Бесплатный фрагмент - Огонь и рифмы

Нить нейлоновая

Самолёт из Улан-Батора прибыл в Пулково около семи утра. Родион рассчитывал провести девятичасовой полёт в объятиях Морфея, но толком поспать не удалось. На протяжении всей трассы авиалайнер несколько раз попадал в зоны турбулентности, и его основательно встряхивало. Это сразу прогоняло у Родиона состояние безмятежной сонливости, в которое он начинал было погружаться. К тому же он не привык спать сидя: шея затекала, руки-ноги не могли никак найти удобное положение. Так он промаялся весь рейс, и после долгожданного приземления выходил на трап скорее утомлённым и разбитым, чем отдохнувшим. Всё-таки, когда тебе уже под шестьдесят, столь длинные перелёты — испытание, что ни говори.

Ладно, рассеянно думал Родион, шагая в отделение выдачи багажа, дома высплюсь по-хорошему… Зато сама поездка в целом прошла как нельзя более удачно. Советско-монгольский фестиваль культуры, на котором он присутствовал в качестве переводчика, получился насыщенным и на удивление интересным. Конечно, не обошлось без казённых пафосных речей о братской дружбе народов, бюрократической волокиты с документами и прочей сопутствующей бесполезной шелухи. Но это так, пустяки… В общем всё было здорово: он получил массу впечатлений (а Монголия оказалась весьма щедра на них), завёл новые знакомства, обозначились некоторые перспективы по работе. Определённо стоило небольших тягот в дороге и на месте. Нет, надо встряхиваться вот такими способами, даже если это дополняется встрясками в воздухе — иначе можно совсем закиснуть и погрязнуть в бытовой рутине.

Всё так же машинально он вошёл в зал, где осталось забрать свою поклажу, всего ничего — одна сумка. Он оказался здесь одним из первых пассажиров, народу было пока мало. Преодолевая сонливое состояние, Родион смотрел, как лениво ползёт конвейерная лента. Показались первые чемоданы, рюкзаки и прочие торбы. Ага, вот из-за шторки вынырнула и его дорожная сумка из чёрного нейлона. «Надо же, как быстро, — мысленно улыбнулся Родион, — повезло! Обычно полчаса ждёшь, а сегодня сразу. Добрый знак…» Подхватив за ручки подъехавшую сумку, он направился к выходу. Ноша была не очень тяжёлой: лежала там у него пара сменного белья, фотоаппарат, термос с недопитым кофе, да ещё кой-какие сувениры, приобретённые во время прогулок по городам и весям гостеприимной Монголии. Сейчас сумка даже показалась чуть легче, чем в аэропорту Улан-Батора. Наверное, это возвращение в родной Ленинград придало сил, подумалось ему.

Молодая девушка-контролёр у выхода тоже имела сонный вид. Наверное, как и я, не выспалась, отметил Родион. Не повезло бедняжке, заставили в утреннюю смену дежурить… Механически сверив багажный талон на сумке с каким-то своим, девушка пожелала Родиону счастливого пути. Родион любезно улыбнулся ей и вышел наружу.

В вестибюле толпилась куча встречающих, но никто из них не встречал Родиона. Его некому было встречать.

Скорей домой, думал он, покидая здание аэровокзала. Часа полтора, ну два на дорогу. Сейчас на автобус до Московской, потом на тро до Академической, а там десять минут ходьбы до дома. Небольшая, но уютная однокомнатная квартира на проспекте Науки, где он жил уже двадцатый год. Первым делом позвонить дочери, сообщить, что, мол, приземлился, жив-здоров, всё нормально. Потом в институт звякнуть, начальству тоже доложиться, что командировка успешно завершена. Затем — в душ, потом выпить крепкого чаю. И спать, спать… А проснувшись, разобрать всё привезённое. И конечно же, навести в голове порядок, ибо пока там царит сумбур от всего, что он узнал и почувствовал за время путешествия.

*

Когда Родион проснулся, было около трёх дня. Вот теперь он ощущал себя по-настоящему отдохнувшим. Тяжесть в голове прошла, в теле уже не было той противной вязкости. Что теперь? Да, из сумки всё вынуть. Он уже предвкушал, как будет рассматривать приятные экзотические мелочи, которые просто нельзя было не купить. Что-то из этого, конечно, подарю знакомым, думал он, поднимая с пола сумку, а что-то выставлю на полках (тут он ухмыльнулся про себя) — пусть скрашивает интерьер холостяцкого обиталища.

Родион расстегнул молнию сумки и обмер.

— Чёрт побери… — обескураженно пробормотал он.

Внутри не было вещей, которые он ожидал увидеть. А было что-то завёрнутое в большой кусок грубой серой ткани.

Это была не его сумка.

Несколько секунд Родион пялился на её содержимое, потом с силой накатившей злости выкрикнул:

— Чёрт, чёрт!

Получается, он, не посмотрев как следует, схватил чужую сумку, такую же на вид, как своя. Ну ладно, он ворон считал, а дежурная-то почему пропустила? Похоже, тоже смотрела не слишком внимательно…

Он глянул на багажный талон, всё ещё прикреплённый нитью к ручке. Номер «09». Если перевернуть, можно прочитать «60» — это, вероятно, номер его талона. Вот же досадное совпадение! Мало того, что сумки одинаковые и по весу примерно равны, так ещё и номера достались такие, что можно перепутать. Похоже, с молодой неопытной сотрудницей аэропорта, да ещё спросонья, это и произошло. И сам он не сверил тщательно, даже не подумал, что такой казус может случиться. Ну как можно быть таким ротозеем?!

Значит, его сумка осталась там, в багажном отделении? Или её так же по ошибке взял тот, кто владел этой. Хотя вряд ли. Скорее всего, хозяин этой сумки оказался внимательнее и на месте понял, что её забрал кто-то другой.

Как бы то ни было, нужно разыскивать и собственную сумку, и хозяина этой. И чем скорее это начать, тем лучше.

Не откладывая, Родион стал дозваниваться в службу аэропорта, занимавшейся доставкой багажа. Раза с третьего ему ответили, он назвался, объяснил проблему. Его попросили перезвонить минут через двадцать, что он и сделал.

То, что ему сообщили, не сильно его обрадовало. Во-первых, с его сумкой, вероятно так же по недоразумению, уехал владелец той, что сейчас была у него. Во-вторых, сей владелец установлен из списка пассажиров рейса — это женщина, её зовут Лукьянова Валерия Николаевна, пятидесяти трёх лет, более ничего не известно. В-третьих, она сюда ещё не обращалась и вещь свою не разыскивала. Может, пока не обнаружила замену, а может, вообще по какой-то причине не может или не хочет. Это всё, чем они могут помочь. Родион оставил свой номер телефона, попросив звонить, если что. Его заверили: мол, да, конечно. На том разговор закончился.

«Значит, не я один такой раззява», — хмыкнул Родион про себя, положив трубку. Но это мало утешало. Где теперь искать эту тётку? В Ленинграде живёт более пяти миллионов человек. И кто сказал, что она местная? Может, она сейчас где-нибудь в Сланцах или Тихвине?

Если бы у него в сумке были какие-то документы, по которым можно было бы узнать его адрес или телефонный номер, да хотя бы имя-фамилию… Но все бумаги, содержащие о нём какие-то сведения, лежали у него в карманах. И похоже, сама мадам Лукьянова не торопится исправить недоразумение. А может, ещё и не подозревает, что её ждёт неприятный сюрприз.

Вот же дурацкая ситуация… Ладно, наконец решил Родион, успокаиваясь, как бы то ни было, найдём друг друга — через адресное бюро, через объявление в газете или ещё как. Всё-таки в цивилизованной стране живём, а на дворе конец двадцатого века. Надо сумку проверить — может, там есть что-то, что поможет найти владелицу.

Рыться в чужих вещах Родиону как человеку воспитанному претило, но ситуация не оставляла выбора. Он обследовал боковые наружные карманы сумки, внутренние отделения — ничего. Только вот этот загадочный свёрток.

Он развернул — внутри оказалась деревянная коробка. Скорее даже небольшой ящик, сколоченный из необструганных дощечек. Если бы не пять или шесть слоёв ткани, в которую его запеленали, Родион сразу бы ощутил, что взял не своё.

Он поднял ящик — в нём явно лежало что-то увесистое.

«Ну и что дальше? Вскрывать, что ли?» — со внезапным раздражением подумал Родион.

Так ли ему важно знать, что там внутри? Но с другой стороны, если придётся держать у себя долго, а там что-то такое, что хранить надо в особых условиях? Или, скажем, он даст объявление, а от имени хозяйки явится кто-нибудь другой? Как Родион убедится, что тому нужна именно эта вещь, если сам о ней понятия не имеет?

Он поймал себя на мысли, что ему всё более хочется узнать, что же такое он привёз домой. И поэтому он уговаривает себя сделать то, чему некая часть его сопротивляется. Это было странное чувство, что-то большее, чем просто любопытство. Какая-то необъяснимая тяга, которое зудела внутри всё сильнее.

«Аккуратно открою, только посмотрю, и так же аккуратно закрою — подумал Родион, — никто и не заметит».

Он отправился в кладовку и через минуту вернулся с молотком, стамеской и плоскогубцами.

*

Открыть ящик не составило труда. Поддев стамеской, он отделил несколько дощечек. Внутреннее пространство ящика вокруг того, что там лежало, было туго забито старыми скомканными газетами.

«Может, что-то хрупкое? — мелькнуло у него в голове. — Может, ну его, от греха подальше?»

Родион замешкался. Ещё не поздно было оставить содержимое ящика нетронутым, прибить деревянные планки на место и убрать этот злополучный подарок с глаз долой. На балкон, например. И до передачи хозяйке больше не трогать.

Но какой-то назойливый дьяволёнок внутри зашептал: «А на кой тогда открывал? Ну глянь, тебе ведь иначе покоя не будет, сам знаешь… Давай, от тебя ж не убудет!»

Ладно, ответил он сам себе, просто посмотрю и всё, я же осторожно.

Родион убрал верхний слой газетных комков. Там, внутри, тускло блестело что-то металлическое и округлое. «Ну уж точно не разобью» — с облегчением подумалось ему. Он запустил руки в глубь ящика и наконец извлёк наружу то, что там было.

— Ого! — невольно воскликнул он.

То, что он увидел, заставило его обалдеть во второй раз. Это был старинный воинский шлем. Похоже, стальной, но это была какая-то необычная сталь — с еле заметным золотистым отливом. И похоже, немного тяжелее обычной, какую Родион знал, — насколько можно было судить по размеру того, что он держал в руках.

Родион тщательно рассмотрел доспех со всех сторон. Ничего подобного он не видел ранее — ни в книгах, ни в музеях, ни в кино. Он не очень-то разбирался в подобного рода вещах, но всё равно сказал бы, что эта сработана на совесть.

Купол шлема был почти полусферической, чуть вытянутой вверх формы, а изнутри виднелась подкладка из кожи, потемневшей от времени. На макушке имелось что-то типа втулки — наверное, это был султан, в который когда-то вставлялись некие украшения. Обод вокруг купола с утолщением в лобной и височной частях, забрало на двух подвижных креплениях, наносник в виде сужающегося книзу фигурного выступа — всё это было то ли выковано, то ли отлито — Родион не мог понять. Но выглядело не столь по-военному грубовато, как многие доспехи, которые ему доводилось видеть, а очень даже изящно. Явно сделано умелыми руками. Нижнюю часть шлема, похожую на круговой воротник для защиты шеи, груди и плеч, составляли прямоугольные, не больше спичечного коробка, пластины из такого же металла с солнечным оттенком. В каждой из них были проделаны дырочки, а туда продеты кожаные ремешки, — и таким образом пластины крепились друг к дружке, образуя сплошное покрытие, похожее на чешую какой-то огромной рыбы.

И никаких следов ржавчины, нигде ни одного пятнышка. Мало того — не видно вмятин, царапин или каких-либо других повреждений. Обычно доспехи так хорошо не сохраняются. Это понятно даже человеку, далёкому от истории.

Родион с некоторым благоговением поставил шлем на стол и отошёл на пару шагов. Этой штуковиной можно было любоваться. Всё же не зря он открыл ящик. Не каждый день такое увидишь.

«Сколько же ему лет? — думал Родион. — Наверное, раз из Монголии, то со времён Золотой Орды. Кому, интересно, он принадлежал? Кому-нибудь из военной знати, надо полагать… И кому повезло найти такое чудо — неужели той женщине?»

Историю монгольского государства он знал не столь хорошо, как её язык и фольклор. И уж конечно, не был знатоком в области средневековых вооружений. Но по крайней мере, теперь поиск личности, привезшей такой, можно сказать, уникальный артефакт, представлялся гораздо легче.

Потом он вспомнил: когда доставал шлем, руки там нащупали ещё что-то небольшое и твёрдое. Он вернулся к ящику и теперь уже без боязни вытряхнул всё его оставшееся содержимое на ковёр.

Там была ещё деревянная табличка, прямоугольная, размером с ладонь. Поверхность её глянцево блестела — похоже, она была покрыта бесцветным лаком или чем-то вроде того. На табличке были выведены чёрной краской несколько иероглифов — Родион сразу распознал в них китайские. Когда-то он учил и китайский язык тоже, но к настоящему моменту основательно подзабыл — всё-таки монгольский был его основной специальностью.

Он был настолько заинтригован, что забыл на какое-то время обо всём другом. Достав из книжного шкафа китайско-русский словарь, Родион принялся за перевод. Это заняло у него куда больше времени, чем он рассчитывал, но всё же он прочитал эту надпись.

По всему получалось, что это была законченная фраза, и она означала:

«Когда-нибудь мы снова встретимся».

Родион некоторое время задумчиво смотрел на табличку с загадочным посланием, потом сунул её обратно в ящик.

*

А шлем возвращать в упаковку почему-то не хотелось. Родион ещё некоторое время разглядывал его так и сяк, восхищаясь искусностью древнего мастера. Потом вспомнил, что он ведь толком с утра не ел, если не считать бутерброда с чаем. Пошёл на кухню, на скорую руку приготовил себе нехитрый обед. Долго сидел за столом, механически пережёвывая котлеты с макаронами, а в голове суетились разные мысли вокруг реликвии, таким неожиданным и странным образом попавшей к нему в руки.

Понятно, что нужно как можно скорее вернуть вещь этой Валерии, думал он, всё так же машинально моя посуду. Сейчас он посмотрит по телефонной книге ленинградские номера, соответствующие этой фамилии… Хотя постой-ка, «Лукьянова» — фамилия довольно распространённая, там таких наверняка десятки, замучаешься всех обзванивать. Это если по-другому не получится. Лучше обратиться в адресное бюро, сегодня ещё не поздно. А может, ещё надёжнее — в милицию? Нет, тут же оборвал он себя, там придётся с подробностями всё рассказывать, оправдываться за свою оплошность, как нашкодивший мальчуган. Ещё заставят писать какую-нибудь объяснительную… Пусть в резерве останется такая возможность, но тоже на крайний случай.

И к тому же у него было интуитивное чувство: чем меньше людей узнает об этом инциденте, тем лучше. Тем более если это люди из государственной службы. Сам себе он это чувство не мог объяснить, но оно было. Да и в адресное бюро если послать запрос — вероятно, там сначала начнут расспрашивать: а кто вы такой, а с какой целью интересуетесь, и так далее. Придётся что-то выдумывать, а я это не люблю, размышлял он. В общем, успеется… Ещё немного погожу, потом решу, что делать.

