Бесплатный фрагмент - Опоссум прогресса

Нет, на самом деле мир любит меня, просто я закрылась от его любви и не чувствую ее.

И что писать не знаю. Как будто и текст есть, но я не могу его собрать почему-то. Не могу поймать, он не плотный какой-то, как куча стрекоз, разлетевшихся из банки.

Они вроде бы все здесь и хочу их всех поймать, но они, пфф — и вот уже летают по всей комнате, и как их собрать теперь, я не знаю.

Вы понимаете в чем моя проблема: у меня есть все для того чтобы быть счастливой, есть все чтобы стать великим писателем, я гений даже местами, но я это все не могу собрать в одну кучу, как вот этих разлетевшихся стрекоз.

Вы не думайте. что я жалуюсь или что, нет, моя жизнь как эта комната, наполнена стрекозами под самый потолок. Плюнуть некуда. И если бы светило солнце, а я лежала бы внизу на траве, а они порхали вокруг — было бы совсем другое дело. Я бы расслабилась и от души порадовалась за свою жизнь. А так это просто членистоногие в моей комнате, кучи членистоногих, и они раздражают меня.

Они настолько бесят меня, я устала от них, смертельно. Я не знаю, что сделать с ними: то ли переловить, толи подождать зимы и открыть окно — пусть они передохнут все уже.

Хотя и других уже не будет, наверное.

Я не знаю.

— Ну что ты будешь делать с ними, — спросило мое Высшее-Я, — собирать или подождешь зимы?

— Да не знаю я, говорю же.

— Ты разве не знаешь, что собрать их очень легко — просто захотеть, позвать их и они сами соберутся в твою банку. — говорят они. — Просто позови их. Своих бабочек.

— Кого??

— Бабочек.

Из книги «Хороший плохой Бог»

Предисловие

Не смотря на то, что мои родители были простыми работягами — я всю свою жизнь была связана с ТВОРЧЕСТВОМ, начиная от художественной школы и заканчивая тем, что у меня и по сей день есть огромная, даже бесконечно огромная любовь к музыке. Как-то в я даже шутила: «У меня в жизни была одна большая любовь — это музыканты». Откуда это пошло — я не знаю, петь и играть я не умею, хотя по одной из своих прошлых жизней я была какой-то талантливой певицей. Но, в общем, я, когда была гораздо моложе, всеми силами стремилась попасть я круг известных и талантливых людей, хотя и безуспешно. Слово богема меня привлекало и манило, сколько себя помню.

В семье у нас была одна блистательная звезда — это мой брат Дмитрий Хворостовский. Он был моим троюродным братом и когда бабушки еще были живы, мы частенько собирались за огромным родовым столом и с гордостью вспоминали Диму. Он уже был взрослым, был звездой, жил в Москве, потом в Лондоне. И Дима то, Дима се — было частой темой обсуждения на семейных застольях. У меня же к общей гордости примешивалась некая юношеская злость за то, что он бросил семью и уехал. Бабушку он очень любил, говорил, что приезжает в наш уездный город К. только ради нее и мамы, все время хотел перевести их. И, в общем, какого-то доверия и желания общаться и какого-то особого чувства родства у меня к нему не было.

Но дело конечно, не в нем, вообще внутри меня до сих пор живет какая-то липкая досада, что наша большая семья в итоге развалилась что ли и разлетелась кто куда. Наши бабушки были родные сестры и когда им было лет по 10—12, наших прабабку с прадедом с их детьми, раскулачили и сослали откуда-то из Кубани в ссылку в Красноярск, как врагов народа. Это прекрасный город, но опять же где-то живет обида, что кто-то решил за мою семью ее судьбу, и я очень долго воспринимала его тюрьмой какой-то что ли, называла холодной задницей мира.

Мои предки ехали через всю страну на одной телеге, с кучей детей, голодали, потом началась война — вообще, потрепало их, что тут скажешь. И вот, с тех пор как-то мы старались держаться вместе и собираться большой-большой семьей 4 поколений с кулебякой за большим столом. И да, трепаться за Диму было особым ритуалом.

Кстати, мой псевдоним, Вебер — это как раз фамилия моих сосланных родичей.

