Бесплатный фрагмент - Нет мира в конном мире

Часть вторая

Выход?

Глава 16

Так уж получается, что на разных витках моей жизни какие-то события происходят дважды. И какие-то люди, некогда исчезнув из моей жизни, опять в ней появляются. Почему так? Может быть я — нерадивый ученик, не усвоивший урок, и меня заставляют прочитать этот параграф учебника еще раз? Или я — невнимательный зритель, не оценивший красоту момента с первого раза? Или важность этого момента. И жизнь словно предоставляет мне второй шанс увидеть тех же самых людей, много лет спустя. Но уже с другим житейским багажом…

Начало мая. Тут и там тянутся к небесами корабельные сосны. Под ногами песок, засыпанный хвоей и шишками. Справа виднеются бревенчатые конюшни, крытые красной металлочерепицей. Робкое весеннее питерское солнце борется с облаками и проигрывает.

Конный клуб «Комарово». Соревнования по выездке. Я на трибунах в числе немногочисленных зрителей. Так всегда бывает. На конкуре их намного больше. Его динамичное действо интересно самой разнообразной публике, в том числе и неконной. На выездку ходят только те, кому это действительно интересно.

Только перейдя тренироваться к Ирине Лужиной, я наконец поняла, как на самом деле сложна выездка. Как тяжело заставить лошадь проехать схему на правильных аллюрах с четкими переходами. И при этом сам всадник должен помнить езду и сохранять элегантность посадки. Это весьма непросто.

Вот на разминочной площадке лошади и всадницы готовятся к старту — шагают, рысят, галопируют, сокращают и прибавляют аллюры. Снова и снова пара лошадь-всадник выходит на плац, приветствует публику и судей и …катает одну и ту же программу. Чье исполнение четче и чище, тот и победил.

На этот раз недосягаем для соперников был рыжий полутяж по кличке Сенат. Кругленький, глубокий в подпруге крепыш с неожиданно легкими, упругими движениями. Взял все самое лучшее у тяжеловозной мамы и арабского отца. «Персик» — нежно звала его Ирина Лужина. Ей очень нравились вот такие лошади. Неформатные для выездки. Особенно, когда эти лошади четко и правильно исполняли указанные в езде

элементы. «Персик» получил честно заслуженную розетку а всадница была на седьмом небе от счастья, поскольку сегодняшняя победа позволила ей получить очередной разряд…

Однако, «задубела» я сидеть на лавке. Ох, Петруша, прорубил бы окно в Европу где-нибудь поюжнее…. Я двинулась, поеживаясь, к спасительной клубной кафешке в ожидании чашки горячего кофе. И краем глаза зацепила идущую навстречу полноватую женщину. Пригляделась, и что-то в ее облике мне показалось до боли знакомым. Глаза! Большие, с тяжелыми веками. Эти глаза я столько раз видела на фотографиях в разных конных журналах, то опущенные, то улыбающиеся. Елена Владимировна Кочеткова, собственной персоной.

— Здравствуйте, Елена Владимировна!

— Здравствуйте…

— Алевтина, — подсказала я.

— Здравствуйте, Алевтина, — согласилась она.

— Вот, хочу попросить у вас прощения, — продолжила я.

— За что? — удивилась Кочеткова.

— Ну как же, в семьдесят четвертом году чуть не угнала вашу лошадь.

Моя улыбка не оставляла великой чемпионке сомнений в том, что все происходящее — шутка. Она подхватила мое веселое настроение и ответила:

— В семьдесят четвертом? Значит, это был Пепел. И сколько же лет было угонщице моей лошади?

— Четыре года, — гордо ответила я. Мы обе рассмеялись. Я напомнила наполнила ей подробности инцедента. Елена Владимировна задумалась. Улыбка сошла с ее лица.

— Форменное безобразие сажать ребенка на спортивную лошадь! Мало ли что, — развела руками она.

— Полностью с вами согласна. И на вашем месте сделала то же самое.

— Ездите? — перевела она разговор неожиданно.

— Да, пытаюсь заниматься выездкой. С вашего Пепла все и началось. Он перевернул всю мою жизнь.

— Да, он мог влюбить в себя с первого взгляда. Он такой!

Чемпионка замолчала. Видимо, воспоминания нахлынули. Я деликатно отвела глаза.

— И у вас теперь есть свой собственный Пепел? — наконец спросила она.

— Был. Его звали Хуторок. Он погиб два года назад. До сих пор по нему скучаю.

Удивительная была лошадь. Другого такого больше не встретила, занимаюсь пока на арендованных лошадях.

— У кого? — спросила Кочеткова участливо.

— У Ирины Лужиной.

— Ну, вы, Алевтина, Иры держитесь, она крепкий специалист. Удачи вам!

Неожиданно подошедшие судьи увлекли Елену Владимировну в направлении конюшен. Она обернулась и улыбнулась мне на прощанье.

— До свиданья, Елена Владимировна, — помахала я ей рукой, как своей старой знакомой. Да она, в сущности, и была моей старой знакомой. Очень старой. Из далекого детства. Я смотрела ей вслед, и думала этот момент я наконец-то усвоила положенный урок. Не стоит обижаться на тех, кто старше и опытнее тебя, только потому, что ты пока не знаешь правил игры…

— Аля, добрый день! — раздался за спиной бодрый голос Ирины Лужиной, — как договоримся на этой неделе?

— Может быть так же, как и на прошлой — вторник, среда, пятница с шести до полвосьмого? — отозвалась я.

Я тогда ездила на арендованной гнедой голштинской Красе и подумывала о том, чтобы выкупить эту кобылу. Но Краса совершенно случайно оказалась жеребой, и вопрос с покупкой отпал сам собой.

Но далеко не все конные вопросы решались так просто и быстро. Жизнь словно испытывала меня на прочность. Не давала расслабиться, почить на лаврах, утратить бдительность. Надо было постоянно «стоять на стреме». Зазевалась — моментально получила удар в челюсть. Решила одну проблему — получай следующую.

Пристроила в хорошие, как мне казалось, руки своих «бархатных» кобыл, встретила хорошего тренера, которому доверяю, под руководством которого расту, как всадник.. Весенний Бал, О Хара и Масик в порядке. Живи, радуйся, наслаждайся счастьем коневладения. Но как-то было мне неспокойно. Думаю, каждого из нас периодически посещает ощущение беспричинной тревоги. И вроде бы все хорошо, а что-то внутри тебя тикает и подергивает. Что-то крутится и ворочается. И никак не может угнездиться. В последнее время это ощущение часто меня посещало. Я все пыталась понять — что пошло не так? И не могла понять. Разглядеть, в чем подвох. Живу, как в тумане. А что там, в глубине этого тумана? Может, кочка. А может — болото. Оступился. И пиши пропало! И ощущение это не проходило. Оно усиливалось. Растекалось у меня внутри зловещим лиловым пятном…

Рождество. 7 января. Праздника не вышло. Позвонили в конюшни и сообщили, что Бал упал. Для любого конника это значит: «беда»! Лошадь вообще очень редко ложится, особенно если она молодая и здоровая. Даже спит стоя, запирая суставы и расслабляя мышцы. А уж если падает… Мы, конники, не говорим «умерла». Мы говорим «пала».

Сперва Бал «закололся». То есть у него подозревали колики. Жеребца водили в манеже. Очень важно, чтобы во время колик лошадь не стояла, постоянно двигалась шагом. Бал ходил-ходил и вдруг завалился на бок и подняться на ноги уже не смог.

Сломя голову, я прилетела на конюшню, побежала в манеж. Весенний Бал пытался встать, но тут же падал. В полном «неадеквате» — то колотил по воздуху ногами, кусался, то вдруг принимался жевать сено, которое под него пытались подсунуть. Чтобы не на холодном лежал. В душу прокралась предательская мысль: он не жилец!

Жеребец тяжело дышал, скрипел зубами. Коновод Лена притащила все теплые попоны, все какие были, чтобы согреть несчастного. Но Бал продолжал колотить ногами и попоны сбросил. Ленка кинулась накрывать его снова.

За пару часов до Бала похожие симптомы проявились еще у одной лошади — караковой Мексики, а вскоре и еще у четырех лошадей этой конюшни. Стало понятно — массовое отравление. Позже выяснилось, что в сене был мышьяк…

На конюшнях не делают анализов кормов. Привозят сено. Если оно не плесневелое — его скармливают лошадям. Иногда скармливают и плесневелое, я сама видела. А где это сено было скошено, где оно валялось, пока не попало на конюшню — одному Богу известно.

Из промерзшего манежа жеребца было решено перетащить в денник и попытаться подвесить к потолку. Легко сказать! Тащить надо было метров сто. А веса в нем было килограмм шестьсот, не меньше. Дело осложнялось тем, что Бал все еще бился. Тащили беднягу, пока он был относительно спокоен, потом пережидали приступ.

Под жеребца подсунули попоны и тащили вдесятером. Мне опять досталась голова. Надо было держать ее и следить, чтобы Весенний Бал не ободрал голову о порог и бетонный пол конюшни.

У меня жутко подскочило давление, и моя собственная голова просто раскалывалась. Я терпела и делала все, что нужно, но глубоко в душе чувствовала, что все бесполезно. Все напрасно. Бал уходил…

Ему не помогали ни капельницы, ни уколы. Другие лошади съели меньше отравленного сена. Их владельцы постоянно сидели рядом со своим любимцами, не давая им выбить катетер из вены. Их удерживали на ногах, обложив тюками с сеном. Так и дежурили сутками.

В критическом состоянии находились двое — Весенний Бал и Мексика. Владелица Мексики, маленькая блондинка Оля была просто раздавлена горем. Я уже понимала, что нам с ней не избежать трагического финала, и пыталась утешить ее, как могла. Я помнила ее еще по племферме «Русско-Высоцкая». Рассказывала, какой очаровательной Мексика была жеребенком.

Мать караковой без отметин Мексики — гнедая Мэри, была отличной тракененской маткой. Я ездила на ней в поля и помню ее широкий устойчивый ход и мягкие аллюры. Отец — гнедой Крах, или «крантик», как звали его на конюшне — жеребец очень импульсивный, с удивительно породной головой. И свою безупречную линию верха и красивую голову Крах стойко передавал своим детям. «Крантики» были картинистые, отлично прыгали и быстро раскупались годовичками и двухлетками. Маленькая стригунишка Мексика была очаровательна. Потом она превратилась в ладного общительного годовичка и быстро приглянулась частным владельцам. Дальше — все, как обычно — заездка, тренинг молодой лошади, конкурные тренировки, выезды в поля. Счастливые моменты коневладения покупка конных причиндал, чистка, седловка, разминка. Для кого-то эти слова ничего не значат, но для конника все это впечатления и воспоминания. С каждой лошадью, которой ему доводилось владеть.

И вот теперь эта выращенная, вылюбленая лошадь уходила. А ее хозяйка сидела рядом с ней, плакала и гладила Мексику по голове, не зная, как облегчить страдания ее любимицы. Мексика лежала на сене и уже еле дышала. Она «закололась» на несколько часов раньше Бала. Ее сразу подвесили к потолку специальным устройством из ремней и цепей, но это не помогло. Только пережимало брюхо, причиняя Мексике дополнительные страдания Теперь кобылу освободили, чтобы дать умереть спокойно. Беленькая Оля, шатаясь, вышла из конюшни, подставив опухшее от слез лицо падавшему снегу.

