Бесплатный фрагмент - Norge 9999
Håpfjord
NORGE, 9999
Håpfjord
Никита Синянский
электронная версия книги
От автора
Недавно я отпраздновал сразу два юбилея — мне стукнуло 40, и последние 10 лет из них, то есть уже четверть жизни, я провёл в арктической рыболовной норвежской деревне, на побережье Ледовитого океана. Работаю я, что очевидно по географической точке, в рыбоперерабатывающей отрасли.
Профессия моя не такая уж отважная и романтичная, как может показаться на первый взгляд. Большую часть рабочего времени я сижу в маленьком кабинете за большим монитором. Кабинет располагается на верхнем этаже тресковой фабрики, и запах рыбы проникает даже в ароматную чашку обжигающего кофе. В пространство бежевых стен кроме рабочего стола чудом уместился крохотный, но уютный диван из Икеи. Возле дивана‒журнальный столик и несколько стеллажей. Рисунок тупика в полёте. Но главное в кабинете — это вид из окна! Панорама городка, горы, причалы и море. Беру с журнального столика чашку с остывающим кофе, обнимаю её ладонями, вдыхаю аромат зёрен и поглядываю в окно, вздыхаю. Там вдоль фарватера фьорда снуют на судах всех размеров действительно отважные и романтичные. Мне доверено бороздить только деловые переписки, проектную документацию, таблицы, визуальные данные и бухгалтерскую программу.
Очень хочется написать книгу, и задумка эта не проходит. Как начать писать, если некому, застенчивость сковывает, и вообще в писательстве до этого дня особо замечен не был? Почему-то я не могу писать самому себе или для самого себя. Нужен адресат. Кому бы я написал историю про всё самое потаённое и магическое, но при этом реальное? Наверное, я хотел бы обратиться к своей дочери.
Детей у меня пока ещё нет. Но я верю, что это будет дочка. Однажды она станет взрослой. И эта зрелая девочка захочет узнать о своих родителях чуть больше, а значит, и немного о самой себе. Так что этот текст в будущее. Оно может не случиться, но книга-то может…
Моё подсознание всегда найдёт творческий выход. Я на днях вернулся из путешествия по северу Скандинавии в честь моего сорокалетнего юбилея. Вернулся не один, а в компании ламы Еньки из финского Оулу и мышки Юшки из шведского Люлео. Пушистые игрушки. Енька и Юшка. Я задумал то, что когда моя зрелая дочь в очередной раз запутается в себе, почти напрочь, она сможет обратиться к своим детским игрушкам. Детские игрушки тоже вырастают и могут стать пушистыми журналистами. Они собирают и передают удивительные истории сквозь время. Моя книга, получается, основана на «интервью» таким вот журналистам. Книга ещё не началась, а уже открылся первый сознательный обман мозга, пусть и такой милый.
Мужчине моего возраста сложно признаться в посещении кабинета психолога. У меня был опыт волнительного сидения в кабинете напротив ослепляющего своей помогательностью специалиста. Это было всего несколько встреч, где меня впервые попытались услышать и понять. Потом я переехал в Норвегию, но образ активного и бережного слушателя без предвзятостей и манипуляций сохранился во внутренних диалогах рефлексии.
После победы над первым чистым листом книги я записал в дневнике следующее:
«Я сегодня давал интервью суффиксам. Не переживай, они уменьшительно-ласкательные и пушистые. Зовут их Енька и Юшка, и интервью прошло достаточно душевно, хоть и волнительно. Но после рассказывания историй суффиксам я решил начать ещё и писать письма тебе, моему бывшему психотерапевту. Не уверен, что они будут отправлены, но написать мне очень захотелось».
Так появился формат дополнительного текста к каждой главе. Мои персонажи присваивают себе часть меня. И наоборот, я поглощаю часть каждого персонажа. Письма главного героя книги к терапевту после событий дня — это дополнительный ракурс к пониманию. Пониманию действующих лиц, истории, а также меня как автора.
Начальное рабочее название книги было «А смысл». Но уже после написания текста в процессе оформления обложки появилась идея об обратном адресе посылки с этой книгой-историей. Обратный адрес этой книги:
воображение норвежского писателя,
9999, Håpfjord,
NORGE
Håpfjord — несуществующий городок полярной Норвегии, в котором оказались персонажи и где происходит действие книги. В названии отсылка к слову Håp (NOR) — Hope (ENG) — Надежда (RUS). Håpfjord произносится на норвежском как /Хо’пфьйуръ/ но можно и просто /Хопфьорд/
Почтовый индекс 9999 — это самое большое из возможных чисел — индексов Норвегии. Край земли, глухомань. Самая высокая точка карты Скандинавии, для рассмотрения которой потребуется поднять голову вверх и напрячь зрение. А где ещё обрести надежду, как не упершись в Ледовитый океан? Дальше сбегать уже некуда, а жить с собой как-то нужно.
Кроме воображаемой команды писателя у меня есть и реальные люди. Решающим условием для продолжения и завершения книги была поддержка нескольких друзей, которые читали каждую главу по мере написания. Они заботливо поддерживали и хвалили, а неудачные фрагменты вежливо списывали на свободу воли творца. Люди могут травмировать душу, но и люди же могут её исцелять. Моя творческая компания меня очаровывала, а я очаровывал их своей историей. По крайней мере, мне так говорили. Я им верил и писал.
Всё, что нам надо, — это отличные истории. Истории о себе, истории, в которые верят.
Это, конечно, вымышленная история. Но основана она на реально пережитом в моём сознании мигранта. Мне удалось создать контекст для писательства, условия для неизбежности творческого повествования. Созидательная провокация. Этот способ помог, раз вы держите в руках эту книгу. Это книга, рассказанная игрушкам на журнальном столике крохотного кабинета на верхнем этаже тресковой фабрики ледовитого края земли. Эта книга написана для близкого и родного читателя, написана как для своей взрослой дочери.
Никита Эдуардович Синянский,
Båtsfjord, 9990 NORGE.
Июль-Ноябрь 2023.