Но, я нет, не пела, не плясала и в своей семье была скорее панком и анархо-синдикалистом без особых талантов, но с электровеником в попе, который упорно тащил меня на приключения. Хотя да, одно время филармония и все это возвышенное искусство меня манило. И когда мне было лет 17—18, мы с друзьями подделали свои первые билеты в БКЗ, чтобы попасть на концерт. Цветных принтеров тогда у нас тогда в помине не было: подделка делалась так — из библиотечной книги вырывались такие желтоватые пустые листки. На ч/б принтере на них печатался билет и цветными ручками рисовалась печать. Мои художественные способности, наконец, пригодились, и какое-то время бродить за сценой БКЗ, залазить на леса, где висело освещение, смотреть сверху на выступление и вообще прикасаться к прекрасному было особым удовольствием.

Моим первым официальным парнем был балерун Ваня из Театра оперы и Балета. Театр Покера и Валета, как все его за глаза называли. В этом была какая-то мрачноватая правда.

С Ваней и его другом мы частенько бегали в дом Актера на дискотеку. Скажу честно, его рассказы о мире тонкого искусства Балета надолго лишили меня желания быть частью этого мира. Это был очень аццкий труд с чудовищной конкуренцией, маленькой зарплатой, постоянными подставами друг друга и ужасающим образом жизни. Белые легкие лебеди из озера в жизни были тяжело бухающими пацанами, с кучей проблем со здоровьем, и вскоре друг моего балеруна умер от гепатита и постоянного пьянства.

Тьфу ты, о чем это я, о творчестве же, об историях, обо мне конечно — таком талантливом, ведь я уже в узких кругах выпустила 6 книг. За которые мне до сих пор пишут благодарности чуть ли не каждый день.

Эта 7-я, легкая, юмористическая, биографическая. С налетом грусти, как у Довлатова. И про то, как я по жизни (а ведь сейчас мне уже за 40) пытаюсь собрать в кучу этих вот всех своих стрекоз. Истории про Красноярк, и не про Красноярск. Вообщем, читайте с удовольствием.

ПРО СИНИЧКУ

Время работы в РИГе «Дубенский» я всегда вспоминаю часто и подолгу. Чудесное оно было. А эту историю часто рассказываю на разных тренингах и фестиваля — ибо она прекрасна. Одно время мне пришлось сидеть в кабинете с айтишниками, двумя здоровыми волосатыми парнями, и как положено айтишникам на столе у них царил вечный бардак. Крошки, мусор, провода, недоеденный обед, ну вы в курсе))

Зимой повадилась к нам прилетать синица. Сначала мы ее подкармливали — зима была суровая в тот год. И скоро она обнаглела до того, что стала садиться на столы, клевать крошки, раскидывала лапками бумаги. Творила безобразия, короче. И в один момент всем это безобразие надоело. «Мы и сами в состоянии разводить бардак» — решили парни и стали закрывать окно. Мы вздохнули свободно, крылатый беспредел прекратился.

Проходит день, второй, неделя и вдруг как-то утром в открытую дверь входит пешком блинская наглая синица с видом: «ну, е-мае, парни, тут у вас окно закрыто, вы в курсе?»

И привычно направляется на стол — ворошить бумаги и клевать проводки.

ПРО ДЕВОЧКУ

Эх, а первую мою люпофь звали Девочка. Стоила она по тем меркам что-то вроде полтинника рублей. Цвет девочка имела невнятный, толи специально придуманный для того, чтобы комуфлировать ее в лесу, в районе села Красный пахарь и спокойно себе, без волнений совести идти за грибами. Толи расскрашенный малярной кистью краской для санитарных помещений, цвета — ниче так живенько, но зато и грязи не видать тоже.

И даже когда мне было уже глубоко за 30, то я всегда влюблялась в мужчин на 10 или 15 лет меня моложе, но девочка же была почти что моя ровесница. И я всегда с гордостью говорила — да ну она еще молоденькая, баба в самом соку, ей каких-то всего 29 годочков. Муж мой, не имея тогда даже прав, любил ее уже заранее и заранее все ей прощал. Частенько можно было видеть, как он выходит на балкон покурить и вздыхает со слезой: «девочка ты моя, ласточка, солнышко мое невзошеднее. Ну ничего, потерпи, скоро уж я буду с тобой».

На работе на девочку смотрели свысока, прям скажем со снобизмом. Да и доехать до работы тоже было не просто. Говорил же мне инструктор, пока ты 10 тыщ раз не заглохнешь, до того момента не стать тебе настоящим джедаём.

