Бесплатный фрагмент - Ночь на окраине

1 глава Есть контакт

И всё это полностью удовлетворяло Этическим уравнениям.

Мюррей Лейнстер

Облака плыли в нестерпимо ярком небе. Горело солнце. Пыль и жара были где-то совсем рядом. На пульте шел прием телефонных звонков, запись в журнал регистрации хозорганов, проверка сигнализации и прочие рабочие моменты. Время текло медленно и скучно. Без конца звонил телефон. Большая тяжелая трубка повторяла одни и те же фразы. Схема приема объектов под охрану была проста. Все сдающие под охрану продавцы или владельцы квартир, или другие люди назывались хозорганами. Они должны сдать объект под охрану и так же при снятии его с охраны назвать кодовое число.

Разговор был короток:

— Алло, говорите громче, 23—25? Кто сдал? Мальцев? Моя фамилия Ди-ми-ден-ко, не Димденко, и не Димидиенко, и не Дмиденко. Не ломайте мне руки. Сейчас проверю. До свидания.

— Алло, 03 -12, кто сдает? Петров, а Иван Иванович? Всего хорошего, Димиденко Лариса…

— Ха-ха-ха, вы как всегда шутите, красавица…

— Вы ж не видели меня…

— До свидания.

— Алло, кто снял? Назовите кодовое число, что забыли? Здрасьте. А вспомнили, 65—15? Хорошо, фамилию свою не забыли? Танечка? Вы в своем репертуаре. Ладно, Димиденко, моя фамилия Димиденко.

— Уф, ну и жара разыгралась, к дождю, наверное, духота какая, — по привычке вслух сказала я, поправила прическу, пышную копну подкрученных на ночь в бигуди тёмно-русых волос.

Успокоилась. Хотела глянуть в зеркало, но в разбитый осколок зеркала не принято смотреться. Я и так знала, что на мне давно немодная болотного цвета блузка-батик с вышитой пальмой на кармашке и юбка годе. Глаза я красила густо, подводя длинные стрелки, удлиняя круглые распахнутые глаза. Не глядя сунула руку в сумку и достала блестящую перламутровую помаду, не глядя же быстро смазала губы.

Работала по инерции, в голове прокручивая картину переживания вчерашнего дня: последние слова мужа Ивана, естественно о разводе, и мечтала, как бы отомстить своему когда-то обожаемому мужу путем измены. Для измены кандидат жил напротив.

Несколько лет безуспешных ухаживаний. Кричания под балконом. Антибанов Сашка. Я вздохнула. Всё-таки в девяностые годы при полном развале Союза мне повезло… Так думала я, и мысли окутывали меня, неустанно сверлили мозг и не давали покоя. Работа была не пыльной и спокойной. Брат Николай помог найти. А как без блата в наше время? Брат работал в отделе охраны начальником пульта и уже дослужился до старшего лейтенанта, и продвинул мою кандидатуру в освободившееся тёплое местечко.

Все кто был в Поссовете давно ушли домой, а мне предстояла ночь еще длиннее, чем день. Когда она настает, становится жутко и тихо. Здание поселкового совета стоит на окраине города в поселке Зачаганск. Это небольшой пригород за рекой Чаганом. Рядом школа №20, и между школой и Поссоветом лесок.

Недавно в этом леске солдаты чуть не изнасиловали девушку, знакомую моей операторши. Она прибежала зареванная на пульт, и Ирина Захаркина помогла ей справиться с неудачей в жизни, успокоить по-житейски.

— Не думай об этом, Манька, — говорила Ирина, — успокойся. Мы пойдем в часть и заяву накатаем. Или я скажу соседскому Вовке, он соберет ребят, и набьем их подлые солдатские хари! Что, думают, нас защитить некому?

Значит, недалеко был солдатский КПП и их служивые здания. Еще пара пятиэтажек и частный сектор. Недавно стали давать тут землю под застройку домов. Работу брат Коля нашел мне такую, где я была бы одна. Неуживчивый характер и неумение подчиняться сослужили мне плохую службу. Когда я впервые вошла в комнату, мне сразу не понравились клиенты, матерящиеся при сдаче объектов.

С улыбкой вспомнила, как бросив служебное помещение, я пошла в кинотеатр, выяснять отношения. Гневно спрашивала кассиршу кинотеатра «Дружба»:

— Девушка, с какой стати вы матерились и кричали на служащую охраны пульта? То бишь на меня, — важничала я.

Смущенная девушка лет так-эдак сорока отвечала, не ожидая наскока из-под угла:

— Вас как зовут?

— Орхидея Ивановна! Вам зачем? Я не знакомиться пришла! — требовательно и с силой нажимая на фразы, с ехидцей, присущей всем потомственным уральским казачкам, резко говорила я.

— Да вы простите, запарилась. Я на пульте всех знаю, а вы кто, новенькая? — не переставая отпускать толпившихся в кинотеатр детишек, отрывала им билеты, давая сдачу, задавала вопрос кассирша, немного оторопев.

— Ладно, — улыбнулась я, — шучу я. Меня зовут Лариса. Вы уж, пожалуйста, в трубку больше не орите. Всё-таки мы милиция.

Я развернулась на своих платформах и побежала обратно, пыля и трясясь от страха.

«Мне ж, дуре, попадет, зачем я ушла?» — переживала я и торопилась еще быстрее, глядя вдаль на открывшуюся школу, лесок и пустырь напротив Поссовета.

Летела назад, благо это было недалеко, и вдруг заметила Кудаисова Лёшу — начальника Пульта охраны (у всех казахов в советское время были в русские имена).

Лёшина фигура длинная и худая с огромной фуражкой и кокардой, выделявшаяся на фоне белой стены, не обещала ничего хорошего. Под мышкой он держал папку с документами — обязательный элемент настоящего мента. Он гневно и ошалело смотрел на новенькую.

— Димиденко, вы откуда бредете? Мать вашу… — он запнулся и покраснел от натуги, не знал, как выразить возмущение, и дальше, уже взяв себя в руки, терпеливо и монотонно стал объяснять: — Вы себе как представляете объекты без охраны? Вы что не соображаете? Вам что инструкция неизвестна? — он переложил папку в другую руку, снял фуражку и вытер платком лоб, с которого бисером стекали капельки пота.

Я, притормозив сходу, молчала от неожиданности и неприятности момента. А он раздухарившись, продолжал:

— У вас сколько объектов находится под охраной пульта? Вы, наверное, даже не знаете степень важности объектов! — заключил он. — Нельзя ни на минуту, даже в туалет, оставлять объекты без надзора. Я надеюсь, вы меня поняли, или ни бельмесын? Вы по-русски понимаете? Я вам, казакша, объясню. Молчит она…

Я кивнула головой.

В конце концов, он взял объяснительную, которую положил себе в карман на долгое время, надеясь на еще один косяк. Всё тогда, аут, увольнение, и избавление от протеже вышестоящего начальства.

— Кого набирают?! Они там что думают, сюда кого попало можно принимать? — он уходил и всё ворчал, и ворчал.

А я пошла расстроенная на пульт и ругала себя, что какая я глупая и как подвожу своего брата.

Я попила чайку на ходу и взялась читать книгу, первоначально задернув шторки. Сумерки заволокли комнату, потянулась включить свет. Задела лампу и грохот свалившейся книги гулко разнесся по длинному коридору. «Опять мыши шуршат или еще кто-нибудь», — встревожилась я. Прислушалась. Дверь длинного коридора мало того была по новой моде стеклянная да еще выходила на злополучный пустырь. На этом пустыре всегда росли одуванчики. Хотелось бегать и собирать их. Я любила колючие осенние цветы или попросту колючки и ставила их в вазы. Одуванчики гнездились всю зиму на подоконнике. Татьяна Женова — соседка и многолетняя подруга говаривала, что неживые цветы держать в комнате нельзя. Таня была моим доверенным лицом, жилеткой для слез и бесконечных жалоб, вездесущим понимающим советчиком в любых жизненных неприятных ситуациях. Как только вспомнила о ней, передо мной встала приятная маленькая аккуратная фигурка с головой как тот же одуванчик на пустыре, светящейся изнутри с нежными голубыми глазами, без памяти любившая своего мужа Валерия.

Ночью вырубился свет. В девяностом году веерные выключения электричества были сущим мучением для охраны. Пульт засвистел и рация захрипела. Я переключила рацию на автономный режим. Стала вызывать мотоциклистов двадцатого маршрута, называть им кодовые числа:

— 23—25, 24—15, 27—45, — командным голосом говорила я быстро.

— Объекты 23—25, 24—15, 27—45 приняты, — хрипела рация, и двадцатый маршрут, состоявший из мотоцикла и двух дежурных милиционеров Шкондина Антона и Сдыка Мухамедова, тут же начинал проверку объектов.

