Бесплатный фрагмент - Незримые старцы

На пути к Афону. Предисловие

Началось всё почти два десятилетия назад. Мы с супругой в составе небольшой телевизионной группы отплывали из Одессы. Нам заказали фильм. Видовой фильм о Святой Земле и других сакральных точках Вселенского православия.

Обычные телевизионщики. Когда улеглась суета, связанная с размещением по каютам, мы вышли на борт «подышать». То есть, привычно полезли за пачкой сигарет. Перенервничали. Неразбериха при «расселении» была страшная. Но — странное дело — после первой же затяжки почувствовали, что курить почему-то не хочется. Даже противно. Недокуренные, сигареты полетели в море. Они оказались последними в нашей жизни. Мы сразу не поняли, что с нами произошло чудо. Маленькое… Впрочем, курящий человек поймет: не такое уж и маленькое. В общем, для начала нам достался подарок.

Теплоход отчалил. Один святой летал в Иерусалим на бесе. Мы, грешные, потихонечку пошли в сторону Хайфы на «Льве Толстом».

Семьсот паломников. Типичный «срез» вновь воцерковляющегося народа. Некоторые не выпускали из рук чётки, некоторые — рюмки. Один так хорошо посидел в баре, что прямо в одежде прыгнул в бассейн. Ласточкой. А воду спустили — поздно уже было. Потом прикладывал свою забинтованную голову ко всем святыням. «Вот искушение!» — качали головами матушки. Я понял: искушение возникает тогда, когда, не глядя, бросаешься сломя голову вперед.

Мы, отправившиеся с сугубо профессиональными целями, были здесь худшими. Но — присматривались и прислушивались. Как они там поют перед обедом (то есть, извините, перед трапезой)? «Хлеб наш насущный дай нам есть…» Кажется, так.

На святыни мы смотрели исключительно через видеоискатель телекамеры. И возмущались, что снующие кругом паломницы — как курицы, право слово! — словно специально хотят испортить нам картинку. «Вы не видите, что здесь телевидение работает!» — грозно кричал я и разгонял тех, кто без спросу лез в кадр. Этих криков пугались. Телевидение у нас привыкли уважать.

Музыкальный салон на борту теплохода переоборудовали в часовню. Женский голос, смешивая светские и церковные реалии, объявлял: «В девятнадцать часов в музыкальной часовне состоится лекция отца Августина…»

Нам «повезло». Господь послал замечательного миссионера. Его звали иеромонах Августин (ныне епископ; поклон Вам, владыка!). Помимо постоянных выступлений, он едва ли не круглосуточно беседовал с паломниками. Перед прибытием в Хайфу, на исповедь к нему выстроилась многочасовая очередь. Сколько людей тогда впервые всерьёз задумались о своих отношениях с Богом! Благодаря батюшке. Да, каждый из нас может стать для кого-то предтечей Христа!

Почему меня так поразили его слова? К тому времени я уже читал о православии, и мой холодный ум знал многое из того, о чём говорил священник. Так — почему?

Все мы, духи, облеченные плотью, ждем решения своих проблем, и не понимаем, что, духовные по своей природе, они решаются только духом. Слова, будучи плотью, «не пробивают». Но сказанное отцом Августином было пропущено — теперь я это понимаю — через молитвенное сердце. И поэтому — коснулись моей души.

Уже потом вычитал я у Антония (Храповицкого): «…та духовная сила, которая войдет в вас, просветит и примирит с жизнью, будет заключаться не столько в самом содержании ответа, сколько в том обстоятельстве, что светящаяся в облике и речи душа старца перельет и в вашу душу совершенно новое, дотоле вам неведомое содержание». [37, с. 599].

А потом было первое причастие в моей жизни. У Гроба Господня.

Было и ещё незабываемое: мы обвенчались на теплоходе. Слесари выточили из латуни обручи, их обвили цветочками — получились венцы. До сих пор их храним. Венчал архиепископ, ныне митрополит Черновицкий и Буковинский Онуфрий.

В каюте нас тепло поздравил отец Августин. Подняли бокалы сладкого вина, только что приобретённого в Канне Галилейской. Там, где на свадьбе Господь претворил воду в вино, мы даже опускали купленные бутылки в древние каменные водоносы. Говорят, они сохранились с тех, евангельских времен. Такая символика впечатляла. Кажется, в нас уже открывался спящий прежде орган — для восприятия духовной вневременной реальности.

Сами того не замечая, из поездки мы вернулись другими. Родные и близкие крутили пальцем у виска: замолились совсем Воробьевские! А нам, честно говоря, и не интересно стало вести прежние разговоры с прежними людьми. И по-прежнему «общаться» с телевизиром — тоже. Как-то включили по старой памяти КВН, посмотрели минут десять и в недоумении переглянулись. Как мы могли ещё недавно смеяться над этой глупостью?! Таращиться на этих шутов гороховых!.. И мы доставали паломнические фотографии. Особенно долго рассматривали странный снимок, сделанный в Риме, у Колизея. Откуда ни возьмись, на нём проявилась какая-то золотистая круговерть. Казалось, что-то загадочное и прекрасное стремительно приблизилось к нам.

…Но всё это будет потом. А пока мы подошли к побережью Афона. Стояли на рейде рядом с Пантелеимоновым монастырем. Показался катер — жёлтый флажок с чёрным двуглавым орлом. Прилетел как будто из Византии. Нам привезли для поклонения великие святыни, в том числе — главу преподобного Силуана.

Молебен у мощей святого. Он даёт как бы личное знакомство с ним. Я много раз это отмечал потом. Так что не удивляйтесь частым ссылкам в этой книге на святого Силуана и старца Паисия, могилу которого мы посетили в Суроти. У нас с ними особые отношения.

Курс на Одессу. Много часов, пока вершина Святой Горы не скрылась за горизонтом, молился, глядя в сторону Афона, приснопамятный старец Иона. На корме, коленопреклоненный.

Почему-то и я, когда мы ещё стояли на рейде, никак не мог насмотреться на зелёные купола Пантелеимонова монастыря. Он напомнил мне чудный град из сказки о царе Салтане. Я вздыхал. В то время Афон казался недоступным. Никогда, никогда мне не ступить на эту землю… Но — человек предполагает, а Господь располагает.

* * *

С тех пор на Святой Горе я бываю практически каждый год. В 2006 году выпустил свою любимую, «афонскую» книгу — «Наступить на аспида». Мне всё хотелось написать её продолжение. И вот, наконец, после вдохновившей меня летней поездки 2012-го года, получилось.

Сначала я просто хотел ещё раз вместе с вами пройти афонскими тропами. Но они завели дальше, чем я думал. Мы оказались в самой Византии. Ведь Святая Гора — живой островок ушедшей империи. Он каменной скалой возвышается над неспокойным «уровнем моря» нашей обыденности.

«Континент Византия» сложился из римского политического наследия, греческого языка и православного христианства. Афон хранит третье, главное сокровище. Добытое кровью — сокровенное — сокровище.

Хотите понять великую империю? Сделать это лучше не через чтение византологов, а через прямое прикосновение. Через приобщение к тому наследию, что живо и в наши дни. Оно дышит. Оно никуда не делось. Оно — в пророчествах святогорских насельников о возвращении Царьграда. Оно — в идее всемирной православной империи, служащей щитом для всех, чающих спасения души. Эта идея не ушла и из России — Третьего Рима. За это так ненавидит нас всё дьявольское бессилье мира сего.

Увы, никуда не делись и интриги византийского двора. Они плетутся ныне из Фанара, с кафедры Вселенского патриарха. Что ж, «греки лукавы суть» — было подмечено уже на первых страницах русской летописи. Мы до сих пор пользуемся плодами византийской духовности и учёности, но в то же время — пожинаем горькие плевелы русского раскола, к которому ревнивые греческие наследники Второго Рима имели самое прямое отношение…

Ладно, это тема отдельная… Царьград мы должны освободить от плена — вот что важно. Хоть он был для нас, прямо скажем, нелюбящим крестным отцом, давайте благодарить его за хорошее и отдавать долги.

Как вы думаете, почему в греческий язык вошло русское слово «старец»? Для объяснения приведу всего несколько примеров. Буквально навскидку.

Великий старец нашего времени Иосиф Исихаст многое взял именно от русских отшельников. Один из них — благоухающий — рассказывал молодому послушнику Франциску, как подвизался на самой вершине Горы. Он был одним из тех, от кого будущий отец Иосиф, по его же словам, получил свой «чин» и «устав».

А кто был старцем Паисия Святогорца? Не спешите. На Афоне не принято спешить. Начнем издалека.

…Шёл революционный 1968 год. Мир волновали грандиозные события. Кого-то — «пражская весна» и студенческая революция в Париже, кого-то — открытие Олимпиады в Мехико и мировые гастроли «Битлз»… А в убогой Крестовой келье, что укрылась в зарослях неподалёку от монастыря Ставроникита, лежал русский схииеромонах Тихон. Уже не вставал. Однажды он подозвал своего ученика: «Здесь сейчас, дитя мое, была Богоматерь со святым Сергием и преподобным Серафимом. Куда они ушли?».

Тот спросил: « — Что же тебе сказала Богородица?»

«– Пройдет праздник Ея Рождества, и уже после него Она придёт и возьмет меня к Себе».

В день панигира старец сказал послушнику: «Завтра я умру и хочу, чтобы ты похоронил меня. И вот я желаю благословить тебя».

Три часа держал он руки на голове своего духовного чада. Пальцы, совершившие миллионы крестных знамений. Ладони, шероховатые от прикосновений к полу во время бесчисленных земных поклонов и натруженные стальными цепями Карули, где старец полтора десятилетия подвизался в пещере. Что значило это долгое прикосновение рук старца к голове послушника? Какую энергию оно передавало? Какой опыт? О чём беззвучно молился отец Тихон?

Потом он дал такое трогательное напутствие: «Ты молись обо мне, и я каждый год буду приходить и видеть тебя. Если ты останешься жить в моей келлии, я буду очень рад. Но пусть всё будет, как Богу угодно, чадо мое. Вот видишь, я имею для тебя здесь провизии на целых три года», — и он показал на консервы: шесть коробочек с сардинами и четыре коробочки с кальмарами. Все эти запасы давным-давно принёс ему кто-то из посетителей. Они так и остались нетронутыми.

«Для меня этих консервов хватило бы только на неделю», — подумал отец Паисий… Да, это был именно он.

Потом геронта свидетельствовал об отце Тихоне: «Этот старчик сделал свою жизнь простой… Он был свободен от любых неудобств, ибо то, что мы сегодня называем удобствами, на самом деле — неудобства. Удобство — это когда упростишь свою жизнь и ограничишься необходимым. Тогда человек освобождается»…

Один никому не известный русский монах передал греческому подвижнику тайну свободы. Мир, который боролся за расовую свободу и радовался тому, что именно в 1968 году слово «негр» стало вытесняться словом «темнокожий»; мир, который ждал, что наконец-то Чехословакия освободится от «советского ига»; мир, который восторгался героизму кубинцев, отстоявших свою свободу на Плая Хирон, ничего об этом событии не знал. И знать не хотел…

Русский старец отошёл, и греческий монах получил от него харизму, дар Духа Святаго. Она передаётся именно так: схииеромонах Тихон умер у него на руках… Связывало бы такое наднациональное родство как можно больше людей!

* * *

А русская — белокаменная — Каруля! Скала с подвешенными к ней цепями! Вот уж поистине: карулиотам нечего терять, кроме своих цепей! Каруля, аскетизм которой так поражал греков, в XX веке — им же в назидание — оставалась одним из последних островков отшельничества… Была там старая смоковница, которая давала анахоретам мелкие, но на редкость сладкие плоды. Половинка смоквы — с удивлением видел нечастый паломник — составляла трапезу аскета. А потом сюда тоже стали приносить лукум греческого производства. И смоковница засохла.

Ничего, здесь уже — новые деревья и новые насельники. В основном, — русские. Говорят, в XX веке Карулю выкупил у лавры золотопромышленник Сибиряков, он же афонский монах Иннокентий. Выкупил для русских монахов — до Второго Пришествия Христова. Наивный договор для изменчивого мира! — скажет юрист. Но никаких форс-мажорных обстоятельств прежние соглашения не знали. Имели в виду только один значимый форс-мажор — Конец Света. Может быть, поэтому греки и закрывают глаза на проживание здесь русских без официального разрешения. [19, с.203]. Тоже ведь понимают: если порвать все бумаги, подписанные в старину «до конца времен», то конец этот может и наступить. И тогда Судия спросит о неисполненных договорах!

Характерная сцена: молодой греческий монашёнок о чём-то не без высокомерия рассказывает нашему земляку, маститому архимандриту. Ну-ка, прислушаемся. О чем он там? Понятно! О том, что, в отличие от России, монашеская традиция греков не прерывалась никогда… Некоторые из наших в ответ смиренно кивают. Да, давно уже завелась у нас пахнущая афонским ладаном милая грекофилия! Иногда — чрезмерная. Она чем-то напоминает мне страстную любовь ко всему французскому, немецкому, английскому — всё то, чем переболело в прошлом наше образованное сословие… «У нас-то, убогих, — так себе. Зато у них! — изящнее, умнее, духовнее. У нас, если эта самая духовность и имеется, то мы её лаптем хлебаем»… Есть в этом, конечно, наше национальное смирение. Но всякая добродетель может ведь и извращаться по навету лукавого, может просто превращаться в неправду…

Дорогие греки, великие носители традиций! Вы бы лучше для начала крест научились на себя правильно налагать. А то ведь, как говорил отец Паисий, то ли мух отгоняете, то ли на балалайке играете! Увы, это массовое явление — даже на Афоне! Русский старец Иоанн, афонский подвижник XIX века, предупреждал: «Если кто не истово изображает крестное знамение, тому маханию бесы радуются!» [3, с. 241].

И ещё. Есть простодушные люди, которые готовы видеть геронту во всяком пожилом святогорце. Во время первого паломничества на Афон я стал свидетелем такого диалога. Через переводчика наш соотечественник пытался выяснить какие-то духовные вопросы у седобородого греческого монаха. Тот с недоумением поднимал густые брови:

«– Вы откуда?

— Из России.

— У вас там есть духовник?

— Есть!

— Тогда зачем же вы здесь спрашиваете?»

Честно ответил греческий монах! Порой, увы, приходится наблюдать другое. Иной агиорит опытным взглядом «отсеивает» посетителей, от которых можно небрежно отмахнуться, и примечает прибывших вип-персон. Один «серьёзный» афонский паломник рассказывал мне, как при первой встрече уважаемый геронта сказал ему «прозорливо»: «Вижу на тебе особый знак Божиего благословения!» Когда в следующий раз он пришёл к старцу со своим товарищем, не менее уважаемым человеком, то вдруг услышал, что и на том — «особый знак»! Слово в слово старец повторился. Такие ситуации, конечно, смущают… И снова вспоминается Ипатьевская летопись.

Нет, друзья мои, с сохранением традиций всё было не совсем так, как рассказывал нашему архимандриту молодой монах. При всём уважении к тому же Ватопеду, новая братия совсем недавно начала возрождение обители практически с нуля. Многие греческие монастыри в первой половине XX века даже утратили общежитие. Разводили коз и ели мясо! Одному подвижнику было видение: в Капсале бесы радостно вылизывают за монахами жирные котлы… А Руссик, хоть и оскудевал людьми, никогда не терял высоких устоев. Сам уклад монастырской жизни породил великого святого — преподобного Силуана. В свою очередь, писания этого Старца, через публикации его духовного чада отца Софрония, привели на Афон многих молодых греков. Кстати, начиналось почитание Старца, ещё задолго до его проставления, в наиболее «учёной» афонской обители — монастыре Симонопетр.

Духоносные греческие агиориты всегда понимали роль русских святогорцев. Старец Порфирий сказал как-то монаху Л., нынешнему насельнику нашего монастыря: «Если бы вы знали, сколько у вас, русских, святых!» Бог даст, будут опубликованы и их жития.

Молитвенник избавляется от жгучих страстей национальной гордыни. Становится святогорцем. А это — не космополит, намеренно лишенный корней и исторической памяти. Это — не перекати-поле. Это — вросшая в афонскую почву и привитая здесь лоза. Ее корни — в прикровенной Византии, а плоды созревают для Царствия Небесного.

Кстати, проникли мы не просто в царство Ромейское. Нам, с Божией помощью, приоткрылся невидимый мир. Таинственное «пространство», источающее чудеса и являющее святых. Место между землёй и небом, где подвизаются незримые старцы.

Со Святой Горы, которая возвышается над житейским морем, открывается многое. Радуйтесь, не смущайтесь, рассуждайте… И — простите, если я в чём-то ошибся или кого-то обидел.

Вообще-то на Святой Горе я хотел заглянуть в своё сердце. Но это труднее всего.

Всё. Пора трогаться в путь. Пересечь тревожную зону мирового кризиса и оказаться в молитвенной тишине. Не самая большая афонская тайна

15 февраля 2013 года.