Предисловие
Меня зовут Эмиль. Возраст Христа уже давно позади, но я продолжаю играть в крестики-нолики.
Эта история началась с двух паромов, которые встретились в узком фьорде и перенесли нас в норвежскую арктическую рыбацкую деревню. Паром с востока доставил меня, а паром с юга — Ульяну и мальчика Итулля. Родился я на Урале, а детский смех Ульяны звенел в маленьком эстонском городке. Мы оставили родные земли в надежде кардинально изменить сценарии наших судеб. Мы встретились в море, приплыли вместе и сошли на незнакомый берег Арктики. Кажется, так звучит лучше, чем болезненное клише «мигрант». Символично и романтично, что наши длинные путешествия пересеклись и завершились именно морским путём.
На берегу нас ждало арктическое лето, круглосуточное заполярное солнце, десятки медленных совместных прогулок с размышлениями о личных историях. А однажды мы даже отправились в путешествие на заброшенный маяк в поисках острова белокрылых лосей. Возможно, на самом деле мы искали ответы на важнейшие вопросы о самих себе?
Повествование здесь — лоскутное одеяло из глав. Смешение стилей и растрёпанные чувства. Но что ещё может происходить в душе у новоиспечённого мигранта? Внутри рваного внутреннего мира, окрылённого надеждой. Первая часть каждой главы — последовательный рассказ о событиях нашей с Ульяной истории. Вторая же часть — неотправленное письмо-исповедь бывшему психотерапевту, который находится по ту сторону Уральского хребта. Привычка, что сказать. Терапевт для меня так и остался воображаемым собеседником. Поэтому ежедневно на закате солнца, когда сознание рефлексировало, я садился и рисовал на страницах дневника словесные узоры.
Эта история‒для всех близких и далёких. История мигрантов в арктической Норвегии, которые попробовали найти ответ на главный вопрос.
Я живу на берегу Ледовитого океана, и у меня есть история на кружку травяного чая. А у тебя есть вопрос, на который ты отвечал действуя, размышляя, мечтая и понимая.
Подожди. Расправь спину. Давай попробуем.
У меня есть всего несколько мгновений, чтобы быть услышанным. Вдохни холодный и ароматный северный ветер. Подари глазам пустынный простор для взора. Пусть сквозь капилляры накроет спокойствие шуршащих волн на песчаном пляже, где только ты и пара куликов. Стучи сердцем, раздувай лёгкие, жмурься с улыбкой и расслабь ты уже эти хмурые брови и извилины.
На какой вопрос ты сегодня весь день отвечаешь?
И в сознании, и во сне?
Каждый из нас целый день действует, мыслит, решает. Сердце качает, зрачки фокусируют, ресницы моргают… На какой вопрос твои ресницы отвечают, моргая сегодня?
Ты заглатываешь литрами кислород из атмосферы и гонишь его по крови. Твои волосы растут, обновляется кожа, выпитое не то и съеденное зря беспощадно вымывается из организма, ногти растут… На какой вопрос отвечают твои ногти сегодня?
Ты был к кому-то вежливым, а по кому-то сильно грустил. Этому нахамил. А ещё сам себя обругал, а потом пожалел и побаловал вкусненьким. Много раз нажимал кнопки на клавиатуре и был нежным. Ты ждал весточку от неё, убивая время, но при этом к кому-то опоздал… На какой вопрос ответил ты, опоздав, но так и не дождавшись?
Приятного путешествия.
1. Прибытие
— = глава истории =—
Håpfjord, 9999 NORGE. Лето 2022
Всё пошло не по плану из-за ветряков. Вернее, из-за нерасторопных норвежцев, которые не смогли адекватно организовать разгрузку лопастей на причал. В итоге мой судьбоносный сход с трапа алого красавца-парома на арктическую землю Håpfjord смазался до прогулочной туристической лодки и тонущего в водорослях старенького рыболовного причала при местной фабрике. Карта очередного сказочного плана в моей голове покрыта козырной картой реальности со смачным шлепком моего рюкзака о деревянный загаженный чайками настил.
Помогаю выйти на берег элегантно одетой матери с погасшим напуганным взглядом. Мой же взгляд полон восторга и даже трепета перед невероятным приключением. Немецкий дедушка галантно протягивает руку своей спутнице. Местные подростки проворно выпрыгивают следом из лодки, а уже следующим прыжком оказываются в машинах своих родных.
Вот и всё. Это тысячу раз представляемое Прибытие в новую жизнь оказалось вот таким вот. С прибытием!
* * *
Какой путь был преодолён? Самолёт до Мурманска, ночёвка в хостеле. Рано утром — маршрутка до Киркенеса. Последнее на родине чревоугодие — свеженький тёплый пирожок с палтусом и мерзкий кофе. Придорожный перекус в Титовке — последнем привале перед пересечением границы с Норвегией. Пока ненавистная мне вобла трагически не успела поглотить и перемолоть мою тщедушную сущность, я выбрал альтернативу — треску на чужбине.
Долгожданный яркий плакат после таможни — «Королевство Норвегия». В Киркенесе пересадка на паром до Håpfjord — конечной точки путешествия. Я задумался: «Маршрут в… Или от?..» Я больше бегу от чего-то или стремлюсь куда-то, к чему-то? Это один из моих философских вопросов, ответ на который я надеюсь найти скоро. В любом случае, позади у меня уже нет людей, от которых тяжело уезжать, а впереди ещё нет тех, к кому бы я возвращался с сувенирами. Родные не в счёт — это праздник, который всегда с тобой.
