Бесплатный фрагмент - Очарованные бездной

Моим любимым — сыну Даниэлю и внукам Зеэву и Ионе.

Моим друзьям.

Благодарю за долголетнюю поддержку моего творчества Терентия Травника — Игоря Аркадьевича Алексеева, российского поэта, публициста и философа, члена Союза писателей России.

Вместо предисловия

Поэты ходят пятками по лезвию ножа

и режут в кровь свои босые души.

Владимир Высоцкий

О том, что она родилась поэтом, Елена Ханина знала с детства. Не секрет, что в детстве каждый из нас пребывает в особом душевном состоянии — поэтическом восприятии жизни. Первые шаги по пути поэзии хорошо описаны автором в рассказе-воспоминании «Мой роман с литературой», где во множестве автобиографических подробностей отражены и первые уроки разочарования в столкновении с непониманием и недоверием сначала учителей русского языка и литературы в школе, а дальше, уже во взрослой жизни, и уроки неискренности первых литературных редакторов. По словам поэтессы, это был «не взаимный роман с русской словесностью», и все же, вопреки «страшной боли» от множества «непереносимых» обманов, Елена упорно продолжает следовать по пути своего предназначения. Гораздо позже, уже имея несколько изданных авторских книг стихов, Елена поделится со своим читателем отзвуками этой детской боли в стихотворении «Мое представление о жизни в 10 лет — хочу стать поэтом». Вызывает интерес работа «Это было давненько», где в форме аллегории через «чуть заметную дверь» в Домском соборе, в которую «бездумно вошла» поэтесса, когда была маленькой девочкой, она неожиданно оказалась на доселе неведомом для нее пути поэзии. Следуя дальше по этому пути, поэтический талант Елены Ханиной с годами всё возрастал, набирал силу, радуя ценителей поэтического слова своей неподражаемостью и оригинальностью, даря на мгновение читательскому сердцу передышку в бесконечной суете.

Мое знакомство с поэзией Елены Ханиной началось с книг стихов «По кривым переулкам судьбы» и «Избранное». С обложки на меня смотрит красивая, залитая солнечными лучами, счастливо улыбающаяся, обаятельная женщина. Вся атмосфера, окружающая поэтессу, пронизана радостью её смеющихся глаз, теплом и умиротворением летнего дня, что настраивает на внутреннюю безмятежность. Это состояние длится ровно до того момента, пока я не прочитала строки первого открывшегося мне стихотворения из книги:

Море слов не спасёт,

Море слёз не спасёт,

И куда-то лавина упрямо несёт.

Раздвигают миры,

Раздувают моря,

Я живу, словно настежь глаза отворя.

Ожиданье чудес,

Откровенье небес,

И отказ подчиниться судьбе наотрез…

Мощь и сила этих строк буквально перевернули в душе все мои состояния безмятежности, и открыли мне Елену Ханину, ту Ханину, которая смотрит на мир и на жизнь под совершенно неожиданным, собственным углом зрения поэта. Этот контраст внешнего восприятия и внутреннего содержания книги — ошеломил. Особый авторский почерк, ритмический рисунок стиха с оригинальным строем художественных средств и приёмов, явили ярко выраженную поэтическую индивидуальность автора.

В литературном творчестве Елены Ханиной поэзия и проза тесно переплетёны между собой. Автобиографические рассказы, преломленные через призму сознания автора, притягивают, прежде всего, своей правдивостью и мельчайшими подробностями тех важных моментов жизни — «кривых переулков судьбы», которые оставили свой неизгладимый след в сердце Елены навсегда. Каждый такой рассказ — это срез своего времени, жизненного пути и своего рода, и своего поколения. Одним из примеров такого переплетения прозы и поэзии служит повествование «С памятью на Вы», об истории семьи отца поэтессы, отраженной затем в пронзительном стихотворении «В жизни моей не случился дом…» и истории поиска могил своих родных, которые разбросаны по разным странам. «А по большому счёту — и нету у них никаких могил», — с горечью признается поэтесса. Попытки отыскать эти могилы, предпринятые Еленой в семидесятые годы XX столетия, спустя многие годы, воплотились в стихотворение-посвящение «Моим родным, убиенным в 1941 году» и других произведениях автора: «Посвящается невинно убиенным», «Мне не выйти за рамки», «Не придет, даже позже, понимание сути».

Свойственная автору откровенность жизненных фактов, уходящая своими корнями в непридуманную действительность и эмоционально-образное их изложение, гармонично взаимно дополняют друг друга, делая прозу и поэзию Елены Ханиной живой, подталкивая своего читателя к непростым размышлениям о судьбах людских. В работе «Мой народ» поэтесса рассказывает о своем народе, который «разбросан по планете, места нет, где нет его следов», продолжая эту тему в другой работе «Нам придется платить по счетам». Сквозь строки из стихотворения «Бар-мицва в Стамбуле» сочится неутихающая боль поэтессы за геноцид еврейского народа:

Двадцать первый век не сменил изгоев,

Остались костью в горле землян,

если не всех, то очень многих.

Тема терактов, военных действий и гибели мирного населения и отношение поэтессы к войне выражено в таких поэтических строках: «К этой боли нельзя прикоснуться. Сумрак входит в кричащие души…» из стиха «Жертве очередного теракта посвящается»; неутихающая боль продолжает звучать в работах «Война», «Кто?», «Докричаться…», «Уход из поселений сектора Газа, 20.08.05», «Демократия», «Не приходится выбирать», «Бомба 6.08.2006» и других.

Поэзия Елены Ханиной призвана не к тому, чтобы развлекать своего читателя, а наоборот, призывает к более осознанному восприятию событий окружающего мира, имеет ярко выраженную социальную направленность. Каждое последующее стихотворение со своим неординарным сюжетом и темой, волнующей автора, начинает волновать и читателя, действуя, на него, как жесткая перезагрузка, меняющая его изнутри после прочтения стиха, помогая расставить главные жизненные приоритеты, отчего чувствуешь, что становишься другим, начинаешь ощущать, что и тебя как будто «куда-то лавина упрямо несёт» и хочется «жить словно настежь глаза отворя» и чувствуешь, что твой «отказ подчиниться судьбе наотрез» оправдан и у тебя есть на это силы. При этом открывается бездна доселе неведомых жизненных смыслов. Стихотворные строки-штрихи, как карандашные наброски, создают яркий и рельефный автопортрет поэтессы, и все отчетливее сквозь штриховку проступает её внутренний мир — стремления, чувства, размышления, стойкость и сила зрелой личности — самостоятельность и независимость, отраженные в произведениях: «В чужой душе ищу крупицу света», «Звук-изгой», «Ты подожди меня, бессмертие», «Если даже прижизненной славы…», «Немного музыки, немного…», «Ответ оппонентам» и другие.

Внутреннее богатство души Елены и живое восприятие действительности позволяет ей импровизировать на любые темы внутренней и внешней жизни, как своей, так и чужой. Палитра тем, которые затрагиваются в стихах, многообразна и разнопланова, имеет широкий диапазон — от потаённых переживаний и различных состояний души до внешних событий и наблюдений, которые произвели на нее впечатление. Именно поэтому поэзия Елены Ханиной, кроме того, что она биографична, она еще и остро-социальна — поэтесса смело обнажает и выносит на всеобщее обозрение неприглядную правду жизни современного мира «века нано, телефонов и тротила»:

Манишки, жемчуга и лососина,

Неряхи, грязь и запах керосина.

