Бесплатный фрагмент - Однажды в Киргизии

I. Бескорыстный батрак

Звонить или не звонить? Самат лежал на стареньком, советского производства, диване, вертел в руке простой телефон «Nokia» с чёрно-белым дисплеем и долго не мог решиться.

Кот Тишка массажировал ему ноги. Он был незаменимым массажистом, мастером своего дела, но любил больно впиваться коготками в кожу.

Так звонить всё-таки или не стоит?

— Скажи, Тишка, как мне поступить?

— Мяу.

Питомец прыгнул с дивана на пол, задрал вверх жалкий обрубок когда-то длинного хвоста и скрылся на кухне.

— Да, лучше дочитаю-ка книгу, друг, благодарю за совет. Отвлекусь, успокоюсь. Выясним, кто преступник. Право, этот автор пишет нехуже Леди Агаты. Умеет заинтриговать. А с Авдотьей Михайловной можно поговорить завтра. Не готов сейчас. Морально не готов.

Из кухни началось доноситься чавканье. Кто-то что-то с аппетитом хавал. Самат взял со стола «Убийство банкира», открыл двести пятнадцатую страницу и продолжил чтение, прервавшееся часа три назад, когда соседский сынишка постучал к нему в окно и пискливым голосом прокричал: «Самат-байке, вас зовёт мама. Хочет, чтобы вы помогли занести в дом новый холодильник». Сказать по-честному, Самат был слегка удивлён, точнее, вовсе не слегка. Зарина послала сына именно за ним, за Саматом. Что бы это значило? Это ж ведь что-то сулило, правда? Что-то приятное. Денежки, например.

Негодный мальчишка соврал насчёт количества купленных вещей. Самату пришлось в одиночку — да, да, в одиночку — разгружать здоровенный фургон, нагромождённый бытовой техникой (холодильника там не было, к слову). Что касается водителя, то этот кабан стоял себе как ни в чём не бывало и курил, рассуждая о высоких ценах на топливо. Не подсобил даже! Видно, он чревоугодник, каких поискать, и не любитель много двигаться — такому брюху позавидовала бы и женщина в интересном положении. Да и какое вообще дело Самата до цен на топливо, коли у него нет и никогда не было автомобиля?

Когда фургон уехал, Самат, с которого пот катился градом, добросовестно перетащил бытовую технику со двора в красивый двухэтажный дом. Как назло, хозяйке захотелось разместить большинство из этих вещей на втором этаже. Ох, беспощадная гравитация. Она не жалела Самата. Закон всемирного тяготения проявил себя во всей красе. Однако Самат, честь и хвала его крепким мышцам, выдержал с достоинством. И получил награду. Ею послужила обворожительная улыбка Зарины и игривое «Самат, если бы не вы, не знаю, что бы я делала. Спасибо большое». Самат в надежде постоял с минуту. Зарина нетерпеливо переминалась с ноги на ногу, уткнувшись взглядом в фиолетовый айфон, и ждала, когда Самат уберётся вон. Самат с мрачным лицом вышел из ворот. Зарина быстро затворила за ним тяжеленную дверь.

Не удосужилась хотя бы пригласить на чай, тварь, злился Самат, читая детективный роман и не вникая в суть. Мысли кружились вокруг соседки. Муж в командировке. Сын ещё мал. Чего ей бояться? А ещё иностранцы, прилетающие со всех концов света, верят в миф о киргизском гостеприимстве, в сказки о щедрости этого горного народа. Киргиз раскроет свои объятия лишь в том случае, если ты представляешь из себя мешок с деньгами или имеешь вес в обществе. О да, тогда он расстелет в юрте дастархан и будет угодливо порхать вокруг тебя, стараясь всеми способами завоевать твою признательность.

Самат отложил книгу и закрыл глаза. Перед ним возникла столовая Зарины, какая она есть, — шикарное помещение, о котором мечтает любая домохозяйка. Он видел высокий кухонный уголок, внушительных размеров обеденный стол, плазменный телевизор на стене и хрустальную люстру, сверкающую розовым светом, делающим столовую чуть тёмной, но более романтичной. Ну зачем, спрашивается, нужны телевизор и люстра там, где обитатели особняка просто жрут и пьют? Это же не ресторан, в конце концов. На столе расставлены фарфоровые чашки и тарелки — тоже нелогично, ведь хрупкая посуда легко бьётся. Учитывая присутствие в доме избалованного непоседы, вероятность предположений Самата относительно хрупкой посуды только возрастает. Эх, богачи, причуды ваши необъяснимы. Хотя что тут непонятного? Раз имеешь кучу бабла, то и вести себя должен не так, как все, должен выпендриваться, пытаться отличаться, причисляя себя к «сонму избранных».

А дальше у Самата разыгралась фантазия… На одном из стульев, точнее, на самом почётном, сидит он сам и глаз не сводит с Зарины, которая стоит рядом, чуть наклонившись вперёд, и протягивает ему чашку чая. Её полные груди, обнажённые наполовину, свисают вниз упругими виноградинами. Самат облизывает губы и берёт чашку из рук обольстительной красотки, чувствуя прикосновение её пальцев к своим… Стоп! Надо немедленно согнать с помутнённой головы эту непристойную сцену, иначе можно остаться в ней навсегда. Не больная ли фантазия погубила Самата когда-то не очень давно, несколько лет назад?

Самат резко открывает глаза. Здесь, в его гостиной, нет ни намёка на соседскую роскошь, нет плазменного телевизора и фарфоровых чашек, нет не то что хрустальной, но и вообще никакой люстры. Нет люстры в гостинице! Уму непостижимо.

Продолжая содрогаться от только что пережитой полуэротической картины с участием Зарины и его самого, Самат ощутил знакомую тесноту между ног. Посмотрев туда, он, как обычно, увидел конусообразную выпуклость. Казалось, ещё немного, и возбуждённое до предела нечто прорвётся наружу, продырявив брюки. Конечно, автор извиняется за столь неприглядные и провоциирующие разные гримасы у читателей строки, но в его планы входит описание жизни своего героя без всяких прикрас. Цель автора — обнажить героя (разумеется, в переносном смысле).

Сниму-ка напряжение в туалете, подумал Самат. Но мысль, что он, уже взрослый мужик, начнёт заниматься рукоблудием подобно какому-нибудь подростку, привела его в отвращение. Половое самообслуживание в сорок лет — ничего не может быть унизительней. Поэтому воздержание превыше всего.

Использовала, как вьючную скотину. Горбился три часа, и что в итоге? «Большое спасибо». Самат разве просил у неё денежного вознаграждения? Он помог по-соседски и, уверен, вполне заслужил маленькую фарфоровую чашечку чая. Да лучше бы без всякого стеснения потребовал деньги!

В Самате непомерно росла обида. Он не осознавал чётко, в чём её причина. Заключается ли она в последних годах, прожитых без женской ласки? А может, дело в красоте Зарины? Или в отсутствии вестей от Авдотьи Михайловны? Впрочем, люди, относящие себя к категории так называемых «неудачников» (а Самат относил себя именно к этой категории), часто склонны к обидам. Естественное явление.

Всё есть у этой Зарины и её мужа. Что им ещё надо? Бесконечные покупки да покупки. Проклятые транжиры. Лопнут скоро. Они понятия не имеют, что такое починка. Сломается какой-нибудь прибор, сразу выкидывают. Патологическая расточительность! Помнится, однажды на свалке валялся чёрный раскладной компьютер, ноутбук. Самат намеревался ночью притащить его домой, но когда он, выбрав удобное время, отправился туда, компьютера и след простыл. Позже Самат узнал, что алкоголик Улук опередил его и продал находку за четыре бутылки водки.

Кстати, о компьютере. Самат, казалось, оживился. Среди купленной соседями бытовой техники он видел небольшую коробку, на которой был изображён ноутбук. Как подумаешь об этом продукте новейших технологий, на душе приятно становится. Пусть он не твой, зато родная тема. Самат надеялся, что обзаведётся когда-нибудь ноутбуком, и мысль сия грела всё нутро. Самат мечтал о нём, как о чём-то сокровенном, жизненно необходимом, но, увы, пока что недосягаемом. Будь у него этот инструмент, это вожделенное орудие, он бы уже набрал на ворде текст своей рукописи и начал штурмовать неприступные издательства.

Самат внезапно вспомнил про недочитанную книгу и, взяв её со стола, начал листать. Где ж он остановился?.. Тааак… двести двадцать три, что ли?.. Нет, лучше всё-таки возвратиться на двести пятнадцатую.

Тишка вышел из кухни с видом ограбившего кого-то разбойника, залез на диван и начал чистить маленькими лапками свою лукавую мордочку.

II. Раскаивание

Портрет Ленина, вытащенный из выдвижного ящика шкафа. Играющий компакт-диск с французскими песнями. Чувство вины за содеянное. Чувство стыда, что на полке шкафа притаилась не совсем правильная книга. Жгучая смесь. Киношно жгучая. И вот что в итоге произошло:

Германия. Иоганн Гутенберг сидит с «Убийством банкира» и плачет. Ленин и Самат беседуют. Ленин делает инъекцию себе и Самату. Оба крепко засыпают и видят один и тот же сон.

Спальня. Дедушка Самата стоит на стуле, ремонтирует провод и с грохотом падает на пол. Самат подбегает к нему. Тело деда недвижно, нет дыхания, глаза открыты. Ленин вылезает из портрета, касается прохладной ладонью лба трупа. Дед оживает и благодарит Ильича. Ленин протягивает Самату «Манифест коммунистической партии». Самат читает его и засыпает. Ленин следует его примеру. Оба снова видят один и тот же сон.

Владимир Ильич и Самат едут на «запорожце» в Бишкек. На заднем сидении — родители Самата. Зима. Очень холодно. Бушует метель. Ленин за рулём. По пути их подстерегают фашисты. Вся верхушка Третьего Рейха в сборе. Проклятые фашисты истошно орут. Сходит лавина и обрушивается на автомобиль. «Не бойся, — успокаивает Владимир Ильич Самата, — мы выберемся». В машине становится душно. Углекислый газ скоро уничтожит полностью кислород. Ленин с Саматом постепенно начинают задыхаться. Самат в панике. Ленин шепчет какое-то заклинание, и родители Самата исчезают — значит, они выбрались из машины, спаслись. Самат и Ленин остаются внутри. «Просто закроем глаза и заснём», — советует Владимир Ильич Самату. Они оба засыпают и опять видят один и тот же сон.

