Бесплатный фрагмент - Обнимая русло реки

Арфа-грива

***

Ниночка не любила ходить в садик. Там было скучно, а еще днём нужно было спать, а спать днём она уже давно не умела, потому что стала большой. Или кто-то так решил, что всё, уже большая, пора учиться борщ варить, пора пол подметать, да не просто так, а чтоб чисто и чтобы пыль в воздухе не стояла. А раз уже большая, то спать днем нельзя, так решила Ниночка.

А еще в садике были занятия, на которых очень строгая воспитательница говорила, что сейчас нужно делать, а что делать категорически нельзя. Почему нельзя, Ниночке было непонятно. И иногда, после занятий, она всё же пробовала сделать то, что было нельзя, например, взять кисточку в кулак, а не в пальцы, намазать клеем стол, а не бумажку или аккуратно полить воду на стол. В конце концов, почему нельзя, чтобы вода немножко была на столе? Наверное поэтому воспитательница Ниночку не очень любила, но все же старалась найти с ней общий язык. Особенно на прогулках. Ниночке не нравились прогулки, потому что там чаще всего было или холодно, или шёл дождь. Но ей нравилось сидеть на веранде и рассказывать, рассказывать, рассказывать… Все то, что ей удалось то ли придумать, то ли увидеть или накопить за утро и день. А дети собирались вокруг и тихо слушали. Им нравились эти истории, больше похожие на правду, но еще по-детски сказочные. А воспитательница в это время спокойно стояла в сторонке и о чём-то говорила с дворником, или с нянечкой, или с самой заведующей!

В этот садик Ниночка пришла недавно, потому что они переехали в большую квартиру, и мама стала снова ходить на работу. Каждое утро мама по дороге на работу отводила Ниночку в садик. Ниночка шла медленно, а мама тянула ее за руку, торопилась.

— Мама, я буду играть на арфе.

— Хорошо… в музыкальной школе учат деток играть на арфе.

— Нет, не там. В таком круглом доме, он похож на цирк, но сверху он тоже круглый, а на куполе — узор, похожий на облака. Помнишь, я тебе рассказывала про круглый дом? В этом доме все стены круглые, со всех сторон.

— Опять сочиняешь? Расскажи ребятам в садике про этот круглый дом. А сейчас поторопись. А то оставлю тебя на крыльце и в садик заходить не буду.

Ниночка засопела и постаралась чаще перебирать ногами. Она не хотела, чтобы мама оставляла её на крыльце. Когда так случалось, Ниночка одна проходила в группу, со всеми здоровалась, аккуратно убирала одежду в шкаф и съёживалась от страха. Если она заходила одна, пожилая нянечка всегда что-то плохое говорила про маму, настолько плохое, что Ниночка не хотела даже попытаться понять смысл всех её слов. На удивление, на эти слова очень весело реагировала воспитательница и… тоже говорила что-нибудь плохое про маму. Ниночка не хотела, чтобы кто-то говорил плохое про маму, даже воспитательница.

Воспитательница — хозяйка детей. Она могла залезть в шкафчик и вытащить всю одежду, рассмотреть её, обсудить, сложить по-своему. Могла вытащить из кармана жука и заставить утопить его в унитазе. Могла приказать закрыть глаза и спать. Могла отобрать ложку, если кто-то ел неаккуратно, и долго не отдавать. Но самое обидное, это то, что она могла что угодно говорить о детях. Не о всех, но всё равно было очень-очень обидно. Потому что Ниночка точно знала, что они не «бездари и олухи», не «дети Ивана-дурака», не «твари безрукие». Они хотели сделать домик жуку, собирали на участке драгоценные камни, чтобы потом показать их маме и папе, придумывали как сделать шалаш из раскладушек и, в конце концов, капустный суп есть аккуратно невозможно, его вообще невозможно есть! Можно только представлять себя мореплавателем и разгонять ложкой волны от корабля — капустного листа.

Дети всё понимали и молча терпели. И, возможно, тихо завидовали тем, кого не обзывают и не ругают. Но стать другими они не могли. И не умели.

Ниночка тоже не умела. И по-прежнему не спала днём.

Вечером за ней пришла не мама, а бабушка. Это было странно.

— А мама где?

— На работе. Я тебя пораньше решила забрать. Пойдём в одно место сходим.

Ниночка замолчала. «В одно место» никогда не означало ничего хорошего. Вот, точно. Они пришли в какой-то длинный дом, в котором пахло рыбой и чем-то кислым.

— Здравствуй, Ниночка.

— Здравствуйте, дедушка.

За толстыми стеклами очков на Ниночку смотрели очень тёмные маленькие глаза, а на руках у странного человека было множество рыжих пятнышек и один красный бугорок, похожий на бородавку Бабы Яги.

— Расскажи мне про круглый дом.

— Зачем?

— Хочу послушать как ты рассказываешь.

— А почему про круглый дом? Я про другое тоже рассказать могу.

— Про что, например?

Человек замер в ожидании. А Ниночка задумалась. Рассказывать? Ничего плохого в этом ведь нет, ну, расскажет свою историю не только ребятам в садике, а еще кому-то. В конце концов, воспитательница эту историю тоже слушала и ничего плохого не сказала. Сказала только, что надо позвонить. А кому позвонить Ниночка не разобрала, там фамилия какая-то была.