Юрий ВОРОБЬЕВСКИЙ

ВСЕ ЛИ ЛЮБЯТ СВЯТУЮ ГОРУ

Сельский греческий пейзаж скоро изменится. Смотрю в окно машины и думаю: «Уже началось или ещё только на подходе?». Дело в том, что после вступления Греции в ВТО здесь должны быть уничтожены оливковые рощи и виноградники. За вырубку на площади в тысячу квадратных метров собственнику предлагают аж 720 евро. Поколения и поколения твоих предков возделывали эти оливы, эти лозы, а тут забудь всё и получи: вот тебе пятисотка, две сотни и ещё две десятки. Доволен? Шурши, грек, этими бумажками. Шурши и думай: почему даже хлопок для изгототвления евро-купюр не греческий, а привезён из Египта. Когда тебя приманивали в ВТО, обещали ведь совсем другое.

Серпантин пошёл под уклон. Понтовитый водитель крутит руль одной рукой и почти не снижает скорости на поворотах. До Небесного Града, Уранополиса, совсем близко. Проносится дорожный указатель. Край глаза успевает зацепить — что-то невообразимое! То место щита, где написано Агион Орос (Святая Гора) — злобно искорежено. Ещё год назад такое здесь было бы немыслимо. Диавольская ненависть не удержалась — грохнула всей своей злобной тяжестью по ненавистному слову.

Вечер в Небесном Граде

Апрельский Уранополис прохладен, немноголюден и тих. Левантийская натура дремлет не обязательно в жару. Мы сидим на балконе уютной гостиницы «Македония». С афонского скита Кромица пришел мой старый и добрый друг инок Вонифатий. Он, как всегда, «подбрасывает» материал для будущих исследований. Сегодня — это старинная фотография, на которой среди паломников Пантелеимонова монастыря… Постойте-постойте! Одно лицо кажется знакомым… Неужели?.. Отец Вонифатий кивает головой: Григорий Ефимович Распутин… Да, известно, что в начале XX века он побывал на Афоне. И какой-то иеромонах гнал его со Святой Горы. По-моему, на этом снимке (крайний справа во втором ряду) — это он. Впрочем, нужно проверить.

Постепенно тема разговора меняется. Оказывается, за завесой тишины в Уранополисе кипят бурные страсти. Наш собеседник рассказывает, как совсем недавно здесь разбрасывали антиафонские листовки. Как? Зачем? Горожанам внушают, что их землю хотят отобрать. Что их самих чуть ли не пустят по миру. Кто же этот злодей? Говорят, монастырь Ватопед, на владениях которого стоит древнее селение.

Погодите! Даже мы знаем: эти земли еще в двадцатые годы были переданы святогорцами государству. Здесь размещали переселявшихся из Малой Азии греков. Так что вранье просто очевидно.

«Мегали идеа». Отступление

Обмен населением между Грецией и Турцией последовал за провалившейся авантюрой, которая началась в мае 1919 года. Тогда на побережье Малой Азии высадились оснащенные английским оружием греческие отряды.

После падения Российской империи маленькая Греция радостно встрепенулась. Карлик попытался набросить на себя порфиру Византии. И, по сути, — повернуть время вспять. Переиначить священную историю, согласно которой, за гибелью Второго Рима последовало возвышение Третьего. И последнего… Впрочем, с идеей Третьего Рима вся мировая и доморощенная русофобия не смирится никогда.

«Задолго до этого, ещё в 1844 году, в парламенте Греции была официально провозглашена „Мегали идеа“ — Великая идея… Суть её — возрождение Греческого государства в границах Византийской империи, некогда охватывающей мир от Италии до Палестины. Или, как минимум, включение в состав государства всех территорий, населенных греками, в том числе Константинополя и значительной части Малой Азии».

Возглавлявшие тогда Грецию вольные каменщики собирались строить великое государство из камней античности. На фундаменте языческого, «эллинского» национализма. Поэтому Константинопольский Патриархат и не поддержал восстание небольшой части народа против Османской империи.

Либеральные греческие националисты с их «великими идеями» нужны были и ещё для одной цели. Расчет был прост. Предположим, Первая Мировая война закончена, и в победителях вместе с державами Антанты оказались февралистская Россия и демократическая Греция. Россия говорит: «Мы победители, теперь Константинополь наш!» На это Антанта могла ответить: «Нет. Мы-то обещали проливы царю Николаю. Но вы его свергли… Лично вам мы ничего не обещали… А вот, кстати, есть и другие претенденты — греческий демократ Венизелос… Ведь вы за право наций на самоопределение?.. Отлично! Живут в Константинополе русские? Сколько их?.. А греков? Почти 300 тысяч — около 40% населения города! Есть ли в районе проливов хоть одно русское село? Нет. А вот греческие есть, их там десятки. Так что придётся Константинополь отдать Греции. Либо объявить нейтральной территорией и передать под совместное управление союзных держав…» Как-то примерно так. Главное — чтобы проливы не достались России.

После Первой мировой в районе проливов всё осталось по-прежнему. Тогда и возникла греческая идея захвата Константинополя. Одним из её вдохновителей был потомок русских эмигрантов (его отец покинул Россию ещё при Николае I), крупный торговец морскими судами и оружием Бэзил Захаров. О, это была яркая личность! Словно олицетворение международной авантюры. Джентльмен со средиземноморской внешностью, русской фамилией и именем на английский манер. О нем говорили, как о человеке, который «бегло лгал на шести языках».

Так как же развивалась авантюра? Успехи греков были недолговременными. Решающее сражение они проиграли в ста километрах от Константинополя. Ататюрку помогла Советская Россия. Троцкий добился того, чтобы наша голодавшая страна послала в помощь Турции всё необходимое. Девятнадцать миллионов рублей золотом, вооружения, а также военспецов: Фрунзе, Мдивани, Аралова…

Подоплека малоазийской авантюры малоизученна, а жаль. Мы скажем лишь, что обосновавшийся в Лондоне Бэзил Захаров был английским резидентом на Балканах. На него работали такие известные деятели, как Парвус, Радек, Троцкий, Раковский.

Сначала Захаров поставлял оружие в Россию — боевикам 1905 года. Позже — на Балканы. Всем подряд — и криминальным группировкам, и греческим патриотам.

За провалившейся авантюрой последовала резня греков по всей Малой Азии. Оставшихся в живых, около полутора миллионов человек, и отправили «на историческую родину» — в обмен на турецкое население, жившее в Греции. Провокаторы из Англии были довольны. Людей, мечтавших о том, что Константинополь вновь станет православной столицей, на территории Турции почти не осталось. Британия, панически боявшаяся, что рано или поздно Россия сделает последний шаг к заветной цели, надо полагать, рассматривала греков как пятую колонну «русской экспансии».

Да, вся мировая закулиса — против того, чтобы над Святой Софией вновь воссиял крест… Впрочем, спор за Город ещё не закончен.

Увы, многие в вымышленную угрозу верят. Мало того. На просьбу Ватопеда вернуть ему прибрежную византийскую башню (в ней находится храм), город отвечает отказом. Хотим, дескать, устроить здесь музей. Так историческая пирга, на которой османы вешали молодых афонских насельников, отказавшихся принять ислам, и пустует. Монастырь обращается с еще одной просьбой. Продать клочок им же подаренной земли, чтобы построить гараж для своего автотранспорта. И что же? Мэр не соглашается ни в какую. Охи-охи!

Афонофобия набирает обороты.

Жируют ли монахи?

И вообще во всей Греции что-то новое появилось в отношении к Святой Горе. Что-то революционным образом сдвинулось с места. Раньше на улицах городов и деревень при встрече со священником большинство людей спешили под благословение: папас, папас… А теперь порой можно услышать злобное шипение: «ватопеды». Этот неологизм означает: дармоеды, паразиты. Впрочем, советская Россия всё это уже проходила. Всякая революция обвиняет черноризцев в паразитизме и в итоге сажает в руководящие кресла настоящих, невиданных доселе, паразитов.

Греческий архимандрит Нектарий Мулациотис не так давно отправился на Афон специально для того, чтобы выяснить правду о тех ватопедских чемоданах с наличностью, о которых столько кричала пресса. Потом он написал: «Я спросил отца Ефрема, что стало с теми пресловутыми чемоданами с десятью миллионами евро. Тогда он показал мне деньги, сказав: «Смотри, вот они. Я трачу ежемесячно более двух миллионов евро на нужды монастыря. Вот все отчётные документы. Говорят, что мы обворовываем людей. Однако, вот эти деньги».

Игумен Ефрем считает, свидетельствует отец Нектарий, что некоторые журналисты намеренно искажают действительность. Сообщают, например, что у игумена личный вертолет, в то время как даже военный вертолет не имеет права летать над Святой Горой. Поэтому и премьер-министр, и Патриарх приплывают на Афон на корабле. Это просто невозможно — летать там на вертолете, но все равно такие слухи распускаются…

Вертолёта у отца Ефрема, конечно, нет. Однако, справедливости ради, скажем, что винтокрылые машины над Святой Горой летают. И приземляются. Не знаю, как Вселенский, а Александрийский патириарх Петр VII летал. В 2004 году геликоптер, на котором он отправился на Афон, упал в море.

Около Лавры и в Карее построены круглые площадки с большой буквой Н (геликоптер) посредине. Греческие агиориты, которые в прошлом веке «смущались» звоном наших колоколов и другими шумами «русской экспансии», грохота пропеллеров теперь не пугаются. Не всякого пропеллера, конечно, а того, который спускает из поднебесья духовную или светскую вип-персону. Есть, есть такое удивительное качество слуха и зрения у некоторых ревнителей святогорских традиций!

А в чем же всё-таки причина или, скорее, повод антиафонского наступления? Заглянем в интернет. Вот наиболее характерное сообщение 2009 года, когда и начал разгораться скандал.

«Ватопедский монастырь на Афоне оказался в центре имущественного скандала, принесшего крупные финансовые убытки Греции. Греческое государство взяло под контроль 31 счет монастыря в 7 банках. Средства на этих счетах обслуживали, в частности, содержание монастырской недвижимости и ее сдачу в аренду…

При этом финансы монастыря не исчерпываются арестованными счетами. Миллионные средства вложены в ценные бумаги и инвестиционные портфели на Кипре (игумен Ефрем родом с Кипра) и за его пределами. Часть их записана на имена монахов».

Чемоданы — чемоданами, но, конечно, не в ватопедской наличности дело. «Ватопед передал права собственности на здания в Олимпийской деревне своей кипрской оффшорной компании Rassadel Ltd, а она тут же продала эти здания другому кипрскому оффшору — Noliden Ltd. При этом оказалось, что директор и номинальный владелец Rassadel, кипрский представитель Ватопеда Афос Коиранидис работает в Noliden финансовым консультантом.

Оказалось, что сами по себе здания в Афинах, как и участки в Салониках, Ватопедскому монастырю были не интересны. Они были только предметом последующей купли-продажи. При том, что монастырь получал их по заниженным «государственным» ценам, а продавал уже вполне по коммерческим, да еще и совершая сделки в оффшорной юрисдикции, а также и вовсе скрывая часть суммы от сделки».

Оффшорные компании, принадлежащие монастырю! Это что-то новое. Если хотя бы часть написанного правда, то… Скажем мягко: то тогда смущению нет предела. По-английски оффшор означает «вне берега». Безбрежность предпринимательской деятельности, захлестнувшей отчасти и Афон, неприятно поражает.

Всё дальше от родных берегов. Отступление

Кипр до недавнего времени считался наиболее перспективной из всех оффшорных зон. Что отличает её? Применение нулевых ставок налогообложения к компаниям, осуществляющим инвестиционную деятельность за рубежом и совершающим зарубежные торговые или иные операции. Если, к примеру, ты вывозишь российские деньги, то в оффшоре с тебя не возьмут налогов, и ты избежишь налогообложения в самой России.

С Кипром у нас вообще какие-то особые экономические отношения. В 1998 году было заключено любопытное двустороннее соглашение. Многие виды доходов, получаемых кипрскими компаниями из источников в Российской Федерации, освобождены от налогообложения в России.

Интересно и такое наблюдение. Большинство оффшоров находится в странах Британского содружества или на территории иных бывших владений Британии. Не получается ли так, что бизнес всё больше платит не в национальную казну, а на нужды фомирующейся мировой империи последних времён?! Строится она на базе Британской империи, которая на самом деле никуда не делась! Подчиняющиеся королеве 53 страны Британского содружества — это только видимая часть айсберга.

Правь, Британия, морями! Оффшорные зоны, куда уходят, отчалив от родных берегов, — это даже не море. Это целый океан мутной водички! Неужели кто-то пытается плыть по нему на евангельском корабле?! И куда! Неужели — к экономической самодостаточности обители?

Надо сказать, что в отличие от русского Пантелеимонова монастыря, у которого в двадцатые годы прошлого века в Греции отняли все его земли, афинское правительство отнюдь не обидело греческие обители. Недвижимость и землю за пределами Святой Горы они сохранили. Вот принадлежащие Ватопеду участки, которые обменивали, продавали и т.д и т.п, теперь и стали предметом скандала.

Пресса сообщает, что монастырь провернул незаконные комбинации в те времена, когда некоторые члены кабинета министров поддерживали особенно теплые контакты с Ватопедом. Но в 2009 году премьер Греции Костас Караманлис проиграл досрочные выборы именно на волне этого имущественного скандала. Вскоре выяснилось, что прежнее правительство фальсифицировало экономическую статистику. Показатели бюджетного дефицита пришлось пересмотреть с 3,6% ВВП до почти 16%. Страна, как пишут обозреватели, потеряла доверие рынков. И дальше пошло-поехало!

Греческий народ: приказано демонтировать!

Читаешь интернет и думаешь: так ли всё это на самом деле? Одному Богу известно. Очевидно другое. Нагнетаемое в Греции антисвятогорское поветрие в первую очередь поражает молодежь. Таков расчёт: сменить самоидентификацию православных греков. Это началось, конечно, не год и даже не пять лет назад, когда из греческой воинской присяги «толерантно» выбросили первые слова: «Во имя Отца и Сына и Святаго Духа»… Демонтаж православного народа ведется давно.

Афонский старец папа Яннис с болью констатирует: «В современной Греции нет былого благочестия, народ стал ленив и в работе, и в вере. Отсюда все наши беды. Подумать страшно, но Парламент Греции, исторически христианской страны, обсуждает вопрос „Зачем Крест на Греческом государственном флаге и не пора ли его убрать?“. Из Судебных залов парламентарии и судьи пытаются убрать Святое Распятие, но, слава Богу, не всем судьям эта идея нравится».

Страшное поветрие… А знаете, откуда ветер дует? «Генри Киссинджер, член Трехсторонней комиссии и, одновременно, руководитель элитной масонской ложи «Бнай Брит» вполне откровенно высказал позицию Мирового правительства… Его заявление, опубликованное в греческом журнале «Немезида», говорит о многом: «Греческим народом трудно управлять, и поэтому его следует глубоко поразить в его культурных корнях. Тогда он образумится. Я имею в виду, что мы поразим язык, религию, их духовные и исторические ресурсы, чтобы уничтожить для него всякую возможность развиваться, выделяться, самостоятельно существовать». (Цит. по: [40]).

Демонтаж «старого» народа и сборка из обломков нового — это вполне реально. Когда-то, «стихийно» (по наветам лукавого, конечно), ромеи преобразовали себя в «эллинов». Таков был важный фактор крушения империи. Пошёл процесс распада, который уже трудно остановить. Из «эллинов» ведь тоже можно выделить каких-нибудь спартанцев! Теперь вместо бесов над такими задачами работают «специалисты». И технологии «демотехники» совершенствуются.

Отступление о демотехнике

Там, где какая-нибудь этническая группа сочиняет себе «древний» эпос, начинает подделывать артефакты и приходит в эйфорию по поводу своего былого величия, мы имеем дело именно с таким проектом.

В этом деле велика роль созвучий. Методика простая. Этруски, говорят, — это русские. Читали такое? Странно, что никому ещё не пришло в голову требовать возвращения исторической родины на территории современной Италии. Не хватает нам наступательного пыла! Свою бы землю удержать! Да и не требуется нам ничего ещё придумывать. Наша великая история не распечатана на принтере, она написана кровью. И поэтому истинна.

А вот с «украинцами» — дело другое. Есть малороссы, которые не хотят жить на окраине Великой России. Они говорят, что произошли от древних укров. Но откуда взялись укры? От посеянного кем-то укропа? Тогда надо выяснить площади, которые засевались этим пахучим растением. Наверняка они далеко выходят за нынешние границы «незалежной»… Так что для провоцирования конфликта идея укропа — перспективная. Не возмущайтесь, я почти не шучу. Впервые укры были отмечены в трудах в польских учёных начала XIX века. После того, как Польша оказалась разделённой, панам потребовался союзник против Великороссии в лице презираемого прежде «быдла». Разделяй и властвуй!

Знаете, как действуют «специалисты»? Например, замешав в одной ступе несуществующий прах Александра Македонского и местный диалект, можно вывести македонцев. Потомков древнего народа, обладающих «историческими правами» на Салоники и всю северную Грецию. И тогда под многолучевой звездой отца великого полководца, царя Филиппа, с помощью борцов за право наций на самоопределение, будет создано еще одно управляемое квази-государство.

Старец Паисий в сердцах восклицал: «Одни хотят забрать себе Салоники, другие хотят, чтобы их границы простирались до Лариссы, третьи хотят иметь Эгейское море… Да, в конце-то концов, что, никогда не было Греции?» [30. C. 711].