Бал еще был жив, но очень слаб. На третьи сутки начались пролежни, и ветврач начал настаивать на эвтаназии. Но мы боролись до конца, пытались подвесить его в деннике. Пока я бегала за подмогой на соседнюю конюшню, Бал скончался. Юра и Вета, хозяева гнедой Зары, которым, в итоге, все-таки удалось тогда спасти свою красавицу, помогали мне, как могли. Когда я прибежала с подсобниками-узбеками, было уже поздно. Юра подошел ко мне сзади, взял меня за плечи и тихо сказал:

— Аля. Все кончилось. Не смотрите на него…

Я знала: зубы Весеннего Бала обнажились в жуткой улыбке…

Приехавший на вскрытие ветеринар чуть не выронил сигарету, увидев меня. Когда-то она помогала мне спасать Хуторка. Питер — город маленький. Особенно Питер конный.

— Как! У одного и того же владельца погибают две молодые и здоровые лошади? Так не бывает.

К сожалению, бывает. И почему-то это случилось именно с моими лошадьми. Мне предстояло понять, что я упорно делаю не так. Я не верила в стечение обстоятельств и считала виноватой именно себя.

Вскрытие Весеннего Бала и Мексики подтвердило диагноз отравления мышьяком.

Надо было срочно решать вопрос с телом. Конюхи предложили вызвать собачников и отдать жеребца на корм собакам, а похоронить только голову. Я посмотрела на них, как на больных.

— А что? Мы всегда так делаем… — удивились они.

По закону надо было везти Бала на утилизацию. Вот только эта контора, конечно, принимала лошадей, но только расфасованных в пакетах по пятьдесят килограмм!

В этот момент мне казалось, что весь мир сошел с ума. И что беспокойство мое было не напрасно. В коварном тумане все-таки оказалась жадная, безжалостная гать. И я уже погрузилась в эту вязкую черную болотную воду и меня медленно затягивает в глубину, а дно…

Бала расчленяли узбеки… Ободранный грузовик, фыча, увез то, что когда-то было прекрасным животным, а сейчас должно было обратиться в прах.

Перед глазами проплывала вся жизнь тракененской лошади по кличке Весенний Бал — от Бархата и Виверии. Вот он нескладный пузатенький жеребенок-отъемыш, сраховидный годовичок, роскошный густой пятилетний жеребец на превосходных движениях. В возрасте шести месяцев Балу удалось избежать смерти на бойне мясокомбината. А теперь он ушел, не дожив до своего шестого дня рождения всего несколько дней. И не раскрыл своих несомненных спортивных талантов, не оставил потомства. А мне остались только липкие угрызения совести за то, что в этой истории я опять недосмотрела, недоработала, недолюбила эту лошадь. И как вообще теперь жить дальше?

Содержать лошадь дорого и хлопотно, а похоронить ее — вообще проблема. Счастье коневладения всегда сопряжено с массой огорчений и разочарований. Лошадь — это, как ребенок. Она так же болеет, и при этом не может объяснить, что у нее болит. Она, как дитя малое, нуждается в доброжелательном и добром учителе, ей нужна специальная одежда и обувь, то есть всякие седла, уздечки, корды, недоуздки, попоны, ногавки, подковы, кабуры.

И ее тоже нужно очень сильно любить, даже если она безобразничает и шалит.

Собственная лошадь — это вовсе не предмет престижа. Это огромная ответственность. За беззащитное животное, бесконечно вам преданное. И вы никогда не будете на сто процентов уверены, что в ваше отсутствие о ней будут по-настоящему заботиться.

Многие профессионалы конного мира воспринимают лошадь иначе — как средство реализации собственных амбиций, своих, далеко не всегда благовидных целей, а некоторые спортсмены вообще считают, что лошадь — это спортивный снаряд. Именно поэтому так много лошадей «вставших» и не желающих прыгать, лошадей с сорванной психикой, лошадей с жуткими и безобразными травмами.

Помню одного тренера в клубе «Ольгино», где стоял мой незабвенный Хуторок. Я выехала шагать на разминочное поле, а на боевом уже прыгал мастер. Судя по хлопьям пены на груди чистокровного Рожка, прыгал он давно. Из гнедого этот конь стал почти черным. Мы с Хуторком отшагались, отработали минут сорок, снова отшагались и пошли заводиться. «Мастер» спешился, снял седло, перестелил сухой вольтрап и прыгал еще часа два. А потом довольно заявил коноводу, бросив ему несчастное животное, что хорошо зарядился. Рожок минут двадцать не мог переступить порог конюшни. Спину «мастер» ему оторвал окончательно…

Лошадей губят не только амбиции человека, но и его алчность. То сено, в котором был мышьяк, скверно пахло, но его скормили, желая сэкономить. Конюхи, было, запротестовали, но натолкнулись на глухое сопротивление руководства. Итог был печален; два трупа и полтора десятка других лошадей-инвалидов, которые уже никогда не станут полноценными и не смогут раскрыть всех своих спортивных задатков.

Моим Харлею и О Харе повезло. Они предпочли остаться голодными, чем есть это странное сено. Их анализы были совершенно чистыми. Из трех моих лошадей две остались в живых.

Хозяйка конюшни «Экополи» Юлиана моих претензий не приняла.

— Мои лошади тоже пострадали, — гордо заявила она, поджав губы и вздернув подбородок.

Сил на то, чтобы скандалить и «качать права», у меня не осталось. Я просто забрала Харлея и О Хару на другую конюшню, заплатила за отравленное сено и утилизацию моего бедного Весеннего Бала и молча ушла.

Позвонила Марии Латыниной в Москву. Спортсменка была неподдельно расстроена моими печальными новостями. Помолчали, погоревали, пожелали Балу зеленых лугов.

Я долго думала, чем же я вызвала такой удар судьбы. Почему и Весенний Бал тоже ушел? Может быть, это был убыток, жертва. И довольно весомая, поскольку перед смертью Бал «тянул» тысяч на пятнадцать евро. Но за что? Почему? И почему в моей жизни наступила черная полоса? Когда в жизни человека накапливается много вопросов, на которые он не может ответить себе сам, ему требуется найти на них ответы хоть у кого-нибудь!

Каждую ночь, ложась спать, я просила Рафаила посетить меня. Но посланник Божий упорно не желал нашей новой встречи. Словно я была ее недостойна. А ведь я на самом деле не ходила в храм на исповедь и причастие. Может в этом все дело?

Меня крестила бабушка Антонина Павловна в возрасте шести месяцев. В Никольском соборе. Но святое причастие, следующее за крещением, не последовало. Так я и жила, не причащаясь и не исповедуясь, все эти годы. Была робкая попытка причаститься и исповедаться. Но священник Церкви святой Татьяны, что на Васильевском острове, причащать меня отказался. Ибо я не посетила службы накануне. А откуда мне знать, что полагается отстоять службу перед святым причастием? Все общеизвестные церковные каноны были мне неведомы. Я понятия не имела, что нужно готовиться, читать молитвы, ложиться спать натощак и приходить к Литургии, ничего не съев и не выпив. В Святом причастии мне отказали. Я смирилась и больше попыток не предпринимала. Сведущих в церковных вопросах людей среди моих знакомых не было. И жила бы и дальше, если бы не одна из моих заказчиц.

Наталья Игоревна пришла в мою компанию с претензией. Строители недотянули пару шурупов при монтаже ее металлической кровли, то есть «накосячили». Крыша подтекала. Заказчица была страшно недовольна. Вопрос решили быстро. По моему распоряжению на объект «выдвинулся» опытный кровельщик с шуруповертом.

Разговор утратил напряженности и переместился в совершенно другую плоскость. Точно сей инцидент был только поводом для этой женщины, чтобы появиться и протянуть мне руку помощи. Потому что нет у Бога других рук кроме человеческих.

Наталья Игоревна была прихожанкой церкви в Левашово. Узнав о безвременной кончине Весенного Бала, она сказала:

— Надо вам, Алечка, к отцу Александру нашему. На исповедь, на причастие. Он человек мудрый и добросердечный. Он поможет, поддержит.

Я купила молитвослов, нашла молитвы для подготовки к Святому причастию и начала готовиться к Таинству. Что же батюшку зазря беспокоить? Надо прийти на исповедь, помолившись и натощак.

Церковь в Левашово — перестроенное здание полуразрушившегося детского садика. Храм строили всем миром, то есть отец Александр с прихожанами. Как его найти? Да очень просто. Если вы приедете в Левашово на электричке, то идите от станции направо, потом прямо, а потом увидите деревянное здание синего цвета. А за этой маленькой пристройкой, где живет сам отец Александр, и стоит Храм. Если вам это действительно надо — ноги сами вас приведут… Вытирайте ноги о цветастый половичок, покупайте свечки и проходите в Храм. Я уверена, ощущение благодати, царящее в этой маленькой деревенской церкви, не оставит вас равнодушным.

Отцу Александру за семьдесят. Но морщин на лице нет, как часто бывает с людьми, прожившими достойную жизнь. Настоящий батюшка. Глаза добрые и проницательные. Я стою в очереди на исповедь. Вот отец Александр жестом приглашает меня подойти. Я в панике. Не знаю, в каких грехах каяться. Сколько же их накопилось за мою долгую жизнь! С чего начать? Перечислять все? Просто не знаю, как быть.

Вместо меня на исповедь проходит следующий прихожанин. Покрыв его голову вышитым фартуком, отец Александр что-то шепчет ему, и человек, посветлев лицом, отходит. Отец Александр снова жестом приглашает меня подойти. Я опять в нерешительности замираю. И опять к священнику подходит другая прихожанка.

Наталья Игоревна подбирается поближе ко мне. Когда моя очередь подходит в третий раз, она легонько подталкивает меня. Я подхожу к отцу Александру.

Я уверена, что отец Александр — священник прозорливый. То есть ясновидящий. А иначе, откуда он мог знать, что на тот момент являлось для меня самым главным. Он видел меня впервые, совершенно ничего про меня не знал. Тем не менее, он задал мне единственный вопрос:

— Почему вы на свою маму так обижаетесь?

И это была чистая правда. Детская обида прочно засела в моей душе. Я так старательно зарыла ее поглубже. Внешне — успешная бизнес-леди Алевтина Адажий, а внутри просто маленькая обиженная девочка. Но батюшка то все видел. Для него это была совсем не тайна.

— Вы уж маму свою простите. И вам будет легче, и ей. Нельзя жить с такой тяжестью на сердце. Обещаете? А потом приходите, мы с вами еще поговорим. Он водрузил мне на голову передник и …отпустил мои грехи. На душе стало легко и светло.

Уж и служба закончилась, а я продолжала стоять в каком-то блаженном оцепенении, а потом подошла к отцу Александру. Хотела я его спросить, почему погибли Хуторок и Весенний Бал. Мне казалось, что уж он то точно знает, почему. Но и он не знал. Или знал, но не сказал.

