Бесплатный фрагмент - Нормандия и Бретань

Почему Нормандия и Бретань?

— Вы объездили Прованс, почему снова во Францию? Думаете, в Нормандии увидите что-то новое?

Вопрос мне показался странным. Причин посетить Нормандию и Бретань было много:

1. Северная школа художников. Ван Гог мечтал организовать Южную школу художников в Арле, пригласив туда Гогена и Бернара. Это начинание сорвалось. Но Северная школа в бретонском городке Понт-Авен существовала более тридцати лет. Гоген, Бернар, Серузье, Дени, Мофра и еще десятки имен. Читаешь про какого-нибудь художника, что он постимпрессионист Понт-Авеновской школы, и думаешь: а почему Понт-Авен? Что в этом городке такого притягательного? Ответ можно было найти, только посетив эти места.

2. Овер — Ван Гог провел последние месяцы своей жизни и был похоронен в этом городке. Его знаменитая картина «Вороны на пшеничном поле» написана в окрестностях Овера. Страшная картина, одна из его последних. Меня тянуло на это место, хотелось посмотреть, как это поле выглядит в действительности.

3. Живерни — в этом нормандском городе Клод Моне провел половину своей жизни. Водяные лилии, знаменитый мостик — все там. Ну разве не интересно там побывать?

4. «Госпожа Бовари» — один из лучших романов французской литературы. Гюстав Флобер описывал в романе Руан — город, где он вырос и поблизости от которого он потом жил и работал. В этом городе стоит красавец собор, известный по картинам Моне. В Руане окончилась жизнь Жанны д’Арк. Очень хотелось посетить Руан, пройти маршрут кареты Эммы Бовари и Леона, посмотреть на окна квартиры, которую снимал Моне, когда писал собор, помолчать на месте, где казнили Жанну д’Арк…

5. Этрета, Конкарно — в этих городках знаменитый комиссар Мегре расследовал загадочные преступления. Кабур — любимый городок Марселя Пруста, описанный им в книгах. В Сен-Мало дом Бориса Акунина, В Довиле развивается действие прекрасного фильма «Мужчина и женщина». В Гавре вырос Клод Моне, там он познакомился с Буденом, который стал его учителем рисования. Возле старого порта Гавра Моне написал знаменитую картину «Впечатление» — одну из моих любимых.

В этих краях родился импрессионизм, там побывали… Да что там перечислять. Чем больше я узнавал о Нормандии и Бретани, тем больше хотелось все увидеть и прочувствовать. Окончательное решение пришло после беседы с друзьями, которые объездили на машине городки Нормандии.

— Наплюй на своих художников и писателей. Там чудесно, приезжаешь в любой город, просто бродишь по улицам и тебе хорошо. И кормят там вкусно. Езжайте, не пожалеете.

«Вкусно кормят» я пропустил мимо ушей, но «тебе хорошо» мне понравилось.

И мы начали собираться. Моя спутница (МС) выслушала мои пожелания, добавила свои и начала разрабатывать маршрут.

— Нам придется делать пять баз, — сказала она. — В Руане, Онфлере, Динане, Конкарно и Нанте. Оттуда мы будем делать радиальные вылазки.

Я посмотрел на карту.

— Нант уже в регионе Земли Луары, — вздохнул я. — Это еще зачем?

— А ты слышал об Анне Бретонской? — спросила МС. — Нант — это ее родной город, который долгое время был столицей Бретани. В Нанте, кстати, родился и вырос твой любимый Жюль Верн.

Я вздохнул еще раз. Наделся, что моя подготовка ограничится чтением книг Пруста «В поисках утраченного времени», романов Сименона, Флобера… Ну еще, конечно, биографий художников и писателей.

— Без знания истории мы там ничего не поймем, — сказала МС. — Будем только глазеть на старые дома, не зная, что творилось за их стенами.

Пришлось мне добавить к списку книги по истории. Войны, короли, герцоги… С историей у меня всегда были проблемы. Я давно понял свою неспособность запоминать имена, даты и названия городов. На экзаменах выручали шпаргалки-гармошки. Сейчас экзаменов не предвиделось, но прочитанное требовало систематизации. В компьютере появилась папка с файлами, куда я записывал все, что показалось интересным. Через пару месяцев я решил, что приобретенных знаний достаточно для поездки. Но как я ошибался!

Дорогой читатель, я тебе завидую. Тебе не придется листать страницы десятков книг, чтобы узнать, что интересного происходило в этих районах Франции. Я постарался кратко описать все, что мне удалось узнать за месяцы почти непрерывного чтения. Конечно, твои интересы могут не совпадать с моими. Я почти уверен, что многим интересны не только замки королей и места, где художники писали свои картины. Надо сказать, что Нормандия — край трех латинских «С»: Сидр, Кальвадос и Камамбер. И еще это край устричных ферм и блинов из гречневой муки. Средневековые города, крепости, знаменитые мосты, скалы на побережье, ослепительно-желтые поля цветущего рапса, бесконечные песчаные пляжи, приветливые спокойные жители — это все в Нормандии и Бретани, куда мы и отправились.

Ван Гог в Овере

С детства помню фразу, что полярные путешественники должны начинать свой дневник только после Полярного круга. Все, что было до этого, мало кому интересно. Следуя этому правилу, я опущу описание полета, бессонной ночи, поиска офиса в парижском аэропорту, где выдают машины напрокат, наши волнения при выборе автомобиля…

— Только бы досталась маленькая машина! — мы повторяли это как заклинание, вспоминая, как в Провансе мы получили огромное чудовище, которое не хотело вписываться в узкие средневековые улицы.

Маленький «Опель» нас устроил.

— Выезжать из «Шарля де Голля» очень просто, — говорили нам друзья.

Ага, просто, если в телефоне работают карты Гугла. После бесконечных «поверните налево», «поверните направо», «через сто метров поверните на третий выход с круга» мы выбрались на шоссе и взяли курс на Овер — для нас это город Ван Гога. В справочниках иногда пишут, что это деревня или муниципалитет, но давайте будем называть Овер (полное название Овер-сюр-Уаз — Овер на реке Уаз) городом. Там есть мэрия, собор, отели, рестораны… Ну какая это деревня? 36 км от аэропорта Шарль-де Голь — это почти пригород Парижа. Ради справедливости надо сказать, что Овер находится не в Нормандии, а в регионе Иль-де-Франс. Но ведь он по пути в Нормандию, так что вы меня простите за то, что описание Овера попало в эту книгу.

Почему Ван Гог оказался в Овере? В книге «Прованс» я описал его жизнь в Арле, где Ван Гог пытался организовать Южную школу художников. После ссоры с Гогеном и его отъезда Ван Гог попал в лечебницу городка Сен-Реми и провел там год. После окончания лечения ему сказали, что он здоров. Но сам он чувствовал, что с ним не все в порядке. Современные психиатры говорят, что у Ван Гога было биполярное расстройство, усугубленное сильным переутомлением. Камиль Писсарро рекомендовал Ван Гогу пожить в Овере под наблюдением доктора Гаше, до этого лечившего некоторых художников.

Май 1890-го года. Ван Гог в Овере начинает жить в маленькой, семь квадратных метров комнатке гостиницы Оберж-Раву недалеко от мэрии. Комната на верхнем этаже, окно в крыше. Место только для кровати, столика и стула. На первом этаже бар-столовая. Прожил Ван Гог в Овере 70 дней, написав за это время более 70-ти холстов.

