16+
Огни на болоте

Бесплатный фрагмент - Огни на болоте

Держи меня, соломинка

Объем: 62 бумажных стр.

Формат: epub, fb2, pdfRead, mobi

Подробнее

Посвящение

«Огни на болоте» — так назывался студенческий журнал, который издавал вместе со своими товарищами мой дедушка, Николай Андреевич Кожевников, в начале 20 века. В журнале были стихи, размышления, статьи, рассказы. Все это происходило накануне революционных переворотов, которые изменили ход истории в России. Что случилось после революции с другими студентами, писавшими в этом журнале? Неизвестно, но мой папа сохранил номер журнала.


Я решила назвать эту книгу тоже «Огни на болоте». Ведь все в жизни — зыбко, как на болоте. Кажется, уже перешел его, но кочки уходят из-под ног. Кризисы, войны, экономические потрясения, смерть родных. Жизнь не обещает быть прогулкой по парку, где играет воскресный оркестр. Скорее она — прохождение по болоту. Страшно, мокро, но где-то горят огни и манят вперед. Может, дальше — лучше? И вот человек идет вперед, думая, что огни впереди — это выход, счастье, но это оказывается светящимися гнилушками. А идти надо, ибо болото может засосать, как и жизнь.


Книга посвящена моему папе, Николаю Николаевичу Кожевникову, которому в 21 ноября 2018 исполняется 90 лет. Почти целый век он живет на земле и наблюдает за теми изменениями, которые происходят в мире. Пишет книги, статьи, разговаривает со студентами. Общается с оставшимися в живых товарищами. Здесь — рассказы, стихи, размышления. Здесь — память и чувства. Здесь — мои рисунки и даже портреты. Пусть папа живет, а вместе с ним живет и Россия!

Ирина Бйорно

90 лет

90 лет — 90 зим:

Все прошло как дым — Ты такой один.


Жизнь хорошая у тебя была —

А жена твоя — в небеса ушла…


А рожден ты был — там где тихий Дон,

Хоть в столице жил — в реку был влюблен.


Николаем мать нарекла тебя,

И судьбу твою предрекла любя:


«Будешь ты, сынок, Русь родную любить,

Будешь ты по ней без конца колесить».


И права была — Русь ты всю пересек,

Всю её перерыл вдоль ты и поперек.


Реки ты укротил: «Не сердись, вода!

Будет свет в домах у людей всегда».


Дочек двух поднял, их добру учил,

Им обоим дал от судьбы ключи.


Ты могуч, как дуб, ростом хоть невелик,

Но в тебе — русский дух- ты как гриб-боровик.


Девяносто лет — жить тебе до ста,

Если хочешь сам — посмотреть, что там.


То, что создал ты, будет жить в веках,

Ну а мы — любить будем старика.


90 лет, 90 зим —

Жизнь еще не прошла- и ты нами — любим!

С днем Рождения, папочка!

Вступление

Держи меня, соломинка!


Сборник житейских картинок и историй

Посвящается моему папочке Николаю.


Жизнь такая зыбкая! Все в ней меняется. Умирают целые государства, умирают идеи, умирают родные. Но жизнь такая прекрасная! В ней загадка красоты, любви, верности и мужества. Мужества схватиться за соломинку и продолжать жизнь. Об этом эта книга, куда я включила мои стихи, истории и сама сделала иллюстрации. Тебе, папочка! Живи!!


Эта книга посвящается мое у папочке Николаю. Через него я пришла в эту жизнь, его клетки сидят в моем теле, его воспитание форсировало мое мировоззрение и частично — жизнь. Ему я благодарна за любовь к русскому языку. Его 90- летнему юбилею и посвящается эта книга.

Гулаг, Плисецкая и умирающий лебедь

Все судьбы людей индивидуальны, и, кажется, что мы и не связаны с друг другом. И все же…


В Москве, 20 ноября 1925 года в еврейской семье родилась девочка Майя. В Козлове, ныне Мичуринске, 21 ноября 1928 года родился мальчик Коля. Почти в один день. Он родился в семье бывшего головы города, репрессированного в первые годы советской власти. Майя родилась в семье, которую репрессируют позднее, в 1938. Что же между ними может быть общего?


Ничего, и все же они встретились в 49 году на строительстве Цимлянской плотины. Мой папа был там на студенческой практике, а Майя Плисецкая приехала туда с концертом танцевать Одетту — «умирающего лебедя». Они встретились там, где находились более 40.000 заключенных, строивших легендарную плотину на Дону. Плотину строили заключенные из Гулага, где был расстрелян папа Майи. Там она танцевала для них, заключенных, людей без прав и паспортов, тех, кто строил нужную России Цимлянскую ГЭС. Мой папа смотрел на неё с восторгом. Какой полет, какая мягкость рук, какой лебедь! Уже тогда балерина была самой-самой. Уже тогда мой папа знал, что будет строить гидростанции для всей России. «Советская власть плюс электрификация всей страны» — была формулой успеха. А Плисецкая была выражением красоты и высшей гармонии.


Не нужно ни слов, ни языков. Балет понятен всем. Папа остался в России, где стояли и стоят его плотины. Плисецкая уехала в ту страну, откуда Гитлер давал приказы об уничтожении евреев. Она жила недалеко от «Орлиного гнезда» фюрера, в Мюнхене. Еще один парадокс жизни. Но искусство требует стабильности и сытости. Ему неприемлемы долгие кризисы и мафиозные разборки. Вот она и уехала, а папа — остался.


