Бесплатный фрагмент - О вере и радости

Предисловие

Мир вам, дорогие читатели!

Смех, как и слезы, дан человеку Богом. В Писании сказано: «Время плакать, и время смеяться» (Еккл. 3:4). Добрый смех, рожденный чистым сердцем, не только не грех, но и дар, способный утешить, объединить и напомнить о радости, которую Господь вложил в нашу жизнь. Эта книга — сборник рассказов, пропитанных духом православной веры, где юмор и житейская мудрость переплетаются с любовью к Богу и ближнему.

Каждый рассказ призван напомнить, что вера жива не только в подвигах и молитвах, но и в простых, порой забавных моментах нашей повседневности. Здесь лишь светлая радость, которая, как луч солнца, согревает душу и указывает путь к Христу.

Да будут эти истории для вас утешением и назиданием, напоминая, что «радость моя» — это обращение Спасителя к каждому из нас. Пусть они вдохновят вас видеть Божью руку даже в самых обыденных вещах и благодарить Его за каждый день.

Батюшкин пирог

В небольшом селе Покровское, где колокольный звон местной церкви разносился над полями, жил батюшка отец Сергий. Человек он был добрый, но рассеянный, как говорили прихожане, «с головой в небесах, а ногами в огороде». Его любили за простоту и за то, что всегда находил доброе слово, даже если кто-то приходил с бедой или ворчанием.

Однажды, в канун праздника Покрова Пресвятой Богородицы, решил отец Сергий испечь пирог для прихожан. Не просто пирог, а настоящий, с яблоками и медом, чтобы после службы угостить всех, кто придет в храм. «Ведь сказано, — рассуждал он, — „вкусите, и увидите, яко благ Господь“ (Пс. 33:9). А что может быть благом в праздничный день, как не общая трапеза?»

Сказано — сделано. Батюшка закатал рукава своей старенькой рясы, нацепил фартук, подаренный матушкой Анной, и принялся за дело. В кухне, маленькой, но уютной, запахло мукой и яблоками. Отец Сергий, напевая «Богородице Дево, радуйся», месил тесто, но, как водится, задумался о проповеди на завтра. И вот, вместо сахара, он по ошибке сыпанул в миску соли — целую горсть! А вместо меда, который закончился, плеснул в начинку постного масла, думая, что это сироп от варенья.

К вечеру пирог, румяный и пышный, красовался на столе. Батюшка, довольный собой, даже перекрестил его, благословляя труды рук своих. «Господи, благослови сию выпечку на радость людям», — прошептал он и отправился спать.

Наутро после литургии собрались прихожане в церковном дворе. Стол накрыли, как полагается: самовар пыхтит, чашки звенят, дети бегают, а старушки уже спорят, чей рецепт пирога лучше. Отец Сергий вынес свое творение, и все ахнули — такой красоты пирог был! Разрезали, раздали по кусочку, и вот наступила тишина. Первая откусила баба Маша, местная певчая, женщина строгая, но справедливая. Глаза у нее округлились, лицо сморщилось, но она, перекрестившись, проглотила и говорит:

— Батюшка, это что ж за пирог такой? Солью-то попахивает, а сладости и вовсе нет!

Тут и другие попробовали. Кто кашлянул, кто водой запил, а мальчишка Петя, сын дьякона, честно выпалил: «Батюшка, это не пирог, а наказание какое-то!» Все засмеялись, даже отец Сергий, хоть и покраснел от стыда.

— Братцы мои, — говорит он, — простите нерадивого повара. Хотел вас угостить, а вышло… испытание. Видно, Господь напоминает мне о смирении. Как сказано: «Гордость человека унижает его, а смиренный духом приобретает честь» (Притч. 29:23).

Прихожане, конечно, не в обиде были. Баба Маша, смягчившись, похлопала батюшку по плечу: «Ничего, отец Сергий, пирог твой мы запомним надолго. А чтобы не пропадал труд, давай-ка его голубям скормим — твари Божии не привередливые».

Так и сделали. Голуби слетелись со всей округи, клевали пирог и, кажется, остались довольны. А к вечеру матушка Анна напекла новых пирогов, уже по всем правилам, и трапеза удалась на славу. Смеялись, пели, делились историями, а отец Сергий только головой качал: «Вот и хорошо, что посмеялись. Добрый смех — он от Бога, лишь бы сердце чисто было».

