Бесплатный фрагмент - Один лишь шаг

Словарик училищной жизни

Словарик училищной жизни для тех читателей, кто далёк от реалий конца двадцатого столетия в СССР, но способен увидеть в конфликте героев и их судьбах перекличку с днём сегодняшним

Палуба — длинный коридор в общежитии между комнатами (стр.5).

Самоволка — не разрешённое начальством отсутствие в общежитии и на занятиях, которое наказывалось лишением увольнения в посёлок, трудовыми повинностями (стр.5).

Роба — рабочая одежда чёрного цвета из хлопчатобумажной ткани (стр.5).

Камбуз — училищная столовая (стр.5).

Гражданка — обычная штатская одежда (стр.5).

Тугрики — деньги. Молодёжный сленг 80-х годов двадцатого века (стр. 5).

Комсомольская свадьба — здесь (в контексте) свадьба без спиртного (6 стр.).

Баталерка — в каждой роте в общежитии место хранения личных курсантских вещей, а также форменной одежды и обуви (стр. 6).

Брага — алкогольный напиток на основе сахара и дрожжей (стр.6).

Прикид — модная одежда (стр.6).

Дипломат — небольшой плоский чемодан типа кейса, из искусственной или натуральной кожи (стр.7).

Вахтенный — курсант, нёсший дежурную службу у тумбы при входе в роту, на КПП при входе в здание общежития, в административном корпусе у знамени училища (стр.7).

Гюйс — деталь морской формы, воротник на фланку или робу (стр.9).

Тельняшка — нижняя трикотажная рубашка в сине-белую полоску (стр.9).

Фланка — верхняя чёрная (из сукна) или белая (из хлопка) рубашка матроса, надевается на тельняшку, на неё как воротник пристёгивается гюйс (стр.9).

Капуста — деньги (стр.11).

Колпит — деньги на коллективное питание курсантов, выделенные государством на время производственной практики на судах (стр.15).

КПП — контрольно-пропускной пункт, вахта при входе в общежитие (стр.36).

По чесноку — честно, точно, верно. Молодёжный сленг 80-х годов двадцатого века (стр. 38).

Ребзя — ребята. Молодёжный сленг 80-х годов двадцатого века (39 стр.)

Харе — хорош, хватит, отстань, стой, брось. Современный молодёжный сленг (стр.40).

Рында — корабельный колокол (стр.41).

Гальюн — туалет (стр.49).

Кубрик — комната в общежитии (стр.52).

Хаза — училище (искажённое фабзайка) (стр.56).

Визирование — процесс получения виды для работы за границей. Получить визу — заслужить хорошей учёбой, дисциплиной, трудолюбием, участием в делах группы и роты. Визировали лучших выпускников училища, только комсомольцев. Для завершения этого процесса создавали административную комиссию (стр.71).

Трап — лестница в общежитии (стр.93).

---

Глава 1

До чего же хороши эти ветреные апрельские деньки! Манят чудесной свободой и пролетают в одно мгновение. Может, даже не до конца осознаешь, что вот-вот свершится то великое, ради чего вся маята была, а на душе и тревожно, и радостно.

Быстро набрав силу, обрушились на шоссе и тротуары в посёлке водопады талой воды. Откликнувшись на мощный зов природы, не выдержали самые нетерпеливые, забурлили: вот она, жизнь настоящая, совсем рядом!

Заволновались выпускники, которым потерпеть, казалось, всего ничего осталось, пошли разговоры в кубриках:

— Прости-прощай, заплёванная палуба! Новые страдальцы будут драить тебя в наказание за самоволки.

— Долой робу, насквозь пропитанную потом и табаком! Да здравствует законная гражданка!

— И пусть только посмеют на камбузе накормить нас полусырой перловкой с рыбными консервами! Не первый курс! Свои права знаем!

— А не пора ли насущное обсудить? Что и как в финале. Чтоб все путём, чётко, согласно флотской традиции.

— Сначала выпускной. Будет начальство с поздравлениями и напутствиями. Куда от него деться, от нашего начальства? Обычай. Не нами заведён — не нам менять.

— Фотоальбомы на память, подарки мастеру и классному руководителю. Что там ещё? Какая программа? Концерт самодеятельности? Танцы до пол-одиннадцатого? Не то, братцы! Не катит! Кончилось детство, кончилось! Пора понять простую и великую истину. Наше право — гулять до утра, никто не запретит.

— Не забыли, что якорь у входа в общагу, двести килограммов чугуна, должен ночью переместиться к автобусной остановке? Кто дерзкий? Мирная акция устрашения, чтобы местные не зарывались и помнили своё место. В посёлке хозяин один.

— А что потом? Как душа развернётся, чего попросит. Знамо дело, мореходы гуляют. И какое веселье без спиртного? Не комсомольская свадьба, а выпуск в речном училище.

— Скинуться надо, не ущемляя себя, конечно. Тугрики сейчас особенно нужны каждому, но цель святая — выпускной! Соберём и гонцов пошлём за горячительным…

Наскребли сто сорок рваных курсантских. Однако столько и учитель за месяц не заработает!

— Кровные! Негусто, конечно, но для затравки хватит, — удовлетворённо хмыкнул Стреляный, один из заводил стихийных собраний.

