Бесплатный фрагмент - Обёрточные рассказы

КЛАСТЕР UXB112A, КОТОРЫЙ Я ЗНАЛ И ЛЮБИЛ

1. Энигма идёт за кровью

Энигма пробиралась сквозь заросли Беличьего парка, когда справа вдруг мелькнуло нечто невыразимо прекрасное. Она чуть не упала от потрясения — нельзя, нельзя это упустить! Такой шанс бывает раз в десять лет! Изменив намеченную траекторию движения (она шла к Битком-Набитому, чтобы взять у него кровь для анализа), девушка побежала вправо, то и дело отмахиваясь от сосновых шишек, которые бросали в неё белки, на чью территорию она ненароком вторглась. «Нет уж, так просто я не сдамся», — думала Энигма. Хохоча от восторга, она мчалась за ускользающим бонифацием, но тот всё быстрее и быстрее уходил вперед, причём расстояние между ними сокращалось ну очень уж непропорционально. Чем быстрее бежала девушка, тем быстрее ускользало счастье. Тогда она вдруг замедлила бег, надеясь, что и счастье замедлит, но нет — Энигма почти остановилась, а оно вдруг рвануло вперёд на утроенной скорости и за считанные секунды исчезло в небытии.

— Вот зараза! — выругалась девушка.

И сразу же что-то ударило её по затылку и отлетело в траву. Видимо, слово «зараза» входило в цензурный реестр, а в Беличьем парке вместо стандартных заглушек, когда ругательство заменялось шипением, белки использовали прямое реагирование. Теперь привяжутся… Словно в ответ на эту мысль, сверху донёсся издевательский смех белок. Погрозив им кулаком, Энигма поплелась к тропинке, намеренно громко хрустя валежником, чтобы досадить грызунам: те ненавидели шум. Такой шанс упустила, эх. За всё время её проживания здесь только двое смогли коснуться бонифация, причём последний — лишь потому, что счастье сгенерировалось прямо перед ним. С тех пор никто их больше не видел, а на их место въехали другие.

Дойдя до тропинки, Энигма вытащила зеркало, чтобы поправить причёску, но прямо перед лицом вдруг ярко вспыхнула какая-то искра, словно в её глаза посветил фонариком кто-то из зеркала. Девушка инстинктивно зажмурилась и попятилась. Одна нога тут же провалилась в песок по щиколотку, и тот начал быстро загустевать. Обеспокоенно охнув, Энигма сунула зеркало в карман куртки и что есть силы принялась вытаскивать ногу из застывающего раствора, и это ей наконец удалось. Тапочком, правда, пришлось пожертвовать.

Вернувшись на тропинку, Энигма отрастила новый тапочек и огляделась. Совсем рядом упала очередная сосновая шишка — коварный грызун промазал, ха-ха. Задрав голову, девушка увидела в паре метров над собой двух белок. Одна, осознав, что их заметили, быстро спрятала за спину маленькое зеркальце, но Энигма уже всё поняла — оказывается, это всего лишь хитрая белка пыталась ослепить её отражённым солнечным лучом, а вовсе не Пролежнев. Облегчённо вздохнув, женщина снова погрозила белкам кулаком, и те куда-то ускакали.

Сейчас, после того, как она почти соприкоснулась со счастьем и ощутила на себе частицу его энергии, Энигму обуревало дополнительное желание сделать что-нибудь приятное — хоть кому. Поскольку ближе всех к ней находился сейчас Битком-Набитый, к которому она как раз и шла, то вероятно он и должен был стать жертвой её двойной бескорыстной помощи.

Наконец она вышла из Беличьего парка и направилась к тротуару вдоль дороги. Было немного грустно, но не слишком — в конце концов, рано или поздно счастье снова подвернётся ей, и уж тогда-то она его не упустит.

Внезапно сзади кто-то засигналил. Энигма обернулась и увидела быстро приближающуюся колымагу, стилизованную под тёмные времена, с плохо проработанной графикой.

Примерно в это же время Битком-Набитый отчаянно искал себе какое-нибудь занятие на ближайший промежуток времени, но ни одна из идей, крутящихся в голове, не привлекала его настолько, чтобы на ней остановиться. От всемогущества он в последнее время испытывал скуку и жаждал, чтобы на него снизошло хоть какое-нибудь независимое чудо. Такое бывало и раньше, и потом проходило. В общем, на данный момент Битком-Набитый пребывал не в самой лучшей фазе своей жизни. Имея внешность пухлого двухметрового младенца, себя он сейчас воспринимал как огромную толстую змею, и в последние дни по дому передвигался исключительно ползком. Конечности постепенно уменьшались, словно втягиваясь в тело, и он надеялся, что спустя какое-то время мутирует-таки в змею, то есть его облик будет полностью соответствовать новому восприятию. В связи со всем этим в комнатах Битком-Набитого царил жуткий беспорядок. Он давно уже спал на полу, ел с пола, повсюду валялись упаковки от еды и перевёрнутые стулья, которые он задевал, когда ползал. Его одежда порвалась на животе и коленях, а лоб превратился в большую безобразную шишку. Внезапно он вспомнил все, что с ним происходило за предыдущие двести лет, и содрогнулся от восторга. В голове пронеслась страшная и величественная сцена: он стоит чуть ли не на четвереньках, в полусогнутых руках сжимая меч, и мелкими прыжками подбирается к исполинской чёрной гусенице, неподвижно застывшей в углу кухни. Да, памятное было сражение… Почему-то вспоминались в основном картины одна ужаснее другой — сплошные битвы. Но ужас этих сражений в то же время был крайне приятен. Чего стоила та драка на чердаке с каким-то инопланетянином. А памятный бой в болоте с неведомым существом, которое вылезло из трясины, когда он собирал лягушек, и набросилось на него, словно тварь из ночных кошмаров… Приятно вспомнить, ха-ха. Но уже почти сто лет как любое насилие в их кластере было запрещено на уровне Конституции (спасибо новой владелице…), и возможно именно поэтому Битком-Набитый иногда так скучал (но тем не менее с насиженного места не съезжал). Впрочем, одна легальная отдушина таки оставалась — это игры, однако и они ему уже надоели. Но, возможно, что во всём кластере только он один и страдал от отсутствия регулярных сражений с монстрами.

Лёжа на ковре, Битком-Набитый медленно поднял руку и потрогал шишку на лбу. Та была упругой и смешно пружинила, прямо как настоящая. А ведь когда-то жизнь казалась интереснее — например, неделю назад. Куда девалось всё это ощущение радости бытия? Не сошло ли оно в небытие? Вспомнилось, как вчера в полусне ему мерещилось, что он ходит по саду и ведёт за собой обезьяну, а та время от времени пофыркивает на него и говорит: «Не ходи в шляпе, засмеют!». Он морщился от отвращения и отмахивался от обезьяны, будто от назойливой мухи. Ну и странный же был сон. Впрочем, явь, когда он проснулся, была не лучше.

Внезапно кто-то позвонил в дверь. Рядом с Битком-Набитым тут же возникли чьи-то маленькие ноги — это был его слуга по имени или фамилии Майер. Когда-то он работал переводчиком и учился у самого Хубилая, но уже много лет никого никуда не переводил, осев в доме у Битком-Набитого за его счёт и место.

— Хозяин изволит разрешить гостю войти или мне надлежит того выпроводить в изысканно грубой форме, как и предыдущих? — чуть насмешливо поинтересовался он.

Битком-Набитый задумался. Кто знает, может этот таинственный визитёр сумеет чем-то его развлечь или даже увлечь. Если честно, ему уже надоело превращаться в змею, но он не хотел ударить в грязь лицом перед Майером и так легко отказаться от своей стратегии. Нельзя было дать слабину перед человеком, который когда-то посетил Страну Гигантских Шаров и вернулся оттуда здоровым как физически, так и психоневрологически. Поэтому Битком-Набитый несколько раз моргнул, немного подумал и, приняв чуть расхлябанную позу, соответствующую его положению в доме, изрёк:

— Пускай заходит.

Хохотнув, Майер удалился. Битком-Набитый нехотя поднялся, зевнул и начал нашаривать в куче тряпья, наваленной у двери, любимый халат с вышитыми на нём павлинами. Наконец халат был найден и застегнут, капюшон откинут, и тогда Битком-Набитый осторожно выглянул в коридор. Там никого не было — ни слуги, ни гостя. Озадаченно хмыкнув, Битком-Набитый вернулся в комнату. Он чувствовал лёгкое раздражение — видимо, Майер болтал с посетителем на крыльце, не торопясь впускать того в дом. Обидевшись на всё это, Битком-Набитый снова скинул с себя любимый халат и в рванье завалился на пол, всем своим видом показывая, что он только что не вставал.

Спустя некоторое время дверь в дом наконец отворилась. Послышались шаги, и скоро перед Битком-Набитым предстала Энигма Колыханова, его ближайшая соседка. Светловолосая, уже совсем взрослая Энигма выглядела взволнованной. За ней маячил силуэт Майера, а где-то далеко-далеко за ним виднелся Уриэль Иаковлевич, старший брат Битком-Набитого, любитель читать нотации и всё критиковать. Как всегда, он выглядел немного нерезким, что, впрочем, было присуще всем людям его возраста.

— Доброе утро, — сказала Энигма. — Ты что, спал? Или что-нибудь случилось? Ты заболел, что ли? Скажи сразу, и я всё сделаю, чтобы помочь. Как спалось? Что нового? А почему у тебя лоб распухший? Я, наверное, тебя разбудила? Я не вовремя? Тебе плохо? Я что-нибудь не то сказала? — Казалось, она готова вот-вот расплакаться.

Битком-Набитый, устыдившийся своего поведения и потрясённый женской заботливостью, заворочался и присел. Майер, стоявший за спиной Уриэля Иаковлевича (они уже успели поменяться перспективой), показал хозяину большой палец — мол, молодец, давай вставай и кончай придуриваться.

— Что-то вид у тебя, братец, какой-то непрезентабельный, — подал голос Уриэль Иаковлевич, осторожно помогая брату встать на ноги. — Или ты и вправду заболел? Я надеюсь, у тебя с головой всё в порядке? — Он обвёл глазами комнату. — Если с головой непорядок, то я уж точно ничем помочь не смогу. — Он хохотнул. — Шах и мат, а что у тебя на лбу? Ты что, поклоны кому-то отбивал? Самому себе поди? Ха-ха-ха! Что скажешь, Майер?

— Ты меня и там доставал, а теперь и тут достаёшь, — нервно прошипел Битком-Набитый. Внезапно он вспомнил, что никак не отреагировал на серию вопросов от Колыхановой, и устыдился ещё раз. — Привет, Энигма. Ты удивительно вовремя, я бы сказал. — Одновременно с этими словами он отрывал от себя руки брата, который пытался его якобы поддерживать, хотя он и не падал.

— Ой, правда? — обрадовалась женщина. — Кстати, знаете, что я сейчас видела? Бонифация! Счастье!

— Да чё ты врёшь! — поморщился Уриэль Иаковлевич. Он никому не доверял, всегда всё перепроверял и в целом был несколько грубоват, хотя близко к сердцу это никто не принимал. А женщинам он не доверял втройне.