Доктор Гаше сказал, что Ван Гог здоров. Сам Гаше оригинал: социалист, дарвинист, гомеопат, графолог, френолог, хиромант… и еще немного доктор, лечивший психически больных настойкой наперстянки. Ван Гог подружился с доктором, который сам немного рисовал и собрал коллекцию живописи: Моне, Сезанн, Сислей, Писсарро… Гаше учился живописи и графике у Сезанна и Писсарро. Лечил ли он Ван Гога? Это неизвестно. Зато известно, что Ван Гог говорил о докторе: «сам он болен еще хуже или не меньше меня, слепой ведет слепого — оба угодят в одну яму».

Поль-Фердина́нд Гаше́, 1828 —1909. Французский врач, член научных обществ, художник-любитель и гравер. Дружил с Гюставом Кюрбе, Виктором Гюго, Полем Сезанном. Собирал коллекцию полотен новых направлений. Лечил многих художников. Наблюдал, например, за выздоровлением Огюста Ренуара от пневмонии. Во время знакомства с Ван Гогом был вдовцом. Его дочь Маргарита позировала художнику. Возможно, Ван Гог был в нее влюблен, и она отвечала взаимностью.

Овер Ван Гогу понравился: «много лилового, соломенные крыши покрыты мхом». О его первых картинах в Овере пишут, что они элегантны, роскошны, в них отрешенность, свобода, строгость композиции. Но все меняется. Ван Гог жил на деньги, присылаемые братом Тео. И вот он получает от Тео письмо, что у того могут возникнуть финансовые трудности. Что делать? Картины не продаются, Ван Гог впадает в депрессию. На холстах появляются тревожные краски. Одна из последних работ Ван Гога «Вороны над пшеничным полем» передает его состояние. Три, непонятно куда ведущие, дороги, грозное небо, зловещие вороны кружат над полем. Сильнейшая картина! Я храню цифровую копию «Ворон» на диске. Когда мне становится плохо, то открываю файл и думаю, что у меня все отлично, по сравнению с художником, который написал такую картину. Вот так, несколькими красками описать состояние своей души — тоска и крайнее одиночество.

Через несколько дней после написания «Ворон» Ван Гог стреляет себе в грудь. Где именно –точно неизвестно, но, скорее всего, на том месте, где писалась эта картина. Рана не смертельная, Ван Гог сам доходит до гостиницы, врачи пытаются ему помочь, но начинается воспаление, и через 30 часов Винсент умирает на руках у приехавшего к нему брата. По словам Тео последние слова Ван Гога были: «Печаль будет длиться вечно». Сейчас художника вылечили бы в любой сельской больнице.

Местный священник отказывается отпевать Ван Гога в храме и прощание проходит в баре гостиницы, где жил художник. Через полгода умирает и Тео. Спустя несколько лет его тело перевезут на кладбище в Овере. Теперь два брата лежат вместе.

Тео ван Гог, 1857 —1891. Младший брат художника Винсента ван Гога, арт-дилер. Благодаря его финансовой помощи, Винсент ван Гог мог полностью посвятить себя живописи. 18 лет Тео переписывался с братом, сохранил все 661 писем Винсента.

Мы запарковались недалеко от собора Notre-Dame de l’Assomption (церковь Успения Пресвятой Богородицы). Того самого, узнаваемого теперь благодаря Ван Гогу. В 12-м веке на этом месте стояла часовня, где был захоронен умерший после падения с лошади наследный принц, сын короля Людовика VI Толстого. Почему тут? Людовик помог местному епископу в борьбе с графом Гильомом VI отстоять право собственности на земли Овера. Прошло время, часовня была перестроена в храм, который сейчас находится в списке исторических памятников.

Людовик VI Толстый, 1081–1137. Король Франции (1108—1137), пятый из династии Капетингов. При Людовике началось усиление королевской власти во Франции, он считается отцом французского централизма. Во время его власти регион Иль-де Франс, куда входит Париж, расширился, сделался самым богатым и безопасным. Безуспешно пытался подчинить себе Нормандию.

Войти в исторический памятник не удалось. У входа в собор стояли машины, у машин стояли женщины с серьезными лицами и мужчины в костюмах. Похороны — не будем им мешать. Я побегал по окрестным улицам, пытаясь найти место для съемки, чтобы машины не попали в кадр. Усталости не чувствовалось даже после бессонной ночи. Я представлял, что Ван Гог тоже бегал вокруг собора, пытаясь найти хороший ракурс.

— Будем пить кофе в гостинице Раву? — предложила МС.

Кто бы возражал! Всю дорогу я представлял, что мы сидим за столиком в комнате, где много раз закусывал любимый художник. Путеводители говорили, что ресторан в бывшей гостинице работает.

— Это на площади Мэрии, — сказала МС, и мы пошли по главной улице Овера.

Ван Гогу нравился Овер. Помните: соломенные крыши, лиловый цвет? Мы крутили головами, но соломенных крыш не видели. Лилового было немного, больше серо-синего от хмурого неба. У мэрии остановились. Полотно со зданием мэрии мы знали. Для тех, кто не знает, на тротуаре стояла панель с копией картины. За 130 лет здание не изменилось. Я стоял и чувствовал, как бьется сердце. Ведь если я повернусь, то увижу гостиницу Раву, где прошли последние дни Ван Гога.

Повернулся, увидел. Здание сверкало, как будто вчера его покрасили. Подошли поближе.

— Ресторан больше не работает, сейчас тут музей, откроется через два часа, — сказали нам.

Ладно, два часа не срок. Выпили кофе в ближайшем кафе, в турбюро взяли карту города и пошли искать пшеничное поле. Путь шел от собора. Каменные ограды, светлые дома с черепичными крышами, кусты, деревья. Но вот и поле. Огляделись.

— Впереди панель с картиной Ван Гога, — сказала МС. — Хорошо, что сейчас тут нет экскурсантов, побудем одни.

По небу плыли серые облака, надежно закрывающие солнце. Мы выбрали правильный день, чтобы прийти на это место. Ни на одной картине Ван Гога, написанной в Овере, нет солнца. Это не радостные картины, которые писал Винсент в Арле, когда ожидал приезд Гогена.

Подошли к панели. Да, мечты сбываются — это то самое место. Теперь я знаю, куда ведет центральная дорога, изображенная на картине. Изгибаясь, она шла мимо неглубокого оврага, заросшего сейчас деревьями и кустарником. Одна из дорог вела к кладбищу, где покоятся Винсент и Тео.

Поле зеленело. Чем оно было засеяно, я не знал. Но хорошо, что не рапсом. В апреле рапс цветет, поля с ним сияют радостным желтым светом. Пусть лучше поле будет зеленым, немного грустным под серым небом, ожидающим дождя.

— А вот и вороны, — сказала МС. — На деревьях сидят.

Ворон было две. Мы топнули, крикнули. Вороны недовольно взлетели и переместились на ветки соседнего дерева.

— Ладно, — сказал я. — Сфотографировать их телефоном все равно не получится. Но главное, вороны тут живут. Ван Гог их не придумал.

Кладбище. Мы бродили вдоль ограды и искали могилу братьев.

