Бесплатный фрагмент - «НЕвыдающиеся адвокаты» конца XIX — начала XX веков

ОТ АВТОРА

Дорогие читатели!

Прежде чем вы приступите к прочтению этой книги, я хотел бы поделиться с вами историей возникновения ее замысла, в первую очередь для того, чтобы попытаться настроить вас на определенный лад, соответствующий авторской идее книги.

Меня, как, наверное, и большинство адвокатов, всегда интересовали вопросы, связанные с историей адвокатуры, интересовали биографии выдающихся присяжных поверенных, их речи на процессах, в которых они принимали участие. И вот однажды я подумал: у многих на слуху фамилии знаменитых присяжных поверенных конца XIX — начала XX веков, такие как Плевако Федор Никифорович, Урусов Александр Иванович, Муравьев Николай Константинович, Маклаков Василий Алексеевич, Спасович Владимир Данилович, Стасов Дмитрий Васильевич, Александров Петр Акимович, Андреевский Сергей Аркадьевич и другие, однако история присяжной адвокатуры знает не только эти фамилии — фамилии, безусловно, выдающихся присяжных поверенных, но знает и другие — фамилии людей, причастных к присяжной адвокатуре, и даже ставших широко известными, но по тем или иным причинам не ставших выдающимися адвокатами. Одни из этих людей, некогда вступив в адвокатское сословие, в дальнейшем избрали для себя иной путь и, оставив адвокатуру, сделали себе имя в другой сфере, другие не стали выдающимися присяжными поверенными по воле судьбы, попав под гнет политических репрессий, и, хотя и проявили себя блестящими защитниками, но, к сожалению, не остались в истории присяжной адвокатуры и памяти наших современников стоящими в одном ряду с названными выше знаменитыми присяжными поверенными.

Некоторых из моих героев, пожалуй, нельзя поставить и рядом друг с другом по политическим или иным соображениям, но в предлагаемых вашему вниманию документальных рассказах нет политики. В них не биографии героев в полноценном их представлении, а, как правило, истории об их деятельности в качестве присяжных поверенных или помощников присяжных поверенных, а иногда и данные, опровергающие мифы и исправляющие неточности о жизни и деятельности некоторых из них. Ну и, конечно же, хочется надеяться, что в данной книге есть не только информация о фактах, об определенных отрезках жизни и деятельности моих героев, но и пища для размышлений.

В большинстве своем, представленные герои совершенно не похожи друг на друга. В основном их объединяет именно причастность к адвокатуре, у кого-то кратковременная, у кого-то более длительная.

Таких «невыдающихся адвокатов», но выдающихся личностей, знаменитых и не очень, конечно же, гораздо больше, чем упомянуто в книге. Но невозможно объять необъятное.

Очерки, собранные в книге, с 2017 по 2019 годы публиковались в журналах «Российский адвокат», «Историк», сайте «Адвокатской газеты». Надеюсь, каждый из вас найдет в них для себя что-то интересное.

ЧАСТНЫЙ ПОВЕРЕННЫЙ В. И. УЛЬЯНОВ (10 (22) апреля 1870 г. — 21 января 1924 г.)

Кажется, с самого детства, с тех пор, когда я уже прекрасно знал, кто такой В. И. Ульянов (Ленин) (в рамках того, что следовало знать советским детям), но еще не очень понимал, что такое адвокатура, я был абсолютно уверен, что В. И. Ульянов был плохим адвокатом. Об истоках такой убежденности ранее я никогда задумывался, и наверняка где-то в глубине подсознания у меня лежала мысль о том, что вывод о профессиональной юридической деятельности В. И. Ульянова давно сделан компетентными исследователями, и негативное отношение к ней является общеизвестном фактом, не вызывающим никаких сомнений.

В таком представлении адвоката В. И. Ульянова я был далеко не одинок, и периодически пресса мне напоминала об этом. Например, в 2002 году, отвечая на вопрос журналиста «Самый знаменитый адвокат в России — Ленин… Так?», адвокат Павел Астахов ответил: «Если в переносном смысле, то да, но Ленин, видимо, был плохим адвокатом. Если бы у него получилось в адвокатуре, то, может, Россия была б другой… Почему так вышло? Думаю, терпимости ему не хватило…». В 2007 в газете «Совершенно секретно» (выпуск от 1 мая) было замечено, что «10 марта с.г., в телепередаче «Постскриптум» один из сюжетов был посвящен двум политическим деятелям — Ленину и Керенскому. Ведущий (авт. — с 1998 года ведущим данной телепередачи является Алексей Пушков — журналист, кандидат исторических наук, с 29.09.2016 — Член Совета Федерации ФС РФ) уверенно заявил, что Ленин — «адвокат, не выигравший ни одного дела», а в конце сюжета еще раз подчеркнул: Ленин — «бездарный адвокат»».

В подтверждение такого стереотипного представления об адвокате В. И. Ульянове можно приводить и другие наглядные примеры, но, думаю, этого вполне достаточно. Очевидно, что не только я не сомневался (до определенных пор) в низком профессионализме В. И. Ульянова как адвоката.

Сомнения пришли ко мне в тот момент, когда я начал анализировать адвокатскую деятельность В. И. Ульянова. Сделав это, я задумался — почему его считали плохим адвокатом, и на какой почве могло зародиться это убеждение? Абсолютно не касаясь политической деятельности Ленина, я очертил границы своего небольшого исследования преимущественно 1892—1893 годами — временем активной работы В. И. Ульянова помощником присяжного поверенного.

«Плохой адвокат» Ульянов

Кто же мог быть источником информации о том, что В. И. Ульянов плохой адвокат, и почему появился такой стереотип?

Можно предположить, что одна из предпосылок такого отношения к адвокатскому прошлому Ленина была порождена им же самим. Как известно, уже покинув адвокатскую среду, в которой В. И. Ульянов в общей сложности находился около четырех лет и прекрасно ее знал и чувствовал, о своих бывших коллегах он высказался так: «Адвокатов надо брать в ежовые рукавицы и ставить в осадное положение, ибо эта интеллигентская сволочь часто паскудничает. Заранее им объявлять: если ты, сукин сын, позволишь себе хоть самомалейшее неприличие или политический оппортунизм (говорить о неразвитости, о неверности социализма, об увлечении, об отрицании социал-демократами насилия, о мирном характере их учения и движения и т. д. или хоть что-либо подобное), то я, подсудимый, тебя оборву тут же публично, назову подлецом, заявлю, что отказываюсь от такой зашиты и т. д. И приводить эти угрозы в исполнение. Брать адвокатов только умных, других не надо. Заранее объявлять им: исключительно критиковать и „ловить“ свидетелей и прокурора на вопросе проверки фактов и подстроенности обвинения, исключительно дискредитировать шемякинские стороны суда. Даже умный либеральный адвокат архисклонен сказать или намекнуть на мирный характер социал-демократического движения, на признание его культурной роли даже людьми вроде Ад. Вагнеров etc. Все подобные поползновения надо пресечь в корне. Юристы самые реакционные люди, как говорил, кажется, Бебель. Знай сверчок свой шесток. Будь только юристом, высмеивай свидетелей обвинения и прокурора, самое большее противопоставляй этакий суд и суд присяжных в свободной стране, но убеждений подсудимого не касайся, об оценке тобой его убеждений и его действий не смей и заикаться. Ибо ты, либералишко, до того этих убеждений не понимаешь, что даже хваля их не сумеешь обойтись без пошлостей. Конечно, все это можно изложить адвокату не по-собакевичевски, а мягко, уступчиво, гибко и осмотрительно. Но все же лучше адвокатов бояться и не верить им, особенно если они скажут, что они социал-демократы и члены партии». К слову, написано это было по конкретному поводу защиты подсудимых рабочих в годы первой русской революции. Это не что иное, как текст письма Ленина «Е. Д. Стасовой и товарищам в Московской тюрьме» от 19 января 1905 года, в котором он рекомендовал своим товарищам-революционерам конкретную правовую позицию в конкретном судебном процессе. Почему он так написал? Прекрасно зная и понимая адвокатов, соглашаясь с Бебелем, что юристы — самые реакционные люди, он просто относится к ним с осторожностью и опаской. Но, заметим, что в это время Ленин уже занимался другим делом и находился в совсем ином положении… Возможно, что такие его высказывания в отношении адвокатов, пусть и написанные по конкретному поводу, уже тогда могли вызвать обратную реакцию представителей адвокатского сообщества, способствовавшую формированию негативного представления о его прежней адвокатской деятельности. Но в советское время, когда издательская ответственность была на пике высоты (правда, не только по отношению к читателям, но и по политическим соображениям), ученые-исследователи юридической практики В. И. Ленина старались формулировать мысли аккуратно, не навешивать никаких ярлыков, и, как правило, отзывались о В. И. Ульянове как об адвокате крайне положительно. Например, И. Б. Стерник, подчеркивая такие черты ленинских судебных защит, как высокая принципиальность и в то же время гибкость; настойчивость в поисках объективной истины; смелость в критике «шемякинских сторон» судопроизводства; обоснованность и логичность позиции; высокая культура его судебных речей, в свою очередь, писал, что В. И. Ульянов — защитник сумел многое сделать для тех, кто доверил ему свою судьбу.