Мои тревожность и детский восторг давно выгнали меня на палубу, и я первым замечаю небольшой маяк на входе во фьорд. А ведь это мой первый норвежский маяк. Привет, маяк! Скоро я сойду на берег, и это будет официальным началом новой жизни. Новый этап, новое окружение, новое выживание, новое проявление лучшего во мне. Но после объявления через динамики, которое я даже и не пытался расслышать, паром снижает обороты и плавно замирает. Может, наш корабль слишком огромный и ему будет неуютно в узком фьорде? Паром не горит желанием маневрировать и пристёгиваться к причалам, ему по душе стремительно на предельных оборотах рассекать волны океана и подмигивать маякам. Причина остановки прозаичная — огромный транспортный корабль не завершил вовремя разгрузку лопастей для ветряков, и причал для нашего парома занят. Как сказали, всё вот-вот должно разрешиться, остаётся только ждать. И это коробит моё детское нетерпение. Читаю в мягком кресле брошюру для пассажиров круиза и сайт местной коммуны. Нахожу короткую справку про Håpfjord. Это рыболовная деревня с давними традициями промысла и переработки рыбы и краба. Здесь проживает чуть больше двух тысяч человек, только половина из которых — этнические норвежцы, остальные — мигранты, зарабатывающие на свои мечты в рыболовной отрасли.
Местная община гордо именует себя Fiskerihovedstaden — рыболовной столицей. Здесь есть аэропорт, заправка, два продуктовых магазина, бар, ресторан, отель и кемпинг, а также парикмахерская. Это звучит как достаточное и необходимое условие для моего личного рая. Рай для интроверта за 30, который до этого пытался устроить свою жизнь в двухмиллионном городе на Урале, но решился рискнуть и переехать в ледовитую деревню на севере с двухтысячным населением.
Спустя час к нам приблизился брат-близнец нашего парома. Они курсируют вдоль северного побережья Норвегии, доплывают до Киркенеса и разворачиваются назад. И вот встреча. Теперь уже два парома хотят причалить в этот не принимающий Håpfjord. Второй паром — хоть какое-то событие в тягучей качке океана на месте. Выхожу на палубу с остальными перезрелыми попутчиками. Паром-исполин красив и завораживает своей плавностью! Капитаны выдают пару гудков друг другу и хохочут этим своим искренним и расслабленным скандинавским смехом.
Во всей этой непринуждённой мозаике я замечаю негармоничный элемент — тревожный силуэт замершей девушки на противоположной стороне палубы. Она достаточно далеко, чтобы разглядеть детали, но близко, чтобы дорисовать желаемое в воображении.
В этот раз мой билет в один конец, в этот раз я не турист. Мне повезло много путешествовать до этого по Европе. Каждый раз удивительно узнавать новую страну, город или достопримечательность. Когда я оказываюсь в известной географической точке, я могу избавиться от сборных образов из интернета и книг, убрать навязанные стереотипы. Я могу понять, что разница между Словенией и Словакией на самом деле огромная, хотя до поездки не различал эти страны.
Так вот. Я смотрю на эту девушку и мыслями переношусь в Краков. Я там был всего один раз. Вокзал, переходящий в огромный торговый центр. И мне абсолютно все женщины в этом месте показались невероятно красивыми. Высокие, статные, ухоженные длинноволосые красавицы с выдающимися носами заполонили переходы, бутики и эскалаторы. Объяснить этот феномен я могу лишь какой-то генетической памятью. Возможно, мои прабабки и праматери из этих польских мест. И вот их сын попал тогда впервые домой. Моя ДНК ликовала, ощущая эту красоту. Девушка на палубе пробудила во мне этот Краков-эффект. Невероятно красивая, спряталась в своём прохладном тренче. Одета по погоде, но явно не по внутреннему климату. Мерзлячка жертвует собой ради утончённости и изысканности. Кожаные перчатки вцепились в перила, сумочка через плечо. Медовые локоны аккуратно собраны, но некоторые непослушные пряди часто выпархивают на свободу к ветру и уже выгорели, образуя мягкие белые линии, как будто их нарисовал влюблённый художник. Она высокая и стройная, с уверенной осанкой. У неё вытянутое лицо и нос. Нейтральный макияж и смуглая кожа, по скандинавским меркам. На севере все выглядят как южанки. Она держалась уверенно, но беспокойные глаза цвета моря выдавали её тревогу.
Поймав её взгляд на себе, смущённо перевожу взор на плато над городом, где уже установлены несколько ветряков. После долгого взгляда на эти вращающиеся лопасти солнце начинает резать глаза, и мне вдруг кажется, что белая фигура кого-то или чего-то спускается от ветряков и прочь от города, прочь от лопастей. Мои мысли заглушает «вердикт» из динамиков: пассажиров, кому в Håpfjord, с обоих паромов заберёт туристическая лодка, а те, у кого машины, покинут борт в следующем порту и получат компенсацию на топливо.
После того, как я сошёл на берег в яркую и солнечную, но уже полночь, следующие сутки прошли как в тумане. Мой организм, почувствовав качку, несколько дней дороги и перенасыщение эмоциями, ушёл в режим «замри», стараясь сохранить энергию для выживания. Я заметил, что, когда вступаю в новую важную фазу своей жизни, моим правилом становится «не оглядывайся». Дополнительный эмоциональный груз будет слишком невыносимым для меня.
Но я всё же «оглядываюсь» на вас этим рассказом. Одиночество выносимо, но невыносимо отсутствие возможности поделиться своей историей.
1*. На какой вопрос?
— = письмо терапевту =—
Я рискнул постучаться в ваш кабинет, переборол страх сесть и начать беседу. После этого в вашем календаре появился квадратик с именем Эмиль. Два месяца один раз в неделю меня слушали и слышали. Мной интересовались, а я мог себе позволить быть откровенным. Всё закончилось, когда я решил уехать в Норвегию. Потребность в искренней беседе нашла выход в письмах. В дневнике принято обращаться к себе, но я выбрал в адресаты терапевта. Попробовать обратиться к другому — вполне здравая идея. Когда весь мир вокруг угрожающе не в порядке — я вместе с ним. Я не знаю, что спасет мир, но конкретно у меня есть возможность о такой помощи попросить.
Мы учились разделять события-факты и личные переживания-интерпретации. Поэтому в письме я не буду пересказывать историю, которая произошла со мной. Но буду рассказывать чувственные последствия этой истории на каждом её этапе.
Я прибыл во всё новое. Усилия воли и запала хватило сделать это решительное действие — перенести себя в совершенно новую декорацию, а старые оставить в памяти навсегда. Ну вот и всё в принципе про события. Попробую распаковать внутренний багаж — что же я провёз с собой, привёз внутри себя?
