Бесплатный фрагмент - Опухоль

Предисловие

Изначально я хотел написать полноценную книгу с цельным повествованием, связывающим все воедино, однако в конце концов пришел к выводу, что этот формат мне не подходит: единый сюжет связывает мне руки, мешает внятно высказать свою мысль без нагромождения пояснений. Поэтому я решил оставить только самые яркие фрагменты, а «справочную информацию» выложить отдельно. Получился своеобразный сборник рассказов, в котором главным героем, по сути, является сам мир.

Мир Опухоли: краткое описание

Мир, в котором все это происходит, представляет собой гигантскую Опухоль (именно с большой буквы) в кишечнике большого-пребольшого кита — Левиафана. Он плавает по бескрайнему океану и питается всем, что попадает к нему в пасть.

Этот мир — сплошная органика. Никакого железа — только плоть, кровь и кости. Мясные, пульсирующие стены, потолок и земля. Вместо мусорного бака — пузатый мешок-обжора с глазками. Вместо пистолета — червь, живущий в руке и плюющийся ядовитыми иглами. Все живое, влажное, чешуйчато-рептильное, ни одной прямой линии. Опухоль пронизана многочисленными отверстиями, коридорами и полостями, в которых живут твари (вернее, тваа́ри), населяющие ее.

Тваа́рь — это особый термин, которым население Опухоли называет любое отдельно взятое существо в отрыве от какого-либо контекста, расовой принадлежности, половых признаков и прочего. Это как слово «человек» — нейтральное, обозначающее некую персону.

Существа, живущие в Опухоли, являются плодом синтеза кишечной флоры Левиафана и проглоченных им существ. Они делятся на расы, и у каждой расы — своя собственная роль в Сожительстве.

Сожительство — это термин, обозначающий сообщество существ, населяющих «цивилизованную» часть Опухоли. Также это слово обозначает город, расположившийся внутри ее самых крупных полостей (и в котором проживают все члены Сожительства).

Все существование Сожительства направлено в первую очередь на поддержание жизненных сил Опухоли. Все дело в том, что Опухоль растет быстрее, чем успевают прорасти ее собственные кровеносные сосуды. Из-за этого ее новообразованные ткани начинают мертветь от недостатка питания. Чтобы не допустить этого, Сожительство постоянно готовит особую питательную смесь под названием «Бульон» и роет искусственные каналы в плоти Опухоли.

Бульон делается из сырья, добываемого на Войне (именно так, с большой буквы). Война происходит в Коре — внешнем слое Опухоли. Он представляет из себя жесткую, твердую, каменистую оболочку, защищающую нижележащие мягкие ткани от воздействия Химуса.

Химус — это содержимое кишечника Левиафана, представляющее собой смесь всего, что он съел, вместе с его пищеварительными соками. Это крайне агрессивная, кислотная субстанция, которую могут есть только самые низшие существа — жиплики.

Большую часть времени часть кишечника, в которой находится Опухоль, остается затопленной Химусом. Это связано с тем, что Опухоль затрудняет продвижение кишечного содержимого, перекрывая просвет кишки (но не полностью). Ее Кора (внутри которой находится множество пещер, тоннелей и прочих полостей), соответственно, также затапливается, и все население укрывается на нижележащих уровнях.

Когда Химус в результате очередного кишечного спазма оттекает от Опухоли, начинается подготовка к сезону Войны. Из особых инкубаторов (Жипликариев) выпускаются миллионы жипликов, которые начинают активно поедать Химус, оставшийся в полостях Коры. У этих созданий, напоминающих маленьких пузатых жучков, есть одна особенность: после того, как жиплик наестся до отвала, он впадает в долгую спячку. И этим активно пользуются остальные существа Опухоли, употребляющие их в пищу.

Суть Войны — в добыче ресурсов для того, чтобы дожить до следующей Войны. После того, как все жиплики насытятся и впадут в спячку, в Кору выходят частные наемные армии на промысел. Они дерутся между собой за добычу, собирая спящих жипликов и так называемые прорастения — особые наросты на стенках пещер Коры, появляющиеся после оттока Химуса.

Собранные ресурсы поступают с караванами в Нутро — обитаемую часть Опухоли под Корой, в которой и располагается Сожительство. Из этих ресурсов производится Бульон и все необходимое для существования города.

Время в Опухоли исчисляется не положением небесных светил, а сроками приготовления Бульона. Аналогом дня является булень — промежуток времени, в течение которого варится стандартная порция Бульона. Булень делится на тридцать хвилов (часов). 126 бульней составляют цикл (год), делящийся на 39 бульней сезона Войны и 87 бульней сезона затишья (при стандартных условиях). Активность кишечника Левиафана не всегда стабильна, и поэтому длительность сезонов может варьироваться.

Весь уклад жизни Сожительства подчинен жесткой иерархии. Все расы делятся на неразумные, полуразумные, разумные и переразумные. Первые используются в качестве скота и живых инструментов, вторые — в качестве рабов и низкоквалифицированной наемной рабочей силы, а разумные и переразумные состоят в настолько сложных взаимоотношениях, что вам будет проще это понять, прочитав дальнейшие тексты.

В глубине Опухоли, под Нутром, находится Некроз. Это — зона активного распада опухолевых тканей, в ней живут хтонические существа, не поддающиеся никакому описанию, вроде лавкрафтовских чудовищ. Они не относятся к Сожительству, и весь их образ жизни — тайна, покрытая мраком. Некроз относительно изолирован от Нутра, и поэтому «цивилизованные тваари» встречаются с порождениями Некроза редко. В основном, они соприкасаются во время Войны, когда некротические армии вылезают наружу, чтобы полакомиться жипликами. Они проникают в Кору через Колодцы — особые тоннели-свищи, располагающиеся в тех местах, где Некроз вплотную подходит к наружным слоям. Один из таких Колодцев даже проникает в Нутро, зияя зловонной черной дырой неподалеку от Башни — особого сооружения, служащего духовным центром для щлхов.

Щ́лхи (ударение на «щ») — раса жрецов, господствующая над всем Сожительством. Основой их религии является учение Невест — боготворимых существ, пришедших давным-давно из глубин Некроза и поселившихся в Сожительстве. Каждая Невеста является наполовину человеческой женщиной, наполовину — женской особью одной из рас Опухоли.

Каждый раз, когда из Некроза выходила очередная Невеста, все женские особи избранной ею расы погибали от неизвестной болезни. Таким образом, Невеста занимала роль единственной женщины целой расы и становилась ее единственным источником репродукции. Все мужские особи должны были подчиниться ее воле, чтобы обеспечить выживание своего вида.