— Я точно помню по фотографиям, что они лежат у ограды, — сказала МС.

Ограда казалась бесконечной. Мы решили попросить помощи у рабочих, которые ремонтировали ворота. Вернее, они ничего не ремонтировали, а с интересом наблюдали за нами. Хорошо, когда с тобой спутница, говорящая по-французски. Услышав вопрос, рабочие закивали, но не стали показывать пальцем направление, а пошли с нами. Вчетвером подошли к могиле. Помолчали. Скромные плиты, скромные слова: «Здесь покоится Винсент ван Гог», «Здесь покоится Теодор ван Гог». Вспомнил, что у Бога нет мертвых. Не надо говорит «умерший», лучше «усопший». Над братьями растут подсолнухи. Радостные, золотые. Как на картинах Ван Гога.

Два часа прошли, музей в гостинице Раву открылся. Побродить по комнатам можно было только с экскурсией. Подождали, вошли. Я не стал слушать рассказ экскурсовода. Она говорила по-английски, я все понимал, но люблю побыть один, чтобы прочувствовать. Удалось оторваться от группы экскурсантов и зайти в комнату, которую снимал Винсент. Вы знаете ощущение, когда к горлу подкатывает горький комок? Вот так, наверное, чувствует каждый, кто туда входит. Крошечная мансарда с окном в потолке, сырая в дождливый день, душная в летнюю жару. На стенах следы от гвоздей — на них Ван Гог вешал свои картины, чтобы потом отправить их брату. Представил духоту, запах красок, растворителей, табачного дыма…

Мебели в комнате нет. Один стул посредине. И даже он занимает много места. Комната после Ван Гога не сдавалась — никто не хотел жить в ней после самоубийцы. Спустились в бар-столовую, где отпевали Винсента. Там сохранилась обстановка конца 19-го века. Зеленые стены, деревянные столы. Мебель добротная, семья Раву явно не бедствовала. Доктор Гаше называл это пансион дырой, но я бы так не сказал. «Дыры» — это клетушки в мансарде.

Прошлись по городу. Нашли дом с садом и студию-ателье Добиньи. Какой контраст жизни Добиньи с жизнью Ван Гога! Большой красивый дом, сад. Сейчас там музей. Не зашли, было закрыто. Добиньи называют предшественником импрессионизма. Сколько же таких предшественников! Но художник, он, наверное, неплохой. Успешный — это уж точно.

Шарль-Франсуа Добиньи, 1817 — 1878. Художник барбизонской школы, считается важным предшественником импрессионизма, гравер. Добиньи отказался писать придуманные романтически-поэтические сюжеты и пейзажи. Реалистическое изображение природы — вот, что он любил и умел. Сезанн и Моне встречались с Добиньи, многому у него научились. Добиньи считал, что личное восприятие художника не должно участвовать в отражении виденного. Но его поздние работы выглядят вполне импрессионистскими.

Осталось посетить дом доктора Гаше. Длинная улица его имени — вошел все-таки доктор в историю! Трехэтажный дом без особых изысков. Внутри старинная мебель, солидный камин. Между домом и высокой скалой красивый сад. Преследовало чувство, что я сплю. То, о чем я думал долгими зимними вечерами, становилось реальностью. Сидишь на скамейке, на которой Ван Гог беседовал с доктором, и кажется, что и не было 130 лет, что сейчас откроется дверь, из нее выйдет художник с мольбертом на плече и с сумкой, где лежат кисти и краски, посмотрит сквозь тебя и отправится работать. Некогда ему разговаривать с тобой о вечном, ведь сейчас такой свет, надо успеть подобрать краски, сделать важные мазки. В саду доктора Гаше Ван Гог написал две картины.

Я прочитал, что после похорон Ван Гога, где доктор прочитал прощальную речь, он направился в комнату Винсента и забрал себе несколько полотен.

— Это в качестве платы за лечение, — объяснил он.

Не будем его осуждать. По крайней мере доктор Гаше оценил картины Ван Гога. Один из немногих, кто понял, что это шедевры. Ведь Ван Гог за всю свою жизнь продал только одну картину.

Зашли в ресторанчик на улице доктора Гаше. Здесь нет туристов, но посетителей много — это значит, что готовят вкусно. МС заказывает улиток — храбрая женщина! Как их есть? Посетители приходят на помощь, подходят к нашему столику, подсказывают, как лучше держать вилку. Интересуются нашим французским с непонятным для них акцентом. Все быстро становятся нашими друзьями.

Все, на сегодня хватит! Садимся в машину и едем в столицу Нормандии город Руан, нашу первую базу.

Руан

Ездить по северу Франции просто. Это не Лазурный берег, где дороги забиты машинами, где нервные водители и переполненные парковки. Дорожные знаки знакомы, проблема встретилась только один раз. В центре Руана, где мы снимали квартиру, у перекрестка я увидел красный сигнал «светофора». Других сигналов не было. Красный горел, мы стояли и думали, что делать. Потом сообразили, что этот сигнал относился к проезду по дороге, въезд на которую загораживали столбики. Если у водителя есть радиоключ, то он может столбики опустить и ехать дальше. Почему там не поставили простой и понятный шлагбаум, как в московских дворах?

— Чтобы велосипедисты могли проезжать между столбиков, — догадалась МС.

Руанский собор

Утром мы посмотрели в окно и увидели голубое небо, яркое солнце и веселых, легко одетых пешеходов. Пешеходы, наверное, не читали прогноз, обещавший дождь, ветер и холод. Они явно знали то, что мы узнали позже. Французские синоптики заботятся о пешеходах и стараются сообщать, что погода будет хуже, чем предсказывают бездушные компьютеры. Пусть лучше французский пешеход поносит зонтик в солнечную погоду, чем окажется беззащитным под проливным дождем. Аборигены давно раскусили этот трюк и принимают решение глядя в окно, а не читая тексты синоптиков.

Куда в первую очередь направляются путешественники в Руане? Конечно поглазеть на знаменитый собор Руанской Богоматери! Чем он знаменит? Высокий? Да, но соборы в Ульме и в Кельне почти на десять метров выше. Уникальная резьба по камню? Безусловно, но есть соборы, не уступающие по красоте. Так чем же знаменит этот собор?

Ответ прост: картинами Клода Моне. Моне жил в Живерни, это 70 километров от Руана. Собор ему нравился, он приехал в Руан, снял квартиру в доме на соборной площади и начал работать. Результат — около 30 полотен. Разное освещение, разные ракурсы, разная погода. Писсарро тоже писал виды руанского собора, но для него это была «тренировка» перед работой над изображениями собора в Дьеппе. Если сравнить картины этих художников, то даже мне заметно, что Моне интересовала игра света и цвета на фасаде собора, а Писсарро больше занимал контраст между величественностью собора и легкой прозрачностью неба.

