Бесплатный фрагмент - Ню

Данная книга является художественным произведением, не пропагандирует и не призывает к употреблению наркотиков, алкоголя и сигарет. Книга содержит изобразительные описания противоправных действий, но такие описания являются художественным, образным и творческим замыслом, не являются призывом к совершению запрещенных действий. Автор осуждает употребление наркотиков, алкоголя и сигарет. Пожалуйста, обратитесь к врачу для получения помощи и борьбы с зависимостью.

1. Утренняя неожиданность

Мишка с недавних пор взял обыкновение ходить по утрам голышом, что изрядно волновало его тридцатишестилетнюю мать, два года как разведённую и с тех пор ни разу не побывавшую с мужчиной. Эту манеру сын перенял от отца — тот тоже вечно разгуливал по квартире голяком.

Дарья сняла с газовой плиты сковородку с омлетом, повернулась и от неожиданности уронила завтрак на пол.

— Бля, Майк, ты совсем стыд потерял?!

Сын без малейшего стеснения вошёл на кухню с полноценно эрегированным фаллосом. Орган у него был здоровенный, толстый и длинный, и стоял безукоризненно вертикально.

— А что? — невозмутимо отозвался сын и включил электрический чайник.

Мишка обрит наголо; он был патологически ленив, и мать два раза в месяц стригла его под ноль триммером — чтобы не мыть голову.

— Что что?! — воскликнула она. — Ладно ты просто нагишом расхаживаешь, а тут со стоячим!

— Против природы не попрёшь, — веско заявил сын, взял чашку и положил в неё растворимый кофе и сахар. — Утренний стояк.

— Против природы может и не попрёшь, но прикрыться-то можно!

— Зачем?

— Затем, что я твоя мама, и ты меня смущаешь! — молвила Дарья, отводя взгляд.

— Поглядите-ка, какая целочка! — хмыкнул Мишка.

— Так! Михаил Ильич, ты как с матерью разговариваешь?! Совсем берега потерял?

— Мамк, харэ выёбываться, лады?

Мать всплеснула руками и вышла из кухни. Когда через десять минут она вернулась, сын сидел за столом, пил кофе и пыхтел вейпом. Верхняя часть по-прежнему эрегированного члена торчала над столешницей.

— Да прикройся ты наконец, секс-машина! — вскричала Дарья.

— Ацтань, мамк, скоро опадёт.

— Скоро?! Он у тебя уже с четверть часа стоит!

— А я что могу поделать? — Мишка выпустил мощное облако пара. — Чем тебе вообще мой хер не нравится?

— Да мне нравится! Отличный хер, как у порноактёра!

— Ну а чё тогда?

— А то, что у меня секса полтора года не было.

— Мне жаль, — усмехнулся сын.

— Мне тоже, — отозвалась мать.

— У меня вообще никогда секса не было, но я ж не рыдаю.

— Я тоже не рыдаю, как видишь, — сказала Дарья. — Как попробуешь, тоже страдать начнёшь. Если рукоблудить перестанешь.

— Не перестану и страдать не буду.

— Пол помой, — она подняла сковородку и поставила её в раковину.

— Сама уронила, сама и мой.

— Я из-за тебя уронила!

— Ага, рассказывай.

— И прикройся наконец! Совсем уж кринжово.

— Наконец-то наконец, мы прикрыли свой конец, — ухмыльнулся сын и затянулся вейпом. — И не подумаю.

— Срамота, одно слово! — Мать смела в совок остатки омлета. — Не сын, а эксгибиционюга!

— Ацтань.

— Я сегодня посидеть хотела вечерком. Ты как? — она выкинула несостоявшийся завтрак в мусорное ведро. — Я тебе пивасика пару баклаг взяла.

— «Арсенального»?

— Да.

— Можно и посидеть, — согласился Мишка.

— Оки.