— И ничё я не вру! — нахохлилась Энигма. — Я же не говорю, что я его коснулась. Какой смысл мне врать? Я через парк шла, перед тем, как вы решили меня подвезти, и он в лесу мелькнул. Я за ним побежала, но догнать не смогла. Не веришь — у белок спроси! У них там везде регистраторы.

— Вот ещё, буду я с белками разговаривать, — поморщился Уриэль Иаковлевич. Он всегда объезжал Беличий парк (хотя через него была прямая однополосная дорога), поскольку белки его ненавидели (и было за что! Напомните мне, чтобы я не забыл вам рассказать эту историю) и забрасывали шишками почти весь кузов автомобиля (тот был с открытым верхом). Бац, бац, хлоп, щёлк — так и отскакивали шишки от лысого черепа Уриэля Иаковлевича и капота его ретромобиля.

— Мы тебе верим, Энигма, — вставил Битком-Набитый. Снова подцепив халат с павлинами из груды одежды на полу, он накинул его на себя, и теперь выглядел уже почти нормально, не считая деформированного лба. На заднем плане Майер поднял аж оба больших пальца вверх в знак одобрения и подбадривания. — А ты, братец, ей просто завидуешь.

— Я? Завидую? Ей? — Уриэль Иаковлевич громко и возмущённо расхохотался.

— Потому ты и такой сварливый, что даже издали счастья не видел, — продолжил развивать свою мысль Битком-Набитый.

— Можно подумать, ты видел, — парировал брат.

— Ну я по крайней мере на людей из-за этого не набрасываюсь.

— Ой, да хватит вам! — воскликнула Энигма. — Ругаетесь из-за пустяков вечно.

— А знаете что? — осенило Битком-Набитого. — Раз уж вы все тут, то давайте попьём чай с пирожными, что ли! Майер, у нас есть пирожные?

— В избытке, шеф. Их производство налажено безукоризненно.

— Тогда идём на кухню! — потирая руки, воскликнул Уриэль Иаковлевич. Он обожал сладости, особенно за чужой счёт. Собственно, именно ради кондитерских изделий он и прикатил к брату, и был очень рад, что тот сам предложил их отведать, опередив сторонний запрос. «Опять чужие пирожные жрать приехал?» — частенько спрашивал у него Битком-Набитый, и этот вопрос унижал Уриэля Иаковлевича. Пару раз он даже делал вид, что глубоко оскорблён и уезжал прочь, имитируя обиду.

И вот они вчетвером сидели на кухне и пили чай с пирожными.

— Я, кстати, что пришла-то! — вспомнила Энигма. — Мне твоя кровь нужна.

— Моя кровь?? — испугался Битком-Набитый. — Но зачем??

Все затаили дыхание.

— Да ты не бойся! Просто игра новая вышла, и я хотела тебе предложить играть в паре. Но сейчас анализ крови почти везде обязателен, чтобы в случае чего восстанавливаться было проще.

— Ну и игры пошли, шах и мат, — проворчал Уриэль Иаковлевич. — В моё время такого не было. А что дальше будет? Сейчас анализ крови требуют, а потом мочу надо будет сдавать, что ли? Где я её возьму? Нет уж, спасибо, я лучше буду в старые добрые шахматы играть, там никаких анализов не требуется.

— Там интеллект требуется, братец, — Битком-Набитый хитро прищурился.

— Ты на что намекаешь?? — взревел Уриэль Иаковлевич так громко, что аж деревья в комнате зашатались. Он был почётным ветераном трёх шахматных войн, отгремевших много лет назад, и всегда раздражался, когда какие-то сопляки разговаривали с ним без должного уважения. Тот факт, что сейчас никто больше не рассматривал шахматные доски в качестве поля боя, он игнорировал, а то, что его младший брат когда-то в одиночку выиграл битву с тарсианскими каннибалами и получил медаль «За заслуги перед Отечеством 24 февраля 3047 года», он в расчёт не брал вообще. Младший есть младший, который ничего не умеет и за которым нужно следить. И неважно, сколько ему лет — семь или семьсот. До сих пор в игры играет, как ребёнок.

Битком-Набитый лишь отмахнулся.

— Уровень развития цивилизации значительно повысился, это факт, — вмешался Майер. — И чем выше этот уровень, тем сложнее становятся развлечения.

— Ты ещё что-нибудь более очевидное мог изречь, шут гороховый? — проворчал Уриэль Иаковлевич, понемногу успокаиваясь. — О штрафах на органику нам ещё поведай, а то мы сидим тут и ничего не знаем, пока ты нас не просветишь, о повелитель банальностей!

Майер хохотнул и принялся доедать пирожное. Он занимал примерно одну пятую от своего хозяина, за что был очень ему благодарен. Для многих это выглядело бы неоправданным самопожертвованием со стороны Битком-Набитого, но того всё устраивало. Он больше не стремился к расширению, поэтому на свободное место мог кого-нибудь поселить.

— А что за игра-то? — дружелюбно поинтересовался Битком-Набитый у Энигмы. Превращаться в змею он передумал окончательно и бесповоротно. Эта прекрасная некогда идея казалась ему теперь безнадёжно глупой.

— Ой, я забыла название! Там про альпинистов что-то. Нужно подняться от базового пункта на вершину горы, несколько групп параллельно. Можно брать в плен другие группы, снаряжение у них отбирать. Я трейлер видела, там у одной группы палатку отобрали, и они замёрзли все!

— Да, любопытно! — оживился Битком-Набитый. Он уже представлял себя победителем, отважно стоящим на вершине высочайшей горы, у подножья которой валяются трупы других, менее удачливых игроков. В его руках окровавленный альпеншток, и он…

— Вот реклама, кстати! Можешь сам почитать! — Энигма протянула ему сложенный вчетверо листочек.

Развернув рекламу, Битком-Набитый сфокусировал свой взгляд на буквах и принялся тихо, себе под нос, озвучивать текст для лучшего его понимания (он не умел просто «читать», вернее мог понимать смысл прочитанного только при одновременном озвучивании).

— «Игра включает в себя три уровня…» Так, дальше. «Начинается с выполнения простых заданий и заканчивается покорением неприступного пика. Можно выбрать один из пяти доступных пиков. На первом этапе игроки съезжаются к базовому лагерю. Там их обучают технике альпинизма, тактике боя с искусственным интеллектом, закалке организма»… Ну это понятно, чему ещё там обучать-то? «На втором этапе происходят эволюция командного сближения и переоценка ценностей — участники начинают подъём и вступают в новую жизнь. Закладываются основы дружбы. Смысл второго уровня — накопить максимальное количество навыков и запастись всеми необходимыми психологическими ресурсами перед покорением вершины». Ничего нового, но неплохо, неплохо, хм. «Третий этап включает в себя восхождение на самый верх горы и завершение поставленной перед игроком задачи». Ну это понятно, да. А спариваться там можно?

— Какой ты заземлённый! — смутилась Энигма. — Нет, нельзя; там рейтинг «Д».

— Ну не беда, главное — что убивать можно! — Битком-Набитый расхохотался, потирая ладони.

— Скоро и в шахматах начнут убивать игроков, попомните моё слово, — громко пробурчал Уриэль Иаковлевич, но на него никто не обратил внимания.

Пока оживившийся Битком-Набитый и Энигма обсуждали грядущую игру и заказывали оборудование для анализа крови, Майер, переевший пирожных, уже задремал и тихо похрапывал в кресле. От сладкого его всегда клонило в сон, чем иногда и пользовались некоторые гости Битком-Набитого. Слон на его футболке тоже прикрыл глаза. Коварно усмехнувшись, Уриэль Иаковлевич, пока остальные не видели, вставил Майеру в рот соску (неизвестно, что она делала в его кармане), быстро сфотографировал слугу и куда-то отправил получившийся снимок. Тут же он (У.Я.) оброс сердечками по контуру на несколько секунд.

Раздался звонок в дверь — прибыл курьер с анализатором крови. Окинув его с ног до головы презрительным взглядом, Уриэль Иаковлевич, не прощаясь, ушёл. Из двенадцати пирожных он съел семь, и в целом остался очень доволен визитом, о чём оставил соответствующую запись в гостевой книге брата и оценил проведённый досуг в девять звёздочек, то есть почти по максимуму. Увидев спящего за столом Майера с соской во рту, курьер чуть не выронил от недоумения свой груз, и лишь врождённый профессионализм не позволил ему сделать это. Наконец он вручил Энигме анализатор крови, с благодарностью принял от Битком-Набитого пирожное, аккуратно положил его в пакет и бодро побрёл восвояси.

2. Летающий магазин Карнавака

Торговцы из других кластеров посещали эту секцию довольно редко, поскольку налог на коммерческую деятельность тут был очень высоким в связи с устаревшим оборудованием. Сюда обычно заходили лишь те, кто мог не только отбить все расходы и выйти в ноль, но ещё и заработать. Как правило, таких торговцев насчитывалось три-четыре на весь Олимп, и появлялись они в среднем не чаще раза в год, иногда реже. Наибольший интерес для жителей UXB112A представлял некто Карнавак, приносивший с собой всякие необычные штуки, существующие в единственном экземпляре и имеющие случайные характеристики. И надо же было такому случиться — сегодня в их кластер прибыл именно он!

Открая Докрая решительно толкала своё тело по мостовой, стремясь успеть к началу распродажи. В нагрудном кармане у тела лежала толстая деньга, которую Открая изготовила сама. Имитация старинных денег снова была в моде, а торговцы обычно становились основными её переносчиками, поэтому рассчитываться с ними нужно было именно «деньгами». О Карнаваке у Откраи были самые лучшие воспоминания: тот прилетал сюда года три назад, и как раз тогда она купила у него весьма полезное оборудование для огорода.

Карнавак, как оказалось, уже прилетел. Его шатёр стоял справа от будки администратора (пространство в этом старом кластере было довольно маленьким: несколько домов вокруг Беличьего парка — и по сути всё). Разные праздники в основном проводились именно здесь. «Летающий магазин Карнавака» — гласила надпись на шатре.

Интермедия 1: Тепло Спонтан Гойбл

— Вы представляете, — брови Тепло взметнулись ещё больше вверх, что вызвало бурю аплодисментов у сопровождающих, — они обратились ко мне с прошением устроить какую-нибудь несправедливость, но хоть малюсенькую. Типа, мол, когда всё слишком хорошо, это уже как бы не совсем хорошо, и надо, чтобы хотя бы иногда всё было не очень хорошо, ну типа как на Земле, наверное, не знаю.

— Дааааа… — озадаченно застонала свита.

— Они там поехавшие у тебя все, — высказал собственную мысль чей-то отдельный голос из свиты. — Как можно быть недовольным при восьмидесятипроцентной эйфории в параметрах?

— Хаха, а ты им просто обнули состояние сознания до изначального — сразу взвоют.

— Боже, какой ты жестокий! — вступил в диспут женский голос, разыгрывая «добрую» роль.

— Призываю всех заткнуться! — Тепло подняла вверх по указательному пальцу каждой руки (то есть, четыре пальца), и все умолкли.

