Бесплатный фрагмент - Нити судьбы

Предисловие ко второй книге

В 2024 году на издательском сервисе Ридеро я опубликовала первую книгу под редактурой Елены Милиенко. Тогда же я начала писать вторую книгу, но благополучно запуталась в черновиках, так как у меня не хватало опыта, а задумки были почти наполеоновские (ну, как всегда). Я приуныла и стала ждать курс по роману в Сценарной Мастерской Александра Молчанова. А это было ни много, ни мало, но целых полгода моей жизни.

На курсе мои знания расширились, структурировались, и история второй книги побежала дальше. Закончив черновик, я долго приходила в себя, и лишь через месяц инсайтов поняла, как написать финальную главу. Приступив к редактуре, я переработала структуру первой книги и теперь перед тобой, мой читатель, целостное произведение.

Выражаю глубокую признательность Александру Молчанову как бережному, вдохновляющему и харизматичному учителю. Эта книга стала именно такой благодаря знаниям, полученным в Сценарной Мастерской. Я как будто надела семимильные сапоги и смогла шагнуть по-наполеоновски широко, уверенно, размашисто: именно так, как хотелось моей душе. Серьезным открытием для меня стало то, насколько написание романа может трансформировать автора. Минимум в течение трех месяцев еще приходили новые инсайты. Наверное, в этом и состоит основная особенность Сценарной Мастерской Молчанова: человек в ней и учится, и меняется.

Отдельное спасибо Карине Китовой и Светлане Филатовой (Андрияновой) за творческую живую поддержку на моем пути писателя. Света пишет удивительно музыкальные стихи и картины. Благодаря ей мои стихи и рассказы появилась на Самиздате в далеком 2007 году. А с Кариной мы подружились и вместе росли в Сценарной Мастерской. Её произведения меня впечатлили своими харизматичными героями, непредсказуемыми сюжетами и загадочными, сложными мирами.

Особая благодарность Геннадию Григорьевичу Стаценко, Виктору Канарейкину, Павлу Андрееву, Дмитрию Троцкому, Алене Солодиловой и многим другим моим учителям, которых я встретила на пути сущностной трансформации. Жизнь такая интересная и необычная штука! Ради жизни стоит жить.

Часть 5. Мост

Глава 1

Дождь кончился. Туча ушла быстро, как и пришла. Аронна вышла из дома в сад, глубоко вдохнула и залюбовалась чистым голубым небом и посвежевшей зеленью. Вокруг порхали бабочки, изредка перекликались птицы и слабый, но уверенный ветерок приносил с полей сладкий запах влажных августовских трав. И вдруг, как будто снова кто-то накинул сеть на Аронну: горло ее сдавило, в глазах потемнело и всё исчезло.

Раньше в темноте появлялись красные завихрения, которые, как торнадо, затягивали, перекручивали все существо Аронны, а потом чёрными бабочками появлялись комцы. Сейчас завихрений не было. В пустоте появился небольшой худой человечек с тонкой тростью в чёрном фраке и цилиндре. Не замечая Аронны, он ловко и изящно делал различные акробатические трюки. Как только появились комцы, акробатические трюки превратились в боевые: он с легкостью отбивался от них ловко выставленной локтем, пяткой, коленкой, пронзал и рассекал их своею тростью. Отлетающие во все стороны комцы подхватывались на лету внезапно появляющимися и исчезающими светящимися волками. Было ощущение, что волки помогают человечку.

Приступ головокружения и удушья начал потихоньку отпускать, навалилась тяжесть. Нащупав рукой спинку скамейки, Аронна попыталась сесть. Человечек очертил тростью в воздухе круг и волки пропали. Он вынул из-за пазухи склянку, набрал в рот содержимое и каким-то образом поджёг небольшой подсвечник, вынутый из наружного кармана фрака. Поднёс зажженный подсвечник ко рту и вдруг изрыгнул пламя. Так же кружась, не прекращая трюков, он сжёг всех оставшихся комцев этим пламенем. Постепенно пламени стало так много, что человечка не стало видно. Ничего стало не видно, одно пламя вокруг…

Аронна моргнула и открыла глаза. Яркое летнее солнце уже было высоко и било прямо в лицо. Она лежала около скамейки на влажной траве, немного помяв куст оранжевого георгина.

«Крим будет расстроен» — пронеслось в тяжелой пустой голове.

Ник первый с громким криком выбежал в сад. Толкаясь и хватая за штанины, за ним выбежал с лаем Торопыга.

Следом за ними выбежал Крим и все остальные: Хона и Риммис с сыном всё ещё гостили в поместье Крима. Они стали смотреть в невидимый мир: опять нити стены были разорваны, из-за них выглядывали несколько волков, сидящих в засаде. Платье на Аронне снова было в невидимых прорехах, они были меньше прежних и в них уже не сверкали красноватые молнии, но изнутри в них золотился тихий спокойный залатывающий эти прорехи свет.

Крим подбежал, поднял Аронну и унёс в дом. Все были удивлены и озадачены. Стало очевидно, что завершившаяся история с пожаром только вскрыла и усугубила какие-то серьёзные проблемы, а не породила их.

После обеда Аронна спросила Крима, может ли она поменять комнату. Они обошли весь дом, и она выбрала светлую, но изрядно запылённую комнату-кабинет на верхнем этаже в широкой приземистой башне поместья. Помещение было в светлых оливково-салатовых оттенках с мелким темно-зеленым «огурцовым» рисунком, с коричневой мебелью, белыми оконными рамами, светильниками и камином. Окна были закрыты тяжёлыми зелеными однотонными портьерами. Здесь нигде не было «рюшечек». Это была комната матери: с тех пор как ее не стало, комната была закрыта на ключ.

С детства Аронну очень притягивала эта комната. Но мама днями, месяцами уединялась в ней и редко пускала туда даже собственных детей. Мать и отец часто не находили общего языка, отец вел хозяйство и жизнь, никак не согласовывая их с интересами матери. Поэтому мама уединялась и вела почти монашеский образ жизни. Когда изредка она появлялась в доме, то вся прислуга, разбалованная отцом, пряталась от неё: мать была всё время чем-то недовольна, и была похожа на коршуна, выбравшегося на охоту за цыплятами.

Крим распорядился прибраться в комнате. Аронна настояла, что она хочет присутствовать при уборке. Так же она попросила найти для нее постельное бельё «попроще», без рюш и узоров.

Хоть комнату иногда и называли мастерской, мать никогда не мастерила: считала, что у неё нет к этому никаких способностей. Из высоких витражных окон башни виднелись просторы заливных лугов и поле, по которому неделю назад радостно скакала ночью Аронна. Так же видны были горы, из-за которых по утрам восходило солнце. Комната была разделена на две неравные части большим коричневым шкафом-стеллажом с множеством книг: он был одновременно и стеной, в которой был высокий проём без дверей. В меньшей части комнаты стоял массивный письменный стол с тумбой и небольшой диван, в другой части стояли большой белый изразцовый камин, несколько стульев, платяной шкаф, массивная кровать с прикроватной тумбочкой. Содержимого в них почти не было — мама не любила хранить «хлам». Всё ненужное ей она раздавала беднякам, а всё ценное держала в шкатулке, которую видимо давно забрал брат.

Аронна не смогла присутствовать на похоронах ни мамы, ни бабушки. Крим попросту не смог найти Аронну, чтобы сообщить ей об этом. Тогда, уже со всеми рассорившись, она несколько лет жила в своей дубраве. Отца же Крим и Аронна похоронили ещё до отъезда Аронны, и это была ещё одна причина её отъезда. Аронна очень любила отца, была так же любимой дочкой, но ей было очень неуютно жить в атмосфере постоянного противостояния таких разных родителей. Отец был торговцем, держал лавку в городе. Так же он был рискованным, страстным игроком. Он играл на скачках, любил выпить и собирал у себя карточный клуб. Несколько раз закладывал поместье, даже проигрывал, а потом выкупал заново с частью своих деревень. Любил страстно, долго спорить и доказывать свою правоту даже тем, кто не хотел с ним спорить. Был очень эмоционален и не сдержан. Когда он умер, тишина повисла над поместьем внезапно и тяжело. Поместьем стала управлять мать. Разогнала и выгнала всех и вся, в том числе и управляющего поместьем, оставив лишь несколько слуг и повара. Через некоторое время сменила и их. Установила жесткие и чёткие правила, так же, как и отец, не считаясь ни с кем. Крим, взявший в свои руки торговые дела отца и умевший юлить между родителями, сумел вновь подстроиться. Аронна, чей дух гордой свободной птицей был похож на отцовский, вспылила и, не выдержав такого обращения, взяла часть прислуги, несколько коней, пару собак и кошек и уехала куда глаза глядят.

Сейчас она вновь видела мамину комнату такой же заманчивой как в детстве. Ей, как и тогда, хотелось пожить в ней, ощутить и понять, чем жила мама. Такая близкая и такая далёкая. Что-то тянуло ее сюда, как будто здесь было то, что Аронне очень не хватало.

Наступил вечер. Жара несколько дней назад отступила перед ливнями, поэтому вечерами становилось сыро и промозгло. Аронна вернулась после вечернего чая в посвежевшую прибранную комнату. Ей было очень уютно в ней. Портьеры были наполовину прикрыты. Догорали, потрескивая, дрова в камине: как будто в нём был большой зверь, устраивающийся на своём лежбище, сонно зевающий и постепенно прикрывающий свои светящиеся глаза. Она полежала на кровати, глядя на зверя, подождала, пока он совсем заснёт, закрыла задвижки и заслонки, разделась, легла в кровать, и, не смотря на то, что лекарство Хоны кончилось ещё два дня назад, быстро уснула.

Глава 2

В мамином кабинете вдруг включилась неяркая настольная лампа. Она не была видна из-за шкафа. Как и тот, кто зажёг её.

— Не пугайся, — сказал мягкий спокойный вкрадчивый голос.

Аронна не испугалась. Ей было любопытно.

В дверной проём шкафа из кабинета шагнул высокий стройный человек босиком и в шляпе типа цилиндра. Это был тот самый человечек, но уже нормального роста. У него в руках был пузатенький подсвечник, который человек держал двумя пальцами за коротенькую толстую ручку. Он посмотрел на свечку и на ее фитиле тут же заиграл огонек, который озарил его вытянутое молодое лицо с длинным тонким носом и необычный чёрный костюм старинного покроя с печатными пуговицами. На костюме была золочёная тесьма и голубые узорчатые вставки, явно говорящие, что костюм использовался для выступлений на публике. Голубые вставки были в тон с большими миндалевидными голубыми глазами, в которых читалось задумчивое лукавство. Из-под такой же старинной «усовершенствованной» шляпы выбивались густые непослушные пряди волос.

Человек, не приветствуя и не снимая шляпы, как будто это уже было сделано, поставил подсвечник на пол. Рядом с ним поставил небольшой серебряный поднос, на котором стояла чашка с блюдцем и небольшой, тоже пузатый чайничек. Комната в лучах свечи почему-то казалась нежно-тёмно лилововой. Так же лиловыми казались и волосы человека.

— Меня зовут Фааарэн, — представился человек, растягивая ударную «а».

Ему видимо нравилось растягивать слова, прислушиваясь к ним. Он сел по-турецки на пол, рядом со свечой и подносом. Не смотря на то, что он был в костюме, он делал всё с лёгкой грацией и нарочитым изяществом, так, что Аронна залюбовалась. Так же она сразу вспомнила, что Фарэном звали её деда, маминого отца. Аронна его никогда не видела. Так же она не знала чем он жил, чем занимался — мама только иногда упоминала о своей маме, бабушке Аронны, что у неё была очень тяжёлая жизнь. На вопрос об отце на лице у неё мелькало пренебрежение и злость, но сразу после этого лицо становилось каменным, и она говорила, что этот человек вычеркнут из ее и маминой жизни.

«Нет, наверное, это совпадение» — быстро подумала Аронна.

— У меняя к тебе есть одно дееело. Но оно поодождёт. Да, подождёт, — растягивая некоторые слова проговорил Фарэн после некоторого молчания.

Он медленно сменил позу. Теперь Фарэн полулежал около подноса, вытянув ноги вбок, изящно опершись на руку, подперев ей голову. Другой рукой он начал медленно наливать в кружку чай.

— Как тебе мои лук и стрела? — он поднёс чашку с чаем к губам и, улыбаясь, с вызовом поглядел Аронне в глаза.

Аронна пришла в замешательство. Лук она получила в подарок от отца, а ему он достался от деда. По крайней мере, отец так говорил, вручая его Аронне на её тринадцатилетие.

— Конечно от деда, — неожиданно громко захохотав, сказал Фарэн — Только не от того!

Он продолжал смеяться, но так же быстро остановился.

— Да, не от того, — ещё раз повторил он задумчиво, поставил чашку с чаем обратно на поднос и вопросительно посмотрел в глаза Аронне.

Аронна сидела на кровати, ошарашенная неожиданной новостью. В голове её сразу вспыхнуло столько вопросов и удивления, что она забыла, какой Фарен задал ей вопрос. Она смущённо улыбнулась.

— Ого. Я сразу на все вопросы не смогу ответить, — улыбнулся он. — Но, сперва ты. Так как тебе твои лук и стрела? Но только давай словами лучше, ладно?

— Они… для меня очень важны… — тихо сказала Аронна, удивляясь глухости и незнакомости своего голоса.

Фарен широко радостно улыбнулся, но Аронна тут же спросила:

— А стрела тоже твоя? Ведь я ее нашла, точнее мне ее принесли, это было далеко-далеко отсюда.

Фарен отпил немного чая.

