Бесплатный фрагмент - Одиссей в бинарном мире

Данная книга является художественным произведением, не пропагандирует и не призывает к употреблению наркотиков, алкоголя и сигарет. Книга содержит изобразительные описания противоправных действий, но такие описания являются художественным, образным, и творческим замыслом, не являются призывом к совершению запрещенных действий. Автор осуждает употребление наркотиков, алкоголя и сигарет.

Акт I: Осень

Глава 1. Диагноз

В настенных часах жили двое — брат и сестра, которые бесконечно болтали друг с другом.

— Тик-так, — громко и четко.

— Тик-так, — дружным эхом.

— Придет время, и все будет хорошо! — решительно заверяла сестра.

— Хорошо? — угрюмо возражал ей брат. — Все мы когда-нибудь умрем…

Их черно-белые настроения постоянно смешивались, создавая монотонно-серую палитру.

Где-то в Объединенном Содружестве, а точнее, в комнате ожидания больницы Красного Креста в Сазерхаме, преобладал именно этот оттенок серого.

Это была унылая комната, абсолютно лишенная индивидуальности. Единственное убогое дополнение интерьера — искусственная орхидея на казенном столе.

— Тик-так, — снова расшумелись в часах брат и сестра, своим диалогом нарушив тишину за несколько секунд до назначенного мне на 10:10 приема.

Я перекинул пиджак через руку и терпеливо прождал еще четыре «тика» и три «така», пока мужской голос не прервал звонкий дуэт близнецов.

— Здравствуйте, мистер Августин, — поприветствовал меня врач. — Пожалуйста, проходите, присаживайтесь. — Он жестом указал на кожаное кресло напротив своего стола. Я сел, положил пиджак на подлокотник.

Доктор выглядел несколько рассеянным. Сдержанная, безликая интонация голоса, растрепанные золотисто-каштановые волосы в сочетании с кофейным пятном на белом хлопчатобумажном. В облике доктора было нечто насмешливое, что подчеркивалось голубоватым бликом на очках от компьютерного экрана. Большие мешки под глазами этот отблеск скрыть не мог. Мне они казались похожими на тяжеленные мешки, что взваливают грузчики на свои спины.

Всего несколько секунд назад он вежливо поздоровался и пригласил меня сесть, но при этом словно не замечал моего присутствия — уставившись в монитор, он громко стучал по клавиатуре. Наконец прекратил. Молча снял очки, чтобы протереть стекла и уставшие глаза, задумчиво посмотрел поверх рабочего стола и медленно перевел взгляд на меня. Желтовато-зеленые глаза доктора стали холодными, будто изумрудный лес их радужной оболочки вдруг затянуло в безлистную и бесплодную зиму. Никогда раньше я так себя не чувствовал от одного пристального взгляда: я ощутил, как волосы у меня встали дыбом.

— Мы только что получили ваши результаты, — произнес он. — Мистер Августин, с сожалением должен вам сообщить, что вы страдаете от неизлечимого генетического заболевания — болезни Хантингтона… — Он говорил медленно, а вердикт прозвучал тихо, но выражение лица доктора красноречиво давало понять, насколько всё плохо.

Что я должен был сказать по поводу известия? Что я подумал в этот момент? Мне всегда было интересно, как люди реагируют в таких ситуациях. Теперь я знал. Хотя мог ли я представить минуту назад, что это произойдет именно со мной. Я предполагал, что в таком случае человека охватывает паника, разум мутится и наступает оцепенение. Но паники не было — только тошнотворное чувство, которое постепенно проникало в мой мозг, пока я сидел там, с расширенными зрачками.

Я принудил себя слушать внимательно — вдруг доктор скажет то, что рассеет охвативший меня ужас, но пробуждения не последовало и холод не покинул комнату. Напротив, доктор говорил, и меня как будто хватали слова-щупальца — они тянулись ко мне прямо из его рта. Я задыхался от обилия исторгаемых медицинских терминов.

---

— …Симптомы, которые вас беспокоили, являются следствием Хантингтона. Хотя сейчас от этого заболевания нет лекарств, но есть надежда…

Среди булыжников мертвой латыни и медицинских аббревиатур, падавших на меня, слово «надежда» звучало нелепо и странно.

— Не приукрашивайте, доктор. Что со мной будет? — тихо спросил я, и он тут же деловито стал объяснять мой диагноз.

— Со временем такие симптомы, как ваши — недавние перепады настроения и судороги, — будут все ухудшаться. В дальнейшем они станут продолжительнее и интенсивнее, а также возникнут трудности с моторикой. Многие пациенты, как следствие, впадают в депрессию. — Он немного помедлил, потом прокашлялся, как будто произнесенное вызвало у него легкое раздражение горла.

— Но это не все… В конечном итоге болезнь разрушит все двигательные функции, и вы потеряете контроль над такими автономными функциями, как, например, дыхание.

Я ясно представил себе: медленное угасание и полное осознание этого. Губы мои онемели, голосовые связки сомкнулись.

Просто скажи что-нибудь, черт побери!

Но все, что я мог делать, — дрожать.

— Выпишу вам тетрабеназин, он облегчит физические проблемы, с которыми вы сейчас сталкиваетесь, — продолжил доктор, и, прежде чем сделать небольшую паузу, глубоко вдохнул. — … Как я уже сказал, хотя в настоящее время нет конкретного лечения, наблюдаются значительные успехи в области исследования таких генетических расстройств, как ваше. К счастью, есть надежда!

— Так сколько мне осталось? — спросил я, наконец совладав с собой.

— Ваш случай может оказаться редким. В худшем случае у вас будет четыре года, максимум пять лет.

Он сказал — четыре года. Я не заметил, как пролетели последние четыре года.

— Мы можем предложить вам консультации, — продолжил он. — Кроме того, было бы неплохо, если бы вы приходили каждый месяц на обследование… если вы согласны.

Кретин. Как я могу согласиться на жалкие четыре года? Но я кивал, как дурак, будто смирился со сроком истечения моей жизни.

— Может, у вас есть еще вопросы, мистер Августин?

Они у меня были, и много, но я уставился на пол, где из синего коврового покрытия торчали маленькие ворсинки.

Мне хотелось кричать, что все произошедшее в этом кабинете — нелепая, мерзкая ложь, что они, должно быть, ошиблись, — но я молчал. Молча я взял пиджак и поспешно покинул кабинет. Я слышал, как меня зовут, но не обернулся, а ускорил шаги.

Я почти бежал по коридору; мелькали номера кабинетов: 280… 270. Лифт был где-то впереди. 260… 250. Когда же кончится этот чертов коридор? «Неврология» — справа, «патология» — сзади.

Я знал, что должен продолжать бежать! Я не должен останавливаться…

Я не могу остановиться!

Наконец возле кабинета 240 я заметил лестницу. Где же лифт? К черту лифт! И рванул вниз. Два проема до первого этажа и еще один до холла.

Еще чуть-чуть, и я почти на свободе.

Вы могли бы подумать, что, в то время как я бежал к выходу, миллион мыслей проносилось в моей голове. Я заставил себя не сосредотачиваться на них. Только одна вещь занимала мой разум. Пожалуй, две.

Первая была вызвана моим обонянием. Я должен был освободиться из плена невыносимого запаха лекарств, больничного зловония, до того мерзкого, что вызывало у меня тошноту. И я бежал, как если бы сама смерть гналась за мной.

А вторая? Дверь, через которую я должен вырваться отсюда! Стеклянная дверь вращалась так медленно, будто сам дьявол решил не выпускать меня. Вот она! Я с силой толкнул ее, но она, словно назло, двинулась и остановилась! Впрочем, я уже почувствовал доносившийся снаружи свежий воздух, принесший мне облегчение.

Я сунул руки в карманы — они неудержимо дрожали. На парковке мой разум успокоился, но тело бунтовало. Я нервно щелкал зажигалкой, пытаясь прикурить сигарету красного «Варлборо».

— Блин, зажгись уже… — выругался, крепко сжимая сигарету губами.

Вот она, долгожданная глубокая затяжка.

Мой самый старый роман.

Никогда не было желания прекратить эти отношения и первая утренняя встреча с никотином — буквально главный момент дня. Было что-то успокаивающее в окутывании легких смолисто-густым дымом; вдыхать испарения бренного мира и выдыхать с удовлетворением — этакая медитация для современного мегаполиса. Это проще и, безусловно, приятнее, чем занятия йогой. Вот только вопрос здоровья… Но меня это больше не должно беспокоить!

Почти докурив сигарету, я раскрыл правую ладонь — пальцы дрожали по-прежнему. Я прижал окурок к ладони и отрешенно наблюдал, как комочки пепла, мягко сдуваемые ветром, летели в сторону больницы.

Это же все не по-настоящему? Я взглянул на здание, и осознание действительности пришло вместе с болью в руке. Серая бетонная конструкция контрастировала с голубым бездонным небом; вместе они являли собой аллегорию отчаяния и надежды.

Еще четыре года… четыре…

Ошарашенный, я уставился на ожог на руке. Слабая вибрация вернула меня в реальность. Я достал мобильный из кармана. Желания отвечать у меня не было.

— Ну же, четыре пропущенных! Неужели непонятно? — зашипел я на аппарат, будто тот, кто звонил, мог меня слышать. Звонящий не услышал. После пятого звонка я почувствовал, что должен ответить. На шестом сдался.

— Привет! — весело пропела Ванесса.

— Привет, Несс, — ответил я без энтузиазма.

— Ты скоро приедешь? Я собираюсь начать готовить пасту.

— Отлично… Да, скоро буду.

— Кстати, как прошел прием у доктора?

— Дома расскажу… Пока.

Еще секунда, и я бы взорвался.

Я закрыл глаза и поморщился, когда открывал дверь своей машины… Не из-за сигаретного ожога. Как я смогу объяснить то, чего сам еще не понимаю?

Глава 2. Пустые желудки

Я с силой захлопнул дверь в машине, резко завел двигатель. Мне нужно было выпустить пар. Я не думал о своей жизни и не о диагнозе. Возвращаясь домой, я разглядывал изысканные березы, что росли вдоль извилистой дороги, огибающей Арлингтон-Уолк, молодые тополя, вытянувшиеся в ровную шеренгу по обочинам Алкрей-авеню. Деревья дышали осенним воздухом, легкий бриз ласкал их пунцовые листья. Я размышлял о том, как должно звучать сейчас червонное золото этих листьев, похожих на перья сказочных птиц на фоне неба, позолоченного солнцем. Оно потемнело, лишь только стрелки часов на приборной доске приблизились к 18:05. Повернув еще два раза налево и оставив закатное солнце за спиной, я припарковался перед нашим домом.

Каждая вилла в переулке Монтпилиер-террас была уникальной. Однако об уникальности, как и о красоте, у каждого свое представление. Планируя дома на нашей улице, от первого до девятого, архитекторы один за другим увлеклись использованием открытых пространств, органичного света и простых геометрических форм.

Фасад дома наших соседей — номер шесть, — состоял из двух крест-накрест расположенных прямоугольников: вертикальный имел нижнюю часть из прозрачного стекла и верхнюю, обшитую березовыми досками. Что касается горизонтальной панели, она была перевернута, и в ее стеклянную часть встроили два овальных балкона; массивная вогнутая крыша придавливала их обоих, как могильная плита. Минималистичный дизайн — так называют эту безвкусицу архитекторы, и мое желание видеть ее каждое утро так же минималистично.

Наш дом (номер четыре) — другое дело. Возможно, он мне нравится только потому, что он — наша обитель. Но я признателен архитектору, ограничившемуся использованием только одного многоугольника — черепичной треугольной крышей с идеально встроенной террасой. Этакий огороженный анклав внутри Монтпилиер-террас.

Все еще подавленный, я позвонил в дверь. Несс мгновенно распахнула ее.

— Быстрее, я почти закончила! — поторопила она и исчезла на кухне.

Увидев ее яркие темные глаза, которые могли умерить самые сильные штормы лишь одним взмахом ресниц, я почувствовал, что вернулся, хоть и на короткое время, в свое прежнее я.

Подгоняемый ее задорным голосом, я поспешно снял туфли, оставил пиджак на вешалке и вступил на пепельно-белый пол кухни. Здесь были владения Несс.

— Поможешь слить воду из пасты? — попросила она, снимая кастрюлю с плиты.

— Конечно!

Она передала мне кастрюлю, но, как только черная ручка коснулась моей обожженной ладони, я громко взвыл, инстинктивно выпустив ее из рук:

— Черт!

— Что у тебя с рукой? — обеспокоенно спросила Несс.

— Не знаю, — ответил я безразлично.

— Вик, скажи мне, что происходит?

— Доктор… думает, что у меня Хантингтон? — начал я вопросительно, будто и сам не слишком был уверен в том, что говорю.

Я опустил глаза — на полу валялась паста; поднял взгляд к лицу Несс — напряжение ее ощущалось буквально физически.

— Что? Хантингтон?

— Да.

— Это же не страшно, правда? — Она издала нервный смешок.

— Четыре года. — Я постарался сказать это холодно.

— Лечение займет четыре года?

— Осталось четыре года, Несс!

— Это не… Они могут… Но есть же лекарство? Должно быть, верно? — Теперь дрожь била Несс, как какое-то время назад меня.

— Говорят, нет.

— Всё можно вылечить! Должно быть что-то! — Несс кричала. — Что, если они не правы? Мы должны запросить заключение другого специалиста. Я знаю кое-кого… мы…

— Несс, — прервал я, — не думаю, что они ошибаются.

— Почему? Почему ты так уверен?

Я вытянул перед ней свои дрожащие руки.

— За последние несколько месяцев стало хуже. И ты это знаешь.

— Этой раны у тебя не было!

— Причем здесь рана? Они трясутся, Несс!

— Тогда… что это? — испуганно спросила она, указывая на ожог на моей ладони.

— Прожег сигаретой.

— Почему?..

— Не знаю, хотел почувствовать…

— Как ты можешь быть так уверен, что врачи правы?

— Я только что сказал тебе, черт возьми! — Она начинала меня злить. — Дело не в моих руках, Несс! Это в моем мозгу! И с каждым днем все будет только хуже.

— Нет. Ты просто боишься! — Она упрямо качала головой, отказываясь признавать услышанное. — Вот почему они трясутся. — Несс подняла руки, раскрыла их передо мной. — Смотри, Вик… — Ее голос дрогнул, как и протянутые ко мне руки. — Они дрожат, как у тебя!

— Конечно, боюсь! — с горечью признал я. — А знаешь почему? Потому что они правы! Ты же сама советовала провериться у доктора. Они не ошибаются, — заявил я, и эхо последних слов зловеще расползлось по всему дому.

— Хочу пройтись, — вяло пробормотал я и пошел к выходу. Услышав ее шаги, я обернулся и бросил через плечо: — Один!

Глава 3. Дрожащие деревья

Я никогда не любил прогулки, случайные или запланированные, считая их пустой тратой времени.

С возрастом ты будешь больше наслаждаться ими, — в завывании ветра слышался голос моего отца. Признаюсь, гулять с ним доставляло мало удовольствия. Возможно, мне это не нравилось потому, что было своего рода принуждением. Как бы там ни было, я не находил смысла в бесцельном хождении, а учитывая сегодняшние события, вероятно, уже никогда не найду.

Но сейчас больше всего на свете мне хотелось, чтобы работало мое тело, а не мозг: одному Богу известно, как долго оно еще прослужит мне.

Прошло около двадцати минут, прежде чем мне удалось попасть в лес, граничащий с Элдингсбруком. Я глубоко и с наслаждением вдыхал густой воздух хвойного океана. Последний раз я был здесь, вероятно, лет пятнадцать назад.

Звук хрустящих под моими ногами веток вызывал щемящее чувство.

Я почувствовал, что мог бы бродить здесь часами, наблюдая за деревьями, сбрасывающими листву, — она парила в потоках воздуха и медленно опускалась на пестрый лесной ковер.

Я любовался вездесущим оранжевым цветом, щедро добавленным осенью в свою красочную палитру, и подумал, что увядающие листья символизируют мое время на земле: оно тоже истекает… Я интуитивно сдавил рану на ладони. Боль вернула меня на землю, не позволяя предаваться мрачным размышлениям…

Невольно я задумался о временах, когда люди рисовали на стенах пещер и молились идолам из глины. Больных и немощных всегда оставляли на произвол судьбы, независимо от того, были ли это хеттская богиня Шаушка или египетская Сехмет, — их жизнь им не принадлежала.

Наверное, было бы проще умирать, не зная того, что приближает тебя к могиле. Разве станет легче от осознания, что конец твоей жизни вызван какой-то неведомой силой, будь то замысел Бога, происки дьявола или стихийное бедствие?

Мало что изменилось! Я, как и древние люди, был бессилен перед своей судьбой. Мой случай ничем не отличается, за исключением некоторой ясности, которая, увы, не успокаивает: тиран по имени Хантингтон уже вцепился мертвой хваткой в мое разрушающееся тело.

Стоп! Хватит!

Я достал наушники. Спустя пару секунд будто сам король вальсов Иоганн Штраус заиграл мне свои «Сказки Венского леса». Очарованный мелодией из прошлого, я невольно очутился в давно минувшей эпохе.

Лес медленно наполняется звуками струн сольного цитра и волшебниц-скрипок. Мелодия звучит дерзко и смело. Вдруг она замирает, становясь похожей на робкий флирт c талантом, затем ее ритм ускоряется, нарастает, учтиво приглашая на тур волшебного вальса!

Бальный зал с красавицами в платьях, сотканных из шелковых эмоций. Лепные потолки с эффектом акварели и альфрейная роспись на них словно пропитаны сантиментами эпохи галантности и маскарадов. Здесь нет стоических скульптур, только архаичные фасады, которые постепенно исчезают, пока затихает музыка, заставляя фантомы истории возвратиться в места их упокоения.

Под опавшими листьями они вновь обретают вечность.

Сквозь созвездия листьев, еще цеплявшихся за родные ветви, я увидел небесную красоту: ночное небо и хрупкий лунный цветок на нем, настолько нежный, что даже малейший луч света мог бы помешать ему расцвести!

Как можно не любить ночь? Нежная ласка легкого ветерка, приятная симфония невидимых сверчков и мириады звезд, сверкающих, словно россыпи горного хрусталя. Этими недосягаемыми самоцветами, вероятно, восхищались и мои далекие предки.

Я даже не заметил, как дошел до конца тропинки. Когда я вышел из дома после семи вечера, небо было еще светлым; теперь с наступившей темнотой стрелки на часах показывали 22:28. Я снова взглянул вверх — космические зеницы мерцали, словно бы говоря мне, что разумно вернуться домой.