Поэтому 3 тыщи раз мы с девочкой глохли на горке, начиная ехать с нее задом.

5 тыщ, дребезжа бампером на перекрестке, в аккурат перед носами крутых спортивных каров с глушаками-перделками, огрызаясь в ответ «Жене своей побибикай».

2 тыщи раз на размытой дождями стоянке, рядом с крутыми тачками своих директоров.

Когда девочка только появилась, на работе на мои веселые крики «Ну! поздравляйте меня, сегодня я стала автомобилистом» меня спросили:

— И кто же у нас тут такой маленький и красивенький народился?

— Тройка — гордо сказала я, — и вообще, она уже не маленькая, нам уже 27!

— Так, тройка, тройка, м-м-м, позвольте, это что же, БМВ что ли? — спросила девочка Настя.

Позвольте, эта та ли самая девочка, которая каждый раз, показывая свою машину с нескрываемой гордостью говорила: «А вот я, к примеру, свою красавицу мою ровно раз в несколько дней, а то меня от этой фуу грязи прям дискомфорт. Не приемлю и не буду приемливать тех людей, которые к машине относятся не эстетично».

«А что, я девочку вообще не мою, она сама отряхивается», — думала я в тот момент, но вслух оскрбливать ее эстетическое чувство не имела привычки.

«Дак, а что, вон и директор наш машину свою не моет — и ничего».

* * *

Вспоминала я, как пару лет назад он как раз приобрел новую красивую, цвета слегка отмоченного в розовом шампанском жемчуга, здоровую, как самка лося, Субару Трибека. В своем неповторимом искрящемся и фееричном расположении духа он бегал по кабинетами и делился с нами своей радостью: «Посмотрите, ну сходите же, посмотрите же на мою красавицу. Я такой щасливый!»

Ну сходили, ну посмотрели. Здоровая, и грязная, ну. И у кого бы наслюнявленный палец не поднялся написать на заднем стекле слово «Первонах»? У кого-то бы он не поднялся и чтоб нарисовать неприличную картинку и продолжить крупными буквами: «И НЕЕБЕД!»

Но в тот момент, понятное дело, никто не знал, что директор повезет свою ласточку хвастаться в Союз Строителей. И там будут как раз те самые люди, которые рьяно оберегают свой собственный первонах от посягательств других, более мелких.

Директор, конечно, тогда орал на нас на планерке. «Мне явно вчера дали понять», -кричал он, — «что первонахов много не бывает! Поэтому, мол, во-первых субординация, во-вторых ибо нех…», — угрожающе поднимал вверх он свой указательный палец. «А в-третьих, щас в прыжке — взяли тряпки, ведра и мыть».

* * *

За грибами мы ездили на девочке, как же без грибов? Но вот ее чрезвычайная ранимость и задумчивость в экстремальных природных и дорожных условиях всегда нам говорили — господа, вы звери! задом с горы, нет-нет, я не могу. Фуу, это грубо.

И такая философская отстранённость добавила мне в голову немало седых волос. И тогда, когда мы в попытке развернуться съехали задом в глубокий кювет и застряли там в пучках прошлогодней травы. Ладно хоть, что мир в тот раз откликнулся на это кучей сбегающихся вытаскивать нас людей с криками и тросом: «Спокойно!!!! Без паники!!! Среди нас есть врачи, мы вас всех немедля спасем!»

Или когда девочка застревала колесом в строительной яме и отрывала нахрен поддон вместе с выхлопной трубой.

Или когда спускаясь с горы, с восторгом и дребезжанием набирая бешенную скорость и как бы восклицая на ходу «смотрите-смотрите я еду! Еду! я без рук!» внезапно вырубалась от собственной нереальной крутости.

Знаете ли вы, что значит тормозить двигателем: это когда всегда есть выбор — въехать на огромной скорости в остановку, полную людей, или на перекрестке проехать на красный. А я знаю, поэтому иногда, очень часто, я плохо сплю ночами.

Девочку стыдили тогда: «посмотри, девочка — видишь, там Бадалык. Кладбище, понимаешь ты это или нет, дурья твоя бошка?»

Потом пришла осень, начались дожжы и девочке залило карбюратор.

