекую черную точку.

Генрих Александрович попросил дунуть со всей силы на эту точку, чтобы она улетела за горизонт. Я дунула изо всех сил. Точка улетела за горизонт.

— А теперь, — сказал Генрих Александрович, — представьте, что вы видите радугу. Она огромная, во все небо. И она плавно надвигается на вас. Когда она становится ближе, вы начинаете видеть в ней очертания лица. Вы приглядываетесь к нему, и узнаете себя. Себя, какой бы вы хотели себя видеть. Уверенной, женственной, красивой, самодостаточной, счастливой.

Я представила себя улыбающуюся, загорелую, счастливую, со светлыми длинными волосами, в розовой юбке колокольчиком чуть выше колен, в легкой блузке и джинсовой куртке. На ногах у меня бежевые босоножки из замши и браслетик «Пандора». Это браслет из розовой кожи и с подвеской в виде цветка. В центре цветка розовый камушек. Я сидела в аэропорту, нога на ногу и улыбалась. Я вся светилась от счастья.

Генрих Александрович попросил представить, что моя счастливая «я», сидит напротив меня и улыбается.

Психотерапевт попросил меня сесть на ее место, принять ее позу.

Я так и сделала и почувствовала, что ушла боль и появилась уверенность, мне захотелось улыбаться, захотелось потеребить свои волосы, встать, покружиться. Я чувствовала, что наполняюсь сама неким розовым цветом радости и внутреннего счастья. Исчезли проблемы, тяжесть, боль. Осталась легкость и чувство парения.

Генрих Александрович спросил, где я нахожусь. Я сказала, что почему-то в аэропорту.

Он спросил, вижу ли я, что на меня обращают внимание?

— Да.

Понимаю ли я, что могу познакомиться с каждым, просто, если ему улыбнусь. Я сказала, что да. Я красивая, достойная, уверенная в себе, счастливая женщина.

Он попросил дотронуться правой рукой до правой мочки уха, чтобы «поставить якорь» на это состояние. Я так и сделала. Генрих Александрович сказал, что теперь важно чаще представлять себя в образе моей счастливой «я» и касаться мочки уха. Так «якорь» будет усиливаться.

Я улетала от него на крыльях. На моем лице сияла улыбка, и было предчувствие, что теперь в моей жизни будет все хорошо.

Я знаю, что прочитав описание нашей встречи, психологи все поймут, а не психологи кивнут и скажут: «Понятно, палата номер 6».

Сессия с Генрихом Александровичем наполнила оптимизмом и желанием выйти на улицу. На улице светило солнце и было стопроцентное ощущение весны. Я шла по набережной и улыбалась сама себе. От внутренней свободы, ощущения счастья и предчувствия чего-то хорошего, что уже близко-близко.

Вечером Глеб привез цветы и продукты. Настоящий герой.

День 11

Сегодня полторы недели, как я в клинике. Мысль о том, что меня выпишут, и надо будет возвращаться в офис, к планированию, вечной гонке за результатом, к моему уставшему от задач руководителю… Не могу. Не хочу. Не готова.

Мне снятся кошмары о том, как меня выписывают, я прихожу в офис и открываю почту, а там миллионы непрочитанных писем, из них больше половины с просьбой решить какую-то проблему, а другая половина — офисный спам: «Внимание! Новый продукт!», «Внимание! Новая брошюра»!!!

И следом письмо: «Внимание!!! Мы получили тираж из редакции с ошибкой (4500 экз.), там слово «брошюра» написано через «У»!!! Немедленно изымите у клиентов. Незаметно!!! Задача срочная! Срок вчера! До позавчера внесите план, когда и как вы будете изымать эти брошюры у клиента. И сдайте отчет своему руководителю к позавчера.

Мы поколение «духлесс»: хороших машин, ипотечных квартир, дорогих трендовых вещей и далеких зарубежных поездок. И все это в кредит, и ты на игле. Поэтому ты и надрываешься на ненавистной работе и не можешь выскочить из этого колеса. Ты слабак! Ты никто без всего этого!

Счастье становится показательным выступлением в социальных сетях, и никто не знает, что за этой радостной улыбкой во время недельного отдыха на Крите спрятаны полгода нежелания вставать с постели по утрам. Работа от зари до зари. Синяки под глазами, ведра кофе, постоянное подавление негативных эмоций… Мне страшно от того, что я настолько не хочу возвращаться в эту систему, что радуюсь тому, что нахожусь в психушке.

Да, знаю, это мой собственный выбор. Да, меня там никто не держит и, да, у меня высокая зарплата по меркам нашего города. И, да, я лежу тут и думаю, что делать дальше? Может, пройдет? Может недостаточно еще антидепрессантов в моей крови, чтобы я захотела туда вернуться? Пока эти вопросы остаются без ответа. Сегодня, когда я ходила в магазин, спросила женщину, стоящую за кассой: «Вы любите свою работу»?

Она улыбнулась и ответила: «А как вы догадались»? И я позавидовала ей.

Сегодня на отделении безлюдно. Тех, кто в клинике больше 21 дня, отпустили на праздники домой с ночевкой. Нас отпустили на день. С 10.00 до 20.00. Мой выходной в день 8 марта.

Виталий Станиславович спросил:

— Хотите выходной?

Я сказала:

— Нет.