Учение Невест строится вокруг идеи о грядущем пришествии Слепого Пророка, который должен выбрать одну из них для зачатия нового Бога. Главным героем является именно он — человек, посвятивший свою жизнь духовному развитию и волею судеб попавший после смерти в мир Опухоли. Он еще не достиг окончательного пробуждения, но он уже «не от мира сего», поэтому его слова и поступки кажутся странными, непонятными и нелепыми.

Пророка сопровождает комиссар Т́нгр — щлх из касты высших жрецов. Он весьма умен и мудр, и он выступает в роли своеобразного «гида» по Сожительству. Тнгр знакомит человека с ключевыми расами Опухоли и объясняет все местные традиции, законы и порядки.

На этом пока все.

Баал-Жроом

Примечание от автора:

Жроомы — раса крупных купцов-промышленников. Они держат практически все производственные предприятия в Опухоли, от кашеварения до судостроения. Баал-Жроом — Хозяин Брюшной Полости. Это означает, что он — самый богатый и влиятельный жроом во всем Сожительстве.

Брюшная Полость — самая крупная полость в Опухоли. В ней сосредоточена вся промышленность Сожительства.

Трынк — денежная единица Сожительства, представляющая собой высушенного особым образом жиплика. В случае тяжелой нужды эту валюту можно съесть, что не раз выручало Сожительство во времена военных кризисов.

Текст:

— Так значит, вы… — Хозяин отхлебнул из панциря-чаши, — поборник духовности… Интересно, интересно… А что у вас есть?

— В каком смысле?

— В прямом. Бродильные ямы, проплывные каналы, инкубаторы, сотовые гнезда — источники прибытка, имею в виду. И сколько тваарей у вас в услужении, извольте перечислить.

— Вы, должно быть, шутите, — улыбнулся Слепой Пророк. — У меня даже одежды нет.

— Ну, одежда в нашем мире — вещь необязательная, скорее, церемониальная, формальная, — жроом с хрустом откусил голову у какого-то сушеного червя, — а вот остальное имущество весьма нужное… — он снова отхлебнул из панциря, — для вашей Выслушаемости.

— В моем мире нет такого понятия, — сказал Пророк. — Что оно означает?

— О, это очень важное понятие, — ответил Хозяин, подтягивая к себе какой-то полупрозрачный мясной мешок с просвечивающими сквозь стенки кишками, — каждая тваарь в Брюшной Полости усваивает его еще в стенках скорлупы. Это означает степень охотности, с которой ваше мнение будут слушать другие тваари. Если вы не имеете никакого имущества, вы не имеете никаких прав. Вы никто. Вас можно спокойно ударить, отнять у вас кладку, обратить в рабство, пустить на перегной — вариантов унижений много.

— Тнгр говорил мне про то, что в Опухоли есть система судей и блюстителей порядка. Неужели с правосудием у вас все так плохо? — удивился Пророк.

— Почему же плохо? — удивился в ответ жроом, — разве в том мире, из которого вы родом, правосудие какое-то другое?

Человек грустно улыбнулся:

— Вообще, в целом, такое же… Но в богатых и благополучных частях моего мира принято защищать права даже тех, кто не обладает никаким имуществом.

Хозяин, с хлюпаньем всасывавший кишки из мешка наподобие китайской лапши, резко поперхнулся и закашлялся. Месиво из крови и слюны из его огромного рта оросило все вокруг мелкими каплями.

— Что?! — жроом изумленно вытаращил глаза. — Но зачем? У вас там что, от богатства мозги вывихиваются? Правосудие разбазаривают?

— Иногда да, — ответил Пророк, — все зависит от того, с какой стороны смотреть. Но мне интересно сначала послушать, как это устроено у вас.

— В нашем мире, — медленно проговорил жроом, выкашливая остатки кишок, — все устроено логично и гармонично. Если тваарь имеет хороший прибыток, она может себе позволить хорошо питаться. Когда тваарь хорошо питается, ее запах меняется. Он становится более сытным, более благополучным. Чем более благополучный у вас запах, тем выше у вас Выслушаемость. Если у тваари есть какая-то обида к другой тваари, она зовет самосудей. Они нюхают обидчика и обиженного и выносят приговор в пользу более выслушаемой тваари.

— Это, по-вашему, справедливо? — возмутился человек. — Кто больше жрет, тот и прав?

— Не больше жрет, — назидательно поднял палец вверх Хозяин, — а лучше жрет. В этом заключается большая разница. Понюхай яства с моего стола, от которых ты так неразумно отказался, Слепой Мессия! Какие тонкие тут есть деликатесы! Селезенка скииба! Желчесочница лучших сортов! Тонкишочки в брыжеечном мешочке! Это не просто еда, Мудрейший. Это — источник высочайшей Выслушаемости. Я мог бы наесться обычного жрыха до отвала, но это сразу опустило бы мой запах до уровня низших тваарей… Когда я плыву по каналам своей вотчины, все тваари, едва учуяв мой благороднейший запах, почтительно расступаются передо мной, отдавливая друг другу лапы. Все понимают без слов, кто тут Хозяин. Кого надо слушать и выслушивать в первую очередь. Я могу любому причинить любое насилие, любую обиду — и правосудие будет на моей стороне. Судья даже не будет слушать обиженных мной — их Выслушаемость не сравнится с моей.

Пророк молчал, обдумывая услышанное. Баал-Жроом, тем временем, отправив в рот новую порцию чего-то склизко-жилистого, но без всякого сомнения, деликатесного, продолжал:

— Право на справедливость, Мудрейший, не является правом от природы. Любое право — даже право есть и спать — это привилегия. Привилегия, которую нужно заслужить. Каждая тваарь при рождении не имеет никаких прав, даже права на жизнь — она имеет лишь обязанности перед теми, кто успел обрести Выслушаемость.

— Вы отрицаете даже право на жизнь? — улыбнулся Пророк.

— А что в этом такого? — отрыгнув, развел руками Хозяин, и удовлетворенно похлопал себя по животу. Голос его расслабился и обрел флегматично-философские интонации:

— Сама жизнь отрицает право на жизнь. Жизнь сама по себе ничего не стоит. Она достается нам даром — а значит, и лишиться ее можно так же легко и просто. Какую-то ценность имеет лишь то, что тваарь производит и приобретает. Тваарь обретает ценность, лишь имея что-то помимо своей жизни. Поэтому мы, брюшники, оцениваем любое существо в первую очередь по его питанию и имуществу. Есть имущество — значит, его владелец смог его добыть, значит, он не дурак, не лентяй, значит, он что-то из себя представляет, значит, его слова можно выслушать и принять к сведению. Нет имущества — значит, трынк цена такой тваари, трынк цена всем ее словам.

— А как же сокровища духа?

— Какие такие сокровища? — спросил Хозяин, слегка изогнув лобную складку.

— Те, которые не купишь и руками не потрогаешь. Мудрость, например.