С тех пор в Покровском, когда кто-то ошибался в деле, говорили: «Ничего, это не беда, а батюшкин пирог!» И напоминали друг другу, что вера — это не только строгость и пост, но и умение посмеяться над собой, принять промах с улыбкой и идти дальше, уповая на милость Божию.

Крестный ход с сюрпризом

В селе Никольское, что раскинулось у подножия холмов, где река Серебрянка тихо журчала под ивами, жили люди простые, но крепкие верой. Церковь во имя святителя Николая Чудотворца стояла в центре села, и каждый год в день его памяти устраивали крестный ход. Возглавлял его отец Иоанн, батюшка молодой, но ревностный, с бородой, больше похожей на пух одуванчика, чем на солидную бороду старого священника. Прихожане его любили за горячность и за то, что никогда не унывал, даже если дела шли не совсем по плану.

В тот год решили устроить крестный ход не только вокруг храма, но и до соседнего села, до часовни у старого дуба, где, по преданию, сам святитель Николай однажды явился пастуху. Путь неблизкий — версты три через поле и лесок. Отец Иоанн, вдохновленный, готовился тщательно: хор разучил тропарь, дьякон Феодор проверил кадило, а староста храма, дед Егор, притащил огромный самовар, чтобы после молитвы всех чаем угостить.

Утро выдалось ясное, солнце сияло, и народ собрался у церкви с хоругвями и иконами. Отец Иоанн, в праздничном облачении, благословил всех и возгласил: «Благословен Бог наш всегда, ныне и присно, и во веки веков!» Хор грянул «Аминь», и процессия двинулась. Впереди шли мальчишки с фонарем, за ними батюшка с дьяконом, а следом — весь народ, от старушек до малышей, что цеплялись за подолы матерей.

Всё шло чинно, пока не дошли до леска. Там, на узкой тропинке, крестный ход вдруг остановился. Впереди, прямо на пути, лежала огромная лужа — не лужа, а целое озерцо, после вчерашнего дождя. Обойти нельзя: справа овраг, слева кусты колючие. Отец Иоанн, не растерявшись, решил, что это испытание, и вспомнил Писание: «Дорогу укажет Господь, как Израилю через Чермное море» (Исх. 14:21). Он перекрестился, поднял крест повыше и говорит:

— Братцы, не бойтесь! С верой пройдем!

И шагнул прямо в лужу. Только вот батюшка не учел, что сапоги у него старенькие, с дыркой на пятке. Вода хлюпнула, облачение намокло, а хоругвеносец Вася, парнишка лет пятнадцати, не удержался и прыснул со смеху. За ним захихикали дети, а потом и взрослые. Даже суровая баба Пелагея, что всегда ворчала на молодежь, заулыбалась, прикрыв рот платком.

Отец Иоанн, по щиколотку в воде, обернулся и, вместо того чтобы рассердиться, сам засмеялся: «Ну, что ж, видать, Господь решил меня окропить посильнее! А вы, братцы, ищите брод, не то все в воде окажемся!»

Дьякон Феодор, человек практичный, заметил тропку чуть в стороне, где лужа была мельче. Народ, посмеиваясь, двинулся туда, а отец Иоанн, выжав подол рясы, догнал процессию. К часовне пришли в радости, пропели молебен, а после сели у дуба пить чай. Дед Егор, разливая кипяток, подмигнул батюшке: «Отец Иоанн, ты нам сегодня крестный ход незабываемый устроил!»

Все опять засмеялись, а батюшка, потягивая чай, ответил: «Смех смехом, а Господь нам напомнил: не бойтесь трудностей, идите за Ним, и всё управится. Как сказано: „Всегда радуйтесь, непрестанно молитесь, за всё благодарите“ (1 Фес. 5:16–18).»

С тех пор в Никольском, когда кто-то попадал в неловкую ситуацию, говорили: «Ничего, это батюшкина лужа!» И вспоминали, как вера и добрый смех помогли превратить промах в радость, а крестный ход — в историю, которую рассказывали еще много лет.