— Твоя мама очень сильно старалась от неё избавиться. Сначала ей нравилось играть с ней, но потом произошло несколько разных событий, и она решила, что больше не хочет играть судьбами людей. Слишком сильно принимала всё к сердцу, да. Брала на себя много ответственности, слишком много. Она так и не смогла смириться со своим предназначением. Наверное, в этом есть и моя вина, конечно, — и Фарен резко поменял своё положение, чуть не задев чайник. Теперь он лежал на животе, приподняв грудь, упершись локтями в пол и вытянув руки вперед к серебряному подносу. За спиной в воздухе он стал небрежно, как ребенок, болтать ногами, видно было, что он разволновался.

— Я был очень легкомысленен, ветренен, беспечен и мало уделял ей внимания… — натянуто равнодушно протянул он, как будто повторял чьи-то чужие слова, с которым был не согласен. Потом он помолчал, и глаза его стали серьёзными.

— Но из всех моих детей именно она была такая же, как и я: она так же видела мир судьбоносных нитей, так же могла трансформировать его. Как и я, как и ты — он замолчал и стал пить чай, медленно, смакуя и причмокивая губами. Через некоторое время глаза его снова стали лукавыми.

— Вообще, конечно, и стрела, и лук были не мои. Мне тоже они достались от моего отца, а ему от деда. А деду от его мамы и бабушки. Кто первый получил их? Уже вряд ли кто-нибудь вспомнит — Фарэн выгнул спину, подняв ноги над головой, и рукой аккуратно вложил чайник в пальцы ног. Поглядел на него, поглядел на чашку, немного подвинул её и начал лить чай из чайничка прямо в чашку, ловко наклоняя ее в разные стороны, чтобы не расплескать. Налив чашку таким странным способом, он забрал из пальцев ног чайник и поставил его рядом с серебряным подносом.

Аронна, улыбаясь, наблюдала за ним.

— Что же случилось с мамой?

Фарен стал серьезен.

— На сегодня я откланиваюсь, — вдруг неожиданно сказал он, поднимаясь с пола, — я не могу долго быть здесь, на это надо очень много сил. До встречи!

Он поднял поднос и подсвечник, на некоторое время замер, после чего задул свечу и грациозно ушёл в проём. Лампа в кабинете погасла.

Аронна задумчиво полежала, повернулась на другой бок и проснулась. Было солнечное утро. Она удивилась, так как думала, что всё происходило в реальности.

Несколько дней подряд к Аронне во сне приходил Фарен. За это время она привыкла к его приходам, а так же к его странной манере держаться и говорить. Ей казалось, что они были очень давно знакомы, и с нетерпением ждала каждой их следующей встречи.

— Аронна, я хочу, наконец, сказать тебе о том важном деле. Даа. Посмотри, — и он сделал свою любимую стойку с чайником в пальцах ног.

— Мир — это зеркало. Эмоции в накале как кипяток: с ними надо очень аккуратно, с прихваточкой и подставочкой для горячего. А иногда нужно просто застыть и наблюдать за ними, любя их плескание.

— Но у тебя чайник в голых ногах! — воскликнула Аронна.

— Да. И мне горячо, мне больно. Но что я делаю?

— Улыбаешься. Совсем не видно, что тебе больно.

— Да. У меня тренировка, долгая тренировка, — и он снова начал наливать чай в чашку, — а знаешь цену этой тренировки? — он закончил наливать, перехватил чайник пальцами рук, поставил его на поднос и вопросительно посмотрел на Аронну.

Аронна молчала.

— Цена моей циничной выдержки — мои вечно нечувствительные пальцы и обожжённая душа твоей матери! — глаза его сверкнули от гнева.

Он помолчал. Потом глухо и раздражённо продолжил:

— Она была ранима и наивна. Меня это бесило. Меня всё бесило в ней. Такой божий одуванчик, какого лешего так вышло, что именно она сокрушитель? Вся наша порода была изрядно цинична, а тут… — Фарэн закрыл лицо руками и тяжело вздохнул…

— Ладно, — он выпрямился на полу и его взгляд стал решительным. — В этом книжном шкафу есть её дневник.

Фарэн как будто стал немного прозрачнее, призрачнее и голос его стал звучать тише.

— Но помни про кипяток! — крикнул Фарэн и растворился в воздухе вместе с подносом и свечой. Крик его прозвучал как будто издалека. Стало темно и тихо.

Аронна проснулась. Она была немного удивлена таким быстрым концом беседы. Было раннее утро. Она вышла в сад, прогулялась по росе, потом, вернувшись к себе, долго перед завтраком перебирала книги в мамином шкафу. В конце концов, она нашла аккуратно исписанную тонкую тетрадь, заложенную за книги на высоте своего роста. Это и был мамин дневник.

Глава 3

«Будьте осторожны к услужливости осьминогов.

Они отличные проводники, но хищники.

Поблагодарив проводника за помощь,

не соглашайтесь на другие его услуги — это ловушки.

(слова бабушки моей матушки)»

«Сегодня снился во сне мир с нитями судеб. Как красиво устроен мир! Я им не перестаю восхищаться! Потом мне первый раз приснился Алинель. Мы сидели на ветке огромного дерева, я и Алинель. Мы сидели, разговаривали, болтали ногами и наблюдали, как вокруг нас кипела жизнь, обычная человеческая жизнь.

Перед нами лежал наш город, Малый Айа, покрытый снегом. Множество островерхих крыш прижимались к подножию старых гор, тонкие ручейки дыма текли из печных труб, обнимая крыши большими белыми шарфами. Почти под нами, по мосту, переброшенному через замерзшую речку Айу, сновали повозки и экипажи — важные и не очень важные люди куда-то ехали, кутаясь в тулупы и шубы, кучера громко подбадривали лошадей. Мимо нашего дерева по дороге двое подростков в больших санях тащили валежник, перед ними бежало несколько собак. Рядом, с горки, скатывались прямо в скованную льдом реку ребятишки. Еще несколько лепили большого снеговика. Вдали, где река белой дорогой выходила из покрытых лесом старых гор и пробиралась сквозь весь посад вдоль города, было видно, как люди катались на коньках и сидели у лунок в ожидании добычи рыбаки. Несмотря на мороз, город жил своей жизнью. Я заметила, что ни мне, ни Алинель не было холодно. То есть я чувствовала, что холодно, но не мёрзла. Странно, почему бы? Мы с Алинель молчали, и в этом молчании чувствовалось, что мы давно друг друга знаем»

«Поначалу Алинель и город мне часто снились. Город постоянно менялся. То в нём что-то случалось плохое, то в нём гремел фейерверками какой-то праздник. И каждый раз мы с Алинель наблюдали, разговаривали и знали, что всё идёт как надо»

«Сегодня всё было ужасно. Случайно проговорилась матушке про встречи с отцом. Она ужасно ругалась. Не знаю что делать. Мне нравится с ним общаться, с ним интересно. Он столько много мне рассказывает! И про нити судеб — он их тоже видит! А матушка не видит и постоянно говорит, что это детские выдумки. Поэтому я ей перестала рассказывать… Но зато она очень мудрая! Но отец… Ах, если бы я переехала жить к нему! Там так интересно… Всё равно буду общаться! Если поругаюсь с матушкой, уйду к нему. Буду помогать ему, например, буду чистить его костюм. Может, он научит меня выступать, и тогда я не буду ему обузой! Ах, как бы я хотела выступать! Люди любуются тобой, хлопают, а ты танцуешь под куполом и смеешься от счастья! Ведь мое тело такое красивое и тоже очень гибкое!»

«Иногда мы с Алинель не могли найти общий язык и ссорились так, что он замолкал и исчезал. Город становился серым, пустым и тревожным, как будто пепел извергающегося вулкана застлал небо, а его лава слепо разрушила и пожрала всё на своём пути. В такие дни я прибегала к отцу и плакала. Он хмурился и ставил кипятиться свой любимый чайник. Мы долго пили чай и беседовали о снах. Потом он начинал рассказывать мне смешные истории, я отвлекалась, успокаивалась, и мне становилось легче.

Оказывается, папу отца звали Али. А полное имя было длинное, к сожалению, не могу вспомнить его целиком, но оно звучало как Алинель дер… или фон… что-то там! Алинель — редкое имя. Может тот, кто мне снится и есть мой дедушка?»

«Отец периодически берет меня на охоту. Обожаю эти поездки! Это так интересно! На нее обычно едут отец и двое его друзей. Мы приезжаем каждый раз на разные места, где что-то странное творится с нитями судеб.

Один раз приехали на окраину леса. Здесь были нити, которые как-то странно переплетались, вокруг них не было никакой живности, которая обычно живет на них. Один из друзей, Хилкоп, начал что-то напевать, нити начинали выпрямляться и расправляться, но как только он остановился, они снова неестественно закрутились. После нескольких попыток Хилкопа отец достал из колчана одну из стрел: она вся светилась, как будто ее накалили в кузнечной печи. Он натянул свой красивый лук и выстрелил в непонятный рисунок нитей. Как только стрела вошла в их переплетение, что-то ярко полыхнуло, несколько раз взорвалось и нас всех повалило на землю. Первой вскочила на ноги Нара, она направила руки в сторону полыхающих нитей и создала вокруг них большой пузырь. Он был похож на огромного свирря. Его оболочка захватила в себя часть обычных нитей и все искаженные. Хилкоп достал из своей сумки какой-то маленький предмет и стал дуть в него. Раздался мелодичный свист. В пузыре извивающиеся нити сразу начали переливаться разными цветами и плясать, меняя рисунки своих сплетений. И вдруг в пузыре на нитях загарцевало крошечное огненное существо, похожее на зеленую лошадку. Оно ритмично перебирало ногами на одном месте и его копытца выбивали искры, которые разбегались по нитям. Добегая до границ пузыря, искры исчезали, а рисунок нитей в тот же момент расправлялся. Как только все нити восстановились, лошадка вспрыгнула по одной из нитей к границе пузыря, повернула голову в сторону Нары и замерла. Нара поводила руками, пузырь стал истоньшаться и постепенно исчез. Существо фыркнуло, махнуло хвостиком и убежало по одной из нитей»

«Зря я проболталась отцу насчёт ссоры с мамой. Он сделался на мгновение каким-то чужим и сказал, что надо реже встречаться, чтобы не навлекать на меня гнев матушки. Я спорила и говорила, что, наоборот, хочу общаться с ним еще больше, так как общение очень вдохновляет. Что матушка не видит нити судеб и оттого мне очень одиноко с ней. Он сидел очень задумчивый. Потом он показал мне несколько своих фокусов, и всё вроде вернулось как прежде, но я чувствовала теперь, что что-то начало тяготить его. С тех пор он начал отдаляться»

Глава 4

«Приснился полуразрушенный город. Я была в смятении, потому что Алинель в этот раз не было. Проснулась и долго плакала».

«Отец на одном из представлений сорвался, стал часто плохо себя чувствовать и уехал. Перед отъездом он подарил мне свой большой красный лук и стрелу. Рассказал об их свойствах, но я почти ничего не запомнила. Я умоляла его не бросать меня и забрать с собой. Я очень переживала, но он ласково погладил меня по голове и сказал, что поправит здоровье у моря и вернётся. Но не было уверенности в его словах и глазах, и, если бы он планировал вернуться, он бы ничего такого не дарил. Он прощался со мной навсегда…»

«Приснился город. В нём снова все было в порядке. Теперь Алинель мне снился с луком за плечами и держал в руках отцовскую стрелу. Он помогал мне отыскивать и изучать старые, отжившие нити судеб. Кто-то умирал, кто-то, наоборот, излечивался после долгой болезни, где-то просто изменялась жизненная ситуация. Но ничто не исчезало в небытие, после прикосновения стрелы что-то чуть-чуть менялось, то с шипением, то со вспышками: каждый раз с разными эффектами. Потом мы возвращались на наше дерево и обсуждали все происшедшие события. Мне было сложно, так как у нас были очень разные понимания нашего мира»

«Снова поссорившись с Алинель, я поняла, что попросить поддержки больше не у кого: отца рядом не было. Я перестала чувствовать себя в безопасности и оказалась в плену у своих страхов, отчаяния и безысходности. Мне очень грустно и одиноко, но я тщательно скрывала это от матушки напускной бодростью. Она совсем не умела поддерживать меня: ее страхи и осуждение только усиливали мою безысходность. Может матушка и не нарочно, но мне приходилось отворачиваться от любой ее „помощи“ и убегать, так как всё оборачивалось „медвежьей услугой“. Я другая, чем она. Я другая! Но я одна. Наступила какая-то сплошная невезучесть, мне сложно и, кажется, я совсем запуталась, поэтому все больше теряла уверенность в себе и стала много ошибаться»

«Я стала очень ценить наши встречи с Алинель, мы почти перестали ссориться, я стала задавать больше вопросов. Я начала лучше понимать его. Но город все реже и реже снился мне»

«К нам приехала моя старшая сводная сестра Тоня. Когда-то у нашей матушки был муж, Тонин отец. У него была какая-то особая служба при дворе, и там, на этой службе он пропал без вести, Тоня тогда была еще маленькая. Потом Тоня выросла. Она была всегда яркая и бойкая. Вокруг нее вертелось много ухажёров, но ей очень не везло с мужчинами. В последнее время сестре постоянно изменял муж, и она приехала к матушке немного развеяться. Ко мне она всегда была очень добра. С Тоней приехал ее сын Олеан. Он был старше меня и очень нравился мне. Олеан, в отличие от своей матери, был тихим, вежливым юношей»

«Я опять внезапно поссорилась с Алинель, проснулась вся в слезах, пот струился ручьями по всему телу. Пришлось менять ночнушку и переворачивать подушку другой стороной, но сон не шёл. Я оделась и вышла на кухню, там сидели Тоня с Олеаном и пили чай. Мы попили чай вместе, и мне стало намного легче. Олеан рассказал, что на неделе они собираются поехать на охоту в местные леса. Я попросилась с ними»

«На охоту выехали рано утром. Я зачем-то взяла отцовский лук и стрелу. Лучше бы не брала. Все было хорошо, пока я не почувствовала, что папина стрела у меня в колчане горит как огонь. При этом она на ощупь оказалась холодная… Когда я выстрелила, стрела попала в оленя, который внезапно развернулся и сбил с ног ближайшую скачущую за ним лошадь. Лошадь упала на всем скаку на бок и сильно повредила ногу своей всаднице. Ей оказалась Тоня. Я вдруг четко увидела мир нитей вокруг сестры: все было нормально. Я поняла, что так было необходимо, хоть Тоня и плакала в голос от боли. Мы разделились. Одни остались у оленя, а другим пришлось везти всадницу к лекарю в город, так как в этот день местный лекарь был в отъезде. Я забрала отцовскую стрелу и поехала вместе с ними.

