Бесплатный фрагмент - Оседлай Элвиса!

Глава 1. О благородном сердце, пустой башке и моей незавидной участи.

Первое, что вы должны понять: я не всегда был таким — великолепным, мускулистым созданием с гривой, струящейся по ветру, и умом, достаточно острым, чтобы распознать идиотизм за версту. Нет, раньше у меня были руки. И книги. И горячий кофе по утрам. А теперь у меня есть хвост, которым я отмахиваюсь от надоедливых мух, и сэр Годвин.

Это не честный обмен. Это результат того, что ты решил поспорить с магом о тонкостях телепортационной магии после третьего бокала вина. Мой совет: никогда так не делайте. Особенно если у мага плохое чувство юмора и под рукой оказалось заклинание неконтролируемой трансмутации. В общем, теперь я здесь. В теле коня. Моего бывшего лабораторного ослика, если быть точным. Ирония, я тебя презираю.

Второе, что вы должны понять: мой рыцарь, сэр Годвин Львиное Сердце (да, это настоящее имя, и да, он его абсолютно оправдывает, если говорить исключительно о волосатости), — это ходячее, или, точнее, скачущее, воплощение принципа Питера. Он поднялся до уровня своей максимальной некомпетентности и с гордостью там укрепился.

Вот он, красуется передо мной на заре, его латы начищены до ослепительного блеска, который днем непременно выдаст нас любому разбойнику или хищной твари в радиусе пяти миль.

— Чуешь, Элвис? — провозгласил он, вдыхая полной грудью воздух, пахнущий навозом и влажной соломой. — Чуешь ветер перемен? Сегодня начинаются наши великие подвиги!

Я фыркнул. Я чуял ветер, и он перемен не сулил. Он сулил дождь. И, возможно, приближающийся табун диких кабанов с подветренной стороны.

— Ты ржешь от нетерпения, верный друг! — истолковал он мой саркастичный вздох. — Я тоже! Королевство жаждет героя, и мы с тобой дадим им его!

«Королевство, — подумал я, — жаждет, в первую очередь, умелых ремесленников и чтоб налоги не повышали. А героя, который с налогами поможет, ему и даром не надо».

Годвин взгромоздился на меня — процесс, всегда напоминающий обрушение неудачно сложенной груды посуды, — и ткнул пятками в мои бока.

— Вперед, Элвис! К приключениям!

Я медленно, с чувством собственного достоинства, повернул голову и посмотрел ему в глаза. Мои большие, карие глаза, как я знал, выражали целую гамму эмоций: от «Ты идиот» до «Моя зарплата явно не соответствует выполняемой работе».

— Не бойся, конь! — ободрил он меня, похлопывая по шее. — Моя доблесть защитит нас обоих!

Вот именно этого я и боялся. Его доблесть. Потому что его доблесть — это то, что в прошлый раз заставило нас атаковать ветряную мельницу, которую он принял за «окаменевшего великана, плюющегося камнями». Я до сих пор хромаю.

Мы выехали за ворота его родового замка — или, как я это называю, «кучи камней с протекающей крышей». Солнце поднялось выше, и мои худшие опасения насчет блеска доспехов начали сбываться. Слепящий свет, отражающийся от моей натертой спины, наверняка был виден из соседнего королевства.

Мы проделали путь примерно в полмили, большую часть которого Годвин распевал боевые гимны, путая слова, а я планировал, как бы мне раздобыть бокал вина в своем новом теле, когда тропа свернула в лес.

И тут мы услышали его. Пронзительный, девичий крик о помощи.

Глаза Годвина загорелись священным огнем глупости.

— Не бойся, прекрасная дева! — заревел он, срываясь на хриплый фальцет от волнения. — Иду на помощь!

Он вонзил пятки мне в бока, и мне пришлось пуститься в галоп, если только я не хотел, чтобы он проделал это всю дорогу сам, гремя, как телега с пустыми бидонами.

Мы влетели на поляну. И там я его увидел. Тот самый «великий подвиг».

Это было… пушистое. Очень пушистое. С большими, грустными глазами и парой безобидных, похожих на лепестки, ушек. Оно сидело, прижавшись к дереву, и издавало тот самый душераздирающий крик.

Годвин замер, ошеломленный. Его мозг, не привыкший к такой нагрузке, заскрипел, как несмазанные шестеренки.

— Кошк… Котозай… Неведомая тварь! — выдавил он наконец. — Не бойся, девица! Я спасу тебя от этого… этого милого пушистого зверька!

Я внимательнее посмотрел на «зверька». Затем на длинный, гибкий, покрытый иглами хвост, который тот лениво обвил вокруг корней дерева. На три ряда мелких, острых, как бритва, зубов, мелькнувших в его безобидной зевке. На едва уловимый, знакомый мне по прошлой жизни запах серы и старой крови.