Он:

— Будете лежать и плакать?

Я:

— Ну, да и слушать грустные песни…

Он:

— Ну, может все-таки возьмете, вдруг кто куда пригласит… А нет, останетесь плакать.

Я кивнула:

— Давайте.

Поэтому сегодня я проснулась и почувствовала, что мне необходим какой-то драйв. Я раньше не осознавала этого. Это состояние натянутого нерва. На работе оно всегда приходило в конце квартала. Напоминало хоровод, в котором люди выгибают спину, чтобы пройти под планкой и не зацепить ее, чтобы она не упала. «Состояние нерва» — это когда ты был предельно близок к планке, слегка даже коснулся ее… А она не упала. Ты выполнил план. Ты получишь премию. Перед этим ты истерически смеешься, плохо спишь, забываешь поесть, потому что мозг кипит от идей. Но у тебя будет драйв. Выпрыгнешь или захлебнешься. Дикий прилив адреналина.

Сегодня я проснулась и поняла, что я соскучилась по этому чувству. Даша уехала домой взять чистые вещи и постирать. Я лежала и думала, что мне нужен праздник в день 8 марта. Мне приятно, что обо мне заботятся, любят меня, цветочки дарят. Я потрогала ухо, «якорь», который поставил Генрих Александрович, работал.

Я написала Глебу:

У меня хорошая новость!!! Меня отпустили на 8 марта!!! Мечтаю съездить домой и взять весеннюю одежду. Сможешь меня отвезти?:)

Глеб:

Привет. Нет, я восьмого занят, весь день и вечер. Метрошка тебе в помощь.

Я:

Ну ладно… Хорошего дня! А сегодня?

Глеб:

Сегодня в 9 часов можно.

И закрутилось колесо. В больнице выход закрывается в 20.00. Потом все по палатам или курят во дворе.

Сегодня выходной. Меня отпускают завтра на весь день. А мне надо сегодня, на два часа и после закрытия больницы. Квест.

Шаг 1. Медсестра. Иду к хорошей медсестре и объясняю ситуацию: либо сегодня и на машине привезу вещи, либо завтра и на метро. Хочу сегодня. Но возможно только с 21.00 до 23.00. Она согласна прикрыть, только «договорись с охранником».

Шаг 2. Охранник. Сегодня принципиальный. Объясняю ситуацию, говорит, что нужна бумажка от дежурного врача. Или хотя бы звонок на пост охраны с устным «разрешаю».

Шаг 3. Дежурный врач. Стучусь, захожу в кабинет, в первый раз его вижу. Он меня, соответственно, тоже. Что-то мямлю про необходимость покинуть больницу завтра… Забываю фамилию своего лечащего врача. Пытаюсь зачем-то сесть. В общем, выгляжу, как настоящий псих, собравшийся сбежать в период обострения. Несмотря на все это, он говорит, что готов отпустить меня на 2 часа и просит позвать к нему хорошую медсестру. Я мнусь и говорю, что эти два часа чуть позже 20.00.

Он говорит:

— Тогда, конечно, нет.

Я:

— И даже в честь…

Он:

— И даже в честь 8 марта.

Я:

— Подскажите, пожалуйста, а наша заведующая сегодня будет?

Я спросила его о заведующей, потому что мы с Дашей решили поменять палату. Так как в нашей восемь человек и все храпят, кроме нас с Дашей. При этом ты вроде в больнице и, если не выспался ночью, то можешь, по идее, выспаться днем. Но это без шансов, потому что, те, кто спят и храпят ночью, вы не поверите, также спят и храпят днем. Поэтому мы выведали, что во второй палате на четыре человека есть два свободных места и планируем их занять с разрешения заведующей. Даже если бабушка с фингалом (поскользнулась в туалете), которая лежит во второй палате, храпит — это все равно в шесть раз меньше храпа.

Дежурный врач видимо понял мой вопрос как: «ну раз через вас не получается, то я попробую через заведующую».

И ответил:

— Правильно, попробуйте у нее спросить, может она вас поймет, как женщина женщину. Я же вас совсем не знаю, — он сделал многозначительную паузу и продолжил:

— Не знаю вашу историю болезни…

Я почувствовала себя умственно отсталой:

— Аааааааа, понимаю… Вы не знаете, какой у меня диагноз и можно ли меня отпускать.

Он кивнул.

Шаг 4. Хорошая медсестра.

— Любовь Алексеевна, он мне не разрешил, а охранник без его звонка меня не выпустит.

— А чем аргументирует?

— Мол, я вас не знаю, ответственность брать не хочу. Поговорите с ним, пожалуйста!

— Ладно, поговорю, считай, отпустил.

— Йоихууу, спасибо! Вы самая лучшая!

Шаг 5. Смс Глебу.

Жду тебя в 21.00

Выдохнула. Выплыла. Адреналин в крови. Выхожу из палаты. Навстречу Любовь Алексеевна, показывает, не разрешил. Говорит:

— Вика, я его по-всякому уговаривала. Он ни в какую.

Вдох. Захлебываюсь. Но надеюсь выплыть.

— Любовь Алексеевна, а если все-таки с охранником договорюсь?

— Попробуйте, — ответила она.

Шаг 6. Охранник. Подхожу и смотрю жалобно:

— Не звонил?

— Нет, не звонил.