В целом, как отмечает И. Б. Стерник, «о юридической деятельности Владимира Ильича сказано очень мало…. А вообще-то, и это надо признать, — наши правоведы „почти не пишут о В. И. Ленине, как о юристе“… За 50 лет существования Советской власти не появилось ни одной монографии о Ленине-юристе, о его практической деятельности в этом качестве».

Но научные работы советских ученых — это одно. Источники информации о том, что В. И. Ульянов был плохим адвокатом в советский период, пожалуй, лучше искать в другой литературе.

Особого внимания в этой части заслуживает биографическая книга о В. И. Ленине англо-американского писателя, историка, биографа и переводчика Роберта Пейна (1911—1983) «Ленин: Жизнь и смерть», изданная в 1964 году в Великобритании, которая была переведена на многие языки мира и до сих пор является одной из самых популярных биографий В. И. Ленина за рубежом.

В редакторском предисловии к российскому изданию книги Р. Пейна отмечается, что «свою главную задачу Р. Пейн видел в том, чтобы написать историю „сломленного, измученного, невероятно щедро одаренного природой человека, единственного в своем роде, которого без колебаний можно назвать политическим гением“… Книга Р. Пейна — это взгляд на российские события извне, взгляд типично западный…».

Несмотря на то, что книга Р. Пейна содержит большое количество спорных, а иногда и откровенно ошибочных положений, с чем вряд ли кто не согласится, еще задолго до издания в России она была буквально разорвана на отдельные цитаты, в том числе, в печати и на телевидении. То есть мысли Р. Пейна в нашей стране имели активное распространение. Но какие это были мысли, что писал Р. Пейн о В. И. Ульянове как об адвокате? Цитируем: «Владимир был напичкан фактами, но не всегда знал, что за ними кроются определенные причинно-следственные связи. Кроме того, как многие самоучки, он был склонен переоценивать свои знания. Возвратившись в Самару, он занялся юридической практикой. Вот тут-то и выявилась его неподготовленность к работе адвоката. Он проигрывал процессы один за другим. Кстати, в нескольких случаях ему пришлось защищать простых людей, из крестьянской и рабочей среды, и все они были признаны виновными…». Вот они где, одни из основных мыслей, под влиянием определенных факторов в подходящий период времени способствовавшие формированию стереотипа о Ленине как о плохом адвокате. Сейчас уже можно с полной уверенностью утверждать, что выводы Р. Пейна совершенно не соответствуют действительности, и чтобы это подтвердить, доказательств более чем достаточно. Их я приведу ниже.

Обратим внимание, что нередко первичный источник информации о том, что В. И. Ульянов был плохим адвокатом, бывает не так просто и найти, несмотря на то, что информация буквально витает в воздухе и подхватывается (подхватывалась) многими. К примеру, одним из достаточно распространенных утверждений можно считать следующее — «В. И. Ульянова исключили из адвокатуры по причине игнорирования им обязанности защищать неимущих». Это утверждение, как и многие другие, также не соответствует действительности и опровергается современными исследователями. «…В. И. Ульянов защищал преимущественно людей неимущих, обвинявшихся в кражах (чему были объективные причины — в центральной России свирепствовал голод) … Адвокатской практикой В. И. Ульянов занимался вплоть до своего ареста 9 декабря 1895 года…».

Постсоветское время, в котором взяла верх уже издательская безответственность, к образу В. И. Ульянова — адвоката добавило свои штрихи посредством появившихся многочисленных «бездоказательных и легковесных статей, где Ленин в качестве юриста представляется малограмотным и беспомощным недоучкой, не добившимся успехов на адвокатском поприще. Впрочем, такого рода „труды“ не вышли из весьма низкопробного и мутного потока антисоветской публицистики».

А что на практике?

Чтобы развеять мифы о Ленине и докопаться до правды, серьезные исследователи в наши дни начинают возвращаться к теме его юридической практики.

Вернемся и мы в 1892 год и посмотрим, как начиналась адвокатская карьера В. И. Ульянова.

Итак, в январе 1892 года В. И. Ульянов был зачислен помощником к присяжному поверенному Самарского окружного суда А. Н. Хардину, и уже 28 февраля этого же года в Самарский окружной суд подал прошение выдать ему свидетельство на право быть поверенным «по чужим делам», сообщив при том, что, согласно требованию ст. 406 Учреждения судебных установлений (изд. 1883 года), для получения им права быть поверенным нет ни одного из препятствий, содержащихся в ст. 246 Устава гражданского судопроизводства.

23 июля 1892 года общее собрание отделений Самарского окружного суда постановило:

«Просимое свидетельство выдать Ульянову, о чем опубликовать в „Губернских ведомостях“ и донести г. министру юстиции».

Так В. И. Ульянов стал частным поверенным. Соответствующая информация в газете «Самарские губернские ведомости» была опубликована 5 августа 1892 г.

Как пишет самарский журналист и исследователь В. В. Ерофеев, при рассмотрении обращения В. И. Ульянова о выдаче ему свидетельства на право ведения чужих судебных дел, председатель окружного суда В. Анненков оказался в затруднительном положении, так как и без того месяцем ранее в нарушение всех писаных и неписаных правил, поддавшись настойчивым просьбам А. Н. Хардина, он согласился на зачисление В. И. Ульянова в ряды помощников присяжного поверенного без представления необходимого удостоверения о благонадежности (в анкете В. И. Ульянова указывалось, что его брат был казнен как государственный преступник, а его самого отчислили из Казанского университета по «нехорошим» мотивам). В прошении от 11 июня 1892 года, направленном В. Анненкову, В. И. Ульянов объяснял причины, по которым свидетельство о благонадежности им не может быть представлено, следующим образом: начальство Императорского С.-Петербургского Университета, от которого он имел аттестат об окончании курса, не может выдать ему удостоверения о благонадежности потому, что он не состоял студентом этого университета и держал экзамен в Испытательной Юридической Комиссии при этом университете в качество экстерна с разрешения Его Сиятельства господина Министра Народного Просвещения, состоявшегося в мае месяце 1890 года. Что касается удостоверения его благонадежности со стороны полиции, то Департамент Полиции не выдаст такого рода удостоверений по просьбам частных лиц, но только по запросам присутственных мест.

Взвесив все «за» и «против», В. Анненков не рискнул повторно нарушать инструкции и направил в Департамент полиции Санкт-Петербурга письмо со следующим вопросом: «Не имеется ли препятствий к выдаче Ульянову просимого свидетельства?». Как ни странно, 4 июля 1892 года из департамента пришел ответ, что «к выдаче дворянину Владимиру Ильичу Ульянову свидетельства на право ходатайства по делам препятствий со стороны департамента не встречается». Впрочем, как стало известно позже, резолюция директора департамента Петра Дурново на письме В. Анненкова была следующей: «Оставить Ульянова под негласным надзором полиции».