— На все воля Божья, — произнес он, вздохнув, — У меня есть кое-что для тех, что живы. Отец Александр отлучился ненадолго и вернулся с двумя редкими иконами. Флора и Лавра — покровителей лошадей. Две иконы я повесила на стены денников Харлея и О Хары. А третью забрала домой. С тех пор во время домашней молитвы я мысленно обращалась и к Флору и Лавру. Потому что лошади для меня такие же мои дети, как Лиля. Пока еще мои. Но содержать их становилось все сложнее.

Компания теперь приносила гораздо меньше дохода, а расходы на содержание лошадей росли и росли. Дорожали корма, больше просили за работу берейторы, все время повышалась плата за аренду денников. Две лошади уже были непосильным бременем для меня.

И если О Хара регулярно получала призовые за победы в соревнованиях, то Хрюша был конкретным нахлебником. При этом О Хара была лошадью конкурной, а Хрюша — мерином хобби-класса. Прощайте мои занятия выездкой! Индивидуальные тренировки и езда в дамском седле была уже в тот момент недоступно дорогим удовольствием для меня. Две собственные лошади, а ездить не на ком. Это была суровая правда.

А как же быть с эмоциями? Хрюша — сын трепетно любимого незабвенного Хуторка. О Хара — мой первый жеребенок, выращенный с рождения. После всех треволнений и душевных метаний я пришла к выводу, что О Хара пока остается, а Хрюшу я продам. Но исключительно в хорошие руки.

Начались звонки и просмотры. Харлеем очень заинтересовалась девушка по имени Карина. Ей был нужен конь для души и любительского спорта. Молодой, здоровый, адекватный, с мягкими аллюрами. Мы договорились на просмотр. Хрюша вышел на плац. Настоящий красавчик — волнистый хвост на отлете, глазки-бусинки. Пошел направо, отфыркиваясь. Карина не сводила с него глаз. Харлей двигался красивой рысью, энергично поднялся в галоп, несколько раз прыгнул. Показав себя во всей красе, он подошел к Карине, «убрал» сахар с ее ладони. Толкнулся носом в плечо. Поладили!

Запрошенные мною двести пятьдесят тысяч рублей Карину не испугали, и она

взяла недельный тайм-аут для того, чтобы снять деньги со счета.

В эту роковую неделю выяснилось, что Карина беременна, и что при таком раскладе лошадь ей уже не нужна. Сезон продажи лошадей — весна и начало лета. Время было упущено, новых покупателей не находилось. Конь стоял, вводя меня во все большие траты. Денег постоянно не хватало, и Хрюша уже конкретно меня «объедал».

А новый хозяин все не находился и не находился. На мою беду, прикрепленный берейтор Нина, очень привязалась к Хрюше и делала все, для того, чтобы я не продала Харлея. Закончилась осень. Конь опять остался на моем иждивении.

Ситуация в моей компании была — хуже некуда. В середине лета я взяла на работу некоего Юру. Его порекомендовала моя подружка Аленка. Я тогда отчаянно и безуспешно искала замену Вале и очень надеялась найти ее в юрином лице. Юра работал раньше в парфюмерном опте, опыта в нашей сфере не имел, но рьяно взялся за дело. Надо было как-то оправдывать зарплату в две тысячи долларов, которую он для себя потребовал. Первые два месяца все шло неплохо — Юра старался, ездил на встречи, строчил предложения по улучшению деятельности моей компании. Потом я отлучилась в Лондон на две недели.

Вернувшись, я обнаружила, что за это время в фирме совершенно не было продаж.. Пришлось срочно брать кредит в триста тысяч и затыкать дыры в бюджете. Еще я выяснила, что Юра заработал дешевую популярность у коллектива за счет принижения моего авторитета. Мой несостоявшийся зам умудрился буквально развалить коллектив за такой короткий период.

Сам он изрядно обнаглел и позволял себе даже орать на меня в присутствии моих подчиненных. Он, конечно, говорил дельные вещи, но вот та форма, в которой он подавал мне информацию, буквально настраивала меня против него. Держать его дальше было бы неразумно. Я спокойно предложила ему уйти. В этот момент Юра, видимо, спустился с небес на землю.

Очевидно, что он решил, что я без него никуда и буду все это терпеть. Отрезвление его было моментальным. Но дело то уже сделано. Компромисс невозможен. Я опять взяла человека на работу, даже не наведя о нем справки у предыдущего работодателя. Впрочем, спрашивать было не у кого — фирма-то парфюмерная обанкротилась. Но мне все же надо было все же хотя бы попросить телефон человека, который мог дать Юре рекомендации. Кроме Аленки. Беда в том, что Алена никогда не видела Юру в деле и не могла судить о нем, как о специалисте. Общалась она преимущественно, с Юриной бывшей женой и с самим Юрой была знакома шапочно. Аленке искренне хотелось помочь мне найти надежного человека. К сожалению, Юра им не был.

Более того, Юра оказался еще и непорядочным. Он быстренько открыл конкурирующую контору и, пропустил через нее уведенных из моей фирмы клиентов. Может быть, он нарочно нарвался на увольнение, чтобы воплотить в жизнь свои планы. Чужая душа — потемки!

Но свое черное дело он сделал — подорвал мой авторитет и внушил сотрудникам деструктивные мысли. Они косяками «повалили» в другие фирмы. Моя компания разваливалась. У меня осталось всего шесть человек, включая офис-менеджера и моего личного водителя. Продажи существенно упали.

Жирные года закончились, наступили тощие. Мелкие и крупные заботы докучали, словно зубная боль.

Глава 17

Я снова собиралась в Лондон. Поводов для поездки было два — Валин день рождения, тридцатилетний юбилей, и новая встреча — с англичанином Крисом. Познакомились мы с ним в караоке-бари турецкого Мармариса, где я отдыхала от праведных трудов. Когда-нибудь расскажу эту историю в красках. Но если кратко, то я слегка увлеклась английским ди джеем одного из караоке-баров. Вспомнила, что умею лучезарно улыбаться, и что тридцать три года — это самый расцвет сил. Пели мы неделю. Сливались в певческом экстазе. А потом хозяин бара недвусмысленно дал мне понять, что мальчонка — его любовник, и мне совсем ничего не светит. Очень разнузданные нравы на этом Диком Западе. Никогда не знаешь, откуда прилетит…

Остаток отпуска надо спасать. Днем я пропадала на экскурсиях, а по вечерам ходила петь в другой караоке-бар — посолиднее и побольше. Там ко мне прилип весьма габаритный усатый джентельмен и попытался со мной заговорить, перекрикивая выступление очередного исполнителя. Усатый делал комплименты моему голосу и попытался угостить меня коньяком. Я ответила, что уже ухожу. Тот принялся что-то объяснять, размахивая руками. Его заглушил шум аплодисментов. Я разобрала только что-то про телефонный номер. Телефон я ему не дала, но написала свой эмейл на картонной подставке под пивной бокал…

Усатый оказался англичанином, и звали его Кристофер, точнее, сэр Кристофер Гордон Трумен, поскольку он был …лордом Ровером. Было прикольно: в первый раз в жизни познакомилась с настоящим лордом. Да еще при таких обстоятельствах! Лорд писал мне теплые и душевные письма. Их было по нескольку в день. Иногда я его не понимала, и мне приходилось браться за англо-русский словарь, но это было весьма полезно — расширить свой словарный запас. Ему было пятьдесят один, столько же, как тогда на Пхукете лысому Питеру. Только тогда колоссальная разница в возрасте меня напугала, а сейчас я отнеслась к новому знакомому довольно благосклонно. Мне нравилось его искренне внимание к моей персоне, и то, что он про себя рассказывал. Дескать, был разведен, имел дочь Шарлоту двадцати трех лет, и у него с дочерью были очень доверительные и теплые отношения. Жил он где-то между Лондоном и Брайтоном в Южном Бромли и был генеральным директором и совладельцем небольшой авиакомпании. Мой интерес к Крису весьма подогрела моя новоиспеченная англичанка Валя. Она в тот момент как раз была в Питере по работе. Мы встретились в суши-баре, как обычно. Валя любила суши. Когда надо было делать заказ, она сказала взволнованно:

— Мне пять, то есть шесть, то есть семь суши с лососем…

— Я принесу шесть, а там можно будет заказать еще, — ответил ей официант. Валя еще не знала про суши-бар рядом с Карендиш Сквер, где набор суши стоит всего шесть с половиной фунтов.

— Лорд! Это круто! Адажий!, ты делаешь успехи! Надо будет обязательно с ним познакомиться.

Тем временем Крис писал мне уже по пять писем в день, я ему с готовностью отвечала. Это были письма человека близкого мне по духу, похожих взглядов и даже гастрономических пристрастий. Он тоже любил лосося в соево-лимонном соусе, холодное Шабли, морепродукты, зеленый салат и черные крупные маслины. Я дала ему номер своего мобильника, и Крис часто звонил мне или присылал трогательные шутливые сообщения. Не скрою, что этот эпистолярно-телефонный роман не на шутку меня увлек. Кристофер твердил о своих чувствах ко мне и настойчиво интересовался, как я отнесусь к перемене места жительства. Мне казалось, что я была совершенно готова к переезду. Меня не держал мой бизнес, поскольку я давно уже утратила интерес — и к управлению, и к зарабатыванию денег. Моя дочь и мои лошади поехали бы в Англию вместе со мной, а именно они и составляли мой маленький мирок, без которого бы я чувствовала себя потерянной. Мне очень хотелось жить в маленьком старинном домике с садиком, скакать по утрам по зеленым английским лугам, заниматься творчеством и не думать об отчетах в налоговую, увеличении продаж и «взбрыках» моего персонала, о контрактах с поставщиками и скидках для клиентов. Я работала с четырнадцати лет и немного «заработалась» за это время. Остро хотелось передышки.

Сэр Кристофер Гордон Трумен встречал меня в аэропорту Хитроу. Мне на мгновение показалось, что он при свете дня он очень плохо выглядит. Гораздо хуже, чем тогда в Мармарисе, в полутьме караоке-бара. Но я прогнала эту мысль подальше. Все-таки, мы с ним встретились после трехмесячной переписки. Надо радоваться этой встрече, а не искать в мужчине недостатки. Крис погрузил мой чемодан в свой большой черный джип и повез меня в паб обедать. Я пила свой любимый «Гиннес» и наблюдала за Крисом. Я смотрела на него и никак не могла понять, почему у него слезятся глаза, как у старика. С самого начала мой лорд начал предъявлять на меня мужские права. Я не была готова вот так, с места в карьер, развивать отношения и предпочла не замечать его притязаний. Мы гуляли, разговаривали. Но, как я не старалась, я так и не смогла разглядеть в нем мужчину. Для меня он был просто друг. Немолодой друг… Говорил он много, сбивчиво, торопливо, словно опасаясь, что его перестанут слушать. Как-то несолидно для лорда. И для директора. И вообще меня начал грызть червячок сомнения. Что-то меня в этом человеке очень смущало и напрягало. Я так и не смогла в тот день понять, что.

Я сослалась на усталость и сказала, что хочу отдохнуть. Лорд послушно отвез меня в гостиницу.

И буквально через пять минут прибежала Валюшка. В очаровательном пальто светло-изумрудного цвета с круглыми прорезными карманчиками. Купила его в Париже в аутлете. Выглядит, как обычно — супер! Мы обнялись. Валя была в шоке меня, помолодевшей.