Хочу написать смс Глебу со словом «отбой». Но пока не делаю этого, еще надеюсь выпутаться. Нервы натянуты до предела. Не могу ни о чем другом думать, надо достичь цели, любыми путями. Я как наркоман в поисках дозы. Только моя доза осознание «цель достигнута».

Еще раз смотрю на охранника жалобно:

— Точно не звонил?

Он говорит:

— Наверное, забыл о вас.

Я:

— Не удивительно… У него нас, знаете, таких сколько… Тем более я вообще не с его отделения. Ему наплевать и на меня и на мои проблемы…

Охранник приосанился:

— Я могу кое-что для вас сделать. Могу открыть вам дверь после 20.00… Но уйти вы должны раньше.

Шаг 7. Хорошая медсестра.

— Любовь Алексеевна, отпустил! Но только, как я попаду в корпус? Там-то он мне дверь откроет, а в корпус?

— Это к нашей техничке надо подойти, Александре Ивановне, она ключами ведает, и договориться с ней.

Шаг 8. Техничка.

Александра Ивановна склонилась над унитазом, трет его. Я склонилась над унитазом с другой стороны, шепотом спрашиваю:

— Александра Ивановна, это вы?

— Ну.

— Александра Ивановна, вы же вход в корпус открываете и закрываете на ночь?

— Ну да.

— А можете мне сегодня открыть на вход в районе одиннадцати?

— Нет, это не входит в мои обязанности.

Шаг 9. Хорошая медсестра.

— Любовь Алексеевна, она не хочет открывать дверь.

— Ну, так ты ей объясни все и коробку конфет предложи. Я ей уже все сказала, она думала, что ты курить ходишь.

Шаг 10. Александра Ивановна согласилась впустить. Я записала телефон, куда звонить, чтобы открыли.

Шаг 11. Клинику покинула в 19.30. Села в кафе напротив, пью чай «Альпийский луг». Адреналин в крови зашкаливает. Цель на самом деле не стоит средств, но проделано масса шагов и сложных действий для ее достижения.

Результат: цель достигнута. Адреналин в крови.

Процесс: можно было бы сделать то же самое, но, не напрягаясь, в другой день, без такого количества ненужных действий.

Потери: нервы переговорщика и беглеца.

Вот приблизительно так выполняются все планы на моей работе. В последнюю минуту, с кучей ненужных переговоров, связующих звеньев и просто людей, которые добросовестно делают свою работу.

20.35. Пью чай «Альпийский луг». Жду Глеба. Чувствую тревогу. Теперь понимаю, почему я ее постоянно испытывала на работе. Почему трясутся руки.

Шаг 12. Поездка не состоялась.

Причина: нехватка времени.

На работе все точно также.

Я засыпаю в палате под храп новой соседки Любы. Сегодня выписали Марину.

День 12

Сегодня международный женский день. Мы с девочками, соседками по палате, проснулись и поздравили друг друга. Я посмотрела на тюльпаны от Глеба и подумала, что приятно встречать этот праздник с цветами.

Хорошего настроения хватило только умыться и сделать легкую зарядку. По пути везде встречались тюльпаны. Тюльпаны — символ международного женского дня.

Мой день начался с переписки с Глебом, в которой он намекнул, чтобы я не строила воздушных замков у себя в голове и не записывала Сонечку играть на флейте (у Юлии Ахмедовой есть такой монолог). Я отнеслась к этому спокойно. Фармацевтика шагнула далеко вперед или мне просто не особо все это надо с Глебом. Я даже не знаю, что значит «все это».

Вот что о себе я точно узнала, так это мое желание постоянно находиться в стрессе. Ситуация выглядит так: все спокойно, ровно — скучно. Смс/письмо/звонок — неполучение желаемого — грусть/тоска. Все спокойно… Скучно. Сегодня я исключила из этого списка смс/звонок/письмо и перешла сразу к стадии «грусть, тоска». За что мне нравится наша больница, так это, что соседи по палате принимают твои эмоции. Так, я в стадии «грусть-тоска», накрылась с головой одеялом и поплакала вволю. Никто меня не успокаивал, не вытирал слезы, а просто дали возможность проявить эмоции под разрывающую душу музыку в наушниках. Сплин. Романс. «…Мы будем счастливы теперь и навсегда…»

Потом, чтобы не загнить в собственных слезах, как корень в воде, мы с Дашей выбрались в кино. И, сидя в кинотеатре, я стала понимать, что моя жизнь меняется. Что я, на самом деле, в клинике нервных болезней, что здесь не работает «ну все, спасибо, доктор, я пошла».

Я поняла, что пребывание в клинике, наверняка, не поможет моей работе, от меня, возможно, отвернутся не очень близкие друзья, потому что, наверняка, представляют психиатрическую больницу, как «голые люди лежат на железных кроватях, привязанные крепкими веревками и бессмысленно смотрят в потолок».

Моя жизнь поменялась потому, что я уже сдалась. Я перестала бежать. У меня возникло чувство апатии. И чувство смирения и принятия того, что происходит вокруг. Принятие и смирение только в зачатке. Они как два маленьких зернышка прорастают в благоприятной среде. И я хочу, чтобы они росли. Чтобы я научилась уважать чужой выбор и ждать, пока произойдет что-то очень важное, если потребуется. Принятие себя со своей эмоциональностью, но отдавая отчет, когда я искренна сама с собой, а когда сама перед собой разыгрываю спектакль. И я заметила еще одну вещь. Я готова показать свое нутро, что-то сокровенное и важное, чтобы получить «лайки».