О, нет.

Я резко дернул головой, пытаясь стукнуть ею по ноге Годвина. Мой универсальный сигнал для: «Стой, идиот, это плохая идея!»

— Видишь, Элвис? — прошептал он. — Он напуган. Не переживай, я буду милосерден. Один быстрый удар…

Он поднял меч.

«Милосерден? — у меня чуть не случился инфаркт прямо на месте. — Он собирается быть „милосердным“ к МАНТИКОРЕ! К детенышу мантикоры, что означает, где-то рядом, в пределах слышимости, находится мамаша. Большая, голодная и очень, ОЧЕНЬ злая мамаша!»

Я заржал. Не бодро и воинственно, а протяжно и отчаянно, пытаясь передать весь ужас ситуации.

— Да, я знаю, — кивнул Годвин, принимая мой предсмертный стон за боевой клич. — Вперед, во имя короля и справедливости!

И в тот момент, когда он занес меч для удара по «милому пушистому зверьку», из чащи донесся низкий, вибрирующий рык. От него замерла кровь в жилах. Даже в моих лошадиных. Земля задрожала.

Маленький «зверек» перестал плакать и хищно щелкнул зубами.

Годвин замер с поднятым мечом. На его лице впервые за сегодня промелькнула тень сомнения.

— Элвис, — неуверенно произнес он. — А это что?

Я глубоко вздохнул. Мне потребовался весь мой интеллект, вся моя былая мудрость и вся моя лошадиная выдержка, чтобы не развернуться и не сбросить его с седла прямо на подкрадывающуюся из леса тень размером с амбар.

Вместо этого я мысленно вздохнул, подобрал самое простое и доходчивое слово и громко, отчетливо…

…заржал. А потом развернулся и поскакал прочь, унося на себе ошалевшего от такой наглой самостоятельности рыцаря.

Гонка за собственную жизнь, как вы понимаете, только начиналась. И я уже знал, что это будет самым легким днем в моей новой, полной идиотизма, жизни.

Глава 2. В которой мы спасаем принцессу. Или это была дочь фермера? Элвис, замолчи!

Адреналин — штука замечательная. Он позволяет твоим ногам нести тебя с такой скоростью, о которой ты и не подозревал, пока в двадцати шагах за тобой не заурчала гигантская кошка-людоед с хвостом скорпиона и лицом, которое не смогло определиться, кем хочет быть, когда вырастет.

Я летел сквозь лес, как преследуемая грехом мысль. Ветви хлестали меня по бокам, но я едва их чувствовал. Единственное, что имело значение, — это ритмичный грохот лат на моей спине и тяжелое, свистящее дыхание Годвина, который, наконец, понял, что «милый зверек» был, возможно, не лучшей целью для демонстрации своей доблести.

— Влево, Элвис, влево! — орал он, дергая за поводья, как будто у меня не было собственных глаз и инстинкта самосохранения, в десятки раз превосходящего его жалкие познания в зоологии.

Я проигнорировал его и рванул вправо, между двумя узкими соснами, чтобы хоть как-то замедлить чудовище. Позади раздался яростный рев и треск ломающихся деревьев. Сработало. Ненадолго.

Мы вынеслись на опушку леса, и перед нами открылся вид на ухоженную ферму. Аккурачный домик, загон для овец, колодец и… девушка. Она сидела на заборе, болтая ногами, и что-то напевала. Рыжие косы, веснушки, простая холщовая одежда.

Глаза Годвина, еще секунду назад полые от страха, снова вспыхнули.

— Девица! — прохрипел он, запыхавшись. — Не бойся! Мы отвлекли на себя чудовище! Сейчас я… э-э-э… уведу его подальше!

Он снова ткнул меня пятками, и мы понеслись мимо фермы, оставляя за собой шлейф пыли и ошарашенную девушку. Я бросил на нее взгляд. Она не выглядела напуганной. Скорее озадаченной. И, возможно, слегка раздраженной.

За нами из леса, снося еще пару молодых берез, вылетела мантикора. Ее взгляд был прикован к нам, а точнее, к доспехам Годвина, сверкавшим на солнце как сигнальный маяк для всех, кто хочет тебя сожрать.

Мы промчались мимо загона с овцами. Овцы забеспокоились. Мантикора на секунду замедлилась, ее взгляд скользнул по жирным, барашкам. Сердце у меня екнуло. Может, она…

Но нет. Честь быть съеденными первыми, видимо, имели те, кто был верхом на идиоте в металлической банке. Она продолжила преследование.