— Вау! Аля! Ты сейчас выглядишь даже моложе чем десять лет назад, когда мы познакомились в фирме у Слатвинского! — воскликнула она.

Это было правдой. Некоторые из моих знакомых даже перестали меня узнавать. В моей внешности что-то изменилось, точно следы последних восьми лет непростой жизни были стерты с моего лица. По уже установившейся традиции, мы с Валей завернули в маленький, очень старый паб и пили мой приветственный «Гинессс»..

— Адажий! Колись, что за парень? Ей почему-то казалось, что я преобразилась из за мужчины.

— Да нет никого, про кого ты не знаешь, — сказала я, подсаживаясь к стойке бара.. Валюшка крутилась ужом, пытаясь вызвать меня на откровения, но я упорно молчала. Рассказывать про фиаско на личном фронте всегда непросто. Да и что рассказывать? Я и сама толком не поняла, что это было с ди джеем — роман или не роман. А только стоял перед глазами тридцатилетний парень с ослепительно белой кожей, удивительно похожий на молодого принца Вильяма. Кстати, звали его Гэрри. Как второго из принцев, рыжего и конопатого, удивительно похожего на своего отца. Такая вот котовасия!

— Ну, а что там наш лорд? — спросила Валя.

Я поделилась с ней своими сомнениями по поводу Криса. Тогда Валюшка предложила назавтра встретиться вчетвером, благо, был повод. «Кертис» устраивал дневной прием по случаю очередного аукциона.

На приеме должен был быть и Тони, Валюшкин английский муж. Решено было пообедать вчетвером после мероприятия, дабы Валя и Тони могли познакомиться с моим лордом поближе и выяснить, чем он дышит на самом деле.

— Тони быстро разберется, что за мужик этот Крис, и можно ли ему доверять, — сказала Валюшка, вручая мне приглашение на две персоны.

Наутро в половине двенадцатого Крис заехал за мной в отель и отвез меня на Бонд-Стрит, где располагался аукционный дом. По всему выходило, что мой «аристократ» не слишком часто посещал подобные мероприятия. Крис был одет в костюм, который давно уже вышел из моды и выглядел в нем совершенно нелепо. Видимо, авиакомпания у него была очень маленькая, и официальный стиль одежды был там не принят. Как же иначе объяснить наличие у Криса костюма, который надо было отдать Армии Спасения еще лет десять назад.

Тони, Валин муж, напротив, был одет модняво и моложаво. Он отнесся к Крису весьма дружелюбно, а вот Валюшка была явно разочарована и раздосадована. Наметанным женским взглядом она уже определила, что Крис — совершенно не тот человек, за кого себя выдает. Но она изо всех сил старалась не подать виду. Тони отвел меня в сторонку и ткнул пальцем в визитную карточку Криса. Собственно говоря, у Криса было две карточки — одна с должностью авиакомпании и вторая — с титулом. Я взглянула на карточку с титулом и остолбенела — герб моего дорого лорда « позаимствовал» верхнюю часть герба национальной сборной Англии по футболу. И еще на нем отсутствовал девиз. Это было даже не странно, а уже как-то смешно.

Подошел официант с подносом. Я взяла бокал «Беллини», не отрывая взгляда от Криса и Тони. Они смотрелись рядом, как папа и сын, хотя Тони было на тот момент уже сорок семь. На Тони были хорошо сидящие дорогие джинсы и замшевый пиджак, он был подтянутый и моложавый мужчина. И рядом Крис, похожий на взъерошенную упитанную серую курицу. И эти двое мужчин — почти ровесники? Очень странно.

В задумчивости я взяла с подноса официантки вишню и чуть не сунула ее в рот.

— Это пластик! — успела крикнуть официантка. Я посмотрела на ее испуганное лицо и вернула вишенку на поднос.

С приема мы плавно переместились с очаровательный китайский ресторан, в котором нам предложили диковинные пирожки дим сум, которые подали прямо в деревянных ситах, в которых их готовили на пару. Чай был принесен в прозрачных стаканах, которые позволяли наблюдать, как раскрывается в процессе заварки темно-зеленый бутон и из него выпадает сиреневый трехэтажный цветок. В кафе было уютнее, чем на приеме, где Крис в своем нелепом костюме, рассказывающий свои неправдоподобные истории нарочито громким голосом, привлекал слишком много ненужного внимания.

Тони продолжал «раскручивать» Криса и добился-таки от него признания в том, что данный титул не унаследован им от родителей, а куплен его деловым партнером Джейми вместе с землей. Самому Джейми этот титул был совершенно не нужен, и он подарил его Крису. Вот так Кристофер Трумен стал «аристократом»! Но, в таком случае, зачем же вообще в таком случае об этом рассказывать? Если ты — грузчик из Глазго, с тобой тоже есть о чем поговорить. О футболе, например, или о регби.

К несчастью, Крис оказался на редкость болтлив и …хвастлив. Он болтал и хвастался так самозабвенно, что мне даже стало неловко за него. Крис все больше и больше меня смущал. Оказалось, что в Мармарисе, где мы с ним познакомились, Крис был с почетной миссией — вызволял из турецкого плена украинских проституток. И прочее, и прочее… Рассказ больше походил на краткое содержание какого-нибудь боевика. Во все это с трудом верилось. Точнее, не верилось вообще.

Через два дня мы с Крисом должны были ехать во Францию, в Лилль, в романтическую поездку, которая мне была давно обещана моим английским ухажером. Честно говоря, ехать с ним куда-либо мне уже совершенно не хотелось. Валюшка принялась меня уговаривать. Мол, меня эта поездка ни к чему не обязывает, что можно съездить для разнообразия и расширения кругозора. И я, скрепя сердце, согласилась.

Конечно, это было прикольно — заехать прямо на джипе Трумена в поезд, и в нем пересечь Ла-Манш. Минут пятнадцать — и ты на материке! Но на французской таможне случилось нечто, что окончательно оттолкнуло меня от Криса Трумена. Точнее, я окончательно поняла, что ему бы больше подошла фамилия Лаймен. То есть лгун.

Представьте себе, что из рук моего великовозрастного Ромео выпал его паспорт и раскрылся аккуратно на дате его рождения. Я наклонилась, чтобы поднять документ. Вы не поверите, но ему было ровно на десять лет больше, чем он о себе говорил! А я то думала, что это только женщины себе возраст убавляют. Что за незадача у меня с англичанами — то голубец, то отчаянный враль…

Был октябрь. Над моей головой пролетали огромные птичьи стаи. Видимо, перелетные птицы. Их путь лежал на юг. Их были тысячи. И над Лилем они заходили на крутой вираж… Он такого обилия птиц даже небо потемнело. И так же темно было у меня на душе!

Всю дорогу я не проронила ни слова, вяло отвечала на вопросы, и вид у меня был отсутствующий. Крис, видимо, понял, что я успела раскрыть его тайну, и его вопросы тоже носили формальный характер, только для создания видимости беседы.

Я никак не могла понять, откуда у взрослого мужчины взялось такое бесшабашное, почти детское вранье, и на что он, собственно говоря, он надеялся, затевая эту историю со мной. Видимо, не верил в то, что я приеду в Лондон. Думал, что эпистолярный роман так и останется в электронном почтовом ящике.

Меня саму отучила врать такая история. Это было классе во втором. Мальчишки били крысу в коридоре. Конечно, крысе не место в школе. Тем более обычно дворовой серой крысе, а не какой-то там красноглазой альбиноске из красного уголка. Но они били ее с такой жестокостью и остервенением, что стало ясно: убьют.

Чтобы спасти несчастное животное, я кричала, что это моя крыса, и что я не дам ее убить. Прозвенел звонок, и пришлось идти на урок.

Прошло дней десять. Звонок в дверь. На пороге стоит большой мальчик, класса из седьмого, не меньше.

— Здравствуйте, я вам вашу крысу принес. Мы вот лапку ей подлечили, она в полном порядке. Можете забирать!

— Нет у нас никакой крысы! — сердито сказала мама и захлопнула дверь перед несчастным мальчиком. Мама была уверена, что это просто недоразумение. Но я — то знала, что мальчик пришел по адресу. Мне было так стыдно за свое вранье. Даже несмотря на то, что это спасло жизнь несчастному животному. Но затруднило жизнь бедному мальчику. С тех пор я стараюсь не врать. Лучше вообще не ответить на вопрос, чем соврать в ответ.

Вранье же Криса имело совершенно другое свойство. Популярность любой ценой, а потом — хоть трава не расти! И этот человек говорил мне о серьезных отношениях! Крис был так и не повзрослевшим большим пупсом.

В Лилле, а именно туда мы приехали, мы зашли почему-то в американский стейк-хауз, где нам принесли сильно пережаренную говядину. Я попросила официантку принести другой кусок мяса, поскольку ЭТО есть просто невозможно. Я удивляюсь себе сама, но я чуть не устроила скандал в этом ресторане. И это Франция — столица мировой гастрономии! Хотя, наверное, в этом Лилле и пойти было больше некуда. Маленький портовый город.

Потом Крис зашел в винный магазин, загрузил в джип пару ящиков вина, пару ящиков шампанского, бутылок пять коньяка. Причем он уверенно прошел мимо Шабли, а выбрал банальное Шардоне. Опять вранье!

Мне кажется, что именно винный шопинг и был целью его поездки, а вовсе не собирался он сделать приятное своей гостье из России. Скорее всего, так оно и было. Но я не хотела уходить из магазина без позитивных эмоций. Я купила себе свое любимое Пино де Шаран, розовое и белое. Это крепленое вино, или сотерн, производится без добавления сахара из подвяленного на солнце винограда. Идеальный аперитив, глоток щедрого французского солнышка!

Итак, поездка во Францию подошла к концу. Как, впрочем, и мое общение с Крисом. Видеть мне его больше совершенно не хотелось. Письма Криса наполовину состояли из вранья. Обидно, что я заглотила эту наживку и сейчас чувствовала себя, словно использованной.

Впрочем, все было не так плохо. У меня еще в прошлую поездку образовалось в Лондоне два очень приятных знакомства — психоаналитик латыш Роберт и музыкальный продъюсер Игорь. Роберт был настоящий джентельмен, деликатный и изысканный, как десерт «Тирамису». У него была породистая аристократическая внешность, безупречные манеры и потрясающий интеллект и кругозор. Он жил в Оксфорде, и его приемные дни были расписаны на неделю вперед. Поэтому приехать быстро он не смог.

С продьюсером Игорем я познакомилась в свою первую поездку в Лондон. Но я ни на что тогда не решилась. А к моему третьему визиту он уже был глубоко женатым человеком. Но дружеское общение же никто не отменял! Его фамилия была Березовский. Тогда, в нашу первую встречу яспросила, не является ли он родственником Б.Б.?

— Нет, — ответил он, тряхнув роскошной шевелюрой. — Но мы знакомы.

— И как? Приятно знакомы, или не очень? — пошутила я

— Лично я знакомством этим остался очень доволен. Б.Б. заплатил мне восемь тысяч фунтов только за организацию его частной вечеринки, не считая гонорара музыкантов. Тогда Б. Б. был еще жив и здоров.

