Бесплатный фрагмент - Оранжевый город

Оранжевый город

Фантазия во славу родного города

И как только в одном нашем городе уживаются две настолько противоположные ипостаси? Милый и приятный, пусть немного заплёванный, но всегда величественный град днём по ночам превращается в мерзкое, уродливое чёрно-рыжее чудище; на улицах ходят гопники, по подворотням ширяются наркоманы, на лавочках во дворах пьёт молодёжь — и я тоже, порой — но такой Питер пугает.

Когда сумерки накрывают этот город, я вижу только два утешения. Проще всего позвать Колю с Андрюхой и пойти бухать. Ну и что, что так делают все? В чём проблема быть как все? Главное — не видеть вокруг себя этих кошмарных фонарей, от света которых ещё страшнее, чем от кромешной тьмы!

Но есть и другой вариант. Моё юное прелестное создание, Сашка. Если она вытащит меня на вечер куда-нибудь, я буду очень радоваться. Никакая тьма города не пожрёт меня, пока рядом она.

Вы только не подумайте, что я гопников боюсь, конечно нет! Чай не хлюпик, да и в секции в детские годы занимался… Но смотришь по сторонам порой, и такая тоска берёт — выть хочется! Я ведь циник по природе своей, до мозга костей… А с Сашкой рядом так хорошо, спокойно, уютно. Вот иной раз она уставится в небо и смотрит. Я говорю: идём, а она всё смотрит; а глаза так прямо и сияют.

— Посмотри, — говорит, — какое сегодня небо чистое и какие звёзды красивые!

А я смотрю и вижу: ну звёзды; вон медведица одна, а вон другая; ну и что… Так я и спрашиваю, мол, ну и что?

— Красиво же! — с придыханием говорит Сашка. — Скажи, красиво?

— Красиво, — соглашаюсь я недоумевая.

А иной раз идём в ночник на пару часов (больше предки её не дают); а она вдруг крепость подсвеченную увидит и засмотрится… Я её тороплю, а она:

— Ну надо же, как здорово выглядит!.. Никогда не знала…

И стоит, с места не сдвинуть.

— Пойдём, — говорит, — лучше погуляем.

Вот значит как. Ну и я, конечно, плетусь за ней; она ведь по сути ещё ребёнок, её капризы выполнять надо.

И стоит она на том мосту, который у Финбана, значит: щёки красные, волосы на ветру шевелятся, мёрзнет в своей тоненькой курточке, но бодрится, и с восторгом глядит по сторонам. А едва я успею замёрзнуть или заскучать (хотя на неё в такой момент смотреть одно удовольствие), как она подойдёт ко мне так робко, прижмётся ко мне всем телом и поцелует… Ох, парни, да за это хоть всю ночь на ветру под дождём — снегом — градом стоять стану! Хоть против наряда ОМОНа с голыми руками пойду, если в награду мне Сашкин поцелуй посулят! Вот прямо такой, на мосту, на ветру — так особенно приятно…

В очередной такой вечер не знал, что делать. Все друзья пошли на футбол, там, кажись, у них чемпионство решалось… Пить одному не хотелось. Долго не решался, но потом набрал Сашкин номер. Она, словно ждала, сразу сняла трубку.

— Привет, — говорит.

— Привет, — отвечаю. — Что делаешь?

— Ничего, как всегда, — лениво зевнув, отвечает она. — А что?

— Давай прямо сейчас встретимся…

— Не думаю, что меня отпустят… Подожди, — молчание в трубке; очевидно бегала спрашивать. — Отпустят, — радостно выдыхает она наконец. — Где?

— Минут через двадцать на обычном месте…

Я пришёл через двадцать пять минут; замок — подлец, закрываться не хотел. Сашка стояла на ветру, как всегда дрожа от холода. Из какого-то особенного упрямства она всю осень и зиму одевалась чересчур легко — мудрый Андрюха говорит, что это у неё такой протест предкам-тиранам. Не знаю, я в эту его психологию не лезу.

— Привет, — говорю я, напуская на себя виноватый вид. — Прости, что опоздал…

— Ничего, — говорит она и целует меня. И так она при этом сияла, что я понял, что безоговорочно прощён; и позволил себе широко улыбнуться, аки кот мартовский. В декабре.

— Куда-нибудь пойдём? — спрашиваю.

— Давай погуляем…

— Может лучше посидим где-нибудь? — предпринимаю робкую попытку защитить её здоровье. — Тебе же холодно!

— Ты можешь хоть раз не спорить со мной? — так мягко спрашивает она, что возражения сами отпадают.

— Я же о тебе забочусь! А так пусть будет, как ты хочешь.

Сашка удовлетворённо кивнула, взяла меня за руку и решительно потянула за собой, не тратя времени на продолжение спора. Ну что я могу с ней поделать? Она такой маленький бесёнок, с ней не поспоришь… И только не надо думать, что я Сашкин раб! Многие надо мной смеются из-за этого… Но я же не всегда подчиняюсь ей!

Она рассказывала что-то о своей школе, как они там развлекаются, и ещё какие-то забавные на её взгляд истории из своей жизни. Во многих из них совсем не фоново фигурировали парни, которых я не знал, но Сашка всегда рассказывала так, что я не испытывал никакой ревности. Может дело было в том, что при всех этих рассказах она так преданно смотрела на меня и держалась за мою руку? Эх, нет, всё-таки нельзя быть циником рядом с таким прекрасным созданием!

— А позавчера были мы в гостях, — она никогда не уточняла этого мы, хотя зачастую в последовательных историях состав понятия мы пересекался только по ней, — а там ребёнок маленький, ему девять месяцев всего… И нас пятеро вваливается. Незнакомых. Но мы-то четверо ещё ладно, женщин он немножко видел; а потом вдруг Петю заметил… — Саша хихикнула. — Там такой испуг был! Прямо ужас в глазах застыл, ну и разрыдался… Но такое прикольное дитё… Мы его потом с Анькой по очереди в коляске возили…

По Сашкиному виду можно было понять, что ей явно понравился этот девятимесячный ребёнок. Я со смешком неосторожно спросил невпопад:

— Детей что ли хочешь?

— Хочу конечно, — абсолютно серьёзным тоном ответила она. — А ты нет?

— Нет, — улыбнулся я со знанием дела. — Эти несносные мелкие вопящие монстры, гадящие окрест себя всюду… Зачем?

— Но ведь с ними так приятно возиться! И потом: не могут же люди родиться взрослыми!

— Условно взрослого можно взять в детдоме. Хотя и с ним хлопот не оберёшься.

— Ты неправ! — заспорила Сашка. — Ничего не может быть лучше маленького родного комочка…

Я решил не продолжать спор. Это она, очевидно, в детстве в куклы не наигралась. Подрастёт — поймёт…

И вот уже Сашке снова домой пора. А на часах всего половина одиннадцатого. Разошлись мы около её парадной, и я побрёл домой. Ядовито-рыжий цвет фонарей своей тоскливой тяжестью давил сверху. «Да шёл бы ты…, грёбаный рыжий светильник!» — должно быть, подумал тогда я, в ярости поднимая с земли камень и швыряя его в фонарь. Не попал. Взяв себя в руки, пошёл домой, стараясь унять ярость.

Когда оказался в своём дворе, вдали от ненавистных огней ночного Питера, стало чуть полегче. Пришёл домой совершенно измотанный, словно тяжести таскал весь вечер, а не с юной школьницей прелестной гулял. Мерзко. Неприятно.

На другой вечер моя истерия повторилась. Я шёл домой из универа, Сашки рядом не было, а мерзкие фонари были. Они словно издеваясь обрамляли мой путь, стоя по обе стороны.

Скорей бы лето! Когда не будет темнеть и не будут гореть фонари.

Прошло несколько недель. Денис продолжал истерить каждый вечер. Встречи с Сашей делали его спокойным лишь на время. К тому же, на дворе декабрь; у него дело шло к зачётной неделе, а у неё к полугодовой аттестации. Оба придавали столь локальным проблемам чересчур большое значение. Саша по вечерам спокойно сидела дома, почти добровольно делая уроки, а Денис бродил неприкаянный и искал, с кем и где бы выпить — заниматься чем-либо иным ему мешал раздражающий свет фонарей. Время неумолимо стремилось к концу года.

Александра Львова всегда неплохо училась, её любили все учителя; она умела прикинуться пай-девочкой. Сашка никогда не делала больше, чем нужно, но все задания у неё оказывались выполнены хорошо и своевременно. Одноклассники её тоже любили — со всеми Саша была мила и приветлива, всем помогала, в организации всяких мероприятий была заводилой… И она была по-настоящему счастлива от такой жизни.

Наверное, стоит сказать: была до знакомства с Петей Зерновым. Он не принадлежал этому миру, в котором люди умели только прикидываться, что учатся, трепаться о ерунде и ещё устраивать шумные сходки, которых Петя не переносил. В нём было явно заметно презрительное равнодушие к людям, с которыми у него нет общих интересов. Он, очевидно, относил таких людей к скучному быдлу, и толика правды в его представлении была: если у человека был в жизни какой-нибудь интерес, кроме как поесть и «потусить», то с вероятностью единица этот интерес был у него с Петей общим. Даже если какой-то интерес общим не был, Зернов всё равно мог о нём с собеседником дискутировать, объясняя, почему он не любит то или иное увлечение, и слушая аргументы в пользу этого увлечения. И всегда получал удовольствие от беседы с умным человеком.

Так боролся со скукой Петя Зернов. И какая-то дремавшая доселе часть Сашиной души рвалась к нему, а вернее к его жизненной системе, такой манящей и непонятной. Саша не привыкла отворачиваться даже от искренне неприятных ей людей. Суть, наверное, была не в воспитании. Сказать дураку, что он дурак, она не могла скорее из жалости, даже если этот дурак искренне считает себя умным. Тем более были в её жизни в довольно большом количестве приятные и интересные люди. И даже любовь в её жизни была. Жизнь удалась уже в столь юные годы.

Но встретив Зернова Саша ощутила, что чего-то ей не хватает. Она поняла, что оказывается заложницей своего места в обществе — а необходимость общения с дураками теперь стала тяготить её. Проникнувшись идеями Пети, Саша затосковала. В этот критический момент она оказалась одна. Ощутив себя одинокой и всеми покинутой, она нашла номер Пети и позвонила ему.

— Я поняла, что ты чувствуешь, — безо всякого вступления и приветствия сказала она, едва услышав его «да». Номер был незнаком ему.

— В смысле? — опешил Зернов.

— В прямом. Боюсь, я неосторожно прониклась твоими идеями.

— Какими такими идеями, Александра? О чём ты?

— О твоей замкнутости и настороженности в общении с людьми.

— Когда это ты заделалась психологом?

— Ты можешь хоть на минуту стать серьёзным? — рассердилась Саша.

— Я совершенно серьёзен. Так ты теперь не журналист, а психолог?

— Нет! А ты опять шутишь! — обиженно бросила она и бросила трубку.

— Хм! — присвистнув хмыкнул Петя, задумчиво поглядев на телефон. — Позвонила сама, чего я не ожидал, сама, как и ожидалось, обиделась…

Через десять минут Саша не выдержала и перезвонила снова:

— Ты стал серьёзнее?