Иногда создается новый этнос, а иногда самовозвеличивается народ, уже доказавший истории неспособность к самостоятельному государственному бытию. Но это и требуется «демотехникам». Нужна только видимость независимого государства. Мало ли географических курьёзов появилось в последнее время на карте Европы! Одни прибалтийские «пуговицы», дерзко оторванные от российского мундира, чего стоят! Одна из пуговиц теперь и прилегающий кусок территориального «сукна» себе оттяпать хочет!

Характерно, что «местные языки» оживил обуянный духом разделения протестантизм. Именно он начал придавать диалектам статус самостоятельного языка. С чего всё начиналось? Миссионеры настаивали не на том, чтобы обучить местных жителей латыни, а на том, чтобы богослужение велось на понятном им наречии. Естественно, новый «богослужебный» язык должны были облечь в письменную форму. И вот пошло-поехало. «В Европе в 1800 году было 16 письменных языков, в 1890 г. их число возросло до 30, а в 1937 г. до 53. За каждым языком стоял созданный за короткое время народ». Смотрю я вокруг и с тревогой думаю: не дай Бог, особый казачий этнос выделится из русского тела. А там — поморы, берендеи в очереди стоят…

Итак, от живого народного древа отрубают ветку. Потом втыкают её в почву и, сделав некоторое валютное вливание (чтобы не засохло на второй день), говорят: вот новый этнос, у него должно быть своё государство.

Такой новодел пытается агрессивно подавить собственный комплекс неполноценности и поэтому он является излюбленным инструментом мировой провокации. Куда годится это «дерево»? В апокалиптическую печку!

…После Вавилонского смешения Господь дал каждому народу своего ангела-водителя. А если этнос создается искусственно, самовольно? Не получает ли он тогда ангела с рожками? С учетом территориальной экспансивности этносов-новоделов, похоже на то.

Согласно логике Киссинджера, в первую очередь врагу надо «взорвать» Святую Гору. Или изменить её до неузнаваемости. При Александре Македонском из мраморного двухкилометрового гиганта планировали высечь статую великого полководца. А теперь — кого «великого» хотела бы изваять мировая афонофобия? Неужели — Обаму, ушастого «мессию», пришедшего в мир, чтобы «спасти» народы?! Избавить их от кризиса…

Между прочим, кризис по-гречески значит суд. Судит Господь и милует Он. За покаяние. Афон, который учит Иисусовой молитве, учит самому главному. Недаром старец Иосиф Ватопедский говорил о задаче Святой Горы задержать в отношении множества людей праведный суд Божий.

Старцы и юноши

Вечерний докурортный Уранополис. Прошёл дождик. Туман. Ресторанчики пустуют, и официанты активно зазывают — зайти именно к ним. Что ж, зайдем. Здесь, кажется, готовят отменные кальмары. Можно позволить себе и немного рицины, белого сухого вина, которое привозят с Крита. У него особый привкус — добавляют какую-то смолу.

— Есть рицина?

Пальцы официанта складываются щепотью, по замысловатой траектории подносятся к губам, и следует звонкий «чмок» — это значит: вино прекрасное!

Осматриваемся. Топится железная печка — наподобие большой буржуйки. Вечером на улице градусов пятнадцать — очень холодно, считают греки. Несколько старичков, местных жителей, неторопливо смакуют кофе. Шумных посетителей нет. Ни немцев, которые даже в Греции пьют пиво и потом начинают громко петь, ни наших, которые пьют все подряд и потом поют еще громче. Кажется удивительным, как вообще в такой тихой стране могут происходить беспорядки.

Один из моих сопаломников как раз рассказывает, что во время пика недавней анархии он оказался в Афинах. И, несмотря на местную цветовую гамму, узнал в этой заварухе что-то очень «оранжевое». На улицах бесновались группы пятнадцати-семнадцатилетних парней, а между ними на велосипедах, в черной униформе и в масках, сновали люди постарше — давали указания.

Отступление о «Золотой Заре»

Да, есть такая организация — «Хрисви Агви». Короткие стрижки, устрашающие татуировки, факелы и вскидываемые в приветствии руки. Партия эта, конечно, очень «правая». И даже — «православная». Но при этом — почитает Гитлера и ведёт свою родословную из тех же структур, что и он. Дело, в том, что «Хрисви Агви» означает «Золотая Заря». Это название ложи, в которой «блистали» личности наподобие Алистера Кроули. Так что когда лидер «православной» партии Никос Михалолякос пишет о человеческих жертвоприношениях в честь бога Пана — не стоит удивляться. И тому, что идеал партии это древняя Спарта, — тоже.

В начале XX века из «Золотой Зари» произошло общество Туле, членом которого был Рудольф Гесс… Кстати, в августе 1987 года, на следующий день после смерти этого нацистского преступника, активисты ещё только нарождающейся «Хрисви Агви» распространяли в Афинах листовки с фразой «Рудольф Гесс бессмертен».

Маршрут от «Золотой Зари» до Гитлера, пришедшего к власти именно на волне кризиса, понятен. Не тот ли путь запрограммирован и для «Хрисви Агви»? Во всяком случае, её риторика аналогична гитлеровской. Обывателю она всё более симпатична: если власти не желают ограничить прибытие в страну нежелательных мигрантов, то это обещают сделать правые. Доказательства решимости налицо: пырнуть ножом какого-нибудь «нигера» им ничего не стоит.

Между прочим, восходящая над Грецией «Заря» уже имеет около двух десятков депутатов в парламенте. На фоне экономических неурядиц столь «национальной» партии ныне симпатизирует каждый пятый грек. И что характерно, за неё голосует половина полицейских [21—2].

Так что мировая закулиса, озабоченная сменой греческой национальной самоидентификации, на такое «православие» сделать ставку может вполне.

Вообще волнения молодёжи начинаются в Греции каждый год. Всегда — 28 ноября, в день падения хунты «чёрных полковников». И хотя у власти теперь совсем другие политические силы, странная традиция осталась: молодежь забрасывает полицейские участки камнями и творит прочие безобразия. Стражи порядка привыкли — смотрят на всё это довольно равнодушно. Но на этот раз шальная (или провокационная) пуля убила студента. И всё приобрело другой размах. (О, роль «шальных пуль» в истории — отдельная тема!).

Мы слушаем своего товарища и размышляем. Всё же вытравить греческое православие, которое сильно даже на бытовом уровне, будет не так уж и просто. Один из сопаломников рассказал, как однажды познакомился с настоящим сиромахой — скитающимся монахом, словно сошедшим со страниц старой книги «Письма Святогорца». Он подошел на улице в Салониках и просто сказал: «Помолитесь о патриархах, епископах и обо мне, многогрешном Софронии. И о моих родителях… У вас деньги есть?» (Попрошайка? — мелькнула мысль). Спутник, который знал этого восьмидесятипятилетнего старца, сказал: «Если скажешь, что денег нет, он отдаст тебе всё, что ему подали, вынимая из карманов беспорядочно скомканные бумажки. Прежде отец Софроний был насельником Есфигмена. А потом Протат выгнал его с Афона: на пароме чем-то обидел двух толерастов из Германии. Мало кто знает: когда этот благообразный старик идёт по улицам города, он постоянно держит молитву Иисусову… Отшельник среди многолюдства.

Улыбка из мира иного

Итак, всей Греции внушают, что монахи «жируют». Объедают всю страну. И на самом Афоне я слышал упреки в адрес Ватопеда: дыма без огня, дескать, не бывает. Говорят, там, где прошёл киприот, даже лукавому греку делать нечего. Так вот эти самые киприоты, обосновавшиеся в знаменитой обители, и крутят деньжищи!

Впрочем, банки, деньги, вертолёты — антураж. Антиватопедские атаки нацелены, конечно же, на духовную сердцевину. В том числе — на авторитет духовника обители. Старца, подвизавшегося на Афоне с середины сороковых годов, ученика Иосифа Исихаста.

Один из святогорцев рассказывал мне, как, оказавшись в миру, случайно увидел, что по телевизору показывают фильм про Иосифа Ватопедского. Подсел к экрану поближе… И был немало смущен. Геронту обвиняли чуть ли не всех смертных грехах. Честно говоря, сказал мне монах, фильм был сделан настолько качественно, с такой профессионально смонтированной «убедительностью», что в сердце просочилось сомнение. Тот самый едкий «дым», которого без огня не бывает.

Мой сопаломник отзывается на этот рассказ так: «Наговорить можно всё что угодно. Надо просто увидеть старца, почувствовать его сердцем — и тогда наветы разлетаются в прах. Я однажды сподобился побывать у отца Иосифа. Пришёл к нему вместе с группой молодых греков, которые оживленно беседовали между собой в пути и продолжали разговаривать, когда уже пришли, не обращая внимания на смиренно сидящего монаха. И вдруг опомнились: как ты, старец? Опершись на палку и глядя куда-то ввысь, он ответил: „Вот сижу и жду, когда откроется дверь, чтобы уйти“… Глаза у него — небесной глубины. Потом едва заметная улыбка мелькнула в его словах. Рукой он показал на полку с книгами и сказал: „Это я написал!“ Смысл монашеского юмора я понял так: вот мы гордимся содеянным, забывая, что всем обязаны Богу. Для меня это были очень своевременные слова. Вообще я получил от него то, что было просто жизненно важно для моей души».

Да, старцы Афона — не только греческое, это вселенское достояние.

Через пару недель после нашего очередного возвращения с Афона, оттуда пришло сообщение: старец Иосиф скончался. Произошло это 1 июля 2009 года. Я перекрестился и вздохнул. Многие, наверняка, заплакали.

А потом мне прислали удивительную фотографию. Предыстория её такова. Геронта умер, надо полагать, мучительной смертью — легочная недостаточность. От нехватки кислорода лицо потемнело. Рот приоткрылся. Некоторые советовали: лучше накрыть его какой-нибудь тканью с головой, чтобы не смущать многочисленных гостей, которые уже начали собираться на похороны. Сначала так было и сделали. И все же через сорок пять минут после отшествия игумен Ефрем благословил, чтобы лицо открыли. Тогда все с изумлением увидели: оно просветлело, рот закрылся. Фотограф навел объектив и запечатлел чудо. Старец Иосиф улыбнулся!

9 и 40 дней. Отступление

Из житийной литературы мы знаем случаи, когда святые улыбались в гробу. Примеры тому — святитель Феофан Затворник, улыбнувшийся во время посмертного облачения или дивеевская святая Елена Мантурова. Вспоминается и движение руки благоверного князя Александра Невского, который в гробу сам взял разрешительную грамоту.

Конечно, тайна чудес Божиих не подлежит препарированию… Но всё же в этой связи я вспомнил свидетельство одного знакомого ученого. Речь — об экспериментах в подмосковном Обнинске. Дело было в 1986 году: «Нам доставили десять человеческих гипофизов из института имени Бурденко и шесть — из Склифа. Люди умерли от болезней сердца, онкологии, травм. Оказалось, в течение девяти дней после смерти кристаллическая решетка гипофиза продолжает работать как антенна — на приём и передачу. Как будто человек имеет контакт со внешним миром. К сорока дням гипофиз превращается в аморфное вещество. Когда обнаружились эти „совпадения“ с девяти-и сорокадневными поминовениями усопших, эксперимент приказали прекратить».

Кстати, «тела монахов, умирающих на Святой Горе, не коченеют, как это бывает в миру. Их руки и ноги сохраняют гибкость. Говорят, это происходит по дару Пресвятой Богородицы, ибо она обещала, что в День Суда будет предстательствовать перед Своим Сыном о спасении всех подвизавшихся и почивших в Ее Саду. [8, с. 167].

На земле Геронта испытал на себе радость и ликование оклеветанных и гонимых, по слову Писания: «Блаженны вы, когда будут поносить вас и гнать и всячески неправедно злословить за Меня. Радуйтесь и веселитесь, ибо велика ваша награда на небесах». Как не согласиться: Иосиф Ватопедский улыбнулся по смерти, потому что он плакал духовно и покаянием очистил своё сердце! «Блаженны плачущие ныне, ибо воссмеетеся»… Да, благодать Господа явным образом подтвердила тот факт, что старец сподобился совершенной степени усыновления и дерзновения у Христа, так что мог свободно распорядиться своим усопшим телом. Одна улыбка в мгновение разрушила горы клеветы.

И ещё мне вспомнились слова Старца о том, что смерть, ставшая результатом первородного греха, благодаря вмешательству Божественного человеколюбия, превратилась из яда в лекарство. Смерть ведь губит не самого человека, а тление, которое его облекает. Не будь смерти, зло стало бы бессмертным!

Господь посылает скорби, умерщвляющие чреватое гибелью наслаждение. Память Божия рождается именно в объятиях злострадания. Но Господь и утешает. Как говорил Иосиф Исихаст, сначала я пил скорбь вёдрами, а затем Бог давал мне благодать ложечкой.

Может показаться странным: человек охотно вспоминает именно годы своих страданий: как его «плющили» в армии, как изнемогал во время болезни, как мучился в творческом поиске. А это закономерно! Каждый из нас создан для страданий (вопреки опереточному: жизнь на радость нам дана). И душа-христианка, понимая, как человек духовно поправился после армии или после болезни, чувствует это.

Яд превращается в лекарство… Змеиный яд, например. В афонской лавре св. Афанасия вот уже тысячу лет хранится язык аспида. Я брал там настоявшуюся на нём воду. Она чудотворна. По молитвам спасает от укусов ядовитых гадов. Есть многочисленные свидетельства: по вере, вода помогает избавиться также от «зеленого змия», наркотической зависимости и других укусов инфернальных «рептилий». По милости Господней ПОБЕЖДЕННОЕ ЗЛО (пойманный когда-то аспид) ИСПОЛЬЗУЕТСЯ ВО БЛАГО. Но зло надо вовремя заметить. Осмыслить. Само напоминание о змее, лежащем на дороге, порождает разумную осторожность. И единственно правильную надежду — на Божию помощь.

В отличие от солдата, которого отправляют в жёсткую армейскую среду по повестке, подвижники принимают аскетическое злострадание добровольно. Иосиф Ватопедский вспоминал: «В период моей жизни с нашим приснопамятным Старцем (Иосифом Исихастом — Ю.В.) я допустил некую погрешность по неведению, и он наложил на меня епитимью — пройти пешком утомительный и длинный путь. Когда я его спросил, какова цель этой епитимии, он с печалью ответил мне: «Вместе с покаянием необходимо понести и деятельное злострадание, для того, чтобы загладить вину, иначе на нас обрушится по промыслу Божию невольное наказание и, возможно, оно будет гораздо тяжелее и больнее, поэтому мы предотвращаем его вольным удвоенным покаянием, и так устанавливается равновесие». [28, с.116].

Касается этот закон и отдельного человека, и целого народа. Старец Тихон говорил отцу Паисию: «Чадо моё, России дана за грехи народа епитимия, и она должна претерпеть злострадание, чтобы очиститься и получить желанную свободу».

О том, что монашеское подвижничество начиналось именно с ощущения благостности злострадания, писал и Паисий Святогорец: «Когда пришел к власти Константин Великий, он освободил христиан из темниц, где они (некоторые были изувечены) ожидали смерти. Мучения закончились. Но освобожденные очень огорчились… Они с радостью ожидали мученичества, а дождались свободы. И тогда — от любви к Богу и горевшего в них пламенного желания пострадать за Христа — они ушли из мира. И тем мучениям, которым подвергли бы их Диоклетиан или Максимилиан, они в подвижничестве подвергли себя сами». [47, с. 253].

А вообще, и воины, и монахи — в равной степени жертвенная часть общества. Просто они по-разному воюют и по-разному гибнут. Два этих одухотворенных жертвенностью воинства связаны между собой. Так появились на Руси калики перехожие — пожилые богатыри во смирении. Таким был первый известный нам русский паломник в Иерусалим и на Святую Гору — игумен Даниил. Воинство черноризцев (кстати, благодаря Афону) стало промыслительно формироваться на Руси как раз во время раздробления державы Ярослава Мудрого. В самые трудные времена монахи своей молитвой призывали помощь Божию и властно будили Илью Муромца — ратный дух могучего народа.

…Старец Иосиф отмучился. Как не улыбнуться блаженной улыбкой!

Ватопедские святыни

…Впереди — неделя на Афоне. Трап поднимается и становится тупым носом парома. Стоящий на борту отпускник подтягивается, превращается в святогорского паломника. Палка преображается в посох. Посох стучит о камни афонских тропинок, напоминая тем, кто пресмыкается: христианин идет! С дороги!

Мы проплываем мимо живописных развалин русского скита Новая Фиваида. Вспоминаю, как несколько лет назад я был здесь у схииеромонаха Рафаила (Берестова) и как тот рассказывал о бесовских нападениях на братию. Он тогда высказал предположение, что среди здешней роскошной природы когда-то в древности находился алтарь одного из князей бесовских.

Я рассказываю об этом своим попутчикам, а они, продолжая тему, вспоминают, какие страхования мучали их однажды ночью на Каруле, в кириаконе. Одному из них в тревожном сне привиделось, как местный монах, молившийся в соседнем помещении, выводил на веревке из кельи рогатого. А потом — «Крыса!» — вопль среди ночи. И взволнованный рассказ другого паломника: он только что видел убегавшую по стене крысу. Размером с человека! Значит, это был не обычный грызун. Это был зверь, который не за ногу тяпнет, а вцепится в самую душу.

Все примолкли.