На обратном пути пришлось внимательнее смотреть под ноги — различать предметы становилось всё труднее, да и вообще перемещаться в темноте Элдингсбрукского леса теперь можно было скорее ощупью, чем доверяясь зрению. Сейчас я не смог бы отличить тополь от сосны!

Хм, а были ли там сосны вообще?

Не то чтобы это имело значение… Одно я знал наверняка: пока слышу тихий, жесткий хруст под моими ногами, двигаюсь в правильном направлении. Вдруг под моей ступней хрустнул сухой прут, и подошва соскользнула в месиво осенней листвы. В тот же миг резкая судорога сковала мою ногу, заставляя ее конвульсивно подергиваться. Ошеломленный болью, я охватил голень как можно крепче обеими руками и неистово сдавил мышцы. Сильнее! Мне казалось, что какой-то паразит укрылся глубоко внутри, и я смогу раздавить его, если приложу достаточно сил.

Судороги появились в моем теле несколько лет назад. Я не придавал им особого внимания и отмахивался, занимаясь насущными делами, — честно говоря, так жилось проще. Но сейчас будто острая игла пронзила ногу и… разум.

Боль не стала сильнее, просто теперь я знал, что это симптом приближающейся смерти.

Зачем я решил пойти к врачу сейчас? Что изменилось бы, узнай я о болезни на неделю позже или две?

Я бы все равно реагировал, как идиот, пытаясь «задушить» собственную ногу!

Ну и видок же, наверное, был у меня!

По крайней мере, лес и тьма умеют хранить секреты, но совы и вороны…

Я слышал, как они насмехались надо мной.

Приступы приближали меня к могиле: каждая судорога, каждая маленькая конвульсия. Всегда сравнялось с четырьмя годами…

Мы называем себя венцом творения. Но даже Голиафа можно было усмирить, не говоря уже о таком обычном человеке, как я. Мы всего лишь существа, импульсивно реагирующие на сигналы мозга. Когда голоден, я ем. Когда устаю, я сплю. Я умираю, поэтому плачу. Ноющая боль в ладони заставляет меня плакать.

Возможно, мы и обзавелись сознанием — единственным, что закинуло нас на верхушку нами же провозглашенной иерархии, но мы по-прежнему представляем собой только ничтожную часть природы.

Чувство удовлетворения «эволюционировало» в радость, которая стала главным смыслом современного человека. Парадокс в том, что раньше, чтобы человек был доволен жизнью, ему достаточно было быть сытым, теперь еды у каждого вдоволь, а настоящего счастья почти нет.

Как пища с вкусовыми добавками и всевозможными улучшителями, счастье стало суррогатом.

Мы больше не знаем, чего хотим, но ощущаем необходимость в какой-то цели, которая поддержит нас, как костыль. И блажен тот, кто видит свою цель в удовлетворении сексуального голода, поскольку это — от природы.

Современное представление о счастье заставляет меня смеяться. Прикольная шутка, а кто не любит шутить? Иди, смейся от души и поделись счастьем со своим другом!

---

И все повторяют эту шутку один за другим, до тошноты; часто, не улавливая ее сути, все равно смеются, чтобы не выглядеть тупыми или чтобы не обидеть рассказчика. Но независимо от того, понятен ли смысл шутки или нет, ты должен рассказать ее другим — передать дальше.

Ты должен быть доволен, когда смотришь телевизор.

Ты должен улыбаться, когда предлагаешь другу газировку.

Ты должен получать удовольствие, когда слушаешь радио.

И даже когда видишь свое дерьмо в туалете, ты должен быть рад, ведь ты «очистился».

Счастье — это морковь на палочке. Всякий раз, достигая цели, мы получаем вознаграждение в виде небольшого всплеска дофамина. В результате морковь — все привлекательнее и желаннее. Вы же видите ее, правда? Большой и сочный соблазн. Надо только потянуться, чтобы достичь желанного! Но и это стремление угасает.

Вы уже насытились синтетическим вкусом, так зачем вообще прилагать усилия, чтобы искать натуральный?

И в этом проблема — вечная погоня: охота насыщает, а приз — всего лишь запоздалое осознание. Мы съедаем нехитрую добычу, но остаемся голодными.

Наши желудки урчат от голода, в то время как рекламные щиты и ролики насмехаются над нами жемчужно-белыми обворожительными улыбками: Будьте счастливы, как мы! Посмотрите, как нам хорошо!

Может быть, это еще одно испытание: рекламные щиты слишком высоки, чтобы дотянуться до них, и отвлекают нас от того, что мы уже имеем. Нет ничего постыдного в высоких амбициях, но вот видеть, как их искусственно нам навязывают… Ах, вы уже пресытились? Тогда необходимо придумать что-то, чего у вас еще нет. А как иначе продать продукт, не вызвав к нему интереса?

---

Счастье не купить за деньги, но, как ни парадоксально, оно тоже превратилось в товар.

Раньше для счастья было достаточно стабильной работы, теперь стандарты изменились. Нас приучили стремиться к бóльшему, но получать удовлетворение от меньшего. Отстаивать такой стоицизм сложно, особенно когда вас постоянно окружают завистники.

Значительное число людей хвалится тем, что имеет, еще большее страдает, не имея чего-то.

Селфи на фоне дорогущего спортивного автомобиля последней модели, который не принадлежит вам, почему-то вызывает немедленное желание поделиться крутым фото со всем миром. Как ни странно, такие селфи получают похвалу, а их авторы кичатся тем, что ощутили близость на самом деле недосягаемой для них роскоши. Но в конце концов и к этим «оптимистам» приходит ощущение пустоты.

Настоящий же владелец дорогого автомобиля обычно сдержан и настороженно относится к афишированию своего имущества (это не касается, впрочем, их алчных наследников).

В результате некоторые из охотников на такого рода добычу становятся завистниками, в то время как другие обвиняют себя в недостаточной сноровке, но и те и другие боятся быть неудачниками.

Кстати, страх тоже может подтолкнуть человека к успеху, к неожиданным поступкам. Но вот проблема — из-за боязни всеобщего осуждения люди стремятся убедить всех вокруг, насколько они счастливы!

Чем больше счастья пытается показать мир, тем он становится мрачнее. Толпы туристов носятся с оранжевыми айфонами на позолоченных селфи-палках, всем своим видом демонстрируя чрезвычайное удовольствие. Но уверены ли они, что эти снимки сделаны только для себя? Как можно вообще определить в наше время, счастлив ли человек? Не маска ли это для отвергнутых?

Я не хвастаюсь тем, что живу в роскошном доме, вожу дорогой седан и обручен с великолепной женщиной, которой очень дорожу. Я получаю приличную годовую зарплату, но при этом не могу купить в этом мире две вещи: время и счастье.

Вот и многомиллионная яхта, которая мне тоже не по карману, не принесла бы мне радости. Я всегда убеждал себя, что счастье придет, если просто продолжать жить, но секунды — это валюта, которой мне сейчас не хватает. Я знаю, что смерть наступит где-то между сейчас и последующими четырьмя годами, оставляя слишком мало места для счастья…

Эта прогулка достигла своей цели — я предпочел безмолвно материться на лесную назойливую сову, вместо того чтобы биться в истерике.

Через каких-то пять минут я добрел до своего дома в тускло освещенном переулке Монтпилиер-террас.

Глава 4. Тест Тьюринга

— Наконец-то! — воскликнула Несс. Она открыла дверь прежде, чем я позвонил. Вероятно, увидела в окно, как я подходил к дому.

— Я уже начала волноваться. Как ты себя чувствуешь?

— Думаю, лучше, — ответил я нерешительно.

— Ты не отвечал на звонки.

— Извини, в лесу нет связи.

— Ты имеешь в виду лес под Элдингсбруком? — удивилась она.

— Да, мы с отцом часто бывали там… — начал рассказывать я, но Несс прервала меня.

— Я позвонила твоим родителям.

— Что? Зачем? — Я чуть не зарычал.

— Рассказала им… — тихо произнесла она, явно расстроенная моей реакцией.

— Ты не подумала, что мне самому стоит рассказать об этом!

Я был чертовски зол. Взглянул в телефон — четыре пропущенных от Несс и около десятка от родителей.

— Просто гениально! — взвыл я.

— Извини, Вик, я не знала, что делать. Я прочитала в интернете про эту болезнь… Мне нужно был с кем-то поговорить, а Кейт не отвечала… — Она виновато оправдывалась и дрожала.

Я обнял ее, поняв, что веду себя грубо.

— Эй, все в порядке, — утешал я ее. — Все будет хорошо.

Мне удалось немного успокоить Несс. А моя горечь рассеялась, лишь только я заглянул ей в глаза: в них было что-то волшебное. Когда я увидел глаза Несс впервые, они привели меня в восторг, и с тех пор ничего не изменилось.

На следующий день мы поехали к моим родителям на Тьюринг-роуд, в их скромный дом из коричневого кирпича, построенный в конце семидесятых. Уверен, весь район заложен примерно в этот же период, поскольку все строения были похожи одно на другое. Тем не менее различать их легко, если обращать внимание на мелочи. Например, у моих родителей примечательной была вьющаяся по стене лоза, которая тянулась под крышу гаража по деревянным голубым планкам, а также растущее во дворе приметное обезьянье дерево-загадка, чилийская араукария. Она выглядывала из-за дымоходов и скошенных крыш, приветствуя прохожих многочисленными ветвями. Во время Рождества, украшенное яркими гирляндами, оно казалось сказочным и было самым заметным на всей улице. (На самом деле одной ветви странной формы уже достаточно, чтобы с виду обычное дерево стало чьим-нибудь ориентиром.)

С трудом мне удалось втиснуть машину рядом с серебристым седаном отца. Мы направились к входной двери, шагая по уютной тропинке из трех рядов серых плиток. Я заметил, что и входная дверь, и дверной звонок были заменены. Медный архаичный колокол сменило современное устройство. Я нажал кнопку и тут же услышал громкое «Иду!», под мелодию все еще звучащего звонка.

Отец смотрел на меня с доброй улыбкой. Лицо его каждым своим мускулом передавало неподдельную радость и любовь.

Мог ли я не ответить взаимностью?

— О, Вик! — он обхватил руками мою голову. — Дорогой мой сын, ты как, в порядке?

— Да, пап! Спасибо. — Мне плохо удавалось скрывать волнение. — Как вы?

— Ну… не беспокойся о нас. — Он издал короткий вздох, потом взглянул на Несс и предложил: — Становится холодно, давайте пройдем в дом?

Из прихожей я увидел маму. Она сидела в гостиной за столом, перед ней — наполовину опустошенная бутылка шардоне…

В каждом из нас таится дремлющий демон. Мы даем ему имя: например, алчность или обжорство, но, как мы ни назовем этих лукавых, они ждут своего часа. Как и люди, они уникальны в своих зловещих причудах. Некоторых легче всколыхнуть, в то время как другие долго и терпеливо ждут своего часа.

Я был свидетелем пробуждения множества демонов, разных по форме и размеру, к примеру один из них был маленький говнюк, красиво рекламируемый как односолодовый виски или «Совиньон Блан»… А по факту — ничего, кроме внешнего лоска, за которым прячется лживая натура.

Слово «алкоголь», схожее по звучанию с «аль-гул», означает по-арабски «зверь» или «злоба».

Это никчемный маленький шельмец, но душевная привязанность к нему может расти быстрее, чем теленок на гормонах, если его вдоволь кормить. В отличие от других бесов, он пытается выдать себя за друга, делая вид, что делит с тобой все тяготы. С каждым глотком этот коварный боа обвивается вокруг тебя и шепчет в ухо непристойные слова, которые ты со смехом повторяешь. И вот уже через какое-то время ты уверен в своем остроумии и привлекательности, убежден, что все вокруг покорены твоим обаянием, но он усиливает хватку. Рано или поздно его шуточные подзадоривания превращаются в злобные предложения, замаскированные подстрекательства.

Тебя оскорбили! — шепчет он.

Как ты можешь терпеть такое? — прошипит он и спустя время вновь начнет провоцировать: Эй, покажи, на что ты способен! Ударь его!

К этому моменту змий уже подавил голос разума и напрочь пережал голосовые связки.

Ну, ты же не трус?! Так докажи им, пусть знают!

И ты ничего не можешь с этим поделать — твоими поступками, мыслями, словами управляет другой, и, покоряясь чужой воле, ты покидаешь храм собственного я.

В конце концов все, что случилось, не твоя вина. Ты просто… много выпил.

Что касается моей матери, змий напевал ей на ухо колыбельные, и она забывала свое горе…

Было ли его пение достаточно громким, чтобы наступила тишина? Не забывал ли он объявить о своем уходе пульсирующей головной болью на следующий день?

Моя мама заслуживает лучшего. Лучшего друга, чем зеленый змий и, конечно, лучшего сына, чем я. Я должен был позвонить ей и приехать немедленно!

— Привет, мам, — поздоровался я, а она все продолжала смотреть куда-то перед собой пустым взором. — Ма? — повторил я, но ответа не последовало.

Я подошел к ней и крепко обнял.

— Ма, тебе не о чем беспокоиться, хорошо? — успокаивал я, но она продолжала молчать и только, слегка кивнув, прижалась ко мне…

Мне так хотелось, чтобы, увидев мою улыбку, ее сердце немного успокоилось!

Зашел мой отец и подошел к холодильнику: — Хочешь пива, Вик? — предложил он, вынимая охлажденное Weihenstephaner.

— Ты же знаешь, я не пью, — сказал я со вздохом.

— Да, правда…

После тирады против алкоголя, которую я позволил себе, было бы весьма лицемерным пропустить бутылочку вайского, но, с другой стороны, отказаться от хорошего пива после всего мною пережитого?.. И кто знает, что еще мне предстоит!

— А знаешь, давай!

Я принес бокалы и открыл бутылку зажигалкой, самым известным способом, — хлопок от пробки при этом звучит громче.

Легкий дымок ароматного ферментированного хмеля заструился вверх. Я разлил золотистый напиток по бокалам, и мы чокнулись.

Вспомнить бы, когда в последний раз я пил спиртное. И хотя в целом у меня искреннее отвращение к алкоголю, все же от первого глотка хмельного я получаю истинное удовольствие, ощущая, как дрожжевой вкус смягчает засевшую в голове горечь.

Не выпуская бокала, мой отец осторожно посмотрел на меня, потом тихо произнес зловещее «Хантингтон».

— Четыре года, это правда?

— Так говорит доктор, — подтвердил я.

— Докторá! — простонал папа. — Они сказали твоему дедушке, что у него остался год… рак. А он прожил больше двадцати!

— Да, помню, ты мне рассказывал.

— И ты проживешь больше двадцати, Вик.

— Хмм, надеюсь…

— Конечно же, проживешь, — подбодрил меня отец. — Как же он тебя называл-то?

— Ну, не знаю, не так много…

— Казак, — прервал он меня, слегка повышая голос. — Виктор — казак! Так всегда называл тебя твой дедушка!

— Что же теперь будет? Они собираются оперировать тебя или?.. — неожиданно вмешалась мама.

— Мам, это генетическое и не поддается никакому лечению, — вяло и с неохотой повторил я слова Кокса.

В этот момент наши с Несс взгляды встретились; она пыталась что-то добавить, но мой отец опередил ее:

— Они же не собираются сидеть на задницах и ничего не делать, верно?

— Мне могут назначить только то, что помогает против симптомов, — вздохнул я, глядя в свой бокал. — Паллиатив, как они называют.

— И это все? — простонал он.

— Да, это все, что они могут сделать.

— Нет, не все, — в разговор вмешалась Несс. — Я читала в интернете об экспериментальном лечении… Я не всё знаю об этом, но есть реальный шанс для излечения, — продолжала она с энтузиазмом.

Хотя я испытываю скептицизм ко всем, кто произносит слова «я читал в интернете», Несс не была среди них. Более того, я помню, что доктор упоминал нечто в том же духе.

— Ну, да, доктор сказал, что есть надежда на излечение в будущем, — признался я, сгибая пальцы.

Это было именно то подтверждение, которое она хотела услышать. В то время как я был довольно небрежен с призрачным «возможно», Несс думала иначе.

Ее глаза засветились и слегка расширились от возбуждения. То, как она сжала губы в уверенной, дерзкой улыбке, означало, что она загорелась надеждой.

— Когда ты идешь в больницу? Я имею в виду, на проверку, — спросила Несс.

— Через месяц, но я еще не успел назначить точную дату и забрать лекарства, которые прописал доктор.

При упоминании слова «лекарства» моя мать пришла в отчаяние.

— Господи! — воскликнула она, опрокинув бокал. — Только не эти проклятые наркотики снова! — Мама не замечала капающее на пол вино.

— Замолчи, Мария! Ты всегда говоришь глупости, когда выпьешь! — досадовал мой отец.

---

— Это правда, и вы знаете, что они не помогают! Это яд! Они просто экспериментируют на нас! Кто знает, черт возьми, что они кладут в эту химию? — выпалила она, пристально глядя на фотографию моей сестры на обеденном столе.

Я увидел, как ее глаза наполнились слезами, а уголки рта слегка задрожали.

— Алисса, доченька. Сначала они взяли тебя, а теперь хотят забрать моего мальчика, — дрожала она, пока ее голос не перешел на шепот. — Почему беда всегда выбирает нас? Почему мы не можем жить нормальной жизнью?

Слова, полные боли и отчаяния, повисли в мертвой тишине; мама не отводила взгляд от фотографии Алиссы, а пламя свечи танцевало на башенке из воска, зловеще отражая отблеск в ее зрачках.

Глава 5. Больничные походы

Ближе к концу вечера атмосфера немного смягчилась, и попрощались мы тепло.

В последующие дни я чувствовал себя даже неплохо. Лекарство помогало, заметно облегчая проявления моего недуга — иногда я вообще забывал, что болен.

Но настало утро понедельника — планового обследования в больнице. Проснувшись, я свернулся калачиком, укутался поплотнее в теплое одеяло. Быстролетный момент блаженства.

— Вик! — крикнула Несс снизу. — Вставай сейчас же, иначе мы опоздаем!

Я издал недовольный стон и потянулся к телефону. 8:15.

Еще пара минут. Нет, пять. Может быть, даже десять.

И снова погрузился в дремоту.

— Вик! — раздался голос Несс, в котором отчетливо слышалось недовольство.

Жаль, что она не снабжена кнопкой сброса.