— Аа, понимаю, понимаю… — сыто протянул жроом. — Это вам лучше обратиться в Академию или в Башню. Нааоны любят понагромождать всяких умных слов, а щлхи — помудрить о том, что словами не выгромоздить… А я этих дармоедов кормлю. И я считаю, что ежели тваарь свои сокровища духа не может обратить в нормальные сокровища, то трынк цена всему, что там у нее в мыслях. Мыслит-мыслит, бедолага, мудрит-мудрит, а потом умирает. И, спрашивается, зачем жизнь свою дурацкую прожил? Только воздух портил.

Веодоны и военная система Опухоли

Веодоны — раса прирожденных военачальников. Полковник Грорр держит титул Владыки Войны: это означает, что он — самый опытный и искусный полководец во всей Опухоли. Его лицо покрыто многочисленными «шрамуировками»: вырезанными на грубой, толстой коже лица знаками и символами, свидетельствующими о его жизненном пути. Система шрамуировок для веодонов крайне важна: так они без труда идентифицируют друг друга и выстраивают иерархию. Подделать шрамуировку невозможно: после каждого военного сезона каждый веодон проходит шрамирование и документирование в специальном Бюро Войны, ведущем учет их заслуг и поражений.

Военная система Сожительства возникла на заре времен для того, чтобы убить двух зайцев сразу: во-первых, направить в нужное русло буйную энергию агрессивных и трудноуправляемых полуразумных рас, а во-вторых — дать отпор легионам Некроза в Коре. Веодонам даровали право набирать себе солдат из вышеупомянутых рас, создавая полки на один сезон для сбора добычи в Коре.

Полк — это частная армия, возглавляемая полковником. Полковник — это веодон, владеющий и командующий полком. У самых крупных и успешных полковников, собирающих сразу несколько полков, есть помощники-подполковники, которые возглавляют второстепенные полки своего начальника.

Постепенно сформировалась весьма эффективная схема: веодон приходит к жроому и заключает с ним контракт на поставку тех или иных ресурсов. Жроом дает ему деньги на сбор полка. Далее полковник тратит эти деньги на наем солдат, закупку оружия, боеприпасов, продовольствия, медикаментов и прочего важного-необходимого. После Войны, в случае успешного выполнения контракта, веодон получает премию, а жроом — сырье для производства.

Со временем войска Невроза заметно поредели и стали намного осторожнее в своих вылазках: система частных полков, пришедшая на смену архаичному ополчению, позволила эффективно теснить чужаков. Приток ресурсов в Нутро значительно повысился, и наступил «золотой век». Население Сожительства стремительно росло, как и объемы производимых товаров.

Теперь полки начали бороться не с Некрозом, а друг с другом. Жроомы начали заключать контракты не только на сбор жипликов и прорастений, но и на уничтожение войск конкурентов.

Незадолго до пришествия Слепого Пророка возникла серьезная проблема, поставившая под угрозу всю экономику Сожительства: Опухоль разрослась настолько, что почти полностью перекрыла просвет кишечника Левиафана. Из-за этого Химус очень долго стоит около Опухоли, и Кора гораздо дольше остается затопленной. Таким образом, промежутки между Войнами очень сильно растянулись, и старые запасы ресурсов стремительно истощаются. Жрецы Башни сочли это знаком приближающегося конца света, а Невесты провозгласили, что Пророк вот-вот появится.

P.S. Несколько слов про систему найма солдат: поскольку полуразумным воинским расам запрещено селиться в Сожительстве, деньги им не нужны. Полковники расплачиваются со своими солдатами через систему Нарказарм. Это делается так: офицер-вербовщик заключает с солдатом контракт, согласно которому если солдат исправно отслужит до конца Войны и выживет, ему оплачивается место в Нарказарме до начала следующего военного сезона. Нарказарма — это «дом отдыха и удовольствий» для солдат. В ней представители воинских рас коротают время между Войнами, предаваясь всевозможным удовольствиям. Набор удовольствий зависит от класса Нарказармы. В самых дешевых заведениях предоставляют только койко-место, двухразовое питание и самые бюджетные наркотики. Наркотики являются базовой опцией для любой Нарказармы: невозможно долго удерживать полуразумного солдата в спокойном состоянии, не прибегая к насилию или одурманивающим веществам. Поэтому «клиенты» этих заведений находятся в перманентном блаженном состоянии, пока не наступит новая Война. Ценным и опытным солдатам-ветеранам, как правило, предоставляются более «элитные» Нарказармы, в которых спектр услуг гораздо более широк. Это мотивирует бойцов воевать усерднее, проявляя себя перед офицерами-веодонами.

Полковник Грорр

(Пояснение: это диалог с полковником Грорром, веодоном, Владыкой Войны)

— Зачем ты так меня встречаешь? — спросил Слепой Пророк. — Я ведь мог и умереть.

— Умер бы — невелика потеря. — сказало существо, подходя к человеку. — Мертвый пророк — ложный пророк.

Полковник (а это, несомненно, был он) обошел человека по кругу, рассматривая его со всех сторон. Затем он начал бесцеремонно щупать его тело своими грубыми, чешуйчатыми пальцами.

— Дрыщавое тело, хлипкие ручонки, ноги-палки… — бормотал он, — мягкая кожа, ни панциря, ни рогов, ни когтей… Ты кто вообще такой, отродье? С чего ты взял, что ты Пророк?

— А я никогда и не называл себя Пророком, — ответил человек, — это все остальные меня почему-то так называют.

— Дураки! — буркнул Грорр. — Разве может Пророк быть таким щуплым, мягкотелым, слепым слизняком?

— А почему бы и нет?

— Как это — почему? — рыкнул веодон. — Пророком может быть только настоящий воин! А настоящий воин обязан иметь мощное, развитое тело!

— Разве так уж обязан? Настоящий воин — это в первую очередь не тело, а дух, — заметил человек.

— Самый умный, что ли? — прищурился полковник. — Языком вертеть всякий может! А ну-ка…

Он вложил человеку в руки свой шест с крючьями, а сам снял со стены здоровенную штуковину, напоминающую китобойный гарпун с дополнительными лезвиями-лепестками по бокам. Затем он отошел от Пророка на десять шагов и встал в причудливую боевую стойку, подогнув ноги и вращая гарпуном, как вертолетными лопастями.

— Нападай на меня! — рыкнул веодон.

— Зачем? — безмятежно спросил Пророк.

— Как зачем? Докажи мне, что ты настоящий воин!

— Я не хочу ничего доказывать. Я никогда не дрался и никогда не был воином.

— Ах, так?! — взбешенно прорычал Грорр, — Так получай!