Мы скакали еще минут десять, петляя по холмам, пока рев мантикоры не стал отдаляться. Видимо, мамаша решила, что игра не стоит свеч, и, вспомнив про ягненка, отступила. Я замедлил ход, потом перешел на шаг, и, наконец, просто остановился, дрожа всем телом, с боков с меня лились ручьи пота.

Годвин тяжело сполз с седла, прислонился к моему боку и снял шлем. Его лицо было багровым, волосы мокрыми от пота.

— Фух! — выдохнул он. — Вот это была битва! Почти что! Чуть не одолела нас тварь. Но мы показали ей!

Я просто смотрел на него. В моей голове крутилась лишь одна мысль: «Мы показали ей? Мы показали ей, как два трусоватых зайца удирают, подняв хвосты?»

— Но самое главное, — продолжил Годвин, и его лицо озарилось глупой, блаженной улыбкой, — мы спасли ту девицу! Ты видел ее, Элвис? Такие грустные глаза… Она была в ужасе!

Я фыркнул. Эти «грустные глаза» смотрели на нас так, как смотрят на муху, упавшую в суп. А ее «испуганная» песня звучала как раздражительная дразнилка про фермера, который потерял свою свинью.

— Она была так прекрасна, — помечтал Годвин, глядя в небо. — Настоящая принцесса в изгнании, я чувствую! Я обязательно должен вернуться и убедиться, что с ней все в порядке.

Мои уши прижались к голове. О, нет. Только не это. Возвращаться? Туда, где нас чуть не сделали фаршем для котлет?

Он взглянул на меня и, видимо, принял мой испуганный вид за одобрение.

— Я знал, что ты меня поддерживаешь, верный друг! — Он похлопал меня по шее. — Мы вернемся завтра, при всех регалиях! Может, она дарит своим спасителям поцелуй… или пирог!

Пирог. Вот единственная здравая мысль, которая прозвучала из его уст за весь день. Но даже пирог не стоил нового визита в пасть к мантикоре. Или, что более вероятно, встречи с отцом той «принцессы», вооруженным вилами и требующим компенсации за напуганных овец.

Годвин снова надел шлем, с грохотом захлопнув забрало.

— Но теперь, Элвис, нам нужно найти ночлег! И, возможно, пропустить по кружечке эля в честь нашего первого подвига!

Он попытался вставить ногу в стремя, промахнулся и чуть не упал. Я стоял неподвижно, чувствуя, как капля пота скатывается с моего носа. Подвиг. Да. Наш первый подвиг — побег от верной смерти, которую мы сами же и спровоцировали.

С чувством глубокой усталости и предчувствия, что завтра будет только хуже, я поволок своего «спасителя принцесс» в сторону далеких огней придорожной таверны. Главное, чтобы в ней не оказалось никого пушистого.

Глава 3. Перевод с Драконьего: «Беги, глупец!» против «Он предлагает вам чаю».

Придорожная таверна «Хрюкающий кабан» была тем самым местом, где запах старого пива, жареного лука и отчаяния въелся в деревянные стены настолько, что его можно было потрогать. Именно здесь мы и оказались, потому что вкус у Годвина, как и его стратегическое мышление, оставлял желать лучшего.

Я стоял привязанным к гнилому столбу у входа, взирая на мир через завесу из моих собственных ресниц. Мое ведро с водой по счастливой случайности (или по злому умыслу судьбы) оказалось поставленным рядом с вывеской, на которой местные остряки нарисовали стрелку, указывающую на меня, и подписали: «Осторожно! Кусается!». Ирония заключалась в том, что единственное, что я хотел укусить, был тот, кто придумал эту шутку.

Изнутри доносился громовой голос моего рыцаря. Он уже успел «подкрепиться» — что в его случае означало пропустить три кружки самого дешевого эля и закусить это луковицей, — и теперь его языковые центры были окончательно отключены в пользу центров бахвальства.

— …и тогда я кричу ему: «Берегись, мерзкая тварь!» — гремел Годвин, стуча кулаком по столу. — А этот… этот дракон, он такой, понимаешь, рычит что-то на своем, э-э-э, драконьем! Угрожает, конечно!

Я бессильно опустил голову. «Дракон». Это была та самая мантикора. И «рычал» он, судя по всему, «Гонюсь-за-едой-почему-вы-бежите?».

Внезапно дверь таверны распахнулась, и на пороге появился худой, нервный человечек в дорожном плаще. Он озирался, словно боялся, что из-за угла на него прыгнет его же собственная тень.

— Хозяин! — пискляво крикнул он. — Мне нужна помощь! Срочная и героическая!

Годвин вскочил так резко, что его стул с грохотом полетел на пол.