В роте всем было известно, что пара вёдер браги, шинелями старыми от посторонних недобрых глаз тщательно прикрытая, дожидается своего звёздного часа, нетерпеливо побулькивая. За капризами нежного напитка зорко следит Вовка Попугайчик, часто ночуя в баталерке на лавке. Почему именно Вован? Во-первых, он вне подозрения: поручено ему форму курсантам выдавать и вещи хранить, по приказу командира. Во-вторых, Вовчик — знаток и ценитель хмельного зелья. Всё о браге от мамки ему известно доподлинно ещё с детских лет.

Покупку и доставку водки выпускники доверили Быченко и Пикалёву, Джуне и Пике. Они всё равно собирались в Петрозаводск за прикидом к выпускному, стало быть, и для общества могли оказать услугу неоценимую.

В поселковом магазине норма — бутылка алкоголя в месяц на человека, и всегда есть риск на командиров или мастеров нарваться. Да и не факт, что продали бы им. А кому, скажите, интересно накануне большой жизни без диплома остаться?

Чтобы выполнить опасное поручение, требовались люди особенные, головастые. Во всем основательный, Женька Быченко напрасный риск отвергал категорически и потому тщательно обдумывал план поездки. А его дружок Лёха Пикалев обладал наглостью, «вторым счастьем», в той удивительной мере, что видавшие виды мужики от него в винной очереди шарахались. Словом, вполне они друг друга дополняли как команда: Пика зарвётся — Джуня остановит, а Джуне пробивной силы не хватит — Пика протолкнёт. Незаменимые люди, что ни говори!

Доверяли парням по одной причине: в кражах замечены не были. Правда, Пикалёв не брезговал иногда у земляка — малолетки гражданским прикидом разжиться для похода на танцы и не возвращал то, что понравилось. Так это разве грех? И у него в своё время деды лучшее отбирали. Ну, было и быльём поросло, что вспоминать?

Другое дело — Быченко. Прошлым летом Женька на суровой реке с нежным женским именем Лена заработал себе денег на модную кожаную куртку. Вот вам и доказательство, что надёжный это человек, не транжира, мечту сможет сделать явью.

И решили однокурсники: быть Джуне мозговым центром операции: «Даёшь выпускной!» — а Пике — её руками.

Женька и Лёха осознавали, какая ответственность легла на их плечи. К сборам отнеслись серьёзно. Взяли у Серёги Суханова, с которым делили кубрик, большую дорожную сумку, приготовили пару пакетов и чёрный дипломат. Вечером, будто случайно, несколько раз попались на глаза командиру и воспитательнице, чтобы те чётко запомнили: Быченко и Пикалёв из роты ни ногой. Друзья пересчитали ещё раз деньги, свои и чужие, записали, сколько чьих, и спрятали во внутренний карман Женькиной кожаной куртки.

Вскоре гонцов разбудил ротный вахтенный, и они благополучно отчалили из общежития, спрыгнув с козырька второго этажа на землю. Семь километров на одном дыхании отмахали до районного городка, чтобы к колхознику, местному дизелю, попасть. Успели с запасом.

В стылом вагоне пассажиров было мало. Мальчишки настроились на спокойную дорогу. Когда поезд тронулся и включили отопление, парней неудержимо стало клонить ко сну. Что ж тут удивительного? На три часа можно было позволить себе отключиться.

Сладко спалось гонцам под равнодушный перестук колёс, и тихие маленькие станции проплывали мимо, мимо.

Глава 2

Каким ветром занесло Сергея в Карелию? А просто Юхин когда-то нагрянул домой.

Встреча вышла незапланированной. Никак не ожидал Серёжка увидеть в апреле своего соседа.

— Павел, ты? По какому случаю?

— Командир отпустил домой для бесед со школьниками. Набор нужно сделать на следующий год.

— Фантастика! А это трудно?

— А ты как думаешь?

— Думаю, для тебя не очень! Вон ты какой! — Сергей робко разглядывал Юхина.

— Какой? — заинтересовался Юхин.

— Ну, не знаю. Удачливый. Необыкновенный, можно сказать.

Блестела начищенная бляха флотского ремня. Над крашеным белобрысым чубом — форменная фуражка чуть набок. Новенький гюйс обнимал крепкую шею. Тельняшка — подруга ласково льнула к груди моряка. Парадная фланка с двумя нашивками на рукаве и широченные чёрные брюки со стрелками. Ладная фигура. И улыбка на лице, открытая, добродушная. Вот вам славный портрет соседа, каким увидел его Сергей, окинув взглядом  снизу вверх : любит человек жизнь, и она ему взаимностью отвечает.

А ведь Юхиным раньше пугала Серёжку мать: «Смотри, таким же обалдуем станешь». Подразумевалось, двоечником и хулиганом, по которому колония плачет. Так сказать, совсем пропащим был Паха, по мнению матери-учительницы. И очень она боялась тлетворного влияния соседа на сына.

Но миновали для Павла чёрные дни. Вот повезло же! Прямо как в песне: «Птица счастья завтрашнего дня! Выбери меня!» Она и выбрала.

Нынче даже Серёгина мать не рискнула бы дурные предсказания делать о будущем Юхина. Павел теперь — курсант мореходки. Вы слышите? Мореходки! Этим всё сказано.

— Ну, поздороваемся что ли, салажня? Дай пять! — Юхин крепко потискал руку восьмикласснику. Сергею даже в голову не пришло на «салагу» обидеться, когда сияющий Пашка снизошёл до него:

— Как ты? Нутром чую: прозябаешь. Уж больно видок у тебя кислый, — заметил курсант серьёзно и тут же успокоил:

— А ты не дрейфь, малой, всё образуется. Жми после восьмого к нам в мореходку.