Городским лекарем внезапно оказался Хилкоп. Он тепло поприветствовал меня, а, увидев у меня отцовский лук и стрелу, сказал: «О, наконец-то!» Прощаясь, он приглашал непременно приезжать к нему на чай. Не смотря на то, что нынешний повод был не очень веселый, я очень рада была этой встрече.

Этим же вечером Тоня, все еще страдая от боли, отказываясь от ужина, неожиданно и, видимо в сердцах, сказала, что очень завидует мне, не смотря на мое происхождение. Что я родилась, когда Тоне было пятнадцать лет и это событие отняло у нее всю материнскую нежность и заботу. Мама покачала головой, попыталась, но не смогла остановить Тонину речь:

«Я так завидовала, что ненавидела и маму, и тебя одновременно! Я разом осталась одна! До сих пор не могу простить! И сейчас этот твой выстрел опять испортил нам отдых!»

Ее слова сильно удивили и очень больно зацепили меня. Неужели внутри такой приятной женщины пряталось столько злости?.. Олеан хотел остаться у нас подольше, но Тоня на следующий день внезапно собрала вещи, и они уехали. Они очень редко приезжали, и совсем не приглашали к себе, не смотря на то, что мама очень любила Тоню и Олеана, а у меня с ним часто находились общие интересы»

«После отъезда Тони всё пошло наперекосяк. В моей душе что-то перевернулось и появилась эта ужасная пустота. Дни стали унылыми и наполненными рутинными делами. Мне стало страшно касаться всего, что связано с отцом, уже не только в разговорах. Я поняла, что из-за меня стала несчастной не только моя мама, но и вся ее семья. Я решила избавиться ото всего, что было связано с отцом. Сначала я запихнула колчан со стрелой и лук под рогожку в дворовый сарай, где хранился разный ненужный хлам. Но когда дети прислуги, играя во дворе в прятки, нашли стрелу и кто-то из них сильно поранился, я очень разозлилась. Я схватила стрелу, вскочила на стоявшую рядом оседланную лошадь и долго скакала, размышляя, куда бы эту стрелу закинуть, чтобы ее больше никто не нашёл. Я выкинула ее с высокого обрыва в море. Надеюсь, там-то она больше никому не принесет вреда…»

В нескольких местах этот лист тетради был с расплывшимися чернилами, видимо мама плакала. Больше записей в тетради не было, следующие листы были вырваны.

Аронна отложила тетрадь и взволнованно заходила по комнате. Теперь она была уверена, что именно ее стрела убила Рони. Что, оставаясь без сокрушителя, стрела резонансно, но бесконтрольно несет в себе силу разрушения. Что видение нитей судеб является одновременно и проклятием для тех, кто не принимал его как призвание или действовал вопреки определённым законам. Что метания между родственниками и отцом выбило опору у мамы из-под ног. Мама не смогла, сломалась: она была внутри таким беспомощным и в то же время не знающим кому доверять ребенком… Всё сложилось в единую картину: Аронна поняла, что мама сама отреклась от призвания и была категорически против того, чтобы Аронна становилась сокрушителем. Отчаянное ее нежелание вылилось в неосознанные противоречия внутри самой Аронны, и они жили в ней где-то глубоко до возвращения в родовое поместье…

Глава 5

— Кипяток! — Фарэн широко улыбался при свете своей свечи.

— Рада тебя видеть, Фарэн! — ответила Аронна.

— Кажется, ты не сильно обожглась!

— Но обожглась. Я тоже иногда сомневаюсь, — улыбнулась Аронна, вспомнив симпатичного мужчину, просящего помочь его отцу.

— Да, твоя бабушка была очень красивая и очень притягательная. Но она не умела пользоваться той силой, что у нее была. Когда у нас с ней был роман, свечи вокруг тухли, цветы расцветали быстрее! Дааа. Очень сильная женщина. Но из-за того, что ее бабка была сожжена на костре, она не смогла передать внучке многих знаний, не смогла научить ее управлять своей силой. Более того, так это гонение на ведьм было популярно, что родственники застращали ее совсем, и она научилась лишь бояться и прятать свою силу. По молодости эта сила взрывается, как она взорвалась между нами. Но потом привычка прятать одолевает, заставляет вспоминать осуждения и гонения, и сила прячется за морализмом и скептицизмом…

Аронна проснулась и долго думала над сказанным, ворочаясь с боку на бок в темноте ночи. Она совсем другими глазами теперь глядела на маму, на деда с бабушкой. Но она не понимала, почему Фарэн мог показывать свою силу, пусть шутя и дурачась, а бабушка и особенно мама должны были прятать ее?

Уже к утру Аронна заснула. Ей приснился красивый город. Было лето. Островерхие черепичные крыши были похожи на оранжевое лоскутное одеяло, застилавшее подножие невысоких старых лесистых гор, с которых сбегала быстрая речка, и, звонко журча, пробиралась между каменными домами. Аронна оглянулась — она, словно птица, сидела на широкой ветке большого дерева в удобном лёгком салатовом сарафане с широкими лямками. По полю сарафана кружились в весёлом вальсе редкие мелкие фигурки — женщина в длинном платье и широкополой шляпе и мужчина во фраке… Снизу послышалось шуршание. Какой-то тёмный зверек пробирался, цепляясь за кору, ныряя между основаниями ветвей, вверх по стволу. Зверь добрался до ветки Аронны, медленно и грациозно уселся рядом. Это был чёрный кот. Не обращая внимания на Аронну, он сидел и щурился. Аронна протянула к нему руку, но он лишь пренебрежительно пошевелил шерстью на спине. Так они молча и сидели, наблюдая за городом. Аронна боялась спугнуть его, поэтому сидела тихо и почти неподвижно…

С тех пор город ещё несколько раз снился Аронне, каждый раз в нём кипела жизнь, если это был день. Да и ночью была своя ночная жизнь. Кот постоянно приходил и садился рядом или уже сидел и как будто ждал ее. Они сидели молча и наблюдали. Было странно — как будто они были и, в то же время, как будто их не было. Они не участвовали в жизни города — лишь только наблюдали за ним. Между этим городом, котом и Аронной как будто было стекло. Аронну постепенно стало накрывать ощущение бессмысленности ситуации, досады и горечи. Ей изрядно надоело сидеть в этой стеклянной клетке, но в то же время было непонятно, что нужно изменить, чтобы попасть в город или слезть с дерева. Или, наконец, проснуться.

В этот раз, как и в мамином дневнике, в городе была зима. Снизу, под деревом, ребетня играла в снежки, и, заметив крадущегося к дереву кота, они стали метать снежки в него. Кот убыстрил шаг, и, несколько раз отпрыгнув, вскочил на дерево. Белкой он взметнулся по стволу и уселся на ветку чуть ниже Аронны, видимо запыхавшись. Аронна, не думая, взяла немного снега со своей ветки и тоже запустила мягким комочком в кота. Кот от неожиданности подпрыгнул и чуть не упал с ветки. Вернувшись в устойчивое положение, он короткими кивками недовольно вылизал бок и стремглав поднялся на ветку, где сидела Аронна.

— Как тебе игра в снежки, Баст? — неожиданно для себя спросила Аронна. Кот как всегда не собирался отвечать, но упоминание богини-кошки Баст его явно озадачило.

— …а почему вдруг Баст? — удивлённым высоким голосом сказал кот. — Ну, хотя бы пол, наконец, угадала.

— Так ты не кот? — пришёл черед удивляться Аронне. И как она сразу не поняла, действительно, по пропорциям тела это явно была кошка. Но в мамином дневнике было написано про кота…

— Кот, да не тот — ответила кошка, и первый раз за всё это время повернула умную мордочку к Аронне, взглянув ей в глаза своими оранжево-чайными глазами с тонкой зеленоватой каймой — к Иллионе действительно приходил кот.

— А где он? Ты знаешь маму? Как тебя зовут? Кто ты?

— Так много вопросов, так мало ответов, — Аронне показалось, что кошка ехидно улыбнулась, пренебрежительно дернув хвостом. — Если тебе так нравится, можешь называть меня Баст, хотя Бастет тут уж точно не при чём.

— Мне бы хотелось называть тебя так, как тебя действительно зовут.

Кошка вдруг резко повернула голову и взглянула на Аронну в упор. Зрачки ее сузились, стали острыми, и глаза стали узорчато-серыми с зелёными искрами. Что-то знакомое было в этом взгляде, да и в голосе. Но Аронне почему-то стало страшно.

— Боишься… ты всегда меня боялась. А уж обижалась-то сколько! Но как ты выросла, девочка моя! — кошка продолжала смотреть на Аронну. Аронна не выдержала пристального взгляда и отвела глаза на ребят внизу, продолжавших играть в снежки. Хотелось бы ей оказаться среди них, в шумной веселой игре, а не здесь… И вдруг она почувствовала, как ее за плечи кто-то обнял. Она удивлённо обернулась. Вместо кошки рядом сидела женщина в тёмно-синем длинном платье с волосами каштанового оттенка. Её оранжевые глаза с тонкой зеленоватой каймой смеялись.

— Бабушка Кира?! — да, это была заметно помолодевшая бабушка, мамина мама. Бабушка Кира, старинный заснеженный город, взрослая Аронна в зелёном сарафане на широких лямках… Это было такое странное сочетание, как будто время в случайном порядке наложилось разными слоями в одну картину. Странность всей этой ситуации усиливало то, что они сидели на дереве.

— Нашла чему удивляться, — сказала Кира.

Глава 6

— Как странно это всё. А здесь обязательно сидеть? Как отсюда спуститься? — спросила Аронна.

— А ты возьми меня за руку, закрой и открой глаза.

Аронна неуверенно, как будто от прикосновения всё исчезнет, взяла бабушкину руку обеими руками. Закрыла и снова открыла глаза и увидела вместо города широкую каменистую дорогу среди больших старых скал. Ощущение окружающей действительности было намного реальнее, чем старинный город. Они вдвоём стояли на дороге, на их плечах были накинуты тёмные суконные длиннополые плащи. Аронна отпустила руку и посмотрела на бабушку Киру. Эту статную женщину в самом расцвете сил очень странно было называть бабушкой…

Впереди был огромный каменный мост через ущелье, его продольные массивные арки смыкались над проездом моста небольшой арочной перемычкой, как будто подчёркивая торжественность перехода от этих гор к тем. Впрочем, за мостом виднелись такие же старые скалы, покрытые сверху снегом.

Кира и Аронна прошли по мосту. Под ним шумела быстрая река, поднимая облака брызг на перекатах и порогах. Дорога петляла между скал минут сорок. Мимо них иногда, то навстречу, то обгоняя, громыхали возы, иногда проносилось несколько всадников. Одежда на них была немного странная, но Аронна не сильно обращала на это внимание: ее уже сложно было удивить чем-то необычным. Через некоторое время дорога повернула, и слева от дороги скалы кончились. Открылась большая долина с озёрами, лугами, лесами и поселениями. После очередного поворота дорога шла к городу, обосновавшемуся на большом широком плато. С двух сторон его окружали каменные высокие массивные стены, с двух других — закрывали отвесные скалы.

Они прошли сквозь высокие въездные ворота и по главной дороге вышли на рыночную площадь. Дальше Кира повела Аронну, петляя по улочкам.

Постепенно они пришли к дальней городской стене. Проскочив мимо спящего охранника, Кира и Аронна поднялись на стену по каменным ступеням. Сверху на стене был широкий коридор, обрамленный по бокам каменными глыбами, скрепленными красноватым раствором. К ним крепились деревянные стойки и балки, держащие стропила под соломенной крышей, в которой гнездились ласточки. Дерево конструкций было источено дождями и ветрами, в отличие от соломы: она была желтая и свежая. С одной стороны каменная стена была выше и с бойницами, глядящими наружу. На всем лежал отпечаток древности: в одних местах на камнях было множество зарубок, в других залатанные более мелкими камнями и раствором пробоины. То тут, то там были почерневшие части стены, явно опалённые огнём. Было впечатление, что эти стены штурмовали, а возможно и не один раз.

Отсюда город был виден как на ладони. Солнце светило со стороны долины, поэтому стена изнутри города была в тени. Аронна и Кира в своих темных плащах были почти не видны из города, и их задача была не наткнуться на следующего охранника. Город жил своей обычной жизнью.

— Это город твоих предков, твоя родина, — сказала бабушка, — наши предки были царственных кровей, очень уважаемого старинного рода, вели активную придворную жизнь. Но случилось так, что произошел большой заговор и переворот, в результате которого пришли к власти сторонники церковного ордена и пиковых походов. Тогда много где ещё было многобожие. После переворота почти всех, кто был у власти, сожгли на кострах как ведьм и колдунов, предварительно очернив их перед людьми… удалось спасти лишь младенца, которого передали преданным людям, и те увезли его далеко за пределы страны, став при этом бродягами. Они поселились в большом городе на плоских равнинах. Но через некоторое время этот город тоже был уничтожен за язычество новой воинствующей религией и они снова стали бродягами. Потом они смогли осесть в глухой деревеньке и смешаться с местным населением. Конечно же, от царских имён и фамилий ничего не осталось, но в уже подросшем ребенке осталась царская кровь, сила, характер и стать, которая была чужда местным. Девочку все равно приняли и воспитали как свою, она выросла, вышла замуж за местного парня и пустила там корни. Из поколения в поколение передавалась грусть по горам и жаркому солнцу. Из поколения в поколение передавались наши оранжево-чайные глаза и вьющиеся волосы.