Я хлопнул себя по щекам, чтобы окончательно проснуться. На счет три мысленно приготовился встать и, досчитав до сорока семи, дрожа вскочил с кровати. Холод побуждал вернуться в тепло любимого пухового одеяла, но я стоически поплелся в ванную, чтобы заняться ежедневным утренним ритуалом: почистить зубы; сидя на унитазе, просмотреть на смартфоне новости и почту, ответить на пришедшие за ночь письма. Я не успел сделать последнее, поскольку доносящееся снизу «Виктор!» звучало уже с раздражением.

— Иду! — крикнул я, стараясь удержать зубную пасту во рту, чтобы не выплеснулась.

Я быстро оделся, пошел вниз, рубашку застегивая на ходу. На второй ступеньке ногу пронзил спазм, и я поскользнулся. Слава богу, успел вовремя ухватиться за перила: еще доля секунды, и я бы упал.

Новая атака болезни. Она вновь напомнила о себе, но уже не обескуражила. Чертов спазм! Рано или поздно ногу отпустит. Главное держаться за перила и не отпускать их.

У подножия лестницы появилась Несс: она смотрела на меня обеспокоенно.

— Ты в порядке? Ты выглядишь измотанным.

— Все нормально, — сказал я, все еще пытаясь отдышаться. — Не возражаешь, если сегодня за руль сядешь ты?

Я наконец спустился. Она хмуро посмотрела на мою грудь.

— Ты даже не можешь нормально застегнуться, так что я поведу, — вздохнула она, доделывая мою незаконченную работу. — Доброе утро, кстати!

— Прости. Доброе утро. — Я поцеловал ее в щеку, и запах нежной свежести мгновенно проник в мои ноздри. — Новые духи?

— Разве ты не заинтересован в новых ощущениях сегодня? — сказала она, очаровательно улыбаясь. — Ты будешь завтракать?

— Да ладно, Несс, когда я последний раз завтракал?

— А надо бы, полезно для здоровья!

Она старалась изо всех сил приучить меня к здоровому образу жизни, но даже ее по-щенячьи умоляющие глаза и капризно надутые губы не могли убедить меня съесть что-нибудь с утра.

— Ну, если ты настаиваешь, тогда суп из молотых кофейных зерен. И добавь немного сахарных специй, пожалуйста, — насмешливо заметил я.

— Уже готов!

— Ты святая!

— Какое тебе молоко? — спросила Несс, доставая вкусности к кофе.

— О боже, нет! — Я драматично вздрогнул.

— В чем дело? — спросила она озадаченно.

— Ты ведь знаешь Фила из моего офиса?

— Высокий парень в очках, немного потрепанный? Ты нанял его не так давно?

Она протянула мне чашку кофе.

— Да, он, — сказал я, бросив кубик сахара.

— Ну и что с ним?

— У него болезненная одержимость молочными продуктами.

Я помешивал темную ароматную жидкость, а Несс недоуменно смотрела на меня. Похоже, она не понимала, зачем мы говорим о каком-то парне.

— Ну?..

— Фил хороший парень и все такое, — продолжал я, обдумывая, как лучше передать свою мысль. Я подул, попробовал сделать осторожный глоток — кофе все еще был обжигающе горячим. — Но он настаивает на том, чтобы мы использовали только его продукты!

Похоже, Несс такое объяснение еще больше смутило.

— Я все равно тебя не понимаю, — растерянно произнесла она.

— Он тащит молоко для кофе, сыр, все молочное. Бесплатно.

— Так в чем проблема?

— Это с фермы его тети. Из него прямо-таки прет чувство семейной гордости.

По лицу Несс я понял, что она думает, будто я несу абсолютный бред.

— Я не шучу, Фил безумно расстраивается, когда мы, например, не добавляем его молоко в свой кофе.

— В каком смысле — обижается?

— Он начинает нудить о пользе молочных продуктов, о том, как они (особенно его продукты, конечно!) обогащают организм бесценными калориями и витаминами.

— Так почему бы вам не сказать ему, что он вас действительно утомляет. Или просто… уволь его.

— Что ты, Несс! Он такой хороший парень! Я не собираюсь портить жизнь бедняге из-за каких-то сыро-молочных изделий. — Я наконец сделал первый хороший глоток, не обжигая губы.

— И что ты сделал?

— Я сказал ему, что у меня невосприимчивость к лактозе, и половина персонала заявила то же самое!

— Его молоко действительно плохое?

— На самом деле нет, — признался я.

— Тогда в чем дело?

— Каждый раз при упоминании молока, клянусь, я слышу, как он фанатично шепчет мне на ухо свои молочные гимны…

Несс замерла на полсекунды, а потом разразилась беззвучным смехом.

— Перестань смеяться, это на самом деле страшно! — усмехнулся я, приближаясь к ней.

— А ты хочешь мое теплое натуральное молоко, Несс? — тихо прошептал я ей на ухо, как можно ближе прижавшись к ней. — Милое домашнее молоко для твоего кофе, а?

— Пошляк! — кокетливо фыркнула она. — Мы опаздываем!

Смеясь и игриво флиртуя, мы быстро навели подобие порядка на кухне и выехали в больницу.

В автомобильном стекле я видел свое полупрозрачное отражение, а за ним, как расплывчатый декор, — мелькающие здания разной высоты и формы. Я даже не заметил, как мы подъехали к зданию больницы.

— Быстро добрались, — сказал я, осматривая парковку в поисках свободного места.

— Всего лишь десять минут езды, — бросила Несс. Она тоже искала место, чтобы встать.

— Вон там, рядом с черным седаном! — указал я.

Как только Несс увидела узкое пространство между машинами, она умоляюще посмотрела на меня.

— Тебя ждет захватывающее приключение и доза адреналинчика, — хихикнул я.

— И это после того, как я привезла тебя сюда?

— Хорошо, хорошо. Я припаркуюсь.

Если бы не датчики и парковочные камеры, не избежать царапин на лаке, но с помощью современных наворотов мне удалось втиснуться без особых усилий и повреждений.

— Видишь, Несс? Даже неизлечимый пациент легко справился! Ты бы тоже так смогла, без сучка и задоринки!

— Это не смешно! — сказала она резко.

— Это просто шутка, Несс!

— Тогда не шути так. По крайней мере, со мной! — подчеркнула она ледяным голосом.

Я обнял ее, заглянув в застывшие глаза. Было очевидно, что даже упоминание о болезни пугает ее.

— Эй, все хорошо, — тихо шепнул я. Я хотел, чтобы она снова чувствовала себя комфортно. — Ты сама сказала, что мы найдем выход.

Когда, взявшись за руки, мы входили в здание больницы, Несс уже выглядела довольно успокоенной.

— Мистер Августин!

Прозвучавший голос показался мне знакомым и принадлежал кому-то из-за стойки номер три.

Кто это?

А, помню! По-моему, она регистрировала меня во время прошлого визита: женщина средних лет, с короткими вьющимися черными волосами; ее внешность идеально подходила к сладкому, как мед, голосу. Все в ней просто излучало профессионально заученную гостеприимность.

— Доброе утро, мистер Августин, поднимайтесь на второй этаж, крыло E. Доктор встретит вас. — Инструкции тоже звучали вежливо.

Я был удивлен, что она помнит меня, но не стал предаваться обычному для себя анализу.

Мы направились к расположенным слева от вестибюля лифтам и стали терпеливо ожидать появления одной из пяти консервных банок.

Двадцать бесконечных минут нам пришлось провести в комнате ожидания на неудобных деревянных стульях, и каждая минута была пыткой для меня и моих взвинченных нервов.

Несс ожидание совсем не напрягало, она разбавляла тягучее время бесплатным кофе из больничного автомата.

Ненавижу ждать! Какой смысл назначать точное время, если не придерживаться его? И это уже не в первый раз!

В очередной раз я взглянул на часы — 10:16; наша встреча была запланирована на десять. Увидев меня раздраженным, Несс толкнула меня локтем и сказала, усмехнувшись:

— Представь, что мы опоздали на пятнадцать минут.

— Чтобы заново назначать встречу и платить штраф за неявку? Уроды! — пробубнил я.

— Мистер Августин? — раздался знакомый голос.

Тот же доктор, с такими же неопрятными волосами, такими же мешками под глазами и даже с тем же пятном от кофе под нагрудным карманом.

— Пожалуйста, заходите, — пожимая мне руку и быстро повернув голову к Несс, доктор произнес: — Извините, мы не знакомы.

— Здравствуйте. Я Ванесса, невеста Виктора, — представилась она.

— Я — доктор Кокс, но, пожалуйста, зовите меня просто Перри.

— Приятно познакомиться, — ответила она.

Господи, это ведь нетрудно — время от времени проветривать свой отвратительный серый кабинет от спертого воздуха! Почему нельзя поставить одно или два живых растения и иногда открывать форточку? Или это больничная политика?

— Итак, Виктор, как ваше самочувствие? — поинтересовался Кокс, прежде чем сесть за свой стол.

— Хм-м, — протянул я, думая о том, как описать свое состояние. — В целом, можно сказать, сейчас все не так уж плохо. Хотя я еще под впечатлением от объявленного диагноза…

— Есть ли какие-либо трудности в моторике? — спросил он, сделав несколько заметок.

Мгновенно я вспомнил утренний инцидент на лестнице и почти собрался рассказать о случившемся, но, к своему удивлению, ответил:

— К счастью, нет.

Никакой реакции на мое признание не последовало, было слышно только легкое шуршание шариковой ручки по бумаге блокнота. Как и в прошлый раз, закончив писать, он снял очки, потер свои усталые глаза и только потом обратился ко мне:

— Вы принимаете тетрабеназин?

— Да, — подтвердил я.

— Тридцать семь с половиной миллиграммов три раз в день, правильно?

— Да, как вы назначили.

— Чувствуете ли вы какие-либо побочные эффекты, такие как кашель, тошнота, головокружение?

— Ничего необычного, нет, — ответил я, немного подумав.

— Это хорошо. Как вы думаете, лекарство помогает?

— Думаю, что да, но я все еще иногда чувствую конвульсии.

— Вас это беспокоит? — спросил он.

— Ну, Перри … — я глубоко вздохнул, чтобы успеть обуздать свое желание съязвить. — Я думаю, немного.

— Хорошо. Если вы почувствуете, что это начнет вас беспокоить больше, надо будет увеличить дозировку до пятидесяти миллиграммов в день.

— Чтобы обуздать судороги или беспокойство? — спросил я.

— И то и другое.

— Тогда лучше увеличить дозировку, — не раздумывая выпалил я.

Доктор Кокс вопросительно изогнул правую бровь — мой ответ его явно удивил.

— Хорошо. Что касается приема лекарств, я рекомендую пятнадцать миллиграммов утрoм, двадцать — днем и пятнадцать — вечером. Вы можете варьировать в последовательности, но главное, не принимать более двадцати пяти миллиграммов за один раз. — Доктор Кокс продолжил царапать в блокноте.

По-видимому, довольный записанным, он трижды медленно кивнул самому себе, прежде чем повернуть голову в мою сторону.

— Давайте проверим ваши рефлексы.

После краткого осмотра он вновь подошел к компьютеру. Без единого слова он начал стучать по дребезжащей клавиатуре, что явно нервировало Несс.

Я же думал о том, зачем Кокс делает двойную работу, переключаясь с записей в блокноте на базу данных.

Следующие действия он совершит в такой же последовательности.

Я посмотрел на Несс, она казалась тоже озадаченной.

Если Несс решает ту же дилемму, что и я, скоро она перейдет к действиям.

Желая привлечь к себе внимание, она нерешительно открывала и закрывала рот, стараясь задать свой вопрос. Я наблюдал за безнадежными попытками Несс установить зрительный контакт с забывчивым доктором, но ей, казалось, не хватало уверенности. Наконец после громкого вздоха она осторожно спросила:

— Как насчет лекарства?

Доктор замер, прекратил печатать, схватил ручку, дважды щелкнув по ней: открыто-закрыто. Затем медленно направил свои холодные зеленоватые глаза в сторону Ванессы.

— К сожалению… от болезни Хантингтона нет никакого лекарства. Это не бактерия и не вирус. Поэтому антибиотики не могут помочь, как, впрочем, и вакцины. Это генетическое нарушение, при котором дефектный ген влияет на белок. Белки превращаются в прионы и вызывают симптомы Хантингтона, которые похожи на комбинацию болезни Паркинсона, Альцгеймера и болезни двигательного нейрона.

Несс ни в коем случае не была простушкой или тугодумом, но обилие медицинских терминов в контексте безнадежности могло испугать любого. Она выглядела растерянной.

— Однако, как я уже сказал, надежда есть. Мы знаем, какой ген вызывает заболевание, и с сегодняшним прогрессом в генетическом лечении, особенно с CRISPR-Cas, становится все больше шансов на выздоровление, но, как вы понимаете, нынешнее лечение является полностью паллиативным.

— Да, Виктор говорил мне, — призналась она.

— Я также слышала об экспериментальной программе.

Искренность и оптимизм Несс вызвали приятное тепло внутри. Просто на грани моего разума, на периферии подсознания было ясно, что нет лучшего проявления беспокойства, чем это.

Удивительно, но она эмоционально инвестирует больше, чем я!

— Да, — начал доктор, нервно щелкая ручкой: открыто-закрыто… открыто-закрыто.

— Терапевтическая модуляция гена. Это единственное, что можно рассматривать как альтернативу в случае Виктора. Однако генная терапия находится еще на экспериментальной стадии, — уточнил он.

Именно этого момента и ждала Несс.

— Да! Мы хотим попробовать, правда, Вик? Это хоть что-то! — искренне радовалась она.

Если это единственная возможность потенциально остановить генетическую угрозу Хантингтона, я рискну. Независимо от результата…

— Ну, — начал объяснять доктор Кокс, — в настоящее время клинические исследования проводятся только у нас, в Калифорнии и Польше. Из-за правил Национального центра здоровья я не могу записать вас на испытания в Польше. И должен предупредить — нет гарантии, что вашу заявку примут.

— Может, сразу попробовать у нас в Содружестве; это все-таки лучше, чем ничего? — предложил я.

— Вы уже решили сделать запрос? Или все же сначала обсудите с Ванессой, учитывая, что ваша страховка, скорее всего, не покроет расходы на лечение?

— Да, это было бы потрясающе! А насчет затрат, я уверена, мы справимся.

Слабый проблеск надежды — и она сияла.

— Давайте тогда закончим обследование…

Увидев, как он печатает на компьютере, я понял, что ошибся в своем последнем предположении.

— Как ваше настроение на данный момент?

— Неоднозначно, — честно ответил я, — но делаю все возможное, чтобы держаться на плаву. Это не то, что можно назвать депрессией или отчаянием, но мне не совсем понятно, что со мной происходит.

Конечно, я знаю, что меня ждет в ближайшие четыре года. Эта самая комната с ее резким запахом вполне подтверждала мои мысли. При этом реальность была еще слишком абстрактной… Как мне еще удается сохранять остатки спокойствия?

— Да, еще кое-что… — произнес я. — Всякий раз, когда проявляются симптомы, мне трудно совладать с чувством тревоги.

— Потому что они напоминают вам о болезни?

— Да.

— А в целом чувствуете ли вы себя более тревожным?

— Кажется, да.

— Понятно. Я пропишу вам алпразолам, он поможет вам справиться с тревогой, — сказал доктор, прежде чем сделать еще одну запись. — Кстати, вы уже ходили на сеансы терапии?

Если есть что-то, что я искренне презираю, так это терапия.

Я был на некоторых сеансах, все они одинаково бессмысленны. Это потеря времени, которое можно было бы потратить на что-то более полезное, чем сидеть в кабинете, таком же пыльном, как прах Фрейда, и говорить о жизненных переживаниях. Они притворяются, что помогают тебе, но на самом деле тупо отсиживают свое время. Возможно, я такой же упертый, как и они, но, скорей всего, мой взгляд на терапию как на бесполезную трату времени никогда не изменится.

— В последнее время слишком много работы, у меня нет времени… Нет, я еще не был на сессиях, — быстро добавил я.

По правде говоря, и не собираюсь.

Доктор прищурил глаза, словно пытался просканировать мои слова своими радужными оболочками, а затем снова щелкнул ручкой.

— Вы все еще считаете, что можете продолжать работать? — спросил он, не прекращая щелкать. — Рабочая нагрузка в целом может создать ненужный стресс. Мой вам медицинский совет — побольше отдыха.

Ага, один из лучших советов медицины — «отдохните».

— Я понимаю, но думаю, для меня губительнее проводить дни дома, ничего не делая. Кроме того, моя фирма не будет работать сама по себе, — спокойно возразил я.

— Понятно, — участливо произнес Перри, массируя висок указательным пальцем. — Тем не менее я настоятельно рекомендую терапию. — Он перевел сочувственный взгляд на Ванессу. — Уверен, это может быть интересно и для вашей невесты.

Спасибо, теперь ты меня эмоционально шантажируешь, придурок. Мне нужно просто вежливо отказаться, даже если Несс вздумает согласиться.

— Когда и где проходят консультации? — выпалил я и… вздрогнул.

Идиот! Ведь это не то, что ты хотел сказать!

— Чудесно, терапевтические сессии проходят в крыле В на первом этаже, по понедельникам в 20:15. Желтые указатели с надписью «Сеансы терапии» помогут вам найти аудиторию.

Кокс на мгновение остановился, быстро почесал нижнюю губу и продолжил:

— Доктор Аберлунд — профессионал, так что вы будете в хороших руках. У вас есть еще вопросы? — Он посмотрел на меня, я молчал. Тогда он перевел взгляд на Ванессу.

— Да, насчет экспериментальной терапии, — сказала она. — Как вы думаете, когда может прийти ответ на запрос?

— Думаю, через восемь-десять недель. Я обязательно позвоню вам, как только получу какие-либо новости, — пояснил он. — Ну что, определимся с датой контроля? Вас устраивает 10 декабря?

— Если это не вторник или четверг.

— В пятницу, — подтвердил доктор Кокс.

— Хорошо.

На этом мы распрощались с ним.

Едва моя нога коснулась коричнево-песчаного линолеума в коридоре, я почувствовал, как слизистый комок застрял у меня в горле. Как и в первый поход к доктору Коксу, мое тело опять реагировало на отвратительный больничный запах. Меня тошнило.

Дежавю месячной давности! Никогда раньше я не испытывал таких рвотных позывов.

Выбраться из этого здания! Скорее!

— Чего ты так бежишь? — Несс едва успевала за мной.

Я добежал до лифтов, с яростью вдавил кнопку вызова. Световой индикатор показывал 05, 02, 01. Я нервничал, не понимая, почему так долго не открываются двери!