В комнате стихло наконец, и только пощелкивание, и потрескивание рации раздавалось в тишине. Как там дверь стеклянная? Пойду, гляну. Всегда боялась, что в эту дверь кто-нибудь «нечаянно» залезет.

Сквозь стеклянную дверь разлилось голубое сияние. Яркая звездочка заметалась в небе и стала приближаться очень быстро. Я рванулась к выходу, слетела со ступенек и застыла (хотя делать это было, строго говоря, запрещено). С детства не боялась неба и неожиданностей. Звезда быстро превратилась в растущую точку, а потом в шарик. Яркий и прозрачный он метался и чертил хаотичные линии. Наконец он плавно как кленовый лист начал падать, и в течение нескольких минут или секунд приземлился на пустырь.

Да, совсем вылетело из головы, к ночи на небе появились тучи, а сейчас они сгустились, и поднялся ветер, и «казахстанский дождь» закрутил пылищу. Всё мое сознание было в тумане. Вспомнить подробности, потом я не могла. Был ли ветер или шел дождь. Темь ли была, или сначала была темь, потом окатило ярким светом зарева. Уж очень нереально всё, что со мной происходило, поэтому и рассказ сумбурный.

Захлестал по улице дождь, сверкнула молния, и заревел гром, а я стояла как вкопанная, не отрывая глаз от летящего объекта. Прозрачный шар плавно вошел в землю (примерно мне по колено), взрыхлив поверхность и задымился. Только тогда я очнулась и побежала к нему. «Шар прозрачный, может там живое существо? Ясно же, что случилось что-то, — решила я. — Ну конечно, это инопланетянин. У нас таких шаров еще не изобрели. Не успею, сгорит еще». Я бежала вся мокрая, как курица. Дождь лупил по плечам и лицу, и по голове моей непутевой, не думающей о собственной безопасности.

Когда добежала, путаясь в колючей траве, шар загорелся. В кресле и вправду сидел поникший силуэт, откинувшийся назад, странный, страшный — на мой взгляд. Роста чуть выше моего, без шлема. Окна аппарата при соприкосновении с землей на скорости были разбиты. «Значит, наш кислород ему не вреден», — летали пугливые мысли.

Достать его было проблемой. Шар был всё же огромен для меня. Рассматривать его было некогда. Надо как-то проникать внутрь. На стекле была продавлена пятерня. Я вложила свою руку и пыталась крутить, и давить в разных направлениях. Видела где-то в звездных фильмах. Стеклянная дверь поддалась и открылась. Но была еще и невидимая преграда около самого «человека» — биополе. Включился и стал переливаться красно-зеленый цвет. Тревожное биополе. «Это чтоб испугать меня», — догадалась я.

Не тут-то было.

Земной человек интересное существо, его пугает малейший шорох в темноте за спиной: прикосновение маленького паучка или паутинки к лицу, мокрица, ползущая по своим делам, ужик в кустах или в воде, лягушки, квакающие в камышах у реки, или летучие мышки, летящие на свет божий. Но в каких-то по-настоящему страшных ситуациях его не остановить ничем. Ни огнем, охватывающим всё большую территорию, ни светом, переливающимся ниоткуда, ни инопланетянином, оглушенным при посадке незнакомого летательного аппарата.

«Вдруг он взорвётся?» — сердце сразу заныло. Вездесущий нос мгновенно почувствовал гарь и копоть пластмассы. Распространился едкий удушающий запах — смесь совсем незнакомых материалов. Странное существо открыло глаза, если эти студни можно назвать глазами, нажало кнопку на груди, и биополе исчезло. Он будто звал меня. Я это почувствовала шестым чувством. Стала неуклюже громоздить его на спину, стащила с кресла, и поволокла к выходу.

Огонь всё быстрее захватывал территорию. «А она и не маленькая, — убедилась я, — эта территория шара». Он открыл глаза и шевельнул пальцами, между пальцев показался прозрачный шарик, и он судорожно, стал катать его, пытаясь найти нужное положение, чтобы заговорить на земных языках. Раздалось бормотание, и как в радио обрывки английского, итальянского, немецкого:

— Hello!.. Bonjour!.. Shalom!.. Buena’s diаs… Konnichi wa! Merhaba! — трещало в его «рации».

— Давай быстрее, миленький, хороший мой, — лопотала я, пытаясь тащить его по скользкой и сразу ставшей липкой глине, по горелой земле, по выгоревшей вокруг при посадке шара, траве.

Он мотал головой и пытался вертеть шарик в руках, что меня страшно раздражало.

Наконец он вставил шарик в коробочку, прикрепленную на груди, и из коробочки на чистом русском языке стал вещать голос. Вернее, рот он раскрывал и бормотал свое, а коробочка переводила:

— Вернись, вернись быстрее! Там всё моё в «квадрате».

Он сполз с меня. А я, проклиная всё на свете, помчалась назад в шар. Тыкаясь как кошка в темноте по углам. «Дети останутся без мамки, две дочки и псина. Зато мужу наконец насолю или ему повезет, когда меня не станет? Останется ему прекрасная квартира в новом четвертом микрорайоне с балконом и отоплением, паркетными полами сияющими и лаковыми. Тьфу, черт! О чём думаю?.. Через тернии к звездам, — горестно про себя думала я. — Где же этот квадрат?» Мысли петляли и пугались.

Вдруг стало внутри головы ясно, мои мысли исчезли, как будто за меня кто-то думал. Зеркальный квадратный сундук килограмм на пятнадцать был под панелью передвижения. «Быстрее, быстрее», — я торопила себя, дым ел меня изнутри. Огонь распространялся быстро. Над панелью был экран звездного неба, там метались точки, и это на секунду отвлекло меня.

Я вернулась к телу, лежащему на земле. Он немного оклемался. Открыл панель на сундуке, поработал с кнопками управления. Вдруг огонь, шар и всё это место стали прозрачными — невидимыми глазу. Не сразу, а постепенно, сначала сквозь растворяющееся марево исчез догорающий шар, а потом стерлись все остальные следы, обгоревшие кусты, дерево, обломки. Мое любимое выражение «Портал открылся и закрылся» сработало. Только обгоревшая трава осталась и гроза, лупившая по плечам и двум головам. Он и я на траве.

Некстати вспомнился орел с поломанным крылом в нашем старом доме. Ваня принес его и кормил. А он всё равно сдох. Не жилец был, если крыло сломано. Вот с этим орлом я и осталась один на один. Да еще сундук. Не потяну два предмета. Потащила по очереди. Костей у него не было, мягкое тело, ничего не упиралось, не тыкало в спину. Пришелец легче нашего мужика, хотя их я не носила на себе. Как там санитарки на войне по нескольку солдат выносили из-под огня? Рука свешивалась перед моим лицом, и я ее невольно разглядывала. Говорили, когти у них, а тут длинные тонкие пальчики, правда, с перепонками. Что за дурацкие мысли? Мысли глупые, сама грязная, еще подумает, что все женщины у нас такие же страшные.

Дождь кончился внезапно. Кино бесплатное. Остановилась передохнуть, вытерла лицо рукавом. «Слава богу, — опять некстати подумала я, — он двуногий и двурукий. Что теперь делать?» Он кое-как передвигался. Затащила его в комнату, туда, где пульт охраны. На пульте горел свет, меня вызывал центральный пульт охраны. Я кинулась отвечать. Переключать ключи. Работа не ждала. Хорошо хоть «тревог» не было.

У нас была подстилка неизвестного происхождения, общая, иногда ночью можно было полежать на стульях, сдвинув их. Вот туда я и определила дорогого для Земли гостя. Великосветский прием, прямо скажу, не удался. Как у нас водится, включила электрический чайник. В углу стоял обычный умывальник. Умылась и ему предложила. Посмотрела на свой вид в разбитое зеркало на стене. Ужаснулась. Какая там прическа, завивка, косметика?!

Шел час за часом, он лежал с открытыми глазами, вроде в сознании. «Завтра суббота. Сюда никто не придет, может, еще сутки отдежурить, а может, скорую помощь вызвать?» — горестно прикидывала я.

— Не надо! — ясно сказал он безо всякой коробочки, и ноги у меня подкосились.

Значит, читает мысли. «А мне скрывать нечего, — безрассудно рассудила я. — Думать о чём-то хорошем не могу, чего уж тут хорошего. Даже если увезут, лечить не смогут. Что они в инопланетянах понимают, если в своих земных болезнях не разберутся, еще отравят». Вопросов даже у меня море, а к нему сейчас радио, телевидение, и родное «Приуралье» пожалует, и КГБ, и вообще спрячут от греха в бункере.