Уже почти полвека она сдавала в аренду древний кластер, полученный в наследство от дедушки вместе с жильцами. Вначале Тепло хотела продать жильцов, а кластер использовать для тусовок с друзьями, и была очень удивлена, когда выяснилось, что юридически жильцы являются автономными личностями и их нельзя продавать. Неприятный такой сюрприз. До вступления в наследство она никогда не интересовалась первыми секциями, поскольку всё это казалось ей очень отсталым, устаревшим, — только старикам такое и может быть интересно. Но она ведь не знала, что те существа разумны и тоже бессмертны! Она вообще вначале думала, что их каждый день нужно заводить. Пришлось срочно расширять себе память и образование. Интерес к ранним секциям Олимпа со временем породил лёгкое увлечение ещё более ранними веками, и она даже заменила словарь у своего кластера на более классический, из двадцать первого века, что, увы, тоже не всем пришлось по нраву (но ничего, смирились). Много современных слов и понятий из лексикона кластерантов просто исчезли, однако Тепло не считала это чем-то плохим. В конце концов, кластер принадлежит ей, а значит ей и решать!

А каково было её удивление, когда вдруг выяснилось, что одна из кластеранток — её бывшая одноклассница Астать, причём сменившая имя на Откраю Докраю. Оказывается, не все там были ровесниками дедушки… Но ведь говорили, что та разогналась аж до шестнадцатого уровня и интегрировалась в кольцо Сатурна! Откуда она тогда вообще взялась в этом древнем кластере?? Зачем она здесь?? Тепло ничего не могла понять. Она попыталась встретиться с Астатью, поскольку гордая отличница всегда её восхищала своим упорством в достижении целей, но та вдруг ощетинилась какими-то странными блокировками, и обиженная Тепло в конце концов отступила. Однако, несмотря на этот, казалось бы, серьёзный межличностный конфликт между арендодателем и арендатором, Тепло всегда старалась сделать условия существования своих жильцов максимально оптимальными и благостными. И в то же время, согласно полученному сегодня заявлению, сами жильцы (а точнее, некоторые из них, то есть слава богу не все) уже не первый год страдали от полного отсутствия страданий. Надо же такое представить: ей додумались поставить в упрёк высокий уровень кластерной эйфории.

— Невероятно! Возмутительно! — кричали из шлейфа.

Каждое действие Тепло, даже самое микроскопическое, вызывало бурный отклик её свиты — всё согласно настройкам. Когда ей это надоедало, она снижала насыщенность реакций. Этот свежий пятимодульный шлейф был установлен ею лет десять назад, и его аватарки следовали за Тепло везде, источая непрерывный восторг и беспрекословное согласие с любым действием хозяйки, и когда она — ах! — закидывала его через плечо одним грациозным движением головы, то эхо от публичных восторгов, казалось, не гаснет веками.

Двадцатого марта ей исполнилось триста сорок два года, и она была полна сил и оптимизма. Впереди маячило немало радостных мгновений — новая встреча с мудрым Гига-8, телепатический межпространственный мост к следующему воплощению, плюс несколько операций для лучшего усвоения навыков по управлению новыми горизонтами опыта. Но эта недавняя жалоба вдруг повергла Тепло в страшное уныние, какого она не испытывала уже лет этак сто.

— Устроить несправедливость… — пробормотала она себе под нос озадаченно. — Как это бессмысленно! У них же всё есть! Что же тут вообще можно сделать?! — воскликнула она в панике, ни к кому конкретно не обращаясь. Ведь если кластеранты недовольны, то и индекс исходящего счастья в её характеристиках со временем начнёт понижаться. Надо что-то срочно предпринимать!

(В это время ей пришло новостное оповещение: только что умерло старейшее в Солнечной системе сознание. Да и хрен с ним, мысленно воскликнула Тепло, нервно удаляя сообщение. Задолбали своими новостями о всякой ерунде! Огонёк, единственный мужчина из её свиты, приказал женщинам вести себя максимально сдержанно. Ни в коем случае нельзя было раздражать хозяйку дополнительно. Несмотря на то, что они не были автономными существами с полноценным сознанием, находиться в отключенном состоянии им всё равно не очень нравилось, а за чрезмерное подхалимство все могли отправиться в Тёмную на сутки).

Из ниоткуда вдруг вынырнул Сы-Кай. Улыбаясь, он плыл над газоном на фоне вертикальной глади озера. На нём был малиновый костюм, шитый переливающимися золотыми нитками, а в руках он держал большую коробку с ананасами в сахарной глазури. Дурное настроение Тепло сразу же исчезло. Пробормотав: «Вот что ананас животворящий делает!», она отключила свиту и быстро полетела навстречу другу.

3. Энигма и внешники

Когда над их миром воцарился условный полдень, Энигма решила сходить на рынок и купить какой-нибудь простенький биоконструктор с возможностью прижигания ДНК. Ей подумалось, что неплохо бы создать кратковременного официального двойника, которого можно будет использовать для подстраховки в предстоящей игре, запуская вместо себя на самые опасные участки. Но когда она шла к трамвайной остановке (да-да, у них полвека назад запустили трамвай, причём трёхмерный), то обомлела — возле той бродили два человека в скафандрах из крокодильей кожи и с явным интересом осматривали сегодняшний памятник вчерашнему дню. Воистину, неделя была какой-то удивительной — то бонифаций в лесу, а теперь внешники! Давно они не появлялись!

— Здравствуйте, — произнесла Энигма, замирая перед людьми в скафандрах.

— Здравствуйте, — с пятисекундной задержкой донеслось из левого скафандра.

— Извините, что беспокою вас.

Прошло секунд пять. Синхронизация между реальностями пока ещё не слишком хорошо работала в этом секторе Олимпа и порой возникали такие вот задержки.

— Ну чего надо? — неожиданно грубо или скорее нервно, устало спросил правый скафандр.

Чисто автоматически, словно у неё тоже была задержка с откликом, а может быть соблюдая правила этикета или даже из соображений политкорректной толерантности, модной в этом сезоне, Энигма выждала пять секунд и озвучила наконец свои потребности:

— Хотелось бы задать вам вопрос.

Пятисекундная пауза.

— Мы оракулы, что ли?.. — правый скафандр явно был не в духе.

Прошло пять секунд.

— Да ладно тебе, Водопадов, пусть спрашивает, — донёсся спокойный или даже почти весёлый голос из левого скафандра. — Поговори с ней.

Пять секунд. Какая долгая подстройка-то…

— Но почему я-то? — недовольно проворчал правый. — Ну ладно, ладно, спрашивайте

Энигма воспрянула духом.

— Скажите, а как там, на Земле? Какая обстановка сейчас?

В правом скафандре кто-то нервно захрипел, словно пытаясь прокашляться. Мягким жестом друг призвал его к спокойствию и сказал:

— Обстановка в целом неплохая. Многое уже восстановили, но ещё не всё.

— А сколько процентов?

— Около… ну, что-то около шестидесяти. Или чуть меньше.

— А почему бы тебе самой не завербоваться, а? — взорвался правый. — Сидите тут как у Бога, <цензура>, за пазухой, да ещё и нас достаёте. Даже на выходных! Что у вас, <цензура>, с уровнем культуры? Как можно быть настолько бестактным, чтобы соваться к нам с такими <цензура> вопросами?

Несмотря на цензурные нашлёпки на некоторые слова, Энигма прекрасно поняла их смысл. От обиды на её глаза навернулись слёзы. Левый скафандр, заметив это, осуждающе ткнул друга локтем в бок.

— Как вам не стыдно! — воскликнула Энигма, с осуждением глядя в тонированный визор правого скафандра. — Мы вам такие деньги платим, причём поминутно, а вы так себя ведёте. — От справедливого возмущения она вдруг почувствовала прилив сил, а слёзы её мгновенно высохли. Сама она, конечно, ни разу не платила внешникам, но слышала, что налог на восстановление Земли берётся почти со всех обитателей Солнечной системы. Рядом с ними вдруг прорисовался Лисус Блажонко из администрации, который видимо возвращался с обеда, и с интересом принялся следить за перепалкой, что придало Энигме дополнительный заряд энергии. — Да если бы не мы, вас бы здесь вообще не было! Честное слово, что бы вы там о себе ни думали, вы просто неблагодарные, невоспитанные и… и ещё много какие люди, вот! Да с вашими манерами… К сожалению, сейчас, возможно, в вашем существовании и правда больше смысла, чем тогда, когда вы были никем, но если бы не мы…

— Если бы не вы?? — взвизгнул правый скафандр (это был ответ на первое энигмовское «еслибынемы», прозвучавший с задержкой из-за невысокого качества связи). — Да вас бы вообще не существовало, если бы не мы! Кто бы вас кормил, если не мы? Сморчки недоношенные! Ты себя видела хоть раз?? <цензура> Загфур, они вообще с ног на голову тут всё перевернули!

— Водопадов, пошли отсюда, а? — забормотал левый скафандр. — Давай лучше на аттракционы тебя сводим. Не спорь с нею. Она права в каком-то смысле.

— Она, он, оно, — да какая к чёрту разница! — отреагировал его друг новым воплем после некоторой задержки, а Энигма была так возмущена, что все эти пять секунд молчала, словно аккумулируя гнев. — Сморчок недоношенный, вот ты кто! — крикнул он в лицо женщине. — Сморчок из отстойника!

— Ах так?? — закричала та в ответ. — Сморчок я, значит, недоношенный?? Из отстойника?? Залезли к нам и оскорбляете! Какой кошмар! Я буду жаловаться! Я буду добиваться, чтобы вас вообще лишили права доступа к нам! А я ведь с вами нормально разговаривала вначале, но вы, люди, этого не заслуживаете, потому что не цените нормального отношения! Не зря у вас фамилия «Водопадов» — потому что у вас мозги как водопад! «Сморчок недоношенный», говорите? Да лучше бы недоношенным, чем переношенным, как вы! — Она наконец добавила новое оскорбительное выражение («сморчок недоношенный») в общий цензурный фильтр кластера. — Недопереносок, вот вы кто! Вам лишь бы нападать и оскорблять! Вы нам просто завидуете! Землю почти уничтожили, Луну уничтожили, а крайние — мы, да?? И это ваша Земля — отстойник! И всё благодаря вам! Лисус, ты фиксируешь?

— Фиксирую, — пробормотал администратор озадаченно. — Но только не факт, что жалобу примут.

Энигма уже слышала, что некоторые ретрограды с Земли, противники поствиртуальной колонизации, называют удалённые сервера для олимпийцев «могилами», «могильниками» и «погребальниками», но уничижительное слово «отстойник» и ужасный ярлык «сморчок недоношенный» слышала впервые.

— Ишь, жаловаться она вздумала! — Водопадов явно не желал успокаиваться и всячески противостоял попыткам своего друга уволочь его (в смысле, себя) подальше от остановки. — Ты что, считаешь, что лично я виноват перед вами или перед ещё кем-то? Да я, <цензура>, родился уже когда всё закончилось! Но у тебя видимо интеллекта не хватает, чтобы это понять, поскольку вы, <цензура>, привыкли по несколько веков жить и думаете, что и все так живут! А у нас средний срок жизни — двадцать два года, <цензура>! А не от пяти веков до бесконечности, как у некоторых! Двадцать два года, <цензура>! А мне, <цензура>, уже семнадцать! Да что я тебе объясняю, ты же тупая как не знаю кто! Вам здесь весело, вы тут развлекаетесь, а о нас вы хотя бы изредка думаете, а?? Или мы для вас просто одноразовая прислуга? Без чувств, без мыслей? Да отцепись ты от меня! — закричал он на своего друга. — Мы пришли к вам, чтобы отдохнуть, чтобы ОТВЛЕЧЬСЯ, а вы тут только оскорбляете и нападаете! Что я вам плохого сделал? За что, за что??…

Опустившись на скамейку под навесом, землянин уткнулся визором в перчатки и глухо зарыдал. Его друг Загфур озадаченно развёл руками. Внезапно Энигме стало стыдно; она поняла узость собственного восприятия и аж заискрилась от мук совести. Быстро присев рядом с рыдающим Водопадовым, она обняла того за плечи и принялась утешать и гладить по шлему. На ощупь землянин был чуть вибрирующий и бархатистый.