Краем глаза я заметил Ванессу.

— Да что с тобой? — задыхаясь спросила она, как только я влетел в кабинку лифта.

Несс быстро последовала за мной, скорей всего, думая, что я сошел с ума или собираюсь сбежать от нее.

Когда двери закрылись, ее глаза требовали объяснения.

— Терпеть не могу этот ужасный запах. Мне надо на воздух, — устало проговорил я.

Несс приблизилась ко мне. Нежно. Это подействовало — ее сладкий аромат рассеял мое беспокойство.

— Ты в порядке? — спросила она, когда мы вышли из лифта.

— Кажется, да, — неуверенно ответил я. — Ты не против перекура?

— Почему бы и нет. Но тебе лучше не использовать свою собственную ладонь в качестве пепельницы, обещаешь? — ласково прощебетала она.

— Я рьяный борец за чистоту окружающей среды, Несс, — пошутил я в ответ.

— Тебе следует почаще заботиться о себе, а мне — присматривать за тобой, — почти прошептала она, когда мы покидали больницу через вращающуюся дверь.

Шел довольно сильный дождь. Ни один из нас не готов был игнорировать знак, запрещающий курить, но, к моему удовлетворению, справа от здания больницы я заметил небольшой навес, предназначенный для нервных врачей и пациентов, которым не терпелось получить расслабляющую дозу никотина.

Это была маленькая кубическая конструкция, сделанная из алюминия. Ее ветхие, поврежденные панели из оргстекла приобрели грязно-желтый оттенок от обильного канцерогенного дыма. Стоя здесь, мы слышали, как капли дождя падали на обесцвеченный пластик над нашими головами, издавая успокаивающий шум.

Несс суетливо порылась в карманах, затем погрузилась с головой (в не слишком переносном смысле) в большую бежевую сумку. Я никогда не понимал, как ей удавалось что-то найти в том хаосе.

— Думаю, я оставила их дома, — пробормотала она, расстроенно изогнув губы.

— Возьми мои, — предложил я, протягивая красный Warlboro.

— Ты же знаешь, они слишком крепкие для меня.

— Да, ладно, Несс, будь мужиком, не ломайся! — я подмигнул с хитрой усмешкой, размахивая пачкой перед ее лицом.

— Уговорил! — хмыкнула она, подражая грубому мужскому голосу.

— Потрясающе! Теперь мы наконец можем создать джазовый квартет с Питером и Фредериком, ты ведь знаешь, что это было моей давнишней мечтой, — пошутил я.

— Так и сделаем!

После второй затяжки она закашлялась и изящно повернулась ко мне с театральным выражением лица. Стараясь произвести на меня эффектное впечатление, она запела строчки из знаменитой «Какой замечательный мир»: Я вижу зеленые деревья и красные розы, отчего мы оба разразились неудержимым смехом.

— Браво, миссис Армстронг! Пожалуй, после десяти пачек мы сможем сделать блестящую карьеру.

— Мы? Я здесь звезда! — игриво поддразнивала меня Несс, и улыбка обнажила ее жемчужно-белые зубы.

— Бесспорно!

В унисон мы выдохнули никотиновые пары, создав общее облако. Оно медленно рассеялось в воздухе, оставив нас наслаждаться присутствием друг друга. Мы загасили тлеющие окурки во влажной урне. Когда капли воды коснулись их, послышалось недовольное шипение. Подобно сожженому табаку, я глубоко разделял его досаду на непогоду, хотя должен признать, что обожаю дождь… за окном своего дома.

— Ты готова к пробежке, Несс? — спросил я, когда мы загасили тлеющие окурки во влажной урне.

— Нет, но нам пора, — она подалась вперед, чтобы бежать.

Я поспешил за ней, но внезапная судорога вновь пронзила правую ногу.

Я поспешно заковылял к машине, бормоча непристойности.

— Все в порядке? — поинтересовалась Несс, заметив, что у меня перехватило дыхание.

— Да, но, по-моему, мне нужно бросать курить.

---

Несс завела машину, включила дворники и мы покинули парковку. Я наблюдал, как тонкие послушные струйки воды скользили по стеклу — прилежные щетки направляли капли дождя вниз, в указанное им русло.

Такими виделись мне последующие дни моей жизни: будущее стерто, восприятие времени размыто. Я утонул в монотонном течении дней и не заметил, как мы перелистнули календарь сначала на октябрь, потом на ноябрь…

По совету врача каждый понедельник мы посещали сеансы терапии, но, кроме корзины с вкусными мандаринами на овальном столе, эта затея была абсолютно бесполезной: именно то, как я и представлял!

И если и была какая-то реальная терапевтическая ценность в этих сеансах, то заключалась она в том, что каждый вечер понедельника мы вдоволь болтали, выкуривая по сигарете в обшарпанной больничной курилке.

Глава 6. Хитрая благотворительность

Дождливый ноябрь сменился холодным декабрем.

Я люблю зиму, но только не здесь, в Сазерхаме. В идеале зима должна быть со снежно украшенными улицами и крышами, с деревьями в пушистых белых шапках. Конечно, в северных краях дороги зимой скользкие и ветер холодный, но это лучше того, что могут предложить здешние места. Мягко говоря, зима у нас мягкая. Раньше снега было больше, а сейчас, если он и выпадает, то на следующий день город будто поражен эпидемией дизентерии — с темно-коричневой хлюпающей жижей на дорогах.

А влажность! В отличие от сухой австрийской зимы наша вгрызается в щеки, как клыки росомахи. Даже когда альпийский ртутный столбик стоит ниже нашего, — там не возникает ощущения пронизывающего насквозь холода.

---

Достоинство такой погоды, кажется, лишь в том, что она заставляет больше ценить уют домашнего тепла. И наслаждаться им!

С приближением рождественских праздников я просматривал онлайн-каталог подарков. В детстве я не готовил подарки близким на Рождество, искренне полагая ответственным за яркие коробки и пакеты под елкой доброго симпатичного толстяка, передвигавшегося от дома к дому на аэродинамических северных оленях. Но уже в ранние отроческие годы я избавился от этого наивного убеждения.

Конечно, весь рождественский ажиотаж не что иное, как раздутая коммерческая уловка, заманивание потребителя, но радость, которую испытывают любимые, получая подарки, — приятная награда за труды, за утомительный поиск, нервирующий выбор, сомнения.

А вы не задумывались, что самый незначительный подарок, преподнесенный в будничный день, без всякой «официальной» причины приносит куда больше радости, чем врученный в рождественскую ночь и упакованный в яркую, блестящую бумагу? Ожидание притупляет радость, а неожиданность усиливает ее. (И это применимо ко всему, особенно в физическом плане: нанесенный внезапно удар больнее ожидаемого!)

Благодаря интернету теперь нет нужды преодолевать холод, людские столпотворения и очередь в кассу. Я переместил курсор на значок корзины и с чувством удовлетворения отправил в нее, на мой взгляд, удачно выбранные вещи. Но завершить заказ не успел — раздался телефонный звонок. Анонимный.

Мне всегда неудобно напрямую спросить, что им от меня надо. Почему бы сейчас не попытаться?

— Привет! — бодро сказал я. — Как дела?

— Здравствуйте, Виктор. Вы сейчас можете говорить? — ответил голос, который я не ожидал услышать сейчас. Доктор Кокс.

— Да, конечно. — Я встревожился и не мог этого скрыть.

— Я звоню по поводу вашей заявки на генную терапию. Мне очень жаль… Ваш запрос отклонен.

Я правильно услышал? Наверное, нет… Да, скорее всего, не расслышал.

— Я не совсем вас понял.

— К сожалению, ваша заявка отклонена, мистер Августин.

Словно холодная рука сжала мое сердце, заставляя его так бешено стучать, что вибрации этого биения доходили до барабанных перепонок. Они громыхали во мне — барабаны войны, нет, барабаны поражения.

— Что вы имеете в виду — отклонили?! На каком основании?

Меня охватила мелкая дрожь. Меня пронзила резкая боль, вызвав спазм мышц вокруг шеи. Я чувствовал, как жар проникает в каждую клетку моего тела.

— Прежде чем подать запрос, я должен был выяснить по поводу вашей страховки, будут ли они…

— Да наплевать мне на страховку! — сорвался я. — Деньги не проблема!

— Пожалуйста, успокойтесь, мистер Августин, это не единственная причина.

— Я предоставлю кредитные отчеты, другие доказательства, что я платежеспособен!

— К сожалению, они не принимают больше пациентов. Извините, мистер Августин.

Тогда почему он упомянул мою страховку? Он лжет. Этого не может быть!

Сердце безжалостно трепыхалось, готовое разорваться в любой момент. Перед глазами все поплыло, и резкое головокружение заставило меня опереться о стену. Я смутно слышал, как доктор повторял мое имя.

Он может, наконец, заткнуться? Какой бред он собирается сейчас предложить? Успокаивающий комплекс пилатеса или бессмысленную терапию доктора Аберлунд?

Я не мог понять, почему у меня отбирают мой спасательный круг? Просто так!

— Это доктор Кокс? — спросила Несс, как только зашла.

— А кто еще, по-твоему, это может быть? — заорал я. — Ты понимаешь, это конец!

Я смотрел на пол пустым взглядом.

— Нет, не конец, — ее голос дрогнул. — Мы справимся!

Но это были лишь слова. Мы оба знали, что вся затея бессмысленная.

Проклятые конвульсии становились все сильнее и чаще. Каждый раз, когда я засыпал, внезапная судорога в ноге подбрасывала меня, выкидывая из дремы.

Я еще не принимал сегодня лекарств, но, увидев коробки с алпразоламом и тетрабеназином, уставившихся на меня из шкафа, мне захотелось спустить этот яд в унитаз.

Какой теперь в них смысл? Моя мама всегда была против лекарств!

За порогом полуночи мне удалось забыться несколькими часами сна, прежде чем будильник вырвал меня из беспокойного забвения. Удивительно, но, проснувшись, я не чувствовал ни тошноты, ни усталости.

Еще сонный, я повернулся и увидел, что половина постели Несс пуста. Значит, сегодня среда.

07:18. Я выполз из кровати. Тьфу! Как гласит народная мудрость: «Кто рано встает, тому весь день спать хочется».

Я поплелся в ванную, где долго возился, пытаясь выжать из тюбика остатки зубной пасты. Желание готовить кофе у меня напрочь отсутствовало.

Выпью на работе.

До моего офиса минут тридцать езды, я не опаздывал. С кейсом в руке я подошел к своей машине и надел наушники, чтобы прослушивание всякой ерунды по радио не вызывало у меня раздражения.

Надо было все же приготовить кофе, — с досадой подумал я,

отъезжая от дома. Съехав с провинциальной дороги, я тут же увидел, как утреннее дорожное движение желало мне доброго пути своей невероятной плотностью.

Уж лучше бы я плотно позавтракал!

В туннеле, ведущем к автомагистрали, машины столпились, как коровы у кормушки на ферме, отчего я почувствовал себя еще более дискомфортно. Я не капризный и не страдаю клаустрофобией. По-моему, «осторожность» было бы здесь более подходящим объяснением.

Из-за серого бетонного свода над головой вместо неба я почувствовал противное головокружение, мешавшее мне сосредоточиться на дороге.

К счастью, в конце туннеля уже забрезжил свет, и вместе с ним сразу появились спокойствие и уверенность. Но вдруг синий пикап неожиданно подрезал меня.

— Чертов кретин! Смотри, куда прешь! — взорвался я, резко нажав на тормоза. — Дебил!

Ты только посмотри на это жалкое подобие машины! Воплощение нерадивого водителя!

Внезапный шок от произошедшего будто током пронзил ноги. Удар за ударом, каждый раз все тяжелее… Как будто я повис на электрическом ограждении для крупного рогатого скота; от очередного прострела в правую ногу я непроизвольно нажал педаль газа; мотор взревел, бешено разгоняя машину. Мое сердцебиение росло с каждой милей, добавленной на спидометре. Шестьдесят, шестьдесят пять.

— Давай! — умолял я, пытаясь восстановить контроль над своей ногой.

Семьдесят пять.

— Давай!

Я крепко схватился за ногу правой рукой, пытаясь приподнять ее, а левой все еще держась за руль. Мне никак не удавалось оторвать бесчувственную ногу от педали газа, но я умудрялся лавировать в интенсивном потоке, чудом обгоняя машины. Все полосы были заняты, а стрелка на спидометре показывала уже девяносто. Но в какое-то мгновение появилось лазурное небо, и солнце на секунду ослепило меня. Слава богу! Мерзкое онемение в ноге ослабло, и я вновь обрел контроль над происходящим. Воспользовавшись этим моментом (пока не наступила следующая волна судороги), я успел перестроиться и съехать на обочину дороги; машину трясло, колеса скользили по грязи, и я едва справлялся с управлением, пока она полностью не остановилась.

Словно тряпичная кукла, я неподвижно смотрел перед собой, ничего при этом не чувствуя… Возможно, потому что мой разум все еще пытался осмыслить произошедшее, но без особого результата.

Казалось, меня и не существует. Ощущение было неплохое: эдакое спокойствие небытия — пустота, занявшая мое место.

Не могу сказать, сколько времени прошло, прежде чем я начал медленно приходить в себя. Резкий стук в окно вывел меня из оцепенения.

Я ошалело мотнул головой, как лабрадор, стряхивающий воду с мокрой шерсти.

Почему рядом стоит человек? Я таращился, как оказалось, на офицера полиции. Это был мужчина средних лет, похоже, ближневосточного происхождения, и я отчетливо разглядел имя на его жетоне — «А. Рахмани». Недоуменную улыбку на его лице можно было истолковать как вопрос «Как вы здесь оказались?».

На самом деле — неплохой вопрос.

Мои руки дрожали, когда я пытался опустить стекло: это зашкаливающий кортизол все еще гулял по моим венам!

— Ты в порядке, сынок? — вежливо спросил офицер. — Похоже, неполадки с машиной?

— Похоже… да.

— Можешь выйти?

— Да, конечно. Подождите минутку.

Черт… почему мои ноги неподвижны? От страхa или стресса?

Я ущипнул себя за бедро, но ничего не почувствовал.

Почему я ничего не чувствую? Скорее всего, это из-за плотной ткани на брюках.

— Все в порядке, сынок? — повторил офицер обеспокоенным голосом, заглядывая в окно.

— Не могу, — прошептал я. — Не могу пошевелить ногами!

Уже знакомая тревога вновь нарастала во мне, заставляя учащенно дышать.

— Эй, успокойся. — Полицейский положил руку мне на плечо, но неожиданный физический контакт привел меня в еще более паническое состояние.

— Если хочешь, мы отвезем тебя в больницу.

Я посмотрел на него пустым, отсутствующим взглядом.

— Ты меня слышишь?

— Да… Я… я… был бы признателен.

— Ты не возражаешь, если я поведу твою машину?

— Нет. Было бы неплохо.

— Подожди, я скоро вернусь.

Он пошел к патрульной машине и стал что-то обсуждать с другим молодым офицером.

Я, конечно, не мог слышать, о чем они говорили, и не понимал, почему они внимательно поглядывали в мою сторону. Но, похоже, полицейские вскоре договорились и теперь направлялись ко мне.

— Ну вот, Саймон и я поможем тебе пересесть на пассажирское сиденье, — сказал старший офицер.

— Да, спасибо, — согласился я, открывая дверь; затем наклонился вперед и обхватил руками их шеи: — Давайте попробуем.

— Адиль, держишь?

— Да, готов.

— Ну, на счет три. Один, два…

Я чувствовал себя бессильным и жалким. Когда они переносили меня на пассажирское кресло, мои ноги волочились по земле.

— Вот и все. Тебе так удобно? — пропыхтел Рахмани с улыбкой.

Я вяло кивнул, затаскивая свои непослушные ноги вовнутрь салона. Тем временем полицейские внимательно осматривали мою машину.

— Думаешь, она заведется? — слышался приглушенный голос Саймона.

— Есть только один способ узнать, — ответил Адиль.

— Ну, не знаю, может, вызвать эвакуатор? — рассуждал Саймон.

— У парня был тяжелый день. Кроме того, я не вижу никаких повреждений, кроме грязи. Все. Я поехал, — сказал его старший коллега, садясь в мою машину.

Двигатель запустился с легким урчанием.

— Она великолепна! — Адиль одобрительно кивнул из окна своему напарнику, немного газуя и давая задний ход, чтобы выехать с обочины.

— Может, все-таки надо ее вытянуть?

— Подожди ты со своим тросом, эта красавица сама справится!

Удача была на стороне «красавицы».

Адиль выехал с обочины без особых усилий.

— Ты только взгляни на нее! — засмеялся он от души, посигналив Саймону.

Через некоторое время мы уже были на пути в больницу.

— Ну что, тебе полегчало? Кстати, я — Адиль, — представился он.

Я же с отрешенным видом молчал, что, должно быть, озадачило его.

— Проглотил язык, парень?

Наконец до меня дошло. — Извините, я — Виктор. Виктор Августин.

— Ха, давай без формальностей, сынок. Я ж тебя не в участок везу.

— Да-да. Простите.

— Мы скоро приедем в больницу. Вот увидишь! Все обойдется!

И я поверил ему. В поведении Адиля было нечто, что вселяло в меня чувство спокойствия.

— Расскажешь, что случилось?

— Какой-то идиот подрезал меня на дороге, — уклончиво ответил я.

— Тогда ты легко отделался.

— Да, но не мои ноги, — сказал я со вздохом.

— Это может быть от стресса, я где-то читал, что такое бывает.

— Возможно. Спасибо, что решили мне помочь.

— Ну, я же не мог просто так оставить тебя — это мой служебный долг! — пошутил Адиль. — И знаешь, мне не каждый же день выпадает шанс прокатиться на таком автомобиле. Wercedes Bins, — добавил он с почтением, поглаживая руками кожу руля.

— Какого она года?

— 25-го.

— Вот это да! Круто! — Адиль восхищенно присвистнул. — Не переживай, дружище, все наладится, — добавил он, снова заезжая в туннель.

По дороге у нас было достаточно времени для беседы. Не могу вспомнить, когда в последний раз у меня был такой продолжительный и непринужденный разговор с совершенно незнакомым человеком. Мне было с ним легко и спокойно. Возможно, именно из-за общительности самого Адиля мы болтали обо всем — от наших увлечений и забот до воспоминаний о молодости. Адиль родился в семье иммигрантов из Иордании и говорил с кинсетольским акцентом, часто проглатывая некоторые гласные. Он с искренней теплотой и любовью рассказывал о своих жене, дочери и многочисленной родне.