Израиль. Мёртвое море. Солнце светит ярко. Температура явно не минусовая и не нулевая. Жаркий Ближний Восток. Самат, подобно поплавку, держится на поверхности воды. Он не тонет. Быть может, он сделан из пробкового дерева. Самат распластался на спине и читает Коран. Ленин лежит на песке и кокетничает с Эдит Пиаф. Они беседуют и весело смеются. Так хорошо на душе. Такой покой. Самат понимающе улыбается Ленину. Тот подмигивает ему. Самат не слышал, на каком языке общаются Владимир Ильич с Эдит Пиаф. Вдруг раздаётся гул, и к Самату подплывает небольшое судно. Крейсер. На борту фашисты со звериными физиономиями. Один из них кидает лассо, и верёвка обвивает шею Самата. Его вытаскивают на палубу, вырывают Коран из его онемевших рук. Геббельс с хохотом топчет Коран, топчет и топчет. Затем сжигает его. Самат плачет и зовёт на помощь Ленина. Ленин, со злостью следивший за происходящим с пляжа, ныряет в воду и брассом приближается к крейсеру. Фашисты стреляют в него, но промахиваются. Ленин карабкается по борту вверх. Геббельс швыряет в него «Mein Kampf». Ленину всё нипочём. Он прыгает на палубу, делает заднее сальто и, приземляясь, наносит Геббельсу удар ногой в голову. Тот опрокидывается навзвичь. Ленин осторожно собирает руками пепел от Корана и почтительно сдувает в море. «Негодяи, — цедит сквозь зубы Ильич. — Ко всем книгам надо относиться с уважением, с почтением. Нельзя их сжигать, товарищи, нельзя рвать». На Ленина нападают фашисты. Он их всех избивает, ломает им ноги, руки, некоторым сворачивает шею. Потом обращается к Эдит Пиаф: «Бросьте сюда динамит, милочка». Та послушно выполняет его приказ. Ленин поджигает фитиль. И бабах — крейсер взрывается вместе с Саматом и Лениным на борту. С берега доносится: «Non. Rien de rien…».

Самат и Ленин сидят в салоне «запорожца». «Non. Je ne regrette rien…».

Самат и Ленин лежат в спальне деда. «Ni le bien qu’on ma fait…».

Иоганн Гутенберг уже не плачет. Самат и Ленин уже не хохочут. «Ni le mal tout ça m’est bien égal…».

Самат открыл глаза. Спальня была озарена солнечным светом. Портрет Ленина лежал на стуле. Телевизор с DVD-плеером всё ещё продолжали работать: ночью Самат поставил MP3-диск с песнями на французском. Звучал шедевр Эдит Пиаф. Самату бы поменьше смотреть голливудские блокбастеры. Обладая невероятно развитым воображением, он пропитывался иногда ими насквозь. Фильм Кристофера Нолана «Начало» всегда производил на него сильное впечатление. Вот результат и не заставил себя ждать. Самат и подумать не мог, что погрузится в многоуровневый сон. Четыре сна — один помещённый в другой. Матрёшка, иначе не скажешь. Бывает же такое! Интересно, какую идею поместили в мозг Самата?

Есть люди, которые вскакивают с постели, словно ошпаренные или ужаленные тайпаном. Им же нужно спешить на работу. Самат относился к тем, кто так не делает. А после вчерашней роли в качестве мула вставать не хотелось вообще. Ныла спина, ныли руки, ныли ноги. Даже Тишка не в силах был бы помочь со своими массажами.

Нет, Самата нельзя было назвать белоручкой, чурающимся физического труда. Он знал, ещё как знал, что такое пахать. Какое-то время даже гастарбайтером уехал в Турцию и целых полгода проработал грузчиком в стамбульском порту. Правда, платили очень хорошо. Турки щедры, в отличие от этой Зарины, которой жалко чашечки чая. Когда ты пашешь и получаешь деньги — это прекрасно. Но ведь Самат, чёрт побери, не подписывался на бесплатное батрачество!

Встать всё же придётся. Самат медленно, с большой неохотой поднялся со скрипучей кровати, тоже советской. Выключил телевизор с DVD-плеером. Положил Ленина обратно в выдвижной ящик. Надо ещё успеть сходить в магазин за скотчем, иначе библиотекарша не примет книгу обратно, и придётся раскошеливаться.

Тишка свернулся клубком в своей корзине, сделанной из сосновых шишек, и мирно дремал, вернее, притворялся, что дремлет. А сам хитро приоткрыл один глаз и внимательно наблюдал за Саматом. Обычно посреди ночи котяра нахально взбирался на спину или грудь хозяина. Но вчера предпочёл корзину. Как говорится, от греха подальше.

Заглянув в гостиную, Самат покачал головой. По всей комнате разбросаны страницы «Убийства банкира». Он устало собрал их, положил на стол… Где переплёт? Неужели испарился? Тщательно обыскав каждый уголок, Самат в конце концов обнаружил его за шифоньеркой — изрядно потрёпанная одежда книги застряла между шифоньеркой и стеной.

Стряхивая пыль и паутину с несчастного переплёта, Самат горько усмехнулся. При Айдай, его бывшей благоверной, здесь всё сверкало, порядок и чистота. А сейчас его дом превратился в сарай, ей-богу. Киргизская пословица «Кыз бар уйдо кыл жатпайт» («в доме, где есть девушка, не найдёшь на полу и волоска») актуальна, как никогда. С другой стороны, пословица эта довольно-таки противоречивая. Женские волосы порою прячутся и в блюде.

Блин, не примет библиотекарша, не примет. Она же не слепая, увидит, смекнёт, устроит скандал. Сварливая граната — выдерни кольцо и любуйся. Ну зачем он так разошёлся? Зачем не взял себя в руки? Вчера Самат дочитал-таки детективный роман и недоумённо заморгал. Не может быть, цедил он сквозь зубы. Как такую хрень могли вообще написать?

Дело в том, что успешного банкира Моррисона грохнул, оказывается, призрак. В молодости он соблазнил Джулию, наивную провинциалку из Луизианы. Переспав с ней несколько раз, Моррисон, тогда ещё студент финансового факультета Колумбийского университета, бросил её. Разочаровавшись в жизни, девушка вскрыла себе вены и умерла, триумфально поклявшись отомстить Моррисону во что бы то ни стало. И вот, спустя много лет, кара настигла купающегося в роскоши подлеца. Одержимый местью призрак девушки проник в тело Моррисона, схватил его сердце и вырвался вместе с ним через грудную клетку. Призрак, вероятно, не обладал благородством, поскольку подставил новую возлюбленную банкира, положив в её сумку сердце и украденный в супермаркете нож. На этом бесплотная Джулия не остановилась. Она позвонила в полицию и загробным голосом сообщила, что у некоей Эшли Кук (новой пассии Моррисона), проживающей по такому-то адресу, в сумке находится сердце «этого гада, этого козла» Моррисона и нож, которым его убили. Копы садятся в машину, включают сирену и едут не к Моррисону, чтобы удостовериться в правдивости слов странного анонима, проверить, на самом ли деле он мёртв, не розыгрыш ли это, а прямо к ничего не подозревающей Эшли Кук, причём с готовым ордером. Очевидно, голос из потустороннего мира был на редкость убедительным, если они очень серьёзно отнеслись к его сообщению.

С этого пресловутого звонка и начинается роман. А настоящую правду все узнают лишь в последних главах. Слава богу, в одной из стен спальни Моррисона детектив Хэншем и медиум Моника находят спрятанную самим Моррисоном камеру, которая и засняла убийство до мельчайших подробностей.

Полицейские отпускают поседевшую, измученную пытками Эшли. Награждают Хэншема и Монику знаками почёта. Потом торжественно звучит гимн Соединённых Штатов, трепещет звёздно-полосатый флаг, и агент с медиумом благоговейно вытягиваются, приложив руки к сердцам и подпевая.

Что же случилось с мстительницей? Ничего. Не станут же судить призрак. Да и где его искать?

Неприлично длинный эпилог повествует о дальнейшей судьбе Джулии. Облегчённо вздыхая и умилительно проливая слёзы возле своей могилы, она возносится на небеса. Поганый Моррисон сдох, и теперь земные заботы ей ни к чему. Вознесение происходит при ослепительно ярком свете божественного прожектора. Спасибо автору — тут не звучал американский гимн. Подумать только — Джулия попадает в рай за убийство Моррисона и покалеченную жизнь Эшли Кук.

Не детектив, а мистика какая-то. Вот это разочарование. Самат-то подозревал кассиршу Гамильтон и высокого блондина, тайно вздыхающего по Эшли. И не только их, надо заметить. Один раз даже промелькнула мысль, что убийца и есть сам агент Хэншем.

Триста пятьдесят страниц бездарного бумагомарательства! Самат плюнул на ковёр. Такую чушь не мог написать ни один уважающий себя автор. По ходу всего чтения Самат замирал от волнения, он не сомневался, преступление совершено лицом, состоящим из плоти и крови. И на тебе — в сорок шестой главе (в книге глав было сорок восемь) агент с медиумом обнаруживают эту чёртову камеру. Чуть ли не главный персонаж романа Моника появляется только в сорок третьей главе: агенту Хэншему, убеждённому материалисту, между прочим, приснилось, как его покойный дедушка приказывает ему обратиться за помощью в расследовании к медиумам, ибо в убийстве могут быть задействованы потусторонние силы. Хэншем, который за всю свою жизнь не выучил ни одной молитвы, послушно следует совету дедушки и натыкается на Монику в одной из баптистских церквей. Да и та как будто ждала его прихода. Уж не она ли отправила старика к внуку?

Книга принадлежит перу либо подростка, либо выжившего из ума старика, отчаивался Самат. Графоман тупо смешал произведения Рекса Стаута с фильмом «Привидение». Только вот Джулия больше смахивает на антагониста. Ею движет лишь желание отомстить.

Самат надеялся, что не всё ещё потеряно. Не исключено, что «Убийство банкира» на скорую руку сочинила тщеславная жена какого-нибудь издателя, и её опубликовали под мужским псевдонимом. Книга вышла, должно быть, ограниченным тиражом, так как такую чепуху трудно назвать бестселлером.