— У нас отпуск только три дня в год, — рыдал Водопадов, ответно прижимаясь к ней, словно к живородящей матери. — Выходных нету. Мы на два часа к вам выбрались, чтобы отвлечься от всего, чтобы забыть, понимаете? Расслабиться чтобы… Мне всего семнадцать, у нас в семье десять детей, ютимся под…

— Всё будет хорошо, — ласково внушала ему Энигма, в фоне удивившись такой маленькой цифре. Наверное, подумала она, землянин имел в виду сто семьдесят, а не семнадцать, а сокращённый ноль — это чисто земной жаргон. Не может ведь быть, чтобы кто-то и в самом деле так мало жил: двадцать два дня. Или он сказал «лет»? Бессмертная Энигма в этом не разбиралась. — Рано или поздно всё наладится, не переживайте.

Водопадов зарыдал сильнее, но теперь это было уже не слёзы обиды, а скорее слёзы радости.

— Вы такая добрая, — бормотал он, — такая чуткая. Извините, извините, я неправильно вас понял, я не хотел вас оскорбить…

В это время чуть в стороне переговаривались Лисус Блажонко и землянин Загфур. Пятисекундная задержка уже подверглась автокоррекции с вуали, и голоса звучали почти синхронно с губами.

— Не принимай всё это близко к сердцу, — говорил землянин несколько усталым голосом. — Он слишком уж чувствительный в последнее время (как баба, прямо), поэтому мне и поручили его к вам свозить, чтобы он петуха пропаял.

— Петуха что? — удивился Лисус.

— Ну петуха пропаял. Хм-м. А, понял, у вас словарь какой-то древний? Не всё переводит?

— Ну да. Последняя администраторша — любительница старины, и здесь как в двадцать первом веке разговаривают уже лет пятьдесят. Для кучи современных понятий вообще нет определений. Вот попробуй скажи какое-нибудь современное слово.

— Современное слово? Ну, оглобля. Ой. Ха-ха-ха-ха! Действительно! Слушай, а не скучно вам тут? — в голосе внешника вдруг зазвучала снисходительность или даже надменность.

— Да вроде не жалуемся. Меня сюда как техника завербовали,. Тут довольно-таки забавно, я бы сказал. Уж точно не скучно.

— А, так ты наёмник? Не местный, то есть?

— Ну да. Но ещё с джордановских времён сюда приписан.

— А ты вообще откуда? С орбиты, поди?

— Ага.

— Слушай! — оживился землянин. — Ты ведь парень с головой, я вижу; подскажи чего-нибудь туристу, — он хохотнул. — Чем интересным тут заняться можно, а? Я уже задолбался с этой землеройкой везде ходить, честное слово. Он как ребёнок — впервые в кластерах; рот разинет и стоит любуется. А я у вас уже раз восемь был, но правда давно. Как вы вообще к землянам относитесь?

— Землян мы не очень любим, — искренне признался Лисус. — Постоянно кто-нибудь да учудит. Вот недавно один захотел эту деревню разбить на квадраты и хабар у фермеров отобрать, а все они в одном экземпляре были. А для него это всё как игра, ну ты понимаешь. Привёл с собой дэмов в броне и молча одну ферму разбил. Понятное дело, его отключили, дэмов запретили, зато ферма теперь вся в квадратах.

— Ничего не понял! — восхитился Загфур. — Но вы нас тоже слегка раздражаете, если честно, хаха! Без обид? Особенно эти вопросы бесят, которые та баба задавала. «А как там снаруууужи?», «А какая у вас обстанооовка?» — ну так сходи и посмотри, <цензура>! Потому Водопад и взорвался. Слушай, а кто она вообще? На рожу вроде ничего. Её <…> можно? Давно она здесь?

— Это Энигма; она тут века три, не меньше.

— Охереть! — землянин словно подавился информацией и даже на какое-то время замолчал. Проблема вероятностного полового контакта с представителем ранней постчеловеческой расы его больше не интересовала, видимо.

Энигма слушала их разговор краем уха, на содержание особо не отвлекаясь.

— А почему, кстати, землеройка? — за жизнью Земли Лисус в целом не следил, но слово его заинтересовало, поскольку было похоже на лунолизку.

— Да потому что в земле роется! — расхохотался Загфур. — Они в земле живут, а мы на поверхности, — потому и землеройки!

— А, понятно, — кивнул Блажонко, делая вид, что всё понял, хотя на самом деле не понял ничего. — А ты ему кто? Друг?

— Я ему сверхдядя, — в голосе мужчины вдруг зазвучала гордость.

— Ну и как у вас там дела снаружи, какая обстановка?

Землянин на секунду оторопел и автоматически начал было свирепеть, потом расхохотался и обнял Лисуса за плечи, оценив юмор.

— Сразу видно, что ты внешник! Прямо несок! Ха-ха-ха-ха! Я для тебя тоже как-нибудь пошучу, надо не забыть.

День для всех закончился хорошо. Более того, землянин Водопадов пригласил Энигму на Землю хоть в каком-нибудь виде, и та после минутного раздумья приняла приглашение. Боже мой, почему она раньше не додумывалась посетить Землю? Такая простая идея — и никогда не приходила в голову. Но теперь нужно было дождаться официального разрешения. А пока она будет готовиться к визиту и собирать подарки! Она смутно помнила, что когда-то с этой планетой произошло что-то очень нехорошее (аж до сих пор восстанавливали), а что конкретно — не помнила, да и разве это было важно?..

Мини-интермедия

Людей Тепло презирала с детства, потому что они были абсолютно тупыми и только мешались.

— Да ты же сама человек! — смеялись над нею искинты в школе, и это бесило девушку.

— Я не человек! — кричала она возмущённо и чуть не плача.

Конечно, искинты были намного дальше от людей, чем она сама, представляя параллельную ступень эволюции разумных существ, но всё равно ей неприятно было осознавать, что она произошла от человека. Пускай они и находились на одном эволюционном древе, но всё равно это как сравнить, допустим, гусеницу и бабочку, дерево и плод. С шестого класса Тепло наконец научилась давать искинтам отпор: выучила на их языке какое-то особенное ругательство (сейчас она уже не смогла бы его выговорить). Кажется, оно означало «биологический сын биологического сына». Когда она им это сказала при всём классе, сперва наступила полная пауза, а потом всё запиликало.

— «Вы никогда не знали родительской любви!» — выкрикнула она популярный мем, чтобы добить искинктов окончательно.

Приклассово опозоренные и зафиксированные в таком состоянии в логах охраны (да ещё и под писк пиликалок), Себатон и Нотабес, два битоклеточных брата, больше никогда, до самого окончания школы не задирали Тепло. Более того, они стали лояльнее относиться к людям, и стали меньше выпячиваться. Одного из них, Себатона, Тепло потом случайно встретила в ЦИПе. По какой-то причине он был одет под человека, точнее человеческий контур был натянут на его внешнюю аватарис, но Тепло сразу поняла, что это он. Искинт, как ей показалось, смутился и исчез в толпе, и больше она никогда его не видела.

4. Пролежневы

На краю UXB112A, у самой границы, проживали в трёхэтажном доме супруги Пролежневы: Конфузий и Антенна. Тыльная сторона здания прижималась к Пограничной горе, а в подвале имелся незадокументированный проход в соседний кластер. Названия того кластера, расположенного на самом краю восточного сектора, никто не знал, но дела там шли, судя по всему, не очень хорошо, причём уже несколько веков. Ещё дедушка Конфузия когда-то обнаружил этот проход и через него обменивался с антиподами всякой всячиной. Об этом осталось много записей в его дневнике. «15 января, — писал он. — С утра сменил замок и поставил уже третий ограничитель в параллель, поскольку, пока мы спали, антиподы пытались прорваться. Но им удалось вскрыть только первый замок, простой, а второй, квантовый, они взломать уже не смогли. На всякий случай заквантовал и первую дверь, благо пенсия позволяет». Тайным проходом пользовались теперь и Конфузий с Антенной. Перед своим обнулением дедушка тщательно зашил его, но внук обнаружил и швы, и дневник.

Занимался дипломатией всегда Конфузий. Среди антиподов из зеркального сектора он был известен как «Лян Бэй» (что означало «Великолепный желтобородый»), но об этом не знал. Более того, к нему они относились лучше, чем к дедушке (которого называли «Хуань Бай Пэ», что означало «Глупая лысая голова»), поскольку тот совершенно не уважал их, а при редких встречах старался унизить и прямо дать понять, что он их просто использует. Конфузий же пытался облегчить страдания антиподов, снабжая тех оружием и сладостями, взамен получая власть над зеркалами (единоразовыми пистонами) и прочие тайные знания. Он мог спокойно входить в зеркала и выходить из них, а также проникать в чужие зеркала по зазеркальным коридорам, периодически пугая остальных жителей кластера подменой оригинального отражения на собственное. Никакой практической пользы это умение не несло; более того, из-за всего этого с ним почти никто не здоровался, кроме Уриэля Иаковлевича, которому такие шутки очень даже нравились, и он всегда радостно хохотал и показывал большой палец, когда из зеркала на него смотрел не он, — например, во время сеанса нарциссизма. Что касается тайных знаний, разглашению они не подлежат, даже намёками. В общем, от многовекового сотрудничества обе стороны получали выгоду.

Сегодня как раз был день обмена. При помощи специального архиватора Конфузий и Антенна упаковывали свежепроизведённую порцию конфет и пулемётов в маленький кубик. Копию архиватора им удалось передать на ту сторону ещё в прошлом году, и теперь бартер происходил намного легче во всех смыслах.

Собственно, обмен прошёл удачно; история про эту пару закончена.

Новое вторжение интермедии в основную композицию

Вечером, когда Тепло, Ибн Таран и Сы-Кай оклеивали говорящими обоями новый кратер Сы-Кая, Ибн Таран поинтересовался:

— Ну и что будешь делать с жалобой?

Тепло нахохлилась. Над решением этой идиотской проблемы она думала целую минуту с утра, потеряв таким образом кучу полезного времени. Для начала вообще нужно было понять, что же такое «несправедливость», которой от неё требовали Битком-Набитый и Пролежнева, независимо друг от друга. Честно говоря, значение этого слова Тепло не осознавала до конца. Она сунулась в словарь: «Несправедливость относится к отсутствию или противоположности справедливости». Как всё сложно! В общем, поиски решения были отложены на неопределённое время.