Это я перечислил факты, которые записал в файлах во время подготовки к путешествию. Я посмотрел цифровые копии картин Моне и Писсарро и полностью согласился с написанным выше. Но все эти факты мгновенно вылетели из головы, когда мы очутились перед собором. Тут бы вставить стандартное выражение «такое надо увидеть своими глазами», но я попробую описать собор буквами. Представьте что-то огромное, уходящее в голубое небо. Ты стоишь и ощущаешь себя маленьким жучком. Потом глаз фокусируется на деталях, ты встряхиваешь головой, потому что не способен быстро их разглядеть. Подходишь ближе, видишь вырезанные из камня фигуры людей. Их десятки. Наверное, это изображения святых. Каких — ты не знаешь, но тебе не до этого. Взгляд перемещается на вход в собор — это вообще портал в иной мир, который охраняют двенадцать апостолов, стоящих в резных арках. Смотришь выше — там розетки, резные колонны. А вот нечто невообразимое: из камня вырезано что-то воздушное, прозрачное. Неужели это камень? Может бетонная отливка? Хочется залезть и постучать, проверить.

— По голове себе лучше постучи, — ворчит внутренний голос.

Бегаю по площади, захожу в соседние улицы, пытаюсь найти хороший ракурс. Собор на экран телефона не помещается. Можно снять снизу-вверх, с жуткими пространственными искажениями, которые даже на фотошопе трудно исправить. Отхожу по площади как можно дальше, нажимаю кнопку. Вроде такой снимок можно поправить.

Заходим внутрь. Да… не повезло. Идет ремонт, алтарная часть закрыта. Делаю снимок от входа. Красиво, величественно. Достаю телефон, читаю отрывок из романа Флобера «Госпожа Бовари»:

«У левых дверей на середине притвора под «Пляшущей Мариам» стоял в шляпе с султаном, при шпаге и с булавой, величественный, словно кардинал, и весь сверкающий, как дароносица, привратник.

Он шагнул навстречу Леону и с той приторно-ласковой улыбкой, какая появляется у церковнослужителей, когда они обращаются к детям, спросил:

— Вы, сударь, наверно, приезжий? Желаете осмотреть достопримечательности нашего храма?

— Нет, — ответил Леон.

Он обошел боковые приделы. Потом вышел на паперть. Эммы не было видно. Тогда он поднялся на хоры. В чашах со святой водой отражался неф вместе с нижней частью стрельчатых сводов и кусочками цветных стекол. Отражение росписи разбивалось о мраморные края чаш, а дальше пестрым ковром ложилось на плиты пола. От трех раскрытых дверей тянулись три огромные полосы света. Время от времени в глубине храма проходил ризничий и, как это делают богомольные люди, когда торопятся, как-то боком опускался на колени напротив престола. Хрустальные люстры висели неподвижно. На хорах горела серебряная лампада. Порой из боковых приделов, откуда-то из темных углов доносилось как бы дуновение вздоха и вслед за тем стук опускающейся решетки гулко отдавался под высокими сводами».

Пытаюсь найти хрустальные люстры — не нашел. Привратника тоже не было. В соборе вообще никого не было. Задрал голову, долго смотрел на «стрельчатые своды». Красиво, величественно. Где-то тут хранится забальзамированное сердце английского короля Ричарда Львиное Сердце. Найти это захоронение не удалось, вероятно, оно находилась в закрытой из-за ремонта части собора.

Ричард Львиное Сердце, 1157–1199. Английский король, известный своими Крестовыми походами. Воевал также с французским королем Филлипом Августом. Около Руана на берегу Сены Ричард построил крепость-замок Шато Гайар. Разрушена в 1599 году. Руины крепости охраняются, как исторический памятник.

В стенах ниши с другими могилами. Вспомнил, как в романе Флобера привратник долго рассказывал подошедшей Эмме о захоронениях: графы, маршалы, губернаторы, архиепископы, кардиналы… Понимаю, что если бы мне такое рассказывали в течение двух часов, то я бы поступил, как Леон:

« — Сударь! А шпиль! Шпиль!

— Нет, благодарю вас, — ответил Леон.

— Напрасно, сударь! Высота его равняется четыремстам сорока футам, он всего на девять футов ниже самой большой египетской пирамиды. Он весь литой, он…

Леон бежал. Ему казалось, что его любовь, за два часа успевшая окаменеть в соборе, теперь, словно дым, улетучивается в усеченную трубу этой вытянутой в длину клетки, этого ажурного камина — трубу, причудливо высившуюся над собором, как нелепая затея сумасброда-медника».

Потом мы еще не раз возвращались к собору, заходили на задний двор, любовались порталом, силуэтом здания на фоне заходящего солнца. Говорят, что по вечерам тут устраивают лазерное шоу, но это уже 21-й век, а мы как-то настроились на прошлое. Нашим веком мы успеем насладиться в других местах, а здесь, среди каменной вязи, не хочется уходить от прошедшего времени. Это наше уважение к мастерам, создавшим такое чудо.

Жанна д’Арк

Живем около огромной старинной башни, которую называют башней Жанны д’Арк. Сфотографировать ее непросто. Если стоишь рядом — получается трапеция, исчезает ощущение высоты. Если отойти, то фото получаются невпечатляющими. Мало ли красивого и средневекового в Руане: собор Руанской Богоматери, аббатство Сент-Уэн, дворец Правосудия, знаменитые городские часы в красивой арке…

По одним данным Орлеанскую деву держали в этой башне во время суда. Другие пишут, что это не так: тюрьма, где сидела Жанна, находилась в соседней башне, нынче не существующей, а в этой — проходил суд. Тут же ей показывали орудия пыток. Дескать, будешь упорствовать и давать не те показания, тогда вот, что тебя ждет.

Как Жанна д’Арк оказалась в Руане? Давайте по порядку. Постараюсь кратко.

Родилась Жанна в 1412-м году в зажиточной крестьянской семье. Столетняя война между Францией и Англией шла уже 75 лет. Жанна подросла и начала слышать голоса архангелов, говорившие о ее особой миссии: надень мужское платье, садись на коня, возглавь войско, и ты спасешь Францию. Голоса говорили убедительно. Жанна решила, что деваться ей некуда, надо ехать к королю и становиться во главе французской армии. Убедила знакомого капитана гарнизона города Вокулер, что без нее Франция не одолеет англичан, и он помог ей отправиться в город Шинон, где находилась королевская резиденция — Париж в то время был под властью бургундцев, сотрудничавших с англичанами. В Шиноне случилось первое чудо.

Дофин (наследник престола) Карл VII ожидал приезда Жанны, знал о ее божественной миссии, но решил испытать её. Он оделся в простую одежду, спрятался в толпе, а на своё место посадил придворного. Когда вошла Жанна, она поклонилась настоящему Карлу, сказав: «Господь дал вам счастливую жизнь, милый дофин!». Они долго беседовали, потом Жанна прошла многодневную церковную «проверку», и Карл решил доверить ей снятие английской осады Орлеана. Существует много легенд о том, как ей удалось поднять дух французских войск, но факт, что англичане были разбиты, является неоспоримым.

Карл VII Победитель, 1403–1461. Король Франции из династии Валуа. Коронован в 1429-м году благодаря Жанне д’Арк. При его правлении одержаны многие победы над англичанами, что привело к окончанию столетней войны.

Жанна с триумфом возвращается в Шинон и уговаривает Карла направиться в Реймс, где в местном соборе традиционно короновались французские короли. Путь шел через оккупированные англичанами земли, но поход закончился благополучно, Карл был коронован.

Встал вопрос об освобождении Парижа. Карл медлил, Жанна решила действовать самостоятельно, выступила с небольшим отрядом, но поход окончился неудачей. В этом наступлении Жанна была ранена стрелой из арбалета.