Аронна проснулась. Утро солнцем заглядывало к ней в кабинет, освещало часть спальни и белоснежную печь. Аронна сладко потянулась и задумалась. У нее было два совсем разных ощущения от Фарэна и Киры, но внутри неё они гармонично сплетались в единое целое. Как небо и земля, и одно без другого представить было сложно.

Часть 6. Калач

Глава 1

Утром Хона попрощалась со всеми и обещала «залетать» несколько раз в неделю, чтобы навещать Аронну. Риммис и Ник начали тоже готовиться к отъезду домой. Они ещё раз съездили к местному доктору. Оказалось, что он уже раздал всех щенков и был рад Торопыге, который теперь радостно носился по двору со своей матерью наперегонки. Доктор спросил про самочувствие Аронны и, поискав некоторое время в подвале и на чердаке, где у него хранилось множество ингредиентов для лекарств и сами лекарства, от себя передал для нее пузырёк какой-то редкой настойки.

Но настойка помогла Аронне лишь спать без снов, поэтому она принимала ее только когда ей нужно было как следует выспаться. Ей стали сниться сны-истории ее рода. Теперь Кира гораздо чаще Фарэна являлась ей во снах. Так же, днём периодически бывали приступы удушья. Когда она теряла сознание, то перед глазами у нее проносились самые страшные обрывки этих снов. Она то слышала разъяренные крики людей, то видела горящий рушащийся город, то очень похожего на Фарэна пожилого рыцаря, приказывающего поджигать костёр, разложенный вокруг связанных людей… То она видела нападающего на нее с шипением большого чёрного кота, размером с лошадь: он прыгал, сбивая ее с ног или выбивая ее из седла. Под конец все вокруг утопало в пламени огня.

Аронна заметила, что удушье бывало только тогда, когда она была без стрелы, и только на территории замка Крима. Тогда она решила гулять вокруг и за пределами поместья, чтобы постепенно набираться сил. Эти прогулки были очень ностальгическими: ей было приятно встречать знакомых людей в городе, посещать любимые места, подмечать, что же изменилось за время ее путешествий и отшельничества…

В тот день Аронна тоже гуляла по городу. Она прогулялась по тенистому парку городского монастыря, и, пройдя вдоль его кладбища, решила отыскать могилу родителей. Она брела по знакомым дорожкам, и замечала то тут, то там новые могилы. За одним из памятников она увидела свежую могилу с множеством увядших уже цветов, на которой лежал, свернувшись калачиком, спиной к Аронне большой бело-бежевый пёс. Она осторожно прошмыгнула мимо. Пёс не пошелохнулся.

За следующим высоким памятником она увидела старушку, сидящую на скамеечке около покосившегося надгробия, и поздоровалась с ней.

— Видела собаку-то? — спросила она. — Хозяина похоронили несколько дней назад. Пёс ещё молодой, но безутешно тоскует. Отличная собака пропадает…

— Но никто ведь не знает когда уйдёт на тот свет, — философски заключила старушка. — Иди, дай ей хлебушка: пёс добрый, не укусит. Может у тебя возьмет.

Она протянула кусок хлеба.

Аронна взяла хлеб и опасливо вернулась к собаке. Подошла с другой стороны, не со спины, и протянула кусок. Собака приоткрыла глаза, понюхала протянутый хлеб сухим черным носом, шумно вздохнула, отвернулась и снова закрыла глаза. На белую шерсть красивой морды выкатилась крупная слеза. Аронна ощутила, что собака не тронет ее, что эта большая собака в великом горе. Она присела рядом на скамью. На могиле ещё не успели поставить памятник, только воткнули дощечку. Аронна стала читать надписи на дощечке, и ей стало грустно: она вспомнила этого человека. Хозяин собаки был местным булочником. Он был большой и добрый, все его очень любили. Когда Толь пёк хлеб, остатки теста сдабривал пряностями, сахаром, изюмом или повидлом и делал миниатюрные булочки, которые раздавал детям.

Аронна снова перевела глаза на пса. И ей очень захотелось погладить его, приласкать, согреть, поддержать. Пёс был очень красив и очень несчастен. Аронна заговорила с ним. Рассказала, как она с Кримом в детстве ходила к дяде Толю за булочками. Услышав имя хозяина, пёс поднял голову, внимательно посмотрев в глаза Аронне своими большими коричневыми выразительными глазами. Но потом вновь грустно положил ее на лапы и тяжело вздохнул. У Аронны много накопилось в душе невысказанного, и тоже болезненного. Она говорила и говорила, не могла остановиться. Слёзы то подкатывали к горлу, то отпускали. Потом она заплакала. И вдруг она ощутила горячее дыхание рядом с коленом. Она и не заметила, как пёс сел рядом. Теперь он положил умную большую лопоухую голову ей на колено и тихо заскулил. Она осторожно погладила его. Он вежливо лизнул руку. И Аронне сразу стало легче: они поняли друг друга.

Они посидели вместе так некоторое время. Аронна ещё что-то рассказывала псу и долго гладила его. Потом вспомнила про кусок хлеба, отложенный на скамью, и предложила его собаке. Пёс с благодарностью съел его.

Подошла старушка. Удивилась, что пёс съел хлеб, потому что у нее он не взял ни крошки, даже голову не поднял.

— Жена Толя, Линка-то, не любила его, называла бестолковым и слишком прожорливым… да и на Толя часто ругалась. Сварливая оказалась бабенка, — сообщила старушка. — Детей у них не было, так что или она пса таки выгнала, или, скорее всего, сам ушел… разве с такой уживешься… Толя в могилу она свела раньше времени, мужик-то крепкий был… пусть земля ему пухом… На, дай ему еще хлебушка.

Она протянула Аронне оставшуюся горбушку.

— Да, чуть не забыла, Толь его, кажется, Калачом звал, — прощаясь, добавила старушка.

Ещё некоторое время Аронна и Калач посидели вместе, потом Аронна встала. Она хотела засветло найти могилу родителей, а приближался вечер. Калач повилял хвостом и вернулся на могилу хозяина.

Аронна подошла к могиле родителей и сразу залезла в тайничок под лавкой. Достала оттуда горшки из-под цветов, которые обычно высаживались на могиле еще при жизни мамы. Могила оказалась изрядно запущенной, и она решила побранить за это брата. Горшки лежали нетронутыми с того момента, как Аронна с матерью высаживала здесь крупные бело-синие анютины глазки — любимые отцовские цветы.

Аронна выбрала горшок с очень широким горлышком. Вспомнилось, что она ругалась на него, когда забывала, что у него нет снизу отверстия, и излишек воды при поливе рассады не сольется. А теперь это было важным его качеством. Аронна сходила к кладбищенскому колодцу, помыла его, налила воды и отнесла Калачу. Собака долго пила, и Аронне пришлось пару раз бегать, чтобы наполнить ее снова.

Глава 2

Перед ужином Аронна пришла к брату в кабинет. Она сказала насчёт неухоженной могилы родителей, но была сильно удивлена, что, оказывается, Крим ждал ее приезда, чтобы навести порядок не только на могиле, но и в поместье, уточнив, что мать оставила завещание. Просто сразу, как она приехала, был день рождения Шелона и пожар, после ее плохое самочувствие, и совсем некогда было говорить об этом. В итоге они договорились следующим же утром сесть изучать завещание и разбирать бумаги.

Через пару часов после ужина, застав Аронну с Риммис в гостиной, Крим объявил, что через полмесяца он будет праздновать свой юбилейный день рождения.

— Если гости не устали от моей персоны, то я приглашаю вас на праздник, — с обворожительной улыбкой сказал он. — Ко мне приедет так много народу, что разная степень знакомства точно никого не смутит!

— С удовольствием, — ответила Риммис, — не против, если я с Ником?

— Конечно, конечно! Очень буду рад видеть тебя с Ником! Сестренка, а без тебя я праздновать отказываюсь категорически! — он взял спички с каминной полки, сел напротив девушек, вынул любимую трубку из кармана и достал кисет.

— Конечно, Крим, я обязательно буду. И не из-за того, что я не смогу уехать раньше, а потому что мне непременно хочется поздравить тебя лично и порадовать подарками, — ответила Аронна.

Набив трубку табаком, Крим примял его и чиркнул спичкой. По гостиной стал растекаться тонкий, немного терпкий аромат. Пуская дым колечками, он немного поболтал с девушками. Потом встал, тряхнул кудрями и вальяжно откланялся, пожелав спокойной ночи. Было десять вечера, но ни Риммис, ни Аронне не хотелось подниматься к себе. Они давно не оставались так вдвоем, наедине, и Аронне захотелось поговорить по душам.

— Ник уже ушел спать? — нарушила молчание Аронна.

— Да, он сегодня набегался, снова навещал доктора. Ему очень нравится играть с этими громадными шерстяными собаками… А как ты себя чувствуешь, лучше? Помогает настойка?

— Да, когда я сильно устаю, я выпиваю ложечку перед сном. Она выключает меня, я сплю как убитая до утра без снов и высыпаюсь отменно. Но иногда мне хочется посмотреть сны, мне в маминой мастерской снятся очень интересные сны про бабушку и дедушку, про наших предков.

Риммис рассказала, что ей тоже снились сны про бабушку и про мир нитей.

— Слушай, а расскажи про Ника! Где? Как? Откуда?.. Может, познакомишь с папой? — неожиданно спросила Аронна и смущенно заулыбалась.

Но Риммис в ответ стала напряженной и отстраненной. Аронна поспешно прикоснулась кончиками пальцев к руке Риммис и извинилась. Они помолчали.

Риммис задумчиво потеребила рюшечку своего красивого платья.

— А знаешь, он очень похож на своего отца, — вдруг тепло улыбнувшись, сказала Риммис. — Он был капитаном дальнего плавания… и единственным из всех мужчин, на кого мои чары не действовали. Меня это очень задевало и бесило, но он был единственным мужчиной, который остался в моем сердце. Было бы так здорово познакомить Ника с отцом…

Риммис вдруг зарыдала.

— Ты так и не видела его с тех пор? — поспешила спросить Аронна.

— Его уже нет в живых, — тихо сказала Риммис. — Я недавно узнала, что несколько лет назад он вернулся на родину, чтобы ухаживать за заболевшей матерью, и после ее смерти внезапно умер сам… он так и не узнал, что у него есть сын.

Аронна обняла подругу и Риммис еще сильнее заплакала, как будто накопившаяся боль толчками выходила из нее вместе со слезами.

Но, остановившись, с неожиданной злостью она проговорила:

— Нелегко мне оказалось прийти домой, к родственникам, когда я обнаружила, что ношу ребенка. Никто не был готов к этому. Очень много гадостей наговорили мне: «Как же без мужа», «Кто тебя теперь замуж-то возьмет»… И мне пришлось превратиться в рыбу и уплыть глубоко в море. Тягостно мне было всегда дома, а тут совсем… Я чуть Ника не загубила, ему ведь надо было в первую очередь человечьим детенышем развиваться…

— Извини, Римми, — Аронна вдруг поняла, насколько она мало знала про семью, где выросла Риммис. А ведь в детстве они много играли вместе, но ни Риммис, ни Рони не рассказывали ей никаких подробностей. Да и в детстве как-то не до взрослых семейных сложностей. Аронна ощутила в воздухе ту холодинку, которая была между ними раньше.

Начали бить часы, они были напольные старинные, деревянные, выше роста человека, с мелодичным переливчатым звоном, и за резным стеклом у них мерно качался начищенный маятник.

— Кажется, надо идти ложиться спать, — проговорила Аронна.

— Да, — немного натянуто улыбнулась в ответ Риммис. — Пора уже. Спокойной ночи, Ари, хороших тебе снов!

Наутро Аронна пришла к Криму в кабинет. В нем было сильно накурено. Брат был серьезен и как будто несколько расстроен. Небрежно, как будто нехотя, он достал с полки шкафа шкатулку и поставил ее перед Аронной. Это была мамина шкатулка из ее комнаты.

— Ты уже читал? — Аронна вопросительно посмотрела на Крима.

— Да, я прочитал завещание, но там тебе ещё письмо, его я не читал, — ответил Крим.

Аронна открыла шкатулку и вынула вчетверо сложенный листок гербовой бумаги. Под ним оказалось запечатанное письмо с единственной подписью маминым почерком: «Аронне». Оно лежало на футлярах личных печатей отца и матери. Развернув завещание, она начала читать его. В кабинете повисла тишина.

Брови Аронны вдруг взлетели, лицо вспыхнуло румянцем и на нем отразилось сильное удивление. Аронна закашлялась. В завещании было написано, что все поместье с прислугой и одной деревней с ее пахотными землями отдаются Аронне, а Криму были отписаны две деревни с их пахотными землями, охотничьи угодья и конезавод с рестораном и мясной лавкой.

То есть «замок Крима» теперь ее? Брат и сестра с детства называли в своих играх дом в их поместье «замком Крима». Она озадаченно подняла глаза на брата, чистящего свою трубку.

— Да, замок Крима твой, — горько сказал Крим. — Если ты не против, то я отпраздную в нем свой юбилей, после этого поеду на свой конезавод…

— Крим, конечно, я не прогоню тебя, ты же знаешь: мы всегда считали, что это поместье достанется тебе, я не могу поверить… чем ты умудрился маме так насолить?

— Матери все было не так, и даже я перестал находить с ней общий язык последние полгода ее жизни. Особенно после смерти бабушки Киры.

