Бесплатный фрагмент - Невидимка

Кухня в доме была просторной, с тёплым полом, тяжелыми деревянными шкафами и разноцветными занавесками в цветочек. На стене висел телевизор. Звук в нём обычно не включали, он работал для фона. Повариха резала хлеб. Горничная мыла виноград. Другая перебирала бумаги.

— Подожди, — сказала она вдруг, щурясь в сторону экрана. — Это же наш.

— Кто наш?

— Хозяин. У него берут интервью. Сделай громче.

Женщина вытерла руки о фартук и взяла пульт. Телевизор сразу ожил голосом местного журналиста:

— Он появился в нашем городе совсем недавно, но уже стал для многих настоящим символом доброты и поддержки. С его приходом начались какие-то чудеса. Помощь приходит туда, где её не ждали. В детские дома, приюты, многодетные семьи…

На экране улица. В кадре крупным планом мужчина в костюме, строгий, собранный, никаких лишних жестов.

— Мы благодарим вас за согласие на интервью, — говорит журналист.

— Спасибо за доверие, — отвечает мужчина.

— Многие называют вас спасением для города. Что бы вы сказали тем, кто верит в вас?

Он делает паузу. Потом спокойно говорит:

— Я им благодарен.

Ни одной конкретной фразы. Ни про суммы, ни про больницы, ни про действия. Только общая вежливость. — Вот ведь человек, — вздохнула повариха. — Всё для других, а сам молчит.

— Скромный, — добавила горничная. — Настоящий, умный и воспитанный, — подтвердила другая.

В этот момент во дворе притормозила машина. Окно опустилось. Из салона вышла она. Очки, ровная укладка, платье в пол. В руках пакеты. Один с логотипом ювелирного дома, другой из художественной галереи. За ней шёл водитель с тяжелыми коробками.

— Ого, — пробормотала кухарка, выглядывая из окна. — Ну и наловила сегодня. Это из той галереи, где выставка была?

— Наверное, — предположила горничная. — Всё в дом тащит. И картины, и золото. Покупает, как будто война завтра.

— Вот это жадность. Помешана на блестяшках, — усмехнулась повариха.

Хозяйка скрылась в дверях. Машина медленно отъехала.

С экрана продолжали вещать:

— Это интервью — ещё одно подтверждение того, что настоящая благотворительность существует.

— Вот бы нам такого мецената, — снова вздохнула повариха.

— А дома он обычный. Не балует. — буркнула горничная. — Перебьемся, — отмахнулась другая. — Нам еще жаловаться.

В доме было лениво и спокойно. Казалось даже стены дремали под мерный шум фонтана. Хозяйка сидела в беседке у бассейна. На ней был лёгкий кремовый халат и солнцезащитные очки с черной оправой. Одна рука лежала на коленях, в другой был как обычно телефон. Она разговаривала быстро и увлеченно.

С самого утра на телефоне, — буркнула одна из прислуг. — То с одним, то с другим. Ни присесть, ни заткнуться.

— Видно, совсем заняться нечем, — отозвалась другая. — Болтает и болтает. И не по делу… так… воздух сотрясать.

— Гляди, гляди, — перебила ее повариха, — пошла в библиотеку.

— Представь! Наша барыня в библиотеке. По картинам своим поди соскучилась.

— Слышала, что собиралась снова отправить на реставрацию.

— Правду люди говорят, — возмутилась служанка, — от пустой головы и рукам и ногам, а уже и картинам покоя нет. Лучше бы ребёночка завела. С таким то мужем грех не родить.

— Фигура, конечно, у неё утонченная, не спорю. Как из фарфора, — заявила другая с ноткой зависти.

— Так она детей и не рожает, чтобы фигуру не портить, — отрезала повариха.

— А ты откуда знаешь? Может не получается.

— Не смеши. У таких как она всё может, было бы желание. Просто не хочет. Ни к чему ей дети. Шмотки, духи и золотишко — вот её младенцы.

Они переглянулись.

Газета хрустнула в руках поварихи.

— О, и здесь про него.

— Ну читай уже! — отозвались обе горничные в один голос.

— В дом малютки поступила помощь. Всё новое. Кроватки, матрасы, ванночки, бутылочки, медикаменты, игрушки, — быстро зачитала она отрывок из статьи.

Вон как скромен. Ни имени тебе. И благодарностей не ждёт. Золотой человек.

Повариха медленно сложила газету.

— На таких весь мир держится.

Терраса утопала в солнечном свете. Запах роз тянулся с клумбы у балюстрады, где вечно возились садовники. За столом все трое пили чай с лимоном.

— Как в раю живём, — мечтательно вздохнула одна. — Только бы не дергали.

за ворота въехал черный Майбах. Служанки насторожились, вслушиваясь в звуки у парадного входа.

— Он, — шепнула повариха. — Вернулся.

Через пару мгновений раздался резкий голос. Никаких криков, но тон был настолько едкий:

— Ты просишь прибавку? На каком основании? За то, что вовремя открываешь двери? Или за то, что умеешь ездить от офиса до дома без навигатора?

Или за то, что путаешь наглость с просьбой?

— Простите, я не хотел, — донесся приглушенный голос водителя.

— Хочешь, не хочешь. Это не рынок. Это мой дом. И мои правила.

Последовало тяжелое молчание. Потом раздался глухой звук, видимо удар ладонью о капот.

Служанки вздрогнули.

— Опять довели…

Ну а чего он хотел? Просить у такого человека денег надо же смелость

иметь, — пыталась оправдать поведение хозяина та что постарше из прислуг.

— У него нужда, — прошептала другая.

