Бесплатный фрагмент - Оливер Твист. Большие надежды

Оливер Твист

In the shadowed underbelly of a provincial English town, shrouded in the perpetual drizzle of a forgotten winter, a young woman writhed in agony upon a narrow workhouse bed.

В тенистом подбрюшье провинциального английского городка, укрытого вечной моросью забытой зимы, молодая женщина корчилась в муках на узкой койке работного дома.

Her cries echoed faintly through the cold stone corridors, mingling with the distant clank of iron gates and the murmur of indifferent overseers.

Её крики слабым эхом разносились по холодным каменным коридорам, смешиваясь с отдалённым лязгом железных ворот и глухим ропотом равнодушных надзирателей.

No one knew her name or whence she came; she had stumbled through the workhouse doors, pale and exhausted, clutching her swollen belly.

Никто не знал её имени или откуда она пришла; она ввалилась в двери работного дома бледная, измождённая, прижимая к себе вздувшийся живот.

With her last breath, as the parish surgeon and the drunken nurse hovered like specters, she gave birth to a boy.

С последним дыханием, пока приходской хирург и пьяная медсестра маячили над ней, словно призраки, она родила мальчика.

Her eyes, wide with a fleeting spark of maternal love, fixed upon the infant before glazing over in death.

Её глаза, распахнутые мгновенной искрой материнской любви, остановились на младенце, прежде чем потускнеть в смерти.

The child, frail and whimpering, was christened Oliver Twist by the beadle, Mr. Bumble, who drew the name from a haphazard list, as if fate itself spun a wheel of misfortune.

Ребёнка, хлипкого и всхлипывающего, окрестил Оливером Твистом пристав Бамбл, выбрав имя наугад из перечня, будто сама судьба крутила колесо несчастий.

Oliver’s early years unfolded within the grim walls of the workhouse, a place where the air hung heavy with the stench of unwashed bodies and boiling gruel.

Первые годы Оливера прошли за мрачными стенами работного дома, где воздух густел от вони немытых тел и кипящей похлёбки.

The boys, clad in ragged smocks, huddled around long wooden tables, their spoons scraping against tin bowls in a rhythmic dirge of hunger.

Мальчики, одетые в рваные рубахи, жались вокруг длинных деревянных столов, их ложки скребли по жестяным мискам монотонным похоронным гимном голода.

The masters, portly and self-important, doled out portions with miserly precision — three meals of thin, watery oatmeal a day, and an onion twice a week, with half a roll on Sundays.

Надсмотрщики, тучные и самодовольные, раздавали порции с скупой точностью — три раза в день жидкая овсяная каша, луковица дважды в неделю и полбулки по воскресеньям.

Oliver, with his wide innocent eyes and delicate features, grew pale and thin, his limbs like fragile twigs bending under the weight of deprivation.

Оливер, с широко раскрытыми невинными глазами и тонкими чертами лица, становился всё бледнее и худее, его конечности напоминали хрупкие веточки, согнутые тяжестью лишений.

The other boys, hardened by the system, whispered tales of rebellion in the dim corners of the dormitory, their breaths fogging the icy air.

Другие мальчики, закалённые этой системой, шептали в полутёмных уголках спальни истории о бунте, их дыхание затуманивало ледяной воздух.

One fateful evening, driven by the gnawing pangs that twisted his stomach like a vice, Oliver approached the master after supper.

Однажды вечером, подгоняемый мучительными спазмами, скрутившими его желудок словно тисками, Оливер подошёл к надзирателю после ужина.

The room fell silent as he held out his bowl and uttered the words that would seal his destiny: «Please, sir, I want some more.»

Комната замерла, когда он протянул свою миску и произнёс слова, определившие его судьбу: «Пожалуйста, сэр, я хочу ещё».

The master, a corpulent man with a face reddened by port wine, stared in disbelief, then seized Oliver by the collar and dragged him before Mr. Bumble.

Надзиратель, толстяк с лицом, раскрасневшимся от портвейна, недоверчиво уставился на него, затем схватил за ворот и потащил к мистеру Бамблу.

The beadle, puffing with indignation, advertised Oliver as an apprentice to anyone willing to take him for five pounds.

Пристав, раздуваясь от негодования, выставил Оливера в ученики любому, кто согласится забрать его за пять фунтов.

Thus, Oliver was bound to Mr. Sowerberry, the undertaker, a gaunt man with a perpetual sneer, whose trade in coffins and mourning shrouds mirrored the gloom of the workhouse.

Так Оливера отдали мистеру Сауэрбери, гробовщику, сухому человеку с вечной ухмылкой, чья работа с гробами и саванами отражала мрачность работного дома.