Игорь был в Лондоне, да и в России, как оказалось, довольно известным музыкантом и автором текстов в жанре шансона. Он даже подарил мне свой диск с надписью: «Алевтине с пожеланием удачи на берегах Темзы».

Сам он десять лет назад он приехал в Лондон из маленького украинского городка под названием Полтава, с тремястами старыми фунтами в кармане. Долго мыкался по разным углам, пока не встал на ноги. Подлинную известность ему принесли тексты шансонных песен, изданные под патронажем самого Севы Новгородцева.

В последнее время Игорь занимался организацией частных вечеринок и поиском исполнителей для ресторанов и, отелей, организацией небольших концертов для русскоязычных исполнителей. Иногда работал в студии — записывал новые песни со старыми друзьями. Игорь писал тексты и играл на ударных. Я слышала его последние записи — очень качественная музыка!

Валюшка отнеслась к моему решению не общаться больше с Крисом с пониманием. Она даже перевезла мои вещи из отеля в их уютный домик в Хэрроу, чтобы я не чувствовала себя одиноко.

— В конце концов, ты же здесь и по поводу моего дня рождения тоже! — сказала она, уперев руки в бока. Тогда будем веселиться.

Тем временем, приехали из Питера ее старые друзья, Леша Замоскворецкий и два Костика. И теперь их ждала их приветственная пинта «Гиннеса».

А накануне Валя предложила мне попробовать коктейль из виски с яблочным соком. Я не люблю виски, не нравится его вкус. Но оказалось, что вместе с яблочным соком это даже вкусно, о чем я и поведала Валиным друзьям. Тони аж подпрыгнул!

— Как, Валия! Ты посмела разбавить мой односолодовый шотландский виски пятнадцатилетней выдержки яблочным соком и превратить благородный напиток в гнусное пойло!

Так неожиданно выяснилось, что за пять лет совместной жизни с Валюшкой ее английский муж отлично научился понимать русский язык…

Костиков было два. Чтобы их различать, мы звали их «Костик супом» и «Костик без супа». Костика без супа Валя знала давно, он был ее одногрупником в «Финэке».

Представившись мне, Костик протяну руку и произнес:

— Константин. Что в переводе с античного означает: «постоянный». Все знали, откуда эта фраза и мы дружно расхохотались. « Костик с супом» попал в их компанию случайно — приехал в Лондон по делу. И все время ныл:

— Что за страна такая, нигде супа поесть нельзя.

Второй Костик к супу был равнодушен, и ему в Лондоне решительно все нравилось. Поэтому, чтобы различать этих двоих, мы и звали их «Костик с супом» и «Костик без супа». Костик с супом был парень весьма забавный. Как-то раз ему захотелось съесть суши, но чтобы с помпой, в хорошем месте. Чтобы было о чем рассказать друзьям и знакомым. Валя посоветовала ему ресторан «Итсу», где отравили Литвиненко, который располагался в отеле «Хилтон». Валя отметила на карте Лондона крестиком нужное место, и Костик отправился искать ресторан один. Вернулся Костик ч аса через три. А ведь это было совсем рядом!. В Лондоне вообще все рядом. При желании весь центр можно обойти по кругу за день.

Мы спросили, куда он пропал.

— Да не пропал я! Ресторан искал.

— А как искал?

— Ну, показывал карту и говорил: ХИЛТИОН-ИТСУ-ЛИТВИНЕНКО.

Мы так и покатились со смеху.

Еще с этими парнями приключилась еще забавная история. Мы пошли в ночной клуб «Стрип Феллоу», ради хохмы, это Валюшка предложила. Поскольку это был один из самых модных тогда клубов со стриптизом. Красивые обнаженные девушки прогуливались прямо в зале и заигрывали с посетителями. Валя сказала, что нам там непременно стоит отметиться. Очень модное в этом сезоне место. Когда я в Питере, я не хожу по ночным клубам, ну, разве что за компанию с кем-нибудь из москвичей. В Лондоне — другое дело! Тамошнюю ночную жизнь надо вкусить, хотя бы раз в жизни.

Так вот: наших парней, всех из себя «на Версаче» и «Дольче и Габбана» не пустили в клуб, дескать, не тот дресс-код. Ну, пустили потом, но заставили куртки снять и остаться в футболках. Так, по мнению фейс-контроля, наши российские ребята больше соответствовали формату заведения.

Мы с Валей оставили их буквально на пять минут, отошли к стойке за напитками. Возвращаемся — они уже в окружении четырех стриптизерш. И бойкие белорусские девчонки уже наших парней раскрутили на бутылку шампанского за четыреста фунтов.. Хорошо, что мы вовремя подоспели, иначе, быть бы нашим ребяткам не только без курток, но и без штанов.

На следующий день мы отправились в район Челси покупать парням приличные английские рубашки, чтобы их везде пускали. Это был специализированный рубашечный магазин, выбор был поистине впечатляющий. Ребяткам померили шейки, длину рукава, назвали их размер, и подобрали им рубашки, приталенные и с запонками. Наши Леша и два Костика теперь были во всеоружии! На дне рождения Вали они были уже все в новых рубашках. Проходка в самые модные места Лондона теперь была им гарантирована!

Программа Валиного дня рождения была очень насыщенная. Сперва, все собрались в клубе «Тайгер-Тайгер», где выпили по коктейлю, потом переместились в клуб «Чайна Уайт», где часто бывали Мадонна с Гаем Риччи. Мадонну мы не встретили, но в модном лондонском клубе отметились.

Потом был, собственно говоря, состоялся торжественный ужин в ресторане на втором этаже уже не помню, какого клуба. Помню только, что ресторан был с видом на «Ковент-Гарден». Собственно горя, так когда-то назывался рынок, где в средние века бойко шла торговля брюквой и зеленью. Потом рынок дал название площади, а она, в свою очередь — театру, который располагался неподалеку.

В ресторане я снова увидела всех Валиных друзей, а некоторые, вроде Лены Мицубиши, были очень рады со мной увидеться. С ней мы ходили курить на террасу и шептались по поводу мальчиков, которые увлеченно смотрели регби на большом экране первого этажа клуба. Вся гамма чувств была написана на этих лицах! Не уровня балетов и опер «Коверт-Гарден», конечно, нона шекспировский «Глобус» тянуло точно!

Меню ужина было французским, изысканным, как и все, что Валя делала. Мне вспомнилась свадьба Вали и Жени в Музыкальном павильоне в Павловске. Чувствовалась та же рука мастера организатора вечеринок!

Вечер закончился в бразильском танцевальном клубе «Флоридита», где все мы плясали самбу и некоторые, не будем показывать пальцем, даже заигрывали с музыкантами. Бразильская самба — очень странный танец. Не бальная самба, а именно исконная, народная. Он может продолжаться до бесконечности. Или до тех пор, пока музыканты не устанут. По крайней мере, мне так показалось. Я уплясалась так, что тело болело еще два дня. Но лучше уж физическая боль, чем душевная.

Праздник закончился. Тони взял такси. Нам попался старомодный черный кэб, который отвез нас в Хэрроу-Он-Ве-Хилл. По дороге Валя жаловалась, что ужасно напилась, но это было весело.. Все-таки, тридцатилетний юбилей бывает раз в жизни. Можно и напиться! И наутро все чувствовали себя превосходно

История с Крисом потихоньку забывалась, на душе светлело. Наконец приехал из Оксфорда в Лондон психоаналитик Роберт. Предложил встретиться возле Биг Бена, как обычно. Мы чудесно провели время, в кафе, поглощая какие-то безумно вкусные шоколадные трюфели и ведя интеллектуальные разговоры. Мы обсуждали последние книжные новинки, свежие кинопремьеры. Выяснилось, что любимая русская группа Роберта — «Ленинград». Это было немножко неожиданно. Новый штрих к его портрету.

С продъюсером Игорем мы встретились в пабе, в котором было сразу шесть каминов. Тени от огня плясали по стенами и создавали приподнятую атмосферу. Березовский рассказал мне на прощанье такой анекдот.

Один человек после смерти попал в рай. И вроде все хорошо: птички поют, цветочки цветут. А как-то все равно скучно. Вдруг, откуда ни возьмись — маленький чертенок.

— Слышишь, мужик, а давай к нам на экскурсию в ад! Не бойся, я верну тебя обратно.

Тот подумал и согласился. Ну и весело было! Все выпивают, закусывают, девушки красивые ходят, задом виляют. Погулял, попил, вернулся в рай. На следующий вечер чертенок опять за ним пришел.

Так болтался этот человек дней десять туда-сюда.

А потом чертенок и говорит:

— Слышь, мужик, давай уже к нам насовсем. Подпишешь контракт…

Тот взял и согласился, только подписал контракт, как откуда ни возьмись два огромных страшных черта и давай его на сковородке жарить!

— Мы же так не договаривались, кричит мужик.

А один из чертей ему и говорит:

— А вот не надо путать туризм с иммиграцией!

Я уезжала из Лондона, полностью излечившись от своей англомании.

Глава 18

И я вернулась к своим баранам. А точнее, к своим лошадям…

В тот период лошади постепенно становились для меня синонимом проблем и постоянного нервяка. Я отчаянно пыталась найти что-то, чем сердце успокоится. И лошадей неожиданно потеснил… футбол.

Женщина всегда приходит к футболу через мужчину. Мужчины приходят и уходят, а футбол остается… Я пришла к футболу через того английского ди джей, что встретила в Мармарисе. Я звала его «Чеширский кот» за обаятельную улыбку, которая не сходила с его лица. Англичанин «болел» за свой клуб «Манчестер Юнайтед» так отчаянно, что я тоже, волей не волей, стала «болеть» за свой. За «Зенит». И этот клуб незамедлительно преподнес мне приятный сюрприз.

В том году наш «Зенит» совершенно неожиданно стал чемпионом России. Мы так долго кричали «Зенит — чемпион», а он все никак не чемпионил. И вдруг — свершилось! Мы — чемпионы России. Честно говоря, победу он вырвал в последней игре. Матч с «Сатурном» был исключительно «валидольный». Я даже пожалела, что не поехала в Раменское «поболеть». Все-таки, такое событие! Эпохальное.

Меня распирала гордость за наш питерский клуб и за его амбициозного голландского тренера. Надо сказать, что именно с приходом Дика Адвоката «Зенит» наконец-то заиграл в тот комбинационный, атакующий футбол, который мне так нравился в английском чемпионате. Смотреть игры «Зенита» иногда было ничуть не менее увлекательно, чем игры «Манчестер Юнайтед». Несмотря на неудачный конец водевиля под названием «чеширский кот» я продолжала смотреть футбольные матчи с неподдельным интересом.

У футбола оказалось еще одно замечательное свойство. Он объединял совершенно разных пот своему возрасту, полу и социальному положению людей. От кого-то я слышала, что за последнее время футбол стал нашей национальной идеей. Пусть лучше она будет такая, чем пьянство или безделье.

Вокруг «болели» все — сотрудники, партнеры, клиенты. Было человек пять-шесть, которые обязательно звонили мне после матча, чтобы обсудить со мной игру. Среди них

был один весьма колоритный человек — Виктор Дудкин. Он был меня постарше, лет этак на семь. Состоявшийся успешный бизнесмен, самый настоящий «кофейный король». То есть у его фирмы был эксклюзив на поставку самых дорогих и изысканных сортов кофе в нашу страну. Его «империя» принадлежала ему единолично. Это было для него принципиально. Когда-то, во времена дефолта, деловой партнер Дудкина скрылся, оставив ему двести тысяч долларов долгов. Виктор все вынес, выжил и поднялся. После этого он уже никому не доверял и никого « в долю» не брал. Много работал, но и зарабатывал соответственно.