Неописуемый гнев охватил Самата, когда он из последней, непронумерованной, страницы книги узнал, что тираж составляет сто тысяч экземпляров. В него будто вселился дьявол. Он задыхался, побагровел прям. Глаза окутала тьма. Самат слабо помнил, что произошло дальше.

А сейчас, глядя на потускневший, уже не твёрдый переплёт детективного произведения, искренне раскаивался. Вчерашняя ярость улетучилась.

«Я не имел права так поступать, — бубнил он. — Я вандал, я варвар!».

Самат всегда бережно относился к книгам. Он ненавидел людей, использующих их для топки печей или в качестве туалетной бумаги. Он мог любить или не любить литературные труды, но как вещи, они представляли для него аукционную ценность. Презрение к «слабым» текстам не мешало ему находить для них свободные места на полках большого семейного шкафа, где они обретали пристанище. Там приютилась даже «Моя борьба» усатого безумца. Испытывая зависть к толстосумам, особенно к соседу Жапару, Самат не мог пару раз не хмыкнуть, читая психопата-милитариста. Однако еврейский народ Самат очень жалел. Антисемитизм — мракобесие. Причём тут несчастные евреи? Богачи для Самата были, скорее, собирательным образом, не подразумевающим никакую национальную принадлежность. Так что, фюрер переборщил по полной программе. Надо как-нибудь избавиться от «Mein Kampf». Похоронить, зарыть в землю. Спасибо, Ленин. Спасибо, Нолан. Избавиться от «Моей борьбы» — вот значит какая идея была заложена во сне.

Самат смотрел на изуродованное «Убийство банкира». Раскалённый свинец сжигал его сердце. Роман по-прежнему ему не нравился. Самат считал его омерзительным симбиозом псевдодетектива с мистикой, коктейлем из совершенно несовместимых компонентов. Но он горевал. Он ведь совершил святотатство. Никогда не думал, что падёт так низко. Иоганн Гутенберг, прости. Не для того ты изобрёл книгопечатание, чтобы обиженный на весь мир лузер уничтожал взбесившую его книгу.

А что бы ты испытал, Иоганн, узнай, что фашисты, говорящие с тобой на одном языке, сжигали книги? Что бы ты сказал, встреть Гитлера, написавшего самую страшную книгу в истории на родном тебе языке?

III. Учительница и ученик

— Алло, Авдотья Михайловна.

— Как дела, Самат? У тебя всё путём?

— Хорошо, — соврал Самат. — Авдотья Михайловна, я звоню насчёт той рукописи.

— Да, да, я сама тебе давно хотела позвонить. Увы, работа отнимает много времени и сил. К тому же я не могу высказать тебе своё мнение по телефону. Пожалеем баланс. Приезжай. Сегодня я дома.

— Лучше было бы встретиться в каком-нибудь другом месте. Если не возражаете, в кафе, например.

— Самат, ты мне назначаешь свидание? — добродушно засмеялась учительница. — Люди увидят нас с тобой в кафе, и пойдут разные толки.

— Ха, ха, — ради приличия вторил Самат Авдотье Михайловне, хотя ему было не до смеха. — Тогда сию же минуту беру такси. — Положив маленький сотовый телефон в карман, он поджал губы.

У Авдотьи Михайловны было два сына. Старший, Александр, проживал в Бишкеке вместе с женой и многочисленным потомством. Мужик-трудяга. Обожествлял маму. Доброй души человек, интеллектуал, ходячая энциклопедия. Самат ему глубоко симпатизировал.

Младший же, Григорий, не покидал отчий дом (но не привязанность к матери держала его в Нарыне, предполагал Самат). Неисправимый бабник, красавец-блондин с глазами цвета августовского неба, рост 197 см, увлекался воркаутом, выкладывал фото в соцсетях, любимец женского пола, обожал лайки и лестные комментарии. Успел бесплатно покрасоваться в кино, сыграл эпизодическую роль — эстонский художник, приехавший на Иссык-Куль к киргизским друзьям, чтобы нарисовать озеро. Фильм не имел успеха из-за дурацкого, дилетантского сценария и ляпов, никто из главных героев не сделался звездой. Однако зрительницам почему-то приглянулся высокий блондин в плавках и сомбреро, с кистью в руках стоящий у мольберта на берегу жемчужины киргизских гор и старательно малюющий её. Сцена занимала минуты три, но этого хватило. Аккаунт Григория молниеносно пополнился новыми подписчицами, потом ещё и ещё. И всем им было плевать, что плавки и сомбреро постоянно меняют цвет.

Спустя некоторое время киностудия пригласила Григория на главную роль в боевике, на главную! Там Григорий должен был играть боксёра, который обольстил дочь главаря опг и вынужден бежать с ней в горы, чтобы скрыться от её отца и ревнивого жениха. В первую же неделю съёмок Григорий повздорил с режиссёром и сломал ему нос. Так как число подписчиков в аккаунте Гриши зашкаливало за 400 тысяч, киностудия уволила режиссёра и наняла другого. Съёмки продолжились. Внезапно исполнительница главной женской роли отказалась сниматься: оказывается, поклонницы Григория начали отправлять ей в соцсетях угрожающие сообщения. Объявили новый кастинг. Выбрали новую актрису. Но и ей стали угрожать. Тогда киностудия решила, что расстаться придётся с Григорием. Ему заплатили энное количество денег (которые он впоследствии просадил на скачках в Чолпон-Ата). Его место занял знаменитый киргизский актёр и музыкант среднего роста и с миллионной аудиторией. Парню этому пришлось месяца четыре пыхтеть в тренажёрном зале, прежде чем приступить к роли боксёра. Одним словом, фильм был снят и вышел в прокат. Не повезло. Он с треском провалился. Кинотеатры пустовали. А карьера того самого киргизского актера и музыканта пошла на спад. «Накачанность портит ему вид, — делился мнением народ, — стал похож на откормленного стаффордширского терьера». Несчастный парень, бросивший тренировки, набрал вскоре вес и превратился в пухленького пупса.

А что Григорий? Он продал свой аккаунт одной фирме и заработал солидную сумму. Аккаунт, имевший на момент смены хозяина уже 600 тысяч подписчиков, начал постепенно терять их. Под постами с изображением разных товаров поклонницы Григория оставляли гадкие комментарии и отписывались. Григорий, кстати, просадил и вырученные за аккаунт деньги в бишкекских казино. И что делает Гриша? Он создаёт новый аккаунт. Но никто уже не подписывался. Попробовал позже устроиться в нарынский драматический театр. И его взяли! Почти три месяца играл национального героя, эпического богатыря Манаса, в популярном спектакле. Спектакль собирал толпы, несмотря на то что Манас говорил со странным акцентом. В конце концов Григорий поругался с руководством театра и ушёл: ему не нравилось, что его часами гримируют под киргиза. «Эти чёрные линзы, эти накладные брови, бороду, пудру и крем засуньте себе куда-то! Мне надоело мучиться! Или надбавьте к окладу», — заорал он на директора драмтеатра и был таков. Вот такая вот история с младшим сыном Авдотьи Михайловны.

Каждый раз, встречаясь с Саматом, Григорий повелительно взирал на него сверху вниз и язвительно декламировал стихотворение, которое тот в одиннадцатом классе посвятил Авдотье Михайловне. Самата издёвка Гриши раздражала не на шутку, но он в ответ лишь снисходительно отмахивался, справляясь о здоровье учительницы.

«Тридцать пять лет детине, а всё не слезает с материнской шеи, — сердился Самат про себя, сидя в такси. — С такой внешностью мог бы Голливуд покорить. Браво актерскому диплому — выучил стих наизусть. Авдотье Михайловне не следовало показывать его Грише. Надеюсь, „Из пепла“ он не читал. Иначе, не дай бог, придётся мне слушать „аудиоверсию“ своей рукописи и едкие замечания».

Авдотья Михайловна ждала Самата у ворот.

— Здравствуй, дорогой, — приветствовала она. — Специально вышла, чтобы встретить тебя. Пойдём.

После душного, пропахшего бензином салона «жигулей» прохладный дом Авдотьи Михайловны показался Самату раем. Скромные, но благословенные помещенья. А пол-то как блестит!

— Недавно покрасила, — сказала старушка. — По комнате в день. Целую неделю будто пьяная ходила. Запах долго не выветривался. Благо, соседи помогали перетаскивать мебель.

— Соседи? А Гриша что делал?

— Он же женился. Ты не слышал?

Самат с удивлением покачал головой.

— Когда?

— Летом прошлого года. Встретил владелицу фасолевых полей из Таласа, она гостила у сестры — супруги Гришкиного приятеля. Повезло ему.

— Значит, он не в Нарыне?

— Уехал в Талас вместе с ней. Говорят, он сейчас важная птица. — Авдотья Михайловна повела Самата в гостиную. — На днях звонил и сообщил, что без пяти минут отец. Я приняла это как само собой разумеещееся, как должное. Пора уже. Вон у Саши сколько — аж шестеро.

— Поздравляю! — обрадовался Самат, причём радовался он больше отсутствию Гришки. Какое облегчение!

В гостиной был накрыт стол.

— Сейчас почищу картошку и пожарю. Знала бы, что ты придёшь, всё бы заранее сделала, — оправдывалась Авдотья Михайловна, наливая горячий чай в гранёный стакан и подавая ученику. — Варенье абрикосовое, есть и с клубникой, и с малиной.

— Я вообще-то сыт. — Самат привстал, видя, что учительница собирается уйти. — Не утруждайте себя.

— Картошка жарится быстро. Куда ты торопишься? Ты не стесняйся. Позови, как только опустеет стакан. При случае сам справишься с этим цилиндром. Надави на красную кнопку, и польётся кипяток. Обязательно попробуй сливочного масла, Саша прислал. Потом покажу тебе маленький портативный морозильник, в котором его доставили. Удобен для пикников. Заряжаешь прямо как сотовый и можешь не беспокоиться несколько часов.

Учительница удалилась. Снова царство одиночества? Нет, жужжала и паниковала заблудившаяся муха. Косые лучи весеннего солнца пробивались сквозь желтую в цветочек занавеску и, достигнув длинного стола, вдоль обеих сторон которого выстроились стулья с высокими спинками, расползались на нём весёлыми лужицами.

В четырёх углах громоздятся лакированные кадки с непонятными представителями флоры — то ли лимоновые деревца, то ли фикусы. Самат не был особо силён в ботанике. Жаль, нет Айдай. Она бы сразу озвучила названия растений.