Все в этом мире, как в гремучей смеси…

Где, увы, привычно «надменность и пошлость раскрывают объятия лжи», отраженные в стихотворениях «День разбух от событий», «Век двадцать первый», «Толпа», «В каждом веке свои пророки», «Очередной взрыв. 09.10.2004» и другие. Форма подачи жизненного материала и самобытная ткань стиха настолько оригинальны, что не могут оставить равнодушным ни одно читательское сердце. Поэзия Елены Ханиной, без прикрас и ретуши, вскрывает гнойники и нарывы современного общества, в котором намечаются заметные тенденции изменения человеческой природы. Понимание того, что «дух разрушений, груб и неистов, вихрем врывается» в нашу жизнь, позволяет в дальнейшем не допустить, чтобы «люди сменили лица на рыла», осознавая, что такое падение нравственности может привести к катастрофе все общество. Начальные строки из стихотворения «Из воспоминаний киллера» ужасают степенью цинизма человека, избравшего себе такую профессию:

Какая невидаль — убийство!

Профессия других не хуже.

Уметь контрольный сделать выстрел

И вовремя прийти на ужин…

Поэтическое творчество Елены обращает на себя внимание индивидуальным мировосприятием, нестандартностью выражения своих чувств, мыслей, оказывая тем самым сильное впечатление на душу читателя. Одним из свойств поэзии Елены Ханиной является протестность; своим поэтическим словом она умело выражает протест против равнодушия и беззакония, укоренившихся в жизни общества. Для этого нужно обладать мужеством души. Автор не боится бросить вызов общественному мнению своим творчеством; например, в работе «Попугаи» она смело вопрошает многократно повторяющимся рефреном «да кто вы такие?» всех тех, кто «наделен невидимой властью» и «создателей мифов, способных жизнь разрушить невинных». В другом произведении «Сидела белая ворона…» метафорически отражена нелицеприятная черта современного общества — агрессивность и нетерпимость к мирному собрату, которого только по причине его внешней инаковости «приговорили к убиенью»:

Сидела белая ворона

У многих черных на виду.

Она не делала урона,

Ну, просто белая ворона…

Интересно то, что чем больше погружаешься в чтение стихотворений Елены Ханиной, тем сильнее они затягивают в необычный мир, созданный поэтическим словом поэтессы. Приходит понимание той миссии и того непосильного креста, который несет поэтесса по жизни, воистину ступая «пятками по лезвию ножа», а её душа, «изрезанная в кровь», рождает вновь и вновь «стихи, подшитые слезой», способные очищать и трансформировать души людей на более высокий уровень сознания. Истина, что жизненный крест не по силам не дается, и давая крест, Бог дает и силы для его несения, подтверждается обилием стихотворных плодов Елены, несущей осмысление жизни каждому своему читателю. Дерево узнается по плодам. Контрастность поэтического творчества Елены Ханиной отображает суть характера автора — стихи и по-мужски сильные, логичные, прямолинейные, я бы сказала, сильно концентрированные, и в то же время они по-женски эмоциональны, чувственны и сентиментальны, в «них немерено открытий, слов любви». Особенно ярко внутренняя суть и естество поэтессы проявляется в стихотворении «У королевы сайта взгляд с грустинкой…». В первой части стихотворения по-женски, хрупкая, нежная и беззащитная королева, как воплощение женственности самой поэтессы, находит защиту себе и своим «очень, очень нежным стихам» в молитвенном призыве:

Господь, ты королеву сбереги.

Ты сбереги её от глаз недобрых,

От льстивых фраз про гениальность слов.

дай спрятать душу под щитом сарказма.

Укусы славы, как укусы  кобры.

И если голос твой не в унисон,

Будь до конца собою в каждой фразе.

Эта часть стихотворения — основная. Последние две строки, выделенные мною жирным шрифтом, являются ключевыми, в которых сокрыто зерно, жизненное кредо поэтессы и ключ к пониманию всего ее поэтического творчества. Эта фраза, сильная по своему эмоциональному накалу, буквально взрывает изнутри и показывает твердость натуры и внутреннего стержня, который присущ сильным людям с волевым характером! Такие ярко выраженные черты поэтессы, как твердость и мягкость, мужественность и женственность, гармонично соединенные Божьим замыслом в личности Елены Ханиной, делают ее поэзию узнаваемой и запоминающейся своей харизматичностью.

Да, в жизни важно быть до конца собою не только в каждой фразе, а и в деле, и в поступках. Эту истину Елена Ханина усвоила с детства. Бывает, что под грузом определенных жизненных обстоятельств, мы ломаемся, вынужденно уступаем, идём на поводу у кого-то или чего-то, «прогибаемся». Главное же во всем этом — не потерять себя, остаться самим собою, сохранить своё человеческое достоинство. И даже когда в определенных жизненных ситуациях «качнется маятник удачи в другую сторону», поэтесса с присущей ей силой способна вновь возрождаться из пепла.

Елена Ханина родилась в семье врачей в Комсомольске-на-Амуре в 1948 году. Отец — Ханин Вульф Ильич, ныне покойный, военный врач, воевал, закончил войну в Берлине. Его мать и сестры были убиты немцами в Белоруссии, а брат погиб в бою за Сталинград. Вся сознательная жизнь поэтессы связана городом Рига, куда отца Елены перевели на работу. Там она закончила школу и медицинский институт. Не секрет, что у каждого поколения свой язык, свой взгляд на мир, своя историческая судьба, которую Елена Ханина облекает в приемлемую для своего поколения поэтическую форму. Стихотворение «Мне уже не суметь примириться…» красноречиво характеризует пройденный путь своего поколения в советское время — его взлёты и падения, надежды и разочарования: «пережили упадок и тление», всей своей жизнью отвергая и не соглашаясь с навешанными ярлыками «потерянное поколение» и «дети застоя».

Первые послевоенные годы поколения Елены Ханиной — годы восстановления и преодоления разрухи после окончания Великой Отечественной войны 1941—1945 гг., наложили, вкупе с семейными традициями и жизненным укладом, свой отпечаток на образ мыслей, обостренное восприятие жизни и становление внутреннего мира поэтессы. От жизни на пределе человеческих сил и возможностей «поствоенное поколенье спасал сарказм». Наиболее полно и точно поэтесса отражает формирование у себя и своего поколения того особого восприятия мира и жизни в стихотворении «Хлестала жизнь кнутом по спинам».

На долю поколения Елены, сорокалетних, вступивших в пору зрелости, досталось быть свидетелем распада Советского Союза — когда, как по мановению волшебной палочки, братские республики «разделились разом» и вмиг исчезло понятие советского народа: «проснулись — нет советского народа». Канула в лету целая эпоха, вместившая в себя и восторги о жизни в стране, «где так вольно дышит человек», и страшные годы репрессий, когда в «исправительных» лагерях уничтожались и коверкались судьбы лучших представителей военных, ученых, священнослужителей, интеллигенции и культуры, где было к каждому «Клеймо приклеено: враги! И только ночь до полигона. Команда: „Пли! Стреляй по гаду!“»… Страшна и атмосфера того времени, и бежит «холодок по коже» от привалившего вдруг «счастья»:

А счастье в чем, а счастье где?

Забрали поутру соседа,

И комната его пуста,

Кастрюля супа на плите.

Но грозен окрик людоеда:

«На все ль готов? Не слышу!» — «Да!»

Эти строки, от которых содрогается душа, из стихотворения «Страх. Как жили в двадцатые и тридцатые годы в России» — дань памяти и своим дедам, и прадедам, и всем поколениям людей, «на своей шкуре» испытавших все те нечеловеческие условия жизни того времени. Болезненная тема продолжает свое звучание в стихотворении «Посвящается режиссеру Аскольдову, создателю замечательного фильма „Комиссар“». Тема страны, в которой прошло детство, юность и начала зрелости звучит в стихах «Что ты помнишь из детства?» (после просмотра телевизионной передачи «Жди меня»), «Проснулись — нет советского народа», «Советским поэтам посвящается», «Воспоминания о студенческих годах», «Над российской кручиной» и других.

С 1989 года Елена Ханина живет и работает в Израиле по специальности врач-эндокринолог. Кандидат наук, имеет врачебную практику, успешно продолжает заниматься творчеством, выпускает новые книги стихов, является членом Союза писателей Израиля. Внешняя жизнь удалась. Все хорошо!