И вот сегодня пришла бабушка, и они оказались в этом длинном доме. «Ну, хорошо, старенький человек, слушай. Только с чего начать? Тебе ведь с самого начала надо рассказывать…»

— Так ты мне расскажешь?

— Да. Вот думаю, как лучше сказать сначала.

Человек одобрительно кивнул в сторону двери, и бабушка куда-то вышла. Почему-то Ниночка почувствовала себя сразу более свободной, бабушка напоминала ей о том, что надо быть большой, а значит готовить борщ, мыть стол, чистить кастрюли и не говорить о всякой ерунде, а лучше вообще не говорить, молча чистить.

— Ну слушай… Давным давно, в тридевятом царстве…

Ниночка задумалась, это оказалось не так-то просто — начать рассказывать с самого начала. Попыталась как в сказке, но нет, не то.

— Ну же, — не сдержался и поторопил старенький человек.

Ниночка сбивалась, он её часто переспрашивал, она начинала говорить заново и путалась, приходилось останавливаться и снова объяснять. Но она справилась! Она рассказала всё, что знала и слышала, всю историю, с самого начала.

Жизнь в круглых домах

Когда я была еще совсем совсем маленькой, такой маленькой, что даже маму не видела, а только иногда слышала, я жила в круглом доме. Там было очень удобно и свободно, можно играть, спать, когда хочешь. Там я почти летала, а мои ножки и ручки танцевали под музыку.

Музыка бывала разная. Иногда пела мама: то веселую коротенькую песню про двух белых котят, то длинную и грустную, но очень красивую. Иногда музыка звучала сама по себе, играл целый оркестр, или пели другие люди. А иногда мне давали послушать музыку с самого неба. Эта музыка всегда звучит очень тихо, и нужно очень внимательно слушать, чтобы ее услышать. Но она самая самая красивая.

Я знаю, что все маленькие дети сначала живут в круглых домах. Мне об этом много рассказывали белые птицы. Про девочек и мальчиков, таких же как я или немного больше, или даже про тех, кого еще нет, но кто обязательно появится в своем круглом доме. Это наши первые жилища, и мы их не всегда помним, а может помним не всё и неправильно. Я помню, что он был круглый, что там был красивый купол с узором, как на небе облака, что там был всегда свет и что мне там было хорошо.

Птицы с голосами людей

Птицы спускаются с самого неба и разговаривают с детьми в круглых домах. Они белые или голубые, иногда их оперенье меняет цвет и становится то золотым, то белым. Они умеют говорить голосами людей, а их лицо всё время двигается и трудно рассмотреть, какое оно. Кажется, оно похоже на лицо какого-то ребенка. Вот клюва как у синицы или сороки на этом лице точно нет.

Ко мне прилетали птицы несколько раз, пока я жила в круглом доме. Одна мне рассказала, что пройдёт несколько лет, я уже буду большой девочкой и буду жить в каменном доме с другими разными людьми, тогда я увижу разных птиц, и не все они будут говорить со мной. Но одна, самая незаметная, обязательно расскажет что-то очень важное. То, что мне надо будет запомнить. Я спросила: «Как же я узнаю ту птицу, если она будет самая незаметная». А мне ответила птица с человеческим голосом: «Слушай их голоса. Та, чей голос скажет слово, а не птичий звук, та тебе и нужна». Я смеялась, потому что еще не знала, что не все птицы умеют говорить человеческим голосом. И вот представила себе, как птицы шумят, словно барабаны и трещетки, а слов из них не выходит, и это мне казалось смешным.

А потом я родилась, и мне дали имя «Нина».

По темным углам

Я долго училась жить этой новой жизнью, кажется несколько лет прошло. Даже не всё и запомнилось из тех лет. Птицы с человеческими голосами стали прозрачными, и в яркий солнечный день их перья почти сливались с лучами солнца. Нужно было сильно прищурить глаза, чтобы их рассмотреть.

Наш дом оказался очень большим, у него не было ни купола, ни узоров. А вечером становилось темно. Я хотела бы поговорить с птицами, как раньше, но не понимала как создавать слова. А они мне уже ничего не говорили, просто прилетали иногда, приносили с неба музыку и улетали.

В один из вечеров я увидела как из угла комнаты, в котором уже стало темно, кто-то выходит. Он был маленький и совсем не похожий на небесных птиц. У него был шипящий голос, как шум воды. И он не умел летать, только ходил, перебирая своими ногами. Я никак не могла сосчитать, сколько же у него ног. Точно больше, чем у меня!

Ему хотелось познакомиться со мной. Он сказал, что он хозяин дома и что моя мама его кормит молоком и конфетами. А ещё он сказал, что если я буду «плохая девочка», то он будет меня держать за ноги и не даст ходить по дому и играть. Тогда я первый раз в жизни испугалась. Я хотела спросить, что это значит «быть плохой девочкой», но «хозяин дома» не любил отвечать на вопросы детей.