Апрель. Розовой пеной покрыты миндальные деревья. Раскрываются листочки на виноградных лозах. Сад Богородицы расцветает…

Наконец мы в Ватопеде. Всё здесь знакомо. Только у входа в монастырь появился новый храм — надо будет спросить о нем.

После вечерней службы и трапезы паломникам выносят святыни. Среди них — часть Пояса Пресвятой Богородицы. Она сплела его ещё в детстве. Значит, надевала Пояс и тогда, когда носила под сердцем Богомладенца. А золотыми нитями — видите их на темной верблюжьей шерсти? — его вышила царица Зоя, жена византийского императора. Она страдала от нечистого духа, и увидела во сне Божию Матерь. Богородица сказала царице, что ей надо убедить Патриарха достать Святой Пояс из ковчега, запечатанного ещё в четвёртом веке. Когда Пояс положили на больную, она исцелилась. И в знак благодарности, живя в супружеском целомудрии, царица украсила древнюю реликвию. Кстати, в этом тоже был Промысл Божий: без этих скрепляющих нитей человеческой благодарности Пояс не сохранился бы до сегодняшнего дня.

Всем вручают маленькие полиэтиленовые пакетики — матерчатые пояски, приложенные к великой святыне… Вспоминаю, как несколько лет назад в Москву приезжал отец Ефрем. Перед началом встречи с афонским гостем ко мне подошла одна женщина и спросила: «- Вы меня помните?» (Признаться, я не помнил). « — Вы привозили нам с мужем поясок с Афона. А теперь — вот»… — Она показала на бегущую к ней симпатичную девчушку…

После приезда в Россию Пояса я не собирал специально свидетельств о чудесах, но в каком бы городе ни оказывался, слышал подобные истории. Богородица не просто помогла «решить демографическую проблему». Её поясок напомнил распоясавшемуся народу, что пора подтянуться. Прийти в себя. Поясок вообще важен в одежде христианина. Недаром при посвящении в колдуны с человека срывали крест, и он становился расхристанным, а потом снимали пояс, и он делался распоясанным. Таковы сейчас миллионы потомков православных христиан.

И ещё. Пояс показал, что именно под омофором Матери Божией, а не под каким-нибудь знаменем или транспарантом собираются миллионы человеческих душ. Правильная цветовая символика или правильные слова — это всё-таки лишь человеческое… Позабыв о страданиях во время многочасового стояния, люди с радостью вспоминают о той встрече. Это были те самые часы их жизни (которая дана для спасения души), что были потрачены по назначению. Жертва, принесённая каждым из стояльцев, не прошла бесследно. В том числе и для невоцерковленных людей. Даже для тех, кто топтался здесь ради языческого стремления к чуду. Одному Богу известно, сколь многие из них зачали не только младенца, но и веру — в своем сердце.

Яростный ответ врага был не случайным, очевидным, оперативным. Но полным беспомощной злобы. Это и кощунство в храме Христа Спасителя, и арест отца Ефрема по прибытии из России.

…Ватопедские святыни. Части Животворящего Креста Господня, голгофской Трости, глава Иоанна Златоуста (с нетленным ухом, которое слышало боговдохновенные слова Литургии), мощи Григория Богослова и преподобного Евдокима Ватопедского… Этого святого у нас почти не знают. Стоит рассказать о нём. Его мощи были обретены в 1840 году удивительным образом. Однажды монахи почувствовали чудное благоухание и по запаху добрались до глухого угла костницы, где стоял коленопреклоненный человек. Точнее, его нетленные останки. В руках почивший монах держал Евангелие. Вскоре братии было открыто, что несколько десятилетий назад, получив извещении о скорой кончине, смиренный инок сам направился в костницу. Там и остался. Когда мощи были внесены в соборный храм, чудесное благоухание разлилось в радиусе до полутора километров. Почившего нарекли Евдокимом — благоухающим. Через некоторое время он явился одному из братии со словами: меня звали Савва, но данное вами имя мне нравится.

Кстати, оказалось, что новый храм (у входа в обитель) воздвигнут во имя преподобного Евдокима. Причем, недавно он отреставрирован с помощью принца Чарльза. Да-да, сына английской королевы и частого гостя Ватопеда.

Задаю удивленные вопросы о привязанности англичанина к Афону. Может быть, он Православие принял? Пишут, что отец его, принц Филипп, имея греческие корни, хотя бы формально является православным. Но ведь, будучи наследником короны, Чарльз должен стать также главой Англиканской церкви! И одним из титулов его будет — «Защитник веры». Не православной же, а национальной, английской.

Что скажете, ватопедцы? Нам отвечают ничего не говорящим пожиманием плеч. Умеют, умеют греческие монахи обходиться с VIP-персонами!

«Чарльзушка! Брат! Православный!» Отступление

Так всё же: он что, православие принял? Или, обладая «широкими религиозным взглядами», и «чтобы наверняка», просит Бога о чём-то своём не только в Виндзоре, но и здесь? Об улучшении памяти, например. Говорят, она стала подводить наследника.

Принц является создателем англо-американского общества «Друзья горы Афон». Оно собирает пожертвования на святогорские нужны. Энтузиасты из этого общества, вооруженные топорами и пилами, порой помогают в расчистке афонских тропинок. Один паломник из России, сообщается в интернете, недавно встретил за этим благородным занятием и самого принца. Даже фотографию выложил. Мило!

Пишут, что во время посещений Афона Чарльз живёт в крошечной келье и встает на службу в пять утра. В свободное от молитвы и трудов время принц пишет акварели. Некоторые из них были проданы на лондонском аукционе, а вырученные деньги Чарльз передал в Ватопед. Очень трогательно! Я уже почти раскрыл братские объятия.

Принц Флоризель (то есть, извините, Чарльз) украсил свой дом в резиденции Хайгроув подаренными ему византийскими иконами. Как отметил в беседе с «Guardian» один афонский монах, «вне сомнения, британский принц в душе православный, но, к сожалению, он очень зависим от своего положения».

Его регулярные встречи с игуменом Ватопеда архимандритом Ефремом породили мнение о том, что принц наставлен в Восточном Христианстве. По некоторым данным, игумен Ватопеда, в свою очередь, — частый гость в Хайгроув.

Очень мило, что Чарльз дружит с композитором сэром Джоном Тавенером, принявшим Православие в 1977 году. Но дружит он и с членами королевской семьи Саудитов, экспортирующими по всему миру ваххабизм.

Принц намерен резко изменить церемонию коронации. Раньше на ней присутствовали только англикане, он же предлагает, чтобы в ней приняли участие представители «иных христианских конфессий», а также мусульмане, иудеи, индуисты и сикхи.

Вот тоже любопытный момент: «Молебен о счастливой совместной жизни наследника британского престола и его многолетней подруги Камиллы Паркер-Боулз прошел в часовне Святого Георга в Виндзоре и сопровождался православным духовным пением… Сам молебен совершил архиепископ Кентерберийский Роуэн Уильямс».

Экуменизм — как часть личной жизни. Добавим, что принц живо интересуется, кроме всего прочего, буддизмом и Нью Эйдж. Кроме того, он обрезан. Операцию малышу Чарли делал моэль и по совместительству доктор медицины Джейкоб Сноумен. Впрочем, Чарльз здесь не виноват. Обычай делать обрезание принцам возник в британской королевской семье в начале XVIII века, когда трон занял Георг I. На его родине, в Ганновере, также существовала странная традиция делать эту операцию сыновьям высшей знати.

Да, нас всех ждет много интересного, если он станет королем. Чарльз — подходящий кандидат для «примирения» всех народов мира под крышей «всемирной сакральной монархии». Между прочим, в 2006 году влиятельная британская газета «Индепендент» опубликовала список знаменитостей, которых, согласно опросам, чаще всего называют кандидатом на роль антихриста; так вот, фигурируют в нём и принц Чарльз со своим старшим сыном Уильямом.

Так что давайте не будем спешить по-братски называть его Чарльзушкой.

Что же касается особого интереса англичан и их разведки к Балканам и Афону в частности, то об этом поневоле приходится вспоминать то и дело. В конце XIX века возник даже проект наделения греческих святогорцев английским гражданством. Якобы для того, чтобы успешнее противостоять «посягательствам» русских. Этот проект поддержало тогда афинское правительство… [59, с. 33].

Острые зубы греха

Мы пришли в Ватопед в среду на Светлой седмице. Мраморный пол храма устлан лавровыми листьями. Вчера здесь был особый праздник. Он связан с историей иконы X века, именуемой Алтарная. Однажды пономарю обители по имени Савва открылось, что скоро в монастырь ворвутся арабские пираты. Он успел спрятать находящуюся в алтаре икону и крест Константина Великого, и вскоре был захвачен в плен. Вернулся в монастырь с Крита, из пленения, только через 70 лет и рассказал братии, что спрятал величайшие святыни обители в старом колодце. Когда их извлекли на свет Божий, оказалось, что перед иконой Алтарная лампада все эти годы чудесным образом горела. Произошло это во вторник на Светлой седмице.

Еще одна знаменитая ватопедская икона — Всецарица. Мой друг, давний афонский паломник, рассказывал, как молился перед чудотворным образом Всецарицы за одну болящую. «Врачи сказали ей: онкология, жить осталось не более трех месяцев. Вернувшись в Москву, позвонил ей, но телефон не ответил. Подумал: наверно, уже умерла. А через некоторое время встречаю ее живой и здоровой. Оказалось, даже диагноз сняли. « — Я, — говорю, — молился за тебя у Всецарицы». А она: « — Знаю. Мне сказали, что за меня была молитва, знаю, что это ты». Теперь она — воцерковленный человек. Здоровый не только телесно, но и духовно. Вот для чего Господь дал ей время»…

Жируют ли здешние монахи? Не знаю. Очевидно одно: Ватопед сейчас — самый гостеприимный монастырь на Афоне. Трудно найти паломника, который не стремился бы попасть именно в эту обитель. Все знают: здесь их неизменно примут с любовью. Вот и мы, едва заикнулись, что хотели бы причаститься, как тут же проблемы, связанные с языковым барьером на исповеди, были решены.

Да, в материальном плане ежедневный прием десятков паломников для обители недёшев. Кроме того, миссионерские, образовательные, благотворительные программы Ватопеда известны всей Греции. Эта деятельность и вызывает у некоторых жгучую ненависть.

«Проблемы, связанные с атаками на Ватопед, останутся актуальными до тех пор, пока американцы будут проплачивать некоторых деятелей в Греции», — прямо сказал мне ещё один насельник обители.

И хотя отца Ефрема отпустили пока под залог, представителей монастыря по-прежнему таскают по судам.

Русский монах Ватопеда отец К. рассказывал, что счета монастыря в этой связи были заморожены. Только спустя некоторое время позволили открыть новые. Убрали членов правительства, которые тяготели к Ватопеду. Некоторые, чтобы не иметь неприятностей, повели себя как иуды. Теперь зато стало ясно, кто истинные друзья обители.

Недавно один греческий епископ счел нужным заявить, что документы на землю времен византийских императоров и османских владык, которые предъявляет монастырь, устарели. Говорят, его вызвал патриарх Варфоломей: что ты мелешь! Если мы сами заявляем, что подобные бумаги не имеют значения, то претензии на нашу собственность нам предъявят власти Израиля, Египта и других стран, где до этого древние права под сомнение не ставились…

…После литургии и трапезы, по ватопедскому обычаю, всех приглашают в просторный зал собраний. Говорит игумен обители, а русскоязычный монах переводит. До 1998 года такие беседы вел старец Иосиф, духовный наставник отца Ефрема. Их тексты собраны в книге «Ватопедские оглашения», она переведена на русский язык. В предисловии к ней читаем: «Поучения старца Иосифа, как это видно из названия, представляют собой род оглашений — бесед, призванных настроить на определенный образ жизни и мысли, в данном случае — монашеский. Они составлены по образцу „Оглашения“ прп. Феодора Студита… „Оглашения“ старца Иосифа можно назвать современным словом афонского монашества о принципах и предпочтениях монашеской жизни. Это своеобразный внутренний „типикон“ не только Ватопедской Обители, но и всей духовной традиции Афона». [27].

Много, много ценных поучений содержит эта книга. Они укоряют совесть на каждом шагу. Вот, например, такое: «Сладострастие извратило все, что свойственно чистой человеческой природе, направляя волю человека лишь к удовлетворению чувств, даже когда это против природы, и таким образом изменились сами физиологические законы. И теперь, несмотря на то что, согласно человеческой физиологии, мы должны есть, чтобы жить, мы, напротив, живем, чтобы есть! Поэтому тому, кто хочет жить „по природе“, необходимо разумно понуждать себя к воздержанию и ограничивать потребности плоти». [27, с. 110]. Читаешь эти строки и вспоминаешь, как во время службы стоял и, будучи совсем неголодным, думал, какая трапеза тебя ждет.

Как не соотнести с житием старца Паисия: «После борьбы и подвигов Старец дошел до такого состояния, что мог жить, обходясь минимальным количеством пищи и сна. Питаясь Божественной Благодатью, он говорил: «Есть люди, которые не спят от радости. Такие люди питаются и телесно, и духовно». [30, с. 428].

Еще вспомнилось, как в одну из поездок инок Вонифатий подарил мне жутковатые челюсти глубоководной рыбины — со множеством длинных тонких зубов. Святогорец нашел ее на берегу, недалеко от Пантелеимонова монастыря. Диковинное чудище! С «фитильком» на носу. Рисунок такой рыбы был в моём школьном учебнике. Афонит отделил голову и положил её в муравейник. Вскоре челюсти были уже абсолютно чистыми. Инок дал мне их с напутствием: пусть эти зубы напоминают о грехе, который может сожрать человека дотла.

Как быстро мы «устаём от благочестия»! Сколько раз ни приезжал на Афон, всегда ловил себя на том, что только вначале, как и собирался, выстаивал все длинные службы, ограничивал себя в еде. А к концу паломничества, соскучившись по привычному комфорту, уже думаешь не о душе, а о ду€ше. Мир, из которого так хотелось вырваться, снова манит к себе. Зависимость налицо! Старец Иосиф Ватопедский говорил на этот счет так: «Свободен тот, кто не подчиняется удовольствиям, плотским или духовным».

Афонские эпизоды

Приходим в Хилендар. Мимо соборного храма, мимо лозы святого Симеона — к колодцу. Хочется пить. Сейчас — по кружке холодной воды и — на вечернюю службу. У колодца ко мне подходит румяный полный брюнет в черной рубашке: меня здесь все знают, как Ивана-паломника, говорит он. Рассказывает, что родом он — из Литвы. Вот уже десять лет странствует по святыням христианского мира. И на Афоне, по его словам, нет — не то чтобы монастыря или скита, — но даже кельи, где бы он ни бывал. Разговор собеседник начинает с комплиментарной части в мой адрес. Пытаюсь уйти — служба ведь начинается. Но Иван останавливает — буквально на одну минуту, мне надо вам так много сказать! И вот говорит, говорит… Не очень понятно, что ему всё-таки надо. Рассказывает, что в Хилендаре есть удивительный «артефакт» — глава пророка Исайи. (Мы вообще-то называем такие вещи святынями, думаю я про себя). Проходящий мимо монах роняет: и в России могли бы поговорить… Тут уж я решительно поднимаюсь. Потом продолжим. Иван дольно жалобно говорит:

«- Жаль, что расстаёмся, меня ведь здесь ночевать не оставят»…

«- Почему же? — в Хилендаре всегда очень гостеприимны».

«- Ко мне — отношение особое. Впрочем, и самому мне здесь не очень уютно».

«- Ну, в сорока минутах ходу — Есфигмен».

«- Там не оставят тоже. Видно, придется ночевать на скамеечке».

Чем же он так насолил тут всем? — этот вопрос задавать уже некогда. Вхожу в храм. Иван-паломник уныло плетётся следом.

После службы и трапезы (в Хилендаре его действительно не оставили) Иван просит меня проводить его немного по дороге в Есфигмен. Хотя бы десять минут… Что ж, пойдем.

«Знаете, что означает слово «жиды»? — задает он неожиданный вопрос. И сам отвечает: «Жиды — значит — ждущие. Второго Пришествия». «А может быть, — антихриста?» — переспрашиваю я. Но он уже перескакивает на другую тему. Рассказывает, что ему были откровения о будущем России и всего мира. «Не подумайте, я не в прелести. Я рассказываю подлинную правду. Давайте напишу вам даты открытых мне важнейших событий будущего. Вы потом проверите»… Мы уже минут десять как стоим на обочине. Мимо нас пробегает собака. Потом начинают прогуливаться остановившиеся в Хилендаре паломники. Иван недобро косится на них и шепчет: «Думаете, это собака? Думаете, это люди? Нет, это бесы! Они хотят помешать нашему разговору». Не пойму — может, он «с приветом»? Или считает, что такие «мистические» взгляды живо заинтересуют меня, и я почувствую к нему особое расположение?

Нетерпеливо оглядываюсь в сторону сербской обители. Наконец Иван спрашивает о том, что, видимо, интересовало его с самого начала. Московские телефоны известных православных людей. Вынужден разочаровать своего собеседника… Жаль, что сфотографировался с ним. Теперь, наверное, на всех путях своих странствий он будет выдавать меня за своего друга.

Что это за тип такой был? Позже один афонский монах рассмеется: «Иван-паломник? Мы действительно знаем его. Только называем „архисинагогом“».

Афонская неделя быстро пролетает.