В мою фирму он приехал заказывать керамическую черепицу для своего дорогущего рубленного из бревен дома. Миллиона два евро, если память мне не изменяет, стоил этот дом. И это еще без кровли. Самый обычный менеджер за всю свою жизнь заработает в десять раз меньше. Но Дудкин не был обычным. Он был уникальным. И поэтому богатым. Все честно.

Так вот этот Виктор только что вернулся из Австрии, полный впечатлений после чемпионата Европы, на матчи которого он ездил с друзьями-банкирами. Он приехал ко мне на минуточку, задержался на сорок минут и еще что-то кричал мне уже выйдя из офиса, уже на лестнице. Никак не мог расстаться с девушкой, которая так любит и понимает футбол.

Дудкин внешне был очень прикольный — с хвостиком. Волосы идеально зачесаны назад– волосинка к волосинке. Энергичен Дудкин был фантастически. От него буквально перло позитивом на многие метры. Человека, у которого была бы такая сильная энергетика, я никогда ни прежде, ни потом, не встречала. Мне нравилось, когда Дудкин звонил мне на работу по понедельникам, чтобы обсудить субботнюю или воскресную игру «Зенита». После его звонка у меня все как-то спорилось и получалось. Зато, когда он на меня «наехал», у меня все валилось из рук целый месяц. А потом и совсем развалилось. Но не будем забегать вперед.

В наших с ним отношениях не было совершенно никакого «криминала» — просто регулярное общение по телефону двух футбольных болельщиков, ничего больше. Обручальное кольцо Дудкина было шлагбаумом, который категорически мешал нашим отношениям вылиться во что-то большее. И вдобавок, он был отцом троих детей. Тут не о чем было вообще говорить! Его жена Лена случайно появилась на горизонте, и на всякий случай решила пресечь эту опасную по ее меркам связь. Уже не помню, как это получилось, но она столкнула нас с Дудкиным лбами. Кажется, кто-то из рабочих, проводивших монтаж кровли, ляпнул ей, моя фирма неправильно посчитала материал. Лена живенько преподнесла эту новость мужу, щедро добавив черной краски.

Дудкин «завелся» не на шутку. Он орал на меня по телефону битых полчаса. В этом момент я искренне пожалела Лену. Жить с таким человеком, как Дудкин, было весьма непросто. Такой мужчина — как асфальтовый каток. Он сметает все на своем пути, двигаясь к намеченной цели. И ты никогда не знаешь, когда он развернется и поедет на тебя…

Мне было жаль потерять такого интересного собеседника. Дудкин был умен и имел

собственное видение игры. И он очень любил футбол и мог по-настоящему оценить красоту моментов, возникающих на поле.

Я рассказала эту историю в качестве примера того, как футбол объединяет самых разных людей. Лошади, наоборот, всегда проводили между мной и собеседником резкую грань. «У тебя есть свои лошади! У, ты какая! Капиталистка!» Неприступная, дерзкая. Вызов обществу. А о футболе же, напротив, можно было разговаривать часами, с самыми разными людьми. Я уже неплохо разбиралась в игре и быстро оценила преимущества, которые дает женщине владение этой чисто мужской темой. Я была настоящая диковинка. Этакий «свой парень» в юбке. Женщина-мечта. Блондинка, эффектная, хорошо готовит, любит футбол…

Но лошади по-прежнему требовали моего внимания. Я продолжала ездить на конюшню, садилась то на Харлея, то на О Хару, подруливала их, шлифовала свою посадку, ездила в поля. Но, скорее, по привычке, на автопилоте. Как обычно, чистила лошадей, седлала, выводила из конюшни, после езды замывала из шланга копыта, снимала амуницию, мыла трензеля, растирала лошадь соломенным жгутом, ставила в денник.

Я видела, как горят глаза других частных владельцев, когда они приезжали к своим лошадям, и радовалась хотя бы за них. Некоторые из них совершали почти те же ошибки, что и я: попадали в зависимость от непорядочных тренеров и берейторов, покупали дополнительных лошадей, которые были им совсем не нужны. Одного из них, Константина Агапова я изо всех сил пыталась отговорить от опрометчивых поступков.

Дело было так. Константин был директором компании, у которой, фактически, была монополия на грузовые железнодорожные перевозки с Москвой. Теплое хлебное место. Впрочем, Константин себя крутым бизнесменом не считал, да и не являлся им. Всем заправлял его старший брат Алексей, который жил в Москве. Константину оставалась чисто представительская функция. Он был поклонником писателя Хемингуэя и большим другом Остапенко, тогдашнего министра путей сообщения. Как то раз, зайдя к Константину в кабинет, я увидела два портрета, висящих рядом в одинаковых рамках и спросила:

— А какая связь между Остапенко и Хэмингуэем?

— Во дела! — рассмеялся Агапов, — ты первая, кто задал такой вопрос. Мои посетители делятся на две категории. Первая спрашивает: а кто это рядом с Хемигуэем, вторая — а кто это рядом с Остапенко…

Мы вообще с ним были «одной крови». То есть Константин, так же как и я, с детства любил лошадей. У него была голубая мечта — восстановить усадьбу, в которую он, еще маленьким, бегал в школу. Деревня «Новоселье» располагалась под Лодейным полем, часах в четырех езды от города. В дивно красивых местах. Константин хотел, чтобы в бывшей господской усадьбе обязательно были лошади, как до революции. И задумал открыть там свою племенную конеферму.

Казалось бы. Ну что здесь плохого? У человека есть благородная миссия, есть свободные деньги — вперед! С Агаповым мы были знакомы еще с тех времен, когда я продавала своих бархатовских кобыл. Он приезжал их смотреть, но они показались ему простоватыми и неинтересными. А за родословную он платить не захотел. Он вообще был по крестьянски прижимист. Так мои кобылы достались Пенам, а что было дальше, вы помните.

Константин, конечно, советовался со мной по поводу приобретения производящего состава будущей фермы. И я дала ему совершенно здравый и дельный совет — разводить одну породу, предположительно, тракенов, поскольку именно они были самыми

универсальными спортивными лошадьми. Хорошо раскупались. В то время приобрести приличных тракененских маток и неплохого жеребца было не так уж сложно. На том же Русско-Высоцком.

Константин поблагодарил меня за совет и сделал все по-своему. С типично тельцовым упрямством. То есть накупил пять разнопородных кобыл — двух латвиек, двух ганноверанок, одну нечистопородную тракенку, с нулями. И это после того, как я ему подробно рассказала, что такое «ноль» в родословной племенной лошади.

— У меня, — сказал Константин, — будет своя порода, агаповская. Когда-то у меня были кролики, и они были самые лучшие в деревне, с гордостью говорил новоиспеченный коневод.

Одно дело — кролики, а совсем другое — лошади. Для формирования новой породы должно пройти минимум лет двадцать. А производящй состав должен насчитывать не менее ста кобыл и десяти жеребцов. Ни одному частному владельцу, даже очень состоятельному, это не под силу. Это размах, поистине, государственного уровня. Ничего этого, наш Константин, конечно, не знал, да и знать не хотел.

Жеребца, надо отдать должное, Константин купил хорошего. Опрос был мелковат, всего сто пятьдесят семь сантиметров в холке, но очень породен и гармоничен. Он был вороной без отметин, и, видимо, этим покорил сердце начинающего коневода. Еще Опрос был внуком олимпийского чемпиона Топкого, который когда-то блистал в конкуре, и это было хорошо для репутации будущих жеребят. Плохо было лишь то, что под чистопородного тракененского жеребца планировалось поставить нечистопородных кобыл, и кобыл вообще другой породы. И это я еще не видела самих кобыл. Вдрг они порочны? Непонятно было, какой результат будет у такой племенной работы. То есть, наоборот, понятно какой. Плохой.

А по характеру Проша был — чистое золото. Деликатный, воспитанный жеребец. Уговорит любую. И движения у него были шикарные — просторные, летящие. В спорте себя показал отлично.

Константин был на редкость упрям. Он взял в аренду развалины вышеупомянутой усадьбы. Она состояла под охраной Городского комитета по охране памятников, и было возможно только взять ее в аренду, ни никак не выкупить. В восстановление старинных построек были «вгроханы» шальные миллионы. А вот будет ли когда-нибудь какая-то прибыль от этих инвестиций? Скорее всего — нет. А уж от лошадей — тем более. Мне было слишком хорошо известно, как сложно бывает продать лошадь без особых заслуг или эффектного экстерьера. Деньги, потраченные на ее выращивание, никогда не вернутся. В лучшем случае удастся получить процентов двадцать от ее себестоимости. Это надо четко понимать. И ладно бы, ему бы никто об этом не сказал, но, нет пророка в своем Отечестве.

Итак, Константин наступил на все возможные грабли на этом тернистом пути и наплодил жеребят непонятной породы, которые никому не были нужны. Покупатели приезжали, качали головами и уезжали себе восвояси. Лошади то «пустые», не получали никакой работы. Просто бегали в поле, нечищеные и неоповоженные. Копыта им Константин расчищал сам. В целях экономии. Молва об агаповских лошадях шла нехорошая.

Озабоченный начинающий коннозаводчик позвал меня в гости…

В середине января село утопало в снегу и смотрелось исключительно живописно в обрамлении кружевных деревьев и кустов. Лошадям мороз был не страшен — конюшня была капитальная, кирпичная, с просторными денниками, дробилкой для овса и вместительной кормовой. Костя поседлал двух кобыл, ноги одной из которых мне решительно не понравились, и мы отправились осматривать окрестности. Было морозно и сухо. Несмотря на минус двадцать пять, мы часа полтора скакали по полям и пригоркам. Выданная мне гнедая кобыла оказалась жутко вредная и ссадила меня на развилке двух дорог. То есть я хотела поехать направо, а кобыла налево. Так мы и поехали, она отдельно, а я отдельно, но уже в пешем строю и с ускорением. По счастью, я приземлилась в сугроб, довольно мягко. Костя уступил мне свою вороную кобылу, постарше и поспокойнее, ту, что с «разметом», и прогулка продолжилась.

Деревенские шушукались: «Кто это вместе с барином верхом рассекает?».

Но мне было не до них. Вот мелькнула вдалеке лисица — рыжая узкая ленточка на белоснежном снегу. Темной широкой лентой вилась река Сясь, и где-то неподалеку звонил колокол. То был монастырь Александра Свирского. Места, конечно, дивные, но уж слишком далеко от города. И, если бы Костю «приперло», то вернуть вложенные сюда деньги он уже не смог бы при всем своем желании.

Вороная кобыль с пороком конечностей оказалась одной из купленных Агаповым маток. Естественно, жеребоенка она дала такого же порочного. Из приплода так и не удалось никого продать. Свободные места на конюшне закончились, кобыл крыть перестали. Вот и вся племенная работа. Агаповской породы лошадей не случилось.