Первый контакт. Посланец из космоса. «А со мной что будет? Ликвидируют», — с ужасом представила я. Да таких контактов полно было, всё покрыто мраком и законспирировано. Зревший против правил протест оформился. Ни до чего ему, это сразу видно.

— Я хочу остаться здесь, на Земле. Мои не отпускают. Во мне много человеческого. Буду полезным.

Так коротко и ясно.

— Ладно, разберемся.

Я отвела его по лестнице на второй этаж.

— Сиди, не высовывайся.

Утром пришла Ирина Захаркина, сменщица. С быстрыми горящими как черный уголь глазами, ее стройная и точеная фигурка была предметом разговоров досужих сплетниц. Душа открытая и распахнутая. Добродушная и веселая девушка. Волосы были окрашены перекисью водорода и сияли белизной, зубки тоже. Губы сочные и спелые подкрашены малиновой помадой, краснели, грудки торчком, короткая черная юбочка открывала стройные ноги.

— Что это с тобой? Ты что на сеновале всю ночь была? — она радужно засмеялась.

— Ага, на траве валялась с инопланетянином, — буркнула я, — такая смена была, гроза, дождь. Пришлось к ребятам выходить вручную на бумажке писать и передавать объекты, — врала я самозабвенно, — вся вымокла, до нитки. А завтра с дочкой в больницу надо. Я сегодня еще останусь на смену. Что поделать, надо.

— Ла-а-ды! — протянула Иринка Захаркина. — Мы тогда купаться поедем, со своим.

— Какое купание дождь же был?

— У него машина «Жигули»… там место есть, недалеко от Чагана… шашлычки… коньячки… А тут работа! Вот я сейчас ему и позвоню…

Телефон для связи был с круглым номеронабирателем и тяжелой трубкой. Иринка тут же набрала, и я знала какой номер. Поэтому и не спросила из бабьего любопытства. Она коротко сообщила новости и, промурлыкав, положила трубку.

Мое счастье сидело на втором этаже голодное. Она быстро собрала манатки, и учесала в сторону «моря», то бишь реки Урала или Чагана. Я уныло поплелась на второй этаж. Надо везти его домой. А у него рожа. Огромные глаза кое-как оформились к утру, нос вроде то появится, то снова пропадет. Он пытался из себя человека, что ли изобразить? К утру стал больше походить на человека, а я на общипанную курицу, хоть сейчас в суп.

Мимо окон шли люди, гуляли. На детскую площадку прибегали вольные земные дети и орали во всю мощь своих глоток. Мамаши и бабки чинно сидели на лавках и болтали о событиях ночи. «Как мимо всех провести незаметно такого необычного человека? Надо ехать домой и оставить его на пульте. Может, повезет, и никто не вспомнит меня пока, ну, в крайнем случае, уволят, — уныло сознавала я. — Дома Иван самый надежный в мире человек, хоть и муж». Я объяснила новому оператору — инопланетянину, как отвечать на вызовы рации и передавать тревоги, закрыла его на пульте и вышла из здания Поссовета.

На пустыре уже ходили и измеряли опаленный круг люди в тёмных плащах, и солдаты толпились в сторонке, и черная «Волга», и зеленые военные газики стояли по бокам. Но не было ни одного репортера и газетчика. В нашей стране так, если надо раздуть новость, ее раздуют. Если не надо и опасно волновать народ, всё тихо и шито-крыто. Сейчас передвигаться нельзя нам с чужим человеком без паспорта.

Сев на автобус №5, я поехала на остановку Гагарина.

Ваня копался в машине, неторопливый и важный, и глыбистым айсбергом возвышался в большом заросшем саду и пятачке для машины. Дом этот был огромный и двухэтажный, принадлежал его семье, и было ему сто лет. Строил дом дед, яицкий казак. Бревенчатый с резными окнами и фронтоном врос он в землю первым полуподвальным этажом.

Сам Ванча всегда вызывал добродушным видом расположение к себе любого человека, который входил в дом или в отношения с этим человеком. Познакомившись, его уже никогда не хотели отпускать ни знакомые, ни друзья, ни женщины. Он казался легкодоступным и веселым, играл на гармони и гитаре, сыпал шутками. Был он всегда неряшливо одет, но это скорее был стиль, нежели любовь к неряшеству. По одному случаю можно было составить мнение о нём. Однажды в ворота постучались две женщины, проверяющие электричество, сняв показания счетчика, они остались пить самодельное вино, которое в огромных бутылях стояло повсюду, а потом стали часто наведываться за ради удовольствия.

А еще по одной черте характера можно определить его незавершенные фантастические проекты. Долгое время посередине двора зияла яма. Эта яма была притчей во языцех. Ванча хотел сделать бассейн для уток. Да так и не собрался. Вырыл яму в яблочно-вишневом саду и не велел трогать. Утки и собаки, без конца падали в эту яму. Да и сами мы с чертыханием, собирая вишню или яблоки, с опаской обходили злачное место, которое по весне заливалось водой. Утки и куры вольно ходили и летали по всему огромному двору, занимавшему немалую площадь, где-то на задворках висел обглоданный курами виноград и бегали свиньи в загородке. Тем не менее, всё это прощалось ему, как только он садился на крылечко и брал в руки баян или аккордеон, и выводил прекрасным голосом:

«Раз пошли на дело я и Рабинович,

Рабинович выпить захотел.

Отчего ж не выпить бедному еврэю,

Если ж у него нету важных дел?»

Ванча всегда находил себе интересное дело и начинал его с воодушевлением, не все его проекты кончались плохо, со временем он научился очень хорошо выводить утей в собственном инкубаторе, стоявшем посередине огромного зала, с отдельным пересадочным ящиком с подсветкой, который висел на стене около картины матери. Там росли маленькие цыплята и утята. А зимой больших уток он мыл в бане в огромной ванне и носил сушить в зал. Они крякали и важно ходили по комнатам, удивляя даже кота. Глядя на утей и кур в доме, собаки тоже поскуливали и старались проникнуть за порог. Всё это вызывало возмущение одной только дочери, которой приходилось мыть и убирать за всем этим бесчисленным хозяйством.

Зато это был безотказный человек, чем пользовались его многочисленные друзья, не раз занимавшие деньги и не отдававшие никогда. Он, экономивший на всём, скапливал определенную сумму и обязательно поддавался на уговор и проценты с какого-нибудь нового дела, влюбляясь в товарища с его проблемами, живя его интересами, обязательно отдавал свое накопленное тяжким трудом и оставался на бобах. Это было и в истории с магазином, который открыла женщина в Атырау. Долго ждал он проценты и сумму в шесть тысяч долларов, пока рукой не махнул. Скрепя сердце, терпеливо и не обсуждая, продолжал он жить дальше, приступая к новым проектам.

Собирал бутылки по поселкам, и там его настиг крах. Пустые бутылки из-под вина и водки, тара, тогда стоили копейки, но и с этих копеек получались неплохие суммы. Менял бутылки на жвачки, и дети с удовольствием приносили мешками грязные бутылки, валявшиеся в огородах и подворьях, а мы потом мыли и сдавали в пункт приема. В один прекрасный день напарник забрал заработанные дивиденды и уехал в солнечный Азербайджан, обещая вернуться. У него занимали без отдачи и с отдачей. Время остановилось в этом доме. Всегда был один и тот же уклад. Тихий и спокойный он никогда не бунтовал. Если его пытались вывести из себя, отшучивался и никогда не оставлял о себе плохого мнения, отличаясь великим спокойствием и философским отношением к жизни.

У нас же была собственная квартира на окраине города, только в противоположной стороне от работы, полученная на моей прошлой работе. Квартиры нам давали абсолютно бесплатно. Когда я забежала, запыхавшись, во двор, напилась холодной колодезной воды, бегая туда-сюда и суетясь в надежде привлечь внимание мужа. Напрасный труд. Ванька на меня даже не взглянул. Мы же пытались развестись позавчера, о чём говорить.

Я подошла и сходу путано и сбивчиво выложила историю. Повисла на руке, а этого он просто терпеть не мог. Но Ваня, есть Ваня.

Остыл и спросил:

— Когда везти?

— Ночью-ночью. Сейчас там незаметно не проехать.

Еле-еле доплелась я назад. Жара разыгралась, душный воздух плыл и испарялся. Голова ватная, ноги тоже. Навалилась нечеловеческая усталость. Вхожу, моего знакомца нет на пульте, а сидит приятный мужчина странно-знакомого вида. Посмотрела на фото артиста Ерёменко вырванного из журнала и висевшего не стене. Точно он!