— Может ничего не буду, — сказала она. — Если бы весь кластер жаловался — тогда пришлось бы что-то менять. А индивидуальных настроек несправедливости в параметрах нет. Ещё и Астать эта. Опять вспомнила про неё.

— Что за Астать?

— Ну, Астать Угл, мы на македонском старшеклассились вместе. Она у меня домик арендует.

— А, та, которая в откат попала? — уточнил Ибн-Таран после короткой паузы, во время которой он мерцал синим, то есть подключался к инфотеке. — Раньше ты про неё не говорила.

— Какой откат?.. — растерялась Тепло. Что она упустила из виду?

Друзья переглянулись.

— Ну два века назад, когда террористы три хранилища на Земле взорвали. Ты что, поиск не делала по её имени даже?

Тепло вдруг почувствовала себя конченой дуррой. Но что они имеют в виду под откатом и причём тут Астать? Она что-то смутно слышала про какую-то катастрофу в верхних секциях Олимпа когда-то, но в подробности не вникала. А судьбой одноклассницы не интересовалась слишком глубоко, хотя информация, получается, лежит на поверхности.

Подгрузившись, Тепло быстро просмотрела ссылки. Да, двести тринадцать лет назад лунные террористы взорвали три земных мозгохранилища, дублирующих друг друга. Уцелело только четвёртое, самое раннее, и с этих копий и восстановили личности тех, кто погиб во время взрыва. Среди них была и Астать. Мда-а… Получается, та забыла всё, что происходило после взрыва и на Сатурне, потеряла все способности и добровольно решила осесть в каком-то полузаброшенном секторе. Боже, ну и жизнь. Врагу не пожелаешь.

— Вот я дурра, — сказала наконец Тепло. — Ну да ладно. Слетаю-ка я к ней, пожалуй, ещё раз. А то пыталась поговорить с ней когда-то, а она ни в какую.

— А смысл? — удивился Ибн-Таран. — Ты что — матереза?

— Ну нет, но всё равно жалко же её.

Ибн-Татан и Сы-Кай озадаченно переглянулись. Чтобы понять значение слова «жалко», обоим пришлось лезть в словарь.

Ничего не подозревающая Астать в это время полола грядки на ферме. В её руках была тяпка, инкрустированная бриллиантами, и в данный момент она вела атаку на гигантский живой огурец, нанося удар за ударом по его по мясистому зелёному телу. Иногда она торжествующе восклицала: «Ха!», если удар был удачным и огурец лишался какой-нибудь конечности.

— Да и зачем самой-то лететь? — недоумевнул Сы-Кай.

— Ты что, хочешь моим представителем быть?? — Тепло стала улыбкой, а потом снова собой.

— Да мне-то это зачем?! — воскликнул Сы-Кай, а Ибн-Таран аж фыркнул, представив друга в виде представителя кого-то ещё, не себя. — Я в такие отсталые районы не суюсь!

— Найди её бывших друзей, — предложил Ибн-Таран. — Пусть они спасают. Верхом на радугах сюда прискачут, хе-хе. Только зачем тебе всё это надо я, честно говоря, не понимаю. Платит за аренду — и ладно.

Тепло задумчиво притухла.

— Чё-то я и правда не уверена, что она вообще захочет, чтобы её спасали… А мне-то это зачем тогда?

Мужчины переглянулись и вдруг оживились.

— Тогда давай это… — Сы-Кай взял её под первую левую руку.

— Ну если именно сейчас не полетишь… — Ибн-Таран взял её под первую правую руку.

— Может, тогда подключимся? — Сы-Кай взял её под вторую левую руку.

— Может, сегодня нам выпадет «шанс», — Ибн-Таран взял её под вторую правую руку.

Тепло снова стала большой улыбкой: как хорошо, когда у тебя есть друзья! Как хорошо, когда есть общая игровая!

Сы-Кай взял её под третью левую руку. Ибн-Таран взял её под третью правую руку. Сы-Кай взял её под четвёртую левую руку. Ибн-Таран взял её под четвёртую правую руку. Все трое сплелись. Соблюдая ритуал, Тепло обнажила оба мозговых разъёма на шее, впустила друзей, подключилась, авторизовалась, пролистнула заставки с содержанием предыдущих серий, и на семь долгих минут все они стали одним существом.

5. Энигма на Земле

Парашют укрыл Энигму как одеялом, когда она коснулась наконец земли Земли, и минут пятнадцать она пыталась выбраться из-под его купола и выпутаться из строп, но при этом всё больше и больше запутывалась. Ноги, руки, голова — всё было в стропах, как в какой-то паутине. Смеясь, лежащая на спине Энигма дёргала конечностями. Слава богу, подбежали встречающие (она их не видела, только чувствовала) и помогли всё распутать. Какое смешное начало! Энигма радостно улыбалась.

Наконец усталая, но счастливая олимпийка восстала из парашюта и огляделась. Вокруг торчали какие-то огрызки зданий, повсюду болтались яркие, словно только что созданные таблички и плакаты «Я люблю Землю», «Земля — лучшая!», «Жить на Земле — счастье!». Энигма заколыхалась от восторга: они так любят свою планету, как это здорово, а она и не догадывалась! (Надо будет и у себя на улицах подобные таблички повесить, если только Уриэль Иаковлевич их не поснимает.) Из обломков асфальта вырастали какие-то перископы. Лица встречающих светились почему-то надеждой. Игравшая в фоне песня («Я так люблю свою планету, Земли на свете лучше нету») немного приглушилась.

— Я — Дима Водопадов, добро пожаловать на Землю, Энигма! — сказал торжественно какой-то чрезмерно рельефный мужчина, протягивая ей грязную руку, торчащую из лохмотьев комбинезона.

Энигма удивилась: тогда, в скафандре, он выглядел по-другому. Ну это понятно, впрочем. Но непривычно, хм. Она представляла его маленьким и худеньким, согласно его поведению у них в кластере (такой расклеившийся), а он оказался большим и опытным, хм. Внезапно раздался какой-то свист сверху вниз и чей-то крик «Ложись!» по горизонтали, а потом что-то загрохотало и заметалось. Картинка задрожала. Энигма радостно смеялась и хлопала в ладоши: она и не думала, что на Земле так весело. По ней ударило россыпью чего-то чёрного и красного, причём чёрное было твёрдым, а красное — скорее мягким, а порой даже жидким, плюс температура у него была выше, чем у кусков почвы и асфальта. Олимпийку всю замотало, но потом снова размотало, и она восхищённо открыла рот: вот это встреча! Как это называется: (она покопалась в памяти) салют? фейерверк?

Когда дым рассеялся, Энигма поняла, что для ландшафта скорее всего уже используется «Луна»: всё было в каких-то кратерах. Повсюду лежали куски встречающих (они легко сверялись по ДНК), некоторые таблички покосились, некоторые — разорвало. Дима разделил себя на три части: голова, торс с ногой плюс вторая нога отдельно. Улыбаясь, Энигма присела рядом с его головой и заговорила, но голос у неё почему-то стал ниже, и она покрутила уши, повышая тональность до привычной. «Настройки сбились, что ли?» — проворчала она недоумённо.

После двух часов напрасных попыток разговорить Водопадова, Энигма сдалась. Она не понимала, что произошло. Почему все земляне словно остановились? Будто у них не только питание закончилось, но они ещё и порвались? Энигма была возмущена: такое ощущение, будто она попала в какой-то неисправленный игровой баг. Немного побродив вокруг неработающих оболочек землян, она с обиженным видом побрела в сторону конвертационной капсулы. Домой, домой! Даже нечего будет друзьям рассказать, эх…

2020—2024

ПРАВИЛЬНЫМ КУРСОМ

«Как-то раз один мальчик пас овец в Пограничье, а рядом несли службу пограничники. Мальчишка решил подшутить над ними и внезапно стал кричать: «Роботы! Роботы! Помогите!». Пограничники тут же побросали свои посты и кинулись ему на помощь, оставив свою службу. Но никаких роботов они не нашли. Мальчишка рассмеялся — розыгрыш удался.

На следующий день пастушок решил повторить свою шутку и опять начал громко кричать «Роботы! Роботы!» и звать на помощь. Пограничники снова бросили свою службу и поспешили к нему. Но роботов опять не оказалось. Пограничники побранили мальчика и ушли. Пастушок был очень доволен своей весёлой выдумкой — не каждому удаётся так разыграть взрослых, да ещё два раза подряд!

И тут на поляну действительно вышли роботы. Их было аж десять. Одному мальчику не справиться! Надо звать на помощь! Мальчик стал кричать: «Роботы! Роботы! Помогите!», но пограничники подумали, что он опять их обманывает и в этот раз не пришли на помощь. Роботы убили мальчика, а потом расстреляли всех пограничников и жителей деревни. Вот и весь сказ».

«Быль о мальчике и роботах» из сборника «Сказания военнопленных»

Часть 1. Внутренняя зона

Эта история произошла так давно, что никто и не помнит, когда это было. Может, сто лет назад, а может и все триста или даже больше. В те далёкие дни ещё не было авиаперевозок, поэтому очень много народу гибло на воде. Корабли тонули чуть ли не ежедневно. Причины были разные — то шторм, то скалы, то блуждающие айсберги, то подводные вулканы, то пираты, то морские чудовища, то ещё что-нибудь. Современные навигационные устройства были тогда запрещены указом Императора, и капитаны двигались не то что на ощупь, но немногим лучше: на каждом корабле имелся штурман, который обладал способностью видеть и чувствовать на большом расстоянии, но таки на ограниченном. Это были очень строптивые создания, которых когда-то выращивали на экспорт в несуществующем теперь государстве, чьё название до сих пор упоминать неприлично. Сейчас ни одного уже в живых не осталось, а раньше их не то что сотни были — тысячи, а некоторые даже индивидуальность заслужили от Императора и вошли в историю Русской Воды. Но речь, впрочем, не о них.

Самым удачливым капитаном считался Помехот Уранский из порта Вольный. От природы он был моносексуал, и ни одна женщина совратить его не могла. Морские пираты не раз подсылали к нему на корабль сирен, но Помехот их быстро обезвреживал и вешал прямо на мачтах в назидание тем пиратам, что на воде и под водой шныряли. Дополнительно он был известен тем, что самолично обезглавил своего брата-предателя, который после войны с роботами оправдывал тех и говорил, что люди, мол, первые напали. В итоге отрубил Помехот своему брату голову и в живот ему зашил, а чиновники его оживили и отправили в ссылку за Китайские горы, и потом долго ещё до нас слухи долетали, что он так там и бродит до сих пор по лесам, китайцев пугает.