Затем Жанна участвовала в битве за Компьен, там попала в плен к герцогу Бургундскому, он продал ее англичанам за 10 000 ливров золотом. Англичане потребовали, чтобы Жанну судила церковь за преступления против религии. Судили в Руане — места сосредоточения английского могущества. Судили за ересь, колдовство, за то, что целовали ее одежду, что она носила мужской костюм. Увидев орудия пыток, Жанна отреклась от ереси, но в тюрьме ей подменили женскую одежду на мужскую, а это новая ересь. Приговорили к сожжению, которое состоялось на площади Старого Рынка в Руане. Ее прах был развеян над Сеной. Знамя Жанны, мечи, шапочка и придворные наряды были уничтожены во время революции. Сохранялся ее волос на восковой печати одного из документов, но его украл какой-то коллекционер. Осталась только память, легенды и немного документов.

В наш цифровой век нельзя ничему верить. Любой программист-дизайнер может состряпать увлекательную историю, подтвержденную фотографиями документов и мест событий, рассказами свидетелей, ссылками на множество источников… А как начет истории Жанны д’Арк? Остались ли материальные подтверждения фантастической истории 16-ти летней девушки, возглавившей армию? Если верить рассказам, она была неграмотной, не имела никакого представления о воинском искусстве и искусстве светской беседы. А ведь дофин Карл отметил ее ум, воспитание, умение ездить верхом и владеть оружием.

Что правда, а что вымысел в истории Жанны д’Арк? К счастью, до нашего времени дошли интересные документы. Это многостраничные протоколы допросов Жанны и результаты расследования законности судебного дела. Это расследование было инициировано Карлом VII через 20 лет после казни героини. После тщательного анализа судебного процесса и допроса многочисленных свидетелей Жанна была признана невиновной и впоследствии канонизирована.

Так что, все это правда? Похоже, что да. Неграмотная крестьянка возглавила армию, которая разгромила англичан, осаждавших Орлеан.

Конечно, есть исследования, где роль Жанны д’Арк принижается. Робер Каратини в своей книге утверждает, что Жанна была душевнобольной девушкой, в сражении участия не принимала, а «служила лишь своего рода символом, знаковой фигурой, при помощи которой французские политики искусно нагнетали антианглийские настроения». Есть версии, что Жанну удалось спасти, а в Руане сожгли другую девушку. Есть легенда, что ее сердце не сгорело в костре, его нашел палач, выбросил в Сену и долго молился, отчаиваясь, что погубил святую.

Существует много версий истории Орлеанской девы. Для нас важно знать, что она так или иначе помогла Франции избавиться от власти англичан. В Руане на площади Старого рынка стоит крест на месте казни Жанны. Рядом церковь Святой Жанны д’Арк (1979-й год). Ее очертания напоминают языки пламени — очень необычное здание. Эта церковь является мемориалом национальной героини Франции.

Я прочитал несколько книг о Жанне д’Арк и понял, что история ее отношений с Карлом — это история королевской неблагодарности. Почему Карл ничего не сделал для спасения Жанны? Ведь он так многим был ей обязан. Выкупить Жанну пытался барон Жиль де Рэ, но безуспешно. История Жанны д’Арк — это еще и пример того, что от великих и властных надо держаться подальше. А если не получилось, то не рассчитывать на их поддержку, когда ты стал им не нужен.

Жиль де Рэ — французский барон, маршал Франции и алхимик, участник Столетней войны, сподвижник Жанны д’Арк. Был арестован и казнён по обвинению в серийных убийствах детей, тела которых хранил в своем замке (не подтверждено). Похоронен в Нанте. Его историю услышал Шарль Перро и написал сказку «Синяя борода», где главный герой убивал своих жен и хранил их тела в потайной комнате.

В художественном музее Руана

Один день за все путешествие полностью соответствовал мрачному прогнозу. В окно стучал дождь. Настоящий, а не какая-то там морось, от которой только портится настроение, а огород не поливается. Я настроился почитать что-нибудь об истории Руана, но МС напомнила о нашем плане. Впереди поход в музей, поездка к Клоду Моне в Живерни, прогулка к дому, где родился Гюстав Флобер, исследование ближайших кулинарий…

С заморскими кулинариями у меня сложные отношения. Приезжаю куда-нибудь в тьму-таракань и все мне сначала нравится. И йогурты отличные, и в кулинариях все вкусно, и хлеб такой, что сидеть на хлебе и воде уже не наказание, а радость. Потом проходит время, и все не так. То соусы слишком острые, то травы какой-то переложили, то корка у хлеба такая, что зубы сломаешь. И захочется пюре с котлетой и с подливкой, как мама в детстве готовила. Ворочу я нос от еды заморской, а люди думают, что у меня язва или чего похуже. Капризы, например.

Мои размышления прервала МС:

— Собирайся, дождь, вроде, перестал. Идем в Художественный музей.

Ну что ж. Музеи я полюбил. В них главное — сразу идти к тому, что нравится. Музей от нас рядом, один квартал. Здание 19-го века, перед музеем парк с водопадом. Вокруг серость, дождь. Решаю сделать фотографию здания в другой день. Около входа стоит мобиль — кинетическая скульптура. Это работа Александра Колдера. Неожиданно смотрится современное искусство в старом городе. Но ничего, быстро привыкаешь и к этому.

Александр Колдер, 1898—1976. Американский скульптор, автор многочисленных «мобилей» — кинетических скульптур, которые приводятся в движение электричеством или ветром.

Руанский музей — один из многих, созданных Наполеоном. Во время революции 1789-го года у аристократов были конфискованы коллекции живописи, и Наполеон распорядился передать конфискат в музеи. Самое ценное попало в Лувр, но и другим музеям тоже достались кое-какие шедевры.

Зашли. Первые залы — классика. 17—19 вв. Огромные комнаты, картины невероятных размеров, на них упитанные люди в немыслимых позах — невыносимая для меня скука. На голландцах немного отдыхаешь. Там проглядывается что-то человеческое: сундук с письмами, хлеб с луковицей, задумчивая корова на лугу стоит недоенная…

И вдруг исчезли темные краски, неестественные герои, отрубленные головы и женщины с обнаженной левой грудью. Как будто повеяло свежим воздухом, запахло морем, талым снегом, молодыми листьями. Это Сислей. Радостный, веселый, улыбающийся. Потом Моне — знакомый и любимый.

Мелькнули Писсарро, Ренуар, Дега… а вот останавливаешься около Модильяни. Портреты отца и сына. Сын, Поль Александр, доктор — друг и спонсор Модильяни. Благодаря ему художник мог жить и работать.

Выходишь из музея, серый дождь течет ручьями по асфальту, а тебе хорошо. Сислей, спасибо!

Музей Флобера и медицины

К Гюставу Флоберу я отношусь с пиететом. Все хвалят его отточенный стиль. Стиль — да. Его книги читаются легко. Но скажу по секрету — мне больше нравится то, что он писал медленно. Страница в день — это для него уже много. Такой темп мне нравится, можно писать, не переутомляясь и успевать делать много другого, более интересного.