Потом бабушка сказала: «опять домовой расшалился, Мариша, насыпь ему конфет» (Маришей бабушка называла мою маму). Тогда я догадалась, что «домовой» это и есть «хозяин дома». Но какой же он хозяин, если выходит только тогда, когда темно, и даже не умеет разговаривать со взрослыми людьми? Мне стало смешно и я стала смеяться и шевелить пальцами рук, изображая как домовой ходит, перебирая своими маленькими ножками. Мне хотелось рассказать о смешном домовом маме, но я еще не знала всех нужных слов. «Иж ты, смешливая» — сказала бабушка, — «и игрушки то ей не нужны, своими пальчиками играет. И нянькать ее не надо, сама себя смешит».

Потом я научилась ходить и даже бегать и прыгать, говорить и петь песенки. И осталось совсем немного до того времени, когда я стану уже совсем большой девочкой.

Про арфу круглую как голова льва

Однажды я лежала в кроватке, днём, и никак не могла уснуть. Я смотрела на лучик солнца и сильно щурилась, мне хотелось, чтобы прямо сейчас прилетела светлая птица с человеческим голосом и неуловимым лицом и дала послушать музыку с неба. Мне было немного грустно, потому что музыки с неба я уже давно не слушала, а музыка на земле, среди людей была не такой красивой и слишком громкой.

И вдруг я её увидела, да, сначала я её увидела — арфу круглую, как голова льва. А потом стала слышна её музыка. Музыка была почти такая же как та, которую приносили светлые птицы, она переливалась нежными и в то же время звонкими звуками и казалось, что никогда не закончится. У арфы были две длинные палки, торчащие из круглого тела и много-много струн — тонких звонких и спокойных потолще. Я никак не могла понять, как же на ней играют, мне казалось, что она играет сама на себе. Арфа плыла на луче солнца и была почти прозрачной, как светлая птица. Не доходя до пола, в который упирался солнечный луч, преломленный квадратным стеклом открытой форточки, арфа остановилась. Солнечный свет вокруг ее круглого золотистого тела двигался и был похож на белые и желтые локоны, придавая арфе еще большее сходство с головой льва. «Арфа-грива», — подумала я: «так я буду тебя называть». И потянулась ручками к арфе. Та как будто в ответ стала играть громче и звонче.

— Ты можешь сделать так, чтобы музыка арфы играла долго. Сделай так, это нужно для другой девочки. Очень нужно.

— Где ты? Я тебя не вижу, — я сильно сощурила глаза, чтобы рассмотреть светлую птицу, но она была настолько прозрачной, что свет солнечного луча пронизывал её как горстку пылинок.

— Какая ты неприметная! Не улетай, скажи, как мне играть на «арфе-гриве»?

Птица что-то стала говорить, но её слова переплетались со звуками арфы, это было очень красиво, но непонятно. Я сильно вслушивалась, а звуки музыки уносили меня куда-то очень далеко, кажется, к самому солнцу.

Вдруг стало очень светло, я зажмурила глаза и… уснула.

Про другую девочку

Больше эта неприметная светлая птица ко мне не прилетала, но других птиц я видела, а иногда даже слышала. Мне было интересно их сравнить с птицами, у которых есть клюв — воробьями, синицами, голубями, даже с большой серой вороной. Это как сравнивать комочек ваты со снежинкой. Мы в садике из комочков ваты делали снег и украшали этим «снегом» синие куски картона. Когда я смотрела на свою работу мне даже казалось, что там и правда снег — белый, пушистый, холодный. Но кусок ваты в ладошке становился грязным и липким и противно прилипал к пальцам, когда я старалась его приклеить к картону. А снежинки… они красивые и прозрачные. И никогда не лежат на ладонях, растворяются, как будто их и не было мигом раньше. Но мне все равно нравилось рассматривать непрозрачных птиц. Я старалась в них рассмотреть тех, светлых с человеческими голосами и неуловимыми лицами. Мне очень хотелось, чтобы они не становились прозрачными и неприметными. Но я откуда-то знала, что так нужно и что скоро я забуду их внешность, как забыли уже многие дети, как забыли все взрослые…

Мы с ребятами гуляли после полдника в садике, это была радостная прогулка, потому что уже приходили наши мамы, папы, бабушки, старшие сестры или братья и уводили нас по домам. Или в парк, или в бассейн, или в музыкальную школу. Воспитательница была очень добренькая с нами, то и дело поправляла кому-нибудь из нас шапочку или шарфик, улыбалась своим ярко-красным ртом и разговаривала более тихим голосом. Я забралась в проход между беседкой и забором и мастерила свою арфу-гриву из большого куска пластилина, заранее украденного из шкафа воспитательницы, и двух толстых веточек. Струны было решено сделать из ниток, которые мой друг Дима старательно вытягивал из своей красной вязаной шапочки.

Когда четыре струны были уже вполне сносно прикреплены (одним концом привязаны к палочкам, а другие я старательно влепила в пластилин), я решила попробовать свою арфу на звук. Дима меня подбадривал и уже готов был запеть какую-нибудь песню.

— Вот эти струны, на правой палочке, будут играть повыше, а эти, на левой — пониже. Вот слушай.