Я на всякий случай, сказала:

— Здравствуйте! — пытаясь пожать руку.

Кости были, значит, землянин. Кто он? Заметались мысли. Наверное, милиция забрала пришельца. Решила притвориться овощем. Ничего не знать.

— Это маска, маскарад, пойми, — сказал брутальный мужик, — и костного скелета нет, у вас скелет, у нас — нет. Масса плотнее там, где надо. Усилием воли можем форму менять. Сгустки формировать. Плавить. Это нетрудно, и легче путешествовать без костей по мирам. Атомы расщепляются легче. Мы давно избавились от костных тканей и форм, и скелета.

Тут, мне стало основательно плохо, и я полезла за таблетками. Он положил мне руку на темечко. В голове замелькали радужные картинки, светотунель, бабочки… Полная отключка.

Очнулась темно. Ночь выползла из окон и смотрела зловеще. Это был даже не сон, провал памяти без сновидений. Надо сказать, проснулась я свежей. Давно не чувствовала радости от пробуждения, часто затекали руки, спина болела, и что-то колотилось внутри, тридцатилетнее сердце видно остывало и давало такие толчки с перебоями. А тут на удивление полное обновление организма. Щенячье чувство радости обуяло меня. Волна неподходящего этому месту тепла и света обдала и захватила полностью. И еще чувство зверского голода.

Гудки автомобиля раздались совсем близко. Мы вышли под старое звездное небо. Ванча, так я называла мужа в минуты близости и хорошего настроения, поздоровался важно и торжественно. Миссия спасения прибыла на стареньком автомобиле «москвич» зеленого цвета. Открыл дверь, не спросив и так и не сказав ничего, даже не удивился облику почти земного мужика. «Мужик» тоже ничему не удивлялся и хранил молчание сфинкса, будто наперед всё знал о нас. Оставшись одна, я поела, попила, поработала, а спать не хотелось совсем.

Ночь прошла спокойно. Утром сдала смену и бегом домой, умирая от любопытства и тревоги. Как они там?

2 глава Разговоры по душам

Тихая дрёма автобуса выветрилась из памяти. Нетерпеливо дошла до своей квартиры на втором этаже, прежде всего мечтая о горячей воде, ванне и тарелке супа «Ролтон». Сухая вермишель с пакетом китайских приправ так и называлась «Ролтон». Говорили, что сделана она из лягушачьего мяса и водорослей.

Ванча был на работе, дети, наверное, в садике. Ванча изготавливал зубные протезы и был зуботехником по своей основной профессии. Модели челюстей украшали полки нашего дома. Маленькая Алиса, увидев однажды зубной протез, принесла его мне и сказала: «Это бабуля зубы потеряла, отнеси!»

А где мой знакомец? Я тихо прошла по комнатам. Он сидел в спальне и колдовал со своим ящиком. На нём был спортивный костюм моего мужа, висевший мешком. У ящика был экран, и он светился.

— Это что такое? — не удержалась я от вопроса.

— Сервер, связь мы осуществляем не через телефоны, а через глобальную сеть Земли. Просто у вас в городе это еще не развито, но через лет десять вы все будете общаться по компьютерам и телефонам нового времени, — сказал гость с мокрыми волосами.

«Значит, ему не чужда и наша вода, и чистота», — второстепенно думала я.

Кровать, заправленная покрывалом, диванчик и два книжных шкафа с русской классикой, доставшейся от мамы, вот и весь набор мебели, окружавший его. На стене нарисованная на обоях картина — релакс младшей дочери Ирины, Солнце-Апельсин. Да на другой стене утки, с берега реки улетающие вдаль. Я разрешила детям разрисовать комнату, потому что обои были настолько старыми, что повредить этой комнате ничего не могло.

Видеть компьютер я не могла. Не было у нас такой техники в городе. Я работала раньше в Госбанке, у нас была ИВС — информационно-вычислительная станция с перфокартами, с гудящими машинами, табуляторами, перфораторами и другой устаревшей техникой. Потом появился ВЦ — вычислительный центр, целый зал занимал компьютер, списанная техника из США. Я работала на терминале, и мы играли в лабиринт и другие игры во время обеденного перерыва.

Он хлопнул беззвучно крышкой и закрыл ящик. Сел и так строго посмотрел на меня с моим любопытством, что я тут же сбежала в ванную, схватив халат. Раскиснув, выползла и с мокрой головой потопала на кухню. Мне всё равно, чем питаться, лишь бы съедобно, но что ему дать? Открыв холодильник, я задумалась. Как же его зовут, чем кормят? Он появился на пороге и молча смотрел, как я готовлю на стол. Вопросы так и вертелись на языке, и почему-то вызывали смех. Он тоже улыбнулся.

— Давайте познакомимся. Меня зовут Лариса, а вас как?

— Знаю, а меня зови, как тебе нравится, — весело сказал он, притулившись у белой двери.

— Надо вас назвать так, чтоб в глаза не бросалось. Например, Ричардом или Степаном, конечно, хочется Ауриком или Инопланом, — я опять засмеялась.

Такой характер, как отпустило, стало весело и легко.

Он на несколько минут вышел в спальню. Принес готовый паспорт на имя Сергея Косина. У меня кусок в горле застрял и вызвал удушающий кашель. На паспорте была моя девичья фамилия. Вот это братец!

— Мои братья, Валерий и Николай, конечно, будут рады инопланетному брату, с детства, можно сказать, мечтают побрататься. Только как вас познакомить?

— Подумай, — строго изрек он.

Такое впечатление, что я гость, а он хозяин в этой жизни.

Мы сидели, ели немудреную еду и молчали, я не заметила, что и он присел к столу и ест то же, что и мы. Вопросы роились сами по себе, но задавать их такому неприступному существу совсем не хотелось.

Вдруг помимо воли я задумалась, и прямо передо мной поплыли странные картины, явно не моего уровня воображения. Плыли, клубились и складывались в определенные видения вихревые столбы, голубые и серебристые облака неслись в обратную сторону реки времени. Я ясно видела неземных людей, меняющих лица как маски, видела прозрачные сооружения, летательные аппараты, неизвестные растения. Жизнь отличалась тем, что текла быстро. Мелькали уже иные планеты, и другие существа наполняли их. Деформированные головы, чудные туловища — разнообразие существ неизмеримо никаким земным суждением и воображением. Непропорциональные маленькие люди были с длинными туловищами и зеленым цветом кожи — жители сумеречной планеты нашей галактики.

В одном видении я сразу узнала Землю много тысяч лет назад. Летающий объект, приземлившийся на краю скалы, и море или океан, расстилавшийся в спокойной слепящей глади солнечного дня. Инопланетяне наблюдали за людьми. Женщина и двое детей купались. Довольно смутное изображение с помехами. Как будто картина стерлась и устарела. Ясно услышала шум волн и ветер, воющий в скалах и потом крик, разорвавшийся во времени и дошедший до меня уже искаженным, и всё же ужасными кадрами киноленты. Она кричала, на лице отразился ужас, ее кто-то тащил в воду. Огромный червь то появлялся над водой, то кольцами свивался под ней. В прозрачной воде билась живая женщина. Потом она совсем исчезла, а перепуганные дети взбежали на склон.

— Да, это было. Это мое прошлое. Вернее, мои предки. Я родился от земных людей, уже потом через много лет научился управлять материей и временем, распоряжаться пространством и подчинять его себе с помощью галактической техники. Необъяснимое чувство зовет меня на Землю. Беспредельный космос трогает мою сущность. Я изучаю Землю и ее проблемы, но и другие планеты тоже. Сейчас здесь опасная зона. Вернуться — мой долг. Помочь или погибнуть вместе со всеми в хаосе войн и следующего катаклизма. Всемирное потепление может привести к таянию ледников. К гибели многих материков. А вирусная атака с другой планеты по общему согласию межпланетного разума поможет, как они думают, очистить Землю от мусора и пыли, спасти от таяния ледников и глобального потепления. К вам посланы тысячи разумных существ-волонтеров, чтобы предотвратить гибель планеты. А вирусные атаки будут происходить часто. Это будет самое тяжелое испытание перед… Ну не будем так далеко заглядывать. По вашим расчетам сегодня 1990 год, это будет примерно через двадцать пять-тридцать лет.

— Мы живем тихо, — наивно сказала я, — может, обойдется?

— У вас Земля гудит под ногами. Она движется и сбросит вас как ненужный мусор, и зальет свои раны океаном.

— Не может быть, — заулыбалась я. — Войны на Земле были всегда. Люди гибли и от голода, от нашествий иноплеменников, от разных болезней. Одни гибли, а другие поколения жили в богатстве и сытости. Чем же наш век отличается от других веков?

