Бесплатный фрагмент - Нить судьбы

Все права защищены законом об авторском праве. Никакая часть электронной и печатной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет, на любой из платформ, озвучивание текста, а также частное и публичное использование текста без письменного разрешения владельца авторских прав.

ГЛАВА 1

Захариха сидела на завалинке, тяжело вздыхая, и устремив свой взгляд вдаль. Там, на самом горизонте, садился за тёмный дремучий лес, что начинался сразу за деревней, огромный красный шар солнца. Он уже почти ушёл за острые пики чёрных елей, и последние лучи заходящего небесного светила, вспыхнув напоследок, озарили небольшую деревеньку, что раскинулась у подножия трёх холмов, на берегу реки. Природа готовилась ко сну после долгого, полного хлопот, летнего дня. С другой стороны неба уже повис рожок месяца, тут и там загорались над избами яркие звёздочки. Где-то далёко в лесу ухал филин. С реки тянуло прохладой, слышались всплески, то рыба играла в воде. Вот уж и побежала по водной глади лунная дорожка, засеребрилась, задрожала, взволновала речную тишь. Ночь пришла.

Изба Захарихи стояла чуть поодаль от остальных, в стороне от деревни, ближе к лесу, оттого темнело тут раньше. Длинные тени от высоких елей и сосен, берёз да рябин простирались ещё до наступления сумерек до самой избы, тянули свои ветви-руки к человеческому жилью, то ли желая уберечь, то ли забрать, унести с собой. Но Захариха знала, что её лес не тронет, потому что ежели ты с ним по-доброму, то и он тебе всем сердцем отзовётся, откликнется. Природу её не обманешь, матушку, она сразу чует человека недоброго, отличает без ошибки худое от хорошего. Захариха ходила в лес без опаски, далёко уходила, всегда с дарами возвращалась. Она лес не обижала, и он её чтил. Так и жили.

И вот сейчас Захариха сидела, задумавшись, и глядела на уходящее солнце. Она вспоминала события десятилетней давности, которые не могла забыть вот уже много лет. В один из поздних осенних вечеров, это было то самое время, когда осень ещё не ушла, а зима не наступила на белом свете, она услышала тихое повизгивание и поскрёбывание в дверь. Отворив, она увидела большого волка.

— М-м-м, вот кто это, а почему ты сегодня один? — спросила Захариха.

Зверь снова заскулил, чуток отбежал в сторону, и припал на лапы, потом вновь вернулся к Захарихе, поскуливая и словно маня её за собой.

— Что-то случилось, — поняла старуха.

Волк закрутился на одном месте. Она метнулась в избу, чтобы накинуть шаль да тулупчик, вновь выбежала на крыльцо и чуть не упала, споткнувшись о лопату. Захариха удивлённо посмотрела на волка, а тот, припадая на передние лапы, заглядывал ей в глаза и продолжал скулить.

— Ну ладно, коль ты так просишь, возьму, значит, — ответила она, с нарастающей тревогой глядя на старого знакомого.

— Для чего он пришёл за ней? Что произошло там, в лесной чаще, что была домом зверя?

Когда старуха подняла лопату, волк повернулся и небыстрым шагом двинулся в сторону леса. Захариха пошла за ним следом, сжимая в руке лопату.

Шли они недолго, уже смеркалось. Вот и лес. Захариха, стараясь не потерять из виду волка, спотыкалась о корни деревьев, спешила за зверем. Вдруг до слуха её донеслось тихое, глухое рычание и она увидела второго волка.

— Ага, вот и сестричка твоя, — пробормотала она, обращаясь к первому волку, который, остановившись, оглянулся на старуху.

Увидев, что это старуха, волчица успокоилась и заскулила приветливо. Надо сказать, что волков этих Захариха вскормила и выходила сама. Сначала козьим молоком, а после, как подросли они, и мясом, благо в тот год дичи в лесу было видимо-невидимо, и в силках, которые она ставила, всегда была добыча. Она нашла этих волчат случайно, собирая ягоды да грибы. Идя по лесу, услышала она внезапно тихий звук, похожий на плач. Пойдя на тот плач, Захариха обнаружила под широколапой елью мёртвую волчицу с кутятами. Их было четверо, двое из которых были уже мертвы, как и их мать, а двое других — мальчик и девочка — продолжали, скуля, тыкаться матери в холодный живот и искать сосок.