И все-таки конники — особый народ! Они готовы тратить последние деньги на своих любимцев, проводить с ними все свободное время. Я имею ввиду исключительно любителей, не профессионалов. Людей с неочерствевшей душой, которые по-прежнему видят лошади друга, а не спортивный снаряд или средство для достижения своих амбиций. На спортсменов я вообще смотрела с содроганием.

Помню, на кубке Губернатора, куда я привезла свою кобылу О Хару, я наблюдала подобную сцену. Маститый спортсмен, мастер спорта, неудачно отпрыгал маршрут. Виноват был всадник, ибо был нетрезв и утратил координацию. Но не окончательно. «Мастер» слез с коня и пнул его сапогом чуть выше скакательного сустава. В этот момент он был сам похож на мерзкое, отвратительное животное. А ведь все вокруг смеялись, и «мастера» даже не дисквалифицировали за этот акт хулиганства прямо на боевом поле. В Германии бы этого урода просто выперли бы из конного спорта с «волчьим билетом». Там совершенно другая культура общения с лошадью…

Помню берейтора Олю Суворову, которая взяла предоплату за работу с моей чудесной кобылой и, не предупредив, просто бросила ее на неделю. У меня на тот момент были проблемы на работе, и я попросила Олю, у которой была машина, подъехать в фуражный ларек, располагавшийся в десяти минутах езды от конюшни, и купить ячмень, кукурузу, пшеничные отруби, травяную муку и подсолнечный жмых, чтобы подмешать это все в овес для О Хары. Оля сказала «угу», но через неделю позвонил конюх и сказал, что кормить вечером мою лошадь уже нечем. Личного водителя тогда у меня уже не было. Пришлось бросать работу, отменять встречи, ловить такси и закупать корма, а потом «голосовать» с мешками на дороге.

Когда я приехала со всем этим разнообразием на конюшню, то нашла свою замечательную душевную лошадь, стоящую в леваде, грязную и грустную.

К чему приводит отсутствие регулярной работы при обильной кормежке, вы помните. Так я в свое время лишилась Хуторка. Еще десять дней я выпрашивала у Оли свою амуницию, которую она оставила непонятно где, и не нашла времени вернуть на место. Седло и уздечка нашлись. Дорогие турнирные ногавки и гелевый вольтрап исчезли безвозвратно.

Вот такие бывают профессионалы-конники. Разумеется, не все! Я описываю самые крайние случаи и подсказываю, на что нужно обратить внимание при выборе того, который будет работать с вашей лошадью, если вы все же решитесь ее купить после описанных мною кошмаров. Как следует, расспросите о человеке, которому вы собираетесь доверить свою лошадь, о его порядочности и аккуратности.

Так что, как ни крути, а футбол по сравнению с лошадьми, гораздо менее затратное и менее хлопотное увлечение. Если не успел посмотреть матч в записи, то всегда можно потом глянуть в интернете. Может, не так интересно, поскольку ты уже знаешь счет. Но зато футбол видел, и знаешь текущее состояние команды и соперников. Но, оказалось, далеко не все мужчины разделяли мою страсть к футболу. Меня искренне огорчало, что мой Леша оказался человеком совершенно не футбольным.

Глава 19

Леша приехал в Питер из Голландии. В далеких девяностых, с подачи своей тетки-еврейки, случайно попал в голландский университет, отучился, а потом и остался в Голландии насовсем. В этой стране футболом болеют все — и мальчики, и бабушки. Когда играет национальная сборная, вся Голландия облачается в оранжевые одежды. Это цвета герцога Оранского. Многие известные футбольные тренеры — именно голландцы. Но повальное увлечение страны ветряных мельниц футболом Лешу так и не коснулось.

Позже Леша все же вернулся в Россию в рамках русско-голландского проекта по строительству морского порта. Алексей управлял драгой, намывающей берег. Таких уникальных специалистов в России не нашлось, и голландцы привезли Лешу. Лешка был страшно рад такому повороту событий. В Голландии ему было сытно, но неуютно. А здесь — все такое родное, свое…

Познакомились мы в конном клубе, где у него стоял конь по кличке Нерон, а у меня — О Хара и Харлей. Леша купил своего коня случайно, из жалости. Упросили «купить лошадку» конюшенные девочки. Мерин был травмирован и ему конкретно светил мясокомбинат, если срочно не найдется желающий оплачивать его содержание.

Леша был человеком щедрым, денег никогда не считал и не копил. Естественно, он не мог остаться в стороне и отвалил за Нерона двести тысяч, хотя красная цена тогда была этому буденовцу тысяч пятьдесят. Мерин был малость перестроенный, то есть круп торчал выше холки, невысокого роста, до ста шестидесяти, но нарядной темно-гнедой масти с крупными выпуклыми глазами. Полгода Нерон стоял, залечивая травму, и Леша скакал на других лошадях, на прокатных, терпеливо ожидая, когда поправится его любимец.

Леша много работал, и на конюшне чаще появлялась вместо него тогдашняя Лешина пассия, Света, с дочками. Эта Света была полным «чайником». Про лошадей не знала ничего абсолютно. Но заниматься с Нероном ей очень нравилось — кормить сахарком, чесать за ушком, гонять на корде, выводить в леваду. Как-то весенним вечером Света гоняла Нерона на корде в центре прокатного манежа. Лично я за это дело не берусь, ибо не сильна. Кордой нужно работать так же, как поводом, а не просто держать веревку в руках, наблюдая, как лошадка «нарезает круги».

Надо сказать, что у Нерона был на той конюшне недруг — рыжий верзила Варяг. То ли Варяг самоутверждался, то ли Нерон в присутствии огромного ганновера ощущал свою неполноценность. А только они приставали друг к другу постоянно. В тот вечер народу в манеж набилось изрядно. Мы с Хрюшей, то есть с Харлем, уже отработали тренировку и делали последний «трюх-трюх». Собирались выйти отшагиваться на улицу. На улице шел дождь, и быстро промокнуть мне совсем не хотелось. Куртка, конечно, специальная, непромокаемая, а вот мокрые бриджи будут холодно и противно прилипать к телу. А так в тесноте, но не в обиде.

Все случилось за пять секунд, не больше. Свету окликнула одна из дочек, сидевшая на трибунах. Света отвернулась. Всадник Варяга считал ворон и подъехал к Нерону слишком близко. Варяг ухватил Нерона зубами за ляжку, Нерон отбил задними ногами, но угодил не по Варягу, а Свете прямо лицо. Света истошно закричала, лицо моментально залила кровь. Пока было не понятно, насколько сильны были нанесенные ей Нероном повреждения… Присутствующие тут уж не растерялись и сработали четко. Кто-то подхватил Нерона и вывел на улицу, кто-то притащил пузырь со льдом, кто-то позвонил в неотложку, и она приехала очень быстро.

Хорошее еще, что Нерон в тот момент не был подкован. Но и без того итог был печален: у Светы была свернута шея, рассечена скула. Красивое холеное лицо моментально опухло и начало синеть, глаз заплыл.

С конниками вообще регулярно что-то случается, это, к сожалению, весьма распространенная в нашем деле вещь — ушибы, переломы, и не только. Иногда кто-то из спортсменов или любителей погибает. Замыливается глаз, утрачивается бдительность. Но на одной чаше весов лежит техника безопасности. На другой — человеческая жизнь…

Люди, приходящие в конный спорт должны быть готовы к внештатным ситуациям. Это большое животное порой ведет себя непредсказуемо. Очень часто мы пытаемся очеловечить лошадь и приписать ей то, чего бы нам от нее хотелось увидеть. Нерон казался Свете милым существом с бархатными губами. О том, что у мерина есть еще и копыта, она из виду упустила.

Светины дочки видели всю эту кошмарную сцену от начала и до конца и проникли настоящей ненавистью к Нерону, который чуть не убил их маму. Света с девочками на конюшне больше не появлялись. Сначала по понятным причинам, поскольку Света валялась по больницам, а потом из принципа. Конь для них просто перестал существовать. Он был для них орудием убийства.

К сожалению, Леша покупал коня второпях, не выяснив толком, какой у него характер. Лошади буденовской породы вообще часто бывают сложные, «однорукие». То есть привязываются к одному хозяину. А всех остальных просто терпят, периодически срываясь и показывая крутой нрав. Помните, я рассказывала вам про коня Бонитета, который больно кусался. И делал это просто так, от скуки. Тоже буденовец, хотя и наполовину.

Леша, мало раздумывал перед тем, как купить коня. Он сел на Нерона верхом и моментально оценил настильный размашистый его галоп. А галопом Леша любил скакать больше всего. Тонкая работа с лошадью, поиск контакта с ней, спортивные достижения — все это Лешу совершенно не интересовало. Ему было важно нестись вперед, навстречу ветру, забывая обо всем на свете, и его коню это тоже нравилось.

Еще Леша часто падал с Нерона, но это его совершенно не смущало. Нерон был до жути пуглив, то есть, конечно, не пуглив, просто это была его нахальная привычка. При каждом удобном случае это наглец шарахался в сторону. «Ах, птичка полетела, ах, что это за лужа страшная перед конюшней? Ах, машинка поехала, ах, самолетик пролетел». На мой взгляд, это было подло со стороны Нерона, он понимал, что Леша весьма неопытный всадник.. Но Леша был добрая душа, и ему было наплевать на ушибы и ссадины.

Итак, теперь Лешка теперь приезжал на конюшню один, и все время косился в мою сторону. То есть он и раньше на меня поглядывал, особенно когда я была верхом на О Харе. Кобыла у меня выросла просто роскошная, мимо пройти было просто невозможно. И всех в клубе поражал ее спокойный, уживчивый, доброжелательный характер. Конюшенные девочки любили ее и постоянно совали ей то морковку, то сахарок

и норовили отсыпать в кормушку лишний гарчик. Феня, это была ее уменьшительная кличка, никогда не грубила, относилась к конюхам сдержанно и уважительно.

Именно такой, на мой взгляд, и должна быть лошадь для частного владельца — добронравная. И по отношению к людям, и по отношению к другим лошадям. Моя кобыла дружила даже с теми лошадьми, которые вообще ни с кем не могли найти общего языка. Буланый ахалтекинец Эфир, который стоял в соседнем деннике, гулял вместе с Фенечкой в одной леваде и метался по деннику, когда моей красавицы не было рядом. Когда Эфира переставили на соседнюю конюшню, он регулярно сбегал оттуда, чтобы прийти в гости к своей давней подружке. Вот ведь как бывает!

Я держалась в новом клубе отстраненно. Приезжала и уезжала, погруженная в своим мысли. Ни с кем не дружилась, с местных дрязгах и разборках не участвовала.

И Леша пошел на хитрость, чтобы познакомиться со мной поближе. Он перепутал наши вольтрапы и подпруги и поседлал своего Нерона Фениной амуницией. В сушилке, мол, темно было, не заметил. А мне пришлось воспользоваться его снаряжением, а потом обменяться. Потом Лешка признался, что сделал это нарочно. В качестве компенсации морального ущерба хитрый Леша пригласил меня пообедать.