Я имея, развитый интеллект, безусловно, могу разбирать и собирать карбюратор на скорость с завязанными глазами, но предпочитаю этого не делать. Опять же, из-за умственных способностей. Но внимания девочка требовала много. И даже для меня удивительно много было непонятных мне новых слов — форсунки, гидрач, стартёр и поэтому пословицу «хочешь часто и много трахаться — купи жигули» я с ужасом вспоминаю до сих пор. И неудивительно, что меня порой непроизвольно подергивает от слова секс и начинает клонить в сон — не, нафиг, я спать.

Поэтому девочку решено было продать знакомому хачику — ему надо было возить овощи на рынок. И долгое время изумрудные девочкины бока частенько можно было увидеть в дорожных выбоинах нашей улицы, названной в честь кровавого венгерского диктатора генерала Лукача, Мате Михайловича Залки. Но потом мы переехали на улицу писателя Чернышевского, ну знаете «Что делать и как быть?» и девочкину квадратную фигуру время навсегда смыло из нашей памяти.

А что делать?!

2018

Про родной город и вороватых таксистов

В свой родной город Красноярск после отъезда я возвращалась не часто — может раз в год или даже реже. Каждый мой приезд в воздухе висело какое-то очередное химическое соединение. Воняло не дай бог. И я хоть и жила в Мытищах прямиком почти на Московской Кольцевой окружной дороге, буквально в 100 метрах от нее, но, честно положа руку на бронхи, скажу, дышать там было на порядок легче. И приятнее.

Но я свой город люблю, и каждый раз по приезду мне попадались радушные таксисты, которые возили меня круголями по памятным местам моей красноярской юности. Показывали, как шло строительство той или иной дорожной развязки или как построили окружную магистраль там-то и там-то. Рассказывали эмоционально, ругались, что столько-то миллиардов было своровано при строительстве. Что все воры и сволочи, как водится. Хорошо так говорили, душевно.

Но каждый раз я смотрела на все, как на какие-то уже ставшие чужими места, равнодушно, что ли, без малейшего (не то что даже жгучего) желания вернуться. Без тоски и того момента, когда с болью рвется сердце из груди и слезно просит остаться.

С легким налетом тлена, в общем.

Продолжать жить мне тут не хотелось — в глубине моей души этот город символизировал для меня ссылку, в которой нас, мою семью, в 30-м году насильно поселили здесь тучу исторического времени назад.

Мои предки были сосланы из благословенных земель Черноземья в этот вечнохолодный город, в котором люди совершенно не приветливы. Они были мрачны всегда, понятное дело, по политическим причинам и в том числе, потому что почти все являлись потомками или сосланных революционеров, или политических ссыльных, или раскулаченных крестьян и купцов, ну и криминальных заключенных, благо зоны здесь были на каждом шагу. Да и были просто потомки рабочих, строивших ГЭС, БАМ, лагеря, коммунистические идеалы и прочее светлое будущее в условиях крайнего севера, вечной мерзлоты, сурового климата, непроходимой тайги, гор и прочих природных преодолений.

Никто так светлого будущего не получил. И каждый в итоге понял, что он был наказан в свое время этим городом, который им, этим потомках, было предложено принять как наказание без каких-либо смягчающих вариантов.

А, хотя нет, варианты были — 8 месяцев зимы, 9 или 12. Были еще Енисейск, Норильск и Дудинка.

В общем, накопленная обида за эту насильственную оторванность от изобильной груди Прикубанья здесь давила, и каждый раз по моему приезду меня пугали и мрачные лица, и общая издерганность, и не проходящая вонючая небесная серость.

Все мои друзья жили здесь и, конечно, встречаясь, мы начинали вспоминать все то, что нас связывало — за что мы любили этот город, людей и эти холодные улицы.

Например, одно время мы с девчонками любили ходить в Джеймс-шарк паб. Он находился на месте бывших городских баней и атмосферу имел похожую — расслабляющую после трудного рабочего дня.

Сильно много не выпивали — всегда прилично. Без излишнего возбуждения и с долей снобизма смотрели выступление каких-нибудь пьяных и горячих рокенрольных парней. Но всегда держали свое слегка замороженное вечной зимой либидо в узде, даже когда те раздевались по пояс. Их бледные торсы толкали нас на высокие беседы только и всего: обсуждение мужчин в принципе и своей личной жизни в частности. Но в основном, разговоры были филологичны, витиеваты и плюс мы постоянно ржали, поэтому если мы и привлекали к своему столику мужчин, то ясное море, не своей сексуальной харизмой, а исключительно интеллектуальными складками на лбу и мешками начитанности под глазами. Ну и своим ржанием, конечно.