Мы собирали чемоданы,

Мы уезжали навсегда.

Нас поманил маяк удачи,

И грузный, старый передатчик

Вещал, что можно жить иначе —

Америка, другие страны…

И мы ударились в бега.

Так пишет Елена в стихотворении «Где родина и где чужбина». А что же душа? В тот момент, когда казалось, что «все проблемы улажены» и даже удалось «блюдо счастья попробовать», оказалось — «несъедобно оно», — делится своим открытием в работе «Замурованы заживо…». Стихотворение «Две правды» отражает душевные переживания и неожиданное «открытие, поразившее своей простотой»; думаю, что это открытие, выражает состояние не только поэтессы, а и многих других соотечественников, оказавшихся волею судьбы на чужбине:

Душевный покой

Растворился, как сахар в чае.

Годами возводимое здание — рухнуло мгновенно.

Вернуться домой?

Но там каждая вещь огорчает.

А поиски истины обернулись поиском пены.

Своими размышлениями о жизни за границей и моментами прозрения Елена делится со своим читателем в поэтических работах, посвященных этой теме, где названия этих работ говорят сами за себя: «Из одной несвободы в другую», «Где родина и где чужбина», «Не распаковывая вещи, живу который год», «Зона», «Мы ударяемся в бега» и другие.

Много работ Елена посвятила животрепещущей для нее теме — поэзии. В этих работах автор раскрывает свое понимание и отношение к поэзии, к самому процессу стихосложения. «Поэт — совсем особенная птица, Ей человеком суждено родиться», — уточняет в стихотворении «У птицы два крыла». Поражает степень открытости и доверия к своему читателю, выраженная в таких произведениях: «Стихи», «Отравившись коварными рифмами», «Праздник поэзии», «Мой процесс словотворчества», «Строки» и других. Переживая разные душевные состояния творческого процесса, поэтесса доносит до своего читателя, что значит для неё быть поэтом, показывает, что в момент творчества она не принадлежит сама себе, а является проводником творческого импульса. Поэтому, зная истинную тяжесть поэтического венца, Елену Ханину — зрелого, состоявшегося мастера, не может не волновать состояние дел в современной поэзии. «Двадцатый век, поэтами беременный, Разбух от их расхристанных стихов», — замечает автор в стихотворении «Поэты двадцатого века. На концерте Аллы Демидовой. 10.2005». У поэтессы много работ на эту тему, в которых отражены не только ее отношение к поэтическому жанру, современным поэтам и поэтическим сайтам, но и обозначен круг проблем в этой области. Тот факт, что многие из современных поэтов до конца не осознают, что такое быть поэтом, не обладают огромным талантом и пишут непрофессионально, невозможно не признать. Ироничное отношение к графоманам выражено в стихотворении «Поэзия 21 века», где автор ужасается тому, что от миллионов произведений этой пишущей братии интернет буквально разбух:

Идут полками, раздвигая сумрак,

Проходят через каменные стены,

Вливаются в разбухший интернет.

А пишут что-то в кружевах, заумно,

И на волне словесной серой пены

Пытаются прорваться в высший свет…

Поэтесса называет конечную цель этих «полков», состоящих из горе-поэтов — не «чувства добрые лирой пробуждать», а «прорваться в высший свет», наивно вообразив, что попадание в «поэтическую богему» автоматически обеспечит им безбедное существование в постоянном «блистании» на литературных тусовках и сытых фуршетах. Продолжая тему графомании в поэзии, обращает на себя внимание стихотворение «У пьедестала толчея и давка…», где поэтесса печально замечает:

Рябит в глазах от множества поэтов.

Их вирши не вмещают альманахи,

и на Пегасе нет свободных мест…

Разнообразные размышления о состоянии современной поэзии, волнующие Елену Ханину, отражены в таких произведениях, как «Поэзия не сладенький пирог», «Литературная тусовка», «Литературные штампы», «Поэтический сайт», «Русская словесность», «Богема» и других.

Подводя итог этому небольшому и далеко не полному психологическому исследованию, понимаешь масштаб и глубину поэтического таланта Елены Ханиной. Творчество поэтессы — явление удивительное в мире поэзии и представляет громадный интерес и не только исследовательский. Каждое её произведение — это уникальный сплав мыслей и чувств поэтессы. В поэзии, как в зеркале отражается и сложность человеческой личности автора, и её многогранность, и её изменчивость, и одновременно её целостность. Слова французского писателя Андре Моруа (1885–1967) о том, что «личность и судьба человека (и судьба человечества) формируются в соответствии с его творческой волей, в соответствии с его состоянием духа» — прямо характеризуют личность Елены Ханиной и отражают суть её поэзии, которой доступны и «пропасти и высоты Духа». Стихи Елены Ханиной глубоко психологичны и глубоко духовны, ибо Дух творит себе формы.

Ирина Михайловна Соловьёва, публицист, психолог, Член Союза Писателей России. Из книги «Приграничная полоса времени» (Избранное из цикла «Мои современники».

Белый ветер, Москва, 2017. Стр 194—208).

Мое отношение к прозе

Я никогда не писала прозу. Сложноподчиненные предложения и простые диалоги собирались вместе и начинали заполнять страницы, переглядываясь с друг другом, насмехаясь над неудачливым любителем чтива, которого захватили врасплох своими щупальцами, убаюкивали прелестными обещаниями поведать нечто важное. Зайдя в книжный магазин, ощущала растерянность перед разноцветными обложками толстенных фолиантов, подмигивающих мне с полок. И каждый раз, с трепетом открывая очередную нарядную книгу, ожидала чуда., но вместо чуда приходило противное, гаденькое чувство разочарования. Это ощущение походило на то, уже изрядно позабытое, но все еще вкрапленное в память — когда ожидаешь встретить яркого, интересного собеседника в приглянувшемся тебе человеке, но уже после первых фраз понимаешь несостоятельность твоих надежд. Становится тоскливо и скучно. Иногда, чтобы не разочаровывать продавщицу, бойко рассуждающую о достоинствах книги и ее множественных почитателях, моментально соглашаешься купить и быстро удаляешься из магазина с ощущением непонятного беспокойства и собственной неполноценности. Книга, как вещественное доказательство твоей несостоятельности, кажется тяжелой. Дома, еще раз перелистав с десяток страниц, вдруг проникаешься жалостью к себе, к автору и вообще ко всему человечеству, истребившему километровые леса на бумагу и написавшим столько…

За короткую и даже длинную человеческую жизнь невозможно прочесть больше 3000 книг. Каждая неудачная встреча с книгой сокращает счастье встречи с твоей книгой. Все меньше и меньше книг, все меньше и меньше дней. Я пытаюсь припомнить книги, которые оказали на меня влияние или хоть чуть-чуть задели душу в последние годы, и с ужасом должна себе признаться, что этого не происходило. В прошлом веке, действительно, такие книги приходили часто. Но если говорить не о детстве, а уже о зрелом и перезрелом возрасте, то наверное, таких книг — или их авторов — можно пересчитать по пальцам.

Вспоминаются годы застоя, когда запрещённых авторов переписывали под копирку. И когда удавалось получить на ночь последнюю, четвёртую копию — жизнь казалась прекрасной. Солженицын, Зиновьев, Оруэлл, Войнович. Какую радость испытывали мы от прочтённого. Толстые журналы помогали делать открытия: Василий Гроссман, Анатолий Рыбаков. Радостно читались Токарева, Улицкая, Рубина. Но потом всё как-то ушло в песок. Знаменитый Солженицын, написавший невероятное количество произведений, стал скучен. Даже любимый Мураками читался уже без всякого энтузиазма. Стало ясно, что изменения произошли не с авторами, а со мной. Исчезли краски, которые делают эту жизнь столь привлекательной.