Он подскочил к Слепому Пророку и отточенным ударом выбил оружие из его рук. Затем он отбросил в сторону свой гарпун, выхватил из-за пояса небольшую костяную дубинку и обрушил на человека град ударов.

Человек не знал, куда деться от этой боли. Дубинка летала вокруг него, нанося удары по ребрам, спине, ногам, рукам… Он рухнул на пол, съежился в комок и закрыл голову руками.

Полковник торжествующе рассмеялся:

— Вот ты каков, Мессия! А ведь даже самый распоследний брюхоног может выдержать больше! Ладно, жалкая ты тваарь, можешь разогнуться. Ногами добивать не стану, уж больно ты ничтожен.

Пророк продолжал лежать. Все его тело болело и ныло, малейшее движение причиняло боль. Больно было даже просто дышать.

— Зачем ты так со мной? — выдавил он из себя. — Разве много чести в том, чтобы избить слабого и слепого противника?

— А это не мои проблемы, что ты слепой мягкотелый слизень, — хищно оскалился Грорр. — Слабак всегда виновен в своей слабости. И когда слабую, ничтожную тваарь бьют и унижают, она этого полностью заслуживает.

— Но почему? — прохрипел человек. — Разве ты не воин?

— У тебя, козявка, какие-то дурацкие представления о том, что такое воин, — прищурился веодон. — Знаешь, почему надо бить слабых? Чтобы они стали сильными! Либо стань сильным, либо умри — вот закон, которому нас учат с рождения. Когда тебя бьют, тебе становится больно и обидно. И ты не хочешь, чтобы это повторялось. И если ты действительно воин, ты укрепляешь себя. Ты учишься драться, ты закаляешь свое тело, ты упражняешься — и становишься сильным!

Он зашагал по комнате, вертя в руках дубинку:

— А если ты не воин, то от побоев ты загнешься, захиреешь и умрешь. Ты не будешь пытаться стать сильным, ты пойдешь жалким путем, путем слабака и труса! Ты будешь искать способы, как бы убежать, как бы изогнуться-извернуться, как бы спрятаться, как бы подлизаться… Внезапно его лицо побагровело, он развернулся, поднял дубинку и крикнул:

— А ну, вставай, жалкая ты тваарь! Ты же не хочешь, чтобы я продолжил?

Человек понял, что придется встать. Превозмогая боль, он со стоном разогнул спину и, кряхтя, начал медленно подниматься.

— А ну, не кряхтеть! — прорычал полковник. — Сам виноват, что не умеешь драться. Тваарь, не умеющая за себя постоять — ничтожнейшая из ничтожных. И будь ты хоть трижды умен — если ты не умеешь сражаться, ты не заслуживаешь даже воздуха, которым ты дышишь. Каждый, кто плюнет в тебя и вытрет об тебя ноги, будет прав.

— Даже если бы я умел драться, я ведь все равно не смог бы сражаться без зрения, — сказал человек.

— Да причем тут это, козявка? — усмехнулся Грорр. — Ты всем своим видом и всей своей речью раздражаешь меня. Ты весь воняешь слабостью! Когда я вижу таких, как ты, моя рука сама тянется к поясу! Вот скажи мне, чем ты занимался всю жизнь?

— Я был монахом, — ответил Пророк. — Искал Истину.

— О-хо-хо, ну надо же! — рассмеялся полковник. — Это как те идиоты на самой вершине Башни, которые пялятся в стену и пытаются ничего не знать?

— Вроде того.

— Ну и как, помогла тебе твоя Истина, козявка?

— Помогла.

— И как?

— Я смог, несмотря на боль, встать и говорить с тобой.

— О-хо-хо, ничего себе! — снова рассмеялся веодон. — Это мне мерещится, или в жалком слизняке загорелась какая-то искорка? Не надейся подлизаться ко мне, ты, гниль! Я никогда не смогу уважать того, кто не может мне навалять!

— Я и не подлизываюсь. Я просто говорю, как есть — честно.

— Да? — хищно осклабился Грорр. — Ну тогда скажи мне, Слепой Пророк, в чем заключается истинная свобода?

— Истинная свобода ни в чем не заключается и ни от чего не зависит. Истинно свободное существо не нуждается в том, чтобы его боялись, уважали или любили, — ответил человек.

— Что?.. — искренне удивился полковник. — Что за бред ты несешь, козявка? Что это за свобода такая, когда тебя ни во что не ставят?

— Это свобода от всего внешнего. Ведь счастье может быть только внутри, а внешнее непрочно и переменчиво. Свободному не нужно ничего от других.

Грорр резко ударил человека под дых. Он снова осел на пол, ловя ртом воздух.

— Чувствуешь себя свободным, козявка? — ехидно спросил полковник, склонившись над человеком. — Чувствуешь счастье внутри?

— Нет… — выдавил из себя Пророк, еле дыша, — ведь я еще не достиг…

— Ну тогда закрой рот, болван! — рявкнул Грорр. — Твоя жизнь, твоя свобода и твое счастье сейчас полностью в моей власти! Я могу убить тебя в любой момент, если захочу! Вот что такое истинная свобода, ты, шмакодявка!

— В чем же заключается твоя свобода? — хрипло спросил человек, слегка отдышавшись.

— Моя свобода — в силе и власти! Я — Владыка Войны, и мне никто не указ! Все боятся меня, все уважают меня, я могу делать все, что хочу! — самодовольно сказал Грорр, поигрывая дубинкой.

— Это не свобода, — проговорил Пророк, медленно поднимаясь с пола, — это вседозволенность.

— И что? — удивленно поднял бровь полковник.

— Твоя свобода эгоистична. Ты получаешь ее, причиняя страдания другим.

— И что? Что сказать-то хотел? — слегка склонил голову набок веодон.

— Общество, в котором все стремятся получить такую вседозволенность, обречено на вечные конфликты и страдания. Члены такого общества будут всю жизнь мучать друг друга, и никогда не достигнут желаемого.

— И что? Я-то достиг. А проблемы остальных меня не волнуют.

— Ты не так свободен, как тебе кажется. Ты теперь несешь тяжелую ношу своего высокого положения. Тебе нужно тратить много сил, чтобы всячески подчеркивать свою ведущую роль, защищать свой титул от соперников, заботиться о том, чтобы все продолжали тебя бояться… Разве это свобода?

— Ха, а что, быть жалким слизняком, неспособным отстоять свои права — это свобода? Быть у кого-то в подчинении, быть обслугой — это свобода?

— Я говорю не про то, чтобы быть слугой. Я говорю про то, что свободное существо свободно в первую очередь от своего эгоизма, от тяжкого груза необходимости быть кем-то успешным и уважаемым.

— Заткнись уже, козявка! — рявкнул Грорр. — Я устал слушать твои проповеди. Ты ничего не понимаешь в жизни! Ты никогда не был воином, ты никогда не имел силы, никогда не имел власти — и что-то там лопочешь про свободу! Твоя свобода — это свобода безвольного скота, жующего жрых в стойле!