Флобер родился в Руане и прожил тут свои первые 25 лет. Его отец был главным хирургом городского госпиталя. Трехэтажная квартира, где родился Гюстав, — это флигель госпиталя. Сейчас в здании старинного госпиталя находится префектура Нормандии, а в квартире отца Флобера расположился музей медицины. Там можно посмотреть на комнату, где родился Гюстав, на его вещи, портреты, рукописи, а также прийти в ужас от медицины тех времен. Перед входом в квартиру садик с лекарственными растениями. Теми самыми, которыми тогда лечили почти все болезни. Я помню времена в СССР, когда вдруг наступило время увлечения народной медициной. Работал (и работает сейчас) даже Институт лекарственных и ароматических растений. Возможно, кому-то старинные рецепты помогали, говорили, что таблетки в аптеке — это вредная химия, а вот травы… Но ведь в далекие времена хоть и лечились полезным, но жили недолго, сорок лет — это был уже солидный возраст, почти старость.

По садику мы прошлись, посмотрели на лекарственные растения, прочитали названия на табличках, ничего не запомнили и пошли в музей. Долго смотрели на банки с теми самыми полезными лекарственными растениями, поежились, увидев старинные хирургические инструменты, удивились, увидев шестиместную госпитальную кровать со стоящими рядом шестью ночными горшками… Зубоврачебное кресло с ножным приводом для бормашины напомнило детство. Ножной привод я не застал, но и электрический был не лучше.

Зная отточенный стиль Флобера, я предполагал, что у него был каллиграфический почерк. Так и оказалось. Позавидовал.

Особенно хороша в доме лестница. На вертикальных поверхностях ступенек написаны цитаты из флоберовского «Словаря прописных истин». Помню, как в школе с приятелем Юркой мы учили этот словарь наизусть, чтобы блистать остроумием при знакомстве с девушками. Тогда мы еще не знали, что чужое остроумие — это не остроумие, а просто хорошая память.

По дороге назад думал о Флобере. Ведь могут же некоторые писать, имея тусклую жизнь. Несколько мимолетных романов, брошенный университет, ни жены, ни детей. Ни дня не работал. Проедал наследство, живя затворником в доме на берегу Сены недалеко от Руана (этот дом не сохранился). Писал он не для денег, как Бальзак. Не искал славы и почестей. Никуда не торопился, оттачивая стиль.

Смешно сейчас слышать жалобы на какую-то цензуру. Давайте перенесемся во Францию середины 19-го века. Флобера судили за безнравственность романа «Госпожа Бовари». Ругали, например, за описание поездки Эммы и Леона в карете с закрытыми шторами. Самыми «неприличными» словами в этом описании были такими: «…из-под желтой полотняной занавески высунулась обнаженная женская рука и выбросила горсть мелких клочков бумаги». Все остальное в этой части романа — описание по каким улицам Руана носилась карета.

Перечитал этот эпизод. Улицы, по которым без остановки мчалась карета, стали знакомыми. Булыжные мостовые, фахверковые дома, медленная Сена, мосты, набережные, соборы… вот об этом в следующей части.

По Руану

Бродить по незнакомому городу можно с целью или без цели. В Руане у меня было четыре цели:

— собор Руанской Богоматери и дом, где снимал квартиру Клод Моне, когда писал виды собора;

— места, связанные с Жанной д’Арк;

— дом, где родился и вырос Гюстав Флобер;

— художественный музей.

Остальное было по принципу: что успею, то и хорошо. После посещения музея появилась еще одна цель: найти место, изображенное на картине Жана-Батиста ван Мура, которую мы увидели в музее. Есть у меня такое хобби: взять старую фотографию или картину, а потом посмотреть, как выглядит это место сегодня. Смотришь, сравниваешь и чувствуешь прошедшие годы или века.

Жан-Батист ван Мур, 1819—1884. Бельгийский художник, школа романтизма. Известен картинами Венеции и акварелями старых кварталов Брюсселя.

Место нашлось быстро. Совсем рядом с Художественным музеем. Храм, изображенный ван Муром, это церковь Святого Лаврентия — сейчас там музей Металлических изделий (МС туда зашла, сказала, что интересно). Справа на фотографии Художественный музей, которого не было во времена, когда писалась картина. Разница между фотографией и картиной около 170 лет. Сравните, сколько людей было на улице в середине 19-го века и в начале 21-го. Удобные уютные квартиры, телевизоры и компьютеры сделали нас домоседами.

Весенний Руан прекрасен. Цветущие деревья, полупустые улицы, свежий ветер, дышится легко. Две тысячи фахверковых домов с каменными первыми этажами. Во многих домах верхние этажи нависают над улицей — раньше платили за площадь фундамента. Такие дома запретили в 1520-м году — они затрудняли проветривание улиц. Так что если видишь фахверковый покосившийся дом с нависающим вторым этажом, то значит, он был построен во времена, когда Жанна д’Арк еще не совершила своих подвигов.

В одном из таких старых домов Руана родился известный драматург Пьер Корнель. Кто такой Корнель? Многие знают его по книге Венички Ерофеева:

«Как в трагедиях Пьера Корнеля, поэта-лауреата: долг борется с сердечным влечением. Только у меня наоборот: сердечное влечение боролось с рассудком и долгом. Сердце мне говорило: „тебя обидели, тебя сравняли с говном. Поди, Веничка, и напейся. Встань и поди напейся, как сука“. Так говорило мое прекрасное сердце. А мой рассудок? — он брюзжал и упорствовал: „ты не встанешь, Ерофеев, ты никуда не пойдешь и ни капли не выпьешь“».

Пьер Корнель, 1606—1684. Французский поэт и драматург, отец французской трагедии. Автор более 30 пьес.

В Руане великие не только рождались, но и погибали. Наверное, многие из вас, особенно в молодости, увлекались поэзией Верхарна:

Совсем уйти в себя, — какая это грусть!

Стать как кусок сукна, что без рисунка пуст.

Уйти в себя, молчать, не отзываться,

И где-то в уголке лениво разлагаться.

Какая грусть!.. убить желанье жить

И перестать знамена жизни вить.

Вот такой сплин, такая загадочность… Представьте: вечер, дождь, редкие фонари на улице, осенние листья в лужах, поднятый воротник, ты идешь такой мокрый, задумчивый, никем не понятый… Потом, к счастью, это проходит.

А теперь грустное: идет Первая Мировая война, Верхарн погибает в Руане на вокзале: толпа вытеснила его с перрона под колёса прибывающего поезда. Я на руанском вокзале не был. Туда сбегала МС и сказала, что он прекрасен. Я ей поверил, конечно.

Эмиль Верхарн,1855 — 1916. Бельгийский франкоязычный поэт и драматург, один из основателей символизма.

Все туристы рано или поздно приходят на улицу Грос Орлож (Больших Часов) сфотографироваться на фоне арки старых городских ворот, над которыми находятся знаменитые астрономические часы 14-го века. Минутной стрелки на часах нет — в средневековье к минутам относились снисходительно. Почему часы астрономические? Над ними устройство (окулус), показывающее фазы луны. Раньше это было важно — ведь многие чудотворные снадобья надо было употреблять, например, только при молодой луне. А в полнолуние нельзя было засыпать под лунным светом — так и в оборотня можно превратиться. В этом месте надо не только сфотографироваться, но и полюбоваться резьбой по камню. А с другой стороны арки нужно восхищаться резьбой по дереву на колоннах при входе в магазинчик Calcedonia. Да что говорить, если не носиться, не чуя под собой ног, то в старых кварталах Руана можно сделать множество открытий. Надо только остановиться, внимательно оглядеться и «медленно умереть от счастья», как любил говорить мой капитан, с которым мы бороздили просторы ладожских шхер (см. книгу «Ладога»).