«Доам нефереште, Доам милуеште». (Господи помилуй, Господи благослови). Тихая келья Иоанна Богослова, где подвизаются молдаване. Выходишь из храма, и перед тобой как на ладони — Святая Гора с заснеженной вершиной. Эта местность, несколько келий, объединявшихся когда-то в скит, называется Провато. Идти сюда ближе всего от Каракалла. Дорогу мне и показал каракалльский насельник, русскоязычный словак отец И.

Ни старца, ни насельников в келье нет. Только один из братии — отец Варсонофий. Угощает мамалыгой. Раньше я только слышал об этом блюде. Мне нравится. Вкусно! Вечером пьем с отцом Варсонофием чай. Он сетует: «Многих паломников-молдаван на Афон не пускают. Проверив документы, не выдают визы. Молдавия — бедная страна, и в Греции опасаются, что под видом паломников заедут нежелательные гастарбайтеры».

А я обратил внимание: молдаван и румын стало на Святой Горе намного больше. Даже среди таксистов Карее. « — Сколько?» — шевелишь пальцами, чтобы понятно было: вопрос идет о цене. «Пенде» (пять евро), — таксист отвечает по-гречески, но по всему видно, что это румын.

На другой день идём берегом моря. Точнее, большую часть пути — скачем. Через огромные валуны. Удивительное дело — многие из них помечены светлыми крестами. Светлыми на черном фоне. Замечательное природное явление!

Нас ждет еще одна келья. На подходе к ней — роща древних олив. Говорят, многим из них лет по пятьсот. Только представишь себе и поражаешься: чья-то заботливая рука посадила эти саженцы во времена великого князя Василия, отца будущего царя Иоанна Грозного! В убогой келье подвизаются два насельника из России. В идеальном состоянии — только небольшой храм. Он освящен во имя святителя Спиридона Тримифунского. Все остальное, сразу видно, восстанавливается из разрухи медленно, кропотливым трудом, без помощи богатых благодетелей. Возрождается келья с 1992 года. Здесь были практически одни руины. Прежде всего, рассказывают мне, нужно было изгнать отсюда многочисленных крыс и змей. Впрочем, и теперь на кухню приползает иногда двухметровый удав. «И что же он, не опасен?», — спрашиваю я и стараюсь скрыть возникшее беспокойство. «Нет, — отвечают мне, — поймает крысу и уползает на пару недель — переваривать ее»…

Недавно кто-то из афонцев рассказывал мне такую историю. Когда в 70-е годы в Пантелеимоновом монастыре появился первый грузовичок, в темноте на нем наскочили на какое-то бревно. Вышли из кабины и ужаснулись. Оказывается, через дорогу лежало тело огромной змеи — и голова, и хвост ее были в придорожных кустах. Возвращались обратно — чудища уже не было. Видно, жив остался удав. Уполз.

Праздничная трапеза: жареная картошка и салат из одуванчиков. Вот, наконец, и попробую я блюдо, о котором рассказывал мне под Рязанью приснопамятный архимандрит Авель, бывший игумен Пантелеимоновой обители. Он приехал на Афон, когда казалось, что русский монастырь здесь доживает последние дни. Несколько немощных старчиков, запустенье, отсутствие связи с Родиной и бедность. Весной выручал салат из одуванчиков… (1). Что ж, хотя бурая масса и неприглядна на вид, если полить ее смесью оливкового масла и уксуса, то к картошке — очень даже ничего. Я прошу себе вторую порцию. По-монашески, досуха вытираю миску корочкой хлеба. Еще старец Паисий обращал внимание: когда выбрасываешь остатки освящённой пищи в нечистое место — это грех.

С нами за столом — ещё двое русских монахов. Пришли сюда на праздничную воскресную службу. После трапезы — монашеская беседа.

Причастие бывает действительное и действенное. Если священник грешный, то второго может и не быть. Одна старица приняла Святые Дары и сказала: опять священник «пустой» оказался… Я слушаю и молчу. Честно говоря, не знаю, что об этом думать.

Другая тема, которой мирскому человеку также лучше не поддерживать. О том, что знакомый монах, у которого всё было прекрасно — старец, келья, — оставил удел Пресвятой Богородицы и женился. Может, это неправда?

Ещё удивительная деталь. Недавно в келью зашёл молодой болгарин с необычной татуировкой на плече. Оказалось, эта арабская вязь — знак Османской империи. Болгарин говорит: мой прадед был управляющим при турках. Мы тогда отлично жили. Лучше подчиняться туркам, чем Евросоюзу… Нет, старец Иосиф Исихаст говорил другое. «Говори Господу так: «О возлюбленный мой, сладчайший Иисусе Христе! Кто обо мне Тебя попросил и кто помолился, чтобы Ты привел меня в этот мир и чтобы я родился от родителей, добрых и верных христиан? Ибо столь многие рождаются у турок, католиков, масонов и евреев, и язычников, и прочих, которые не веруют, но суть как бы и не родившиеся совершенно, и вечно мучаются». [25, с. 273]. В ответ на такие нетолерантные слова болгарин только машет рукой.

…После утренней службы — чай и сухари. Неужели даже оливок нет? — удивляется один из гостей. «У нас — по зографскому уставу, — отвечают, — поскольку в оливках содержится масло, то в постный понедельник их вкушать не благословляется».

Мне показали дорогу к одной заброшенной келье. Крохотное помещение, сложенное из валунов, скреплённых глиной, почти развалилось. Остатки стен храма (он датирован 1196 годом), стянуты стальными тросами. Здесь подвизался священномученик Евфимий, который впоследствии стал последним болгарским патриархом перед Османским игом. Возможно, именно в этой келье, где-то около 1360 года, монах Евфимий перевёл «Диатаксис Божественной литургии» патриарха Филофея. Так возникла новая редакция славянского Служебника, быстро распространившегося во многих странах.

Патриарх Евфимий был повешен османами на вратах Великого Тырново. Нет, не всем вольготно жилось при турках.

«Христос Воскресе, из мертвых смертью смерть поправ и сущим во гробех живот даровав…» Хорошо здесь молиться! Удивительно благостно на сердце. Кругом никого нет и, видимо, давно уже не было, но не чувствуешь себя одиноким. Ощущаешь присутствие. Бывшего здешнего насельника? Священномучениче Евфимие, моли Бога о нас.

Вот и всё. Спешим в аэропорт. Взмываем над древней землёй Халкидики. Седмица пролетела как единый день.

ПРИМЕЧАНИЕ

1. Незадолго до смерти бывшего настоятеля Свято-Пантелеимонова монастыря архимандрита Авеля (Македонова) мне удалось расспросить его об Афоне 70-х. Часть нашего разговора, состоявшегося в Иоанно-Богословском монастыре под Рязанью, предлагаю вашему вниманирю.

«После того как отец Никодим (Ротов) был начальником Русской Духовной Миссии в Иерусалиме, он возвращался в Москву и побывал в Греции. Приплыли в афонский порт Дафни. Греки очень волновались, что гость посетит Пантелеимонов монастырь. Пугали: не советуем, не гарантируем вашей безопасности. Тогда отец Никодим позвонил русскому игумену — схиархимандриту Илиану, который подвизался на Святой Горе с 1904 года. Тот сразу приплыл на лодке и рассказал, в каком состоянии пребывает обитель.

Потом, когда установились контакты с Родиной, в монастырь на собственной яхте приплыл некий миллионер, украинец. Кажется, его фамилия была Симоненко. Что-то в этом роде. Он упрекал отца Илиана: зачем вы связываетесь с красной Россией? Все необходимое мы вам дадим! Игумен ответил: а что вы нам можете дать? Доллары? И что мы с ними будем делать? Обклеивать стены? Так их крысы погрызут. А Россия — наша родина. Она всегда давала нам все необходимое и главное — монахов. У вас ведь монахов нет. Ты пойдешь в монахи? Нет? Да ты и не годишься…

Патриарх Алексий I благословил владыку Никодима сделать доклад на заседании Священного Синода. Как раз тогда (это был 1960 год) я приехал к владыке Никодиму. Он говорит:» — Знаешь, старец (по старой памяти обратился, так он в детстве меня называл), а я на Афоне был».» — Во сне?»» — Въяве». Тогда он и рассказал, что после доклада на Священном Синоде принято решение сформировать группу из восемнадцати монахов для пополнения Пантелеимонова монастыря.» — Какие счастливые!» — вырвалось у меня. Владыка пристально посмотрел мне в глаза и спросил: «Ты искренне это говоришь или, чтобы разговор поддержать?» «Как же не искренне, — отвечаю, — каждый православный монах почел бы за счастье быть в Уделе Матери Божией».» — Завтра я иду к патриарху и буду просить внести тебя в список». На другой день он возвратился сияющий:» — Едва я заикнулся о тебе, святейший тут же благословил включить тебя в список».

Потом греки долго проверяли, чтобы среди монахов не оказалось шпионов. Наши, наверное, тоже проверяли. Чтобы не было таких, кто «опорочит советскую действительность» за рубежом. Всё это длилось десять лет! К семидесятому году, когда, наконец, было дано разрешение, из восемнадцати кандидатов осталось двое.

«В Греции нас встречал консул. Я сказал: прежде чем отправиться на Афон, хотелось бы побывать в Афинах, Салониках. Он спросил: а сколько у вас денег? Мне надо знать, какую гостиницу вам заказывать… Я показал выданные в Москве деньги. Он улыбнулся: столько бывает у нищих. Греческий архимандрит, который должен был нас сопровождать и который был свидетелем этого разговора, сказал, что должен ненадолго отлучиться и больше уже не появился.

Вскоре после приезда на Афон мы пошли с отцом Илианом в Покровский собор. Я отслужил литургию (игумен вроде как проверял новичка), а он читал в алтаре. Потом вывел меня на солею и сказал: вот мое игуменское место, а вот твое — настоятельское. Место почетное, но стоять в нем тебе, конечно, не придется.

Так и получилось. Три года я служил без диакона и алтарника. Из четырнадцати остававшихся в монастыре монахов половина была лежачими, а остальные уже не могли служить. Самому молодому из них исполнилось 70 лет.

Это были годы так называемой хунты «черных полковников». Короля свергли, но все говорили — «уехал отдыхать». Первое время его еще поминали на службах, а потом запретили поминать. В то время была идея собрать малочисленных монахов в афонской Лавре, а остальные обители отдать под туризм. Ходили слухи о реакции Тито. Когда он узнал об этих планах, заявил: если сербский Хилендар будет уничтожен, Югославия едва ли не войной пойдет на Грецию… Но, конечно, более всего «черные полковники» опасались реакции Советского Союза.

Первые три года я один служил каждый день. Если бы хоть раз пропустил, мог возникнуть повод отобрать обитель. В ней постоянно находились греческий монах и полицейский, которые следили за ситуацией. Видя, что службы следуют неукоснительно, греки стали предлагать: мы видим проблемы вашего монастыря и могли бы дать вам пополнение. Пришлось прикинуться дурачком. Ответил секретарю афонского губернатора примерно так: я всю жизнь служил в миру, на приходах, монастырского опыта у меня нет. Как мне пасти овец и козлищ одновременно? Своих козлищ я знаю: они в гору и я за ними, а вы дадите мне своих овечек, как мне с ними обходиться?

Потом на Родине стали формироваться новые группы. Игумены монастырей зачастую посылали на Афон, мягко говоря, не самых лучших монахов. Тут я вспомнил, как один журналист однажды спросил игумена обители Мисаила: есть ли святые на Афоне? Тот, подвизавшийся на Святой Горе 35 лет, ответил: святых не встречал, а чудотворцев много.

Вот и у нас были чудотворцы. Один повадился ходить в магазинчики афонской столицы — Кареи — и просить коньяк. Ему давали, но затем выставляли нам счет. Пришлось сказать хозяевам этих лавочек: отпускайте товары только по моим запискам, иначе они оплачены не будут. Ко всему прочему монастырь находился в тяжелом материальном положении. Поминальные записочки из России нам слали пачками, а пожертвованные деньги в валюту государство не переводило».

« — Чем вы питались тогда?»

« — Чечевицей, бобами. Травкой. Одуванчики ошпаривали и делали салат. Когда я впервые эту кашицу увидел… такое неаппетитное зрелище… Но тут же подумал: старцы едят и мне надо есть. А потом привык. Такой салат мне даже нравится. Вот и сейчас, в мае, мы его делаем для братии. Пить вино, есть рахат-лукум я на Афоне не приучился. (Это он, наверно, по поводу того, что мы ему рахат-лукум привезли). А вот по каштанам скучаю. Сейчас вспомнил — и слюнки потекли. Кто с юга приезжает, всегда мне привозит каштаны.

Были чудотворцы, были. Отец М., например, ни разу не совершил литургию и не причастился! Целыми днями рисовал какие-то орнаменты. Однажды говорит: благословите повесить их в иконостасе! Что тут ответишь! Пришлось сказать ему: паломников у нас не бывает, кто твое искусство увидит? Давай повесим в алтаре, я же там каждый день служу, буду любоваться.

Был еще отец С., из крещеных татар. Однажды к нам на Пасху приехал владыка Мелхиседек. Сидим в нашей огромной, почти пустой трапезной. Вдруг распахиваются двери, вбегает отец С., вскакивает на стол и по столам бежит к нам. Архиерей онемел. Мне пришлось сказать: вот такие у нас чудеса. Мы не удивляемся…»

«– А ведь тогда живы были монахи, помнившие еще старца Силуана…»

«– Одни говорили о его святости. Другие не верили этому. Старец был экономом, занимался с рабочими. По утрам давал им задания, потом шел на литургию и уж там стоял как вкопанный. К нему порой подходили с разными хозяйственными вопросами. Но он как будто не слышал. Некоторые искушались: Колдун! Глухой! Гордец!

Когда я приехал на Афон, череп схимонаха Силуана был среди прочих в костнице. К тому времени через труды ученика старца архимандрита Софрония (Сахарова) он стал известен православным в Англии и вообще на Западе. И вот кто-то из иностранных почитателей похитил главу. Полиция задержала его, череп вернули. Я не стал возвращать его на прежнее место. Поместил в ризницу Покровского собора, где почивают главы игуменов обители. И вот все чаще стали приходить паломники со словами: я хотел бы поклониться главе старца Силуана… Тогда ее выносили в ковчежце. На глазах росло почитание подвижника».

Остаться на Афоне и умереть

Вспоминаю как тогда, после дружеской вечерней трапезы в Уранополисе, инок Вонифатий встал и попрощался. Укутался в чёрный клеёнчатый плащ и ушёл под моросящий дождь в чёрную ночь… Я и представить себе не мог, что вижу его, пятидесятилетнего человека, в последний раз.

Об умном и глупом делании

Через короткое время от него пришла СМСка: «Возвращаюсь в Россию»…

Как же так? Да, я знал о нестроениях в Пантелеимоновом монастыре, знал, что неугодную часть братии, в том числе и инока Вонифатия, «гоняют» из скита в скит. Знал и о других «благословениях», которые иначе как издевательствами не назовешь. О них я говорить не буду. Не хочу никого смущать. Ведь когда простодушный читатель узнаёт о подобных случаях, он говорит, казалось бы, правильную вещь: человека смиряют… А я думаю, что в русском языке нет глагола «смирять». Точнее, этот глагол употребим лишь в иной форме: смиряться. Смирись сам, и вокруг тебя смирятся тысячи. Так, наверно, можно перефразировать преподобного Серафима.

И еще: если хочешь слепого послушания, то сам должен видеть очень хорошо. Увы, непомерное властолюбие всё чаще помыкает унылой покорностью, и ещё заставляет называть всё это христианской добродетелью.

Как-то мы говорили с иноком о том, что из конкретного письма конкретному человеку по конкретному поводу вырвали фразу и сделали лозунгом: «Послушание — выше поста и молитвы». При всей высоте и важности послушания (но с рассуждением!) чувствуется в этом лозунге какая-то запятая, какая-то опасная недосказанность. Почему послушание выше тех добродетелей, от которых бесы бегут?!

Приведу понятную мне оценку книги бывшего афонского иеромонаха «Учение святителя Игнатия Брянчанинова о послушании в свете Святоотеческого Предания»: «Иеромонах Доримедонт пытается произвести монашеское послушание в некое таинство, общее для всех христиан: каждый должен кого-то слушаться, не взирая, как говорится, на лица. Соответственно, надо доказать, что недостоинство старца, священника, начальника не играет роли для совершения „этого таинства“. И святитель Игнатий считает, что необходима некая вера в старца, то есть послушник должен быть уверен, что выполняя волю старца, он выполняет волю Божию. Можно сказать, он в какой-то мере должен считать его святым… „Главное — не внешнее послушание, а внутреннее; не внешнее только отсечение своей воли, а внутреннее“, — говорил современный подвижник схимонах Никодим Карульский». [59, c. 326].

Святитель Игнатий (Брянчанинов) предостерегал: «Возразят: вера послушника может заменить недостаточество старца. Неправда: вера в истину спасает, вера в ложь, в бесовскую прелесть губит, по учению Апостола (см. Фес. 2, 10—12)».

Шёлковая ряса и шёлковая паства. Отступление

Профессор Салоникского университета протопресвитер Феодор Зисис продолжает эту деликатную тему без тени дипломатии. Он прямо пишет о поборниках епископоцентричной екклесиологии, которые пытаются найти «законное основание или оправдание безраздельной власти епископов, которая зачастую принимает формы самодурства и тирании ещё похлеще папских». [21—3, с. 23]. Иными словами: шёлковая ряса нуждается в шёлковой пастве. Знаем мы такое. С рясофорной тиранией знакомы.