Последние годы делала многочисленные попытки прибиться к документальной литературе и попытаться почувствовать людей и эпоху через судьбы тех, кто жил и принимал активное участие в строительстве или разрушении своей жизни или жизни страны, в которой ему было суждено родиться или прожить часть своей жизни. Документальная литература, написанная великими людьми своего времени, или о великих людях, изобилует фактами, цифрами, именами. Очень часто создаётся ощущение, что пишущий человек задался целью заставить следующее поколение видеть его таким, каким он хотел бы остаться в истории. Люди, которые окружали его, вызывают эмоции, часто смешанные, предстают фигурами, окрашенными одним цветом.

В двадцать первом веке всё изменилось до неузнаваемости. Ничто не проходит мимо видеокамер, сканеров, пелефонов и айфонов. Любое слово занесено на диктофоны, в видеофильмы, клипы, ролики, которые несутся с экранов телевизоров и компьютеров нескончаемым потоком. Иногда хочется остановиться и громко крикнуть: «Люди, дайте прочесть хорошую книгу!» Но хорошая книга остаётся где-то за кадром, или, как поётся в известной песне, — «за зоной доступа».

Сегодня я задумалась над весьма тривиальным вопросом: как мы получаем информацию, и как она проникает в нас, вызывая какой-то отклик в душе, хотя бы на мгновенье. Обычно информация приходит с экранов телевизора, через «фейсбук» и прочие социальные сети, по электронной почте. По электронной почте последнее время на меня наезжают какие-то странные личности, которые предлагают мне увеличить член, которого у меня нет, или получить какую-то баснословную сумму, которую я якобы выиграла. Все эти сообщения я стираю моментально, не открывая. В отношении телевизионных новостей дело обстоит намного сложнее. При наличии свободы слова у меня создаётся ощущение, что происходит очень тщательный подбор новостей, которые мне необходимо знать, и столь же тщательное «не акцентирование» на новостях, которые мне знать не надо. Причём сведения, которые необходимо передать миру, разнятся по разным каналам. Израильские средства информации особое внимание уделяют тому, кто, что и как сказал, и особенно важно узнать — что одни известные личности говорят про других. Как правило, мнения у приглашенных на телевизионную дискуссию расходятся. Никто никого не может переубедить, но зато каждый старается опередить и перекричать другого, и в результате любая полемика превращается в перепалку. И приходится удивляться недальновидности ведущего, который приглашает людей, мнение которых по определенным вопросам всем уже давно известно, и, кроме свары, из встречи идеологических противников ничего иного не происходит. Удивляет полное отсутствие новых подходов. Одни и те же люди, одни и те же мысли, одни и те же предложения.

Происходящее на российских каналах вызывает полное недоумение: пропаганда глупости, самых низменных человеческих чувств; постоянное мелькание среди ведущих телепередач одних и тех же личностей, которые представляют годами известную всем точку зрения; наскучившие споры ни о чём.

Чудовищные обвинения и претензии одних лидеров к другим, нагнетание военной истерии — несутся с телеэкранов Америки, стран Запада. Разоблачения, как из рога изобилия, появляются ежедневно, но только очень упёртые верят в их подлинность.

Моё расхождение с теорией марксизма-ленинизма началось рано, и камнем преткновения стала диктатура пролетариата. На эту тему у нас состоялся яростный спор с моим ныне покойным отцом, который являлся коммунистом и вступил в коммунистическую партию на фронте в 1942 году. Все аргументы, которые мой отец пытался выдвигать в пользу этого прекрасного тезиса, меня совершенно не убеждали. А против моих доводов неприятия диктатуры, в том числе и диктатуры пролетариата, и вообще моего яростного неприятия классовой теории, позволяющей одному классу доминировать над другим, — у отца убедительных для меня доводов не было. Таким образом, программа партии, выдвинутая Н. С. Хрущевым и обещавшая, что в 1980 году «НЫНЕШНЕЕ ПОКОЛЕНИЕ СОВЕТСКИХ ЛЮДЕЙ БУДЕТ ЖИТЬ ПРИ КОММУНИЗМЕ», вызывала у большинства людей моего поколения улыбку и являлась кладезем тем для анекдотов и бесконечных шуток. Изучение в школе политической экономии и обществоведения не вызывало никаких глубоких чувств, кроме чувства какого-то скрытого непонимания и несогласия со многими провозглашаемыми в учебниках тезисами. Особенно смешными казались потуги политической экономии объяснить устройство капиталистической и социалистической систем с ударением на преимущество социалистического строя над капиталистическим. Но через все эти дебри мне удавалось пройти без больших моральных проблем и переживаний — до того момента, как я, готовясь к сдаче государственного экзамена перед получением диплома врача, прочитала учебник, который было необходимо прочесть до сдачи экзамена по философии и научному коммунизму — учебник научного коммунизма. Прочитав эту книгу, я испытала потрясение и совершенно точно поняла, что возможны только два варианта: или люди, писавшие этот учебник, сошли с ума, или с ума сошла я.

В своём психическом здоровье я была совершенно уверенна. Таким образом, коллектив авторов учебника научного коммунизма, по моему мнению, страдал шизофренией и маниакальным психозом. Я поняла, что если на экзамене мне достанется вопрос по научному коммунизму, то я не смогу ответить вразумительно, — как и авторы книги, — ни на один вопрос.

На экзамене мне достались вопросы по любимой мной философии, и преподаватель на государственном экзамене поставил мне пять с плюсом.

Уже закончив медицинский институт и будучи комсомолкой, я работала участковым врачом в поликлинике. Как и в каждом заведении тогдашнего периода, — в нашей поликлинике существовала должность секретаря партийной организации, и исполнял ее пожилой седоусый человек по фамилии Чернов. Очевидно, в каждой партийной организации существовали нормы для выдвижения людей на почётный статус — «кандидат в члены коммунистической партии». И Чернов в эту категорию лиц решил выбрать меня. Как оказалось, будучи мичманом, он служил в дивизии бронекатеров и знал моего отца, который во время войны был врачом в этой же дивизии и, по мнению Чернова, являлся очень хорошим коммунистом.

До сих пор ощущаю дискомфорт, который мне пришлось испытать при встречах с этим человеком. Придя на работу, внезапно я получала из регистратуры сообщение: «Вас срочно ищет Чернов». Я начинаю судорожно перебирать причины, по которым я никак не достойна вступать на почётный путь кандидата в члены КПСС, не желая обидеть этого седовласого человека, который, к тому же, хорошо относится к моему отцу. Вступать с Черновым в политическую полемику я считала неуместным. Человек он, к тому же, был недалёкий; и единственный тезис, который мог безобидно был принят им — «я не доросла до этого». Правда, раз от раза Чернов становился всё настойчивей в своих попытках приписать меня в стажёры на членство в коммунистической партии. Как всегда — помог случай. Я ушла из поликлиники на специализацию в республиканскую больницу и таким образом навсегда избавилась от этих неприятных для меня встреч.

2012—2013 год

Боренька

Боренька, Борис Абрамович Рачинский, появился в моей жизни давно. О его существовании я знала с детства, и он относился к многочисленной дальней родне. Лишь недавно, в последний приезд Бореньки в Израиль, мне удалось уточнить детали родственной связи. Боренька происходил из украинской — конотопской родни.

Родился он в 1922 году от довольно престарелого отца. Отцу было 53 года, он овдовел, и на момент женитьбы на Боренькиной матери имел двух взрослый дочерей — 16 и 17 лет. По рассказам моей матери, Боренька, его сводные сестры, мать и отец были бедны, но Бориного отца, Абрама, часто забирало ГПУ на несколько дней, но потом всегда отпускали. Причину столь пристального внимания со стороны «Органов» мать объясняла надеждой этих самых «Органов» найти припрятанное Абрамом золото.