— Ох, вы ж бедные мои, сиротинушки, — всплеснула руками старуха.

Она нарвала еловых лап и прикрыла ими мёртвую волчицу с волчатами, а этих двоих положила в корзину, прикрыла своим платком да унесла домой.

Волчата выросли и ушли в лес. Но не забывали свою спасительницу, то и дело, открыв с утра дверь, Захариха находила на ступенях крыльца то рябчика, то кусок кабаньего мяса, то зайца. Это всё были лесные дары от её приёмышей. Благо избёнка её стояла на отшибе, и никто из соседей ничего не узнал и не заприметил.

И вот сейчас, придя туда, куда так настойчиво тянул её приёмыш, она ахнула и прикрыла сухощавой, морщинистой ладонью рот. Недалече от волчицы, которая почему-то не сходила с места, иногда скаля зубы, лежала на земле молодая женщина. Старуха кинулась к ней:

— Милая ты моя!…

Женщина оказалась мёртвой, а вся одежда её была в крови. Захариха, испугавшись, подумала, было, что это волки загрызли её и похолодела. Но, приглядевшись внимательнее, она поняла, что кровь только на руках и подоле юбки женщины. Ещё не понимая, что здесь произошло, Захариха подумала:

— Так вот зачем лопата-то нужна была…

И в эту минуту вдруг раздался тихий писк. Старуха вздрогнула и, обернувшись, внимательно поглядела на волчицу, та вновь оскалила зубы. Волк коротко тявкнул и волчица, поднявшись, отошла с места. Старуха всплеснула руками и обомлела. На земле лежал крохотный свёрточек, от которого и шло это пищание. Захариха кинулась к свёртку, развернула его и увидела новорожденного младенца — это была маленькая девочка, которая чмокала губками, ища материнскую грудь и слабо плакала.

Старуха поняла — мать, родив дочь, из последних сил запеленала её в свою нижнюю юбку, а сама умерла, истекая кровью. Девочку обнаружили волки, и пока один из них бегал за помощью к Захарихе, волчица оберегала дитя от хищников, согревая своим телом.

Захариха тяжело вздохнула, завернула девочку в свою тёплую вязаную шаль, отёрла с лица набежавшие от потрясения слёзы, и, перекрестившись, принялась копать яму под приметной берёзой. В этой яме она и похоронила несчастную молодую женщину, мать девочки. После всего старуха тяжело отдышалась и сотворила молитву, литию, что читают по усопшим, ведь отпеть умершую по чину мог только священник, а Захариха была мирянином и, значит, могла лишь от всего сердца помолиться о бедной женщине.

— Имя её Сам ведаешь, Господи, — прошептала она, отерев вновь слёзы с лица.

Затем, отряхнув с рук землю, и подняв с земли свёрток с малюткой, Захариха повернулась к волкам, что лежали неподалёку и наблюдали за её работой, и сказала:

— Вот и вы мне добром отплатили. За свои спасённые жизни другую жизнь спасли. Спасибо вам!

И, захватив лопату, Захариха направилась в сторону дома. Всю дорогу к дому она слышала за спиной негромкий и протяжный вой волков, те в сиянии полной луны и тишине ночного леса оплакивали умершую.

— Что же делать мне с тобою? — подумала Захариха, глянув на свёрточек в её руках, и, вздохнув, ответила сама себе, — Что, что? Ростить станем девчоночку. Что случилось, того не изменить, а нам нужно дальше жить. Значит, так тому и быть.

ГЛАВА 2

— Бабуся, — раздался над самым ухом звонкий девчачий голосок, от которого Захариха вздрогнула, — А ты чего здесь сидишь? Уже темно и холодно становится!

— Ой, Надийка, а я и не заметила, как сумерки опустились, задумалась чего-то.

— Бабуня, пойдём в дом, посмотришь, как я платочек дошила!

— Ну, пойдём-пойдём, стрекоза, — старуха вновь тяжело вздохнула и поднялась со скамейки.

Кругом и, правда, уже стемнело.

— И когда солнце успело укатиться за лес? — подивилась Захариха, оглядевшись кругом, будто только что очнувшись от глубокого сна.