А ещё — на какой вообще вопрос я сейчас отвечаю своими действиями? Подумал ли я достаточно долго о важных вопросах?
Попробую сформулировать — как мне, земному и обычному человеку, который решился на второй и, возможно, последний шанс, распорядиться своей жизнью? Хотя бы на следующие 10 лет. Появилось неистовое желание спланировать дальнейшую жизнь, и я выбрал миграцию. Так или иначе, это решение — надежда на выход из тупика. Другими словами, я выбрал объехать по лопухам и канавам вместо того, чтобы в пробке пялиться на этот парализующий белый кирпич в красном круге опасности. А чтобы уйти в объезд или вообще поменять направление, надо вернуться назад. Пятиться желательно до точки неправильного решения. Пятиться через боль потерь и признания бесполезности потраченной энергии. Пятиться через «я был не прав». Пятиться до заветной свободы снова действовать!
Как после физической миграции совершить миграцию внутри себя? Внутри меня хаос, и он так далёк от простоты и функциональности скандинавских интерьеров. Я решил начать смелое одиночное путешествие на десять лет. Больше не осталось оправданий, вся ответственность лежит только на мне. Я отвечаю за команду своих внутренних «я», за все процессы, запасы, идеи и принципы, цели и направление, флаг и честь.
2. Застенчивый Густав
— = глава истории =—
Эта красивая девушка с палубы парома, которой я любовался в день прибытия, была Ульяной. Она преодолела длинный путь из Эстонии в Норвегию, сначала добралась до Осло, а затем уже продолжила путешествие в деревню на краю света. Скорее всего, переживания, собранные ею на родине и по дороге в Осло, оставили глубокий след в её душе. Теперь, находясь в этой удалённой коммуне, Ульяна искала своё место, стремясь понять, как найти смысл в новой жизни вдали от прошлого.
Я прибыл в городок одновременно с Ульяной. Загадочная красавица приехала со своим сыном. Но познакомился с Итуллем я только через несколько недель в холле ожидания медицинского центра. Мальчик обнимал маму и вытирал слезы с её лица, хотя это его колено было перебинтовано и сквозь белую текстуру проступала черешневая кровь. Часто мы боимся не столько собственных ощущений, сколько реакции свидетеля, который оказался рядом. Разговор завязался с того, что я поинтересовался у Итулля: «Что бы ты нарисовал об этом случае в своём дневнике?» Ожидание приёма врача прошло скорее в воодушевлении, и мы подружились.
Вежливые взрослые называли его странноватым. Раньше его бы нарекли юродивым или даже блаженным. В фотокамерах есть диафрагма, которая регулирует количество света, попадающее на плёнку. Так вот в Итулле не было диафрагмы. И весь внешний свет (а с ним и тени) без барьеров и искажений стремились в его восприятие. И наоборот, его внутренний свет, а теней там не было, беспрепятственно проникал наружу, прямиком в нас — окружающих. Такой вот мальчик-маяк.
В этом полярном лете Итулль буквально слился с природой. Целыми днями он пропадал в горах и вдоль берега моря, пока Ульяна работала в местном продуктовом магазине и училась на курсах норвежского языка. Круглосуточное солнце, ароматный запах Баренцевого моря — самый ароматный из всех возможных морей, нагруженность активными передвижениями — всё это способствовало восстановлению маленького путешественника. Поэтому все закрывали глаза на его «экспедиции» — именно так Итулль называл свои вылазки-прогулки. Я иногда встречал Ульяну в продуктовом, и мы обменивались парой слов. Мимолётные слова вежливости и участия — пластырь на ранах одиночества мигранта.
А ещё… Дневник! Итулль завёл дневник. Ручки, карандаши и небольшой блокнот в плотной декоративной обложке, с фиолетовой и оранжевой закладками — тиснёными плоскими шнурками. Теперь всё это лежало в его рюкзаке и использовалось для зарисовок восторга, впечатлений и хранения задуманного, но пока еще не додуманного.
Дневник стал для него той самой так необходимой тенью, где можно укрыться от палящего зноя извне. Такой бездонный колодец на самом видном для остальных месте, но куда можно спрятать и спрятаться. К тому же, в обществе нашем приветствуется дружба ребенка и блокнотов, книг. А вот быть откровенно искренним в коммуникации порицается. Факты, высказанные вслух, могут ранить собеседника и уничтожить его яркую PR-кампанию. И тогда мы услышим от собеседника что-то в духе: «Вот ведь гадёныш!»
На тресковой фабрике мне позволили использовать корпоративный автомобиль, в том числе и для личных целей. Поэтому я набрался храбрости и пригласил Ульяну с Итуллем в совместную поездку. Всё-таки мы оказались в удивительном месте — на северном краю земли, и грех не воспользоваться дарами суровой нелюдимой природы. По рекомендации местных мы отправились в соседний городок на широкую шумную песчаную полосу.
«Не от мира сего». Итулль спросил у меня значение этой фразы, пока мы прогуливались вдоль шипучих об песок солёных вод. «Так говорят про человека, который не научился взрослеть и не хочет возвращаться в наш мир — мир скучных взрослых со своими обязательствами, приемлемостью и притворством из-за страха не выжить в изгнании, быть отверженным» — ответил я, сам недоумевая от внезапной мудрости.
Люди умеют перемещаться между мирами, но это всегда глубокое и личное. Когда мы возвращаемся из отпуска, или со свидания, или из кино. Когда что-то заканчивается: книга, концерт, кинокартина. Когда наконец прибита табличка на новый дом с названием улицы и номером. Каждый из нас иногда стыдливо счастлив не от мира сего.
* * *
Мы сидели вместе на импровизированном пикнике. Вместо скамейки — выброшенное на пляж бревно. Солнце разморило даже шумных чаек и куликов. Гул прилива гипнотизировал и убаюкивал. Вспомнил легенду окрестностей. В разговорах местных можно услышать фразы: «Ну, тут надо спросить Застенчивого Густава» или «это только Застенчивый Густав знает». Поначалу из-за языкового барьера я всё списывал на мою непонятливость. Но позже мне рассказали эту историю, и я решил пересказать её Ульяне с Итуллем.