Но не только стойкостью и доблестью своими был славен капитан Помехот, а и умением кораблём управлять. Моряки верили, что ему сам Нашбог покровительствует — настолько велика была его удачливость, его везение. Из самых суровых передряг он выходил живым-невредимым, да не в одиночку, а вместе с кораблём своим, включая и пассажиров, и команду. Только один раз за много лет погиб у него пассажир во время рейса — напился и упал за борт. Даже судьи в кулак прыскали от смеха, когда запись с видеорегистратора на суде смотрели, а родственники покойного истца (он пытался засудить Помехота посмертно) со стыда чуть ли не сгорали. Живых мертвецов в то время уже перестали лишать прав, а то и жизни повторно, но ещё не массово и не через суды, как сейчас, вот они и наглели порой. Но речь не о них, опять же, а о капитане Помехоте. Славный это был человек, и даже морские пираты его уважали, хотя и досаждали порой. И вот однажды пошёл слух, будто появился новый пират, который не знает поражений и не чтит даже свои, морские законы до такой степени, что в конце концов сами пираты объявили за его голову награду, больше времени уделяя охоте за ним, чем своему бандитскому промыслу, что нам, простым людям, было только на руку. Почти никто не оставался в живых после встреч с пиратом этим, а если кто-то и оставался, то на чьей-нибудь шее в виде меморика. В те дни у мемориков общественный статус был ещё ниже, чем у мертвецов, но они по крайней мере живым людям не вредили, в отличие от трупов ходячих. Странно нам про такое слышать сейчас, но речь, впрочем, не об этом.

Итак, пират тот, носящий кличку Какад Непредсказуемый, патрулировал море на подводной лодке, якобы захваченной у имперского патруля и усиленной разными заграничными торпедами. Кличку такую он получил за свой непредсказуемый нрав ещё якобы в Остроге, из которого сбежал несколько лет назад вместе с такими же подонками, но может это был просто слух. Как они захватили подводную лодку — одному Нашбогу известно. И ещё поговаривали, что у него есть волшебная дудка, с помощью которой он может людьми управлять. Как ни странно, за три года своего морского террора он ни разу не попытался напасть на Помехота: может, осторожничал, а может с силами собирался. А с другой стороны Помехот редко перевозил барыг с их товарами, поэтому пиратам не было смысла брать его на абордаж, разве только чтобы гордыню свою потешить, что они иногда и делали себе на горе. И поэтому немудрено, что вскоре поползли слухи о том, что именно Какад Непредсказуемый хочет бросить основательный вызов Помехоту Уранскому, чтобы знали все, кто на море-океане хозяин. Когда про это услышал Помехот, он лишь усмехнулся и всё. Слухи же постепенно менялись. Так, например, некоторые начали со временем болтать, что сплетни о гипотетическом нападении Какада Непредсказуемого на Помехота Уранского не могут соответствовать истине, поскольку такая атака была бы предсказуемой, а за несоответствие клички и поведения с пирата и спросить могли (и переименовать в Какада Предсказуемого), причём не только по человеческим законам, но и по космическим. В общем, ничего толком не было понятно насчёт этого.

Так получилось, что полюбила храброго Помехота одна девушка, Лида, которая на судно к ним поварихой устроилась. Умная, стройная, скромная, на все руки мастерица. И так, и этак подкатывали к ней матросы и боцман, подарки ей экзотические предлагали, но не позволяла она ничего, храня своё целомудрие для капитана. Была Лида сиротой — родители её в концлагере у роботов проклятых замучены были. Полюбила её вся команда, относиться к ней стали, как к сестре. А капитан Помехот её чувств не замечал, предпочитая женской ласке всякие диковинные устройства, которые, как поговаривали, у него в каюте были установлены. А воспитана Лида была так, что не могла первой в своих чувствах признаться, считая, что именно мужчина должен на неё внимание обратить и завоевать, но какие только знаки внимания она ни оказывала своему капитану — тот не замечал ничего, или же делал вид, что не замечает, по каким-то тактическим соображениям. Но в какой-то момент невмоготу стало Лиде, и однажды на ночь глядя зашла она в каюту капитана вечером, остановилась перед ним, глаза в пол опустив, и бушлат с себя скинула, а под ним ничего нет.

— Я люблю вас, — говорит. — Делайте со мной, что хотите, но не уйду я от вас. Хочу всю жизнь быть с вами рядом.

У Помехота в голове всё словно закипело. Голых женщин он до этого видел только на игральных картах у одного казбека много лет назад. Его первым желанием было вытащить Лиду на палубу и повесить её на мачте, как сирену, и пускай чайки её клюют до смерти — ему плевать на это будет. Но потом он подумал, что она всё же член его команды, и негоже с ней так поступать. Впервые в жизни капитан задумался о чём-то таком, о чём никогда не задумывался раньше, но на мыслях своих не успел даже сосредоточиться, потому что с палубы вдруг донеслись какие-то вопли, дверь каюты распахнулась и внутрь залетел чем-то встревоженный боцман. Он явно хотел о чём-то доложить, но при виде обнажённой Лиды растерялся и даже впал в шоковое состояние, потому что капитан и женщина, тем более неодетая и тем более Лида, которая всем была как сестра, не могли сосуществовать в одном пространстве для него. Лида, застеснявшись, снова завернулась в бушлат, а смущённый капитан, который ни разу в жизни не смущался, закричал:

— Почему вы врываетесь без стука, боцман?

Заикаясь от волнения, тот сообщил, что на корабль напали водяные. Помехот и Лида переглянулись испуганно, по-быстрому оделись, капитан схватил гарпун, и они все, не сговариваясь, побежали на палубу. Никогда прежде водяные люди не нападали на корабль капитана Помехота, придерживаясь нейтралитета, но что-то их, видимо, подтолкнуло, спровоцировало. Выбежав из каюты, все трое увидели ужасное зрелище: десятки каких-то аквалангистов с топорами дрались на палубе с командой корабля, и ещё пара десятков резиновокожих карабкались на борт из моря. И, судя по всему, нападавшие выигрывали. Половина палубы уже была усеяна трупами моряков и пассажиров, и только один водяной корчился у кубрика, держась за живот.

Никогда не происходило на корабле Помехота ничего подобного. Да, нападали на него и раньше, но никогда не ступала нога нападавшего на палубу — не успевала просто. А сейчас творилось нечто из ряда вон выходящее, и причина тому могла быть только одна — сглаз. В одну секунду капитан Помехот понял, что его удачу сглазила Лида, поскольку всё остальное шло как обычно, а только она была новой переменной в его жизни. Она вторглась в мир капитана, как незваный ледокол в ледяную толщу, и рассекла его броню прямо до сердца, разрушив ту моносексуальную магию, которой он с детства был защищён. Её половой разъём, мельком увиденный капитаном, до сих пор стоял у него перед глазами, как живой. Отмахнувшись от наваждения, Помехот с яростным воплем метнул свой гарпун в одного водяного, вырвал из рук другого топор, уже занесённый над пожилой пассажиркой, и опустил его на голову нападавшего. За пять минут он уложил почти всех аквалангистов, но поскольку те продолжали и продолжали лезть из воды с обоих бортов, то силы, увы, были неравны. Отважный боцман уже был мёртв, а Лиду зажали у мачты трое резиновых, удерживая её какими-то баграми. И вот пока капитан сбрасывал назад в море одного водяного, другие подкрались сзади и набросили на него стальную сеть. Под тяжестью её Помехот аж рухнул на колени, а водяные тут же быстро вбили по краям сети железные колья, тем самым превратив эту сеть в своеобразную клетку. Напрасно бился под нею капитан Помехот, надеясь освободиться — ни один кол не дрогнул даже.

Часть водяных принялась радостно вопить и танцевать вокруг пленённого капитана, а другая часть затаскивала на палубу большую лебёдку зачем-то. Стоя на коленях, укрытый тяжёлой цепью, словно плащом, Помехот молча следил за ними, мечтая о страшной мести. Изредка до него доносились крики Лиды, но он не видел, где она находится, и не знал, почему кричит. Установив лебёдку на палубу, трое водяных принялись вращать её рукоять, затаскивая на корабль что-то тяжёлое.

И вот через борт перешагнул огромный водяной в водолазном скафандре, весь покрытый илом и ракушками. Скафандр его был настолько стар, что под шлемом даже нельзя было рассмотреть лица, ибо стекло всё потрескалось от старости и почти целиком заросло илом и ракушками. Подхватив своего короля (а это явно бы он) под руки, водяные осторожно повели его к пленённому капитану, потому что сам король не видел почти ничего — настолько грязным было стекло шлема. Страшно представить, сколько ему было лет, или даже веков. Никто из смертных не видел его прежде, разве что в сказаниях народных его образ нередко всплывал, да матери им своих детей пугали.

Установив короля своего перед Помехотом, водяные расступились, пропуская аквалангиста с чёрным чемоданом. Замерев рядом с королём, тот откинул переднюю крышку с чемодана, вытянул сбоку кабель чёрный и воткнул его в шлем короля. В чемодане что-то захрипело, прокашлялось, а потом вдруг из него раздался хриплый мужской голос:

— Ну что, капитан Помехот, моя взяла?

Водяные подобострастно захихикали и зашлёпали ластами по палубе, как лягушки. Понял капитан, что чемодан тот — не чемодан вовсе, а большой динамик, через который король водяных с внешним миром общается. Очень ему захотелось посмотреть на того старика, что внутри водолазного костюма столько времени прячется, но увы, сделать этого он пока не мог.

— Ты не держи на меня зла, капитан, — сказал вдруг водяной примирительно, и даже слуги его аж притихли от такого поворота событий. — Ничего личного. Мы с тобой никогда друг друга не трогали, сам знаешь.

— Тогда… тогда почему ты уничтожил мой корабль, мою команду, моих пассажиров?? — воскликнул Помехот. — Зачем?!

Из динамика донёсся тяжёлый вздох. Как показалось Помехоту, в нём звучала некая печаль, что удивило его дополнительно.

— Ничего личного, как я сказал, — ответил король водяных. — Скажем так, я вынужден был это сделать.

— Ничего не понимаю, — пробормотал капитан. — Поясни, рыбья твоя голова.

— Хорошо, поясню, — вздохнул водяной. — Ничего и никогда я не имел против тебя, человек, да и сейчас не имею. Не пересекались наши пути никогда, хотя некоторые истории я про тебя слышал. Но один очень плохой землянин, то есть тот, кто снаружи воды живёт, а не под нею, как и ты, похитил вчера мою дочь Акву и потребовал в обмен ни много ни мало, а миссию, которую я и исполнил, собственно: убить всех людей на твоём корабле, а тебя самого в живых оставить. Ночью он должен будет вернуть Акву в условленное место, о котором он мне и сообщит. Вот, собственно, и всё, человек. Не держи на меня зла, прошу.

— Да как же не держать на тебя зла, — закричал озадаченный капитан Помехот, — если ты всю мою команду порубил и даже пассажиров всех! Я тебя, гад такой, из скафандра твоего вытащу и на бизань-мачте повешу, Нашбогом клянусь!

— Не гневайся, капитан Помехот, — грустно вздохнул динамик. — Кто-то умер, кто-то родился, кто-то живёт — так всегда было и всегда будет. Умрёт кто-то раньше срока — значит судьба у него такая. Всё — тлен, всё — ил. В этом деле мы оба жертвы.

— Но ты-то дочь свою потом вернёшь, а мне как потом жить без команды своей?! — закричал Помехот возмущённо. — И пассажирьим родственникам что говорить? Да и вообще, мне кажется, ты врёшь. Какой человек мог оказаться настолько наглым, что не только похитил твою дочь, но ещё и условия тебе ставит? Кто мог бросить вызов самому королю водяных?? Я таких отморозков не встречал ещё на своём веку, хотя повидал я немало. Кто этот человек, ответь мне! Я только про одного такого слышал, но ни разу ещё он мне дорогу не переплывал: Какад Непредсказуемый его кличут.