Он поймал себя на том, что некая инстанция внутри него оттягивает начало активных действий по розыску. И это не лень, не боязнь признания своей безалаберности в чужих глазах, а что-то другое. Наверное, любопытство… или нет, любопытство — это скорее у кошек. А он — Родион Сергеевич Костромин, мужчина пятидесяти семи лет, кандидат филологических наук, старший научный сотрудник в ленинградском филиале института народов Азии. У него это скорее профессиональный интерес, и может даже врождённо сильный инстинкт исследователя, с которым так просто не совладать.

Так продолжая вести внутренний монолог, Родион снова подошёл к столу, где красовался шлем. Диковинное изделие прямо-таки притягивало к себе и взор, и руки. И… чертовски хотелось его примерить. Это желание возникло внезапно и стало быстро нарастать. В этом было что-то иррациональное, как бы проявление чьей-то посторонней воли, внедрённой в разум извне. Шлем словно сам безмолвно, но очень настойчиво просил, чтобы его надели, и просьбу эту было трудно не выполнить.

Родион постоял немного, потом с безотчётной решимостью взял шлем в руки. Металл приятно холодил ладони. Ещё секунду поколебавшись, Родион водрузил шлем себе на голову.

Доспех оказался впору, будто и был изготовлен в расчёте на него. Кожаная подкладка мягко обхватила лоб, виски, затылок. Кожа подбородка и щёк ощутили прохладу и твёрдость металла. На плечи и грудь, тихо позвякивая, легли защитные металлические пластины. Тяжесть их была не так велика, но заметна.

«Вот, значит, что чувствовал воин тех времён», — подумал Родион.

*

Он хотел было подойти к зеркалу, чтобы посмотреть на себя в необычном облачении. Но внезапное странное ощущение заставило его замереть на месте. Это было похоже на удар током. Как если бы всё его тело сверху вниз, от макушки до пяток пронизал электрический разряд. В глазах ярко вспыхнуло, и Родиону показалось, что на миг он потерял сознание.

Всё окружающее его — вещи в комнате, посреди которой он стоял, стены, верхушки деревьев на фоне пасмурного апрельского неба за окнами, да и он сам — всё это враз исчезло, сгинуло, схлопнулось в необъятном солнечном пространстве.

Несколько мгновений он как бы парил без тела, без мыслей и чувств в сияющей безбрежной пустоте, каким-то образом сохраняя своё «я». Он уже не был человеком из плоти и крови, с именем и биографией — он был безличной точкой восприятия, осознававшей лишь собственную отделённость от окружающего простора.

Так же внезапно вездесущий свет померк, пустота наполнилась формами, красками, звуками, движением. В первый миг, когда, как ему показалось, к нему вернулось зрение, его взгляд был направлен вдоль узкого длинного тоннеля, и где-то вдалеке маячил свет. Но тут же стены тоннеля так же мгновенно расширились в бесконечную даль, и теперь его видение приобрело объёмность. И теперь это было даже не привычным зрительным восприятием, а чем-то большим — как бы квинтэссенцией всякого восприятия вообще. Будто в нём слились в невыразимое единство все ощущения: зрение, слух и прочие, а заодно вообще все чувства и эмоции, которые он мог испытывать. И ещё к этому оркестру примешивалось что-то такое, чему не было названия… Некое спонтанное, безусловное знание обо всём происходящем с ним — то ли фонтанирующее из потаённых доселе глубин собственной памяти, то ли проходившее через него непрерывным потоком из какого-то неизвестного источника.

Он продолжал стоять столбом, неподвижно замерев, но стоял он уже не в своей квартире. И его окружал не весенний Ленинград девяносто первого года. Он ощущал себя частью некоей живой реальности, которая развёртывалась перед ним подобно фильму. Да, то, что творилось, было каким-то фантасмагорическим, но до дрожи правдоподобным кино, а он одновременно и смотрел, и находился внутри, играя роль. А кто из них настоящий — зритель или персонаж — отличить было невозможно.

Каким-то непостижимым образом он глядел и видел не только своими, но и ещё чьими-то глазами. То, что он видел, или, вернее сказать, воспринимал целостно, было совсем не похоже на тот мир, в котором он жил до сих пор. Вне всяких сомнений, это была земная реальность. Но совсем другое время и другое место, а какое время и место — он понял не сразу.

Он смотрел по сторонам и в то же время видел себя будто бы со стороны на обширном пространстве, залитом ярким дневным светом. Вокруг него бесконечными рядами тянулись торговые прилавки, кипела шумная и пёстрая людская толчея. Поодаль виднелись многоэтажно-ступенчатые строения с крышами, изогнутыми вверх по краям, и какая-то оставшаяся часть прежнего Родиона помнила, что так выглядят пагоды. Ещё дальше, на горизонте возвышались горы, сплошь поросшие кустарником и деревьями, какими — отсюда трудно было различить.

Воздух был наполнен разноголосицей, криками, скрипом повозок, металлическим лязгом, звоном стекла и керамики, глухим стуком дерева, лаем, блеяньем, кудахтаньем, и всё это сливалось в неумолчную какофонию. А нос ощутил накатывающую волнами со всех сторон сложную смесь запахов, в которой угадывались свежеиспечённый хлеб и жареное мясо, выделанные кожи и дёготь, разные пряности и благовония, и ещё десятки знакомых и незнакомых ароматов.

Он стоял на городском рынке.

Через несколько секунд, когда его восприятие обрело нужную резкость, а память и мысли — ясность, внутренний свидетель у него в голове констатировал: это Китай давно ушедшей эпохи. Какой-то крупный город — возможно, столица.

И тот, кто стоял и смотрел, был не Родион, а кто-то другой.

Нить шёлковая

Их было трое, старых друзей с детства.

Один из них — Лиэй Тянь, молодой учёный, посвятивший себя исследованию тайн природы — немногословный, вечно сосредоточенный и внимательный к вещам, интересовавшим очень мало кого. Он рано остался сиротой и воспитывался при монастыре Да Циэнь на окраине Чанъаня. Позднее, возмужав, продолжал усердно впитывать книжную премудрость, дополнял её неустанными практическими занятиями, так что со временем стал вровень с лучшими алхимиками Поднебесной. Обитал он в большой глинобитной хижине, служившей ему кроме жилья, также и складом всевозможных даров земли, и лабораторией, где он колдовал над ними. Кое-кто из его знакомых поговаривал, что он пытается создать для самого императора и его луноликой супруги тайный эликсир, возвращающий молодость. Другие считали, что он ищет лекарство чуть ли не от всех болезней. Некоторые распространяли слух о том, что Тянь вот-вот найдёт способ превращать олово и свинец в серебро. Но никто в точности не знал, чем он занимается. А он сам не очень-то стремился рассказывать — даже тем немногим, с кем был близок. Что было известно о Тяне достоверно, так это то, что он владеет секретами огня. По праздникам, а также по особо торжественным случаям он устраивал на дворцовой площади фейерверки — к восторгам и простого люда, и знати. Тем в основном и зарабатывал на жизнь: приближённые ко двору сановники щедро оплачивали такие зрелища.

Второй из этой троицы — Ло Вэнминь — вольный поэт, мастер изящной словесности и каллиграфического письма, знаток древних писаний, балагур и сибарит, любитель красивых женщин, вина, театра и всевозможных развлечений. Он, в отличие от Тяня, происходил из аристократической семьи. Дед служил чиновником по сбору налогов, а отец был смотрителем одного из огромных дворцовых садов. Но свободолюбивый Вэнминь не хотел идти по стезе своих предков, предпочитая вести разгульную жизнь, ибо средства позволяли. Он занимался в основном тем, что проматывал немалое отцовское состояние, спуская деньги на попойки с многочисленными приятелями да на забавы с певичками из увеселительных кварталов. Хотя изредка кое-что и ему перепадало: важные государственные персоны были готовы платить за стихи, посвящённые себе и прочитанные публично. Что, впрочем, для молодого повесы особенного значения не имело: ему куда важнее было признание своего поэтического дара, обожание многочисленных поклонников и в особенности поклонниц.

А вот третьего, которого звали Чанг Вужоу, с полным правом можно было назвать продолжателем семейной традиции. Там по мужской линии, начиная с прадеда, все были оружейниками. И Вужоу, унаследовав от умершего отца оружейную мастерскую, делал всяческие бронзовые и железные штуковины для суровых мужских занятий. Конечно, он ещё не стал настоящим мастером, какими слыли в Чанъане его дед и отец, но упорно шёл к тому. С утра до ночи Вужоу пропадал со своими помощниками в кузнице — и постоянно там пылали жарким пламенем плавильные печи, вздувались мехи горнов, грохотали молоты и звенели наковальни. Его уже признавали крепким ремесленником и в столице, и за её пределами. И уже успел он заслужить репутацию парня трудолюбивого и добросовестного, который сделает, что требуется, хорошо и в оговоренный срок. Поэтому многие обладатели военных чинов именно у него заказывали мечи и алебарды, наконечники копий и стрел, кольчуги и щиты…

Каждому из них ещё не было тридцати. И каждый был по-своему талантлив, полон сил и честолюбивых намерений.

*

Что же связывало этих троих молодых людей, столь непохожих друг на друга?

Сад, за которым присматривал отец Вэнминя, был открыт для всех. Детям, росшим в монастыре, разрешалось выходить за пределы его стен, дабы он не казался воспитанникам тюрьмой. И Тянь регулярно бегал в тот сад, которой был ближе других к монастырю. Часто гулял в том саду и юный Вужоу, которого родители отпускали туда без опасений, что потеряется.

Там они все и познакомились. В то время Вэнминь был десятилетним мальчуганом, Тянь — годом младше, а Вужоу исполнилось восемь. Ещё тогда они крепко подружились и торжественно пообещали оставаться друзьями всю жизнь. С тех пор они выросли, возмужали, стали каждый самим собою и выбрали свои жизненные дороги, но соблюдали то давнее обещание. До настоящего времени, несмотря на всяческие перипетии судьбы, они продолжали встречаться, вместе проводить время, а когда надо — поддерживали и выручали друг дружку где и в чём могли.

Правда, было одно обстоятельство, которое эту давнюю дружбу не то чтобы портило, но несколько ослабляло. Нет, не разница в происхождении или способностях, в занятиях или доходах.

Ещё была Сюйцзи Чжун, дочь торговца шёлком, в которую были влюблены все трое.

Девочкой она тоже играла в том саду, и была очень живой и общительной. Ребята приняли её в свою компанию, и Чжун на равных участвовала в их мальчишеских забавах.

Время пролетело незаметно, и к двадцати годам она стала настоящей красавицей. Кроме того, у неё проявился художественный талант: она научилась замечательно расписывать всевозможную керамическую посуду. И так была увлечена своим занятием, что казалось, мало что может занимать её сильнее. Продолжая общаться с каждым из молодых людей, Чжун не позволяла перерасти этим отношениям во что-то большее. По крайней мере, пока.

А они не то чтобы соперничали за её благосклонность… Но каждый в глубине души надеялся, что рано или поздно Чжун отдаст своё сердце именно ему. И это придавало их отношениям неявный, может быть, не до конца осознаваемый ими привкус конкуренции.

Вэнминь, как самый ветреный из них, в общем-то не очень и претендовал на что-то серьёзное. Его влюблённость была лёгкой и поверхностной. Он так же легко влюблялся в других девушек, которых уже успел немало познать на своём веку, — и так же легко остывал и расставался, чтобы через короткое время найти себе новую музу. А вот у Тяня и Вужоу чувства были глубже, и намерения серьёзнее, хотя те открыто их не высказывали. Опять же, только пока не решались. И уж чего там говорить — стихов своей возлюбленной не посвящали, потому что, в отличие от Вэнминя, не умели их сочинять. Хотя, несомненно, обладали другими достоинствами.

*

В возрасте двадцати семи лет Лиэй Тянь понял, что как учёный он застопорился в развитии на определённом уровне, пусть и достаточно высоком. Рукописи других алхимиков уже не могли дать ему ничего нового, а собственные исследования перестали приносить результаты, которые бы его устраивали. Но он всё же понимал, что ему есть куда расти. Ведь перед ним простирались десятки областей, каждую из которых можно изучать всю жизнь. Свойства минералов и растений, закономерности взаимных превращений разных веществ, способы выделять нужные субстанции и прочее… Да, ему определённо стоило совершенствовать свои навыки и углублять знания. А для того надо искать источники, откуда можно почерпнуть новые сведения.

К тому времени на родине он не знал людей, превосходящих его в искусстве алхимии. Но за пределами страны такие наверняка где-то жили.

Далеко на западе, за пустыней Такла-Макан и горной грядой Куньлунь, лежала загадочная Согдиана, а ещё дальше — персидские и аравийские земли. Тамошние города тоже славились своими учёными, и слухи о них достигали Поднебесной. Те вполне могли знать и уметь больше Тяня в том, чем занимался он. Не говоря об умениях, о которых он понятия не имел.

А его страсть к знаниям была неуёмна — рядом с ней меркли все другие. Даже любовь к Чжун.

Он начал собирать деньги, чтобы отправиться с очередным торговым караваном по Великому шёлковому пути — на запад. Почти все, кто знал Тяня, отговаривали его от этой авантюрной, даже опрометчивой затеи. Ведь не был он ни воином, ни опытным путешественником. Даже своего коня или хотя бы мула не имел, не говоря уж об оружии и доспехах. А в столь далёком путешествии могло случиться всякое. Одолеть дорогу длиной только туда по меньшей мере десять тысяч ли — трудно само по себе. А там совсем чужие страны, и люди встречаются разные…

Но Тянь никого не слушал и гнул свою линию. Он был не только умён и образован, но и упорен.

Только один человек одобрил его намерение: Цзэси Шунюан — бывший наставник Тяня из монастыря Да Циэнь. Тянь продолжал навещать его — правда, с годами всё реже. Им всегда было что обсудить. Шунюан недавно встретил свой семьдесят шестой год, но был ещё бодр. Пожалуй, из окружения Тяня он единственный понимал стремление своего воспитанника. А для Тяня мнение старого монаха было весомее, чем все остальные, вместе взятые. Поэтому он был очень рад поддержке, которую учитель оказал ему во время их последней встречи.

*

Через полгода Тянь располагал достаточными, по его мнению, средствами. А сумма набралась немалая. Нужно было заплатить караванщикам, чтобы занять место на спине лошади или верблюда, за ночлег и еду, за возможность примоститься во время привалов среди тюков с шёлковыми тканями, специями и чаем. На чужеземных границах тамошняя охрана будет взыскивать пошлины за въезд. Вероятно, понадобится нанимать переводчиков (если арабский Тянь ещё кое-как знал, то с персидским у него было туго). Не говоря о том, что, если захочешь иметь крышу над головой, а не куковать под открытым небом, придётся щедро раскошелиться. И сами знания, если ему удастся их добыть, вряд ли достанутся задаром… Да мало ли какие ещё расходы могут случиться за время скитаний на чужбине — может быть, весьма долгое.

Часть этих денег одолжил ему Вэнминь. Поняв, что отговорить друга не удастся, поэт вручил ему две связки монет по десять цяней — сотню бронзовых и три дюжины серебряных. Тянь поначалу не хотел брать, понимая, что вернуть долг получится не скоро. На что Вэнминь по своему обыкновению, шутливым тоном сказал: «Друг мой, даже если ты никогда не отдашь, я это как-нибудь переживу. Тебе эти деньги нужнее. И в конце концов, должен же я хоть раз в жизни потратиться на что-нибудь полезное!»