— Героическая помощь — это ко мне! — провозгласил он, ударив себя в латы кулаком, отчего раздался глухой, немножко пустой звон. — Сэр Годвин Львиное Сердце к вашим услугам! На чью голову нужно обрушить мой гнев?

Человечек, представившийся трактирным сказителем по имени Освальд, схватил Годвина за руку.

— Это… это не совсем «головы», добрый рыцарь! — зашептал он. — Я путешествую из дальних земель, и в Старой Пещере, что на холме, я нашел… НЕЧТО! Древний артефакт! Но стережет его ужасный змей! Он шипит, извергает дым… Я еле ноги унес!

Глаза Годвина засверкали знакомым мне фатальным блеском. «Змей». Для него это слово было синонимом «дракон». А «дракон» был синонимом «славы, золота и того, чтобы тебя наконец перестали считать бездельником».

— Веди меня к этой пещере, добрый человек! — рявкнул Годвин. — Я сражусь с этим змеем и верну тебе твой артефакт!

Освальд чуть не расплакался от счастья. Пять минут спустя я уже тащил на себе обоих — пьяного от эля и самовлюбленности рыцаря и трясущегося от страха сказителя — по направлению к Зловещему Холму.

Пещера и впрямь была старой. Пахло сыростью, грибами и… жареным мясом? Странно.

— Вот там! — указал дрожащим пальцем Освальд, предпочитая остаться снаружи. — Он там! Слышите? Шипит!

Годвин, с трудом вытащив меч из ножен, сделал несколько неуверенных шагов внутрь.

— Выходи, мерзкое чудовище! Я вызываю тебя на бой!

Из глубины пещеры донеслось низкое, гортанное шипение. Затем последовала череда звуков, скрежещущих и рычащих, от которых по спине побежали мурашки. Для любого нормального человека это прозвучало бы как: «Убирайся, двуногое недоразумение, пока я не решил, что ты — моя вечерняя закуска!»

Но для Годвина это было нечто иное.

— Что? Что он сказал? — прошептал он мне через плечо.

Я навострил уши. Звуки были примитивны, но структура… О, да. Это был один из низших диалектов Драконьего наречия. До боли знакомый по академическим спорам с тем самым магом. Я перевел про себя: «Пшёл вон, вонючий жестяной червь, моя еда остывает!»

Годвин ткнул меня пяткой в бок.

— Ну? Он, наверное, предлагает мне сдаться? Или хвастается своими сокровищами?

Мой взгляд упал на кости мелких грызунов, разбросанные у входа. Потом на копоть на стенах. Не драконья. Слишком слабая. Это был дым от костра.

И тут меня осенило.

Я громко и отчетливо фыркнул один раз, потом дважды тряхнул гривой — наш заранее условленный сигнал для «Здесь нет опасности, это чушь собачья».

Годвин посмотрел на меня с недоумением.

— Два раза? Это… это что, «он говорит, что у него болит живот»?

Я чуть не лбом об землю не ударился. Нет, ты деревянный болван! Это значит, что тебя дурят!

Но Годвин, воодушевленный моим «переводом», сделал еще шаг вперед.

— Не страдай, ужасный змей! Я положу конец твоим мукам… своим мечом!

Шипение из темноты стало громче и явно раздраженнее. Теперь оно несло примерно следующий смысл: «Я сейчас встану, и тебе не поздоровится, жестяная банка!»

И тут из темноты, освещенный отсветами маленького костра, появился Он.

Это был не дракон. И даже не змей.

Это был василиск. Карликовый василиск. Размером с крупную курицу. Его чешуя отливала тусклой бронзой, а не смертоносным черным золотом взрослой особи. Он сердито топтался на месте, его крошечные крылышки трепетали от ярости, а из пасти вырывались клубы дыма — ровно настолько, чтобы поджарить мышь, но не человека в латах. Его каменящий взгляд был, по сути, безвреден для любого, у кого была хоть капля магической защиты, а старые, надетые наизнанку штаны Годвина, видимо, таковую и имели, ибо рыцарь стоял на месте.

— О! — воскликнул Годвин, разочарованно опуская меч. — Такой… маленький.

Василиск, оскорбленный до глубины души, издал пронзительный визг и прыгнул, целясь Годвину в шлем. Он впился в забрало и начал яростно его царапать, издавая звуки, похожие на то, как кошка дерёт железную сковороду.

Годвин, оглушенный, замахал руками, пытаясь сбросить с себя тварь.

— Ай! Ой! Слезай, мерзкое чудовище! Какие острые когти!

Я наблюдал за этой комедией, чувствуя, как во мне борются профессиональное любопытство зооморфа («Интересно, его дымовая железа уже развилась полностью?») и чисто лошадиное желание дать пинка.

В конце концов, Годвину удалось стряхнуть карликового василиска. Тварь с шипением отскочила обратно в темноту к своему костру и своей настоящей добыче — поджаренной полевке.

— Фу, — сказал Годвин, поправляя исцарапанный шлем. — И это все? Где же сокровища?

Я бросил взгляд туда, куда указал василиск. В углу пещеры лежал тот самый «артефакт» — потрепанный, засаленный манускрипт с заглавием «Сто и один способ приготовления крысы. Кулинарные секреты для одиноких пещерных жителей».

Мы вышли из пещеры. Освальд бросился к нам.

— И… и что? Вы убили его?

— Убил? — фыркнул Годвин. — Нет. Я… я проявил милосердие. Существо было слишком жалким.

Освальд выглядел разочарованным, но, получив обратно свой «артефакт» (и сунув Годвину за труды пару медяков), он быстро ретировался.

На обратном пути Годвин был задумчив.

— Знаешь, Элвис, — сказал он наконец. — Быть героем — это не только про сражения с великанами. Иногда это про… проявление великодушия к самым малым и несчастным тварям.

Я смотрел на дорогу, чувствуя вкус пыли на губах. Да, подумал я. Иногда героизм — это не быть съеденным карликовым василиском, потому что он просто слишком занят своим ужином. Возможно, это был самый ценный урок за весь день. И единственный, который мой рыцарь, похоже, усвоил неправильно, но с нужным результатом.

Глава 4. Охота на зверя. Мой рыцарь и «очаровательный пушистый комочек».

Утро началось с того, что Годвин, проснувшись на сеновале таверны (я стоял внизу, и он чуть не свалился на меня, почесывая затылок), объявил, что пришло время для Настоящего Подвига.

— Похититель овец, Элвис! — провозгласил он, спускаясь по шаткой лестнице. — Вчера вечером я слышал разговоры. Таинственный зверь уже третью ночь подряд крадет скот у добрых людей из деревни! Наша помощь им нужна как никогда!

Я навострил уши. «Таинственный зверь» в деревнях обычно означал одного из трех: а) старого, хитрого волка; б) компанию голодных енотов; или в) самого хитроумного фермера, который пытался списать на «зверя» падеж от плохого корма. Ни один из этих вариантов не сулил ничего хорошего.

Но Годвин уже был в ударе. Он раздобыл где-то потрепанный пергамент с изображением некоего косматого существа с огромными глазами и ушами, похожими на пару опахал.

— Смотри! — тыкал он пальцем в рисунок. — Жуткая тварь! Живет в Лесу Шепчущих Сосен. Они называют его… Бармаглот!

Я взглянул. «Рисунок» был сделан рукой явно не художника, а, скажем, испуганного ребенка после пятой кружки сидра. Существо на нем напоминало помесь летучей мыши и мохнатой подушки, потерпевшей крушение.

— Не бойся, — сказал Годвин, заметив мой скептический взгляд. — Каким бы ужасным он ни был, мой меч достанет его!

Меня пугало не существо. Меня пугала уверенность Годвина в том, что он сможет отличить «Бармаглота» от, скажем, мохнатого теленка.

Дорога до Леса Шепчущих Сосен была недолгой. Лес и впрямь был полон тихих, шелестящих звуков, которые Годвин тут же принял за заговорщицкий шепот монстра.

— Слышишь? — напряженно прошептал он, сжимая рукоять меча. — Он здесь… Идет за нами…

Я слышал, как белка уронила шишку. Слышал, как дятел долбит дерево. И слышал, как где-то далеко мычит корова. Но «Бармаглота» не слышал.

Мы углубились в чащу. Годвин шел на цыпочках, гремел на каждом шагу и постоянно оборачивался. Я плелся сзади, размышляя о том, что овес в этой местности явно ниже среднего качества.

И вдруг мы его увидели.

В небольшой ложбине, прижавшись к старому пню, сидело Оно.

Это было… нечто пушистое. Невероятно пушистое. Шерсть цвета лунной пыли, огромные, фиолетовые глаза, в которых отражалось все небо, и два длинных, бархатных уха, которые печально свисали по бокам. Оно было размером с крупную овцу и дрожало, издавая тихие, жалобные звуки, похожие на бульканье ручейка.

— Боги… — выдохнул Годвин, замирая. — Оно… оно очаровательно!

Я почувствовал легкий приступ паники. Нет. Только нет. Мы уже проходили это. «Очаровательный» — это самое опасное слово в лексиконе моего рыцаря.

— Смотри, Элвис, — прошептал Годвин, и в его голосе зазвучали нотки умиления. — Оно совсем одно. И такое пушистое! Наверное, оно напугано.

Существо посмотрело на нас своими бездонными глазами, и его бульканье стало чуть громче.

— Я не могу ударить такое беззащитное создание, — объявил Годвин, вкладывая меч в ножны. — Посмотри на эти глаза! В них нет ни капли зла!

В этих глазах, если присмотреться, я увидел не «зло», а нечто иное. Голод. И не тот грустный голод заблудшего зверька, а расчетливый, холодный голод хищника, который знает, что его добыча сама пришла на блюдечке.

Я попытался предупредить его. Я тихо заржал и отступил на шаг, пытаясь потянуть за поводья. Сигнал «Отступаем, тут что-то не так!».

— Что, Элвис? — Годвин обернулся. — Ты тоже тронут? Я знал, что у тебя доброе сердце под этой ворчливой оболочкой!

В этот момент «беззащитное создание» медленно поднялось. Его бархатные уши натянулись, как струны, и развернулись, словно локаторы. А из-под пушистой шерсти на спине показались два крошечных, перепончатых крылышка. Они зажужжали, поднимая в воздух облачко пыльцы.

Годвин ахнул от восторга.

— Оно может летать! Какое изящное создание!

Создание сделало шаг в нашу сторону. Его фиолетовые глаза сузились. Бульканье превратилось в низкое, вибрирующее урчание. Я почувствовал сладковатый, дурманящий запах, исходящий от него. Запах, который вызывал ощущение легкой эйфории и полнейшей беспечности. Именно то, чего Годвину и так хватало.

— Иди ко мне, малютка, — протянул руку Годвин, собираясь погладить монстра. — Я не причиню тебе зла.

В этот момент я, наконец, сопоставил все факты. Пушистая шерсть для приманки. Огромные глаза, гипнотизирующие жертву. Дурманящий аромат. Крылышки для быстрого броска. И главное — тихие, жалобные звуки, приманивающие доверчивых двуногих идиотов.

Это был не Бармаглот. Это был Облизень Овечий (Ovis Lupus Seducens) — редкий паразитический хищник, который не нападает сам, а заставляет жертву саму идти к нему в пасть. Он гипнотизировал овец, и те покорно шли на его зов. А теперь он гипнотизировал Годвина.

Рыцарь делал шаг за шагом, его лицо застыло в блаженной улыбке.

— Какие прекрасные глазки… — бормотал он. — Прямо как у той принцессы на ферме…

Облизень облизнулся. Его пасть, до этого момента невидимая, приоткрылась, обнажив ряды мелких, игольчатых зубов, идеальных для перекусывания овечьих глоток. И, как я подозревал, глоток рыцарских.

Это было уже слишком. Я не мог позволить своему источнику овса и, что важнее, единственному шансу когда-нибудь вернуть человеческий облик, быть съеденным мохнатым гипнотизером.

Я не стал предупреждать. Я действовал.

Собрав все силы, я рванулся вперед, опустил голову и со всего размаху боднул Годвина в его благородную задницу.

— АЙ! — рыцарь взвыл от неожиданности и боли, кувыркнулся вперед и упал лицом в куст крапивы.

Заклятие было мгновенно разрушено. Облизень, ошарашенный таким поворотом, издал резкий, визгливый звук и на мгновение замер.

Годвин, шипя от ожогов и ярости, выполз из крапивы.

— ЭЛВИС! Что ты, дурень, делаешь?!

Но он уже увидел. Увидел оскаленную пасть хищника, его готовые к прыжку лапы и больше не гипнотические, а чисто хищные глаза.

— О, — сказал Годвин.

Облизень прыгнул. Но его цель была уже не в трансе. Годвин, пошатываясь, успел отскочить, и тварь врезалась в дерево за его спиной.

— Так-так! — заревел Годвин, наконец-то выхватывая меч. — Значит, ты все-таки мерзкая тварь! Обманул меня своей милой внешностью!

Началась короткая, нелепая схватка. Годвин размахивал мечом, Облизень пытался зачаровать его снова, но рыцарь, разъяренный и ужаленный крапивой, был неуловим. В конце концов, Годвин ударом плоти меча отшвырнул тварь в кусты. Облизень, пронзительно взвизгнув, развернулся и пустился наутёк, его крылышки жужжали от страха.

Годвин, тяжело дыша, опустил меч.

— Фух! Вот это да! Он… он пытался заманить меня в ловушку!

Я стоял рядом, выражая своим видом исключительно одну мысль: «Поздравляю, ты только что открыл для себя концепцию „хищника“».

— Но как ты понял, Элвис? — спросил Годвин, смотря на меня с новым, почти уважительным взглядом. — Ты почуял его злые намерения?

Я просто фыркнул. Если бы он полагался на мой нюх, а не на свою любовь ко всему «пушистому», мы бы сэкономили кучу времени.