Это печально.

День 13

Утро началось с апатии. Сегодня приедет мама и Глеб. Прошлая встреча с мамой прошла под феназепамом. И мама не увидела улучшения в моем состоянии после госпитализации. Но она проявила себя, как настоящая мама, просто приняла это и молчаливо поддержала мою навязчивую идею на последние деньги купить карандаши.

Сегодня все прошло гораздо лучше. Я была накрашена, в хорошем настроении и с огромным желанием общаться. Что еще отраднее, у мамы горят глаза. Она увлеченно рассказывала о своем новом увлечении и я, в очередной раз, почувствовала, что все в нашей жизни происходит не просто так.

Она призналась, что, читая мой дневник, дойдя до идеи выйти в окно, перестала его читать. Она сказала, что как будто что-то в ней сломалось. Она лежала и думала об этом всю ночь и поняла, что она дала мне жизнь, она дала мне возможности вырасти, но дальше я сама выбираю свой путь. И это очень хорошие новости, потому что это означает, что сепарация произошла.

И теперь она рассказывает вдохновенно свои истории, и я впервые ее вижу такой счастливой за последние пятнадцать лет. И это счастье, видеть маму счастливой. Она призналась, что готова к новым отношениям.

В системно-семейных расстановках по Хеллингеру есть такая тема, что мы всегда солидарны с родителями. Сейчас я вижу своих родителей счастливыми, а значит, и сама могу стать счастливой.

И я предпринимаю попытки. После того неожиданного секса с Глебом и его заботы… Мое сердце слегка дрогнуло. Даша охарактеризовала это очень верно: когда здесь находишься, хочется нежности, тепла, ласки, и малая толика мужского внимания растапливает сердце. А уж тем более, когда к тебе прорываются сквозь охрану с продуктами и цветами, прям как принц в башню к принцессе.

После отношений с Мартином, я до сих пор считаю, что я принцесса. Сразу вспоминается шутка, гулявшая на просторах интернета:

— Вообще-то, я принцесса!

— Вообще-то, ты лечись!

Внимание Глеба меня восхитило. Я рисовала розовые облачка в голове и стала мечтать о третьем сыне, но Глеб достаточно жестко (это ему свойственно) меня осадил. После этого я закрылась и перестала его о чем-то просить.

И вот сегодня он приехал сам. Просто так. Я надела узкие джинсы и водолазку, накрасилась и вышла к нему. Глеб выглядел отлично, излучал уверенность в себе, что, безусловно, мне нравится в мужчинах. Мы поехали в ресторан и сели ужинать.

Глеб спросил:

— Скажи, тогда, в магазине, когда тебя поцеловал, я воспользовался ситуацией? Ты ведь была под лекарствами?

Я задумалась и ответила:

— Наверное, нет, Глеб. Наверное, лекарства просто отодвинули лишние мысли в голове. И случилось то, что случилось. Это было приятно… По тем фрагментам воспоминаний, которые у меня остались.

Мы рассмеялись.

— А с твоей стороны, что это было?

— Ну, я, как пожарник… Готов оперативно спасти… От всего.

Меня задело. Зацепило. Но я проглотила.

Поели, поиграли в игру «башня». Много адреналина и веселья.

После кафе поехали кататься по Васильевскому острову, и я разоткровенничалась:

— Ты знаешь, Глеб, я тебя боюсь. Ты умнее меня. Ты строишь стратегии в голове, и я лишь на уровне интуиции могу понять, когда ты искренен, а когда нет.

— Что ты имеешь в виду? Ты же знаешь, что я тебя не обижу и не предам. У меня к тебе очень нежные чувства.

— Когда ты сказал, что ты пожарник, ты имел в виду, что ты спишь со мной по моему желанию? Из-за него? А с твоей стороны что?

— Я не знаю, как ответить на этот вопрос.

Мы припарковались.

Глеб стал расстегивать рубашку.

— Ты не ответил на мой вопрос…

— Давай, я тебя лучше поцелую…

— Глеб, мне не 16 лет…

И мы начали целоваться. Если в прошлый раз была настоящая страсть, то в этот раз она была показной. Я поймала себя на мысли, что наблюдаю из окна машины за детьми, гуляющими в парке. Я подумала, что в такое время они, по идеи, не могут гулять одни, потому что комендантский час…

В это время Глеб продолжал заниматься со мной сексом… Короче, секс был отвратительный.

Я почувствовала себя героиней порнофильма, где играла роль женщины, которая якобы получала удовольствие от того, что с ней делают. Хотя, на самом деле, во время акта думала о том, что постирать сегодня вечером: темное или цветное. Или может партнер побыстрее управится, и то и другое успею загрузить.

Теперь могу в подробностях описать потолок машины Глеба, нарисовать по памяти решетку садика, в котором так поздно гуляли дети, и сказать, что у «Киа», припаркованного рядом, был затертый диск.

Глеб, наконец-то, закончил. И сказал, что это было замечательно. И теперь он мне может сказать, что да, он «пожарник». Я расплакалась. Он испугался:

— Ты чего?