Я помню, как-то к нам за столик подсел очень стеснительный парень в интеллигентных очечках, и по нему было совсем не ясно — что он забыл в этом месте, где люди много курят и напиваются в зюзю. Помню, разговоры были о философии и математике, конешно. Говорили о том, что человек де должен обязательно пройти путь эволюции своей морали — от этического до эстетического восприятия жизни. Иначе он гавно, а не человек. О торсионных полях опять же говорили, ну это к вопросу о том, что я могу поддержать любую тему разговора, даже о торсионных полях. Хотя больше о них я не знаю ничего.

«И какой же черт занес вас на эти галеры?» — в легком подпитии говорила я ему. Вот все что я помню.

Утром я проснулась в одежде, которая была мокрой до нитки. Оказалось, что разговоры и светлое пиво, пополам с виски повели наш разговор в эмпирическое русло. И через пару часов мы с молодым человеком, раздевшись, уже прыгали в сугроб прямо из дверей заведения. Хотя на улице было где-то около -30 и некоторые мелкие птицы замерзали прямо на лету.

На вопрос зачем — ни Камю, ни Сартр тогда внятно ответить не смогли.

А в предыдущий мой приезд в Крск меня опять же клеили таксисты. Из аэропорта вез упитанный парень с какой-то невысказанностью в организме. Он болтал без умолку и мне приходилось стеснительно улыбаться и невнятно отвечать на многочисленные вопросы — зачем я здесь, какие мои планы и прочее. Надо сказать, что я после перелета этого не то чтобы не люблю. А кушать не могу, как сильно.

Мое раздражение нарастало в итоге и, приехав на квартиру, я обнаружила его кульминацию — потерю кошелька со всеми деньгами, пластиковыми картами и с прочими важными вещами, документами там, правами, например и нужными для работы визитками.

Ну вот.

Я позвонила таксисту, он грубым голосом ответил: «Нет, ничего такого я не брал, не находил, и вообще, не надо звонить и отвлекать. Звонят тут всякие»

В печали я походила полдня по квартире, которая местами была уже довольно облезла — прежние жильцы много курили, и в каждой комнате у них, видимо, жило по кошке. Об этом красноречиво намекали месторождения кошачьих круглых какашек по углам.

Таксист позвонил на следующее утро: «Я нашел кошелек. Да, вообще, тово-этово, можно даже так сказать — это я взял его, украл у тебя, можно так сказать. Ну как для чего? Хотел встретиться еще раз — вот для чего. Понравилась ты мне. Отдам его только в обмен. На что, на что? На то, что ты придешь ко мне на свидание, съездим ко мне, есть бутылка водки и желание дальнейшего препровождения, которое принесет удовольствие нам обоим.

А ну и, кстати, 2 тыщи я себе взял за порядочность. Ну я же верну тебе кошелек, да, и деньги верну. Вот видишь, какой порядочный! Не каждый же день, говорит, такие попадаются.»

Я говорю: «Это — да, далеко не каждый».

А что, пришлось мне согласиться и пойти на встречу, ну а кто бы на моем месте не согласился. Что дальше происходило — я толком не помню, но я таки получила назад кошелек каким-то магическим способом, например, управлением реальностью, не зря же я заканчивала несколько серьёзных магических школ.

Мы встретились, кошелек я забрала сразу. «Какой же вы молодец и хороший человек, что нашли его и отдаете. Редко можно встретить такого человека в наше время» — сказала я.

Дальше события начали принимать магический оборот — таксисту позвонили и попросили срочно приехать. У меня тоже образовались планы на вечер. И мы разошлись.

«Я вам обязательно позвоню, хороший вы мой», — сказала я на прощанье, выдохнув, и выйдя из такси сразу же занесла его телефон в черный список.

Потом мы встречались с подружками, самбуку что ли допили, доели торт, не помню уже. Спать легла пораньше — в 4 утра мне надо было на самолет, и вдруг ночью, часа в 2, мне звонит мужик в дверь и кричит хриплым голосом:

— Откройте, это Миша!

— Шо? Какой еще Миша, дисперсию твою за ногу!!!???

— Ну Миша, Миша, грит, Олин муж.

— А, Олин муж? Так ее нет, она домой ушла. Иди домой — говорю, — Миша.

— Да нет. Вы не поняли. Я знаю, что она дома, она просто у тебя оставила телефон со всякими карточками и прочими важными вещами.