— Кто? Я? — удивился Серёжка. — Да мне не поступить! Там же у вас экзамены?

— Какие экзамены? Шутишь, земеля? — самодовольно усмехнулся Павел. — У нас всех берут, лишь бы характеристика в норме. Понимаешь, у нас, вроде, ПТУ, но особенное: всё как в настоящей мореходке. Форма, роты, дисциплина. Изучаем спецпредметы, нужные для судоводителей, штурманов, матросов-мотористов. Практика по всей России, а работа даже за рубежом, но для этого ещё визу нужно заслужить. «Волго-Балт», «Волго-Дон», «Сормовский» — это суда смешанного плавания типа «река — море». Слыхал о таких?

Сергей энергично замотал головой.

— Понятное дело, вас этому в школе не учат! Хромает ваша профориентация. Вот увидишь, одноклассники тебе позавидуют. Зимой на каникулы заявишься в форме — девчонки ахнут. В училище ты быстро повзрослеешь и к тому же загранку ещё до армии себе обеспечишь. Мир посмотришь, в фирму упакуешься, маг классный отхватишь, — голос Юхина все больше приобретал интонации сладкие, мечтательные.

— Отличникам-зубрилам нос утрёшь и меня не раз поблагодаришь за то, что надоумил. Их десятилетка в наше смутное время не капитал. Плюс к тому в институте ещё сколько лет штаны протирать! Ты кто после мореходки? Уважаемый всеми чел с большим количеством" капусты» в кармане, а это, брат, независимость от обстоятельств. Твоим предкам такое и не снилось! Лови момент, сынок, и станешь как я, — и Павел Юхин, развернув плечи, картинно вытянулся перед школьником, демонстрируя себя во всей флотской красе.

Сергей «поплыл» в мечтах, конечно. Можно сказать, он просто ошалел от блестящих перспектив. А кто бы устоял? Юхин вдохновенно продолжил:

— К тому же от дома далеко! И знаешь, что я понял? Родители нас на расстоянии больше жизни любят. Когда учился здесь, мать меня как только не проклинала! Молодость её я загубил, а не отчим, который из ЛТП не вылезал. И лупила при каждом удобном случае всем, что под руки попадало. От отчаяния, надо сказать, лупила. Изменить ситуацию не могла.

Теперь же совсем другое слышу: я и надежда, и гордость и утешение! А всего-то и нужно было: махнуть от дома подальше.

Серёга выдавил из себя улыбку:

— Сомневаюсь я, что мне характеристику в школе нормальную дадут.

— Не тупи, прорвёмся! Прикинь, они будут рады избавиться от тебя. Такие, как мы, для них балласт, проценты портим, — Юхин хлопнул его по плечу:

— Ну-ка, держи, я нынче щедрый, — он неспешно достал из чёрного тубуса свёрнутые в трубку плакаты, пахнувшие свежей типографской краской, и торжественно развернул их.

— Вот тебе важное задание: повесишь в школе одно объявление. А второе себе можешь оставить на память. Для настроя на будущее.

Сергея яркая картинка обрадовала: синее море, корабли в порту. И через весь плакат тянулся призыв-приглашение: «Вас зовут голубые дороги!» У парня даже сердце заныло: точно зовут. Он моментально это почувствовал, как только блистательного Юхина увидел. Вот оно, решение всех его проблем!

В родной школе ему давно делать нечего, даром что мать там же детей считать-писать учит. Уж лучше бы Сергея когда-то в железнодорожную отдали. А тут сразу на него ярлычок прилепили: «сынком» дразнили, хотя учителя ему поблажки никакой не делали.

С чего конкретно началось, уж и не вспомнить. Не сумел Серенький перед семиклассниками постоять за себя, и оседлали его быстро. Это случилось, когда был он в четвёртом классе. Но и в седьмом для него мало что изменилось: обидчики тоже повзрослели. И пошло — поехало: таскал из дома деньги, сигареты, сладости — всё, что придётся. Глупый был, а друзей настоящих у него так и появилось. И тошнило уже от упрёков учителей. Только и слышал: «У тебя же мама — педагог! У тебя же папа — инженер! Оба с высшим образованием! Интеллигентные люди! Как ты можешь их так подводить?»

Вот достали, честное слово! Как будто они понимали что-то в его жизни!

Казалось, и материться научился не хуже других, хотя у них в доме это не было принято, и за себя постоять уже мог. Но интереса к учёбе не прибавилось. Не было смысла и цели.

Сергей не обижался на родителей, просто чувствовал себя чужим в семье. Мать стыдились его, а отец не вмешивался в их с матерью разборки Выходит, вовремя замаячил Юхин на горизонте? Да и что тянуть? Как ни крути, обречён Сергей на ПТУ. Для матери само слово это ругательное. Ну и пусть.

«Помогите тупому устроиться», — так говорили о Серёге и ему подобных. Но он вовсе не считал себя глупым и был уверен, что люди везде людьми становятся. Гагарин ведь тоже учился в ПТУ и не пропал, а прославился на весь мир. Космонавт! Первый в мире! Так что всё от человека зависит в этой жизни.

И трижды прав Юхин: отсюда надо подальше. Пусть уж лучше родители к нему в гости, и он на каникулы, конечно, домой. Как Пашка. Соскучатся — не до упрёков будет. Недолгая радость встречи, и снова в его жизнь никто не лезет! То, что надо!