Профессор пишет: «…надлежит ли нам следовать за любыми духовными лицами и слушаться их всех, добрых и злых, соблюдая всё, чему они учат, не разбирая, истина это или ложь?

Безусловно, нет! Если бы в Церкви одержало верх такое искажённое представление о послушании, тогда бы в ней и поныне царила ересь, ибо святые должны были бы пребывать в послушании еретичествующим патриархам и иерархам; тогда в ней навеки утвердились бы николаизм (ересь апостольского века — Ю.В.). вкупе с гомосексуализмом…

Послушание Церкви — это послушание вовсе не каким-то конкретным личностям (ибо людям, как известно, свойственно заблуждаться), но непреложной истине Церкви, как она явлена в Евангелии и непреходящем многовековом святоотеческом Предании» [21—3, с. 22].

Если не задаваться вопросом, открыта ли самому старцу или архиерею воля Божия, то логически можно прийти к послушанию в иезуитском стиле: «По повелению Божию, можно убивать невиновного, красть, развратничать, ибо Он есть господин жизни и смерти и всего, и потому должно исполнять Его повеление». [63, с. 396]. О том, через кого дается такое повеление и о том, нельзя ли поставить под сомнение качество этого проводника, иезуиты умалчивают. Кстати, приведённое высказывание в общем католическом контексте не является экстравагантным. Латинянский богослов XVI века писал: «Если даже папа впал в заблуждение, предписывая пороки и запрещая добродетели, Церковь, если она не желает погрешить против истины, обязана была бы верить, что пороки — добро, а добродетели — зло. Она обязана считать за добро то, что он приказывает, за зло — то, что он запрещает». (Цит. по: [54, с. 153]). Развиваясь, эта мысль привела, в конце концов, к догмату о непогрешимости папы. Мы того же хотим?

Нет. Мы помним: «И пророки пусть говорят два или три, а прочие пусть рассуждают». (1 Кор. 14, 29). И еще: «Всё испытывайте, хорошего держитесь». (1 Фес. 5, 21). Православному народу принадлежит полное право рассуждения и испытания того, что делается в Церкви. Это правильно и сама история подтверждает: «Нередко, когда в заблуждение впадали патриархи и иерархи, на защиту Церкви от всевозможных ересей становились как раз простые пресвитеры и иноки, а верующий народ испокон веков, вообще, признаётся стражем Православия». [21—3, с. 26].

«Послушание выше поста, молитвы и… спасения души», — пошутил как-то брат Вонифатий. Он обладал особым юмором. Печальным. Я никогда не видел его смеющимся… Ещё как-то он рассказал монашеский анекдот, столь актуальный для спешно строящихся обителей: «Послушник спрашивает старца: — Какие бывают степени духовного возрастания? — Их две. Первая группа инвалидности и вторая группа инвалидности». Да, приходилось мне слышать такое: пусть мы сейчас мало молимся, зато, когда построим монастырь, на смену нам придут молитвенники… Короче говоря, материальный базис православия создадим сегодня, а «надстройка» появится в светлом завтра. Наступит ли оно, это завтра? Или недостроенные обители снова подвергнутся разрушению? Не получится ли так, что в отсутствии умного делания, вся эта стройка окажется деланием глупым?!

Как не вспомнить житие преподобного Афанасия Афонского! Он с братией начал возводить церковь, но каждую ночь бесы разрушали стены. И только когда в построенном за день храме уже к вечеру была отслужена литургия, демонический мир отступил. Крохотный храм этот и доселе стоит на месте бывшего языческого капища. Надо спешить молиться! И тогда всё приложится.

В общем, чего там говорить: инок Вонифатий не раз напоминал мне в письмах слова свт. Тихона Задонского о том, что уже почти не осталось благочестия, а кругом одно лицемерство.

…Знал я, что, несмотря на полтора десятка лет на Афоне, отцу Вонифатию не разрешают получить греческий паспорт, а, значит, в любой прекрасный день могут сказать: отправляйся, откуда приехал. И вот «прекрасный день» настал!

Помню я, как на Афон приезжал из Донецка схиархимандрит Зосима, духовник отца Вонифатия и одновременно духовник главного в то время благодетеля Пантелеимоновой обители господина Нусенкиса. Тогда, при наличии такого духовного брата, инок не имел особых проблем! А потом схиархимандрит преставился, у Нусенкиса возникли финансовые трудности, и как-то всё резко изменилось. А теперь — эксо! По-гречески — убирайся.

Но ведь старец Зосима благословлял свое чадо умереть на Афоне. Отец Вонифатий даже собирал вещи, необходимые для выживания в одиночестве, в горах. Чтобы любой ценой, независимо от обстоятельств, выполнить благословение. Остаться на Святой Горе. Он писал мне в 2000 году: «Брат Георгий, я счел нужным на всякий случай приобрести некоторые вещи и инструменты. Понадобится всё это или нет — не могу знать. Но настроен я по-серьезному. У меня такое благословение — с Афона не уходить».

Теперь, по понятным причинам, я могу сказать то, чего не говорил прежде. Отец Вонифатий, который просил, чтобы я называл его братом, пытался по-серьезному подвизаться. Творить Иисусову молитву. Недоумевал, что в монашеской — святогорской! — действительности даже разговор на тему умного делания вызывает зачастую неодобрительное недоумение.

Как-то он написал мне о трудности быть белой вороной. Белая ворона среди черноризцев!

Прямым текстом…

Физическая тьма — благо для молитвы. Взгляд не цепляется за окружающие детали, внимание не рассеивается. Свеча озаряет только священный текст, ум сосредоточен и обращен к Богу. Но в сердце молитвенника — зажигается иногда сверхприродный Свет. Христианин вообще причастен Свету. Иисусу Христу, Который есть Солнце Правды.

Тишина убогой кельи. Свеча озаряет монашеский опыт. В час, когда в монастыре уже выключен дающий электричество генератор, брат Вонифатий говорит о духовном. И в этом молитвенном полумраке я сердечно вижу то, чего сподобился узреть в тонком сне мой собеседник.

«Как будто я в пустом городе. И все здания в нём построены так, как храмы на Афоне. Кладка из белого камня перемежается кладкой из красных кирпичей. И вдруг — удивительно теплый, ласкающий свет! — я вижу старца Силуана. Он — сама Любовь. И говорит вдруг: «Мы здесь не довольны тем, что вы купаетесь в море голыми»… Тут надо сказать, был такой грех у молодых монахов. Хотя все и знали, что афонские уставы запрещают купания, некоторые — по жаре — соблазнялись ласковой теплой волной.

И второе, более важное, что сказал преподобный: «Молиться надо так. „Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий (на вдохе), помилуй мя, Грешнаго!“ (на выдохе). И сколько у тебя вздохов, столько должно быть и молитв».

Молитва — такая же естественная и необходимая, как само дыхание. Вот в чем смысл, заключил для себя брат Вонифатий.

Вскоре побывал инок Вонифатий у каракалльского старца Меркурия. Спрашивал: не было ли видение прелестью? Тот сказал: иди и приди в меру преподобного Силуана…

Рассказывал мне брат Вонифатий об искушениях, которые у него возникали. О падениях, которые пытался преодолеть…

Написать или не написать?.. Нет, не хочу, чтобы подумали, будто я сочиняю посмертный панегирик. Я пишу о живом человеке, которого люблю.

Так вот. Организм брата Вонифатия не переносил спиртного. Но однажды, было это в начале его афонской жизни, на праздничной трапезе он выпил вина больше своей меры. Перебрал. Тут и полезло то, что характерно для новоначального! Стремление к человеческой справедливости! Обиды восстали! В общем, небывалое дело: афонский инок — на Святой Горе без году неделю — гонял по двору престарелого монаха! Получил епитимью. Первым выходил после трапезы, ждал у ворот и кланялся каждому из братии: «Простите меня, горького пьяницу…» Длилось это полгода. Так, во всяком случае, описывали мне на Афоне один из необычных эпизодов духовного взросления инока Вонифатия.

Конечно, молясь, он всё время оказывался «под обстрелом» лукавого. Однажды рассказывал мне, что во сне видел огромную чёрную анаконду. Она скрутила его и, приблизив пасть к лицу, уже готова была проглотить, но сила Божия спасла святогорца. Очень достоверный был сон! Да и сон ли?!

Однажды, прощаясь перед нашим очередным отъездом с Афона, он неожиданно спросил: «Знаете, почему у нас здесь особенно почитают святую великомученицу Марину? Эта пятнадцатилетняя девица обладала такой святостью, что лукавый был бессилен перед ней. Она отходила диавола молотком, и рогатый рассказал ей обо всех кознях, с помощью которых обманывает род людской. Для монахов, подвергающихся особым нападениям, — это особая святая. Сейчас… — Наш провожатый достал крест-мощевик и дал приложиться к мощам. — Приедете в Москву, — почитайте ее житие с акафистом»…

Почему он делился своими переживаниями именно со мной? Одному Богу известно. Во всяком случае, более чем за десять лет знакомства мы стали испытывать взаимное доверие друг к другу. Какая-то связь установилась… Вспоминаю, как он встретил нас во время очередного приезда в Ксилургу. Показал на печку в своей убогой келье и сказал: «Как-то растопил её в февральские холода, в радиусе полуметра от огня стало тепло, и я подумал: вот бы брат Георгий пришел сюда! Включил радио, а там как раз Жанна Бичевская с тобой беседует. Утешился этим».

Немного есть таких людей, с которыми обо всем можно говорить прямым текстом. Некоторые фрагменты наших бесед я заснял на видеокамеру и использовал в своих фильмах, довольно часто упоминал брата Вонифатия и в книге. Может быть, напрасно? Простодушный паломник, увидев знакомое лицо, восклицал: «А мы вас в фильмах видели!»… Не все из братии могли понести такие восклицания. Так и лезла недобрая ирония: «Тоже мне, подвижника нашли!», «Да ты у нас телезвезда!» и т. д.

Как-то и брат Вонифатий написал в письме: «Мне тоже несколько раз приходилось слышать нелестные отзывы в твой адрес. Критиковать умеют, даже Слово Божие… Ничего, брат, продолжай своё посильное дело».

«Твой недостойный Богомолец…»

Он написал мне немало писем. Присылал по почте, а иногда — с оказией. Я даже просил его стать современным святогорским летописцем. Он был, как всегда, прям и откровенен. Некоторые его мысли относительно наших устойчивых представлений об Афоне даже вызвали протест. Эти «фирменные», сохранившиеся с дореволюционных времен, монастырские бланки лежат в моей папке. Теперь я перечитываю написанные с «ятями» тексты, как мне кажется, с большим пониманием, чем прежде.

Вот, например, послание, которое он озаглавил «О чудесах и о разном».

«Говорят, что монашества уже нет, а есть только отдельные монахи. Эта правда в самой себе имеет свою правду, но давайте её рассмотрим через призму Вечной Правды. Сам Господь сказал, что создаст Свою Церковь, которую не смогут одолеть никакие силы ада. Ведь Господь не сказал, что создаст монашество, которое сперва будут сильным, а потом станет все слабее и слабее…

Помнится, как старец Паисий писал, что если ему скажут, что рай наполнен, то он ответит на это «Слава Богу». Человек, который ещё в этой жизни увидел Христа, уже никогда не забудет о Нём. Все великие ценности, чины, саны, и даже сам Рай отойдут на иной план. Такой человек — это Новое творение, — Новое сердце и ум.

Вот ты, брат, говоришь, что надо писать новые летописи. Мне, честно говоря, не интересно прослыть «летописцем», но все же поделюсь личными наблюдениями.

Тебе, наверно, известна «стена непослушания», что на Успенском храме нашего монастыря. Там в конце XIX века похоронили о. эконома Павла, и вскоре на стене около его могилы выросло продолговатое пятно в виде столба высотой 3—4 м. Многие увидели в этом плохой знак, тем более, что тело усопшего после 3-х лет оказалось неразложившимся… Скажу прямо. У меня к покойному не было и нет ни симпатий, ни антипатий, тем более, я не мог видеть эти события. Но зато я лично видел кое-что другое.

В 1997 году Успенский храм ремонтировали, я видел своими глазами, что алтарная и северная наружная части стены были черны как уголь. Особенно северная часть, к которой примыкал навес, под которым хранилась утварь. Под навесом была сырость. Страшно было смотреть. Потом все здание церкви чистили пескоструем мощным, но через несколько лет чернота снова появилась вверху, под козырьком водостоков. Что касается самого места захоронения, то я сам видел, какой там грунт. Это была мостовая, которую уложили плитами, и труп лежал практически в каменной оболочке, которая почти не пропускала воду. Об этом пишут и летописцы, что труп был мокрый, и было много тараканов…»

Так что же, стена непослушания почернела по естественным причинам? Или «естественные причины» были направлены Господом в нужное русло? А как же нерастленные тела других афонских грешников? Не буду комментировать. Подробно об этом можно прочесть в моей книге «Наступить на аспида»… (2).

Вот письмо, датированное 2001-ым годом. Как всегда, мой корреспондент от себя пытается не говорить ничего.

«…Брат Георгий, не ищи в моем письме логики. Думается, что душой и сердцем поймешь и почувствуешь всё. Может быть, не сразу…

Есть чудная книга Старца Паисия «С болью и любовью о современном человеке». Одно лишь название чего стоит! Вот пара выписок из нее: «Если бы знали самих себя, видели бы и тяжелое состояние своё и совсем не говорили бы»; «Всегда носите хороший помысел, чтобы обезопасить свою душу»…

«Радуйся, святых мыслей таинниче». (Акафист мч. Вонифатию, Икос 7).

«Молчи, скрывайся и таи

И чувства и мечты свои!

Пускай в душевной глубине

И всходят и зайдут оне,

Как звезды ясные в ночи;

Любуйся ими и молчи!

Как сердцу высказать себя?

Другому как понять тебя?

Поймет ли он, чем ты живешь?

Мысль изреченная есть ложь.

Взрывая, возмутишь ключи:

Питайся ими и молчи!

Лишь жить в себе самом умей:

Есть целый мир в душе твоей.

Таинственно-волшебных дум;

Их заглушит наружный шум,

Дневные ослепят лучи:

Внимай их пенью и молчи!»

Какой в этих стихах Тютчева дух! Сила!

«…Испытания, научающие мудрости, научают и терпению — сестре мудрости. Поэтому мудрый человек не бывает нетерпеливым и нетерпеливый не бывает мудрым». (Из письма свт. Нектария к афонскому Старцу Даниилу). Брат Георгий, желаю тебе быть мудрым, береги свою душу и сердце от излишних нагрузок. Мы совсем не знаем своей меры…

Поверь, не хочу никого ничему учить. Как говорится, у кого что болит, тот о том и говорит. Как смог, так сказал и автор этого письма, о своей боли».

В другом послании он писал: «Фильм „Остров“ наши отцы по-разному оценили, одни на пять с плюсом, а мне он непонятен, хотя очевидно, что смысл и идея в фильме есть. Мне не понятен этот фильм, наверно, потому, что я его сравниваю с тем, что увидел на Афоне в хороших монастырях типа Ватопеда».

Остров кино среди моря жизни… Или остров жизни среди моря кино? Отступление.

Знаю мирян, которые считают, что фильм помог им воцерковиться. Может быть. Но монашествующие чаще всего высказывают сомнения. Перед нами ведь «старец», у которого нет духовного авторитета и окормления. Все вокруг него показаны плохонькими. С точки зрения афонской традиции, столь почитающей связку «старец-послушник», такой герой не может не вызвать неприятия. Без старца даже сугубый молитвенник рискует загреметь в прелесть. А тут? Перед смертью — нет даже намека на исповедь. Да и кому её принимать? Не настоятелю же обители?! Являясь стяжателем, он с удовольствием получил в подарок от архиерея удобные сапожки, и поэтому, конечно, не имеет никого духовного права!

Закономерно, что эту двусмысленную роль сыграл токсический Мамонов. Вчера напился, а на другой день подвижника изображал. Или он преобразился? Некоторые простодушные тётушки, узнав после фильма, что Мамонов является «певцом», потом с детьми и внуками на концерты его направились. Велико же было их изумление! «Старец», конечно же, стал выделываться на сцене в характерном для него стиле. Билеты, конечно, можно вернуть, а вот понять, что мы с самого начала имели дело с многоходовым спецпроектом, — сложнее.

Режиссер фильма Лунгин воспитывался «на коленях» известного Вольфа Мессинга (мама, сотрудник НКВД, была приставлена к «фокуснику», когда в начале войны тот перебрался в СССР). Но это так, к слову. Возмужав, режиссер, конфессиональная принадлежность которого остается загадкой, делает суперправославное кино, завоевывает авторитет в целевой аудитории, а затем отличается гнусным пасквилем на государя Иоанна Грозного. Спецпроект развивается. Журнал «Итоги» помещает на обложке фотографию режиссера, сделанную во время съемок фильма про «русского тирана»: самодовольная морда увенчана шапкой Мономаха. По-своему правильный портрет. Чтобы видели, кто на самом деле воцарился в «православной культуре».

Для тех, кто еще ничего не понял, спецпроект получит и дальнейшее продолжение. Не сомневайтесь.