— Ага, говорю, хорошо, что приехал, — а то мне как раз уже через пару часов на самолет.

Рассвет меня встречал через пару часов звуками соседского диалап-модема и почему-то ржанием коней под окнами моей 10-этажки.

Вот я и говорю — люблю я свой город.

2018

ПРО ТИМБИЛДИНГ

С тимбилдингом у нас в РИГе «Андрей Дубенский» было все любо-дорого. Никому, ребята, и не снилось такого тимбилдинга и командной работы. Потому что мы их ковали как могли. Эври дэй и бывало даже найт. Это были примерно 30 башня-офф творческих и неспокойных до жизни чуваков. Иногда мы выезжали на пленэры, за город, в очередные закаливания нашего тимбилдинга и там, конечно изо всех сил у нас все это было: и взаимопонимание, и поддержка, и доверие. В один из таких выездов очень быстро кончилось топливо для доверия, и творческий непокой погнал коллектив на решение вопроса «Где догнаться?» В то время как самая чувствительная часть нашего коллектива собирала гонца в Покровку, как сказала бы одна известная в широких кругах медиа-фигура, в поисках свежести. Вторая ощущала в воздухе некое напряжение, и не только по поводу утраты доверия. Напряжение в условиях лесной выколи-глаз тьмы начало принимать реальное очертание хоррора — все услышали из леса громкий рык. Пронесся слух, что недалеко от нашей базы видели медведя и он свиреп. Рычание медведя не прекращалось, народ начал переглядываться — ведь мы уже несколько часов не видели Катю К., и связав эти два факта было решено, что Катю унес медведь. Конечно, самые смелые схватились за палки и рогатины: «Да что мы не отобьем Катю штоли, а ну-ка, парни, собрались, где наша смелость и башня офф? Берите палки, ребята и айда Катю отбивать!»

Девочки притихли, парни собирали амуницию в поход. Но тут забрезжил рассвет — прибежали директоры и напомнили, что наступило 7 утра — время сауны.

«А давайте купаться в бассейне голыми» — предложили они. Кати по-прежнему не было, но в бассейне нас ждала новая история: Михалыч показывал, как плавают киты в дикой природе, поэтому история с медведем и Катей была забыта.

Когда пришло время планерки, и надо было подбить результаты наших тренингов, директор сказал: «Ребята, мы, конечно, годно поработали, очень подтянули командную работу и выполнили все, что планировали. Бизнес-игры были прекрасны. И после регби почти все остались целые — пострадали всего лишь несколько человек. Но блин, меня один вопрос интересует — трусов моих никто не видел?»

Про Бангкок и недоеденного скорпиона

Конечно, в первый день приезда в Бангкок пришлось выпить рому.
Исключительно для профилактики.

Совсем немного, стаканчик.

Ведь как известно — ром это лучший обеззараживатель в тропическом климате, а у меня как раз разболелся живот. Да и со сном опять были проблемы.

И почему у меня все приключения связаны с алкоголем, я ведь в жизни совсем почти не пью? Пью я онли в условиях форсмажорных обстоятельств. А я как чувствовала, что они, собаки такие, в этот раз наступили.

Уснуть это мне не помогло, но очень скоро я обнаружила себя посреди ночного Бангкока, а это, и это опять же, общеизвестный факт — логово мирового капиталистического разврата. Не зря же пел в старой песне Сергей Минаев:

«Внутри Бангкока множество порока. Опасно день там хоть один пробыть. Мне внутрь Бангкока ехать неохота: Ещё желаю по земле ходить.»

Но ром, как Волшебник изумрудного города подарил мне стаканчик смелости, она нежно булькала во мне, и скоро я обнаружила я себя сидящей на стуле.

Посреди известной ночной улицы Каосан роуд. На самом что ни на есть дне этого разврата.

Рядом со мной курил старичок-таец, который на говяжем англйском, как грицца, на тайглиш, объяснял мне строения моих чакр.
«Приходить ко мне на массаза», — говорил он, — «я тебе открывать твоя анахата-цакра, такая что у тебя будет оргазм весь тела, Пфф, от все на свете.

Пфф — вот такой вот. Пфф!» И широко размахивал руками.

Я ему отвечала: «Я обещаю, ай промис, ей богу, что приду.

Но только, туморооу, айм сори меня, конеш. Но.. Завтра. Ибо ту лэйт уже сегодня».