— Злобой людей, научными открытиями, огромным количеством оружия. Отравлены вода, земля, воздух. Люди — носители генов всех поколений начали рождать детей с ограниченными возможностями, больное и слабое потомство. Мутируют мужчины и перерождаются в женское начало. Скоро по Земле будут ходить мужчины, называющие себя женщинами. Это противоестественно, но необходимо, чтобы истребить слабых и больных. Уничтожить землян испорченных и несущих больные гены. Всё это я вам в упрощенном виде представил, — он перестал жевать и задумался.

Вид опущенных плеч тут же вызвал во мне жалость, хотя жалеть надо было нас со всем хаосом, творившимся на Земле.

— Мужчины превращаются в женщин. Я слышала о геях. Ужас, но они, наверное, не виноваты, — ответила я.

— Люди потеряли связь с природой. Это наказуемо по всем законам Великой стратегии. Выйдя в открытый космос на своих несовершенных кораблях, вы стали загрязнять и космос — нашу матрицу.

Он так посмотрел на меня строгим плавающим взглядом, пронзая насквозь, что мне стало стыдно за себя и за человечество в целом. Было не до смеха, как будто я и впрямь виновата во всём. Хотя каждый и так знает, и носит в себе как камень все проблемы Земли вместе со своими маленькими проблемами.

— У тебя усталый вид, иди, отдыхай… — Он и сам оглянулся, где бы ему подремать, я определила его в зале на большой мягкий новый диван.

«Это он мне?» — думала я, идя в спальню и зевая. Опять сон был легким и цветным. Я летала, разбежавшись по лугу, над цветущей майской Землей. Летать во сне очень легко, разбегаешься и как на лыжах летишь, раскинув руки. Только захоти.

Проснулась я бодрой и легкой как стрекоза. Прокрутила в голове все события и свои собственные запущенные домашние дела. Ничего не успеваю. Надо за дочкой в садик напротив. Моя скучалочка сделала выговор, что я пришла не первая, а вторая за ней.

— Мамочка, я сегодня нарисовала Луну и звёзды, и тебя, и меня на звезде!

— О! — сказала я, — и ты у нас звездная дама. Я буду звать тебя Аэлита.

— Я, Ира, не путай, пошли домой.

Дом был через дорожку.

Алиска давно пришла со школьного лагеря и сидела с новым инопланетным товарищем, чертила какие-то фигуры явно с удовольствием.

Ужин, вечер, телевизор.

Вечером за два часа поднялось тесто. Я быстро поставила расстаиваться два пирога с рыбой. А потом испекла и помазала маслом и болтанкой из яйца золотистый пирог. Он сиял своими заплетенными в косичку округлыми боками и выглядел очень аппетитно.

Заглянула на огонек соседка и Татьяна Женова, с которой очень хотелось поговорить, но не очень льзя. Я налила ей чай «Асан», отрезала кусок пирога с рыбой. Тут выключили свет. Пришел с работы Ванча. Съел пирог и в самом благодушном настроении взял в руки баян. Только он заиграл, и сразу завыла собака. Все окружили его. Начался вынужденный концерт. Дети пели наперебой с собакой Линдой, которая поскуливала и длинно подвывала, частушки:

«На столе стоит стакан

А в стакане таракан,

Мама думала малина,

Откусила половина,

Папа думал огурец,

Откусил другой конец».

Пели дети наперебой, подплясывая. Я принесла свечи в зал, пришел Игорь, сынок Татьяны, и тоже принес радостного веселья своим улыбающимся, довольным видом подзаводя девчонок:

— Ну, где ваш «I love you»?

Девчонки прыснули, зная, что так он называет салат оливье.

Ванча, не переставая, играл весь вечер:

«Не ходите, девки, замуж за Ивана Кузина,

У Ивана кузина большая кукурузина».

Потом пошла любимая песня старика-отчима: «На Муромской дорожке стояли три сосны». Но самое смешное было, когда мы с Татьяной пели под баян современную песню «Дым сигарет с ментолом». Потом пришел муж Татьяны и всех своих забрал домой.

За окнами чернела чернильная ночь, а созвездие Орион нахально глядело в окна.

Ночной дожор

Ночь — я до сих пор боюсь вспоминать эту ночь. Ночью я проснулась от чувства голода, пошла на кухню и, взяв в холодильнике жареную курицу, быстро съела ее, стараясь не думать ни о чём таком… От меня приятно запахло пряностями.

Только заснула, ворочаясь от черного чая, и тут же проснулась от жутчайшей тревоги, кто-то трогал меня. Ощупывали мои полные ноги, средней плотности талию, далее и выше выпуклости лица. Волосы как бы сами по себе зашевелились, наэлектризовались и встали дыбом. Я чувствовала это всей кожей, хотя была под одеялом.

Разлепила глаза и, первое, что увидела — яркость двух пятен на стене. Потом пятна ожили, округлились, внутри появились зрачки неестественного синего цвета. Блестящие артерии и кровеносные сосуды. Они плавали по комнате как большие яичницы, ощупывая каждый предмет, появлялись то здесь, то там, то ползали по другим комнатам. Я прижала к себе младшую дочку Ируську и одной рукой потянула одеяло на Алису. Боясь даже думать о чём-то плохом. Яични исчезли вместе с лучом света из окна. Ах, еще и луч! Что там еще было за окном, я не проверяла. Сжавшись в холодный, стучащий зубами комок, так и просидела на кровати до утра.

Утро выдалось солнечным и птицещебятливым. А какие у нас птицы в Западном Казахстане? Воробьи да вороны с голубями. Всё. Они следят за нами во всех окнах с нескольких тополей. Ждут подачки. Я распахнула окно и стала кормить крошками птиц, кидая им еду на козырек. Все остатки я бережно отдавала птицам к неудовольствию соседей. Они слетались стаями под окно и сидели на ветках, густо осыпая своим помётом соседские машины.

— Привет, Лариса! — крикнула баба Маша. — Ишь какой концерт вчера закатили! Мы так слушали. Света нет же, вот и было нам развлечение.

— Спасибо, — засмущалась я и закрыла окно.

Подошла к зомбоящику и включила передачу про инопланетян. Благо, про них телерадиовещание девяностых вещало день и ночь. На моих двадцати каналах всегда можно найти передачу «Очевидное — невероятное» или еще передачи наподобие этой: двое ребят видели существо треугольной формы с крыльями и тому подобное. Американцы вели наблюдение за инопланетянином с разбившейся тарелки. Вторжения были, есть, и будут. Рассказывали о Леонове — космонавте, который делился своими наблюдениями, и особенно удивлял выпуск почтовых марок с будущим космической эры. Откуда он мог это знать? Советский космонавт Алексей Леонов в программе «Звезда на Звезде» ответил на вопрос ведущего Леонида Якубовича о разумной жизни на других планетах во Вселенной.

«Вы верите, что мы не одни?» — спросил Якубович.

«Верю, конечно. На сегодняшний день, используя самые последние астрономические приборы, мы точно можем сказать, что существует один миллиард Галактик, как наша. А в них четыреста миллиардов звезд. Ясно, что если мы возьмем другой телескоп, разрешающие способности которого будут больше, мы еще найдем звёзды. И почему, если у нас здесь произошло такое (появление разумной жизни), еще где-то не может быть?» — ответил Леонов. Также космонавт подробно рассказал в программе «Звезда на Звезде» о своем выходе в открытый космос, о судьбе скафандра, проданного в США на аукционе, перестрелке в Кремле в 1969 году (это о покушении на Л. И. Брежнева, он находился тогда в машине с ним) и о гибели первого космонавта планеты Юрия Гагарина. Много говорили о том, что Юрия Гагарина забрали инопланетяне.

Другие люди видели шары, капсулы и рисунки на полях. Но никто не приблизился и на йоту к истине. Зачем и откуда они летят к нам? Зародилась ли жизнь на Земле с помощью инопланетного вмешательства?

А живой получеловек сидел вчера на моей кухне. Этот «человек» мог считывать мысли как с книги, разговаривать со мной, передавать мысли на расстояние, легко изменять свою внешность и знал нечто большее. Мог ли он перейти свободно в прошлое и в будущее? Видимо, всё же искали его. Почему не могли найти? Да потому что он всё же землянин наполовину и растворился среди нас. Сейчас находился в огромном столетнем доме, а свекор со свекровью выехали к дочери в поселок Бурлин.

Антибанов

Прошло три дня. На четвертый день я, как всегда, пошла на работу. Опять звонки, фамилии, тишина дневная. Читала «Даму в очках и с ружьем в автомобиле». Захватывающая вещь. Море плескалось, автомобиль отсвечивал свежей красной краской. Дама захотела и переспала с совершенно незнакомым мужчиной.