Уже вступила в свои права затейница-ночь, укрывая мир бархатным синим покрывалом с вышитыми по нему серебром нитями звёздных рек и золотым полумесяцем, с искусно выведенными тонкой иглой остроконечными елями на горизонте, очертаниями деревенских домишек чуть вдали, застывшей берёзой у избы Захарихи, и плывущей надо всем этим вечной Млечной рекой.

Войдя в избу, Захариха почувствовала, как её обдало теплом протопленной с утра печи и запашистыми травами да грибами, развешанными вокруг неё под самым потолком на тесёмочках, да резаными яблоками, что сушились на загнётке в противнях — запасы на долгую, длинную зиму. Только сейчас старуха поняла, что озябла, ночи-то хоть и летние, а всё ж таки уже прохладно по сумеркам-то становится, да и близость леса сказывается, и то, что домишко её в стороне от прочих стоит.

Захариха прошла к печи, и, вынув из печурки, заткнутые туда шерстяные носки, уселась, кряхтя, на лавку, да надела их на ноги.

— Так-то лучше будет, — удовлетворённо кивнула она, — А теперь давай чаёвничать да спать укладываться.

— Бабуня, погоди с чаем, погляди-ка, как я платочек дошила! Смотри, какие маки красные! А пшеничные колосья золотые! А колокольчики! Словно вот сейчас зазвенят, правда? Как живые! Да, бабунь?

Надийка бегала вокруг стола, ожидая, что ответит бабушка.

— Сядь, егоза, — засмеялась старуха, — Тараторишь без умолку. Ну, давай поглядим, что ты тут сделала.

Надюшка уселась рядышком с бабусей к столу, и терпеливо стала ждать, когда та рассмотрит её вышивку. Захариха со всех сторон покрутила платочек, подивилась:

— Надо же, какая ты мастерица! Словно одной рукой вышито. И как у тебя так получается?

— Не знаю, бабуня, как будто кто-то мою руку направляет. А ведь ты меня только штопать и маленько шить научила. А там, в узелке, ещё и бусинки красивые лежат. Я уже придумала, как можно этими бусинами подушечку украсить, расшить.

Захариха внимательно слушала девочку, а сердце её трепетало, что осенний листок на ветру.

— Ладно, егоза, давай чай пить, да спать ложиться. Завтра до свету тебя подниму, в лес пойдём!

— Ура-а-а-а! — закричала Надюшка, и захлопала в ладошки, пританцовывая, — Надо не забыть вяленого мясца с собой взять.

— Ш-ш-ш-ш, — прикрикнула Захариха, — Не кричи, и так про нас, невесть что, по деревне плетут.

Надюшка прижала пальчик к губам и кивнула, показывая, что молчит. После чая девочка спросила:

— Бабуся, а можно я этот платочек вышитый себе на подушку положу?

— Можно, можно, — Захариха проводила внучку до постели, поцеловала девочку в лоб, поправила одеяло и перекрестила на ночь.

— Я тебя люблю, бабуся, — прошептала Надийка, и, повернувшись на другой бок, тут же уснула.

Старуха поглядела на неё, вздохнув в очередной раз за этот вечер, и пошла к себе.

Сон в эту ночь к ней не шёл. Ни травы, ни молитвы не помогали. Воспоминания тяготили её душу. В ту осеннюю ночь, вернувшись из лесу домой, Захариха подоила козу, и накормила девочку из рожка. К счастью, малютка взяла рожок охотно и вскоре, насытившись, уснула. Захариха же села разбирать узелок, который нашла возле покойницы, в надежде найти хоть какие-то бумаги или вещи, по которым можно будет выйти на родственников малютки. Кто эта женщина? Что с ней случилось? Как она оказалась в этом лесу? На все эти вопросы не было ответов. Но, развязав узелок, старуха не нашла там ничего, кроме мотков цветных ниток, обрезков ткани и кулёчков с яркими бусинами. Захариха развернула недошитую вышивку. Золотые колосья пшеницы, красные маки, синие колокольчики разбегались по ней, а над ними порхали пчёлки и бабочки. Картина была настолько аккуратная и живая, что, казалось, вот-вот подует на ней ветерок и закачает головки цветов, бабочки замашут своими тонкими крылышками, а пчёлы зажжужат и полетят собирать пыльцу. Захариха ахнула и покачала головой.

— Какая тонкая работа, — подумала она.

