Бесплатный фрагмент - О, тайные природы письмена…

Эта книга — для взрослых,

которые когда-то были детьми,

и для детей, которые станут взрослыми.

***

Всю жизнь искала я ответ

на то, чему ответа нет,

всю жизнь я думала о том,

зачем? куда мы? где мы?

Об этом и фотоальбом —

           Фотопоэма.

Фотопоэма? Да и нет,

ведь «photos» — означает «свет»

(Небесный свет или Земной —

        здесь нет дилеммы),

и, значит, созданное мной —

           Светопоэма…

«Я тень свою оставлю на Земле…»

Перед закатом фотоаппарат,

когда стояла я спиною к солнцу,

нечаянно запечатлел на снимке

огромную, в три роста, тень мою.

Душа всегда готовится к зиме —

весна вокруг или в разгаре лето…

Я тень свою оставлю на Земле,

хотя б на фото, — в окруженьи света.

***

В этой книге

и взгляд мой, и сердце, и голос,

это соло моё,

хоть и странное соло —

о Природе живой,

как о самом прекрасном.

о Природе вещей,

где так много неясного.

о Природе души —

это тоже Природа, где погода своя

и своя — непогода, о желаньи души — я надеюсь,

нетленной, — оставаться

живою частичкой Вселенной…

*

Мгновение

Мгновение… Оно — живое.

В нём нет застоя. Нет покоя.

Оно изменчиво. Беспечно.

Неуловимо быстротечно.

Оно как вдох, как часть дыханья.

Оно — и первое свиданье

с любой частицей Мирозданья.

Эти три октябрьских мгновения

мне — три вдоха для вдохновения.

Вдохновение

Люблю стоять над отраженьем —

пусть это даже просто лужа:

моей душе так остро нужен

тот, новый, зыбкий сдвиг, смещенье

того, что стало отраженьем.

О, краткий миг преображенья,

едва заметного другим!

Он для меня — уже движенье,

начальный слог стихотворенья,

а в нём — Природе светлый гимн,

тот гимн, что всем земным поэтам

не завершить за вечны лета.

И с неосознанным томленьем,

всё нарастающим волненьем

касаюсь я листка тетради…

А началось всё с отраженья,

с едва заметного движенья

на водной глади.

Отдельное и Общее

Здесь, в облаке, отдельно взятом,

гореньем внутренним объятом, —

мне явлена вся мощь заката

так ярко, яростно и зримо,

так сущностно и так неповторимо…

И так во всём. Всегда, во всём,

что видится нам как Отдельное,

являет Общее объём

и полноту — почти предельную.

Но в том коротеньком «почти»

начало долгого пути —

к познанью, к поиску, к слиянью

с судьбою общей — Мирозданья —

твоей души, отдельно взятой,

гореньем внутренним объятой.

Post Script.

Твоей душе, отдельно взятой,

гореньем внутренним объятой,

желаньем поиска охваченной, —

так много в жизни предназначено,

так много в жизни предначертано —

для общего, почти бессмертного.

Но… что ещё есть в том «почти»?

Иди. И узнавай в пути

Сиюминутное и Вечное

Здесь шмель колдует в чашечке цветка,

дрожат на листьях капельки дождя…

Душой и плотью в миг тот уходя,

о Вечном я не думаю. Пока.

***

Был миг отчаянных сомнений…

И мне подумалось тогда:

жизнь — это лишь поток мгновений

из Ниоткуда в Никуда.

Потом от мига не осталось

и лёгкой тени, и следа…

И мне подумалось тогда,

что горький миг — всего лишь малость,

и даже горе, так уж сталось,

и даже горе — не беда.

А что — беда? То знаю я?

В живом пространстве Бытия

есть всё… Но здесь, в июне, летом,

зачем, зачем сейчас об этом,

когда вокруг — потоки света,

и неба синь, и листьев шелест…

Тогда… какой же я «пришелец»

из Ниоткуда? В Никуда

я тоже не спешу явиться.

Тогда зачем же суетиться,

решать, что — горе, что — беда?

Себе сказав — не суетись,

до вечного сейчас нет дела,

я вдруг сумела обойтись

тем, что здесь рядом — зеленело,

цвело, от ветра шелестело,

тянулось ввысь, летало, пело,

творя своё святое дело —

творя обычной жизни вязь,

всего со всем живую связь.

И лишь тогда — не суетясь! —

так жадно, так не торопясь,

так детски-безоглядно, смело

я предалась душой и телом

сиюминутно-быстротечному…

А что иное

полнит

Вечное?

Идеальное и Реальное

Средь тревог и обид, средь непрошеных слёз

вспомню крошечный, мною придуманный, плёс

с отраженьем небес, с отраженьем берёз.

И в пространстве том — мной нарисованных грёз —

оживает душа, высыхает от слёз,

и светлеет в ней, ширится крошечный плёс

до масштабов иных, до пространства реального…

Приглашаю и вас в ту страну идеального,

где расклады свои и свои постижения.

А начало всему — лишь берёз отражение

в тихой заводи в августе этого года,

в предосеннюю, ясную чудо-погоду.

Единой тропою

Есть тропы земные и тропы небесные —

и как же бродить мне по ним интересно!

Брожу по земным — и слагаются песни.

О чём? Ну конечно же — о поднебесье.

Брожу по небесным я тропам — земное

мгновенно является в песенном строе.

Небесные тропы и тропы земные

приводят меня в измеренья иные,

где всё неразрывно и радостно слито,

и щедро, распахнуто, жадно открыто

тем странникам вечным, что песни слагают,

не разделяя… не разделяя,

считая Небесное всё и Земное

единым и слитным — Единой тропою.

Свой остров

И остров свой есть у меня…

И ночью, и средь бела дня,

и в зной, и в снежную пургу

я побывать на нём смогу.

И не помеха мне погода —

дожди и ветры, грязь и снег,

в любое время дня и года

принадлежит мой остров мне:

его закаты и рассветы,

и сумерки, и буйство лета,

его просторные поляны,

и дух земли — такой медвяный…

Там всё вокруг — ни взять ни дать! —

Природы свет и благодать.

Но где же остров тот далёкий?

Далёкий? Нет, достанет око

тот остров: выйду на балкон —

и предо мной предстанет он

живым началом лесопарка,

судьбы нечаянным подарком,

Природы первозданным зовом…

И, побывав в краю ином,

я возвращаться буду снова

к тебе, мой остров за окном.

***

А это — мой остров в минуты заката,

струящейся радугой щедро объятый,

объятый так ярко, так радостно-зримо,

что скоро потянутся к нам пилигримы

вкусить Благодати земной и небесной,

которой везде есть и время, и место.

Здесь чувствую так полномерно и остро я,

что радуга — да! — начинается с острова,

и радуге этой я жадно внимаю,

и вижу вдруг — с неба нисходит вторая…

Земные огни

Вдруг показалось… иль приснилось мне,

послышалось, что где-то в вышине

душа живая горько, тихо плачет.

Взмахнув крылами — ну а как иначе? —

преодолев земное тяготенье,

прозрачной, лёгкой, призрачною тенью

я взмыла вверх, решимости полна…

Пятном далёким брезжила луна,

был воздух густ и тёмен, и зернист —

уже не воздух, а само Пространство,

куда наш путь земной, что так тернист,

ведёт нас всех с упрямым постоянством.

…Огни земные светом из окна

о возвращеньи мне напоминали,

а круг луны — о, как близка она, —

меня манил в неведомые дали…

Но… почему такая тишина —

ни плача здесь, ни шороха, ни звука…

А там, внизу, из каждого окна

меня и дом, и свет земной аукал.

«Ау-у… вернись, там пусто и темно,

а здесь огнями хоть одно окно

в любую ночь, всегда, — освещено…»

И, крылья опустив, я пала вниз,

от сна очнувшись перед приземленьем.

Спасибо вам, часы мои ночные,

полёты, в коих выпало понять:

они во мне — мои огни Земные,

и тернии Земли, и благодать.

Точка света

Днём, случайным средь множества дней,

на тропинке забытого сада

паутины ветвей, паутины ветвей

я коснулась нечаянным взглядом.

Так бывает и в нас

в некий, горестный, час:

перепутаны тонкие нити

наших споров с собой,

наших связей с судьбой —

вязнем мы в паутине событий.

В паутине житейских баталий,

суеты и привычных реалий,

в паутине тоскливых сомнений,

неудач, передряг, невезений…

Но потом… донесенный ли ветром?..

тихий свет, словно солнце сквозь ветви,

вдруг проступит в душевной глуби…

Тихий свет… И пойдут на убыль

те бесчисленные печали,

что нам жизнь по сей день омрачали.

А за ними и все невзгоды,

все житейские непогоды,

неувязки, тревоги, сбои,

растворившись, сольются с тьмою.

И останется только это —

точка света в душе, точка света,

что осветит — я верю! — собою

всё, что мы называем Судьбою.

Точка света всё ярче, сильней —

этот свет мне насущнее хлеба!

…В паутине ветвей, в паутине ветвей

проступают и Солнце, и Небо.

Прозрение

Бывают дни, что круги ада, —

в них дух разлада и распада,

и очевидно лишь одно:

как много, Господи, нам надо,

как мало, в сущности, дано.

Тогда, отчаяньем ведома,

бегу из сутолоки дней,

и лес, что в двух шагах от дома,

дает приют душе моей.

И в миг, когда на сердце камень

житейских распрей и обид,

дано мне ствол обнять руками

и одиночество избыть.

И, прислонясь щекой к берёзе,

я не пытаюсь отличить,

её ль, мои ли это слёзы

стекают землю окропить…

И лишь пройдя сквозь круги ада,

сквозь все невзгоды и печали,

в конце пути, а не в начале,

понять мне было суждено:

как мало, в сущности, нам надо,

как много, Господи, дано.

Созерцание

— Это — нежность. Просто нежность.

Неба синь. И — белоснежность

облаков на этой сини…

— А ветвей штрихи и линии?

— Это — тоненькие нити

нашей связи с Мирозданием,

это — ниточки наитий,

что ведут к самопознанию.

— Вы меня не убедите.

— Что ж, начните… с созерцания.

Зелёные волны

Мне кажутся волнами, кажутся волнами

зелёные кроны, что ветром наполнены.

Они не сравнимы с морскою волною,

что радует нас красотою земною, —

зелёные волны царят в поднебесье

как музыка сфер, как дыхание весей,

меня поднимая своей красотою

над всею житейскою суетою.

И если вдруг вспомню те кроны невольно я —

рассудком я их воскресить не вольна, —

дыханием чистым, зелёными волнами

прихлынет к моим берегам тишина.

И если душа моя знает, что где-то

в сомнениях тонет душа утомлённая,

туда посылаю я волны зелёные

Добра и Любви… И Надежды. И Света.

***

Не стану

доводить до совершенства

любой из снимков

суть его в ином: на каждом — миг, окрашенный блаженством
присутствия — в Небесном и Земном

…Это я рисовала Светом. Я. Сама. Рисовала. Светом. Зимний вечер. И полдень лета. И весенних ветвей размах. Все «увы…» свои, все свои «ах!»

Это я рисовала Светом — он душой моей был и кистью, когда я рисовала листья
красно-желто-зелёного цвета, когда я опускала тени
крон, стволов на поляны весенние…

Это я рисовала Светом. И спасибо Свету за это

«Лучи
Светила, льющиеся наземь…»

***

Лишь миг назад всё было как во мгле

и серыми казались краски жизни…

Вдруг эти блики Солнца на земле —

как радости нечаянные брызги.

И тягой к свету полнится душа,

в нём растворяя тайное, печальное,

и тает грусть, как облачко случайное,

что мимо проплывает не спеша.

***

О, Солнце, мгновенно под светом твоим

всё в мире становится дивно иным…

***

Вопреки прогнозам спорным,

отдохнув слегка в ночи,

из-за туч, угрюмо-чёрных,

Солнца вырвутся лучи.

***

А потом рванутся наземь:

«Мы согреем, мы окрасим

в синий — небо, в жёлтый — листья,

что на веточках зависли.

Всё оденем, если надо,

в очень светлые наряды,

в очень светлые обновы…»

И лучи сдержали слово.

***

Здесь ветви, потемневшие от холода,

в лучах рассветных отливают золотом.