У нас такие нравы, что с собственным мужем переспать трудно, даже если очень захочешь. Так и слышу Ванино «У голодной куме — одно на уме». Желание быстро пропадает. Поэтому подавляешь в себе эти самые желания, естественные чувства, не говоря уж о любви.

А как мне нравился Сашка Антибанов! Женатый Сашка жил напротив. Всё как на ладони. Он часто стоял на балконе и сверлил своими глазами на расстоянии все мои передвижения. Не знаю, что роилось в его голове. Но видно что-то не очень, не очень льстившее мне. Мужиков в моем доме было всегда полно. Братья приезжали мыться и курили полуголые на балконе. Сашка там землю рыл копытами. Он часто кричал мне что-нибудь с балкона типа — куда пошла?

Мы вечерами уходили с подругой ловить ее мужа на горячем. Ловили-ловили и не могли застукать. А Сашка что-то себе мыслил. На Пасху явился под балкон и кричал:

«Лариса, выйди, ну выйди, пожалуйста, я вот яйца принес, христосоваться».

За пазухой лежали разноцветные крашеные яйца, а в карманах конфеты. Пьяный и черный с раскудрявившимися волосами Сашка покорял красотой необыкновенной. Щедрый и в новом спортивном костюме «Адидас» производил впечатление на женщин всех мастей. Сашка был женат уже пятый раз. Официально. Не знаю, как там у него было, но болтали, что с первой женой он не провел и медового месяца. Застукал с другом пьяную прямо на свадьбе и ушел. А вот с Анной жил уже давно, имел семилетнего сына тоже Сашку. Анна с его матерью работала на ликёрке и, когда очередное ОБХСС выявило огромную недостачу вино-водочных изделий, ее посадили. Да. В тюрьму. Из тюрьмы она к нему и приехала, к внезапно разбогатевшему и в новую квартиру. Мать купила — главбух Ликероводочного завода. Красива была новая жена необычной красотой. Гибкая с быстрыми лисьими глазами. Губы как бы размазанные по узкому лицу. Прическа с мелкими завитками всегда высоко стриженая в очень хорошем салоне красоты и ногти кровавые и длинные. Не чета моим ногтям — обломышам. Стройная походка, новые наряды и совершенно нелюдимая с виду. Такая ему была под стать. Это всё я потом из нашей душещипательной беседы выяснила.

Он постучал в дверь и стал кричать на весь подъезд: «Впустите! Впустите!» Я вынуждена была открыть дверь. В соседней комнате «спал» муж, который так и не вышел.

— Христос Воскресе!

И он смуглыми пальцами с выпирающими костяшками стал расстегивать куртку и доставать крашеные яйца. И конфеты из всех карманов начали сыпаться-сыпаться. Я же принялась неловко подбирать их. Кстати, дело было глубокой ночью. Я писала конспекты. Училась тогда в Строительном техникуме.

— Тебя хоть как зовут?

— Саша Антибанов.

Так и познакомились, с тех пор «химия» всегда была между нами.

Сашка начал ездить в Польшу — перегонять машины и продавать. Но всё как-то не ладилось. С бизнесом, с женой. Деньги как приходили, так и уходили. Жена влюбилась и завела себе нового парня. Сашка от горя гулял с еще пущей силой. И пил, пил.

С его сыном я познакомилась тоже случайно. Часто видела мальчика одного. Во дворе. А тут стоя в лавку в длинной очереди за дефицитными носками, услыхала разговор и крик или вскрик:

— Не пойду!

— Саша, ну вот уже восемь часов, твоих нет. У меня тоже дети. Пойдем. Потом папа или мама тебя заберут.

Воспитательница уговаривала светлого кудрявого мальчика, а он сопротивлялся, насупившись. А меня Сашка видел не раз. Я ж под их окнами всегда занималась с детьми. Играла с ними в футбол, мы устраивали детские концерты перед домом и играли в другие игры. Меня все дети знали еще и по собаке спаниелю.

Я подошла и попросила воспитателя разрешить забрать мальчика к себе:

— Я соседка, — соврала я, — папу и маму знаю хорошо. Как увидим свет, сразу и пойдем домой.

— Ладно, — согласилась уставшая воспитательница.

Так и не купив носки, мы отправились к нам домой.

С тех пор мы подружились и с Санькой. Мы так и сделали, накормив для начала. Потом он играл с моей Ируськой. Увидев свет, я отпустила его домой.

Сашок был тоже необычайно красив, кожа была неестественно белой. Будто он никогда не загорал. Он полюбил бывать у нас. Из садика я стала забирать их двоих Ируську и Санька. Часто родители забывали о нём. Приходил поздно дед, смущаясь и топчась в дверях. Забирал Сашку обязательно с кухни, жующего и счастливого. Он у нас и ел, и играл, и чувствовал себя как дома.

Всегда бегая во дворе, дети бежали в детский сад, и там у них был свой штабик под крыльцом. Он палкой отгонял мальчишек, а позади Ируська маленькая и юркая тоже с палкой. Оба беленькие и кудрявые как брат с сестрой. Новый дружок щедрый был до неуправляемости. Папка Александр из Польши привозил всякие экзотические вещи. Напитки, сухой «Несквик», шоколад. А сын Сашка с банками и конфетами бежал через двор, неся всё это своей подружке, и получал за это нагоняи. За ним неслась ватага ребятни в надежде поживиться. Я советовала ничего не носить, но жвачки «Бубль Гум» и батончики «Сникерсы» постоянно пополняли наш рацион. А однажды Ируську я застукала под балконом, а Сашка с балкона кидал ей огромных лещей свежего посола. Это уж слишком, решила я, и отправляла его с рыбой домой. Ох, как не хотелось ему возвращать награбленное.

А старший Александр приходил за ним, тоже топчась у двери, или я вела маленького Сашу к ним. С ингалятором. С кактусом, который понравился мальцу.

Всё это было сладко вспоминать, сидя на пульте в гордом одиночестве и держа книгу в руке.

3 глава Всё гораздо страшнее

Я стала молиться. Молитвы — это то, что просила моя душа, внезапно я поняла, что это насущная потребность души. Читая Библию и вникая, я вдруг стала находить ответы на многие вопросы, на которые мне раньше никто и ничего не мог объяснить.

С Богом мне было и на пульте не страшно и в жизни. «Господи, помоги мне избавиться от этого чёрта с его бредовыми, даже не знаю какого цвета, глазами». Среди моих мыслей, не было глобальных и масштабных, и наконец-то забыла настоящее, и этого чёртового мужика у меня в квартире.

Вокруг стояла адская тишина, как вдруг страшный грохот сотряс всё здание. Посыпалась штукатурка, вылетели стёкла. Закружились и полетели листки со стола как осенние листья. Сработали все ключи на пульте управления, в рации послышались голоса. Я помчалась по коридору как по туннелю, так чёрен он был, и там за углом разверзлась передо мной пропасть, то есть я это преувеличиваю со страху. Так вот среди грохота, огня и дыма я увидела огромную летающую тарелку, которая снесла весь лестничный пролет, воткнулась прямо в стеклянную раму, соединяющую первый и второй этаж, разнесла вдрызг массивные двери и сама при этом не пострадала ни на грамм. Я пропала. Наверное, я закричала от страха и от дыма и копоти рухнула на пол, потеряв сознание.

Очнулась я уже в другом мире.

Первая мысль была, что меня выгонят с работы, вторая мысль, что надо сообщить по рации о случившемся. А тут лежу, развалившись. «Открывай глаза», — приказала я своему сознанию. Меня окружали колбы, трубки, стерильная чистота больницы будущего, как в видеофильме. Никого нет. Пошевелилась и приподнялась. Лежу совершенно голая. Сквозь прозрачный пол, внизу подо мной пролетало что-то вроде тумана. Клочьями облака. Внизу сверкал огнями город, наверное, земной. Не очень быстро, плавно. А потом рывок и расплывчатые огни терялись во мраке ночи. Подо мной была просто бездна. Страшно, жутко и красиво. От восторга и страха можно чокнуться.

Наверное, я умерла. Свет слепил и слепил, и я закрыла глаза, будь что будет. «Хотя бы ничего не болело», — по-житейски думала я.

Через некоторое время оглянулась на шорох. Мне показалось, из ниоткуда появился человек в сером комбинезоне. В руках приборы. Он с деловитым видом подключал и отключал что-то, то и дело глядя на экран монитора. На экране под моим косым взглядом появлялись мои внутренности, он приближался, рассматривал, тут же печатая инфу на другом компьютере. Посмотрел на меня, я тут же зажмурила глаза. Он подошел к кабинке похожей на душ, зашел и нажал кнопку единственную. Полился поток света, его пронзало как молнией радужными потоками. Минут пять было видно, как он поворачивался и как бы мылся, подставляя себя под лучи света. Потом он исчез. Открыл кабинку, и я не увидела, куда скрылся человек.