2. Приезд в деревню

Тамара Григорьевна Сурина приехала на дачу с подругой и видным сорокалетним елдарём. Наверное, это выглядело бы нормальным, если бы самой Суриной уже не исполнилось семьдесят. Впрочем, эта немолодая женщина прекрасно сохранилась и смотрелась гораздо моложе своих лет. Не только гены сыграли свою роль — сама Сурина приложила к тому немало усилий. Она перманентно посещала всяческих специалистов по продлению красоты и молодости; спа-процедуры, мази, кремы, БАДы и всё прочее — денег от бывших мужей накопилось достаточно, за бедных она не выходила. Физическую форму тоже не оставляла без внимания: зарядка, фитнесс, бассейн, даже бегала одно время; только в последние годы в силу возраста Сурина стала лениться и набрала с дюжину лишних килограмм. При этом она всю жизнь курила, была великой охотницей выпить и закусить (после чего поебстись, желательно), однако после шестидесятилетия, шикарно, с размахом отмеченного, значительно сбавила объёмы, крепость и частоту выпивки, перешла на вейп. Что касается приапических утех, тут она себя никогда не сдерживала: пять замужеств (и при этом ни одного ребёнка), море постоянных любовников и океан одноразовых ебарьков — за свою более чем пятидесятилетнюю половую жизнь Тамара Григорьевна насладилась двести пятьдесят одним елдачком, каждый носитель которого был аккуратно записан в мессалинский дневник.

С живописцем Ильёй Брасовым она познакомилась два года тому назад. Как-то активно и споро у них всё завертелось: он бросил жену и ребёнка (уже взрослого, впрочем), ушёл с работы и переехал к Тамаре Григорьевне, которая стала его содержать. Брасов писал большей частью голых баб в духе Гогена — на взгляд далёкой от искусства моложавой старицы — полная хуйня и безобразная мазня. В остальном этот ещё молодой мужик её вполне устраивал: он был покладист, непривередлив, умел и вынослив в постели и всегда готов с нею выпить.

Дача Суриной находилась в четырёхстах верстах от Москвы. В деревеньке Клячино, где ещё в восьмидесятых годах прошлого века стояло тридцать дворов, теперь постоянно жили всего две семьи: сёстры-погодки Барановы, сухощавые жилистые бабёнки под шестьдесят, с неуловимо-татарскими лицами, и Стаскины, немолодые супруги примерно того же возраста. Также сюда на лето приезжал «дачник» генерал Иван Василич Свойников, военный в отставке, экс-ферлакур и запойный бухарь. Селенье было буколическое, но унылое и глухое, что, впрочем, Суриной как раз и нравилось — каждый год она приезжала сюда на всё лето, до самой поздней осени, до первых холодов, а иногда и до зимы.

Двухэтажный каменный коттедж с мансардой стоял на возвышении, на отшибе деревни. Дом был богато обсажен кустами жасмина и обильно увит плющом и хмелем. Пристроенный к дому гараж, деревянный сарай, где художник прошлым летом оборудовал себе студию, маленькая банька и дощатый нужник. Запущенный сад на задах — высокие корявые яблони и груши, развесистые вишни, сливы и тёрн, выродившиеся облезлые кусты смородины, крыжовника, барбариса и жимолости.

В этом году повезло — просёлочная дорога была суха; в дождливую погоду по ней с трудом проезжал даже внедорожник. Тамара Григорьевна остановила джип у крыльца (Илья машину не водил и сдавать на права даже не собирался). В этот раз помимо сожителя она привезла свою давнюю подругу, Любовь Ивановну Барашкову. Барашкова, хоть и была на год старше, но выглядела даже лучше моложавой подруги — возможно, потому что никогда в жизни не курила, а вдосталь выпивать стала только в преклонных годах; в отличие от Суриной она сохранила статную (насколько это возможно в таком возрасте), поджарую фигуру.