Говорят, не следует судить о книге по обложке. Я не хвалюсь, но мне часто с первого взгляда удается дать правильную оценку человеку. Будем честны — мы все любим судить! Разница лишь в том, какой вес мы придаем собственным суждениям.

Интересно, если правильная оценка характера основана на анализе внешности, то какая тогда часть личности изначально заложена в наших генах? Даже в эпизодическом случае с Адилем есть ли какая-то градация?

Древние римляне считали, что человек при рождении схож с чистым листом — tabula rasa, поскольку не имеет никакого жизненного опыта, а значит, и личности. Но действительно ли это так? Разве в таком случае все люди не казались бы одинаковыми в своем поведении? Даже самобытные культуры, возможно, в таком случае не отличались бы сильно друг от друга. Но это только мое предположение.

Логическое и удобное объяснение, на мой взгляд, — золотая середина. Никто не может спорить о важности хорошего воспитания и образования, но природа закладывает основу детского мировоззрения, а общество строит, изменяет или разрушает его. Таким образом, вполне логично, что основа характера в какой-то степени проявляется через эти индивидуальные фенотипы.

От моего спутника определенно исходили доброта и искренность: эти обезоруживающие приподнятые брови, полные щеки, которыми он, казалось, гордился. И скорей всего, он преуменьшил свою искренность, когда уверял, что просто хотел прокатиться на моей машине. Ведь он мог отвезти меня в больницу на полицейской машине или вызвать скорую. Вместо этого он почему-то помог незнакомцу. Впрочем, слушая его веселую болтовню о поездке к родственникам, у меня было ощущение, что знаю Адиля и его семью вечность; и я ответил взаимностью, рассказав ему о своих родителях, о своей фирме, о Несс и… много чего другого.

— Вот мы и приехали! — объявил он, увидев бетонный комплекс Красного Креста Сазерхама. По сравнению с моими предыдущими визитами парковка оказалась наполовину пустой. Прежде чем выйти, Адиль спокойно повернулся ко мне и передал ключи от машины.

— Подожди меня здесь, хорошо? Я быстро.

— Не волнуйся, мне все равно далеко не уйти, — пошутил я.

Вскоре он вернулся с инвалидной коляской:

— Вот, кажется, подходящий способ передвижения. — И, усадив меня в инвалидное кресло, покатил к главному входу больницы.

За стойкой регистрации стояла знакомая мне администратор.

— Боже мой, Виктор! Адиль только что рассказал мне, что случилось, но я не думала, что это случилось с вами! — воскликнула она, приближаясь к нам. Женщина казалась искренне расстроенной.

Почему она сочувствует мне? Мы виделись с ней не больше пяти раз, и то бегло. И я сам не помнил ее имени. Грета? Берта? Досадно, что я забыл.

— Адиль, спасибо за помощь! До свидания! Дальше я сама. — И она попрощалась с моим спасителем.

Я не мог его видеть, но махнул рукой, уверенный, что он смотрит мне вслед.

— Большое спасибо, Адиль!

— Без проблем, сынок. Береги себя.

— Давайте я отвезу вас к доктору Коксу, — предложила администратор, направляя коляску в сторону лифтов.

По дороге к кабинету доктора мне пришлось опять пересказать события сегодняшнего утра.

— Мы должны быть предельно осторожны. Столько сумасшедших на дорогах! Ужас! — искренне возмущалась Грета (или Берта).

В лабиринте коридоров я почти радостно осознал, что сегодня не так остро ощущаю больничные запахи. Но все же спрятал нос в голубой воротничок рубашки.

— Вам так повезло, что у доктора Кокса прямо сейчас свободное время! Хотя бы здесь удача! — пошутила она.

Не мешало бы узнать ее имя. Чертовски неловко, а спрашивать сейчас — как будто невежливо.

— Вот мы и прибыли, — сказала она, открывая дверь.

Доктор сидел за столом. Те же глаза, неопрятные волосы и — да! — кофейное пятно под нагрудным карманом.

Очевидно, свежий халат он сразу помечает кофейной кляксой.

— Спасибо, Сара. Вы можете оставить дверь открытой, — отозвался Кокс, не отрываясь от компьютера.

А, значит Сара!

После ее ухода доктор вздохнул:

— Виктор, я сожалею, что клинические исследования…

— Вы просто делаете свою работу, все понятно, — быстро прервал я, не желая выслушивать бессмысленные объяснения. На пару секунд он отвел глаза, почесывая затылок.

— Ну хорошо. Расскажите мне, что с вами случилось?

Не было смысла приукрашивать историю, и я рассказал ему все до последней детали. Он выслушал меня, как всегда, молча и не выражая каких-либо эмоций; почесал подбородок, потом щелкнул ручкой и стал писать в блокноте. Щелкнул еще раз, и еще раз… Это начинало меня раздражать.

— Вы продолжаете принимать лекарства, Виктор?

— Нет, я не принимал со вчерашнего дня, не знаю… просто забыл.

— Пожалуйста, продолжайте принимать, это очень важно в вашем случае!

Это проигранная партия, что в ней может быть важно?

— Я думаю, причиной сегодняшнего инцидента стал совокупный стресс, — продолжил он. — Скорее всего, реакция была психосоматической, — полагаю, списывать случившееся целиком на Хантингтона пока преждевременно.

Это «пока» было необходимо добавлять?

— Но мы не можем исключать вероятность того, что паралич нижних конечностей останется.

Доктор Кокс! Вечный вестник «хороших» новостей.

— Ну что? Начнем осмотр? — подытожил он.

— Ты думаешь, что от этого мои ноги вдруг станут чертовски чувствительными? — рявкнул я.

Глаза доктора мгновенно расширились, правда тут же вернулись в нормальное состояние. Видимо, он был сильно уставшим человеком или давно привык к такого рода вспышкам пациентов.

— Вы правы, извините. Я думаю, вам лучше отдохнуть. В конце концов, день для вас был нелегкий. — Он вздохнул, отвернувшись от меня, и добавил: — Позвонить вашей невесте, чтобы она забрала вас?

Я вздрогнул — уж очень не хотелось, чтобы Несс или мои родители знали, что со мной произошло сегодня.

— Нет, спасибо, я вызову такси. — Мой голос звучал уже спокойно, хотя я все еще был озадачен своей недавней вспышкой.

— Я позвоню санитарам, чтобы они помогли вам.

— Не стоит, мне надо привыкать справляться самому.

— Значит, я жду вас в следующую пятницу, Виктор?

— Да, буду. До свидания.

После нескольких неловких маневров мне удалось справиться с коляской, и я выехал из кабинета (хорошо, что дверь оставалась открытой). Осилив лифт, я увидел в холле Адиля.

— Я думал, ты ушел! — изумленно сказал я.

— Как видишь, нет. Все в порядке?

— Можно сказать и так, но какое-то время мне придется ездить на другом транспорте…

Выражение его лица стало печальным, как будто мои слова глубоко задели его.

— Твоя подруга собирается тебя забрать? — участливо спросил он.

— Нет, я вызову такси.

— Не хочешь, чтобы семья знала?

— Да, не хочу беспокоить их, пока они на работе, — признался я.

— Давай я тебя отвезу?

— Буду признателен, Адиль.

Искренняя забота и сердечность Адиля были трогательны, но в то же время они смущали и настораживали меня. Он был государственным служащим, и такая участливость не казалась мне естественной. С другой стороны, как часто в благотворительности мы подозреваем какой-то скрытый корыстный мотив.

Но чем больше я анализировал ситуацию, тем быстрее ослабевало мое недоверие. Подъезжая к вращающимся дверям выхода, я увидел «добрую фею» за стойкой регистрации, помахавшую мне рукой.

— Береги себя, Виктор!

— Спасибо, Сара! — ответил я, бессмысленно радуясь тому, что теперь знаю ее имя.

— Ну-ка, глянем, как эту штуку можно компактно уложить в машину, — рассуждал Адиль вслух после того, как усадил меня на пассажирское сиденье.

Пока он складывал кресло, я смотрел в зеркало заднего вида и заметил, как он смахивает слезу с глаз. Было непривычно видеть его неулыбающимся. Скорее всего, пыль попала ему в глаза, — вернувшись в машину, он стал прежним.

— Из-за твоего утреннего происшествия машина чертовски грязная, — сказал Адиль, глянув на меня с обычной своей улыбкой. — Здесь рядом есть автомойка, давай заедем? Иначе твоя Ванесса начнет задавать лишние вопросы.

Адиль был прав, но мне было неловко принять его предложение. Должно быть, больше какой-то дозы доброты я просто не в состоянии принять. А смыть всю грязь с машины было бы здóрово!

— Хорошо, я помою ее в другой день, — произнес я наперекор своим мыслям.

Это не в первый раз: думаю одно, а говорю другое.

— Ты не беспокойся! Мне не трудно, — бодро настаивал он, и я сдался под натиском его доброты.

Автомойка действительно была не слишком далеко.

Проехав от Арлингтон-Уок до Хирчестер-роуд, мы повернули в индустриальный район, где плотные промышленные застройки полностью вытеснили природу. Визитной карточкой Сазерхама была логистическая инфраструктура, на что указывали бесчисленные огромные ангары. Некоторые из них были выкуплены и перестроены в рыночные павильоны, и мы как раз проезжали мимо такого, «Сук», что по-арабски означает «базар». Будучи подростком, я подрабатывал там по выходным за мизерную плату. Столько лет уже прошло, но и сегодня я чувствовал облегчение, что навсегда избавился от тогдашнего ада.

— Подожди, разве нет автомойки рядом с бистро Синклера?

— Ты имеешь в виду дорогую, с наворотами? Зачем платить десятку, если можно за полцены самому все сделать?

Рассуждения Адиля напомнили мне образ мыслей моего отца.

— Кстати, мы уже на месте. — Он указал на одинокий хрупкий тополь в бетонной пустыне — за ним между двух складов спряталась небольшая автомойка.

Мы подъехали к трем полузакрытым боксам, окрашенным в красный, синий и желтый. Каждый из них был оснащен оборудованием для мойки машин.

— У тебя есть мелочь? — спросил Адиль, заехав в бокс.

— Да, должно быть немного.

Портмоне издало характерное позвякивание, что подтвердило мое предположение.

Я высыпал содержимое кошелька себе на ладонь и передал Адилю пригоршню никелевых монет.

— Думаю, этого хватит, — одобрительно кивнул он. Одна банкнота затесалась среди монет и застряла между его пальцами.

— Сдача! — пошутил он и добавил: — Не думаю, что автомат проглотит купюры.

Адиль принялся за мойку машины с таким же энтузиазмом, с каким брался за все другое. Я наблюдал, как он сосредоточенно работал. Ни одно пятнышко не ускользнуло от его придирчивого взгляда. Явно довольный результатом, он сел в машину.

— Так где ты живешь? — спросил он, глубоко выдохнув.

— Монтпилиер-террас, 4. Знаешь, где это?

Что-то вдруг изменилось в нем… Взгляд словно потух. Куда делась жизнерадостность?

— Это недалеко от старой ратуши? — предположил он.

— Да, прямо напротив того места, где начали строить новые апартаменты по улице Дэвис.

— Думаю, я знаю, где это. Ну, поехали.

Бóльшую часть пути мы молчали, был слышен только еле уловимый звук мотора. Выражение лица Адиля оставалось хмурым. Он несколько раз вздохнул, прежде чем вновь заговорить со мной. И хотя я знал этого человека, скажем, чуть больше часа, было неестественно видеть его неулыбающимся.

— Я рад, что с тобой не произошло ничего серьезного. — Он произнес эти слова совершенно спокойно, но в глазах появились слезы. — Знаешь… мой сын недавно погиб в автомобильной аварии, — сказал он, стараясь изо всех сил справиться с эмоциями.

Я понятия не имел, что ответить. Точнее, я думал, что не должен отвечать, поэтому и воздержался от банальных слов соболезнования. Уж кому, как не мне, знать, что слова не помогают, тем более если они просто формула этикета. Я сочувствовал Адилю, потому промолчал. Мне кажется, он понял меня.

Меньшее, что я мог сделать для него, пригласить к нам на ужин в знак благодарности.

— Спасибо, я подумаю, — он ответил вежливо, но своей интонацией дал четко понять, что отказывается от моего предложения.

Неужели я так сильно напоминаю ему его сына?

Я не хотел быть напористым, но вс же убедил его обменяться номерами телефонов, а заодно предложил создать личный сайт и помочь его дочери устроиться на практику к нам в офис. Кажется, он воспринял это как формальную вежливость. Очевидно, Адиль был не из тех, кто станет просить об услуге даже в чрезвычайно серьезных ситуациях.

— В любом случае, если что, звони. Хорошо? — Я действительно хотел ему помочь.

— Здесь направо, — указал я на поворот.

Когда мы подъехали к дому, я с облегчением отметил, что машины Несс еще не было на стоянке.

— Давай хоть по чашке кофе? — предложил я.

— Ну, мне все равно ждать Саймона, так почему бы и нет, — согласился Адиль.

Без особого труда я приготовил эспрессо — с кофе-машиной я мог справиться и сидя на инвалидной коляске. Адиль предложил помощь, но я отказался.

Мне надо учиться быть самостоятельным.

В разговорах за чашкой кофе время прошло незаметно, а вскоре приехал Саймон и наступило время прощаться.

Слава богу, Несс не появилась в этот момент! Начались бы расспросы о полицейской машине перед домом… Хотя инвалидная коляска удивила бы ее не меньше. Несс придет в пять, у меня достаточно времени, чтобы придумать правдоподобную историю.

Я достал телефон — только сейчас до меня дошло, что в офисе не знают о произошедшем — и позвонил Фредди.

— Эй, где ты был? Я целый день не мог до тебя дозвониться! — Он был явно взволнован. — Что-то случилось?

— Если в двух словах, я попал в аварию. Ничего страшного, но какое-то время побуду дома.

— Понятно. Я сообщу всем, ни о чем не беспокойся!

Мысль о том, что я больше не смогу приехать в офис, вызвала у меня панику. На фирме все еще было много работы, и к тому же я не желал тупить перед компом, поглощая сериалы и алкоголь, как какой-то лоботомит. Мне необходимо было чем-то занять свой мозг!

— Попроси Джейн перевести меня в режим RDP, — сказал я.

— Разве тебе не нужно прийти в себя?

— Можно сойти с ума, ничего не делая, особенно когда нас поджимают сроки!

— Еще две недели, и наверняка никто из наших не будет возражать против сверхурочных.

— Не сомневаюсь, но и я могу что-нибудь делать, не напрягая вас переработкой, — он начинал действовать мне на нервы.

— Ты должен отдохнуть, Вик. Как на счет того, чтобы поужинать у меня в это воскресенье? Придешь с Ванессой?

— Ты, блин, будешь указывать мне, что делать? Или, может, ты теперь определяешь сроки? — крикнул я в трубку.

Я еще могу решать, как все будет. Я еще здесь, в сознании.

— Успокойся, мы не…

— Успокоюсь, если ты меня подключишь, — прошипел я в ответ.

— Хорошо, все сделаем.

— Спасибо.

— Вик, не напрягайся, хорошо? — Фредди был явно в шоке.

— Я справлюсь, не переживай.

— Можно мне завтра позвонить тебе около полудня?

— Конечно.

Отключившись, я погрузился в тишину дома, и до меня дошло, насколько я взвинчен.

Нет, мой характер не испортился, просто все вокруг испытывают мое терпение. Осточертело!

Чтобы хоть немного остыть, я взялся за пульт. Перещелкивая каналы, наткнулся на документальный фильм о морской жизни. Живописные кадры, колоритный рассказ настолько увлекли меня, что только шум подъезжающей машины вернул в действительность.

Несс приехала домой раньше обычного и была удивлена, что я уже дома. А увидев меня в инвалидной коляске, осела на диван и напряженно ожидала объяснений.

Я был измотан и раздражен. Рассказывал сбивчиво, придумывая на ходу. Все произошло неожиданно, говорил я, на работе, Фредди отвез меня сперва в больницу, а потом домой.

Странно, что она поверила, и не удивительно, что еще долго не могла оправиться от шока.

---

Глава 7. Беседы за столом. Сингулярность

Пока не установили лифт, я спал на диване в гостиной. Фредди организовал доступ к RDP и, к счастью, не обиделся, что я отклонил его приглашение на ужин. Но Несс яростно противилась моему желанию работать.

— Работа — вот что привело тебя в такое состояние! — возмущалась она.

Меня бесило ее упрямство. Откуда она знает, что мне нужно?

Я должен был отвлечься, не имеет значения чем! Попробовал видеоигры — раньше, лет десять назад, я азартно играл в них, но сейчас быстро потерял интерес.

Первые пару дней домашнего ареста были не такими уж плохими. Мне удавалось втихаря поработать пару часов до того, как Несс возвращалась домой. Однако через неделю она решила, что возьмет отпуск. Конечно, ее намерения были благими, я оценил этот жест, но и разозлился. Мое раздражение теперь обострялось в ночное время. Обманчивая усталость по вечерам тянула в постель, но, как только я ложился, сон как рукой снимало, и я часами смотрел в потолок. Бессонница не была для меня чем-то незнакомым, я даже разработал свой собственный метод, чтобы справляться с ней, но сейчас он не помогал.

Несс часами сидела за компьютером, выискивая экспериментальные медицинские программы. Увы, несмотря на нашу обширную социальную сеть, мы не достигли никаких результатов. Проблеск надежды, который сиял в ее карих глазах поначалу, вскоре угас.

Декабрьские дни тянулись безлико и одинаково. Я чувствовал себя так, будто меня развела какая-то компания, рекламирующая свой старый продукт как уникальный. Даже канун Нового года казался мне кадрами из дешевого фильма, который я видел уже много раз.

— Ты собираешься приводить себя в порядок?

— Не волнуйся, бальзамировщик сделает это за меня… когда придет время, — сказал я невозмутимым голосом.

— Твои родители пригласили нас сегодня на ужин!

— Отлично, — вяло реагировал я.

— Ты хочешь заняться чем-то еще?

— Действительно! Чем же мне заняться? Может, работой? — съязвил я.

Несс ответила мне пустым взглядом.

— Поехали, — сказала она категорично. — Нельзя заставлять себя ждать.

Молча мы добрались на Тьюринг-роуд.

— Рада вас видеть, Несс, Вик! — Мама поцеловала нас и поспешила к своей волшебной духовке, чтобы достать фирменное блюдо. — Я приготовила твое любимое…

— Здóрово, — ответил я безразлично.