Затем она убрала всё обратно в узелок, завязала его и спрятала поглубже в сундук…

И вот сейчас та ночь стояла перед её глазами, как будто всё случилось только вчера. Захариха встала, подошла к кровати Надийки. Та спала, улыбаясь во сне. Старуха погладила её по голове, снова поправила одеяло и поцеловала в макушку.

— Что ж мне делать-то теперь, как поступить, миленькая ты моя?

Сердце щемила тоска, отдёрнув занавеску, Захариха выглянула в окно, и тут же услышала со стороны леса вой волков, как будто те напоминали, что они здесь, что они рядом…

Девочка росла здоровенькой и спокойной, не сильно беспокоя старуху. Захариха несколько дней ждала, вдруг объявится кто-то, кто будет искать малютку. Но никто так и не появился в их деревне. Деревенским Захариха появление девочки объяснила тем, что умерла дальняя её родственница, а девочка осталась сиротой, и ей пришлось забрать её к себе. Времена были тяжёлые, голодные, и поэтому ни у кого не возникло никаких подозрений, все поверили её словам. Захариха сходила к старосте и приписала Надийку, как свою внучку. Надюшка, как назвала её Захариха, бабушку свою любила безоглядно, росла она девочкой ласковой и шустрой, любила петь и часто заводила песню, но только так, чтобы никто не слышал, кроме бабули, при чужих стеснялась. Но кроме бабушки были у неё и ещё одни слушатели. Это были её спасители — волки. А встретились они так.

Было тогда Надийке лет пять. В один из дней они с бабуней пошли в лес, девочка прыгала по тропинке, резвилась и смеялась, и вдруг остановилась и воскликнула:

— Ой, бабуся, смотри, какой щеночек миленький!

Не успела Захариха сообразить, как девчушка подхватила кутёнка на ручки и прижала к себе, целуя промеж ушей. В то же время из кустов, глухо рыча, вышла волчица, а за ней ещё несколько щенков — волчат. Волчица остановилась, нюхая воздух, и пристально глядя на девочку. Захариха ринулась наперерез волчице, но тут её опередил большой волк, вышедший из тех же кустов. Надийка, не моргая, смотрела на волков, всё так же не выпуская из рук волчонка. Остальные волчата тут же подбежали к девчушке и окружили её, она опустилась на траву и принялась трепать каждого по шёрстке, гладить и ласкать. Те млели и повизгивали от удовольствия, лизали ей щёки и руки. Взрослые волки легли на траву, наблюдая за малышнёй. Они узнали Надийку. Они запомнили её запах. Это была их девочка. Захариха, выйдя из ступора, на ватных ногах подошла к внучке, присела рядом. Волчата тут же начали баловаться и играть возле неё. Волки же спокойно наблюдали за всем этим. Они положили свои морды на передние лапы, и, казалось, даже задремали. С тех пор началась их дружба. Каждый раз, когда они с бабушкой шли в лес, Надийка непременно просила бабусю не забыть захватить лакомство для её друзей-волков.

Шло время. Девочка росла умненькой и развитой. Особенно же любила она рисовать. Часто замечала Захариха, как та подолгу разглядывала со вниманием листочки растений, цветочки, букашечек и пейзажи, окружающие их жильё. А после рисовала всё это углём на дощечке, усердно выводя каждую чёрточку, и получалось у неё просто восхитительно. И вот, в один из дней, когда Захариха вошла с огорода в избу, она остановилась у порога, да так и обмерла, увидев Надийку. Девочка сидела у раскрытого сундука, и, разложив на коленях ткань, внимательно рассматривала ту самую вышивку, которую Захариха нашла в давнюю осеннюю ночь Надийкиного рождения возле её умершей матери.

— Бабуся, смотри, что я нашла в сундуке, а откуда у тебя такая красота?

Старуха молча развернулась и вышла из комнаты. Девочка же, увлечённая своей чудесной находкой, даже не заметила того, что бабушка ей не ответила.

ГЛАВА 3

В тот же вечер Надийка дошила найденную ею в сундуке вышивку, и сделала это так искусно, что не различить было, где заканчивалась работа одной мастерицы и начиналась работа второй, до того все стежки были ровными и одинаковыми, аккуратными и неотличимыми друг от друга. И вот теперь Захариха лежала в постели без сна, ворочаясь с боку на бок, и думала, что же ей делать…

На могилку к матери Надийки они ходили вдвоём, убирались, приносили цветы, но Захариха молчала о том, кто там похоронен, а Надийка, поначалу спрашивающая о том у бабуси, постепенно привыкла, что бабушка отмалчивается, и перестала приставать к ней.