Он прошелся до противоположного угла комнаты и обратно, крутя дубинку в руках. Затем он развернулся к человеку и сказал чуть более спокойным тоном:

— Жизнь — это вечная борьба, Пророк! Если ты хочешь чего-то достичь в ней, ты должен драться изо всех сил, вырывая желаемое из зубов тех, кто пытается помешать тебе. Думаешь, мне легко было достичь своей свободы? Я также, как и все веодоны, начинал с жалкого чина стайного командира под командованием более могучего полковника. Я убивал, я грыз глотки, я лез все выше и выше, я истязал себя в тренировках, я дрался так, как никто другой! Жаль, что ты слеп, шмакодявка — ты бы увидел все это на моем лице!

Пророк молчал. А веодон продолжал:

— Свобода — она на то и свобода, что не всем, далеко не всем дана. Свободная тваарь постоянно должна быть начеку, потому что ее свобода будет всем поперек глотки. Каждый хочет оспорить эту свободу, каждый хочет отнять ее! Свободный не любит свободного. Свобода одного — помеха свободе другого. Лишь самый сильный, самый властный и самый волевой заслуживает быть свободным! А все остальные должны подчиниться и не мешать ему быть свободным.

Пророк продолжал молчать.

— Когда я вижу малейшие ростки свободы в своих бойцах, я хватаю палку, Пророк! Ничто меня так не раздражает, как свобода в других. Если какой-то солдат посмеет что-то сказать мне в ответ, посмеет ослушаться приказа, даже если солдат просто посмеет посмотреть мне в глаза — я сразу даю знак своим карателям! Нельзя давать этим росткам волю, нужно рвать их с корнем. Такова природа свободы: чтобы быть свободным, нужно душить свободу в других.

Пророк по-прежнему продолжал молчать.

— Молчишь? — спросил полковник, заглядывая в его слепые глаза. — Нечего сказать, да? Ну давай, скажи мне что-нибудь! Возрази мне! В чем я не прав? А?

Пророк продолжал спокойно стоять, ничего не говоря. Ни единой искорки не промелькнуло на его безмятежном лице.

— Засунул язык в задницу? — нетерпеливо рыкнул веодон. — Правильно делаешь, Пророк! Хоть что-то ты начал понимать.

Он рывком распахнул дверь, а затем подошел к человеку и развернул его лицом к коридору.

— А теперь пошел вон отсюда, жалкая ты тваарь! — заорал Грорр и дал Пророку пинка под зад.

Целитель Лаамаах

(Примечание: Лаамаах — врач из расы айетеев, работает в Госпитале, расположенном во Дворце Дамы Червей. Лечит Пророка после избиения Грорром)

— Скажите пожалуйста, сколько раз в цикл вы сбрасываете свою шкуру? — спросил Лаамаах.

— Я ее вообще не сбрасываю, — ответил человек.

— Очень плохо! — покачал головой врач. — Это дурно сказывается на духе.

— А как связаны шкура и дух? — удивился Пророк.

— Очень тесно! — поднял палец айетей. — Тело и дух неразрывно связаны. Страдает тело — страдает и дух. Страдает дух — страдает и тело. Каждое страдание, испытанное вами, мгновенно отпечатывается на шкуре. Погрустили — и со шкуры начали выпадать пушинки. Съели что-то не то — шкура потускнела. А если долго ходить в больной шкуре, то Живость будет плохо течь.

— Что такое Живость?

— Живость — это жизненная энергия, которую мы тратим на любое действие. Сделали шаг — потратили Живость. Подрались — потратили Живость. Погрустили, посмеялись — потратили Живость. Сказали слово, или даже просто что-то подумали — потратили Живость. Мысли, к слову — самое живозатратное занятие. Можно всю Живость свою разбазарить за пару хвилов, напряженно думая. Особенно думая о чем-то неприятном.

— Понимаю, — кивнул Пророк. — И как эту Живость восполнять?

— Живость восполняется тогда, когда мы ничего не делаем. Абсолютно ничего. Не двигаемся, не мыслим, не ощущаем, словом — перестаем тратиться. И каждое существо умеет это делать с рождения. Догадываетесь, что это за состояние?

— Сон?

— Да! — с жаром воскликнул айетей. — Мы очень большое внимание уделяем сну. Если тваарь владеет великим искусством сна, то она легко переживет любую болезнь, ибо Живость ее всегда будет при ней. А если тваарь пренебрегает своим сном, то Живость ее будет вечно куда-то утекать и толком не восполняться. Такую тваарь пожрут паразиты, если она сама себя не сожрет раньше.

— Очень мудро, — сказал Пророк. — Как овладеть великим искусством сна?

— О, это очень, очень сложно… — медленно проговорил врач. — Для этого нужно ложиться спать, когда хочется спать.

— И все?

— И все, — подтвердил он. — Величайшие мастера сна учатся этому всю жизнь. Ведь не так-то просто даже элементарно понять, что вам нужно лечь спать. Обычно все тваари из-за своих вечных суетных забот привыкли подавлять свои позывы ко сну. Когда тело что-то делает в то время, когда ему нужен отдых, оно черпает Живость из своих внутренних запасов. Эти запасы не бесконечны, и имеют неприятное свойство очень неожиданно заканчиваться. Однажды дурноспящая тваарь просыпается в начале нового бульня и внезапно понимает, что ей просто не хочется жить. Если она не прекращает своего пагубного пренебрежения сном, от нее начинают отваливаться разные части. Сначала шкура облезает, потом хвост отпадает… И так далее, вплоть до зубов и лап.

— Понимаю, — кивнул Пророк. — Значит, вы считаете, что мне нужно сбросить шкуру и поспать?

— Это — самый оптимальный способ, — утвердительно сказал Лаамаах. — Но если шкура не сбрасывается вообще, то, возможно, она освежается у вас как-то по-другому…

Он потер свои веткообразные пальцы друг об друга, подул на них, и начал тщательно ощупывать кожу человека с ног до головы, сжимая и пощипывая ее. Когда он щупал кровоподтеки, Пророк морщился и жмурил глаза. Айетей заметил это:

— Придется потерпеть, уважаемый… Физическая боль — царица всех страданий, никакие страдания духа даже близко не сравнятся с ней.

— А я думал, вы считаете тело и дух неразделимыми, — улыбнулся сквозь боль человек. — Ведь по такой логике, страдания духа есть страдания тела.