Однажды в храме у Иверской

В городе Старогородске, где река лениво огибала старинный храм во имя Иверской иконы Божией Матери, жизнь текла неспешно, но с особым теплом. Храм этот, построенный еще в незапамятные времена, был местом, где сходились и местные, и приезжие, ищущие утешения или чуда. Настоятелем служил отец Димитрий, человек с добрыми глазами и привычкой поправлять очки, когда задумывался о чем-то важном.

Однажды, в обычный будний день, когда солнце золотило купола, в храм вошли три молодые девушки. На вид им было лет по двадцать, с темными глазами и яркими платками, завязанными по обычаю. Они тихо прошли к Иверской иконе, что сияла в углу храма, и принялись ставить свечи — одну за другой, с таким усердием, что вскоре перед иконой вырос целый лес огоньков. Церковный сторож, дядя Григорий, мужчина лет шестидесяти с густой бородой и привычкой замечать всё необычное, пригляделся. Девушки шептались, крестились неумело, но с благоговением, и ставили свечи, будто соревнуясь, кто больше.

Дядя Григорий, протирая подсвечники, не выдержал любопытства и подошел поближе. «Девушки, — говорит он тихо, чтобы не нарушить тишину храма, — что ж вы так Иверскую-то почитаете? Столько свечей наставили, будто на весь город молитесь! Можно ведь и другим святым поставить, благодать на всех хватит».

Девушки переглянулись, улыбнулись смущенно, и одна из них, с ямочками на щеках, ответила: «Мы, дяденька, замуж хотим выйти. Вот и молимся Божией Матери, чтобы помогла». Голос у нее был звонкий, с легким акцентом, и дядя Григорий, услышав ответ девушки, слегка опешил, но виду не подал: «Это дело хорошее, девицы, Божия Матерь всех слышит. Только, может, акафист Ей почитать? Помолиться как следует, попросить с верой? Она, Царица Небесная, всегда помогает, если сердце чистое».

Девушки снова переглянулись, и та, что с ямочками, чуть покраснела, но ответила честно: «Мы, дяденька, мусульманки, издалека мы. А молимся тут, потому что наш мулла сказал: идите к православным, молитесь Марьям, Матери Иисуса. Она, говорит, поможет вам женихов найти».

У дяди Григория брови поползли вверх. Он почесал бороду, кашлянул и говорит: «Это что ж за мулла у вас такой… необычный? Почему не в мечеть вас отправил, Аллаху молиться?»

Третья девушка, самая тихая, с длинной косой, что до сих пор молчала, улыбнулась и пояснила: «Наш мулла ученый, много путешествовал. Говорит, Марьям — она у всех одна, и вера в нее чистая. А в этом храме, мол, благодать особая. Вот мы и пришли».

Дядя Григорий только крякнул, не зная, что и ответить. «Ну, — говорит, — коль так, молитесь. Божия Матерь всех принимает, не смотрит на то, кто откуда. Лишь бы с любовью и верой». Он перекрестился на икону, пробормотал: «Пресвятая Богородице, спаси нас», — и пошел дальше, качая головой. В душе у него смешались удивление и какая-то тихая радость: «Вот ведь дела какие, Господи! И до мусульман Твоя Мать благодатью доходит».

Девушки еще постояли у иконы, шепча свои молитвы, а потом, поклонившись, тихо вышли из храма. Их шаги растворились в шуме ветра, а свечи перед Иверской продолжали гореть, будто маленькие звезды, неся их просьбы к Небесам.

Прошло время. Дядя Григорий больше тех девушек не видел, но слухи в Старогородске ходили быстро. Поговаривали, что вскоре после того дня все три вышли замуж — и удачно, за добрых людей. Кто-то шутил, что это Иверская Божия Матерь женихов им нашла, а кто-то, вроде отца Димитрия, говорил на проповеди: «Бог не делит людей по именам их веры, а смотрит на сердце. Как сказано: „Всякое дыхание да хвалит Господа“ (Пс. 150:6). И если с верой пришли, с верой и получили».

А дядя Григорий, когда вспоминал ту историю, только улыбался в бороду и говорил: «Вот так, братцы, Божия Матерь к Богу людей ведет. А мы только дивимся да радуемся». И каждый раз, зажигая лампаду у Иверской иконы, он мысленно благодарил Пресвятую за то, что Ее любовь сильнее всех границ, а добрый смех над чудесами Божьими — вовсе не грех.

Чудо на ярмарке

В селе Преображенское, что уютно раскинулось меж зеленых холмов и пшеничных полей, каждый год на Преображение Господне устраивали ярмарку. Съезжались туда люди со всей округи: кто мед продавал, кто платки вышитые, а кто просто приходил песни послушать да на мир посмотреть. Храм Преображения Господня, стоявший на пригорке, сиял в этот день особенно, а настоятель, отец Павел, высокий и худощавый, с улыбкой, которая будто светилась, благословлял всех, кто приходил.

В тот год ярмарка выдалась особенно людной. На площади перед храмом гудели голоса, пахло свежим хлебом и яблоками, а дети носились с деревянными свистульками. Отец Павел, как всегда, ходил среди народа, окропляя всех святой водой и напоминая: «Братцы, не забывайте, праздник-то Господень, благодарите за плоды и радость!»

Среди торговцев выделялась одна палатка, где стояла тетка Варвара, женщина дородная, с громким голосом и сердцем добрым, но вспыльчивым. Она торговала квасом, который, по слухам, был таким вкусным, что даже паломники издалека о нем говорили. Но в этот раз Варвара была не в духе: квас в ее бочке с утра забродил, пена пошла, и половина товара пропала. «Господи, — ворчала она, — за что мне такое? Весь год готовилась, а тут на тебе!»

Рядом с ее палаткой остановились два паренька, братья Мишка и Сенька, лет десяти и двенадцати. Они были известны в селе своей проказливостью, но в храме вели себя чинно, а отец Павел их любил за любопытство и живой нрав. Услышав, как тетка Варвара сокрушается, Мишка, тот, что помладше, шепнул брату: «Сень, а давай ей поможем? Может, Боженька за это нам что-нибудь пошлет?» Сенька, почесав затылок, согласился: «Ладно, только как?»

Подошли они к Варваре и говорят: «Тетя Варя, не горюйте! Давайте мы ваш квас спасем!» Варвара только рукой махнула: «Идите, сорванцы, не до вас мне!» Но Мишка не унимался: «Мы знаем, как пузырьки убрать! Дед наш, когда брага шипит, уголь в нее кидает, и всё проходит!»

Варвара, хоть и ворчала, но делать было нечего. Дала она мальчишкам попробовать. Те притащили из дома горсть древесного угля, кинули в бочку, помешали, а сами стоят, крестятся: «Господи, помоги!» Народ вокруг собрался, кто смеется, кто головой качает. Отец Павел, увидев это, подошел и спрашивает: «Что за чудеса тут у вас?»

Мишка, гордо выпятив грудь, отвечает: «Батюшка, мы квас спасаем, чтобы тетя Варя не плакала. А то сказано ведь: „Не скорбите, ибо радость пред Господом — подкрепление для вас“ (Неем. 8:10)». Отец Павел улыбнулся, поправил крест на груди и говорит: «Ну, дерзайте, помощники Божии».

И вот, к всеобщему удивлению, квас через час перестал пениться. Варвара попробовала — и правда, вкус тот же, ядреный, как надо! Она ахнула, обняла мальчишек и закричала на всю ярмарку: «Вот оно, чудо Преображенское! Квас мой спасли, слава Богу!» Народ загудел, к палатке очередь выстроилась, и к вечеру Варвара продала всё до капли.

После ярмарки, когда народ собрался у храма на молебен, отец Павел вышел с проповедью. «Братцы, — говорит, — сегодня мы видели, как Господь через малых творит великое. Мишка с Сенькой не побоялись, с верой взялись за дело, и Божия благодать явилась. Как сказано: „Малое у Бога становится многим“ (ср. Мф. 14:17–21). А добрый смех, что был у нас, когда они уголь в квас кидали, — он от радости сердечной, а радость эта от Бога».

Варвара, стоя в толпе, утирала слезы и шептала: «Прости, Господи, за ропот мой». А Мишка с Сенькой, получив от нее по калачу, сидели на крыльце храма и хихикали: «Сень, а ведь правда чудо вышло!»

С тех пор в Преображенском, когда кто-то сомневался в успехе дела, говорили: «Брось уголь, как Мишка с Сенькой, да молись — Господь управит!» И смеялись, вспоминая, как вера, детская простота и добрый нрав превратили неудачу в радость праздника.

Свет в окне

В большом городе Новограде, где небоскребы соседствовали со старыми улочками, а гул машин заглушал пение птиц, стоял храм во имя святого апостола Андрея Первозванного. Он был не то чтобы самым большим, но уютным, с потемневшими от времени иконами и запахом ладана, который будто обнимал каждого, кто входил. Настоятелем служил отец Алексий, человек средних лет, с тихим голосом и привычкой задумчиво смотреть в окно, словно видел там больше, чем серые улицы.

Однажды зимним вечером, перед Рождеством, когда город утопал в суете предпраздничной торговли, в храм зашел парень по имени Максим. Ему было лет двадцать пять, в потертой куртке, с рюкзаком за плечами и усталым взглядом. Он не был постоянным прихожанином, но что-то тянуло его сюда, в этот вечер, когда снег сыпал хлопьями, а фонари мигали, как звезды.

Максим поставил свечу у иконы Спасителя, постоял, глядя на мерцающий огонек, и вдруг заметил, что в храме, кроме него, почти никого. Только у алтаря возился старенький дьякон Филарет, да у входа сидела свечница, тетя Лида, женщина с добрыми глазами и вечной вязаной шалью на плечах. Она заметила Максима и, как водится, решила расспросить: «Молодой человек, ты что ж такой хмурый? Рождество на носу, радоваться надо!»

Максим смутился, но ответил: «Да какой там праздник, теть Лид. Работу потерял, в квартире холодно, батареи еле греют. Иду мимо, смотрю — у вас свет в окнах теплый, зашел погреться». Тетя Лида покачала головой, но не стала спорить. Вместо этого достала из сумки термос с чаем и булочку, завернутую в салфетку. «На, — говорит, — подкрепишься. А за работу не тужи, Господь управит. Как сказано: „Не заботьтесь о завтрашнем дне, ибо завтрашний день сам будет заботиться о своем“ (Мф. 6:34)».

Максим взял булочку, поблагодарил, но в глазах его было сомнение. Он сел на скамью у стены, а тетя Лида, не унимаясь, продолжала: «Ты вот что, приходи завтра на службу. А после службы у нас чаепитие в трапезной, там и поговорим, может, кто из наших поможет с работой». Максим только кивнул, не особо веря, и ушел в морозную ночь.

Наутро, к удивлению тети Лиды, он пришел. Служба была торжественная, хор пел «Рождество Твое, Христе Боже наш», и даже в холодном воздухе храма чувствовалось тепло. После литургии народ собрался в трапезной — маленькой комнате при храме, где пахло пирогами и горячим чаем. Там Максим разговорился с мужчиной по имени Олег, прихожанином, который оказался владельцем небольшой мастерской по ремонту техники. Услышав про беду Максима, Олег сказал: «Парень, я как раз ищу помощника. Небось с компьютерами управляться умеешь? Приходи завтра, попробуем».

Максим, не веря своему счастью, только и вымолвил: «Это что, прямо так сразу?» А тетя Лида, подливая ему чай, засмеялась: «А ты думал, Боженька в офисе сидит и заявки рассматривает? Он через людей действует, через нас, грешных. Вот и радуйся, что свет в нашем окне тебя позвал!»

Олег, услышав это, добавил: «А знаешь, я сам сюда случайно зашел два года назад. Тоже работы не было, а теперь мастерскую открыл. Видать, апостол Андрей нас, мастеров, привечает». Все засмеялись, а Максим, глядя на пирог и чай, почувствовал, как в груди разливается тепло, которого не было давно.

С тех пор Максим стал захаживать в храм чаще. Работу он получил, а через год даже начал петь в хоре, хоть и фальшивил порой. А в Новограде, когда кто-то жаловался на жизнь, тетя Лида говорила: «Иди в храм, там свет в окне всегда горит. А где свет, там и чудо». И вспоминала Максима, который нашел не только работу, но и веру, а с ней — радость, о которой говорит Писание: «Радуйтесь всегда в Господе; и еще говорю: радуйтесь» (Флп. 4:4).

Колокольный переполох

В городе Зареченске, где высотки перемежались с узкими улочками, а старый трамвай звенел на поворотах, стоял храм во имя святой великомученицы Екатерины. Храм этот, хоть и небольшой, был сердцем района: сюда стекались и студенты, и бабушки с соседних дворов, и даже деловые люди, что порой забегали поставить свечу перед важной встречей. Настоятелем был отец Никита, молодой священник с веселыми искрами в глазах и привычкой объяснять Евангелие так, что даже подростки слушали, раскрыв рты.

Однажды, в канун праздника святой Екатерины, в храме затеяли ремонт колокольни. Старые колокола, потемневшие от времени, решили почистить, а заодно проверить, не расшатались ли крепления. Работу поручили дядьке Семену, звонарю с тридцатилетним стажем, который знал каждый колокол по имени и, как шутили прихожане, мог с закрытыми глазами «Свете Тихий» на звоннице отбить. Помогать ему вызвался Артем, студент, что недавно начал ходить в храм и горел желанием быть полезным.

Утро выдалось морозное, но ясное. Семен с Артемом забрались на колокольню, вооружившись тряпками, щетками и лестницей. Отец Никита напутствовал их: «Братцы, дело святое, но осторожно там! Колокола — голос храма, а сказано: „Всякое дыхание да хвалит Господа“ (Пс. 150:6). Не уроните голос-то!» Артем, улыбаясь, кивнул, а Семен только крякнул: «Не уроню, батюшка, я с ними, почитай, как с родными».

Работа закипела. Семен чистил большой колокол, что звонил на Пасху, а Артем возился с малым, который называли «Малыш» за тонкий голос. И вот, в пылу усердия, Артем слишком сильно дернул за веревку, проверяя крепление. Колокол качнулся — и вдруг зазвенел, да так громко, что внизу, у храма, народ замер. Звон был не по чину, не по уставу, а какой-то лихой, будто кто-то в набат бил.

Отец Никита, стоявший у крыльца с прихожанами, поднял глаза к колокольне и крикнул: «Семен, Артем, что там за концерт?» А в ответ — новый звон, еще громче. Оказалось, Артем, пытаясь остановить «Малыша», зацепил другой колокол, и теперь они гудели вразнобой, как оркестр без дирижера. Снизу послышались смешки, а баба Нина, что торговала свечами, всплеснула руками: «Ой, батюшка, это ж не звон, а плясовая какая-то!»

Семен, красный от досады, наконец-то ухватил веревки и остановил колокола. Спустился вниз, ворча на Артема: «Ты что ж, парень, решил весь Зареченск на литургию созвать?» Артем, смущенный, но с улыбкой, оправдывался: «Дядь Семен, я ж хотел как лучше! Думал, проверю, крепко ли висит, а он — дзинь!»

Отец Никита, глядя на их переполох, не выдержал и засмеялся: «Ну, братцы, ничего страшного. Колокола наши пели, а Господь, поди, и такой их песне рад. Как сказано: „Радость моя, придите, послушайте“ (ср. Мф. 11:28). Главное, что сердце ваше доброе, а звон — дело наживное». Прихожане, собравшиеся у храма, тоже хохотали, а кто-то из молодежи даже снял видео на телефон и выложил в сеть с подписью: «Колокольный джаз в Зареченске».

К вечеру, когда колокола почистили и настроили, Семен с Артемом устроили настоящий звон — чистый, торжественный, от которого у всех на душе стало светло. После службы отец Никита вышел к народу и сказал: «Братцы, сегодня мы посмеялись, но в этом смехе — радость. Артем наш старался, Семен его учил, и вместе они храм наш прославили. А если и ошиблись, то с любовью. Помните: „Любовь покрывает множество грехов“ (1 Пет. 4:8)».

С того дня в Зареченске, когда кто-то из новичков в храме что-то путал или делал не так, говорили: «Ничего, это Артемов звон!» И улыбались, вспоминая, как случайный переполох стал историей, что согревала сердца, как светлый колокольный глас.

Проповедь в пробке

В шумном мегаполисе Приозерске, где улицы гудели от машин, а светофоры мигали без устали, притаился небольшой храм во имя святого праведного Иоанна Кронштадтского. Он ютился между стеклянными офисными башнями, но был заметен издалека благодаря золотому куполу, сиявшему даже в пасмурный день. Настоятелем служил отец Матфей, человек энергичный, с густым басом и привычкой находить общий язык с кем угодно — от таксистов до программистов. Его проповеди были такими живыми, что даже молодежь, привыкшая к смартфонам, слушала, забыв о ленте новостей.

Однажды в жаркий июльский день, когда город задыхался в пробках, отец Матфей спешил на встречу с молодежным клубом при храме. Они собирались обсудить паломничество к мощам святого Иоанна, и батюшка, как всегда, был полон идей. Но, сев в свой старенький автомобиль, он угодил в затор на центральном проспекте. Машины стояли намертво, водители сигналили, а в воздухе витало раздражение.

Рядом с машиной отца Матфея оказался желтый такси, за рулем которого сидел Гриша, парень лет тридцати, с татуировкой на руке и наушником в ухе. Он нервно барабанил по рулю и бормотал что-то о графике. Отец Матфей, опустив окно, улыбнулся и говорит: «Григорий, небось? Не тужи, брат, пробка — не конец света. Как сказано: „Всё содействует ко благу любящим Бога“ (Рим. 8:28)».

Гриша, услышав свое имя, удивился: «Откуда знаете, как меня зовут?» Батюшка засмеялся: «Да на дверце твоей написано: „Водитель Григорий“. А я, отец Матфей, из храма тут недалеко. Давай побеседуем, раз стоим». Гриша, хоть и ворчал, но согласился — делать-то всё равно нечего.

Слово за слово, батюшка начал рассказывать о святом Иоанне Кронштадтском, о том, как тот помогал людям в трудные времена. Гриша слушал, сначала скептически, но потом заинтересовался: «Это что, батюшка, прям чудеса были?» Отец Матфей кивнул: «И есть, брат. Господь через святых и сейчас действует. А ты сам-то молишься когда?» Гриша замялся: «Да некогда, батюшка. Пассажиры, пробки, бензин дорожает… Какая тут молитва?»

Тут пробка чуть двинулась, но рядом с ними остановился автобус, полный пассажиров. Одна женщина, высунувшись из окна, крикнула: «Батюшка, благословите, а то до вечера тут проторчим!» Отец Матфей перекрестил её и автобус, а потом, к удивлению Гриши, достал из кармана маленький молитвослов и говорит: «Давай, Григорий, молитву прочтем. Короткую, за путешествующих. Пробка — не пробка, а Божий промысл нас собрал».

Гриша, хоть и смутился, кивнул. Они вместе, тихо, чтобы не смущать соседей по пробке, прочитали молитву святому Иоанну. А когда закончили, пробка вдруг рассосалась. Машины поехали, и Гриша, смеясь, сказал: «Батюшка, это что, ваш святой дорогу расчистил?» Отец Матфей подмигнул: «Может, и он. А может, Господь нам время дал, чтобы поговорить. Приходи в храм, Гриша, там не только пробки разгоняют, но и душу лечат».

К вечеру Гриша, сам того не ожидая, заехал к храму. Там уже собралась молодежь, и отец Матфей, увидев таксиста, радостно воскликнул: «Вот и Григорий наш! Говорил же, Господь в пробке не зря держит!» Ребята засмеялись, а Гриша, краснея, поставил свечу святому Иоанну и остался на беседу. С того дня он стал захаживать в храм, а в Приозерске, когда кто-то жаловался на пробки, говорили: «Молись, как Гриша с батюшкой, — и дорога откроется!»

Отец Матфей же на следующей проповеди сказал: «Братцы, Господь и в суете городской с нами. Пробка ли, работа ли — всё повод вспомнить Его. Как сказано: „Во всякое время благословите Господа“ (Пс. 33:2). А смех наш добрый — он как колокольчик, что зовет к радости во Христе».

Батюшка и лайки