— Глеб, ну ты же знаешь меня. Знаешь, что ты у меня шестой партнер за 31 год. Как ты думаешь, мне нужен «пожарник»???

— Вик, ну я думал, тебе тоже только это надо сейчас. Это и есть моя помощь.

— Нет, Глеб, мне такая помощь не нужна! Я не резиновая кукла. Мне нужны и нежность, и эмоции, и чувства. Ты же это все про меня прекрасно знаешь. Мы столько лет знакомы!

— Вика, прости. Это моя вина. Я не должен был так поступать.

— Глеб, это был мой выбор. Ты прав, я сама не знаю, чего хочу. Просто для меня это первый опыт, поэтому я воспринимаю очень эмоционально.

Я снова заплакала.

— Вика, это моя вина. Этого больше не повториться.

— Да, ты прав. Теперь я боюсь за наши отношения. Сможем ли мы остаться друзьями…

— За это можешь не волноваться, я все также буду о тебе заботиться. И у меня, по-прежнему, к тебе очень нежные чувства. Просто, ни о каких серьезных отношениях я даже думать не хочу. Я только развелся. У меня сейчас столько работы.

Мы начали одеваться. Я продолжала хлюпать носом.

— Глеб, блин, ну неужели среди кучи своих знакомых, ты не мог выбрать кого-то другого. Ты же меня знаешь: я принцесса, я нежный цветочек… Ну, какая из меня «девушка по вызову»…

— Викуля, правда, прости. Я — дурак. Не подумал, правда. Просто, я так давно тебя хотел, мечтал о тебе долгие годы… И соблазн был велик. Не удержался.

— Мне самой хотелось. Просто у меня так впервые: не по любви. Поэтому я не знаю, как реагировать.

— Тебе так и не надо. Это не твое.

Мы доехали до клиники. Я грустно спросила:

— Теперь ты, наверное, думаешь, что я лежу по месту назначения…

— Брось. Более того, ты здесь еще на месяц, ты — моя общественная нагрузка, и можешь со всем ко мне обращаться.

— Хорошо, Глеб, мне жаль, что все так вышло. И я знала с самого начала, что для любви шансов нет. Ты не стремишься ко мне каждую минуту, не пишешь «Доброе утро. Как дела?». Я сама сделала этот выбор. Знаю, что ты очень совестливый человек, поэтому не вини себя, пожалуйста. И ты, наверное, впервые успокаиваешь девушку после секса?

Глеб улыбнулся.

— Честно сказать, да.

— Думаешь, наверное, лучше бы домой поехать, подрочить и телевизор посмотреть. А так пять минут удовольствия и три ведра слез.

Глеб рассмеялся.

— Я об этом не подумал… Рассмешила. Викуля, я все равно рядом. Просто я такой. Я не умею делать комплименты, могу иногда сказать что-нибудь резкое. Но зато, если я делаю, делаю от всей души. Извини меня. Я не сдержался.

— Все в порядке. Я пошла.

— Я позвоню.

Он вышел из машины, чтобы меня проводить. Обнял, и я ушла в клинику.

Пришла к Дашке и начала лить слезы от обиды. Я чувствовала себя использованной, хотя с самого начала знала, что так будет. Я сама выбрала этот сценарий, чтобы доказать себе что-то? Что я не достойна нормальных отношений? Что я удовлетворяю свою потребность в сексе? Что я могу вызвать у мужчины чувство вины?

Постепенно успокоилась и уснула.

День 14

Проснулась со слезами на глазах. Вроде мне не нужен Глеб, но неприятно, что все так получилось. Особенно после Мартина. И его отношения: он всегда находил нужные слова, чувствовал мои эмоции, и мы свободно могли их обсудить.

Потому я и чувствовала себя счастливой. Мартина не надо было на что-то уговаривать, он сам старался предугадать мои желания, не говоря уже о приятных сюрпризах. Я помню то прекрасное утро, когда меня разбудило уведомление о новом сообщении от него. Я открыла почту и стала читать письмо, чувствуя, что улыбаюсь во весь рот. Он написал:

Сегодня я думал о тебе (как обычно) J и понял одну вещь:

Я понял, что у нас еще ни разу не было настоящего свидания… Я думаю, что это неправильно и надо это исправить! Итак, милая леди, я приглашаю тебя на ужин. 5 ноября 2014 года, в 6 часов вечера. Я слышал, что ты случайно :) будешь в Варшаве, и я забронировал столик в Ресторане Polska Różana! Я буду самым счастливым в мире мужчиной, если такая восхитительная женщина примет мое приглашение!!!

У меня было ощущение, что я попала в роман Даниэлы Стил. С той лишь разницей, что все происходило, не на станицах книги, а в реальной жизни. Мне казалось, что это сказка. Даже мама, которая давно убедила себя, что чудес в жизни не бывает, теплела от каждого сюрприза Мартина.

Я помню, как он уточнил адрес компании, в которой я работала. И через несколько дней в дверях нашего кабинета появилась офис-менеджер с довольной улыбкой и одними губами прошептала:

— Тебе посылка.

Она вручила мне огромную коробку. Я чувствовала себя маленьким ребенком, которому прислал подарок Дед Мороз. Счастливая улыбка не сходила с моего лица. Я открыла коробку и ахнула. Там лежали красивые черные туфли на высоком каблуке (он угадал размер!!!), черное белье и открытка с надписью «для русской принцессы».