Весной 1892 года В. И. Ульянов начал самостоятельно выступать в судебных заседаниях.

В своем исследовании И. Б. Стерник приводит даты основных событий, связанных с деятельностью присяжного поверенного В. И. Ульянова в период 1892—1893 гг.

1892 г.:

— 5 (17) марта — первое выступление В. Ульянова в Самарском окружном суде в качестве защитника по делу В. Муленкова.

— 11 (23) марта — участвует в процессе по обвинению И. Опарина и Т. Сахарова.

— 16 (28) апреля — защищает в суде И. Уждина и др.

— 16 (28) апреля — защищает в суде В. Муленкова по др. делу.

— 18 (80) апреля — участвует в суде в качестве защитника Е. Тишкина.

— 6 (17) июля — защищает в суде М. Бамбурова.

— 9 (21) июля — выступает в суде в качестве защитника М. Чинова.

— 15 сентября — защищает в суде И. Гусева.

— 17 сентября — участвует в уголовном деле по обвинению В. Садлоха и С. Репина.

— Начало ноября — защищает в суде В. Алашеева.

— 18 ноября — осуществляет защиту по делу В. Красноселова.

— 19 декабря — защищает в суде Ф. Лаптева.

— 17 — 21 декабря — участвует в процессе по делу Языкова и Кузнецова.

— 15 июня и 25 сентября — в качестве обвинителя участвует в процессе купца Арефьева (дело слушалось у земского начальника под Сызранью).

5 (17) января В. И. Ульянов ходатайствует перед окружным судом о предоставлении ему права ведения «чужих дел» в 1893 году, и 8 января ему было выдано соответствующее свидетельство.

1893 г.:

— 12 — 13 января — участвует в качестве поверенного интересов Брискера, в деле по иску Константинова.

— 12 (24) марта — защищает в суде В. Красноселова.

— 24 апреля — защищает в суде В. Юдина.

— 12 мая — выступает в качестве защитника в процессе по обвинению В. Китаева и В. Крылова.

— 4 и 18 мая — еще раз участвует в дело по иску С. Мороченкова, заволокиченного по вине адвоката истца.

— летом — провел дело Графова (см. письмо В. И. Ленина к матери от 5 октября 1898 г.).

Точных сведений о том, сколько именно судебных дел с участием Ленина было рассмотрено в Самарском окружном суде нет. Одни исследователи насчитали 10 дел, другие — 16, третьи — 18, четвертые — 29, пятые — 30.

Советский и российский правовед, профессор Скрипилев Е. А. в свое время писал, что «… в архиве Института марксизма-ленинизма при ЦК КПСС хра­нится 16 дел… Большинство дел было уголовных. Владимир Ильич выступал преимущественно по делам, разбиравшимся с участием присяжных заседателей… Владимир Ильич в большинстве случаев выступал адвокатом по назначению суда, т. е. бесплатно защищал лиц, которые в силу своей бедности не имели возможности избрать защитника „по соглашению“».

Мужицкий правозаступник

И каково же было участие В. И. Ульянова в этих делах? Каковы результаты? Вот несколько примеров.

1. Уголовное дело по обвинению крестьянина В. Муленкова по ст. 180 «Уложения о наказаниях Российской империи» (далее — «Уложение») (богохульство).

Согласно материалам дела «12 апреля 1891 года в селе Шиланском Ключе Самарского уезда вошел в бакалейную лавку крестьянин Василий Муленков. В лавке в то время находились крестьяне Михаил Борисов и Федор Самсонов; в разговоре с ними Муленков, будучи в нетрезвом виде, начал ругаться, причем матерно обругал богородицу и святую троицу…» Согласно действующему в то время законодательству за данное преступление подсудимому грозило наказание в виде тюремного заключения на срок до 1 года и 4 месяцев, а в особо тяжких случаях и при наличии злого умысла на «возложение хулы на славимого в единосущной троице Бога» деяние могло быть переквалифицировано на ст. 176 «Уложения» (до 15 лет каторги). Защищая В. Муленкова, в своей речи В. И. Ульянов заявил о том, что высказанные подсудимым ругательства не являются умышленным фактом богохульства, они были направлены не на оскорбление каких-либо символов православной веры или Святой троицы, а просто употреблены пьяным человеком для эмоциональной разрядки в трудных жизненных обстоятельствах.

Приговор В. Муленкову: один год тюремного заключения, которое крестьянин к тому времени отбыл уже почти целиком.

2. Гражданское дело по иску купца первой гильдии А. Константинова к своим партнерам по бизнесу Алексею Шимковичу и Льву Брискеру.

Истец обвинил своих субподрядчиков в том, что они не отчитались в расходовании 12317 рублей 58 копеек, выданных им на заготовку шпал, и эти деньги украли. При первом слушании иск Константинова был удовлетворен, но после рассмотрения апелляционной жалобы ответчиков (В. И. Ульянов выступал на стороне ответчика Брискера) в вышестоящей судебной палате решение Самарского окружного суда было отменено.

3. Гражданское дело по иску мелекесского домовладельца и хозяина торгового предприятия С. Мороченкова к крестьянину А. Палалееву.

Палеев якобы самовольно захватил участок земли, принадлежащий истцу. Интересы Мороченкова в суде представлял опытный адвокат Александр Лялин, а Палалеева В. И. Ульянов.

Решение Самарского окружного суда: «…настоящий иск Степана Мороченкова следует признать не подлежащим удовлетворению, и потому в таковом ему отказать, с обращением на истца судебных по делу издержек».

4. «Дело купца Арефьева».

Процесс широко освещался в самарской прессе того времени. Его предыстория такова. Лето 1892 года. В. И. Ульянов вместе со своим шурином М. Елизаровым ехал через Сызрань в гости к брату последнего, жившего в деревне Бестужевке, на противоположном от Сызрани берегу Волги. Они прибыли на переправу, где выяснилось, что перевоз пассажиров на другой берег самовольно захватил местный купец А. Н. Арефьев. Все люди, желающие переправиться в Бестужевку и обратно, плавали исключительно на пароходах купца, а прочих лодочников, пытавшихся также заработать на перевозе, Арефьев приказывал догнать и вернуть обратно. Никто из пассажиров не рисковал связываться с А. Н. Арефьевым ввиду его положения и хорошего знакомства с сызранскими чиновниками.

В. И. Ульянов и М. Елизаров торопились и парохода ждать не захотели. Они наняли частную лодку и достаточно далеко отплыли на ней от берега, однако люди Арефьева их догнали и вернули обратно в Сызрань. В. И. Ульянов записал фамилии и адреса всех участников инцидента и свидетелей… Через неделю по жалобе В. И. Ульянова Арефьев был вызван в суд, где ему предъявили обвинение в самоуправстве.

Не без влияния Арефьева рассмотрение дела долго затягивалось, но, тем не менее осенью был вынесен приговор: «Заключить А. Н. Арефьева в арестный дом на один месяц». Арефьев отсидел свой срок «от звонка до звонка».

Это было дело частного обвинения, в котором принимал участие В. И. Ульянов, и упрекнуть его в том, что в «Деле купца Арефьева» он действовал непрофессионально, полагаю, никак нельзя.

5. Дело отставного солдата Василия Красноселова.

Достаточно показательным для характеристики профессиональных качеств частного поверенного В. И. Ульянова, является уголовное дело №272, которое доставило ему много хлопот как защитнику.

Подсудимый обвинялся в тайном похищении из незапертой квартиры торговца Сурошникова 113 рублей (ответственность за преступление была предусмотрена ч. 2 ст. 1655 «Уложения»).

Этот процесс достаточно интересен и заслуживает внимания. Его подробно описывает И. Б. Стерник, но сейчас мы не будем останавливаться на деталях, отметив лишь ключевые моменты, отраженные в его исследовании.