Все уселись за стол. Мама раскладывала лосося по тарелкам. Густой аромат проник мне в ноздри. Когда-то мои слюнные железы срабатывали мгновенно, но теперь, какое бы блюдо ни подавалось: сладкое или горькое, сочное или сухое — у меня не было аппетита.

— Вик, ты отрастил внушительную бороду, прям как у Кастро, — с улыбкой сказал мой отец.

— Почти. Скоро будет такая же…

— Ты должен сбрить ее, — предложила мама. — Мне кажется, без нее тебе лучше.

— А ты должна перестать говорить глупости, так тоже будет лучше, — огрызнулся я, со злостью ткнув вилкой в оранжевую мякоть.

Атмосфера становилась напряженной.

— Давайте поедим, пока еще не совсем остыло. — Мама грустно усмехнулась.

— Прекрасное предложение! А может, мне все-таки сперва побриться, прямо сейчас?

— Несс, расскажи, как дела на работе. — Отец пытался смягчить накалившуюся обстановку.

— Недавно меня вызвали на ковер. При подаче судебного иска по делу Ферени была допущена уйма неточностей и ошибок; большинство из нас уже получили взбучку — начальник устроил настоящую расправу. Теперь придется работать сверхурочно, — ответила она унылым голосом, но затем довольно улыбнулась: — К счастью, я выкрутилась!

Им кажется, что они сгладили обстановку?

В пустой болтовне они перескакивали с одной темы на другую. Это продолжалось бесконечно. Проклятые банальности вперемежку с затасканными новостями. Например, как мама недавно встретила соседку по дороге в магазин. С каждым новым словом гнев закипал во мне. Застольные шутки и, еще хуже, наигранный смех действовали мне на нервы. Я был на грани срыва.

Неужели они не понимают?! Им не приходит в голову, что я скоро превращусь в слюнявый мешок человеческого дерьма?!

Моя кровь закипала, словно сердце стало настоящей печью, раздувающей тлеющие угольки. Тошнотворное головокружение, жжение в мышцах… Неотвратимо во мне росло ощущение, что я не могу больше сдерживать напряжение.

— Вик, что с тобой? Ты даже не притронулся к еде! — удивилась мама.

— Ты права! — Выкрикнул я и резко ударил кулаком по столу, наконец заставляя обратить на себя внимание.

О, как они смотрят на меня! Недоуменно, с застывшим изумлением.

— Я не прикоснулся к ужину, — язвительно повторил я и, поддавшись гневу, яростно смахнул со стола все, что смог сгрести.

Как в замедленной съемке, я видел предметы с полной ясностью — от богемского графина и каждой вилки до настольного портрета моей сестры: зависшие на мгновение в воздухе, они падают на пол, исполняя какофоничный концерт. — Вот пожалуйста! — проревел я, перекрикивая звон стекла. — Теперь вы довольны? Почему никто из вас больше не смеется?

— Виктор!

— Разве не смешно, что я больше не могу ходить? Бог знает, как долго еще я буду говорить и дышать, и вместо того чтобы рассказать, что мне передать Алиссе туда — конечно, если из-за случайности я не попаду в ад, — вы несете какую-то ерунду!

— Мы не хотели… — оправдывалась мама со слезами на глазах.

— Тогда что, черт возьми, вы хотели?! — прорычал я.

— Сынок, пожалуйста… — умолял отец, пытаясь обнять меня.

— Убери от меня свои чертовы руки!! Не трогай меня!! — в истерике заорал я.

Пытаясь оттолкнуть его, я потерял равновесие и упал со стула на пол. Несс лихорадочно поднимала разбросанные ножи, вилки и разбитые тарелки. Я не полностью понимал, о чем они говорили; их голоса слились в сплошной гул: он нарастал, становился все громче и громче. Но это был уже плавный ритм, который вернул мне чувство спокойствия. Наконец повисла тишина — мне удалось заставить их замолчать.

Я заслужил, чтобы в гробовом молчании меня доставили, как раненого после сражения, на Монтпилиер-террас и вернули из онейроидного состояния обратно в реальность: чтение глупых статей в интернете, сидя в инвалидной коляске. Все, что я делал, — глазел на них, затем, прикидываясь, что прочитал, нажимал на следующую.

— Хочешь поговорить о том, что случилось? — спросила Несс.

— Нет.

— Ты хочешь хотя бы чего-нибудь? — вздохнула она, посмотрев на меня измученными глазами.

— Да, с удовольствием пошел бы погулять, — съязвил я.

— Хорошо, еще не темно, мы можем пройтись, — она не уловила иронии в моем голосе.

— C моими проклятыми ногами? — огрызнулся я.

— Мне тоже нелегко, — сказала она с холодным спокойствием, без обиды или боли. Это было предупреждение: крик отчаявшегося и уставшего человека, сигнал o последней капле, переполнившей чашу ее терпения, но я не обратил внимания, возможно, вполне осознанно.

— Извини, что забыл, как тебе тяжело! А может, мне немного попрыгать, чтобы успокоить свою голову, ха-ха!

После этих слов, сорвавшихся с моего языка, наступило короткое, но очень тягостное молчание. И я понял — какой же идиот! — я только что добавил не каплю, а целый ковш в уже изливающуюся чашу. В воздухе повисло гнетущее напряжение. Я не видел выражения лица Несс, но чувствовал, как искрится воздух.

Она медленно приблизилась: ee лицо со слезами на глазах почти касалось моего. Она дрожала, одновременно испытывая гнев и сострадание; эту борьбу было видно даже по тому, как Несс хмурилась.

— Ты думаешь, мне легко? Я больше толком не работаю из-за тебя! Я больше не сплю из-за тебя! Каждый раз, чувствуя, что ты вздрагиваешь, лежа рядом со мной, я задыхаюсь от боли и страха. И не только я! Тебе хотят помочь, но ты продолжаешь всех отталкивать! Ты больше не хочешь посещать консультации психиатра, ты больше не хочешь посещать Кокса. Ты больше ничего не хочешь! Ты просто сдался!

— А на кой черт все это? — рявкнул я.

— А как же я? А наша свадьба?

— Зачем тебе выходить замуж за мертвеца! — вырвалось у меня с горьким смешком.

Я видел, как сжались ее губы, как она подняла правую руку и через считанные доли секунды почувствовал жжение на левой щеке…

Вместе с «Иди к черту, Виктор!» и грохотом дребезжащего окна резко захлопнулась входная дверь. Это было физическое проявление всех ее эмоций, всего того, что Несс скрывала глубоко в себе. Впервые ее переживания вырвались наружу, но я не чувствовал ничего, кроме пощечины.

Нужно проявлять больше сочувствия к ней и не принимать все, что она делает, как должное. Ну, и дальше что? Какой смысл в этом, если все равно ничего не изменить?!

Я развернул инвалидное кресло к телевизору. Пощелкав пультом и перебрав дюжину каналов, я остановился на программе Discovery, вспомнив, с каким интересом в детстве смотрел их документальные фильмы. Посмотрев примерно сорок секунд на лысеющего человека, который с гордостью рассказывал, что заработал около шестисот долларов на распродаже хлама из своего гаража, я физически съежился от разочарования.

— Что за откровение! — пробормотал я, переключая канал.

По крайней мере, Animal Planet все еще о животных.

В комнату внезапно ворвались назойливые телефонные звонки, бесконечно отдаваясь эхом в моих ушах.

Ну, что за день такой сегодня? Оставят меня в покое или нет?!

— Клянусь, еще раз, и я разнесу тебя вдребезги, плоский квадратный кусок дерьма! — закричал я, пытаясь взглядом испепелить свой мобильник.

Неужели он снова зазвонит? Давай, только попробуй!

— Да, я так и думал. Придурок, — пробормотал я вслух.

Телефон больше не звонил, раздавался только солидный голос Дэвида Аттенборо.

---

Глава 8. Печальное северное сияние

Теперь бóльшая часть моего дня состояла из просмотра документальных фильмов на канале Animal Planet. У меня всегда был особый интерес к природе и изобилию ее сложностей: даже незначительные изменения могут привести к катастрофе. Чем больше я смотрел на экран, тем больше понимал, скольким из этих незначительных изменений способствуем именно мы, люди.

Свежий полевой букет создает в доме настроение, но мы же изо всех сил стараемся собрать композиции из мертвых цветов, загрязняя при этом моря и небеса отходами от пластиковых роз и тюльпанов. Люди, без сомнения, агрессивный вид, но это совсем не означает, что мы — трагедия нашей планеты.

Например, в тропических лесах Амазонки, со всем их разнообразием флоры и фауны, есть зоны, где господствует только один вид растений. Легенда гласит, что ревностный хранитель тропического леса, Чуллачаки, таится в так называемом Саду Дьявола. Но деревья тех садов куда более интересны, чем миф о его хранителе: они убивают любую другую растительную жизнь вокруг себя: даже папоротники не имеют шанса выжить. Агрессор по имени Duroia hirsuta доминирует на своей территории, как и мы — на своей.

В нашем земном царстве мы все более отдаляемся от природы, делая вид, что стоим вне ее, и экология нас не касается. Но между нами существует скрытая синергия, и мы обязаны каким-то образом приспосабливаться друг к другу. Я уверен, что природа выживет, независимо от теx бедствий, которые мы ей наносим, но варварство человека не может долго продолжаться. Причиняя вред природе, мы прежде всего вредим себе; и единственная причина, по которой она терпит такое бездушное потомство, как мы, состоит в том, что у нас есть способность нести и преумножать дар жизни в других бесплодных местах. Освоение Марса, Титана с каждым днем становится реальностью.

Чтобы возродить жизнь, нужно научиться беречь ее. Это то, что многие не умеют делать, особенно когда оказывается, что она стремительно ускользает от нас.

Это не значит, что мы не пытаемся.

Это не значит, что я не пытаюсь!

Как и в случае с любой другой поставленной целью, в первую очередь необходимо, чтобы она находилась в пределах досягаемости.

Я стану хорошим человеком! Хм! Довольно неоднозначно и расплывчато…

Я понимал, что должен извиниться перед Несс. Она боролась за меня так же сильно, возможно, даже сильнее, чем я сам, а мое скверное настроение не помогало этой борьбе. Я много раз обещал себе, что сделаю все возможное, чтобы измениться.

Сначала надо укротить свою недовольную сущность!

И я сделал то, что должен был сделать давным-давно.

— Где это проклятое лекарство? Оно должно быть где-то здесь… — бормотал я, роясь в содержимом шкафа рядом с холодильником.

Наконец я нашел то, что искал: бело-голубую коробку с надписью «Ксанакс ретард».

Да, это про меня.

Я запил белую таблетку стаканом воды.

Еще до того как Несс вернулась домой после успокаивающей прогулки, алпразолам перевел меня из состояния горького пессимизма в состояние безразличия, оградив от всех окружающих источников раздражения. Теперь я чувствовал себя заторможенной обезьянкой, по крайней мере стал послушным и вернулся к своему старому приятелю Дэвиду в тот момент, когда он с телевизионного экрана начал объяснять иерархию внутри общества шимпанзе. Его слова были чересчур заумными для человека, пускающего слюни! Но от этого прозрения меня отвлек звук открывающейся двери, оповестивший о возвращении Несс.

Хорошо бы попробовать помириться.

— Несс… — робко начал я, увидев бежевое пальто в приоткрытой двери.

— Привет, — сухо ответила она.

— Несс… извини! Это… как будто я больше не контролирую себя. — Но мое признание было для нее словно ободряющие слова аптекаря, продающего клиенту змеиный яд.

— Хорошо. — Ее голос звучал все таким же отчужденным.

— Я имею в виду, что снова начну принимать лекарства и даже только что принял!

Когда она снимала пальто, в ее глазах появились слезы. Это озадачило меня…

Я же не сказал сейчас что-то обидное?

— Да, это хорошо, — произнесла она, проходя мимо меня из коридора в гостиную.

Теперь в ее голосе звучало больше тепла, чуть больше, но этого было достаточно, чтобы продолжить примирение. Крикнув ей «скоро буду», я покатил в туалет. Несс быстро обернулась и, увидев, куда я поехал, спросила:

— Тебе помочь?

— Я большой мальчик, справлюсь сам.

— Спорно, — усмехнулась она.

Похоже, лед тронулся!

С некоторым усилием мне удалось взобраться на свой фарфоровый трон. Такoe восседание настраивает человека на философские размышления. Глобальные вопросы: «как можно вылечить рак?» или размышления о настораживающем количестве детей, рожденных с болезнью Дауна, — пришлось отбросить, учитывая текущее состояние.

Погруженный в важные мысли, я услышал, как вновь зазвонил мой телефон, звякая по стеклу кофейного столика в гостиной, но решил проигнорировать его: у меня были более насущные вопросы, требующие внимания.

---

К моему удивлению, после нескольких сигналов телефон затих.

Побольше бы людей, которые понимают, что кто-то не может поднять трубку! — подумал я и слил воду, затем с акробатической ловкостью в стиле циркачей Дю Солей вернулся в свое инвалидное кресло, открыл дверь… и увидел Несс, стоящую прямо перед дверью.

— Ээмм, привет, — промямлил я.

В руках она держала мой смартфон и загадочно улыбалась.

— Это ты ответила на звонок! — только сейчас догадался я.

Что за улыбка? Довольно странная…

— Да! — Она ликовала и почти прыгала от восторга.

С чего бы это?

— Кто звонил? — поинтересовался я. — Случилось что-то?

— Я только что разговаривала по телефону с представителем доктора Петра Анохина из Центра экспериментальных нейрокибернетических исследований в Тбилиси!

Она говорила так, будто я должен был понимать, о чем идет речь. Было трудно не съехидничать:

— Ах, да, профессор Бобин! Отличный парень, как он? — подтрунивал я над воодушевленной Несс.

— Анохин, а не Бобин, — поправила она меня.

— О, вспомнил! Он сменил свою фамилию после того скандального романа. Трагедия, кошмар!

— Ты можешь хоть сейчас прекратить паясничать? — с нетерпением протестовала она, скрывая улыбку.

— Шучу, давай дальше!

Что это? Мне показалось или я действительно увидел вновь вспыхнувшую живую искорку в ее глазах?

— Они могут помочь тебе, Вик! — ликующе объявила она.

Нет, я не могу опять купиться на такой «подарок судьбы».

— Тебя смогут вылечить! Им нужен пациент для исследования и, зная, что нам отказали здесь и в Польше, они уже пытались связаться с тобой!

Что-то здесь не так. Как они получили мои данные? Кроме того, почему мы ничего не слышали об этом центре раньше?

— Все проведенные операции Анохиным были успешными, — возбужденно продолжала она. — Они хотят тебя, Вик! Разве ты не понимаешь?

Но либо мой холодный разум, либо «Ксанакс» не давали мне по полной отреагировать на ее радость.

Хотя должен признаться, что уже начал ощущать, как надежда снова вползает в мою душу… Ох, как же мне хотелось, чтобы она окрепла, особенно учитывая, как ее растоптали в прошлый раз! Но все это было невероятным, неправдоподобным!

Разве у меня есть другой выбор? Даже если это хитрая уловка, чтобы разобрать меня на органы, стóит попробовать!

— Ну, и чем же закончился разговор?

— Они собираются перезвонить тебе в понедельник.

— А передать трубку? Такая идея не пришла тебе в голову?

— Сначала я хотела это обсудить. Боялась, что ты сделаешь глупость, например, сразу повесишь трубку.

Xм-м, она действительно поступила правильно, поскольку в последнее время я был… довольно непредсказуем.

Все воскресенье мы лопатили интернет, чтобы убедиться, что это не какая-то искусная афера по выманиванию денег абстрактному принцу из Нигерии.

Мы начали с проверки полномочий представителя. Нам не потребовалось много времени, чтобы выйти на сайт фирмы Asclepius Pharmaceutical Holding, главный офис которой располагался… в Кинсетоле! Это было обнадеживающее начало.

Следующим в нашем списке поиска был сам доктор.

— Как его звали, Бобин?

— Нет… Анахин? — неуверенно ответила Несс.

Я набрал имя и наткнулся только на дюжину статей, связанных со «Звездными войнами». Замечательно!

— Попробуй добавить «доктор» впереди, — предложила она и добавила: — Да, и измени орфографию: второе «а» на «о».

С недоверием мы смотрели на полученный результат:

— Доктор Анохин — неоднократный лауреат Нобелевской премии по неврологии;

— статья из серьезного журнала «Каталог Эрудитов» хвалила один из его более ранних проектов;

— еще один заголовок 13 марта 2024 года: «Революционная нейродигитальная трансплантация человеческого сознания знаменует собой новую эру в науке».

Все авторитетные академические журналы, о которых я только мог подумать, пели дифирамбы этому человеку, перечисляя его достижения и награды!

Меня вдруг озарило, что я уже и раньше видел последний заголовок, и — черт побери! — даже довольно-таки детально обсуждал ту статью со своими коллегами!

— Кажется, хорошо, правда? — воодушевилась Несс, глядя на экран и все еще не веря прочитанному.

— А тебе не кажется, что это даже слишком хорошо? — подозрительно подытожил я.

— Завтра узнаем больше. Давай спать, уже поздно, — зевнула она.

Но о сне не могло быть и речи! Возбужденный, как ребенок в предвкушении рождественских подарков, я не мог сомкнуть глаз. Как мне хотелось, чтобы быстрее наступило утро! Я повернулся к Несс, надеясь болтовней обуздать мое нервное напряжение, но она успокоила меня лишь мирным посапыванием. Все-таки это была новость, которую она так долго ждала, которую мы оба ожидали услышать.

Я знал, что мне тоже необходимо было отдохнуть, и, слава богу, у меня был «Ксанакс Ретард». Вместо того чтобы думать о том, зачем они придумали такое оскорбительное название, я начал считать овец. Пушистое стадо из сорока одной овцы, разбредшейся по полям в солнечном свете…

Мы проснулись около семи утра, без будильника.

Почему такое не происходит в обычный рабочий день? Но я не из тех, кто дареному коню… Как там дальше?

Несколько часов подряд мы гипнотизировали мой телефон. Особенно Несс казалась нетерпеливой.

— Слушай, может нам самим перезвонить? — предложила она.

— Нет, ты же сказала, что он позвонит, — возразил я.

— Тогда я пойду приготовлю кофе, хочешь?

— Конечно, спасибо!

Ровно в полдень телефонный дисплей высветил номер, начинающийся с +18.

Это, должно быть, они!

Я мгновенно схватил телефон.

— Здравствуйте, с вами говорит Виктор Августин, — нервно выпалил я.

— Хелло, мистер Августин! Джеймс Барнс, представитель Asclepius Pharmaceuticals и AlbaMed, вчера я разговаривал с вашей подругой по телефону, от имени руководства Тбилисского исследовательского центра. Надеюсь, я звоню в удобный момент?

— Конечно. Ванесса передала мне содержание вашего разговора. Чем могу вам помочь?

— Ну, не многим! Скорее, мы можем вам помочь, мистер Августин, — ответил веселый голос.

Если бы Барнс не сказал, какую компанию представляет, я бы предположил, что он самодовольный автодилер! Несс была права. Я бы повесил трубку!

— Вы не возражаете, если я повторю все, что сказал вчера вашей подруге?

— О, конечно! — ответил я вежливо.

— Хорошо! Мы стремимся усовершенствовать нашу экспериментальную технологию трансплантации сознания. Ваше сознание — в совершенно новом теле!

Ух-ты!

Я готов был спросить, поставляется ли это со встроенной навигационной системой.

— Сама операция будет проходить в Тбилиси. Мы организуем как перелет, так и проживание, поэтому вам не придется об этом беспокоиться. Для начала вам необходимо прийти в наш офис с действительным паспортом, — продолжил он.

— Если вы не возражаете, у меня вопрос: чем я заслужил это… удовольствие? — осторожно поинтересовался я.

— Прошу прощения? — переспросил мистер Барнс.

— Пожалуйста, не приписывайте моему вопросу отсутствие энтузиазма, но почему именно я?

— Нам нужен пациент с генетическим заболеванием, которое поражает мозг — любое прионное заболевание, но предпочтительно болезнь Хантингтона. Мы видели, что ваш запрос на генную терапию в Польше и в Содружестве был отклонен, — пояснил он.

— А, понятно. Спасибо.

— Рад, что все прояснилось. А сейчас я бы хотел пригласить вас в наш офис, чтобы вы подписали необходимые документы. Всю необходимую информацию о встрече я пришлю по электронной почте: V-dot-Augustin-at-Dmail-dot-com. Правильно?

— Да, верно, — подтвердил я.

— Отлично! Я только что отослал. Кстати, вы можете воспользоваться парковкой перед нашим зданием, если решите приехать на машине.

Через несколько секунд пискнул мой телефон, оповещая новую веху моей жизни.

Глава 9. Угасшие и возрожденные

Отправленный Барнсом адрес был тот же, что мы сами нашли по интернету.

Их офис был расположен в центре Кинсетола на бульваре Винчестер, в знаменитом здании со шпилем викторианского стиля.

— Он сказал, что мы можем припарковаться у входа? — Несс внимательно осматривала парковочную площадку, подыскивая подходящее место. — Могли бы, если бы было хоть одно свободное место!

— Поворачивай туда… — Я указал на общественный гараж.

При тарифах 12 фунтов стерлингов в час какой доход должен получать владелец этого бетонного монстра, да еще с таким низким уровнем обслуживания!

Несс выключила радио, чтобы сконцентрироваться, и осторожно припарковала машину. Затем она повернулась ко мне, взглядом давая понять, что ждет похвалы.

На этот раз я подарил ей одобрительную улыбку. Нельзя же все время язвить и подкалывать! А у меня есть такая дурная привычка.

— Пойдем? — довольная Несс вышла из машины и достала мое инвалидное кресло.

Вблизи здание было еще более впечатляющим и поражало мастерством кирпичной кладки. Но не это и не колоссальные размеры делали его грандиозным, a элегантные декоративные элементы: обильно украшенные, с тщательно выточенными витками подоконники и внушительные окна с позолоченными наличниками, напоминавшие аккуратно подстриженные брови. Это был яркий маяк, маяк надежды на новой береговой линии под названием Asclepius Pharma.

Строгий современный интерьер создавал иллюзию, что мы вошли в иной мир, и входная дверь, расположенная между двумя коринфскими колоннами, была воротами между абсолютно противоположными царствами.

— Чем могу вам помочь? — вежливо спросил молодой человек за административной стойкой.

— У нас назначена встреча с мистером Барнсом, — сказал я.

— По поводу экспериментального лечения, — быстро добавила Несс.

— Подождите, пожалуйста. — Он протянул руку к телефону.

— Мистер Барнс, у меня здесь мистер… Эээ… — он запнулся, вопросительно поглядывая на нас.

— Виктор Августин.

— Мистер Августин, — повторил он, кивая нам с благодарной улыбкой.

— Хорошо. Понял. Да, я отправлю их прямо сейчас, — сказал администратор, прежде чем повесить трубку.

— Мистер Барнс ждет вас на девятнадцатом этаже. Лифт здесь, слева.

— Отлично, спасибо, — ответили мы хором.

Шины моей инвалидной коляски перескочили с белого мраморного пола через металлический порог в кабину лифта и под звуки легкой музыки мы поднялись наверх. Вскоре мелодичный «динг-донг» приказал открыть двери. За ними стоял человек — очевидно, сам мистер Джеймс Барнс. Ухоженный, одетый в элегантный однотонный костюм с двумя пуговицами, он выглядел типичным представителем преуспевающей компании.

— Мистер и миссис Августин, рад видеть вас! — он приветствовал нас деловым рукопожатием, — Джеймс Барнс. Рад нашему знакомству.

— Проходите сюда, — вежливо улыбаясь, он открыл перед нами дверь в большой конференц-зал в конце коридора. — Как вы доехали?

— Спасибо, не хлопотно, за исключением парковки, — ответила Несс.

— О, сожалею, сегодня выдался напряженный день, — извинился он и протянул руку к папке с документами. — Итак, обо всем по порядку. Виктор, вам необходимо подписать вот это соглашение. — Он передал мне небольшой буклет. — А вам, Ванесса, — NDA.

— Для чего нужен NDA?

— Все инструкции расписаны в приложении, — пояснил Барнс, указывая пальцем на текст в документе.

Как настоящий адвокат Несс начала тщательно прочесывать его содержание, будто бритва умелого парикмахера мудреную бороду клиента.

— Если вы не возражаете, пока вы знакомитесь с содержимым документов, можно мне взять ваши паспорта?

— Да, конечно, — кивнул я, протягивая наши синий и малиново-красный паспорта.

— О, канадский? — прокомментировал Джеймс.

— Я все еще занята получением местного гражданства. Это проблема? — непринужденно спросила Несс.

— Нет, по крайней мере не для NDA. Я отлучусь на несколько минут, — сообщил он и покинул комнату.

В отличие от Несс я всегда бегло просматриваю документы. Не могу вспомнить, чтобы хоть раз в жизни я педантично анализировал какие-либо детали условий, под которыми мне надо было подписаться, будь то тарифный план на мобильные абонементы для сотрудников офиса или вот эти медицинские документы. Скорей всего, из-за привычки доверять все официальные бумаги своим юридическим консультантам, которые тщательно проверяли, не скрыта ли хитрая уловка между строк.

Я знаю, что должен прочитать соглашение более внимательно, но нищий не может выбирать. Все или ничего.

И все-таки несколько пунктов привлекли мое внимание, вызвав неприятное чувство тревоги.

23-а: Подписавшийся осведомлен о том, что Тбилисский исследовательский центр AlbaMed Holding (Ссылка 149) не несет ответственности за какие-либо сбои в работе экспериментального процесса. Главный исследователь несет ответственность за проведение клинического испытания, а также имеет право на привлечение медицинского и исследовательского персонала, включая фармацевта учреждения (если не заключено отдельное соглашение, как указано в пункте 15), клинических лаборантов и персонал Тбилисского исследовательского центра для проведения клинических испытаний, как оговорено в соглашении.

23-б: В случае успешного завершения операции нижеподписавшаяся сторона лишается права пользования своей бывшей биомассой в качестве личной собственности. Согласно Посмертного законопроекта 1989 года, пункты 22—25 (возможные сбои в работе), в случае летального исхода клиника имеет право на удержание бывшей биомассы контрантанта в течение 90-дневного периода от дд. мм. гггг. до дд. мм. гггг.

ВНИМАНИЕ: ДОГОВОР И ПРОЦЕДУРА ДЕЙСТВИТЕЛЬНЫ ТОЛЬКО ДЛЯ ГРАЖДАН Европейского Союза.

ПОДПИСЬ:_________________

Как только я подписал этот документ, моя судьба и тело больше не принадлежали мне. Возможно, мне сперва надо было переговорить с Несс, но моя дрожащая рука опередила разумную мысль и поставила размашистую подпись. Несс заметила это и посмотрела на меня с недовольным видом.

— Почему ты не посоветовался со мной? — рассердилась она, но сразу осеклась, понимая, что альтернативы действительно не было.

Вернулся Барнс:

— А вот и я. Все получилось?

— Да! Пожалуйста, — Несс подала ему подписанные бумаги.

— Отлично! — Он забрал документы и сложил в отдельную папку. — Что касается билетов на самолет, они придут почтой через два, максимум пять дней. Если у вас возникнут какие-либо проблемы или неотложные вопросы, вы знаете, как со мной связаться.

Глава 10. Автономный гомункулус

Мы попрощались с Барнсом, вернулись домой и начали готовиться к предстоящей поездке. Почему-то это напоминало сборы на беззаботный отдых, когда не знаешь, что взять с собой из одежды, когда томительные дни ожидания окрашиваются легким возбуждением: «Скорей бы!» И как ни странно, эта подготовительная суета придала целительный темп нашей жизни.

— Ты какой костюм хочешь взять? — спрашивала меня Несс, зарывшись с головой в содержимое шкафа.

— Костюм, зачем? — поинтересовался я, нахмурившись.

— Мы могли бы после операции пойти куда-нибудь на ужин? — предположила она.

— Тогда возьми смокинг.

— Черный?

— На самом деле, я не думаю, что у меня есть какие-то другие смокинги.

— А что мне взять? — призадумалась она, тщательно упаковывая мою атласную парадную одежду.

— Как насчет того красного платья?

Это было единственное, что я мог вспомнить из ее необъятного вороха одежды.

— Ты имеешь в виду бордовое?

— Именно! — согласился я, не зная, говорим ли мы об одном и том же платье.

— Кстати, ты разговаривал со своими родителями?

— Да, они хотели проводить нас в аэропорт.

— Мы могли бы поехать все вместе, — предложила Несс.

— Я сказал им, что увидимся, когда… все будет в порядке. Я хочу, чтобы они видели меня здоровым, а не таким… — тихо добавил я.

— И все же, — пыталась возразить Несс.

Я ее перебил:

— Все будет хорошо, Несс!

Как Барнс и обещал, через два дня мы получили авиабилеты, с вылетом в понедельник 10 мая.

Все прошло удивительно гладко: персонал аэропорта и экипаж самолета помогли нам сесть в кресла 1А и 1В. Повернувшись к Несс, я заметил, что она нервничает.

Она всегда такая при взлете и посадке!

Я накрыл ее руку своей, поглаживая и подбадривая ласковыми словами, пока наш самолет не взлетел. Как только боинг точным прицелом пробил ватные облака, дрожь у Несс прошла, а я в это время смотрел на землю, где автомобили, как кровеносные тельца, двигались по бетонным артериям, качая кровь экономики.

Мне удалось вздремнуть пару часов и проснуться как раз, чтобы успеть насладиться великолепным зрелищем — красотой гористого тбилисского ландшафта, с его красочным колоритом вперемежку с церквями и дворцами разных архитектурных стилей, будь то мавританский или неоклассический.

---

Но оживший голос командира самолета и красная лампочка сигнала «Пристегните ремни безопасности» помешали мне продолжать любоваться удивительной панорамой.

— Дамы и господа! Мы скоро прибудем в пункт назначения — город Тбилиси. Температура — тринадцать градусов Цельсия, ветер северо-восточный, умеренный. Пожалуйста, убедитесь, что ваши ремни безопасности пристегнуты и спинки кресел находятся в вертикальном положении. Спасибо за полет авиакомпанией «Эпсилон Эйрвэйз».

— Экипаж, пожалуйста, займите свои места, — последовало новое сообщение командира, а тем временем люди на земле стали превращаться из муравьeв в энергичных жуков.

Я повернулся к Несс, мы обменялись взглядами, и — по нашему обычаю — я взял ее за руку, пока самолет не приземлился на грузинской земле. C гулом он направлялся в сторону стеклянного здания аэропорта. Почему-то под этот шум вспомнилась грузинская притча, которую однажды рассказала мне мама:

Если хочешь быть счастливым один день — напейся.

Если хочешь быть счастливым целый месяц — женись.

Если хочешь быть счастливым всю оставшуюся жизнь — будь здоров.

Я прибыл на эту землю с твердым намерением быть счастливым!

Мы быстро и без проблем прошли таможню.

— Ты в порядке? — спросил я Несс.

— Да, все хорошо, — она кивнула и сразу же переключила свое внимание на что-то другое: — Это же наши?

Проследив за ее рукой, я увидел наш голубой багаж; прищурившись, подтвердил:

— Похоже на наши!

— Пойду за ними, — сказала Несс, и, убедившись, что на ярлыке написаны наши имена, радостно помахала мне.

— Нас же встретят? — спросила она, когда вернулась.

— Ну, в письме стояло, что да, — ответил я, пожав плечами.

После паспортного контроля мы направились в зал прибытия, где над широкой дверью из матового стекла висел огромный щит c надписью: «Тбилиси любит вас!»

Дверь открылась, распахнув теплые объятия небольшой толпы, ожидающей своих друзей или родственников, a также… вечных таксистoв, предлагающиx свои услуги.

Мы замедлили темп в поисках наших имен на поднятых табличках: г-жа Абашвили, г-н Карамутов, Фрэнсис Мак’Каллаг… нет, нет.

— Вон там! — указала Ванесса на табличку с моим именем; ее держал молодой местный житель, одетый в костюм явно ему не по размеру. Вполне вероятно, что и он заметил нас, потому что сразу направился в нашу сторону.

— Простите, вы мистер Августин? — произнес он на удивительно чистом английском, лишь с едва уловимым южным акцентом.

— Да, это я.

— А я Гиви, рад нашему знакомству, — представился он, с энтузиазмом освобождая Несс от бремени объемистых чемоданов.

Гиви провел нас к солидному черному седанy, проворно улoжил наши вещи в багажник и при этом еще умудрялся с непринужденной легкостью вести беседу:

— Как прошел ваш полет?

— Спасибо! Все было отлично.

Усевшись за руль и запустив двигатель, он продолжал расспрашивать:

— Надеюсь, вам удалось хоть немного отдохнуть?

— У меня не получилось, но Виктор подремал пару часов.

— Очень хорошо! — дружелюбно произнес наш шофер, глядя на нас через зеркало заднего вида. — Потому что ваша операция запланирована на сегодня.

— Сегодня? — выпалили мы хором и уставились на Гиви, не поверив своим ушам.

— Я думала, у нас будет хотя бы день отдыха, — заметила Несс с недовольством.

— Не волнуйтесь, мэм, вы сможете немного поспать после того, как зарегистрируетесь в клинике, однако мистер Августин сразу пойдет на осмотр.

— Сколько времени займет операция? — спросил я.

— Обычно они справляются где-то за четыре дня.

— Сколько? Четыре? — Несс опешила от такой новости.

— Это все, что я знаю. Боюсь, больше ничего не могу добавить, — сказал он, сворачивая на дорогу от Кахетинского шоссе в сторону Национального парка.

Жаль, что мы ехали не по самому Тбилиси, а по окружной дороге, а мне так не терпелось взглянуть на центр c величественными зданиями, оставшийся в стороне.

По дороге Гиви воодушевленно показывал местные достопримечательности:

— Это река Локини, она впадает в Нориошкеви, названную в честь деревни Норио, через которую мы сейчас проезжаем! Там, справа, живет моя бабушка. Не могу дождаться июля, чтобы попробовать ее арбузы — самые сочные арбузы во всей Грузии! Говорю вам, это чистая правда! — с гордостью хвалился он.

Пока я смотрел, как предзакатные солнечные лучи отражались в зеркальном озере Диди-Тба мягким золотистым светом, Несс устало положила голову мне на плечо и задремала под голос Гиви. Но я слушал. Гиви был интересным рассказчиком и напоминал мне комментаторов документальных фильмов о природе, которые я так обожаю.

— А это река Гиданшеви, — указывал он на узкую ленту между холмами.

Вскоре мы повернули на изогнутый серпантин дороги Тианети, вдоль которого бурлили воды речушки Лелубнишкеви, так же сильно, как и слоги в ее названии.

— А там, видите? Это речушка Тезами. — И вдруг неожиданно добавил: — Скоро уже будем на месте!

И действительно, примерно через десять минут мы покинули главную дорогу и свернули на асфальтированную аллею, в конце которой находился контрольно-пропускной пункт с усиленной охраной. Высокие заборы с колючей проволокой больше напоминали закрытую военную базу, чем медицинское учреждение.

Гиви подъехал к блокпосту, опустил окно машины и заговорил по-грузински; из потока непонятных слов я уловил только отчетливое «документы». В подтверждение моей наблюдательности он протянул свое удостоверение личности. Наконец после долгой проверки охрана пропустила нас.

— У вас здесь впечатляющая служба безопасности, — заметил я, оглядываясь на контрольно-пропускной пункт.

— Да, эти ребята — серьезные, они шутить не любят, — ответил он со смехом и указал на едва различимое здание между деревьями: — А вот и сама клиника!

По мере того как мы приближались, сооружение становилось все более отчетливым, но при этом очевидной была и его недоступность, едва ли не сакральная: футуристический абатон, обшитый железобетоном и мерцающим стеклом, с двумя внушительными арочными опорами.

Как только машина остановилась у входа в здание, к нам сразу подошли два вооруженных охранника. Гиви вышел из машины и коротко переговорил с одним из мужчин.

— Виктор, дальше вас сопроводят эти люди, — сказал он и, повернувшись к Несс, добавил: — А вас, мисс, если не возражаете, после вашей регистрации я отвезу в гостиницу.

— Уже? — Она крепко обняла меня, явно не желая отпускать.

— Не волнуйся, все будет хорошо. Отдохни, Несс.

— Я люблю тебя. Пожалуйста, береги себя, — прошептала она.

Когда охранник направил мою коляску ко входу, я все еще продолжал улыбаться, думая, как мне повезло с Несс…

Сопровождающий достался мне не очень разговорчивый, и мы молча двигались по бесконечному лабиринту, которому позавидовал бы сам Дедал. Несмотря на многочисленные двери и коридоры, здание все же не походило на военную базу, хотя, как сказал Гиви, охрана здесь была серьезная. Для того чтобы перейти в каждую следующую секцию, необходимо было просканировать ключ-карту.