Хозяйка спустилась с веранды. Медленно, грациозно, в легком халате, волосы собраны в высокий пучок, на шее поблескивает тонкая цепочка. Она подошла не спеша, положила руку мужу на плечо так, словно они сейчас войдут в ресторан, а не стояли у машины в разгар скандала.

— Дорогой, — её голос был тихим, почти ласковым, — пойдём со мной.

Оставь это. У меня для тебя есть кое-что поважнее.

Он все еще был напряжен, но не сопротивлялся.

Она взяла его под руку и они скрылись за дверью. На террасе повисло молчание.

— Ты это видела? — наконец очнулась горничная.

— Ага. Как будто специально увела, — пробормотала вторая.

Обе задумались. Спустя несколько минут хозяйка вернулась. Остановилась у машины. Водитель стоял опустив голову. Он всё ещё держал телефон в руке, а на экране вспыхивали сообщения.

— Что случилось? Почему ты посмел просить у моего мужа деньги? — спросила она без тени эмоций. Её голос был ледяным.

Он поднял глаза.

— На операцию сыну. Состояние критическое.

Она ничего не сказала. Повернулась и пошла в сторону дома.

— У него малыш болен, — тихо сказала повариха. — И врачи говорят, что счёт уже на дни идет. Нужна операция за границей. Он уже всё продал. Всё, что было.

Она остановилась на несколько секунд. Ни одна мышца не дрогнула на ее лице. Только взгляд стал ещё холоднее.

— Завтра у меня девичник, — бросила она не оглядываясь. — Придется поработать. Мои девочки любят шампанское.

И в это мгновение даже ветер затих.

— Шампанское? — первой не выдержала горничная.

— Ты слышала? — отозвалась повариха. — Мы ей тут про мальчика, у которого жизнь на волоске, а она… девичник… У этих богатых совсем совести нет.

— Один вон на парня чуть не набросился, вторая в пузырях купаться надумала, — прошипела третья.

Они молча посмотрели ей вслед. Её силуэт скрылся в доме, оставив за собой легкий шлейф парфюма и неприятное ощущение ледяного равнодушия. Повариха взяла поднос с пустыми чашками.

— Пошли работать, девочки. Мадам велела.

Кто-то со вздохом достал бокалы из шкафчика. Кто-то вслух начал cчитать сколько шампанского хватит на «девичник».

— Плевать им на чужих детей, — подвела итог повариха. — Ей бы наряд поярче, кольцо побольше… а то, что у кого-то сын умирает…

— Одни молятся в надежде, что чудо случится… А другие кольца меряют и лангустов уплетают.

— Да не говори…

— А у нас банкет. Девичник… — развела руками кухарка. Пир во время чумы… слыхали такое?

— Вот именно, — вскипели обе.

Из коридора послышались шаги. Голоса на кухне на мгновенье стихли.

Хозяйка грациозно прошла мимо.

— Ужинать не буду, — бросила она на ходу.

Её каблуки отзвучали и кухня снова ожила.

— Ну что, слышали? Сказала, ужинать не будет, — хмыкнула одна, убирая тарелки со стола.

— Ага, а зачем ужинать? Пузырьки ведь не с макаронами глотают. Сначала спать до полудня, а потом визг, смех и праздник живота. С подружками на пузо ляжет в бассейн и в шампанском поплывет. Сыто, весело и без углеводов, — вторая прыснула со смеху.

— Не говори. Девичники собирает, будто у неё свадьба каждую неделю.

— Шампанское, устрицы, платья за тысячи. Собакам, небось, тоже лосося в мисках подавать придется.

— Ага, а малыш в реанимации лежит, — тихо прошептала повариха. — А отец его по двору ходит как тень.

— А ей хоть бы хны.

— Да у неё сердце золотом запаяно, чтоб не чувствовать. Ни ребёнка, ни жалости.

— Ну да, зато кольца вон каждый день новые. Всё по аукционам шастает.

— Надо же где-то блеснуть, не только же дома зеркала полировать.

— Тьфу. Одни не знают как жизнь ребенку спасти, а другие с жиру бесятся.

— Вот и вопрос, что важнее? Нищета с совестью или богатство без души?

Голоса стихли. Все вернулись к своим обычным делам. На кухне стало шумно. В преддверии приема все занялись кто чисткой бокалов, кто расстановкой блюд и подносов. Телевизор в углу работал без звука.

— Погоди. Сделай громче. Опять про нашего, — заметила горничная.

Другая щелкнула пультом. Экран наполнился голосом ведущего.

— Это уже третья неделя подряд, снова наш герой на экране. И журналист всегда один и тот же.

— Может, он его лично знает? Или никому больше не доверяет?

— И толком ведь ничего не говорит, — вмешалась кухарка. — Только улыбается и благодарит.

— Ну так скромность украшает. Не для славы делает. Не то что некоторые…
Повариха резко повернулась к столу.

— А водителю такой разнос устроил за то, что помощь попросил. А на экране по всем каналам так герой.

— А мадам? — фыркнула горничная. — Вообще слушать не стала.

Развернулась и девичник задумала. Словно не о ребёнке ей сказали, а о погоде.

На экране новости города. Ведущий с нарочитой улыбкой вещает: «Сегодня на закрытом аукционе в галерее «Лихтенштайн» были проданы все полотна из частной коллекции. Вырученная сумма, как сообщается, составила рекордные… — он произнес сумму, от которой у домработниц отвисли челюсти.

— Да за такие деньги… — одна на мгновение замолчала. Она попыталась представить как выглядит такая сумма. Сколько в ней нулей и на что её можно потратить.