Бесплатный фрагмент - Осколки жизни

Гроза

Я наконец преуспел в создании разрядов, мощность которых значительно превосходит силу молний.

Никола Тесла, 1899

Не было известно и сложно различимо, какое ныне было время суток. Тучи полностью закрыли небесный свод, своим тёмным, сероватым свечением наступая на большой город, из коего словно шпили, словно башни будущего выходили небоскрёбы, устремлённые к небу. Тучи монотонно продолжали своё движение, с каждым разом всё больше и больше устрашая граждан, старающиеся скорее успеть попасть к себе домой, быстрее укрыться в своих небольших квартирках, огромных человечьих муравейниках или небольших домиках, что затерялись в множестве прочих. По улицам еле как разъезжали машины, стараясь найти для себя ближайшее укромное место перед предстоящей катастрофой. Эти небольшие жёлтые, зелёные, серые или красные машинки, подобно небольшим жукам или раздавленным неповоротливым бабочкам ползли из стороны в сторону и даже самые быстрые среди них не могли ничего поделать. Окна начинали загораться, словно тысячи и сотни глаз огромных монстров — больших зданий, стоящие наготове к встрече наступающей непогоды.

Ветер дул с большой силой, поднимая различные ветки, листву деревьев, заставляя их кроны раскачиваться из стороны в сторону, словно вот-вот эти большие органические выросты упадут на очередной невысокий дом, машину или неуклюжего прохожего. Среди всех этих зданий отличался один — это была высокая башня особой формы, напоминающая следка приплюснутый высеченный конус, на верхушке коего имелась большая площадка со своей внутренней небольшой башней, в форме полумесяца. Сюда можно было подняться при помощи лифта, кабине коего имелась в стороне, а затем по лестнице прибывший мог подняться наверх — в сторону смотровой площадки, закрытая навесом и при необходимости вокруг которой поднимались прочные панорамные окна, с тем расчётом, что во всех четырёх сторонах проходили металлические балки, словно превращая эту конструкцию в подобие клетки Фарадея.

Именно сюда прибыл владелец башни. Это был высокий мужчина лет пятидесяти в тёмно-коричневом костюме в полоску, поверх тёмно-синей рубашки, таких же брюк и чёрных оксфордов. Лицо его было худощаво, что украшала тёмная и почти седая шевелюра, средних размеров усы и под стать им бородка без бакенбардов. Он стоял, широко открыв свои яркие голубые глаза, словно в некоем незримом напряжении, ожидая наступающего момента. Небольшая трость с металлическим набалдашником в виде головы дракона опиралась о малый столик, что был рядом с ним с пультом управления. Оставив одну из рук заломленной за спину, мужчина повернул голову в сторону панели с множеством кнопок и небольшими экранами, где демонстрировались некоторые показатели и нажал на некоторые переключатели настроив систему.

В этот момент, прямо в центре площадки башни открылся массивный люк, откуда начал подниматься большой аппарат — массивнейшая металлоконструкция, чем-то напоминающая уменьшенную копию Эйфелевой башни, но с целым рядом изменений, многочисленными особенностями. От него выводились многочисленные провода различной толщины, а прямо из его шпиля выходил металлический шар. Когда наконец эта конструкция была выведена и раскрылась полностью, то она по своему росту могла посоперничать с четвертью всей огромной башни, которая к тому же была самым высоким сооружением в городе, высотой в 500 метров!

К этому времени в плотности облаков начали проскакивать яркие белые, синие вспышки, которые тут же привлекли внимание наблюдателя. Облака надвигались с каждым разом и только-только первые капли дождя начали падать с высоты одного-двух километров, падая на поверхность площадки, металлических конструкций, земли, деревьев. Слышался грохот, заставляющий дребезжать, после чего следовала новая вспышка, которая была очень даже яркой и настолько близко расположенной, что звук от неё дошёл в разы быстрее. Это не могло не вызвать восторг и восхищение! Глаза наблюдателя широко открылись и практически засветились от радости, а руки, заломленные за спиной, неимоверно сжались в кулаки так, что начали проступать вены. Один за другим начало следовать свечение, а дождь всё усиливался.

Капли всё чаще и чаще ударялись о панорамное окно стекая всё быстрее, пока наконец не образовывались целые ручьи, когда они могли стекать один за другим. На поверхности площадки образовывались лужи, а пользуясь высотой смотровой площадки, наблюдатель мог бросать взгляд в сторону города, откуда отчётливо на тёмном фоне прочих сооружений, ибо их зеркальные окна отражали тёмное небо, поток дождя, переходящий в сильнейший ливень. Звуки грома становились всё более громче и громче, доходя до того, что они извивались, иногда переходя в треск и шелест. Один из таких звуков прозвучал, когда сильнейшая молния прошла от одного облака к другому, словно разрывая небесное полотно, а этот звук, был подобен разлому в небе! Человек наблюдал за этим с невероятным восторгом, уже слегка раскрыв руки, быстро дыша, ожидая момента, когда наконец наступит апогей.

Сильные молнии были из одной стороны в другу, грохот казался музыкой, ливень лил и лил, наполняя улицы сотнями и тысячами огромных луж, образуя свои потоки, которые переходили в канализацию, но порой даже умудрялись наполнить сливные отверстия. Люди бегали из стороны в сторону, словно наступил самый настоящий апокалипсис, машины ехали как можно скорее или останавливались на краях улиц. Те, что оставили свои автомобили, выбегали на улицы, дабы успокоить, ибо при каждом ударе молнии, сотни и тысячи автомобилей начинали визжать и кричать. Ветер был уже настолько сильным, что подхватывал огромные потоки дождя, ударяя их об окна, из форточек буквально влетали в дома потоки воды и холодного воздуха. Горожане сидели в своих небольших комнатках, прижавшись к друг другу, когда же учёный стоял на высоте башни один, вновь горло заломив руки за спину, с честью принимая могущество природы, в коем он некогда видел соперника, но ныне товарища и друга, представившись в роли дружеского, но не менее могущественно оппонента.

Вспышки очерчивали уголки его лица, его выраженные скулы, выражали это мистическое и хлёсткое свечение зрачков, ровный нос, эту дерзкую улыбку, слегка оголяющая зубы, словно в азартном оскале. Молнии, разрывая небесный свод также направляли свой могущественный свет, свою власть Зевса, освещая башню, несколько раз моргая, готически оголяя излучение в сторону каждого винта, каждой заклёпки, каждой металлической балки, каждого витка катушек. Всё это не могло не завораживать, особенно когда наконец молния со всей силой ударила в сторону мачты, попав точно в цель! Разряд за долю секунды проходил по проводам, вызывал коронные разряды, всё вокруг светилось, небо озарилось как никогда раньше и в этот момент человек с радостным криком нажал на очередной переключатель.

Полученный разряд поступил в сторону огромного, размером чуть ли не с отдельное сооружение трансформатор и усилив напряжение выплеснул молнию обратно с утроенной силой! Прямо из светящегося шара выплеснул огромный, мощнейший разряд, устремлённый прямо в небо, по пути разветвляясь, на истоке неоднократно попадая в клетку Фарадая, контактируя прямо с самой ионосферой. Это стало ударным эффектом и вызвало целую череду молнии один за другим, которые били во все стороны — в здания, сооружения, высокие деревья на башнях. Небо разрывалось в клочья, звуки грома буквально заставляли оглохнуть и были настолько сильны, что при каждом током звуковом ударе здания приходили в движения!

Жители кричали от страха, когда в каждом из домов моргали и лопались лампы, с трудом могли работать системы связи, все компьютеры выходили из строя, устройства останавливались и перегревались, не выдерживали даже генераторы больших станций и всё это озаглавливалось сильным землетрясением под громогласным грохотом молний! Того счастья и радости, которое испытывал учёный — гений электричества, который им повелевал он не ощущал никогда более. Это был тот самый час, тот самый миг, когда везде правило электричество — это таинственная, величественная, дарующая власть сила природы, заключённая во всём и особенно демонстрируемая ею же самой! О, природа! О, великое электричество, тебе нет равных!

Это был миг, это был пик, это была невероятная радость и счастье, которое испытывал гениальный учёный, проводя свои восхитительные изобретения, ощущая, как именно через него проходили миллионы вольт, когда он своей тростью касался металлических балок, но благодаря огромной частоте это вызывало свечение. Да, именно то самое призрачное свечение, которое он видел в своём отражении на панорамном окне, тот свет своих глаз, рук, кончиков пальцев, бороды, одежды, из кончиков коих выходили молнии — это было невероятно, он был счастлив!

Таков был миг таково было это мгновенье и даже когда оно прошло, эта дольная секунды, по праву достойная длиться вечно, он с удовольствием выдохнул и посмотрел в сторону окна, смотря как всё ещё продолжался ливень, переходя в дождь. Панель инструментов отображала величину полученной огромной энергии, равной коему не было никогда ранее. К этому моменту подготовка длилась невероятно долго и теперь, при помощи этих вспышек электричества удалось сгенерировать около 4,167 ТВт*ч электроэнергии, за эти 10—15 минут удалось собрать 629,17 миллионов долларов, которые будут направлены для потребления, из коих можно будет направить на издержки, но это обыденные траты. Но, не это сейчас интересовало учёного, не это его привлекало. Он столько работал ради этого мгновенья, чтобы ощутить эту прелесть, это наслаждение, которое прошло по его сердце, которое невозможно объяснить.

Радость учёного, его счастье парадоксально и возможно сложно понимаемо для обычного человека, но такой она была в этот момент, когда её ощущал гений — в миг, когда во всю бушевала Гроза…

Молчание

По отмирании воли смерть тела уже не может быть тягостной.

Артур Шопенгауэр

Лежу. Голова опущена на мягкую подушку, волосы слегка растрёпаны, прижаты с затылки и слегка точат у закругления так, словно вокруг моей головы распущено чёрное солнце. Моргнул. Как же можно интересно моргать — опускать эти небольшие складки кожи, покрывающие очи, закрывающие за собой зрачки, вызывая эти яркие сначала белые, потом синие блики, словно после яркой вспышки. А потом всё покрывается красным, среди чего можно увидеть еле заметные, полупрозрачные кружочки с точками внутри в удлинённых стручках, словно канальцах. Вновь открываются глаза, покрыв каждый зрачок новым слоем лёгких слёз, что не заметны и не дают очам высохнуть. Дыхание тихое, невероятно спокойное, что позволяет сделать открытый нос. Кожа стала намного бледной, нежели была, а борода достаточно обросла, но не ощутима. В молодости казалось, что, когда появиться растительность на лице это будет каждый раз ощущаться, становиться заметным и напоминать о том, что нужно вести себя иначе. Нет, такого не происходит, каждый старик часто ощущает себя также как ребёнок.

Губы сомкнуты. Они давно не открывались и лишь зубы, изредка, незаметно касаются друг друга, то расходятся в стороны под весом челюсти. Язык неподвижно замер на месте. Самая сильная мышца находиться в глубоком сне и не собирается из него выходить. Веки снова накрывают глаза, но на сей раз столь же быстро оголяют их. Перед очами предстал белый потолок с красивой лепниной с правой стороны, которая была сделана во время ремонта. Какие интересные узоры, по коим невольно бегают зрачки. Да, узоры всегда привлекали человека, эти интересные формы, вот бы только мои глаза их отчётливо видели, а не столь размыто. Хочется повернуть голову и обозревать комнату, но я не могу. Быть может позже удастся.

Дыхание чувствуется. Ощущается как каждый лёгкий поток воздуха наполняет лёгкие и грудь слегка вздымается, но вздымается так тихо. Если бы я мог увидеть это дыхание у милого щенка или у своего создания, я был бы невероятно счастлив. Но благо у меня есть память и есть фантазия, которые помогают мне даже лёжа парить в этих просторах, думать обо всём, о чём только пожелаю.

Жаль только, что это никто не услышит и я не смогу это никому сказать. Зрачки невольно опускаются чуть ниже, по сути, они видят стены с зелёными цветочками, но на самом деле они не смотрят на это. Незаметная лёгкая пелена слёз накатывает к глазным яблокам, но её столь мало, что даже не заметить. Кожа вновь покрывает их поверхности сметая с пути. Но одной удаётся пройтись ближе к переносите и постепенно опуститься на бледную щёку, на коей появилось с недавнего времени много морщин и тёмно-коричневых пятен. Она проходит по уровню выделенных скул, точнее их началу и пропадает в седых успевших растрепаться, усах.