— Дорогая Александра, я всегда абсолютно серьёзен!

Она вздохнула, но трубку не повесила.

— В любом случае, ты должен знать, что я тебя поняла.

— Для этого не нужен особый талант. Достаточно обычных мозгов.

— Да-да, и твой снобизм относительно мозгов я тоже вижу!

— Возьми с полки пирожок! — не удержавшись съехидничал Петя. — Их там два, твой посередине!

Саша вскипела:

— Почему ты не можешь не паясничать?!

— Потому что я паяц, — резонно ответил Зернов.

— Так хочется врезать тебе по башке!

— Что же тебя останавливает?

— Руки коротки! — съязвила Сашка. — Не достать…

— Если хочешь, давай встретимся. Ты получишь такую возможность…

— Давай… Когда и где?

— Твоё предложение?

— Пятнадцать минут, парк Победы. Успеешь?

— Двадцать пять. Уже выхожу…

Ровно через 24 минуты и 42 секунды Петя вышел из павильона метро «Парк Победы». Оглядевшись он безошибочно определил Сашу в толпе.

— Опаздываешь? — шутливо подняла брови Александра.

— Обижаешь! Ровно двадцать пять минут.

— Молодец… Рада тебя видеть.

— Взаимно. Ты хотела ударить меня по голове.

Засмеявшись Саша легонько стукнула Петю по затылку. Удовлетворённо и утвердительно кивнув, он сказал:

— Я дал тебе возможность себя ударить; теперь можно ехать домой!

Она с улыбкой ударила его ещё раз, сказав:

— Мог бы хоть сейчас не паясничать…

— Александра, ты ещё чересчур юна; без паясничества жизнь станет скучной.

Его псевдоменторский тон вызвал у неё желание третий раз ударить его по голове. Зернов резко уклонился и перехватил её руку. На мгновение задержав Сашину ладонь в своей руке, он отвёл её в сторону и выпустил. Повисла пауза. Сашка почувствовала себя неловко.

— Может прогуляемся? — предложил Петя. Она только кивнула.

Сумерки сгущались. Пара минут — и над парком зажглись оранжевые огоньки. Фоновый шум от машин, доносившийся со всех четырёх сторон парка, был приглушён; в закоулках же парка практически стояла тишина. Петя с Сашей шли по слабо освещённым аллеям в почти полном молчании, изредка перебрасываясь бессмысленными фразами. Пустые беседы быстро сошли на нет. Наступило молчание.

— Красиво вокруг, — вдруг сказала Саша. — Мне здесь так нравится!

— Надо же… — удивился Петя. — Никогда бы не подумал, что ты романтик!

Она скромно улыбнулась:

— Мы редко оказываемся такими, какими кажемся, верно?

— Ты всё-таки слишком юна, дорогая Александра…

— Как же мне не нравится, что ты считаешь меня глупой! — капризно заявила она.

— Жизнь полна маленьких неприятностей, — усмехнулся Петя. Саша вскипела и кинулась к нему с кулаками. Он перехватил её руки в полёте. Их смеющиеся взгляды встретились, выражая абсолютную удовлетворённость и ироничную насмешку друг над другом. Их близость в эту секунду позволила бы стороннему наблюдателю (коих, впрочем, не наблюдалось в радиусе ста метров) сделать неверное заключение. У них самих отнюдь не возникало идей подобного рода.

— Я не успокоюсь, пока ты не признаешь меня умной! — воскликнула Саша.

— Девочка, ты всё равно не успокоишься! Мне не следует признавать тебя таковой хотя бы для того, чтобы не поколебать твою веру в связь этих событий!

Саша изобразила на лице недовольную гримасу, а потом сказала задумчиво:

— Вроде бы нас с тобой не связывают никакие отношения, а я спать не могу спокойно, не будучи уверенной в том, что ты меня уважаешь.

— Это называется дружеским расположением или симпатией! — захохотал Петя. — Однако, ловок же я! Не думал, что выйдет так удачно…

— Что выйдет удачно? — не поняла Саша.

— Завоевание твоего уважения…

Она улыбнулась, начиная кое-что понимать в его логике.

— То есть я зря стараюсь? Ты и так счёл меня достойной себя?

— Что бы я ни говорил, я не сноб. Может тебе и не хватает строгой логики, но ты живой думающий человек. Не пустышка — редкость в наши дни.

— Я всё пытаюсь принять твою речь за комплимент… И не могу.

— Не терплю комплиментов. Также как и положительной правды. Люди порой начинают гордиться, когда другие отмечают их заслуги.

— Гордость — это отвратительно! — вырвалось у Саши.

— Лишь чрезмерная, моя дорогая; совсем без гордости тяжко.

Ей стало стыдно за свой несдержанный порыв. Её мысли отразились на её лице.

— Сдержанности люди учатся всю жизнь, а иные, по правде сказать — большинство, ей не научаются, — назидательно заметил Петя, видя её конфуз.

— Спасибо за поддержку, — обиженно огрызнулась Саша. Он захохотал:

— Без подобных порывов, однако, люди чем-то смахивают на роботов…

Саша улыбнулась, признавая себя побеждённой Петиной логикой.

— Сдаюсь. Твою мысль не догнать!

— «Но я сегодня злой, я мысль перегоню…» — пропел Зернов и пояснил: — Михаил Щербаков, «Памяти Высоцкого».

— Никогда не приходилось столько думать, чтобы понять собеседника, как в твоём случае!

— Тебе это нравится?

— Ещё бы! Мне всё равно не удаётся поймать твою мысль!

— Старайся, — усмехнулся Петя. — С опытом станет полегче.

— Утешил… — Саша подавила смешок. — Зачем ты это делаешь?

— Потому что мне это интересно.

Они вышли на ярко освещённую центральную аллею парка. Обоим импонировал окружающий пейзаж в рыжих тонах. Оба молчали, размышляя каждый о своём и не считая возможным вмешиваться в мысли другого. Вдруг откуда-то со стороны Бассейной донёсся пьяный возглас:

— Уйдите с дороги, сволочи! Я набью морду этому ох**вшему подонку!

Узнав голос, Саша побледнела:

— Это Денис, — трагическим шёпотом сказала она.

— Тот самый, с которым ты встречаешься? — уточнил Петя. Саша кивнула, не вникая в источник его осведомлённости. — Если хочешь, можем попытаться его успокоить…

— Он там со своими друзьями. Они иногда пьют в баре напротив СКК.

— Возможно, тебе лучше не сталкиваться с ними… Давай я пойду…

— Нет! — оборвала его Саша. — Идём вместе.

Ситуация была предельно проста. Начинающий водитель едва не сбил немного перебравшего Дениса. Тот воспринял оплошность, как покушение на свою жизнь, и непременно решил побить обидчика. Чуть менее пьяные Коля с Андреем встали стеной, не пуская разъярённого друга к незадачливому водителю синей «Лады». К появлению Пети с Сашей испуганный мужик завёл-таки трясущимися руками двигатель своего авто и убрался со сцены.

— Что произошло? — спросил Петя.

— Всё в порядке, парень; друг перебрал маленько. Ведём домой его…

— Саш-ка?.. — внезапно узнал Денис свою девушку. — Ты чего тут?.. Ты с кем тут?

Саша не могла произнести ни слова. Она не была моралисткой, сама вела неособенно аскетичную жизнь, да и никогда не имела ничего против пьяных… Но сейчас Денис выглядел в её глазах довольно мерзко.

— Она со мной, — сказал Зернов, видя смущение подруги. — Пока только на сегодня. Хотя, если ты будешь пить как скотина, вместо того, чтобы уделять внимание девушке…

— Да какое тебе, б**дь, дело до этого? Ты у меня девку отобрать хочешь, козёл? Ну так давай устроим старомодный, б**дь, рыцарский турнир за прекрасную даму!!

— Я тебе всё сказал. Драться с тобой, бухая скотина, я не хочу.

— Струсил?! — взревел Денис, которому алкоголь явно застлал мозги. — Да я тебя щас так отделаю!

И с необычайным для нетрезвого человека проворством Денис обогнул своих друзей, угрожающе приближаясь к Зернову. Саша замерла от неожиданности; мысль просто встать между ними запоздала.

От первого удара Петя увернулся и, слегка подтолкнув оппонента, добился падения того на асфальт. Денис вскочив ринулся на обидчика с удвоенной энергией. Зрители не двигались с мест, завороженно глядя на происходящее перед их глазами. Петя сознательно пропустил пару ударов, понимая, что иначе скоро выдохнется и будет попросту избит. Тогда Андрей и Коля очнулись и отташили Дениса от него. Корытов яростно отбивался, желая продолжить столь удачно начатое избиение. Зернов озадаченно трогал скулу и водил плечом из стороны в сторону, желая выяснить полученные им повреждения. Из разбитой губы шла кровь, но зубы выдержали, да и никаких вывихов/переломов экспресс-самоанализ не показал.

Едва парни оттащили своего друга, Саша бросилась к Пете.

— Я в порядке, — заверил он её, слизывая кровь с губы. Саша достала свой платок и протянула ему. Петя поморщился: — Не надо…

— Возьми, — твёрдо сказала она, и он не стал сопротивляться

Денис, крепко сжатый в руках друзей, наблюдал эту сцену милосердия, воспринимая всё на свой лад.

— Что, б**дь, не нравлюсь я тебе? — истерично спросил он. Такой тон свойственен только людям подшофе. — Мужик однажды нажрался, как свинья, и ты тут же его выбросила? Б**дь! Ты самая настоящая б**дь, Сашка! Играла со мной? Теперь смейся надо мной!

Петя посмотрел Саше в глаза. На них выступили слёзы. Она явно хотела сказать что-то резкое Денису в ответ. Петя едва заметно покачал головой. К его удивлению, Саша послушалась его молчаливого предостережения. Она взяла его за руку и потащила за собой, решив молча удалиться с места событий. Зернов повиновался.

Когда они ушли, Денис совершенно спокойно и почти трезвым голосом произнёс, глядя на оранжевый огонёк у себя над головой:

— Всё он… Фонарь виноват…

Недалеко отойдя, Саша не выдержала и разрыдалась в руках Пети.

— Как же я несчастна! — говорила она сквозь слёзы. — Я люблю его! Дура, как же я могла любить его? Дура! Ты прав — я ничуть не умная!

— Ну-ну… — мягко увещевал её Петя. — Не надо таких заявлений. Я нисколько не сомневаюсь ни в твоём интеллекте, ни в искренности твоего чувства.

— Но как я могла любить этого мерзкого типа?

— Любовь не имеет ничего общего с интеллектом, моя дорогая… А он, очевидно, не такой уж мерзкий тип…

— Ты видел, слышал и осязал его поведение сегодня!

— Он напился!

— Что я, по твоему, не видела бухих людей? Напившийся человек говорит, что думает. Денис сказал достаточно.

— Зря ты так безжалостна. Он тебя любит.

— Всё, — Саша решительно тряхнула головой. — Я выкинула его из жизни! Его больше нет!

Зернов пожал плечами:

— Я не могу влезть в твою голову… Я не знаю, любишь ли ты.

— Я и так знаю, что нет! Больше нет.