Стараюсь ни о чём не думать. Звездное небо. Время летит вместе со мной. Я встала. Веревок и пристежек не было. Увидела комбинезон, сверкающий белизной, маску, видимо, на лицо. Бахилы. Всё одела. Ткань была мягкой и облипающей сразу, и дышащей с толстыми прожилками, в утолщения, видимо, подается подогрев. Там на груди были кнопки, нажала красную, стало теплее. Только сию минуту поняла, как я замерзла. Подошла к большому мерцающему экрану, похожему на зеркало в мой рост. На экране при определенном приближении были видны мышцы, вся моя группа мышц, надо сказать, хилая группа. Еще шаг, ближе видны внутренности в их самом естественном виде. Печень, почки, матку (с интересом и тайным страхом, уф, не беременна). Еще шаг, увидела сосуды наполненные кровью, пульсирующей при каждом биении сердца. Я долго играла, то отходя, то подходя к экрану. Рассматривая свои органы. В жизни я страдала желчекаменной болезнью, желчный был переполнен, и я всегда болела, падала в обморок. Я высматривала у себя причину болезни и видела в желчном пузыре яркий камень со стеклами и солевыми бриллиантовыми камнями. Вот почему их не было видно нашей, земной технике на рентгене. Желчный пузырь выделял желчь не активно, загороженный ярко-светившимся камнем. Есть не хотелось, глядя на это удивительное зрелище. Мой скелет поднимал руки, двигался и скалил зубы.

Значит, этот появившийся человек не мои внутренности смотрел, а свои смотрел. Всё ли у него там в порядке. Утренний моцион. Так же, как и мы утром причесываемся, чистим зубы, умываемся. Я осторожно вошла в кабинку и, закрыв дверь, включила кнопку. Меня пронзало световым потоком. Я теряла связь с действительностью, потом мне стало больно. Мне адски больно. Меня начало трясти и всё во мне раздиралось на части. Камни и сгустки просто пошли по всем артериям, венам, желчным и кишечным путям. Я не помню, что со мной было дальше. Очнулась я опять на кровати. Если эту висящую в воздухе штуковину, качающуюся при каждом шевелении, плоскую штуку можно назвать кроватью. На ней не было ни одеяла, ни простыни. Даже материал не знаю какой. Голова была ясной и свежей, а тело удивительно молодым и здоровым. Отходы ушли и очистились. Последнюю часть этого зрелища я не видела, но видимо, есть там и место, куда ушли отходы. Мне помогли. Это ясно. Для чего им меня спасать и лечить, пока совсем неясно.

Никто не интересовался мной, но я чувствовала несвободу. Где я, и к кому попала? Мне не терпелось увидеть их. Вспомнила все страшные видеофильмы и книги, и что плохого пишут и показывают в них. Об их негуманных опытах с человеком. Стало жутко. Увидела, доска висит в воздухе. Потрогала, не качается. Стол. Ниже к ней приставлена типа скамейки доска поменьше. Села. Как Маша в домике медведей. Она-то убежала в конце сказки. Кнопки. Нажала одну. Из окошка напротив приплыл стакан воды. Кажется, по воздуху, потом пригляделась по плотному потоку воздуха. Нажала вторую кнопку, приплыла пластиковая на вид тарелка герметично закрытая с дырочкой и крышкой. Отвинтила крышку, попробовала на вкус, бульон. Крепкий, пахучий. Куриный или говяжий — непонятно. Травяной, скорее всего. Третья кнопка, всё ушло обратно. От бульона стало сытно на желудке.

А потом появились как в старом сне два моих брата. Причем один давно умер. А второй жив и сейчас ремонтирует мотоцикл «Иж-Планета спорт». Я уже поняла по неуловимым признакам, что это не братья по крови, а братья по разуму, так сказать. Подстроились под мои вкусы, изверги.

Мы долго говорили.

Они выразили благодарность о спасении инопланетянина. На вопрос о будущем рассказали, что маленький Сашка-младший умрет от лейкемии в десять лет, а старший станет закоренелым бандитом и наркоманом, и что у него, как мне и снилось потом, будет молодая жена с сыном от прошлого брака, и родится еще сын. Я смогу видеть ауру человека и видеть сны, предсказывающие будущее. Проживу тихо и буду сочинять стихи, и писать прозу. Дети мои вырастут и многое другое. Относительно Земли в целом ничего успокаивающего. Нельзя мне представить себе что будет. Я не могла представить безлюдные города. Когда они показывали мне картинки будущего, я не могла понять, куда делись люди. Италия без людей. Красивые улицы пусты и печальны. Хотя также светило солнце, и не было никаких видимых причин исчезновения людей. Видела войну на Украине, разгромы в Америке, и бунт в Белоруссии…

Всё это было не охватить никакими моими чувствами. Мне сказали, что помнить и знать мне это надо. А вот говорить об этом я не смогу. Будет наложен гипноз на уста. Я спрашивала о Библии. Мне сказали — да, люди были высокими. Вследствие притяжения Земли, потом притяжение усилилось, сгорела часть ядра. Люди изменились, стали ниже ростом, их количество увеличилось. В будущем появятся машины на солнечном топливе, солнце станет гореть еще сильнее, и пять миллионов лет отсчитанных нашими учеными на сгорание Солнца уменьшатся. В общем, всё это было непонятно.

В физике я не очень понимаю и могла перепутать многое из сказанного. Они покинули комнату. Затем долгое ожидание. Вдруг внизу в большом отсеке открылся люк, потом еще резервуар. В люке я увидела Землю, огни стали приближаться, выбросив луч, тарелка пошла на посадку, меня вытолкнули, и я пошла по лучу. Он медленно опускал меня на землю. Я увидела моего человека, он шел мне навстречу.

Кивнул как старой знакомой и сказал:

— Жди. Ящик береги. В компьютере будут послания в почте. Читай.

Кожа и тело его деформировалось, превращаясь в первоначальный вид и облик. А потом и вовсе превратилось в сгусток энергии. Всосался в отсек, и инопланетная лодка ушла в раскрытое пространство. Миг и ее нет. «Вместо меня, значит, его возвращали. Иначе б он не вернулся», — подумала я.

На этом всё? Я посмотрела с сожалением в небо и по старой земной привычке помахала вслед улетевшим. Но вдруг портал надо мной открылся, и на землю брякнулся прям ниоткуда черный длинный предмет…

4 глава Знаки судьи

Будущее представляется мне великолепным веком, полным машин. Только подумал о расстоянии до дома и о том, куда тебе надо, и вот она стоит, машина. Ты бесшумно плывешь по воздуху и через пять минут земного времени прибываешь прямо к окнам пятиэтажек, к высокому тополю со скамейкой, на которой сидят каждый день, как скворцы на ветке, улыбающиеся бабушки.

— Здравствуйте, соседи!

— Здравствуй, Лариса, откуда в таку рань? — обратилась тетя Катя с ухмылкой.

Светлая с белыми усиками над губой, громогласная, от ее голоса разбегались все дети двора. Она как цербер стояла на охране деревьев, скамеек и цветников под окнами.

— А она у нас по утрам медитирует во степи, пишет поэмы и встречает восход солнца, — сказала тетя Катя вторая — маленькая.

На самом деле маленькая с черными юркими глазками.

— Может, наоборот, по ночам работает, вон какие глаза уставшие, проваленные внутрь, — подсмеиваясь, добавила тётя Алла, еще не бабушка, воспитывающая чужую девочку-казашку, ставшую отличницей и гордостью няньки.

— Что это за работа такая? — ехидно улыбаясь всем лицом, вторила тихо тётя Маша с палочкой, так ее называли все.

Всё это пронеслось передо мной так ярко и красочно будто наяву. Я встряхнула головой, отгоняя бабушек от своего лица…

Передо мной открывалось унылое лысое поле с тропинками, с редкими колючками, поросшее высохшими травами: полынью, беленой, пыреем, душицей и любимым цикорием (в обиходе, васильками). Бывший старый аэропорт.

Вдалеке мигал утренними огоньками и темнел большей своею частью четвертый микрорайон — гордость города Уральска и последний всплеск умирающего Советского Союза с великолепными плакатами, на которых красными буквами написано «За 10 лет — квартира каждому». А позади, огромный «железный», как мы называем, рынок по продаже запчастей к автомашинам и самих автомашин, в основном беушных, пригнанных из Польши, Чехии и Германии.