Нужно ли говорить, что я несколько раз ущипнула себя, чтобы проверить, не сон ли это. Это был не сон. Я благодарила его по телефону и говорила, что я самая счастливая женщина на свете. Я не видела лица Мартина в эту минуту, но чувствовала, что он довольно улыбался. Мне казалось, что о большем я даже не могла мечтать.

Это было всего несколько месяцев назад.

Сейчас я лежала и смотрела в одну точку, понимая, что сегодня особенный день: либо я окончательно сдамся и опущу руки и, как говно, буду плыть по течению — больницы, врачи, процедуры — становясь все слабее и слабее. Либо возьму себя в руки, и начну что-то делать. По шагам. По чуть-чуть. Но наверх, а не вниз. Мы все носим груз совершенных ошибок, но это то, что в результате нас сформировало и сделало теми, кто мы есть. И новый опыт будет шлифовать нас, нашу личность до конца наших дней.

Поэтому, я просто потянулась в кровати, повернула голову к окну, увидела солнце и улыбнулась. Впервые за десять дней сделала полноценную зарядку. Застелила кровать. Убрала волосы. Умылась и пошла на завтрак. Мы завтракали с Дашей и смотрели в окно. За окном огромный купол Андреевского храма напоминал мне о пути. Об испытаниях. О выборе и его последствиях. Я поймала себя на мысли, что не казню себя, не испытываю стыда или вины за ситуацию с Глебом. Я просто сделала из нее вывод и пошла дальше. Для меня это прорыв.

На экране телефона появилась смс. Глеб:

Доброе утро! Как дела? Будет грустно, звони, поиграем опять в игру)))

Я улыбнулась. Захотелось написать, что Глеб похож на жука. У него такой толстый хитиновый покров, резкость черт, мужланская грубость… Но под этим всем скрывается добрый, нежный и очень отзывчивый человек. Не умеющий говорить о своих чувствах, теряющийся при виде женских слез, не знающий порой, как быть искренним, но везущий на себе всех и все их проблемы. Заслуживает уважения, как ни крути.

Но написать я не успела, потому что сегодня был очень наполненный событиями день. Во-первых, занятие групповой психотерапией с Генрихом Александровичем. Все на ту же тему «обиды». Просто поразительно, насколько обидчивые люди тут лежат. Но Генрих Александрович не стал этому удивляться. Он сказал, что эмоциональные люди — это 99 процентов пациентов клиники. А это значит, что их достаточно легко вывести из равновесия. Любое критическое замечание, злая шутка, непонимание окружающих могут ранить, обидеть таких людей. Но окружающих, как нам известно, изменить сложно, поэтому изменения надо начинать с себя. Потому что большинство наших обид — это наша неправильная интерпретация слов/действий других людей. Если в нас возникает обида, то она, как заноза, может долгие годы причинять боль. Как понять есть ли у вас обида? Если вы, вспоминая какую-то историю, чувствуете, как на глаза накатываются слезы и/или из недр вашего живота поднимается злость и раздражение, значит, несмотря на то, что история происходила в далеком/недалеком прошлом, она все еще гниет занозой в вас. Это вызывает дискомфорт и предполагает жизнь, наполненную не только радостными впечатлениями. Если же вы вспоминаете с легкостью то, что вас когда-то обидело, и внутри полный штиль, то поздравляю, ваша обида вас больше не отравляет.

Что делать с обидой, которая вас все еще отравляет?

Возьмите лист бумаги и ручку, запритесь от всех и начните писать… Многие из вас сейчас вздохнут и продолжат вслух мою фразу: «начните писать письмо обидчику»… Нет, не обидчику. Потому что, когда мы пишем письмо кому-то, то мы все равно начинаем выстраивать красиво фразы. Часть мыслей замалчивать, часть отрицать, потому что многим из нас, даже для обидчиков, важно остаться «хорошими». Писать надо все, что внутри, как в песне Олега Газманова «Мои мысли, мои скакуны». Писать надо до полного опустошения. До момента, когда вы почувствуете, что эта ситуация вас больше не волнует. Вы это почувствуете, не сомневайтесь.

У многих может остаться вопрос: А с чего начать? О чем писать? Ответ простой: начните просто писать все, что приходит в голову по поводу обиды, обидчика, как это отразилось на вас, как мешает жить… В общем, вылейте все на бумагу! Все до последней капли. В идеале, прочитать это потом самому себе, вслух. И ваша обида любого срока давности покинет вашу душу и останется лишь воспоминанием.

Это первый способ борьбы с обидчивостью. Следующий, это уточнить у визави, что он все-таки имеет в виду, когда называет вас «пышечкой». Означает это «любимая моя желанная женщина» или «хватит жрать, толстая корова. И не налегай на мучное!!!». Надо уточнять, а не выбирать второй вариант и сразу обижаться.

Еще стоит: присмотреться к окружению партнера, его семье. Вполне вероятно, что партнер/друг/коллега просто привык так общаться с людьми. Для него или для нее критика — это проявление заботы и желание сделать, как лучше, а не попытка унизить вас и снизить вашу самооценку.