— Понятно… давай вернемся к этому позже… после твоего юбилея… мне надо осознать… не могу поверить… зачем так? — Аронна встала, положив в шкатулку завещание, закрыла ее, задумчиво провела по ней подушечками пальцев. Помедлив, она взяла письмо и озадаченно вышла из кабинета Крима.

Глава 3

«Милая моя доченька Аренька. Знаю, я умру раньше, чем ты приедешь домой. Поэтому пишу это письмо. Я была несправедлива к тебе. Я поняла это слишком поздно, когда умер твой отец, когда уехала ты. В доме стало так пусто. Мне было очень больно, но эта боль помогла мне понять ценность тех, кого я потеряла.

Но речь не обо мне. А о тебе, Аронна. Я очень мало ухаживала за тобой, мало уделяла тебе внимания, Ароша. У тебя было мало красивых платьев, я мало наряжала тебя, мало причесывала твои шелковистые кудряшки, не вплетала в них разноцветных лент и розанов. Я не учила тебя женским хитростям, и ты росла мальчишкой-постреленком…

Мы с папой старались растить вас, относясь к вам одинаково. Мы воспитывали вас, но все равно вы с Кримушкой росли дикими воробышками. Мы не понимали, что мы делаем не так. Вероятно, я была слишком строга, а отец слишком уступчив: никогда у нас с ним не получалось равновесия и согласия. Не получалось у нас создать такую атмосферу в доме, чтобы было всем тепло и уютно. Как будто я жила в одном мире, папа ваш в другом, а вы в третьем и четвертом. И в каждом мире были свои правила. Наверное, надо было создавать пятый мир, в котором бы все из разных миров собирались бы вместе. Но это я понимаю только сейчас… Вот, мы с вашим папой закончили свой жизненный путь, а вы выросли совсем не такие, какими мы вас представляли. Я хотела из Крима вырастить сильного духом, хозяйственного и ответственного мужчину. Но из Крима выросла кисейная барышня, а из тебя вырос странствующий рыцарь… Больно это всё.

Я знаю, Крим не дождется твоего приезда и прочитает завещание. Но, все-таки но. Так как наши с папой воспитательные попытки заводили каждый раз совсем не туда, то я вам, вполне повзрослевшим нашим детям, оставляю выбор.

Мой отец, Фарэн, был циркачом. Да-да, это не описка, я не говорила тебе об этом: это было позорной тайной нашей семьи, имеющей титул баронства. Это была очень серьезная ошибка моей мамы, с одной стороны, с другой — любовь всей ее жизни. Для общества мама была не только вдовой барона, но и жертвой незаконной любовной связи с сыном тайного советника, уж это ты знаешь. Сейчас я понимаю, я так боялась последствий вольностей своего отца, что всячески ограничивала и оберегала всех своих домашних в любом проявлении свободы: и твоего отца, и тебя, и Крима. Это была другая крайность, это была моя излишняя вольность, которая принесла твоему отцу самодурство и замкнутость в семье, тебе гордую протестность, а Криму обманную покорность. Я поняла, что во всех проявлениях свободы нужен баланс, как у акробата под куполом цирка. Что крайности, как излишняя свобода, так и излишняя несвобода, приводят к чудовищным последствиям. Очень больно приходить в итоге своей жизни к развалинам и одиночеству. Но уже есть то, что есть и ничего исправить я не смогу…

Незадолго до смерти Фарэн купил на собранные средства небольшое поместье за нашим городом. Надо сказать, что он по-особенному относился к твоей бабушке, хоть она и отвергла его, как только узнала, что носит в чреве дитя, то есть меня. У него было очень много женщин, он вел распутный образ жизни. Ну да дело не в этом. Дело в том, что он оставил втайне от матушки мне это поместье. Никто об этом не знал, даже твой отец, потому что я не собирались принимать этот «подарок», хоть документы на поместье и оформлены на мое имя. Но надо признать, что сейчас, чтобы не обидеть вас с Кримом, было бы лучше поделить все земли и поместья поровну: как раз получилось бы каждому по две деревни и по поместью. Но тут есть одно но. Я вчера ездила в поместье Фарэна. Деревня Фарэна, как и поместье, оказались заброшены.

Поэтому вот вам с братом, доченька моя Ароннушка, выбор. Я думала отдать тебе две деревни попроще и наше поместье, а Криму одну богатую деревню с хорошими мастеровыми, с охотничьими угодьями и заброшенную деревню с поместьем Фарэна. Вот ему и задачка была бы напоследок: оставшись без родового дома реконструировать для себя дедушкин. Земель ему на это и рабочих рук хватит, крестьяне у нас в деревнях дельные. Но, зная Крима, я сомневаюсь, что он захочет возиться с восстановлением, а тебя этим обременять насильно я не хотела бы тоже. Поэтому моя последняя просьба к вам: выберите себе по две деревни и по поместью поровну, на свое усмотрение.

Теперь насчет семейных доходов. Как ты знаешь, после отца остался конезавод, ресторан и мясная лавка. Мясной лавкой и рестораном вполне успешно заведует Крим. Но управляющий конезавода постоянно жалуется на него. Помимо нескольких мясомолочных табунов, твой отец вместе с управляющим растил прекрасных жеребцов и табун кобыл скаковой породы, ты, наверное, помнишь. Так вот, Крим их почти всех перевел на мясо или распродал. У управляющего сердце кровью обливается, но Криму наплевать на красоту лошадиной стати. Отец-то был знатоком! А ты, Ариша, всегда любила этих коней и не переносила мясную лавку. Знаю твой норов: надеяться на богатое замужество бессмысленно. Но запасы денег не бесконечны, тебе нужен будет свой доход. Если ты возьмешь конезавод в свои руки и возродишь его, то из этого может получиться неплохая прибыль. Скаковые породистые лошадки-то всегда в цене. Особо отцовская любимая порода.

…Люблю тебя, доченька, целую твои яркие шаловливые глазки и крепко обнимаю, строптивый ты мой воробушек! Поцелуй и обними от меня Кримушку, и передай ему, что я его тоже очень люблю, хитрого паршивца такого! Он такой же мой воробушек! Я люблю вас обоих и все же радуюсь, что у меня детки смышлёные и необычные! А то, что не выросло из вас рыцарей и принцесс, ну и Бог с вами, значит, так было Ему надо.

Это письмо написано днем позже первого завещания, на гербовой бумаге, и я его оставляю как настоящее завещание. Совсем я слаба стала, жду со дня на день, когда Бог позовет меня к Себе, как позвал полгода назад твою бабушку Киру.

Благословляю вас обоих, Аренька и Криша, на долгую, счастливую, справедливую и честную жизнь!»

Глава 4

Аронна долго плакала над письмом в мамином кабинете. Потом вышла в спальню к белому камину.

В письме матушка оставила адрес и описание поместья и земель, уточнив, что ключи от поместья она положила в тайничок в белом камине. Аронна ощупала каминные плитки, но ни одна плитка не сдвинулась. Она, задумчиво подойдя к большому окну, решила пока не говорить ни о чем Криму, и, хотя бы без ключей, посмотреть на неожиданный подарок Фарэна. Но сначала она хотела зайти на кладбище чтобы прибраться на могиле родителей и заодно навестить нового знакомца Калача, покормить его и приласкать. Калач понравился Аронне. Иной раз звери задевают самые тайные струны человеческой души, возможно, из-за того, что они, хоть и бывают хитры, но не умеют скрывать свои чувства и лгать.

За пару часов до полудня Аронна пришла на кладбище. Пёс так же лежал на могиле. При ее появлении он слабо завилял хвостом. Вода была выпита. Аронна присела около Калача и погладила его, пёс снова положил свою грустную морду ей на колени. Немного волнистая шерсть была снаружи грязной, но внутри, в подшерстке, была тёплой, густой и чистой. Аронна достала из сумки кастрюлю, наполненую едой и сняла с нее крышку. Так же достала новую большую миску и налила из бутылки чистую воду. Пес подумал и сначала отвернулся, но потом не выдержал и накинулся на еду. Вылизав кастрюлю, он попил, вздохнул, посмотрел на Аронну и виновато завилял хвостом. Аронна обняла его за шею и пёс благодарно стал вылизывать ей руки, щёку, всё, до чего мог дотянуться. Он попытался даже покрутиться юлой вокруг Аронны, но довольно быстро тяжело сел и, извиняясь, заскулил. Собака была ещё слишком слаба.

Аронна заглянула в мир нитей. Какое-то тревожное едва уловимое вязкое ощущение появилось сегодня у Аронны, когда она шла по городу. Но с Калачом было все в порядке. Аронна его приласкала, забрала кастрюлю, и пошла убираться на могиле родителей. Несколько раз, утомившись, она приходила к Калачу, посидеть на скамейке, и поговорить с ним. Так они провели полдня. Аронна поняла, что могилы так запущены, что за один день она просто не осилит привести их в нормальное состояние. Но мысль о том, что ее тут снова встретит этот замечательный пёс, придавала ей силы. Да и бросать его одного ей совсем не хотелось.

Аронна вернулась в поместье, поднялась к себе и открыла окно. На горизонте горы слились с серым нахмуренным небом, у их подножья немного правее приютился утопающий в зелени город Большой Айа — виднелись лишь его крыши, ратуша и купола монастыря. Аронна еще раз посмотрела в мир нитей. В городе творилось что-то неладное: в некоторых местах над ним появились и исчезали, закручиваясь завихрениями, легкие туманные сгустки.

Немного отдохнув и отобедав, она оседлала своего коня и отправилась в поместье Фарэна. Оно, так же как и родительское поместье, находилось за чертой города. Аронна проскакала по полю до подножия гор. Это было то поле, где она встретила Хону, вернувшую ей стрелу, и на которое выходили большие окна маминой мастерской. У подножия гор была заросшая дорога, за которой, вопреки описаниям, были только густые заросли. Аронна подумала, что промахнулась и проскакала по дороге направо, до города, но, не встретив признаков какого-либо поместья или деревни, развернула коня обратно и порадовалась, что не пошла сюда пешком.

День уже близился к вечеру, стрекотали кузнечики, в зарослях раздавалось громкие симфонии лягушачьих песен. Был теплый, августовский день, который к сумеркам уже начинал намекать, что лето уже прошло.

Аронна легким галопом скакала по заросшей дороге, кузнечики, бабочки и мотыльки взлетали из-под коня и кружили вокруг всадницы. Родительское поместье уже начало скрываться за редким лесом, как вдруг, Аронна заметила, что дорога раздвоилась. Дорога, по которой она ехала, уходила дальше, вдоль леса с одной стороны и зарослей у подножья гор с другой. К горам же, вглубь зарослей, уходила такая же заросшая и широкая дорога. Аронна развернула коня и рысцой поехала по ней.

Заросли сгущались, и через некоторое время Аронне пришлось спешиться. Деревья были сплетены с кустами и высокой травой плющом и диким виноградом, образуя над дорогой неровную вьющуюся аркаду. Она вошла с конем под ее тенистый полог и через некоторое время подошла к полураскрытым кованым воротам в толстой каменной стене. Аронна заглянула внутрь, во двор. На большой заросшей поляне стоял высокий, красивый старый дом, освещенный оранжевыми лучами заходящего солнца. Его каменный высокий цокольный этаж, карнизы, детали скульптур заросли мхом. Кровля проржавела и кое-где провалилась. Дом был заброшен, но ещё не мертв. Его камни были крепки, нигде не крошились. Ставни окон и лоджий были плотно закрыты. Входная парадная дубово-кованая дверь и другие двери были крепко заперты, и лишь одна дверь черного хода была выломана и, покосившись, висела на одной петле нараспашку. Видимо, кто-то когда-то приходил сюда поживиться чужим добром, но, не найдя ничего нужного, ушел и больше не вернулся.

Аронна с конем прошла в ворота и обошла вокруг дома. Он был небольшой, и везде было видно, что за садом раньше ухаживали. Скульптуры в парке, который тянулся вдоль гор, были обтянуты мешковиной, скамьи в беседках аккуратно сложены так, как будто сад подготовили к зимовке. Конь Аронны, с тех пор как они вошли на территорию поместья, настороженно принюхивался, оглядывался и фыркал.

Аронна посмотрела в мир нитей. Дом оказался намного красивее и мощнее, на уступах сидели волки, в саду играли разные зверушки. Стрекот кузнечиков переполнял теплый воздух. Белый шар солнца подсвечивал нити, они переливались и тихо звенели. Нити вокруг повторяли контуры внешнего мира, но в мире нитей было больше подробностей: здесь была не только структура внешнего мира, но и невидимые во внешнем мире его части и связи, которые дополняли полноту всей картины сложного многообразия природы и ее обитателей.

Навстречу Аронне спрыгнуло несколько волков. Золотистые, зеленоватые и голубоватые, они мягко приземлились на лапы, распугивая свиррей и наргов, которые спали в траве. Свирри взвились разноцветными шариками в воздух и, хватаясь за ближайшие нити множеством лапок, перекатываясь, быстро разбежались по нитям в разные стороны. Нарги, расправив коралловые перепончатые крылышки, выпрыгивали из травы, отлетая, складывали все шесть крылышек и яркими стрелами ныряли в большую лужу на главной аллее сада. В мире нитей сад цвел и переливался в лучах солнца, тихо звеня.

Аронна узнала нескольких знакомых волков и поздоровалась с ними. Они сказали, что они здесь любят отдыхать, а когда Аронна рассказала, что это поместье перешло ей с братом в наследство, волки ответили, что очень рады, что именно Аронна теперь новый хозяин поместья, но если хозяйке будет мешать их соседство, то они готовы уйти в другие места. Так же волки рассказали, что они отдыхают здесь издавна и охраняют этот дом, как любимое место отдыха, от непрошенных гостей.

