16+
Невечерняя

Объем: 72 бумажных стр.

Формат: epub, fb2, pdfRead, mobi

Подробнее

Михаил Горевич. Симфония имён

Поэзия Марины Саввиных — явление, более чем значительное в современной русской литературе. Её слово — чувственное, эмоциональное и — одновременно — выверенное логикой и культурой Востока и Запада. Это слово само по себе удивительно и представляет огромную ценность. Но поскольку Марина Саввиных — истинный творец, то и слово её — пророческое, о наиболее важном и существенном. Книга, которая сейчас перед глазами читателя, — это книга о возможности человека противостоять распаду, который поразил наш яблоневый мир, такой прекрасный, с радугой многоцветья и юными надеждами на общую доброту и счастье. Время Апокалипсиса приблизилось, Армагеддон у порога, и все же каждый, имеющий силу, должен выйти на битву.

Первое стихотворение книги — «Люцифер» — сразу же задает ведущий мотив:

Чтоб дышала костром при кресте

Не руин зачумлённых зараза,

А танцующая в темноте

Легендарная Роза Шираза…

Это — цель трагического поединка, единоборства художника и дьявола… Зло не одолеть в одиночку. Это понятно автору. Поэтому возникает необходимость — связи, соединения. Нужно со-единиться. И не только нынешним художникам, но и культурным мирам их, версиям целого судьбы и пространств реальной жизни. Такое единство — опора и суть поэзии Марины Саввиных.

Я бы определил это особенное свойство — как «мифологическое сложение». Так в мифе ни одно из имён не отвергается, но все вместе они создают неделимое. И не только в языческом мифе. Достаточно произнести «Троица».

Можно было бы сравнить такое «сложение» с оркестром. Вот он исполняет партию на два голоса — стихотворений давних и сегодняшних. И эти голоса звучат как один, собственный голос поэта.

Ты прав, Господь, что не вложил мне в руки

Готовых истин круглые плоды.

(из книги «Символ веры» 1991 г.)

и

Он пугается визга и лая,

Озираясь на шорох и скрип.

Первое — об изгнании из Эдема, из мертвых кругов судьбы — к свободе, которая разрешает человеку самому искать путь между святостью и грехом, второе — об Эдипе, рабе рока. А переплетение этих голосов — единая музыка европейской культуры.

Когда в одной из начальных сцен «Игры в бисер» Герман Гессе заставляет Йозефа Кнехта взять в руки скрипку, а мастер музыки усаживается за фортепиано, мы вполне принимаем этот дуэт. У нас не

возникает ни малейшей мысли о его «неправильности». Но, возможно,

более сильным воздействием обладала бы сцена, в которой мастер берет в руки флейту, а Йозеф — лиру. Здесь возник бы ряд подтекстов, которые не всегда ощущаются у Гессе…

Флейта — инструмент Дионисия, лира — Аполлона. Темная и солнечная стороны бытия, ночь и день духа. Единые и нераздельные. Это один из лейтмотивов симфонической поэзии Марины Саввиных.

Для античного человека — слепка античной культуры, — ни Дионисий, ни Аполлон не равны злу и добру, они равны каждый своей собственной партии в общей музыке. Хотя и тот, и другой противостоят хаосу, имеют собственное лицо и величину. Все же речь — о стихах. Они не бывают однозначны, если стихи. А здесь — так, стихи. И мы видим отблеск небес. Это и есть школа Эллады. Самое отвратительное, самое бессмысленное, злобное, случайно-хаотичное она — формой — поднимает до высот, стремится дать как прекрасное. Потому что обязанность искусства — заставить ждать утра, какой бы ни была тьма вокруг. Задача стихотворения, любого, всегда: дать человеку энергию — жить. Жить как человек, а не как дикий зверь. Видеть открытыми глазами свет Аполлона и внимать голосу флейты, чувственному, нагому, вечному зову плоти.

Ах, эти флейты, особенно возбуждающие на пирах, — среди мужчин могло не быть женщин, но флейтистка, держащая в руках свою «дудочку», была всегда…

Здесь для Марины Саввиных нет тайн. Она способна соединить богов Междуречья, Античности, идеи Возрождения в книге, в стихотворении:

И златую Иштар упокоит Феба

На жестоких холмах своих твёрдых персей.

Разумеется, «единство имен» отражено и в сотворенной культурой реальности — стирая имена прошлого, мы вносим разлад и, вместо чудесной музыки, получаем какофонию. Тогда как нужна полифония.

Объединение времен и объединение пространств. Из Владивостока, как некой исходной точки в творческом странствии Марины Саввиных —

Прости, что не завтра к высокой красе

Твоей припаду, как к спасительной чаше:

Мы к отчему небу приписаны все,

Пока ещё живы стремления наши —

пути идут по движению Солнца — в Сибирь, Осетию, Дагестан, Москву, Петербург и на Запад, к вечным камням Венеции…

Одна музыка, играемая разными инструментами. Но мелодия тревожна. Она передает очередное движение, поход Востока на изнемогающий в комфорте Запад. К возможным чумным руинам и «авангардным нотным рядам», к «шарманке постмодерна». И все же свет любви освещает все в мироздании Марины, и оттого битва не завершена. Не вражда религий в её мире

В ту весну — с предгорий вьюжных…

В ту страду — колёс и плах,

где Христос в цепях жемчужных

и рыдающий Аллах!