Я начала дергать за нитки, которые конечно вылезали из пластилина и предательски обвисали, но это мне не мешало услышать звучание звонких струн, которые «исполняли» для нас что-то очень красивое. Такое красивое, что Дима громко запел свою любимую песню:

— Летят самолеты, сидят в них пилоты и с неба на землю глядя-а-а-ат!

— а-а-а-а, — подключилась я более высоким голосом. Мне хотелось, чтобы было похоже на те звуки арфы-гривы, которые мне слышались в дёрганьи красных ниток-струн.

И в этот момент я увидела её, светлую птицу с меняющимся лицом. Она сидела между железными прутьями забора и смотрела на нас.

— Хорошо, Ниночка, красивая музыка, продолжай, — сказала светлая птица человеческим голосом.

И мы с Димой продолжали петь под звуки волшебной арфы-гривы:

— Мы машем руками, мы просим пилотов: «возьмите в полёты ребя-а-а-а-ат!»

Звуки арфы становились всё громче, а музыка переливалась и уносила мелодию по причудливым гармониям и переборам струн куда-то очень далеко. Светлая птица качала головой и приподнимала и мягко опускала крылья. Кажется, она и была дирижером этой волшебной музыки. Я очень внимательно смотрела на птицу, боясь потерять это движение мелодий, а под моими пальчиками шевелились и безвольно болтались красные нитки — струны моей маленькой самодельной арфы.

Я так увлеклась исполнением этих прекрасных мелодий под дирижирование светлой птицы, что не заметила, как Дима перестал петь и убежал из моего убежища между беседкой и забором.

Я не заметила, как пришла воспитательница и смотрела на меня и даже что-то говорила мне. Я не заметила, как пришла мама и звала меня домой, выглядывая из-за плеча воспитательницы. Мне надо было доиграть эту музыку, очень надо было…

Воспитательница подошла совсем близко и с силой потянула из моих рук кусок пластилина, из которого торчали две толстые палочки. Красные нитки, окончательно отлипившись от пластилина, развевались на них как маленькие длинные флаги.

— А-а-а-а, о-о-о-о, — продолжала петь я, пытаясь вырвать из рук воспитательницы свою арфу.

Светлая птица еще сильнее замахала своими крыльями и музыка стала быстрой и громкой.

— Не забирайте мою арфу! Мы еще не доиграли музыку!!! — закричала я, — мне надо эту музыку сыгра-а-ать!

Воспитательница сделала шаг назад и застыла с очень прямой спиной.

— Ниночка, пойдем домой, — услышала я сквозь звуки музыки голос мамы.

— Сейчас, мама, только птицу дослушаю и доиграю…

Музыка стала спокойнее, птица раскачивалась из стороны в сторону между прутьями железного забора, арфа звучала нежно, я тихонько подпевала. А потом светлая птица взлетела, покружилась надо мной и исчезла в белом свете солнца. Я посмотрела на свою арфу-гриву: «Спасибо, арфа. Ты круглая, как голова льва и очень красиво играешь. Мы с тобой разбудили ту девочку. Теперь я могу с тобой попрощаться».

Я аккуратно положила на землю кусок пластилина с торчащими из него двумя палочками.

— Мама, я закончила, можно уже идти.

Мама взяла меня за руку, и мы пошли. По дороге я ей всё-всё рассказала: про музыку, которую принесла светлая птица, про арфу-гриву (ну она круглая как голова льва, поэтому я её так называла), про другую девочку, которая поселилась в круглом доме. Той девочке обязательно надо было послушать эту музыку, которую мы с птицей исполняли! Ведь это была её музыка.

***

На следующий день, в садике, во время прогулки, Ниночка рассказывала ребятам про «арфу-гриву», про светлую птицу с переменчивым лицом, которая говорит человеческим голосом и про другую девочку, которая еще совсем маленькая и живёт в круглом доме. К той девочке тоже прилетела светлая птица и принесла музыку и арфу-гриву. Почему «гриву»? Потому что тело у этой арфы круглое, как голова льва. И еще про многое Ниночка рассказала тогда ребятам — про то, как мы перестаём видеть светлых птиц, про совсем маленьких детей, которым надо помогать, надо просить светлых птиц их навещать почаще, про домового, который похож на сердитого паука и с которым Ниночка совсем не любит играть, про самую красивую музыку, которую приносят послушать светлые птицы…

— Надо позвонить психоневрологу, — сказал воспитательница заведующей, — среагируем вовремя, не будет неприятностей.

— Звоните, а я сообщу родителям, — вздохнула заведующая и почему-то покачала головой.

На следующий день Ниночка оказалась у пожилого доктора, которому раньше, когда-то очень давно казалось, что он слышит голоса чудесных птиц… или людей? Но он отгонял от себя эти воспоминания. Он очень умный, образованный, опытный и уважаемый специалист…

— Пойдём позовем бабушку, — доктор уже давно вышел из-за стола и то сидел рядом с Ниночкой, то ходил по своему кабинету.

— Пойдём, старенький человек, — вздохнула Ниночка и протянула ему свою маленькую пухлую ручку.