Было это ещё в те стародавние времена, когда люди, звери и птицы могли понимать друг друга. Разумеется, не разговаривать, но понимать, чувствовать без слов. Ведь мы же понимаем ржанку, которая возмущённо кличет в начале лета, а в крайнем случае прикидывается раненной, уводя от птенцов путника или пса. Или гул чаек, в точности повторяющий крики студенческой вечеринки в переполненной комнате общежития. Так вот, в стародавние времена люди были в более понимающем контакте с соседями по природе. И это было взаимно.
Густав — лось-альбинос. Но это не просто блондин с розовым носом, нет. Ещё у него имелись такие же белые, как у лебедя, крылья. Соответственно, можно заключить, что он умел летать. Такой вот скандинавский аналог пегаса или единорога. Забавно, как схожи мифы в разных частях планеты.
Зверь этот, как и полагается альбиносам, был не особо тепло воспринят другими лосями с момента своего рождения. А в природе это означает только одно — гарантированное одиночество и даже изгнание. Ещё детёнышем энергия, не вышедшая во взаимодействие, перетекла в душевную развитость, совсем не звериную. И к зрелому возрасту душа этого вымахавшего здоровяка сравнялась с человеческой.
В тундре, среди каменных гор и в долине реки с изобилием лосося трудно скрыться от человеческих глаз. Тем более такому вот заметному бродяге. Люди стали обсуждать, замечать и придумывать. Сострадание ещё больше укрепило немую коммуникацию между местными и Застенчивым Густавом.
Почему же он получил имя Застенчивый? Всё дело в крыльях. Он быстро научился летать, но приносило это только несчастья. Там, где его сородичи часами проходят болота и острые камни, он их просто перелетал. Измученные укусами насекомых и тяжёлыми переходами другие лоси, в том числе и его родные, относились к крылатому с неприязнью. В какой-то момент другие вообще перестали его замечать, будто не видели. Даже звериная психика спасается, как может, и искажает реальность, чтобы избежать неприемлемого.
В итоге наш Густав почти всегда прятался в зарослях, не шёл на контакт. И перестал летать. Чтобы взлететь, нужен простор. Расправить крылья и взять разбег невозможно в темнице скрюченных переплетений веток. Да и практической пользы в полётах лосям нет никакой, кроме экстраординарных событий. К тому же, у людей есть ружья, а эстетические чувства в те тёмные времена были не особо в цене.
Жители Håpfjord в трудные моменты шли к изгибу ручья, когда им нужно было, чтобы их услышали и приняли без условий и предписаний. Когда человек понимал, что он слишком мал, слаб и уязвим и что его грудная клетка уже не вмещает клубок перьев дерущихся ворон, он обращался к тому, кто был гораздо больше и сильнее, с острыми рогами, широкими крыльями и крепкими копытами, но при этом был изгнан и прятался, не признавая своей силы.
Местный пастор был возмущен происходящим и боролся с этим язычеством как мог, однако тропинка к излучине ручья только укреплялась и камни складывались в ступеньки к Застенчивому Густаву. Пепел в костровище паломников не успевал разнестись ветром. Утром очередные теплые угли сушили сердечные слезы тех, кто выговорился, очистился и получил окрыленную надежду. И он махал на прощание белой морде Застенчивого Густава, выглядывающей из-за рябины.
Лучшая награда рассказчика — яркий огонь в глазах слушателя. Значит, история продолжается, значит, мы взаимодействуем не только в мире, который можно потрогать, но и в воображении. Свет в глазах Итулля от истории про Застенчивого Густава мы с Ульяной ощущали спинами с заднего сиденья автомобиля, петлявшего между скалами. Ехали мы молча с послевкусием океана в ушных раковинах. А на нашей обуви остались сувениры — песчинки.
2*. Вечный подарок на день рождения
— = письмо терапевту =—
Часто задумываюсь, кто это отражается напротив меня в глади озера и что этот человек привёз с собой, кроме вещей в новую страну?
В эту арктическую рыболовную деревню приехало наследство от дедушек и бабушек. И всех до них. Почти 90 килограммов бородатого отпрыска. Щурится на полярном солнце и северном ветре материализовавшаяся история семьи.
Маленький семейный завод по производству энергий мозгом. Мой вечный подарок на день рождения. Куда потратить этот подарок? Вопрос на миллион мыслей и обратных связей, практических опытов, проверяющих очередную гипотезу.
Искусство принимать решения. На что потратить следующие 10 лет? В какую очередную школу 10-летку пойти, чтобы на выпускном не краснеть перед собой-первоклассником? И ответственность эта исключительно внутри меня. Астролог и карты, волнительные сессии с коучем и путешествия в подсознание с психотерапевтом, инсайты от книг авторитетов и даже семейные легенды — всё это внешние инструменты. А что же я? А куда я сам?
Жилистый прадед, который всегда скажет: «Всё это временные трудности, чего убиваться-то? Всё обязательно наладится. Это инстинкт выживания нашего рода. Это наш вечный подарок тебе на день рождения. А вместо того, чтобы сливать так много от нашего подарка в канаву тревожности и сомнений… Вместо этого потрать его на что-то, что пригодится в неминуемо великолепном будущем созидания».
Генеалогию обычно визуально сравнивают с деревом. Мне больше импонирует круговорот воды. Предки — это ручейки и реки. Счастливый рыбак пытается справиться с трофеем в реке. Рыбак весь в брызгах. А капли этих брызг здесь и сейчас, но попали они в этот поток реки далеко в прошлом — день или год назад с расстояния километров, невидимых даже в бинокль.
Почему же я всё ещё бобыль? А что, если моя река — это старица после весеннего половодья — высыхающая лужа с головастиками и кувшинками? Или, может быть, я уже в океане, и моя судьба — испариться в облака с надеждой пролиться не в пустыню, а в красивые зелёные горные болота? Ополоснуть пушицу и морошку и весело начать свой путь с чистым ручьём.