Помните рассказа Мопассана «Пышка»? На одной из иллюстраций Taty Payansky к этому рассказу можно увидеть Астрономические часы Руана. Дилижанс с героями рассказа отправлялся из Руана, занятого прусскими войсками, в Гавр, который еще контролировался французской армией. Руан появился в рассказе не случайно. Мопассан хорошо знал этот город, он окончил тут лицей, здесь же познакомился с Гюставом Флобером, который стал его литературным наставником.

Интересно, что упомянутая иллюстрация (легко найти в сети) очень романтична. Огромная арка, пустынная улица, маленькие фигурки внизу. В жизни романтики почти нет: рядом современные магазины, толпа туристов на улице, да и арка не такая грандиозная, но красивая. МС долго не могла от нее отойти, разглядывая барельефы и скульптуры нижней стороны свода.

Если убрать из Руана кафедральный собор Нотр-Дам, то город останется таким же красивым и интересным. Вот, например, аббатство Сент-Уэн у здания мэрии, где раньше было общежитие монахов. Мы подошли к церкви аббатства и, признаюсь, впечатлений было не меньше, чем около руанского Нотр-Дама.

От Дворца правосудия невозможно отойти. Гаргульи и пинакли (декоративные башенки), на стенах следы от пуль и осколков — здесь печально перемешалась поздняя готика начала 16-го века и век двадцатый. Многие столетия в здании располагались суд и парламент Нормандии. Мне нравится, как называют такой стиль: «пламенеющая готика».

Мосты через Сену прекрасны. Вышли на мост, с которого был развеян прах Жанны д’Арк. Сена по ширине тут похожа на Москву-реку около Кремля. Вдали холмы из белого известняка, покрытые лесом. С одного их холмов Моне написал вид на город: все в пылающем тумане, из которого торчит шпиль кафедрального собора. Жаль, что у нас не было времени сбегать на это место. Вообще три дня на Руан — это катастрофически мало, если хочешь прочувствовать город. Тут надо не спеша обойти все улицы старой застройки, устать, перестать что-либо воспринимать и сказать себе, что вот теперь наелся досыта, труба зовет в дальнейший путь.

Зашли посмотреть на церковь Сен-Маклу и попали в уютный дворик, окруженный галереями. Резные колонны, фахверк, дерево посреди двора растет… Но что-то странное в этих колоннах, странное и в воздухе, ощущается какое-то беспокойство. Специалисты по неизведанному сказали бы, что тут разлита отрицательная энергия (не знаю, что это такое). Оказалось, что мы стоим на месте старого чумного кладбища. Эпидемии чумы были страшными, кладбище стало слишком маленьким, и было решено построить вокруг него три галереи, в которые перенесли кости из более ранних захоронений. С четвертой стороны квадратного кладбища построили христианскую школу для бедных мальчиков. Последние 70 лет в ней располагалась художественная школа, которая переехала в более жизнерадостное здание в 2014-м году. Костей в галереях, конечно, уже нет, но биополе там довольно унылое.

Еще раз с удовольствием повторю, что Руан красивый город, по которому можно ходить часами и постоянно делать маленькие открытия. Но время поджимало, впереди была поездка в Живерни, к дому, где Клод Моне провел половину своей жизни.

Клод Моне в Живерни

«Мне казалось, без каталога не догадаться, что это — стог сена. Эта неясность была мне неприятна: мне казалось, художник не вправе писать так неясно. Смутно чувствовалось мне, что в этой картине нет предмета. С удивлением и смущением замечал я, однако, что картина эта волнует и покоряет, неизгладимо врезывается в память и вдруг неожиданно так и встанет перед глазами до мельчайших подробностей».

Это написал Василий Кандинский, увидев картину Клода Моне на выставке французского искусства в Москве в 1896-м году. Я его понимаю, всегда задерживаюсь в музеях у картин из серии «Стога». В этой серии 31 картина — разное освещение, разные времена года… Моне начинал писать рано утром, потом, когда освещение менялось, он начинал новую картину, заканчивая предыдущую на следующий день, при похожем освещении. Иногда он одновременно работал над пятнадцатью картинами.

Непостоянство света — это еще не вся проблема. «Модели» Моне могли просто-напросто исчезнуть. Местные жители вспоминают историю, как однажды утром один крестьянин приблизился к своему стогу с вилами, чтобы погрузить его на подводу, и увидел возмущенного художника, стоящего у мольберта. «Даю тебе 50 франков, если ты придешь сюда только через два дня», — сказал он. Крестьянин и художник оба остались довольными.

Полотна из серий «Стога» и «Тополя» были написаны в окрестностях маленькой деревушки Живерни, где Моне в 1883-м году сначала арендовал, а потом купил дом с большим яблоневым садом — прежние хозяева тут делали сидр. Было художнику тогда 43 года и ровно столько же он прожил в этом доме. Моне решил окончить кочевую жизнь и обосноваться в тихой сельской местности, когда из окна поезда он увидел деревушку, речку, зеленые холмы… Все это мы теперь видим на его картинах.

Недалеко от Живерни, на берегу Сены стоит город Вернон. Сейчас, когда почти каждый знает имя Клода Моне, говорят, что не Живерни около Вернона, а Вернон около Живерни. Дом художника, превращенный в музей, стал местом паломничества. В Живерни открылись рестораны, гостиницы, на берегу ручья огромная парковка. В летнее время, когда цветут водяные лилии, которые так любил Моне, улицы запружены толпами туристов, в кассу музея огромные очереди — все хотят увидеть пруд и японские мостики, знакомые по многочисленным полотнам художника.

Но это летом. Начало апреля, когда мы оказались на почти пустой парковке, было прекрасно. Молодая зелень, цветы, свежий ветерок. Несколько минут и мы на улице Клода Моне. На перекрестке остановились. К дому Моне — направо, к церкви, на кладбище которой он похоронен, — налево.

— Давай сначала выпьем кофе, — предложила МС.

Мы пошли по пустой улице налево. Подошли к отелю Baudy. Пестрый кирпичный фасад, на фасаде табличка, что здесь Клод Моне встречался с Сислеем, Ренуаром, Сезанном, Роденом… Ух, какие имена! Гордость для любого музея. А тогда они были малоизвестными, полуголодными.

Небольшое кафе в жилом доме. Приветливая хозяйка. В зале совсем домашняя остановка: тюль на окнах, кружевные скатерти, цветастые подушки на диване, пальма в кадке… Кофе вкусный. Заходит группа японских туристов — вежливые, тихие. Импрессионизм любят и там.

На пригорке церковь, известная по картинам Моне. Ранняя готика, скромный фасад, деревянная темная колокольня. За церковью кладбище. Крест, таблички с именами, знакомыми из книг о жизни художника. На могиле анютины глазки, папоротник… Очень скромно, никаких помпезных обелисков.

Идем назад, к дому Моне. Табличка приглашает в музей импрессионизма. Решили не распыляться. Я протираю объектив телефона, готовлюсь к встрече с мостиками Моне. Заходим на территорию, в дом зайдем потом, сначала сад и пруд.

