Бесплатный фрагмент - Непристойное предложение

События, описанные в этой книге, являются художественным вымыслом. Упоминаемые в ней фамилии, имена героев, названия компаний, организаций, средств массовой информации — плод авторского воображения. Все совпадения с реальными географическими названиями и именами людей, ныне здравствующих или покойных, случайны.

---

Эта книга посвящается

моей жене Любаше

Пролог

*** Вечером одного из январских дней 1992 года, когда по стране отгремели новогодние праздники, в кабинет президента Российской Федерации Б. Н. Ельцина по его вызову вошли двое: один представлял Министерство юстиции, второй — Министерство внутренних дел РСФСР. Дежурный помощник президента, вошедший вместе с ними из приёмной, доложил президенту, что он принял дежурство и в любую секунду, если Борису Николаевичу понадобится, подключится к решению порученного ему вопроса.

— Коля, иди, работай. Нас не беспокоить. У нас важный разговор. Понадобишься — нажму кнопочку «приёмная». Так?

— Да, Борис Николаевич, — он вышел из кабинета и прикрыл за собой дверь.

Сенатский дворец на территории Кремля, имеющий три этажа, в одном из помещений которого на втором этаже располагался кабинет президента, был построен в конце восемнадцатого века, во времена правления Екатерины П. По приказу царицы его строительством занимался русский архитектор Матвей Казаков.

Сенатский дворец — самая крупная постройка, возведенная по проекту М. Ф. Казакова. По замыслу зодчего большое здание призвано было стать символом закона, идеалов гражданского общества и мощи российского правосудия. Именно поэтому автор проекта выдержал дворец в строгих традициях классицизма. Проектируя высокий округлый купол, архитектор стремился сделать Красную площадь еще более выразительной. И, надо сказать, задумка вполне удалась.

Рабочий кабинет Бориса Николаевича Ельцина — комната площадью семьдесят пять квадратных метров с тремя окнами и небольшой приёмной. Все стены в кабинете покрыты зелёным шёлком. В центре массивный стол белого цвета с золотой инкрустацией. На нём обычно в работе несколько папок. Сегодняшним вечером на президентском столе одна папка красного цвета, на которой написано слово «Секретно».

Для папки «Секретно» в служебном помещении, примыкающем к кабинету, имеется специальный сейф, контроль за которым, в отсутствие хозяина кабинета, выведен на пульт дежурного помощника.

Выйдя из кабинета президента, Николай сел на своё рабочее место и первым делом включил сканер проверки отсутствия подслушивающей и записывающей аппаратуры в самом кабинете и на людях, приглашенных президентом для беседы. Сказанная Борисом Николаевичем фраза: «У нас важный разговор» — как раз и предусматривала именно такой порядок действий. Видимо, вопрос был сверхсекретный. Дежурный всё делал по инструкции, разработанной службой охраны президента.

— Товарищи, проходите, присаживайтесь. Разговор у нас с вами будет непростой и, видимо, долгий, — Борис Николаевич рукой показал на стулья, приготовленные помощником для вошедших.

— Я просил своих специалистов из администрации перед нашей встречей ознакомить вас со стенограммой заседания правительства от пятнадцатого ноября 1991 года. Надеюсь, что информация вами изучена.

Имея в виду те задачи, которые стоят теперь, после развала СССР, перед Российской Федерацией, мы не имеем времени на раскачку. Такого кризисного состояния не было, может быть, за всю историю России: экономического, финансового, материального обеспечения людей, социальной сферы, культурной, духовной. Такого состояния в развитии промышленности, сельского хозяйства. Что ни возьми, то не просто проблема, а или кризисная ситуация, или близкая катастрофа. Действительно, мы оказались сейчас на узкой тропинке, которая идёт по краю пропасти, а одна наша нога уже практически там.

От СССР остался огромный бюрократический чиновничий аппарат, насквозь сгнивший и коррумпированный. Времени на расследования, суды, борьбу с теневыми ОПГ, внедрившимися в государство и сросшимися с госаппаратом, уже нет. Мы просто обязаны убрать с нашего пути этих зарвавшихся преступников. Понимаю, что я говорю о мерах неконституционных и неправовых, но история не оставляет нам времени. Или мы их, или они нас. Надо создать группу не больше сорока-пятидесяти специалистов с самыми широкими полномочиями. О её функциях, задачах, инструментах и решениях не должен знать ни один человек, кроме нас троих. Вам предстоит принимать окончательные решения. О каждом принятом решении — мне доклад. Мы обязаны деньги, которые эти люди наворовали и продолжают воровать, вернуть государству. Вор должен быть уничтожен вне зависимости от того, какой пост он занимает. Даю десять дней на проработку всех мероприятий и жду вас с предложениями и подготовленными решениями. Ваши руководители и подчиненные не должны ничего об этом знать. Я дам команду. Вы будете выполнять только поручения президента. Мы с вами запускаем операцию «Серебряная стрела», которая должна остановить и обезвредить людей, объявивших нашей стране войну.