— А, вот и бабушка! Тамара Васильевна, что ж Вы понапрасну девчушку по таким врачам таскаете, — доктор даже головой покачал, — ведите её домой и купите… альбом для рисования что ли. Такая она у вас фантазёрка, может писательницей будет, или даже, того… артисткой!

Доктор подмигнул Ниночке и передал её ладошку в руку бабушке.

— До, свидания, старенький человек! — радостно сказала Ниночка.

— Прощай, милая девочка.

***

Уважаемый врач, профессор, заведующий психоневрологическим отделением областной клинической больницы сидел в своём рабочем кресле и смотрел на луч солнца, застывший на подоконнике. Он снял очки, сильно сощурил глаза и стал сильно всматриваться в этот луч света.

Светлая птица с переменчивым лицом сидела на луче и мягко двигала крыльями:

— Хорошо, хорошо, — слышалось в шелесте за окном.

— Хорошо, — вздохнул уважаемый врач и прикрыл глаза.

***

В это время, где-то в западной Африке, одна женщина поняла, что скоро у неё родится ребенок. Её муж, музыкант, сидел во дворе и играл на арфе. У той арфы тело круглое, как голова льва, из которой торчат две толстые палки, а струны с одной стороны тонкие и высокие, с другой — потолще, со звуком спокойным и ровным.

— Эй, — крикнула женщина и засмеялась. Её муж улыбался.

Светлые птицы смотрели сверху, они приносили музыканту звуки музыки. Все уже точно знали, что в этой семье, в своём первом, круглом доме, живет чудесная маленькая девочка, которая через несколько лет начнет учиться у своего отца играть на африканской арфе. Арфе с телом круглым, как голова льва…

Я — комната

Да, да, вы всё правильно прочитали, я — комната. Одна маленькая комната в одной трёхкомнатной старой квартире. Здесь, ну то есть во мне, уже успело пожить довольно много людей. А вот прямо сейчас живёт студент. Его зовут Платон, ему двадцать лет, он учится на втором курсе института (не имеет значение какого именно), на каком-то гуманитарном факультете. Поняла, что на гуманитарном, потому что ничего кроме букв, историй о людях и иногда каких-то календарных дат я в его учебниках и в ноутбуке и не видела. Максимум, что он умеет из математики — это открывать калькулятор. А вот пишет хорошо, гладко и с выдумкой… Я решила немного воспользоваться его желанием сочинять всякие истории и надиктовала эту — историю обо мне. Правда, он думает, что сошёл с ума от одиночества и разговаривает со стенами, но это не так. У него много друзей, есть девушка, в которую он сильно влюблён, её зовут Аня. А то, что ему кажется разговором, разговором и является, только не с моими стенами, а со мной, с Комнатой.

Итак, по порядку обо мне.

Рождение дома и появление Комнаты

Этот дом построили давно, почти сто лет назад. Для своего времени он был модником: высокий, с несколькими подъездами, на каждом этаже по три большие квартиры, а в подвале крайнего подъезда — маленькая квартирка для дворника. Ещё в нём есть лифт. Узкий железный шкаф, спрятанный за мелкую решетку. После того, как в доме поселились первые жильцы, почти все они больше всего хвастались именно им, лифтом.

Но история моя началась не с первых жильцов, как, возможно, вы подумали. Она началась тогда, когда строили этот этаж, наш этаж, третий.

Рабочий был не из местных, он специально приехал в город на заработки из маленького посёлка. В том посёлке был один завод по изготовлению кирпича, вот, работая на этом заводе, рабочий и овладел необходимыми для строительства навыками, чем немного даже гордился, потому как платили за строительство хорошо, в разы больше, чем на том заводе.

Строительство наружных стен и перекрытий этажей было уже закончено, и рабочий занимался выкладыванием из кирпича комнат внутри квартир. В тот день он занимался комнатами третьего этажа. На улице было прохладно, моросил дождь, рабочий включил керосиновую горелку, которая давала ему немножко тепла и сухости. Ему, конечно, было невдомек, что в тот день один из низших духов, только что родившийся в недрах земли и вылетевший наружу с дыханием влажной почвы, уже впитал в себя энергию Космоса и стал живым духом. Живой дух должен был вселиться в дерево или хотя бы в цветочный куст, а если повезёт, то в какого-нибудь зверя или птицу. Но… Дух оказался именно в том месте, где рабочие строили дом, и именно на этом, третьем этаже.

Дальше в ход пошли события, которые и привели к тому, что я — это я, Комната.

Сначала рабочий порезал острым мастерком палец, не глубоко, но кровь из него всё-таки вытекла на влажный, укрытый свежими досками пол. Капли крови впитались в дерево, и это стало первым событием — произошло жертвоприношение человека Дереву.

Затем рабочий решил обеззаразить порез над огнем керосинки и нечаянно задел зелёное пламя рукавом своей рабочей рубахи. Огонь на рукаве вспыхнул ярким рыжим светом, и это стало вторым событием — Призыв к Духу Огня, Духу всего живого явиться.

Рабочий быстро затушил рукав, сильно похлопав им и своё бедро, чертыхнулся, затем, испугавшись браного слова, коротко помолился. И эта молитва стала третьим событием — закрепление Волшебным Словом верности действий.