Здесь «сплетение Имён» для меня важнее даже великолепного соотношения с А. Блоком.

Многие образы этой книги — сложны, изощрённы, не до конца понятны. О чём это? Что это? Но надо же, в конце-то концов, относиться к поэзии не как к занятию «простенькому», а так, как должно обращаться к сложнейшему единству культурных начал и личного света, личного подсознания, личной тьмы поэта… в тёмном мире осмеливается он зажечь свечу и повести «игру в бисер» — партию единых, «лейбницевых» слов общего языка всех дисциплин.

И своих друзей назвала Марина Саввиных, посвятила им стихи, дала каждому важные слова о нём — для того, чтобы стал как можно более сплоченным ряд не сдавшихся, выстоял, победил. Так не сказано, но не сказано и о первенстве, а потому произнесено иное: нужно сомкнуть ряды, стать рядом, плечом к плечу с вечными, и не дать развалиться миру, не позволить человеку превратиться в йеху…

Марине Саввиных удалось высокой мерой таланта, труда и страдания создать не сборник стихотворений, но именно единую книгу — и заиграл оркестр, исполнил симфонию, будем верить, перед большим залом.

Свою книгу-симфонию Марина назвала «Невечерняя». Более точного и более емкого названия для прочитанного мною нет:

Пусть этот день лучом твоим посветит…

Пусть это небо почерк твой запомнит…

Пусть это море голосом твоим

Пифагорейским сферам отзовётся…

И пусть тепло горячих губ твоих

В костре плодоношенья — растворится…

Лампада невечерняя, пылай!

Марина Саввиных — неотъемлемое имя в нашей поэзии.


Москва, август 2013 г.

Люцифер

Не навеки ль отмаялся май

Над оврагами пальцы ломая?

Что ладони к вискам прижимаю —

За раскаянье не принимай!

Мариула ушла — не ищи…

Не взыщи — от седла и престола.

Аки пепел в холодной пещи —

Краснозём одичавшего дола…

И земля не родит, и печать —

Плотоядный оскал извращенца,

Потому что Пречистая мать

Для распятия носит Младенца!

Люцифер! Это — вызов Тебе!

Это значит — Я буду являться!

Значит, в нашей вселенской борьбе

Друг за друга нам вечно цепляться!

Я — Твой горб! Я — Твой гад на песке!

Поруганье Твоё и потеха!

Дребезжит в моём правом виске

Византийское чёрное эхо,

Чтоб дышала костром при кресте

Не руин зачумлённых зараза,

А танцующая в темноте

Легендарная Роза Шираза.

Из книги «Звезда путеводная»

1982 г.

Владивосток

Начало

Я знаю, я помню, где корни мои,

И чьих я, и где моё сердце зарыто,

Откуда те самые токи в крови,

Которыми я от начала прошита!

Вернусь! Но ещё не решила — когда.

Ступаю в туман и надеюсь на случай:

Земля под ногами суха и тверда,

А ветер навстречу — сырой и колючий…

Он рыбою пахнет и мокрым песком.

Он кажется жизни и смерти безмерней.

А мне этот город почти не знаком,

Огнями объятый в истоме вечерней —

На сопках у самого края земли:

Лишь волны да волны увидишь отсюда…

Загадочный город! Твои корабли…

Туманы и ветры… хандра и простуда…

И красные в мёрзлом ведёрке бычки,

И соль на губах, и болячки на пальцах…

Душа на твоих заколдованных пяльцах,

Клади же по ней золотые стежки!

Прости меня, Город, в своей высоте

За что-нибудь тёмное и нежилое!

На синем огне, на кленовом кресте

Моё небывалое тает былое…

Прости, что не завтра к высокой красе

Твоей припаду, как к спасительной чаше:

Мы к отчему небу приписаны все,

Пока ещё живы стремления наши,

Поэтому, видимо, мне и невмочь

Из речек твоих, как из Леты, напиться:

За мною колышется тяжкая ночь

И цокают звёздных оленей копытца…

***

Умейте радоваться солнечному лету,

Его дразнящей и тревожащей поре,

Закату позднему и раннему рассвету,

И синему дождю, и золотой жаре…

Умейте радоваться: лишь удары зноя,

Владыки полудня, рождают вкус воды,

И только ливня полотно льняное

Снимает пыль с души и шевелит сады,

И плотной завязью благословляет ветки,

И чёрный тротуар рассеянно кропит,

Покуда делятся во мгле тугие клетки,

И жизнь незримая клокочет и кипит!