Спине стало немного жарко, но головой то повернуть невозможно, что уж говорить о том, чтобы повернуться целиком. Лопатки прижаты к этой футболке, которая уже вторую неделю находиться на мне. Благо, что она тонкая. Наверняка на моей спине уже образовались десятки различных линий, но я их уже мало замечаю. Захотелось немного пошевелить ногами. Вот уж я старый дурак. Опять забыл об этом и дал мысленный сигнал им, но что удивительно, порой говорят, что душа внутри тела, словно в комнате. Быть может с точки зрения науки в это вериться мало, это я могу сказать как учёный, но сейчас, находясь в таком положении могу сказать, что это чувствуется. Вот поехал сигнал к ногам, а они не шевелятся, остаются всё в том же положении, но от них приходит какое-то эхо, как будто сигнал отразился от кожи и вернулся обратно.

Руги мои уже давно неподвижны и тихо мирно лежат, повёрнутые ладонями вверх, со слегка согнутыми пальцами. Ох уж эти длинные пальцы пианиста, на которых, кажется, вновь выросли ногти, впрочем, как и на ногах. Но теперь беспокоиться думаю об этом не стоит, благо они меня мало чем побеспокоят. Тишина вокруг. Только этот белый шум и лёгкие звуки птиц из-за окна со стороны балкона. Иногда только можно услышать со стороны спальни, вместе с дальними еле-еле приходящими звуками машин с дальней дороги. Как интересно играется свет, создавая тени на мне. Хоть это становиться моим развлечением, кроме как дышать и моргать. Разве что иногда приходиться проглатывать, при этом часто горло с таким напряжением это делает, словно это самое настоящее физическое упражнение. Моя кожа стала настолько тонкой, что я чувствую, как постепенно этот глоток проходит по пищеводу. О желудке я, уже давно позабыл, впрочем, как и проглатывать, из-за этого иногда кажется, что внутренняя часть моего горла уже успела настолько высохнуть, что трескается.

Удивительна эта жизнь, в ней можно быть и так — просто лежать, погружаться в размышления. Но жаль, невероятно жаль, что я не могу ими поделиться. Не могу кому-нибудь рассказать, не могу всё это записать на листочек или напечатать на компьютере. А как я мог печатать, когда я мог! Этому моему таланту завидовали многие, но что самое главное — как же я любил это занятие, почти не мог без этого. А теперь… Честно могу сказать, так хочу увидеть своего родного сына. Хотя быть может это уже бред сумасшедшего. Но знаете, признаюсь в одном — в детстве всегда мечтал испытать всё то, что испытала мама. Поэтому в какой-то мере — я счастлив, я благодарен провидению за это, ибо я лежу здесь, лежу тихо и спокойно.

Глаза закрылись. Закрылись надолго. Кожаная пелена вновь приоткрылась, но приоткрылась только отчасти и всегда остальную часть обзора прикрывают ресницы этой невидимой занавесью. Пальцы всё ещё не двигаются, дыхание уже почти не слышно и только иногда этот неугомонный живот что-то да скажет и потом вновь умолкнет. Хочется спать. Я уже долго спал, спал и по десять часов, и по пятнадцать, и даже по восемнадцать часов. Порой мне кажется, что скоро я так сильно усну, что никогда более не проснусь. А впрочем, это одна из самых мягких и тихих смертей, она мне нравиться. Вот бы только во сне я увидел свои мечты и почаще, увидел бы маму. А быть может я её сегодня увижу? А, мам? Ты же придёшь сегодня ко мне, да? Я очень буду тебя ждать. Как же я тебя люблю, мама. Не хватит мне мыслей сказать, мама, как же я тебя люблю и скучаю. Настолько, что я не в силах это даже вспоминать, ибо меня уже давно не должно быть, но эта работа удержала меня. А теперь, самое время.

Я лежу. Всё также продолжаю лежать, смотря то на стену, разглядывая зелёные цветы, то на белый потолок. Хорошо, что его сделали однотонным, ни одной неровности, а то бы я злился и ничего не мог бы сказать, лишь проклинал бы в мыслях. Тишина. Кто-то завёл машину — доноситься её гудение. Уши ещё достаточно хорошо улавливают эти звуки, и кажется ему стоит заменить масло, звук слишком тарахтящий. А впрочем, меня уже накрывает постепенно туманная усталость, пора оставлять этот мир новому поколению, ведь их время настало.

Вот бы… вот бы только среди этого нового поколения было и моё… Покрывало слёз становиться в разы толще, глазные яблоки заметно краснеют, набиваясь кровью и пустив две капли, которых настигает та же участь что и первых, веки продолжают моргать. После третьего такого акта моргания глаза вновь приходят в себя. Дыхание уже не становиться столь частым, а биение сердце не отдаёт на грудную клетку, виски и в районе горла, дальше от подбородка. Не задерживается само по себе дыхание, а то раньше издавался какое-то непроизвольный звук паровоза. Пусть уж лучше так, тихо. К тому же, зачем переживать, когда там можно быть вместе с теми, о ком мечтаю. Ведь там уже будет в разы лучше, если только Бог не тиран.

То, что он есть мне удалось понять, но на то, что он добрый очень надеюсь. Думаю, скоро и уверенность придёт, хотя скорее уже там. Веки вновь закрываются и закрываются сильнее. Хочется их открыть, но в ответ приходит только эхо. Яркие вспышки, сине-бирюзовые пятна становятся всё мутнее и мутнее, а эта красное покрывало с проходящими точками становиться всё более размытым, переходя в чёрные окрасы, словно второе внутреннее веко закрывает взор.

И вот среди всего этого пробуждается то ли воображение, то ли что-то ещё и я всё больше вижу то, что мне хотелось. Из души так рвётся — мама! Мама, забери меня… И вот она пришла, она пришла за мной, и я иду с ней, иду далеко-далеко, вижу её лицо, её светящиеся глаза, её широкую яркую улыбку, это тёплое выражение, это доброе слово — ягнёнок. Да, мама, я этот старик, твой ягнёнок бежит к тебе, мама. Из закрытых глаз протекают лёгкие линии слёз, дыхание замедляется, его почти невозможно ощутить, как и это невероятно частое, но и одновременно практически неслышимое биение сердца. Вот за мной пришли и я иду, иду туда, иду вместе. Как же я счастлив! Счастлив. Искренне. Уже невозможно различить сердце, хотя мысли отчётливы и красочны как никогда, пока из груди не выходит последний тихий выдох, после чего наступает радостное, призрачное, извечное и полное Молчание…

Всеобщая гибель

Конец света маловероятен. Но всегда остаётся надежда.

Стивен Кинг

Металлические балки были достаточно холодными, когда за них каждый раз приходилось ухватываться, былая краска на них потрескалась и отчасти опала, обнажая металлическую поверхность. А отходя всё ближе к недалёким креплениям к горизонтальным частям всё больше виднелись ржавые части. Вокруг было достаточно сыро и порой вода от прошлого дождя так или иначе проходила сюда, стекая по округлой стене сего небольшого туннеля или по балкам лестницы. Один за другим, переставлялись ноги в высоких ботинках, а в голову приходила мысль о том, что стоило достать из карманов плаща перчатки, дабы не запачкать руки.

Сделав ещё несколько шагов человек среднего роста, остановился, крепко держа одной рукой лестницу, а второй достав платок из кармана. Затем он вытер левую руку, пока держался правой, после чего поместил платок обратно, поправив волосы, бороду и очки, затем он достал печатку, ловко надев её на руку. Такую же процедуру он провёл со второй рукой, отдышавшись и смотря на окружающее бетонное образование, где в некоторых местах появились участки, покрытые мхом от сырости. Хорошо, что запахи не проникали в его убежище внизу, закрытое люком, но ему ещё предстоит подниматься наверх, откуда через пару щелей до него доходят еле заметные лучи пасмурного неба, но никак не Солнца — о нём уже давно забыли.

Наконец, он вновь продолжает свой путь, шаг за шагом доходя до металлический крышки, у которой он нажимает на твёрдый рычаг, после чего тот поддаётся. Приходиться несколько поднапрячься дабы его приподнять и тогда проливая более яркие потоки света с явным звоном крышка открывается под своим весом. Мужчина поднимается, опираясь о металлический ободок, прикрыв ослеплённые глаза так, что виден только бледный и размытый участок земли. Руки сами тянутся туда, а ноги сами переступают по последним ступеням, помогая рукам вновь приподняться и конец совершить шаг на твёрдую поверхность. В нос бьёт странный поток воздуха от коего в горле словно наполняется песок, вызывающий скорый кашель.

Пару раз тяжело вздохнув, ощущая жар воздуха, подобный обжигающей сухости воздуха пустыни или степи, мужчина несколько раз моргает, ловя яркие зайчики и помутнённый взгляд, пока наконец не удаётся осмотреться. Он находился на тёмном сероватом грунте с редкими камнями, порой даже магматической природы, изредка можно было увидеть даже не только сухую траву, а именно погнившую. Где-то валялись металлические, длинные балки, проржавевшие чуть ли не полностью, а чуть дальше находилась дорога или скорее то, что от неё осталось. Осмотрев всё это и глубоко вздохнув мужчина потянулся к каналу, где рядом с лестницей обнаружил удлинённый металлический бокс, вскрыв который он достал оттуда трость с округлым металлическим набалдашником который словно удерживала хваткая стальная клешня с угловатыми костяшками. Затем он закрыл с грохотом люк и неспешным шагом начал свой путь в сторону оставшихся кусков асфальта с десятками трещин, камней, отчасти засыпанные песком и грунтом, ступая по ним и слушая свойственные звуки.

Когда мужчина оказался на дороге и смотрел вдаль своими слегка потускневшими, но пронзительными зелёными глазами, взор простирался чуть ли не до самого горизонта, где поднимались пустынные холмы, где-то мелькали какие-то точки — явно это было или перекати-поле или какое-нибудь чудом выжившее животное. Некое время он смотрел на эту картину неподвижно, ощущая приход горячего воздуха, пока постепенно его зрачки скачкообразно не начали двигаться вправо. Один за другим он подмечал дальние барханы, что сменили холмы, а дальше их взгляд не доходил, ибо там начинался густой туман, словно покрытый плотным слоем дыма — настолько атмосфера была поглощена, но благо кислорода и азота было достаточно.

Вскоре глаза сами шли дальше по горизонту пока наконец он не обернулся полностью, увидев спустя пару километров начало высокого и массивного города. Весь город был в самом плачевном состоянии, каким только его можно было увидеть, но в какой-то мере может быть это и к лучшему? На лице мужчины не дрогнул ни единый мускул, который хоть как-то позволил бы предположить эмоцию, которую он испытывал. После, не произнеся ни слова он пошёл дальше, звонко цокая своей металлической тростью и каблуком высоких ботинок.

Он шёл, всё больше смотря на высокие небоскрёбы, к коим он приближался, он замечал небольшие дома и сооружения, ближе к подступам города. С их стен уже давно слезла краска, в кирпичных стенах отсутствовали отдельные фрагменты, стёкла были потрескавшиеся и давно покрытые толстым слоем пыли и песка, но всё ещё демонстрируя свои угрожающие острые края. Крыша уже давно обрушилась, из-за чего внутри виднелись большие скопления мусора различной природы — многочисленные балки, салфетки, пакеты, банки, пластиковые бутылки, бумага, разрушенный бетон, черепица и многое, что уже покрылось глубоким налётом времени.

Двери многих домиков были разрушены, металлические заборы заржавели, а деревянные покрылись мхом или вовсе обрушились. На территории дворов, где когда-то могли быть аккуратные садики ныне были дикие заросли — многочисленные сорняки, способные приспосабливаться к самым адским условиям, прорастали здесь. Иногда на дороге или близ домов можно было встретить окоченелый туп кошки или собаки, отчего становилось не по себе. Не менее страшным были оторванные крылья птиц, которые небрежно лежали на краю дороги. Смотря на них, мужчина резко приставлял правую руку к сердцу, так сильно морщился от боли и тяжело начинал дышать, мотая головой — ему было невероятно жалко этих замечательных живых созданий. После закрыв глаза, он старался пройти дальше, делая шаг за шагом.