In the undertaker’s shop, nestled in a narrow street where fog clung to the cobblestones like a shroud, Oliver found a new circle of torment.

В лавке гробовщика, расположенной на узкой улице, где туман висел над булыжниками словно саван, Оливер обрёл новый круг мучений.

Mrs. Sowerberry, a shrill woman with a tongue sharper than her husband’s chisels, fed him scraps meant for the dog and locked him in the coal cellar for imagined slights.

Миссис Сауэрбери, визгливая женщина с языком острее резцов мужа, кормила его объедками для собаки и запирала в угольном подвале за мнимые проступки.

Noah Claypole, the charity boy apprentice, taller and meaner, taunted Oliver relentlessly, calling him «Work’us» and mocking his unknown mother.

Ной Клейпол, приёмный ученик, выше ростом и злее, без конца издевался над Оливером, называя его «работничком» и высмеивая его неизвестную мать.

One day, goaded beyond endurance when Noah insulted the memory of the mother Oliver had never known, the boy flew into a rage.

Однажды, доведённый до крайности, когда Ной оскорбил память матери, которой Оливер никогда не видел, мальчик пришёл в ярость.

His small fists pummeled Noah’s face until blood streamed from the bully’s nose.

Его маленькие кулаки колотили по лицу Ноя, пока кровь не потекла из носа обидчика.

Mrs. Sowerberry and Charlotte, the servant girl, descended upon him like harpies, beating him until he collapsed in sobs.

Миссис Сауэрбери и служанка Шарлотта налетели на него, как гарпии, избивая до тех пор, пока он не рухнул в рыданиях.

That night, under a moon veiled by clouds, Oliver fled.

Той ночью, под луной, скрытой облаками, Оливер сбежал.

With a crust of bread clutched in his hand, he slipped through the door and ran into the misty dawn.

С коркой хлеба в руке он выскользнул за дверь и побежал в туманную зарю.

His feet, blistered and bleeding, carried him seven days along muddy roads toward London, seventy miles away.

Его ноги, покрытые волдырями и кровоточащие, несли его семь дней по грязным дорогам к Лондону, в семидесяти милях отсюда.

He slept in haystacks, begged for scraps from farmers’ wives, and evaded the suspicious eyes of travelers.

Он спал в стогах сена, выпрашивал объедки у фермерских жён и избегал подозрительных взглядов прохожих.

At last, exhausted and filthy, he reached the outskirts of the great metropolis, where the air thrummed with the clamor of coaches, the cries of street vendors, and the endless surge of humanity.

Наконец, измученный и грязный, он добрался до окраины великого мегаполиса, где воздух дрожал от грохота экипажей, криков уличных торговцев и бесконечного людского потока.

On the seventh morning, as Oliver sat weary on a milestone in Barnet, a peculiar boy approached him.

На седьмое утро, когда Оливер устало сидел на дорожном камне в Барнете, к нему подошёл странный мальчик.

Dressed in a man’s coat far too large, with a top hat cocked jauntily and breeches ending in frayed edges, the lad introduced himself as Jack Dawkins, known to his intimates as the Artful Dodger.

Одетый в огромный мужской сюртук, с самоуверенно сдвинутым цилиндром и бриджами с обтрепанными краями, парень представился Джеком Докинсом, которого свои называли Ловким Пройдохой.

With a grin that revealed teeth yellowed by neglect and eyes sharp as a ferret’s, the Dodger offered friendship and food.

Улыбнувшись, обнажив пожелтевшие от запущенности зубы и глаза острые, как у хорька, Пройдоха предложил дружбу и еду.

He led Oliver through labyrinthine streets, past gin shops reeking of juniper and tobacco, into the heart of London’s slums.

Он провёл Оливера по лабиринтам улиц, мимо джинных лавок, пропитанных запахом можжевельника и табака, в самую гущу лондонских трущоб.

They arrived at a dilapidated house in Saffron Hill, where an old man with a villainous face, framed by a mane of greasy red hair and a beard like a bird’s nest, awaited them.

Они добрались до обветшалого дома на Сафрон-Хилл, где их поджидал старик с злодейским лицом, обрамлённым гривой жирных рыжих волос и бородой, похожей на птичье гнездо.

This was Fagin, the Jew, who welcomed Oliver with false benevolence, offering supper of hot coffee and ham sandwiches.

Это был Феджин, еврей, который встретил Оливера показным радушием и предложил ужин из горячего кофе и бутербродов с ветчиной.

Fagin’s den was a warren of shadows, filled with boys of various ages — Charley Bates, Master Bates as he styled himself, with his perpetual laughter; Tom Chitling, sullen and scarred; and others who came and went like ghosts.