…Ладно. Будем считать, что чудесный остров под названием «кино» растаял в дымке. А я был на настоящем острове. И видел настоящего старца. Отца Николая Гурьянова. В его келье — нравится это кому-то или нет — была не карикатура, а икона царя Иоанна Грозного.

Аминь.

«Желаю тебе, — писал брат Вонифатий, — и твоему сыну творческих успехов в создании православных фильмов. Нужно показать глубину, чтобы зритель увидел живое предание, корень».

Да, вместе с Димитрием мы выпустили новые фильмы, которые называются «Афонские кельи» и «Незримые старцы». Снимая их, я старался помнить слова старца Паисия: «Монашество есть главным образом Предание. Молодой монах учится у Старца образу жизни и подвигам, которым его духовный руководитель научился у предыдущих отцов. И если от старца к старцу идти по течению монашеского Предания вверх, то можно дойти до пустынных подвижников первых веков христианства». [30, с. 689].

А вот еще одно письмо:

«Можно сказать, что в монастыре немалый недостаток в самых простых, нормальных, чисто человеческих отношениях. Один архиерей новопостириженному монаху сказал: — «Вот, брат, ты принял ангельский образ, смотри, не потеряй человеческое лицо».

Сколько тут правды!»

К брату Вонифатию приезжали за духовной поддержкой. Он писал мне: «Два года назад один человек был в трудной ситуации, хотел покончить с собой, но друзья почти силком его отправили на Афон. И вот, мы с ними встретились, пообщались, и он ожил, работает и думает жениться, я его научил четки плести, и он их вяжет помногу и жертвует в храм для продажи, и теперь мы стали как братья, общаемся, он радуется жизни и благодарит Бога.

Другой человек, женщина, врач-хирург высокой квалификации, была в отчаянии, написала мне письмо, мы общались и общаемся, и как она сама сказала, она ожила, а ее знакомые говорят, что она сильно изменилась к лучшему.

Скажу откровенно, что единственное мое оружие — это искренность, настолько это возможно. Нас убивает ложь и потеря доверия к людям, а правда нас лечит… Мы часто не видим перед собой человека, потому что смотрим на него не через сердце, а через воздух.

Видел я и Небо и Ад, но есть у нас Христос, и не хочу ничего, кроме Него!

Твой нед. Богомолец ин. Вонифатий

Афон, июль, 2008».

Вышел из кельи — ты в миру

Я ценил его духовные советы. Брат Вонифатий действительно смотрел на окружающее через сердце, а не через воздух. В том числе он подсказывал — что почитать. Однажды вручил брошюрку подвижника XX века отца Понтия Рупышева. Открыл наугад: «Безумие греха теперь защищено законом…» Да! Жизнь заставляет меня часто вспоминать об этом высказывании. Взять хотя бы проталкиваемое законодательство о ювенальной системе. Да мало ли подобного!

Закон и тайна беззакония. Отступление

Ещё болящий на голову Робеспьер писал: «В глазах законодателя всё то, что полезно всем людям и хорошо на деле и есть истина…» То есть законы, придуманные падшим человеческим существом, должны стать на место Божественных законов.

Прежде чем поменять законы, меняют политические установки, «экономические обстоятельства», этику. Существует, кстати, масонско-талмудическое понятие «этика во времени». Попросту говоря, снимая трусы для публичного совокупления, нас уверяют: то, что было неэтично вчера — этично сегодня. Голландский закон о том, что теперь можно совокупляться с детьми, начиная с двенадцатилетнего возраста, — из этой серии. Как вы думаете, почему его приняли? Потому, что кому-то очень хочется! Если очень хочется, то и ветхозаветные установления можно перетолковать так, как сделали это раввины. Получился талмуд, лежащий в основе иудейского законодательства. Согласно этим законам, жениться можно на девочке, которой исполняется три года и один день. Так что голландцам до талмудистов далеко. Но ничего, мораль и этика ведь развиваются…

Масонским символом морали является строительный инструмент под названием уровень. «Вольные каменщики» измеряют им происходящие изменения и потирают руки. Иногда, пишет британский исследователь А. Пятигорский, этих моралистов и самих находят в борделе, но это никого не смущает, в том числе и обнаруживших их братьев-полицейских. «Франкмасонство, в соответствии с буквой и духом своей конституции, не интересуется частной индивидуальной моралью». [51, с. 426]. Очень удобная формула! Для тех, кому очень хочется.

Если мы хотим жить в православном государстве, то должны понимать: человеческие законы должны быть основаны на Божественных, изложенных в Священном Писании. Иначе человеческая алчность, властолюбие, одержимость другими грехами — напишут для нас такие законы, что просто умереть и не встать!

Характерно, что в XIX веке свои услуги в качестве главного законодателя государства Российского предлагал Царю такой одиозный философ утилитаризма, как Джереми Бентам. Судя по его взглядам, нынешние законы об однополых браках он мог вполне написать уже двести лет назад. Тогда не получилось, зато нынешним законодателям удается! И если вдуматься в каждый из античеловеческих законов, то становится понятным: их авторами руководят не просто из Кремля или «вашингтонского обкома». Дело в том, что масонские по своему происхождению идеологемы становятся повседневным образом мыслей. [51, с. 244]. И это страшнее всего.

Что происходит с человечеством? Деградация — по накоплению грехов? Или — эволюция, по выдумке Дарвина? Если человек эволюционирует, то и мораль относительна. Но сдается мне иное. Идет деградация. И она всё время требует: от законодателей — юридического права грешить, а от политиков — делать это свободно. Между прочим, в Протоколах сионских мудрецов (протокол 12), написано: «Слово „свобода“, которое можно толковать разнообразно, мы определяем так: свобода есть право делать то, что позволяет закон. Подобное толкование этого слова в то время послужит нам к тому, что вся свобода окажется в наших руках, потому что законы будут разрушать или созидать только желательное нам по вышеизложенной программе».

Так что внедрение новой законности становится важным фактором «тайны беззакония». Одно хорошо: многие законы у нас «не работают».

А как же должно быть в идеале? Существовала ли страна, законы которой были бы написаны в соответствии с христианскими канонами? Канон ведь — инструмент для выпрямления. И он должен выправить искривившуюся в грехе человеческую натуру, витиеватую политику и лукавое законодательство. Нет, не было ещё такого в истории человечества.

«Православный император Юстиниан, издавая сборник римского права как свод законов своей христианской империи, узаконил языческое начало для гражданской жизни христианского общества. Этому соответствовали языческие нравы, восточный деспотизм и раболепство, разврат двора и общества, которое не могло терпеть истинных христиан, как Иоанн Златоустый, и, подобно ветхозаветным иудеям, убивало своих праведников, а потом сооружало им гробницы.

В Византии было больше богословов, чем христиан, Истинные же христиане, для которых была невыносима антихристианская жизнь общества, которые не могли быть христианами в церкви и язычниками в цирке, — такие цельные люди должны были уходить из общества, бежать от мира в монастыри и пустыни. Это были лучшие люди того времени, и монашество было расцветом восточного христианства. И, однако же, это явление — что лучшие люди, чтобы остаться христианами, должны были бежать из христианского общества — никак нельзя назвать нормальным». [7, с. 241].

Так что же из этого следует? Великую державу, живущую по Закону Божию, еще только предстоит создать!

Духовный возраст брата Вонифатия изменялся быстрее, чем шло физическое время. В начале нашего знакомства он много рассуждал о том, могут ли прийти на Афон женщины. Однажды долго смотрел на прогулочный кораблик, шедший вдоль берегов. Даже отсюда видно было, что на нём — не паломники и монахи, а туристы. Не скромная сдержанность, а цветастое любопытство сгрудилось на борту.

— Знаешь, как мы называем эти яхточки? — спросил он.

— Как?

— КГБ.

— Почему КГБ?

— Комфортабельный Греческий Бабовоз.

Я посмеялся.

А потом слепой греческий старец Дионисий, который помнил еще Силуана Афонского, на вопрос о женщинах сказал Вонифатию так: «Откуда вы взяли, что женщины придут на Афон?» Ответ озадачил: об отмене аватона постоянно говорят и на Святой Горе, и в парламенте Греции, и даже в Европарламенте… Бывший игумен Зографа отец Венедикт пояснил потом духовный смысл ответа: «Не надо монаху задумываться об этом… И потом, у тебя есть мать, сестра? Если придут женщины, относиться к ним надо как к матери и сестре».

И — брат Вонифатий прекратил разговоры о женщинах на Афоне, как о чем-то внешнем и несущественном. Прекратил он со мной и обсуждения проблем русской (по названию) обители. Как-то написал: «Скажу пару слов о нашем Свято-Пантелеимоновом монастыре. Лично у меня есть очень серьезные основания воздерживаться от критики. Легко видеть недостатки, они и так известны, но есть другие параметры, очень важные, их мы не учитываем… Это та область, которая узнается на опыте, на своей шкуре. Спасаться можно в нашей обители, все условия есть, и это главное. Лучше тратить силы и время для своей души, чем копаться в чужом огороде. Слухи о нашем монастыре имеют характер легковесный, эта тема очень трудная, мне не по плечу. Сплетни основаны на личных амбициях и обидах, а на серьезный анализ нет способности. Короче, эту тему я решил для себя закрыть…»

Отступление о Руссике

Да, какими мерками мерять благодатность обители!? И нам ли? Один опытный паломник, заслуженный боевой офицер, рассказывал мне такую историю.

«Подали записки в Пантелеимоновом монастыре. Годовое поминовение. За каждое имя заплатили двести евро. Что ж, поскребли затылки и отдали всё, что было. Потом сказали:

— Отец, а можно подать за здравие наших бойцов, что сейчас воюют в Чечне?

— Тоже двести.

— Слушай, мы уже всё отдали…

— Двести…

Пошли мы грустные и стали обсуждать: в монастыре разговаривают с паломниками сквозь зубы. Не так стоишь, не так сидишь! Сними сумку с груди! (А там — мироточивая икона) … В общем, покидали обитель с тяжелым чувством. Сидели на пристани, и один наш товарищ сказал: «Хотел икону монастырю пожертвовать, да так и увезу её обратно».

И вдруг появился незнакомый монах: «Отцы, давайте список, я буду поминать». И дал каждому по грозди вонограда. Ему икона и досталась. Сразу легче стало на душе: жив монастырь! Не всё делается по расценкам».

Что ж, все промыслительно. Может быть, история повторяется? В XIX ведь многим русским монахам не было места в Пантелеимоновой обители, которую прибрали к рукам греки. Разошлись отцы по отдаленным кельям и каливам. Многие из них с годами пришли в великую духовную меру. Когда же ситуация изменилась, и их снова пригласили в киновию, они стали «закваской» для быстро растущей русской братии… Бог знает.

То письмо мой корреспондент завершил так: «Если хочешь монашества — ищи его в своей душе и келье. Вышел в коридор — вышел в мир. Монастырь — это мир. И в Византии, и в Третьем Риме благочестивые были и будут гонимы, это закон навеки. Главное, что я узнал, живя в монастыре: я бедный человек. Лучше это узнать при жизни, чем после кончины».

Идем к могиле друга

…Все это пронеслось в голове, когда получил я СМС-ку. А буквально через считанные дни, с афонского, незнакомого номера, прогрохотало для меня другое сообщение. «Отец Вонифатий в коме. Отправлен в Салоники. Помолитесь».

Господи, помилуй!

И вскоре: «Отец Вонифатий преставился»…

Мы уже знали некоторые подробности его кончины, но хотелось узнать всё «из первых рук». Была потребность помолиться на могиле друга. И вот с моим постоянным афонским сопаломником, рабом Божиим Андреем, направляемся на Кромицу. Впервые не плывем на пароме, а переходим сухопутную границу. Говорят, часа за полтора можно дойти. Вскоре после окраины Уранополиса натыкаемся на огород. Какой-то старичок копается в грядках. Надо спросить, правильно ли идем. Старичок поднимает голову, и мы видим румяное лицо с голубыми, явно не греческими глазами. Опрятный огородник отвечает на блестящем английском, именно английском, а не на американском квакающем наречии. Спрашивает, есть ли у нас документы и советует пройти через полицейский участок. Поблагодарив, отправляемся дальше. Мой сопаломник замечает: у этого огородника такая внешность, что кажется, где-то на ветке здесь должен висеть смокинг! Английский интерес к Афону — тема интересная, но отдельная. (1). Во всяком случае, этому англичанину мы благодарны: рукой он указал нам направление, где находится полицейский участок. Да, вот над деревьями завиднелся бело-голубой полосатый флаг с крестом. Нам туда как раз не надо. Хотя у нас и есть диамонитирионы, не хочется тратить время на объяснения, почему мы не плывем паромом. Переговоры эти (когда ты говоришь по-русски, а тебе отвечают по-гречески) могут иметь самые непредсказуемые последствия. Недаром один из насельников Кромицы говорил нам по телефону, что отношения с полицейскими у них непростые.

Ветвистая дорога идет вдоль забора, являющегося афонской границей. Где же проход на ту сторону? Забор превращается в металлическую сетку. Мы поднимаемся уже довольно высоко. Греческий флаг остается под нами. Отсюда мы видим, что мимо полицейского участка в сторону Афона от Уранополиса ведет вполне приличная автомобильная дорога. Так что территория монашеской республики уже соединена с миром! Чуть дальше — какие-то развалины. Похожие на монастырь. Кажется, там идут реставрационные работы… Позже мы узнаем, что это монастырь Зигос. Он сгорел во время нашествия на Афон униатов, в XIV веке. Значит, тогда территория Афона была побольше, ведь сейчас это место находится до забора-границы со стороны Уранополиса.

А прохода в этом заборе всё нет! Полтора часа давно уже истекли. Мы с Андреем напоминаем друг другу, что спешить нам некуда, что на Афоне суета ни к чему хорошему не приводит, что мы идем на могилу к своему другу и что надо просто молиться… В конце концов, забыл же я перед выездом из Москвы видеокамеру. Явное указание: на этот раз — никакого журнализма; идите на Афон, чтобы привести себя в порядок… Нарастающее наряду с усталостью раздражение несколько улеглось. Но, честно говоря, — ненадолго.

Наконец — не буду испытывать терпение читателя — забор закончился. Мы приободрились. Стали смотреть вокруг благодушнее, замечать чудесную природу. В этот момент мы могли бы подписаться под словами Иосифа Исихаста: «Богословствуют безгласные богословы — прекрасные скалы и вся природа. Всё своим голосом или безгласием. Если приблизить руку к маленькой травинке, она сразу очень громко закричит своим естественным благоуханием: «Ай! Ты меня не замечаешь, и меня ударил!» Так и все прочие имеют свой голос и, движимые дуновением ветра, издают стройное музыкальное славословие Богу. Что же мы скажем о пресмыкающихся или птицах пернатых? Если иной святой послал своего ученика сказать лягушкам, чтобы они помолчали, пока будет читаться полунощница, а те ему ответили: «Потерпите, пока мы не закончим утреню!» [26, с. 252].

Кстати, о лягушках. Издали до нас начинают доноситься звуки квакающего хора. Поскольку рядом с Кромицей находится пруд, это верный признак — мы на подходе. Так и есть! Вот уже над деревьями вырисовывается характерная русская маковка храма.

В согбенном седовласом старчике узнаю отца Филарета. Помню его еще сравнительно молодым рыжеволосым монахом. В 1994 году, когда мы стояли на рейде у берегов Афона, именно он привозил нам из Руссика главу преподобного Силуана и другие святыни.

На Кромице пустынно. Кажется, здесь сейчас — ещё только иеромонах Николай (Генералов), тоже старый знакомый. Помню, в первый приезд я спускался с монастырской колокольни, а он сказал: «А я за двадцать лет ни разу там не был. И даже не знаю, кто в колокола звонит. Уж не ангелы ли?». Тогда, в начале 90-х, он был антипрософом, представителем, нашего монастыря в протате. Его, как и отца Вонифатия, также постоянно перемещают с места на место. То он на огороде в Руссике, то в Ксилургу, теперь вот здесь — на Кромице. Отец Николай и рассказал нам некоторые подробности смерти нашего друга.

Надо сказать, в последние годы отец Вонифатий заметно постарел. Много о своих болезнях он не говорил, но мы знали, что у него — проблемы с лёгкими. И если благодатный климат Кромицы вливал в него новые силы, то в сырости Ксилургу ему было плохо.

Он писал мне:

«Дорогой брат и друг Юрий.

Сейчас живу в скиту Кромица, куда меня перевели. За последнее время здоровье мое телесное стало хуже, — зубы выпали, гипертония, одышка, что-то с дыханием не в порядке, так что переселение на это место, где климат сухой, как раз кстати. На Ксилургу прожил шесть лет без одного месяца, и ничуть не жалею о том, что ушел оттуда — там сыро…»

Конечно, начальство монастыря знало об этом, но «смиряло» отца Вонифатия. И вот он в очередной раз переведен на Ксилургу.

К слову сказать, наш друг любил уединение. Он мог на несколько дней уйти куда-нибудь в горы, мог сутками (если у него не было послушания) не показываться из кельи… Так вот, никто особенно не удивился, когда Вонифатий в очередной раз перестал показываться на глаза немногочисленной братии. Когда же его отсутствие насторожило кого-то из братьев, и они решили войти в келью нашего друга, то увидели его без сознания. Посиневшим от недостатка воздуха. В мучительном удушье он погибал почти три дня! Вертолетом брата Вонифатия отправили в Салоники, где вскоре он и скончался.