Другая моя теория о том, что я превратился в ледник. Текло, спешило, обтекало валуны, собиралось… Но вся эта масса воды остановилась. Неподвижный потенциал, если и придёт в движение, будет предпосылом существенных и видимых из космоса изменений. Король страны фьордов будет гордиться ещё одним.
Кто, какие силы растопят мой ледник? Душевные люди отрасли исследования книжных полок моих мыслей? Те, кто захотел увидеть диафильмы моего воображения? Эти отважные знакомы с моим уязвимым, светящимся в ледяной пещере тающего ледника.
Однажды та самая, своя, весенняя тёплая речка растопит последнюю несущую опору обездвиженности, и мы вместе унесёмся. Сотворим самый живописный фьорд, раздвинем скалы, на склонах которых заиграют солнечные зайчики с лепестками цветущих садов.
3. Собеседник закрытых глаз
— = глава истории =—
Наступил июль. Оказалось, что это массовый отпускной период для норвежцев. Все, кто смог хоть как-то приостановить свою работу либо найти временную замену, все они умчались в длительный отпуск. Нам же, понаехавшим, объявили, что заниматься нами некому. Поэтому — самообучение и самоорганизация. «Прекрасная возможность посвятить летнее время исследованию полуострова, посетить природные и исторические места» — подумал я.
Рerletur — так называется в нашей части Норвегии туристический проект, призванный растормошить жителей с их диванов на пешие прогулки. Каждая коммуна готовит карту и маршруты, в интернете можно найти подробное описание и фотографии. В конце каждого путешествия путника ждёт небольшой деревянный ящичек с кодом, который необходимо зарегистрировать на сайте. Прошедшим все маршруты — приз, почёт и уважение. Вот и мы стали участниками этой прогулочной игры.
Первым нашим путешествием с Итуллем и Ульяной стало плато над городом с ветряными мельницами. Последнюю мельницу установили совсем недавно и торжественно запустили этот альтернативный источник электричества.
Мы никогда не видели ветряков ранее, поэтому было решено начать с их исследования. Гравийная пыльная дорога зигзагами взбирается на вершину. Взбираемся и мы. Неторопливо, ветрено, просторно. Лопасти всё громче делают свои обороты под давлением ветра. Этот звук-гул вызывает какой-то страх и показывает ничтожность человеческой фигурки перед природными стихиями и конструкциями человеческой мысли.
Отряд гигантов на горе, нависший над городом. Трижды белокрылые, они синхронно и размеренно вращают маховик, но остаются неподвижными и грозными. Раньше это было бы про величие и смирение, раньше тут были бы пилигримы. Паломник был бы потрясен увиденной свыше картиной-ощущением. Но сейчас — это прагматичное использование природы человеком. Украденное у «всего-лишь» стихии…
Этот гул, этот ветер и эти пустынные груды камней создают фантастические ощущения. Будто мы присутствуем при разговоре неких грозных всемогущих великанов. Нам неясен этот язык, но кто мы такие со своими азбуками? Вряд ли они говорят о нас, незначительных? А с кем остаётся нам говорить? Кто готов нас услышать?
Долгожданный привал в стороне от пугающих взмахов белоснежных громадин. Вид на фьорд и корабли, шмыгающие туда-сюда между портом и океаном. Бутерброды, печенье, шоколад и конфеты тоже шмыгают, аппетитно скрываясь во рту проголодавшихся путников. Травяной чай из термоса вьётся загадочным паром вокруг лиц, смотрящих на север.
— Жаль, Густав здесь больше не живёт. Я бы поделился с ним сейчас нашими вкусняшками, — сказал Итулль, и мы с Ульяной переглянулись.
— А где Густав сейчас живёт? — уточнил я.
— Спустился в долину, ищет себе новый дом. Он говорит, что от ветряков у него постоянно болит голова и он не может спать. И думать тоже не может.
— Это он сам тебе сказал такие слова? — Ульяна уже метала в меня дротики своими глазами, и чаще попадала.
— Да, мы иногда болтаем с ним у реки. Он очень добрый и пугливый. Сказал, что теперь у этих людей появились ещё более мощные белокрылые собеседники закрытых глаз. А он не нужен и может уйти.
— Получается, он теперь тоже мигрант-переселенец, как и мы. Только он ещё не пришёл, но уже в пути. Мы можем его понять, — подытожил я.
Ульяна стала торопливо собирать застолье, организованное на плоском булыжнике, давая понять, что разговор окончен и пора спускаться вниз — в город.
Всю дорогу обратно мы преимущественно молчали. Остался последний поворот, и финишная долгая пыльная прямая — вниз. Итулль убежал далеко вперёд, и я осторожно нарушил задумчивость шагов.
«„Собеседник закрытых глаз“ — какое ёмкое название. Мы все часто ведём внутренний диалог. Но кто этот собеседник, когда наши глаза закрыты? Этот человек, к которому мы обращаемся, — наша копия, только хуже, и это критика с осуждением? Или, наоборот, это кто-то лучше, кто заботится и любит нас? Может быть, он реалист, и тогда наш диалог скорее напоминает собрание, где мы планируем и распределяем ресурсы? Это пессимист или оптимист? А может, это вовсе не человек, а, например, крылатый лось или другой персонаж из книг, мультфильмов или фильмов? Интересно, с кем разговаривают психологи? К кому ты обращаешься, когда закрываешь глаза?» — размышлял вслух я.
Далее я запишу пересказ эмоционального ответа Ульяны. Слова из неё всё лились, словно вырывались водопадом с зажатой высоты и в свободном падении гулко уносились по склону в воды океана.
«Скорее всего, этот мой собеседник — дракониха по имени Боюсь. Моё яркое воспоминание из детства — каштановые качели. Два каштана так крепко переплелись ветвями в саду, что качели дедушка прикрепил к ветвям разных каштанов. Поэтому я летала на этих качелях по витиеватой траектории в угоду ветру и балансировке. Потом я чуть подросла и качели заменили уже на широкие качели-лавку. На них можно было прилечь, укрыться пледом. Там я читала и дремала под шум листьев, мечтала и смотрела только вверх, сквозь купол крон на лучи солнца и голубое небо. И тогда я начала разговаривать с принцессой по имени Творожная. Это был собирательный образ всех моих любимых девичьих героинь. Эта принцесса была мудра, задорна, благородна и заботлива ко мне. Но чем старше я становилась, тем менее было видно эту принцессу. А сейчас она совсем исчезла.