Еще одну идею подсказала глубоко верующая девушка. Она сказала, что иногда надо понимать, что человек обижает нас, потому что до этого мы уже, по его мнению, обидели его. И иногда, после того как человек вас обидит, есть смысл сказать: «Знаешь, возможно, до этого разговора, я как-то обидела тебя, задела твои чувства. Ненароком. Ты прости меня за это, пожалуйста».

В общем, за два часа беседы, мы пришли к выводу, что самый простой способ справится с обидчивостью — это поменять свое отношение к людям и их поступкам. А также, вычеркивать из жизни людей, которые вас обижают, но не являются для вас значимыми.

После групповой психотерапии я пошла на беседу с лечащим врачом. Виталий Станиславович рассказал, какие шикарные хоромы в психиатрической больнице им. И. И. Скворцова-Степанова

— Вы представляете, там все в позолоте, — мечтательно рассказывал мой доктор.

Я посмотрела на него с тревогой, и прервала:

— Доктор, вы хотите меня туда перевести? Зачем вы мне втюхиваете этот «пансионат из позолоты»?

Виталий Станиславович засмеялся.

— Вас туда не с чем. Так что мы уж тут как-нибудь сами. В выходные плакали?

— Да.

— Правильно, плачьте больше. Я серьезно! Вы, кстати, чем после выписки планируете заниматься?

— Выйду на работу…

— Отлично, и через пару месяцев снова к нам… Надо искать новое место. И делать это уже сейчас, пока масса свободного времени и возможность подобрать варианты. Посмотрите в сторону бюджетного учреждения, из которого вы потом спокойно уйдете в декрет…

Дверь открылась, заглянул Паша. Он работал в строительной компании и зарабатывал много денег пока, от переутомления и хронической усталости, не перестал видеть и понимать людей. Теперь он здесь. Открыл дверь в кабинет Виталия Станиславовича.

— Я занят, — сказал мой лечащий врач.

— Виталий Станиславович, у нас тут тупиковая ситуация! Мы не можем найти класс, где проводят арт-терапию!

— Спросите у сестры на посту, — строго сказал доктор, глядя на меня, и продолжил:

— И вы, Виктория, тоже идите, порисуйте. Потом договорим.

Я присоединилась к ребятам. Мы нашли класс. На занятии нас было семь человек: я, Даша, Паша, Люба (новенькая из нашей палаты), Владимир и Нани (видела их только в коридоре и в столовой). Ведет занятие психотерапевт Алия.

Она рассказала нам, что арт-терапия — это техника, которая позволяет нам выразить свои эмоции посредством создания своего собственного произведения искусства при помощи красок, карандашей, пластилина и многого другого. Идея занятия в том, чтобы мы нарисовали что-то на заданную тему, а потом Алия и группа задаст вопросы по содержанию рисунка. И на нас снизойдет осознание, почему мы попали сюда.

Сегодняшнее занятие посвящено теме: «Моя болезнь». Все взяли карандаши, краски и мелки и стали рисовать. Когда закончили, Алия попросила каждого рассказать про свой рисунок.

Я вызвалась первой. На моем рисунке внизу были изображены шоссе и блочные пятиэтажки. Все хмуро и серо. Тянет на «безнадега.ру». Редкие вкрапления в виде сердец, солнца и денег. Я объяснила: моя жизнь до болезни. Она выглядела так: встаешь с рассветом, идешь на нелюбимую работу и поздно вечером возвращаешься домой. Есть редкие вкрапления солнца, денег, которые она мне приносит и любви, которую я иногда испытываю к мужчинам и к людям в целом, когда все хорошо. В середине рисунка изображен коричневый валун, который, как я объяснила, собственно говоря, моя болезнь.

От валуна расходились три дорожки: первая — прежний путь: он также сер, но имеет свои плюсы, второй путь: требует некоторых усилий и немного радужнее. Это вера в Бога, женская работа, без особого стресса, но и не приносящая особых денег, семья с хорошим человеком. Третья дорога меня радует больше всего. Она потребует больших усилий. И много веры. И работы над собой. Но это того стоит. В ней есть все: вера в Бога, принятие окружающих с любовью, занятие любимым делом, приносящим доход, чувство гармонии и счастья. Любящий и любимый муж, счастливая семья, дети. Духовность, доверие, достаток.

Таким образом, получилось, что я воспринимаю клинику и болезнь, как возможность переосмыслить свою жизнь. И получения сил, чтобы изменить ее в лучшую сторону. В сторону мечты. Алия сказала, что мне нужно обратить внимание на то, что я использую болезнь, как возможность передохнуть и подумать. И моя задача придумать способы, чтобы «отдохнуть и переосмыслить», не прибегая к болезни. И начать делать что-то для движения по третьему пути. Пути мечты.

Следующим взял слово Паша.

Он здесь, чтобы победить свой невроз и вернуться к нормальной жизни, и стать психотерапевтом. Такая у него мечта. Его рисунок похож на мой. Он, с помощью своей болезни, тоже идет к своей мечте.

Потом свой рисунок показала моя Дашка. На нем был изображен тонущий человек, у него широко раскрыты глаза и рот, он уже почти под водой. Все, что его держит — это один единственный лучик солнца, за который он ухватился.

Даша сказала, что лучик солнца — это для нее клиника. Потому, что самостоятельно побороть свою болезнь она не в силах. Четыре года бесплодной борьбы доказали это. Алия ее спросила, кто кроме клиники мог бы ей помочь. Она сказала, что близкий человек, мужчина.