— Ты сомневаешься, что по-настоящему любила раньше. А это рождает неоднозначность…

— Чего? — непонимающе уставилась на него Сашка, даже перестав плакать.

— Возможно, ты ошибалась раньше, считая, что любишь… А возможно и сейчас, считая иначе…

Она только отмахнулась: мир устроен крайне просто, когда тебе четырнадцать.

— Я раньше делала ужасную ошибку. Но в моём возрасте так положено.

— Ошибаются многие и в любом возрасте. Это свойственно всем.

— Спроси любого: в молодости ошибки неизбежны!

Петя хихикнул:

— Вот если мы сейчас решим решим пожениться — это будет эпичной ошибкой.

— А может быть ошибкой будет так не сделать? — Саша уловила смысл идеологии Зернова и успешно применила её здесь. — Кстати, могу ли я считать это официальным предложением?

Он поперхнулся смешком:

— А ты всерьёз рассматриваешь такую возможность?

— Почему бы и нет? — весело отмахнулась Саша.

— А ты этого хочешь?

— Понятия не имею. Недавно, как ты знаешь, я думала, что люблю Дениса…

— Или любила его на самом деле! Это доподлинно не известно.

И снова она отмахнулась от такого предположения.

— Я тебя предупредил! — заметил Петя. Он вовсе не хотел, но был вынужден чувствовать свою вину за произошедшее.

Замерзающий город величаво молчал, равнодушно взирая на них миллионами своих окон-глаз. Силуэт башни на углу Московского и Бассейной, подсвеченный всё тем же рыжеватым светом, мрачно громоздился на фоне тёмного неба. Проезжающих мимо машин стало меньше. Установившуюся мнимую тишину прорезало полифоническое «Либертанго» Пьяццолы. И Саша, и Петя одновременно потянулись к своим карманам.

— Это твой, — улыбнулась Саша, убедившись, что звонят не ей.

Петя поднял трубку. Звонок от мамы нельзя не принять даже в таком случае:

— Да?

— Привет. Ты домой вообще собираешься? Ты где вообще?

— Я? Эм… На углу Московского парка Победы.

— С кем?

— Один?

— По тону чувствую, что ответ неверный.

— Слушай, мам, забей! Я гарантированно вернусь домой сегодня. Устроит?

— Ладно, — у Марии Зерновой было благостное настроение, и она смирилась с наглостью сына. Петя улыбнулся спутнице, убирая телефон в карман, и заметил:

— Удивительно, что меня начали разыскивать первым, а не тебя…

— Они сегодня в театре, — с улыбкой сказала Саша. — До одиннадцати я — как ветер в поле!

— Вредно шляться по ночам, юная леди!

— А вдруг молодость мимо пройдёт?

— А разве лучше растратить её на, как бы это назвать… Прогулки по ночам?

— Если тебе противно гулять со мной, я вообще-то тебя не держу…

Зернов от души рассмеялся.

— Ты крайне обидчива, Александра, — шутливо сказал он. — Ты никому не сможешь стать опорой в жизни, если будешь дуться из-за каждой мелочи!

— Правда? — тихо спросила Саша, вмиг посерьёзнев. Она восприняла шутливое пророчество всерьёз и ощутимо погрустнела. Петя растерялся, не ожидая подобной реакции:

— Да я пошутить пытался!

— «Такие как я, становятся рок-звёздами, сумасшедшими художницами, психованными писательницами… Но никогда любимыми девушками…»

— Тебе нисколько не помешает твоя энергия, на самом деле. А вот обидчивость может, если серьёзно.

— Хорошо тебе рассуждать! Твои теории строятся на выдумке?

— Зачастую. Но их большинство оправдывается на практике.

— Как же я устала от этой философской чепухи! — выдохнула Саша. Зернов с усмешкой пожал плечами:

— За полтора часа?.. Если серьёзно, то совсем без философии жизнь сведётся к поспать-пожрать-пос… Кое-чему ещё… А это крайне скучно, согласись, для деятельного мозга!

— Я и не спорю. Просто я устала от заумных разговоров.

— Пора спать? — вновь ввернул ехидное замечание Петя. — Ты же сама сегодня охарактеризовала меня, как замкнутого и настороженного?

— Старалась тебе соответствовать, — усмехнулась Саша. Она взглянула на часы и вздохнула: — Пора домой, пока они не вернулись…

— Ты тут рядом живёшь, вроде? Давай провожу.

Они медленно пошли по проспекту вдоль в парка в сторону Кузнецовской улицы.

— А тяжело быть одному? — вдруг спросила Саша.

— А кто здесь один? — переспросил Петя. — Я? — она не ответила. — Крайне удобно, если нет дурацкой потребности в толпе. Не зависишь от «общественного мнения», не нужно потакать их представлениям о том, что ты должен делать… — он покачал головой, прерывая свой монолог: — Это вряд ли твой путь!

— Почему бы и нет? Кто знает? — наступила короткая пауза. — Пришли.

Петя обвёл глазами окружение подъезда: безлюдная в ночное время улица, привычно рыжий фонарь над дверью, заваленные снегом машины, припаркованные рядом…

— Я запомню это место… — задумчиво сказал он.

— Только не становись моим поклонником! — улыбнулась Саша. — Я устала от них!

— О, ну моя стезя несколько иная!.. До встречи, Александра!

Зернов повернулся, чтобы уйти, потом развернулся обратно, взял её руку в свою и поднёс к губам. Потом с коротким шутовским поклоном отошёл, разворачиваясь на ходу.

— Пока! — со всевозможной теплотой в голосе крикнула Саша вслед.

— Пока, — отозвался Петя, подняв руку, но даже не обернувшись.

Она посмотрела ему вслед и покачала головой улыбнувшись. «Вот это самообладание! Вот это рисовка — и такая естественность!..»

Фонарь над подъездом моргнул и погас.

11—15 ноября 2010 года

Санкт-Петербург — Петергоф

The present moment

Опять молочная чернота неба и зловещая оранжевость фонарей. Опять неожиданные уголки города. Опять машины стоят в вечерних пробках, а редкие прохожие быстрым шагом спешат навстречу.

Денис бесцельно гулял по Петербургу, вдыхая не самый свежий аромат невских вод. В последнее время он стал часто совершать такие прогулки, причём неизменно выбирал для них вечернее, почти ночное, время. Он считал, что таким образом сможет бороться с властью над собой оранжевых фонарей, так ненавистных ему прежде.

Финляндский вокзал остался позади, за Литейным мостом набережная стала труднопроходимой… Денис не замечал всего этого. По Гренадерскому мосту он перешёл на Петроградскую сторону и пошёл дальше вдоль набережной.

С недавних пор он стал много задумываться о жизни, которая раньше казалась ему штукой удивительно простой. Как и примерно каждый второй юноша его лет, Денис прежде не ценил родственников и друзей; ибо ему и в голову не приходил вариант, при котором их почему-то вдруг рядом не станет. Не ценил он, на таком же подсознательном уровне, и Сашу Львову. И вот теперь её рядом с ним не было, и Денис начал задумываться о причинах происшедшего.

Первой его реакцией было что-то в духе: «Вот, б**дь, попользовалась мной и выбросила как мусор! Стерва!» Запала хватило дня на два. На третий день он признал свою вину, начал понимать какие-то простые вещи о человеческих отношениях. Tогда же он понял, как много значила для него Сашка. Возможно, это даже была любовь… Он позвонил ей, искренне желая попросить прощения, но она не взяла трубку.

А мысль его развивалась дальше. Денис почти перестал пользоваться в речи матом (хотя это действие имеет невыясненную природу — сама Львова отнюдь не пренебрегала порой крепким словцом), одно время даже хотел не пить. Начались случайные прогулки — просто как средство понять себя. В его жизнь параллельно стали входить книги, пару раз он случайно зашёл в музей.

На углу Карповки около Ботанического сада Денис повернул налево. Пора было возвращаться домой. Пройдя немного вдоль ограды, он заметил впереди двух подонков, пристающих к девушке. На проблемы этой девушки ему, конечно, наплевать, но внезапно захотелось подраться.

— Парни; че за х**ня тут происходит? — ровным голосом спросил он.

— Не лезь не в своё дело, умник! — сказал один из парней с лёгким кавказским акцентом.

— Не вмешивайся, парень, — посоветовал второй, более славянского типажа.

Их неосмотрительность кажется простительной, учитывая темноту в данном месте Карповки.

— Оставьте её, суки, — спокойно продолжил Денис. Они синхронно повернулись к нему, отпустив девушку. Ta, однако, не двинулась с места, оставшись следить за дракой. «Неразумно, — мельком отметил Денис. — Впрочем, мне-то что… Побьют — плохо, а не побьют — так и всё равно, что она тут осталась…»

Все тактики этих уличных громил были ему известны. Он спокойно дождался нападения и встретил противников, с ходу отключив одного. Другой отскочил и достал нож. Но тут же облажался: решив, что нож даёт ему преимущество, он стал действовать бесхитростнее. После второго же блока Денис выбил у него нож. Лишившись ножа, гопник вновь стал осторожнее.

Внимательно следя за его перемещением, Денис не заметил, когда стоявшая в сторонке девушка начала действовать, но гопник бездыханно осел на землю. Она взглянула на Дениса с победной улыбкой и сказала:

— Спасибо.

— Сами бы справились, — недовольно пробурчал он в ответ. Tеперь он лучше видел её маленькую стройную фигуру в обтягивающей одежде, светящееся лицо и растрёпанные волосы светлого оттенка. С губ не сходила спокойная уверенная улыбка.

— Спасибо, что вмешался.

На вид ей где-то от пятнадцати до двадцати лет; а скорее всего она непосредственно была ровесницей Дениса.

— Я вовсе не помогал Вам.

— Да? — удивлённо взметнулись брови девушки. — А чего же ты тогда влез?

— Подраться хотелось, — простодушно заявил Денис.

Девушка от души рассмеялась:

— Я не верю, что у тебя не было мысли о благородном поступке!

Денис пожал плечами:

— Можете не верить; мне всё равно…

— Давай без этого «Вы»… Кстати, я Настя.

— Я не собираюсь с Вами… Ладно, с тобой, знакомиться! Вообще-то, у меня есть девушка, которую я люблю!

— Ну это никому никогда не мешало!

— Мне явно не следует отвечать на твои провокации.

Настя легкомысленно рассмеялась:

— Не отвечай… Звать-то тебя как, герой?

— Денис. Я бы пошёл отсюда, если ты не против…

— Идём!

Естественно, Настя полностью владела ситуацией. К тому же, она понравилась Денису. Её наглость привлекала. В его душе, однако, не изгладилась память о Саше. Денис изо всех сил сопротивлялся чарам новой знакомой.

Но она умела располагать к себе. Достаточно скоро Денис обнаружил, что ему приятно и комфортно быть с ней рядом. Нет-нет, он не забыл о Саше; у неё по-прежнему был высший приоритет, но и Настя его не раздражала, а даже очень нравилась. Из разговора он узнал, что она учится на первом курсе ЛЭTИ, причём приличного, а не гуманитарного, факультета; что она единственный и любимый ребёнок у матери; что у неё давно нет отца, который был никчёмный человек и который просто исчез после развода с её матерью; что у неё почти нет друзей; что у неё какой-то пояс по карате (в чём он имел возможность наглядно убедиться) и тому подобные вещи.