Боренькин отец и мой дедушка Хаим, который умер задолго до моего рождения, были родными братьями. Как оказалось, Боренькин отец и мой дед принадлежали к громадному срезу российских людей, которые входили в категорию «лишенцев». Лишенцы — лишённые Советской Властью своего имущества и избирательных прав, но ещё не расстрелянные в двадцатых- тридцатых годах прошлого века. Их расстреляют немного позже -в 1937-м и 1938-м. Они продолжали своё жалкой существование в Стране Советов, не пользуясь никакими правами.

Борин отец Абрам, успел пожить довольно хорошо — сначала, в молодые годы, он был управляющим имения помещика -и по совместительству художника — Николая Ге. Там Абрам подружился со многими художниками и писателями того времени, которые приезжали в имение. Но потом открылась предпринимательская жилка, он стал владельцем нескольких заводов по производству металла. Абрам не смог получить хорошего образования, но владел письменностью, знал несколько языков. С воцарением большевиков, из преуспевающего владельца фабрик Боренькин отец превратился в нищего, лишенного средств к существованию.

Периодические посещения сотрудников ОГПУ и позднее НКВД были вызваны неугасающим желанием этой организации получить от Бориного отца якобы припрятанные им, несуществующие драгоценности и золото. Обыски и пребывание в ОГПУ или НКВД ни к чему не приводили, и Авраам возвращался домой. В конце концов его оставили в покое и дали ему умереть своей смертью задолго до прихода на Украину немцев.

В отношении моего деда Хаима, который также оказался лишенцем — Боря говорил о нём с некоторым презрением, так как имущество, которым владел мой дед, не входило ни в какое сравнение с имуществом Бориного отца. Речь шла о компании по извозу, — и не более того.

Боря отличался хорошей памятью, замечательно учился в школе, сначала еврейской, потом украинской. Дружил с девочкой, родным языком которой был немецкий, — и выучил его в совершенстве.

Боренька был призван в армию до войны, служил на западных границах, в Литве, был в плену, бежал, воевал, был в оккупационных войсках в Германии и даже исполнял роль военного коменданта в маленьком немецком городе после войны.

Учился в Москве и после окончания учебы вскоре познакомился со своей будущей супругой — Софочкой. Вся остальная жизнь Бореньки проходила в Москве, на улице Герцена, переименованной нынче в Большую Никитскую. До смерти Софочкиных родителей, — а они оба умерли в возрасте за 90, — все они проживали сначала в одной, а потом в двух комнатах. Борина супруга Софочка была юристом, училась у Вышинского и на всю оставшуюся жизнь приобрела отторжение и нелюбовь к советской юридической системе. Это отвлекало её (хотя, по-моему, не очень) от её основной и всепоглощающей любви — театра.

Софочка происходила из семьи музыкантов, её мать была пианисткой. Родители лелеяли мечту, что Софочка станет супругой пианиста Флиера, но этим надеждам не суждено было осуществиться. Единственным верным другом и мужем Софочки до конца её жизни был Боренька. Софочка была занята иногда в арбитражном суде, но основное время жизни проходило в посещениях концертов, театров, чтении книг и чтении лекций «Театральная Москва» по поручению «Общества „Знание“» для разнообразных коллективов. Приезжая в Москву, я всегда имела возможность посещать самые «продвинутые» спектакли, концерты, лекции в Домах Учёных, Архитекторов, Композиторов.

Боренька, будучи ведущим специалистом по производству электрооборудования в соответствующем министерстве, «специализировался» на антисоветской литературе. Мои приезды в Москву в 60—80 годы всегда сопровождались закрыванием двери на ключ изнутри и залезанием Бореньки на антресоли. Оттуда извлекался какой-нибудь четвёртый экземпляр перепечатанной книги Солженицина, Владимирова, Зиновьева, который непременно надо прочитать за одну ночь.

После моего переезда в Израиль мы виделись очень редко. То есть, я лишь однажды была в Москве, и приезд 92-летнего Бореньки в гости в Израиль, который произошел в 2014 году, был для меня очень интересен.

Во-первых, Боренька не изменился — то есть и в 92 года интересуется книгами, вкусной едой и путешествиями. Во-вторых — остался «анти». То есть сейчас Боренька уже не антисоветчик, а «антипутинец». Хотя заработанная в России пенсия позволяла Бореньке безбедно жить и путешествовать по миру, Боренька с радостью ждёт падения Путина. Правда, что будет потом, он мне так и не смог объяснить. Боренька не очень любит Израиль, хотя его приезд отчасти изменил его отрицательное мнение о нашей стране.

Боренькиной горячей любовью — и страной, куда Боренька стремился, является Америка. Боренька был в Америке два раза — один раз в Нью-Йорке и один раз в Калифорнии. Там у Бореньки множество двоюродных братьев и сестёр, и их дети, внуки и правнуки. Боренька решил остаться в этой вожделенной стране и даже собирался сочетаться браком с коренной американкой. Планы на женитьбу несколько раз срывались, в чём я вижу перст Божий, а Боренька — стечение обстоятельств.

Радостное ощущение что в этом мире есть Боренька, родной племянник моего дедушки Хаима, не покидает меня.

2014 год

Мое послевоенное поколение. Советский Союз

Я отношусь к послевоенному поколению евреев. Как любое поколение, мы приходим на эту землю в аккуратно отведенный нам лоскуток времени, и уходим с большим разбросом, — некоторым из нас будет подарено долголетие. Каждое поколение живущих на этой земле, родившихся в определенной стране, будет уникальным и неповторимым камешком, отражающим сгусток проблем и достижений, которые пришлись на время пребывания этого поколения на земле.

Наши родители пришли в этот мир после большевистского переворота, который полностью разрушил сонную жизнь еврейских местечек. Родившись в Советском Союзе, наши родители дожили до падения советского режима и распада громадной страны. Многие евреи в местечках Белоруссии, Украины и России с восторгом приняли революцию, провозгласившую равенство, братство, построение нового справедливого общества. Евреи покидали свою веру, сбривали пейсы, снимали кипы и толпами вливались в ряды активных участников построения нового общества. Поступали и заканчивали институты, ютились в общежитиях, женились и выходили замуж за гоев. Исчезли хедеры, ребе, меламеды, появились коммунисты, комсомольцы, работники ВЧК и продразвёрстки, нищие колхозы, политзанятия, бесконечные расстрелы, ГУЛАГ и идея осчастливить «призраком коммунизма», который бродил по Европе, — весь мир!

Исчезли Хаимы, Израилевичи и Исааковичи. Наши отцы уже не могли прочитать кадиш по своим родителям, многие из которых, как и моя бабушка, нашли свою смерть в расстрельных рвах. За 24 года между большевистским переворотом и началом Великой Отечественной войны 22 июня 1941 года, наши деды из богатых и не очень — превратились в нищих. А нищие, вдруг заняв ведущие позиции в хозяйственной и партийной иерархии, заняли квартиры проклятых буржуев, — и тех, кто, на их счастье, успел убежать из большевистского рая, и тех, кто не успел убежать и закончил свою жизнь пулей по приговору ЧК или без оного.

Большевистская еврейская элита из меньшевиков, троцкистов, эсеров и прочей активной еврейской братии, включая «Бунд» и старых большевиков, — закончила свою жизнь в 1937—1938 годах в подвалах НКВД, покрыв позором потомков, которые, избежав упоминания в анкете о своем буржуазном происхождении, перешли в ещё менее уважаемую группу «членов семей врагов народа». Народ бурлил и нёс плакаты, предлагающие уничтожить как можно скорее всех врагов народа, которые почему-то размножались в геометрической прогрессии.

Война поставила жирную точку на еврейских местечках всей необъятной страны, куда добрались войска Третьего Рейха во главе с СС, зондеркомандами и пламенными добровольцами — соседями несчастных евреев, которым было суждено пасть от рук их добрых знакомых, с кем они и их предки жили бок о бок десятки и сотни лет.