Илья Брасов вылез из джипа первым. Стянул футболку, отбросил её далеко в густую высокую траву, воздел длинные руки к безоблачному ультрамариновому небу, вдохнул полной грудью и с наслаждением проговорил:

— Вот она, сермяжная свобода и реальная красота! — Закрыл глаза, запрокинул волосатую голову и добавил: — Ёб твою мать!

Это был мужчина выше среднего роста, плотного телосложения, с крупными чертами интересного, нестандартного овального лица. Длинные густые волосы его были ослепительно белы, что очень странно и необычно смотрелось в сочетании с окладистой белокурой бородой; в 33 года Илья без какой-либо причины очень быстро, в один месяц поседел — при этом борода, усы, брови, волосы на лобке и груди остались прежнего русого цвета.

Ещё в прошлом году он облюбовал себе мансарду — куда и перенёс свои скудные бытовые пожитки вроде одежды и книг; рабочие принадлежности — мольберт, свёрнутые в рулоны холсты, кисти, ящик с красками — определил в сарай-студию.

Наскоро обустроившись, задолго до вечера, сели отмечать приезд. Стол накрыли в «гостиной», самой большой комнате на первом этаже. Тамара Григорьевна потягивала белый крымский портвейн, её елдарь и товарка пили водку, да с таким аппетитом, что Сурина наконец не выдержала и присоединилась к сотрапезникам, налив себе рюмку водки, а недопитую бутылку вина поставив под стол. Выпили по три стопки.

— За любовь, Любовь? — поднимая четвёртую, задорно тостовала Сурина таким тоном, чтобы стало понятно, за какую именно любовь они пьют. Она раздухарилась и уже готова была на всякое.

— Любовь мне уже не в любовь, Тамарочка, — молвила Барашкова немного печально.

В юности, зрелости и даже в поздней спелости Любовь Ивановна была пронзительно, отчаянно, мучительно красива, как её эксцентричная однофамилица из лучшего романа Достоевского, и как многим красивым женщинам ей в жизни не повезло ни с замужеством, ни с мужчинами в принципе.

Выпили водки, закусили — все трое очень скромно.

— Мы ж с Любкой дружим с юности, — обратилась Сурина к молодому сожителю и пыхнула тонким вейпом. — Ну и всякие у нас с ней приключения случались, — она подмигнула ему: — большей частью приятные!

— Не сомневаюсь, — хмыкнул Брасов, взял трубку и кисет с табаком, лежавшие на углу стола.

— Бывали случаи так и вовсе феерические! «Колхозник» помнишь, Люб?

— Такое не забудешь! — очень молодо, даже как-то школярски, словно шаловливая восьмиклассница хихикнула семидесятиоднолетняя Барашкова.

Дом отдыха «Краснознамённый колхозник» представлял из себя пансионат экстра-класса. В каждом номере душевая и холодильник, новая мебель, отличная звукоизоляция, повсюду горшки с красивыми цветочками, пальмы в кадках. Уборка в номерах каждый день, постельное бельё два раза в неделю меняли — по вторникам и субботам. Персонал вышколенный, безупречно вежливый. Отменная еда в столовой, скорее напоминающей ресторан средней руки. Большей частью здесь отдыхали партийные бонзы, и простым смертным попасть сюда было можно только за особые заслуги перед Родиной или по протекции — как здесь и оказались братья-близнецы Ивановы, лейтенанты советской армии. Тамарку Сурину, свою юную пассию, в «Колхозник» направил секретарь обкома. Сам он в последний момент поехать не смог, и та взяла с собой старшую подружку Любку.

Эти две красивые молодые пары познакомились за ужином. Военные заказали сначала одну бутылку болгарского сухого вина, потом другую, потом третью. Они живо разговорились, а в заключение пошли к лейтенантам в номер. Братья оказались на удивление неистомны, и меняясь партнёршами, жарили девушек до глубокой ночи.

— Одного Витёк звали, другого Васёк. Отличить их никакой возможности не было — стрижены одинаково, и ни родинки, ни шрамика, ничего, — сказала Тамара Григорьевна, глубоко затянулась вейпом, конической струёй выпустила в стол пар и мечтательно добавила: — Красавцы были — ух! По четыре палки каждый кинул, а хуи как каменные, по четверть метра!

— То-то, я гляжу, у тебя самотык ХХХL, — равнодушно заметил художник, докуривая трубку.

— Ага, люблю баклажаны! — охотно согласилась Сурина. — Но ты не переживай, Иленька, твой мне тоже нравится.

— Мерси в Баку, — уронил тот и иронически прибавил: — Спасибо, что подбодрила, а то я уж духом упал!

— И стоит у тебя не хуже! Но… коли заговорили о баклажанах и стояках, — сказала Тамара Григорьевна как бы между прочим. — Станцуй старушкам, что ли, красавчик, приватный танец!

— Давай по рюмахе для куражу! — отозвался Илья.

— А и давай, чего мелочиться!

Выпили. Хмельной живописец поднялся со стула, встряхнул длинными белоснежными волосами и начал танец. Двигался он как профессиональный стриптизёр, очень плавно, красиво и волнующе. Будучи препоясан широким полотенцем, он стал кокетливо его приопускать и разворачивать, а потом и вовсе откинул повязку в сторону, оставшись нагим. У Брасова был внушительный уд в расслабленном состоянии, но при эрекции оставался в длину почти таким же, лишь увеличиваясь в объёме. От внимательных старушечьих взглядов орган начал набухать и выпрямляться, а вскоре обрёл идеальную кондицию. Весь низ художника был продепилирован, верхняя часть живота и грудь умеренно волосаты. Сурина активно запыхтела своим тонким вейпом. Илья подошёл ближе, приблизил торчащий лингам к её лицу и слегка ударил сбоку головкой ей по носу. Тамара Григорьевна отложила вейп, пальцами левой руки легонько сжала безволосые тестикулы, а правой взяла эрегированный член, направила себе в рот и немножко пососала густо накрашенными губами.

— Ах! Любань, полакомись! — молвила она игриво.

Барашкова покраснела.

— Я уж сто лет таким не занималась… давайте лучше выпьем ещё.

— Да не тушуйся, подруга! — Сурина хохотнула. — Бляди бывшими не бывают!

— Фу, Томк! — хмыкнула семидесятиоднолетняя экс-красотка. — Блядь — это про тебя! А я даже честной давалкой никогда не была.

— Уж не прибедняйся! Наливай, Илюха!

Выпили — дважды, с маленьким перерывом, и перебрались в комнату Суриной на втором этаже, на её просторную постель. Сначала Брасов занялся старшей подругой — поначалу Барашкова сопротивлялась как девственница, что не на шутку распалило его. Когда Илья до конца раздел старушку и попробовал приступить к боевым действиям, лубрикант в стеклянной баночке, стоявшей на тумбочке, оказался весьма востребован. Тамара Григорьевна жадно смотрела на совокупляющихся и ненасытно парила вейпом; ей припомнился похожий случай из далекого и невозможного 1980 года — тогда тоже был мужчина средних лет, иностранец, приехавший в Москву на Олимпиаду — а они с Любкой были молодыми сочными красивыми тёлочками с шелковистой матовой кожей, а не морщинистые семидесятилетние бабки.

Когда Барашкова, прикрываясь обеими руками, как свежесломанная целочка, выбежала из комнаты, а не эякулировавший энергичный елдарь залез на неё саму, Сурина кончила через пять минут — кончила слабо и быстро — но это был её первый оргазм за последние семь лет; она уже и не думала, что когда-нибудь сможет сподобиться.

3. Семейные посиделки и вибромассажёр-ротатор

Вечером Дарья приготовила в мультиварке мясную запеканку с яблоками и сварганила фруктовый салат, заправленный взбитыми сливками. Накрыла на кухне стол и слегка намакияжилась — подкрасила брови и губы.

Она открыла дверь в комнату сына и застыла на пороге. Голый Мишка лежал на разложенном диване лицом к двери, положив верхнюю часть спины на подушки и широко раздвинув ноги. Его левая рука была заложена за голову, а правой он яростно, с остервенением мастурбировал. Их взгляды встретились; сын даже не сделал попытки прикрыться, и только ускорил движения кисти. Дарья сделала шаг назад и закрыла дверь. Она аномально обильно увлажнилась. Прижалась головой и спиной к стене, глубоко вдохнула и медленно выдохнула через нос. Против природы не попрёшь, так Мишка утром сказал?.. Она усмехнулась. Шутки шутками, а ебарька найти надо. Сколько ж томиться можно? Да и замуж бы опять неплохо — сорокет не за горами.

Дарья сняла джинсы и промокшие стринги. Бросила трусы в стирку, облачилась в мужской красный махровый халат на голое тело. Достала из холодильника тонкую бутылку итальянской самбуки, наполнила серебряную 25граммовую рюмку на низкой ножке. Одним духом выпила, закусила кусочком яблока. Закурила ультратонкую сигарету с вишнёвым ароматом. Влагалище остыло и успокоилось. Слава Ленину!

Мишка пришёл на кухню минут через десять — на этот раз голый лишь по пояс, в замызганных, давно нуждающихся в стирке бриджах.

— Ну что, как кончил, дрочила? — спросила мать с усмешкой.

— От души! — откликнулся сын. Положил на стол смартфон и сел на табуретку. — Теперь можно и побухать.

— Подмыться-то не хочешь?

— Зачем? Я салфеткой вытерся.

— Нельзя быть таким нечистоплотным, Майк, — покачала головой Дарья. — Очень нехорошо!

— Ацтань! Пиво где?

— В холодильнике, где ж ещё.

Мишка взял с полки большой пузатый пивной бокал и наполнил его «Арсенальным». Дарья налила себе самбуки.

— За полную жизнь! — тостовала она.

Чокнулись, выпили.

— Запеканку клади, вкусная получилась.

Молча немного перекусили. Мать выпила две рюмки самбуки, сын полтора бокала пива.

— Этой рюмке лет сто пятьдесят, не меньше, — раздумчиво проговорила Дарья, поднеся к глазам и внимательно рассматривая древнее, местами сильно потемневшее серебро с затейливой вязью. — Она из гарнитура, которым когда-то очень давно владели наши дворянские предки. Это очень древний и именитый род.

— Круть, — безучастно бросил Мишка, глотнул пива и взял смартфон.

— Сделай милость, Майк, оставь в покое дебильничек, — сказала мать резко. — Давай посидим без этого говна!

Сын на удивление покладисто отложил телефон.

— Ты вообще девственность терять и род продолжать собираешься или как? — Дарья налила себе самбуки, сыну пива.

— Хэзэ. Будет видно. Пока меня всё устраивает.

— Сидеть целыми днями у компа и перманентно дрочить тебя устраивает?

— Ну да.

— А тебе не кажется, что в твоём возрасте это ни разу не нормально?

— Не кажется.

Она шумно вздохнула.

— Всему своё время, имхо, — сын пыхнул вейпом.

— И оно как раз приспело, имхо, — сказала мать и подняла серебряную стопочку. — За наслаждение!

Чокнулись.

— На самом деле, ты сам не знаешь, чего лишаешь себя. Разнополый секс — единственное реальное наслаждение, доступное человеку. Никакая дурь или алкоголь не идут с ёблей ни в какое сравнение, — Дарья прикурила сигаретку. Она уже слегка опьянела, она всегда очень быстро хмелела. — Самая задрипанная и раздолбанная вагина не сравнится с твоим кулаком, уж поверь мне.

— Ты-то откуда знаешь? — хмыкнул Мишка.

— Оттуда, что самый крохотный и вялый хуёк лучше искусственного дилдака, — с напором произнесла Дарья и сразу же подумала, что это не совсем соответствует истине. Или совсем не соответствует. — Попробуй потрахаться, тебе понравится. Обещаю.

— Всему своё время, — сын глотнул пива.

— Да что ты заладил!.. — воскликнула мать. — Восемнадцать лет, самое время трахаться! Ты пойми, чем старше ты становишься, тем девственность потерять будет сложнее! Психологически.

— Мне секс не нужен.

— Как же не нужен? Ты же дрочишь каждый день! Каждый ведь день дрочишь?

— Когда как.

— Ну вот, а говоришь, секс не нужен!

— Это другое.

— Ты дурак, что ли, Майк? — расстроенно проговорила Дарья, налила себе самбуки и выпила не чокаясь. В памяти всплыла картинка мастурбирующего сына. — Почти все порноролики с инцестом начинаются с того, что родитель застаёт ребёнка за самоудовлетворением. Или наоборот.

— Ты что, инцест-порнуху смотришь? — усмехнулся Мишка.

— Случается. Подсела, когда ты голяком расхаживать начал.

— И дрочишь под неё?

— Нет. Я даже в детстве и отрочестве никогда не мастурбировала. От слова совсем и до слова никогда.

— Ну ты, мамка, извращенка! — хмыкнул сын и отпил из бокала. — Какой смысл порно смотреть, если не дрочить?

— Коль уж речь зашла о рысаках… — Дарья порядком охмелела и раскрепостилась и проигнорировала вопрос. — Я себе вибратор прикупила. Хочешь взглянуть? Я его ещё даже не распаковала.

— Только что сказала, что никогда не самублажалась, а теперь вибратор купила?

— Измучилась я без секса… ну, не то чтобы измучилась…

— Я понял, — перебил сын. — Неси елдак, чу, посмотрим.

Дарья тяпнула ещё стопочку самбуки, ушла к себе в комнату и вернулась с небольшой коробкой, упакованной в чёрный целлофан.

— Ну что, за мамкину усладу? — она наполнила серебряную рюмку.

— А меня за дрочку ругаешь, — усмехнулся Мишка, поднимая бокал.

Чокнулись и выпили. Дарья разорвала целлофан и распаковала коробку. Фиолетовых оттенков прибор выглядел устрашающе и загадочно, словно магический клинок или модифицированная волшебная палочка последнего поколения. Рабочая его часть была полупрозрачна, внутри перекатывались шарики.

— Что-то маленький, — заметил сын. — У меня и то больше.

— Это не он маленький, это у тебя аномально большой.

— Прям уж таки аномально?

— Агась. Даже и не знаю, в кого у тебя такой дрын, — сказала Дарья. — У твоего отца среднестатистический.

— Среднестатистический, это сколько?

— Четырнадцать-восемнадцать сантиметров стоячий. Ты свой замерял?

— Чуть больше двадцати семи.

— Етить! Четверть метра! — восхитилась сильно захмелевшая мать. Её язык уже заплетался. — А в обхвате?

— Чуть больше пяти.

— Етить! Тебе в порноактёры надо идти, а не под хентай суходрочить!

Сын польщённо хмыкнул.

— Это, наверное, в деда моего у тебя такой, — сказала Дарья. — В прадеда твоего.

— Ты видела стоячий член своего деда?

— Лежачий. У него тогда и не стоял уже, наверное.

— Подглядывала, что ль?

— Нет. В бане вместе мылись. В деревне, — сказала мать. — Хотя, может я и ошибаюсь. Я тогда совсем маленькая была. Когда ты маленький, всё огромным кажется. К тому же это был первый хер, который я видела.

Она взяла вибратор и покачала им из стороны в сторону:

— Не тяжёлый. Самое оно.

Мишка достал из коробки инструкцию: