Бесплатный фрагмент - Нулевой ген

Ласковый щебет птиц, ещё минуту назад едва слышный и уютный, теперь вколачивался в уши. Назойливые пернатые уже не нежно чирикали, а буквально орали и требовали обратить на себя внимание. Артём недовольно зарычал, повернулся на другой бок и накрыл голову подушкой.

— Мила… пожалуйста… ещё 5 минуточек.

— Не могу, — отозвался ласковый голос, — Ты сказал разбудить тебя ровно в 7.

В этот же миг одеяло исчезло, а кровать трансформировалась в кресло, заставив Тёму резко сесть. Привычным жестом он нащупал на тумбочке очки, водрузил их на нос и увидел её.

Мила. Красивая как обложка ретрофутуристического журнала: платье цвета топлёного молока с неоновой подсветкой по швам, тонкая талия, лёгкий блеск на щеках, как будто она пользовалась хайлайтером, а не встроенной матрицей термоконтроля. Волосы из светящихся нитей собраны в высокий хвост. Она стояла с выражением, которое в учебниках по ИИ назвали бы «вежливое, но настойчивое принуждение».

— Эй! — Тёма не то, чтобы сильно разозлился, но должен был показать характер. — Ты что себе позволяешь? Вообще-то я тут главный. А ты всего лишь робот. Сказал, сплю — значит, сплю!

— Да-да, конечно, — Мила чуть склонила голову, — А ещё ты вчера сказал, чтобы я не слушала тебя утром, особенно если речь идёт о «пяти минуточках». У тебя сегодня важная конференция в «Открытых умах».

Артём выдохнул и прикрыл глаза. Чёрт. Конференция. Сегодня. Семь. Тридцать. Он снова опаздывал.

— Что у нас на завтрак? — буркнул он, уже шаркая к ванной и на ходу натягивая штаны — вчерашние, мятые, но ещё чистые.

— Сегодня с утра у тебя низкий уровень глюкозы, — сообщила Мила и материализовала поднос, источающий дразнящие ароматы. — Поэтому к яичнице я добавила апельсиновый фреш. С мякотью. Как ты любишь.

— С мякотью — одобряю, — крикнул Тёма из ванной. — Хоть кто-то меня тут любит.

— У меня нет встроенной функции любви. Но ты мне симпатичен.

Артём усмехнулся, прыснул водой на лицо и пробормотал:

— Ну зато честно…

Быстро позавтракав, парень натянул чёрную футболку с надписью «Побочный эффект эволюции», провёл ладонью по голове, будто это могло уложить волосы, и схватил рюкзак, туго набитый конспектами, зарядками и недоеденным вчера бургером. Дверь за ним закрылась с мягким щелчком и коротким: «Удачного дня, человек».

Стены лестничной клетки мгновенно среагировали на появление жильца мягким светом. Возле лифта вспыхнул голографический дисплей: пиксели подмигнули, сканируя лицо, и запустили вызов кабины.

— Доброе утро, Артём, — приветствовал парня приятный женский голос из динамика лифта. — Ты сегодня выглядишь на 6 из 10. Желаешь кофе из автомата в холле?

— Желаю, чтобы ты выключилась, — пробурчал Артём и встал в центр открывшейся перед ним капсулы.

Стены лифта, разделённые на несколько экранов, транслировали различные проекции новостей. Один экран показывал сводку погоды: солнечно, 24,7° C, уровень пыльцы — ноль; второй транслировал новости: на этой неделе количество подростков, у которых активировался нулевой ген увеличилось на 15%, все они направлены в лазарет; третий — забавно подсовывал ролики с котами в скафандрах, якобы «для эмоциональной стабилизации». На четвёртом экране внезапно всплыло сообщение: «Ваш сосед из 45-й квартиры получил премию им. Лобачевского. Поздравим?»

Артём сделал вид, что тщательно изучает настройки своего нейробраслета и не заметил новость. Больно надо поздравлять этого чванливого зануду. Лифт остановился. Двери открылись бесшумно, и мир встретил парня идеальной температурой — словно знал, как он любит.

На парковке глайдборд уже ждал, слегка покачиваясь в воздухе, как нетерпеливый пёс.

— Поехали, — сказал Тёма и шагнул на доску.

Глайд тихо заурчал, подхватил его и мягко скользнул вверх. Парень влетел в поток городских маршрутных линий, пролетая на безопасной высоте мимо корпусов, деревьев с цифровыми кольцами на стволах и редких ранних пешеходов. Внизу — авто, наверху — дроны, а между ними — свободный воздух для тех, кто любит скорость, ветер в лицо и определённую долю риска. Тёма направил борд в сторону

научно-исследовательского института, в котором проходил подготовительное обучение для поступления после окончания школы, на лету ткнул пальцем в нейробраслет и открыл список контактов. Контакт «Ксю ❤ {️}» был первым. Над браслетом появилась голограмма: кровать, со всех сторон обставленная всевозможной аппаратурой и полусонная девушка с кучей датчиков на голове.

— Привет, славно выглядишь, — усмехнулся Артём, когда соединение прочно установилось.

— Стебёшься? — на лице девушки появилась улыбка. — Ничего, выберусь отсюда, поквитаюсь с тобой.

— Ты как?

— Странно. Ночью опять проснулась от той пульсации. Как будто сердце хочет стучать быстрее, но не может. А утром снова всё затихло.

Она помолчала пару секунд, а потом продолжила.

— Врачи говорят — «аномальная активность», «нестабильность сигнала», бла-бла-бла. Как будто я радио, которое не могут настроить. Один ИИ сказал, что «уровень нейросвязей вышел за пределы нормы». Даже не знаю — это похвала или угроза.

— Ты же у нас нестандартная, Ксю. Всё логично.

— Да. Только теперь этот «нестандарт» хотят заморозить. Сказали, если скачки продолжатся — запускают протокол. Без права на обжалование. Как будто я уже не человек, а проект с ошибкой.

Артём сжал зубы, в последний момент уворачиваясь от несущегося навстречу бродера.

— Ксю, не кисни. — сказал он после того, как выровнялся на доске. — Я что-нибудь придумаю. Ты мне веришь?

— Верю, — вздохнула Ксюша, — только обещай мне, что это не будет для тебя опасно. Я тебя знаю. Вечно ты не в карантин, так в бан залететь умудряешься.

— Обещать не буду, но постараюсь, — Артём поправил очки на переносице. — Одно скажу точно — если пойму, что мне грозит опасность, завещаю свой глайд тебе, а то твой в прошлый раз как-то моросил.

Они оба хихикнули. На секунду стало чуть легче.

— Я тебе потом ещё пришлю график, — добавила Ксюша уже тише. — Там странная кривая, появилась только сегодня. Думаю, ты должен это увидеть.

— Давай. Изучу после конференции в НИИ

— Тёма… — голос Ксюши дрогнул.

— Да?

— Я не хочу исчезнуть. И заморозиться на 100500 лет тоже не хочу.

Она замолчала.

— Ты меня понимаешь?

Тёма сглотнул подступивший к горлу ком.

— Слишком хорошо. Я тебя просто так им не отдам. Обещаю.

Связь оборвалась.

***

В овальном зале для конференций в рамках программы для молодых учёных «Открытые умы» сегодня было неспокойно. Жидкокристаллические панели на стенах, реагирующие на голоса и эмоциональный фон присутствующих, моргали всеми известными науке цветами — от нежно-розового до тёмно-фиолетового, а местами даже переходили в токсично-зелёный. Это уже тревожный признак — кто-то либо перегрелся, либо вот-вот запустит истерику через нейросеть. Мерцание иногда сбивалось в резкий белый пульс — признак того, что уровень когнитивной перегрузки превышал допустимую норму.

Профессора что-то активно обсуждали вокруг длинного стола на сцене, время от времени обмениваясь данными через тактильные голограммы — те на секунду вспыхивали между ладонями и исчезали. Все они то и дело поглядывали на парящую в воздухе визуализацию сложной абстрактной структуры, обвивающей силуэт человека. Это была модель «нулевого гена», выведенная в динамике: она извивалась, видоизменялась и излучала колебания в звуковом диапазоне, слышные только тем, у кого был активирован биологический резонатор.

Будущие студенты сдвинули свои капсульные сидения в круг, подключились к групповому нейроинтерфейсу и изучали всю всплывающую информацию. Графики, оценки, формулы. Кто-то залип, кто-то мотал головой, пытаясь стряхнуть переизбыток информации. Один парень — рыжий, в майке с надписью «Мутация — не баг, а фича» — провалился в сон на пару секунд, и тут же его браслет мягко врезался током в запястье, напоминая: «Конференция».

ИИ-помощники — стройные, почти невесомые фигуры в графитовых костюмах с неоновой подсветкой вдоль швов — бесшумно скользили между рядами, проверяя соединения с ИИ-советом и «эмоциональный профиль» каждого участника.

Атрём зашёл в зал за минуту до начала. Отмахнувшись от ИИ-помощника с предложением «доставить его к месту на интеллектуальном кресле», Тёма в два прыжка пересёк зал и влетел в зону будущих студентов. Рюкзак с конспектами звякнул об соседнюю капсулу, и кто-то недовольно фыркнул.

— Фил, как обстановка? — не здороваясь спросил он у темноволосого парня, с которым всегда делил лабораторный стол. Тот сидел, уставившись в голограмму, как в бездну.

— Напряжённо, — выдохнул тот. — Говорят, сегодня наконец расскажут, что происходит с носителями гена. И как ИИ-Совет планирует с этим разбираться. Если, конечно, вообще планирует.

— Что-то мне подсказывает, что их план — это старый добрый «заморозим и разберёмся потом», — пробормотал Тёма и снял очки, потирая переносицу. — Только на этот раз меня такой расклад не устраивает.

В этот же момент свет в зале стал чуть более приглушённым, панели на стенах синхронизировались и засветились мягким синим. Гул мгновенно затих. Профессора заняли свои места за столом, слушатели конференции развернули капсулы к сцене и перевели нейроинтерфейсы в режим активного восприятия. Секунду спустя над трибуной вспыхнул логотип «Открытых умов». Началось.

На экране за спиной профессорского состава появилась надпись: «Нулевой ген. Опасная мутация». Голографический проектор отрисовал в воздухе вращающуюся молекулу ДНК, внутри которой то вспыхивал, то гас узловой участок — тот самый нулевой ген. Спикеры выходили на середину сцены один за другим, ступая в круг света, активируемый при распознавании сигнатуры их ДНК. Голос каждого транслировался не только через динамики, но и напрямую в нейроинтерфейсы — Тёме это давало ощущение, будто профессора говорят не в зал, а прямо в его голову.

— …ген запускается исключительно в период пубертата, — раздавался один из голосов, — когда организм нестабилен, а гормональный фон ещё не подчиняется никаким алгоритмам.

Следующий учёный в очках с матовыми линзами подхватил:

— Это не новый ген. Его следы зафиксированы в геноме ещё XX века, в так называемом «молчащем» режиме. Он был спящим. Почему — потому что среда была стабильна. А сейчас… Что-то его включило. Возможно, глобальный нейростресс.

Ещё один голос добавил:

— После двадцати пяти лет пластичность мозга и клеток падает. Даже если нулевой ген есть — он остаётся спящим. Под угрозой — подростки. Точнее, все от 13 до 25. Эпицентр мутаций — школьники и студенты.

Тёма всё это уже слышал. И читал, когда просиживал до ночи в лаборатории, где стены светились графиками вместо обоев. Под монотонный голос профессора Артём задремал, пока нейробраслет не выдал лёгкий заряд — пщщик! — и не встряхнул его сознание обратно в реальность.