После всего этого мне, бестелесому и совсем неопытному, новорождённому Землёй Живому Духу не осталось иного выбора, кроме как подняться из почвы под домом (а именно туда меня и вытолкнули энергии Земли и Космоса) именно в эту комнату и обрести своё первое живое воплощение по призыву того рабочего. О, если бы он был садовником и его призывом было посадить дерево или розовый куст! Но он был рабочим, строившим дом. И его призывом стало рвение продолжать трудиться, размешивать глину и обмазывать ею кирпичи. Так, мне ничего иного не оставалось, как стать частью того стремления, стать… Духом Глины, Держащей Стены Комнаты.

Когда Комната была достроена я уже был везде, в каждом кирпиче от пола до потолка. Вглядевшись в своё воплощение, мне стало понятно, что мне предназначено быть вместилищем, и хорошо бы не только вещей, но и чего-нибудь живого, потому как Живой Дух не может существовать в одиночестве. Дереву нужен лес или хотя бы трава, траве — цветы, птице — растения и букашки, зверю — растения, птицы и другие звери, даже камни, они тоже живые, они тоже от Земли, и как минимум, они нужны друг другу. А здесь, в доме, пока кроме меня, умирающего в досках Духа Дерева и нескольких рабочих, которые уже не оставались здесь на ночлег, никого живого до поры не было.

Да, мне повезло. Глина, в которую меня вселили случайно проведенным обрядом, находилась в жилой комнате, не в кладовке какой-нибудь. И уже скоро жизнь вокруг, а точнее внутри меня, просто закипела. Вот тогда и было мною принято решение назвать себя Комнатой и от этого имени теперь общаться со всеми, с кем только возможно общение.

К следующему лету дом был полностью достроен. В нем задымились тёплые печки, зажурчала вода в умывальниках, из кухонь доносились самые разнообразные ароматы. Потянулись из окрестностей домовые, в надежде занять место получше, закружились над крышей дома ангелы, подслушивающие детские мысли и искренние молитвы. Запели за окнами птицы, оповещающие всех вокруг о рождении нового дома, дома для всех живых, видимых и не очень.

Первые жильцы квартиры

Первыми людьми, поселившимися во мне стали дети, мальчик и девочка. Мальчик был постарше и уже умел разговаривать, девочка пока умела только ходить и лопотать. Мальчик очень старался ухаживать за своей маленькой сестрёнкой и учил её своим играм и разным делам. Но она его не особо слушалась, вырывала ручки, старалась добежать до какого-нибудь угла и непременно падала. К ним заходили две женщины — мама и няня, но чаще няня. Она их ловко и быстро переодевала и уводила гулять или поесть или еще куда.

Когда маленькая сестрёнка уже научилась разговаривать, ее брат уже умел читать. У них появилась прекрасная игра: брат читал и показывал буквы сестре, а она слушала и повторяла слова, в которых эта буква звучала. Они, как я позже поняла, были очень способными и добрыми детьми. Особенно мальчик. Его душа светилась самым добрым светом, наверное поэтому рядом с ним даже самые озлобленные взрослые люди становились добрее. Ангелам тоже нравились эти дети, они часто заглядывали к нам в окно.

Так вот, благодаря частым упражнениям по обучению грамоте своей сестрёнки братом, я тоже научилась читать, а главное, понимать человеческий язык. Теперь я могла общаться с детьми так, чтобы они меня понимали и могли ответить. А это событие!

Первое, что мне хотелось у них узнать, это любовь. Тот свет, который они оба излучали люди называли «любовь». И брат говорил своей сестре «люблю», обнимал, и они оба начинали светиться ещё ярче. И их мама, целуя на ночь в розовые щёки по очереди детей, тоже начинала светиться мягким золотистым светом. И няня, тиская детей или прикорнув у их кроватки и погрузившись в свои воспоминания, тоже светилась. Светилась, потому что в ней просыпалась мысль, а с той мыслью и чувство, и она говорила «люблю», тихо, или только про себя или не говорила, а лишь чувствовала.

— Что такое любовь? — спросила я у детей. Девочка обернулась назад, затем в другую сторону, на дверь.

— Где ты? — она не испугалась и не спросила глупое «кто это?», она готова к диалогу.

— Я здесь, вокруг тебя.

— Как святой дух?

— Как просто дух, живой дух. Ты мне расскажешь про любовь?

— Я няню люблю, и маму, и братика, и папу. И тебя люблю.

— Меня? Комнату?

— Нет, тебя, духа! — засмеялась малышка

— Как же так, ты меня не знаешь и уже любишь.

— Я тебя знаю. Духа все знают.

— А Комнату? Комнату ты знаешь?

— Конечно! Я же тут живу!

— И комнату любишь?

Малышка засмеялась:

— Комнату нельзя любить, она же не живая.

— А я — живая…

— Тогда я тебя люблю. Как духа святого.

— Живого!

— И как духа живого. Дух, посмотри как я играю. Это мама, это её доченьки, они пошли гулять в парк, это их колясочки…

Малышка начала перечислять и переставлять свои игрушки, крутить их и двигать по ковру. Я замолчала, продолжать разговор не было необходимости. Но кое-что стало понятно: любят что-то живое.

Её брат меня не слышал, как я не старалась с ним заговорить. Да и девочка уже скоро перестала отвечать мне. Я поняла, что они взрослеют. Они сбрасывают с себя последние лучики оперения ангелов и превращаются в людей. Люди много думают, много разговаривают друг с другом, а если нет рядом человека, то ведут разговор с животными или с самими собой, или читают…

Люди часто зовут ангелов, но большинство из них не понимают, зачем им ангелы нужны. Может это попытка вернуться обратно, в детство, в лучистое оперение, попытка вернуть себе умение слышать разговоры духов?

Когда мальчик стал совсем взрослым, он переехал в другую комнату. Тогда же у нас в квартире поселился очень вредный домовой. Кто-то принёс его в корзине с мясом с рынка. Домовой был голодный и злой. На рынке его гоняли от места к месту и плохо кормили, он ждал случая залезть к кому-нибудь в сумку или в карман. Домовой сумел спрятаться в тряпку, которой обернули свежую вырезку. От его присутствия тряпка сделалась сразу из белой в серую, а мясо протухло. Я слышала как на кухне ругалась няня, вспоминая нехорошим словом мясника.

Надо сказать, не все домовые вредные для человека и неприятные для нахождения рядом с ними духов и других существ тонкого мира. Есть и вполне порядочные, которые человеку вреда не сделают и будут жить рядом, строя в жилище человека жилище свое. А есть даже и те, что с человеком дружат, помочь стараются, вредных сущностей от дома отгоняют. Вот про таких люди и говорят «домовой» и даже кормить своей пищей пытаются и довольны, если у них появляется уверенность в том, что такой «домовой» поселился у них дома.

Суть домовых простая. Они питаются энергией существ толстого мира, поэтому стараются находиться поближе к тем, кто свою энергию больше всех тратит. А это человек. Ни один зверь на земле так бездумно к себе не относится, так свои внутренние силы не бережёт. Если нет рядом жилища человека, то домовые могут забраться и в лес, и в болото, и на берег озера или реки. Два места только для домового непригодны совсем — это берег моря и пустыня. Вне человека домовые становятся хилыми и сжимаются в размерах, питаться им приходится энергией других существ тонкого мира, а иногда что-то перепадает от хищных зверей и птиц — остатки живой энергии животных, ставших добычей хищников.

Наш домовой был маленький и голодный. Если бы люди могли его видеть, они бы увидели шарообразное тельце с торчащими во все стороны то ли щупальцами, то ли иглами. Перемещалось существо на нескольких пучках ворсинок, «подметая» ими поверхность под собой. Домовые ходят по любым поверхностям, их не ограничивают трехмерное пространство и силы притяжения. Наверное поэтому те люди, кто способен немного видеть тонкий мир (а видеть много им никто и не позволит), путают их иногда с большими мохнатыми пауками, сидящими в углах стен под потолком. Сходство с пауками вредным и голодным домовым придает еще и способ добычи пропитания — жизненной энергии человека: они раскидывают сеть из своих тонких ворсинок, которые могут вытягиваться и переплетаться в хаотичные узоры, и как только туда попадает пучок живой энергии, сжимают его и стремительно направляют к своему тельцу, там быстро насыщают свое тело духом и снова раскидывают «сеть». Представьте, какой ужас охватил бы любого из людей, если бы человек мог увидеть эту картину. Но есть и другие домовые, те, которые давно живут с человеком и научились не вредить ему. Они похожи на пушистые шарики светло-серого или золотистого цвета, плавно, легко и быстро перемещаются по жилищу. Такие домовые любят тишину и мягкий свет, берут ровно столько пищи, сколько люди сами готовы отдать, а если захотят побольше насытится, просят позвать в дом гостей. Они могут играть с детьми, хорошо ладят с собаками и даже могут отгонять от жилищ человека некоторых вредных духов, например голодных одичалых домовых, мелких бесов и сущностей-падальщиков.

Итак, дикий, вредный и голодный домовой поселился в нашей квартире. Он пробежал по всем стенам кухни, выкатился по потолку в прихожую, принюхался, прислушался, ринулся в мою сторону, но резко остановился — не могут голодные домовые делить одно место с живыми духами.

— Что ты здесь делаешь и кто ты?

— Я — Комната.

— фффр, — попытался приблизиться, но тут же отпрыгнул, — зачем ты тут?

— Не твоего понимания это дело, — вздохнула я.

В это время в прихожую из спальни родителей вышла кошка и хотела было направиться на кухню, но учуяв голодного домового, зашипела, взъерошилась и одним прыжком преодолев прихожую, запрыгнула внутрь меня. Да, похоже я в этой квартире пока единственное безопасное место.

Домовой еще раз фыркнул и покатился, некрасиво шурша своими щупальцами-иглами, в сторону родительской спальни. Там он и обосновался, заняв выжидательную позицию в противоположном от окна углу под потолком, над большим пузатым шкафом на гнутых ножках.