На противоположной от окон стене висела большая фотография в бронзовой раме. Совсем ещё молоденькая Авдотья Михайловна и одетый в военную форму Василий Иванович, её покойный муж, сосредоточенно изучали Самата. Почему так? Почему взгляд человека с фотографии всегда устремлён на тебя, даже если ты находишься не перед ней? Этот феномен Самат заметил ещё в детстве: Ленин неустанно следил за ним, в какой бы части дедушкиной спальни он ни прятался.

— Как ты тут? — В дверном проёме появилась худенькая фигурка учительницы. — Я уже собиралась положить соль, да не утерпела. Пойду, думаю, посмотрю. Слушай, тебе не нравится мой чай?

— Ещё не допил, чуть-чуть осталось.

— Ты ни к чему не притронулся, — укоризненно молвила Авдотья Михайловна. — Допил? Давай сюда стакан!… Бери! Не забудь добавить варенья. — Потом взяла два куска хлеба и стала намазывать сливочное масло на них. — Ты обидишь меня, если, вернувшись, увижу, что ты это не съел.

Педагог высочайшего класса и профессиональный психолог, она знала, иногда грубость более действенна, чем вежливость. Она просто хотела расшевелить оробевшего Самата, и это ей удалось.

— Мм, очень вкусно! — промычал Самат.

— Другое дело, — одобрительно улыбнулась старушка и скрылась на кухне.

Самат не завтракал утром, уйму времени потратил на реанимацию разорванной книги. Однако результат оставлял желать лучшего. Библиотекарша не дура, сразу вычислит, что с «Убийством банкира» случилось что-то нехорошее.

Гостеприимство и фамильярность Авдотьи Михайловны как бальзам на душу. Уныние постепенно исчезало. Самат получал удовольствие. Желудок перестал урчать, и по всему телу разлился покой.

Над столом висели две красивые люстры. Самат не сомневался, витиеватый хрустальный «паук», украшающий столовую Зарины, один стоит в разы дороже их вместе взятых. Зато они находятся там, где надо, — в самой главной из комнат. А какого хрена, спрашивается, устанавливать люстру в столовой? Богатые и сумасшедшие гниды! Интересно, что же висит в гостиной их чёртового особняка? Нечто ценою в автомобиль?

Авдотья Михайловна имела скромную зарплату, разменяла восьмой десяток и работала на полставки, но пригласила Самата к себе. И сейчас он у неё дома, попивает чай с вареньем и уплетает за обе щёки свежевыпеченный хлеб с маслом. Да ещё она жарит картошку, как будто ему и этого мало.

Жадюги, возмущался Самат, думая о своих зажиточных соседях, в частности, о Зарине. Три долбаных часа гнул спину, а в благодарность слышу: «Спасибо большое! Что бы я без вас делала?». Сдохла бы, прижимистая овца! Водитель-жиртрест и бровью бы не повёл. Ничего не оставалось бы, кроме как нанимать грузчиков и раскошеливаться. Жалко ей чашечки чая! Лучше бы помог дорогой учительнице, единственной и неповторимой! Бедняжка, нелегко ей, наверное, пришлось в таком возрасте красить полы.

Самата мучила совесть. Он мог бы помочь Авдотье Михайловне с покраской пола, если бы позвонил ей и пришёл несколькими днями ранее. Имеет ли он вообще право сидеть и жрать в её гостиной? Самату хотелось вскочить на ноги и убежать. Святая женщина. Святая, святая женщина. Любимая Авдотья Михайловна.

Мысли Самата полностью поглотил мартовский инцидент, приключившийся с ним пару месяцев назад. Ему стало как-то не по себе. Неприятные воспоминания. И всё-таки, кто это был? Кто вонзил нож в спину? Охранник, многократно выходивший из будки, недобро покашливая? Или кто-то из молодых и глупых мамаш, забиравших своих первоклашек со школы?..

— Картошка готова. — Авдотья Михайловна вошла в комнату с горячей сковородой в одной руке и с деревянной подставкой в другой. — Щас принесу тарелки. Ты чем будешь есть — вилкой или ложкой?

— Ложкой.

— Ну как? — поинтересовалась она минуту спустя. — Нравится?

— Ага. Вкуснее, чем у моей жены.

Старушка тяжело вздохнула.

— Я слышала от ребят, что она ушла. Ты не пытался её вернуть?

— Замужем она. К нему и ушла… Я сам виноват.

— Ладно, не будем о плохом, сынок. Извини, что затронула неприятную тему.

— Ничего.

— «Из пепла» читала месяц. Я не рецензент, однако кое-какие выводы сделала. Сперва покушаем. Многие любят разговаривать за едой. Я это не приветствую, муж отучил. Покойничек был военным, терпеть не мог болтунов с набитыми ртами.

— Авдотья Михайловна, я… — Самат опустил глаза. — Видите ли… Я…

— Смелее. Чё такой зажатый?

— Я много раз видел вас все эти годы — то на улице, то в троллейбусе. Совесть требовала подойти, поздороваться. Но я притворялся, что не заметил вас, а то и попросту убегал.

— Понимаю, сынок. Ты боялся, что я стану расспрашивать о жизни. Что греха таить, и я видела тебя. Так и тянуло окликнуть, но воздерживалась почему-то.

Самату хотелось провалиться сквозь землю. Он заерзал на стуле.

— Ты ешь, — продолжила Авдотья Михайловна. — Не уйдешь, пока всю сковороду не опустошишь.

— Вы сами вообще не кушаете…

Дорогой читатель, здесь автор на время вынужден прерваться. Ему надо удовлетворить твоё любопытство.

IV. Мартовский инцидент

«Из пепла» Самат вручил Авдотье Михайловне в середине марта. До этого несколько дней околачивался возле школы в надежде встретить её. Легче было бы подойти к будке охранника, и тот бы его впустил внутрь. Но не хватало духу. Мысль о том, что его узнают бывшие учителя и начнут с ним разговаривать, казалась страшной. Не было никакого желания рассказывать про свою личную жизнь. Как назло, Авдотья Михайловна не появлялась. Уж не вышла ли на пенсию, чего доброго? Ведь многих педагогов, достигших определённого возраста, как правило, вынуждают покинуть школу. Конечно, Авдотья Михайловна была заслуженным учителем республики и знаменитостью. Но даже таких сейчас уже не жалеют. Министерство образования — орган весьма равнодушный.

Дело кончилось тем, что кто-то исподтишка позвонил в милицию — мол, у школы в надвинутой на глазе шапке туда-сюда бродит какой-то подозрительный мужчина. Выглядит не очень респектабельно. Не заходит во двор, но и не уходит. Мало ли что, может, это маньяк, педофил? Нашлись же «добрые» люди, а!

Естественно, Самату пришлось показывать милиционерам рукопись и объяснять, что он когда-то учился здесь и просто намеревался дать её преподавателю русского языка и литературы Свиридовой Авдотье Михайловне, учеником коей он был двадцать с лишним лет назад. Недоверчивые менты скептически ухмыльнулись и силой затащили его в машину.

По дороге Самат не переставал тараторить: «Братья, вы совершаете ошибку. Я сам отец двоих детей. Как я могу быть педофилом? Братья, я безобидный писатель». Угрюмый лейтенант, удобно расположившийся сбоку, листал рукопись и коротко отвечал: «Разберёмся». «Прямо в УВД везёте, да? — запаниковал Самат. — Братья, ну будьте людьми!». Младший сержант за рулём, мальчишка совсем, не сдержался и сердито бросил: «Мать твою, хватит заливать! Ты видел себя в зеркале? Какой нахрен из тебя писатель?». «Алтыш, не суди о человеке по внешности, — наставительно изрёк лейтенант. — Он действительно красиво пишет, хоть я и не понял ни строчки. Ничего, ничего, разберёмся. У нас там есть Андрюха. Слово в слово переведёт на киргизский язык этот шедевр».

— Принимай улов, Канат Артыкович, — коварно блеснул зубами лейтенант, когда они очутились в кабинете майора. — Крупная рыба. Поймали с поличным. Вёл пропаганду среди учеников. Талантище! Целую книгу настрочил!

— Наглая ложь! — завопил Самат. — Никакую пропаганду я не вёл!

— Тсс, — зашипел на него майор. — Мы не глухие.

Рукопись уже лежала на столе. Он сел и с любопытством погрузился в чтение. Потом прервал его и запальчиво выдохнул. Взяв ручку и блокнот, он обратился к задержанному:

— Фамилия, имя, отчество.

— Белеков Самат Ибрагимович.

— Дата и место рождения.

— Пятнадцатое августа тысяча девятьсот семьдесят девятого года, город Нарын.

— Слушай, Самат, ты же киргиз?

— Конечно.

— А почему пишешь на русском?

— Я учился в школе имени Раззакова, поэтому знаю русский лучше, чем киргизский.

— Но ты же говоришь по-киргизски, — недоумевал майор.

— Говорить и писать — две разные вещи. При разговоре люди используют лишь несколько тысяч слов, но когда пишешь книгу, вынужден включать весь свой словарный запас.

— То есть, у тебя словарный запас русского языка обширней, чем родного?

— Да. Я ведь читал и читаю только на русском.

— Патриотом надо быть, — проронил майор. — Наши выдающиеся писатели и акыны творили на киргизском.

— А Чингиз Айтматов? — отпарировал Самат.

— Он поначалу писал на киргизском и весьма неплохо. Но Твардовский ему посоветовал переключиться на русский. Вот наш Чингиз и последовал его совету, из практических, говорят, соображений: зачем ждать, пока рукопись переведут на русский?; лучше сразу на языке Пушкина, вот так вот. Русский язык, как ни крути, гигант, имеет огромную аудиторию. Впрочем, Айтматов любил русский язык очень сильно.

Самат удивился, откуда майору это известно.

— Канат, возьмём отпечатки пальцев и проверим биометрику? — зевнул лейтенант.

— Шеф, полностью поддерживаю Илимбека-байке, — вклинился в разговор младший сержант. — По роже вижу — он врёт. Его зовут не Самат. Изобретательная сволочь! На ходу придумал данные. Уверен, он живёт в Оше или Баткене. Педофилы всегда так поступают. Охотятся в других городах. Ещё чуть-чуть, и поганец бы смылся.