— Значит, так надо, — думала она.

И каждый раз, как только они приходили на могилку, благо она была сокрыта от людских глаз, тут же на поляне появлялись и волки. Они ложились в стороне и наблюдали за людьми. Место здесь было глухое, хоть и недалеко в лесу, а всё ж таки и не близко от человеческого жилья, да и на сокрытой тропке, отрезанной от остального леса глухой стеной старых разлапистых елей и густого колючего кустарника да сухостоя, словно в сказке про спящую красавицу, в которой замок её за какие-то считанные минуты опутали вдруг непроходимые кусты шиповника, высотой в человеческий рост. Через какой-то, одной Захарихе ведомый лаз, продирались они сквозь эту толщу и выходили на небольшую полянку, посреди которой росла, как лесная королева, одна единственная старая огромная ель. С древних лап её свешивались мхи, а весь ствол покрыт был глубокими трещинами, словно лицо старого человека — морщинами. Под этой-то елью и была могилка.

Чуть в стороне пробегал ручеёк, его не видно было среди кустарника, но чувствовалась влага, стоявшая в воздухе, и запах близкой воды. Здесь всегда было сумрачно, даже в самый жаркий и солнечный летний день, и очень-очень тихо, будто все звуки жизни оставались там, за стеной деревьев-исполинов, здесь же было царство тишины, покоя и древних мхов.

А в последний раз, когда Захариха с Надийкой сидели под широколапой елью возле холмика, девочка неожиданно снова задала свой вопрос:

— Бабуся, а кто здесь похоронен, в этой могилке? Когда я сюда прихожу, то мне так тепло становится вот тут, под сердцем, и плакать хочется…

Захариха вздохнула тяжело, обняла девочку и сказала:

— Я всё тебе расскажу, моя милая, всё, только немного попозже, хорошо?

— Ты всегда так говоришь, — надула губки Надийка.

— Погоди маненько, не время ещё, — погладила её по голове старуха.

— А когда же оно придёт, это время?

— Бог укажет, — только и ответила Захариха.

***

Захариха поднялась с постели и вышла во двор. Ночь была такая лунная и светлая, что кругом было видать всё, как днём. Яркий рожок полумесяца висел над избой, будто нарисованный на картине, а под ним раскинулся лес, тянущий к небу свои тонкие корявые руки-ветви с сухими пальцами-сучками. Всё было каким-то тревожным, беспокойным, таким же, как и мысли старухи. Ветер настороженно шелестел листвой яблонь в саду и ворошил солому на крыше, шепотки крались по траве, по стенам избы, по притаившимся в кустах невидимкам, тем, кому не положено показываться взору человеческому.

Захариха поёжилась от ночной прохлады, и, поплотнее запахнув тёплый платок на груди, присела на завалинку. Тут же за углом избы послышалось шуршание, и, повернув голову, старуха увидела тень. Та быстро шмыгнула к ней и встала рядом.

— А-а-а, это ты пришёл? — прошептала Захариха, — Ну, поди, поди сюда.

Из темноты вышел на лунный свет большой волк. Она протянула к нему руку, и положила ладонь на его лохматую голову, провела по шерсти, потрепала промеж ушей, и заплакала.

— Что же делать-то теперь? Рассказать, что не родная она мне?

Волк положил свою морду ей на колени и вздохнул глубоко. Захариха вытерла слёзы и сказала:

— Ну что ж, придётся, видать, рассказать. Знать, время пришло.

Волк поднял на старуху свои умные глаза, словно соглашаясь с ней. Они поглядели друг на друга, и Захарихе показалось, что волк поддерживает её, и говорит: «Правильно ты решила». Она поднялась с завалинки, и пошла в дом. Волк, дождавшись, пока старуха скроется за дверью, тут же бесшумно скрылся в тени дома, завернул за угол избы и побежал в сторону леса. Отбежав от двора на приличное расстояние, он остановился, оглянулся назад, поднял морду к луне и завыл, исполняя свою ночную песню. Этот вой и услышала Захариха, и почему-то он принёс ей успокоение.