В назначенный день Тянь отправился в путь. Да, поход оказался трудным и во многом даже опасным. Но через три с половиной года молодой человек вернулся в Чанъань с одним из обратно пришедших караванов. Он был без гроша в кармане, изрядно отощавшим и в совершенно изношенной одежде, но живым-невредимым. А главное, у него теперь было куда больше знаний и опыта, которые в Китае он бы не приобрёл. Путешествие стоило всех своих тягот.

На плече у него болталась почти пустая потрёпанная котомка из грубой холстины. Но её содержимое было для него дороже сотни золотых монет. Это было то, зачем он отправлялся. Во-первых, новое знание — несколько исписанных листков пергамента. Хотя, разумеется, самое важное из всех этих записей он хранил также и в голове. Во-вторых, небольшой керамический сосуд, горлышко которого было плотно закрыто корковой пробкой и залито воском. Сосуд был наполнен внешне ничем не примечательным белым порошком. Но этот порошок был крайне важен для дальнейших опытов.

Нахлынувший поток впечатлений сопровождался радостью от сознания того, что он снова на родине. Что он видит знакомые лица и привычные пейзажи. Слышит родную речь и щебетание местных птиц, вдыхает знакомые с детства запахи… Он предвкушал скорую встречу со всеми, кто был для него дорог. Интересно, что у них изменилось в жизни? Что вообще нового произошло за этот немалый срок в его городе, в его стране?

Первым, кого он собирался навестить после долгой разлуки, был его учитель Цзэси Шунюан. Тянь очень надеялся, что тот жив и здоров.

А потом — увидеться со старыми друзьями. И конечно, с Сюйцзи Чжун.

Нить нейлоновая

А потом картина вокруг него стала стремительно тускнеть и размываться, звуки — становиться всё тише, пока не смолкли совсем. Всё видимое смешалось, потонуло в разноцветном мареве. Потом стало вращаться, всё быстрее и быстрее, закрутилось в гигантскую воронку, центром которой был он сам… И рассеялось, растворилось в пространстве без следа так же внезапно, как и возникло.

Исчез рынок с торговыми рядами, снующими меж ними и галдящими людьми, исчез Чанъань с его дворцами и храмами, нарядными кварталами и серыми трущобами, исчез древний Китай. Исчез тот, чьими глазами он смотрел на окружавший его мир.

Теперь это опять был Родион, стоявший со шлемом на голове посреди комнаты. Он снова находился в своей квартире, на четвёртом этаже девятиэтажного дома по проспекту Науки в Ленинграде. Он стоял ошарашенный, моргая глазами.

Что это такое было? Сон, видение, галлюцинация?

Но уж очень всё было реально. Даже без всяких «как будто» — он взаправду прожил эпизод из чьей-то чужой жизни.

Разве так может быть? Может, он сходит с ума?

Он помотал головой. Да нет, вроде сознание в норме, всё воспринимает как раньше, вполне адекватно.

Родион снял шлем и поставил его на стол. Минуту он задумчиво смотрел на диковинное изделие, потом пробормотал себе под нос:

— Неужели это он так подействовал?

Если и вправду шлем произвёл такой эффект, это же совершенно необъяснимо. Это за пределами всего, что Родион знал о мире, и всего, что он считал нормальным и привычным.

Этот опыт совершенно обескуражил его. Он наконец сделал шаг, и обнаружил, что ноги дрожат, мелко и противно. Он посмотрел на часы — вроде прошло не так много времени с того момента, как он решил вскрыть загадочный ящик. Минут десять, не более. Но в другой реальности он по ощущениям прожил несколько лет.

Родион сел в кресло и некоторое время сидел, размышляя над своим потрясающим опытом. Но ничего разумного ему в голову не пришло — за исключением того, что шлем этот, может, и не надо спешить возвращать. Нет, он конечно, вернёт его рано или поздно, но… Не будет он торопиться с поисками той, что привезла из Монголии эту штуку. Ошибка произошла, её уже не отменишь, а расстаться с таким чудом всегда успеется. Мало ли какие сюрпризы ещё преподнесёт…

Потом ему пришла мысль, что, может быть, стоит рассказать дочери о том, что с ним случилось. Он хотел было пойти к телефону, снова набрать её номер, но передумал. Как она такое воспримет? Вдруг подумает, что отец спятил? И на работе, продолжал он размышлять, пока рассказывать не надо. Там все, ну или почти все — люди серьёзные. А это будет выглядеть как неудачная попытка разыграть коллег. В лучшем случае не поверят и сочтут его поведение странным. А то и на смех подымут. Или тоже заподозрят, что у него с мозгами стряслось что-то во время поездки. Нет, пока никому ничего рассказывать не буду, решил Родион.

Затем он пересел за письменный стол и включил персональный компьютер «Байт» — такой полезный подарок преподнёс ему коллектив на пятьдесят пять лет.

Произошедшее с ним было слишком необычно, чтобы вот так просто оставить это безо всякого следа. И он принялся записывать всё, что пережил, максимально подробно, стараясь не упустить ни одной детали.

Никто его не побеспокоил. Когда он закончил строчить на клавиатуре, был уже поздний вечер.

*

Лёг спать он за полночь. Долго не мог уснуть, ворочался с боку на бок. Волшебное кино, которое он поневоле посмотрел, продолжало прокручиваться у него в мыслях. Теперь ему не давал покоя вопрос: кто же это такой, через кого он воспринимал реальность той давней китайской эпохи? Вероятно, один из этой троицы друзей, о которых будто вещал закадровый голос внутри его головы. Да, скорее всего тот молодой алхимик, как его… а, вспомнил — Лиэй Тянь. Похоже, он и есть центральная фигура этой истории…

Наконец усталость от впечатлений дня взяла своё. Ум перестал вращать пёструю карусель и постепенно начал погружаться в зыбкую дремоту. Но вдруг вязкое тёмное пространство, обволакивающее его со всех сторон, пронзил тревожный импульс. Родион вздрогнул всем телом, как от толчка. Это было что-то странное, трудно выразимое. Словно из той глубины веков, где он побывал разумом и чувствами, через глухую толщу времени и безмерную даль пространства, его настигла некая волна. Как если бы он был приёмником, вдруг поймавшим сигнал от далёкого радиомаяка.

Да, это было подобно сигналу, посланному невидимым, но мощным источником. Ему как бы дали понять, что его путешествие в иную реальность замечено.

Секунду спустя до него дошёл смысл безмолвного послания. Тем самым, что он, Родион, надел шлем, и тем, что потом пережил — он нарушил что-то существенное в самом порядке вещей. Сам того не желая и не ведая, он вторгся на некую запретную территорию; узнал нечто такое, чего узнать был не должен. И последствия для него будут скверными.

И ещё с этим сигналом пришло интуитивное, но совершенное чёткое ощущение, подобного которому он раньше никогда не испытывал. Что-то хтоническое в тёмных недрах то ли Земли, то ли коллективного бессознательного, что долгие века пребывало в мёртвом оцепенении — пробудилось. Что-то без имени и образа, но огромное и зловещее.

Оно стронулось с места своей спячки и начало двигаться по направлению к нему.

Это ощущение длилось всего мгновение, потом исчезло. Некоторое время Родион лежал с колотящимся сердцем.

«Вот же чертовщина, — думал он, — не хватало мне ещё ночных кошмаров!»

Потом он встал, принял таблетку успокоительного, немного походил взад-вперёд, снова лёг. Стало полегче, и через пару минут он наконец провалился в сон без сновидений.

*

На следующее утро Родион проснулся с более-менее ясной головой. Действовал по заранее намеченному плану: отправился в институт, написал отчёт о командировке, оформил и сдал положенные в таких случаях бумаги. Конечно, пообщался с коллегами, рассказал о своей поездке. На вопросы, привёз ли он собой что-то, отвечал, что да, разумеется, но покажет позже, и снимки тоже будут погодя… О казусе с заменой сумки, о загадочном шлеме и уж тем более о своих вчерашних переживаниях Родион не обмолвился ни словом. Хотя это стоило ему немалых внутренних усилий.

Задерживаться на работе он не стал: больше пока там делать нечего. У него ещё оставалась пара недель законных отпускных, и это радовало. Пообедав в ближайшем кафе, Родион пошёл домой.

Вернувшись, он обнаружил на автоответчике, что ему звонил кто-то незнакомый.

«Может, это хозяйка сумки меня нашла? — подумал он. — Перезвонить ей сейчас?»

Вчера, ещё не примерив шлем, он бы так и сделал, не откладывая. Но сегодня… Перезвонить успеется. Тянуть с ответом тоже, конечно, нехорошо, ведь человек беспокоится о пропаже… Да и ему самому надо свои вещи вернуть.

«А что же я хочу сделать-то?» — спросил Родион себя.

И помедлив, ответил себе: «Я хочу попробовать ещё раз!»

В нём со вчерашнего дня сидела безотчётная уверенность, что повторный контакт со шлемом принесёт ему новую порцию переживаний. Ведь не могло же кино, которое ему было показано, вдруг оборваться на полуслове. Этот сюжет требовал продолжения.

Родион двинулся было к столу, где лежал шлем, но тут телефон зазвонил снова. Родион замер на полпути.

У него почему-то снова застучало сердце, как перед сном в кровати. Почему-то ему показалось, что от этого звонка в его жизни зависит очень многое. Будто сама судьба набрала сейчас его номер.

«Да что ж такое со мной творится?» — с досадой подумал он.

Телефон продолжал трезвонить — громко и настойчиво. Родион подошёл и снял трубку.

— Алло, — внезапно осевшим голосом выдавил он.

*

— Здравствуйте! — на том конце раздался голос явно немолодой женщины. Он был мягкий, приятного бархатного тембра. — Могу я услышать Родиона Сергеевича?

— Здравствуйте, это я, слушаю вас, — ответил Родион, а в голове сверкнуло: точно, это она, опередила меня!

— Это Валерия Лукьянова вас беспокоит, — как бы в подтверждение его догадки сказала женщина. — Мы с вами случайно поменялись…

— Да-да, это моя оплошность, — поспешно заговорил Родион. — Простите меня, ради бога, я такой простофиля…

— Ничего страшного, бывает, — ответила Валерия со смешком. — Хорошо, что вы догадались оставить в аэропорту свой номер.

Она говорила успокаивающе, с дружелюбной интонацией. Родион ожидал, что при знакомстве с владелицей чужой сумки ему придётся услышать выражение недовольства, нечто малоприятное в свой адрес. Может быть, его даже станут ругать — он и к такому был готов. По природе своей он не любил словесные распри, вообще всякие конфликты, и избегал их в жизни где и как мог. Поэтому сейчас испытал огромное облегчение. Ему повезло: собеседница, судя по всему, была человеком культурным.

— Вы уж на меня, пожалуйста, не сердитесь… — забормотал он. — Ваша сумка у меня, с ней всё в порядке…

«Правда, со мной самим, кажется, не всё», — захотелось ему добавить.

— А ваша у меня, — вставила Валерия. — И с ней тоже всё в порядке.

— Я вам привезу, — выдохнул Родион, мысленно благодаря судьбу за то, как быстро инцидент оказался исчерпанным. — Скажите только, куда и когда.

Он записал её телефонный номер и адрес. Женщина жила на Московском проспекте, рядом с парком Победы.

— Когда? — переспросила она. — Ну, скажем, в ближайшую субботу, в шесть вечера, вас устроит?

— Конечно, — ответил Родион, уже обрадованный.

Всё разрешилось на раз и как-то само собой. А у него, получается, есть в запасе ещё два дня.

— Знаете ещё что, Валерия… э-э… — начал было Родион.

— Николаевна, — подсказала женщина с тем же смешком, — Но можно просто Валерия.

— Да, хорошо… — Родион сглотнул ком в горле и помимо воли выдавил: — Валерия, а позвольте спросить, где вы это нашли?

Мгновение спустя он понял, какую глупость совершил. Похоже, нечаянно выдал себя.

— Что именно? — осведомилась Валерия. — Я понимаю, вы видели, что в сумке. Но вы о чём спрашиваете?

— Да про эту… занятную табличку, — после некоторой заминки Родион нашёл способ выкрутиться. — Ну, с иероглифами.

— А, табличка, — протянула Валерия. Было непонятно, заподозрила она что-нибудь или нет. — Ну, если вам так интересно, её нашли во время археологических раскопок. Я нашла, если уж быть точной. Видите ли, я по профессии историк-археолог, вот участвовала в монгольской экспедиции. Как видите, результативно.

— Да уж… — сказал Родион. События последних дней не переставали его удивлять. — Знаете, Валерия, я тоже имею некоторое отношение к науке. Только к филологии. Но я бы очень хотел поговорить с вами по поводу вашей находки. Вы не могли бы уделить мне… ну, скажем так, некоторое время?

— Ну что ж, если хотите, поговорим, — неожиданно легко согласилась Валерия.

В её голосе послышалась лукавая нотка.

— Тогда я… — начал было Родион, но осёкся.

В трубке отчётливо прозвучал двойной щелчок.

Это скорее всего означало, что к ним на линии кто-то подключился. Похоже, их разговор прослушивали.

— Вы сейчас ничего не слышали? — спросил он, понизив голос, хотя понимал, что это бесполезно.

— Да вроде ничего, — сказала Валерия с лёгким недоумением. — Кроме вас, чего бы ещё?

— Послышалось, наверное… — проговорил Родион.

«Если это работает прослушка, — мелькнуло у него в голове, — разговор лучше свернуть как можно быстрее».

— Ладно, Валерия, — поспешно добавил он, — я очень рад, что мы с вами так быстро нашлись. Спасибо вам за звонок. Мы договорились, так что ждите моего визита. До встречи.

— Хорошо, Родион Сергеевич, до встречи, — ответила Валерия.

— Тоже можно просто — Родион, — он улыбнулся в трубку. — Всего доброго!

*

Окончив разговор, он опустился в кресло и долго сидел, раздумывая.

С недоразумением разобрались на удивление легко и быстро. Это хорошо… А шлем, значит, найден где-то в Монголии. Хм, странно. Если это его действие, почему он навеял китайские видения? И табличка эта с загадочной фразой тоже указывает на связь с Китаем… Стоило ли утаивать от Валерии про шлем и то, что испытал, надев его? Ведь всё равно придётся рассказать при встрече — если я хочу понять происходящее. А я хочу, очень хочу…

Нет, пожалуй, вопрос надо ставить не так. Правильно ли я сделал, что открыл этот ящик? Может, он теперь для меня стал ящиком Пандоры? Не совершил ли я роковую ошибку, позволив себе примерить сей диковинный шлем на свою неразумную башку? Может, не стоило эту вещь даже трогать? Какие проблемы тем самым я навлёк на себя? А ведь, судя по всему, навлёк какие-то, пока мне самому неведомые. То, что, встретившись с Валерией, придётся сознаться в своей минутной слабости — самая маленькая из них.

Собственно, это и не проблема вовсе. Новая знакомая — наверняка не из тех, кто станет скандалить, узнав о моём не очень-то красивом поступке. Наверняка воспримет снисходительно. Похоже, она женщина эмпатичная, интеллигентная… Интересно, как она выглядит?

Те щелчки во время разговора — тоже как-то странно… Если она не слышала, а я слышал — наверное, подключились только к моей линии. Если меня и вправду прослушивали, то ума не приложу, кому и зачем это понадобилось? Для кого может представлять интерес скромный сотрудник одного из ленинградских НИИ гуманитарного направления? Человек, бесконечно далёкий от каких-либо сведений, могущих представлять государственную важность…

А необъяснимый иррациональный кошмар на пороге засыпания — то ли угроза, то ли предупреждение? Что это было, только ли мои личные грёзы? Если что-то большее, то откуда оно, что означает?