— Господи, — нетерпеливо топнул ногой по полу майор, — да здешний он. Вы, что, не слышали говора южан?

Лейтенант кивнул в знак согласия и, неожиданно стиснув Самату плечи, резко повернул лицом к себе.

— Брат мой, кто заказал эту книгу? Хизбуты или свидетели Иеговы? (Здесь и далее: организации, запрещенные на территории РФ).

— Свидетелей Иеговы вы бы не стали насильно сажать в машину и везти в УВД, — иронично выпалил Самат. — В сектах вы никакой угрозы не видите. Свобода вероисповедания защищает их.

— Значит, хизбуты. — Лейтенант неприятно скалился. — Ты не отвертишься, брат мой. Ишь ты, какой хитрюга. Специально выбрал русскоязычную школу, там-то легче пропагандировать, там же поймут, что ты высрал на этих листках. Отравляешь своей писаниной умы подростков. Ничего, расколем тебя. И не таких, мать твою, раскалывали. Алтыш, зови Андрюху!

— Не стоит, — раздался голос майора.

Младший сержант замешкался.

— Алтыш, тебе что говорят? — выпучил глаза лейтенант. — Зови старшину Никитина! Бегом!

— Останься! — Майор, вероятно, был задет за живое дерзостью лейтенанта и не собирался уступать свою позицию.

Лейтенант с досадой взглянул на майора:

— Канат, ты что делаешь?

— Во-первых, не «Канат», а «товарищ майор». Во-вторых, то, что мы с тобой иногда по выходным пьём пиво в баре, не даёт тебе права перечить мне, старшему по званию офицеру.

— А что в-третьих? — не унимался оскорблённый лейтенант. Ещё бы: его унизили при задержанном и младшем сержанте.

— Хочу побеседовать с господином Белековым наедине.

— Выйди, Алтыш! — приказал лейтенант младшему сержанту.

— На-е-ди-не, — по слогам повторил майор.

Алтыш трусливо исчез за дверью. Однако упрямству лейтенанта позавидовал бы даже осёл.

— Слушай, Канат, разреши побыть с вами. Я же…

— Уважаемый Илимбек Абдыкадырович, вы соскучились по родному селу? Что ж, дело поправимое.

Лейтенант заскрежетал зубами и вынужден был подчиниться.

— Понаехали тут, — проворчал майор. — Колхозники несчастные… Ух, нужно покурить и успокоиться. Будешь?

— Вообще-то, я не любитель табака, — робко выдавил Самат. — Но сейчас не отказался бы.

— Отлично, подымим вместе. — Майор придвинул к нему пачку сигарет и зажигалку. — Ах да, братец, открой окно.

Задержанный и офицер курили и вели беседу.

— Ты на них зла не держи. Этот Алтыш, он совсем ещё пацан, самый старший ребёнок в многодетной семье, единственный сын. Недавно привели сюда какого-то маразматика. Оказывается, сидел на лавочке в парке с оголённым половым органом. Очевидцы всполошились и сразу набрали наш номер. Ну и рыдал же, старый лис. Падал в обморок, клялся внуками, что больше так делать не будет. Мы его отпустили. Пожалели пенсионера. С тех пор Алтышу мерещатся всякие извращенцы.

— Да много их, — заметил Самат. — Почти каждый день вижу. Стоят и мочатся прилюдно. Причём необязательно пожилые.

— Кастрировать их надо! — вознегодовал майор. — Тюрьмы полны воришками, осуждёнными за украденный хлеб или килограмм сахара, а эти писуны разгуливают на свободе. В некоторых странах за это предусмотрен срок. А у нас лишь штраф. Честно говоря, я писунов презираю больше, чем эксгибиционистов. Эксгибиционисту по крайней мере можно что-то предъявить, что-то пришить. А вот писуны, подлюги, крайне изворотливы. При случае могут сослаться на недержание мочи.

— Часто попадают к вам публично справляющие нужду?

— Раз в год. В основном, пьяные. Отделываются ночью в вытрезвителе или штрафом. Знаешь, взять да и посадить их тоже несправедливо. На кой делать из них козлов отпущения, согласись. Сажать — так сажать всех. Если нет у человека совести, то что мы-то можем сделать?

— М-да, — вздохнул Самат. — Куда катится мир. — и добавил: — А мир всегда был такой, всегда.

— На Илимбека тоже не дуйся, дружище, — мягко продолжил майор. — Он мечтает построить карьеру на каком-нибудь убеждённом экстремисте. Сельский парень, амбициозный. И паранойя у него, вдобавок. Любой мужик с длинной бородой кажется ему каким-то образом причастным к террористическим организациям. Весёлые же у меня коллеги. — Майор расхохотался. — Илимбека понять можно. Столько лет без повышения. Они на самом деле неплохие ребята, оба. Я их люблю, ей-богу. Придётся проставляться и заглаживать перед ними вину. Как-никак, мои боевые товарищи… Давай ещё?

Майор с Саматом вытащили из пачки по сигарете. Дважды щелкнула зажигалка.

— Мы с тобой похожи — городские, местные. Я окончил школу номер один имени Осмонова. Потому и читаю книги только на киргизском. Когда твоя работа выйдет в печать, с нетерпением буду ждать перевода.

У Самата возникло непреодолимое желание броситься на майора и крепко обнять, но он воздержался. Раньше он считал людей в форме бездушными машинами, теперь же понял, что среди них немало обладателей поистине благородных сердец.

— Знаете, Канат Артыкович, попав сюда, я почувствовал себя героем романа «И дольше века длится день», а точнее, Абуталипом Куттыбаевым. Мне стало так страшно.

— Прости моих Тансыкбаевых, братец, — улыбнулся майор. — Постарайся просто забыть. Факт незначительный.

Задушевный разговор прервало появление… Авдотьи Михайловны! Она поспешно ворвалась в кабинет. Самат инстинктивно выбросил в окно недокуренную сигарету и вскочил на ноги со словами:

— Здравствуйте, Авдотья Михайловна!

— Сынок, за что задержали моего ученика? — осведомилась она у майора.

— Недоразумение, матушка, — перешёл на ломаный русский майор. — Профессиональная ошибка. Вы не бойтесь, мы его отпустим. Самат, пожалуйста, закрой окно. Похолодало чё-то, Авдотья Михайловна простудится.

— Я уже простудилась, — сообщила Авдотья Михайловна, садясь на предложенный стул, — взяла больничный и лежала дома… Ох, кости уже не те… Жийде позвонила. Помнишь её, Самат? Высокая такая девчонка из параллельного «В», она у нас уборщицей работает. — Учительница тяжело дышала. — Звонит и говорит, что милиция увезла на машине Белекова Самата… Я побывала в ГОВД, всех перепугала. Там, должно быть, меня приняли за сумасшедшую… Слава богу, нашла тебя.

— Ваш ученик — гениальная личность. Написал книгу и хотел показать её вам. Вот, смотрите.

Авдотья Михайловна бережно положила протянутую рукопись в сумку.

— Позже прочитаю. Зрение никудышное. Второпях забыла очки и маску… Ну что, пошли? Боюсь заразить гриппом доблестных сотрудников милиции.

На улице Авдотья Михайловна и Самат обменялись номерами и расстались.

— Подольше бы побывала с тобой, сыночек, но не могу, — успела добавить учительница. — Выздоровею — встретимся обязательно. Книгу прочту.

V. Учительница и ученик (продолжение)

Теперь возвратимся снова к разговору Авдотьи Михайловны и Самата у неё в гостиной.

— … Вы сами вообще не кушаете.

— Жирное мне противопоказано, — ответила Авдотья Михайловна, — сижу на гречневой диете. Гипертония замучила. Ежедневно принимаю таблетки, а на них аллергия. Что делать? Приходится терпеть. Саша постоянно просит переехать к нему в Бишкек. Прямо открыто заявляет: «Мама, высокогорье убьёт тебя». Но я не могу оставить Нарын, даром ли пятьдесят лет прожила здесь.

— Вы же родились в Казахстане?

— Да, в Павлодаре. Как приехала вместе с мужем сюда, на его малую родину, так и приросла, словно ель. К тому же почти полвека учительствую в «Раззакове». Представляешь, каково мне будет расстаться со всем этим. Нет, не выдержу.

После сытной трапезы Авдотья Михайловна и Самат пошли в её просторный кабинет. Он с благоговением изучал интерьер. Средоточие эрудиции, интеллигентная атмосфера, мудрость веков.

— Устраивайся, — указала на диван учительница. — Я расположусь в кресле.

— Не может быть! — вскричал Самат, увидев на стене свои стихи, которые любил иронично декламировать верзила Гришка. — Да ещё и в раме!

— И в учительской они висят. Ксерокопия. Тоже в раме и за стеклом. Знаю их наизусть. Всё время хвалюсь — смотрите, мой ученик посвятил мне оду.

— Правильно ли вешать стихотворение рядом с иконой? — смутился вдруг Самат.

— Это значит, твоя ода очень мне дорога, — растерянно пробормотала Авдотья Михайловна. — Гришка с Сашей уже делали упрёки, кстати. Я верующая, но в таких нюансах не разбираюсь же. — Она перекрестилась. — Ладно, помоги снять икону, ты ж дотянешься. Установлю её в спальне… Так… Давай…

Вернувшись из спальни, Авдотья Михайловна приступила к обсуждению «Из пепла».

— Ты требовал объективной критики. Что ж, у меня хорошая и плохая новость. Какую выбираешь первой?

— Неужели есть плохая? — выдавил Самат, украдкой косясь на стол, где рядом с тетрадями школьников лежала его рукопись.

— Увы, да.

— Тогда хочу услышать хорошую.

— Книга на редкость изысканная. Читаешь, и аж слюни текут. Грамматических ошибок практически не допущено. Ну, ошибки есть вообще-то, но не настолько они бросаются в глаза. Что меня особенно порадовало, с пунктуацией у тебя всё в порядке. Молодец! Ещё: невероятно богатый лексикон поражает и немного отпугивает, о нём чуть позже. Ты меня не разочаровал, создал достойное произведение. Шедевром не назовёшь, но довольно своеобразный стиль.

— А минусы? — содрогнулся Самат.

— В изысканности и кроются. История вроде современная, а текст будто из девятнадцатого или восемнадцатого веков. Классики, возможно, с улыбкой хлопали бы в ладоши, однако в нашу с тобой эпоху массовый читатель сердито сожмёт кулаки и полезет в словарь. Откуда ты набрался архаизмов? Зачем ты их вытащил?