После войны, когда вернулись оставшиеся в живых евреи доблестной Красной армии и бежавшие или не оказавшиеся в оккупационной зоне евреи — жизнь закипела вновь. Закипела — но не еврейская. Почти не осталось евреев, владеющих ивритом и несущих, как факел, веру, уже не отцов, а дедов.

Еще 45 лет должно было пройти до распада Советского Союза, когда все народы, населяющие эту огромную империю, вспомнили о своей национальной принадлежности. В лидеры выдвинулись люди корыстные, в основном занятыми собственным благосостоянием, которое вдруг начало расти, как на дрожжах. И уже не только большие чиновники, но и довольно маленькие смогли обзавестись замками в своей и не в своей стране, смогли дать прекрасное образование детям в передовых капиталистических странах, а заодно заручиться паспортами этих стран. Среди больших политиков и особенно владельцев больших компаний, обладающих миллиардными состояниями, по-прежнему много пассионарных людей — евреев, которые верой и правдой продолжают служить нескольким отечествам сразу.

Страны, которые потеряли большинство своего еврейского населения, — обречены. Построение новых еврейских элит в разных точках мира происходит с невероятной быстротой. Множится численность еврейской диаспоры в Канаде, на Кипре, в Чехии, в Германии, в Швейцарии. Но лишь два громадных образования, как глыбы, возвышаются и притягивают к себе евреев всех стран — это США и Израиль. И вот уже исчезает поколение людей, которые родились после революции 1917 года в бывшей Российской империи, прошли вместе со страной длинный путь, на котором были и голод, и нищета, но и необыкновенный душевный подъем, участие в построение бесклассового общества, война, потери близких, новые горизонты, распад великой империи, возвращение к корням. Затем Израиль, потеря статуса, и наконец — радостное примирение в старости, успехи детей и внуков, обретение душевного равновесия перед переселением в мир иной. Дети этих советских евреев приехали в Израиль в возрасте от 30 до 50 лет. Им предстояло много работать, растить детей, привезенных из Союза, и родить новых, заявить о себе, найти себя в новой стране. Построить дом, купить «вольво» и заботиться о своих престарелых родителях. Что они сохранили в душе о жизни в несуществующей стране? Как крепко «совковость» проникла в них? Большинство успело получить в Союзе прекрасное образование, многие защитили кандидатские, докторские диссертации. Часть из них серьезно ушла в иудаизм, некоторые надели черные одежды, лапсердаки, изучили язык и читают священные книги. Их внуки уже плохо знают русский, а правнуки не знают его вообще. У них другая жизнь: пабы, гаджеты, девочки, и конечно — армия, занимающая центральное место в жизни.

Поколение моих родителей стремительно исчезает из этого мира, и на их место становимся мы — рожденные после Великой Отечественной или Второй Мировой войны.

2015

КГБ

У многих бывших жителей Советского Союза, да и у родившихся в свободных странах, не изведавших гнета кровавого сталинского режима людей, — создавалось ощущение присутствия органов КГБ во всех сферах нашей жизни и об их активном вмешательстве в жизнь каждого советского человека. И если не он сам, этот человек, то уж его близкие или друзья непременно были «под колпаком» этой организации, которая прослушивала все наши разговоры и была в курсе всех наших планов.

Люди, занимавшиеся диссидентской или иной правозащитной деятельностью в шестидесятых, семидесятых или в восьмидесятых годах прошлого века, очевидно были обласканы вниманием этой системы. Они опасались обысков, агентов, дежуривших рядом с подъездом, и «хвостов», входящих и выходящих на одних с ними остановках. На мою долю никаких реальных столкновений с этой организацией не выпало.

Забавный случай, который произошел в Армении был весьма косвенно связан с КГБ. Было это в восьмидесятом году, во время нашего путешествия по Армении. В Ереване мы с бывшем мужем остановились в гостинице «Армения». В соседнем номере поселилась пожилая дама из Франции, которая приехала на свою историческую родину. В 23 часа вечера милая старушка ввалилась в наш номер со страшным криком, что нечто ужасное происходит с ней в её номере. Мы с мужем забежали с ней в её номер, и она показала нам страшный предмет, который был, по её мнению, поставлен в номер КГБ. Правда, ей было не совсем понятно, каким образом он функционирует. Предмет наводил на неё абсолютный ужас, и она, как заведенная, шептала магическое слово «КГБ».

При внимательном изучении оказалось, что предмет являлся мышеловкой. Очевидно, в замечательной гостинице, — а на тот момент это была самая комфортабельная гостиница на центральной улице Еревана, — кроме иностранных гостей, водились ещё местные мыши. Нам с трудом удалось объяснить испуганной женщине назначение предмета и малую вероятность связи этого предмета с КГБ.

Следующий раз с сотрудниками некой непонятной мне организации я столкнулась в Швейцарии в 1989 году. Будучи врачом, кандидатом наук и проживая в Риге, я занималась диабетом. В то далёкое время мы только начинали понимать азбучные истины, как надо лечить диабет, и ещё не имели возможности определять уровень сахара в крови портативными приборами В то далёкое время пациентов с плохо контролируемым диабетом госпитализировали. Мы сталкивались с проблемой: пациент после выписки из больницы вскоре вновь выходил из состояния контроля за своим диабетом, которого мы с величайшим трудом достигали за время его пребывания в стационаре.

В 1987—1989 годах в 7-й городской рижской больнице мы пользовались невиданной прежде возможностью доступа к мировой медицинской литературе, включая почти все выходящие в мире медицинские журналы и книги. Читая всю возможную по моей специальности литературу, я очень заинтересовалась книгой профессора Жана Филиппа Ассаля, который указал на важность обучения больных диабетом, причём обучение являлось неотъемлемой частью их лечения.

Я пыталась организовать нечто подобное в Риге. У нас завязалась переписка, и через год профессор Ассаль пригласил меня поучаствовать в курсе для врачей по этому вопросу, который устраивала Международная организация здравоохранения. Курс проводился на французском языке, и я стала интенсивно учить французский.

Моя командировка в Женеву совпала со временем, когда начались отъезды на Запад. Приехав в Женеву и работая в женевской клинике, я внезапно получила от профессора Ассаля предложение поехать в составе швейцарской организации специалистов по диабету в Париж. Для этой поездки я отправилась во французское консульство, чтобы получить разрешение на переезд из Женевы в Париж. Потом был поезд, совершенно неповторимое ощущение, когда ты стоишь в тамбуре и ожидаешь нечто невообразимое — сейчас ты увидишь Париж! А поезд проезжает какие-то полустанки, блоковые дома пригорода, которые никак не кончаются… И наконец Париж! Участвуешь в конгрессе по диабету, — ты в Париже, с его неповторимостью, аристократичностью, Лувром, Сеной и Булонским лесом… Приёмы, замки, выступление наездников на белых лошадях…

По возвращению в Женеву мне позвонили из советского консульства и просили явиться туда «в срочном порядке». Помню, клерк, который меня вызвал с указанием номера кабинета, — на месте не оказался. Мне сказали, что «он на собрании», и я часа два ожидала его появления. Когда наконец человек, вызвавший меня, появился, он незамедлительно предъявил мне обвинение: «ты поехала в Париж без разрешения». Мои попытки объяснить, что я получала разрешение на поездку во французском консульстве, на него не возымели действия. Мне было непонятно, что он от меня хочет. Беседа была долгой, тягучей, и наконец владелец кабинета перешёл на крик. Он кричал, что если бы это произошло со мной на несколько месяцев раньше, то он бы меня моментально выслал из Женевы. Но поскольку, как я поняла, «его время распоряжаться моей высылкой прошло», то, по его мнению, мне крупно повезло.