Глава 3

Парни проснулись уже перед Петрозаводском, когда закопошились в вагоне пассажиры. Полусонный Женька стал натягивать любимую кожаную куртку, которая послужила ему в это утро подушкой. Зевал, не попадая в рукава.

Лёшка, такой беспечный, вдруг тихо подсказал:

— Проверь!

— Угу, — кивнул Джуня и замотал головой, словно пытаясь вытряхнуть из себя остатки чего-то неприятного. — Ерунда приснилась. Будто в яму провалился, пытаюсь выкарабкаться, а края осыпаются, осыпаются…

Женька сунул руку во внутренний карман куртки и сразу забыл о своих переживаниях по поводу сна. Тихо выругался неизвестно в чей адрес, непонятной злобой полоснули глаза.

— Ты чего? — вытаращился на него Лёшка.

— Да ведь нет ничего! Пусто!

— Как нет? Не понял. — Быть не может! Ты хорошенько проверь! Мы же вчера считали!

— Хорошенько? — судорожная усмешка прошла по лицу. — Куда уж лучше? Сам погляди, если не веришь.

— И наших тоже? — Лёшка все никак не мог прийти в себя от изумления.

— Не догоняешь? Никаких нет! — заорал Женька.

На их перепалку стали обращать внимание пассажиры, и парни поспешили выйти в тамбур.

Продолжили разговор на перроне уже без свидетелей:

— Что теперь будет? Как сказать парням? — с тоской вопрошал Лёшка.

— А ты будто не догадываешься? На нас всё свалят. Скажут, профукали выпускной. Продрыхли. И ведь правы будут, — угрюмо отвечал Женька.

— Может, выкрутимся как-нибудь? Ещё успеем к выпускному? Колпит завтра обещали выдать, — робко нащупывал обходные пути Лёшка.

— Колпит? Нет, не спасёт он нас. Ну, рублей тридцать, может, сорок на человека. Нашего с тобой колпита, если сложимся, всё равно не хватит, чтоб долг покрыть. Да и выдадут не раньше, чем через месяц. Уже на практике. Забыл, как долго мы его в прошлом году ждали? — отнял всякую надежду Быченко.

— Не простят! — дошло до Пикалёва. — Сматываться надо.

— А диплом? — теперь взвился Быченко. — Три года жизни коту под хвост? Моей жизни! Нет уж! Пусть бежит тот, кто виноват.

Лёшка озадаченно покосился на друга:

— Да, найдёшь его, как же! Того говнюка, который украл! Уже потратил, небось. Нас ведь обвинят!

— Своим захочешь остаться — решишь вопрос! Найдём! — подытожил Быченко жёстко.

Назад парни вернулись тем же «колхозником», только теперь уже путешествовать им пришлось зайцами. В дороге прятались от контролёров, чтобы те не высадили их на каком-нибудь полустанке. И никак не могли гонцы придумать, что скажут однокурсникам.

Да и что толку было размышлять, если всё одно выходило, что виноваты они и никто другой: проворонили, разнежились в тепле. И ведь, как назло, перед самой поездкой не проверили деньги, мечтая только о том, как бы незаметно выбраться из общаги. И теперь у них один-единственный выход оставался: искать и найти вора, чтобы наказать. Примерно, по всем правилам.

К обеду Быченко и Пикалёв приплелись в общежитие. Джуня был мрачнее мрачного. Пика суетился и бубнил что-то, пряча беспокойство за пустой болтовнёй.

Скрыть своё возвращение несостоявшимся гонцам не удалось: на консультацию к экзамену в учебный корпус ушли не все. Однокурсники бесшумно и быстро собрались в спорткомнате, прихватив для конспирации ракетки и пару шариков для настольного тенниса.

И посыпались неприятные вопросы :

— Влипли?

— Из общаги не выпустили?

— Дежурный на КПП засёк?

— На пригородный опоздали?

— Да что вы молчите? Что случилось-то?

Джуня наконец выдавил из себя, багровея:

— Парни, тут такое дело… Денег нет. Украли!

Что тут началось! Заорали разом так, словно не десять человек, а вся рота.

— Хорош заливать!

— Кончай свистеть!

— Вот мастера шутить!

Не поверили, значит.

— Тихо, командир в роте, — заткнул крикунов Гоша Стреляный, признанный правдолюбец и Робин Гуд. Именно он предложил послать за водкой Быченко и Пикалёва, убедив остальных в надёжности такого выбора. С Гошей не спорили, его слово было решающим давно, с первого курса.

Тогда его и прозвали Стреляным. Получил он от поселковых жмотов заряд дроби в мягкое место. Пострадал за конфискацию домашних вкусностей из сараев в пользу курсантского братства. Дробь, конечно, извлекли, но два года условно дали. Дорого обошлись ему сало и варенье, солёные грибочки и картошечка. Никого из соучастников Гоша не выдал, всю вину, как положено, взял на себя. Кличка и большой авторитет остались за ним. Не живота своего ради старался — всех страждущих угостил, со всеми поделился.

— Что за дела? — обернулся Гоша к поникшим гонцам.

— Правда, ребята, украли, — проговорил Пикалёв чуть слышно, словно уговаривая всех успокоиться, а Быченко угрюмо молчал, опустив голову. Он был унижен недоверием, но всё оборачивалось сейчас против них.