Как много сразу всего навалилось, аж голова идёт кругом… Неужели всё это связано с тем, что я из любопытства напялил этот чёртов шлем? Не обойдётся ли моё любопытство чересчур дорого?

Родион повернулся, посмотрел на диковинную штуковину, блестевшую на столе.

И снова у него возникло чувство, что шлем притягивает его. Словно взывает: надень меня снова!

Нужно ещё раз попробовать. Сказал «а» — говори «б».

Опыт, который он получил вчера, вне всякого сомнения, был исключительным. Такая карта выпадает раз в жизни, и то единицам из многих миллионов. Ему, Родиону, сказочно повезло. Если жизнь предоставляет шанс повторить этот опыт, то было бы непростительным ротозейством такую возможность упустить. Но может, ничего больше и не будет, и он тешит себя иллюзорной надеждой. В конце концов, он же ничего не потеряет, если попробует ещё раз…

Так убеждая себя, он встал, подошел к столу, поднял шлем. Тут ему пришла мысль, что эксперимент лучше проводить сидя, мало ли что… Непонятно, как он в прошлый раз удержался на ногах — уж очень сильным было потрясение.

Он сел в кресло, но теперь со шлемом в руках, поудобнее устроился. Ну что же, начнём!

У него всё внутри замерло, как у человека перед прыжком с большой высоты в воду. Пару секунд он помешкал, потом сделал глубокий вдох-выдох, и руки его сами собой нахлобучили шлем на голову.

В следующий миг знакомый разряд сотряс его тело с головы до ступней. В глазах вспыхнуло, мириады ярких цветных искр разлетелись во все стороны на края Вселенной, оставив его одного в пустом и немом солнечном пространстве… Это было как полуденное сияние, разлитое повсюду. Потом это световое пространство вокруг него стало понемногу сгущаться и наполняться чем-то плотным, как бы материализовываться. И через какое-то неопределённое время — то ли несколько мгновений, то ли несколько столетий, обращённых вспять — окружающее приняло уже виденные когда-то очертания.

К нему вернулись привычные ощущения, как бы налились в ту пустую форму, которой он стал на время. Теперь он видел, слышал, обонял — да, опять его окружал Чанъань того далёкого века. А сам он был…

Нить шёлковая

Лиэй Тянь и его старый учитель беседовали, сидя в комнате на верхнем ярусе главной монастырской башни. Через открытые окна, с высоты более тридцати человеческих ростов, открывалась великолепная панорама города. Тянь часто бывал здесь, в «Большой пагоде диких гусей», и каждый раз любовался этим видом. Широкие прямые улицы, мощёные камнем и посыпанные белым песком, по обеим сторонам обсаженные кипарисами, грушевыми и сливовыми деревьями. Архитектурно изысканные буддийские храмы южных кварталов, просторный императорский парк Цзиньюань, огромный Извилистый пруд, заросший белыми кувшинками. Запретный город Хуанчэн с его разноцветными дворцами и озерцами, подобными огромным жемчужинам. Далеко, за городскими стенами, посреди лёссовых отмелей и зелёных холмов, блещет на солнце гладь реки Вэйхэ. Всё радует глаз…

За годы, которые Тянь провёл в скитаниях, столица не сильно изменилась. Что-то новое, конечно, он успел заметить. В западной части города выросли храмовые сооружения, которых он не видел раньше. Стали шире площади центральных рынков, и торговых рядов стало больше. То и другое было хорошим знаком: значит, властям есть на что строить, а народу есть что продавать и покупать. Тянь читал в исторических книгах о периодах, не столь благополучных для Поднебесной, а его наставник сам хорошо таковые помнил и о них рассказывал.

Нынче же, насколько Тянь слышал от других и мог оценить сам, дела в империи находятся на подъёме. Бывший правитель Ли Цуй безвременно ушёл к праотцам, а вместо него на трон взошёл его юный сын Ли Сюань. Пока отпрыск не достиг совершеннолетия, реальную власть делят его опекун и первый министр. К счастью для жителей страны, такая ситуация на сей раз не привела к извечной борьбе за единоличное правление и как следствие, ко всеобщей очередной смуте. Напротив, такое разделение ролей способствовало стабильности государства: каждый успешно занимается своим делом и на полномочия другого не покушается. Правительство крепко держит вожжи, и в провинциях царит порядок. Крестьяне исправно собирают урожаи, а чиновники — налоги. Налажена постоянная торговля с соседними странами, растут доходы в государственную казну. Крупные города, и в первую очередь Чанъань, процветают: бойко развиваются всевозможные ремёсла, зодчие возводят строения одно другого краше и величественнее, а у жителей в достатке и хлеб, и зрелища.

Чем Тянь был опечален, так это тем, что учитель ещё более постарел со времени их прошлой встречи. Но что поделаешь, время не остановить… Хорошо, что он ещё жив — а Тяня часто посещали тревожные мысли о том, что по возвращении может и не застать его на свете.

Цзэси Шунюану нынче было почти восемьдесят. Его смуглое лицо избороздили многочисленные морщины, редкая борода стала совсем седой, а глаза превратились в подслеповатые щёлочки. Ходил он уже с трудом, согнувшись и опираясь на палку. Но в его голове сохранились обширные знания и ясный ум. Его суждения были по-прежнему глубоки и проницательны, а дух — несгибаем. Даже в нынешнем состоянии он ежедневно заставлял себя подниматься на верхний этаж пагоды, чем восхищал других обитателей монастыря.

*

— Так значит, никто пока не овладел секретом большого огня? — спросил Шунюан, пытливо глядя на воспитанника. — Ни персы, ни арабы?

— Нет, учитель, — ответил Тянь. — Их умения мало превосходят то, что делали греки тысячу лет назад.

— Это странно… — наставник задумчиво погладил белую бороду и заговорил, обращаясь скорее к себе: — Я был уверен, что тамошние учёные ушли далеко вперёд по сравнению с нашими. Ведь государства, лежащие к западу от Поднебесной, весьма разные, и через них проходит намного больше торговых путей. Когда люди из разных стран обмениваются опытом — это и есть главное условие для распространения знаний. А наша страна куда менее открыта другим. Наша письменность очень отличается от той, что у них всех. Мы, китайцы, смотрим на мир по-другому, чем они. И даже думаем немного иначе. Поэтому нам труднее находить общий язык с другими…

Тянь кивнул:

— Я тоже считал, что они нас во многом опередили. Но оказалось, это не так. Я нигде не обнаружил подтверждений того, что их алхимики раскрыли секрет. Они, конечно, умеют делать много интересного. Кое-что я перенял и намерен когда-нибудь повторить…

— Например? — заметно оживился Шунюан.

— Скажем, из ячменной и виноградной браги они научились отгонять пахучую жидкость, которую называют «алкоголь». По виду не отличить от воды, но она хорошо горит. А если её принимать, обжигает горло и вызывает опьянение. Гораздо более сильное, чем от вина.

— Вот как? — усмехнулся старик. — И вправду интересное достижение. Я никогда не слышал о таком. Потом мы о нём поговорим, но давай продолжим о главном.

— Что касается главного… Тут они только подошли к закрытой двери. Кто-то в неё постучался. Но открыть эту дверь получилось только у меня.

— Если действительно так, я рад за тебя, Тянь. — Шунюан с сомнением покачал головой. — Но откуда у тебя такая уверенность?

— Сейчас ты сам в этом убедишься, учитель, — с этими словами Тянь вытащил из поясной сумки стеклянную бутылку с тёмно-серым порошком.

Он высыпал большую часть порошка кучкой на каменный карниз под окном, остальное — в виде идущей от неё дорожки по всей длине выступа. Потом вынул из той же сумки огниво, чиркнул кремнем по железной пластине. Выскочили оранжевые искры, попали на конец дорожки, и порошок тут же воспламенился. Пламя с лёгким шипением стремительно понеслось по полосе, превращая её в дым. Тянь успел отпрянуть за миг до того, как огонь достиг кучки. Она вся моментально вспыхнула, громко фыркнув. Над карнизом взметнулся сноп пламени и исчез, оставив после себя лёгкое серое облачко.

— Ну как? — Тянь обернулся и с довольной улыбкой посмотрел на учителя.

— Да, — медленно проговорил Шунюан, глядя, как дым выплывает из окна. По-видимому, старик был впечатлён, хотя по его лицу трудно было это прочитать. — Так мощно, быстро и практически без остатка… Это, несомненно, и есть тот большой огонь, который пытались получить наши лучшие умы. Но как? Как ты этого добился?

— О, это длинная история, — ответил Тянь. — Но мы же сейчас никуда не торопимся?

*

Находясь на чужбине, Лиэй Тянь побывал в Самарканде, Бухаре, Мерве. В каждом городе он разыскивал рудознатцев и металлургов, смолокуров и стекловаров, изготовителей горючих составов и лекарственных снадобий. И не просто ремесленников, а известных мастеров в своих областях. С людьми умелыми и знающими Тянь не ограничивался разговорами. Он находил возможность послужить у некоторых из них в качестве помощника, простого подмастерья. Он выполнял самую грязную и рутинную работу, самые трудные и опасные для здоровья поручения. Причём чаще всего задаром, а иной раз даже сам платил за это. Ибо понимал, что такое в порядке вещей.

Возможность приобщиться к секретам алхимической науки всюду являлась привилегией, доступной отнюдь не всем соотечественникам, не говоря о чужеземцах. Нужно было ещё доказать, что ты достоин владеть этими знаниями. И Тянь доказывал это усердным трудом, а также тем, что делился собственными знаниями (правда, не всеми и не со всеми). Он посещал городские библиотеки и выпрашивал у знатоков на время их частные рукописи. Немного зная арабский, он читал всё, что мог достать по интересующим его темам, попутно совершенствуя своё владение чужим языком.

Главным образом его занимал вопрос, как сделать горение максимально эффективным. Тайна огня ему представлялась близкой, глубинно родственной более великой тайне самой жизни как природного явления.

Для огня нужен воздух, рассуждал он, для дыхания тоже. В обоих случаях образуется тепло и выделяется один и тот же газ, который уже не поддерживает ни горения, ни дыхания. Вероятно, эти два процесса — по сути проявления чего-то одного, более общего. Только один из них идёт прямым путём, быстро и интенсивно, а другой — каким-то непостижимым опосредованным образом, сложно и медленно. Если совсем просто, то получается, жизнь можно рассматривать как сильно замедленную разновидность горения.

Для всякого горения нужен сам горючий материал, будь то дрова, сера или «земляное масло» — тёмная и вязкая жидкость с резким запахом, которая иногда просачивается из-под земли на поверхность. (А у живых организмов, очевидно, роль горючего выполняет пища). И необходим воздух. Это известно всем.

Но далеко не всем, а только учёным людям известно, что есть вещество, которое может поддерживать горение без доступа воздуха, в закрытых сосудах. Это такой белый порошок, если присмотреться — состоящий, как сода, из мелких кристалликов. Они растворимы в воде, а на языке дают характерный остро-холодящий привкус. На родине Тяня изредка находят отложения этого вещества в виде корки, образующейся на плодородных почвах. Сами китайцы называют его «земляной солью», а местные учёные, знающие о нём — «китайским снегом».

Но более распространённое название этого вещества у арабов, взятое из древнеримского языка — «селитра».

*

В тех землях, по которым странствовал Тянь, преобладали каменистые почвы, суглинок и пески, которые вообще не рождали селитру. Приходилось привозить из мест её редких месторождений ещё дальше на западе или из Китая.

Но со временем арабские алхимики научились делать «китайский снег» искусственным путём. Нашли случайно, в ходе бесчисленных опытов со всевозможными природными и рукотворными субстанциями. Кто-то смешал птичий помёт с толчёной яичной скорлупой и оставил изрядное количество этой смеси на открытом воздухе, периодически увлажняя. Наверное, тот безвестный экспериментатор предполагал, что из этой кучи через достаточно долгое время родятся птенцы. Птенцов не получилось, но обнаружилось нечто иное, весьма любопытное: по краям кучи образовались мелкие белые крупинки, похожие на звёздочки. Когда их собрали и стали исследовать, то поняли: это тот самый «китайский снег».

Таким образом, был найден способ получать селитру, что называется, «на месте». Правда, способ этот был весьма медленный и не очень-то эффективный: приходилось ждать месяцами, а желаемого вещества на выходе получалось очень мало. Но всё равно это было лучше, чем добывать ценное вещество за границей. Тем более, что начальные ингредиенты были доступны и дёшевы. Несколькими годами позже дотошные алхимики, воплощая на практике такой рецепт изготовления селитры, установили ещё некоторые существенные факты.

Во-первых, кроме яичной скорлупы, годятся также известь, мел, сода и древесная зола.

Во-вторых, если использовать что-то одно из этого, то селитра получается немного разная. Та, которая образуется с помощью соды, отличается от той, что образуется при использовании золы. И обе они отличаются от той, что получается, если в начальную смесь добавлять остальное. Все три разновидности селитры, будучи хорошо высушенными, одинаково усиливают горение, но в каждом случае цвет пламени разный. И по отношению к воде они ведут себя по-разному. Та, что получается из золы, почти не меняется при хранении. И хуже растворяется в воде, чем две другие разновидности, которые к тому же на воздухе сами по себе быстро отсыревают.

Третий факт, который стал ясен исследователям спустя ещё несколько лет, состоял в том, что кроме птичьего помёта, можно использовать вообще самые разные отходы животного происхождения: навоз, измельчённые кости, требуху и прочее. И даже человеческие естественные отходы годились в дело.

Правда, местная религия, набиравшая силу и влияние, сурово осуждала такие методы. Они считались нечистыми, а те, кто смел их практиковать, объявлялись пособниками шайтана. Некоторые алхимики всё же делали это тайком, рискуя однажды попасться и навлечь на себя праведный гнев поборников веры, — со всеми последствиями.

Тяня такие коллизии мало заботили. Он продолжал заниматься своим делом и методично добавлял всё новые крупицы знаний в свою копилку.

*

Теперь и Тянь узнал, как можно самому получать «земляную соль».

Проводя свои изыскания, он всё время размышлял над скрытой стороной этих процессов, пытаясь понять их логику. По всей видимости, селитра, как и воздух, содержит некий загадочный элемент, усиливающий огонь и участвующий в дыхании. Он каким-то образом снова улавливается из воздуха и связывается с другими элементами, которые раньше входили в состав живых существ. Мало того, что связывается — он переходит из газообразного, разрежённого состояния в твёрдое — то есть концентрируется. Значит, в селитре его в определённом смысле больше, чем в воздухе.

Что говорит об этом даосская натурфилософия? Что там писали наши древние алхимики, чему его учили Шунюан и другие наставники? Да, в природе всё циклично… Всё периодически проходит через стадии сгущения и разрежения. Согласно концепции У-син, все стихии связаны и переходят друг в друга, образуя замкнутый цикл. Дерево, огонь, земля, металл, вода и опять дерево.

Но почему в этой схеме древние мыслители не оставили места для воздуха? Ведь без него не будет других состояний. Наверное, его место — между огнём и землёй. Тогда огонь оказывается между деревом и воздухом. Это кажется разумным: обе стихии — та, что горит (дерево) и та, что поддерживает горение (воздух) вовлекаются во взаимодействие посредством третьей — огня. Далее, в дополненной схеме получается, что стихии воздуха и земли соседствуют. Все соседние стихии обнаруживают связь также и через переходные формы. А значит, в многообразии стихии земли должна быть такая разновидность, которая наиболее воплощает в себе «огневое» свойство воздуха. Эта разновидность и есть «земляная соль», селитра по-здешнему.

