Бесплатный фрагмент - О себе, о нас, о жизни

Об авторе

Гниляков Владимир Николаевич (литературный псевдоним Владимир Дулга), родился на Урале в семье военнослужащего в мае 1948 года. На это время приходятся первые детские впечатления, маленькие житейские трудности, добрые соседи, верные друзья и коварные недруги. Происходящее глазами маленького человека, познающего себя и окружающий мир.

Переезд с родителями воинским эшелоном в далёкое Забайкалье. Прекрасное озеро Байкал, суровая тайга, хрустальные ручьи и быстрые реки. Школьные друзья, первая влюблённость, и настоящая мальчишеская дружба послужили сюжетами первых книг — «За озером Байкал» и «Трое на плоту» — вышедших в издательстве «Ридеро».

После окончания Благовещенского танкового командного училища, офицерскую службу и семейную жизнь начинал на Монгольской границе, далеко от крупных городов и культурных центров, в Туве, за несколько сотен километров от ближайшей железной дороги. В городе, название которого положено в название книги «Чадан». Затем была служба в Хакасии, Германии, Омске, учёба в Бронетанковой академии. Нелёгкой службе сослуживцев — танкистов, посвящены повести «Низина» и «Воскресенье», вошедшие в книгу «Витязи в ребристых шлемах».

В восьмидесятых годах прошлого столетия, непредсказуемая военная судьба забросила на Ближний Восток, в Сирию, втянутую в Ливанскую войну. Позже в Дамаске произошла попытка государственного переворота, с целью свержения президента Хафеза Асада. Трилогия «Хубара» — повествование о жизни советских военных советников — офицеров, оказавшихся в чужой стране, с иным менталитетом, верой и обычаями.

Писать начал уже в зрелом возрасте, после увольнения с военной службы. Вероятно, мотивом и желанием послужили юношеские годы, прожитые в военном городке на севере Читинской области. В ту давнюю пору, там не было ни интернет, ни телевидения, но в Доме офицеров была прекрасная библиотека. Любимыми писателями стали Джек Лондон, Фенимор Купер, Александр Беляев, Лев Толстой, Иван Тургенев, Борис Васильев.

Мастера — писатели деревенской прозы, — Василий Шукшин, Валентин Распутин, Виктор Астафьев являются истинными кумирами автора.

Скромной попыткой пробы пера в жанре фантастики, стали — повесть «Блуд» и рассказ «Реинкарнация», вошедшие, вместе с повестью «Секс символ», в книгу «Блуд», — «он запутался в своей ответственности перед этими женщинами, как бестолковый кузнечик, в необдуманном прыжке попавший в умело расставленную паутину в отношениях, пространстве и времени».

В предлагаемом сборнике повестей и рассказов — «О себе, о нас, о жизни», герои представленных работ — соседи, сослуживцы, простые люди, интересные сюжеты о которых, заставили взяться за перо, чтобы поделиться с Вами, — уважаемые читатели!

С июля 2015 года Владимир Дулга член Российского Союза писателей.

Номинант национальной литературной премии «Писатель года» 2015, 2016 и 2017 годов.

Печатался в альманахах Российского Союза писателей — «Проза Дебют» в 2015 году и «Проза» 2016, 2017, 2018 годах.

Более восьмидесяти произведений печатались на порталах «Самиздат» и «Проза Ру», под другим литературным псевдонимом.

О книге

В сборнике повестей и рассказов «О себе, о нас, о жизни» собрано более тридцати работ, написанных, как сейчас выясняется, в разные годы двух столетий, общественно-экономических формации и стилей управления страной. Это, как бы взгляд из сегодняшнего дня, на прошедшие события изменившие мир, страну, мировоззрение, идеалы и каждого из нас. Как говорят: — «Не дай вам Бог жить в эпоху перемен!»

Многим «посчастливилось» быть свидетелями и участниками произошедших перемен, к которым каждый относится по-разному. Любая повесть, рассказ, миниатюра, любой изложенный в сборнике эпизод — это кусочек чьей-то жизни, с мечтами, надеждами, радостями и разочарованиями, приобретениями и горькими потерями. Это неповторимый миг бытия реальных людей — персонажей произведений, возможно и сейчас живущих рядом с вами.