— Чтобы показать всю красоту и габариты русского языка. Ведь он огромный океан, и я пытался достать со дна давно похороненные или полузабытые сокровища. Современная проза изобилует неологизмами, жаргоном. Мне это не по душе, честно говоря. И моей целью было создать ей противовес. Мертвецов надо помнить.

— Ну, не мертвецы, разумеется, а устаревшие слова, малоупотребительные, скажем так, — недовольно скривила лицо Авдотья Михайловна. — Сынок, лучше бы ты поэзию писал. Там архаизмы и столь любимые тобой обороты выглядят куда привлекательнее. Ты же прирождённый поэт.

— Стихами не проживёшь. Хочу зарабатывать деньги, — признался сорокалетний ученик. — Авдотья Михайловна, вас совсем не впечатлила история? Вы ей не поверили?

— Ей как раз-таки я поверила, но героям — нет. Особенно этому Мухтару, уж больно он красноречив. Как может зэк, двадцать пять лет отсидевший за жестокое убийство жены, сказать молодой девушке на дискотеке: «Лучезарная мадемуазель, разрешите мне вобрать в себя аромат вашей выи. Извольте заметить, я угадал, что это за духи. Ещё большим счастьем явилось бы для меня узнать адрес вашей электронной почты»?

— А что, если он исправился, искупил все свои злодеяния и, как Феникс, восстал из пепла? Что, если он искренне влюблён в эту девушку? — не сдавался Самат.

— Которая годится ему в дочери и напоминает убитую им жену? — усмехнулась Авдотья Михайловна. — Ты меня прости, Самат, но герои твои, кажется, только и делали что зубрили словарь Ожегова, а то и Даля. Вот, например, Тинг, воодушевлённо восклицающий: «Ну и семижильный же ты, Мухтар! Почту за честь пригласить тебя в кабак», звучит как-то неестественно.

— Ожегова зубрил я. Выписывал незнакомые слова в толстенную тетрадь.

— Не сомневаюсь, — кивнула учительница. — Знаешь, если на то пошло, можно было бы найти компромисс: изысканные слова автора и обычная прямая речь или наоборот, история повествуется простым языком, а из уст героев льётся сладкий мёд.

— В первом случае возникает сильный контраст, — возразил Самат. — Что касается второго — нормальным языком изложенного сюжета и красноречивых героев, — вынужден согласиться, вы предложили неплохой вариант. Учту.

— Предлагаю ещё третью версию: заменить архаизмы на их современные или не настолько старые аналоги, а красивый, высокопарный текст оставить.

— Ничего это не изменит, поверьте. Пафосность всё равно будет присутствовать. Вы же предлагаете избавиться именно от неё.

Авдотья Михайловна призадумалась и вдруг выдала:

— Вот четвёртый совет, самый лучший, по-моему: перенеси сюжет в девятнадцатый век, то есть никакой современности, понимаешь? Никакого Марса. Никакого этого, как его там… — Авдотья Михайловна заглянула в рукопись, — Илона Маска. Просто переними стиль одного из классиков, укради у него слова и целые словосочетания. Пусть действие происходит в Российской Империи. Представь, что ты родился в один год с Фёдором Михайловичем или Львом Николаевичем. Сдюжишь?

— О, нет, конечно, такое мне не по зубам. Я не вправе равняться на них. Да и силёнок и таланта не хватит.

— Тогда продолжим критику. Почему в согласованиях существительное опережает прилагательное? Русский язык — не математика. Перестановка может иногда украсить строку, но ты прям злоупотребляешь ею.

— Влияние французского языка, я увлекался им в студенческие годы. Там всегда так: дорога железная, берег лазурный, кровь красная, собака злая, дерево старое и тому подобное. Например, «мы услышали звук громкий», не «громкий звук».

— Забудь о французском, когда пишешь на русском.

— Что ещё? — как можно вежливее спросил Самат.

— Очевидно, у тебя привычка часто использовать синонимы. Думается, ты либо пытаешься избежать тавтологии, либо просто пощеголять лексиконом. Сразу чувствуется наивность новичка. Одарённый писатель может повторить какое-нибудь слово несколько раз в одном абзаце — и ничего, вполне сносный абзац. Просто надо уметь это делать. Навыки придут с годами. Иди вперёд, раз выбрал этот трудный, тернистый путь. Много читай! Можешь взять мою машинку. Вернёшь, когда напечатаешь «Из пепла». Надеюсь, критические замечания не прошли мимо твоих ушей.

— Нет, — мрачно молвил Самат. — Немножко обидно, если честно. Детище моё ведь довольно-таки хорошее.

— Самат, для своих родителей любой ребёнок — золото.

— Я учту, учту, не беспокойтесь. А ещё насчёт машинки: сегодня нужно печатать только на компьютере.

— У тебя он есть?

— Пойду в компьютерный клуб.

— Рукопись не маленькая, ты потратишь много денег, — предупредила Авдотья Михайловна.

— Боюсь, вы правы. К сожалению, в данный момент не могу позволить себе покупку столь дорогой вещи.

— А сколько стоит компьютер? — поинтересовалась учительница.

— Портативный около тридцати тысяч. Называется «ноутбук». Обычный обойдётся дешевле, но придется проводить в дом интернет и платить за него ежемесячно. С ноутбуком было бы гораздо удобней. В «Смарт Парке» бесплатный вайфай — сиди хоть целую вечность. Мечтать не вредно, — засмеялся Самат.

— У нас в школе есть компьютеры. Я потолкую с директором. Может, разрешит. Будешь печатать своё детище в родных пенатах.

— О, спасибо! — обрадовался Самат. — Это так символично.

— Короче, как преподаватель русского языка и литературы ставлю тебе твёрдую пятерку. Однако современный читатель оценил бы на тройку с натяжкой, — выплеснула Авдотья Михайловна, когда они с Саматом выходили из ворот. — Ты заглядывай почаще, я свободна в выходные. Возьми! — Она всучила ему в руки холодный пакет. — Я не ем масла. Вон такси едет. У тебя хватит на дорогу?

— Такой тёплый майский вечер. Пройдусь пешком.

— Что ж, пока! Мне нужно помыть посуду и рано лечь спать. Завтра на работу. Договорюсь с директором — позвоню.

Самат поцеловал учительницу в дряблую щёчку и пошёл домой, в левой руке пакет со сливочным маслом, в правой — «Из пепла».

VI. Инцидент в библиотеке

Для безработного Самата не существовало ни выходных, ни будней. Понедельник он воспринимал просто как день, когда открывается библиотека. Что же там скажут? Неужели потребуют возместить ущерб?

Сливочное масло лежало в маленькой миске на кухне, подальше от солнца. Холодильник сломался давным-давно, и не хотелось тратиться на починку. Да и не нужен был он вовсе, Самат в последнее время питался только мучными изделиями и лапшой быстрого приготовления. Денежные запасы иссякали, приходилось экономить. Нетрудно представить, насколько вкусным блюдом была жареная картошка Авдотьи Михайловны.

Вопреки распространённой киргизской поговорке «нарынчанин и часа не проживёт без мяса», Самат прекрасно обходился без него. Он стал вегетарианцем — вынужденным, не добровольным. Килограмм мяса стоил почти четыреста сомов. Самат не расточителен, лучше купить на эти деньги восемь килограммов вермишели. Бережливость — как спасательный жилет в такую трудную минуту, можно по крайней мере отсрочить полное опустошение кошелька, если и не предотвратить.

Если бы Самат внимательно пригляделся к сливочному маслу, то заметил бы, что кто-то от него неровно отгрыз кусок. Но Самату было не до таких мелочей. Он думал об устной рецензии своей учительницы.

После того как Авдотья Михайловна раскритиковала «Из пепла», «Убийство банкира» не казалось Самату бездарным бумагомарательством. Заниженная самооценка заставляла относиться к чужим произведениям более уважительно. Теперь он задавался вопросом: «Что подкупило читателей?». Почему у детективного романа такой огромный тираж? Наверно, решающую роль сыграло сходство с полюбившимся фильмом? Но ведь «Убийство банкира» — лишь жалкая пародия на «Привидение». Сэма, героя Патрика Суэйзи, зритель видит на протяжении всей киноленты, даже после смерти, сочувствует ему, сопереживает. А мстительная Джулия появляется чуть ли не в конце книги. Людям, увы, порою достаточно и некоторых ассоциаций.

Дальнейшие раздумья привели Самата к выводу, что «Убийство банкира» очень даже неплохое произведение. При избыточной нелепости, в нём всё же присутствовали и поучительные стороны. Совершенно аморальный развратник Моррисон умер. Агностик Хэншем уверовал в Бога. Ветреной содержанке Эшли Кук преподан хороший урок, больше не будет связываться с богатыми мерзавцами. Разве не хэппи энд?

Только вот зачем превращать сюжет в детектив и обманывать поклонников Агаты Кристи, Конан Дойля и Рекса Стаута? Правильней было бы сразу написать что-то в духе Эдгара По, читатель был бы заранее готов ко встрече со всякими сверхъестественными силами. Хм, не хотел ли автор сначала создать детектив, почти заканчивал, а затем передумал и решил выкрутиться из ситуации таким образом? Не исключено. Но книга всё равно стала популярной. Офигеть. Этому может быть логическое объяснение?

Самат так и не понял до конца, что такое бестселлер, в чём его суть, из чего он сделан. Если бы ему прислали несколько книг (с вырванными последними листками) и после прочтения спросили, какая из них разошлась миллионными тиражами по всему миру, а какая потерпела фиаско, Самат бы не смог ответить. Возможно даже, назвал бы бестселлером ту, которую читатели отвергли.

Прежде чем приступить к созданию «Из пепла», Самат не раз ходил в компьютерный клуб «Мичиган» и часами путешествовал по просторам международной паутины, дабы найти рецепт написания суперпопулярной книги. Рецептов много висело там. Как-то набрёл на статью, где излагалось, что учёные загрузили в некую программу тексты известных бестселлеров, и она определила, каких слов в них хоть пруд пруди, а каких — кот наплакал. Впрочем, статья не произвела на Самата особого впечатления, не поверил он ей, вот и всё. Ерунда всё это, презрительно покачал он головой тогда, не собираюсь пользоваться шаблонами. Зато понравился совет одного литературного светила: писать надо от души, не опираясь ни на чьё мнение.