Вскоре он услышал странный клич, он, подняв взгляд на небо и заметил, как облака изменились близ города — они стали фиолетовыми и всё более розоватыми, благодаря чему наконец можно было понять время — наступал закат. И среди проявившейся небесной красоты в глаза бросились небольшие удвоенные дуги — это птицы, что совершали свой дальний перелёт и увидев их, мужчина улыбнулся и помахал им вслед, желая счастливого пути. Те словно поняв это вновь пару раз издали свойственный им крик, всё быстрее уменьшаясь и скрываясь за высоким небоскрёбом.

Затем он продолжил свой путь, идя дальше иногда заметив упавший заржавевший байк, на коем всё ещё сидел окоченелый и разлагающийся владелец. Разумеется, шлема на нём не было и лишь лёгкий жакет прикрывал его. Кожа уже успела сползти, покрываясь желтоватыми, более чёрными оттенками. Волосы, покрытые песчаным слоем всё ещё иногда колебались на ветру. Глаза впали в глазницы и теперь на их место были глубокие две дыры, впрочем, такая же образовалась на уровне упавшего в плоскость черепа носа. Губы наверняка давно уже съели рептилии, что могут обитать даже в такой местности, из-за чего пожелтевшие зубы были оголены хищным оскалом. Костлявые руки с обглоданными венами, запёкшимся алым содержимым и такими же бледными кусками кожи, находились на земле, причём одна из них прикрывала лоб, а вторая была высоко поднята вверх, из-за чего в таком лежащем положении трупа это выглядело даже комично. Смотря на это, мужчина ни на секунду не испытал какого-либо сочувствия или сострадания, а на лице слегка приподнялись уголки губ так, что нельзя было понять это безразличие или презрение по отношению к сему отребью.

Вскоре на дороге показалась высокая арка с уже полуразрушенным названием города, который ныне состоят из одних согласных — «Ш, Н, Т». Здесь всё ещё находилась пара машин, у коих уже выбило стёкла, двери были открыты, а из-под капота в момент наблюдения мужчины показались головы крыс, которые тут же выпрыгнули оттуда и побежали в сторону поста — края арки, где в старой, покрытой пылью диспетчерской всё также продолжал сидеть очередной труп. Казалось, что смерть настигла этих людей в мгновенье ока, моментально, так быстро, что никто не смог куда-либо скрыться. Для сыщиков всё также могла бы остаться загадкой природа такой ужасной гибели, но быть может для весьма внимательных могла появиться весьма справедливая догадка при виде удлинённых узоров в виде голых ветвей на стенах.

Но мужчине не стоило гадать — он и так всё прекрасно знал и поэтому долго не задерживаясь продолжил свой путь, приближаясь всё ближе к мегаполису. Отсюда уже виднелись высокие сооружения, некогда блиставшие своей невероятно гладкой синеватой поверхностью, а ныне покрытые сотнями дыр, изорванные по всей своей плоскости десятками обломков стёкол, заострённых и гладких, покрытые ржавчиной, запёкшейся жидкостью, пылью, множественными останками. На их поверхности всё также осталась реклама — огромные афиши, гигантские электрические панели, на которых удивительнейшим образом остались надписи, но эти надписи были сделаны пылью, поскольку на протяжении долголетнего срока работы те иллюстрации просто выгорели на поверхности экранов, постоянно заряжая их электрическим потенциалом, где и накапливалось больше всего пылинок.

Машины всё также безмолвно стояли на дорогах или припаркованные на обочинах, на первых этажах домов полуразрушенными оставались десятки магазинов, гигантских гипермаркетов, в коих уже не работали электрические наблюдатели, книги на полках за огромную цену ныне с пожелтевшими страницами могли браться за бесплатно. Одежда невероятно дорогая от самых лучших брендов ныне проела моль насквозь, из-за чего на их поверхности были десятки различных дыр. Цвет уже стал не таким ярким и кислотным, а бледным и меланхоличным. Гладкая плитка, по коим могли постукивать острейшие каблуки моделей теперь не могли отразить ничего, они покрылись трещинами и пеленой старости так, что мало кто мог в этом вообще отличить ту былую гладкость. Потрескались окна каждой из витрин, были пустыми кассы, были сломаны высокие лампы и чуть ли не были разорваны системы кондиционирования.

Не сладко пришлось и аптекам, где сотни красивейшим образом разложенных лекарств так, словно увидев их как интересную рекламу посетители захотят приобрести, теперь лежали рассыпанными по полу, растоптанные и все с явно прошедшим сроком годности. Будки, в которых готовилась уличная еда уже давно покинуты посетителями, но повара «верные своему делу» остались там и теперь сами кормили тараканов, коих насчитывалось тут тысячи. Они бегали по покрытому плесенью хлебу и сыру, который наверняка гурманы могли оценить, а биологи выделить драгоценный пенициллин. Кетчуп и майонез стали настолько кислотными, что из них выходили зловонья, не говоря уже о «вчерашних» приготовленных блюдах — мясе, помидорах, огурцах и тонне зелени, приправленный соусом и обвёрнутые в турецкую лепёшку. Десятки таких старейших произведений кулинарии ныне гнили.

Дорогие и богатые салоны красоты, невероятно красивые турецкие, французские, иногда узбекские рестораны находились в невероятном упадке. Некогда красивые блинные были разрушены с их чудовищно наглыми посетителями, которые всё ещё были здесь — упали лицами в свои дьявольски дорогие кофе, кои поглотили их прогнившие волосы и в которых ещё плавали выпавшие, начавшие растворяться глаза. Где-то всё ещё оставались надписи «аренда» и телефонный номер, написанный так, что казалась эта такая доступная радость, когда же такое мог позволить себе или уже обогатившийся богач или обычный человек, но за огромные долги, которые он, разумеется, не мог уплатить после чего приходилось завершать свою жизнь, как те молодые люди, что ныне покачивались на ветру, коих было видно из окон или на ближайшем столбе. Интересно, что даже завершить свой жизненный путь для них было не дешёвым удовольствием, учитывая все эти интересные обычаи, традиции, красоты и пустую тупость.

Банкоматы с оставшимися в них купюрами уже явно не могли принять банковские карты, хотя для дорогих пенсионеров, если бы они только были это явно не было бы в новинку, не учитывая интересные моменты, когда эти механические монстры нагло проглатывали сии «электронные кошельки». Высокие столбы с лампами на которых уже тоннами были заклеены различные объявления с улыбающимися людьми, отрывными листками, огромными надписями, флаерами и прочей ненужной информацией, не источали из себя свет, а только стояли и разорвавшейся лампой, и оголённым проводом. Но такая ситуация была в редкости, чаще всего была просто лопнувшая лампа, из которой уже давно вылетел инертный газ.

На пути идущего встречаются высокие здания с гордой надписью банка, в которых всегда из стороны в стороны бегали люди, наверное поэтому из нынешних разорвавшихся огромных панорамных окон или полуразрушенных зданий видны лежащие по пути тела, но конечно максимально большие скопления у касс, где всегда имеется огромнейшая очередь из стариков, старух, мужчин и молодых дам с вечно плачущими у них на руках детьми, который и сейчас были здесь. К слову, теперь они наконец замолчали и эти маленькие трупики, с такой якобы заботой матерей, а на самом деле бабушек, если они всё ещё живы, так забавно лежали на руках своих разлагающихся матерей с открытыми ртами и даже оставшаяся плоть отражала гримасу гнева, ибо, даже умирая, наверное, она упрекала своё девятое чадо за то, что оно кричит.

Отдельного к себе внимания заслуживал большой некогда райски красивый комплекс с высокими четырьмя башнями и главным прямоугольным зданием с огромным бирюзовым куполом — явной полусферой и выходящим на поверхности шпилем. Сейчас это место было в своём пике, которое при жизни привлекало к себе тысячи, десятки тысяч людей, которые, к слову, с мирно опущенными головами и приподнятыми задними частями остались под поверхностью бетонного монолита. Этот замечательный пик вызвал интересную озорную игру в глазах наблюдающего, когда он обратил внимание на этот полуразрушенный купол, с поверхности коего начал сползать черепица, оголяя бетонное образование — один из способов дорогих строителей даже на столь «почитаемом» объекте заработать побольше. А эти полуразрушенные, словно лопнувшие верхние скорлупки сырого яйца маленькие купола, с десятками тоннами мха, плесени, гнили, ржавчины, обгорелыми участками, полуразрушенными, сломанными огромными надписями на чудесной вязи, которая геометрически даже не походит на фрактал. Эта экспозиция или произведение природного искусства, которое находилось рядом с не менее разрушенными собратьями средиземноморского края.

Человек смотрел на всё это и в его душе перебирались самые различные ощущения, самые многогранные и разносторонние чувства. Он ступал по городу, осматривая различные виды зданий — отели, театры, сады и парки отдыха, гигантские торговые центры — ядра денежных приёмов от населения, губернаторства, правительственные учреждения, министерства, в коих все адски горды, хотя ничего не знают по специальности. Всё это находилось в этом массивном городе и всё ржавело, гнило, гибло, подыхало, разваливалось, разлагалось, старело и погибало!

Осматриваясь по сторонам, человек приблизился к одному из небоскрёбов, который чем-то привлёк к себе его внимание, затем он поднял взгляд и увидел малых размеров, способный поместиться в ладонь цветок, что находился на одном из верхних этажей. Это творение природы путник заметил, поправив очки и по этому прекрасному розоватому цвету, к коему он начал подниматься. Войдя внутрь, он ничуть не удивился старой картине из груды застывших в отдельных частях сооружения с некоторыми обгоревшими частями и разорванными в клочья частями от взорвавшихся окон. Но при этом с довольным видом поглядел на появившуюся растительность, не давшая шанса бетону как-то защититься, пробившись даже через него насквозь, хотя в этом отдельную роль скорее всего сыграли дорогие строители-крохоборы.

Усмехнувшись, он приблизился к лестнице, точнее к неё останкам, которые состояли из небольших кусков бетона, повисшие на металлических тонких прутьях — арматуре. Не смотря на свой возраст, мужчина ловко перешагивал со ступени на ступень, часто наступая на металлический прут или скорее на его крепление в стене. Пару раз правда ситуация была близка к падению, но трость помогала удерживать равновесие, к тому же, удобное использование его в качестве рычага, цепляясь за следующий ряд перил очень даже помог мужчине, таким образом наконец оказавшийся на следующем этаже. Также путь был преодолён через следующие этажи пока совсем скоро он не оказался на просторном, полуразрушенном холе шестого этажа с иногда образовавшимися дырами в полу. Но главное тут находился тот, к кому он пришёл — этот чудный цветок, разумеется, тут было не мало сорняков — различного вида трав, среди которых выделялись красивые растения, в том числе живокость, вьюнок, лютик ползучий, но среди них всех выделялся гигант, который мужчина заметил издали — стапелия.

Это массивное растение, которое выживало обычно в джунглях Южной и Центральной Африки наверняка из-за аномалий перебралось и сюда. Приблизившись человек внимательно осматривал эти удлинённые, похожие на щупальца пять лепестков снаружи розоватые, изнутри желтоватого цвета, словно покрытые чешуёй и фиолетовыми вкраплениями, когда же центр, где виднелся пестик обладал более фиолетовым ярким и кислотным окрасом. Подойдя ближе, мужчина встал практически у края холла, откуда виднелся весь город — от стекла почти ничего не осталось, панорамное окно давно в виде тысячи осколков лежало внизу.

Спустя столько времени мужчина нашёл себе живого собеседника, чему был рад, но не подавал виду. Усевшись у края, опираясь на трость и свесив ноги, он слегка поболтал ими, после чего посмотрел на цветок и с улыбкой заговорил:

— Ну, здравствуй, хищник, — обратился он к цветку, лепестки коего слегка покачивались на ветру, словно одобряя слова нового товарища. — Признаться не ожидал тебя увидеть, — продолжал мужчина, — но я рад. Давно не беседовал с кем-нибудь из живых и с одной стороны, извиняюсь за отсутствие праздного приёма, но с другой стороны, я рад, что не мало дичи досталось и тебе.

Цветок не отвечал, а лишь внимательно слушал.