Встреча отняла у меня много часов и оставила отвратительное впечатление. Я поняла что в Швейцарии меня предупреждало КГБ, которое уже через несколько лет распадется, как и сам Советский Союз, на мелкие кусочки.

Когда я вернулась на работу, профессор Ассаль был взволнован: «Мы уже думали, что тебя выслали в Сибирь». Не выслали…

2014

Слеза врача

Закончив медицинский институт и поработав несколько лет терапевтом, или как теперь говорят — семейным врачом, я поступила в клиническую ординатуру по специальности эндокринология, и проходила её в Республиканской клинической больнице имени Паула Страдиньша в Риге. Клиническая ординатура предполагала ротацию по разным терапевтическим центрам, включая кардиологию, пульмонологию, гастроэнтерологию, гематологию, нефрологию.

Всё это происходило в далекие семидесятые годы прошлого века, и уровень медицины, по сравнению с сегодняшним, был просто пещерным. Не было ещё операций на сосудах сердца, предотвращающих инфаркты, а больные с почечной недостаточностью просто умирали, так как не было отделений гемодиализа или операций по пересадке почек. Больные диабетом лечились низкокачественным инсулином и не имели возможности пользоваться приборами, которые определяют уровень сахара крови.

Из громадного количества врачей, лучших специалистов своего времени, которые сосредоточились в Республиканской клинической больнице Латвии, мне запомнилась врач, которая работала в нефрологическом отделении. Это была, по моим понятиям, старая женщина, — как я сейчас понимаю, ей было не больше 50 лет, — которая уже много лет работала в этом отделении. Прошло больше 40 лет, но я вижу, как сейчас, её прекрасное лицо стареющей еврейки, совершенно седые волосы. Белый халат, скрывающий чуть располневшее тело. Одухотворенное лицо. Я впервые поняла, какое безмерное страдание испытывает врач, который не может помочь своему пациенту и должен наблюдать его уход.

Одним из её пациентов был мальчик 19 лет, который умирал от почечной недостаточности. Он был единственным ребёнком пожилой латышской пары. Его родители проживали в сельской местности и оба были с сыном до его последнего часа. Эту сцену, которую я наблюдала и которая сопровождает меня всю мою жизнь, я видела в коридоре. Родители вели сына в туалет, ему было уже очень трудно передвигаться, он был слаб, бледен. Доктор видела, как ведут по коридору её пациента. Я проследила эту сцену взглядом: когда процессия удалилась и они уже не могли видеть врача, по её лицу медленно катились слёзы…

Я не знаю судьбы доктора Розы. Знаю, что при развале Союза она так же, как и подавляющее большинство евреев Латвии, уехала, — кажется, в Америку. Я видела много добрых и отзывчивых врачей, но уже никогда ни один из них не смог преподать мне такой урок сострадания, который я получила от доктора Розы.

2017

Рыбниковы

Моя бабушка Муся Ароновна Рыбникова родилась в Конотопе в бедной семье. Она была старшей из семи братьев и сестёр. Семья рано осиротела, и бабушка в 14 лет взяла опеку над младшими братьями и сёстрами. Из всей семьи лишь она не получила высшего образования. Бабушка не смогла выйти замуж по любви, — парень, который ухаживал за ней, не пошел против воли семьи, а его семья не пожелала невестку с громадной оравой: вместо приданного — шестеро голодных ртов.

Позже главной в семье будет Рая, Раиса Аркадьевна. Она сделала хорошую карьеру в Москве, преподавала кожные болезни во Втором Медицинском институте. Вышла замуж за украинца. Тихон Андрианович Шаулин — генерал, воевал, заведовал военными кафедрами при стоматологических медицинских вузах.

Мама рассказывала, что Рае пришлось обращаться в партийные органы, чтобы вернуть Тихона в семью после войны. Во время войны у него была «фронтовая жена», которая родила ему дочь.

Я гостила у Раи и Тихона в Москве в 16 лет. Вспоминается случай, который заставил меня посмотреть на мои еврейский корни, и связан он был с Тихоном. Тихон задал мне коварный вопрос: знаю ли я, что моя мать вовсе не Ольга Ефимовна, как записано было в её паспорте, а Ольга Хаимовна? Я этого не знала. Это открытие, — в котором было сказано, что моя мать не тот человек, за которого себя выдаёт, -коробило, вызвало желание как можно скорее бежать из этого дома и никогда не видеть его обитателей.

Моя мама была очень привязана к своей двоюродной сестре Татьяне, единственной дочери Раи и Тихона. Таня родилась в 1937 году, её личная жизнь была бурной. Печать антисемитизма была поставлена на её биографии с рождения. Вот уже больше тридцати пяти лет о ней мы ничего не знаем. Её привязанность к секретным службам отражалась даже в выборе любовников. Она закончила стоматологический факультет медицинского института, была врачом-стоматологом в поликлинике Генерального штаба, участвовала в операции, которую позже назовут «Карибский кризис» — плыла на корабле на Кубу, а вокруг летали американские истребители.

Она признавалась, что мечтала работать разведчицей, но удовлетворялась привязанностью к шпионам, живущим на нелегальном положении или под дипломатическим прикрытием. Мне повезло познакомиться с одним из них, он рассказывал о своих проделках в Индонезии. Ему удалось научить нескольким русским ругательствам работниц бензоколонки под видом, что эти слова означают приветствие. Он настойчиво рекомендовал этими словами приветствовать русского посла, который должен был вскоре появиться на этой бензоколонке. Всё получилось точно по сценарию.

Впоследствии Татьяне удалось переписать свою старую мать из евреек в русскую, выйти замуж за очередного представителя секретных служб и порвать со всеми еврейскими родственниками, порочащими её украинское происхождение. Будучи важной персоной, Тихон использовал свои связи, чтобы помочь племяннику своей жены Юре получить тёплое местечко после окончания института, — конечно, медицинского, и конечно, — стоматологического факультета. Юра стал военным врачом и был направлен работать в госпиталь в Германию. В Восточной Германии находились советские оккупационные войска, военные городки и госпитали. И назначение было завидным.

Его отец Миша, младший брат моей бабушки, сделал прекрасную карьеру, работал в Центральном банке и всю войну провёл в тихой Монголии. Женат он был на русской женщине, Паночке, которая родила ему единственного сына, никогда не работала и очень любила им командовать.

Освобождение от опеки родителей для Юры закончилось моментальной связью с медицинской сестрой, немкой, родители которой остались в Западной Германии. Рената сразу забеременела. Эта женщина и была Юриной единственной любовью. Юра хорошо проводил время в Германии, посещал рестораны. Он подал рапорт с просьбой оформить его брак с Ренатой, но тогда шёл 1965 год, и до открытия границ было ещё далеко.

Мои воспоминания о водворении Юры в Москву я пишу со слов мужа сестры Ренаты, с которым он сидел в тот день в ресторане. Зашли двое в форме, подошли к столику и увели Юру с собой. Юру привели на квартиру, где он жил, дали 15 минут на сборы, отвезли в аэропорт, посадили в самолёт — и вскоре Юра, опозоренный связью с иностранкой, приземлился в Москве.

Родственники начали бурную деятельность в двух направлениях. Юру сразу демобилизовали, так что надо было ему подыскать работу; второе же направление заключалось в устройстве Юриной личной жизни. Если на первом направлении успехи было налицо, — Юра благополучно устроился в платную стоматологическую поликлинику города Москвы, — то с личной жизнью возникли проблемы. Попытка познакомить Юру с разными дочками генералов или ответственных работников проваливались, а Юра твердил, что будет добиваться брака с Ренатой. Через три года Рената с сыном появилась в Москве. Брак был зарегистрирован, и вскоре родилась дочка — Инна. Молодая семья жила несколько лет в Москве, но потом переехала в Германию. Позже Юра забрал к себе родителей. Они упокоились на кладбище города Лихена, отец в 74 года, а мать в 91.