— Выворачивай карманы! Показывай! — спокойно, деловито, будто ничему не удивляясь, приказал Гоша.

Быченко и Пикалёв продемонстрировали карманы. Однокурсники вытряхнули сумку, открыли пустой дипломат, обшарили кубрик. И повисла в воздухе тяжёлая обида :

— Борзые вы, однако, парни! Вот будто бы всё так просто! Ищите вора! Иначе вам не позавидуешь.

Пикалёв заканючил:

— Может, не надо, ребята? Ну их, эти деньги? Кого мы найдём теперь? — большие серые глаза Лёшки молили о пощаде.

Джуня с молчаливым осуждением взирал на суету друга. Все знали, что в такой ситуации бесполезно о чём-то просить, умолять кого-то и очень вредно выглядеть жалким и беспомощным.

— Ваши заботы! — сказал как отрезал Стреляный. — Деньги надо вернуть. Выпускной должен состояться.

— Да где достать столько? Это нас ведь обокрали! Мы пострадавшие, — робко попробовал возразить Пикалёв. — Сейчас даже салаг не потрясёшь. Перед выпуском пасут нас, сами знаете.

— Вот это довод! Братва, почему из-за этих уродов все должны пострадать? — возмутился Вовка Попугайчик.

— Ты чего молчишь? — Стреляный резко повернулся от Пикалёва к Быченко. — Деньги-то у тебя хранились. Мы и рассчитывали прежде всего на тебя.

Женька, куда голос-то девался, униженно просипел:

— Я и не спорю. Искать, конечно, нужно. Но вы нам помогите!

К этой просьбе все отнеслись с пониманием:

— Поможем. Дело общее. Проколется ворюга на чём-нибудь. Куда он денется?

Глава 4

Юхин пробыл в отпуске всего-то неделю, однако Серёжку всерьёз зацепили его байки. Сладко зазвучали для него необычные слова. Ими щеголял отпускник Пашка Юхин. В них была тайна, в которую Сергею надо было проникнуть во что бы то ни стало. Он даже словарик морских терминов завёл в общей тетради, чтобы зазубрить их и при поступлении не ударить лицом в грязь.

Серёжка думал, что родителям трудно будет свыкнуться с мыслью о его отъезде. Он ошибся. Ни мать, ни отец не только не расстроились, но даже неестественно обрадовались тому, что у сына появилась настоящая мечта. Их огорчило только расстояние: не смогут больше вмешаться в его жизнь. Однако и с этим смирились. Поняли, наверное, что прошло их время приказывать и проверять.

В детской комнате над письменным столом Серенький прикрепил на стену заветный плакат и стал ждать ответа из училища на свой запрос.

Море Серёжка теперь во сне чуть ли не каждую ночь видел. Можно сказать, бредил им. Неведомые дали взывали к нему: «Ты наш! Приди! Открой! Узнай!» И была тёплая, влажная южная ночь. А над морем земным сияло, обнимая Сергея, бездонное звёздное море, фантастически прекрасное и страшное в своей непостижимости. И он, песчинка в этом огромном мире, всё же твёрдо держался на ногах.

И теперь не манил его, как прежде, небольшой ставок, где плескалась у берега с утра до ночи ребятня, где бродили в поисках раков и ловили на донку рыбу, где самозабвенно орали по вечерам лягушки. А степь у ставка всё так же волшебно и пряно пахла травами, в которых оглушительно стрекотали цикады. Но зелень садов уже в начале лета казалась скучно-серой от пыли: с начала мая не было настоящего большого дождя.

С нездешней тоской странника смотрел Сергей на высокие конусы терриконов, плывущих в знойном мареве. С годами они покрывались кустарником, обрастали травой, постепенно становились рукотворными горами. Раньше ему казалось, что в этом есть своя красота: сады и терриконы. И шахты вперемешку с частными домиками и многоэтажками, и розы на улицах, и буйное цветение фруктовых деревьев, каштанов и акаций по весне. И долгая, тёплая, сухая осень.

Здесь, в небольшом городке, где все всё знали о соседях, где много пили, но ещё больше работали, где пели по вечерам во дворе и лузгали семечки, Сергей родился и вырос. Но этот уютный абрикосово-вишнёвый мирок с каждым днём всё больше терял для Сергея свою привлекательность: там ли бывал он в мечтах!

Как-то незаметно проскочили экзамены. Сдал, ну и ладно! Горько стало, когда документ выдали со сплошными тройками, кроме физкультуры, музыки и рисования. И такую характеристику, с какой о мореходке и подумать было бы смешно. Может, он это и заслужил, но накатила злая обида. Неужели учителя не понимают, что на школе жизнь не заканчивается? Было такое чувство, будто на бегу с ног сбили или дали под дых.

А дома Сергея ждали. Тот редкий случай, когда мать отпросилась с работы, успела испечь его любимый торт со взбитыми сливками, волшебно таявший во рту. Вся семья собралась за праздничным столом. Сестрёнки повисли на нём, поздравляя. Настроение у Серёги сразу улучшилось, но ненадолго. Едва мать прочитала характеристику, лицо у неё пошло пятнами и губы задрожали. Отец успокаивал её, обнимая:

— Ничего страшного! Всё нормально. Никто не умер!

— Началось! — почувствовал Сергей и рванул из дома: сильно был на взводе, лишнего мог наговорить.

Неожиданно для себя больно задетый за живое, он мчался прочь из душного города через посадки в степь. Никто его всерьёз не воспринимает, никто не любит! Но так уж вышло, что обида испарилась без следа, когда  отмерил парень с десяток километров. Ушла, не простившись, тихо растворилась в коротких бархатных сумерках, и на берегу дальнего ставка встретил мальчишка первые звёзды.

Он дождался, пока чёрное небо и медленно остывающая от дневного зноя земля слились в одно благоуханное целое и запели прекрасный гимн чему-то великому и вечному. Щедро расплескавшись, смешались звуки, краски и запахи южной ночи и успокоили смятение в душе мальчишки.

А дома было душно и пахло валерьянкой. Родители так и не вышли к Сергею. Маленькие сестрёнки—близняшки безмятежно сопели, разметавшись на его диване. Серёжка не стал никого тревожить, голодным отправился спать на лоджию.

Утром не хотелось вставать, но он слышал, как мать куда-то уходила, наверное, на работу. Вернувшись часа через два, протянула сыну бумагу с круглой печатью и размашистой подписью внизу. И все это молча, без единого слова.

О, его новая характеристика! В жизни бы не догадался, если бы не приписка внизу: «Педагогический коллектив школы №3 ходатайствует о приёме Суханова Сергея в мореходное училище. Надеемся, что юноша доверие нашего коллектива оправдает».

Сергею стало противно, когда он представил, как мать униженно вымаливала эту характеристику у директора и как шушукались остальные учителя. Он буквально влетел в комнату родителей и закричал:

— Ты этому меня учила? Да? Обойдусь без их вшивой бумажки! Не нуждаюсь! Я сам поступлю!

И вдруг Сергей осёкся: увидел материнские глаза. Они плыли ему навстречу, растерянные, полные жалости. Он узнал эти глаза.

Это был мамин взгляд из его раннего детства, когда Сергей едва-едва помнил себя. Неделю метался он в лихорадке, и мама ни на шаг не отходила от его кровати, пока не миновал кризис. Она почти не спала, хотя ничем не могла помочь ему. Она просто была рядом с Сергеем, держала его за руку, поправляла одеяло, подавала питьё. И во всём этом была любовь. Тогда Серёжка понял это, хотя был маленьким.

А сегодня он так и не смог заставить себя попросить у матери прощения, потому что не распознал в её поступке ни любви, ни заботы, хотя отец строго прикрикнул на него: «Взрослей, сын! Пора!» И в голосе отца Сергей уловил сомнение, обидное для себя.

Глава 5

Проклятый день, когда пропали деньги! Как же здорово он начинался для Сергея!

После консультации Суханов не собирался корпеть над учебником и конспектами, потому что весь год к экзамену по двигателям внутреннего сгорания готовился. Преподаватель не давал им спуску, и теперь Сергей был уверен в себе как никогда.

Он ни о чем не просил родителей, но они сами помнили о предстоящем торжестве. Наверное, мать сэкономила на чём-то или сберегла то, что Сергей отдал ей после летней практики. Теперь уже неважно. Главное, он мог себе кое-что позволить на полтораста рублей, полученных месяц назад. Сергей позвал с собой в единственный поселковый универмаг Ваську Рябченко. Надо же было с кем-то посоветоваться, что стоит брать, а с кем ещё, если не с другом.

Всё вышло неплохо и недорого: тёмно-синяя рубаха на кнопках вместо пуговиц и модные клетчатые брюки. Ребята отметили удачную покупку обедом в кафе на оставшуюся десятку.

А на улице потрясающе пахло влажной землёй. Так пахнут свежие огурцы или ряпушка. Яркое солнце разгулялось на синем-синем небе, аж слепило глаза.

Никак не хотелось в общагу. Гуляя по посёлку, друзья вспоминали весну в Донбассе.

Сравнивали: дома уже сады в цвету, а тут только самое начало. Но какое! Снег таял, казалось, прямо на глазах. И моментально на проталинках подняли к солнцу жёлтые головки любопытные первенцы мать-и-мачехи.

Мальчишки наслаждались предчувствием будущего:

— Через пару недель начнётся. Откроется большая вода.

— Здорово! И выпускной совсем близко, а там и на работу.

— Хорошо, что есть куда и нас уже ждут.

Они не обратили внимания на тихого соглядатая в универмаге. Зато Вовка Попугайчик сразу заметил друзей, оценил Серёжкину покупку и помчался со своим открытием в роту, где тосковали в томительном бездействии Быченко и Пикалёв.

Дрожа от возмущения, Пика мерил длинными ногами кубрик. От двери к окну, от окна к двери.

— Не мельтеши! — раздражённо прикрикнул на него Женька, валявшийся в одежде на кровати в нарушение всех уставов. Он вяло мусолил в зубах дымящуюся сигарету, уставившись в одну точку на потолке, гипнотизируя полусонную муху. Джуня в который раз уже прокручивал в голове предстоящий разговор с Сухановым, прикидывал, как вернуть деньги, если тот их уже потратил.

— Всё кипит в груди! — возмущался Лёшка. — Вот же козёл! Суканов! Вместе жили, и не догадывался никто. Это ж надо! Своих перед выпуском обчистить!

— Никуда не денется, расколется. Рота обломает, — убеждённо заметил Женька.

И тут вошли Серёжка и Васька, беззаботные, довольные, умиротворённые какие-то.

— Почему вы здесь? В Петрозаводске должны сейчас быть! — удивился Васька. А Сергей ещё больше удивился, увидев под кроватью свой старый чемодан, с которым он приехал в училище, ведь все курсантские вещи хранились в баталерке. Что за новости?

. — Прикидываетесь, гады! — Пика пошёл грудью на Сергея..

— Лёха, подожди! — Джуня скрестил руки. Голос его стал жёстким и деловитым, как у прокурора в фильме о бандитах:

— Шикуешь, Серый? Откуда бабки? Где дают? Может, подскажешь?

Пикалёв вопросительным знаком навис над Серёжкой и ловко вырвал свёрток с покупками у него из рук.

Сергей остолбенел.

— Вы что, парни? Не с той ноги встали? — поймав отвращение в Джунином взгляде, занервничал Рябченко.

— Заткнись пока, Рябой! Не с тобой разговор! — предостерёг Пика.

Джуня, состроив брезгливую мину, развернул свёрток с покупками, кинул к себе на койку «вещественные доказательства».

— В чём дело-то? — взвинтился Сергей.

— Ну, гад, достану я тебя! — снова дёрнулся к нему Пикалёв.

— Погоди! — остановил его Быченко. — Это всегда успеешь. Побеседовать надо с товарищем. Бывшим товарищем, стоит заметить.

Он медленно, выдержав театральную паузу, всем корпусом повернулся к Сергею, вперил в него уничтожающий взгляд:

— Ты знаешь, что деньги тю-тю? Общественные! Уплыли…

— Как? — вырвалось одновременно у Рябченко и Суханова.

— Все. До копеечки, — с каким-то тайным злорадством уточнил Женька Быченко. Ему явно понравилось быть главным актёром в этом спектакле, им же самим поставленном. В самом деле, это куда правильней, чем самому пострадать за то, чего не совершал.

— Не может быть! — попятился Рябченко.

— Вот и мы так думали. Оказалось, может. Есть среди нас грязный предатель, а мы его три года человеком считали. Ловкач и подлец, мастер маскировки, — с грустью размышлял Джуня.

— Кто? Нашли? — почему-то шёпотом спросил Васька. А Сергей, кажется, уже понял, если не обманулся. Если это вообще доступно было пониманию.

— А ты, Рябой, разве не догадался? — схватил Ваську за плечо Пикалёв.

Рябченко слабо дёрнулся:

— Грабли свои убери! Я тут при чём?

— А при том! Ты помог ему денежки ротные, для общего веселья предназначенные, спустить вот на это барахло, — указующий перст Быченко ткнул в брюки.

— Врёте! — выдохнул Серёжка. — Мне мать прислала.

— Вот как! И когда же? — съязвил Джуня, и, помимо своей воли, Серёжка стал оправдываться:

— Месяц назад ещё, честное слово!

— Скрытный ты парень, Суханов! Не наш: радостью ни с кем не поделился. Будто не знаешь, что не принято у нас так. Нехорошо! — методично отчитывал Сергея Женька.

— Истратить боялся — вот и молчал. Хотелось к выпускному, — сказал Сергей. И подумал с опозданием: «Не надо бы оправдываться».

— А нам как будто не хотелось, — вздохнул Быченко.

— Не темни, Серый! У меня руки чешутся. Народ правды требует, — прицепился Пикалёв.

— Так почеши пойди в спортзал свои руки! Это вы-то народ? Не много ли на себя берёте? Что я вам объяснить должен? Деньги мои. Не брал я у вас. Для тупых и припадочных ещё раз могу повторить: не брал. Крайнего нашли!

— Так Попугайчик же тебя вычислил! — почему-то изумился Пикалёв, считая факт безоговорочно доказанным.

— Вот кто настучал! А если ошибся ваш Попка — дурак? Если сам и спёр? Вам, значит, всё равно, на кого кражу повесить? Лишь бы самим не отвечать! Почему вы ему поверили, а мне нет? — от обиды Сергей стал наезжать на гонцов. Чем он заслужил такое?

— Кто же знал, Серый? Давно бы тебя в роте не было, — убеждённо заметил Быченко.

— Ну что вы пристали к человеку? Не он это. Будто не доходит до вас? Не мог он, не способен, — тихо, но настойчиво проговорил Рябченко.

— А ты, Васька, не лезь, хоть он и лучший друг твой, — посоветовал Пикалёв.

— А вы докажите! По правде докажите! — не отставал Рябченко. — Так любого обвинить можно. Существует же, между прочим, презумпция невиновности?

— Какие слова ты знаешь, Рябченко! Только случай не тот, не на уроке права. Не умничай, не на уроке обществознания. Мы докажем, если потребуется. И матери его позвоним, — кивнул Джуня на Сергея. — Только поздно всё это и ни к чему. Лучше бы ему самому признаться. Может, в честь выпускного и простят, если деньги вернёт.

— А пошли вы, — огрызнулся Сергей. Что он ещё мог сказать, если ему всё равно не верят?

— Мы-то пока пойдём! А ты посиди, подумай, — постучал себя по лбу Быченко. — И тугрики готовь. Все разборки впереди!

В голове не укладывалось! Бедный мозг просто на части разрывался от незаслуженной обиды. Потом мысли подтягивались в центр, липли в кучу, как стружки металла к магниту, и вот уже снова и снова, словно сговорившись, мчались по одному и тому же кругу:

«Да как они могут? Как смеют? Почему виноватым его сделали? Почему решили, что он те самые деньги потратил? Может, они умом тронулись с горя? Но он тут при чём? И кто им дал право судить? И как они могут обвинять, не разобравшись?»