«Только один наглец смог влезть в дом, когда мы были на охоте, но с тех пор мы оставляем здесь одного волка для охраны, когда уходим»

«Мы с братом еще не решили чей будет дом и сад, но я буду очень рада такому хорошему соседству. Мне вы точно не помешаете, более того, мне с вами спокойнее»

Так же она спросила, не знают ли они где здесь поблизости деревня. Один крупный золотистый волк спрыгнул с уступа, быстро спустился по ступенькам. Конь Аронны дернулся, тихо заржав. Волк сказал, что он покажет и подошел к коню. Тот навострил уши и напряженно замер. Конь и волк некоторое время смотрели друг на друга. Конь шумно вздохнул, а волк повернулся к Аронне и пригласил следовать за ним.

Аронна шла, смотря то в обычный мир, то в мир нитей. Они прошли через парк, прошли по дорожке между могучих больших деревьев и вышли к каменному мосту через широкую быструю реку. Аронна, взглянув в мир нитей, вскрикнула от неожиданности. Бросив поводья коня, она пробежала по мосту и, повернувшись, встала с другой стороны. Этот мост был уменьшенной копией того моста, из снов! Там дорога так же, как между стволов деревьев, между скал вела в город с замком. Все было точно вписано в местный ландшафт. Это, конечно, был не город, но все было такое же по атмосфере и по духу. Уж такого подарка Аронна от Фарэна совсем не ожидала!

Волк и конь подошли к Аронне.

«Ты что-то увидела?» — спросил волк.

«Мне показалось, что я здесь раньше была» — ответила Аронна.

«Это река Айя. Насколько я знаю, честь нее назван ваш город Большой Айа» — сказал волк.

Пройдя сквозь небольшую рощу, они очутились на краю большого, заросшего высокой сорной травой поля. Здесь дорога разветвлялась: одна шла прямо и заворачивала направо к горам, где виднелись несколько обветшавших крыш домов, другая поворачивала влево и вдали соединялась с остатками большой дороги. Это видимо была та дорога, по которой сначала поскакала Аронна.

Они повернули в сторону деревни. Чем ближе они подходили, тем становилось яснее, что это необычная деревня. Здесь было несколько каменных домов и много больших деревянных. Это значило, что в деревне жили зажиточные крестьяне на больших хозяйствах. Но большая часть домов были сгоревшими — жить в них уже было нельзя и, видимо, поэтому из деревни ушли. Аронна с волком и конём походили по пепелищу и вернулись к основному дому поместья.

Глава 5

Все поместье постепенно готовилось и украшалось к празднованию юбилея Крима. До него осталось чуть меньше недели. Начали съезжаться гости. После того, как Крим узнал про настоящее завещание и про поместье Фарэна, он полмесяца весело носился, нетерпеливо отдавая приказания по поводу будущего торжества.

На сегодняшний день был уговор, что все с Аронной поедут осматривать поместье Фарэна и его земли. Аронна высказала пожелание, что она хочет взять поместье Фарэна себе и что дом Фарэна будет «замком Аронны». Но так же сказала, что выбор должен быть полноценным и Крим тоже должен посмотреть это поместье и деревню.

Когда Аронна читала настоящее завещание Криму, тот сначала раскричался, но под конец разрыдался и убежал в свой кабинет, закрывшись там на полдня. К вечеру он вышел и принес Аронне большие кованые ключи на таком же кованом кольце. В ответ на удивленный вопрос Аронны, брат повел ее в одну из топочных. Она располагалась на первом этаже, ровно под маминой мастерской. Аронна сразу и не вспомнила про это помещение: в ней находилось основание печи, и оно тоже было облицовано белой глазурованной плиткой. Крим напомнил, как они часто в детстве играли в прятки, и что он однажды спрятался здесь и случайно нашел этот тайник с ключом. Брат очень любил тайны и хранил тайну загадочных ключей, так и не зная от чего они. И вот теперь эта тайна раскрылась…

Аронна больше недели ходила на кладбище, множество красивых растений узором теперь украшали могилу родителей, отмытый камень надгробий блестел на солнце. Калач уже набрался сил и весело бегал за Аронной до поместья и обратно.

Накануне осмотра поместья Фарэна Калач первый раз остался в поместье Крима. Вечером он попросился в сад, и Аронна выпустила его, подумав, что пёс хочет убежать обратно на кладбище. Его право: Аронна не хотела ограничивать свободу выбора этой замечательной собаки. Но когда все в доме уже легли спать, Аронна через открытое окно услышала протяжный вой из сада. Иногда казалось, что этих голосов несколько, но она точно знала, что Торо всегда спит у Ника в гостевых комнатах, а охотничьих собак Крим держал в отдельной охотничьей. Да и вой был совсем не их, и Аронна предположила, что воет Калач.

Она накинула плащ, спустилась в сад. Вой смолк. Она довольно быстро нашла Калача. Пёс бросился ей навстречу и начал, громко скуля и жалобно потявкивая, тянуть Аронну за полу плаща в сторону дома. Аронна посмотрела в мир нитей. Что-то непонятное было в нем здесь, как будто все замерло и стало стеклянным.

И вдруг сильный удар опрокинул Аронну навзничь, на землю около тропинки, и что-то снова стало душить ее. Сознание помутилось, и Аронна увидела ту черную крупную кошку. Это она сшибла с ног Аронну и встала передними лапами ей на грудь и на горло. Так же моментально над ней промелькнуло светлое тело Калача, кошка неловко завалилась на землю, и дерущийся, отчаянно вопящий и рычащий клубок покатился по траве.

В сад выбежала Риммис. Она вытянула вперед руку с ярко горящим перстнем. Аронна вдруг поняла, что эта кошка знакома ей, только она тут была размером с некрупную рысь. Но зачем бабушке Кире нападать на Аронну?

Риммис что-то шептала, все четче виден был выходящий из перстня зеленый луч, и в какой-то момент кошка и собака раскатились в своей борьбе по разные стороны луча и замерли. Причем кошка была со странно неясными очертаниями, как будто они растворялись в воздухе. Аронна поднялась на ноги.

— Уходи в дом, я их держу — быстро сказала Риммис.

— Отпусти собаку, она моя — так же быстро ответила Аронна.

— Не могу, тогда и кошка будет свободна.

— Тогда сможешь подержать их некоторое время, я хочу поговорить с кошкой?

— Да, минут пять смогу.

Аронна присела на корточки около морды кошки. Глаза кошки окаменело, но выразительно смотрели в сторону. Мысленно Аронна спросила:

«Ты можешь говорить?»

«ее ооое» — попыталась произнести кошка.

«Обещай, что ты не тронешь меня, если сейчас тебя отпустят. Я хочу поговорить с тобой»

«Не сможет она говорить и вряд ли сейчас поймет тебя» — вдруг громко прозвучал голос Лоудъярда.

Аронна подняла голову и увидела, что они окружены плотным кольцом большой стаи волков, которая размыкалась только в том месте, где проходил луч. Лоу стоял наготове сзади замершей кошки, широко расставив лапы.

«Вот чем пахло-то, неупокоенным духом» — сказал Лоу. — «Ей что-то от тебя нужно, Аронна. Пока она в нашем круге, она не сможет улизнуть, только нам нужно сомкнуть круг. С лучом Риммис мы этого сделать не сможем»

«Успеете сомкнуться, пока Риммис будет убирать луч? Не ускользнет?» — спросила Аронна.

«А у нас вариантов нет, надо попробовать» — сказал Лоу.

«Хорошо, давайте. Риммис, убери пожалуйста луч»

Риммис стала шептать, луч стал уменьшаться и тускнеть. Волки шаг за шагом уменьшали прореху в кольце. Собака и кошка стали оживать. Калач ощетинился и зарычал, но, увидев волков, остался на месте. Кошка вдруг взвыла и стала метаться внутри круга. В тот момент, когда она сориентировалась и увидела прореху, кольцо замкнулось. В отчаянии она прыгнула вверх, но стукнулась о зазвеневшие светящиеся нити, которые сплелись гудящим куполом над поляной. Основанием купола было волчье кольцо.

«Бабушка Кира» — позвала ее Аронна.

Кошка поднялась с земли. Она стала еще призрачнее и прозрачнее. Ее очертания были совсем неровными, в некоторых местах рваными.

«Зачем!? — голос кошки был глухим и мертвенным, глаза её пылали яростным огнем. — Зачем ты губишь себя? Зачем тебе судьба циркача?»

«У меня своя судьба, бабушка. И циркач, хочешь или не хочешь, был моим дедом. Если я не приму его дар, как моя мама, то я тоже буду жить не по душе!»

«Ты знаешь, что его предки сгубили большую часть нашего рода? Они пришли и принесли нашему народу другую религию, они настроили народ против нас, а потом поубивали наших подданных и позорно посжигали нас на кострах! Именно его род чуть не уничтожил наш род! Был случайно спасен лишь один младенец, Бог миловал наш род, но пустил по свету бродягами! Я это узнала слишком поздно, когда твоя мать уже была в моем чреве!..» — голос кошки сорвался и захрипел.

«Я знаю, бабушка. Так же я знаю, что правление нашего рода не всегда было справедливо, что нам надо было менять законы и способы управления, а не цепляться за отжившие устои. Держать в узде наших священников, а не прикрываться ложью! Держать в узде наших жрецов, которые чересчур увлеклись алчностью магии и жертвоприношений. Тогда люди бы больше верили и нам, и Богам, а наша религия смогла бы меняться в соответствии с новой эрой. И переход на новый уровень развития для нашего народа был бы не такой кровопролитный и тяжелый! А кое-кто категорически не хотел ничего менять, а каждый день сытно питаться и принимать гостей, ездить на приемы и там сытно питаться!» — хоть Аронна и не знала наверняка, что когда-то сверг их власть именно род Фарэна, но она сделала эти выводы, путешествуя во снах по истории рода.

Кошка при каждом слове все больше прижималась к земле, то прижимая, то настораживая уши. Когда Аронна закончила, она медленно, шатаясь, из последних сил выпрямилась и сутуло села. Глаза ее уже не метали молний, в них стояла горечь и боль.

«Все равно… Даже если так… я не могу простить. Эти мужчины так коварны!» — тихо сказала она.

«Род Фарэна был инструментом в руках Бога. Пришло время, но мы оказались не готовы, хотя все предвестники были, и у нас было много возможностей все поменять и подготовить»

Кошка медленно стала превращаться в сутулую седую женщину расплывчатых очертаний. Она помолчала, а потом тихо с сарказмом произнесла:

«Так род Фарэна довольно благороден, раз решил поддержать наш род, подарив мне ребенка?…»

«Его предки перестарались с кровожадностью, и поэтому он возвращает родовой долг не только ребенком, но и его силой, в которой и новые возможности, и возрождение всего нашего рода. Может, всё-таки примем его?» — так же тихо, но четко и жестко ответила Аронна.

Кира еще больше ссутулилась, закрыв лицо руками. Аронна протянула руки к бабушке. Калач заскулил и подошел ближе. Но Лоудъярд ощетинился и предупреждающе зарычал.

«Нет, нет. Увы, вам нельзя прикасаться ко мне» — поспешно сказала пожилая женщина. — «Я итак из последних сил держусь в мире судеб…»

Она опустила руки и прижала их к груди. У нее было заплаканное лицо. Сама она стала еле видна.

«Ты стала сильная и мудрая… радуешь меня, внучка… Я поняла… Долг платежом красен. Пусть будет так… хорошо, я прощаю его» — глухим прерывистым эхом прозвучали слова бабушки Киры и она исчезла.

— Прямо камень с души… — прошептала Аронна. На какое-то мгновение она услышала, что это был не ее голос, а кошачье мяуканье. Перед глазами всё потемнело и девушка ощутила, что ее тело перестало ее слушаться, превратившись вихрь колышущейся шерсти. Она почувствовала, что вихрь ударился обо что-то твердое. В это же мгновение Аронна ощутила себя на земле. Перед глазами всё прояснилось.

Все стояли в оцепенении. Волки, по кивку Лоу, разомкнули круг, зудящий гул прекратился, и сфера стала распадаться на отдельные нити, разноцветные искристые узоры и снежинки. Аронна с трудом встала, ее тело было очень тяжелым и уставшим как после долгой дороги. Калач со всех ног кинулся к Аронне, стал вылизывать ей руки и юлой крутиться вокруг, припадая на задние лапы. Но Аронна, ласково погладив, отстранилась от него и обратилась к волкам:

«О, Лоудъярд, о, волчий народ! Я очень благодарна вам всем за помощь! Чем я могу отблагодарить вас?»

«Это наша работа — быть санитарами мира судеб. Это не мы тебе помогли, это ты нам помогла решить проблему. Это место стало странным и аномальным в последнее время, и мы никак не могли разобраться в чем дело. Мы охраняли это место, но теперь в этом нет нужды: нити судеб восстанавливаются, странный запах ушел отсюда вместе с уходом Киры. Так что мирного неба вам всем над головой и, как у нас говорят, хорошей вам охоты!»

Волки умчались.

Калач, сидящий около Аронны, сильно пошатнулся, и, сделав пару напряженных шагов, неловко упал. Аронна опустилась на колени рядом с псом.

— Он очень утомился в борьбе, и мой луч мог отнять у него много сил. Я не знала, что это твоя собака, — сказала Аронне Риммис. — Давай я полечу его?

— Он еле дышит, — тихо отозвалась Аронна, — Давай, конечно!

Глава 6

Через несколько дней Аронна, Крим, Риммис и Ник выехали осмотреть поместье Фарэна. Они были верхом на лошадях, Торо и Калач весело наворачивали круги вокруг них, играя в догонялки. Калач был свеж и полон сил, как будто ничего и не было.

Проезжая мимо окраины города, Аронна заглянула в мир нитей, и ей снова показалось в некоторых местах мелькание смутных сгустков. Было ощущение, что в этих местах мир нитей размывается, затуманивается. Аронна решила, что поговорит об этом с Риммис и Хоной при первой же возможности.