Сад… Тут бы по-американски завопить «Вау!». Сотни метров грядок с цветами. Невообразимое по масштабу зрелище. Вспоминаю, что когда Моне разбогател, то в его саду работало семь садовников. Теперь понимаю, что для каждого тут находилась работа. Кто-то сказал о Моне, что он садовод, ставший художником. Каталоги, книги по ботанике — все это тщательно изучалось. Цветы выписывались из разных уголков мира. Будь я садоводом, я бы перечислил названия цветов, которые увидел. Быстро нашел тюльпаны, ирисы и нарциссы. Многие цветы видел в первый раз. Пытался сфотографировать сад, но фото явно не передаёт его размеры и красоту. Ладно, решил потом попробовать из окна дома.

Моне ненавидел красиво устроенные сады: кусты, подстриженные в виде кубов, пирамид или петухов, идеальные дорожки, обложенные белыми кирпичами… «Все должно быть натурально», — говорил он. Мы побродили по саду и подошли к каменной ограде. За ней шоссе D5, идущее в Вернон. Вспомнил, как огорчался Моне, что проезжающие автомобили поднимают пыль, оседающую на его цветы. Пришлось ему за свой счет заасфальтировать участок шоссе около своего дома. Заодно ему пришлось поучаствовать в асфальтировании и других улиц в Живерни.

Шоссе отделяет участок сада со знаменитым прудом от дома и главного сада. Сейчас под шоссе проходит красивый туннель. Он появился благодаря бывшему послу США в Лондоне Уолтеру Аннебергу, ценителю живописи Моне. Аннеберг выделил 200 тысяч долларов для строительства туннеля. Другая американка, Эйчизон Уоллис выписала чек на миллион долларов на восстановления дома Моне и благоустройство сада.

У художника была проблема с приобретением участка земли по ту сторону шоссе. Это сейчас жители Живерни гордятся, что тут жил великий импрессионист. А во времена, когда Моне начал обустраивать свой участок, они крутили пальцами у виска: что только эти городские не придумают, вместо огорода — цветник! Крестьяне были против планов Моне купить землю за шоссе. Ведь он планировал перегородить ручей, протекающий по участку, сделать пруд, по берегам которого будут расти ивы, а также построить два мостика и посадить водяные лилии. «Ишь чего надумал! — возмущались крестьяне. — А вдруг он ручей отравит, а у нас там водопой для скота».

Поначалу Моне отказали в покупке. Тогда он пишет гневное письмо префекту. Вот отрывок:

«…разведение водных растений служит исключительно для украшения и призвано радовать глаз, равно как и выступать в качестве сюжета для живописных полотен. Кроме того, я развожу в этом водоеме только безвредные растения — водяные лилии, камыш и несколько разновидностей ирисов, которые в природном состоянии обычно растут по берегам нашей реки, а посему об отравлении речной воды не может идти и речи».

К счастью, префект немного слышал об импрессионизме и после недолгих проволочек мечта Моне сбылась: свой большой пруд с проточной водой, два мостика, ручей, цветы…

Мы прошли по туннелю, потом долго бродили по дорожкам вокруг пруда, любовались знакомыми по картинам мостиками, искали места, где художник устанавливал свой мольберт. В апреле водяные лилии еще не распустились, но цветов было много на берегах. Еще раз поблагодарили судьбу, что попали сюда ранней весной. Мне удалось снять один из мостиков, когда там никого не было. Летом это практически невозможно.

Зашли в дом Моне. Дом розовый, с зелеными ставнями — это придумка художника. Два этажа, анфилада комнат. На первом этаже просторная гостиная с узнаваемыми картинами. Это копии, но копии замечательные. Стены кухни покрашены в голубой цвет. Столовая — желтая, радостная. На втором этаже спальни. Из окна спальни Моне делаю снимок сада. Смотрю на экран телефона — снимок опять не передает размеров и красоты. Ну что-то на память останется.

Мастерская Моне рядом с домом. Высокие потолки, огромные окна, крыша наполовину стеклянная. Зайти туда не удалось — идет ремонт. Ну и ладно. Впечатлений хватило. Где-то рядом место для костра, на котором Моне сжигал свои неудачные, как ему казалось, полотна. «Мне подал пример Эдуард Мане, — говорил художник. — После его смерти антиквары набросились на его картины, хватали все подряд, вплоть до черновых набросков. Этого я и боюсь, предпочитаю своими руками уничтожить все, что мне не нравится».

Мы еще встретимся с Клодом Моне в нашем путешествии. Ведь импрессионизм родился в Нормандии, все началось с картины Моне «Впечатление. Восходящее солнце», и мы обязательно побываем на месте, где писалась эта картина. И еще во многих местах, где работал Моне и другие мастера. Ведь наше путешествие по Нормандии только начинается.

Вернон

— Давай пообедаем не в Живерни, а в Верноне, — предложила МС. — Я там нашла интересный ресторанчик в старом городе. В фахверковом доме, заодно посмотрим, что внутри таких домов. Отзывы хорошие.

А я что, я всегда не против пообедать. Тем более в фахверковом доме. Посмотрел в телефоне, что у меня в файлах собрано о Верноне. В этом городе родился художник Пьер Летелье, классические картины которого мы видели в руанском музее. Те самые, с неестественными позами героев.

Пьер Летелье, 1614—1702. Французский художник, представитель классицизма, Племянник и ученик Николы Пуссена.

Никола Пуссен, 1594 — 1665. Французский художник, один из основоположников живописи классицизма.

МС продолжила:

— На Сене сохранились остатки старых водяных мельниц. У Моне есть картина здания мельницы. А еще тут недалеко дом, где жил Пьер Боннар, друживший с Моне.

О Боннаре я рассказал в книге «Прованс». В городке Ле Канне у него была вилла, где он написал самые известные картины. Другой дом у него был в Нормандии. Так вот он где обитал, в Верноне!

— Не совсем в Верноне, — уточнила МС. — Его дом на другом берегу Сены в маленькой деревушке рядом с Верноном.

Переехали через Сену, въехали в старые кварталы Вернона. Да, это не Живерни. Настоящий город: платные парковки, местный Нотр-Дам с красивыми шпилями, розетками и пинаклями, площади, магазины, рестораны… Посмотрели на старую башню, где расположился городской архив. Раньше город окружали крепостные стены, башня — это все, что от них осталось.

Ресторан, который нашла МС назывался Le Frichti de Miss et Cie. Он находился в перекосившемся старом доме в окружении таких же старых фахверковых домов.

— Столик освободится через час, — сказали нам с улыбкой. — Будем вас ждать.

— Бежим к старой мельнице, — сказала МС. — Это через мост, недалеко.

И мы побежали. В голубом небе белели облака, синела вода в Сене, по ней неторопливо шли груженые баржи, вдалеке темнели холмы, заросшие лесом. Красиво!

За мостом спустились к воде. На берегу дом с вогнутой крышей, на воде виднелись опоры разрушенного моста, который раньше шел к небольшому острову. Когда-то между опорами крутились колеса водяных мельниц.

В телефоне я нашел картину Моне. На ней в свете заходящего солнца краснелись два дома. Одного дома сейчас нет, оставшийся отреставрирован и очень похож на тот, что рисовал художник. На берегу стояла панель с картиной Боннара — Сена, золотистое небо, деревья и кусты на переднем плане. Это написано не здесь, скорее всего, у его дома.