Наша жизнь многогранна и удивительна, поэтому одни работы, это повод для размышлений, добрая память и приятные воспоминания. Другие произведения — несут лёгкую грусть, незабытые обиды и осознание собственных ошибок. Третьи — смешные истории из нашей повседневной жизни, где так много чудаковатых людей и нелепых историй. «Мир держится на чудаках!»

Герои произведений — простые люди, сослуживцы, друзья и соседи, интересные воспоминания о которых подтолкнули автора взяться за перо

СБОРНИК ПОВЕСТЕЙ И РАССКАЗОВ

Над пропастью

Рассказ.

Всё познаётся в сравнении.

Человек сидел на узком выступе громадной скалы, сложив руки на коленях, безразлично глядя вниз. Внизу, в ранних, предрассветных сумерках, кипела жизнь.

Горели фонари и витрины магазинов, сновали и гудели машины, спешили куда-то люди, играла музыка. Человек сидел и молчал. Несколько дней назад, устав от безделья, сутолоки жизни, мелких проблем и нанесённых обид, он твёрдо решил уединиться. Залезть на непреступную скалу, нависающую над городом. И там, в долгожданном одиночестве, часами размышлять о смысле жизни, о своей роли в её неудержимом течении. И вот мечта сбылась! Он по верёвке спустился с вершины скалы на маленький выступ, ступенькой торчащий над головокружительной бездной.

Всё! Он один, он свободен и счастлив! Он поднялся над этой мелочной суматохой жизни, над обидами и оскорблениями, над друзьями и подругами. Над людьми!

Теперь он мог, часами безучастно смотреть на этот шевелящийся муравейник никчемной жизни. И ощущать себя счастливым и независимым, не связанным ни с кем, и ни с чем, какими-либо обязательствами, отношениями, чувствами.

Но вскоре выяснилось, что верёвка, с помощью которой юноша попал на скалу, серой змейкой мелькнув в воздухе неумело завязанным узлом, упала вниз. Обратной дороги не было! Юношеский максимализм подтолкнул к тому, что всё связывающее с прежней жизнью, осталось дома. В квартире, на столе, не отвечал на звонки ненужный в новой жизни телефон. О воде и пище, за грустными мыслями и обидами, было просто забыто.

Молодой человек уже несколько дней провёл на этом крохотном кусочке земли. Где любое неосторожное движение, могло стать последним шагом в никуда, в бездну! Он понимал, что только чудо может спасти его от ужасной смерти. Хотелось пить и есть. Даже тот засохший кусок хлеба, несколько дней назад брошенный бездомному псу, представлялся сейчас несметным сокровищем и дорогим подарком. Он готов был вылизать до дна лужу возле подъезда своего дома, через которую перепрыгивал каждое утро, ругая нерасторопных дворников.

Но больше всего мучило предчувствие, неотвратимо приближающееся гибели. Ему никогда так не хотелось жить, как сейчас! Ранее, сама жизнь представлялось чем-то неотъемлемым, само собой разумеющимся, бесконечным и обязательным.

Сейчас же, в редкие минуты беспокойного сна, он часто видел себя мёртвым, лежащим ничком на холодном камне выступа. Он даже слышал противные крики отвратительных ворон собравшихся на пиршество. И ощущал на своём лице лёгкое дуновение их вонючих крыльев. От этого жуткого видения юноша в ужасе просыпался, судорожно хватаясь вспотевшими, исцарапанными пальцами за трещинки в скале.

Гляди вниз, он остро завидовал людям, маленькими букашками, сновавшим по улицам города, под его ногами. Они могли ходить, бегать, просто вставать во весь рост, разминая затекшие мышцы. Они могли разговаривать друг с другом, видеть глаза собеседника, дружески обнимать и улыбаться незнакомым прохожим. Они могли просто жить!

Вечером, когда далеко внизу, яркой уютной цепочкой загорались окна спрятавшихся во тьме домов, он представлял, как за этими окнами, люди ужинают, смотрят телевизор, обнимают любимых, принимают душ и ложатся спать в мягкие, пахнущие чистотой, уютные постели. Сейчас он отдал бы всё, чтобы вновь вернуться туда, на землю, к людям! В суматоху этого прекрасного, наполненного событиями дня! Вернуться к жизни!

Силы пленника угасали, он предчувствовал близкий конец. Надеяться было не на что! Вряд ли кому-то из людей пришла бы мысль, задрав голову посмотреть на эту безжизненную, вертикальную стену, с маленькими расщелинами, заросшими редкими травинками. Люди предпочитали смотреть под ноги, вокруг себя, и на лица окружающих. Они жили своей, загруженной заботами, жизнью!