Психотерапевт уточнила:

— Его нет?

— Нет.

— Кто еще может тебе помочь?

— Никто, только близкий человек.

Я вмешалась:

— Даша, а может быть такое, что этот самый близкий человек — это тот, кто смотрит на тебя каждый день из зеркала. Может быть, именно он твой союзник против твоей болезни? Близкий и поддерживающий человек?

— А что делать, если ты ненавидишь этого человека из зеркала? — спросила Даша.

— Почему?

— Потому, что он довел себя до такого состояния, до этой болезни.

— Хорошо, ты права, но ведь он привел тебя сюда… Он хочет все исправить. Может, стоит простить его и дать ему еще один шанс? — я посмотрела ей в глаза.

Даша задумалась.

И я тоже задумалась. Как многого мы себе не прощаем, не можем принять в себе то или иное несовершенство, смириться со своими неудачами и промахами. В нас живет жестокий критик, который хочет, чтобы мы не оступались, жили по линейке, радовались здесь и сейчас, верили безудержно в позитив, пели гимны: семье, работе, стране… Но это образ из глянцевого журнала, с политического плаката, из рекламы по телевизору. Там нет раздражения от зацепившейся кутикулы за колготки, нет прыща на носу, нет плохого настроения с утра, нет обиды на близких за недопонимание и отсутствие поддержки. Это образ сверхлюдей, которых не существует.

— Даша, надо простить себя за то, что не являешься сверхчеловеком. Потому, что это безусловный плюс — быть человеком с корзинкой недостатков, которые ты несешь с собой. Да, ты их видишь, можешь даже часть из них изменить, но именно они делают тебя тобой. Это уникальный опыт, который позволяет расти над собой. Преодолевать себя, улучшать, где это возможно, и принимать там, где нет возможности изменить. Осталось только найти ту самую мудрость, чтобы отличить одно от другого.

Даша посмотрела на меня с надеждой.

Мне хочется написать Мартину. Написать, что я в больнице, что происходит в моей жизни, что я все еще его не забыла, и мне безумно хочется, чтобы он был рядом. Моя правая щека горит несколько дней, а это значит, что он там думает обо мне. И это не бред сумасшедшего из палаты №6, а много раз проверенный факт (но доктору об этом все равно знать не стоит).

Хочется написать, но не буду. Просто приму все, как есть, а изменю только то, что в моих силах: себя и свое отношение к нашей истории любви.

За Дашей о своем рисунке стала рассказывать Люба. Она поступила 3 дня назад в нашу палату. У нее маленький ребенок и муж, на которого она в последнее время постоянно кричала. Много плакала. Потом снова кричала. Ее мама рассказала ей о клинике, она сама тут лежала, когда Люба была маленькой.

Первые три дня наша новая соседка постоянно спала. Потом стала приходить в себя: разговаривать и интересоваться событиями, которые здесь происходят. И вот она с нами на арт-терапии.

На ее рисунке озеро, в нем живут лягушки и кувшинки. А посреди этого прекрасного озера огромная куча навоза, которая туда упала, заставив лягушек и кувшинки покинуть болото. Люба все это рассказывает со смехом.

Алия уточнила:

— Люба, вы заметили, что не говорите о своих переживаниях серьезно?

— Я стараюсь во всем видеть позитив.

— Но есть ведь и негативные эмоции, о которых вы не говорите?

— Есть… — Люба начала плакать, и продолжила уже без улыбки:

— Понимаете, я думала, что у меня все получится до тридцати лет. И муж, и ребенок, и бизнес мой собственный. И я работала на износ, но бизнес пришлось закрыть. А я хотела, чтобы они мной гордились: и муж и сын потом… А я не смогла…

Она разрыдалась. Так мы начали говорить о ее проблемах серьезно.

День 15

Утро началось с тревоги. Впервые, за много дней, я вновь ощутила приступ тревоги. Открыла глаза: 7.30 утра. Ничего не происходит, но почему-то очень и очень тревожно.

На телефоне сухие сообщения от Глеба, что привезет продукты и что дела у него в порядке. Закрыла глаза. В голове крутится мысль: «Что-то происходит, что-то происходит». Вдох-выдох, досчитала до десяти, вдох-выдох.

Сегодня день «икс». Мы с Дашкой решили переехать. Смысл в чем: сейчас у нас палата на восемь человек, лежит реально шесть, двое храпят. Беруши каждое утро надо выковыривать из ушей, толкать храпящих, в общем, не «айс». И мы решили сбежать в другую палату на четыре человека, где лежит бабушка — божий одуванчик с фингалом (я про нее уже писала раньше) и девушка, которую выписывают в пятницу. Палата в голубых тонах с огромным окном, в общем, благодать!

Но, по традиции, для достижения желаемого, мы должны преодолеть препятствия. В нашем случае — это получение согласия на переезд у заведующей отделением. Мне это вообще не казалось проблемой: какая разница, кто и где у нас на отделении лежит. Все одинаково плачут, принимают фитованны и едят по расписанию. Но заведующая была иного мнения и сказала, что возможность нашего переезда будет зависеть от того, кого к нам приведет Господь, в лице сегодняшней приемной комиссии.