А что такое огонь по даосским представлениям? Рост, развёртывание «ян» — активного, дающего начала. И одновременное уменьшение, свёртывание «инь» — пассивного, воспринимающего начала. До того, как началось горение, мы наблюдаем обратное: «ян» находится в потенциальном, скрытом состоянии, а снаружи преобладает «инь» — инерция и покой. То, что горит — это то, что преобразуется, воспринимая активный элемент — это носитель «инь». То, что поддерживает горение, отдаёт активный элемент — является носителем «ян». Нас же интересует полное высвобождение начала «ян», то есть полное сгорание.

Горючее — само по себе целиком или почти целиком преобразуемый элемент. Сера сгорает полностью, превращаясь в удушливый газ. Воск, сосновая смола, «земляное масло» — тоже сгорают без остатка, хоть и образуют при том много копоти. Дрова, сгорая, оставляют небольшое количество золы. В каждом случае «иньская» часть расходуется вся или чуть менее. А «янская» — в нашем случае — селитра, активно участвуя в горении, сама теряет в весе очень мало. То же происходит, если селитру сильно нагревать без горючего. Она плавится и утрачивает элемент огня — тот, который роднит её с воздухом. Он просто улетучивается, сливаясь со своей изначальной стихией. Получается, данный элемент, хоть и содержится в селитре в концентрированной форме, всё равно остаётся таким же лёгким, как и сам воздух.

Из всего этого следует довольно простой вывод: для полного сгорания без воздуха нужно намного больше селитры, чем горючего.

Конечно, думал Тянь, здешним алхимикам, которые занимались поисками большого огня, это тоже понятно. К такой нехитрой догадке можно прийти как умозрительно, так и опытным путём.

Каково должно быть соотношение компонентов в каждом конкретном случае — вот более сложный вопрос. Ясно, что это зависит от того, какое горючее использовать. Но можно использовать одно, можно другое, третье, а можно и все вместе. Комбинаций может быть бесконечно много. Как узнать, какая из них оптимальна?

Местные учёные изготавливали свои пиротехнические составы наобум, просто смешивая в разной пропорции всё, что могло гореть и что попадалось под руку. Конечно, они добавляли туда и селитру. Что-то горело лучше, что-то хуже. Но в общем, судя по всему, никто из них не нашёл оптимальный состав — такой, который бы сгорал быстро и без остатка.

Да и китайские алхимики занимались по сути тем же самым. Тянь помнил ранее прочитанные трактаты своих предшественников, и для него это было ясно. Даже великий Сунь Сымяо, объявший разумом всю природу, в своих сочинениях не оставил ничего, кроме нескольких странных рецептов, которые годились скорее для врачевания.

Секрет «большого огня», как выражались искавшие его учёные Поднебесной, пока оставался секретом.

Пока нечем было похвастать и самому Тяню, хотя он был уверен, что ведёт поиски в правильном направлении.

Однако времени прошло уже много, средства заканчивались, и всё указывало на то, что ему пора домой.

*

Итак, главное, что вынес из своих исканий Лиэй Тянь, вернувшись на родину, было следующее. Он теперь умел сам изготавливать селитру. Более того, из занятий с согдийскими алхимиками он усвоил два весьма полезных навыка. Первое — селитру, полученную из соды или извести, можно было превратить в более ценную разновидность, устойчивую к влаге. Это делалось с помощью поташа — растворимого компонента золы. Второе — очищать полученную «зольную» селитру от примесей методом перекристаллизации из раствора.

Перед ним стояла всё та же старая задача: выявить другие компоненты большого огня и найти их наилучшее соотношение. Но молодой учёный интуитивно знал, что сейчас находится к её решению куда ближе, чем до своего путешествия на запад. Весь его опыт подсказывал, что нужная комбинация должна состоять из простых и доступных компонентов. И небольшого их числа — скорее всего, не более трёх.

Некоторое количество очищенной селитры — той, «зольной» — он привёз с собой для экспериментов. Но было понятно, что надолго этого количества не хватит. При всех рациональных соображениях придётся действовать методом подбора, ибо других методов нет — а это потребует и времени, и материалов. Тянь, конечно, понимал это и был готов к долгой кропотливой работе.

Но ему помогло чудо, которое он не мог объяснить.

Это случилось через несколько дней после возвращения. Проводя очередную серию опытов, Тянь возился до поздней ночи. Он порядком устал и когда лёг спать, заснул как убитый. Во сне он видел обычное крестьянское подворье, каких в окрестностях Чанъаня были сотни. На земле были рассыпаны зёрна, их клевали белые куры и чёрные петухи. Почему-то он точно знал, что там пятнадцать кур и три петуха. А ещё между ними сновали два жёлтых цыплёнка.

Проснувшись, Тянь не придал значения странному сну и продолжал свои занятия. Но следующей ночью ему приснилась незнакомая женщина, которая продавала цветы на рынке. На прилавке у неё лежали белые розы, жёлтые хризантемы и очень редкая разновидность мака — чёрные. Роз было шестьдесят, цветков мака — дюжина, а хризантем — восемь.

Тянь понял, что это не простое совпадение. За этими символами крылся какой-то смысл. Некоторое время он мучительно раздумывал, что всё это могло значить. И вдруг его осенило.

Откуда бы оно ни пришло, но вероятно, это был ответ на загадку, над которой он бился столько лет.

Белый цвет означал селитру, чёрный — уголь, а жёлтый — серу. А количество разных птиц или цветов в каждом сне означало… Конечно, долю соответствующих им компонентов в составе! Правда, пока не ясно, весовую или объёмную, но это уже не столь существенные детали…

Он тут же бросился делать эту смесь — благо, всё необходимое у него в лаборатории было. Достаточно древесного угля давал собственный очаг. Селитры осталось у него ещё немного. Сера тоже имелась, как и у всякого серьёзного алхимика. Она не была редкостью: эти тёмно-жёлтые застывшие потёки часто находили на склонах огнедышащих гор.

Дело было за малым. Сначала каждую составляющую перетереть в порошок, как можно более тонкий. Каждый раз, готовя свои пиротехнические забавы, Тянь долго орудовал тяжёлым бронзовым пестиком в глиняной ступе. Он давно знал: чем сильнее измельчены вещества, тем лучше идёт реакция между ними. Это было азбукой алхимической науки.

Далее отмерить нужные количества того, другого и третьего. Сделать это отдельно и по объёму, и по весу.

Провести эксперимент надо для того и другого состава. Они, конечно, будут отличаться, хоть и не сильно. Но он же ищет наилучший вариант.

Наконец, тщательно перемешать в обоих полученных составах все компоненты до однородного состояния — это тоже очень важно.

И когда Тянь проверил огнём то, что изготовил — раз, другой, третий — его охватило настоящее ликование. Полученное в снах откровение полностью оправдало себя на практике.

Этот порошок не просто горел — он ярко вспыхивал светло-сиреневым, почти белым пламенем и не оставлял после себя ничего, кроме дыма. Оказалось, именно эти составляющие именно в такой весовой пропорции были необходимы, чтобы полностью высвободить из селитры законсервированный в ней «огненный элемент».

Тянь наконец нашёл, что так долго искал. Кто или что помогло ему в этом — можно было только гадать.

Но формула большого огня открылась ему.

*

— Теперь, учитель, ты знаешь, как я достиг этого, — подытожил Тянь свой рассказ.

Шунюан, посидев немного в задумчивости, произнёс:

— Я должен поздравить тебя с успехом, Тянь. Видимо, само Небо подсказало тебе.

Тянь был и польщён, и взволнован.

— Может, и так, — воскликнул он. — Но почему именно мне? За какие заслуги? Ведь многие, кто ничем не хуже меня, пытались, но безуспешно!

— Не знаю, и никто не знает, — невозмутимо ответил старик. — Наверное, сочло тебя самым достойным. Видишь ли, Тянь, всё значительное — в науках или в искусствах — достигается с помощью Неба. А кому оно выбирает помогать и почему… Эта тайна куда глубже, чем тайна большого огня. Людям её никогда не постичь…

Он опять некоторое размышлял о чём-то, потом спросил:

— Ты ещё кому-нибудь рассказал?

— Нет, учитель, — ответил Тянь, — пока только тебе.

Наставник кивнул:

— И не говори. Пока не надо. Пусть будет твоим секретом… ну разве только ещё моим.

Ещё помолчав, он добавил:

— Твоё открытие изменит многое в жизни людей. И не только в Поднебесной, но и далеко за её пределами.

— Учитель, ты правда так считаешь? — Тянь недоверчиво улыбнулся. — Очень многое?

Старый монах вздохнул, как показалось Тяню, с некоторой печалью.

— Видимо, ты сам ещё не осознал значимость того, что нашёл. А я не сомневаюсь, что это будет иметь большие последствия. Но какие — вот вопрос. Я прожил долгую жизнь и знаю, что люди используют во зло самые лучшие вещи.

— Учитель, о каком зле ты говоришь? — Тянь пожал плечами. — Большой огонь для меня — только большая забава. Я ведь не собираюсь устраивать пожары или что-то вроде этого. Я собираюсь радовать людей хорошими зрелищами, и больше ничего!

— В том-то и дело, что это забава только для тебя, Тянь.

Шунюан встал и молча прошёлся взад-вперёд, потом остановился и продолжил:

— Когда о большом огне станет широко известно, непременно найдутся те, кто захотят использовать его совсем по-другому. Человеческая природа неизменна. Вспомни, что писали Конфуций и Лао-Цзы, о чём учил основатель нашего монастыря Сюань-цзан… Надеюсь, ты не забыл его буддийские тексты, занимаясь науками?

— Большую часть забыл, — признался Тянь. — Ведь после того я прочёл много других… Но главное всё же помню.

Шунюан покивал седой головой:

— Тогда ты должен понимать, почему я прошу тебя строго хранить секрет большого огня. Знание может быть опасным, особенно во времена больших перемен. А такие перемены в Поднебесной, мне кажется, не за горами.

— Какие перемены ты имеешь в виду, учитель? — обеспокоенно осведомился Тянь.

Старик снова глубоко и печально вздохнул, потом заговорил:

— Когда ты уходил с караваном на запад, Поднебесная переживала хорошие времена, безмятежные и благодатные. Но ничто не бывает постоянным. Нынче спокойные времена, похоже, заканчиваются. Из провинций стали доходить вести о крестьянских восстаниях. Слишком уж высокими поборами их обложили, да ещё после засушливых лет… Кроме того, я слышал, у нас в столице военные недовольны положением дел. Мздоимство чиновников превзошло всякую меру, а государственная власть ослабла. Подобное уже не раз приводило к смуте. Кто знает, к чему приведёт сейчас?

Тянь некоторое время сидел, не говоря ни слова и обдумывая слова наставника. Затем тихо произнёс:

— Ты прав, учитель. Я обещаю никому не раскрывать секрет большого огня.

Нить нейлоновая

И снова всё окружающее вдруг задрожало, контуры предметов стали расплываться и таять в воздухе, пока не растворились совсем. Исчезли стены монастырской пагоды, исчезла прекрасная панорама Чанъаня, исчез древний Китай. Бесследно испарились Лиэй Тянь и его старый наставник.

Вместо них остался Родион, сидевший в кресле со шлемом на голове и совершенно ошарашенный, как и в первый раз.

Его догадка подтвердилась: история, которую он наблюдал с помощью шлема, разворачивалась! Это было как многосерийный фильм — с той разницей, что здесь было полное погружение в реальность фильма. И отождествление его, зрителя, с главным персонажем.

Родион встал, отнёс шлем на стол. Потом начал ходить из угла в угол, меряя шагами комнату. Пережитое несколько минут назад было настолько ярким, настолько огромным, что не умещалось ни в какие мысли. Нужно было какое-то время, чтобы дать полученным впечатлениям улечься. Он глянул на часы — да, как и в прошлый раз, он провёл со шлемом на голове всего минут пять. А казалось, что перед его внутренним взором пронеслось несколько лет, насыщенных разными значимыми и волнующими событиями. Он и вправду жил жизнью другого человека — того, кто существовал, думал, чувствовал много веков назад. И эти эпизоды чужой жизни были не менее реальными, чем его собственная.

Нет, размышлял Родион, я не сумасшедший. Со мной всё нормально. Но я столкнулся с чем-то таким, чему нет объяснения. Чему просто не могло быть места в той картине мира, которая сформировалась у меня в голове.

С самого детства ему объясняли, что бывает и чего не бывает. Объясняли родители, воспитатели в детском саду, учителя в школе, преподаватели в институте, объясняли многочисленные книги и научные труды, которые он читал. О том же говорил накопленный житейский опыт и здравый смысл. В своём нынешнем возрасте он и сам мог бы убедительно разъяснять людям менее образованным, что бывает, а чего нет. Мог бы… до событий последних дней, которые основательно поколебали его мировоззрение.

Сейчас прежде всего надо сохранять спокойствие и трезвую голову. Как бы это ни было трудно.

И что же дальше? Рассказывать сотрудникам или ещё кому-то — нет, он уже об этом думал — потом, потом. Это в любом случае никогда не поздно. Надо попытаться разобраться с этим, понять хоть что-то. Узнать, как далеко он может зайти в просмотре этого кино. Вернее, насколько ему будет это дано… неизвестно кем или чем. Но в любом случае хотелось бы досмотреть его до конца.

Зачем? Просто из праздного любопытства? Нет, неправильная постановка вопроса. Этот невероятный феномен требует изучения — а он, Родион Костромин, как человек науки, не может оставить его без внимания. Но не только в этом дело, и даже, наверное, не столько… Было во всём этом опыте нечто такое, что касалось его лично. Каким-то глубинным, таинственным образом связывало его с тем загадочным человеком давно ушедшей эпохи и совершенно иной, почти чужой культуры.

Сколько у него осталось времени? День завтра и ещё половина дня от послезавтра. Потом шлем нужно вернуть. Может, упросить Валерию, чтобы отсрочить возврат? Но как это будет выглядеть? Договорились ведь! Всё ей рассказать, может, пойдёт навстречу? Поверит ли? Ладно, посмотрим, а пока…

Надо было запечатлеть всё, что он запомнил во время очередного визита в прошлое.

Он снова сел за компьютер и начал стучать по клавишам. Занимался этим до часу ночи, только ненадолго сделал перерыв, чтобы попить чаю.

Лёг спать он уже изрядно утомлённый. И на пороге засыпания ощутил внезапный толчок — такой же, как в прошлую ночь. Да, опять будто из тёмного неизвестного далека его догнала волна, которая не предвещала ему ничего хорошего. Она неслась впереди той безликой угрожающей силы, которая почуяла его вояж в другую реальность. А сама сила продолжала двигаться к нему не столь стремительно, но неуклонно.

И она стала ближе, чем в прошлый раз. Гораздо ближе.

Как Родион ни пытался себя убедить, что это всего лишь странный невроз, некий побочный эффект от действия шлема, уснуть ему удалось только после очередной дозы снотворного.

*

Утром, когда он завтракал, зазвонил телефон.

«Кто бы это, я вроде никаких звонков не ждал, — подумал Родион, вылезая из-за стола. — С работы, что ли? Ну что меня никак не оставят в покое, у меня же ещё две недели отпуска…»

— Алло, — буркнул он, сняв трубку.

— Доброе утро. Это Родион Сергеевич? — осведомился на том конце незнакомый мужчина вкрадчивым тоном.

— Да, это я, здравствуйте, — ответил Родион и весь подобрался.

— Я из отдела по изучению аномальных явлений при госкомитете по науке и технологиям. Ничего, что беспокоим?

— По изучению аномальных явлений? — переспросил Родион. — Никогда о таком отделе не слышал.

Первой его мыслью было, что звонит какой-то мошенник, коих за последние годы в стране развелось немерено. Но секунду спустя стало ясно: это тоже звено в цепи странных событий, произошедших из-за его ошибки в аэропорту.

— Не удивляйтесь, — торопливо пояснил неизвестный собеседник. — Мало кто о нас знает, всего два года назад создали. Идём в ногу со временем, знаете ли… — он многозначительно хихикнул. — Позвольте представиться: меня зовут Игорь Владиславович. У меня к вам важный разговор.

— Слушаю вас, — сухо сказал Родион, пытаясь подавить растущее внутри тягостно-беспокойное чувство. Мало, что ли, ему досталось сюрпризов за последнее время?

Его собеседник чуть помедлил, как бы думая, с чего начать, потом вальяжно заговорил:

— Нам доподлинно известно, что в вашем распоряжении оказался некий м-м… скажем так, артефакт, представляющий чрезвычайно большой научный интерес. Вы понимаете, о чём я.

— Допустим, и что? — Родион почувствовал, как у него заколотилось сердце, всё чаще и чаще.

Не прошло и пары дней, как кто-то узнал о его нечаянном приобретении. Как? Неужели через Валерию? Зачем бы ей втягивать каких-то посторонних людей в ситуацию, касающуюся только их двоих?

— Вам следует незамедлительно передать нашей организации то, о чём мы говорим, — непререкаемым тоном заявил тот, кто назвался Игорем Владиславовичем. — Это первое. Второе: если вы каким-то образом вошли в контакт с этим… предметом, — а мы полагаем, что вы вошли — то хотелось бы получить ваш подробный отчёт о воздействии, которое он оказал на вас. Желательно в письменном виде, но можно и в форме личной беседы. Так что я надеюсь встретиться с вами в ближайшее время.

Родион на несколько секунд опешил. Он лихорадочно соображал, как всё это понимать и что ответить, но ничего не приходило на ум. Это было похоже на гадкое самоощущение, когда тебя неожиданно обхамили, а твой ответ застревает в глотке, потому что ты так же не можешь — мешает природное миролюбие, усугубленное воспитанием.

Незнакомец на том конце ждал, как бы понимая его состояние.

Наконец Родион собрался с мыслями и выговорил:

— Послушайте, Игорь Владиславович, или как вас? Этот предмет, как вы выразились, действительно у меня. Он ко мне случайно попал, так получилось. Я не знаю, откуда вам это известно, и не хочу знать. Хотя догадываюсь. Но он принадлежит не мне и не вам, поэтому я отдам его только владельцу. И никаких отчётов никому я предоставлять не собираюсь. Думаю, наш разговор на этом окончен.

— Напрасно думаете, Родион Сергеевич, — едко протянул голос на том конце. — Той женщине шлем тоже не принадлежит. Это достояние отечественной науки. Если сомневаетесь, я могу показать вам соответствующий документ из министерства. Эта вещь должна быть у нас, понимаете? И будет у нас. Так что, пожалуйста, давайте не усложнять ситуацию. Итак, где и когда мы встречаемся?

— Нигде и никогда, — отрезал Родион. — И больше мне не звоните.

Игорь Владиславович начал что-то отвечать, но Родион быстро положил трубку. Некоторое время он стоял, ощущая, как проходит нервная дрожь в пальцах. Он сам не ожидал от себя такой жёсткости.

Ну вот. Теперь ещё объявились какие-то неизвестные охотники за этой штукой. Неужели человек, который разговаривал сейчас с ним, действительно представляет какие-то серьёзные государственные структуры? Как-то не очень похоже. Хотя кто знает, может и такой отдел по аномальным явлениям появился. Времена-то нынче на дворе преинтересные…

«Время перемен», как говорили те же древние китайцы. И не лучшими для жизни считали такие времена…

Но даже если этот отдел и вправду есть, и этот товарищ оттуда, всё равно это не причина отдать им шлем.

Он стал по своему обыкновению ходить туда-сюда по комнате, а в голове крутились вопросы без ответов.

Понятно, что о самом шлеме они могли знать ещё до того, как его привезли в Ленинград. Вычислить, к кому он попал, тоже не проблема. Свой телефон Родион сам оставил. Но про «контакт с этим предметом» — так вроде сказал этот Игорь Владиславович — как они узнали? И вообще, что им за дело до того, какое на него воздействие произвёл шлем?

Тут Родион вспомнил о своих переживаниях ночью и похолодел.

Ведь знало и нечто жуткое, что не имело ни формы, ни названия, ни, казалось бы, реального существования в этом мире. Нечто из его мгновенных сонных кошмаров. Похоже, есть какая-то связь между ними и тем, что он услышал сейчас по телефону. Хоть это кажется диким и абсурдным…

Но вообще всё происходящее с ним смахивает на некое сюрреалистичное, абсурдное представление, в которое он оказался вовлечён помимо воли.

*

Какое-то время он расхаживал по комнате в возбуждённом состоянии. Мысли и эмоции, вызванные разговором с товарищем из агентства по аномальным явлениям, постепенно улеглись. Игорь Владиславович больше не звонил, видимо, поняв бесполезность дальнейшего разговора. Но значило ли это, что от него отстали? Скорее всего, нет — это было бы слишком просто… Слишком уж ценную штуку судьба по какой-то чудной прихоти послала ему в руки.

Этот шлем наверняка должен вызвать интерес подобных государственных структур. Если они в курсе, как он действует — только ли исторический, только ли научный вообще?

Он, вероятно, избавится от внимания этой загадочной организации к себе, когда отдаст шлем Валерии. Пусть уже с ней решают вопрос…

Но тут же ему стало противно от этой мысли. Переадресовать проблему женщине — как-то не по-мужски это… Тем более женщине, к которой он после заочного общения проникся необъяснимой симпатией, в чём до сих пор себе не признавался.

С одной стороны, вернуть-то всё равно надо. Но с другой — вмешались странные, не понятные ему обстоятельства, которые осложняют и без того непростую ситуацию. А главное — он сам намерен досмотреть до конца фильм, который разворачивался в его сознании посредством шлема. В нём крепло это желание одновременно с чувством, что эта история каким-то образом касается и его самого.

«Надо поговорить с Валерией ещё раз, — подумал он. — Всё рассказать. В свою очередь, узнать побольше об этом шлеме — откуда он взялся и прочее. И, может быть, она согласится с тем, что шлем побудет у меня ещё некоторое время».

Он подошёл к телефону и стал набирать номер своей новой знакомой.

Надежда на то, что она дома, была слабая. Однако трубку сняли, и голос со знакомой бархатной ноткой произнёс:

— Алло!

*

— Валерия, доброе утро, — немного волнуясь, сказал Родион. — Прошу прощения, может, я не вовремя…

— А, Родион, — она, казалось, даже не смутилась нисколько, будто ожидала его звонка. — Ничего, всё нормально. Я вас слушаю.

— Не знаю даже, с чего начать… — пробормотал он, чувствуя себя дураком. — Понимаете, как-то всё очень странно с вашей… находкой, скажем так. Хотелось бы ещё кое-что обсудить. Вы не против?

Валерия секунду помолчала, потом обронила с некоторой иронией в голосе:

— Так срочно? Что-то случилось?

Родион сглотнул сухим горлом. Пора всё рассказать, подумалось ему, хватит играть в прятки.

Он набрал воздуха в грудь и выдал:

— Мне сегодня звонил мужчина, представился членом комиссии… или отдела по изучению аномальных явлений. Аж при государственном комитете по науке и технологиям, представляете? Он знает, что ваша сумка у меня. И его интересует… ну, то, что в ней. Сказал, что я должен передать это им.

Валерия ответила не сразу. И следующая её фраза прозвучала без всякой иронии и несколько обеспокоенно:

— И что вы ответили?

— Я ответил, что отдам только владельцу, — ответил Родион, — то есть вам. Я решил, что вы должны быть в курсе. Так, на всякий случай… Вот и звоню.

— Правильно ответили и правильно решили, — произнесла Валерия с той же интонацией. — Но вы сами-то знаете, что в сумке? Кроме той таблички с иероглифами?

Родион собрался с духом и сказал:

— Валерия, вы меня, ради бога, простите… Но я ваш ящик открыл, ещё до разговора с вами. Ну, чтобы точно знать, что там. Мало ли кто может заявить, что это его сумка… Короче говоря, я знаю, что там воинский шлем. Довольно древний. Китайский, судя по всему.

От этого признания ему сразу стало легче, будто он сбросил с плеч мешок с цементом.

— Та-ак, — протянула Валерия. — Должна вам сказать, Родион, в вас чувствуется пытливость настоящего учёного. Но я надеюсь, вы хотя бы надевать его не стали?

— Валерия, мне очень стыдно, но я… — начал было Родион, и тут в трубке раздался двойной щелчок.

Такой же, как и в прошлый разговор с ней. Сомнений не было: их кто-то прослушивал.

— Знаете, кое-что и вправду случилось, — торопливо сказал Родион. — Но это не телефонный разговор. И поэтому мне очень нужно с вами встретиться и пообщаться. Чем скорее, тем лучше.

— Понимаю вас, — ответила Валерия.

Что-то в её голосе свидетельствовало: она и вправду понимает.

— Хорошо, — продолжала она, — раз такое дело, давайте приблизим нашу встречу. У меня сегодня как раз есть окно между часом и тремя. Вас устроит?

— Да, конечно, — обрадовался Родион. — Я подъехал бы, но… — тут он замялся. — Мы у вас дома будем разговаривать? До гостей ли вам сейчас? Может, лучше встретимся где-нибудь в другом месте?

— Давайте всё же у меня дома, — сказала Валерия, словно угадав его сомнения. — Больше никого не будет, так что за это не беспокойтесь.

— Вот и хорошо. А что касается… — тут он набрался всей наглости, на которую был способен, и выпалил: — Можно, эта вещь пока побудет у меня? Ещё недолго. Я очень прошу. С меня за это любая компенсация, хоть денежная, хоть какая другая!

Он ожидал в ответ возмущения или чего-то в этом роде, но Валерия тихо произнесла:

— Родион, вы понимаете, что это опасно?

Похоже, она уже обо всём догадалась.

— Да, понимаю, — сказал Родион, — и хотел обсудить с вами это тоже.

Валерия какое-то время молчала, видимо, о чём-то думая.

— Ладно, — наконец вымолвила она. — пусть пока остаётся у вас. Жду к часу, постарайтесь не задерживаться.

*

Задерживаться Родион не стал. Он приехал даже немного раньше. Разыскать дом, где жила Валерия, не составило труда. Понимая, что его последние слова услышали те, подслушивающие, он опасался, что за ним будет ещё и слежка. Поэтому весь путь он проделал, постоянно озираясь по сторонам и оглядываясь — не увязался ли кто за ним. Ну прямо как агент в дешёвом шпионском романе, думалось ему с невесёлой иронией. Но ничего и никого подозрительного он не заметил.

Дверь ему открыла женщина среднего роста, неброской, но приятной внешности. Густые русые волосы с лёгкой проседью, правильные черты лица, внимательные серые глаза с лучистыми морщинками по краям. На ней был полуспортивный костюм пепельно-голубого цвета, который очень шёл её худощавой ладной фигуре. Родион сразу и с некоторым удовлетворением отметил, что примерно так её себе и представлял.

— Ну что ж, рада вас видеть, Родион. — сказала она знакомым бархатистым голосом. — Проходите, прошу.

Родион, смущённо улыбнувшись, зашёл в прихожую. Он сразу начал сбивчиво и витиевато бормотать слова приветствия, потом извинения за внеплановый визит, на который он напросился, за свою нелепую оплошность, из-за которой всё это началось… Но Валерия прервала его словоизлияния:

— Родион, будем считать, мы проехали то, что привело к этому, ладно? Так сложились обстоятельства, и давайте исходить из нынешней ситуации.

— Да, конечно, — Родион сразу согласился, попутно отметив, какой быстрый и рациональный ум у этой женщины. — Вот, — он вынул из пакета привезённую с собой дощечку с иероглифами, — пока только это…

— Ну, уже кое-что, — улыбнулась Валерия, принимая дощечку. — Мы на кухне посидим, не возражаете? Будете кофе?

— С удовольствием, — кивнул Родион. — Представителям советской интеллигенции сам бог велел общаться на кухне!

Он немного задержался, разглядывая незнакомую обстановку.

Стандартная двухкомнатная квартира. Не сказать, что богато обставлена — скорее скромно, но со вкусом. Пожалуй, более уютно, чем у него — всё-таки налицо женские хозяйские руки. И тоже четвёртый этаж, только в пятиэтажке более старой постройки, чем его дом.

— Валерия, а ваши родственники… — начал было он.

— Я одна живу, — сказала Валерия, предвосхитив его вопрос. — Сын уже взрослый, он в Москве. В прошлом году закончил университет на экономиста. Он у меня молодец, самостоятельный. Уже студентом занялся предпринимательством, так что я за него не беспокоюсь. А муж… — она помрачнела. — Не стало его шесть лет назад. Инфаркт.

— Мне очень жаль, — выдавил Родион. — Не должны люди уходить так рано. Особенно хорошие…

— Знаете, сердечно-сосудистые болезни — такая скверная штука… — вздохнула Валерия, — они и молодых не щадят. Ну, а у вас, позвольте полюбопытствовать?

— И я влачу одинокое существование, — невесело усмехнулся Родион. — Давно уже. Но у меня другой случай: мы с супругой разошлись, не прожив вместе и трёх лет. Слишком уж разными людьми друг дружке оказались… Правда, от того недолгого брака осталась дочь. Тоже вполне уже взрослый человек. Художница и дизайнер. Отдельно от меня живёт, но здесь, в Ленинграде.

— Ясно… Дочь — тоже хорошо. — Валерия снова заулыбалась. — Ну что же мы стоим? Идёмте!

*

— Представляю, что вас заставило так спешно искать разговора со мной, — говоря, Валерия разливала кофе в изящные фарфоровые чашечки. — Но давайте сначала вы сами всё расскажете. Вот прямо начиная с момента, как вы привезли мою сумку домой. А потом я отвечу на ваши вопросы. Если смогу, конечно, — со смешком добавила она.

Родион некоторое время сидел, собираясь с мыслями. Вроде его уже если не простили, то по крайней мере поняли. Но всё равно было трудно рассказывать о том, что натворил. В ушах словно звучал строгий голос: «А ну, признавайся, сорванец, зачем лазил в чужой сад!»

Преодолев мучительную паузу, он заговорил:

— Когда я увидел, что в ящике, меня разобрало любопытство. Настолько сильное, что я не мог себя сдержать. Я никогда не видел ничего подобного! В общем… я этот шлем примерил, будь он неладен. Наверное, лучше бы этого не делал, но кто ж мог знать… И тут началось самое поразительное. Как бы это лучше объяснить… — тут его мысль забуксовала.

— Ну уж найдите какие-нибудь подходящие слова, — улыбнулась Валерия. — Вы же филолог, насколько я помню?

— Да, по образованию филолог, даже целый кандидат наук. — Родион попытался улыбнуться в ответ. — Но то, с чем я столкнулся, настолько выходит за всякие рамки… Слова тут подобрать трудно. Даже мне. В общем, я словно перенёсся в другую реальность. И воспринимал всё как другой человек из той реальности. Эффект присутствия полный. Это не галлюцинация, не сон наяву, это что-то другое. Я бы сказал, ты как бы заново проживаешь куски из жизни того, кто уже когда-то жил, понимаете?

— Понимаю, — сказала Валерия.

Она посерьёзнела и слушала сосредоточившись, даже подавшись вперёд. То, что говорил Родион, похоже, её не на шутку заинтересовало.

Родион отхлебнул глоток кофе и продолжил:

— Но мало того. У меня были не только глаза и уши того человека. Ещё в придачу даётся контекст всего происходящего. То есть ты как-то знаешь обо всём, что воспринимаешь, и снаружи, и изнутри. И понимаешь речь людей, будто они говорят на твоём языке. В общем, будто смотришь фильм, предельно реалистичный… Нет, лучше сказать — документальный, и в то же время находишься внутри этого фильма. Совершенно невероятное ощущение, ничего подобного я не испытывал раньше.

— Да, это удивительно, — кивнула Валерия. — Так что это за контекст? Имею в виду время, место…

— Похоже на раннее средневековье в Китае. Если точнее, тогдашняя столица. Как его… Чанъань.

— Чанъань… — задумчиво повторила Валерия. — Так я и предполагала. Но продолжайте, Родион, я вас внимательно слушаю. Кто этот человек, чью жизнь вы наблюдаете или проживаете, вы хотя бы примерно можете сказать?

— Даже не примерно, а точно. Это тот, кто изобрёл порох. Молодой учёный, если учёными можно называть тогдашних алхимиков, целителей и прочих. А имя его э-э… Лиэй Тянь.

— Вот оно как? — брови Валерии удивлённо вскинулись. — Считается, что имя создателя пороха точно не известно. Есть, конечно, разные версии… Даже относительно страны и эпохи мнения историков расходятся.

— А я проживаю саму историю того, как он пришёл к своему изобретению. В общих чертах, конечно. Но очень любопытно, можно написать целую книгу… Но знаете, Валерия, в двух словах это всё не рассказать. Штука в том, что фильм не только об этом учёном. Там есть и другие действующие лица. Но это как бы главное… Пока главное.

— Я бы хотела прочитать такую книгу, — сказала Валерия с лукавым смешком — похоже, обычным для неё.

— Вот, мне и самому хочется это как-то засвидетельствовать, — возбуждённо заговорил Родион. — И я после «сеанса», так сказать, записываю, что запомнил. До сих пор у меня было два таких сеанса. Но думаю, возможны следующие. То есть мне покажут — уж не знаю, кто или что — и остальные серии. И поэтому-то, Валерия, я вас слёзно умоляю пока оставить шлем у меня. У этой истории должно быть завершение, я чувствую. И после него, конечно же, я сразу верну его вам.

— Хорошо, — ответила Валерия, — ради науки можно пожертвовать несколькими днями. Правда, мне нужно как-то объяснить такую задержку своему начальству. Но это ладно, не самая большая проблема…

— Моя благодарность вам будет безмерной, — обрадованно добавил Родион.

Потом глубоко вздохнул, допил свой кофе и проговорил:

— Но почему Китай того времени? Почему именно тот человек? И что это вообще за феномен такой? Как он действует? Сплошные вопросы. Валерия, вы можете хоть что-нибудь мне объяснить?

*

— По правде говоря, — сказала Валерия с печалью в голосе, — чуть больше, чем ничего. Хотите ещё кофе?

Родион кивнул:

— Не откажусь. Хороший у вас кофе, давно такого не пил.

— Так вот, — продолжила Валерия, насыпая следующую порцию в кофеварку. — Это загадка и для меня, и для всех моих коллег, кто успел испытать воздействие шлема. Я о том, каким образом и почему он так влияет.

— Так значит, вы тоже… примеряли? — воскликнул Родион.

— Да, прямо там, где его нашла. Восторг был такой, что удержаться от соблазна было невозможно. При всём моём знании, как надо обращаться с подобными артефактами. Но сразу хочу вас успокоить: похожее воздействие он произвёл только на меня. Хотя далеко не такое сильное, как на вас. Остальные участники экспедиции, кто отважился надеть, наблюдали какие-то отрывочные, неясные картинки. Пара человек вообще ничего не почувствовали. А вот у вас с этим шлемом взаимодействие на всю катушку. Можно подумать, что для вас он и сделан.

— Надо же, — улыбнулся Родион. — Как мне повезло!

— И это тоже само по себе удивительно, — продолжала Валерия. — Всё так складывается, будто вы нашли друг друга… Но вы, наверное, хотите знать, как этот шлем вообще у меня оказался.

— Да, конечно, чертовски интересно, — сказал Родион, замирая в предвкушении.

— Повторю, моя специальность — археология, — начала Валерия свой рассказ, попутно заваривая кофе. — Год назад меня включили в состав исследовательской экспедиции в Монголию. В восемьдесят девятом местные там нашли заброшенный и полуразрушенный дацан, ранее никому не известный.

— Дацан? — переспросил Родион. Он не ожидал, что рассказ начнётся с этого.

— Буддийский храмово-монастырский комплекс. Хотя, кому объясняю… Их в Монголии насчитывается более сотни. Наиболее древние относятся к шестнадцатому веку постройки. Возможно, этот найденный — самый старый. Обнаружили его на юге страны, в той части, которая называется Гобийский Алтай. Оттуда до границы с Китаем рукой подать. Надо сказать, местность труднодоступная и почти безлюдная. Местонахождение дацана сами монголы называют «урочище Оол-Дэрдэн». Такая низина посреди плоскогорья, раньше там поблизости протекала небольшая речка. Видимо, был небольшой оазис, что позволило основать в этом месте дацан. Но со временем речка пересохла, сейчас от неё осталось только русло. И обитатели дацана его покинули. Больше там никто не жил.

— Это понятно, — поддакнул Родион. — Нет воды, нет и жизни.

— Естественно, — продолжала Валерия, — находка вызвала некоторый ажиотаж в узких исторических кругах. Как монгольских, так и советских. Ведь до сих пор считали, что все постройки такого рода известны. Оказалось, нет. Я думаю, Монголия хранит ещё немало сюрпризов для нас, историков.

— Я вот ничего про это открытие не слышал, — признался Родион. — Хотя регулярно слежу за научными новостями.

— Родион, это не удивительно, — усмехнулась Валерия. — В другое время оно стало бы научной сенсацией. Но сейчас, как вы сами знаете, отечественная историческая наука занята совсем другим. Акценты, знаете ли, сильно сместились…

Она разлила сваренный кофе по чашкам и снова села за стол.

— Ну да, нынче не то того… — отозвался Родион со вздохом. — Тут в родной истории сплошные сенсации.

— В общем, мы туда поехали по приглашению монгольского правительства. На уровне руководства обеих стран решено было действовать совместно. Имею в виду, проводить научно-исследовательские работы в этом дацане. Создали, так сказать, интернациональную группу специалистов из Монголии и СССР. Монголы, конечно, справились бы своими силами. Но сейчас у них в стране тоже период весьма бурных перемен. Древние реликвии отошли на второй план, а на первый вышли общественные преобразования… Опять же, сами знаете.

— Это точно, — согласился Родион, — сейчас у них совсем другие приоритеты.

— Но, как говорится, «война войной, а обед по расписанию», — продолжала Валерия со смешком. — Мы стали потихоньку делать свою работу. Раскопки на территории дацана проводили в сентябре и апреле, когда не слишком жарко. Не говоря про тамошние зимы, когда земля глубоко промерзает и становится каменной.

— Да, знаю, какие в той местности зима и лето, — вставил Родион. — Не очень подходящее время для поисков.

— Так что это был уже мой второй заезд, первый был в сентябре. Конечно, я работала не одна, нас там была команда таких. Тогда ничего примечательного не нашли — так, мелочи… Но во второй раз именно мне несказанно повезло. Я рассчитывала отыскать только какие-нибудь предметы религиозного культа, части монастырского инвентаря, манускрипты какие-нибудь, ну что-то типа того. Может быть, даже захоронения с останками обитателей. Но никак не то, что мне попалось… В общем, после двух недель ковыряния в каменистой почве я наткнулась на кирпичную кладку на глубине около метра. Когда стала разбирать, оказалось, это что-то вроде камеры. А в ней был этот шлем и под ним — табличка с надписью.

— «Когда-нибудь мы снова встретимся», — процитировал Родион.

— Да, именно, — кивнула Валерия. — Я так понимаю, вы владеете китайским, раз перевели?

— Не то чтобы владею, когда-то изучал… Со словарями все мы немного полиглоты. Но слушаю вас дальше, Валерия, невероятно любопытно.

— Первое, что меня поразило после самой находки — то, что шлем сохранился практически идеально. И табличка не пострадала. Ну табличка ладно, но стальные изделия даже в таких условиях обычно хоть чуть-чуть, но ржавеют. За несколько веков всё равно происходит какая-то коррозия. А тут — даже никаких следов.

— Ну, это не единственный подобного рода случай, — заметил Родион. — Вы же про колонну в Дели наверняка знаете.

— Да, конечно, тоже одна из великих тайн древности. Полагаю, мы имеем дело с чем-то подобным. Но к этому чуть позже я вернусь, а пока вот вам загадка вторая. Каким образом этот шлем оказался там, где мы его нашли? По всем признакам его смастерили в эпоху династии Тан. Год определить, конечно, невозможно. Скорее всего, это вторая половина девятого века.

— Не та ли эпоха, в которую я путешествовал? — тут же отреагировал Родион.

— Похоже, что так и есть, — улыбнулась Валерия. — Вот когда вы мне покажете свои записки, тогда и сверимся.

*

— Непременно покажу, — сказал Родион, — но вы знаете, Валерия… У меня почему-то чувство, что этот шлем сам даст ответы на все вопросы.

— Ну, на все — это вряд ли, — покачала головой Валерия. — Но я ещё не всё рассказала. Так вот, сразу, конечно, стало ясно, что эта вещь уникальная. И нужны дополнительные специальные исследования. Прежде всего, чтобы установить, из чего она сделана. В случае надобности отбираются пробные образцы, и с ними работают дальше. Есть разные методы: атомно-абсорбционная спектрометрия, рентгеноструктурный анализ и прочее. А нужное оборудование и специалисты есть только в Советском Союзе. И мы убедили руководство экспедиции отправить запрос куда надо, обосновать. Одним словом, от монгольского правительства мы получили разрешение, чтобы вывезти реликвию в нашу страну.

Она подняла глаза, вспоминая, и процитировала:

— «…Учитывая особенности объекта, предоставить его в распоряжение советских коллег на необходимый срок для проведения специальных исследований». Чиновники от науки и там, и здесь не подозревают, какие ещё у него особенности. А так бы вряд ли разрешили. У меня его сразу отобрали бы, и всё, с концами.

— Вы, стало быть, сохранили в тайне то, что… на месте узнали сами? — осторожно осведомился Родион.

— Да, договорились никому не рассказывать, мало ли что… Я сама никому до сих пор не говорила и надеялась, что никто не говорил. Но шила в мешке не утаишь. Вот вы всё равно узнали, да ещё как… — Валерия рассмеялась.

— Со мной особый случай, — усмехнулся Родион в ответ. — И может, случай удачный.

— Более чем удачный, — согласилась Валерия, — причём для нас обоих. Понимаете, в прежние времена я по возвращении была бы должна сразу передать находку в местное отделение института археологии при Академии наук СССР. Но сыграло роль то обстоятельство, что сейчас в научных верхах некоторая неразбериха. Сами знаете, какая нынче внутренняя государственная политика. Собираются учредить российскую академию наук как альтернативу союзной, и чиновники никак не могут распределить полномочия. Пока меня никто не напрягает насчёт передачи шлема — ни из Москвы, ни из ленинградского отделения. Более того, местное начальство спустило директиву: сами проводите исследования исходя из своих возможностей. Так что, как видите, и бюрократия может быть полезной, — с улыбкой заключила она.

— Да, а тут ещё вмешался я, — добавил Родион. — Знаете, всё больше удивляюсь, какие загогулины жизнь может выписывать!

— Это точно. Но слушайте дальше, — продолжала Валерия. — Загадка третья, связанная с этим шлемом. Я уже говорила, что на нём нет ни малейших признаков коррозии — да вы и сами видели. Но после того, как я его вынула из закладки, тщательно обследовала то место. Это у нас, археологов, по правилам работы так, вы понимаете. И обнаружила небольшой металлический фрагмент. Видимо, изначально был дефект структуры металла. К тому же там большие перепады температур, и суточные, и сезонные. Но нам это оказалось на руку: не пришлось самим портить уникальную вещь. Это мелкий осколок, отлетел от утолщения над височной зоной, с внутренней стороны. Если приглядеться, там можно заметить — соответственно по форме выщерблено.

— Не заметил, — сказал Родион. — Но особенно и не приглядывался. До того ли было!

— Понимаю вас… Так вот, этот фрагмент я тоже, конечно, привезла. Когда приехала домой, только он у меня и остался. И я, чтобы не терять времени, сразу отправила его на исследование в технологический институт. Там на кафедре физико-химических методов анализа есть всё необходимое. Чтоб вы знали, у нашей головной конторы с ними давно заключена договорённость. Мой заказ на исследование выполнили на удивление быстро, официальное заключение позже пришлют. Но мне уже позвонили, сообщили предварительные результаты анализов. Как раз сегодня, перед вашим визитом. Вы не поверите!

— Да меня уже, пожалуй, ничем не удивить, — хмыкнул Родион. — Но попробуйте.

— Сталь этого шлема содержит много никеля, около сорока процентов. По сути, это железо-никелевый сплав, характерный для состава метеоритов. Кстати, весьма стойкий к коррозии. Скорее всего, шлем сделан из так называемого «метеоритного железа», а не того, что выплавлен из руды.

— Я о таком читал, — сказал Родион. — Насчёт многих находок древности предполагается, что они сделаны именно из такого железа. А в иных хрониках прямо написано, что использованы камни, которые упали с неба.

— Но это не самое удивительное. А по-настоящему удивительно вот что. В кристаллической решётке сплава имеются регулярные включения атомов неодима и празеодима. Это такие редкие металлы, относятся к группе лантаноидов.

— Я не химик, — Родион пожал плечами. — Мне это мало что говорит.

— Мне тоже не очень много, — улыбнулась Валерия. — Но в метеоритах их не находят. Из слов коллег-химиков я только поняла, что эти примеси придают сплаву некие особые магнитные свойства. Они тоже диву даются: мол, каким образом такой материал получен? Что за технология? То есть современные учёные не понимают, как это сделано более тысячи лет назад.

— Да, вот это по-настоящему интересно, — пробормотал Родион. — Наверное, поэтому шлем так действует?

— Кто знает? — произнесла Валерия задумчиво. — Может быть… Но я ни о чём подобном никогда не слышала.

— Кажется, я понял, почему этот шлем запрятали подальше, — сказал Родион, чтобы немного облегчить трудную тему. — Потому что он вместо того чтобы защищать хозяина, делает его недееспособным.

— Ну что ж, — засмеялась Валерия. — Версия вполне правдоподобная!

Они помолчали. Родион посмотрел на часы — отпущенное ему для аудиенции время заканчивалось.

*

Тут Родион вспомнил ещё кое о чём и помрачнел.

— Знаете, Валерия, — промолвил он, — есть ещё четвёртая загадка. И она касается нас обоих.

— Вы про эту… организацию?

— Да… Вы что-нибудь о ней знаете?

Валерия поглядела на него несколько озабоченно.

— Знаю то, что официально такой организации не существует. Я специально навела справки по своим каналам. Говорят, нет такого отдела при госкомитете. И никогда не было.

— Мне тоже это показалось подозрительным, — сказал Родион. — Так они и вам звонили?

— Звонили, — со вздохом ответила Валерия. — Некий Игорь Владиславович.

— А, ну тот же, что и мне. Как вы думаете, Валерия, кто он такой и кого представляет?

— Понятия не имею. Но факт тот, что как-то информация о шлеме утекла. Может, кто-то из членов экспедиции проболтался по возвращении. И кого-то эта вещь очень заинтересовала. А в чём интерес — тут можно только строить догадки.

— То, что заинтересовала, не удивительно, — заметил Родион. — Эта штука, если знать, что она собой представляет, может заинтересовать кого угодно. Но я расскажу вам ещё кое-что.

Он вкратце поведал о своих ночных жутких переживаниях.

Валерия молча слушала, потом с сомнением спросила:

— Вы полагаете, то и другое как-то связано?

— Почему-то мне так кажется, — выговорил Родион. — Я не могу этого объяснить, но… — он умолк на полуслове.

Сейчас, наверное, выгляжу каким-то суеверным дурачком, подумалось ему.

Но Валерия, подумав, сказала совершенно серьёзно:

— Знаете, Родион, после того, как я примерила шлем… Никогда раньше кошмаров у меня не было. Но в ту же ночь мне приснилось нечто страшное. Будто кто-то меня преследует. Я тогда не придала значения. Но вот вы рассказали, и я вспомнила.

— Вот видите… Но скажу за себя. По сравнению с тем, что я пережил, наверное, ничто уже не покажется мистикой.

Валерия взглянула Родиону в глаза с несколько напряжённым выражением на лице.

— И вы, несмотря ни на что, хотите продолжать эксперименты со шлемом? — спросила она.

— Вы же сами сказали, что во мне чувствуется пытливость настоящего учёного, — улыбнулся Родион.

Валерия поддержала шутливый тон:

— Ну тогда вы сами отвечаете за свою безопасность… — тут к ней вернулась серьёзность, — но мне бы очень не хотелось, чтобы с вами случилось что-то нехорошее. Так что, как бы это банально ни звучало, Родион, но… будьте осторожны.

— Я постараюсь, — кивнул он и снова глянул на часы.

*

Чуть подумав, он решил высказать то, что наконец оформилось у него в мозгу:

— Валерия, мне пора закругляться. Но ещё одно напоследок. У меня по ходу нашей беседы появились некоторые соображения по поводу самой главной загадки шлема — как же всё-таки он действует.

— Так, — оживилась Валерия, — и что за соображения?

— Но это всего лишь смутные догадки. В общем… Вы же слышали про теорию ноосферы Вернадского?

— Конечно, слышала. Это не то чтобы совсем ненаучно… Скажем так: околонаучная концепция, которую вряд ли можно как-то проверить и подтвердить на опыте. Поэтому она официальной наукой не признана.

— Согласен, на опыте её подтвердить невозможно… — продолжал Родион. — Но как думаете, Валерия, какая традиционная и самая большая ошибка учёных?

Валерия пожала плечами:

— Да мало ли в чём можно ошибиться по-крупному…

— А по-моему, вот какая: они отрицают то, что не обнаруживается в экспериментах. Более того, не признают реальным всё, чему нельзя дать точного научного определения. Но вот, например, любовь можно зафиксировать экспериментально? А научное определение можно для неё придумать?

— Тут вы правы, конечно, — улыбнулась Валерия. — В жизни много чего выходит за пределы научного мировоззрения.

— Так вот, я думаю, если существует сфера разума, связанная с Землёй, как трактовал Вернадский… Или вокруг Земли, как представляли другие близкие ему философы — то может, есть и некая сфера, где собрана коллективная память человечества? Эта память накоплена за всю историю, она как бы хранится в законсервированном виде и при этом постоянно пополняется. Почему не предположить по аналогии? Я бы назвал это… ну, скажем, «мнемосфера». Обычный человек, если он не йог или экстрасенс какой-нибудь, не имеет доступа туда. А этот шлем как-то наводит связь между отдельным человеком и мнемосферой. Не знаю, каким образом, но наводит.

— Хм, да, интересно… — промолвила Валерия.

— Или лучше так: канал связи у каждого человека с мнемосферой существует, но по каким-то непонятным причинам закрыт, заблокирован. А шлем действует таким образом, что у некоторых людей он немного как бы приоткрывает заслонку. А у других, как у меня, например, отрывает полностью.

— Допустим, но как же всё-таки открывает? — Валерию, похоже, захватили фантазии собеседника. — Как это работает, можете хотя бы в общих чертах предположить?

Родион развёл руками:

— А вот сие тайна великая есть… Может, это как раз тот случай, когда методы науки не очень помогут что-то понять. Тут простор для версий необозрим. Но наверняка есть какой-то, назовём это так, механизм взаимодействия шлема и чьей-то головы, когда они вступают в контакт. Шлем расширяет возможности мозга, если грубо сравнить — как инструмент для руки. Создаёт что-нибудь типа резонанса, усиливающего сигналы между нейронами. А насколько усиливает — зависит от человека. Этот резонанс может быть сильный или слабый. Или вообще может не быть никакого.

— Ого, да у вас уже целая теория родилась, — сказала Валерия весело. — В вас, Родион, пропал писатель-фантаст!

— Это, правда, на самом деле ничего не объясняет, — добавил Родион. — Просто мысли по поводу, не более.

— Ладно, годится в качестве рабочей гипотезы, — Валерия усмехнулась. — Ваш образ мнемосферы, как вы выразились, мне нравится. Но насчёт механизма влияния… мне ближе идея не усиления активности, а тонкой настройки. То есть мозг в шлеме становится очень чувствительным приёмником и воспринимает то, что без шлема уловить не может.

— Возможно, и так, — с улыбкой согласился Родион. — Вы предлагаете женский вариант объяснения, а я — мужской. Но может, они оба в каком-то смысле верны…

Они снова помолчали, думая каждый о своём.

— Ладно, — вздохнул Родион, поднимаясь, — пойду я домой. Валерия, вам огромное спасибо за разговор и за кофе. Но главное — за понимание.

Он вышел в прихожую и стал одеваться.

Валерия подошла с чёрной сумкой в руках:

— Это ваша.

— Благодарю, чуть снова не оставил за разговорами, — засмеялся Родион. — Вот же раззява!

Он вытащил из сумки купленное в поездке ожерелье и протянул Валерии:

— А это ваше. Примите, пожалуйста, в качестве компенсации за доставленное беспокойство.

— Да что вы, Родион, какое беспокойство! — начала она было отнекиваться.

— Нет-нет, возьмите, я настаиваю. Это национальное монгольское украшение. Эксклюзивная штучка, здесь такую вряд ли купите. Тут серебро и агат… Посмотрите, какая тонкая работа!

— Да, красивая вещица, — согласилась Валерия, разглядывая ожерелье. — Хорошо, возьму, раз вы настаиваете. Спасибо!

— Это ведь также в счёт будущего беспокойства, — улыбнулся Родион. — Сколько вы ещё можете терпеть, что шлем у меня?

Валерия вздохнула:

— Начальству я сообщила, что шлем передан на специальные исследования. Ещё дней пять, ну, неделю ко мне не будут приставать с вопросами. Но потом…

— Я не создам вам проблем, обещаю, — кивнул Родион. — И что-то мне подсказывает, что я успею получить от этой штуки всё!

— Родион, ещё раз прошу, — тихо сказала Валерия, — пожалуйста, осторожнее с ним. Если почувствуете что-то опасное, лучше остановитесь. И теперь будем на связи, да?

— Конечно, — сказал Родион и тут вспомнил: — Да, чуть не забыл: мою линию прослушивают. Вас, похоже, нет, а меня так точно. Наверное, это те люди из несуществующей организации. Так что имейте в виду, если будете мне звонить.

— Поняла, — промолвила Валерия встревоженно. — Значит, они не успокоятся… Ладно, буду начеку. Ну, удачи вам!

— И вам всего доброго. Увидимся, — сказал Родион и шагнул за дверь.

*

Домой Родион будто на крыльях летел. После разговора с Валерией в его голове бурлило варево из всего, что он узнал за последние два часа. Но всё же само знакомство с этой женщиной и общение с ней не только что-то прояснило, но и придало ему энергии. Он давно не испытывал такого душевного подъёма.

«Вот это женщина! — крутилось у него в мыслях по дороге. — Никогда не встречал такой!»

Весна уже полностью вступила в свои права. Задорно чирикали воробьи на деревьях. На лицах прохожих стало появляться бодро-деловое выражение на смену угрюмо-сонному. Солнце весело выглядывало из-за облаков, растапливало на тротуарах оставшиеся кучки грязного снега. Резво перешагивая через них и лавируя между лужами, Родион подходил уже к подъезду своего дома. Он всё ещё пребывал, как юноша, в радужно-приподнятом настроении.

И тут кто-то сбоку окликнул его по имени-отчеству. Он остановился и обернулся. Настроение сразу рухнуло вниз.

К нему приблизился мужчина ничем не примечательной наружности, в сером плаще и шляпе. В нём всё было какое-то среднее: рост, фигура, внешность. В руке он держал дипломат, обтянутый чёрной кожей.

— Мы с вами разговаривали, — негромко вымолвил незнакомец. — Я Игорь Владиславович.

Родион взглянул на него внимательнее. Узко поставленные жёлто-коричневые глаза, цепкий взгляд сквозь очки в модной оправе. Щёки и острый подбородок гладко выбриты, над тонкогубым ртом усики аккуратной тёмной щёточкой. Лет сорок ему, наверное, хотя… чёрт его знает.

«Идеальная фактура для роли секретного агента, — мелькнуло в голове. — Но ёлки-палки, как они меня так быстро вычислили?»

Хотя где-то в животе пополз предательский холодок, Родион попытался придать голосу негодование:

— Вы следите за мной, что ли?

Мужчина усмехнулся:

— Ну раз Магомет не идёт к горе, то гора идёт к Магомету.

— Что вам надо? — бросил Родион, сам себе удивляясь. Обычно он разговаривал со всеми куда более вежливо.

Неприветливый тон, казалось, нисколько не смутил Игоря Владиславовича.

— Сами знаете. У меня здесь, — он похлопал по боку своего дипломата, — документ, устанавливающий право владения шлемом. За подписью зампредседателя госкомитета по науке. Могу предъявить, но думаю, вы меня от этого избавите. Мы сейчас поднимемся к вам в квартиру, и вы мне отдадите шлем. После этого вы про нас больше не услышите.

Всё это он выговорил ровным и уверенным тоном, как говорит воспитатель в детском саду, не сомневаясь, что дети его сейчас же послушаются.

— Вот что, Игорь Владиславович, — отчеканил Родион, чувствуя, как внутри жёстко и болезненно натягивается какая-то тетива. — Мне нет дела до вашей мифической организации. Равно как и до вас вместе с вашими липовыми бумажками. Повторяю, что должен вернуть эту вещь владельцу. И сделаю именно так. А теперь прошу меня не задерживать, я тороплюсь.

Он хотел было сделать шаг, но мужчина остановил его быстрым жестом:

— А я советую вам не торопиться. Послушайте, это важно. Если не отдадите добровольно, поверьте — у нас есть способы вас заставить. Нам не хотелось бы к ним прибегать, но…

— Вы что… — Родион немного даже опешил. — Вы мне угрожаете?

— Просто примите к сведению, — невозмутимо ответил Игорь Владиславович, — а называйте, как угодно. Но если пойдёте нам навстречу, можете рассчитывать на некоторое… скажем так, вознаграждение. Вам будет не лишнее. Зарплата у людей вашей профессии, насколько я знаю, не очень.

Родион несколько мгновений стоял столбом, глядя на этого невзрачного человека.

«Кто они такие вообще, если у них есть эти возможности?» — лихорадочно вертелось в голове.

Потом он собрался с мыслями и как можно спокойнее сказал:

— Кем бы вы ни были на самом деле, я не позволю себя шантажировать. И взяток не беру. Воспитание не позволяет, знаете ли. Больше мне с вами говорить не о чем. А если вы ещё будете меня преследовать, я обращусь в милицию.

— Вот это было бы очень глупо с вашей стороны, — с ледяной улыбкой отреагировал Игорь Владиславович. — Вы только себе хуже сделаете. Кроме проблем, которые у вас уже есть, вам ещё придётся отвечать за то, что безо всяких оснований удерживаете у себя чужую ценную вещь. А я вам предлагаю самый быстрый и безболезненный вариант. Для вас же. А вы упрямитесь, простите, как осёл. Хотя вроде взрослый интеллигентный человек, кандидат наук…

«Они и это обо мне выведали, — подумал Родион. — Что ещё они про меня знают?»

Он ещё секунду смотрел на привязчивого собеседника, потом выпалил:

— Надеюсь вас больше не услышать, как вы сказали. И не увидеть. Всего хорошего!

Не дожидаясь ответа, он повернулся и быстро зашагал к входной двери.

Вслед ему прозвучал голос Игоря Владиславовича:

— Зря вы так. Я по-хорошему хотел. Вы пожалеете!

Родион, больше не оборачиваясь, зашёл в подъезд и вызвал лифт.

*

Только когда он оказался в своей квартире, разделся и сел в кресло, волнение внутри него улеглось. В разговоре с Игорем Владиславовичем он изо всех сил старался сохранять выдержку, но всё же эта неожиданная встреча на улице выбила его из колеи. Родион сделал несколько глубоких вдохов-выдохов, задействовав мышцы живота, — как учили на курсе переводчиков преодолевать стрессовые ситуации. После этого он окончательно успокоился и мог соображать ясно.

Значит, дела обстоят серьёзнее, чем он думал. Шлем кому-то очень нужен, и если он добровольно не отдаст — а он ясно дал понять, что не отдаст — то его ждут проблемы. В том, что Игорь Владиславович не блефовал, Родион почему-то был уверен. За ним стояло что-то куда более могущественное, чем гипотетическая организация с сомнительным статусом. И сомнительно, что милиция смогла бы в случае чего оградить его, Родиона, от неприятностей. Скорее, к нему возникнут вопросы. Тут, пожалуй, прав этот тип с цепкими глазами. Да и время сейчас такое, что шишки куда крупнее его, скромного научного сотрудника, не чувствуют себя в безопасности…

Что делать сейчас? Надо исходить из того, что «они» — те, кто хотят отобрать у него шлем, — знают, где он живёт, и слушают его телефон. Может, они следят за каждым его шагом. Про Валерию они тоже наверняка многое знают, но пока шлем у него, к ней не привяжутся… Могут ли они, скажем, проникнуть в его квартиру, когда его нет дома, и попросту похитить шлем? Если пока не сделали этого — не значит, что не могут. Может, их удерживает то соображение, что у него дома ещё кто-то — они могут и не знать, что он один живёт… Для начала прислали этого Игоря Владиславовича, рассчитывая, что очной встречи будет достаточно. Но раз не прокатило, теперь будут действовать жёстче. Если пришлют громил каких-нибудь? Он же не супермен из боевика, противостоять им не сможет.

Надо куда-то на время скрыться, залечь на дно… И чем скорее, тем лучше.