Я была голодна, совершенно свободна и не усмотрела в подобном приглашении никакой подоплеки. Мы с Лешей ели теплый салат из лосося, пили свежевыжатый апельсиновый сок. Разговор как-то не клеился. Конечно, меня волновала судьба Светы. Все-таки, все случилось на моих глазах. Можно было крикнуть ей «соблюдай дистанцию», но мне не хотелось обидеть Свету. А обижалась она по любому пустяку: то дорогу ей не уступили, то дверь перед ней не открыли.

Как-то раз я гаркнула на нее в сердцах, поскольку видела, что она собиралась садиться в седло прямо в конюшне, а это строжайше запрещено, потому что очень опасно. В конюшне самое главное — соблюдение норм техники безопасности, а всякие там политесы — дело десятое. Так она недели две проходила мимо меня с гордо поднятым подбородком. Потом, правда, смягчилась. Светка была по-своему, хорошая баба, добрая. Кормила сахаром и сухарями всех подряд, не только своего Нерона. И, когда кто-то стащил ее «манерный» белый хлыст, тоже трагедий устраивать не стала, просто купила новый. На конюшне постоянно тусуется всякий малоимущий народ и все время что-то «тырит». Если скандалить из-за каждой украденной вещи, то никаких нервов не хватит.

Короче, я чувствовала какую-то свою вину за случившееся со Светой.

Подали горячее. Мне — перечный стейк средней прожарки, Леше — оленину с грибами, которую он вяло ковырял вилкой. Похоже, особого удовольствия ему еда не приносила, хотя то, что лежало на тарелке, пахло просто восхитительно. Я, наоборот, ела с аппетитом. Только в пабе«Оливер Твист» готовят такой потрясающий стейк, который тает во рту.

Я спросила, как чувствует себя Света — Лешка нахмурился.

— У Светы, похоже, роман с хирургом, который ее оперировал, — мрачно изрек он, глядя в сторону.

— Ух ты! Магия крови. — подумала я, а вслух произнесла:

— Видишь ли, Алексей, подобные романы — это довольно распространенный случай. Просто между хирургом и пациенткой всегда образуется особая связь. Так называемая магия крови. У пациента возникает огромное чувство расположения и доверия к своему хирургу. Некоторые женщины считают, что это любовь. Не Света первая, не она

последняя. Наплюй, все равно это все ненадолго. У этого хирурга таких свет, наверняка, вагон и маленькая тележка. Поматросит и бросит. Вернется твоя Света.

— Вероятно, — поморщился Леша, — только вот какие-то рамки приличия должны все

же соблюдаться. Конечно, я не герой ее романа. Если бы ей не нужны были деньги, она бы давно меня бросила. Но крутить внаглую с этим гадким доктором на глазах у детей — это уже ни в какие ворота не лезет, — и он забросил в рот очередную порцию оленины.

У меня даже рот открылся от удивления. Это значит, что Леше известно, что Света его использует, и он безропотно ей это позволяет.

— А тебе, вообще, не обидно, а, Леш?

— Ты это о чем?

— Ну, что тебя так используют.

— Я делал это не для Светы, а ради детей. Своих не нажил, а к чужим вот очень быстро привязался. Если бы дело было только в Свете, то мы бы уже давно разбежались.

Конечно, Алексей резко вырос в моих глазах. У меня бывший муж на родную дочь наплевал, не звонил, не общался, не интересовался, как она. Просто перечислял десять тысяч раз в месяц. А Лешка нянчится с чужими детьми. Конечно, девочки на Лешу были не похожи, но мне казалось, что это их со Светой общие дочери. Он возился с ними, как с родными, я сама это видела неоднократно.

Это был настоящий мужской поступок, а красота мужчины всегда была скрыта для меня в его делах. Не скажу, чтобы Леша был мужчиной страховидным, но внешность у него была совершенно для меня экзотическая. Он был наполовину бурят, наполовину еврей. Причем, если вторая половина была неявная, то первая была видна сразу, по разрезу глаз. Во всем остальном он был вполне ничего — не маленький, не толстый, не лысый, вполне сохранившийся к тридцати семи годам мужчина. Редкий случай.

Как-то незаметно наша с ним беседа перетекла в область кино, и Леша пригласил меня составить ему компанию на премьеру нового фильма Формана. Я согласилась, поскольку интересовалась творчеством этого режиссера. На ближайшие сеансы билеты закончились, мы купили билеты на семь вечера, а сами поехали погулять в Летний сад, пока его совсем не закрыли на реконструкцию. Леша пинал ботинком камушки и по-прежнему был невесел. Беседа крутилась возле лошадей, я рассказывала про Хуторка и Весеннего бала и свои неудачи на ниве конного спорта.

— Вот готовишь лошадь, готовишь годы. Иногда с жеребенка растишь. Долго и кропотливо ищешь контакт, отрабатываешь элементы. Как только есть, что показать, обязательно что-то случится.

— Может быть, твои спортивные амбиции и есть причина всех твоих несчастий. Может надо просто ездить, общаться с лошадью? Получать от нее удовольствие. А тебе вот непременно хочется быть первой, быть лучшей. Может, пустое это все?

У Лешечки была потрясающая способность ставить все на свои места. Мне для того, чтобы прийти к какому-нибудь логическому выводу, требовалась сделать два-три вывода промежуточных. Он находил верное решение сразу. И этим был для меня весьма притягателен в интеллектуальной плоскости. Он увлекался историей религии и знал про это огромное количество всяких интересных вещей. Даже его отчаянная ересь про то что христианство — продукт политических амбиций императора Константина, не вызывала бурных протестов в моей душе.

Иногда мне с ним было совсем непросто. Иногда Лешка был довольно резок в своих высказываниях, а зачастую и просто бесцеремонен. Но я старалась не обращать внимания на его колкости. Идеальных людей не бывает. А мне, безусловно, было с ним интересно.

Перед фильмом мы опять завернули поесть. Лешка был настоящий «проглот». И куда все у него помещалось? Ели мисо-суп, овощную темпуру и сашими из лосося.

Легкая японская еда, после которой совершенно не чувствуешь себя объевшимся. Наоборот, после еды ты готов плодотворно работать. Натрескавшись же мяса с картошкой, скорее всего тебя банально потянет в сон. Может быть, поэтому японцы такие трудолюбивые, а идеал русского человека — Емеля, лежащий на печи?

Фильм был историческим, «Призраки Гойа» одного из моих любимых режиссеров Милоша Формана, про жертву испанской инквизиции. Мой кавалер чувствовал себя в своей стихии. Леша постоянно наклонялся ко мне, чтобы прокомментировать какой-то исторический факт, потом убрал разделявший нас подлокотник, приобнял меня и уткнулся подбородком в мое плечо, а потом незаметно положил мне руку на талию и начал гладить меня по спине, медленно, всей ладонью и сжатыми пальцами. Мне сразу стало понятно, что Леша рассчитывает на продолжение нашей встречи в интимной атмосфере, и, судя по всему, продолжение будет очень приятным. Руки у Леши были просто волшебные — чуткие и нежные. В этот момент я уже знала, что «все будет». И все будет здорово.

Кино закончилось. После хорошего фильма всегда на душе становится светло. В приподнятом настроении мы вышли из Варшавского экспресса и сели в Лешину машину.

Леша повез меня домой. Ко мне домой. По дороге мы взахлеб обсуждали фильм. Все- таки, Натали Портман была неподражаема, особенно когда ее героиня вышла из каземата, в котором провела долгие годы. Как она шла, подволакивая ноги, как щурилась от яркого света. В эту игру веришь безоговорочно!

Мы уже почти подъехали к моему дому, как Лешка встрепенулся.

— Аля! А мне не хочется с тобой сегодня расставаться. Может, махнем ко мне?

— Ну что ты, Леша, я никогда не соглашаюсь на «продолжение банкета» на первом свидании.

Лешка явно сник.

— Да я, собственно, ничего другого и не ожидал… — пробурчал он, и погрузился в какие-то мрачные мысли. Лешка был так неподдельно расстроен, что я пожалела о том, что сказала ему то, что сказала. Когда мы подъезжали к Большеохтинскому мосту, как я вдруг осознала, что тоже не хочу с ним расставаться. В конце-концов, мы оба взрослые свободные люди. Я посмотрела на него в упор, улыбнулась и сказала тихо:

— Я передумала.

И ни на миг не пожалела, что нарушила свой принцип. Сказать, что Лешка был хорош — не сказать ничего. Наверное, если бы меня попросили составить список из качеств, которыми должен обладать идеальный любовник, то у Лешки они нашлись бы все. Он был неутомим и нежен, ловил мельчайшие оттенки моих желаний и с готовностью их выполнял. И, безусловно, затмил собою совершенно все, что когда-то было до него.

Моя жизнь круто переменилась. Она в некотором смысле закрутилась вокруг Леши. Точнее, он заполнил ее собою без остатка. За исключением времени, проведенного на работе, мы постоянно были вместе. То ходили в кино и гуляли, то ездили верхом в поля, драили и купали своих любимцев, а иногда просто не вылезали из постели сутками, делая перерывы только на еду, и на поход в соседнюю «Ленту», чтобы ее, эту еду добыть. Берейтора всегда были готовы нас заменить — платил им Лешка щедро. На приготовление

пищи дома время тратить было жалко, и мы питались тем, что готовила домовая кухня супермаркета «Лена». Иногда мне все же удавалось соорудить к уже приготовленному лососю какой-нибудь замечательный соус, но Леша моих кулинарных изысков не оценил, и я успокоилась.

Лешкина специальность в голландском институте была «менеджер проекта».

Теперь у него был проект под названием «семья». И он, по привычке, старался вести свой проект лучше всех. И была только одна область, где нам совершенно нечего было делать вдвоем. Леша не любил футбол. Не любил активно, транслируя распространенное мнение о том, что двадцать дураков гоняются за одним мячиком. Мне так и не удалось убедить его в красоте этого действа. Леша был к футболу равнодушен, впрочем, как и к любому спорту вообще. Впрочем, я уважала лешкино право иметь свое мнение по любому вопросу. И даже по этому.

«Зенит» тем временем выиграл Кубок УЕФА и должен был сразиться с другим моим любимым клубом — «Манчестре Юнайтед» за Супер Кубок. Эта игра традиционно проходила в Монако и, раз уж я не подорвалась в Манчестер (закончилась английская виза), да и на работе был «затык», то уж в Монако я должна быть обязательно. Леша отнесся к этой моей идее весьма благосклонно и охотно полез в кошелек. Остановиться мы решили в Ницце. Мои друзья-москвичи полетели сперва в Париж, а Валюшка и Тони поехали отдыхать в Портофино и должны были оттуда приехать в Ниццу непосред-ственно перед матчем. Короче, вся наша тусовка должна была собраться только на стадионе «Луи Дозьем» в Монако во время матча.

Питерские футбольные друзья, с которыми мы обычно ходили в спорт-бар «Тара Бруч», поехать в Монако не смогли. Одна барышня, Лена, боялась летать на самолете, другой, Саша, был весь в делах, третьего, Олежку, на футбол не отпустила жена. Они, конечно, мне слегка завидовали и кто-то даже съязвил, что, если дела пойдут совсем плохо, то я свою белую маечку 44 Тимощук смогу поменять на красную 7 Криштиану Роналду.

— Только не делай этого на трибунах! — велено было мне.

— О Кей, — ответила я, — я сверху надену.

Многие ворчали: