Бесплатный фрагмент - НУАРТ №11. Журнал им. Саши Невской

Я «питерщик»…

На Питере съел зубы:

затем и говорят со мною даже трубы,

и дымом говорят.

текст, орфография и пунктуация авторов

сохранены без изменений

ЕГОР СЕРГЕЕВ

ПЕТЕРБУРГ

Петербург я полюбил за совпадения. Все знают, что Петербург — город совпадений. Здесь ты обязательно окажешься там, где нужно, тогда, когда нужно. Другое дело, что никто не говорит, что тебе это должно понравиться. Петербург тебе вообще ничего не должен. В прошлом августе я из-за нескончаемых дел завис допоздна в центре, и освободился уже к полуночи. Мне казалось, что я забыл о чём-то важном, от этой навязчивой мыли я отмахивался, как от квартирного комара. Но из квартиры уйти, а из Петербурга уехать нельзя — особенно из внутреннего. Я шёл через Сенатскую, освещённую жёлтыми фонарями и глазами влюблённых парочек, когда в наушниках заиграла знакомая песня. Та самая, которая играла на перроне Ладожского вокзала 31 августа 2014 года. Я посмотрел в телефон и остановился. Исаакиевский Собор молчаливо возвышался надо мной и над всеми людьми в мире. В телефоне пиликнула полночь и сменилась дата. 31 августа 2024 года. Я живу здесь уже десять лет.

ВИНА

Улеглась в конец строки

неказистая вина.

Зубки, глазки, коготки.

Девять жизней, смерть — одна.

Этот лес непроходим.

Влез, ругаясь и грубя.

Девять смехов, страх один:

не добраться до тебя.

Через дрожь, через вино,

спотыкаясь в запятых.

Есть одно большое «но»

во всех таинствах святых.

Во всех песенках простых,

что в бреду поёт поэт.

Во всех лесенках крутых,

что ведут тебя на свет.

В каждом теле чёрный ад,

что белеет каждый день.

Гладко стелешь — жёстко спать,

жёстко стелешь — та же хрень.

Вышел из лесу — река.

Петербург стоит, устав.

Мы повисли, как ЗК,

друг у друга на крестах.

От тебя такой разлад:

слово пишешь — рвёт нутро.

До тебя рукой подать,

словно нищему в метро.

Так держись, не пей до дна

валерьянку из ноль-три.

Девять жизней, смерть — одна.

Это я к тебе, смотри.

2020

ЛЮДИ, А МОЖЕТ КОШКИ

Гравитация перекидывает снежинки

в ладонь из ладони.

Засыпает Дворцовую. Засыпают чужие дети.

Жонглируют тёплыми мыслями о подарках

в искрящихся, звонких маленьких головах.

А где-то салют, с фальстарта рванувший в небо.

Мне снятся мёртвые люди, а может кошки.

Замученный стон: замученная вебкамщица

с экрана рифмует бога на ох и ах.

И в этой сплошной метели не разобраться,

не распознать своих и чужих, цвета и оттенки,

коммунальные или ещё какие-то службы.

Всё слилóсь в единое целое — и летит.

Над усталой Невой, над каменным Петербургом.

Мы думали мы большие, а мы — не то чтоб.

Мы вспомнили, что крещёные (да неужто) —

ничто нас теперь в правоте не разубедит.

Только разве что гравитация,

перекидывающая нас, лёгоньких,

из ладони в ладонь (а ладоней у неё множество).

Хлопнет в какие-нибудь, вшибёт с разбега в гранит.

Мне снятся мёртвые люди, а может кошки.

За меня может кто-то в метели этой тревожится.

Меня может кто-то в метели этой хранит.

2023

ПЕТЕРБУРГСКОЕ

Солнце в граните. Колодцы, мосты и львы.

Твои маленькие ледяные руки.

У немцев была своя фрау Рифеншталь,

а у нас и без этого в каждом городе — триумф воли.

Особенно в этом, где вырастая из коммуналок,

угловатые мальчики с перепонками между пальцев

влюбляются в девочек с перепонками между ног.

В неброской роскоши полуобморочного танца

оставляют их на ночь, пока не сведут Дворцовый.

С солёного неба вдумчиво смотрит бог

на пьяниц у баров, ухающих как совы.

И всё-таки странно,

ведь эти люди камни таскали

на шершавых горбах, захлёбывались в болотах,

эти люди на тряпки рвали пушками небо,

плевались шрапнелью и переломанными зубами,

эти люди ели собак, голубей и кошек,

их самих с каруселек слизывала блокада —

это всё-таки странно, как такое возможно —

обладатели вот таких ледяных ладошек

каждый раз восставали замертво

против ада.

По Дворцовому в старых санках везут ребёнка.

Руки прячет от ветра в варежки шерстяные.

Всё возможно теперь, всё в наших руках отныне.

2024

АЛЕКСАНДР ОРЛОВ

ПЕТЕРБУРГ

Петербург — родные пенаты, руины и гавань. Символично не называется, так сказать, всуе, но, конечно же, духом его мой лирический герой отравлен, пропитан, прокурен. Геоточка зрения. Все прочее — в стихотворениях.

* * *

Всего лишь одна вселенная…

Вечер медной смолой

По созвездиям метрополитена

Прибивает меня к мостовой…

Мегаполис млечного света

Осыпает снежники огня-

Это всего лишь звёздное небо

И потрогать его нельзя.

от языков ладоней

Улетает в дождливый солод…

Песками последних молний

Вьются бражники-самолеты…

Глухой перчаточник-город

Шепчет, точно любовник,

Прятать пальцы в землистый холод,

В сумеречный крыжовник…

Только так я могу коснуться

Капель чужих дыханий…

Лампадное масло улицы

Акварелью на одеяле,

Кафельной паутиной

Под босыми ногами.

На губы серебристой пылью

Капают звезды из кранов…

Влажная астра на шее

И орхидеи в глазах —

Утром ты перед зеркалом

Все это будешь смывать!

Скомканный ветер кожи

Разлетается птицами брызг!

Любишь цирк и мороженое,

А это всего лишь миг…

На спинах домов затлели

Радужные облака…

Это всего лишь вселенная.

А это всего лишь я…

* * *

Купол неба дымится разводами,

Змея улиц сбросила луж рябью

Шкуру дышащего бензином дракона и

Катает пасхальные фары…

Сотни солнц прозябают в витринах,

Белым льдом прилипают тела…

Асфальты скалят серебристые льдины —

Колесует земноводная зима.

Вгрызается в ложбинку засов,

Замерзает чей-то кофейный помет…

В замерзшем озере часов

Светофоров обратный отсчёт.

Составляют полосатые карты,

Спят усталые праведники, невежды.

Постигает игла усталого аппарата

Весь эротизм шитья одежды.

Пахнет дыхание симфонией пряностей,

Где-то в зубах жгучего роя колкость —

Не по технике безопасности

Сдавливаю проводом двуязычий голос!

* * *

Я привык вдыхать дым других

В этом портовом городе —

Недосоленных жабр мык,

Цокают чайки на проводе…

Море приносит к ногам

Керосины всех Хиросим

Вся любовь морякам, рыбакам,

Всем любимым, конечно, другим…

С горизонта на космос неон —

Вечер перестает быть мертвым…

По карманам ключи без замков,

А в волосах самолеты!

Я будто бы масляный бес

Среди языков эмалевых…

Достучался давно до небес,

Но в спину сопят магистрали,

Где каждый снова о боге,

Как слезы бездомной собаки —

Вот вам уже целое море,

Вы до сих пор не устали?

Перемотай на площади

Уроборосы урбанистов!

Мир пахнет соленой вощью,

Бреют до крови бризы…

Я вот однажды утром

Пройдусь по незнакомому городу —

Мне на завтрак яичных сутр

По горло уже довольно!

Счастье голым быть и безногим,

Случайным табаком на песке…

Море мурчит безмолвно…

Оставьте ключи себе.

ГЕОРГИЙ БАСИЕВ

ПЕТЕРБУРГ

Когда только переехал, любил повторять, что Петербург для меня, словно абьюзер, качающий на эмоциональных качелях — я обожал его летом также сильно, как ненавидел зимой. Но чем дольше я нахожусь в его плену, тем больше мне нравится такой контраст, составляющий саму его суть. А еще искренне люблю петербуржцев — мало что вдохновляет меня также, как они.

* * *