— Думаю, ты удивился такому виду этих земель, да? Можешь не удивляться, сейчас весь мир стал таким. Эти места ещё не плохо сохранились. К тому же, уже скорее я гость, а не ты, ибо меня осталось меньше, в разы меньше, скорее даже я единственный в целом свете, что меня честно — радует.

С этими словами его глаза загорелись задором. Он быстро посмотрел на цветок, потом отвёл взгляд и прикусил губу.

— Знаешь, я даже могу сделать вот так, — он быстро поднялся и приставив руки ко рту закричал, что было сил, — эге-гее-гее!

После разразился заливистым хохотом, запрокидывая голову, махая руками и пару раз даже подпрыгнув.

— Ух! Ха! — он совершил резкое сальто так, что подол его плаща взвился в воздух, продолжая хохотать. — Во всём мире нет никого кроме меня, и я могу сделать всё, что захочу, слышите! Всё, что захочу!

Он прокричал это так громко, что затрещали оставшиеся стёкла и заметив это он, резко развернувшись подбежал к одному из оставшихся осколков, разорвав того в клочья, с резким криком, продолжая хохотать.

— Меня теперь не держит, — обращаясь к цветку и возвращаясь, размахивая тростью говорил он, — не удерживает ни закон, ни правила, ничего, я свободен!

Довольный, он вновь опустился на своё место продолжая болтать ногами.

— Нет теперь больше извергов, нет больше тех, кто будет мне угрожать, нет никого, кто хоть как-то противостоял бы теперь мне. Вся планета — моя! Наконец-то покой, теперь я могу смотреть куда хочу и сколько хочу, не будут теперь эти люди смотреть мне ответно, из-за чего становиться не по себе видя их зверских, дьявольский взгляд, полный разумного хищничества. О, да…

Он глубоко вздохнул и даже не обратив внимание на грязь поднял руки и опустился навзничь, лёжа на спине, подложив руки под голову, отложив трость. Он желал рядом с диким растением, таким же хищником, как и он.

— А знаешь, как всё это произошло? — посмотрев на цветок спросил он, на что, казалось, даже растение ответило лёгким движением. — А всё это был я, — приподнявшись продолжил мужчина, прогладив бороду. — Государства любили воевать друг с другом, доказывать их превосходство. Сначала я хотел дать им энергию — для развития, но тщетно и тогда пришлось заговорить о том, о чём они хотели знать — о оружии. В мире существуют радиоактивные элементы, энергию внутри которых люди уже давно, не менее столетия, как уже умели добывать. Но интересно то, что не меньшая энергия заключена в каждом материале, в любом, только нужно уметь его оттуда извлекать. Например, в тех же металлах или органических соединениях, даже в том самом углероде, коим наполнены наши с тобой организмы, тоже хранит в себе энергию.

Мужчина всё обращался и обращался к цветку с таким интересом, что казалась даже другая растительность — иные сорняки и цветы слушали его речи.

— А для этого, — говорил он, — нужно всего лишь в ускорителе направить ионизированный газ, водород или гелий, придав им нужную энергию, хорошенько её откалибровав. Таким образом, в результате, произойдёт бомбардировка, ядра изменяться и за счёт потери массы отдадут свою энергию. Вот, например, достаточно взять 32 пикограмма лития, 36 пикограмм бериллия, 42 пикограмма бора и столько же углерода, после разместить их на удлинённых ускорителях длиной в 2 метра с имеющимся вакуумом подобно лампам, где появиться необходимый пучок в 626,4 мА, затем разместить 25 таких ускорителей согласно спирали Архимеда в стопку, получиться такой цилиндр, катушка из ускорителей с диаметров в 9 и высоту, чуть меньше 10 метров.

Именно эта небольшая бомба была создана и предоставлена правительству и когда она была сброшена в качестве «испытания» с высоты 2 километров и механизм сработал, когда до поверхности осталось 1,5 метра. В эту секунду заряженные частицы начали бомбардировать, генерируя электричество с огромными токами, которые проходили по невероятно толстым проводам, направляясь ко второму, третьему, четвёртому ускорителю, всё усиливаясь и усиливаясь, пусть даже и теряя около 30%. И наконец, на 25 ступени, когда до земли оставалось 30 сантиметров этот гигант взорвался, источая из себя всю энергию, которую он сгенерировал!

Он говорил это с огромным интересом и ностальгией.

— Я помню, как я его монтировал, этого красавца «Иерихон», как его привезли к самолёту, специально подготовленному и разработанному для него. Казалось, вершилась судьба человечества, так и случилось. В тот день, я, попрощавшись с моим красавцем, под предлогом неотлагательного вопроса отправился в свой бункер, где и скрылся, подстроив по пути собственную гибель в автокатастрофе. Но даже в своём убежище я не мог не слышать этот триумф.

Все были в ожидании, самолёт, который отвёз «Иерихон» не выжил со всем его экипажем — ударная волна их разрушила. Взрыв виделся на расстоянии 662 километров, где находилась контрольная зона. Этот титан, вырвал из своих недр энергию, сравнимую со взрывов 337,42 мегатонн тротила, благодаря чему образовался гигантский светящийся шар с диаметром в 22 километра, видный на расстоянии в несколько тысяч километров, его замечали даже на другом конце планеты. Всё, абсолютно всё, что только было, леса, города, дома, строения, птицы, животные, озёра, реки всё-всё-всё было уничтожено, высушено, выпарено, обожжено и погибло в адской катастрофе в радиусе 146 километров, все стёкла в радиусе даже 260 с лишним километров были выбиты, разрушены. Свет был настолько яркий, что обжигал любую открытую часть тела, весь воздух в атмосфере нагрелся, каждый ощутил это резкое повышение температуры.

По всему миру в миг перестали работать телефонные связи, телевидение, интернет на протяжении 4 часов на протяжении которых начали обрушаться мировые биржи, падали валюты и акции компаний-гигантов. Все были в шоке от произошедшего настолько, что приходила в упадок даже экономика нескольких государств. Массивное ядерное грибовидное облако возвышалось над всем этим, при том, что оно прорвало атмосферу, поднявшись на высоту 400 километров, с радиусом шляпки в 570 километров, то есть покрывая площадь более миллиона квадратных километров. Для понимания это площадь Египта, Мавритании или Боливии, или даже площади Сербии, Арабских Эмиратов, Австрии, Кубы, Кувейта, Кипра, Камбоджи, Бельгии, Ямайки, Сингапура, Мальдив, Монако и Узбекистана вместе взятых!

И этот символ разрушения — ядерный гриб возвышался во всей своей красе под этим громогласным гулом, который разносился по всей планете несколько раз, вместе с потоком землетрясений, который не много не мало, обогнул планету 18 раз! Вы представляете эту мощь, это могущество человеческого гения, который потряс всю планету, этот гигантский шар, который превосходит его в 14,6 секстиллион раз. А эти звуки, которые сначала были подобны сильнейшему раскату грома, а потом это эхо, которое отражали горы по всей планете, вместе с этим свечением неба.

Проговорив это, он с воодушевлением завершил:

— Это была самая мощная на тот момент бомба за всю историю человечества, но потом воодушевлённые моими разработками, использовали мои чертежи добавив всего лишь один дополнительный ускоритель, — он поднял указательный палец, — и получился взрыв эквивалентом в 1 519,65 мегатонн в тротиловом эквиваленте, что дало в 5 раз более могущественный и устрашающие результаты…

Проговорив это, он замолчал. Перед глазами пронеслось всё, что он рассказывал, всё что упоминал. А затем он вновь вспомнил те моменты, когда он наконец покинул свой бункер, спустя столь долгого ожидания. Тут он отпустил бороду, тут постарел, но остался в не плохой физической форме.

— Когда были люди, — говорил мужчина, — я хотел, чтобы их не стало, хотел быть в одиночестве, теперь я достиг того, чего хотел. Но за то время, в которое я пробыл в бункере, теперь я осознаю то, что после меня не останется никого из моего вида, никто не будет продолжать род человеческий и он вымер, вымер навсегда. Я… я уничтожил… я уничтожил то, что породила планета.

Он не говорил уже эти слова кому-то он уже говорить это самому себе.

— Я их ненавидел, ненавижу и буду ненавидеть, — в какой-то момент оскалился он, -но увы и они имеют… имели место на этом свете.

Сказав это, он огляделся вновь и приподнялся. Его взгляд вновь упали на растения, но теперь они не казались в его глазах, столь живыми собеседниками, их колебания казались такими безжизненными, хаотичными, ничем не подкреплёнными. Смотря на них, он теперь осознавал, что это не более чем обычные предметы. Взяв свою трость, он начал хромать, опираясь о неё, ковыля он приблизился к лестнице с опущенным взглядом. От былой улыбки на лице не осталось и следа. На что же только не способен человек, хотя человек ли он вообще? Эти мысли мелькали в голове мужчины, пока он, ухватываясь за стену, слегка дрожа, еле переминая с ноги на ногу, опираясь тростью, постепенно спустился вниз. Спустя какое-то время он уже был на пятом этаже.

Этот этаж был почти таким же, но тут было в разы больше коридоров, которые привлекали внимание. И дабы вспомнить время, когда люди ещё были живы, когда они ещё прохаживались по этим путям, ступали на кафель и линолеум, сильно опираясь на трость он прошёл дальше, опустив брови. Двери были выломаны, а бумаги лежали на полу, растоптанные с отпечатками подошв мнимых посетителей. В комнатах находились столы, покрытые невероятным слоем пыли, оставались выгоревшие шторы, что или летали, выйдя из отверстия окна, либо под своим весом продолжали висеть, закрывая комнату от ярких и ослепляющих солнечных лучей.

Одна такая комната через пару поворотов привлекла внимание мужчины, куда он вошёл, осматривая её. Это был обычный кабинет, где находился единственный стол со своим удлинением, за коим было кресло, на столе стоял пробитый насквозь монитор, пара шкафов с упавшими папками, что лежали на полу. Диван из коего торчали пружины находился неподалёку и пара стульев с чёрной обивкой находились у стола, покрытые всё тем же массивным слоем пыли.

Подойдя ближе, мужчина встал около стола, сняв перчатки, отряхнувшись и стуча пальцами с давно не стриженными ногтями по поверхности стола из-за чего звук получался довольно отчётливый. Войдя, он закрыл за собой дверь, а два имеющихся окна были полностью закрыты тяжёлыми шторами. Что удивительно из-за толщины стекла она даже сохранилась, пусть и поросла не малым слоем мха. Путник стоял посредине комнаты, стуча по столу, осматривая комнату, после чего остановил свой взгляд на кресле с потерянным, каким-то безразличным взглядом.

Подойдя ближе, он достал платок, коим вытирал руки ещё покидая бункер и сложив его вытер кресло, на которое опустился. Он сидел, откинувшись на спинку кресла, ощущая себя правителем, владыкой, властелином, но властелином ничего… Весь мир был разрушен и ничего от него не осталось, дикая природа совсем скоро всё это поглотит и не оставит ничего, ни единого следа от всего, что когда-либо сделало человечество. Здания разрушатся окончательно, книги сгниют, и вся краска с них сотрётся, разложится пластик, не останется даже костер под грунтом, не говоря уже о волосах или коже. Всё покроется растительностью, появятся новые животные и планета погрузиться в то состояние, каким оно было порождено.

Человек зря думает, что является центром вселенной, ибо мир вполне может существовать и без него. Теперь мужчина это прекрасно осознавал, сидя здесь, понимая, что десятки планет и спутников — Луна, Марс, Фобос, Деймос, Юпитер, Ганимед, Европа, Ио, Калисто, Сатурн, Титан, Уран, Нептун, Титания, Венера, Меркурий, не говоря уже о звёздах и мириадах планет, огромных астероидов, триллионы космических объектов невообразимого размера существуют без людей, без никого. Никто их не видит, никто на них не существует и самим объектам это не нужно, они вполне себе самостоятельны, путь даже не владеют разумом, а быть может…

Тук-тук… Путник вздрогнул. Он резко всколыхнулся на кресле и замер, внимательно прислушиваясь. Прибывший отчётливо услышал стук в двери. Но не могло же это ему так хорошо послышаться или его воображение уже начало играть с ним злую шутку. А быть может… Он ждал, ждал затаив дыхание. Ждал очередного стука или то, что кто-то откроет двери, даже хотя бы звук шага, какого-нибудь движения. Он сидел и ожидал этого момента, ожидал в огромном мире, где по собственной вине он — гениальный учёный стал явным свидетелем Всеобщей гибели…

Старение

Я… я скоро умру во сне.

Фёдор Михайлович Достоевский, Идиот, 1869

Ш-ш-ш… Ш-ш-ш… Глубокое и протяжное, но вместе с этим мягкое шипение отдавалось от морских волн, что медленно ударялись о песчаный берег. Они старались доходить, покрыть своей белоснежной пеной как можно больше песка, дойдя до максимальной дальности, затем вновь вся эта водная вспенившаяся масса отправлялась обратно к тоннам вод. На берегу имелись различные ракушки, иногда камушки, редко пробегал краб, стараясь скорее погрузиться в воду. Иногда показывалось что-то иное — какая-нибудь рыбка, что начинала задыхаться, в первые мгновения начинала прыгать, пока не застывала, теряя сознание. Но океан благосклонен к своим обитателям, поэтому скоро забирал эту небольшую рыбку в свои владения. За всем этим наблюдал тощий высокий старик. На нём была только одна старая рубашка с короткими рукавами, обнажающие костлявые руки, на коих уже успели проступить вены. Голова с седой бородой и такой же седой не причёсанной шевелюрой, которую он только резко откидывал назад оголяла его широкий лоб, слегка смуглое лицо, яркие голубые глаза, потерявшие дар зоркости, узкие засохшие и слегка потрескавшиеся губы, впалые щёки и острый нос представляли его лицо с большим количеством морщин.

Светло-синяя рубашка еле держалась на нём, чуть ли не повисая — настолько он был худ. Брюки на уровне ниже колен были порваны, а на ногах ничего не было. Старик стоял с босыми ногами, опираясь на единственную, чуть ли не вышедшую к морю пальму спиной, скрестив руки на груди. Это дерево было уже давно высохшим, поэтому можно было явно не бояться получить кокосом по голове, чем и пользовался мужчина. Его голова бессильно порой нагибалась вперёд, веки слегка закрывались, затем вновь он поднимал голову, открывал глаза и продолжал смотреть в сторону заката. Со стороны океана до него доходил морской бриз, помогающий развеяться, но в глубине души наступала тоска, какая-то странная необъяснимая грусть.

Он посмотрел по сторонам, в очередной раз подмечая необычайно большую длину песчаного берега, которая завершала прибрежной скалой, у которой был небольшой трап с привязанной лодкой к одной из балок. За ним простирались малые тропические джунгли, где иногда можно было встретить силуэты обезьян, а справа от него на более высокой прибрежной скале находилось его убежище — одинокий маяк, который совсем скоро уже нужно будет включать, ибо с каждым разом Солнце всё быстрее и быстрее склоняется к длинной веренице горизонта.

Вокруг никого не было и только звуки морского прибоя, да лёгкие колыхания лепестков пальм доносилось до его ушей, вместе с оранжево-красным, переходящим в розовых на отражении к небу светом Солнца, из-за чего даже океан сменял свой окрас, принимая в свои объятия светило.

На ум приходили различные мысли, но мало кому он мог об этом сказать. Удивительно, но быть может случай услышал его, ибо почти в следующий момент он заметил шаги и то, как из его дома — маяка постепенно спускался среднего роста красивый антропоморфный дракон, порождённый его руками. Трудно понять, насколько это было правдой, или просто это игра воображения. В любом случае, старец заметил это и улыбнулся, освободив правую руку помахав ею, не опуская левую. Заметивший это дракон зелёного окраса с мягкими чешуйками, рядом шипов с макушки до кончика хвоста улыбнулся и побежал, размахивая руками в сторону отца. Как только он добежал они тепло обнялись, совершая каждое движение с лёгкостью и простотой, после чего дракон встал рядом со своим любимым отцом.

— Ты прибыл, сынок, — обрадовался старец, но сделал это невероятно сонно.

— Да, я уже всё сделал по дому, что ты просил, пап, и тебе стоило бы отдохнуть, — дивным и весьма приятным юношеским голосом сказал дракон.

— Гм, быть может. Я рад, что ты всё сделал, но ещё больше мне радость предоставлять видеть тебя и ещё большее счастье слышать это прекрасное «пап» или «отец» из твоих уст.

— Я знаю, отец, — с улыбкой добавил дракон, заломив руки за спину и с теплотой посмотрев на отца.

Затем старец грустно улыбнулся, посмотрел каким-то потерянным взглядом и слегка опустил голову, смотря себе под ноги.

— Ты чем-то огорчён, отец? — поинтересовался сын. — Или я чем-то провинился?

— Вовсе нет, сынок, — поспешил ответить хриплым голосом старик, — просто я ощутил старость.

— Но, тебе всего лишь 49 лет, — недоумевающе сказал дракон.

— Хорошо, что ты рядом со мной, сынок, — тихо прошептал мужчина, а после продолжал. — Понимаешь, старость — это вовсе не усталость в ногах, не боль в мышцах, не число морщин на лице и не появляющееся артериальное давление, вместе с новым букетом болезней. Каждое разумное существо по своему определению обладает разумом, сознанием, которое может всё это перебороть — вспомни хотя бы тот чудесный эффект, который творит организм, когда нужно его спасать или ещё пуще — когда родителю нужно спасать своё чадо. Тогда ни возраст, ни боль в суставах, ни смертельный приговор, ни общество, ни даже самые страшные болезни не будут преградой.

— Но в таком случае, почему ты говоришь, что ощущаешь старость? — размышлял дракон. — В чём проблема?

— В том, сынок, что для того, чтобы ощутить старость вовсе не нужно быть старым и дряхлым. Старость — это когда ты видишь, что проходит твоё время, твоих товарищей более нет рядом, твои близкие уже ожидают тебя на том свете, те с кем ты учился уже давно имеют семью и вчерашние мальчишки стали отцами, а девочки матерями, если не бабушками и главное — ты видишь, как твои дети вырастают. Поначалу это радует, очень даже радует, но потом, приходиться им уходить — находиться свой путь в жизни, вот что значит старость сынок…

— Поэтому ты сказал, что рад тому, что я рядом?

— Да, моё дорогое создание.

— Значит, ты скучаешь и скучаешь по… младшему брату?

— Да, сынок, я скучаю по моему львёнку, — кашлянув ответил старец.

— Ты помнишь его? — спрашивал дракон. — Помнишь его детство?

— Как не помнить?

— И я помню, помню, как мы игрались, помню, как я его учил, помню, как все мы были вместе… — дракон говорил мечтательно, с неким наслаждением. — Но пап…

— Гм?

— Ты помнишь ведь ещё кое-что?

— Что же?

— Меня ведь нет, — внезапно произнёс дракон.

Глаза старика резко широко открылись, сердце начало колотиться, в голове начали пробуждаться воспоминания. Те страшные и ужасные воспоминания того, как его первенец — его старший сын вместе с его чудесной дочкой-единорогом выехал в плаванье, но произошёл шторм. Этот злосчастный шторм, который унёс в пучину океана его дорогого сына и его любимую дочь! На глаза проступили слёзы, который всё больше и больше заставляли мутнеть фигуру, что стояла перед ним — его уже покойного дракончика. Он крепко стиснул все оставшиеся жёлтые зубы, как только его сын испарился полностью, старец зажмурился, опустил руки, сжав их в кулаки, наклонив голову. Из его груди выходили завывания, когда он придавил виски костяшками и резко опрокинул голову назад, сильно ударяясь о пальму с её острой чешуёй, отчего на ней остался багровый след из-за столь тонкой кожи старика.

Он продолжал выть, а слёзы сами текли ручьём, когда он прикрывал лицо, слегка стараясь опуститься на колени, но на половине пути он резко развернулся и замахнувшись ударил о пальму. Та, будучи уже полностью высохшей лишилась последней связи в корнях, опрокинувшись на старика, который лишь крепко закрыл глаза принимая свою поначалу ужасную, но затем справедливую участь…

Совсем скоро наступало время прилива, помогая волнам доходить до пальмы и до того, что осталось под ней. Постепенно это тело приподнималось и уходило в пучины океана, туда, где не ощущалось время, подобно тому, как оно не чувствуется под землёй. Так прошло время, которая часто обвиняется в причине старости, но старость есть нечто абстрактное, то, что создаёт общество, то, что водружают вокруг себя люди и чувствуют по воле случая. Но теперь, старец спит и спит глубоко в морской пучине, глаза его боле не откроются, он умер, ощутив в последний раз даже не состояние и не возраст, а чувство под названием Старение…

Голос

Я хочу, чтобы все были счастливы…

Сумеречная Искорка

Воспоминания, воспоминания… Как же они прекрасны. И сколько всего рождали в голове размышляющего…

Яркое и приятное для глаза светило украшало небосвод, по коему мирно проходили небольшие тучи лишь очень редко как-то преграждая путь тёплым и даже порой горячим лучам. Ветерок дул и с нежностью обдувал листья высоких деревьев. Колыхались веточки высоких кустов, колебались на этом потоке в приятном танце на месте цветы самых различных видов. Меж них прорастала трава с чистейшим зелёным окрасом, пока на ней постепенно сползала капля росы, не принимая в себя ни единую пылинку, казалось их тут попросту нет. Меж садиков, где находились цветы, ограждённые высокими кустами, словно превращаясь в отдельные природные залы проходили дорожки из чудного мрамора иногда переходящий в блестящий с лёгкими шероховатостями магматический камень. Так образовывались небольшие площадки, где иногда можно было встретить фонтаны из самых лучших минералов, и где, поднимаясь на значительную высоту падала чистейшая вода, создавая ту завораживающую синеватую гладь с миллионами кружков, расходящиеся в стороны с поднимающимися каплями.

По этой территории слышался лёгкий топот и по этому звуку можно было отчётливо узнать совершаемые почти поочерёдно шаги четырьмя конечностями, а особенность звука сразу же позволяла угадывать обладателя копыт. И совсем показывалось это создание — красивые единорог с большими красивыми почти человеческими или даже сверхчеловеческими глазами, небольшой маленькой мордочкой, округлой головой, что делало её кардинально не похожим на то привычное представление людей об этих существах. Прекрасно расчёсанная грива, спадающая в правую сторону, переливаясь на свету, где из её начала исходит красивый заострённый светло-фиолетовый рог. Пышный хвост и геометрически неотразимая фигура сего существа — венца мысли, была достойна наивысшего восхищения скульптора.

Эта единорог Сумеречная Искорка грациозными и спокойными движениями наслаждаясь видами проходила по сторонам, когда остановилась в одном из поворотов сего сказочно красивого сада. Она делала свои лёгкие движения, вовсе не подозревая, что в это время в кустах, опираясь на более крепкие две ветви за ними пристально наблюдали два больших не менее красивых карих глаза. Здесь, внимание её привлекли цветы, к коим она подошла поближе и наклонилась, вдыхая с огромным удовольствием их аромат. Они были восхитительны, просто прекрасны.

— Божественно, — приятным, но отдающим духом озорства голосом единорога её возраста — начального подростка произнесла она. — Нужно будет по возвращении взять их немного, — сказав это она начала отходить в сторону.

— И положить в вазу в моей комнате, — послышалось внезапно, при том, эти слова были произнесены практически голосом самой Искорки, из-за чего она посчитала это за свои мысли.

— Да, именно, — думая, что отвечает своим мыслям добавила путешественница.

— А ещё стоит собрать фруктов у ближайшей яблони, — не унимался голос.

— О, точно, он как раз в соседней части, — обрадовалась своей догадливости Искорка, остановившись и развернувшись проходя близ кустов.

— Ведь их так любит мой младший братец, для него и сорву, — с лёгким хихиканьем послышалось со стороны.

— Да, ведь их… — внезапно остановилась идущая с довольным видом и закрытыми глазами леди-единорога, резко впав в ступор. — Что? — сказала она, широко открыв глаза и резко изменившись в лице.

Она осмотрелась по сторонам, стараясь понять, кто же это мог говорить.

— Гм, — приблизившись к кустам и заметив быстрые движения веток она хитро улыбнулась, особенно заметив часто виляющий хвост и тихое хихиканье. — Да, точно, нужно будет и сорвать яблоки, для моего любимого братца, который… — она сделала паузу и с необычайной осторожностью приблизившись ближе к кустам приподняла переднее копыто, — не вышел мне помогать!

С этими словами она резко раздвинула ветки и из-за неожиданности щенок немецкой овчарки, который там всё это время находился вскрикнул и рухнул прямо на нижние ветки, а потом на быстро поднятое очередное переднее копыто единорога. Она поспешила опустить правое поднятое копыто и левой удерживала на весу красивого щенка немецкой овчарки, который также мог как она говорить, иметь красивые карие глаза, слегка пухлые и свойственные его возрасту щёки, а также невероятно чудное телосложение с не меньшей топологической красотой.

— О, здравствуй, дорогая сестра, — проговорил щенок, но уже своим голосом, лишь очень-очень немного отличающийся от голоса сестры, что та вновь подумала о том, что он подражает ей.

— Здравствуйте, дорогой суфлёр, — с невероятно гордым видом победителя, раскрывший все карты противника заявила старшая сестра. — И что же ты тут делаешь?

Она опустила младшего брата на землю и он, переминаясь с лапы на лапу колебался в своём положении.

— Да так, решил просто прогуляться… прогуляться в саду, — теребя небольшой участок земли с травой левой передней лапой говорил щенок, — вот внезапно заметил тебя и…

— И решил меня так разыграть, да?

— Почему разыграть? — поспешил возразить братец. — Только поднять настроение, ведь наши голоса так похожи.

— В этом не спорю и за артистичность даже похвалю, а если ещё в добавок пойдёшь со мной, обещаю сорвать пару яблок.

— Только пару?

— Тогда троицу?

— А может четверить… четверть… ицу? — с улыбкой спросил щенок.

Единорог тихо похихикала и добавила.

— Четыре штуки, ты хотел сказать?

— Да, — словно ничего не было сказал щенок. — И для Скай тоже.

В ответ на это единорог уже рассмеялась и добавила:

— Она же не любит зелёные яблоки, глупыш.

— А я говорю любит, — насупив брови и обидевшись на последнее слово сестры слегка отвернулся щенок.

— Ладно тебе, — подойдя ближе и заглядывая за плечо младшего брата, который продолжал отворачиваться говорила единорог, что выглядело невероятно мило, — если хочешь четыре, так четыре.

Она с теплотой улыбнулась на что не желая поддаваться щенок приподнял одну из бровей и посмотрел на неё. Но не сумев сдержать себя при таком добром взгляде старшей сестры он широко улыбнулся и быстро кивнув заявил:

— Идёт!

— Вот и прекрасно, тогда пойдём? — с задором спросила старшая сестра, отходя в сторону и с удовольствием возвращаясь на дорогу с мраморным покрытием.

— Да, только я пойду впереди, не забывай — наша разница всего лишь в полтора года, — быстро подбегая и переходя вперёд сказал щенок.

— Хорошо-хорошо, — ответила единорог. — Только тогда не забудь и для отца сорвать один апельсин и одно яблоко.

— Для папы самое большой и вкусное, которое обязательно найду я, — с гордостью заявил щенок.

— А если я? — с задором и уже подражая голосу младшего брата сказала единорог.

— Нет я, — настаивал щенок.

— Нет я, — парировала единорог.

— А если добежишь первой, — начав бежать говорил щенок.

— Тогда догоняй, — ответила единорог и со всей прыти хохоча кинулась за любимым младшим братом.

Они смеялись, хихикали и веселились, смотря с радостью, теплотой и одновременно семейным добрым азартом, ибо они знали, что они самые лучшие брат и сестра, которые так сильно любят друг друга и всех остальных своих товарищей. За их радостью издали стоя далеко-далеко с улыбкой наблюдал их статный и могущественный создатель, их дорогой отец — самый гениальный учёный, с такой тёплой отеческой улыбкой слушая их приятный и радостный Голос…

Хищник

В некоторых частях света водятся обезьяны, в Европе же водятся французы, что почти одно и то же.

Артур Шопенгауэр

Большие два зелёных холодных глаза, смотрящие прямо жестоким, безжалостным и до ужаса равнодушным взглядом, взглядом сражающий наповал своим молчаливым утверждением о том, что выживает достойный, сверкнули в темноте. Ничего вокруг нельзя было увидеть, даже Луна, что в эту ночь была полной ничем не могла помочь — густые ветви с почему-то быстро поредевшими листьями колосились и закрывали собой весь свет. Тучи же активно в этом им помогали, не давая никакой возможности хоть как-то ориентироваться в этой ужасной мгле. Человек шагал, стараясь наступить на ровную землю, с ужасом озираясь вокруг. Его глаза бегали по сторонам, он прекрасно понимал в каком он страшном и чудовищно опасном положении.

Ни его лёгкая одежда, ни любой предмет из сумки, ни шляпа, которым он размахивал и ни ветка, на которую он упал, и кою ухватил себе в руки, стараясь защищаться не могли ему помочь или как-то спасти. Ноги не слушались и сами по себе подкашивались, рот беспомощно открылся, как у самого глупого барана, глаза изображали животный страх жертвы, которой больше не осталось возможности жить. В ушах всё звенело, слух заострился настолько, что казалось слышал в этом шуме веток под силой ветра, вперемежку со звуками пролетающего филина — свидетеля сего часа и воя волков вдали, самые ужасные звуки — тихие, размеренные шаги преследователя, наступающие на листву и сдавливающие её под своим весом.

— Прошу, пожалуйста, — словно ожидая, что его кто-нибудь услышит или поймёт, мямлил человек, — прошу, если вы меня понимаете, прошу!

Он падал, часто озираясь во все стороны, получал раны, шипел, но тут же поднимался. Из глаз текли слёзы и как же это было мерзко видеть взрослого представителя вида человек загнанным в угол. Именно эту эмоцию лишь в темноте слегка выразила на секунду дрогнувшая мышца на лице преследователя, который постепенно приближался.

— Умоляю, умоляю вас, — твердила жертва.

Он шептал это, мимолётно вспоминая миллионы божеств, в которые тот лицемерно верил и не верил, он был готов отречься от них всех и одновременно поклоняться всем, только бы они спасли его шкуру. Тем временем оставалось совсем немного, всего пару шагов и вот, уже отдающее адским жаром и одновременно могильным холодом дыханье ударило жертве в спину. Тот замер, не в силах даже подышать, его сердце казалось перестало биться, всё тело замерло и ослабились все мышцы, из-за чего земля под ним начала намокать, руки дрожали в судорогах, дрожали и ноги, из глаз текли слёзы, зубы стучали друг о друга. Такая жертва даже умереть не может достойно и в этот момент зелёные зрачки слегка сузились, изображая самый настоящий гнев, после чего последовало резкое движение, разорвавшее одним махом жертву на части. Тело, хлюпая рухнуло в темноте, наконец прекратив своё жалкое существование. Было даже противно брать эту жертву, но благо пара почек и печень не помешают, которые столь удачно упали не столь далеко и кои не были задеты. Подобрав их и слегка протерев, приближенные к ним шаги, наступающие на листья, ощущающие поток немного усиливающегося ветра и только начинающийся дождь, отдалились от сего места.

Они шли и продолжались в глубинах чащи, пока с каждым разом дождь учащался, образовывались лужи, а деревья словно получая удовольствие от сего процесса раскрыли свои спрятанные листья. В миг небо разразилось молчаливой вспышкой озаряя округу и в том числе обладателя этого взгляда. Высокого существа с двумя руками, двумя ногами, на коих были плотные светло-коричневые непромокаемые ботинки, наверху ветровка с удобным велюровым жакетом внутри и тёплые бесшумные плотные брюки. На голове низко опущенная шляпа, что закрывала своей тенью старое лицо с проступившими морщинами, орлиным носом и неопрятной оттопыренной в разные стороны бородой. Шаги продолжались, когда раскаты грома донеслись приятным интересным звуком, подхватываемые воем ветра.

В этот миг в руке сверкнуло нечто — это был небольшой топорик, а в другой та самая печень и почки, что ловко разглядел идущий, подходя к одному из деревьев, что так хорошо его охранял от дождя. Достав из внутреннего кармана плотный материал, чем-то напоминающий пластиковую скатерть, он расстелил её у дерева, где и присел, попутно откусывая небольшой кусок печени, а затем протерев краем ладони усы. Его взгляд оставался всё таким же безразличным и холодным, когда он услышал резкие рывки впереди себя. Очи быстро уловили приближающегося — представитель семейства псовых с красивым светло-оранжевым, а теперь тёмно-оранжевым окрасом. Это был лисёнок, который приблизившись начал шипеть, внезапно встретив противника, на что сидящий сразу же отобразил резкий оскал, оголяя острые белые зубы. Лисёнок испугался и тут же прижавшись к мокрой земле закрылся клубочком.

Тогда убийца изменился в лице и со взором, в коем слегка промелькнуло странное высшее чувство отломил кусок печени в одно движение, отложив топорик и кинул лисёнку. Тот резко подпрыгнул от испуга, отбежав назад. Какое-то время он находился всё в том же положении, когда начал приближаться, принюхиваясь. Один за другим он начал нюхать, после решившись на лакомство, когда сидящий встал сам и быстро приподняв лисёнка, который опять закрылся в клубок, вернулся на своё место. Они сидели под дождём, освещаемые ударами молнии и слушая раскаты грома с воем ветра, закрытые под плотную ветровку бородатого, некто, который предложил ещё немного своей добычи. Лисёнок сразу же изменился и проявил то, что запрещено демонстрировать — доброту и простоту, своё состояние слабости.

— Гм, — наконец заговорил кормящий и поедающий мясо сам. — Хорошо, что ты открылся. Мне ты можешь, но никому боле, особенно перед жертвами.

Лисёнок внимательно слушал, как будто всё понимал прекрасно. Через некоторую паузу преступник для жертв добавил:

— Мы с тобой должны держаться вместе, обозначаемые одним красивым словом — Хищник…

Детство

Все мы родом из детства.

Антуан де Сент-Экзюпери

Ровные руки с выделенными венами были скрещены на груди, спина была ровной, хоть плечи слегка наклонились, как и голова, красиво посаженная на высокой шее. Пышные седые волосы слегка трепетали, подхватываемые лёгким потоком воздуха из открытого большого вентиляционного отверстия в верхней части массивного почти панорамного окна. Но этот поток не задевал нижней части бороды, хоть и заставлял слегка колебаться самого человека, что вызывало движения подола его лёгкого домашнего летнего батистового халата. Сквозь очки мужчина смотрел на окно, будучи в красивом и роскошном зале, откуда свет проникал через это большое окно, разделённое на отдельные секции, один из коих был достаточно широко открыт.

Мужчина с наслаждением бросал взор в сторону своих владений, когда послышались шаги и показалась фигура дворецкого, который ступал по богатому персидскому ковру, принося холодные напитки с печеньем, ставя на ближайшую столешницу. Хозяин особняка сразу обратил внимание на его приход, мимолётно посмотрев на красивый диван с креслами и их бархатной фиолетовой обшивкой, молчаливый камин из белого мрамора, некоторые картины с чудными видами природы, а также на основной стол и малые столики, где неподалёку находилась большая ваза, напоминающая высокий восточный кувшин ручной работы с росписью.

— Что-нибудь желаете ещё, господин? — поинтересовался слуга в чёрном костюме, брюках галстуке и белой рубашке, но проявляющейся лысиной, чёрными с проседью волосами на висках и небольшими усами, наряду с моноклем, что дополнял его образ.

— Благодарю вас, Эванс, можете ступать, но совсем скоро я попрошу вас позвать моих сыновей, — обратился он, возвращаясь свой взгляд в сторону окна, попутно взяв бокал с налитым холодным гранатовым соком и положив вторую руку в карман.

— Как будет угодно, — ответил слуга и кивнув отлучился.

Мужчина же оставался в гостиной с радостью смотря в окно. Там он видел пышный красивый и весьма широкий сад, ограниченный высоким забором, где имелись самые различные виды деревьев, кустарников, небольшой фонтан и пышная зелёная трава. Пусть и было лето, но эти приятные лёгкие брызги, почти напоминающие приятный морской бриз охлаждали всю атмосферу, о чём говорил и тот радостный смех, доносящийся оттуда. В этом чудном, уютном, почти райском саду виднелась стройная и весьма элегантная фигура антропоморфного дракона с ровной походкой, красивыми широкими, ныне сложенными крыльями, прямыми идеально выстроенными шипами от макушки до кончика сильного хвоста и зелёным окрасом, создаваемые мягкими приятными чешуйками, радующими глаз наглядной мягкостью и милостью.

Глаза практически светились искренней наивной добротой и радостью, не смотря на переходной юношеский возраст, который подарил отдельный опыт. На лице сияла улыбка, особенно при виде своего спутника и возможно оппонента во время игры. Это был красивый, дивный львёнок со светло-жёлтым окрасом, ярким красным хохолком на лбу, выразительными и зоркими красными глазами, чудным чёрненьким носом и лицом с ярко выраженными мимическими антропоморфными способностями, замечательно сохраняющие при этом подобие с представителем животного происхождения аналогом. Они бегали по двору, играя скорее всего в догонялки, пока один настигал второго, то второй настигал первого. В какой-то из моментов, львёнок ловко подбежал к фонтану и забравшись на перила гордо заявил:

— Бегать, это бегать, но придёт время, когда я стану лучшим учёным на свете! — он многозначительно посмотрел наверх, поднимая переднюю лапу.

— Это мы ещё посмотрим, — практически появляясь из-за фонтана заявил дракон, отчего львёнок потерял равновесие и уже падал в воду, как его тут же ловко удержал старший брат. — Тебе бы ещё быть готовым к неожиданностям, а то их ох, как много будет, — ложа младшего брата на землю сказал дракон.

— А я и был готов, просто решил подыграть тебе, — сказал львёнок.

— Вот как, тогда я думаю ты готов и поспорить, — щёлкнув пальцами, смотря на братца, а затем слегка отвернув голову и приподнимая её, а затем скрещивая руки на груди говорил дракон, — что я смогу уж точно лучше тебя предугадывать события?

— Готов на то, — резко оборачиваясь отвечал львёнок, — что в этом явно буду лучше тебя.

— Неужели? — с лёгкой наигранно-артистично-хитрой улыбкой произнёс дракон, подняв руки и смотря то на пальцы, то на львёнка. — Тогда давай сыграем.

— Во что?

— В слова, — с задором произнёс дракон, — сначала, например, я загадаю любую букву, а поскольку ты как бы предугадал, какую букву я загадаю должен назвать на неё больше всего слов на протяжении минуты, — объяснял старший брат. — Потом ты также загадываешь мне, и я уже называю слова, кто назовёт больше всего слов — тот и выиграл.

— Гм, хорошо, я согласен, — отозвался львёнок. — Начинаю я или ты?

— Как хочешь, — спокойно отходя в тень дерева сказал дракон и облокотился на него спиной.

— Тогда я, — с азартом подходя ближе сказал львёнок, пока за ними с интересом наблюдал их отец. — Буква «Ч»!

— Гм. Число, чёрт, чемпион, чемпионат, чисто, чертёж, чебурек, черёд, чубчик, чуб, чувство, чудо, чутко, чудить…

— Глаголы нельзя.

— Чувство…

— Было, — заметил львёнок, считая до шестидесяти.

— Часть, число…

— Было, — вновь заметил младший брат.

— Ч… Эм… чисто, Чебоксары, чубчик… Ч…, — дракон засмеялся и пытался вспомнить ещё больше слов, — четверть, четвертинка, чертёж, че…

— Время вышло, — сказал гордо львёнок.

— Тебе стоило выбрать букву, которая чаще встречается, — заметил дракон с досадой.

— Чайник, чистюля, чеснок, чаепитие, чалма, человек, чемодан, — заговорил львёнок, из-за чего дракон схватился за лоб.

— Как только это мне не пришло в голову?

— Нужно было предугадывать, старший братец, — словно с чувством победителя сказал львёнок.

— Сейчас посмотрим, как ты ответишь, — с азартом сказал дракон и придя в себя вновь встал ровно.

— Ну, посмотрим, — также гордо ответил львёнок.

— Гм, пусть будет «ц».

— Цыплёнок, циферблат, цифра, цинга, цыц, цыгане, ц… оу… царь, царевна, царица… цоколь… ц…

— Время вышло, — с довольным взглядом заявил дракон.

— Но ты же…

— Цель, цинизм, целомудрие, цвет, цинк, цирк, цикл, ценность…

— Да уж, — поняв, что не может предъявить никаких возражений сказал львёнок. — И сколько же у меня слов?

— 8, а у меня было 18, — с гордостью заявил дракон, — ну что, победил?

— Признаться да, в этом ты победил, — признал львёнок и подошёл ближе, — поздравляю, — стоя достаточно близко сказал младший брат.

— Спасибо, это просто настоящий дар, — упивался победой дракон, подняв голову, закрыв глаза, приподняв руки и подойдя к фонтану.

— Ты действительно в этом оказался лучше меня, — говорил львёнок, проходя за ним.

— Да.

— Но ты явно меня не победишь в скорости, — ловко подпрыгнув и брызнув на брата воды кинулся в сторону со смехом львёнок.

Дракон вскрикнул, засмеялся, снова налился азартом и со смехом побежал с криком: «Ах, так!» скорее стараясь догнать младшего брата.

Смотрящий на это их отец — учёный-биолог тоже невольно рассмеялся с большой радостью наблюдая за всем этим. Он был взрослым — тем существом, которое забыло, как и многие, что когда-то было таким же ребёнком. Ныне досуг взрослого вместо игры заменён работой и хорошо, что она вообще есть — она хоть как-то объединяет людей, служит причиной для какого-нибудь контакта, особенно в это время, когда всё доступно. С этими мыслями учёный тихо погрузился в воспоминания, попивая гранатовый сок, думая о времени, когда и он знал, что такое игры, что такое ни о чём не думать, бегать, хохотать и смеяться, быть глупым, создавая всё, что только взбредёт в голову, веря свято во всё, что думалось и живя всем этим.

Какое же это было прекрасное беззаботное ныне уже давнее время, которое ныне казалось именно прошлым. Ныне, когда работа кончается, единственное место куда может уйти взрослый — это сон, который так мило похож на то прошлое, в коем словно сочетаются все радости былого настоящего и будущего, откуда даже не хочется уходить. Но это время прошло и теперь только радости настоящего, что сейчас бегают друг за другом в саду, в полной безопасности радуют глаз взрослого мужчины, который с такой теплотой вспоминает своё Детство…

Встреча

В этом и твоё оправдание, так сказать. Тут идёт борьба за души и покой твоих детишек. Вот и выруливаешь, как можешь. Без тебя, Винсент бы помер…

Екатерина Александровна Вавилова

Шум океана был не столь громким и шумным, но отчётливое раскатистое эхо доносилось до ушей. Водная гладь отражала неимоверный небесный блеск розоватого и жёлтого цвета. Это было время заката, но совершенно иного, словно не похожего на те, какие привыкли видеть люди на поверхности своей планеты. Это было нечто иное, вместе с такой сильной яркостью, сзади не виднелись тёмно-синие оттенки неба, хотя призрак восходящей луны всё также присутствовал. Райское наслаждение от морского бриза смешивался вместе с теплотой, не подобной обычной солнечной, а некой душевной и окрыляющей. Песчаный берег тянулся достаточно широко, завершаясь высокой скалой справа, а слева практически доходя до высоких холмов, еле заметные отсюда, прикрытые тумана водного пара. Эта местность казалась удивительной, не несущей в себе ни единого элемента человеческой цивилизации, ни единого изменения в своей исконной природной структуре, разве что это невероятное явление с небесным светилом, лучи коего продолжали окрашивать мирно парящие облака, продолжающие своё тихое движение по небосводу в чудный розоватый цвет.

Когда оканчивался берег начинала появляться трава — сначала низкая, но затем всё более и более высокая, что спустя пару десятков метров вполне могла поравняться со спиной взрослого бравого воина. Этот океан растительности, который на удивление лишь вдали отдавал своим зелёным окрасом, а по мере приближения к берегу становился всё более золотым — настолько была мощна сила света, тянулась до самого горизонта. При том, что этот океан действительно имел свои неровности, возвышенности, чем-то напоминающие маленькие холмы или огромные волны, вместе с малыми, что выражались в дуновении ветра, когда листва переливалась на чудном свету. Аромат природы окружал отовсюду, а из больших высот со стороны малых линий-дуг доносились радостные кличи при виде природного чуда.

Высокий бравый воин в металлическом облачении, потерявший свой блеск, а кожаные соединения между частями брони коего уже потеряли свои верхние слои, при этом по всей поверхности отличаясь линиями, царапинами и прочими повреждениями, но с гордым красным рубином на груди стоял в этом поле. Лицо сего воина представляла волчья голова, по своей сути это был самый настоящий антропоморфный представитель сего семейства с весьма завидным телосложением, чёрно-сероватым окрасом, большими слегка опущенными вниз по мере приближения к переносице из-за слишком часто нахмуренных чётко выраженных чёрных бровей, но отличающимися блистательностью оранжево-голубыми глазами. Удлинённый заострённый нос выражал немного сбивчивое дыхание, тёмные губы немного оголяли к своим краям острые зубы, немного даже выражая излишне привыкший к этому положению оскал.

Плечи были широки, но немного опущены вперёд, а руки, в основном кисти оголены от металлических перчаток. Подушечки рук были округлы и, казалось, всё также мягки как некогда в детстве, но ныне они уже слишком затвердели от всего жизненного опыта. Когти проглядывали через меховой слой, ещё пуще демонстрирующий антропоморфизм кистей сего творения природы. Уши внимательно слышали окружающее дуновение ветра, звуки травы и теперь, когда прошло это мгновенье задумчивости, когда волна травянистого океана коснулась распушенный хвост, глаза заморгали и существо взглянуло, оглядываясь по сторонам. При движении головой и туловищем, траву задел длинный меч, что находился в коротких ножнах, прикреплённый к поясу. Рот слегка приоткрылся, а лик выражал изумление, лёгкую растерянность. Он посмотрел на себя и удивился такому наряду, который он тут же узнал, прижимая руку к груди.

— Где же я, — задумчиво спросил сам себя волк и вздохнув, он опустил взгляд вниз, а затем поднял прямо.

— Винсент, — эхом раздалось отовсюду удивительным призрачным голосом, отдающее явными нотками баса.

Названный резко поднял голову и начал искать источник сего звука. Он посмотрел на небо, но никого там не было, даже перелётные птицы успели скрыться. Затем он посмотрел в сторону бескрайнего поля, холмов, дальних гор за его спиной, что скрывались в призрачном мутном тумане.

— Кто здесь? — сказал он поначалу тихо, затем сложив руки рупором крикнул в ту сторону. — Отзовитесь!

— Не стоит кричать в горах, — послышалось также призрачным многократным эхом, но уже более отчётливо.

Сразу поняв сторону, откуда доносился этот звук, словно огромная, но мягкая волна эха, он повернулся в сторону океана. Внезапно на берегу он заметил высокий силуэт, который словно блистал на этом свету. Протерев глаза и убедившись в том, что это не видение, волк направился в сторону неизвестного, но стоило ему сделать каких-то несколько шагов, как внезапно он ощутил, что наступает на песок. В удивлении он посмотрел себе под ноги и как только поднял взор, то сразу осознал — он был перемещён прямо к берегу, где в небольшом отдалении от него стоял тот самый незнакомец. Это была достаточно высокая фигура, явно превышающая его по росту, но совершив ещё пару движений в сторону ожидающего, он осознал, что это был человек или существо очень похожее на этот вид. Высокий и широкоплечий незнакомец был облачён в белоснежные доспехи, что светились, отражая солнечные лучи. Они были весьма богаты с золотыми украшениями, алыми рубинами и сапфирами цвета индигофера. На поясе у человека находился невероятно красивый большой меч, а каждая часть его доспехов, начиная от наплечников с заострёнными концами с золотой металлической каймой, завершая чудной скорее всего из самого прочного иридиевого сплава изготовленные обувные части доспехов. За спиной человека имелся богатый бархатный алый плащ, прикрепляемый золотыми держателями, а голову незнакомца обрамляла очень высокая, многоуровневая корона, ослепляющая глаза своей красотой.

Винсент поражённый такой встречей начал постепенно подходить, но тут из-за плаща внезапно вырвались два массивных драконьих крыла, облачённые в металлическую защиту с заострёнными клинками на концах каждой кости. От неожиданности Винсент чуть было не упал, но отошёл на пару шагов назад.