Спала ли в эту ночь Захариха, она не поняла. Ей показалось, что она только сомкнула на миг глаза, как тут же и пропели петухи, а в окнах забрезжил рассвет. Нужно было подниматься и доить козу. Захариха вновь тяжело вздохнула, и, поднявшись на ноги, перекрестилась, сотворила молитву, и отправилась к рукомойнику умываться. Начинался трудный для неё день. Подоив козу, Захариха принялась за оладьи, чтобы позавтракать с внучкой оладушками с парным молочком. Дразнящий, душистый аромат поплыл по всей избе. Надийка не заставила себя долго ждать, шлёпая по полу босыми ногами, она прибежала из своей спаленки к бабусе.

— М-м-м, бабуся, как вкусно пахнет! Ты блинков испекла?

— Проснулась, моя ягодка? Испекла-испекла. Ну, беги, умывайся, да завтракать станем.

Надийка, тряхнув своими длинными косичками, побежала умываться. Они попили молока с оладьями, затем Захариха принесла из сенцев корзинку и сложила в неё крынку молока, огурчики, редиску, завернула в чистое полотенце оладушек, добавила несколько яблок и две больших картофелины, сваренных накануне.

— Собирайся, милая, пойдём в лес, — позвала она внучку.

С корзинкой в руках она вышла во двор. Надийка выбежала следом за бабушкой на крылечко, повязывая на ходу беленький платочек. Захариха взглянула на девочку, и поняла, что это та самая вышивка, которую Надийка вышивала накануне.

— Бабуся, — весело залепетала она, — А можно я повяжу на голову эту косыночку?

Захариха молча кивнула в ответ, и вновь тяжесть легла на её сердце. Они вышли за ворота, и пошли в сторону леса. Ох, как же тяжело давался старухе каждый шаг, её сердце трепетало, словно пташка в клетке. И чем ближе они подходили к лесу, тем сильнее оно стучало в груди.

ГЛАВА 4

По дороге к лесу Надийка нарвала целый букет полевых цветов, складывая их цветочек к цветочку. Она перебегала от одной травинки к другой, кружилась, пела и смеялась, а у старухи на сердце повис тяжёлый камень. Она молча наблюдала за тем, как Надийка склоняется к цветам, вдыхает их аромат, порой чихает от сладкой пыльцы, что остаётся на её носу жёлтыми пятнышками, как она аккуратно и бережно собирает яркие соцветия алых гвоздичек и синих колокольчиков, сиреневые шарики короставника и голубой цикорий, ярко-жёлтые воздушные облачка медовника и кувшинчики льнянки, белоснежные ромашки, головки дикого лука и розоватый тысячелистник. Букет получился большим и пёстрым.

И вот, спустя с четверть часа, они пришли к месту. Здесь, в царстве старой королевы ели, как обычно было тихо и сумрачно. Лишь слышалось журчание ручейка и пахло сырой землёй. Захариха присела передохнуть после пути, а Надийка принялась убирать старую траву, которой заросла могилка и сухие ветви, что нападали сверху. Девочка убрала пожухлый букет, что лежал у креста, и положила новый, разгладив каждый лепесточек и придирчиво оглядев со всех сторон — ладно ли получилось. Захариха тем временем расстелила в стороне старенькую скатёрку, что захватила она с собою из дома, и разложила нехитрую снедь из своей корзины.

— Пойдём-ка, милая, перекусим с тобой.

Но только они с внучкой принялись за трапезу, как тут же в кустах послышалось потявкивание.

— О, пришли! — воскликнула Надийка, — А мы вам гостинец принесли.

Она разложила вяленое мясо на траве перед кустами и отошла обратно к бабушке. Из-за ветвей можжевельника показались волчьи морды. Звери, осторожно ступая, вышли из укрытия, обнюхали угощение и аккуратно принялись за еду. Покончив с трапезой, волки прилегли тут же, возле людей, положив морды на широкие свои лапы и вздыхая, как будто понимая, что что-то должно произойти нынче. Наконец, Захариха собралась с духом и вымолвила:

— Сядь-ка, внучка…

— Чего, бабуся?

— Я кое-чего рассказать тебе хочу. Помнишь, ты спрашивала меня, кто здесь похоронен?