Из Германии в 45 вывезли турбину электростанции, чтобы заменить разбомбленную немцами на Волге. Вывозом турбины руководила моя двоюродная бабушка. Опять кольцо замыкается. А немцам удалось восстановить и создать новую Германию, с высокой технологией и нужной людям сытостью и стабильностью, поэтому туда и уехал работать и жить Олег Попов, оставив цирк на Цветном. Туда уехала жить и семья Плисецкой.


Искусство не имеет границ, балет не имеет паспорта. Плисецкая принадлежит всему миру, как Нуриев, Уланова, Нижинский. И все же… Хочется верить, что она была «русским лебедем», «умирающим русским лебедем». Но какие бы она не получала награды в России, наградами питаться и жить нельзя. Их можно повесить на стенку, приколоть на платье, но для каждого дня нужна стабильность, сытость, достаток. И еще — хорошо быть «нужным» кому-то.


Мой папа, несмотря на высокий возраст, еще проводит всероссийские конференции, пишет статьи и заметки, пытается быть «нужным» России, так как и одной «сытостью» жив не будешь.


Балет — это как красивый вечер. Солнце садится, и кажется, что нет красивее момента, но вот солнце село, и магический момент кончился. Так и балет. Представление окончено, и балерина уходит со сцены. Что остается? Только то, что люди запомнили. Или камеры. Остается только прах воспоминаний. Майя Плисецкая пожелала, чтобы прах её был развеян над Россией. Папины плотины стояли и стоят стоят на Дону, на Волге, под Москвой, в Сибири. Две судьбы — такие разные и такие похожие!

Простые люди России

Самое главное в мире — это простые люди. Не политики, не академики, не писатели, а именно простые люди. Таких на земле — большинство. Они, может, никогда и не прочтут эти строчки, но я им бесконечно благодарна за всё. Они работают на полях и выращивают хлеб. Они работают в булочных и продают этот хлеб. Они приходят усталые с работы, и нет сил ни на что, а только поесть и посмотреть телевизор. Они ложатся спать усталые и усталые встают. Может, они не понимают, почему идет война. Они просто любят свою семью, делают свое небольшое дело и живут. Не богато, и богатыми они никогда не будут. Зато у них добрые руки и добрые сердца.


Они плачут, когда видят трагедию на экране и смеются, когда слышат анекдот. Они верят в чудеса, и именно они поддерживают церкви. Они, может, не так красивы, как киноактеры и фотомодели, зато на них держится земля. Таким человеком была моя бабушка, папина мама. В Дании четкое различие — папина мама или мамина мама, а вот у нас, в России, такого нет. Может, это и хорошо, потому что у ребенка есть два дедушки и две бабушки — и не нужно их различать, чья бабушка — папина или мамина. Так, может, и лучше.


Моя бабушка была этим простым человеком. Она мне так и говорила:


— Ты на меня не серчай (слово-то какое чудное!) — мы ведь не понимаем. При этом она застенчиво присмеивалась, именно не улыбалась, не смеялась, а немного присмеивалась. Ходила дома в мягких тапочках, халате, доставшимся нам, русским, от татар, и с передником, а на голове был вечно сбивающийся платочек.


Звали её чудесно — Агриппина Федотьевна, чудное имя, а коротко — как голубку — баба Гуля. Папа мне всегда говорил, когда я научилась писать: «Напиши бабушке письмо!», и я садилась, но о чем писать — не знала. Поэтому, просидев полчаса и так ничего не написав, подходила к папе, вздыхала и говорила: «Потом напишу».


А папа обижался. Бабушка Гуля жила в Данкове, небольшом старинном русском городишке на Дону, и ждала писем от единственной внучки (моя сестра родилась гораздо позже). А детское «эго» такое большое. Дети думают только о себе, поэтому выбить их из этого состояния очень тяжело. Раз в месяц я собиралась с силами и выдавливала из себя одну страничку письма синими чернилами. О чем писать-то? О школе? Занятиях балетом и музыкой? Танцами и хором? О приключениях Одиссея? Я не знала, поэтому письма получались формальными. Но вот адрес врезался на всю жизнь. Ул. Урицкого, д. 14. Кто такой этот Урицкий — я тогда не знала, но адрес загвоздился в голове, как это бывает только в детстве, когда память еще чистая, как чистый лист почтовой бумаги, на котором я писала мои незатейливые письма бабе Гуле.


А когда я приехала в Данков летом на каникулы, то увидела свои письма за иконостасом. Иконы бабушки на висели, а стояли на комоде, старинном комоде времен начала 19 века. Там стояла пластмассовая белая коза, корова, сделанная из папье-маше, икона в серебряном окладе и бумажные цветы, а за иконой лежали мои письма, перевязанные тесёмочкой. Так дороги они были для моей бабы Гули. Как святыня. Но я этого тогда не понимала.


Меня целовали, мыли в кадке, кормили яйцами из-под курицы и чудесными грушами со своего дерева. А я, как всякий маленький эгоист, принимала все как должное, как поклонение молодости.


«Прости ты нас, старых и глупых!», — часто говорила бабушка Гуля. Но мне на самом деле было хорошо в деревне, с козами, огородом у Дона и стареньким домиком (бабушка с дедушкой жили на втором этаже двухэтажного дома) с обитой ватой и коричневой клеенкой, скрипящей дверью. Туалет был на улице, поэтому ночью ходили на ведро, которое утром выносили. Для мытья нагревали воду и наполняли кадку. Топили углем. Простая жизнь, простые люди.


Бесплатный фрагмент закончился.

Купите книгу, чтобы продолжить чтение.