— Дух — понятие условное, — философски проговорил врач, запуская свои длиннющие пальцы в волосы человека, — я бы даже сказал, лишнее, надуманное… Мы им пользуемся просто для удобства. Надуманный дух надумывает себе страдания, которые можно развеять надумыванием в другую сторону. Не будь всех этих надумываний, мы бы чувствовали себя гораздо счастливее, и не губили бы свои прекрасные тела почем зря… А вот страдание физическое — это совсем другое дело! Абсолютно невозможно чувствовать себя счастливым, когда что-то болит. Жизнь с телесной болью — жизнь, исключающая всякое счастье. Это простое наблюдение, в истинности которого может убедиться каждое живое существо, исключает первенство духа над телом.

— Интересное наблюдение, — заметил Пророк, невозмутимо перенося плавное смещение зоны осмотра в область гениталий, — то есть, по-вашему, физическое здоровье — гарантия счастья?

— Несомненно! — энергично закивал головой айетей. — Каждая тваарь с рождения обладает огромным богатством в виде прекрасно работающих лап, зубов, костей, щупалец, селезенки, желудка, кишок, глаз, ушей, усиков… Но никто этого богатства не ценит, пока оно не заболит. Все почему-то устремлены на что-то внешнее, что-то далекое, что-то будущее… Вы не против, если я пропальпирую ваше задненижнее отверстие?

— Что ж, если в этом есть необходимость…

— Разумеется, есть! — воскликнул врач, поворачивая человека на бок и заводя палец внутрь, — для диагностики важна каждая деталь. Каждая болезнь накладывает свою печать на все: пульс, дыхание, шкура, волосы, когти, кровь, кал, моча и прочие выделения… Один лишь пульс мы исследуем как минимум в двенадцати точках, в том числе и в выделительных отверстиях. У вас там внутри, кстати, пульс гораздо более частый, чем снаружи.

— Подозреваю, что он не был таким до того, как вы начали его исследовать настолько глубоко, — выдавил человек.

— Да? — несколько удивленно спросил Лаамаах, — не знал, что у вас там настолько богатая иннервация. Что ж, тогда, пожалуй, в вашу передненижнюю трубку я ничего совать не буду.

Он вытащил палец наружу и начал внимательно рассматривать его, обнюхивать и пробовать на вкус.

— У вас очень печальный кал, — сообщил он после тщательного исследования.

— Печальный — то есть, плохой? — спросил человек.

— Нет, просто все духовные страдания в первую очередь отражаются на пищеварительной системе, — сказал врач, вытирая палец чем-то вроде тряпочки. — Когда тваарь испытывает печаль и скорбь, ее кал становится горьковатым на вкус и немного комковатым по консистенции. Это мы и называем «печальный кал».

— Прискорбно, — вздохнул Пророк. — Какие еще симптомы бывают при духовных страданиях?

— О, самые разные, всех не перечислишь… Бывает еще «моча превозмогателя», «злая кровь», «зубы труженика» и много чего еще в зависимости от разных комбинаций страданий и реакции отдельно взятой тваари на них, — объяснил Лаамаах, доставая из-под соседней ниши какой-то бурый, пульсирующий кожаный мешочек. — Ведь нельзя рассматривать болезнь отдельно от больного. Болезнь — это действие болезнетворных факторов на организм, превышающее его защитные силы. У разных организмов будут разные защитные ответы на одни и те же болезнетворные факторы. Каждый духовно страдает по-разному, и у каждого будут кал, моча, кровь и зубы разной степени печальности, разной степени обиды, разной степени героизма, сострадания, любви… Кстати, через что вы мочитесь? Через вот эту трубку?

— Да.

— Будьте любезны, помочитесь, — попросил врач, прикладывая пульсирующий мешочек к гениталиям человека. Мешочек пискнул и присосался.

— Что это? — растерянно проговорил Пророк, ощупывая мешочек в своем паху. — Оно… Живое?

— Да, — невозмутимо подтвердил айетей, — просто помочитесь в него, и все. Эта тваарь называется примочкой, она абсолютно не возражает против такого поведения. Когда она напьется, она меняет цвет в зависимости от состояния мочи. Очень ценный диагностический инструмент в нашем арсенале, между прочим.

Человек усилием воли заставил себя выполнить распоряжение врача. Мешочек хлюпнул и отвалился.

— Так-так-так… — пробормотал Лаамаах, рассматривая примочку. — Зеленая. Что ж, моча у вас спокойная, что говорит о больших запасах накопленной Живости, несмотря на все перенесенные вами тяготы. Это — хороший знак. В таком случае, не буду вас томить, уважаемый Мессия, ваша Живость сама справится со всем. Все, что вам нужно — это легкий толчок жизненных сил в нужном направлении.

— И как же вы будете меня толкать? — поинтересовался Пророк.

— Очень просто: наложу кровопийц и уложу вас спать, напоив кроворазжижкой, — уверенно ответил айетей, разгребая какие-то склянки в ящике у стены.

— Ничего не понял, но полагаюсь на вас, — сказал человек, устраиваясь в нише поудобнее.

— Это хорошо… — пробормотал врач, доставая из мутно-синеватой банки клубок извивающихся серых червей с кроваво-красными присосками на концах. — Выпейте это, — сказал он, поднося маленький флакончик к губам человека.

— На вкус — сладкое до омерзения, — сообщил Пророк, проглотив снадобье.

— Это разжижит вашу кровь в кровоподтеках, чтобы кровопийцы могли легче ее высосать, — сказал Лаамаах, — ведь она уже успела сгуститься под вашей шкурой.

— Что за кровопийцы?

— Просто маленькие червячки, питающиеся кровью. Не бойтесь, они прошли тщательную селекцию и дрессировку, выпивать вас досуха не будут, — объяснил айетей, расставляя червячков по побитым местам. Кровопийцы немедленно присосались к ним.

— Чувствуете что-нибудь? — спросил он.

— Чувствую легкое пощипывание, — ответил человек, неподвижно лежа.

— Это хорошо, — удовлетворенно потер руки айетей. — Это — очень редкая порода, я отдал за один клубок полтысячи трынков! Сосут кровь почти абсолютно безболезненно и очень-очень умеренно. А теперь…

Он достал из другой банки толстого оранжевого червя и положил его на середину груди человека. Червь начал обильно выделять голубоватую жидкость, которая стремительно растекалась по всей поверхности грудной клетки Слепого Пророка. Кровопийцы поменяли свой цвет на голубой, а врач начал активно растирать грудь человека, размазывая жидкость по всему торсу.

— Кажется, у меня на груди огромный камень… — медленно пробормотал Пророк и в следующее мгновение погрузился в глубокий сон.

Врач продолжал свою работу, разгоняя жидкость по телу.

— Когда я могу за ним вернуться? — раздался голос Тнгра из тени.

— Через один булень, — сказал Лаамаах. — Пусть синевянка впитается.

Комиссар молча кивнул и вышел.