Умейте ликовать! Хоть голосом, хоть взглядом!

Хоть в детской простоте — по лужам босиком,

Пока звенит июль, и август бродит рядом

С тяжёлым мёдом сот и с жёлтым рюкзаком.

Из книги «СИМВОЛ ВЕРЫ»

1991 г.

***

Не потому я изгнана из Рая,

Что к знанию осмелилась припасть!

Свобода, бесконечно дорогая,

Во мне Твою предвосхитила власть.


Ты прав, Господь, что не вложил мне в руки

Готовых истин круглые плоды:

Души неисцеляемые муки

Не горше тех, что молча вынес Ты.

***

Я — горе. Вот мой чёрный плащ.

А вот — верёвка и сума.

А это — память, мой палач,

Исчадье праздного ума.

Я — нищенка. Вот посох мой.

Песок растрескавшихся губ.

Пучок лучей над головой

Высок, торжественен и скуп.

На мне — проклятье. И за мной —

Ни свежих листьев, ни греха.

А пахнет дымом и сосной

И тихим злом сухого мха.

Я сплю на этом злобном мху,

А он так горек, сух и ржав,

Что я заплакать не могу,

Мой чёрный плащ к лицу прижав…

Небо полуночи

2011—2013

***

Люби меня…

Как свет в конце тоннеля…

Как ласточку, мелькнувшую в луче…

Как в полдень под конец Страстной недели

О милосердном просят палаче…

Как вопрошают пращуров ли, бога ль, —

Из бездны прегрешений и хвороб…

Как, может, возлюбил, очнувшись, Гоголь,

С поверхности к нему проникший в гроб

Звук по надгробью цокающих капель

И треск несуществующих стрекоз…

Как, обомлев, благословляют скальпель,

Цепляющий сознанье сквозь наркоз…

Когда надежды нет, и песня спета,

И каждый символ безнадёжно спет,

Люби — не как условие ответа…

Как сам ответ.

Феникс

Откуда эта пагубная страсть:

Ходить по искушениям и мукам,

Чтоб невзначай с Гармонией совпасть

И сделаться её бессмертным звуком?

Зачем, уже накликав столько бед,

К недостижимой истине стремиться?

Ведь всякий знает, что бессмертья нет,

Любовь — обман… покой нам только снится…

А всё равно — очнёшься в темноте —

Молекула платоновского шара —

И вот… среди вселенского пожара…

Тот звук… тот голос… очертанья те…

***

Последним числом високосного февраля

Отмечен конец не начавшегося романа.

Теперь отправляю превратности на поля,

Где ровный сюжет упирается в жесть бурьяна…

История старая. В сущности — ни о чём.

Зачем-то судьба по распутице вспять влекома.

А Белая Дама за левым твоим плечом,

Ты вряд ли поверишь, но мне хорошо знакома…

***

…только ставка…

В. Брюсов.

Жизнь — только ставка. Преферанс и покер.

Чем ближе к телу — тем заметней след.

Смотри! Мы обыграли Черный Джокер!

Разлуки — нет!

Жизнь — отторженье. Притяженье к свету…

Неумолим и беспощаден свет!

Разлуки нет. И встречи грешным нету.

Спасенья — нет.

***

Забудь его. Над морем мировым

Его судьба подвешена на нитке.

Нездешней жаждой дух его томим,

И лишь сыграют злую шутку с ним

Твои неосторожные попытки

Перехватить трепещущую нить

У чьей-то воли, злобно равнодушной, —

Ведь не дано тебе соединить

Ступени этой лестницы воздушной:

Твой голос — слаб, твой взгляд пристрастно слеп.

Любовь — не то, что светит обречённым.

Оставь ему его смертельный хлеб

И одинокий путь под солнцем чёрным.

Не тронь его ожогов, пожалей!

Не оставляй прорех на шатком крове!

И пусть не станет музыкой твоей

Тяжёлый шум его усталой крови

И пыточным свинцом его предел!

Не обессудь! Он был с тобою честен:

Не ждал тебя, не звал и не хотел.

Тебя здесь нет.

Твой выбор — неуместен.

***

Ускользнувшая точка отсчёта,

что едва не обрушила дом,

обрела себе место — всего-то

рядом с простеньким частным бытьём:

в полумраке, в прохладном пространстве,

между книжками — в пыльном ряду,

в смутном страхе и мелком тиранстве

у злорадствующих на виду…

Прикасаться не следует. Это

равносильно удару ножа.

В темноте изнывает кассета,

итальянскою страстью дрожа.

Но и музыке мы не подвластны —

Не любовники и не друзья…

Наш роман, a priori несчастный,

Ни придумать, ни вспомнить нельзя…

Что ж, давай… поиграем в вопросы.

Посмотри на меня и представь…

Отчего это жёлтые розы

в сновидениях странствуют вплавь?

Или — так: в раздвоенье недужном

Бесплатный фрагмент закончился.

Купите книгу, чтобы продолжить чтение.