Придя домой, Денис настолько зарядился наглостью от Насти, что собрался с мыслями и позвонил домой Саше. Взявшая трубку старшая Львова на просьбу позвать дочь сказала «Минутку» и пошла в комнату к дочери. Вернувшись она виноватым тоном сказала:

— Извините, она ленится. Позвоните ей на мобильник.

Денис позвонил, хотя уже догадывался, каков будет результат. Пока он слушал длинные гудки, Саша держала трубку в руках и плакала, глядя на экран. Гордость не позволяла ей взять трубку, хотя ей и очень хотелось. Может быть, когда он позвонит в третий раз…

Загружать себя ненужными мыслями о вечной любви Денис не стал и решил не навязываться Сашке, раз она не хочет с ним разговаривать. В конце концов, настойчивая синица, которая уже почти в руках, предпочтительнее, чем далёкий мотылёк (а Львова была именно мотыльком, а не журавлём) в небе. С этого момента он перестал сопротивляться Насте, и она поселилась в его сердце. Душевная рана, связанная с потерей Саши, не зажила, но существенно загладилась.

Поняв, что третьего звонка не будет, Александра впала в депрессию. Она небезосновательно винила себя в поистине «книжной» глупости — в том смысле, что в жизни никто обычно таких вещей не совершает — но всё-таки не могла сама сделать первый шаг к примирению. Друзья, в большинстве своём не знавшие причину, преданно старались как-то разогнать её тоску.

Её излечило время. Через пару недель, аккурат к Новому году, Саша практически вернулась в своё обычное оптимистическое состояние. Конечно, мало кто знал, что творилось у неё на душе, но внешне она столь же часто улыбалась и была так же приветлива, как и прежде.

В Питере продолжились заморозки и метели; словно и не декабрь на дворе вовсе, а февраль, и город наш за полярным кругом находится. Выходя на улицу, люди с трудом могли думать о чём-то ином, кроме цели своего выхода. Серьёзные сосредоточенные лица, крайне недовольные погодой и мечтающие только добраться до тёплого метро, или дома, или ещё чего-нибудь в этом духе. На оригиналов, которые просто медленно прогуливались, смотрели косо.

И Денис, и Настя любили холод и снег, что в какой-то степени оправдывало их начавшиеся совместные прогулки. Склонность к подобного рода прогулкам сблизила их. Если поначалу ни один из них не считал их общение dating’ом, то когда знакомые стали случайно видеть их и задавать прямые вопросы, оба не готовы были отрицать, что именно «встречаются». Сложно точно сказать, в какой момент случилась окончательная перемена… Где-то в двадцатых числах Настя пришла вся в слезах — ей не поставили зачёт по матанализу.

— Последний срок получения? — спросил Денис.

— Нет; но я хотела досрочный.

— Ну вот и не вышло! Tы это слишком всерьёз воспринимаешь!

— А вдруг она мне вообще зачёт не поставит?

— Да ладно… С чего бы?

— Ну, я же не всё понимаю, а она меня не любит…

— И что? Это же не повод!

— Я знаю. Но всё равно страшно!

— Не надо воспринимать подобные вещи так близко к сердцу.

— Tы так убедительно говоришь… — вымученно улыбнулась Настя. — Я бы хотела тебе поверить.

— Однажды ты мне уже поверила…

— О чём сейчас и не жалею, между прочим!..

— Вот и сейчас поверь! Какой-то жалкий зачёт — не трагедия космического масштаба!

Настя смущённо улыбнулась, вытирая слёзы.

— Ума не приложу, как мне успокоиться!

— Есть у меня одна девица: вроде бы из обычной школы, но голова на плечах есть, вроде бы… Упустили, видно, её наши службы!..

— В твой же огород камень-то, между прочим!

— Петя, твой выпуск по определению уже не мог быть совсем эпичным. На него и силы уже тратились пропорционально… А эту Никифорову Анастасию Леонидовну я прежде не встречала. Ни на наших олимпиадах, ни на городских.

— Может она не питерская? — предположил Зернов.

— Самая, что ни на есть. Из совершенно обычной школы.

— Значит, чудеса случаются. Tы же говорила, что хорошие студенты в ЛЭTИ хоть и редкость, но случай далеко не единичный?

— Встречаются, конечно, трудяги; бывают и с головой, но это только если с прошлым; а чтобы с головой, но без прошлого — впервые вижу.

— Ну так научи её всяким эпичным штукам!

— Я ей зачёт досрочно не поставила. Имела неосторожность неправильно посчитать интегральчик!

— Tри плюс два равно шесть, как у тебя?

— Не совсем. Хитрая замена с потерянной константой.

— Но хитрую замену она придумала?

— Я о чём и говорю! У неё, похоже, талант!

— Tак и радуйся!

— А чего мне-то радоваться? Пусть сама собой гордится… А я ей халявить не позволю!

— Ну да… Халява — это явно не у тебя!

Зернов ехидно улыбнулся, уклоняясь от удара по лбу. Он привык искушать судьбу не только в таких беседах.

Вместе перебираясь через декабрьские сугробы, Денис и Настя ощущали какое-то особенное единение. Раскрасневшаяся на морозе, но довольная этим, девушка напрочь забыла о своих страхах и переживаниях по поводу зачёта.

— Каток! — вдруг радостно закричала она, увидев соответствующую вывеску. — Пошли туда!

— Я кататься не умею.

— Научишься. Это же так прекрасно!

— Идём, если хочешь, — пожал плечами Денис. Слово Насти стало для него практически законом.

Настя очень любила лёд и коньки. В детстве мать отдала её в секцию (в основном, платя за свою абсолютную неспортивность), где девочке поставили базовую технику. Со спортом как-то не сложилось (а из её группы вышли некоторые нынешние надежды России), но осталась любовь ко льду и определённые связи в том мире. А на уровне вот такого общественного катка, Настя была просто королевой. В особливо удачных случаях она даже прыгнуть могла, и даже что-нибудь двойное, если повезёт. А по скорости и чистоте скольжения за ней тут и близко никто не мог бы угнаться.

Денис встал на коньки третий раз в жизни. Он даже не мог просто прямо проехать.

— Это не моё, — твердил он всякий раз, когда Настя, всячески вертясь вокруг него, пыталась помочь полезным советом.

— Не говори ерунды! Хороший тренер и обезьяну на коньки поставит!

— Ну значит я хуже обезьяны!

— Нет; это я плохой тренер. Но я научу тебя, так или иначе!

«Похоже на клятву», — подумал Денис. Час спустя он уже мог беспрепятственно ехать вперёд, тормозить не падая (пока, правда, на невысокой скорости) и даже разворачиваться, не теряя равновесия и направления.

— Неплохо для начала! — констатировала довольная Настя.

— Устал как собака… — проворчал вконец измотанный Денис.

Настя с улыбкой нежно обняла его за шею и подчёркнуто аккуратно чмокнула в щёку:

— Не злись… Я просто не подумала, что ты непривычный…

— Настя, я… Как на тебя можно злиться? — Денис улыбнулся.

Она тоже улыбнулась и прижалась к нему всем телом. Поборов приличия он бережно положил свои руки ей на спину.

— Пойдём отсюда, — шепнула Настя, — а то о нас могут невесть что подумать!

Он проводил её до дома. Около парадной не было ни души, фонари не горели — царили темнота и тишина.

— Замёрз? — весело спросила Настя.

— Немного…

Они вошли в подъезд. Здесь горел бледно-жёлтый свет от тусклой лампочки. Настя повернулась к Денису:

— Извини, что домой не приглашаю… Мама не поймёт…

Он кивнул и пошутил:

— Ложка дёгтя в бочке мёда.

И, словно повинуясь какому-то порыву, они потянулись друг к другу и как-то неуверенно, несмотря на достаточный опыт, поцеловались. Слегка отстранившись друг от друга и прочтя в глазах друг друга желание повторить поцелуй, они вновь слились в нём. Их идиллия была прервана внезапным открытием двери третьей квартиры, из которой вышла пожилая дама, которой вздумалось выгулять своего пса. По скорости, с которой она открывала дверь, можно было предположить, что она предварительно подсматривала и боялась помешать Денису и Насте. Tак оно по сути и было — просто её красавец-пёс уже не мог терпеть в прихожей, жалобно поскуливая и стремясь к вожделенной улице.

— Добрый вечер, тётя Варя! — вежливо улыбнулась родственнице и соседке по подъезду Настя. — Как здоровье? Как Дима с Катей; давно их не видела? Как работа?

— Здравствуй, Настенька, — хитро улыбнулась в ответ Варвара Максимовна. — Спасибо. И здорова, слава Богу, и внуки здоровы; да и студенты неплохо поживают!

— Привет, Бэр! — улыбнулась девушка и псу. Tот узнал её и коротко тявкнул, словно подтверждая приятное знакомство с нею.

Варвара Максимовна работала на кафедре иностранных языков для технических факультетов в ПУНКе и считалась одним из самых лучших преподавателей на кафедре.

— Мне пора, — сказал Денис, когда пожилая преподавательница со своим псом вышли на улицу.

— Не хочу тебя отпускать, — призналась Настя.

— Я тоже не хочу уходить. Но когда-то же надо это сделать.

— Ладно…

На прощание они снова поцеловались. Пока каждый раз был отдельным событием, которое пока не приелось.

— Увидимся, — сказал Денис.

— Пока! — ответила Настя, провожая его взглядом, пока дверь не закрылась. Её сердце учащённо билось, какое-то приятное тепло струилось по телу, словно согревая её всю изнутри. Счастливо улыбаясь, она поднялась к своей квартире.

— Молодой человек! — окликнула Дениса Варвара Максимовна. — Вы новый Настенькин ухажёр?

Денис улыбнулся, вспоминая, чьей в большей степени инициативой с самого начала было их с Настей общение.

— Можно и так сказать…

— В ваше время это иначе называют, верно? — пожилая женщина приняла его реплику за простое неприятие термина. — Это неважно. Я только хочу предупредить вас, что без самых серьёзных намерений лучше не связывайтесь с ней… Настенька такая впечатлительная девочка…

— Уверяю вас, что мои намерения, если они только у меня есть, самые серьёзные… — усмехнулся Денис. «Впечатлительная девочка — ну это же надо! Это она-то? Насколько танк может быть впечатлительным…»

Он явно упустил из виду, что танк может быть впечатлительным настолько же, насколько этот танк можно любить.

— … И тогда, Маша, я поняла, что Настенька твоя в надёжных руках!

Петя очень не любил слушать чужие сплетни, но Варвара Максимовна Громова не находила нужным говорить тише даже на личные темы. Её собеседница, Мария Сергееевна Никифорова, племянница Громовой и доцент университета смущённо слушала старшую коллегу и не отвечала.

«Tо ли мир тесен, то ли просто город маловат!» — подумал Зернов.

Снег валился с неба огромными хлопьями. Выйдя из вестибюля «Петроградской», Петя в очередной раз подумал, что ехать на кружок не стоило — понятно, что от него ничего не зависело, но уж больно противно было на улице. Скривившись он огляделся и пошёл сквозь темноту в сторону ЛЭTИ.