Каким-то чудом, он нашёл за подкладкой порванного кармана, несколько потемневших от времени спичек. Обламывая ногти, выскреб из малюсеньких расщелин высохшие от испепеляющего, южного солнца, былинки. Порвал на полоски подол своей рубахи. Ближе к вечеру, когда солнце почти исчезло за громадами гор, трясущимися от волнения руками, только с третьей спички, шоркая ей по гладкому камню, чудом разжёг маленький костерок. И затем, сжёг на нём, почти всю свою одежду, моля бога о том, чтобы порывы ветра не загасили его последнюю надежду выжить.

Через несколько часов, альпинисты — спасатели спустили на землю незадачливого пессимиста, недовольного жизнью. Он прыгал от счастья как ребёнок, целовал землю, спасателей, собравшихся зевак. Обливая грудь, большими глотками пил самую вкусную в мире воду. С жадностью затягивался, кем-то предложенной сигаретой, хотя уже многие годы не курил. Обнимал незнакомых людей, бродячего пса, смеялся и радовался своему возвращению в жизнь! К людям!

Таймень

Рассказ

Просто жизнь

На очередной юбилей внуки подарили деду Феоктисту спиннинг, с длинным, стыкующимся из двух частей удилищем, и блестящей инерционной катушкой. Это было давно, тогда Феоктист Иванович был гораздо моложе и занимался рыболовством почти профессионально. Ставил сетюшки на неспешных протоках и, похожих на таёжные озёра, старицах. Рыбачил «сплавом», пуская сети «трёхстенки» вниз по течению, по глубоким плёсам и спокойным участкам.

Таёжная река, на которой он жил, брала начало на северо-западных склонах Байкальского хребта и несла свои чистые воды по живописным распадкам и заливным лугам, к могучей и прекрасной реке Лене. Чтобы смешавшись с её мощными струями, через тысячи километров, отдать себя холодным объятьям моря Лаптевых. Река была бурная, с сильным течением, местами очень глубокая, с большим количеством порогов и перекатов. Вероятно, по этой причине, на всём своём протяжении, являлась не судоходной. Занимающиеся рыболовством жители, имели свои плавсредства. Деревянные — «самодельные», и дюралевые — «заводские» лодки, различных конструкций.

У Феоктиста Ивановича была потрёпанная временем и перекатами «Казанка» с, неоднократно перебранным, мотором «Ветерок». Когда-то в молодости, с такими же, как сам отчаянными друзьями, ходил на ней до самой Лены. Посёлок, где Феоктист Иванович проживал, по всей видимости, был основан первопроходцами-казаками и носил казачье название. На местном кладбище покоилось не одно поколение предков деда Феоктиста. На крестах и пирамидках, была написана одна, общая фамилия и разные имена. Не хватало имён, только нескольких мужчин, ушедших на фронт и оставшихся лежать в чужой земле. Среди них и отец Феоктиста, молодой, весёлый мужчина, успевший накануне войны «родить» сына и дать ему мудрёное имя, в честь своего отца, сгинувшего на Ленских приисках в годы сталинских репрессий. Одним из первых в посёлке, Ивана Феоктистовича, как опытного охотника, призвали в армию. В финскую компанию, отец был снайпером, часто писал письма, обещая скорого возвращения. Потом началась Великая Отечественная война. Домой Иван Феоктистович больше не вернулся, пропав без вести, как многие его ровесники, осенью сорок первого года.

Дед Феоктист выезжал из своего посёлка далеко и надолго, только дважды. Первый раз, по призыву в армию, на три года. Второй, совсем недавно, в Иркутск, на свадьбу старшего правнука, где дед заболел и на всё лето попал в больницу

В своё время, сразу после армии, Феоктист женился, на красавице Катерине, которая ждала его все три долгих года. В этом посёлке, один за другим, родились трое сыновей и дочь. В старом, родном, родительском доме, они с бабкой встретили и свою старость.

Старость подкралась как-то незаметно. Казалось совсем недавно, он уходил на охоту в тайгу на несколько дней, а то, и недель. С приехавшими в отпуск сыновьями ремонтировал крышу дома и стайки для скотины, колол дрова. Один, после поломки «Ветерка», на вёслах и волоком, через перекаты, тащил лодку домой. Катерина всю жизнь была его первой помощницей и поддержкой. Какие бы дела он не замышлял, она всегда была рядом, будь то замена сгнивших венцов дома, или работа на пасеке. Казалось, так будет всегда!