И старуха начала свой невесёлый рассказ. Надийка слушала её, не моргая, глядя на бабушку округлившимися глазами, полными слёз. И как только Захариха закончила своё повествование, Надийка встала с места, подошла к могилке, опустилась на коленки, обняла её своими ручками и, плача, тихонько запела. О чём она пела, никто не знал, знало только её сердце, которое рвалось сейчас на части. Захариха тоже заплакала. Волки поднялись, и, подвывая, и тихонько повизгивая, беспокойно закружились друг возле друга.

Надийка подошла к волкам, обняла их и поцеловала их умные морды. Те положили головы ей на плечи, глядя на Захариху.

— Спасибо вам, я вас никогда не забуду, — прошептала девочка.

Затем Надийка подошла к старухе, взяла её ладони в свои, поцеловала их, прижалась к ней:

— Бабуся, — и опять заплакала, — Пойдём домой.

Старуха собрала свой скарб в корзинку, Надийка поклонилась могилке матери и волкам, и, не оглядываясь, пошла прочь из леса.

Всю дорогу до дома девочка молчала, а придя домой, сразу же ушла к себе в комнату, легла на кровать и не выходила целый день. Захариха её не беспокоила, она принесла ей молоко и хлеб, но девочка ни к чему не притронулась. Так и прошёл весь день. Вечером, войдя в комнату к внучке, старуха увидела, что та с мокрым от слёз лицом уснула, сжимая в руках вышитую салфетку с маками и золотыми колосьями пшеницы. Захариха вздохнула тяжело, укрыла девочку одеялом, поцеловала, благословила, и тихо прошептала:

— Утро вечера мудренее, завтра будет новый день.

Утром следующего дня Захариха проснулась с неведомым чувством облегчения, на сердце её было тихо и спокойно, и она поняла, что поступила правильно, рассказав Надийке о её матери. Она поднялась с постели, и неспешно направилась в комнату внучки, кряхтя и разминая затёкшую за ночь больную спину. Заглянув к девочке, Захариха увидела, что та сидит за столом у окна и что-то с усердием, высунув язычок, рисует угольком на дощечке.

— Внученька, ты уже встала? — ласково спросила Захариха, подойдя ближе и пригладив рукой волосы девочки.

Надийка подняла на бабушку своё личико, веки её были припухшими, и старуха поняла, что ночью она вновь плакала.

— Бабуся, смотри! — девочка протянула бабушке свою дощечку и та ахнула. С рисунка глядело на неё лицо той женщины, которую она похоронила в лесу.

— Кто это? — слабым голосом спросила она у внучки.

— Это моя мама, — ответила девочка, — Я видела её сегодня во сне и вот, по памяти, нарисовала. Похожа, бабуся?

— Похожа, — вздохнула старуха и присела на кровать.

Надийка подошла, присела рядом, и, прижавшись к бабушке, спросила:

— Бабуся, а как ты думаешь, что в её жизни случилось?

— Не знаю, милая, — покачала головой Захариха, — Времена были тяжёлые, что уж там да как получилось, я не знаю.

Надийка посмотрела внимательно в её глаза и произнесла:

— Бабуся, я кушать хочу.

— Ох, я дура старая, — всплеснула руками Захариха, — Идём-ка завтракать!

Старуха рада была тому, что девочка оживает и начинает приходить в себя после перенесённого потрясения. Целый день Захариха гадала, чем бы ей занять внучку, чтобы та не думала лишний раз о горестном, и не переживала о маме. Но девочка сама нашла себе занятие. Захариха ушла в огород, занялась своими делами, а когда вернулась, то увидела, что девочка сидит, склонившись над вышивкой у окна.

— Что это там у тебя, милая?

— Да вот, бабуся, вышиваю, — и Надийка протянула ей свою работу.

Захариха взяла платочек в руки, рассмотрела узор и цветы, что раскинулись по нему и подивилась.

— Красиво как, — похвалила она внучку, — И как ты это придумала?

— Не знаю, бабуся, — пожала та плечиками, — Как-то само вышло.

С того дня Надийка уже и дня не могла прожить без того, чтобы не сесть за своё любимое занятие. Она вышивала скатёрки, салфеточки, рушники, благо ткани у Захарихи были в запасе, и Надийка вытаскала их потихоньку из большого бабушкиного сундука.

— Пора бы и на ярмарку идти, за тканью, — подумала про себя как-то раз старуха, открыв свой сундук и увидев, что он практически пуст, не осталось ни ниток, ни ткани, — Вот, в эту субботу и отправлюсь.

ГЛАВА 5