Ему понадобилось несколько месяцев, чтобы насытиться. Он стал больше, его щупальца укоротились и стали тонкими, теперь они почти сливались с пучками ворсинок — ногами домового, отчего сам он стал похож на доброго домового в форме пушистого шарика. Но темный серо-коричневый цвет и поблёскивающие в ворохе щупалец и ворсинок крючки для ловли больших кусков живой энергии выдавали в нем существо жадное и озлобленное. Мама детей отдала больше всего своей энергии и от этого стала бледной и худой. Она была слишком занята мыслями обо всём на свете, часто ложилась спать с неуспокоенным умом, формально шептала слова молитвы и проваливалась в сон. В этот момент, момент засыпания, когда душа человека находится сразу в двух мирах, домовой и раскидывал свои сети, получая от беззащитной женщины порцию её выдохов, пучок мыслей-сомнений и самое главное — часть жизненной энергии, которая, двигаясь от мира материального в тонкий, попадала в его тёмную липкую сеть. Наутро женщина чувствовала себя уставшей, у неё болела и кружилась голова, руки не слушались, мысли путались. Она долго сидела на кухне, пила кофе или воду и старалась убедить себя в том, что всё не так плохо как ей сейчас кажется.

Через несколько месяцев, когда домовой насытился, женщина заболела. Она уже не вставала со своей кровати и сквозь полуприкрытые веки пыталась рассмотреть, что же это за «пыль» у них в спальне на потолке. Её супруг принял единственно правильное решение — переехать. Переехать туда, где много солнца и полезный морской воздух. Он не только надеялся спасти от смертельной болезни свою жену, он хотел спасти всю свою семью от беды ещё более страшной. От войны.

Я понимала, что так будет лучше для всех. Мама вдали от присосавшегося к ней домового поправится, брат с сестрой будут далеко от опасностей войны, вредный домовой, возможно, наконец покинет нашу квартиру, лишившись пропитания. Но мне было грустно расставаться с этой семьёй, а особенно с детьми. Моими первыми жильцами, милыми и добрыми, уже почти взрослыми детьми…

— Присядем на дорожку, — сказал отец семейства. Брат с сестрой присели рядышком на большой тюк, обмотанный светлой тканью. В руках девочки спокойно сидела кошка, её тоже было решено забрать с собой. Няня тоже присела на табуретку в углу, она оставалась в этом городе, и глава семейства уже подыскал ей новую работу, в городской больнице. Мама сидела напротив своего мужа на табурете, с прямой спиной, бледным лицом, лёгкой улыбкой и блеском надежды в глазах.

Вдруг кошка на руках у девочки ощетинилась, выгнула спину и громко зашипела. Её взгляд был направлен наверх, в угол прихожей. Туда прибежал домовой, не желавший так просто отпускать свою «кормушку», он решил воспользоваться последним шансом и накинуть свои сети сразу на всю семью. Его сила была уже достаточно велика, и он мог охотиться за живой энергией не только на границе двух миров, но и прямо из мира материального, толстого, не дожидаясь наступления ночи. От его большой и густой сети в прихожей стало темнее, как будто затушили сразу больше половины лампочек в большой люстре, которая здесь висела.

— Господи, помилуй! Домовой опять шалит! — сказала няня и стала часто креститься и читать вслух «Отче Наш». Дети дружно присоединились к молитве, отец снял шапку и перекрестился, мама шёпотом молилась тоже: «На хорошую дорогу, на новую жизнь» — думала про себя она, произнося святые слова.

Кошка начала успокаиваться и медленно опустилась снова на руки девочки, продолжая смотреть в правый угол потолка. Домовой заскулил и ринулся было ко мне, споткнулся о мою кирпичную стену, кубарем слетел вниз, пробежал по полу в спальню родителей, хотел запрыгнуть на свое излюбленное место, но сбитый лучом света, проникшим в окно с улицы, упал со шкафа, забежал под кровать, зацепился за её ножку да так там и остался (по желанию мамы кровать эту, тяжелую, большую и напоминавшую ей о болезни, решено было оставить здесь, в квартире). За окном мягко покачивался на волнах собственного света ангел, его лучи проникали в комнату, не давая домовому выбраться из своего укрытия. Слова молитвы превращались в прекрасную музыку, которую ангел ловил легкими движениями рук и отправлял куда-то далеко и высоко…

Семья уехала к морю, няня приходить перестала — у нее теперь новые заботы. Квартира опустела. Домовой так и сидел под кроватью, боясь снова обжечься о свет крыльев ангела. И хотя уже два дня как ангелов у окна не было, вылезти он ещё боялся, сидел во мраке, вцепившись щупальцами в ножку кровати. Потом пришли какие-то люди и вынесли кровать на улицу. Там уже была целая гора старой деревянной мебели, которую было решено пустить на дрова. Наступила зима, в стране шла война. Мебель ломали топорами, складывали на телеги и в мешки и отправляли в больницы и казармы.

Так земная жизнь озлобленного домового была окончена. Он был уничтожен огнём вместе с ножкой кровати, и остатки его энергетического пучка вместе с пеплом опустились туда, откуда все сущности и пришли — в землю, чтобы там, в потоках бесконечных энергий Земли стать новой частью чего-то вновь рождённого через сотни, а может тысячи или даже миллионы лет.

Как мне подарили надежду