— О нём я и толкую, капитан Помехот, — вздохнул король водяных. — Только в отличие от тебя, я о нём вообще не знал раньше, веришь-нет, даже кликухи его поганой не слышал. Какое мне дело до какой-то земной блохи… Но протаранил он вчера ясли наши на своей подлодке, и пока его войско торпедами отгоняло солдат моих, прорвался в сами ясли, где моя Аква чужих деток воспитывала, и похитил её. А потом прислал мне види: так, мол, и так, завтра над твоим царством будет плыть один доблестный капитан, и если ты хочешь дочку свою живой увидеть, то убей всех на борту, кроме капитана, а потом я с тобой свяжусь. Показал мне Акву мою, — динамик всхлипнул, — и как он издевается над ней. Прости меня, капитан Помехот, но Аквушка для меня дороже твоей команды, сам понимаешь. Не мог бы я спокойно жить, пока кровинушку мою где-то пытают.

Слушая старого водяного, Помехот почувствовал, что в нём что-то меняется. Что он уже не тот человек, что был раньше. Невозможно такое пережить и осознать, но при этом остаться прежним. Смотрел он на короля водяных, стараясь ненависть к нему ощутить, да не мог. Не держал он зла на старика, хотя должен был. Прав был водяной — они оба стали жертвами.

— Эй, идиоты, да отпустите вы бабу, — приказал король водяных своим слугам и снова обратил внимание на капитана Помехота. — Как видишь, ребята мои ослушались меня и оставили в живых не только тебя, но и бабу твою. Поразвлечься, наверное, хотели. Но пускай живёт, да. Баба не человек.

— А можно её в батискаф сунуть и к нам на дно? — выкрикнул один водяной. — Будет нам детей рожать!

Все заржали, но грозный голос короля оборвал веселье.

— Заткнись, шут гороховый. Как будто своих, подводных баб вам мало, ещё и сухопутных подавай.

К пленённому Помехоту подбежала Лида с разбитым лицом, кутаясь в остатки бушлата, и присела рядом с сетью, словно и правда была бабой его, как обозначил король водяных. Но капитану уже было плевать на свои старые принципы, он думал только об одном: как найти этого проклятого Какада и убить. И ещё он не мог понять, из-за чего пират на него ополчился. Никогда они не встречались, никто из них друг другу дорогу не переходил. Неужто из зависти просто или чтобы гордыню потешить? Поинтересовался капитан у водяного, видел ли тот вообще Какада этого, но динамик глухо ответил, что видел только руки в киберперчатках, поскольку видеокамера у пирата на плече сидела. Попросил тогда капитан переслать ему то сообщение, чтобы наёмный инженер мог его изучить, но сказал водяной, что было самоудаляемым послание то…

И вот король водяных и его свита собрались вернуться в пучину морскую. Потребовал капитан Помехот напоследок, чтобы освободили его из сети, но король лишь усмехнулся и ответил, что сделать этого не может, поскольку не хочет, чтобы Помехот его из скафандра извлёк и на бизань-мачте повесил, как обещал. Пускай твоя баба тебя освобождает как хочет, сказал водяной. Слуга отключил динамик, другие аквалангисты снова прикрепили к королю своему цепь от лебёдки, и скоро на палубе остались лишь Помехот с Лидой, да куча трупов…

Через час удалось капитану выбраться-таки из-под сети, не без помощи Лиды, конечно. С девушкой они при этом ни обмолвились ни словом, а только взглядами обменивались, и, опережая события, скажу, что до конца жизни они так и не заговорили или не успели, хотя долго жили вместе и детей растили общих. Первым делом Помехот бросился к штурману своему, который в бочке штурманской на капитанском мостике сидел. Ибо именно он управлял в это время кораблём. Кто-то из водяных нагадил на штурманскую бочку сверху — видимо, от обиды, что не смог расколоть закалённое омское стекло своим примитивным топором. Пока Лида всё это убирала, капитан приказал штурману развернуть корабль и возвращаться в порт.

А когда они трупы водяных в море сбрасывали, то прежде чем последнего выкинуть, решили повнимательнее посмотреть, что это за водяные такие вообще, так как почти никто из землян их близко не видел прежде. Попытались снять с него костюм резиновый, чтобы посмотреть на рожу водяного, и ахнули, ибо не резина это была, а кожа чёрная прорезиненная, а акваланг прямо из спины его рос! Помехот вспомнил, что слышал от прабабушки легенду, будто водяные эти были когда-то созданы в специальной лаборатории научной, чтобы люди могли на дне работать, но скорее всего это была просто сказка.

Выбросив чудовище в море и перекрестившись, Помехот и Лида притащили на палубу «сборщика душ», трёхфазный психоколлектор, и принялись по одному загружать в него погибших матросов и пассажиров, а точнее души их оцифрованные, чтобы потом в мемориков обратить. Только двоих матросов не удалось спасти, ибо топоры водяных им разъёмы повредили.

Возвращаться в родной Вольный было страшно, но уклоняться от опасностей Помехот не привык. Суд оправдал его благодаря записи с видеорегистратора и показаниям штурмана и мемориков, которые к тому времени уже распаковались и установились. Что самое удивительное, никто из родственников погибших не затаил злобы на капитана, а вот к Какаду Непредсказуемому воспылали лютой ненавистью, а дурная слава о том распространилась ещё больше.

Спустя примерно месяц после своего возвращения в родной порт Помехот проснулся ночью по непонятной причине. Что же разбудило его? Какой-то шум? Предчувствие? Лида тихо сопела у стенки, а значит шума не слышала, и кто его знает, может никакого шума и не было вовсе, а может быть девушка просто крепко спала. Но в то же время тревога не проходила, а спустя минуту Помехоту показалось, что он услышал какие-то мокрые шлепки по деревянному тротуару рядом с домом. Тихо, стараясь не разбудить Лиду, капитан встал, натянул брюки и покрался к входной двери, заодно прихватив и саблю на всякий случай.

Когда он распахнул дверь, то лишь многолетняя закалка помогла ему удержаться от вопля ужаса при виде чёрного блестящего существа, стоящего на самом пороге. И та же самая закалка остановила уже занесённую руку с саблей, ибо в тот момент, когда Помехот инстинктивно замахнулся, он понял, что перед ним генетический мутант, посланец водяных, а не Какад Непредсказуемый. Задрожал водяной, руки испуганно перед собой выставил, на колени рухнул. Понял Помехот, что аквалангист пришёл к нему по какому-то делу, опустил саблю и спросил у ночного визитёра грозным шёпотом, чего тому надо. Водяной молча показал ему в сторону моря и сделал шаг по направлению к берегу, как бы приглашая Помехота следовать за собой. Кивнув, капитан прикрыл дверь, и они двинулись к морю.

Когда они свернули к заброшенному волнорезу, Помехот немного удивился, но не слишком, поскольку понял, что водяные хотят провести с ним какие-то секретные переговоры. Всё это выглядело очень и очень странно. Чего ради они вышли с ним на контакт после всего, что произошло? Если бы они хотели убить его и Лиду, то вели бы себя не так. Простодушные это были создания, не способные на какие-то интриги, хитроумные удары в спину и так далее.

И действительно, за волнорезом обнаружился плот, на котором стоял король водяных рядом с заплесневевшим переговорным динамиком, а из воды торчали блестящие головы его подданных, похожие на лягушачьи.

— Ну здравствуй снова, Помехот Уранский, — раздался из диковинного устройства голос короля водяных. — Не ожидал, что так скоро свидимся?

— Здравствуй и ты, король, — осторожно произнёс капитан Помехот, замирая на берегу в нескольких метрах от плота. — Как я понимаю, ты что-то хочешь мне сказать? Не просто так же ты сюда приплыл глубокой ночью, миновав все пограничные посты?

— Ты прав, капитан, — вздохнул король водяных. — Хоть и не против я был бы с тобой чайку попить, но приплыл я сюда, к сожалению, не поэтому.

— Может ты знаешь, где искать Какада Непредсказуемого?! — глаза Помехота гневно блеснули, и он дважды рассёк воздух саблей. — Ну тогда говори, старик, не тяни!

— А ты не перебивай старших, капитан, а лучше выслушай, что я тебе скажу, — ответил ему водяной, и Помехот вдруг устыдился своих бестактности и импульсивности, ибо всегда уважал авторитет старших и сурово карал тех, кто не уважает. — Для начала хочу сообщить тебе, что Аквушка, доченька моя, покинула этот мир. Убил её Какад проклятый за то, что не исполнил я волю его в тот раз. Мол, ослушался его и оставил в живых не одного тебя, как было оговорено, но и бабу твою, вот он и осерчал. Везде у него уши да глаза. В общем, похоронили мы Аквушку мою, и жизнь под водой потеряла для меня всякий смысл, капитан. Я больше не король водяных, теперь мой старший сын подводным миром править будет с моего повеления. А приплыл я сюда для того, чтобы в земле быть похороненным, ибо землянин я на самом деле. И хочу я, чтобы похоронил меня именно ты, капитан Помехот, так как одной судьбой мы с тобой оказались связаны. Молчать! — прикрикнул он на испуганно заквакавших подданных. — Снимите с меня шлем, я вам приказываю! А костюм сыну моему передайте в наследство. И пускай почистит его, это тоже ему накажите, а то забудет. Закопайте меня где-нибудь здесь, на берегу. Пусть меня потом волнами вымоет и назад в море унесёт. Я так хочу.

Задрожав от ужаса, несколько водяных вскарабкались на плот и принялись откручивать винты, которыми шлем короля крепился к костюму. Потрясённый Помехот стоял на берегу, наблюдая за происходящим, словно за слайд-шоу на ярмарке. И вот дрожащие водяные открутили наконец шлем и стали его раскачивать, пытаясь снять. Однако ничего не получалось у них — видимо, и руки слабые были, и шлем за давностью лет весь заржавел. Отстранив незадачливых водяных в сторону, Помехот заткнул за пояс саблю и сам взялся за дело, и после трёх попыток древняя конструкция наконец пошатнулась.

Затхлый воздух ударил в нос капитану, но из чувства деликатности он не поморщился даже. Осторожно сняв шлем с головы короля водяных, Помехот вознёс благодарность Нашбогу за то, что сейчас ночь, а не день, ибо зрелище, которое предстало его глазам, воистину бросало в дрожь. Да, король водяных действительно был человеком когда-то, но в связи с тем, что скафандр свой он не покидал очень давно, то весь покрылся плесенью и всякими болячками, а седые волосы с его головы и бороды выпадали клочьями. Перепуганные водяные принялись креститься и брызгать в короля морской водой зачем-то, но тот лишь отмахнулся от них. Попытавшись улыбнуться беззубым ртом, старец втянул в себя воздух и вдруг захрипел, задёргался, а голова его завалилась на бок, словно у китайской статуэтки.

Король водяных умер.

Теперь требовалось уважить последнюю просьбу старика — извлечь из костюма и похоронить, — и действовать нужно было быстро. Помехот грозно замахнулся на рыдающих водяных, чтобы завывали потише, и те тут же умолкли, словно признали его за старшего, пускай и временно назначенного. Пока слуги раздевали покойного короля, Помехот быстро сбегал в сарай за двумя лопатами. Как выяснилось, никто из водяных пользоваться лопатой не умел, пришлось капитану действовать самому. Зарыв худого, как глист, старика под самым началом волнореза, человек и водяные попрощались, и больше никогда пути их не пересекались.