Все проехали мимо главного въезда в поместье Фарэна. Аронна специально решила начать осмотр с деревни, если никто не заметит, что заросшее ответвление дороги ведет к парадному въезду в поместье Фарэна. Один лишь Ник завернул на нее. Но когда он увидел, что все поехали мимо, он поторопил своего коня и поскакал вместе со всеми.

Они переехали по старому бревенчатому мосту быструю реку, повернули направо и подъехали к сгоревшей деревне. Когда ее осмотрели, Аронна пригласила спешиться и следовать за ней, повернув на отворот дороги в рощу. На выходе из рощи, они снова услышали веселый шум реки Айи и тут их встретили несколько волков. Кони начали всхрапывать и все остановились, любуясь рекой, красивым мостом и выглядывающим из-за могучих больших деревьев домом на фоне невысоких гор. Вдали виднелись крыши Большого Айа и Ратуша. Аронна, Ник и Риммис мысленно поздоровались с волками.

Криму и Риммис очень понравился дом Фарэна. Они остановились около парадного выхода в парк после того, как дом обошли снаружи. Крим предложил Аронне, что бы поместье осталось ей, но он хочет помочь ей реконструировать его сад. Ему очень нравилось разводить сады и певчих птиц, но матушка запрещала заводить в поместье «вечно чирикающих тварей» и сажать много цветов. Теперь у него есть повод растить их не только у себя, но и помочь Аронне расчистить и облагородить сад. Она ответила, что будет очень рада помощи брата, а деревню восстановит для переселения своих слуг из дубравы. На том они и порешили: поместье Фарэна стало поместьем Аронны, дом Фарэна стал «замком Аронны», деревня Фарэна стала деревней Аронны. Оставалось лишь переоформить документы.

— А теперь давайте попробуем открыть замок Аронны! — сказала Аронна, доставая старинные ключи.

К удивлению всех, ключ довольно легко провернулся несколько раз в замочной скважине и дверь отворилась. Дом был небольшой, пыль лежала везде толстым слоем, паутина длинными красивыми занавесками свисала с карнизов из-под потолка. Но чуть-чуть пройдя, они обнаружили, что и пол, и стены, и мебель были закрыты плотной тканью. Под тканью на мебели, которую Крим приподнял, пахло лавандой, земляникой и апельсинами — вся мебель была защищена от моли. Только на кухне, где была снаружи вскрыта дверь черного хода, было все перевернуто и на полу лежали осколки разбитой посуды, — не было ни запасов, ни столовых поварских приборов. Но дверь из кухни в дом была плотно закрыта на замок изнутри, к которому подошел один из ключей на связке. Ещё один ключ был от конюшен, а пара ключей поменьше так и не нашли свои замки.

В одной из комнат дома Аронна увидела небольшой сундучок. Он стоял вроде бы и не на виду, но был не накрыт тканью. Он легко открылся одним из маленьких ключиков. В нем лежали листочки плотной бумаги, аккуратно свернутой в рулончики. Одни были перевязаны лентами, другие замшевыми ремешками. Аронна стала перебирать и читать их, периодически отчаянно чихая.

«Огооо! „Зачем тебе судьба циркача?“ А вот тебе и циркач, баронесса Кира!» — в очередной раз чихнув, удивилась она. Это были наследные грамоты и титулы графа Фарэна Л., наследника советника церковного ордена. Аронна на мгновение увидела себя завидной невестой в шикарных платьях, к которой сватаются влиятельные вельможи, вежливо и изысканно становясь перед ней колено. Те самые, которые раньше на нее и ее мать смотрели с презрением и свысока.

— Долг платежом-то красен! — сказала Аронна, аккуратно положила листочки обратно в сундучок, и забрала его с собой.

Часть 7. Выстрел

Глава 1

Празднование юбилея длилось уже несколько дней. Множество знакомых и незнакомых людей наводнили замок Крима. Одни уезжали, другие приезжали, третьи непременно были на каждом обеде, на всех танцах и салютах. За несколько дней до празднования прилетела Хона. Аронна и Риммис наперебой рассказали ей о последних событиях. Хона улыбалась и шутила, что стоило ей покинуть их, и все завертелось-закружилось вокруг сокрушителя и созидателя как торнадо.

Крим, услышав их разговор, нахмурился и сердито проговорил, что терпеть не может всё непонятное и что никак не дождется, когда это всё, вместе с непонятной болезнью Аронны, уже наконец закончится. Он сказал, что, так же как Шелон, он бы вызвал священника-экзорциста, но все дружно его заверили, что больше ничего такого не произойдет. Когда Аронна рассказала о графском титуле деда Фарэна, а так же, что он был наследником советника ордена, то Риммис хмыкнула и отвернулась, а Хона покачала головой.

— Графский титул передается только по мужской линии, сестренка, а наследник советника ордена имеет лишь право приоритета — возразил Крим, поджигая свою трубку. — Наша матушка и бабушка настрадались из-за него, вот он матери поместье с деревней и оставил. Остальное все не имеет значения, Ари.

— Да, а представь, если бы он женился на бабушке… — начала Аронна.

— То тогда бы наша мама не вышла бы замуж за папу, и не было бы нас — захохотал Крим, пустив несколько неровных колечек дыма к потолку.

Под вечер одного из дней на праздновании появился высокий шатен с карими глазами. Он был немного взволнован. Он поздравил именинника и сначала подсел к компании в гостиной, активно обсуждающей последние события в городе. Потом он перешел в другую комнату, где играли в карты, выиграл несколько партий подряд и вышел в бальный зал. В этот момент разгоряченная Аронна, выпорхнув после веселого вальса, случайно налетела на него.

— Ой, Шелон? Как поживаешь, Шелон? — улыбаясь, спросила она.

— Да вроде бы неплохо, — на мгновенье смутившись, ответил Шелон. — Потанцуем?

— Потанцуем! Только глотну водички, а то совсем горло пересохло.

Аронна заметила, что что-то неуловимо поменялось в графе. Во время танца Шелон показал баронессе девушку, что-то оживленно обсуждающую с молодым худощавым блондином.

— Это Инно, моя подруга, — сказал граф. — Она сестра того парня, который утонул тогда, спасая мальчика на реке.

Аронна улыбнулась, но внутри ее что-то царапнуло и она ощутила неприятный комочек, затаившийся где-то глубоко на донышке ее сердца. Разрыв их с Шелоном отношений был внезапным, видимо какая-то часть Аронны еще была с ним.

Танец закончился. Они подошли к компании Инно и худощавого блондина, к которым уже присоединились Крим и Риммис. Блондин очаровательно улыбался и рассказывал смешные истории о политике. Инно была добродушной и веселой девушкой. Периодически компания взрывалась от смеха и Аронна ощутила, что комочек напряжения в груди стал понемногу таять. Аронна присмотрелась к блондину. Это был стройный мужчина со светлыми пшеничными волосами, отпущенными до плеч. Он был очень легок в общении и в движениях, но не так уж и юн, как на первый взгляд показалось Аронне. Он со всеми был учтив, приветлив и вежлив, держался с достоинством, но немного дистанцируясь: видно было, что ему довольно часто надоедает обожание и внимание со стороны окружающих.

Скоро должны были объявить кульминационную музыкальную часть празднества, когда в бальном зале за музыкальные инструменты садились не приглашенные профессиональные музыканты, а те, кто хотел помузицировать для гостей. Большой бальный зал был с «рюшечками» на портьерах и такими же, как в гостиной, вычурными стульями с «кручеными волютами» на концах резных спинок, люстрами с плафонами в виде распускающихся бутонов и резными потолками.

Аронна убежала в туалетную комнату, чтобы привести себя в порядок, успокоиться и настроиться. Организовывая праздник, Крим уговаривал Аронну, чтобы в честь его дня рождения она поиграла для гостей. Аронна очень любила играть на арфе и на флейте, но играла в основном для себя. Она не любила выступать на публике, поэтому немного нервничала.

Звуки арфы наполнили бальный зал. Пальцы Аронны взлетали по струнам то бабочками, то стремительными птицами. В мире нитей свирри, пританцовывая в такт, начали сбегаться к Аронне. Свирри очень чувствительные к музыке зверушки, они очень красиво танцуют, прыгая на резонирующие струнам нити и двигаясь в такт мелодии, переливаясь разными цветами. Сложно было оторваться от этого зрелища — Аронна еще и поэтому любила музицировать. Но слушатели тоже были частью этого зрелища и их нити сильно влияли на танцы свиррей, вплетаясь в нитяной рисунок мелодии. Чем больше было людей, тем сложнее Аронне было музицировать.

Девушка погрузилась в мелодию, ее душа затрепетала, робко начав свой танец вместе со свиррями в мире нитей. Как всегда, сконцентрированные в зале нити людей не давали Аронне разойтись и играть свободно. Да и опять появившиеся затуманенные сгустки немного сбивали ее с настроя.

После того, как Аронна отыграла и смешалась с гостями, к Аронне вдруг подошёл тот худощавый блондин и спросил разрешения сыграть с ней в дуэте на рояле или на скрипке. Аронна поколебавшись, нехотя согласилась попробовать сыграть пьесу для рояля и арфы. В перерыве между желающими помузицировать, они попробовали сыграться, и ее неожиданно порадовало его умение чувствовать и вести мелодию, подхватывать ее на лету. Это вдруг придало ей уверенности, и она согласилась попробовать сыграть для гостей в дуэте.

Оказалось, что звуки его рояля нисколько не исказили нитяной рисунок, напротив — свирри стали танцевать сложнее и виртуознее, периодически переливаясь новыми оттенками и более густыми цветами, а нити людей стали вдруг всецело подчиняться мелодии, не смотря на их особенности, разнообразие и состояние. Это было грандиозное зрелище. Более того, туманные сгустки сначала посветлели, в них завертелись крошечные вихревые воронки, потом они стали более прозрачными и ближе к концу исполнения исчезли совсем. Аронна была удивлена: их с блондином музыка смогла покорить внимание всей толпы людей. До этого дня у нее почти не получалось вовлекать людей в ритмичный танец нитей, они чаще портили и искажали его, чем участвовали в нем.

Как только мелодия затихала, толпа гостей взрывалась овациями. Аронна заметила мелькающие белые платочки и, присмотревшись, увидела: многие люди плакали. Это еще больше удивило ее.

Это был очень волнующий и вдохновляющий вечер, но скоро Аронна почувствовала, что руки и голова стали тяжелеть: она начала уставать. Девушка извинилась, и блондин остался играть на рояле один. Свирри начали разбегаться, а нити совсем по-другому стали резонировать с его музыкой. Она оставалась такой же сильной, но была не такая сложная и гармоничная в мире нитей, как в дуэте с Аронной…

Глава 2

На последний день была назначена праздничная охота. Крим устраивал ее в больших отцовских охотничьих угодьях. Ник стал проситься поехать с ним. Риммис засомневалась, но Крим уверил ее, что именно в эти годы его отец стал брать его с собой и поэтому из него вышел прекрасный охотник.

— Мы хорошо ладим, он неплохой ученик, — мягко улыбаясь, сказал Крим.

Риммис действительно замечала, что Крим с Ником часто играли с собакой: брат Аронны учил мальчика правильно воспитывать пса. Так же Ник учился у него не только тонкостям верховой езды, но еще они вместе пропадали вечерами то на конюшне, то в охотничьей комнате дома: Крим показывал Нику как чистить ружья, ухаживать за конной и охотничьей амуницией. Ник все время с нетерпением ожидал приезда Крима из ресторана, которому в свою очередь явно нравилось общаться с мальчишкой.

Так как мужской руки Нику явно не хватало, Риммис тихо радовалась за сына и конечно отпустила Ника на охоту с Кримом. Она испытывала нежную благодарность к Криму, хоть он после смерти доктора Шелона и стал относиться к ней настороженно.

Некоторые гости не захотели ехать на охоту и начали разъезжаться по домам, а некоторые, в основном помоложе, остались играть в отцовские настольные и азартные игры, которых в поместье Крима было очень много самых разнообразных. Аронна, Риммис и Хона тоже остались дома и присоединились к играм.

Аронне очень понравилась игра, где надо было бродить по разрушенному замку, собирать сокровища и по отдельным найденным фразам «вспоминать» историю этого замка. Каждый игрок бродил по замку, собирал и записывал его историю. Если он пересекался с другим игроком, то их истории в этом моменте времени объединялись, а сокровищами они могли поменяться, поделиться или подраться из-за них. В драку бросались кости, и у кого очков было больше, тот выигрывал и отбирал какие-нибудь из сокровищ у побежденного. Так же в замке были ловушки, приведения, огромные пауки и тому подобное.

Компания подобралась веселая, здесь был и местный доктор, который Аронне передавал с Риммис лекарство для крепкого сна, и тот блондин, который недавно музицировал с Аронной. Риммис постоянно флиртовала с ним, он галантно отвечал и с легкостью подыгрывал ей. Тут же был и граф Шелон. Аронна заметила, что он чаще других просил долить себе вина, и все больше стал похож на отчаянно дерзкого, вспыльчивого и упрямого мальчишку. Так же она заметила, что взгляд Шелона периодически замирал и темнел, случайно зацепившись за перстень Риммис. Аронна никогда его таким не видела, ей было немного тревожно, но всё же любопытно наблюдать за ним.

Время летело быстро. Периодически взрыв хохота заставлял вздрагивать и настораживаться всех трех собак: и Торо, и его мать, и Калача, свернувшихся большими мохнатыми пуфами у ног хозяев.