Дама Червей

Фрагмент диалога с Дамой Червей, одной из Невест Опухоли. В отличие от всех остальных Невест, она не помнит практически ничего из своей жизни в мире людей.

— Я не Жених, — повторил Пророк. — А почему твои дочери находятся у тебя в услужении?

— Странный вопрос, дорогой. А где же им еще быть? — искренне удивилась Дама Червей.

— Например, во взрослой самостоятельной жизни.

— Ха-ха-ха! — рассмеялась она. — Здесь есть лишь одна взрослая самостоятельная жизнь — и это я! А они обязаны мне всем, поэтому делают то, что я считаю нужным!

— Почему?

— Как это — почему? — еще больше удивилась Невеста. — Все просто! Я, в муках и страданиях, подарила им самое ценное, что есть на свете — жизнь! И, как будто этого мало, я еще и кормлю их, пою, одеваю и воспитываю! Я делюсь с ними своим богатством! Я делюсь с ними своим прекрасным Дворцом! Вон, йиржи вообще бросают своих детей после рождения! А я — не такая! Я — самая заботливая мать во всей Опухоли, и я горжусь этим!

— А вот, например, почтенный Баал-Жроом считает, что жизнь сама по себе ничего не стоит, поскольку легко дается и легко отбирается, — заметил Пророк.

— Почтенный Баал-Жроом, — фыркнула Дама, — очень любит пофилософствовать, когда нажрется до отвала. Впрочем, в чем-то он прав: я легко могу отобрать жизнь у непутевой дочери, если ей жить надоело! Но что-то никто не торопится в бродильные ямы раньше времени… Наверное, жизнь чего-нибудь да стоит!

— Ты даже убиваешь своих детей?

— Еще как! — она хищно облизнула губы. — Разве можно по-настоящему властвовать над тем, кого не можешь убить? Любая власть — даже власть любящей матери — строится на страхе наказания. И каждая тваарь в моем подчинении знает, что моя рука не дрогнет! Поэтому они у меня такие воспитанные лапочки: ходят бесшумно, кушают мало, и всегда-всегда готовы прийти на помощь своей мамочке!

— Необязательно убивать детей, чтобы держать их в подчинении.

— Ну что же ты! — улыбнулась Дама. — Разве я похожа на сумасшедшую маньячку? Я ведь любящая и заботливая мать, не забывай это, дорогой! Я никогда не убиваю просто так. И вообще, я очень сдержанна в наказаниях. Ведь главное в воспитании детей — это не строгость наказания, а его неотвратимость. Ребенок должен знать, что наказание за его проступок неотвратимо и неизбежно! И ничто его не спасет: ни красивые глазки, ни жалобные вопли, ни угрозы, ни слезы, ни лживые обещания «больше так не делать»! Именно так, мой дорогой Жених, воспитывается сильная и самостоятельная личность! А если любящая мама поддается манипуляциям ребенка и позволяет ему уйти от наказания, он вырастает избалованным и изнеженным. Этого допускать нельзя!

— В твоих словах есть зерна мудрости, — сказал Пророк. — Однако ты их воспитываешь не ради них самих, а ради себя.

— А что в этом плохого? — развела руками Дама. — Какой вообще смысл растить детей ради них самих? Рожаешь их в муках, в муках воспитываешь, в муках кормишь, одеваешь, обогреваешь… А что взамен? По твоей логике, они ведь просто возьмут и уйдут!

— Правильно, — ответил Пророк, — они уйдут. Повзрослеют, построят свою собственную жизнь и обретут свою собственную мудрость.

— А мне что?

— А ничего. Дети ничего не должны родителям. Это родители должны своим детям. Если ты породила живое, мыслящее и чувствующее существо в этом наполненном страданиями мире, ты должна дать ему все необходимое. А потом отпустить.

— Ты не слышишь меня, дорогой, — нахмурилась Дама Червей. — А мне-то какая выгода от такой щедрости?

— Никакая, — ответил человек. — Хорошему и мудрому родителю, когда он постареет, ребенок будет помогать сам, по собственной доброй воле. А если у ребенка нет желания помогать родителю в старости, значит, родитель не заслужил такой чести. Пусть справляется сам и не клянет судьбу за свои ошибки.

— Ха-ха-ха, — рассмеялась она, — впервые слышу такие дикости! Ты и в самом деле пришел из другого мира! И много там у тебя таких родителей?

— Не очень, — признал Пророк. — Пожалуй, их довольно мало.

— Ну вот! — удовлетворенно мурлыкнула Невеста. — Не пойми меня неправильно, дорогой, я не пытаюсь тебя как-то унизить. Просто ты явно никогда не имел детей, не так ли?

— Да, — снова признал Пророк, — детей у меня не было.

— Ну вот! — снисходительно улыбнулась Дама. — Но ты не переживай, мой любимый, это дело легко поправимое, — ее голос стал бархатно-нежным, — все в твоих руках…

Супный Рынок

Они стремительно пролетели по лабиринту темных нор и вылетели в огромную пещеру, кишащую самыми разнообразными созданиями и усеянную множеством подобий прилавков, ларьков, палаток, ширм, занавесок и прочих весьма хлипко держащихся перегородок, разделяющих бурлящее живое море на множество мелких ручейков, потоков и течений между островками с диковинными товарами.

Пророк ощутил невероятную тесноту, душность и смрад десятков тысяч живых тел.

— Где мы? — спросил он.

— Добро пожаловать на Супный Рынок, Мессия, — улыбнулся комиссар. — Именно здесь все добытое на Войне переваривается, продается, покупается и поглощается. Это — сердце Брюшной Полости… Если это выражение уместно.

— А зачем мы здесь?

— Мне нужно купить фигурки для рхыпа, — ответил Тнгр, приземляясь у самого края Рынка и бережно спуская человека на землю.

— А что такое рхып?

— Это такая настольная игра. Очень популярна среди щлхов и нааонов. В ней используются съедобные фигурки, поэтому перед каждой партией нужно закупаться новым комплектом. А чтобы хорошо закупиться, нужно найти покупателя.

— А зачем нам покупатель, если мы сами покупаем? — удивился Пророк.

— Если ты пойдешь на Супный Рынок без профессионального покупателя, тебя сто раз обманут, Мессия. В этом вопросе лучше не скупиться и заплатить дважды, чтобы не заплатить трижды.

— То есть, покупатель — это такой специалист, умеющий распознавать плохой товар? И ты ему заплатишь деньги, чтобы он купил для тебя хорошие вещи?

— Именно так, Мессия, — подтвердил комиссар. — С хиприенами по-другому нельзя, приходится играть в их игры, чтобы не проиграть.

— Это такая раса?