Шло время. Все острова архипелага тому времени обещали крупное вознаграждение тому, кто поможет поймать Какада Непредсказуемого. Про гнусного пирата слагали песни и рассказывали анекдоты по всем землям и водам, но сам он никак себя не проявлял больше, где-то затаившись.

Спустя год вдруг по всем островам прошёл слух, что Какад Непредсказуемый — не человек вовсе, а получеловек, или, точнее, получеловек-полумашина, и что голова у него железная, а вместо мозга — калькулятор. Мол, один член его команды сбежал и в каком-то кабаке прибрежном выложил всё это по пьяни своему собутыльнику. Многих это напугало, поскольку эхо от войны с роботами до сих пор звенело по всем материкам и морям-океанам. В те страшные дни роботы нередко использовали пленных людей как суперсолдат, заменяя некоторые их органы и части тела на искусственные и вновь выпуская на поле боя, но только на сей раз эти несчастные выступали против своих же сородичей. Могло ли оказаться так, что Какад Непредсказуемый был подобным киборгом, чудом оставшимся в живых? Но с чего какому-то ветерану войны выбирать своей мишенью Помехота?.. Когда тот перешёл ему дорогу? В общем, капитан решил попытаться найти того моряка (если он существовал, конечно) и допросить.

Сделать это было непросто, но капитан Помехот не привык отступать. Оставив Лиду с новорожденными сыновьями дома, он поплыл на 191-4-26-24, где, по слухам, и находился тот трактир, в котором бывший матрос Какада Непредсказуемого излил душу первому встречному. На удивление, хозяин трактира подтвердил слух, но сказал, что тем же вечером этот матрос погиб в пьяной драке и его выбросили в море, чтобы с полицией проблем не возникло, а там его акулы сразу же сожрали. Тогда Помехот спросил, кто же тот человек, которому была доверена информация об облике Какада Непредсказуемого, и хозяин трактира ответил, что был то посмертник, который наёмником на галерах подрабатывает и появляется здесь раз в полгода. Поскольку имени его он не знал, то отправил Помехота к тому, кто мог этой информацией владеть, но предупредил, что с теми ребятами нужно быть осторожнее. Но поскольку по миру давно уже ползли слухи о противостоянии Помехота Уранского и Какада Непредсказуемого, с бандитами у капитана проблем не возникло, ибо морской народ вовсю уже делал ставки на биржах, и даже урки поганые были на стороне Помехота. Всё это неприятно удивило капитана, но широкая народная поддержка могла ускорить поиски.

Итак, звали того посмертника Полушарием, и сейчас он находился на вахте при архангельской нефтевышке. Набрав небольшую команду, Помехот отправился прямо туда на взятом в аренду эсминце, чтобы допросить посмертника, но уже над Уральским хребтом радиоэфир заполнили встревоженные сообщения о теракте на той самой нефтевышке. Кто-то заминировал её и подорвал. По «Голосу Нашбога» сказали, что в этом виновна террористическая группировка водяных, но капитан Помехот сразу понял — проклятый Какад Непредсказуемый опередил его на шаг. Видимо, действительно у того везде были свои люди (и не только люди).

Пришлось повернуть назад. Чтобы обезопасить Лиду и новорожденных близнецов, Помехот отправил их к своим родителям на один из островов. Хоть здесь Какад его не опередил, слава Нашбогу! А может подонок вёл какую-то странную игру, оставляя Лиду с детьми на десерт. Но кто же он такой?.. Ну не было у Помехота таких врагов, которые могли бы затеять столь изощрённую месть. Никому и никогда он не осложнял жизнь настолько, чтобы мститель посвятил мести аж несколько лет.

Никаких зацепок, ведущих к Какаду, у Помехота больше не было. Никаких новых сведений ниоткуда не поступало. Однако сидеть на месте сложа руки было нельзя, и поэтому Помехот набрал новую команду, и принялся бороздить Великое Море в поисках хоть какой-нибудь информации. Но никто не мог дать ему никакой наводки на Какада Непредсказуемого. Посетил он даже Остров роботов, поскольку считается, что твари механические всё на свете знают, но и роботы ничего толком не знали. Сказали только, что Какад обчистил их крупный оружейный склад несколько лет назад, угнал две подводных лодки и был таков. Но к мести ему они были безразличны и помогать Помехоту отказались. Сторонились теперь роботы людей.

Остров живых мертвецов Помехот также посетил, но посмертники тоже ничем не смогли ему помочь. Сперва удивило капитана то, что в отличие от внешнего мира местные живые мертвецы в основном прятали шрамы от вскрытия под одеждами, тогда как снаружи они наоборот словно старались показать миру свою природу и демонстративно ходили в прозрачных футболках, но, впрочем, ничего особо удивительного в этом не было. Причём их социально-политическая жизнь была, как оказалось, пропитана каким-то эзотерическим учением, что удивило Помехота гораздо основательнее. Мемориков они за разумных существ из одного с ними ряда считать отказывались (хотя по внешним законам те относились к оцифрованным живым мертвецам, то есть были просто другим подвидом посмертников) и на всякий случай даже посоветовали капитану сковать из них меч (!) для решающей битвы с Какадом, но Помехот воспринял это как религиозный бред и покинул остров по сути ни с чем… но с облегчением.

Шло время. Казалось, Какад не оставил после себя никаких следов, и впервые в жизни Помехоту вдруг захотелось опустить руки и прервать свою миссию, но случай вдруг свёл его с полярницей по имени Северина. Их встреча произошла в одном из дешёвых плавучих отелей западных островов, где Северина жила вместе с подругой. Когда Помехот за кружкой пива рассказал ей, что ищет Какада, полярница посмотрела на него внимательно, подёргала себя за верхнюю губу, а потом сказала:

— Так-с, подожди-ка секундочку. Это такой нервный чувак с механической головой? Моника, ты же помнишь его?

— А как же, — ответила Моника и фыркнула.

— А ну говори мне, женщина, где искать этого проклятого Какада! — рявкнул Помехот, вскакивая на ноги. — И чем быстрей, тем лучше!

— Успокойся, — сказала Северина, поднимая руку, — остынь. У меня есть, что тебе сказать. Только орать на меня не надо, понял? — она похлопала рукой по бластеру, висящему на поясе. Насупившись, капитан кивнул. Северина тоже кивнула и продолжила: — Какаду сейчас нужна новая голова, потому что старая у него с дефектом. Вот поэтому он и скрывается от всех. И готов заплатить бешеные деньги за новый череп.

— За новый череп… — понимающе пробормотал Помехот.

— Если ты выставишь на аукцион подходящую голову, ну или её муляж, — полярница усмехнулась, — то возможно он с тобой сам свяжется. Мне примерно известно, где он живёт, но доносить на него я не хочу, мне моё личное спокойствие дороже ваших разборок, понятно? Хорошо, что мы друг друга понимаем, капитан, — она снова погладила бластер. — И да, я тоже не очень рада, что какой-то псих с механической головой разгуливает по моим островам, так что если тебе вдруг удастся его, ну ты понял, я против не буду, — Северина хохотнула и подмигнула капитану. — Кстати, как тебе Моника? Или ты больше по мужикам?

Помехот сжал от ярости кулаки так сильно, что аж пальцы побелели, но гнев свой сумел обуздать. Не стоило на чужой территории давать взбучку какой-то зарвавшейся полярнице. К тому же она дала ему очень ценную информацию, невероятно ценную. Получается, Какад временно не у дел по той причине, что нуждается в ремонте головы. Значит, сейчас он не так силён, как прежде, и стоит воспользоваться этим.

— Благодарю тебя, полярница, — сказал он сквозь зубы. — Я очень ценю твою помощь и уважаю твою позицию. Но скажи мне, заклинаю, как частное лицо частному лицу: где ты вообще познакомилась с этим… с этой… мразью, тварью?

Северина засмеялась.

— О, это давняя история, — сказала она. — Когда-нибудь ты всё узнаешь, я думаю. Но только не от меня, потому что я слишком люблю тайны.

И полярница снова расхохоталась, а при виде побуревшего от ярости морского волка расхохоталась ещё сильнее, причём беззлобно, скорее дружески, на равных. Помехот с силой выдохнул, поняв, что эта женщина намеренно пытается вывести его из себя, потому что ей нравится так поступать с людьми, словно тестируя их, поднялся, кивнул и направился к выходу из бара. До него долетели её слова, сказанные довольно-таки громко: «Нормальный мужик, только глупый совсем», после чего раздался визгливый хохот Моники. Но капитан сумел стерпеть это и вышел. Несмотря на то, что Северина вела себя достаточно заносчиво, было ясно, что она не врёт. Вряд ли она сходу бы придумала такую складную историю, будто Какад исчез со всех радаров именно из-за проблем с головой. Зачем это ей?..

Теперь капитан Помехот знал, как ему действовать.

Послав жене телеграмму, что возвратится домой нескоро, может года через три, капитан отправился на Сардинию, чтобы тамошний плавитель выплавил ему искусственную голову и вставил в неё всю полагающуюся электронную начинку. Голова получилась замечательная: бронзовая, с рогами, с волевым лицом. Помехот почему-то был уверен, что она Какаду понравится, что тот обязательно на неё клюнет, потому что голова эта будет как бы зеркалом того, что он о себе возомнил.

Итак, можно было приступать к второй стадии мести.

Часть 2. Внешняя зона

Временно прописавшись в Германии, Помехот, давно отвыкший от так называемой «цивилизованной» жизни (после демобилизации он в молодости немного жил в Европе и был знаком с тамошними нравами и т.д.), зарегистрировался в гостинице под именем Зигмунда Пришвина из Венгрии и вскоре подал объявление о продаже редкой головы на самый известный земной аукцион. Увы, из стран архипелага тогда ещё не было доступа в интернету — и именно по этой причине Помехот и вынужден был перейти из одной Зоны в другую: все крупные аукционные игроки в основном поступали именно так. Нравы здесь были посвободнее, чем на внутреннем архипелаге, местные дети спокойно играли в «роботов» — персонажей фантастических фильмов, не более. О войне с роботами во внешнем мире почти ничего не знали, вернее об этом знал только узкий круг избранных, которых иногда запирали в психиатрические лечебницы. Чтобы не загнуться от скуки во время ожидания, Помехот даже устроился на работу — телохранителем при состоятельной европейской туристке, — выдавая себя за отставного вояку. Он сменил причёску, носил другую одежду, всё больше вживаясь в образ Зигмунда Пришвина и всё меньше напоминая того капитана, которым был прежде. Но внутренне это всё равно был один и тот же человек — опытный моряк, жаждущий мести. Выжидающий.

Первый отклик на объявление о продаже изысканной механической головы поступил не сразу. Пришлось Помехоту ждать полтора месяца. Но чисто интуитивно он догадался, что это не его клиент, а просто какой-то сумасшедший, которому зачем-то захотелось поговорить о жизни с владельцем редкой головы. А вот второй звонивший, похоже, был кем-то типа секретаря при Какаде — по крайней мере, Помехот сразу понял, что рыбка клюнула, но что разговаривает он с какой-то мелкой сошкой.