Светловолосого мужчину звали Ильжин. Он постоянно всех заинтриговывал загадочными поворотами его истории, но в какой-то момент, когда их с Аронной игровые пути столкнулись, девушка уперлась и не захотела принять предложенный Ильжином поворот событий. В результате словесное сражение перешло в битву на костях, и Аронна выиграла. В процессе этой битвы Ильжин мимолетно, с неожиданной искрой интереса, несколько раз заглядывал Аронне в глаза. Но она продолжала сражаться, как будто не замечая взглядов Ильжина. Ей, так же как и всем, нравился Ильжин, но ее задевало, что его обаяние помогает ему получать больше побед, чем он на самом деле заслуживал. Она видела, где он делал не очень удачные ходы, где он вуалировал свои ошибки очаровательными улыбками и легким юмором.

Чуть позже у Риммис с Шелоном и Ильжином завязалась драка на костях за сокровища. Риммис сразу оседлала своего любимого конька и самозабвенно флиртовала с обоими. Ей было очень хорошо в этот день, она как будто вернулась в свою юность. Ильжин принадлежал к тем редким типам мужчин, которые, как и ее отец, умели искренне восхищаться женщинами. Так же ее очень заводила мальчишеская горячность и страстность Шелона, и особенно его пьяная отчаянность.

Аронну все больше раздражало кокетство Риммис, а когда та залилась звенящим смехом от шутки и восторженного взгляда Ильжина, Аронна рассердилась не на шутку. Еще в детстве, когда Риммис и Крим создавали красивые большие замки на берегу моря, брат всегда дразнил Аронну и Рони неумехами и неудачницами, какие бы замки у них ни получались, а Риммис так же звонко смеялась. Тогда Аронна и Рони злились и устраивали подкопы и нападения на замки «умёх и удачников», обрушая их, а заодно и свои. Чем больше злились одни, тем больше дразнились другие…

Риммис почувствовала на себе острый взгляд Аронны, и это еще больше раззадорило ее. В последнее время в душе у Риммис снова пробились ростки той холодной колкой зависти к Аронне, к ее девичьей доле, которые проросли еще в детстве: Аронна и Крим были из полной семьи, они жили в поместье без других родственников, и у них было множество слуг. Родичи Риммис и Аронны имели баронский титул, но при этом семьи и отношения у них были очень разные.

До получения Аронной наследства они вместе были бродягами, скитающимися по свету и отрицающими образ жизни своих родственников. Теперь же, все как будто вернулось из детства с удесятерённой силой. Риммис очень любила свою свободу, но не меньше она любила своего сына и сильно горевала о том, что она и ее отец мало чем могут обеспечить Ника, кроме маленькой мастерской в деревенской глуши. В отличие от всех остальных родственников, отец принял их, и они выживали как могли. Вынужденная привязанность к мастерской, жизнь в постоянных стесненных условиях разъедала Риммис изнутри. Ее отдушиной были лишь ее творческие успехи в мастерской: Риммис и Ник много помогали отцу в создании икебан и учились у него писать картины. Но когда она видела, что у Аронны есть все, чего Риммис так не хватает, то огонь холодной злости с новой силой начинал полыхать в душе молодой матери.

Шелон заметил и по-своему воспринял злобные взгляды Аронны на Риммис и Ильжина. Ошибившись, граф довольно быстро проиграл очередное сражение. В этот день он постоянно настораживал Аронну, а вечером, когда большая часть гостей вернулись с охоты, воспользовавшись тем, что из гостиной все вышли, он предложил возобновить их отношения.

— А как же Инно? — спросила, улыбнувшись, Аронна.

— Инно — моя подруга детства, но она никогда не была моей девушкой, — ухмыльнулся граф, видимо предполагая, что Аронна ревнует. В ответ на ухмылку внутри Аронны снова сжался, запульсировал внезапной болью недотаявший комочек и она тут же решительно отказала Шелону.

Тот в ответ неожиданно расхохотался, пьяно и развязано поклонился Аронне, снимая широким жестом невидимую шляпу, и пожелал успехов на личном фронте. Комочек внезапно и очень больно взорвался, Аронна ушла к себе и больше не выходила в этот вечер к гостям.

Глава 3

Суета праздника постепенно улеглась и началась неимоверно долгая реконструкция поместья и деревни Аронны, а так же частей замка Крима, которые были закрыты после смерти родителей. Шелон тоже начал реконструкцию своего поместья после пожара и предложил Аронне и Криму свои услуги, так как был наследным архитектором. В глубине души девушку не сильно радовало взаимодействие с Шелоном, но других архитекторов по округе она не нашла. Так же, где-то в другом уголке души, у нее еще теплилась надежда, что общение с графом раскроет в их отношениях другие грани. Все-таки редкий случай, когда графы, переступив через гордость, ухаживают так самозабвенно за баронессами. На это может толкать сильная любовь.

Шелон, в свою очередь, предложил Риммис участвовать в его проектах: у них внезапно для них самих постепенно образовался плодотворный творческий дуэт. Сад и парк около замка Аронны расчищался и благоустраивался под руководством Крима, по их благоустройству и по ремонту в поместье постоянно что-то согласовывалось с Аронной.

Часть дворовых из охотничьего домика Аронны перевезли и все вместе с нанятыми строителями, садовниками и прочим рабочим людом жили в доме Крима, и это периодически напоминало сумасшедший дом. Всё затягивалось, переносилось по срокам, как всегда это бывает при капитальных реконструкциях. А еще никак не получалось придумать удачную реконструкцию сгоревшей деревни, сохраняя каменные дома.

Крим почти не занимался реконструкцией своего дома, только кричал на рабочих и сваливал все на Аронну. Толкотня дел так истощала ее, что девушка падала вечером на кровать, и на утро ей казалось, что она только что сомкнула глаза. Аронна очень скучала по путешествиям в своих снах. Приступы больше не повторялись, но прошедшая болезнь так подточила ее силы, что их хватало лишь на первую половину дня.

На выходных Крим в своем доме собирал друзей играть в игры, и это тоже не прибавляло сил Аронне. Шелон периодически выпивал и был категорично эксцентричен, Риммис флиртовала со всеми подряд, Ильжин артистически поддерживал ее флирт и вел взрывоопасные разговоры с Шелоном, которые иногда крутились вокруг богословия, кольца Риммис и мистики. Крим сердился и ругался на них, дымя своей трубкой, Риммис от души смеялась над ними. Однако Аронна так же видела, что Риммис часто была не в настроении, и ей казалось, что это было из-за Ника, что подруге в одиночку тяжела была родительская ответственность.

Аронна очень напрягалась на выходки графа и все больше понимала, что ей в компании нравится присутствие Ильжина: он уравновешивал ее и вносил толику свежести и искру задора. Но Ильжин явно был баловнем общества и резко терял интерес к тем, внимание кого он уже завоевал. Поэтому Аронна не хотела показывать ему свое расположение, опасаясь, что Ильжин станет игнорировать и ее. Его светские игры были не для нее. Когда же Ильжин и Риммис несколько раз приезжали к Криму в поместье в одном экипаже, Аронна с грустью подумала, что возможно между ними все-таки начался роман. Она решила спрятать свои чувства не только от других, но и от самой себя в самый дальний уголок сердца.

Хона тоже прилетала, особенно когда к Криму приезжал доктор, хозяин матери бобтейла Торопыги. Оказывается, Хона питала особые чувства к доктору с тех пор, как они познакомились во время болезни Аронны. Было заметно, что эта симпатия была взаимной.

В конце концов, Аронна так от всего устала, что начала уезжать из дома к себе в дубраву в охотничий домик. И тогда постепенно вставала вся реконструкция и за Аронной посылали кого-нибудь в качестве гонца. Аронна возвращалась и снова начиналась суета сует.

И вот, очередной раз Аронна устало оседлала коня, взяла запас еды, лук, колчан со своей стрелой и поехала в дубраву. Лошадь под ней, почуяв свежий ветер, бодро мчалась, и грива упруго развивалась по ветру. Аронна любила скакать во весь опор, в эти моменты она как будто сама превращалась в звонкую стрелу, выпущенную из тугого лука.

Но скоро она заметила, что след в след за ее лошадью бежит, вывалив на бок розовый язык, запыхавшийся Калач и придержала коня.

Глава 4

А еще она стала возвращаться в дубраву, потому что ей тут начинали сниться необычные сны. Крохотные, отрывочные, но сны. И на этот раз, приехав под вечер, разведя огонь и прогрев большую печь, наскоро поужинав и покормив Калача, Аронна легла спать и быстро уснула…

Туман. Она идет по щиколотку в воде. Вокруг глухая тишина, лишь ритмично шелестит вода под ногами. Вокруг Аронны в воде постепенно утопают несколько птичьих клеток. В каждой клетке бьётся птица. Аронна открывает клетки и выпускает птиц, чтобы они не утонули. Птицы взвиваются вверх и улетают, но некоторые садятся на плечи, на руки.

Аронна идет дальше, и чем дальше, тем меньше клеток. Она бредёт куда-то в туман с несколькими птицами на плечах. Из-за этого она чувствует себя не одинокой. Эти птицы, как несколько заботливых матерей, берегут Аронну. Она чувствует безмерную любовь этих матерей.

Вода стала мелеть, а туман рассеиваться. Она увидела, что клеток вокруг больше нет, но вместо них стали появляться деревья. Их темные стволы, переплетаясь, тянутся куда-то вверх, в небо. Их кроны из пушистого белого хлопка — как будто туман собрался на ветвях плотными сгустками-облаками. К одному из деревьев приставлена лестница и сверху на его кроне Аронна увидела Риммис. Но Аронне сложно разглядеть, то ли Риммис стоит и долгим взглядом провожает улетающих выпущенных Аронной птиц, то ли смотрит куда-то за горизонт.

Риммис стоит спиной к Аронне и не видит ее. Аронна не хочет, чтобы Риммис ее увидела, поэтому останавливается и в тишине слышит глухой рокочущий звук.

«Бум-бум-бууу. Бум-бу-буум. Бум-бууу-бу — звук становится всё четче и в его ритме начинает ощущаться мелодичная власть — Бум-бум-бууу. Бум-бум-буу-бу».

Вдруг она начинает понимать куда смотрит Риммис. На горизонте темным контуром, на фоне светлого неба, согнувшись в ритмичной пляске, содрогаясь, медленно переступает с ноги на ногу шаман. Вокруг него пляшут языки пламени, он самозабвенно танцует в огне и стучит в свой большой бубен.

Звук бубна становится очень громким. Все сотрясается в этом ритме и перед глазами у Аронны всё плывет, как воздух в жару. Риммис разворачивается и быстро спускается по лестнице. На ходу она поворачивает голову к Аронне, машет ей рукой, что-то говорит и прыгает с последних ступенек в воду. Никакого холода и напряжения между ними Аронна не ощущает и облегченно вздыхает.

Не смотря на то, что воды по щиколотку, Риммис скрывается целиком под водой. Немного погодя Риммис выныривает и машет снова Аронне рукой.

— Превращайся, превращайся! — кричит она. Птицы разом вспархивают с рук и плеч Аронны и перелетают на дерево, как будто зовя ее туда же.

«Бум-бум-бууу. Бум-бум-буу-бу. Бум-бу-буум».

Уровень воды вокруг резко начинает подниматься.

— Я что, кошка что ли, по деревьям лазить? — говорит Аронна, но неожиданно слышит лишь мяукание. Она пытается шагнуть к дереву и вдруг неловко падает в воду, чуть не захлебнувшись. Аронна резко поднимает голову выше уровня воды, прокашливается и рывками кое-как пытается добраться до дерева. Ее тело не слушается ее, оно кажется каким-то странным и другим. Как только она начинает задумываться, как ставить непривычные ноги, то сразу запутывается в них. Тогда она решает не думать о нужных движениях и прислушиваться к своему новому телу.

Схватившись за нижнюю ступень лестницы, она начинает осматривать себя. Вместо рук и ног у нее бурые, облипшие мокрой шерстью лапы, сзади такое же мокрое большое грязно-коричневое в неровную бежевую полоску тело и длинный темно-пестрый мокрый хвост, похожий на веревку, на которую накидали кое-как мокрого белья. Аронна остро ощущает новые запахи своего тела и осознает, что они ей далеко не противны, а скорее противна вода, пахнущая деревьями, птицами, целой гаммой других чужих запахов. Она понимает, что находится в теле кошки и что ей очень некомфортно стоять по брюхо в этой воде. Но мысль о том, что нужно залезть на дерево с помощью этих непослушных лап так же приводит ее в ужас…

«Бум-бум-бууу. Бум-бум-буу-бу» — вторит ударам сердца бубен.

Аронна вдруг резко проснулась. В ночной темноте в окно барабанил дождь. Девушка немного полежала, не двигаясь и глубоко дыша, потом попробовала пошевелить руками и ногами. Ничего необычного не произошло. Тогда она повернулась на бок, привстала и зажгла спичками керосиновую лампу. Керосинка осветила небольшую комнатку с кроватью, стулом, платяным шкафом, сундуком и прикроватным столиком и заиграла тенями на светлых бревенчатых стенах, на домотканых ковровых дорожках на полу, на плотных домотканых шторах, которыми занавешены два невысоких окна. Теплый свет лампы подтвердил Аронне — это были ее руки и ее тело. Она облегченно вздохнула.

Несколько дней Аронна отдыхала, просто ничего не делая. Но этот сон настойчиво повторялся уже третью ночь. В каждом сне Аронна все лучше владела кошачьим телом и у нее уже получалось залезть по лестнице до кроны дерева, и каждый раз просыпалась сильно утомленная.

В этот раз Аронна немного полежала в кровати и решила вставать. Еще было темно. Она заперла Калача в доме, оседлала коня и выехала в покрытые холодной росой и ночным туманом поля. Сырой ночной воздух резал ноздри и глаза. Конь нервно фыркал и упрямился, его пугало все — любой резкий шорох, крик ночной птицы из ближайшего леса, вспархивающие из-под копыт сонные куропатки. Но девушка упорно гнала коня, укутавшись в свой плащ.