Черные вентиляционные решетки вдоль стен резко контрастировали с освещенным полом многочисленных восьмигранных коридоров.

Как можно перемещаться по такому туннелю без единой стрелки или надписи на стенах и при этом не заблудиться?

Плотную тишину, царившую вокруг, нарушали только монотонно звучавшие шаги моего молчаливого стража. Он уверенно делал поворот за поворотом, проходил зал за залом, тяжело ступая по плитам белого стерильного пола.

Наконец мы остановились перед дверью, по обе стороны от которой стояли два цветочных горшка с юккой. На самой двери табличка: «Научный руководитель П. Анохин».

Легкий щелчок от электронной карточки, и дверь открылась, пропуская меня в новый мир. Пространство, куда я попал, казалось постмодернистской квартирой. Не требовалось много времени, чтобы понять: здесь было собрано все необходимое для комфортной жизни и продуктивной работы: сложная аппаратура в сочетании с вычурной мебелью. Невидимые проекторы удачно украшали голограммой дальние стены, создавая иллюзию окон, смотрящих на гималайские хребты.

Охранник бесшумно исчез, оставив меня восхищаться необычайно красивым интерьером.

— Наконец-то! Добро пожаловать, Виктор! — раздался голос, полный энтузиазма. — Добро пожаловать!

Ко мне приближался хозяин голоса — пожилой мужчина с лысиной в форме подковы и в круглых очках. Все в этом человеке, от его выразительной внешности до уникальной артикуляции, указывало, что он был неординарной личностью.

— Петр Анохин, глава этого прекрасного заведения, — представился он. — Я с нетерпением ждал вашего приезда! — Широко улыбаясь, он энергично пожал мне руку. — Как дела, молодой человек?

И его манера поведения, и выражение лица не позволили мне не ответить взаимностью на такой энтузиазм.

— Я в порядке, спасибо! Помимо небольшой проблемы с моими ногами. Но ходят слухи, будто вы можете помочь мне, — усмехнулся я.

— Ну, Виктор, я и хочу вам помочь! — доктор громко, но слегка наигранно засмеялся. — Вы догадываетесь, чем мы здесь занимаемся?

— Я знаю о процедуре в целом, но хотел бы подробностей.

— Хорошо, тогда позвольте мне уточнить.

Он обернулся, подняв указательный палец в воздух, что очень было похоже на жест профессора перед аудиторией любознательных студентов. — Понимаете, до недавнего времени картирование всего мозга казалось фантастикой в неврологии. Семьдесят пять миллионов нейронов только в мозге мыши! У человека — около ста миллиардов! — с пылом пояснял он, постукивая по своему черепу.

Анохин остановился на секунду, прежде чем указать коротким пальцем на меня.

— С технической точки зрения мы все еще не можем вас картировать. Вы это сделаете сами.

Он глубоко вздохнул, сложив руки за спиной, немного напрягся, но его первоначальное игривое настроение не изменилось.

— Всю процедуру сложно объяснить, но я постараюсь. Основная вычислительная мощность, которая лежит в основе картирования, копирования и передачи, в первую очередь зависит от вашего собственного сознания. Применяемое нами аппаратное и программное обеспечение используются только для того, чтобы сделать процесс более плавным, и хотите верьте, хотите нет — бóльшая часть технологий, которыми мы располагаем, применима для анализа любых данных!

— Всю жизнь мечтал побывать в шкуре подопытного кролика… — Я съежился, нахмурив лоб.

Надеюсь, они знают, что делают?

— Подопытный кролик, который в итоге получит возможность пойти своими лапами. Это же совершенно беспроигрышный вариант! — самодовольно ответил он.

Да, этот тип слишком умен, чтобы не говорить обиняками, и я, пожалуй, предпочел бы кого-то попроще.

— Мы все еще очень далеки от понимания того, как именно работает человеческий разум. Однако подсознательно, дорогой Виктор, вы сами прекрасно понимаете свой собственный мозг. Но у нас возникла одна небольшая проблема: как вы знаете, физическое состояние влияет на наше сознание. Это главная причина, почему мы выбрали вас. Эти капризные энзимы… они сеют хаос, и мы хотим знать, переходит ли он в суррогат…

Я озадаченно посмотрел на него, потирая подбородок.

— Если я правильно понимаю, хаосом вы называете болезнь Хантингтона, а суррогатом — мое новое тело?

— Да! Мы хотим знать, как болезнь влияет на весь процесс.

— Значит, это дело рискованное?

— Все в этой жизни рискованно, Виктор, — задумчиво произнес Анохин и погрузился в свои мысли. — Но у вас большие шансы на успех! — весело заявил он c совершенно противоположной интонацией, чем несколько секунд назад. — Речь идет о применении теории на практике.

Доктор посмотрел на меня оценивающе и, когда заметил, что его объяснение не удовлетворило меня, прокашлялся и продолжил:

— В настоящее время значительно затронуты только ваши базальные ганглии, если я не ошибаюсь. Хотя это и является проблемой, у нас есть пример успешной трансплантации сознания пациентки с параличом четырех конечностей. Теперь она полностью контролирует свое тело. Совершенно счастливая жизнь! Женщина могла бы стать олимпийским спринтером, если бы захотела, но это было бы нечестно с ее стороны, — продолжил он.

На какую-то долю секунды он откинул голову назад, уставившись в потолок и почесывая лысину.

— Конечно, я сравниваю яблоки с апельсинами: генетическое состояние, подобное вашему, совсем другое дело… Но, но, но! — повторил он быстро и трижды взмахнул своим левым указательным пальцем в воздухе, как будто отказываясь от сомнений. — У нас есть достаточно причин, чтобы исключить вероятность того, что это окажет какое-либо негативное влияние, но мы должны убедиться в этом! — продолжил он, забыв взмахнуть пальцем произнося последнее «но», видимо, из-за чрезмерного волнения. — В конце концов, нам важнее не ваши моторные функции, а то, что хранится в вашей голове: ваши мысли и воспоминания! Скажите, это верно, что вы специалист в ИТ?

— Да, верно, — подтвердил я.

— Хорошо, тогда приведу понятную вам аналогию. Ваш мозг — хранилище данных, в том числе воспоминаний. Он очень похож на ОЗУ видеоизображений, и именно эта часть нас больше всего интересует.

— Почему ОЗУ, а не жесткий диск? — поинтересовался я.

— Вам не нужно загружать свои воспоминания каждый раз, не так ли?

— Именно так я чувствую себя по утрам.

— Ха, конечно! Но допустим, часть вашего мозга, отвечающая за моторные функции, похожа на процессор, а другая часть мозга, отвечающая за аналитические и математические способности, напоминает графический процессор. Конечно, это намного сложнее, но вы понимаете суть. Дело в том, что нам не нужен ни ГП, ни процессор. Пока у нас есть ваша первичная личность, и если нам удастся подключить ee к суррогату, вы можете стать даже более умным и выносливым.

Объясняя это, он похлопал меня по плечу, и, прежде чем продолжить свою заумную лекцию, обошел несколько раз вокруг меня. — Главный компьютер, хозяин, или, говоря языком информационных технологий, хост, которым вы и являетесь, будет введен в состояние, сравнимое с коматозным. При подключении к серверу ваш мозг начнет взаимодействовать с посредником. Именно здесь суррогатное тело и ваш собственный разум начнут свое взаимодействие. Суррогатный разум представляет собой абсолютно пустую оболочку. Он изучает и копирует мозг хоста, общаясь с ним на сервере-посреднике.

— А как вы узнаете о завершении процесса передачи данных? — спросил я, начиная понимать его сравнения.

— Как только произойдет избыточность данных, мы будем знать, что процесс завершен, — вдыхая полуоткрытым ртом, он издал какой-то шипящий звук. — Одна из проблем, с которой нам пришлось столкнуться на ранних стадиях, заключалась в том, что не только суррогатное тело обучается, но и первичный хозяин взамен тоже получает информацию от суррогата — примерно шесть процентов от общего объема, причем эти проценты экспоненциально растут, в то время как исходящий поток от хоста уменьшается. Когда оба потока более или менее выравниваются, в течение некоторого времени они остаются стабильными, пока не начинается избыточность данных. На самом деле это очень опасно, — мрачно заявил он. — Именно в этот момент процесс должен быть прерван, иначе и хост, и суррогат начнут перезаписывать важную информацию. Если опоздать и не перекрыть хост, мозг пациента умрет, или у него будут чрезвычайно обрывочные воспоминания, если они вообще останутся. К счастью, у нас не было ни одного такого случая на людях, только на шимпанзе, парне по имени Пoнго-Бонго. Я могу познакомить вас с ним, если хотите.

— Нет, спасибо, думаю… повременить, — вежливо отказался я.

Скривив губы, эксцентричный доктор отвел взгляд, будто преграждая путь своим словам и мыслям о возможной неудаче в моем случае. Затем он снова взглянул в мою сторону и продолжил:

— Во всяком случае нас постоянно контролируют очень серьезные организации, так что мы просто обязаны гарантировать безупречные результаты: мы не можем рисковать! Вам не о чем беспокоиться. Как я уже сказал, единичные инциденты произошли только во время испытаний на приматах и, основываясь на опытных данных, мы теперь знаем, на что обращать внимание. Кроме того, на сегодняшний день у нас тридцать пять успешно завершенных тестирований на людях! Ни единого провала, — заверил меня Анохин, сложив руки за спиной. — Итак, начнем ли мы с того, что сделаем вас номером тридцать шесть? — подытожил гений.

— Да. Давайте начнем и… покончим с этим.

Чем раньше это произойдет, тем лучше.

Он подошел к двери и открыл ее настежь.

— Только после вас! — сказал он, показывая рукой, что пропускает меня.

Когда я развернул инвалидную коляску к выходу, выражение лица доктора на секунду застыло.

— О, простите!

Он поспешил мне помочь, но я остановил его:

— Все в порядке, док. Не стóит! Я могу о себе позаботиться.

Но он уже перехватил инициативу.

— Ни о чем не беспокойтесь, молодой человек, — сказал он тихо, но уверенно.

Конечно, он хочет помочь, но я не прочь немного размять свои руки.

Покинув профессорский кабинет, мы очутились в лифте; спуск уходил глубоко под землю, но на сколько этажей, я не мог понять. Доктор Анохин исполнял роль временного лифтера, насвистывая что-то вроде «Танца рыцарей» Прокофьева.

Он определенно умеет доставлять людям дискомфорт!

— Ну, вот мы и прибыли, — медленно произнес он.

Минуя недлинный коридор, мы очутились перед автоматическими дверями, которые пропустили нас в просторную лабораторию: она была заполненa людьми в синих передниках и хирургических масках.

— Привет, Адам, ты можешь заняться этим бравым парнем? — спросил доктор, обращаясь к неуклюжему молодому человеку.

Тот взглянул удивленно, но тут же подошел к нам:

— О, конечно, доктор Анохин!

— Я заберу его после фотограмметрии. Пожалуйста, сделайте все побыстрее, — уже на выходе отдал распоряжения профессор.

— Конечно, все сделаем, не волнуйтесь, — заверил Адам.

Из-за маски было трудно разглядеть черты его лица, кроме карих глаз и загорелого лба. Прядь черных вьющихся волос выбилась из-под медицинской шапочки.

— Так вы и есть наш новый пациент? Добро пожаловать! Я Адам, — дружелюбно представился он.

— Спасибо! Я Виктор.

— Хорошо, Виктор, начнем с некоторых базовых проверок. Они должны быть вам знакомы и, вероятно, ничем не будут отличаться от тех, что делал ваш доктор, но только с применением других датчиков. Если вы почувствуете себя некомфортно, сообщите кому-нибудь из нас, хорошо?

— Пойдет, — кивнул я. Но заметив, как профессионально и спокойно работала команда, я сомневался, что это потребуется.

— Хм… Давайте сначала побреем вас, иначе, боюсь, датчики не будут работать, — пробормотал он, осматривая кожу моей головы.

Адам подошел к ряду серых алюминиевых шкафов и, порывшись на полках, достал электробритву.

— Антон, принеси мне C2-ки и B9-ки! — крикнул он коллеге.

— Без проблем, помощь нужна?

— Сначала его надо побрить.

Холодный металл лезвий с громким жужжанием скользил по моей голове. Спереди назад, из стороны в сторону; пряди моих темно-пепельных волос падали обиженными пучками на пол.

— Вот и все, готово!

Адам начал подсоединять датчики: на каждый висок — по синему, еще по два — на ушах. Дюжина красных покрыла мою голову и шею вдоль позвоночника и еще столько же — на руках и ногах.

— Адам, а какой смысл проверять мои ноги? — спросил я.

— Просто проверяю, есть ли еще какие-нибудь нервные сигналы. Кажется, все подключено. Ну что, начнем?

Получив нужные данные, он перевез меня в небольшую комнату, окрашенную в зеленый цвет, с наглухо зашторенным окном. Все небольшое пространство было заполнено огромным количеством фотокамер разных размеров, и только в центре стояли стол с одиноким стулом. Среди аппаратуры я заметил сотрудницу, занятую настройкой объективов.

— Привет! И для чего вся эта аппаратура?

— Привет! Я буду анализировать ваши черепные структуры, — объяснила она, регулируя апертуру самой большой камеры. — Собранные данные мы будем использовать для наращивания мягких тканей на суррогате после того, как правильно воспроизведем ваши черты лица. Вы же не хотите ходить с механической головой?

— У вас будет изумительная кожа! — мужской голос донесся из-за открытой двери соседнего помещения. — Я провел уйму опытов, придумывая и совершенствуя идеальный феррофлюид, чтобы придать синтетической коже эластичность и увлажнение. Какая же это была морока! Теперь она и выглядит и на ощупь как настоящая!

— Прекращай хвастаться, Роберт! Мы все знаем, какую потрясающую работу ты проделал в поисках безупречной кожи!

Безымянная коллега Адама продолжала отвечать невидимому Роберту и одновременно передала мне каталог фотографий. Я пролистал страницы: лица людей… Все они имели чрезвычайно глупые выражения.

— Каждый раз, когда вы увидите мигание красного света, вы должны имитировать выражения по указанной здесь последовательности. — Она указала на список. — Пожалуйста, начните с номера один.

Я следовал ее указаниям, но это было нелепым занятием — в течение получаса корчить странные рожи при полном отсутствии звука.

— Отлично, мы почти закончили, — бодро прозвучал голос по интеркому.

— Можете повторить №1, №3 и №93?

Я высунул язык.

— Замечательно, откройте рот пошире, вот так, очень хорошо!

Вскоре после завершения этого необычного теста появился доктор Анохин.

— Ну, как успехи?

— Только что завершила фотограмметрию, — ответила женщина.

— Отлично, отлично! Я забираю его. Мы направляемся к мосту, а вы передайте результаты робототехникам, — проинструктировал он, прежде чем повернуться ко мне.

— Как вы?

— Спасибо. У меня все хорошо…

— Тогда давайте перейдем от хорошего к великолепному! — предложил доктор.

Когда мы направились, как я понял, к конечному пункту — мосту, где должен был произойти сам процесс трансплантации, было заметно, что он пребывал в отличном настроении.

Я был просто потрясен, с какой скоростью и эффективностью все здесь происходит!

Я боялся, что они потратят как минимум полмесяца на подготовку и тесты, но оказалось, львиную долю работы они сделали еще до моего прибытия.

— Бóльшая часть ваших данных была у нас до вашего прибытия, поэтому сейчас мы просто все перепроверяем, — вспомнились слова Адама…

Скоро, очень скоро я снова смогу ходить и стану сильнее, быстрее, энергичнее.

Впереди меня ожидали технологические инновации и чудеса медицины; каждый шаг, пусть еще на коляске, пo длинным коридорам и лабораториям возвращал мне утраченную веру.

Я часто думал о том, родился ли я в нужном месте и в нужное время. Ведь каждый задумывается над этим хоть раз в жизни. Из-за музыкальных пристрастий, или из-за тоски по давно минувшим временам, где ты был точно свой, а теперь как будто нет, или из-за изобретений, которые сулит завтрашний день, и тебе не терпится его приблизить.

Сегодня я не поздно и не рано, а как раз вовремя! Пунктуальный комок нервов.

Акт II: Зима

Глава 11. Прекрасный Laniakea.
Ego Sum Alpha

Я едва поспевал за доктором, отчего сердце стучало все громче и громче. Коридор, по которому мы сейчас двигались, казался намного шире, чем тот, что был наверху.

Я знал — мы приближаемся к главному исследовательскому центру, святая святых всего комплекса. Вскоре я увидел большие, стальные двери и насчитал одного… трех… шестерых охранников!

Безопасность была здесь на нелепо высоком уровне. Как будто контроля электронной карты и камер наблюдения недостаточно! Два человека обязаны были пройти биометрическое сканирование одновременно: даже пастырь всего святилища, сам доктор Анохин, должен был соблюдать жесткие правила.

После этого контроля двéри из армированной стали толщиной в пять или шесть футов завибрировали и начали открываться, медленно скользя вверх.

— Удивительно, не правда ли? — усмехнулся доктор, толкая мою коляску в огромную сферическую комнату.

Назвать это пространство комнатой было бы неверно, правильнее — гигантский зал. Компьютерная система исполинских размеров поднималась до потолка, где каждая серверная стойка напоминала несколько уменьшенную вавилонскую башню. По окружности я насчитал двенадцать уровней, разделенных стеклянным полом, в то время как центр зала был полностью открытым. Это был футуристический храм, где место золотых икон и статуй заняла замысловатая высокотехнологичная аппаратура, а роль сакро диктум отводилась цифровым кодам. И если бы ученые хотели собрать все прекрасное в мире, все великолепное и благословенное как единое целое, то оно было здесь, прямо передо мной, превосходя все другие чудеса реликвий!

В центре этого собора находилась возвышенная платформа со множеством надписей, напоминающих древние рунические письмена; загадочные узоры фигур Лихтенберга танцевали по стеклянным панелям и создавали неописуемо красочный световой эффект. Словно огромные синтетические жилы, от платформы к башням тянулись несколько кабелей огромной толщины!

— Никогда не видел что-либо подобное! — восхитился я, как только мы приблизились к платформе.

— Если бы вы действительно где-то уже видели нечто подобное, это означало бы крах всей нашей системы безопасности, — улыбнулся доктор Анохин.

— Со всеми охранниками и постоянными контролями? Сомневаюсь, что это когда-нибудь произойдет!

— Да уж, эти ребята… я не могу даже налить кофе без моей карточки.