В. И. Ульянов вступил в дело не сразу. Немногим более месяца до процесса подсудимый просил назначить ему защитника «от суда». Затем в протоколе судебного заседания появляется запись о том, что защитником подсудимого был избран В. И. Ульянов.

При ознакомлении с материалами дела избранный В. Красноселовым защитник обнаружил в деле немало процессуальных нарушений и необоснованных выводов, что убедительно доказывал в суде, однако сразу это не помогло, и подзащитный В.И.Ульянова по приговору суда был направлен в исправительно-арестантские отделения на 2 года и 9 месяцев.

Будучи абсолютно не согласным с приговором, предварительно побеседовав с подзащитным, В. И. Ульянов решил обжаловать приговор и предложил Красноселову получить его копию. 27 ноября 1892 года копия приговора была вручена осужденному. Судя по тому, что 4 декабря прокурор препроводил жалобу в суд (после внесения защитой 15-рублевого кассационного залога), следует считать, что кассационная жалоба могла быть написана в последние дни ноября, либо в первые три дня декабря. Не ранее 21 декабря жалоба вместе с делом была направлена в сенат. Менее чем через месяц (24 января 1893 г.) жалобу рассмотрел уголовно-кассационный департамент сената. Имеются достаточные основания считать, что автором кассационной жалобы был именно В. И. Ульянов, хотя подписал ее не он, а В. Красноселов.

Кассационная жалоба, по всей видимости, произвела на сенаторов впечатление. Указом уголовно-кассационного департамента от 14 января 1893 г. приговор по делу был отменен. В сенатском решении отмечалось, что состав суда, рассматривавший дело Красноселова, не уяснил понятия существенности свидетельских показаний, а это понятие «определяется важностью обстоятельств, подлежащих разъяснению, т.е. значением их как для установления отдельных признаков преступления и обстоятельств, особо увеличивающих или особо уменьшающих вину, так и для разрешения главного вопроса о виновности, и не имеет ничего общего с предположениями, хотя бы и весьма вероятными, о том, что указанные свидетели не в состоянии будут доказать новые или опровергнуть имеющиеся, хотя и существенные для дела данные, но уже установленные другими доказательствами».

Сенат признал, что данное Самарским окружным судом толкование ст. 575 Устава уголовного судопроизводства (статья предусматривала обязанность суда вызвать и допросить свидетелей, чьи показания имеют существенное для дела значение, и вынести обоснованное определение в случае отклонения ходатайства сторон) является в корне ошибочным. Как подчеркивалось в решении, оно привело бы к совершенному отрицанию предоставленного этим законом подсудимому права представлять новые доказательства в целях опровержения собранных предварительным следствием изобличающих данных.

Отменив приговор, кассационная инстанция направила дело на новое рассмотрение и 12 марта 1893 года суд, по настоянию защитника и во исполнение указаний сената, вызвал и допросил четырех служителей тюрьмы, которые полностью подтвердили объяснения подсудимого и тем самым опровергли некоторые доводы обвинения, имеющиеся в деле.

В итоге суд был вынужден признать правду слов подсудимого и ложь в документах дознания. Посовещавшись, присяжные объявили: «Нет, не виновен». После этого в пользу подсудимого был разрешен и вопрос судьбы вещественных доказательств — незаконно отобранных у Красноселова денег. Таким образом, суд реабилитировал «безродного слесаря», возвратив ему вместе с кредитным билетом его доброе имя, записав в приговоре: «Красноселова… признать по суду оправданным и по вступлении приговора в законную силу возвратить ему отобранный у него в качестве вещественного доказательства 100-рублевый кредитный билет». Оправдание Красноселова объективно прозвучало как осуждение произвола полицейских и прокурорских властей Самары.

6. Дело начальника железнодорожной станции А. Н. Языкова.

Это дело оказалось достаточно непростое для начинающего адвоката. Но В. И. Ульянов провел с большой пользой для своего подзащитного, обвинявшегося в преступной халатности (по недосмотру на станции Безенчук пришли в движение и покатились пустые вагоны, в результате чего погиб мальчик и получил ранения рабочий). Защитник Ульянов детально изучил положение на станции, обнаружив многочисленные нарушения, за которые начальник станции не отвечал, но которые и создали аварийную ситуацию.

В этом деле В. И. Ульянов добился переквалификации обвинения Языкова на третью часть той же статьи: не «преступная халатность», а «недостаточный надзор» за исполнением подчиненными своих обязанностей.

В защитительной речи он представил присяжным личность своего подзащитного так: отставной прапорщик А.Н.Языков участвовал «в походах и делах противу турок» на Балканах, был награжден Военным орденом «За оборону Шипкинского перевала» и серебряной медалью «В память войны 1877—1878 гг.»; за 10 лет службы на железной дороге проявил себя как честный и добросовестный работник. Трагедию на вверенной ему станции воспринял как собственное горе и сразу взял вину и ответственность на себя. Суд согласился с доводами защиты, обвинение Языкову изменил и назначил самое мягкое наказание — 100 рублей штрафа. Вскоре В. И. Ульянов стал довольно известной личностью в Самаре, его называли «мужицким правозаступником». В целом, говоря об уголовных делах (В. И. Ульянов участвовал преимущественно в делах именно этой категории), «в пяти случаях он добился полного оправдания своих подзащитных, в одном добился примирения сторон, для восьми обвиняемых добился смягчения наказания, для четверых изменения квалификации обвинения на более мягкую статью. Гражданские дела В. И. Ульяновым были выиграны».

Как подчеркивает И. Б. Стерник, «судя по результатам процессов, в которых участвовал Владимир Ильич, к защите как платной, так и бесплатной он готовился самым тщательным образом. Доказательством этого могут служить его досье по делам. Помимо изучения дела, он, как правило, беседовал с подзащитными, сопоставлял содеянное ими с актами. Владимир Ильич вел всегда себя на процессе просто, но с достоинством, смело и принципиально. Его известность как адвоката непрерывно возрастала».

Таким образом, даже если принять во внимание, что общее количество дел, в которых принимал участие В. И. Ульянов в самарский период его профессиональной юридической деятельности, по разным данным, было от 16 до 30, можно вполне сделать вывод о том, что результаты участия В. И. Ульянова в этих делах как по оценкам того времени, так и по современным меркам, вполне достойны одобрения. И пусть, учитывая относительно недолгий самарский период юридической практики В. И. Ульянова, назвать его выдающимся адвокатом нельзя, так как его деятельность на этом поприще еще только начиналась и не получила дальнейшего развития, но говорить о низкой результативности го работы по делам и считать по этой причине В. И. Ульянова плохим адвокатом, думается, вряд ли будет правильным.

А. Н. Хардин утверждал, что из В. И. Ульянова выйдет выдающийся адвокат. Он пророчил ему большое будущее и настоятельно рекомендовал ехать в столицу.

Работа В. И. Ульянова в качестве частного поверенного Самарского окружного суда была завершена в августе 1893 года, когда, взяв рекомендательное письмо А. Н. Хардина к известному петербургскому присяжному поверенному М. Ф. Волькенштейну с просьбой посодействовать в судьбе молодого юриста, В. И. Ульянов уехал из Самары в Санкт-Петербург.

В Самаре у него оставались мать и сестры, и многие исследователи утверждают, что впоследствии В. И. Ульянов собирался вернуться, однако дальнейшие обстоятельства сложились таким образом, что этого не произошло.

Достоверно установить перечень дел, в которых мог принимать участие В. И. Ульянов в петербургский период, крайне сложно ввиду того, что архивы Санкт-Петербургского окружного суда в феврале 1917 года сгорели, но, тем не менее, известно, что юридической практикой в Петербурге он занимался, числившись в списках помощников присяжных поверенных до 1895 года.

В декабре 1895 года карьера В. И. Ульянова в адвокатуре фактически была завершена. Он был арестован, около года содержался в тюрьме, а в 1897 году выслан в село Шушенское Красноярского края, где пробыл три года. И этот уже было началом его новой жизни и новой деятельности — деятельности профессионального революционера.

ПРИСЯЖНЫЙ ПОВЕРЕННЫЙ А. Ф. КЕРЕНСКИЙ (22 апреля (4 мая) 1881 г. — 11 июня 1970 г.)

Александр Федорович Керенский, пожалуй, более известен как видный политический деятель, министр (юстиции, морской, военный), председатель Временного правительства (1917 г.), чем адвокат, хотя начиналась его карьера именно с адвокатской деятельности.

Неудачная протекция

Путь в адвокатуру для молодого Александра Керенского не был лишен препятствий. Для вступления в адвокатcкое сообщество тогда требовалось поручительство трех лиц, хорошо знающих кандидата и гарантирующих его соответствие установленным требованиям. Отец Александра Керенского — Федор Михайлович имел достаточно широкие связи и при первой попытке вступления сына в адвокатуру в 1904 году всячески пытался ему в этом помочь. Федор Михайлович поспособствовал поручительству за сына от бывшего прокурора Ташкентской судебной палаты, бывшего губернатора и сенатора Кони. Как потом выяснилось, это было ошибкой. Поручители занимали слишком высокое положение в обществе, и это вызвало подозрение комиссии, так как совсем молодой кандидат в присяжные поверенные вряд ли мог быть знаком с этими людьми лично.

Двадцатитрехлетний Керенский пришел в ярость, и вначале хотел вовсе отказаться от идеи стать присяжным поверенным, но потом поддался уговорам своего окружения и со временем исправил прежнюю ошибку.

Сразу в политику

В декабре 1904 года Александр Керенский становится помощником присяжного поверенного Н. А. Оппеля и начинает активно работать в Народном доме (в дореволюционной России — культурно-просветительское учреждение), где дает консультации и по просьбам обратившихся пишет жалобы в разные инстанции.

Неизгладимые впечатления Александр Керенский получает от событий 9 января 1905 года, произошедших на Дворцовой площади Санкт-Петербурга, оставшихся в истории под названием Кровавого воскресенья. Разгон шествия петербургских рабочих, идущих к Зимнему дворцу с целью вручить Николаю II петицию о своих нуждах, закончившегося гибелью, по разным данным, от 130 до 200, ранением от 299 до 800 и арестом 688 человек, укрепляют его и до того имеющееся желание участвовать в политических процессах. «Ни в каких других делах, кроме политических, я участвовать не намеревался», — пишет Керенский в своей книге «Россия на историческом повороте: Мемуары».

В крупных российских городах в то время начинают появляться объединения политических адвокатов, в одно из которых входит Александр Керенский. После событий 9 января 1905 года при этом объединении создается комитет помощи жертвам Кровавого воскресенья, и Керенского вводят в специальную комиссию, действуя от которой он проводит много времени в рабочих кварталах Санкт-Петербурга, выясняя положение пострадавших 9 января и уточняя последствия тех событий.

12 августа 1906 года происходит еще одно знаковое событие — покушение эсеров-максималистов на премьер-министра России Петра Столыпина, после которого начинаются столкновения армии с забастовщиками, репрессии. Керенский стремится к участию в политических делах прежде всего с целью возможности поездок по империи и знакомства с настроением масс. Он избегает участия в гражданских делах, его не интересует перспектива работы по обычным уголовным делам. Керенский ждет своего часа. Наконец, благодаря знакомому политическому защитнику — адвокату Н. Д. Соколову, предложившему подменить его на судебном процессе в Ревеле в октябре 1906 года, Керенский достаточно успешно защищает крестьян, разграбивших поместья остзейских баронов.

В то время ему 25 лет, что поначалу смущает встретивших его ревельских адвокатов, но, несмотря на это, Александру отводят ведущую роль. Керенский играет на эмоциях присяжных заседателей, представив подсудимых случайными лицами, и в результате большинство обвиняемых полностью оправдывают. О процессе пишут столичные газеты, и имя Александра Керенского приобретает известность.

После этого дела юридическая помощь Керенского как политического защитника, хотя и бывшего еще помощником присяжного поверенного, начинает пользоваться спросом. В течение шести лет он объезжает почти всю страну.

Но не все дела для него заканчиваются также успешно, как ревельское. Следующий судебный процесс в городе Тукумсе, где вооруженные мятежники пытались создать мини-республику, но их действия были пресечены властями, а они представлены перед военным судом, для Керенского и его подзащитных практически не принес положительных результатов. В ответ на убийство зачинщиками акции 15 драгунов, ровно такое же количество подсудимых были повешены.

Защиту по политическим делам по негласной договоренности, как правило, адвокаты оказывали безвозмездно, оплачивались только расходы по проезду на поезде в вагонах второго класса и десять рублей суточных. «Такого рода дела требовали особого, глубокого сострадания к обвиняемым и осознания политического значения этих процессов. Именно о такой работе я и мечтал», — писал Керенский.

Громкие дела

О ряде наиболее громких дел, в которых Керенский принимал участие, и их результатах А. Ф. Керенский вспоминает в своих мемуарах.

Дело об экспроприации миасского казачества на юге Урала. Об этом деле Керенский пишет так: «Дело рассматривал военный трибунал в Златоусте. Как обычно, председательствовал генерал с юридическим образованием, выпускник Военно-юридической академии. В состав суда входили четыре полковника, однако на сей раз они не подверглись давлению извне. Все обвиняемые — молодые люди, члены большевистской группы социал-демократов во главе с Алексеевым, выходцем из богатой уфимской купеческой семьи. Нам удалось доказать несостоятельность обвинения, и судья оправдал некоторых из обвиняемых… В специальном отделе по политическим делам судебной палаты приговоры утверждались большинством голосов судей, назначавшихся по рекомендации министра юстиции И. Г. Щегловитова. В частной беседе со мной председатель Санкт-Петербургской судебной палаты Н. С. Крашенинников весьма красочно живописал настроения этих судей. „Надеюсь, вы понимаете, что на всех этих политических процессах не делается и видимости служения истине. Они — отражение ожесточенной политической борьбы. То, что ваши клиенты принимают за справедливость, для меня — уголовное преступление“». Впоследствии Керенский, руководствуясь своим опытом и наблюдениями в период заграничной ссылки, делает немаловажный вывод: «там, где замешана политика, беспристрастность невозможна. Когда идет жестокая политическая борьба, ни один судья, по своей человеческой натуре, не может сохранить независимость суждений».

Дело Союза учителей Санкт-Петербурга. Обвиняемым инкриминировались антиправительственные заявления, содержавшиеся в их петициях, направленных в Сенат, хотя петиции были поданы, казалось бы, в соответствии с положениями Указа Императора от 18.02.1905, призывающего всех частных лиц, организации и группы вносить предложения о реформах и сообщать о недостатках в деятельности правительства. Однако по делу Союза учителей все перевернули с ног на голову, и стало очевидным, что данный Указ был не менее, чем ловушкой для тех, кто его принял за чистую монету. Приговор по делу был достаточно мягким, в ноябре 1907 года смягчен в суде апелляционной инстанции. Многие учителя были оправданы, однако на работе не восстановлен никто.

22 декабря 1909 года Александр Керенский становится присяжным поверенным округа Санкт-Петербургской судебной палаты.

В 1910 году Керенский — главный защитник на процессе туркестанской организации социалистов-революционеров, обвиняемых в антиправительственных вооруженных акциях. К суду было привлечено 55 человек, половине из которых, в том числе трем женщинам, были предъявлены обвинения, предполагающие смертную казнь. Процесс для эсеров прошел достаточно благополучно. Керенскому и еще двум адвокатам удалось не допустить вынесения смертных приговоров.

В 1912 году Керенский защищает на судебном процессе в Санкт-Петербурге членов армянской партии «Дашнакцутюн» — всего 145 обвиняемых — деятелей «Восточного бюро» партии, и лиц, «симпатизирующих идеям партии». Дело партии «Дашнакцутюн» рассматривалось в Особом присутствии Правительствующего Сената. 20.01.1912 закончилось оглашение обвинительного заключения, а 21.01.1912 начался допрос свидетелей, и защите удалось доказать ложность большей части свидетельских показаний. В середине марта был объявлен приговор, согласно которому 95 человек Сенат оправдал, 47 обвиняемых получили тюремное заключение или ссылку в Сибирь и только трое были приговорены к каторжным работам.

В апреле 1912 года Керенский участвует в деле о расстреле 04.04.1912 рабочих на золотых приисках («Ленский расстрел»). Царской полицией расстреляна мирная демонстрация рабочих, в результате чего погибло 300 человек. Керенскому удается доказать, что митинг рабочих был мирным, а полицейские стреляли в безоружную толпу. Это был первый в истории случай, когда начальника полиции, отдавшего приказ расстрелять рабочих, посадили в тюрьму. После этого дела Керенского называли не иначе, как «рыцарем революции».

Депутат Государственной Думы

Со всей очевидностью можно заметить, что Керенскому было мало статуса простого адвоката, пусть даже и политического. Его цель была иной, и в ноябре 1912 года следует вполне логическое продолжение деятельности Александра Керенского — он становится депутатом IV Государственной Думы от крестьянской «Трудовой группы», при этом заниматься адвокатской деятельностью прекращает не сразу, хотя на нее остается все меньше и меньше времени.

В 1913—1914 годах Керенский принимает участие в политических процессах на Урале.

Профессор А. С. Смыкалин достаточно подробно описывает несколько таких процессов. Один из них — процесс, состоявшийся в 1913 году по делу организации РСДРП, в котором принимал участие А. Ф. Керенский. Процесс проходил в окружном суде Екатеринбурга 19 — 20 сентября 1913 года. Обвинение было предъявлено группе лиц (15 человек) в принадлежности к Екатеринбургской партии социал-демократов и установлении постоянных связей с ЦК РСДРП, получении от него революционной литературы и ее распространение, занятие подготовительной работой по созыву всероссийской конференции РСДРП за границей весной 1912 г. (ч. 1 ст. 102 Уголовного уложения 1903 г.).

Для защиты подсудимых были приглашены присяжные поверенные Соколов, Михеев и Керенский.

В этом процессе Александр Керенский защищал подсудимую Е. Г. Бош, которая просила именно Керенского быть ее защитником.

«Как явствует из материалов уголовного дела, — пишет А. С. Смыкалин, — подзащитная А. Ф. Керенского виновной себя не признавала. И самый главный довод, на котором строил свою защиту молодой адвокат, — это очевидная ошибочность привлечения ее по делу Екатеринбургской организации. «Е. Г. Бош указывает, что, имея отношение к Киевской организации партии социал-демократов, она никогда не принадлежала к Екатеринбургской организации… Е. Г. Бош объясняет, что привлечение ее по Екатеринбургской организации — недоразумение. В письмах ее, найденных у Шкапина (другого члена организации. — А. С. Смыкалин), значится несколько раз слово: «Екат.» …Работая в Киеве, где она привлекалась к ответственности, она писала об Екатеринославе…». Учитывая это, А. Ф. Керенский просил Палату разрешить ему ссылаться на копию обвинительного акта Киевской судебной палаты по обвинению Е. Г. Бош в принадлежности к Киевской организации».

Бош и другой член организации — Преображенский за недоказанностью обвинения были оправданы, однако, несмотря на оправдание, они были заключены под стражу, так как привлекались к суду в Киеве.

В октябре 1913 года А. Ф. Керенский был одним из инициаторов принятия петербургскими адвокатами резолюции протеста «по фабрикации дела Бейлиса», за что поплатился обвинительным приговором с назначением наказания в виде 8 месяцев тюрьмы, которое в результате кассационного обжалования было заменено запретом заниматься адвокатской практикой на такой же срок («Дело 25 адвокатов»).

«Зовите другого!»

Как видим, адвокатская деятельность Александра Керенского фактически всегда была неразрывно связана с политикой, и защиту по многим политическим делам он проводил вполне успешно, но отзывы коллег о нем как о присяжном поверенном, тем не менее, в целом были весьма нелестными. Наверное, они не основаны на пустом месте, хотя, оценка его профессионализма, пожалуй, была в определенной степени субъективной, при этом достаточно устойчивый стереотип о Керенском как о «никаком» адвокате сложился на многие годы.

По словам Л. М. Арманд, коллеги Керенского предупреждали доверителей: «Если вы хотите, чтобы он защищал революцию, то он это сделает блестяще. Но если вам надо защитить подсудимого, то зовите другого, ибо в Керенском революционер всегда берет верх над адвокатом…».

Знаменитый петербургский присяжный поверенный Н. П. Карабчевский писал: «Такие адвокаты, как Родичев, Керенский, Соколов, не отличаясь ни умом, ни талантливостью, ни широтою мировоззрения, были вполне подходящими стенобитными орудиями, ударявшими всегда в одну и ту же точку, по заранее выработанному революционному трафарету. И они добились своего; приобрели в конце концов последователей, союзников и подражателей, настолько, что к периоду 1904–1905 годов составляли уже весьма заметную и довольно властную в сословии группу… Керенский как судебный оратор не выдавался ни на йоту: истерически-плаксивый тон, много запальчивости и при всем этом крайнее однообразие и бедность эрудиции. Его адвокатская деятельность не позволяла нам провидеть в нем даже того „словесного“ калифа на час, каким он явил себя России в революционные дни».

Но стоит учитывать, что адвокат-Керенский и адвокат-Карабчевский были людьми совершенно разного склада и имели серьезные идейные разногласия. Кроме того, Керенский был еще достаточно молод и изначально ориентирован на политику, и, что называется, оказался в нужное время в нужном месте. В сотнях политических процессов, проходивших по стране, защитников не хватало, в связи с чем, была возможность проявить себя и войти тем самым в политику, опираясь на адвокатуру. Что Керенский и сделал. И это был его собственный путь. Пожалуй, главное, что его в корне отличало от тогдашних корифеев адвокатуры — это использование адвокатской трибуны для достижения политических целей. Для таких мэтров как Н. П. Карабчевский, подобные действия были противоестественными. И, очевидно, с точки зрения какого-то особого адвокатского дарования, призвания и преданности адвокатуре, А. Ф. Керенского, фактически использовавшего профессию адвоката для изменения государственного строя, трудно поставить в один ряд, например, с Ф. Н. Плевако, В. Д. Спасовичем или Н. П. Карабчевским. С этой позиции, думается, и выдающимся адвокатом его вряд ли назовешь (хотя, в литературе можно встретить разные, зачастую диаметрально противоположные оценки Керенского как присяжного поверенного. Если не о выдающемся, то, как минимум, об успешном или блестящем (великолепном) адвокате А. Ф. Керенском пишут многие). Но, справедливости ради, необходимо отметить, что и к самим признанным мэтрам адвокатуры, и к адвокатскому сообществу Керенский относился с достаточным уважением.

Став министром юстиции Временного правительства 2 марта 1917 года, Керенский предложил Н. П. Карабчевскому (в то время — председателю Петербургского совета присяжных поверенных) забыть их идейные разногласия и попросил оказать помощь при подборе состава министерства и Сената: «Не можете ли Вы собрать Ваших товарищей по Совету сегодня? Я хотел бы посоветоваться, чтобы наметить кандидатов». Это обращение Керенского указывало на то, что ядром будущего Министерства юстиции и высшей судебной инстанции России должны были стать представители адвокатского сословия; тем самым Керенский хотел «поставить правосудие на недосягаемую высоту». Профессиональную адвокатскую корпорацию Керенский считал единственной в России, «до последнего времени сохранившей верность чести и долгу», и подчеркивал, что «право соблюдалось только в этой корпорации».

АДВОКАТ РЕВОЛЮЦИИ В. А. ЖДАНОВ
(1 (14) июля 1869 г. — 4 июня 1932 г.)

Владимир Анатольевич Жданов родился в селе Ивицы Одоевского уезда Тульской губернии. Потомственный дворянин, общественный деятель, присяжный поверенный.

После окончания гимназии в Рязани Владимир Жданов поступил на юридический факультет Московского университета, через некоторое время перевелся в Санкт-Петербургский университет, но потом снова вернулся в Москву, завершил изучение всего курса дисциплин и в 1895 году уехал в город Юрьев (Тарту) — сдавать экзамены и защищать диссертацию на кандидата прав по теме: «Система наказаний в русском праве ХVII века и в законодательстве Петра Великого».

Увлечение со студенческих времен революционно-демократическим движением привели к тому, что сразу после получения диплома Жданов был арестован и выслан в то время крупный эмигрантский центр — Вологду, где в сообществе ссыльных революционеров — А. А. Богданова, Б. В. Савинкова, П. Е. Щеголева, А. М. Ремизова, Н.А.Бердяева и многих других оказался значимой фигурой.

Луначарский в книге «Великий переворот (Октябрьская революция)» вспоминал: «Богданов писал мне об очень интенсивной умственной и политической жизни в Вологде; особенно хорошо отзывался он о В. А. Жданове, позднее так печально, но так героически выступившем против нас (после Октябрьского переворота)…».

В Вологде началась и юридическая практика Жданова. 24 февраля 1899 года он получил свидетельство частного поверенного на право ведения чужих дел при Вологодском уездном съезде мировых судей. В Вологодской губернии он также стал помощником присяжного поверенного, а 24 апреля 1902 года был принят в число присяжных поверенных округа Московской судебной Палаты с местом работы в Вологде.

Нельзя сказать о больших успехах В. А. Жданова в судебных процессах, но наряду с обычными незаметными делами, многие процессы, в которых он принимал участие в качестве защитника, были достаточно громкими, что не могло не сказаться на внимании к нему как присяжному поверенному и его коллег, и обычных людей.

Участие В. А. Жданова в 1903 году в деле о Кишиневском погроме в качестве одного из защитников русских «погромщиков», позволило ему проникнуться атмосферой резонансного на всю Россию, Европу и Америку события.

Кишиневский погром, которому за несколько лет до случившегося предшествовали пасхальные столкновения на религиозной почте между евреями и христианами, произошел 6 (19) — 7 (20) апреля 1903 года. Во время погрома было убито около 50 человек (большинство евреев), искалечено более 500 (по другим данным — 586), из которых 62 христианина, пострадало 7 солдат и 68 полицейских, повреждено около 1350 (по другим данным — около 1500) домов, в том числе 500 еврейских лавок. К утру 9 апреля было арестовано 816 человек.

Газета «Речь» 19 марта 1917 писала: «Кишиневская кровавая баня, контрреволюционные погромы 1905 г. были организованы, как досконально установлено, Департаментом полиции», однако достоверных доказательств этому нет, и до настоящего времени вопросы, кем был инициирован Кишиневский погром, был ли он стихийным, остаются дискуссионными. Но, как минимум, не стоит списывать вину с властей за то, что они не смогли не допустить погрома как такового.

На судебном процессе группа гражданских истцов-присяжных поверенных заявила: «если суд отказывается привлечь к ответственности… главных виновников погрома» — то есть не какого-то губернатора Раабена, на него и внимания не обращали, а — министра Плеве и центральную администрацию России, то «им, защитникам… больше нечего делать на процессе». Адвокаты ушли с суда «в знак демонстрации». Наверное, такие их действия можно оценивать по-разному, но, как пишет Г. Б. Слиозберг, тогда «действия адвокатов были одобрены всеми лучшими людьми в России», более того, в дальнейшем отказы присяжных поверенных от защиты случались все чаще и чаще, становясь одним из новых способов защиты.

По делу о Кишиневском погроме из 816 арестованных от следствия и суда в связи с отсутствием доказательств в совершении преступлений были освобождены 250 человек, 466 человек получили судебные решения за мелкие преступления. По результатам процесса 37 человек обвинили в убийствах и насилиях: 12 из них были оправданы, 25 признаны виновными и приговорены к лишению всех прав состояния и каторге (от 5 до 7 лет) или арестантским ротам. Евреев среди обвиняемых не было.

Участие в процессе о Кишиневском погроме позволило В. А. Жданову познакомиться с известными присяжными поверенными: О. О. Грузенбергом, А. С. Зарудным, Н. П. Карабчевским, С. Е. Кальмановичем, Н. Д. Соколовым, выступавшими гражданскими истцами, и другими адвокатами, например, П. Н. Переверзевым, защищавшим обвиняемых: «чтобы они не боялись рассказать суду, кто их подстрекнул начать бойню».

Известность В. А. Жданов получил в 1905 году после защиты члена Боевой организации эсеров Ивана Каляева, бросившего взрывное устройство в карету великого князя генерал — губернатора Москвы Сергея Александровича Романова, дяди императора Николая II.

С Каляевым Жданов был знаком по вологодской ссылке, куда тот приезжал из Ярославля к Б. В. Савинкову, работавшему в то время секретарем консультации присяжных поверенных при Вологодском окружном суде, а впоследствии ставшим руководителем Боевой организации партии эсеров.

Дело слушалось 5 апреля 1905 года в Особом присутствии Правительствующего Сената в овальном зале московских судебных установлений. В состав особого присутствия вошли сенаторы: Дейер (председатель), граф Бобринский, Куровский, Варварин, Зволянский и князь Ширинский-Шихматов. Обвинение поддерживал обер-прокурор Сената Щегловитов. Cо стороны защиты вместе с В. А. Ждановым в процессе также принимали участие присяжные поверенные М. Л. Мандельштам и в кассационной инстанции Сената В. В. Беренштам.

Во время процесса Каляев был выведен из зала по распоряжению председателя, который «не учел разницы между восьмидесятыми годами, когда он мог свободно хозяйничать в процессе, и 1905 годом». Защитники потребовали перерыва для обсуждения создавшегося положения, однако председатель отказал им в этом, «не понимая, чем это грозит и незнакомый с традициями, уже начинавшими складываться среди политических защитников». Следуя уже опробованному способу защиты, присяжные поверенные встали и покинули заседание вслед за подзащитным. Суд, оставшись без подсудимого и без защиты вынужден был пойти на уступки.

В суде Жданов был достаточно красноречив: «В этом тяжелом процессе совершенно не интересна фактическая сторона деяния. Слишком она очевидна. Я обращаюсь лишь к выяснению нравственной стороны события, его мотивов, ибо для многих они остаются тёмной загадкой, и да простит мне Каляев, вверивший нам, защитникам, честь свою и судьбу, если не хватит у меня ни душевных сил, ни слов, чтобы остаться на высоте своей задачи. В тяжелые минуты пришлось Вам, господа сенаторы и сословные представители, разбираться в этом тяжелом деле. Безмерный административный гнет, полное экономическое разорение, полное банкротство военной системы, этого единственного оправдания современного политического строя, привели в брожение всю Россию. Волнуются все окраины, сотнями гибнут рабочие на улицах столицы, в дыме пожаров помещичьих усадеб ищет разрешения гнетущих вопросов крестьянин, и безумно страдает, мучась и умирая за всех, наша интеллигенция. Столкнулись две великие силы: старый, веками утвержденный строй, и новая, так страстно стремящаяся к свободе Россия. Теряется надежда на мирный исход этой борьбы, и все ближе надвигается чудовищный призрак гражданской войны. И в летописях этой борьбы Боевая Организация социалистов-революционеров пишет страницу самую яркую, самую ужасную, ибо пишет ее кровью своей и кровью тех, кого считает врагом народа. Видя в народных массах, в их воле единственных вершителей судьбы страны, они не дожидаются их движения и с безоглядной смелостью бросаются в борьбу с громадной правительственной организацией. Избрав политическое убийство, как средство, револьвер и бомбу, как оружие, они путем террора пытаются ускорить политическое освобождение России. Это не убийство из-за угла. Изменились условия жизни, — изменились и способы борьбы. Они видят невозможность, при современном оружии, народным массам с вилами и дрекольями, этим исконным народным оружием, разрушать современные Бастилии. После 9-го января они уже знают, к чему это приводит; пулеметам и скорострельным ружьям они противопоставили револьверы и бомбы, эти баррикады XX века. Они беспощадные враги современного строя, но они не ищут пощады и себе. На смертный приговор они смотрят, как на смерть за свои убеждения с оружием в руках. Они не щадят чужой жизни, но с дикой роскошью расточают и свою. Они губят, но гибнут и сами. Погибнет и он. Но и вы отнесетесь к нему не как к преступнику, но как к врагу после сражения. И, свершая свой суд, помните, что в грядущие дни, кровавая заря которых уже виднеется на небосклоне, на чаше весов, коими будет мериться все прошлое, не последнее место займет и Ваш приговор. Не отягчайте этой чаши. Крови в ней без того достаточно».

Не менее красноречив и смел был и сам Каляев:

— Я не подсудимый перед вами, я ваш пленник. Мы — две воюющие стороны. Вы — представители императорского правительства, наёмные слуги капитала и насилия. Я — один из народных мстителей, социалист и революционер. <…> Вы объявили войну народу, мы приняли вызов!.. Суд, который меня судит, не может считаться действительным, ибо судьи являются представителями того правительства, против которого борется партия социалистов-революционеров.

Но пламенные речи не повлияли на участь подсудимого. Особое присутствие признало его виновным и приговорило, по лишении всех прав состояния, к смертной казни через повешение.

30 апреля 1905 г. в Петербурге Кассационным департаментом по уголовным делам Сената была рассмотрена кассационная жалоба Каляева, поддерживаемая присяжными поверенными М. Л. Мандельштамом и В. В. Беренштамом (В. А. Жданов не смог принять участия). Жалоба была отклонена, смертный приговор И. П. Каляеву оставлен в силе. 10 мая 1905 года он был приведен в исполнение на эшафоте в Шлиссельбургской крепости. Там же Каляев был и похоронен без креста недалеко от Королевской башни.

В одном из эпизодов своего романа «Присяжный поверенный», приведя разговор юной барышни с В. А. Ждановым, Никита Филатов художественно продемонстрировал отношение в то время определенной части граждан к защитникам «насильников, убийц и погромщиков»:

«Санкт-Петербург, девятьсот пятый год… Подошедшая к столику барышня была очень юной и даже, пожалуй, красивой. Бледность кожи ее оттеняли большие глаза и иссиня-черные волосы, аккуратно уложенные в стиле bouffant, в точности, как на модных гравюрах известного иллюстратора Чарльза Гибсона. Очень строгое, темное платье с белым кружевным воротничком, из украшений одна только брошь — хоть и не дорогая, но очень приличная…

— Вы — присяжный поверенный Жданов?

— Совершенно верно, сударыня, — Владимир Анатольевич приподнялся со стула. — Чем могу служить?

— Вы — подлец и мерзавец!

— Простите, сударыня?

— Только недостойный человек способен защищать от правосудия грязных насильников, убийц и погромщиков!

Несколько бесконечно томительных, долгих мгновений прекрасная барышня простояла, не двигаясь, в ожидании, очевидно, какой-то реакции. Не дождавшись, она еще раз смерила Владимира Анатольевича уничижительным взглядом, и направилась обратно, к своему столику, за которым ее поджидала компания единомышленников.

Компания эта, из четырех человек, встретила героиню аплодисментами. Громче всех бил в ладоши высокий, прыщавый юнец в студенческой тужурке. Не отставал от него также тип с большим носом, у которого из-под расстегнутых пуговиц косоворотки выбивалась наружу густая кавказская поросль. Другой их приятель, тщедушный и лысоватый, в пенсне, тоже хлопал — однако чуть-чуть осторожнее, с некоторой оглядкой на официантов. Вместе с мужчинами, едва ли не в одну силу с ними, аплодировала своей подруге еще одна особа дамского пола — совершенно невыразительное создание с круглым лицом засидевшейся в девках поповны.

— Прикажете-с вызвать городового? — Склонился над ухом Владимира Анатольевича возникший, как из-под земли, распорядитель.

Обычно знаменитая кондитерская Кочкурова на Итальянской улице, куда присяжный поверенный Жданов привел на завтрак своего приятеля, весьма дорожила своей репутацией, обслуживала только приличную публику, и никаких нарушений порядка по отношению к посетителям не допускала.

— Не надо, голубчик. Пустое…

Владимир Анатольевич сделал жест, будто бы отгоняя от себя насекомое. После чего посмотрел на встревоженное лицо гостя, Виктора Андреевича Кудрявого, приехавшего в Петербург из Вологды по делам земства:

— Да вы кушайте, кушайте, Виктор Андреевич. Здесь прекрасно готовят суфле!

— Благодарствуйте… — усмехнулся Кудрявый. — Интересно, я вижу, в столице живется.

— Хорошо, хоть по физиономии не размахнулась. Или еще чего похуже…».

В 1906 году В. А. Жданову пришлось защищать и вышеупомянутого Б. В. Савинкова.

Борис Викторович Савинков (он же — Степанов Виктор Иванович — участник Белого движения, писатель, известный также под псевдонимами: В. Ропшин, «Б. Н.», Вениамин, Галлей Джемс, Крамер, Ксешинский, Павел Иванович, Роде Леон, Субботин Д. Е., Ток Рене, Томашевич Адольф, Чернецкий Константин) го­то­вил по­ку­ше­ние в Се­ва­сто­поле на командующего Чер­но­мор­ским фло­том ви­це-адмирала Г. П. Чух­ни­на. В мае 1906 года был арестован по об­ви­не­нию в при­ча­ст­но­сти к убий­ст­ву генерал-лейтенанта В. С. Не­плюе­ва. «Всем нам было предъявлено одно и то же обвинение в принадлежности к тайному сообществу, имеющему в своем распоряжении взрывчатые вещества, и в покушении на жизнь генерала Неплюева (2 ч. 126 ст., 13 и 1 ч. ст. 1453 Уложения о наказаниях уголовных и исправительных, и ст. 279 кн. XXII Свода военных постановлений). По распоряжению командующего войсками одесского военного округа генерала Каульбарса мы были преданы военному суду для суждения по законам военного времени. Суд был назначен на четверг, 18 мая».

На первом заседании после заявления защитниками нескольких ходатайств, рассмотрение дела было отложено; единомышленники Савинкова подкупили стражу, и ему удалось бежать.

Позже Савинков напишет: «Я не могу не вспомнить с чувством глубокой признательности наших защитников: Жданова, Малянтовича, Фалеева и Андронникова. Уже не говоря о Жданове, моем близком знакомом еще по Вологде, не раз оказывавшем боевой организации услуги в Москве и защищавшем Каляева, все защитники показал много горячего интереса к нашему делу и много отзывчивости».

В 1906 году В. А. Жданов участвовал и в других громких процессах: «Деле Пресненского вооруженного восстания», «Деле фидлеровцев», деле о покушении 23 апреля 1906 года на московского генерал-губернатора Ф. В. Дубасова (вместе с П. Н. Малянтовичем), «Деле Минераловодской республики», «Деле Московской социал-демократической лаборатории бомб».

В 1907 году вместе с другими революционерами В. А. Жданов снова сам оказался под арестом, был судим в связи с «открытым похищением» для партийных нужд крупной суммы денег у секретаря Московского сельскохозяйственноого института Э. А. Реша. По версии обвинения конь по кличке «Туз», на котором приехали экспроприаторы, якобы, принадлежал Жданову. Жданова защищали В. А. Маклаков и Н. К. Муравьев, которые смогли доказать его непричастность к делу, однако кассационная инстанция отменила оправдательный приговор, и 18 октября 1907 года Московский военно-окружной суд приговорил В. А. Жданова к четырём годам каторги. Он отбыл этот срок в Александровском централе под Иркутском. С 1911 по 1917 провел с семьей на поселении в Чите, где занимался «подпольной адвокатурой».