На обратном пути Годвин был задумчив.

— Значит, не все, что мило выглядит, является добрым, — изрек он, как будто сделал великое философское открытие. — Запомним этот урок, верный друг.

Я кивнул гривой. Да, запомним. До следующего «милого пушистого зверька». А он обязательно будет.

Глава 5. Тактический отход я называю трусостью. А я — единственным разумным решением.

Возвращение в таверну «Хрюкающий кабан» было похоже на триумфальное шествие. Если, конечно, триумфальное шествие сопровождается легким хроманием, заляпанными грязью доспехами и всепроникающим запахом крапивы, исходящим от рыцаря.

Годвин, впрочем, был на седьмом небе. Он уже мысленно сочинял сагу о своем подвиге.

— …и тогда, понимаешь, этот коварный Бармаглот пытался hypnotized меня своими глазами! — он гремел уже у входа в таверну, обращаясь к паре заинтересованных (или просто не успевших увернуться) пьяниц. — Но я, наученный горьким опытом с тем пушистым зверьком на прошлой неделе, пронзил его взором! Да-да, именно пронзил! Он затрепетал и побежал!

Я, стоя у своего столба, только вздыхал. «Затрепетал и побежал» — это было довольно точное описание того, как Облизень удирал от разъяренного, покрытого волдырями человека с мечом. Просто опущены были некоторые детали. Вроде моего решительного вмешательства.

Войдя в таверну, Годвин продолжил свой рассказ, с каждым новым кружком эля обрастая все более фантастическими подробностями. Я уже сбился со счета, сколько раз он «отражал гипнотические атаки» и «рассекал когтистые лапы», которые на самом деле были всего лишь пушистыми лапками.

И вот, когда Годвин дошел в своем повествовании до кульминации — момента, где он «едва увернулся от смертоносного плевка ядом» (на деле Облизень просто чихнул от пыльцы), — дверь таверны с грохотом распахнулась.

На пороге стоял он. Не просто большой. Огромный. Гора мышц, ярости и дешевого татуировок, изображавших сомнительного качества змей. Его голова была практически лишена шеи и сидела прямо на плечах, как кочан капусты. В руке он сжимал здоровенную дубину с гвоздями.

— КТО?! — прогремел он, окидывая зал свирепым взглядом. — Кто здесь сэр Годвин?!

Таверна замерла. Даже Годвин на секунду умолк, глоток эля застрял у него в горле.

— Это… это я, — откликнулся он, стараясь придать голосу рыцарственное благородство, но вышло скорее пискляво. — Чем могу служить, добрый человек?

Гора мышц надвинулась на наш стол. От него пахло потом, дешевым пивом и злобой.

— Так это ты хвастался, что победил Бармаглота в Лесу Шепчущих Сосен? — просипел он.

— Ну, я бы не сказал «хвастался»… — начал Годвин. — Скорее, скромно поведал…

— ЭТО БЫЛ МОЙ РУЧНОЙ КРОКОТЯП! — заревел великан, так что со стола попадали кружки. — Я ЕГО ВЫРАСТИЛ ИЗ ЛИЧИНКИ! Я ЕГО КОРМИЛ, ПОИЛ, А ТЫ ЕГО ПУГНУЛ, И ОН СБЕЖАЛ!

В таверне воцарилась гробовая тишина. Даже я был слегка ошеломлен. Крокотяп? Ручной? Эта тварь была домашним питомцем? Теперь некоторые детали, вроде того дурманящего запаха, вставали на свои места — видимо, его кормили какими-то особыми травами для усиления гипнотического эффекта. Его хозяин, видимо, использовал его для… сомнительных дел.

Годвин был в ступоре. Его картина мира, где он был победителем злобного монстра, трещала по швам.

— Но… но он похищал овец! — попытался он оправдаться.

— ОН ИХ ДРЕССИРОВАЛ! — не унимался великан. — У НАС БЫЛ КОНТРАКТ С ОДНИМ ШЕПАРДОМ! А ТЕПЕРЬ ОН ИСПУГАН И СБЕЖАЛ! ЗАПЛАТИШЬ ЗА НЕГО, ЖЕЛЕЗНЫЙ ЧЕРВЬ! ИЛИ Я ИЗ ТЕБЯ КОТЛЕТУ СДЕЛАЮ!

Он потряс дубиной перед самым носом Годвина. Звякнули латы.

Я наблюдал за этим из окна таверны. Положение было хуже некуда. Годвин был храбр, но против такой туши мышц и дубины с гвоздями у него не было ни единого шанса. Даже его меч был бы бесполезен в таком тесном помещении.

Мой рыцарь посмотрел на меня. В его глазах читалась паника и вопрос: «Что делать?»

Я знал, что делать. Было очевидно. Я несколько раз тряхнул головой и сделал движение назад, явно показывая на дверь. Мой сигнал был кристально ясен: «Тактический отход! Немедленно!»

Годвин прочитал мой сигнал. И истолковал его по-своему. Его лицо озарилось решимостью.

— Никогда рыцарь Львиное Сердце не бежит с поля чести! — провозгласил он, вставая и с грохотом опрокидывая стол. — Я приму твой вызов, негодяй!

Великан осклабился.

— Вот это да! Наконец-то хоть один с яйцами!

Он занес дубину.

В тот момент, когда дубина пошла вниз, я, действуя на чистом инстинкте сохранения своего кормильца (и собственной шкуры), рванул вперед. Поводья, привязанные к столбу, натянулись, и старый, трухлявый столб с треском переломился.

Я влетел в таверну как раз в тот момент, когда Годвин, парируя удар мечом, отскочил назад. Он спиной налетел на меня, и я, не долго думая, развернулся и лягнул задними копытами. Я не целился в великана — нет, это было бы слишком опасно. Я лягнул в бочку с солеными огурцами, стоявшую рядом.

Бочка опрокинулась, рассол хлынул на каменный пол под ногами нападавшего. Великан, сделав шаг вперед для нового удара, поскользнулся на огурцах, дико замахал руками и с глухим стуком, похожим на падение мешка с картошкой, рухнул на пол.

В таверне снова воцарилась тишина, нарушаемая только хрустом огурцов под телом оглушенного гиганта.

Годвин стоял, уставившись на эту сцену. Он не понимал, что произошло.

— Ты… ты победил его, Элвис? — прошептал он.

Нет, ты деревянный болван! Я создал нам окно для бегства! Беги же!

Я схватил его за плащ зубами и рванул к двери. На этот раз инстинкт самосохранения наконец-то сработал. Годвин, спотыкаясь, побежал за мной.

Мы выскочили на улицу, вскочили в седло (точнее, я стоял как вкопанный, а Годвин на меня залез) и помчались прочь от «Хрюкающего кабана», оставляя позади хаос, рассол и, возможно, проснувшегося великана с очень плохим настроением.

Отъехав на безопасное расстояние, Годвин замедлил мой бег.

— Тактический отход, — произнес он задумчиво, как будто открывая для себя новую тактическую глубину. — Да, Элвис, это был именно тактический отход! Ты гений! Мы отступили, чтобы сразиться в более выгодных условиях!

Я не стал его разубеждать. Пусть думает, что это был хитрый маневр, а не паническое бегство. Главное, что мы живы, целы и в наших планах не значится больше посещение таверны «Хрюкающий кабан» в обозримом будущем.

— Но все-таки, — добавил Годвин, уже почти оправившись. — Было бы куда почетнее сразиться с ним лицом к лицу…

Я громко вздохнул. Почет. Именно его не хватало в моей миске с овсом.

Глава 6. Пир победителей. Или как я чуть не подавился овсом от стыда.

Мы скакали до тех пор, пока огни «Хрюкающего кабана» не скрылись за холмами, а запах рассола и ярости не сменился свежим (относительно) ветром с ближайших полей. Годвин, наконец, решил, что мы достаточно далеко для того, чтобы «тактический отход» плавно перешел в «стратегическую остановку для пополнения припасов».

Следующая деревня, с поэтичным названием Тихая Заводь, встретила нас не шепотом заговорщиков и не дубинами разгневанных великанов, а вполне мирным перезвоном кузнечного молота и мычанием коров. Идиллия, да и только.

Годвин, чья уверенность в себе, как сорняк, прорастала сквозь любой асфальт неудач, направил меня прямиком к местной таверне «Усталый путник». Он все еще был полон впечатлений от нашего «подвига» и последующего «блестящего маневра».

— Народ Тихой Заводи! — возвестил он, входя в зал и сверкая латами, на которых засохли брызги огуречного рассола. — Успокойте свои сердца! Похититель овец, ужасный Бармаглот, был обращен в бегство моей доблестью! Вы можете спать спокойно!

В таверне наступила пауза. Люди переглядывались. Потом какой-то седой старик у камина медленно произнес:

— Так это, значит, вы того… Крокотяпа-то Алойбастера прогнали?

— Именно так! — гордо подбоченился Годвин, даже не задумавшись, откуда простым деревенским знать имя питомца местного бандита.

— Ну, спасибо, что ли, — не очень уверенно пробормотал трактирщик, почесывая затылок. — Он, конечно, овец воровал, но Алойбастер потом за них полцены отжимал… Бизнес, понимаешь.