Так мы сидели и курили довольно долго. Смотрели на то, как вокруг ходили разномастные в своем легком безумстве люди. И улыбались друг другу от лица своей разъедающей изнутри порочности.

Вдалеке проехал толстый мужик на байке в костюме бэтмена, за ним развивался красный плащ.

Тайки, продающие фрукты заунывно затянули песню миньонов: «Ай, бананаааа. А, бананааа»

— Вэа ду ю кам фром? — то и дело приставал к прохожим продавец скорпионов на палочке.

— Фром Уругвай, бро, — отвечал парень.

— А Уругвай! Значит тараканов будешь? — Не унимался торговец.

Мимо горделивой походкой, высоко поднимая колени, прошел местный крейзи — лохматый американец средних лет в рваной и иcписанной майке с криками: «Хайль гитле!»

В ответ кто-то вскрикнул по-немецки «О майн гот» и как-то, по доброму так, в этот момент ко мне подкрался оргазм всего тела. Поэтому захотелось обнять всех этих людей и говорить, говорить им: «Майне кляйне, дорогие мои, как же я вас, всех, ихь либе дихь».

Пфф! Где то с жужжанием вспыхивали огни летающих игрушечных фей.

Похоже открыл все таки мне анахату старичек.

На утро я обнаружила в рюкзаке недогрызенного скорпиона на палочке.

2018

Про Лаос и игрушечного Кена

Как я сьездила в Лаос?)) Ну вот, как-то так. Потому что уж ежели я настраиваюсь на приключения, то они мне обычно выдаются по полной. Хоть половником черпай.

Билеты до лаосской границы я купила еще дома, в Иркутске — по сути это должен быть двухэтажный вип-автобус из Бангкока с инетом, мяхкими горизонтально расположенными креслами, сухими пайками и теплыми пледиками.

Да, все так и было, как на картинке, честно. Восторг по поводу комфортабельности происходящего длился долго — минут 15, но на картинке, собсно говоря, он и кончился — ибо же уснуть, кого там, как обычно у меня в транспорте, я не смогла, не помогали даже пледики — рядом громко сопели и кряхтели, гоготали, а потом уже и храпели малолетние (студенты чтоли) тайцы.

В автобусе не тайка была я одна, и в моменты, когда объявляли остановки из глубины салона раздавался мой гулкий бас «Ын ынглишь плыз!».

Я ворочалась. Штудировала книгу «самоучитель по 7 языкам». И громко почти вслух удивлялась тому, как же например датский язык на слух отличается от финского. «И да э ит фли тиль» разве хоть отдаленно напоминало «Миисяя минуун тятютюю мууттаа?» хоть территориально разница не так уж и велика. Примерно, как расстояние между моими 2 домами — между Красноярском и Иркутском. Гнусные мысли нашептывали, что датчанин будто подавился мухой, залетевшей ему в рот, и решил прохаркаться. А финн тот вообще давно пропил свой алфавит, кроме нескольких гласных.

Конечно, часов через 5 я была измотана и на очередной стоянке вынуждена была влить в себя винтом, как все русские умеют, бутылку пива Сингха, для того, чтобы элементарно вырубится. Проходящие тайцы ласково прищурившись, покачивали головой: «айай, девушк, красивый такой и такой горький пропойц э.»

Вырубилась я под утро. И через пару часов меня уже расталкивали: «Выходить, Нонг хай, граница. Выходить! Быстро!».

И вот в 6 утра я уже на границе — неумытая, нечёсаная, с мутными следами Сингкхи во все тело.

А надо сказать, граница из Таиланда в Лаос похожа на турникет метро. За 50 бат тебе дают такой жетончик, пластиковую карту, ты ее кидаешь в дырдучку и таким нехитрым образом переход осуществляется.

Ну дело, кароче, нехитрое, поэтому в 7 утра я уже была во Вьентьяне, в 9 посмотрела все храмы, которые планировала, и даже поревела там от своего раскаяния и плохого самочувствия. В храмах монахи били в гонги и эти черезмерные вибрации вызывали у меня не то штоб просветление какое и благость, а аневризму аорты.

Красивые места резко кончились, а вот адская жара наоборот, поэтому уже в 10 я захотела есть, домой и спать.

Причем, что ведь характерно, на каждом углу города висели щиты «Мы в Дании (Копенгаген) очень любим Туборг.»