Но годы давали о себе знать — появилась одышка, к непогоде болели ноги и спина, скакало давление. Дед Феоктист стал захаживать в местную поликлинику и даже несколько раз, ездил сдавать анализы в районный центр.

Дети, окончив школу, давно уехали в дальние и ближние города, завели свои семьи, родили Феоктисту внуков. А старший сын, недавно, сам стал дедом.

Так что, работа по дому и хозяйству, как и прежде, оставалась заботой стареющих родителей.

Получив до армии профессию водителя, Феоктист Иванович, всю жизнь проработал в местном леспромхозе. Возил лес с дальних делянок, горючее для тракторов и мазут для местной котельной. Последние годы работал на почте, доставляя корреспонденцию по соседним деревням.

Потом случился развал страны. Всё, как-то неожиданно быстро, рассыпалось! Леспромхоз, после нескольких бесполезных реорганизаций, закрылся. Местные мужики, внезапно ставшие «акционерами», растащили по домам оставшуюся технику. До сих пор, в разных концах посёлка, можно увидеть ржавые, ненужные «Уралы» — лесовозы, и трелёвочные трактора. Оставшийся не у дел народ, ударился в рыболовство, рыбачили все, от мала, до велика. Трудно было найти на реке хотя бы маленькую протоку, не занятую вездесущими рыбаками. Рыбу сдавали местному предпринимателю, который отвозил её в райцентр перекупщику армянину, по имени Завен.

Позже, в знакомой с детства тайге хозяйничали китайцы, навезли технику — мощные лесовозы, японские трактора и погрузчики. Валили лес, вывозили кругляк к железной дороге и отправляли в Поднебесную. Выкопали в лесу землянки, жили отдельно, не общаясь с местными, и не принимая их на работу.

Посёлок постепенно пустел, люди уезжали «на Большую землю». Почти на каждой улице стоят брошенные, заколоченные дома, на ближайших и дальних сопках появились «проплешины» спиленного леса.

Дед тоже «рыбалил». Ставил сети, стараясь как-то прокормиться в те лихие, тяжёлые годы.

Феоктист не любил надолго оставлять дом. И на все приглашения детей переехать к ним, частенько повторял жене:

— Не люблю я эти города! Бегают, как в «спину стрелянные», целыми днями! Словно муравьи в растревоженном муравейнике! Никто друг друга не знает и не замечает! Редко кто здоровается! Остановиться и поговорить не с кем, и не о чем!

Екатерина Михайловна обычно не поддерживала его «не современны» суждения. Заметив, что жена с ним не согласна, дед твёрдым голосом продолжал:

— Здесь, на воле, чувствую себя нормально, нигде не давит и не болит! А стоит, хотя бы в райцентр уехать, возвращаюсь весь разбитый и больной. Как будто с десяток вёрст на вёслах прошёл, против течения! Нет, матушка даже не зови!

И действительно, после свадьбы правнука в Иркутске, дед расхворался не на шутку. Ночью вызвали «скорую», с диагнозом инфаркт, Феоктиста Ивановича положили в кардиологию Иркутской областной больницы, на целый месяц.

Катерина Михайловна вынуждена была возвратиться домой одна. Приехавшие ближе к осени сыновья, заготовили дров на всю зиму, уложив их ровной поленницей вдоль забора. Помогли выкопать картошку. Договорились с трактористом и вспахали огород к следующей весне. Вытащили к ограде дедову лодку. Не смогли только заготовить сена. За бурной деятельностью сыновей, дед наблюдал сидя на высоком крыльце — врачи категорически запретили ему любые нагрузки. Даже за ужином, Феоктист Иванович не позволял себе присоединиться к сыновьям, поднимающих рюмочку за здоровье родителей.

Любимицу всей семьи, корову Белянку пришлось продать, а бычка пустить на мясо. Приближались морозы, речка потемнела под грустным осенним солнцем, тайга, на противоположном берегу, покрылась жёлто-коричневыми пятнами осеннего лиственного леса.

Феоктист Иванович часто выходил на берег реки, за своим огородом. И подолгу стоял, молча, любуясь медленным наступлением осени.

На душе было непривычно грустно и тревожно. Волнуясь за мужа, кутаясь в платок, на берег приходила Катерина Михайловна. Стоя рядом, касаясь друг друга, они, молча, смотрели на несущуюся массу воды, каждый, думая о своём. Осторожно тронув мужа за локоть, баба Катя обычно тихонько просила, величая мужа ласково, как звала в юности:

— Пойдём Феонит, холодно уже! Не дай бог, простыть!

Зиму, они прожили хорошо. Дед потихоньку набирался сил. На все вопросы соседей о здоровье и самочувствии, односложно отвечал:

— Нормально!

Хотя, на самом деле, бывало по-всякому. Иной раз ночью, сердце начинало давать пропуски, всё чаще и чаще, а паузы между ударами становились такими длинными, будто душа проваливалась в глубокую, тёмную яму.

Или в груди беспричинно разливалась горячая, жгучая боль, заставляющая забыть обо всём на свете, рождая где-то в глубине сознания непреодолимый страх. В такие минуты Феоктист Иванович вспоминал своё лежание в Иркутской больнице. Когда в палату, осторожно, с испугом на лицах, входили молодые студенты, пришедшие на занятия.

Из всех симптомов ишемической болезни сердца, они, почему-то, твёрдо запоминали, лишь один, о котором у больных постоянно спрашивали все студенческие группы:

— Вы, боитесь смерти?

Вначале деда подмывало ответить вопросом на вопрос:

— А, вы?

Но потом, подумав, он понял, что эти молодые люди, ещё находятся в том юном возрасте, когда понятие «смерть» для них, что-то глобально далёкое, не воспринимаемое и конкретно их, не касающееся. Наверное, все люди так рассуждают в этом возрасте?

Феоктист Иванович знал, что в его тяжких делах, другом и помощником может быть, только его Катя. Как защита, опора и живой талисман благополучия.

Новые, «рачительные» руководители области, закрыли поселковую поликлинику, и на весь посёлок, остался один фельдшер. Поэтому в экстренном случае, как в тайге — кричи, не кричи, никто не услышит! «Скорая» придёт из района, всего скорее, только на поминки. А зимой, в пургу, по сугробам, в таёжный посёлок никто и не поедет. Вообще!

Как бы ни была длинна сибирская зима, но и ей приходит конец. Забурлили ручьи, одуревшие от тепла и солнца воробьи, с громким чириканием, перелетали с одного, очистившегося от снега пригорка на другой. Шелестом крылышек, радостной суетой, громкими голосами, возвещая о приходе весны!

Лучи солнца, быстро съели потемневший, подтаявший снег

С хрустальным звоном сталкивающихся льдин, пронёсся ледоход. Река, выплеснувшаяся во время половодья, в балочки и заливные луга, нехотя, оставляя за собой наполненную влагой землю, и первые зелёные травинки, вернулась в обычное русло. Зазеленели кусты и деревья, белым туманом зацвели дикая яблоня и черёмуха. Пришло долгожданное лето!

Рыбаки вывели на чистую воду свои лодки, вновь над рекой разнёсся характерный звук лодочных моторов. «Иванович», как теперь, называли его односельчане, устав ломать язык, об его чудное имя тоже спустил на воду свою «Казанку». С «пол оборота» запустил отдохнувший за зиму «Ветерок» и помчался по реке, привычно чувствуя знакомые удары встречных волн.

Иногда преодолев упорное сопротивление жены, он вырывался на рыбалку, ставил сети, выезжал их проверять, с удовольствием выбирая хороший улов. Но чувствовал, что даже эта, обычная в прошлом работа, вызывала одышку, стеснение в груди и боль, отдающуюся толчками в левое плечо, от которой начинали ныть даже зубы. В левом кармане брюк, вспотевшей рукой, он находил ампулку с нитроглицерином, торопливо доставал маленькую таблетку и клал под язык. Через какое-то время, боль и жжение в груди исчезали, но начинала дикой болью звенеть голова. Феоктист Иванович знал об этом и терпеливо ждал, когда боль и звон отпустят

Когда приступы стали повторятся с пугающей регулярностью, он понял, что надо переходить на ловлю с берега удочками, или спиннингом. Иначе, не ровен час, можно потерять сознание в лодке и её понесёт до самой Лены, или вообще, в Северный Ледовитый океан. Тут Иванович вспомнил о спиннинге, давнем подарке, теперь уже повзрослевших, внуков. По его просьбе, сосед из командировки в Братск, привёз дорогую японскую леску, способную, как было написано на красивой упаковке, выдержать вес в три тонны. Набор вращающихся блёсен с грузами и карабинчиками. С помощью жены, с превеликим трудом, он смотал все сто метров на катушку, и они спокойно там уместились

Выбрав день, Феоктист Иванович, завёл лодку и выехал подальше от посёлка опробовать снасть. К рыбалке удочками и спиннингом он относился, как к баловству и пустой затее. Поэтому не хотел, что бы кто-то застал его за этим занятием.

Тяжёлый груз, предназначенный для удержания лодки в тихих протоках, на стремнине не мог выполнять эту задачу и «Казанку» несло течением. Попытка забросить блесну, привела к запутыванию лески в громадную «бороду». Пришлось причалить к берегу и битых два часа, распутывать эту «пышную причёску», стараясь не перерезать леску.

Расстроенный глупой неудачей, он высадился на дальнем острове и спустил блесну по течению, насколько это было возможно, не давая ей лечь на дно. А затем, подкручивая катушку и, слегка подёргивая, вывел блесну на берег. На третьей попытке, ему удалось вытащить на берег ленка, грамм на двести. Улов прибавил надежды и уверенности.

Так с десяток раз отпуская по течению свою снасть, поймал маленького, пятнистого таймешонка.

— Отец дома? — шутливо поинтересовался дед у пойманной рыбы.

На этот остров он заехал не случайно, ниже острова, на стыке водяных струй, была большая яма. И в этом месте рыбаки часто видели «играющего» крупного тайменя. Но, ни на какую снасть, он не брал.

Рыбак уже собрался ехать домой, как вдруг на другом конце лески почувствовал сильный удар, резкие рывки и сопротивление вращению катушки. Он даже не мог провернуть её рукой, туго натянутая леска резала водную гладь.

— Наверное, корягу зацепил? — подумал Феоктист Иванович, — жаль блесну! В наборе блёсен, такая «Байкалка», была одна.

Неожиданно леска ослабла и пошла куда-то в сторону, потом вновь натянулась, грозя лопнуть:

— Посмотрим, какие три тонны она выдерживает, товарищи японцы? — усмехнулся спиннингист.

Он начал выводить добычу к берегу, то, с трудом, поднимая удилище вверх, подтаскивая неизвестную рыбу, то, резко опуская удилище и подматывая леску.

Крупный таймень, а это был он, несколько раз выскакивал из воды, делая свечки и пытаясь освободиться от блесны. Но рыбак вовремя отпускал леску. Битва продолжалась очень долго, Феоктист Иванович потерял счёт времени. Несколько раз, чувствуя боль в груди, он, зажав катушку рукой, доставал спасительные таблетки и прижимал их языком. Боль уходила, в голове стучало, так как будто рядом, бил землю огромный, многотонный молот. В какой-то момент, он даже пожалел, что затеял эту рыбалку.

Таймень тоже обессилил и стал вести себя более спокойно. Наконец, Феоктисту Ивановичу удалось вывести добычу на мелководье и теперь, из воды до половины торчала могучая спина с плавником. Было ясно, что по мелкой воде, волоком спиннингом, рыбу не вытащить. Замотав леску вокруг лодочного мотора, подтянув наверх «бродни», дед зашёл на тайменя снизу по течению. Упав и зажав его коленями, засунул пальцы рук под жабры, поднял и волоком потащил на сушу. У самого берега хотел приподнять над собой, так, чтобы хвост не касался земли. В это время, затихший было таймень, почувствовав, что его уносят от воды, «измудрился» и хлёстко ударил красноватым хвостом между ног рыбака. От неожиданности и боли, дед Феоктист упал на землю, выпустив рыбину.

Измождённый рыбак и его улов лежали рядом. Феоктист Иванович, тяжело дыша, рассматривал добычу. Вымазанный в песке таймень, был не на много короче рыбака. Он судорожно открывал жабры в надежде, продлить жизнь. Круглый рыбий глаз в упор, с каким-то укором и обидой, смотрел на деда.

— Что уставился? — стараясь отдышаться, поинтересовался Феоктист Иванович, — тяжело, брат, воздуха не хватает? — с каким-то участием, мысленно спросил человек. И сам себе ответил: — я знаю, как это тяжело! Иной раз, самого так прижмёт, хватаешь воздух раскрытым ртом как рыба, а его всё мало!

Таймень, как будто что-то понимая, пошевелил хвостом.