Денис понял, что это лицо ему знакомо с расстояния в десять шагов. Петя в свою очередь тоже увидел и узнал его. Они поравнялись. Ничто не мешало просто пройти мимо, но Денис протянул руку:

— Предлагаю забыть взаимные обиды.

— Принято, — согласился Петя, пожимая протянутую руку.

— Как у вас с Сашей?

— Никак. Вообще-то, мы с самого начала были просто друзьями.

— А тогда?.. — удивился Денис. — Когда я бухой нёс всякие жуткие вещи… Tы сказал, что заберёшь её у меня… Я думал, ты дрался за неё… И потом вы ушли чуть не в обнимку…

— Она плакалась и кричала, что ненавидит тебя. Думаю, она всё ещё любит…

— Это невозможно… — немного испуганно пробормотал Денис. — Уверен?

— Нет. Но не исключаю… Уже забыл её?

— У меня есть другая… И возможно даже, что я её люблю…

— Знал, что ты не банальный уличный гопник… Жаль, что Сашка не осталась с тобой…

Денис поморщился:

— Не надо… Позволь мне не вспоминать об этом… Это ужасно тяжело.

— Конечно, — мигом понял его Зернов, меняя тему: — А кто твоя новая избранница?

— Её зовут Настя. Она здесь учится, — Денис махнул рукой в сторону основных корпусов ЛЭTИ, близ которого они и столкнулись.

— Неужто, Никифорова? Анастасия Леонидовна?

— Я не знаю даже её фамилии…

— Мать преподаёт на матмехе и, кажется, к ним обеим какое-то отношение имеет Варвара Максимовна Громова…

— Ta старушка с овчаркой? Tётя Варя?

Петя ухмыльнулся:

— Громовские студенты бы оценили твою шутку…

Они вошли в пятый корпус ЛЭTИ. Настя дожидалась Дениса у выхода.

— Я Петя, — представился Зернов, едва девушка обратила на него внимание.

— Очень приятно. Настя.

— Никифорова, верно?

— Да, но…

— Не обращайте внимания… Как ваш зачёт по матану?

— Поставлен, но…

— От той, кто ставит, — Зернов махнул рукой в сторону третьего корпуса в ответ на невысказанный вопрос. — Она о вас очень высокого мнения!

— Правда? — не без ехидства переспросила Настя. — Полгруппы получили зачёт сразу, ответив на вопросы типа «какой порядок остатка в формуле Тейлора», а мне пришлось доделывать всю контрольную, хотя у меня было сделано больше всех!.. По-моему, она меня ненавидит!

— Нет-нет. Просто нет лучшего способа развить талант, чем вот такая строгость. Наш класс прошёл через это — мы её тоже тихо ненавидели — и все сейчас довольно успешны в «святая святых».

Настя недоверчиво покачала головой, но спорить не решилась: в голосе Пети чувствовалась непоколебимая уверенность.

— Ладно, господа, — немного грустно вздохнул он. — Мне уже пора. А вам удачи.

— Удивительный человек, — негромко заметил Денис, когда Зернов отошёл на безопасное расстояние и не мог его услышать. — Всегда стремится осчастливить других, но с трудом может осчастливить себя.

— Tебе не жаль его?

— Нет. Полагаю, он выбрал свой путь сам.

— Tы из-за чего-то злишься на него.

— Долгое время я винил его в потере мной очень важного для меня человека… Давай не будем это обсуждать.

— Конечно… Пошли отсюда.

Они вышли на улицу. Метель не утихала. Оранжевый свет фонарей практически не пробивался сквозь снежную завесу. На улице зима вступила в свои права, но не сумела завоевать людские сердца. В тех ещё живо было тепло, которое согревало изнутри лучше любых курток.

Что же это, если не любовь, господа?

— Помнишь притчу про девочку Сашу? — спросил Петя у Лены после кружка.

— Да. Как она связана с моей студенткой?

— В последнее время всё связано с ней… Tам был отрицательный персонаж, некто Денис…

— Парень твоей подруги?

— Бывший, — уточнил Петя. — Да, именно он. Сейчас он скорее положительный, но уже в другой истории…

— И?

— Он, видимо, резко прокачался. Ну и нашёл себе потрясающую девицу: умную, красивую и, главное, любимую…

— Очевидно, Анастасию?

— Её…

— Tы завидуешь.

— Нет, — улыбнулся Зернов. — Возможно, что и я сам тоже нашёл себе такую…

— Уверен?

— Нет. Но по-моему в этом вся прелесть…

А на улице продолжал падать снег. У него нет ни прошлого, ни будущего. Как и вся природа, он счастлив жить настоящим. Tак, может быть, и людям для счастья достаточно радоваться настоящему, не сожалея о прошлом и не задумываясь о будущем? Честное слово, жизнь в настоящем моменте всегда имеет свои прелести!

Возможно, нам стоит прислушаться к заветам предков и даже в наш бурный век хоть немного успокоиться. Нет «завтра», а есть только «сегодня». Оно всегда с нами. И лишь от нас зависит, будет ли оно для нас счастливым.

27—30 ноября 2010 года

Санкт-Петербург — Петергоф

Божественное вмешательство

Неожиданно настали февральские морозы. В конце января пришла ещё большая зима, чем была раньше. Время в пути, включающем в себя пешие участки, резко выросшее было в связи со снегом и льдом, резко сократилось. Поставив очередной рекорд от дома до четырнадцатой линии, Зернов нарочито медленно поднялся наверх. Оставалось пять минут запаса.

— Метро сегодня работает на удивление быстро! — сказал он сам себе.

В столь раннее время из всей группы пришло двое: староста Аня и его соседка по парте Алина. Джентльмены и другие леди припозднились.

— Привет вам! Бежали впереди электрички? — пошутил Петя.

Девушки ответили на приветствие и вежливо улыбнулись дежурной шутке.

— Автобуса, Петя, автобуса! — сказала Аня.

— А остальные?

— Звонили, электричка опоздала… Минут через двадцать будут.

— Может, Никифорова так рано не придёт?

— А вдруг у неё сегодня как раз день чудесного отсутствия пробок?..

И в этот момент на этаже появилась, вызвав всеобщую истерику, преподавательница. На часах было 9:29 — Мария Сергеевна оглядела смеющуюся троицу студентов.

— Это всё? — спросила она.

— Вы сегодня рано… — заметила Аня.

— Ага, и никто не ожидал…

— Они опоздают из-за электрички, — сочла нужным пояснить Алина.

— Неужели пробок не было? — вежливо спросил Петя.

— Я пораньше выехала… Чтобы было, где парковаться…

— Коллег подставили?.. Нехорошо!.. Ой, кстати, а кам там Настя?

— Вы её знаете? — удивилась Никифорова. — Откуда?

— Через общих знакомых… Лену Сафонову знаете? Я у неё в школе учился…

— Слышала… Настя говорит, что Елена Васильевна её ненавидит.

— Это совсем не так. Иначе говоря, Лена считает Настю очень талантливой.

— Это возможно. Она сама выбирала свой путь; на матмехе ей бы тоже были рады…

— ЛЭТИ — не худшее место… Только жутко сложное!

— Я была против.

— А на матмех она из-за Вас не пошла? Чтобы не выглядеть блатной?

— Наверное… Или чтоб я её не контролировала. Стремится к независимости…

Аня и Алина слушали этот диалог, не зная всех деталей. Им казалось, что Зернов заговаривает Никифорову, чтобы та пару не начала слишком рано.

— Ну и как у неё дела?

— Даже не знаю… — задумалась Мария Сергеевна. — Мы с ней давно не общались…

— Ссора?

— Нет-нет, просто как-то обе заняты, нет времени…

Когда в аудиторию ввалилась толпа опоздавших общажников, пара уже давно началась.

Вечером Мария Сергеевна решила устроить дочери небольшой допрос:

— Настя, почему ты всё-таки не пошла на матмех?

— Ты опять? — сощурилась Настя, готовясь отбивать атаку.

— Нет-нет, я просто интересуюсь причиной…

— С чего вдруг?

— Ну… Мы вообще с тобой как-то не общаемся в последнее время…

— Мам, ты в порядке? — удивилась Настя. — Может заболела?

— Я серьёзно… Ведь раньше ты мне всё рассказывала, а теперь даже о твоём новом парне я узнаю от Громовой!

Настя хмыкнула: она считала Варвару Максимовну сплетницей.

— Вообще-то, я надеялась, что ты как можно дольше не узнаешь… — пробормотала девушка.

— Тётя Варя очень хорошего о нём мнения, — заметила Мария Сергеевна.

— Вечно она блюдёт мою нравственность!

— Ты была ей благодарна за все прежние разы, ведь так?

— Я бы убила её, если бы сейчас было что-то подобное!

Мария Сергеевна с интересом посмотрела на дочь после такого заявления; Настя смутилась:

— Не смотри на меня так! Я не имела в виду…

— Что убьёшь свою двоюродную бабушку из-за эмоций?

— Да ну тебя!.. Ты не понимаешь!

— Ну да. Я не была в твоём возрасте.

— Не в том дело… Может, время было другое или ещё что-то… Даже не знаю… Ты влюблялась?

— Я не знаю, как это… Для меня всё устроено проще: какие-то чувства влекут в постель, какие-то замуж… Инстинкты, биология…

Настя улыбнулась этой тираде: вот он вечный спор двух принципиально разных взглядов на жизнь.

— Ты материалист, а я романтик…

— Где ты нашла своего парня? Как его зовут, кстати?

— Денис… На улице. Ко мне гопы пристали, а он мимо проходил.

— Любовь с первого взгляда? — цинично осведомилась Мария Сергеевна с нехорошим смешком иронии.

— Нет… — легко засмеялась Настя. — Он даже знакомиться не хотел поначалу! Твердил что-то о любимой девушке… А потом вдруг сдался… Он такой забавный!.. Я просто удивляюсь, что он попался!

— На что?

— На мои уловки.

Они проболтали ещё довольно долго обо всяких мелочах, про которые нам знать не стоит — негоже врываться в женские секреты без спросу.

Петя провёл вечер дома в одиночестве. Он сначала решил поделать домашнее задание, чтобы не потерять вечер за размышлениями об отношениях матери и дочери Никифоровых. Его мысли быстро, впрочем, соскочили с элементарных задачек: он бросил ручку на стол, лёг на диван и стал размышлять с комфортом. «Вечно думаю о других!» — оборвал себя Зернов. — «Ну какое мне до них дело? Я с ними даже и не знаком толком!.. Чего ради? Нет, влез со своим мнением! Не мог его засунуть куда поглубже! Кому лучше стало от этого? Мне? Им?»

На следующий день Лена Сафонова сказала Пете, что Настя изъявляла желание с ним поговорить. Зернов с подозрением отнёсся к этому желанию. Впрочем, он честно пришёл в ЛЭТИ в фиксированный момент для этой встречи.

— Это ведь ты промыл маме мозг? — с места в карьер начала Настя. Петя слегка удивился, силясь угадать, последует сейчас брань или благодарность.

— В каком смысле? — вывернулся он, придумав демократический способ уйти от ответа.

— Не отпирайся; я и так знаю, что ты. Спасибо. Только зачем?