— Да что Авдотья Михайловна понимает в литературе? — жаловался Самат Тишке, распаковывая пакетик с лапшой быстрого приготовления. — Раз история современная, то простой, современный язык ей, видишь ли, нужен. Восхваляет в школе работы Пушкина, Лермонтова, Толстого, Достоевского и других великих классиков, а мой роман «Из пепла» считает слишком изысканным. Сама себе противоречит. Ещё и предложила подражать Достоевскому и Толстому, представляешь? Этим титанам мировой литературы.

— Мяу.

— На потрясающий, захватывающий сюжет ей наплевать. А ведь неважно же, каким инструментом пользуется скульптор — современным электрическим или средневековым, — главное, чтоб статуя вышла отличной. Микеланджело орудовал зубилом и молотом, и никакая скульптура в исполнении ваятелей, предпочитающих современные инструменты, не в силах конкурировать с Давидом, нет ничего более правдоподобного.

— Мяу.

— Возьми хоть «Убийство банкира», коли речь идёт о несовместимых друг с другом вещах. Детектив плюс мистика. Кошмар. Между тем книга эта — бестселлер. А почему «Из пепла», что является сочетанием современной истории и архаизмов, не имеет шанса найти своё место в сердцах читающей публики двадцать первого века? Авдотья Михайловна, Авдотья Михайловна, любимая моя Авдотья Михайловна, зачем вы так? Однажды я отнесу ей тот диск, брат, с фильмами Леонардо Да Винчи, ой, Ди Каприо. Пусть посмотрит «Ромео + Джульетта». И тогда она поймёт и будет ко мне снисходительней. Жареная картошка и чай с вареньем лишь слегка подсластили горькую пилюлу. Объективная критика, ха!

— Мяу, — соглашался Тишка.

Тоска по журавлю на небе опять накрыла Самата. Он вспомнил соседку. Какое было бы для него счастье, окажись он в гостях не у семидесятилетней Авдотьи Михайловны, а у тридцатилетней Зарины, породистой кобылки, как окрестили её в округе мужики. Она бы налила чай в фарфоровые чашечки, пожарила бы мяса с луком.

— Мяса с луком! — вскричал Самат и почувствовал, как засосало под ложечкой.

— Мяусо, — проговорил Тишка.

Супруг Зарины, Жапар, занимал пост вице-мэра города. Пожилой мужчина за шестьдесят. Зарина была его второй женой. Дети от предыдущего брака иногда навещали отца и молодую мачеху. Две дочери по возрасту старше Зарины, а сын — её ровесник. Седина в бороду, бес в ребро. Внуки уже подрастают, а ему тело свежее подавай!

Старый хрыч, возмущался Самат, вяло жуя надоевшую лапшу. Когда вернётся из командировки, страстной гиеной кинется к ней, как пить дать. Разденет догола, начнёт лапать за бёдра, грудь. Потом выпьет «спасительную» пилюлю. И во время непродолжительного соития она будет симулировать оргазм, постанывая снова и снова… Чёрт бы побрал фармацевтов, создавших силденафил! Сорокалетний самец, который вообще не нуждается в виагре, живёт без женщины и прозябает в нищете, а этот старый пердун Жапар купается в роскоши и совокупляется с красоткой-женой. А вдруг Жапар не принимает никаких пилюл? Кто знает, может, у него с этим всё в порядке. Он сказочно богат. Значит, и здоровье крепкое. На крайнях, может позволить себе дорогостоящее лечение у опытного врача.

Не доев свой завтрак, Самат положил большую чашку с ним на пол (он же не знает, что Тишка вовсе не голоден и уже успел ночью немножко полакомиться кое-чем) и отправился в библиотеку с «Убийством банкира» подмышкой.

Всю дорогу в Самате кипели обида и много ещё чего. Но переступив порог областной библиотеки, самой главной в городе, он почувствовал страх и тревогу. Не было желания лгать, однако и платить не хотелось. Что же делать? Отрицать и доказывать, что брал книгу уже в таком виде? А есть другой выход? Ух, ноги-то как дрожат.

— По-моему, она выглядела иначе. — Библиотекарша придирчиво уставилась на «Убийство банкира».

— В смысле? — Самат решил не сдаваться.

— Это совсем новая книга. Недавно купили.

— И?

— Что «и»?! — ощетинилась библиотекарша. — Совсем новая, говорю, была книга!

— Неужели? — невинно вымолвил Самат.

— Молодой человек, вы заклеили её скотчем, — холодно отчеканила женщина.

— Вы путаете, мамаша.

— Я вам не мамаша!

— Извините, сестра, — поправился Самат, стараясь унять дрожь в ногах. — Но вы действительно неправы. Когда я её брал, она уже вся была такая.

— Вся? — насторожилась библиотекарша и моментально открыла книгу. — Боже, что с ней произошло? — Она переворачивала страницу за страницей, полуседые брови сошлись на переносице. — Её кто-то порвал, затем заклеил скотчем!

— Не я, честное слово, — врал Самат и увидел, что они с библиотекаршей стали объектами внимания присутствующих в читальном зале.

— Дело рук ваших детей? — предположила библиотекарша.

Классная идея, подумал Самат. Что может быть лучше, чем выдать: «Наверно, это так, спрошу домочадцев. Я сам вообще не читал роман, времени свободного нет, потому и ничего не подозревал. Извините!». Но тогда всё равно придётся компенсировать. Интересно, сколько стоит это грёбаное творение ничтожного графомана?

Библиотерша заметила, что Самат начал колебаться и не преминула добавить:

— Книга обошлась нам в пятьсот сомов.

— Чего? — крикнул Самат. Кое-кто из читателей недовольно нахмурился. Самат вёл себя уж слишком бестактно.

Пятьсот сомов. Это четырнадцать килограммов муки и, следовательно, сорок два испечённых в духовке хлеба. Самат, может, и ненормальный иногда. Однако он ещё не дошёл до крайней степени безумства, чтобы выбросить на ветер пятьсот сомов. Не-а, выкусите, не дождётесь! Чёрта с два! Самат набрался храбрости и пролил следующее:

— Жёнушка ушла от меня к другому, ушла с детьми. Я живу один. Так что, дорогуша, пошевелите мозгами и не вешайте на меня чужое преступление. Знал бы, что вынужден буду выслушивать всё это, не стал бы даже подходить к этой проклятой книге.

Люди недовольно смотрели уже на библиотекаршу — чё она пристала к бедняге? Кажется, она сама тоже смягчилась.

— До вас книга побывала у одного читателя, — указала она пальцем на формуляр. — Сейчас узнаем имя и контакты. — Она открыла здоровенный блокнот в голубом переплёте. — Нашла. Исакунова Мээрим, двадцатое апреля. Звоним… Включу-ка громкоговоритель.

После долгих гудков раздался детский голосок:

— Алло, кто это?

— Зови маму, девочка.

— Я мальчик.

— Малыш, где твоя мама?

— Стирает во дворе.

— Быстро зови её… Алло, Мээрим, добрый день. Вас беспокоит библиотека.

Госпожа Исакунова яростно доказывала, что никаким скотчем она «Убийство банкира» не заклеивала, как взяла целым, таким и вернула.

— Никому не давали почитать? — настырничала библиотекарша.

Вероятно, Мээрим была на редкость честным человеком, так как призналась:

— Да, подруге. Просто мне понравилось произведение. Она также пришла от него в восторг.

Эх, лучше бы Мээрим молчала.

— Какое право вы имели своевольничать?! — разъярённо извергала библиотекарша. — Это государственное имущество, не ваше! Вам придётся возместить ущерб в размере пятиста сомов!

— Побойтесь Бога! — залаяла несчастная Мээрим из смартфона библиотекарши. — Ничего платить я не буду! Я снимаю квартиру, у меня орава ребятишек, гну спину на двух работах, не сплю совсем! Я мать-одиночка! Еле перебиваюсь, а вы претензии какие-то делаете!

— Не орите на меня! — возмутилась библиотекарша. — Что вы себе позволяете?!

— Никаких пособий и помощи не получаю! Пусть государство это идёт к чёрту! — трещала Мээрим. — Ничего платить не буду! Больше мне не звоните, я сменю номер. Прощайте!

— Мы знаем ваш адрес. — Глаза библиотекарши угрожающе прищурились. — Заявимся, не сомневайтесь. Бесполезно давить на жалость. Не я виновата в ваших бедах, понятно? У меня тоже жизнь не сахар, между прочим. Я не директор банка.

Самат, во всех подробностях слышавший эту дистанционную битву, не выдержал и буквально вырвал смартфон из рук библиотекарши.

— Алло, Мээрим, расслабьтесь, поберегите нервы, — ободрил Самат. — За вас заплачу я.

— Извините, байке, но я реально не виновата. Я не лгу.

— Удачи! Пока! Я ложу трубку. — Самат протянул смартфон библиотекарше. — Такое впечатление, что эта книга — ценнейший экспонат. На самом деле выеденного яйца она не стоит. Сжечь её надо. Вот вам пять сотен, а «Убийство банкира» я унесу с собой.

— В нашей библиотеке так не принято. Книга останется у нас.

— Очуметь! — задыхался Самат. — Я же выложил требуемые деньги. «Убийство банкира» — моё!

— Тогда идите в «Китеп дуйносу» и купите новый экземпляр. Разочарую вас — вы там ничего не найдёте. Эта книга — единственная на весь Нарын. Самат-мырза, я должна обслужить ещё других посетителей. Вы отнимаете у меня слишком много времени. Имейте совесть, в конце концов.

Самат отошёл от мегеры и устало опустился на табуретку. На круглом столике перед ним лежала газета. Он её бессознательно листал, ему не хотелось уходить. Расставшись с солидной по меркам бедняков суммой денег, он словно умер. Его обокрали средь бела дня. Все триста пятьдесят страниц книги были на месте, скотч их никоим образом не портил, а ему, Самату, вырвали сердце. Теперь он прекрасно понимал несчастного Моррисона. Безжалостные, лицемерные просветители! В этой библиотеке, пропади она пропадом, есть столько книг, что невозможно сосчитать. Но нет одной книги — жалобной.