***

Во дни разлук,

тревог,

сомнений

в душе

как талисман

я берегу

закат

и лес,

и голубые тени

на розовом снегу.

***

В весенний день и в летний, и в осенний

всё, что под Солнцем, оставляет тени.

***

Сквозь капли дождя, что видны на окне,

сквозь грусть, что в душе затаилась,

ты, Солнце, я знаю, прорвёшься ко мне,

чтоб жизнь моя вновь осветилась

надеждой (а как без надежды прожить?),

любовью (ещё не иссякшей и верной),

и — словом, чтоб лучший из гимнов сложить

твоей благодати… Высокой. Безмерной

***

Мне Солнце — друг. А как иначе — друг,

когда все окна в комнатах — на юг!

И радует шестнадцатый этаж,

и путается Солнце в занавесках,

а там, за ними, голубой мираж —

небесная прозрачная завеса.

И горизонта линия видна,

а крон не различаю — только помню…

И всё — со мной, я с этим не одна

в тиши своих, обжитых с Солнцем, комнат.

***

Из настроенья полусонного,

мгновенно вызволит меня

снег, заискрившийся на солнышке

средь бела, бела, бела дня.

***

Томительным покоем всё объято

на Небе и Земле.

И Солнца круг в последний миг заката

был явлен мне.

Сплетеньем судеб и страстей,

и крон сплетеньем, и ветвей —

жизнь так сплетеньями богата!

Но этот миг… последний миг заката…

***

Полоской яркой отделил закат

ночь, что придёт, от дня — почти вчерашнего,

а завтра будет утро, снегопад

и снег — ещё стремительней, бесстрашнее.

***

А наутро — рассвет и чистейшее зимнее небо,

новый день — продолженьем всех прожитых лет,

и надежда, и свет — что порою насущнее хлеба…

Может, хлеб наш насущный — и есть та надежда и свет.

***

Всего лишь три дня между этими фото…

Но это для Солнца — совсем не работа,

а лишь появленье, а лишь появленье

в хорошем — весеннем уже! — настроении…

***

Апрель. И в небо рвутся почки.

И птиц незримые комочки

такие выдают нам трели,

что сразу ясно: мы — в апреле!

И в знак особого доверья

все почки «распушили перья»,

и мне напомнили те почки

цыплят пушистые комочки…

***

Тропинка к Солнцу

Тропинку видишь впереди?

Путь к свету, к Солнцу — вот он, рядом.

Пройди его не только взглядом —

всей плотью медленно пройди.

Неспешно, бережно, с доверьем

рукой погладь кору деревьев.

Вдохни все запахи вокруг,

подставь лицо дыханью ветра,

включи внимание и слух —

пойми, о чем здесь шепчут ветви.

Всему на свете удивись

и, словно в детстве, давнем, милом, —

босым и радостным! — коснись

земли, её горячей силы.

И, слившись с этой красотою,

возьми её в себя, с собою —

на жизнь, на память. На уход —

да будет он далёк и светел…

Но не о нём здесь шепчут ветви.

Не им здесь дышит небосвод.

***

Так пронизано светом пространство вокруг,

что сквозь лист проступает отчётливо ствол.

Это Солнце — живого источник и друг

нам являет своё волшебство-естество.

***

Здесь время дня и время года

так ясно явлены Природой.

Здесь всё — и вечность, и мгновенье,

и жизнь, и свет, и озаренье.

***

Весна. И первая трава.

И солнца мягкое сиянье.

И ветра чистое дыханье.

И кругом, кругом — голова,

и сердце учащённей бьётся,

и это — вместе всё! — зовётся…

— Весной?

— Не только. Жизнью, светом…

— А если нам… спросить поэта?

— От нас восторга не тая,

волшебным мигом Бытия

он тут же назовёт всё это.

***

Когда в душе наведены мосты, налажены порушенные связи, пусть под ногами хлябь и комья грязи — ты ощущаешь радость высоты

А запрокинешь голову, и там — и в небесах и в ближнем поднебесье — такой покой, такое равновесье, что воспаришь душою к небесам

И даже если тучи набегут, в их чёрных, развевающихся гривах
предвосхитишь ты радугу-дугу: все семь цветов и сотни переливов

И ощутишь — единым вдохом, разом, — и этого рассудку не отнять: лучи Светила, льющиеся наземь, — дарованная сердцу благодать

О чём ты, Небо, спрашиваешь нас?

Синь неба, белоснежность облаков,

освобождают душу от оков

усталости, сомнений и бессилья.

Но даже там, в небесной ясной сини,

да, даже там, — подчёркнутый, чуть косо! —

стоит упрямый, вечный знак вопроса.

Смотрю, смотрю, не опуская глаз…

О чём же Небо спрашивает нас?

Во что мы верим? И куда идём?

Что ищем мы? И что в душе несём?

Какие беды, боли и обиды

возьмём с собой, в небесную обитель?

Но мы не знаем даже — мы откуда!?

И только чудо… только если чудо…

«Сначала
было Небо для меня…»

Сначала было Небо для меня…

И потому внимала жадным взором

там, в вышине, немыслимым узорам

ветвей в лучах закатного огня.

Потом стволов я различила строй

и, прислоняясь к плоти их корявой,

обнять, объять хотела все дубравы,

что в снах являлись мне ночной порой.

Так, приближаясь медленно к Земле,

сначала взглядом, а потом всей плотью,

я зависала на высокой ноте —

песнь о земном не удавалась мне.

Но вспомнилось, как давнею порой

цветы я собирала на пригорке

и предо мной — раскидисто и гордо —

чернели корни на земле сырой.

И в этот миг — мне не забыть о нём! —

всем существом я ощутила Землю…

Земля и Небо — вы мой свет и дом,

вам, нераздельным, я отныне внемлю.

***

— Я грозное Небо считаю прекрасным.

Прекрасно и Небо спокойное, ясное.

— А мне и бесстрастное — всё благодать.

— Но что же ты этим хотела сказать?

— Немного дидактики, очень недлинной:

и крайности жизни, и жизни контрасты

нам жить помогают азартно и страстно.

И — верность хранить «золотой середине».

***

Два облака белых — как мать и ребёнок,

что за руки держатся перед грозою.

Они — словно Свет перед грозною Тьмою…

***

Из облака на синем Небе

ветвями чудо проросло…

И мне бы так творить, и мне бы…

Но у меня лишь ремесло —

копировать живую данность,

себя ругая за бездарность.

И всё же… всё же… я сумела

(и это тоже, тоже — дело!)

и различить, и полюбить,

и фотоснимком сохранить

то вдохновенное мгновенье.

…И в ремесле есть со-творенье.

***

Ветвей пленительная вязь…

Вглядись, вглядись, не торопясь,

в такое сложное сплетенье…

А Неба тихое свеченье

поможет ощутить нам связь

со всем высоким, что нетленно

и в необъятности Вселенной.

***

В том высоком небесном свечении,

в том огне, в том живом полыхании

Жизнь, Надежда, Любовь, Вдохновение

обретают второе дыхание.

***

Пожар на Небе — не земной пожар:

в нём не сгорят земные наши блага.

Пожар на Небе — страстность и отвага,

и творчеству — неоценимый дар,

что рифмами ложится на бумагу.

***

Узор ветвей и нежность облаков,

едва плывущих по небесной сини,

освобождают душу от оков

усталости, тревоги и бессилья…

***

…А запрокинешь голову, и там —

и в Небесах и в ближнем поднебесье —

такой покой, такое равновесье,

что воспаришь душою к Небесам.

***

И даже если тучи набегут,

в их чёрных, развевающихся гривах

предвосхитишь ты радугу-дугу

все семь цветов и сотни переливов.

***

Движение, скорость в том облаке белом,

как будто умчаться оно захотело

от грозной погони, от чёрной погони,

где чёрные тучи — как чёрные кони!

А мне-то, казалось бы, — что мне за дело

до тучи гривастой, до облака белого?

Но черные гривы летящих коней

и белые гривы летящих коней

мне помнить дано до скончания дней.

«Вы так близки мне, облака…»

***

О, Господи… какие облака…

И тянется, и тянется рука

запечатлеть — в рисунке ли, на фото —

высокую — Небесную! — работу…

Здесь, волю дав воображенью, мы

увидим туч чернеющих холмы.

Чуть выше взгляд — и перед нашим взором

предстанут туч чернеющие горы.

***

А это — чем не сфинкс, не лев крылатый,

голубизной небесною объятый?

И, может быть, в стихии грозный час

он защитит от новых бедствий нас…

***

Есть в небе тропинки свои и дороги.

Они нас уводят от чувства тревоги,

от разных напастей — обида, беда ли —

в такие прекрасные светлые дали…

***

Вы были целостным, большим,

хоть были неба частью,

и сверху — свыше! — боль души

смягчали мне участьем

***

Но на моих, моих глазах,

здесь и сейчас — увы и ах —

от ветра, может быть, увы,

вдруг… стали рассыпаться вы.

***

Зимой и летом, и весной,

в любое время года,

вы, облака, всегда со мной —

как дар самой Природы.

Вас, виденных воочью,

я вспоминаю ночью,

и память та светла, легка —

вы так близки мне, облака.

Вы были целостным, большим,

хоть были неба частью,

и сверху — свыше! — боль души

смягчали мне участьем.

Но на моих, моих глазах,

здесь и сейчас — увы и ах —

от ветра, может быть, увы,

вдруг… стали рассыпаться вы.

…Зимой и летом, и весной,

в любую непогоду

вы были, облака, со мной,

внимая с небосвода

на то, как я живу, дышу,

на радость и тревогу…

И вот теперь я вас прошу,

вас, тех, кто ближе к Богу,

я так прошу вас, облака,

вас, виденных воочью:

хотя б на час, на миг, пока, —

не рассыпайтесь в клочья!

***

Вы объяснить сумели мне бы,

да, Вы, Божественное Небо,

как в мире, суетном без меры,

нам относиться к Знакам Веры?

И тихо мне сказало Небо:

— Заботясь о насущном хлебе

и о душе, — не суетитесь,

в меня внимательней всмотритесь:

я то спокойно, то сурово,

то радостно, а то печально…

Важней не Знак, а Вера в Слово,

что есть (и было…) — изначально.

***

Потом, совсем потом, уже в тиши

скажу себе, припомнив птичью стаю:

не всё — не всё! — разгадывать спеши,

в душе храня Небес живую тайну.

***

Осенние кроны и синь поднебесья

так слиты, как слово и музыка в песне.

А разум стремится понять, разгадать —

земная, небесная то благодать?

Но сердцу не нужно такого деления —

дороже ему этот свет единения…

«Ты, Дерево, живое существо…»

Ты, Дерево, — живое существо

по-своему изогнут каждый ствол,

причёска — крона, рубище — кора…
А осенью, когда придёт пора, меня обнимет жёлтый листопад — кудрей твоих пленительных каскад. Восьмое чудо, чудо из чудес, о, Дерево, ты и одно мне — лес!

***

Слов не ищи — молчаньем отзовись

на эту красоту, на эту высь,

на сочетанье нежности и силы,

на единенье Неба и Земли,

на Дерево, что их соединило…

И этой нераздельности внемли.

Врастая корнями в Землю,

а кроной держась за Небо,

ты, Дерево, подтверждаешь

жизнью своей и статью,

что нет ничего надёжнее

и нет ничего дороже

той «золотой середины»,

что жизни даёт устойчивость.

Но Человек — исключение

из этих природных правил —

мечется между крайностями…

Но этим живёт и — творит.

Как в природе этакое строится?

Как в Природе этакое строится?

Трое — вместе… А точнее — Троица.

…И вьюги-метели мели,

и ветры холодные дули,

но вместе деревья росли

и к небу листву дотянули.

Стволы и корни

Стволы и корни. Их не разделить:

из них, по ним Природа тянет нить

к зеленым листьям, их живому буйству…

Не отходи. Дыши. Учись. Любуйся.

Стволы и листья

От земли совсем недалеко

из ствола пробились к свету листья…

И на сердце сразу так легко,

и светлей, спокойней, мягче мысли.

Кроны

Кроны — как высокие короны.

А над ними — выше, выше, выше! —

звуки сфер, небес святые звоны…

Только я не вижу и не слышу,

даже взгляда вверх не поднимаю, —

только кронам я сейчас внимаю.

***

Душа наполненно-светла:

я праздную — о нет, не дату,

а золотые купола

берёз в сиянии заката.

***

О, если с балкона, хотя бы с балкона

смотреть на осенние пышные кроны,

на это природное животворение —

решишь, что ты птица в высоком парении…

***

Зима. И кронам оголённым,

в себе самих почти уединённым,

не тягостно, не страшно и в ночи.

Всмотрись в их очертанья. Помолчи…

Их высь зовёт. Уже почти отживших.

Отзеленевших в юности своей.

Но светел дух. Дух не бывает «бывшим».

И высь зовёт. Чем дальше — тем сильней.

Ветви

Ветвей чернеющих узор,

тревожно-трепетный, печальный

и, словно в горький миг прощальный, —

судьбе неведомой укор.

***

Обычные ветви,

обычные ветки

немыслимо разной —

весенней! — расцветки.

А в их сердцевине —

весенние соки,

что поят цветы

и соцветья, и листья…

И тают, и тают

тревожные мысли,

в том животворении —

светлом, высоком.

Ветви и листья

Там, в вышине, вы, листья, как на троне, —

на гордой, в небо устремлённой кроне.

Но холодом сменяется прохлада

и наступает время листопада,

и кроне вас приходится терять…

А ветви, что внизу вас поддержали,

вас бережно и нежно покачали,

не торопясь на землю отпускать.

Листья

Наши краски сравнимы лишь с солнцем —

и свежи, и чисты, и легки.

Почему ж увяданьем зовётся

это с чьей-то «нелёгкой» руки?!

***

Сошёл листопад на поверхность пруда,

у берега чуть зеленеет вода,

а жёлтые листья поодаль, на кронах

(на их очертаньях, в воде отражённых), —

как будто на легком и прочном плоту…

Те листья — живые: они — на плаву.

***

Неужели, неужели, — шепчут листья, —

мы когда-то жили там, в небесной выси

и так ярко, так азартно зеленели,

и меж нас звучали птичьи трели?

Неужели? Неужели? Неужели…

***

Там, в небесной чистой выси

вижу листья. Просто листья,

что на веточках повисли.

Отжелтели. Потемнели.

На невидимых качелях

откачались на ветру.

Я такими, да, такими,

листья, в память вас беру.

***

Когда последний лист на твердь ложится —

предзимнюю, холодную и серую —

во мне земное тленности боится,

ну а душа — в своё бессмертье верует.

Как лист, уже коснувшийся земли,

как мысль, что забывается невольно,

как легкий звук, растаявший вдали,

уходит Время — тихо и не больно,

расставив меты на своём пути…

И я хочу однажды так уйти.

Последний лист

Что видим мы — то знаем мы?

Нет — если только взгляд коснулся,

а строй душевный не проснулся…

Не до земли, а до зимы

тот лист последний дотянулся

А этот лист упал на снег

и там — один — не прозябает,

и снится, снится ночью мне…

И одиночество снимает.

Стволы

Как две свечи — берёзы два ствола:

одна свеча — гореть не захотела,

другая — светоносною была

до гибельного часа, до предела.

***

Я знала дерево, что сбросило кору.

Зачем оно свой облик изменило?

Какая, мне неведомая, сила

его так обнажила на юру?

А это Дерево? Оно — не на юру,

но тоже, тоже сбросило кору,

и та же, мне неведомая, сила

его так беспощадно обнажила.

***

Причудливо изогнуты стволы.

Судьбой? Стихией? Что одно и то же.

Из них когда-то сделают столы,

но их сегодня это не тревожит.

Кора

День летний, а душа, как в октябре.

Опять спешу, но в грустно-вечном беге

вдруг различу не будущие снеги,

а юные, зелёные побеги

на старой и морщинистой коре.

***

У коры берёзовой невольно я

задержала взгляд свой и шаги:

ромбы, пирамиды, треугольники,

контур волн, зигзаги и круги…

Что же нам пыталась рассказать

этих иероглифов печать?

***

Здесь на коре берёзовой, осенней

вдруг пламени я вижу языки —

отчётливы они и высоки,

как память о берёзовых поленьях,

что падали в очаг тепла домашнего

или в костёр, где жгли еретиков,

ну а вчера, к закату дня вчерашнего,

вдруг стали темой для моих стихов.

***

А здесь, а здесь — всю ночь и на заре —

любовник спал в объятьях девы милой

и обнимал её с сердечным пылом…

Ну а берёза на своей коре

его кардиограмму отразила.

***

Вот птица многокрылая. Она

так жадно к Небу, ввысь, устремлена.

***

И абрис древних, вечных пирамид

кора берёзы на себе таит

***

А это — чем не колокол, чей звон

ветрами до берёзы донесён?

***

У коры берёзовой невольно я
задержала взгляд свой и шаги: ромбы, пирамиды, треугольники, контур волн, зигзаги и круги…
Что же нам пыталась рассказать

этих иероглифов печать?

Здесь, на коре берёзовой, осенней

вдруг пламени я вижу языки —

отчётливы они и высоки,

как память о берёзовых поленьях,

что падали в очаг тепла домашнего

или в костёр, где жгли еретиков,

ну а вчера, к закату дня вчерашнего,

вдруг стали темой для моих стихов.

А здесь, а здесь — всю ночь и на заре —

любовник спал в объятьях девы милой

и обнимал её с сердечным пылом…

Ну а берёза на своей коре

его кардиограмму отразила…

Вот птица многокрылая. Она

так жадно к Небу, ввысь устремлена.

И абрис древних вечных пирамид

кора берёзы на себе таит.

А это — чем не колокол, чей звон

ветрами до берёзы донесён?

…О, тайные Природы письмена, в вас Мирозданья летопись видна

***

Бросаю взгляд неспешный свой окрест

и на коре берёзы вижу… крест.

Мне издали казалось — тот надрез

безжалостною выполнен рукою.

Но подхожу… да нет же, этот крест

был сотворён Природою самою!

И бросив взгляд на Дерева вокруг,

своей любви к ним сохраняя верность,

я поняла почти внезапно, вдруг,

что этот знак — судьбы закономерность,

что Дерева (да, каждое из них!)

ненужными сомненьями не мучась,

сквозь годы прорастая, каждый миг

несут свой крест — свою земную участь, не тяготясь ни вьюгами, ни зноем

вершат предназначение земное:

жару смягчая долгожданной тенью,

нас укрывают под своею сенью

и крон высоких тихим шелестеньем

дают надежный радостный приют

для птичьих гнезд и птичьих песнопений —

пускай себе летают и поют,

и в твердь земную уходя корнями,

над нею гордо высятся — веками!

И всею сутью, всей своей природой,

в любое время ночи, года, дня,

в хорошую погоду, в непогоду —

стремятся к Небу, зову свыше вняв,

чтоб, всё связав в живую жизни нить,

нас вечной тяге к Высшему учить…

***

Всмотритесь в очертания корней
и корневищ, распластанных на тверди: там, под землёй, им, как словам в конверте, казалась жизнь теснее и темней

Читайте их немые письмена — они о многом рассказать сумеют: о глуби, что нам чаще не видна, о выси, что неведомым полна, к которой Всё Живое тяготеет

О том ещё… нет, продолжать не стану. Читайте сами. Жадно! Неустанно!

***

Они — всему опора. Прочность. Сила.

Без них всё рухнет, быстро канет в Лету.

Но… нежности душа их запросила:

что ей, живой, опасность и запреты?!

И корни пробиваются на свет

испить его как сладостное зелье,

и медленно — из тьмы, из подземелья —

ввысь прорастают через толщу лет.

Корням одежда грубая дана,

и зеленью их лето не оденет,

но… пусть хотя бы бабочка… одна…

их крылышком пленительным заденет.

Пни

Мы — пни. Обрубки. Жертвы топора.

Его следы болят на нашем теле.

Мы — пни. Обрубки. А была пора —

мы кронами по небу шелестели.

***

Да, я лишь пень. Что можно ждать от пня?

Но — одного из тысячи безликих —

причудливо украсили меня

Судьба, Природа, солнечные блики.

***

Осенний, летний или зимний день,

ты всё равно от грусти не избавлен,