Наверное, дракониха её сожрала. И дракониха эта, скорее всего, зовётся Боюсь. Страх за себя, страх за ребёнка, страх, страх, страх… Эта огромная животина заняла всё место внутри. И очень нервно и истерично на всё реагирует, кого зубьями проколет, а кого и огнём испепелит. Так себе собеседник, но Боюсь я не могу никак выгнать. Это сильнее и больше меня. Была Творожная, а стала Тревожная.
Раньше с принцессой Творожной мы могли часами расчёсывать мои длинные медовые локоны, смотреть лёгкие фильмы или слушать солнечные французские мелодии, визуализировать себя на лазурном берегу с красавчиком в кабриолете. А теперь все силы уходят на откуп драконихе, и слова в этом принудительном монологе в мою сторону чаще колючие: «циничность», «прагматичность», «нужда», «безысходность». Дракониха полна ненависти и жажды агрессивно мстить, её глаза красные, а тело сконструировано разрушать и убивать.
Я выбрала Арктику не только из-за начитанности о приключениях в северных краях и увлекательных историях первооткрывателей. Но выбрала ещё и потому, что тут очень мало людей и очень много непокорённой природы. Люди, и я в том числе, оказываются такими вот драконами, упивающимися кровью, грязью, изломами и пепелищами. Хотя я смотрю в глаза Итулля и верю, что принцесса Творожная до сих пор где-то в темнице. Она роет подкоп, ищет мифических героев на помощь и готовится в королевы. Она не сдаётся, это точно».
Итулль сидел на последнем валуне вдоль дороги на повороте в город, но заметил, как двое взрослых смущённо обнялись на мгновение и тут же поспешили к нему, неуклюже запинаясь. Ульяна быстро, украдкой утёрла блестящие глаза, а Эмиль светился доброй улыбкой сквозь бороду.
3*. Королевство очаровательных
— = письмо терапевту =—
Я переместился в совершенно другую страну — все внешние стимулы и влияние радикально изменились. Я переместился лишь с рюкзаком вещей. Но внутри меня всегда собрана целая команда субличностей и удивительных персонажей. Мозг — это корабль с бандой на борту. У них там интриги, соперничество, борьба за власть и внимание. Где тут я, и куда этот корабль направляется?
В прошлом письме я сравнил каждого человека с отдельной уникальной вселенной, и конкретно в этом — с королевством. На златом крыльце сидели… Может, моя роль — стать лидером этого всего сброда. Как король Артур усадил всех за круглый стол и направил действия хаотически настроенных рыцарей в одну созидательную сторону?
До сих пор для меня не существует однозначно эффективной модели лидерства. Лидером нарекают самого опытного и мудрого, того, кто всё знает наперёд? Должен ли лидер уметь предвидеть и предсказывать результат? Нужно ли лидеру непременно быть тираном, диктатором, подчиняющим и подавляющим? Тот ли лидер, кто всего лишь вдохновляет, а остальные способны самоорганизоваться под знаменем задуманного? Может, лидер — это судья, который принимает решение, когда выпущенные в самостоятельность не смогли договориться? Лидер отвергает предвзятость, и деятельность его никак не подвержена личной биологии и эмоциям? Как сможет лидер понять другого, если он бесчувственный? Как поступать лидеру с его интуицией?
У меня нет чёткого ответа на вопрос, каким должен быть лидер, но важные решения нужно принимать постоянно. Ответственность всё равно лежит на мне. Корабли не созданы для того, чтобы просто плыть без цели со случайными людьми на борту. Хороший лидер должен уметь понимать человеческую натуру и разбираться в мотивах команды.
У нас с вами не особо получается терапия. Что я ожидал, как хотел? Наверное, это запрос на понимание, принятие. «Человеку нужен человек». Но я бы дополнил, что человеку нужен заинтересованный в нём человек, любопытствующий. Интерес не в функции, полезности, выгоде. А именно в детском исследовательском любопытстве, привлекательности, увлечении. Мы, взрослые, научились быть вежливыми, идти стандартными сценариями, использовать манипуляции. Мы любим навесить бирок-категорий, классифицировать собеседника, подогнать его под известные модели-теории. Не успел незнакомец и рта раскрыть, а мы его уже уложили в подписанный ящичек картотеки. Это, конечно, экономит кучу энергии и переводит тяжёлую ручную работу мозга в автоматизмы.
Но если мы говорим про свою внутреннюю команду: есть ли здесь место отстранённым автоматизмам? Нравится или нет, но на этой подводной лодке внутренним участникам некуда деться.
План такой:
1. Понять каждого, исследовать с неистовым вниманием к деталям, проявлять интерес, не ограничивать любопытство. Единственный допустимый ярлык для каждого — «это мое создание».
2. Активно наблюдать и открыто слушать на равных. Без предвзятости, отстранённости и манипуляций.
3. Стремиться к адекватному восприятию реальности.
4. Дать возможность высказаться, выражаться, проявлять себя. Быть услышанным и понятым на постоянной основе. Без подавления и порицания, без навязывания и слома.
Раз этот голос внутри меня уже пробился до слышимости, он сильный, он преодолел конкуренцию и все барьеры. Этот «собеседник закрытых глаз» заслуживает уважения и принятия. Быть принятым со своим манифестом при дворе предводителя этого королевства. Желательно не в официальном протоколе, а в уединённом разговоре равных, беседе «без галстуков». Крылатый лось-альбинос в галстуке будет выглядеть неуместно и потешно. Любой может быть и, скорее всего, есть субъект чувствительный, уязвимый и не очень устойчивый. А значит, ожидающий деликатности и нежности.
Мои собеседники очаровательные. Чары бывают разные, но не терпят разочарованности. Я признаю, вы есть. Я слушаю и слышу! И каждый из вас принимает посильное участие в этом плавании нашего корабля!