Жизненное пространство сузилось, замкнулось обидой, и потому надо было заставить себя срочно переключиться на что-то. Серёжка пытался читать, повторять конспекты к экзамену — всё оказалось напрасным. Его просто заклинило: «Надо же что-то делать! Что? Как доказать?» Он не сумел убедить ни в чём даже Женьку и Лёшку, а ведь они вчетвером вместе прожили целый год в одном кубрике.

Быченко и Пикалёв тем временем изолировали Рябченко от Суханова, чтобы не дать возможности друзьям сговориться. Ваську вытолкали на палубу и передали в руки правдолюбцев, которые заперли его в пустом кубрике.

Прихватив с собой Попугайчика, в поисках истины гонцы отправились на почту.

Уж поверьте, обаятельный Вовчик, с девичьими ямочками на щеках и премилой детской шепелявостью, умел найти подход к любому взрослому собеседнику. Но сегодня явно был не его день: никто не захотел копаться в старых корешках переводов.

— Уйди, парень! Не мешай! Видишь, какая очередь? — отмахнулась от него немолодая усталая женщина.

— Но мне нужно узнать! Совершенно необходимо! — взмолился Вовчик. — Помогите, по-человечески прошу.

— Пойми, не имею права сказать, даже если бы нашла. Перевод не не твоё имя. Ты даже объяснить толком не можешь, почему тебя эти деньги интересуют. Кто тебя послал? Странно всё это. Вот позвоню сейчас замполиту — пусть с вами разберётся. А я не обязана! — женщина всё больше распалялась, объясняя очевидное бестолковому курсанту.

— А замполита нет! Он в командировке! И я не уйду, пока не скажете, — упёрся Попугайчик, полностью исчерпав своё обаяние. Пришлось вмешаться Пикалёву:

— Трудно вам посмотреть? Да? Вопрос жизни и смерти!

— Наглость — второе счастье! Совсем распоясались! Не мешайте работать! В милицию их сдать, и дело с концом! — была единодушна разноголосая и многоликая очередь, оттирая парней подальше от окошка переводов и пенсий.

В милицию, естественно, никто не хотел. Так и не выяснили разведчики, получил ли Суханов перевод от матери месяц назад. Провалили свою миссию правдолюбцы и решили:

— Ну и чёрт с ними, с доказательствами. Всё равно ведь ясно, что виноват.

Глава 6

В двадцатых числах августа уравнение с одним неизвестным было решено. Но прежде Сергей с матерью преодолели полстраны.

Сначала за вагонным стеклом долго мелькали поля Украины и юга России, местами уже вспаханные после уборки пшеницы и потому бархатно-чёрные, кое-где ещё полосатые, жёлто-зелёные, красующиеся гордыми, сильными, высокими подсолнухами. Поутру захороводились светлые берёзовые рощицы Подмосковья. А потом засуетился неясный призрак белой ночи, то и дело ныряя в густую лесную сеть. Маленькие деревушки, сараюшки, огороды, тракты, рыбачьи лодки и катера на берегах рек. Глухие тёмные чащобы, болота, изредка большие озёра и мелкие озёрца без счёта.

На местный лад сосед по купе называл маленькие ладошки лесных озёр «ламбушками». Это звучало ласково и вкусно. Одновременно походило и на «оладушки», и на «ладушки», и на «лапушки». Серёжка поделился своим мимолётным языковым открытием с соседом. А потом пошли у них серьёзные разговоры.

Попутчик оказался родом из этих мест, к матери в отпуск ехал. Сначала он говорил о себе не слишком охотно, держался скованно. Назвался Анатолием. Сказал, что был в Афганистане ранен и после госпиталя демобилизовался подчистую. Теперь он работает на заводе под Ленинградом. Вот и вся скромная биография.

Сергей обрадовался было, что познакомился с настоящим героем. Мальчишка попытался расспросить попутчика о сражениях и подвигах. Однако Анатолий нечто странное об Афгане рассказал, такое, о чём ни по радио, ни в теленовостях ничего не сообщали. По крайней мере, Серёжка точно не слышал.

---

Группа наших десантников, выполняя задание по зачистке кишлака от духов, оказалась в западне. При отступлении все погибли, кроме одного воина. Вот как бывает! И лежал Анатолий, тяжело раненный, один-одинёшенек, в ущелье. И ждал помощи, а её всё не было. Постыдный, липкий страх постепенно одолевал десантника. Что будет, если первыми его, беспомощного, обнаружат враги? Возьмут в плен и станут истязать, мучить перед смертью, просто для того, чтобы поиздеваться. Анатолий уже видел истерзанные трупы и потому очень боялся потерять сознание: надо во что бы то ни стало подать знак нашим, что он жив, когда они придут. Однако надежда его таяла с каждой минутой.

И тогда он воззвал к Богу! Не маму, не командира вспомнил, у Господа помощи попросил. Так бывает на войне.

Теперь Анатолий уже не стеснялся рассказывать, и голос его звучал уверенно. Бывший десантник не оправдывался:

— Да, коммунист, да, война! Ну и что? Молодой же! Жить очень хотел. А просил совсем просто: «Помоги, Господь, если Ты есть! Спаси меня!» Помолился, как мог, ведь никто не учил, как надо.