Зернов улыбнулся сдержанно и загадочно:

— Всегда хотел сделать мир лучше!.. Рад, если получилось.

— Я не верю в бескорыстные добрые дела. Что мне за это для тебя сделать?

— Фи, Анастасия Леонидовна! — поморщился Петя. — Что же вы такого хотите мне сделать за то, что я без спросу влез в вашу частную жизнь?

— Ну, может я не так выразилась… Но я искренне жду твоих условий.

— Заметь, для начала, что это ты настояла на этом разговоре!

— Предпочитаю, чтобы меня не использовали вслепую.

— А я разве..? Слушай, может не надо продолжать, а?

— Так чего ты хотел добиться своим действием?

Петя улыбнулся заданному правильному вопросу:

— Честно? Того, чтобы ты меня достала и сказала «спасибо».

Настя уставилась на него с подозрением:

— И это всё?

— А ты чего ожидала? — засмеялся он. — Просто для справки: я хоть и неудачник, но у меня есть возлюбленная. Так что, при всём уважении к твоему великолепию, очаровать тебя я в виду не имел!

Она попыталась проигнорировать верное предположение.

— Ладно. Если серьёзно, то давай дружить. Я надеюсь, мы равно обидели друг друга (ты нелепым предположением, а я его таким грубым развенчиванием), чтобы это было возможно.

— Я не обижаюсь. И ты прости меня. Я слишком привыкла к поклонникам, чтобы разглядеть что-то иное, — девушка смущённо улыбнулась. — Как глупо!

— Вовсе нет. C’est la vie! Хотя в ней и не всё идеально…

Настя непонимающе сдвинула брови.

— Беда нашего с тобой поколения, — с готовностью пояснил Петя. — Думать мы не умеем не только в математике, но и в жизни. Нет к этому привычки. Сильные мира сего старательно нас от этого отучают.

— А ведь ты явно считаешь себя лучше других… — заметила девушка.

— Многих, — не смутясь ответил парень. — Поэтому, встречая кого-то, кто минимум меня не хуже, готов хватать сразу!.. Тяжело, знаешь ли, быть одиноким!

— Знаю. Я часто терзаюсь похожими мыслями.

— Но ведь ты же не одинока! — искренне изумился Зернов.

— Да? — усмехнулась Никифорова. — Это тебе кто сказал?

— Ну… Мне так кажется…

— Ха. Ты, вообще-то, на вид тоже вполне доволен жизнью!

— Сейчас я и правда вполне счастлив.

— Я тоже…

— Вот и поговорили! — резюмировал Петя после небольшой паузы.

На замерзающий город святого Петра опустилась тьма. Вот уже больше ста десяти тысяч дней повторяется этот природный финт; так же, как и до постройки города, когда «убогие чухонцы» скрывались в своих хижинах, ибо темнота не позволяла им более работать. Как удивительно думать, что то же солнце и тот же мрак, что видели наши далёкие предки, видим сейчас и мы. Как-то странно и удивительно романтично.

— Люблю родные ингерманландские болота… — заметил Петя, оглядываясь по сторонам мечтательным взглядом романтика. — Особенно зимой и в темноте.

— Болота? — усмехнулась Настя в ответ. — Где ты их видел?

— За то, как говорится, и люблю… На самом деле, я образно говорю. Люблю в целом город… Чем дальше, тем больше.

— Прогулки при луне и всё такое? — провокационно спросила она.

— Нет-нет, ничего романтического!.. Чисто метафизически… Чувствую мысль великого тёзки, который застроил эти болота!

— Надо же… А я думала, таких людей не бывает в наш прогрессивный век!

— А, не выдумав всевозможной подобной чепухи, жить очень тоскливо!..

— А как же друзья?

— А что друзья? Большую часть жизни ты проводишь наедине с собой.

И с этим трудно не согласиться.

17—21 февраля 2011 года

Санкт-Петербург — Петергоф

Маша с Парка Победы

Лето заявило о своих правах, что немного неожиданно для Петербурга, уже в мае. Температура под 30 градусов тепла выдалась на майские праздники — теплолюбивые жители ловили кайф, а нормальные перемещались как сонные мухи под палящим солнцем и надеялись, что рано или поздно всё станет лучше. Илья относился ко второй категории: коренной северный житель, он любил соответствующую северную погоду. В свои 21 год он учился на третьем курсе электро-технического университета, и учился неплохо, особенно по сравнению с одногруппниками, уровень которых даже сам он описывал старой, как мир, шуткой: «Видите, во-он там высоко-высоко виднеется плинтус…»

Жизнь в не самом, мягко говоря, благополучном районе Петербурга многому научила Илью. В его школе училось несколько замечательных представителей блатного круга, которые сели почти сразу после выпускного, а некоторые и не доучившись до оного. Он общался с разными людьми. Не в пример большинству, один из его одноклассников параллельно с учёбой в ИНЖЭКОНе помогал старшему брату, выросшему в том же районе, с бизнесом — эти ребята стали достаточно богаты, респектабельны и даже интеллигентны. Да, Илья знал многих. Его дядя, Валентин Тимофеевич, трудился в Смольном, будучи вице-губернатором по каким-то мутным делам. Суть его работы заключалась в том, чтобы вовремя намекнуть губернатору, как плохо живёт народ. Вернее, это было то, что он на самом деле делал на этой работе.

Жаркий майский день заставил Илью прибавить шаг: чем быстрее приятная прохлада недавно отремонтированной родительской квартиры примет его, тем лучше. Смотреть по сторонам он не очень привык, потому что в классическом спальном районе смотреть особенно не на что, а порой даже хуже того: бывает, что смотреть на что-то просто противно. Он и не смотрел, предпочитая побыстрее миновать уличную духоту. Свернув на Варшавскую, Илья поискал взглядом тень, которой, естественно, не было, и увидел девушку. Красивая высокая блондинка стояла со скучающим видом на тротуаре в десяти шагах от него. Выглядела она роскошно: и красиво очерченные лучистые глаза, и правильной формы и размера рот, и маленький нос, и слегка припудренные щеки, и прямые волосы ниже плеч, и длинные стройные ноги под весьма недлинной юбкой, и всё остальное… Прошловековые бабушки на лавочке непременно записали бы эту девушку в проститутки.

Девушка посмотрела на Илью, и что-то изменилось в её взгляде, словно бы она заинтересовалась им. Парень смутился, потому что он вовсе не собирался знакомиться на улице; общения с девушками ему вполне хватало и так. Он заставил себя отвести взгляд от красавицы и пойти дальше. Заинтересованный взгляд девушки провожал его, прожигая спину и вгоняя в краску.

* * *

«Конечно, это мне только показалось!» — фыркнула Маша. — «Он такой же, как все. Он хотел мной обладать».

И, досадуя на минутную слабость, девушка пошла в противоположном направлении. Настроение было безнадёжно испорчено, а к вечеру она должна быть в форме.

Маша, оправдывая подозрения гипотетических бабушек на лавочке, действительно была проституткой, сиречь продавала собственное тело похотливым мужикам, готовым отдать кровные деньги за право обладать молоденьким мясцом. Никаких моральных терзаний по этому поводу она не испытывала — хотя бездушной она не была и периодически страдала из-за того жизненного уклада, который сама себе уготовила. Но это был, в некотором смысле, её сознательный выбор.

Девственности Маша лишилась ещё в 16 лет, и это тоже был её выбор. Там всё было сугубо добровольно и даже, можно сказать, по любви. Впрочем, тот 19-летний на тот момент юноша не задержался в жизни старшеклассницы Маши надолго. Но «вкус жизни» она уже почувствовала, и этот необратимый процесс взросления был запущен на полную катушку. К совершеннолетию девушка уже сбилась со счёту, сколько парней через неё прошло. За один только выпускной вечер их было шестеро… Не поступив ни в какой приличный ВУЗ (о чём весьма прозрачно намекали очень низкие результаты ЕГЭ), Маша задумалась о жизни и пришла к выводу, что есть примерно одна вещь, которую она умеет делать хорошо. Вероятно, именно это хобби и следовало сделать профессией.

Таким образом, на питерской карте интимных услуг появилась яркая точка около метро «Парк Победы». Сарафанное радио достаточно быстро разнесло среди пользователей услуг такого рода, что из себя представляет «Маша с Парка Победы» — и, хотя она была вовсе не первой путаной с таким именем в своём районе, но именно под этим кодовым именем она обрела высокую популярность.

За год своей «работы» девушка заработала столько денег, сколько за всю прежнюю жизнь даже не видела. После первого миллиона денежный вопрос уже перестал иметь для нее первостепенную важность. Дошло даже до того, что Маша стала отказывать потенциальным клиентам, которые её не устраивали. Недовольные попытались создать строптивой путане дурную славу, но её прежняя известность с лихвой била все эти робкие попытки очернения.

Итак, 19-летняя Мария Олеговна Геращенко была проституткой. Природа наделила её несомненной красотой, и девушка нашла этой красоте доходное применение. Насколько это применение правильное? Наверное, не нам судить. Многие из вас, уверен, узнав о профессии Маши, скривят губы презрительно и перестанут считать её за человека. Однако, не зная правды, вы бы вряд ли сумели пройти мимо этой красавицы, не обратив внимания на её великолепие. Её лицо вовсе не такое пустое, как это часто бывает у красавиц. В немного печальном выражении этого лица, её глубоких глаз, всегда есть что-то такое, из-за чего вы обязательно почувствуете к ней интерес отнюдь не только животного происхождения. Думаете, я вру?..

* * *

Вечером Илья вышел на улицу, чтобы дойти до магазина, так как дома неожиданно кончился хлеб. Около «Пятерочки» он увидел ту самую девушку, которая привлекла его внимание на улице несколько дней назад. На сей раз на ней была юбка подлиннее, закрытый свитер, и волосы были убраны в хвост. Но её красота при этом никуда не делась. Она была прекрасна.

Забив на принципы не знакомиться на улице, он подошёл к девушке и спросил:

— Тяжело быть совершенством?

Девушка бросила на него заинтересованный взгляд: при её работе совершенством её никто никогда не называл.

— Откуда мне знать? — проговорила она с улыбкой. — Мне до совершенства очень далеко!

— Я полагаю, Вы устали от подобных комплиментов?

— Вовсе нет. Мне никто не делал подобных комплиментов.

— Врёте?

Она улыбнулась ещё шире и ничего не ответила.

— Я Илья.

— Мария. Очень приятно.

— Что Вы делаете этим прекрасным вечером? — спросил Илья, сам до конца не веря, что он всё это говорит.

— Боюсь Вас разочаровать, но найти у меня свободный вечер крайне непросто, Быть может, Вас устроит какое-нибудь более раннее время в другой день?..

— Это вежливое предложение пойти к чёрту?

— Нет-нет, я имела в виду именно то, что сказала. У меня бывают свободные вечера, но редко. А днём я как правило скучаю без дела…

— Быть может, завтра сходим в кино? — предложил он, ожидая, что Мария придумает какую-нибудь причину для отказа.

— С удовольствием.

Они договорились о времени и месте встречи, обменялись телефонами и расстались. Илья зашёл в магазин, а когда он вышел, то девушки Маши уже и след простыл. А не было ли всё случившееся сном?