4. Остров белокрылых лосей
— = глава истории =—
Следующее путешествие было более дальним — в соседнюю коммуну на маяк! Поездка предстояла за 90 километров на другую часть полуострова. Рано утром я заехал за Ульяной и Итуллем. Последний спросонья радостно плюхнулся на заднее сиденье досматривать увлекательный сон, но впереди всё новое и интересное! Первую треть пути мы постоянно забирались всё выше и выше от линии моря на перевал в утренней свежести. Небольшие группки оленей жевали сочные дары летней тундры в лучах тёплого круглосуточного солнца. Недавно рождённые оленята забавно носились и прыгали, развивая в играх тощие длинные ноги. Взрослые рогатые родители монотонно передвигались, постригая сочную зелень естественных пастбищ. В тундре ощущался дух материнства: природа снова приносила жизнь, и детёныши всех животных впервые знакомились с ярким миром цветущей Арктики.
Дорога петляла вдоль верховых болот, а это единственная дорога, соединяющая наш городок с остальным миром. Только вдумайтесь — раньше городок был лишь с морским путём в остальной мир! Водораздел, наконец, преодолён, и автопутники взбодрились. Шины размеренно шумели уже вниз, обратно к океану. Лебеди вытягивали длинные шеи и выглядывали из-за зарослей цветущей морошки на звук редких сверкающих четырёхколёсных.
Наконец, показался ожидаемый, но пока неизведанный нами участок моря в промежутках острых скал. Итулль прильнул к окну, и мы открывали для себя эти закоулки земли и воды. Каждый поворот дарил наблюдателю небольшие пляжи и камни, облепленные бакланами и чайками. Спокойные зеленоватые заводи со стайками рыжеголовых крохалей. Один раз в морских локонах волн даже промелькнула голова любопытного тюленя с тёмными сферами глаз. Дорога уворачивалась от нагромождения острых скал, и за очередным резким изгибом показался наш маяк! Высокая четырёхугольная белая башня с озаряющей комнатой–смотровой за массивной решёткой. Гранатовый конус-шлем, что покрывал маяк, создавал образ рыцаря-дозорного с открытым забралом на своём посту. Маяк и гости смотрели на северный горизонт, где до самого полюса планеты — лишь нелюдимый океан. Океан начинался здесь, и тянулся своими беспокойными непокорными гребнями дальше и глубже. Даже под грудами морозных кристаллов оставался единым и непознанным волнительным целым.
Каждый из нас, не сговариваясь, отделился и бродил поодиночке вдоль шумного продуваемого мыса, ловя солнечные зайчики подглядывающих сверху стёкол. Мысли о благородности собственной судьбы. Уложенный слоёный пирог скал, камней, трав, мха и цветов мелодично обтёсывался перекатами волнения стихий и солёной галькой. С края земли своя судьба почему-то кажется именно благородной, достойной и даже доблестной. Плечи расправляются, пропадает зажатость и вынужденность. Простор снаружи обнаруживает простор и внутри.
Итулль долго и неподвижно что-то высматривал в старый бинокль, который был всегда в его рюкзаке вместе с дневником. Очевидно, он не находил искомое, но не сдавался и продолжал обследовать морские линии горизонта. Когда я наговорился сам с собой под июльский плейлист Баренцева моря, я обратился к Итуллю.
— Что там должно быть видно? — кивнул я на потёртый бинокль.
— Остров белокрылых лосей. Но это не тот маяк, — разочарованно ответил он.
— Ого, это что-то в терминах географии от Застенчивого Густава?
— Да, но это секрет. Густав так и не нашёл себе нового места и решил готовиться к путешествию домой. Не в тот дом, где спальное и съестное, а Домой — туда, где обитают такие же, как он сам. Он вдруг невыносимо затосковал по Дому. Часами смотрит в сторону океана и жуёт. А может, и не жуёт, а просто по привычке двигает челюстью. А со стороны кажется, что он говорит с кем-то, не открывая рта. Всё, что он знает, — это то, что это остров напротив заброшенного маяка. Во время отлива можно лосиными ногами пройти на этот остров. А на самом острове в скале уже и грот Домой. Дом Застенчивого Густава и его рода — он по ту сторону этого туннеля. Ни Густав, ни я не особо разбираемся в картах, поэтому нам нужна твоя помощь. Но обо всем этом Ульяна не должна узнать, по крайней мере изначально. Она сразу скажет «НЕТ», это точно. Поможешь?
К нам подошла Ульяна. Она казалась оттаявшей Снегурочкой, яркие лучи позади её волос и шерстяной кофты озарили её пушистым свечением. Пушистое свечение было и в зелёных добрых глазах, от которых невозможно оторваться. Она потрепала взлохмаченные ветром волосы Итулля и села рядом. Взяла бинокль и нежно погладила его металлическую поверхность с гравировкой.
— Бинокль моего папы, — объяснила она мне.
— Дедушка Итулля был моряком? — спросил я, ныряя в предвкушении отличной истории вокруг этого старого и значимого для неё предмета. Иногда в музеях или замках моя фантазия сама расцветает уютными историями при взгляде на тот или иной артефакт. Кто был его хозяином или хозяйкой, кем и где вещица была изготовлена, в каких переделках она побывала, какие разговоры невольно подслушала и что хранила в секрете, даже потеряв владельца?
— Дедушка был охотником и высматривал кормёжки гусей в полях, — важно заметил Итулль.
— И воришек дедушкиных яблок, — не скрывая смеха, добавила Ульяна.
Бинокль был доверен мне. Старый, местами со сколами и вытертый до блеска тяжёлого металла. Часть округлости окуляра со вмятиной от удара — вероятно, выпал из рук на твёрдое. Одна линза немного треснула в правом верхнем углу. Внутри — скопление пылинок и песчинок. Видимость как старая фотография — немного размыто, чуть тускло, но очень тепло, всё живое и будто с дополнительной историей, не видимой обычным взглядом.
Бесплатный фрагмент закончился.
Купите книгу, чтобы продолжить чтение.