Юра с Ренатой были довольно счастливой парой, часто приезжали к нам в Ригу, открыли собственный процветающий стоматологический кабинет. Медсестрой в нём работала Рената. Было два дома, сад, -и жизнь, можно сказать, удалась…

Но, к сожалению, всему хорошему приходит конец. Ренате сделали операцию по поводу аневризмы сосуда головного мозга. И как-то незаметно она пристрастилась к алкоголю в довольно позднем для алкоголизма возрасте — после 55 лет. Юра много лет пытался её возить по разным клиникам для лечения алкоголизма, но, по его словам, безуспешно. Долгие годы семью спасала немецкая пунктуальность, собранность и организованность характера. То есть утром Рената убирала, готовила и всё было, как прежде. После обеда заготавливалась бутылка вина — и вторая половина дня проводилась в постели. Через много лет и это смешалось.

Миша не женат. Дочь, Инна, архитектор, замужем за немцем, — по возрасту он годится ей в отцы. Он проектировал дворцовую парковую архитектуру, среди его клиентов были многие известные люди. Он тяжело переживал уничтожение парка при дворце Саддама Хуссейна, который он создавал. Детей у Инны нет.

Моя бабушка и мать остались в живых во время войны благодаря любимому бабушкой самому младшему брату — Иосифу. Иосиф был военным. По воспоминаниям бабушки: самый способный из всей семьи, — он успел перевезти в Москву из Конотопа свою семью, жену и дочь. Получил крохотную комнату на Смоленской, около Киевского вокзала.

Он приехал в Конотоп за два дня до войны и велел всем еврейским родственникам срочно покинуть Украину, так как в ближайшие дни начнётся война. Он — единственный из всех братьев и сестёр погиб на войне.

Его дочь Ольга всю жизнь прожила со своей матерью, которая умерла в возрасте 95 лет. Мать — Нина, яркая, красивая еврейская женщина, работала связистом, получила звание «почётного связиста СССР», замуж больше не выходила.

Ольга была успешным инженером-строителем, работала в главке. Во время перестройки ушла из главка и долгих 10 лет проработала кассиром в наркологической клинике Довженко (сейчас в этих шикарных помещениях находится галерея известного художника Ильи Глазунова). Родила единственного сына Иосифа, который назван в память погибшего отца.

Иосиф — врач-ортопед с выраженной еврейской внешностью, вьющимися чёрными волосами, долго не женился. Его жена — Валентина Ивановна, общих детей у них нет. Валентина Ивановна любит путешествовать, но почему-то всегда предпочитает один маршрут — на корабле по реке Волге. По этому маршруту они с Иосифом прошли уже пять раз.

Моя бабушка вышла замуж за Залмановича Хаима Мордехаевича. Человек он был тихий, советскую власть ненавидел, умер в эвакуации в Омске от кровоизлияния в мозг в возрасте 62 лет. Он был старше моей бабушки на 20 лет.

Бабушка всю жизнь прожила с моей мамой, единственной дочерью. Сначала в Москве, потом на Дальнем Востоке, куда уехала мама после замужества в 1947 году с моим отцом, Ханиным Вульфом Ильичом. Потом она переехала в Ригу, и с 1956 года жила там до своей смерти в 65 лет, в 1965 году. Прах её покоится на Лесном кладбище в Риге.

История семьи отражает историю евреев, которые пришли в этот мир в конце прошлого века, рожали детей в 20-е — 30-е годы и закончили свой земной путь в разных городах великой империи под названием Советский Союз. Наверное, есть множество более счастливых историй. Но эта — наша.

2012 год

Кто я?

Вопрос «кто я, откуда и куда иду?» во все времена заставлял человека думающего остановиться и взглянуть на себя и своё окружение. Прогулка по старинному кладбищу под Парижем, заставила взглянуть на жизнь людей второго и третьего тысячелетия нашей эры по другому. Рассматривая надгробья и склепы, в которых упокоились 8—10 поколений одной семьи, я задумалась о тех блуждающих по земле, к которым относится моё еврейское племя.

Патриархальный, раз и навсегда заведенный порядок жизни разбросанных по российской империи еврейских местечек затрещал по швам с приходом революции 1917-го. Исчезновение черты оседлости дало возможность устремиться в крупные города громадному количеству еврейской молодёжи, разбуженной революционными лозунгами и желающей быть в самой гуще всего происходящего. Этот процесс привёл к исчезновению еврейской жизни, к ассимиляции и рождению нового социума, не знающего своих еврейских, — да наверное и русских, и украинских корней, — и к появлению миллионов и миллионов «половинок», которые испытывали некоторую двойственность в собственной национальной самоидентификации.

Нет, конечно, большинство до следующей революции 1991 года причисляло себя к неевреям. Но изменившаяся ситуация, дававшая возможность ускользнуть из развалившейся «совдепии» в более цивилизованные страны, привела к появлению «евреев» с четвертинкой или одной восьмой еврейской крови, которые двинулись в Государство Израиль как наиболее доступное для выезда из бывшего Союза.

На днях мне попалась на глаза статья, в которой автор пытался проанализировать причины, побудившие сотни тысяч людей, причисливших себя к евреям, переехать в Германию — благодаря одной из безумных идей в головах так называемых либеральных демократов, пытающихся возродить умерщвлённую общину евреев, которые сотни лет ощущали себя принадлежащими немецкой культуре и немецкому народу.

Вопрос самоидентификации, по моему мнению, очень непрост и для так называемых «чистокровных евреев», давным давно порвавших с еврейским образом жизни и изредка вспоминающих своё еврейство при походе за мацой в синагогу. Ощущали ли они себя принадлежащими к «жестоковыйному племени» семитов, рассеянных по земле после разрушения Первого и Второго храма? Или чувствовали себя космополитами, ищущими спокойную гавань и сытую, удобную жизнь?

Наверное, каждый в глубине души знает ответ. А может быть, и не знает, и не хочет его знать. Но насколько глубоко второе и третье поколение людей, родившихся на земле Израиля сможет почувствовать себя дома, не взирая с трепетом на американские и канадские берега?

Я вижу, как много русскоговорящих мальчиков надели кипы и лапсердаки, как истово они заселяют спорные палестинские территории, как старательно и ежегодно рожают детей наши русскоговорящие девочки в красивых париках. Я очень, очень надеюсь, что и для людей светских, соблюдающих традиции, но не пришедших к ортодоксальному иудаизму, придёт ощущение родины, желание сделать что-то для неё, а не только для себя и своего материального благополучия.

Сегодня закончила чтение книги Давида Лифшица «Роман без взаимности». Давид замечательный поэт, интеллигентный, тонкий, откровенный человек, который искренне любит свою «доисторическую родину» — Урал. Его душа неравнодушна к людям, которые долгие десятилетия жили рядом с ним, к их судьбе, к природе оставленного им края… И вот этот тонкий, умный и очень-очень ранимый человек поставил перед собой сверхзадачу: проанализировать, как он открывал бородавки антисемитизма в близких друзьях, в людях, которым он искренне доверял.

Я пытаюсь пересмотреть своё отношение к антисемитизму. У меня оно иное, да и классификацию антисемитизма я, пожалуй, выбираю иную.

Определение антисемитизму даётся разное. Вот что говорит «Википедия»: «Термин обозначает враждебность по отношению к евреям и/или иудеям, а не ко всем народам семитской языковой группы». Считается, что слово «антисемитизм» было впервые употреблено немецким публицистом Вильгельмом Марром в 1879 году в памфлете «Победа германизма над еврейством». Термин объясняется расистскими представлениями о биологической несовместимости европейцев, фигурировавших у первых идеологов расового антисемитизма как «германская» или «арийская» раса, и евреев как представителей «семитской расы». С тех пор он обозначает именно вражду к евреям, несмотря на попытки, исходя из этимологии, распространить термин на арабов, ввиду того что они также говорят на языке семитской группы.