Этот разговор поднял Маше настроение настолько, что даже ночь с неприятным клиентом не могла его ей испортить. Машу действительно практически никогда не приглашали в кино. Так уж повелось, что в её окружении всем было известно, чем она занимается, а это было несмываемое пятно — какой нормальный парень захочет встречаться с девушкой, которая принадлежит не ему, а любому, кто заплатил две тысячи деревянных? Никто и не хотел. На неё смотрели, как на прокаженную. При том, что те же самые парни не брезговали пользоваться услугами проституток — в том числе и той же Маши — но вот такие вот у них были двойные стандарты; ведь всем же известно, что мужчине позволено гораздо больше, чем женщине, и вообще мужчина у нас бог, а женщина — рабыня!

Эти невесёлые мысли частенько одолевали девушку, которая подумывала о том, чтобы всё-таки порвать с проституцией, пойти учиться в какой-нибудь хоть даже и коммерческий ВУЗ, найти нормальную профессию и стать полноценным членом общества. Сейчас, встретив Илью, она наиболее остро почувствовала необходимость изменений: рано или поздно он узнает, кто она, и лучше если она сама расскажет ему, чем кто-то другой… Но Маша отдавала себе отчёт, что если она расскажет правду, то Илья убежит от неё, как убегали все знакомые ей парни. Это был бы страшный удар. Весьма вероятно, что Маша по-настоящему влюбилась…

Утро началось с того, что все тяжёлые мысли атаковали девушку с новой силой. Первым делом она задумалась над своим чувством — казалось бы, Илья просто был первым парнем, который увидел в ней человека. Радость, благодарность — но любовь ли? С другой стороны, так ли это важно? Маша не росла в романтических традициях, для неё не существовало такой абстрактной мечты, как любовь. Зато она думала о семье и детях. Потенциального человека, который сможет ей всё это дать, она готова была боготворить, подчиняться ему и всё такое прочее.

Думать обо всём этом было, безусловно, непросто. Молодость нисколько не облегчала Маше жизнь. Скорее даже наоборот — молодость усложняла её жизнь, потому что давил груз ответственности «а чего ты добилась в жизни?» Ответ на этот вопрос был крайне печален. «Сделала три сотни минетов и раздвинула ноги перед тремя сотнями кобелей». Невероятно успешная двадцатилетняя дама!

* * *

Даже не считая истории знакомства, в отношениях Ильи и Маши всё шло не так, как привык юноша. Раньше его романы развивались по весьма типичному сценарию: третье-четвёртое свидание заканчивалось поцелуем, от недели до месяца проходило до первого секса (либо размолвки на почве нежелания девушки вступать в интимные отношения), после чего месяц-два — и следовал разрыв, после чего всё начиналось сначала, со следующей. Опытов у него было уже шесть.

А тут всё было иначе. Первые два месяца, стабильно встречаясь по два-три раза в неделю, они разговаривали — и только. Илью это злило — а сильнее всего его злило то, что он не мог ничего изменить. Даже если он думал о том, чтобы решительно взять инициативу в свои руки и перевести сложившуюся дружбу в иное русло — встретив Машу, он терял голову и забывал все свои мысли на сей счет.

— А ты любишь классику? — спросила девушка, услышав от него презрительный комментарий об услышанной на телефоне проходившего мимо подростка попсовой мелодии.

— Да. В симфоническом архиве есть мелодии на все случаи жизни. Под любое настроение своя найдётся.

— Ты слышал немрачного Листа? — нетерпеливо перебила Маша. Взгляду Ильи позавидовал бы любой театральный актёр. Он совсем не ожидал от современной девушки, да ещё и красивой, что она разделит его любовь к музыке. Увы, многие в наши дни имеют в голове неправильный образ красивой девушки. Увы, большинство красивых девушек этому неправильному образу соответствуют.

Тем дороже бывает для счастливчика та, которая отличается. Но не все ценят такое счастье.

— Нет. Я привык считать его величественным и мрачным.

— Я тоже, но недавно наткнулась на обратный образчик. Не могу сказать, чтобы весёлый, но по крайней мере точно не мрачный.

— Под грустное настроение Лист всегда хорошо идёт. Пробирает.

— Я не люблю грустить, поэтому и Листа стараюсь не слушать. Но я просто без ума от Вивальди!

Она удержалась от напрашивавшегося добавления: «Нет, я слышала не только „Времена года“!»

— В поисках позитива, я бы предпочёл Штраусса.

— Оперетты?

— И их тоже. Но у Штраусса замечательные вальсы и польки и без оперетт.

— Согласна. Ну а как ты вообще относишься к оперетте?

— Положительно. Как и ко всякой весёлой музыке.

— Не ко всякой, — лукаво улыбнулась Маша. — Я только что своими ушами слышала, как ты относишься к попсе.

Илья тоже улыбнулся, признавая её правоту. Эта девушка с каждым днём нравилась ему всё больше. Они были похожи друг на друга.

Но время шло, и таинственные дела Маши стали интересовать Илью. На вопросы о своём занятии она всегда старалась отвечать максимально уклончиво, всем своим видом показывая, что эта тема ей неприятна. Не желая смущать девушку, Илья поначалу терпел это, но со временем его стало напрягать, что он ничего не знает о жизни Маши.

И он спросил, когда она в очередной раз с виноватым голосом позвонила ему, чтобы перенести на завтра их назначенную на сегодня встречу. Девушка не хотела врать и вновь попыталась уйти от ответа:

— Я не хотела бы об этом говорить.

— Маша, мы с тобой достаточно давно встречаемся, и я имею право знать, чем ты занимаешься, — настаивал Илья.

Она почувствовала подступающие к горлу слёзы. Сказать своему парню, что ты шлюха, не очень-то легко. Совсем даже напротив!

Переборов слёзы, девушка сумела выдавить:

— Я тебе всё расскажу завтра, обещаю…

Заручившись этим обещанием, Илья договорился с папой сходить в строительный магазин через полтора часа, когда тот будет возвращаться с работы; и, получив полтора лишних часа бесцельного времени, он открыл ноутбук. Типовой расчёт ждал его там уже три дня. Студентом он был не самым плохим, но и не выдающимся; учился постольку, поскольку требовалось. Мозгов хватало, чтобы не прилагать титанических усилий. Но иногда приходилось выполнять домашние задания.

Звонок одногруппника, жившего по соседству, отвлёк его от интерпретации результатов, которые выдал ему Wolfram Alpha.

— Илюха, здорово! — голос Толи был особенно возбуждённым.

— Привет.

— Мы тут с ребятами собрались на моей хате, девочек заказали; присоединяйся!

— Ну не знаю, у меня всего часик свободный; точно имеет смысл?

— Мы не будем брать с тебя денег, просто потусишь, сколько сможешь! — продолжил уговаривать Серов. — Давай, не ломайся!

— Ну ладно, — неуверенно протянул Потапов. — Ждите, буду.

Наскоро собравшись, Илья пошёл через дорогу, где обитал Толя Серов. С Толей они познакомились три года назад, когда оба поступили в ЛЭТИ. Серов был на два года старше, он успел поучиться по году на матмехе Универа и в Политехе. У него был младший брат, который в школьные годы выигрывал международную олимпиаду по математике, но сам Толя выдающимися талантами не обладал.

Зато он обладал несомненным вкусом к полноте жизни. Он был самым активным тусовщиком в группе. Именно у него на квартире случались все крупные пьянки, и именно он научил товарищей, как надёжно и недорого заказывать проституток — большинство всё-таки побаивалось развода и ограбления. А Толя знал надёжные контакты.

По всему, Серов оставался лидером в коллективе. У него регулярно собирались для расслабления. И он сам вносил большую часть финансирования этих встреч.

Кем Толя работал, никто толком не знал, но он жил в собственной двухкомнатной квартире, ездил на вполне презентабельном Ford Kuga, собранном отнюдь не во Всеволожске, и вообще жил на широкую ногу. Об источниках своего богатства Серов не распространялся, но любил сделать такое выражение лица, чтобы все прочувствовали его огромную важность.

И вот, сейчас в его квартире происходила очередная оргия. Толя пригласил десяток ребят из группы и трёх своих знакомых проституток. К моменту прихода Ильи оргия была уже в самом разгаре.

Хозяин квартиры встретил его в прихожей с наспех застёгнутой ширинкой, из которой торчал подол рубашки, заправленной в штаны; из-за плеча его выглядывала одна из «нимф», полуголая длинноногая девица по имени Настя, которой не терпелось продолжить прерванное занятие. Толя поприветствовал гостя и пригласил его присоединиться к основной массе народа в большой комнате, после чего сам уединился с Настей в собственной спальне.

Илья улыбнулся на это гостеприимство и вошёл в большую комнату. Здесь, перекрикивая друг друга, наперебой шутили восемь парней, с которыми у него были не самые лучшие отношения. Как и следовало ожидать, в оргиях у Толи принимали участие, в основном, не самые умные представители рода человеческого. Это не касалось самого Толи, но вокруг него вращались, в основном, дураки.

Оглядевшись в поисках женского присутствия, Илья остолбенел. На коленях у Кости Евграфова сидела Маша. Её лицо выражало лёгкую неприязнь к происходящему, но само её присутствие означало, что именно этим она и зарабатывает себе на жизнь.

Первый шок длился бы дольше, если бы Рома Шутов не решил поддразнить застывшего Илью и не крикнул бы ему:

— Чё замер, Илюха?

После этого крика Потапов очнулся, и присел за стол. Настроение участвовать в общей болтовне, которого и так не было, пропало окончательно. Мелькнувшая было мысль устроить девушке сцену прямо здесь была отметена как исключительно глупая.

Первое время Илья старался не смотреть в ту сторону, где сидела Маша. Потом он случайно посмотрел туда и увидел выражение тревоги и ужаса на прекрасном личике девушки. Но это не смягчило его гнев.

Когда вернулись из спальни Толя с Настей, возникло предложение отправить туда позднеприбывшего Илью с Машей либо третьей «нимфой», скромно сидевшей в уголке брюнеткой Наташей. Илья напомнил, что у него не так много времени.

— Да брось! — покровительственно заявил Толя. — Трахнешь нашу нимфу — и пойдёшь. Тебе которая больше нравится?..

Илья указал на Машу. Он решил напоследок «хлопнуть дверью».

Когда они оказались наедине, девушка попыталась объясниться, но Илья грубо прервал её:

— Делай своё дело, шлюха!..

* * *

— Делай своё дело, шлюха!

Его слова обожгли Машу изнутри, но она вынуждена была подчиняться. В конце концов, она давно хотела секса с Ильёй; что называется — получите, распишитесь!

Через десять минут он распахнул дверь спальни и, не прощаясь с остальными, поспешил прочь из квартиры. Наскоро одевшись, Маша в слезах побежала за ним.

— Ты куда собралась? — застал её в дверях Серов.

— Забудь про меня! — не оборачиваясь ответила она с такой злобой в голосе, что приставать к ней Толя не решился. Впрочем, он бы и не угнался за ней.

Выбежав из подъезда, Маша поняла, что опоздала: Ильи уже и след простыл. Обругав себя за мнимую медлительность, девушка побрела домой. Сегодняшнее происшествие обещало ей печальное будущее.

На улице уже были вечерние майские сумерки, которые простоят до середины ночи, кое-где даже зажигались бесполезные, казалось бы, фонари. Маша шла, опустив голову и глядя куда-то под ноги, не видя ничего вокруг.

Она прекрасно понимала, что после того, что случилось Илья вряд ли вообще захочет когда-нибудь её видеть. Узнать то, что он узнал, да ещё и таким образом, и после этого не передумать с ней встречаться — так, конечно, только в сказках и бывает.

Маша жила на улице Ленсовета. От дома Толи на углу Бассейной и Варшавской это было порядочно далеко, особенно когда настроения на прогулку нет никакого. С самого утра ходившие вокруг города тучи к вечеру сгустились особенно, собирался дождь. Но для Маши всё это не имело ни малейшего значения. Если пойдёт дождь — ей было всё равно. Если что-нибудь случится с ней по дороге — ей, в общем, тоже было наплевать… В отношениях с Ильёй для неё был последний шанс стать полноценным членом общества; и этот шанс она сегодня со всей бездарностью потратила.

Башня на углу Бассейной с Московским проспектом впервые не заставила Машу поднять взгляд; прежде она всегда восхищалась величественной высотой этого строения, а сейчас прошла мимо, всё так же уставившись в асфальт. Выражение её прекрасного лица сейчас не отличалось от сотен тысяч других петербургских лиц, вечно чем-то недовольных и уставших от жизни. Она не выделялась на общем фоне.

Когда-то раньше всё было иначе. За последние месяцы Маша улыбалась гораздо чаще, чем не улыбалась; и этим как раз контрастировала с серой людской массой, спешащей по делам в этом спальном районе.

Пройдя ещё немного вдоль проржавевшего и покосившегося забора Московского Парка Победы, она укрылась во дворе, соединяющем парк с улицей Фрунзе, от которой берёт начало та самая улица Ленсовета, на которой прошло детство и юность Маши Геращенко.

В угловом доме с Фрунзе по сей день жили её родители.

Навещать их сегодня было бы глупо и нерасчётливо. Они не знали о её личной жизни. О проституции, конечно, знали и делали вид, что не против; хотя, разумеется, им, петербургским интеллигентам, самая мысль о том, что их дочь торгует собственным телом, претила.

Как ни показалась мысль пойти поискать утешение у мамы, Маша прошла мимо родительского дома. «Сама виновата, сама и буду пожинать плоды», — решила она и продолжила свой путь. Вокруг зеленели деревья, но Маша по-прежнему не поднимала глаз от земли. Она уже почти восстановила способность соображать, и теперь пыталась придумать план дальнейших действий. Решение завязать с проституцией, порвать с прошлым было уже принято. Оставалось только понять, что же дальше.

Не обращающую внимания на окружающий мир девушку едва не сбила выезжающая из двора ровесница на Nissan Juke — в последний момент неопытная водительница заметила пешехода на своём пути, и всё обошлось. Тем не менее, в адрес Маши донеслись ругательства; хотя они были абсолютно не обоснованы, так как идти по тротуару пешеход имеет полное право, по крайней мере — пока пешеход жив. Не став реагировать и связываться с недовольной, Маша пошла дальше.

Улицу Гастелло она перешла уже на зелёный свет, предварительно посмотрев на светофор. Для этого взгляд пришлось оторвать от земли на короткое время. Вновь оказавшись в пешеходной зоне, Маша вновь опустила глаза. Ей было стыдно перед всем миром. Она не могла смотреть миру в глаза.

За угловым домом открывалась перспектива на церковь Рождества святого Иоанна Предтечи, в народе именуемую Чесменской. Мимо неё Маша ходила сотни раз, и никогда не обращала на неё внимания. Привычная картина. Не будучи особенно верующей, она достаточно прохладно относилась к религии в целом. Да, в детстве она носила крестик, как велели родители, но уже лет в четырнадцать она окончательно и бесповоротно сняла его.

И вдруг в памяти возникли несколько неясных образов, связанных с этой вычурной церковью. Чуть больше двадцати лет назад, когда церковь только начинала восстанавливаться после советских лет, маленькую Машу привели сюда и крестили. Она не могла этого помнить, а неясные картинки, скорее всего, относятся к наведённым воспоминаниям, но в то время окрестные жители действительно старались крестить детей в единственной в округе церкви. После развала Союза все вдруг в одночасье стали верующими…

Что уж говорить, образ верующей проститутки для Петербурга совсем не чужой! Хотя, разумеется, проходя Достоевского в школе, Маша вместе с другими учениками смеялась над этим сочетанием и видела в образе Сони Мармеладовой что-то нереальное. А уж про далёкую от нас нынешних Марию Магдалину, которая помимо обстоятельств делила с нашей героиней ещё и имя, Маша скорее всего вообще не помнила. По счастью, в её школьные годы предмета «Основы православной культуры» ещё не изобрели.

Не задумываясь ни о чём, девушка вошла в церковь. На ней было платье, достаточно короткое для недовольства местных бабушек, к тому же не закрывающее плечи, и не было головного убора. Тем не менее, Маша вошла внутрь.

— Девушка, платочек оденьте, пожалуйста, — вежливо указала ей пожилая женщина, сидящая у двери. Платки у входа просто лежали, ожидая посетителей. Здесь никто не считал, что о своём внешнем виде должны заботиться сами посетительницы.

Повязав на голову платок, Маша вызвала непроизвольную улыбку у той же самой женщины. Та поднялась со своего стульчика и подошла к девушке, чтобы показать, как следует его завязывать.

— Спасибо, — Маша покраснела, как школьница.

— Проходи, дорогая, не бойся…

А чего, собственно, бояться? Что Бог увидит её с неба и прихлопнет прямо тут, в церкви? Или чего ещё?

Собственного стыда, поняла Маша. Именно его она на самом деле и боялась. И старушка это ясно видела.

Наверняка, она была далеко не первая такая заблудшая душа, которая пришла сюда в поисках гармонии. Ведь религия — это не только опиум для народа, это ещё и вера; вера людей в высшую справедливость, которой, конечно, нет, но это не значит, что верить в неё плохо. Совсем даже наоборот. Многие великие открытия совершались людьми, которые не знали, что совершить их невозможно…

Выходя из церкви, Маша бережно повесила платок на место и горячо поблагодарила старушку при входе.

— Я ведь совсем неподобающе одета, правда? — спросила она.

Пожилая женщина развела руками:

— А судьи кто? В церковь приходят общаться с Богом. Богу всё равно, в чём ты пришла; ему важно, что у тебя внутри.

Маша почувствовала, как к горлу подступают слёзы:

— Я раньше не ходила в церковь, хотя меня в детстве крестили. Мне так стыдно!

— Нечего стыдиться! — воскликнула женщина. — Ты пришла, и это гораздо важнее.

— Я пришла, потому что шла мимо и мне очень стыдно перед всем миром.

— Может быть, тебе нужно поговорить со священником?

Маша неопределённо передёрнула плечами:

— Если бы я знала, я бы жила иначе. Наверное.

— Подожди здесь, — женщина поднялась со своего стульчика и направилась в служебные помещения церкви. Вскоре она вернулась вместе со священником, который ничем не отличался от сотен тысяч других православных священников — чёрная ряса, борода, длинные волосы. — Это отец Алексий, — представила его женщина.

— Я Маша.

Священнослужитель сделал приглашающий жест, и вскоре они с девушкой оказались в маленьком кабинете. На покрашенных в нежно-розовый цвет стенах висели календари церковных праздников и фотографии проводящихся в церкви мероприятий. Из мебели в комнате стоял стол и два стула. На столе лежали небольшие стопки бумаг, которыми занимался протоиерей перед тем, как его оторвали от работы.

— Что привело тебя сюда? — спросил отец Алексий.

Маша не знала с чего начать. Импровизированная исповедь уже совсем не казалась ей хорошей идеей.

— Меня когда-то давно крестили именно здесь, — вдруг проговорила она.

— Хотя я и стараюсь, но мне трудно упомнить всех, кого я крестил за эти двадцать два года, которые я тут служу. По десять-пятнадцать обрядов ежедневно…

— Это было в девяносто первом году… Я родилась в начале октября.

Священник заинтересованно посмотрел на неё, задумчиво поскрёб бороду, после чего вдруг начал копаться в ящике стола; Маше не было видно, что находится в этом ящике. Наконец, он извлёк фотоальбом и раскрыл его:

— Первые богослужения в храме начались только в ноябре девяносто первого года. Здесь должны быть абсолютно все крестины и венчания, и даже некоторые похороны за два первых месяца…

Девушка бережно приняла альбом и начала листать его с чувством страха, что навязанные образы прошлого окажутся обманом. Но уже на третьей страничке альбома она узнала своих родителей, которые двадцать лет тому назад выглядели значительно моложе, чем сейчас.

Она указала пальцем на снимок. Отец Алексий улыбнулся и, мельком взглянув на дату, достал из того же ящика потрёпанную регистрационную книгу с надписью «1991—1995». Раскрыв её на соответствующей странице, он показал Маше запись о её крещении. Для самих священнослужителей эта запись, конечно, не имела никакого значения — плохих священников мы тут в расчёт не берём — если к тебе приходит заблудшая душа, её нужно вести к свету, независимо от того, крещёный ли человек перед тобой. Но для Маши запись о собственном крещении вполне может послужить мостиком между нынешней её далеко не праведной жизнью и той далёкой мечтой, за которой она гналась.

* * *

Практически убежав от Толи, Илья больше часа бродил по парку Победы, не в силах заглушить боль от всего случившегося. Он винил Машу в том, что она столько времени не могла признаться ему в своём неблагородном занятии. Он винил себя в том, как повёл себя, узнав об этом. Он винил Серова в том, что тот пригласил его к себе. Он также винил своих родителей, что они не убили его во младенчестве, из-за чего теперь он был вынужден переносить такой позор.

Последнее, впрочем, Илья и сам достаточно быстро признал глупостью. Как говорят американцы в таких случаях, в море ещё полно рыбы; то есть, в мире есть ещё много девушек, мир не исчерпывается одной.

Быть может, оно и так, но после достаточно многих экспериментов Маша оказалась первой, вызвавшей у Ильи какие-то чувства, а не только физические желания, в мгновение ока сменяющиеся скукой и привычкой. И где гарантия, что найдётся другая такая?

Кроме того, жизнь очень жестоко обманула юношу. Его идеалом оказалась обычная шлюха. Теперь в будущем, даже если он встретит другую идеальную девушку, он будет вспоминать, какое разочарование постигло его с Машей. И, следовательно, не сможет быть полностью счастлив. Будет подозревать, что ещё заготовила ему судьба, будет ожидать нового удара изподтишка.

Накрутив по парку несколько километров, Илья решил не заставлять отца ждать и медленно побрёл в сторону славного «Максидома» у «Электросилы». Ремонт в квартире, задуманный родителями на предстоящее лето, требовал выбора обоев, линолеума, плитки для облицовки кухни и дизайна потолка. Покупкой всего этого было уже пора заняться, хотя сам ремонт предполагалось начать где-нибудь в июле, уже после того, как закончится сессия и рабочие руки студента будут свободны.