— Вот куда они меня скинули, — горько констатировала я.

Позади меня в кустах чернело пятно.

— Чё это там плюхнулось? — спросила я себя.

Из любопытства подошла осторожно поближе и, вытянув шею, поглядела как бы невзначай. В мутном свете нарастающего серого ноябрьского утра лежал длинный предмет с колесами.

— Самокат что ль?

Это и правда был самокат, только очень большой и с панелью управления. Я рассмеялась и погрозила пальцем в небо.

— У, гады! — добродушно ворчала я. — Я что вам, мальчик? — возмущалась я дальше, будто они могли меня слышать.

Любимая привычка говорить вслух всегда смущала меня и вызывала усмешки всех моих домочадцев. А сейчас никого не было рядом, и смущаться не было необходимости. Разговаривать вслух после того, как внезапно и сильно с кем-нибудь ругалась, любимое дело. Потом, идя по улице, я переваривала заново весь разговор, придумывала новые и более сильные доводы, которые не могли от сильного волнения прийти в голову тогда, когда это было нужно. При этом я махала изредка руками, гримасничала, и мышцы лица сокращались, удивляя встречных прохожих. А тут сам Бог велел.

Пережитое потрясение было так велико, что всё это не вмещалось в мое сознание. Еще и этот глупый самокат, окончательно выбил из колеи. Я подняла его на два колеса. К моему удивлению он был прямо пропорционален моему росту. Удобно пристроив одну ногу на платформу, попробовала оттолкнуться другой ногой. Нечаянно надавила кнопку на панели, загудел моторчик и ходу прибавилось. «Фантастика!» — обрадовалась я.

— Да это самоход, какой-то, — и я методом тыка постаралась набрать приличную скорость и побухала по кочкам до своего микрорайона, ветер так и запищал в ушах.

Ноябрь выдался сухой и тёплый. Редкие деревья карагачи уже были голые. «Сколько времени меня не было, месяца два, три? — переживала я сильно. — Что там дома ждет?» Подъезжая к дому, ловко спрыгнула и покатила самокат вручную. Еще кто увидит, подумает, баба с дуба рухнула.

На лавочке сидела знакомая соседка, в сумерках утра четко вырисовывался силуэт и освещался одним фонарем сбоку. Это было не очень хорошо. Чего ей дома не сидится? К счастью, она только любопытно повертела головой, к моему изумлению ничего не сказала. А на лестничной площадке попался еще один сосед, электрик Володя, близоруко сощурившись, как бы не узнал меня, буркнул неприветливо: «Здорово». Да так будто видел меня вчера или не узнал. Вспомнила пока шла, около подъезда менял колесо муж Тани Неоновой — Виктор Терентьевич, и он не посмотрел в мою сторону. Что ж такое?

Я долго звонила в свою дверь, звонок у нас был чудовищной громкости, мертвого разбудит, но никто не торопился открывать. Наконец заскрипели несмазанные петли двери, английский замок щелкнул, и из полураспахнутого проема показалась лохматая кудрявая голова с первыми залысинами. Я увидела Ивана с вытаращенными от испуга глазами, будто он привидение увидел.

— Привет! Вы чего так долго не открываете? — спросила я.

— Да ты, ты… мы — растерянно лопотал он.

— Тык, пык, нашатык. Спите что ль? Дети где? — подвинув его как шкаф вглубь.

— В садике… — Он явно сопротивлялся, не думая уступать дорогу. Это выглядело глупо.

— Молодец, уже отвел, думала, успею увидеть, соскучилась…

Еще один трудный шажок — я так продвигалась на кухню, отодвигая оторопевшего мужчину.

— Ты кто? — вдруг спросил Ванча.

— Ванча, у тебя крыша поехала? Это я — твоя жена. Кто? Ну, насмешил, парниша, — я оглядывала кусок зала.

Пройдя на кухню, увидела сюрреалистическую картину «Завтрак на траве». Посередине комнаты (самой уютной кухни советского народа, метражом три на три, а это самые большие кухни нашего времени в Уральске) сидела рыжая женщина в моем новом китайском пеньюаре.

— Так вот значит как! — торжественно сказала я. — Вот я вас застукала! Говорила мне Танька, гуляет он, а я всё не верила! А ты, значит, еще и домой эту ведьму привел! — А, Ванча? — я повернулась к смутившемуся Ивану.

— Друг мой, нехорошо, — голосом министра легкой промышленности сказала я.

— Да тебя похоронили давно, три месяца назад.

— Похоронили, значит. Молодцы! — рассердилась я окончательно. — Уматывайте оба! Расселась голубушка! — я попыталась обойти ее с тыла.

Рыжая бестия сидела молча и нагло допивала чай с бутербродами. Я выхватила красную чашку с белыми горохами (наш свадебный подарочный сервиз) и грохнула об пол. Потом полетело блюдце с золотой каймой. Бабах! Блюдце оказалось крепким. Не разбилось. Мстительное чувство злости стало еще больше. Медленно подобрав его с пола, грохнула об стену и, увидев, что блюдце, разлетелось радужными частями на куски, похлопала руки друг об друга, успокоилась, с чувством выполненного долга и гордо продефилировала в душ.

Рыжая испарилась пока в зал.

Собака подвывала и прыгала…

Я только что заметила её.

— Ну ладно, ладно, Линда! No pasarаn!

Боковым слухом я слышала приглушенный голос мужа:

— Жена какая-то странная…

«Это я-то странная, — злилась я, — а он не странный?»

— Нет, это не может быть она, — продолжал он.

— Может у нее сестра есть? — предположила Рыжая. — А костюмчик шикарный, да такой достать не каждая может, это в Париже могут такие делать, не у нас! — голоса удалились и входная дверь захлопнулась.

«Какая-то не такая», — еще звучало у меня ушах.

Я подошла к огромному тройному зеркалу-трельяжу в большой прихожей. Из зеркала на меня смотрела незнакомая Я. Гладкое подтянутое лицо, большие лучистые глаза ярко-зеленого цвета без единой крапинки. Волосы блестели аккуратно завитые колечками, будто плойкой уложенные. Губы набухли как спелые ягоды и увеличились. Я странно похорошела после звездного вояжа. Приглядевшись повнимательнее, уловила свои же черты лица, данные от природы. Схватилась за грудь, исследуя тело. Грудь наполнилась и поднялась.

— Да, почаще бы к вам наведываться, инопланетяне, — я с удовольствием оглядела себя с ног до головы, мне казалось, я стала стройнее и талия уменьшилась. А самое удивительное, что на мне был спортивный костюм из незнакомого материала, абсолютно бесшовный, мягкий и эластичный, напоминающий и хлопок, и шерсть одновременно.

Только я окончила осмотр, раздался душераздирающий звонок от входной двери. Открыла, не спрашивая, по своей дурацкой привычке. На пороге красовались два субчика в милицейской форме.

— Гражданка Лариса Ивановна Демиденко?

— Да я, — с кокетством сказала я, зная, какая я сейчас эффектная, тем более не страшась, ибо ничего за мной не водилось криминального, и работала я в милиции.

— Мы вынуждены вас арестовать до выяснения обстоятельств по заявлению гражданина Демиденко Ивана Александровича. Заявления об установлении выяснения вашей личности и захоронения произошедшего три месяца назад при многочисленных свидетелях и служебных лицах, и опознании матерью и братом Николаем, зарегистрированного 30 июня 1990 года, соответствующими органами города Уральска, Казахстанской ССР.

И они предъявили судебный ордер, взамен потребовали мое удостоверение, в которое долго смотрели. На удостоверении, как ни странно, была новая я. С меня сдулось всё мое напыщенное великолепие. Внутри похолодело до состояния свежего холодца.

— Хорошо, вот только соберусь, буду готова через пять минут.

Я прочла всего Солженицына и все его круги ада. Пугающие черно-белые картинки книги «Архипелаг ГУЛАГ» уже замелькали передо мной. Взяла с полки зубную пасту, стакан, сухие пакетики чая, насыпала сахар в целлофановый пакет. «Такое впечатление, что еду надолго», — подумала я, положив тапочки, туалетную бумагу и теплую мамину шаль.

— Со знанием дела собирается, — пошутил молоденький мент, на него резко взглянул прапорщик постарше.

Всё остальное побегло как в плохом детективе. Хоть наручники не надели. Камера, допросы, толстая папка-дело, свет, не выключающийся ни ночью, ни днем, любопытные сокамерники. Всё это описано и до меня. Тюрьма как тюрьма. Самое скверное — ни одному моему слову никто не верил. Я устала пересказывать вызубренное назубок одно и то же. Пока к делу не подключили моего знакомого знаменитого следователя Суханова Ивана Ивановича.