Буквы проносились с такой быстротой, что строки и интервалы между ними казались полосами на шкуре зебры. Как же сосредоточиться? В голове мутно, мозг сдавило невидимыми щипцами. Читальный зал испаряется. Столик завертелся. По часовой стрелке или против? А какая разница? Самат умер и попал в ад, ад без огня.

Неожиданно всё остановилось. Душа возвратилась в тело. Зал никуда не делся, читатели сидели на своих местах, круглый столик перестал вертеться. Взгляд Самата с недоверием впился в заголовок: Фильм «Мстители: Финал» потопил «Титаник».

Автор статьи строчил, что сборы блокбастера от студии «Марвел» составили два миллиарда двести девяносто миллионов долларов. Это значит, «Мстители: Финал» обошёл легендарный «Титаник» и занял второе место в рейтинге самых кассовых кинолент за всю историю. На вершине списка по-прежнему находится «Аватар». Журналист докладывал, что «Мстителям: Финал» в первый же уикэнд удалось собрать фантастические один миллиард двести миллионов, а отобрать серебро у «Титаника» блокбастер смог уже во второй уикэнд. Теперь черёд отобрать корону у «Аватара». Это только вопрос времени.

Два миллиарда двести девяносто миллионов баксов. Вот это деньжища!

— Что? «Убийство банкира»? У вас есть абонемент?

Голос библиотекарши заставил Самата встрепенуться. Он увидел какую-то студентку в очках, должно быть, только что вошла в зал.

— Нет, — ответила она.

— Заполните анкету. ФИО, дата рождения, адрес проживания, место работы или учёбы, номер телефона и подпись внизу… Теперь двадцать сомов. Естественно, абонемент у нас платный. Мы не благотворительная организация.

— Мне придётся платить каждый раз, как буду приходить сюда? — испуганно промямлила студентка.

— До следующего года ничего платить не нужно, — успокоила её библиотекарша. — Пишу на формуляре сегодняшнее число. Книга отпускается ровно на две недели. Если опоздаете, мы вас отштрафуем.

Студентка радостно прижала «Убийство банкира» к груди.

— Кузина посоветовала, — пояснила девчонка. — Прочту быстро, обещаю.

— Мээрим? — полюбопытствовала библиотекарша.

— Мээрим-эже — подруга моей кузины.

Так вот оно что. Чисто феминистский роман. Сарафанное радио. Теперь всё встало на свои места. Неудивительно, что дочери Евы по всей планете бросились на «Убийство банкира», словно изголодавшиеся волчицы на оленя, словно кровожадные самки акул на тюленя. Автор этого мистического детектива — очень умный человек. Гений — иначе не скажешь. Никакой не графоман. Гений, чёрт возьми, гений! Хитрый, хитрый рыболов. Он создавал «Убийство банкира» несомненно с трезвой головой, сознательно, без внутреннего переживания. Вдохновение ему при этом нахрен не сдалось. Опытный рыболов, хладнокровно насаживающий наживку на крючки. Знал, что нужно писать, а чего нельзя. Он нюхом всё чуял. Только вот вопрос: мужчина ли он на самом деле или всё-таки женщина с мужским псевдонимом?

Покидая библиотеку, Самат вспомнил про кассовые сборы «Мстителей: Финал». Два лярда двести девяносто лямов баксов. И блокбастер сорвал такой куш меньше, чем за пару недель. Ёкарный бабай, будь у него столько денег, он числился бы в списке «Форбс», считался бы самым состоятельным киргизом, жил бы в здоровенной вилле где-то в Майами, имел пентхаус в Нью-Йорке, катался бы на собственной яхте и летал на частном самолёте. Автопарк его не вмещал бы дорогущих суперкаров. Самат не питался бы уже мучными изделиями, дни и ночи проводил бы в ресторанах Монако в обществе моделей. А сколько компьютеров можно купить, господи! Он открыл бы сеть компьютерных клубов по всему Кыргызстану. Да, Самат был бы долларовым миллиардером. Жапар нервно курил бы в сторонке со своими жалкими миллионами.

Басня Крылова. «Слон и Моська». Самат стоял перед своими воротами и сравнивал особняк Жапара и маленький, старенький, невзрачный домишко, доставшийся ему от дедушки. Домишко, который нуждается либо в капитальном ремонте, либо в сносе (автор склоняется ко второй версии). Слон и Моська, ей-богу. Сколько бы Самат ни злился, сколько бы ни завидовал, какие бы предположения ни кружились в его мыслях относительно половой способности соседа, вице-мэру на это начихать. Жапар всегда будет богачом. Собака лает, караван идёт. Плевал он на бессильную злобу нищего лузера. Хозяин роскошного особняка, напоминающего скорее отель, чем дом, Жапар всегда будет счастлив. Толстосум владеет ещё бескрайним садом, тянущимся до самой реки.

Почему так? Почему всё так несправедливо? Конституция морочит голову насчёт равноправия и равных привилегий. Полное враньё. И всегда было так, испокон веков, во всех странах. Актуально до сих пор, также во всех странах. И так будет до полного исчезновения планеты Земля.

VII. Индейское лето

Представим, что человечество изобрело машину времени. Сядем в неё и перенесёмся немного в прошлое.

Родители Самата погибли, когда ему было одиннадцать. Отцовский «запорожец» накрыло лавиной в Боомском ущелье (типичное для горной Киргизии явление). Страшную весть мальчику сообщили спустя месяц. Нет, они живы, воспротивился он тогда, просто уехали далеко. Он не хотел принимать реальность. Он обманывал самого себя. Самат не плакал, замкнулся в себе и всё. Ох, и поносила же бабушка деда: «Куда спешил, старый ты дурень? Зачем проболтался?».

Мальчишка стал мало есть. У него не было ни братьев, ни сестёр, с кем он мог бы разделить горе. Дедушка тщетно уговаривал его съездить вместе с ним в аил, где похоронены отец и мать. Самат лишь отрицательно мотал головой и тараторил: «Живых не хоронят. Аилы полны опасностей. Сельские подстерегут и отмутузят».

Слова утешения, сыплющиеся на него со всех сторон, и сочувственные шушуканья причиняли боль. Они нагло проникали в его выдуманную, идеальную реальность, настойчиво стучали, призывая снять с глаз пелену самообмана. Он ещё был слишком мал, чтобы впустить правду в свои мысли, хотя в глубине души осознавал, что рано или поздно правда всё равно проникнет, как бактерия.

В пятом классе Бактыгуль Жаныбековна передала его с тридцатью другими учениками в заботливые руки Авдотьи Михайловны Свиридовой, не забыв предупредить, что Белеков — круглый сирота.

Между Саматом и новым классным руководителем поначалу не ладились отношения. Авдотья Михайловна вовсе не собиралась быть тёплой и ласковой. Вероятно, смекнула, что сюсюканья не помогут вывести ребёнка из депрессии. Она такая наблюдательная и прозорливая. Ненависть — более сильное чувство, нежели любовь, и более жизнеутверждающее, как бы странно это ни звучало. Люди не совершают суицид из-за ненависти. Авдотья Михайловна решила вылечить Самата, хоть в душе испытывала муки и жалость.

И действительно, Самат стал разговорчивым. Ему доставляло удовольствие грубить и возражать Авдотье Михайловне, которая беспрестанно упрекала его в вялости и неактивности на уроках. Она подкалывала мальчишку тем, что он самый старший в классе (Самат пошёл в школу в восемь лет), но служит плохим примером для своих младших «братьев и сестёр».

Дома Самат никогда не жаловался на Авдотью Михайловну, однако дед с бабкой заметили в нём перемену. К нему вернулся аппетит, и как-то раз он заявил, что хотел бы посетить могилу родителей. Его желание, несмотря на отговоры взволнованной бабушки, было исполнено. Самат долго рыдал возле двух холмиков, напоминающих верблюжьи горбы, орошая землю горючими слезами, зато освободился от тяжёлого груза.

Неприязнь к Авдотье Михайловне полталкивала его вперёд и служила идеальным мотиватором. Он хотел ей что-то доказать. Он из троечника превратился в ударника. И только по русскому языку и литературе получал одни пятёрки. Почему? Потому что Самат усерднее всего налегал именно на её предметы. Его радовало и изумляло, что Авдотья Михайловна судит объективно, не занижает оценки, а ведь он её «нелюбимый» ученик. Постепенно мальчишка начал уважать эту женщину, строгую, требовательную, но справедливую. Да и сама Авдотья Михайловна поняла, что цель её достигнута: Самат изменился и полюбил жизнь.

Однажды после уроков она попросила Самата задержаться. Класс опустел. Воцарилась тишина. Мальчик съёжился.

— Я хочу вознаградить моего лучшего ученика, — сказала Авдотья Михайловна, вытаскивая из сумки пластиковый контейнер с рисом и котлетами, и положила его прямо на парту. — Попробуй. Не бойся, они из говядины.

Лучшего ученика! Это было не так, у него четвёрки по другим предметам, он не был лучшим. Сезим и Алтынай, они круглые отличницы, они лучшие. Но детское сердце возликовало, и Самат потянулся к контейнеру.

С тех пор Авдотья Михайловна постоянно подкармливала его, ибо знала, что старые Белековы бедствуют. Поношенная одежда и многолетний рюкзак их внука красноречиво свидетельствовали об этом. Вдобавок одноклассники шутили и хохотали, рассказывая друг другу, что Самат не покупает новые ручки, у него куча запасок, которые стоят гораздо дешевле ручек.

В шестом классе Самат поднатужился и стал круглым отличником. Слова Авдотьи Михайловны «мой лучший ученик» и её щедрые угощения сыграли огромную роль. Дневник Самата кровоточил пятёрками и греющими душу комплиментами «Молодец!», «Умница!». Но по-настоящему сирота любил только русский язык и литературу. Полюбил и Авдотью Михайловну, полюбил настолько сильно, что временами обращался к ней «мама». Она отвечала ему взаимностью, расхваливала его на уроках и родительских собраниях, ставила в пример. Сезим и Алтынай люто возненавидели нового лидера и всегда сидели с недовольными лицами, когда Авдотья Михайловна с вдохновением зачитывала на весь класс его сочинения и изложения. А пересказы Самата они вообще не слушали, заткнув уши тонкими пальчиками. Девочки были из обеспеченных семей и не желали уступать первенство нищему голодранцу, чей дедушка сторожит больницу, а бабушка продаёт пирожки на базаре.