— Добро пожаловать, Винсент, — заговорил незнакомец, продолжая стоять спиной к пришедшему, слегка опустив крылья.

— Кто вы? — поинтересовался воин.

В ответ на это послышался протяжный вздох, выраженный движением плеч и лёгким опущением взгляда, повлекшая за собой колебания головы. Затем человек вновь поднял взгляд и повернулся на четверть, давая возможность волку увидеть лицо незнакомца. Это был старец с большими выразительными карими глазами, впалыми щеками, слегка заострённым носом с горбинкой, белой бородой и лбом, половину коего скрывали шпилеобразные украшения его короны-шлема. Спереди доспехи казались ещё более легендарными и привлекающими внимания.

— Ты искал встречи со мной, Винсент, и я пришёл, — спокойным, уже менее раздающимся эхом, но всё таким же басом произнёс незнакомец.

— Хотите сказать… я умер?

— Нет… или да. Разве может кто-то на это ответить? — загадочно, без единого мимического движения произнёс старик.

— Но, если я умер, — задумавшись продолжал волк, — значит, я встретился с вами верно и это вы виноваты в моей участи?

— Ты искал того, кто ответит на твои вопросы, ты искал Бога, ты искал пророка, — поворачиваясь больше ответил старик. — Я, — протяжно произнёс незнакомец, — этот пророк, тот кто видит прошлое, настоящее и будущее, — отчётливо проговаривая каждое слово, раскрывая крылья ответил пророк подходя ближе.

Винсент был поражён таким движением и не мог совершить ни единого шара, поднятые руки опустились, хвост опустился ниже, как и голова. Тем временем подходящий казалось становился всё больше, нависая над могущественным воином, коего ещё никто не мог победить, коего даже боялся сам виконт и граф. Он стоял перед тем, против кого выступал, кого ругал, кого ненавидел, словно в чём-то провинившееся чадо великого творения, величайшего владыки.

— Я вижу тот мир, в коем ты можешь вернуться домой, — всё с большим эхом говорил пророк и каждый его шаг казалось отдавалось землетрясением, — но тот мир, который я вижу ныне не тот, — последнее слово он растянул, всё больше и больше, с каждым мгновением изменяясь внешне.

— Что? — в недоумении только успел произнести Винсент.

В этот момент отдавая всё большим эхом, названный пророком резко начал увеличиваться, его голова начала вытягиваться, плечи становились шире, острия на доспехах превращались в удлинённые горла, на коих с быстротой молнии и раскатами грома в резко изменившейся погоде, наряду с сильным дуновением ветра начали вырастать головы. Это были большие, вытянутые, с горящими глазами головы дракона, кои возглавляли большие острые шипы, что тянулись по задней части их шеи и два массивных рога, что словно корона находилась на каждой из образовывающихся 5 голов. Туловища в разы стала больше, начала вытягиваться, ноги превратились в удлинённые ноги самого настоящего дракона, покрываясь чешуёй, а меч соединился с телом превращалась в единый сильный хвост с массивным концом с несколькими костяными шипами. Крылья стали в разы больше, руки стали массивнее, на пальцах проросли когти и каждый из них покрылся чешуёй, каждая голова обрела свой симметричный цвет — белый, алый и синий, по мере отдаления от центра.

Пасти дракона раскрылись, оголяя длинные змеиные языки, откуда поднимался дым, проходя мимо острых рядов зубов, брови в виде утолщений чешуйчатой кожи поначалу резко опустились, затем приподнялись. Винсент от такой неожиданности упал навзничь и начал отходить назад, но ловкое движение хвостом монстра его остановила, после чего дракон опустился на передние лапы слегка опустив свои огромные крылья, больше прижимаясь к земле.

Затем огромные вытянутые головы опустились к тяжело дышащему волку, который даже не находил сил как-либо сопротивляться, говоря ему и смотря прямо своим гипнотическим взглядом прямо в глаза:

— Я вижу песнь о любви былой, — словно отражаясь в глазах моменты из детства волка произнесло чудовище.

Услышав это и смотря прямо в глаза Винсент вспомнил своё прошлое, время, когда он был ещё волчонком и как он впервые встретился с волчицей — маленькой на тот момент девочкой, но невероятно талантливой, которой удалось её спасти, которая смогла вытащить его при помощи своего дара — самой настоящей магии из быстрого ручья. Он вспомнил тот самый день и последующие, он вспомнил то время, он вспомнил их дружбу, отчего у него на душе стало волнительно.

— Я вижу жертву человека, — продолжило чудовище внимательно наблюдая за каждой эмоцией волка.

И от этих слов продолжился ряд воспоминаний, этих ярких вспышек прошлого, мелькающие перед глазами, то, как он был в своей деревне. Он вспомнил, как впервые поверил в идею, что ему нужно защитить свой дом, что ему нужно быть бравым воином, что он пожертвовал своей добротой, искренностью волчонка, вступив в ряды воинов графа и его сына виконта — тогда ещё верного друга Винсента. Как он убивал и видел тысячи смертей на своём пути, он поражался всему, и вспоминал как он к этому привыкал. С каждой секундой раздумий и воспоминаний осознавая всю тяжесть своей жертвы.

— Я вижу картину предательства, — дополнил пророк.

И да, так оно и случилось, ведь не его ли предали, не Винсент ли пострадал от рук собственного друга, того, кого считал самым близким к себе. Да, быть может, он был выше по чину, пусть он был из высшего света и даже имел весьма интересный взгляд на мир, но всё же они были друзьями, они росли вместе, ели вместе один хлеб, пили одну воду. И именно отсюда, даже когда именно Винсент стал причиной их победы, он увидел ту самую картину предательства.

— И братьев последний бой, — словно совершая очередной резкий выпад оппоненту добавило чудовище.

Резкая, жгучая боль в груди, пришедшая то ли спереди, то ли сзади, это ощущение, когда металл проходил насквозь заставило Винсента всё вспомнить, вскрикнуть от боли, а из его глаз вырвать слёзы горечи и страдания. Он тяжело дышал, схватившись за грудь, вспоминая тот момент, этот ужасный кошмар, который ему пришлось пережить, после всей той жертвы, когда он пошёл против себя и совершил такое масштабное злодеяние, которое он даже не мог представить, тот масштаб его душевного терзания. Видя это лишь самый внимательный мог заметить проявившиеся новые блики на огромных светящихся жёлтых глазах чудовища, который заговорил с проявляемой болью и невероятно незаметной дрожью в басовом могущественном голосе:

— Я вижу, как смерть близка была к тебе.

И да, эти удлинённые руки, обхватывающие горло — тянущаяся нить смерти, череда алой содержимой сотен и тысяч тел, что обхватывали Винсента, он помнил это и помнил прекрасно. Он видел каждого, кого он лично погубил и насколько волк был близок к такому же извечному состоянию, откуда нет возвращения.

— Вижу последний выдох твой, — внезапно добавил дракон.

Перед глазами волка произошло нечто вроде вспышки, но вспышки тёмной с коричневыми оттенками, которые наглядно показали ему тот самый день, когда он должен был испустить свой дух, совершить последнее дыхание.

— Ох… — стараясь вздохнуть, моргая полными слёз от удушья глазами, хватаясь за грудь и шею произносил Винсент.

— Я вижу человека, что вернуть тебя живым смог домой…

— Да, — жадно хватая ртом воздух ответил Винсент.

Он видел, видел эту высокую сильную фигуру, видел этого добродетеля, рысь… Элдин! Да, именно он его спас, этот служитель света, сторонник пророка. Как только он осознал это, что даже этот добродетель был ему послан, ему стало не по себе.

— Но это уже не ты, — не с гневом или злобой, а с грустью, болью и обиженностью произнёс дракон, слегка отводя назад свои огромные головы, которые находились под проливным дождём.

Слёзы покатились сильнее, ему уже было всё равно, он не обращал внимание ни на что, и он жалел себя, за то, что так несправедливо ругал и проклинал небеса за несправедливость к нему. Увидев эту картину, дракон слегка зашипел и вновь приблизил свои головы, слыша этот грозный плач навзрыд Винсента, жалеющий себя, жалеющий всё, что только произошло и из груди коего выходил этот крик просто из-за жизни. Какое же это было философское мгновенье, что бравый воин, один из самых могущественных существ, источавший пару слезинок из своих глаз, когда потерял своих родителей, ныне ужасно кричал просто из-за своего рождения, из-за того, что он на этом свете, подобно тому, как кричит и плачет новорождённое дитя. Дракон приблизился максимально близко и начал спокойно дышать на Винсента, мучения коего уже переходили в судороги и скорее завывания с дыханием, подобное приступному прерыванию. Тёплое, почему-то родное, приятное и успокаивающее дыхание волка, который опирался только на массивный хвост чудовища начал слегка прекращаться, и он смог открыть свои глаза, с коих постепенно начала спадать солёная пелена.

Он увидел дракона, отчего его лицо исказилось в грустящей гримасе, когда он опустил голову, но его одним касанием ко лбу острым краем носа приподнял монстр, уголки губ коего немного приподнялись и произнесли:

— Не может… не может быть, — с адской болью, горечью, мучениями говорил Винсент. — Мы прошли через столь адские страдания, прошли через всё и только чтобы понять, что всё это бессмысленно?! — крикнул в конце своей фразы, резко откинув руки назад, словно пытаясь взлететь заявил волк.

— Вижу — дворец твой кровью залит, — остановил его одной фразой дракон.

Винсент вновь впал в оцепенение поражаясь новым представлениям, ведь он прекрасно помнил, как вернулся действительно после этого домой и потерял родителей. Он вошёл в свой пустом дом, видел, как там погибла жизни, касался к своим игрушкам и вспоминал утраченное навеки детство. Всё это проходило перед его глазами, пока его дверь вновь не открылась…

— Вижу людей, что верят — ты давно погиб, — продолжил дракон.

Эти жители деревни, которые похоронили его родителей, считали его погибшим, эти гнусные воры, которые утащили почти всё из опустевшего дома. Это они, этот люд и этот гнусный народ, они погубили его родителей постоянными вопросами и страшными известиями о его гибели. Но он… Винсент, он же был жив! Жив! Как они могли… И теперь он один, один на целом свете из-за такой несправедливости. Думая об этом его лицо вновь исказилось, но ныне от гнева — той самой эмоции, к которой навеки привыкло его лицо, его тело. Но тут…

— Вижу жену твою с тем, кто словно призрак…

— Кто?! — крикнул Винсент.

Он не мог этого допустить его единственная подруга, эта замечательная волчица, которая наверняка уже стала не менее замечательной девушкой. Это единственное существо в мире, в коем он видел родственную душу, хотел видеть в ней свою сестру. С она может встретиться ещё, кем может быть этот призрак, кто только может ей навредить?! Винсент был готов ухватиться за голову и рвать на себе шерсть от гнева. Но нет, как же ошибался волк, ибо глубину этих слов пророка волк не был в силах понять ныне, но и говорящий знал, что для этого нужно время.

— С человеком, за которым тянется кровавый след, — дополнил дракон и внимательно посмотрел на Винсента.

Волк не осознавал о ком шла речь, всё больше уходя в заблуждение, но почему-то, всё время, когда он об этом думал перед его глазами, всплывали неимоверные видения, которые создавал дракон. Это был странный и даже весьма страшных, ужасающий образ до боли ему знакомый, это же был вид леса… Тёмного, хищного и невероятно жуткого леса, самого кошмарного леса мёртвых, где он и встретился с волчицей, где она жила со своей матерью, пока та не покинула её, но почему он видел это? Что это только могло значить? Увы ему не приходило больше мыслей именно о самом лесе, пока пророк резко заговорил, сильно поднимая свои головы, подхватываемый ударами молнии и грома, с электрическим шипением, сильнейшим ветром, проливным дождём, под коим уже успели промокнуть оба беседующих. Эхом раздавалось:

— Я вижу песнь о любви былой, я вижу картину предательства, и братьев последний бой. Я вижу, как смерть близка к тебе, вижу последний выдох твой… Я вижу человека, что вернуть тебя живым смог домой…

Внезапно раздался сильнейший удар грома на этой фразе, даже не дав понять смысл повторенной фразы дракона, ослепив Винсента, который резко закрыл глаза. Перед глазами начали мелькать блики.