— Да, — сказал Тнгр, беря человека за руку, — раса продавцов и покупателей. Никто их не любит, но они нужны Сожительству, ибо эти суетливые хитрые тваари затыкают все дыры в нашем хрупком рыночном балансе. Страсть к торговле и наживе у них в крови. Работать не хотят, не могут, и не умеют. Купи-продай, продай-купи — вот на чем зиждятся их жизни. Каждый хиприен мечтает открыть свой собственный, хотя бы самый завалящий, ларек на Супном Рынке и торговать чем-нибудь, даже не важно чем.

— Если они так хотят продавать, то как же они тогда становятся покупателями? — спросил человек.

— Очень просто: из-за огромной конкуренции далеко не каждому хиприену удается держаться на плаву. Многие разоряются, и вынуждены зарабатывать себе на жизнь покупательством. Потом, накопив достаточно трынков, они снова пытаются чем-то торговать, снова разоряются, и снова покупательствуют. Это им идет на пользу: хиприен постепенно изучает тысячи всевозможных уловок, которыми продавцы обманывают покупателей, и становится очень ценным специалистом по закупкам.

Они зашли на Рынок. Крепко держась за руку комиссара, Слепой Пророк шлепал босыми ногами по склизкой, дурно пахнущей биомассе, поднимавшейся по самые щиколотки. Живые, теплые, пульсирующие тела толкали, прижимались, липли со всех сторон. Гвалт, писк, рев, визг, клокотание, бульканье, урчание, рычание рвались в уши со всех сторон. И фоном этому был невероятный букет запахов: почти на всех прилавках и подстилках лежали, стояли, а иногда и шевелились какие-то неведомые съедобные вещи. Коренья, соленья, грибы и растения соседствовали с кастрюлями и горшками, в которых булькали супы, каши и прочие текуче-дымящиеся субстанции. И всю эту симфонию ароматов властно перебивал тяжелый смрад мочи, фекалий и абсолютно неведомых выделений, поднимавшийся из-под ног.

Попетляв некоторое время по Рынку, Тнгр вывел Пророка на большую, огороженную невысокой стенкой площадку. Щлх резко выцепил из толпы одно из множества существ, напоминавших очень костлявых и сутулых лысых крыс.

— Здравствуй, Люлик, — сказал комиссар, цепко держа существо за плечо.

— Ой, — вздрогнуло существо и обернулось, дрожа всем телом, — Комиссар Тнгр! Я больше не торгую тем самым, вы же знаете!

— Расслабься, — ободряюще сказал Тнгр, — твои дела мне уже не интересны.

— А зачем тогда так хватать? — уже менее напряженным тоном спросил Люлик.

— А чтоб не убежал, — усмехнулся комиссар. — Знакомься, Пророк — это хиприен Люлик. Он разорился уже более десяти раз, и это для нас очень хорошо.

— Чего уж тут хорошего… — пробубнил Люлик. — Войны все реже и реже, даже кислые хворчки меньше чем за три трынка уже не купишь…

— Я заплачу тебе сорок трынков, если найдешь мне хорошие, вкусные фигурки для рхыпа.

— Так с этого и надо было начинать! — взбодрился хиприен, довольно потирая руки. — А твоему другу что-нибудь надо? — он внимательно вгляделся в человека, цепким взглядом проскочив по всему его телу. — Ой, а кто это вообще?

— Это Слепой Мессия, — ответил Тнгр.

— Да ну? А трынки у него есть? Может, он проголодался? Мазь от чешуйницы ему не нужна, случайно?

— Спасибо, трынков не имею, — отозвался Пророк.

— Тьфу, ну так неинтересно… — отвернулся от него Люлик и вновь повернулся к щлху. — Знаю я тут неподалеку одного молодого-зеленого! Думаю, мы его сможем раскрутить на наборчик по дешевке…

— Дешевый мне не надо, — сказал Тнгр, — мне нужен хороший. Я буду играть в приличном обществе, за невкусные и некрасивые фигурки на меня могут обидеться.

— Все понял, все будет в лучшем виде! — энергично протараторил хиприен. — Прошу за мной!

Они снова погрузились в рыночное море, протискиваясь между толпами хиприенов и прочих существ. Люлик ловко лавировал между прилавками, стреляя глазами туда-сюда. Комиссар просто шел за ним, ведя за собой Пророка и стараясь не потерять покупателя из виду.

Через некоторое время хиприен остановился у небольшого ларька, резко выделяющегося на фоне ширм и палаток.

— Вот тут! Эй! — он постучал в окошко. — Есть кто живой?

— Есть, есть! — высунулся из окошка хиприеновский нос. — Что покупаешь?

— Фигурки для рхыпа есть? — небрежно бросил Люлик.

— Есть! Самые свежие, пять хвилов назад выпекли, — закивал нос из окошка.

— Свежие, говоришь? — усомнился покупатель. — Дай-ка взглянуть.

— Вот, пожалуйста, — из окошка высунулась рука с зеленоватой фигуркой какого-то насекомоподобного существа размером с палец. — Только чур, не есть без предоплаты!

Покупатель принялся тщательно рассматривать и обнюхивать фигурку.

— А почему твердая такая? — испытывающе посмотрел в окошко Люлик. — Свежая помягче должна быть.

— Так это тесто такое, — объяснил нос, — замешано на слизегрибной муке. Так и должно быть, там весь комплект такой.

— Врешь, — уверенно заявил Люлик, — не пекут для рхыпа на слизегрибной муке. Для нгоола — да, а для рхыпа — нет.

— Ой, и в правду! Извини, ошибочка вышла, это ж точно для нгоола… Я сейчас другую дам… — нос спрятался обратно.

Хиприен повернулся к Тнгру и шепнул:

— На самом деле это я выдумал про нгоол, он нам пытался впарить несвежую для рхыпа. Новичок, что с него взять…

Комиссар понимающе улыбнулся и шепнул Пророку:

— Торг двух хиприенов — увлекательнейшая интеллектуальная дуэль, похлеще рхыпа.

Пророк молча кивнул.

— Вот, вот эта — точно для рхыпа! — из окошка высунулся нос и фигурка.

— Вроде свежая… — пощупал-понюхал Люлик. — А почему хвост надкусан?

— Не надкусано ничего! — горячо запротестовал нос. — Это ты сам отколупнул!

— Это я-то отколупнул?

— Я видел! Ты, когда хвост щупал, кусок оторвал! С тебя пять трынков за фигурку!

— Эээ, думаешь, я поведусь? Старый трюк, придумай что-нибудь получше.

— Ничего не знаю, много вас тут таких умных ходят! Сначала просите одну, другую, третью, потом кусочки отковыриваете, съедаете, и уходите.

— Да я что, наемся, что ли, такими крошками? Ты посмотри, тут даже след от зубов есть!

— Это не от зубов, это чешуя у нее такая, ребристая.