Похоронили его на Кромице. Так, едва вынужденно не покинув Святую Гору, инок все же выполнил благословение своего старца — нашел упокоение именно на Афоне. Может быть, в последние дни своей земной жизни, он потому и на глаза никому не показывался, чтобы полиция, с подачи руководства монастыря, не отправила его за пределы Святой Горы! И, хотя начальство, как говорят, постоянно вычеркивает его имя из списка поминовения усопших монахов братии, о нем здесь молятся как об афонском насельнике…

Человек с черепом в руке

Когда брат Вонифатий впервые пригласил меня в свою келью, я сразу обратил внимание на надпись, что сделана у изголовья кровати. «Мы были такими, как вы, а вы будете такими, как мы». Как будто — послание от усопших.

«- А знаешь, как напоминает о памяти смертной жителям большого города известный Герман Стерлигов? — вспомнил я вдруг недавнее общение с бывшим миллиардером. — Он теперь производит гробы и даёт рекламу: «Никакая аэробика не спасет тебя от гробика». И еще: « — Куда катишь, Колобок? — Покупать себе гробок!» Слышишь, это уже стихи. Известный детский поэт Синявский для Германа сочинил».

«- Что, это серьезно?»

«- Вполне. Он при мне диктовал гробовые слоганы в рекламный отдел газеты «Известия». Убеждал кого-то на том конце провода, что это не розыгрыш. Кстати, прощаясь, он дал визитку, на который изображен летящий гроб. Под ним написано: «Герман СТЕРЛИГОВ, эксперт по смертности»…

Мой собеседник пожал плечами. Ничего не ответил. Но посоветовал сходить в монастырь Дионисиат, посмотреть на одну фреску, которая изображает Александра Македонского в гробу. Беспомощные руки, вытянутые вдоль тела, жалобный оскал черепа… У могилы, глядя на знаменитого полководца, стоит преподобный Сисой. И рядом надпись:

Зрю тебя, гробе. Язык мой немеет.

Сердце моё токи слез проливает.

Смерти избегнуть никто не сумеет.

Каждого страшный сей час ожидает.

Он особенно чутко относился к тем, кто стоял на пороге этой и иной жизни. Вонифатия не отпугивала чья-то беспомощность и скорая кончина. Скорее, наоборот. Он досматривал отца Иакова, одного из старейших насельников обители. Духовно внимательным взглядом (не через воздух смотрел, это точно) зафиксировал: когда старчика отпевали, в небе появилась радуга. Я всё хотел спросить брата Вонифатия, да так и не успел: у отца Ионы ведь были рукописные тетрадки с наставлениями об Иисусовой молитве, которые достались тому от великого старца Никодима Карульского. Не видел ли он их, сохранились ли они?

Однажды он дал мне пожелтевший листок, найденный в заброшенном монастырском корпусе. Датированное 1905 годом стихотворение монаха Виталия. Оно заканчивается так:

«Недалеко уж этот срок

И эта к вечности дорога…

Припомни мудрый тот урок:

«Познай себя — познаешь Бога»,

Познай откуда ты и кто,

Зачем пришел, куда идешь; —

Что ты велик и ты — ничто,

Что ты бессмертен, и — умрешь».

…Его свежий крест за алтарём храма возобновил старое монашеское кладбище. Давно здесь никого не хоронили!

Стоя над могилой, вспоминаю многое. Как инок Вонифатий водил нас по окрестностям Пантелеимонова монастыря… Один раз отправились на господствующую над обителью гору — там недавно были найдены мощи неизвестного подвижника. Наш провожатый привязал к дереву веревку. По ней мы спустились на небольшую площадку над пропастью. Там — маленькая сокровенная пещерка… Обматываю конец веревки вокруг пояса. Так, прислонившись спиной к камню у края обрыва, можно более или менее спокойно заснять происходящее…

И вот уже отвален большой плоский камень от входа в пещерку. На её задней стене открывается иконка Спасителя. Судя по ней — рубеж XIX и XX веков. Наружу выдвинут деревянный ящик. В нем — хранящий останки мешок.

В руках инока оказывается череп. Он целует его: «Жёлтый. Не сухой, а как бы восковой. Святогорские насельники верят: это признак подвижничества. У старца Силуана — такой же».

Стяжание Благодати Божией преображает и душу, и тело. И при земной жизни, и после нее. Именно поэтому мощи праведников отличаются от обычных останков.

Праведность отражается на внешности человека. И падение — тоже. Упал — набил себе «шишку». Иногда — на всю жизнь. Впрочем, если будем осторожны, можем подправить свое лицо, отреставрировать, снять копоть наследственного греха. А можем — превратить в личину, за которой почти неразличим образ Божий. Старец Силуан свидетельствует: «Видел я людей, которые пришли в монахи с лицами, искаженными от грехов и страстей, но от покаяния и благочестивой жизни они изменились и стали очень благообразными».

Поистине: высокое духовное восхождение осиявает лицо светоносным ликом, изгоняя всякую тьму, все недовыраженное, недочеканенное, и тогда лицо делается художественным портретом самого себя, идеальным портретом, проработанным из живого материала высочайшим из искусств, «художеством художеств». Подвижничество есть такое искусство; и подвижник не только словами своими, а самим собою свидетельствует и доказывает истину… Это свидетельство написано на лице подвижника. «Тако да просветится свет ваш пред человеки, яко да видят ваши добрые дела, и прославят Отца вашего, иже на небесех». (Мф. 5, 16). Словно отблеск Фаворского света, которым воссиял лик Спасителя, отражается на лицах праведников.

Протоиерей Иоанн Журавский писал: «И тленная, темная плоть — вечная подруга духа и рабыня страстей — увидев преображенный и светлый Лик своего бестелесного руководителя — умного духа, — и сама преображалась от того света, становилась прозрачной, нетленной и светилась неземными лучами».

Наше лицо — икона. На ней можно узреть образ Божий, а можно увидеть беса. Православную икону пишет Дух, тем она и отличается от изощренной живописи Возрождения. Дух Святый заставляет светиться лицо праведника, а темную личину грешника пытается ретушировать салон красоты. Откуда взялось слово — косметика? Косметология — космос: слышите созвучие? Косметологии кажется, что природный хаос она преобразует в стройный Космос. Но краска смывается. Деланная улыбка — «чииз» — оплывает плавленым сыром. Этот грим неустойчив потому, что вечные евангельские заповеди заменены ненадежными правилами хорошего тона.

Зыбкая этика старательно пишет парадный портрет Дориана Грея. Чудовище обнажает фарфоровые зубы. Западу кажется, что за оболочкой «шоколадных» манер и макияжа ему удается скрыть одержимость грехом. Получается же лишь маска, написанная косметическим кремом, тушью и помадой…

Человек в черном, с черепом в руках. Напоминает «гамлетовскую» сцену. Но только внешне. Благоговейный поцелуй инока — совсем иное, нежели слова принца о любимом когда-то шуте, произнесенные с жалостью, но и не без брезгливости. Помните? «…он тысячу раз носил меня на спине; а теперь — как отвратительно мне это себе представить! У меня к горлу подступает при одной мысли… Ступай теперь в комнату к какой-нибудь даме и скажи ей, что, хотя бы она накрасилась на целый дюйм, она все равно кончит таким лицом; посмеши ее этим. — Прошу тебя, Горацио, скажи мне одну вещь… Как ты думаешь, у Александра был вот такой же вид в земле?

Горацио. Точно такой.

Гамлет. И он так же пахнул? Фу! (Кладет череп наземь)».

«Увы, бедный Йорик!» Безбожник умирает как закончивший представление шут. И смрадные кости его внушают отвращение. С афонским праведником все иначе. Даже если житие его неведомо, само безмолвие его благоуханных мощей становится красноречием памяти смертной.

Один мой тёзка, афонский паломник из Франции, рассказывал: «Как-то зашли с Вонифатием в одну заброшенную келью и увидели там благоухающий и мироточащий череп. Я взял его в руки и подумал: хорошо бы иметь такую святыню! И вдруг из главы выпал зуб. После этого Господь и послал такую возможность: выкупать мощи святых из закрывающихся на Западе церквей и передавать их в Россию, на Украину. В этом я вижу акт исторической справедливости. В значительной мере все святыни ведь были похищены крестоносцами во время разграбления Константинополя, и вот они снова возвращаются на православный Восток. А началось все в заброшенной келье, на Афоне, живом островке Византии. Можно сказать, по благословению инока Вонифатия».

Отступление о монахе Олимпии

Преставился недавно и монах Пантелеимонова монастыря отец Олимпий… Рак. Как многих поражает он на Афоне! Кто-то говорил, что здесь радиоактивные породы в скалах. Монахи считают страшную болезнь милостью Божией. Безнадежное заболевание заставляет уповать только на Господа.

Наша страна сейчас — тоже безнадежный больной. И в этом — благо. В человеческой безнадежности таится сверхприродная надежда. Только бы не пойти по пути надежды на человека, по гибельному пути окруженного врагами Царьграда!

Старец Аристоклий Московский, многолетний афонский насельник, говорил перед Первой мировой, что у России «Бог отнимет всех вождей, чтобы только на него взирали русские люди. Все бросят Россию, откажутся от нее другие державы, предоставив её самой себе, — это чтобы на помощь Господню уповали русские люди». [37, с. 518].

Св. Исаак Сирин писал: «Как скоро человек отринет от себя всякую видимую помощь и человеческую надежду, и с верой и чистым сердцем пойдет во след Богу, тотчас последует за ним благодать и открывает ему силу свою в различных вспоможениях».

Смерть в страданиях уподобляет молящегося человека мученику за Христа. Рак — дурак, а в Царствие Небесное вводит, — так говорят святогорцы. Впрочем, все это — «теория». Практику знают такие, как старец Паисий, выпросивший у Господа страшную болезнь. Или монах Софроний, о котором я писал в книге «Наступить на аспида». Или — отец Олимпий.

Он отрешился от мира на пике своей научной и преподавательской карьеры. Его помнят с иголочки одетым, благоухающим дорогой парфюмерией международным профессором. Откуда он прилетел вчера? Кажется, из Америки. Читал там лекции по математическому моделированию предпринимательской деятельности. И вдруг… Что за повестку он получил?

В 1999 году профессор отправился на Афон. Наверно, просто потому, что любил путешествовать. Не всё же в Альпах на горных лыжах кататься — можно и на какую-то удивительную монашескую республику посмотреть… В греческом монастыре Дионисиат шёл ремонт. И паломники, среди которых был профессор Олег Павлович, едва упросили насельников обители вынести святыни для поклонения. Вынесли десницу Иоанна Предтечи. В серебряном ковчежце, сделанном в виде руки, с одной маленькой дверцей, обнажавшей кость. Олег Павлович нагнулся, чтобы приложиться, нательный крестик выскользнул из-под рубашки и упал прямо в эту дверцу… Что такое?! Застрял! Попал между косточками — не вытянуть обратно! Пришли монахи, устроили целый консилиум, трясли ковчежец и так и сяк — никак. Пришлось оставить крестик в мощах. Наверно, он и сейчас там.

Не отпустил его Афон. «Как мне хотелось бы здесь остаться!» — сказал он своим сопаломникам. Те и не догадывались, что это не просто прекраснодушное мечтание, а вполне конкретная и созревающая мысль… Мир тоже удерживал профессора. Крутил пальцем у виска. Перед окончательным отъездом на Афон Олег Павлович узнал, что удостоен международной премии за написанный учебник и что денежный приз можно получить в Мюнхене. Съездить, что ли? Нет, отказался от соблазна. Полетел в Салоники…

Строгий, кажется, сильно уставший седобородый монах водил нас к мощам святых в придел Покровского храма. У него, как у профессора, было послушание экскурсовода. И еще, совсем не профессорское, — стирать и гладить белье для архондарика. Не в пример некоторым, отец Олимпий выполнял послушания безукоризненно. Так он привык в течение всей своей жизни. Но спать приходилось три-четыре часа в сутки, не больше.

И еще он дохаживал инока Иннокентия. Я помню этого сухощавого старчика с шаркающей походкой. Головной убор у него был необычный — пластмассовое ведёрко, обшитое намёткой. Зато не промокало. Бывшего фронтовика послали на Афон еще в 70-е годы, среди первого пополнения. Его выбрали, может быть, потому, что, практически необразованный, отец Иннокентий обладал талантом Кулибина. Из давно выброшенной железки мог сделать нужную вещь. Он-то и устроил в запущенной обители водопровод и канализацию. И вообще, кажется, он мог починить всё, что нужно. В починке здесь нуждалось многое. Впрочем, его и самого нужно было ремонтировать. Недаром инок Иннокентий шаркал в сапогах с обрезанными голенищами — обожженные на войне ноги танкиста постоянно болели. Но на уговоры пойти к врачу инок отвечал: подлечиться можно — чтобы в храм и на послушания ходить, а лечиться — ни за что.

Страдая от пролежней, он три года лежал в своей келье. Тяжелый запах стоял в ней! Запах неухоженного человеческого тела — это на самом деле не вопрос гигиены, это запах человеческой неблагодарности. Очень по-советски с ним поступили. Выжали до последней капли и оставили умирать. Приходил к нему только отец Олимпий. Перед смертью инок Иннокентий вручил ему пятьдесят евро — всё, что у него было: «Отдай тем, кто будет копать мою могилу». Потом монах Олимпий передал духовнику обители эти деньги и последнее пожелание умершего. «Какая глупость!» — ответил вдруг иеромонах и небрежно сунул бумажку в карман.

Усталость, а, может быть, не только усталость, вызывала порой нотки раздражения в интонациях бывшего профессора. Иногда — нежелание увидеться с приехавшими из России старыми друзьями. А иногда — слова: «Хоть бы Господь забрал меня поскорее, чтобы я всего этого не видел».

Честно говоря, я хотел бы знать: угодил ли Богу отец Вонифатий? Но уже не первое десятилетие усопших монахов Пантелеимонова монастыря не откапывают. Когда в обители произойдут перемены, и на его кладбище снова станут поднимать косточки, тогда откроется многое…

Последнее письмо

Над могилой мы стояли долго.

— Перед смертью трудная духовная брань была у него, — прервал я молитвенное молчание.

— Да, я знаю, — ответил Андрей.

Один мой знакомый паломник, который знал брата Вонифатия, сказал о нём коротко: «Если суммировать его жизнь, то он предпочёл умереть, чтобы только не уйти с Афона. Всё остальное — детали…»

Так получилось, что последнее письмо Вонифатия, переданное с оказией, Андрей вручил мне перед этой поездкой. Послание с того света. Датировано июнем 2010 года.

«Здравствуй, дорогой Юрий.

Прежде всего, Слава Богу за все…

В славянском тексте Евангелия, в отличие от русского, более точно сказано: «будьте целие, яко голубие». Именно этой цельности и полноты у нас нет, куда ни посмотри. Эта тема меня очень волнует.

Само сознание нашей немощи неоценимо, это есть надежный фундамент для смирения, без которого нет Православия, и именно этим путем Господь ведет Русь в течение всей ее истории…

Любой подвиг, на любом поприще, требует внутреннего мира и внутренней полноты, цельности. Отсутствие этой полноты сознания в народе, было причиной расколов и трагедий, эта проблема актуальна и сегодня…

У меня все по-старому, рад буду увидеть тебя. Может, приедете с Андреем, будет хорошо».

Ну, вот мы и приехали, дорогой друг!

Вспомнился и наш последний телефонный разговор. Мне он звонил нечасто. Раз в год, иногда даже раз в два года. И вот летом 2008 года позвонил. Почему-то вдруг вспомнил подробности своей жизни, о которых не рассказывал прежде.

«Моя мать, по образованию лесничий, после техникума была направлена в город Короп Черниговской области, где, кстати, жил Лаврентий Черниговский. Там у нее был роман с парнем, в результате чего появился на свет я… Так что первые два с половиной года жизни жил в лесу, среди волков. Мать меня брала на работу, так как оставить было не на кого, — положит на телегу, и на лошади объезжает свое хозяйство. Отец так и не захотел расписываться, пил, и мать после окончания срока отработки вернулась в Мариуполь. Фамилия моя по матери — Ермаков, она родом из Смоленска, а ее предки из Сибири, из деревни Ермаковки, из тех мест, где подвизался известный истории Ермак Тимофеевич. Из своей лесной жизни ничего не помню, но мать говорила, что я часто кричал: „вовкiв боюся“, — кругом выли волки».

В общем, рос он в неблагополучной среде. С детства видел кругом пьянки, драки. Казалось, ничего не могло предвещать иноческого пути. Как говорится, с волками жить… Впрочем, ведь и святой Вонифатий, небесный покровитель нашего друга, большую часть своей жизни провел как блудник и выпивоха. Но конец — делу венец. Тут уж нечего добавить.

Впрочем, ещё вот что. В сердце брата Вонифатия была любовь. А время, прожитое с любовью, и называется жизнью. Верю, что жизнь его продолжается.

ПРИМЕЧАНИЕ

1. В 2004 году загорелся сербский Хилендар. Пламя испепелило его более чем на две трети. Слава Богу, огонь не затронул соборный храм с Троеручицей. Не пострадала и чудотворная лоза святого Симеона… Знаете, почему загорелось?