Вы представляете два ведущих министерства — юстиции и внутренних дел. Вы практически по 20 лет проработали каждый в своей системе и прекрасно знаете их изнутри. Я не буду скрывать, что поручал проверить вас, членов ваших семей, вашу трудовую деятельность. За всё время вашей работы не выявлено ни одного компрометирующего вас момента. Прошу приступить к работе немедленно…

Любые информационные и другие ресурсы будут подключены по мере необходимости.

Если кто-то из вас считает правильным отказаться от этого поручения — говорите сразу.

И представитель министерства юстиции, и представитель министерства внутренних дел подтвердили готовность работать над проблемой государственной важности. Они проговорили с президентом еще около полутора часов о деталях задачи, поставленной им главой Российской Федерации.

1. Неприятное происшествие на борту самолёта

***Ежемесячная газета «Абсолютно секретно». Октябрьский выпуск. 1992 год.

«…С 1991 года правительство постоянно меняет структуру управления рыболовством в стране. Часто меняются руководители. Явно создаётся впечатление, что власть делает всё, чтобы окончательно разрушить и ликвидировать рыбную отрасль. Судите сами. При СССР рыбное хозяйство страны занимало первое место в мире. Добыча рыбы обеспечивала производство и потребление практически на уровне медицинской нормы.

И было известно всем, что рыболовство является самой эффективной отраслью пищевой индустрии. Вложения в рыбное хозяйство начинали окупаться немедленно. При этом при производстве одной тонны рыбы требуется капитальных вложений в пять раз меньше, чем при производстве одной тонны мяса.

Первый удар по рыбакам нанёс Е. Гайдар — было упразднено министерство рыбного хозяйства. Вместо него создан Комитет по рыболовству при Минсельхозе РФ. После создания Комитета началась активная фаза ликвидации рыбной промышленности. Пошли указания о срочной, до первого октября 1992 года приватизации отрасли.

Началась война за основные средства береговой рыбной промышленности и флота…»

Из интервью экс-заместителя министра рыбного хозяйства СССР.

Двадцатого сентября 1992 года при невыясненных обстоятельствах погиб один из первых заместителей Комитета по рыболовству В. А. Краснов. В условиях плохой видимости на автодороге г. Адлер — п. Красная Поляна произошло происшествие, в результате которого автомобиль Hummer H1, которым управлял В. А. Краснов, на пустой трассе из-за не справившегося с управлением водителя на большой скорости вылетел за пределы дорожного полотна, упал в обрыв, несколько раз перевернулся и загорелся. Прибывшим спасателям спасать было уже некого. Водитель погиб на месте.

Интересно, что в этот же день в элитном посёлке Рождественский по Рублёво-Успенскому шоссе в Московской области сгорел трёхэтажный особняк, принадлежащий погибшему чиновнику.

Прокуратурой начато расследование и открыто уголовное дело, в котором оба происшествия объединены в одно.

⠀

Начало весны 1994 года было достаточно тёплое и дождливое. К концу марта полностью растаял снег. Частые дожди при температуре, не опускающейся ниже плюс десяти градусов, питали почву. Вся флора, и та, что находилась под землёй, и та, что зимовала над её поверхностью, тоскливо терпела зимние морозы, холодные восточные ветры, частые в Ростове в феврале, чутко прислушивалась к первым тёплым и несмелым лучам солнца. В первой декаде апреля солнце будто бы окрепло, набралось сил и уже стабильно и успешно принялось будить ото сна природу. А та бодро начала просыпаться и радовать людей набухающими почками с сочной, ярко-зелёной, уже видимой серединкой и травками, будто бы за одну ночь изменившими свой зелёный цвет с пастельного оттенка на более яркий. Пение городских птиц, чириканье воробьёв и карканье ворон, без которых не обходится ни один город, стало не только громче, поменялись и стали радостными слова и мелодии песен наших пернатых друзей, да и голоса их приобрели нотки крещендо и кантандо. Вдобавок ко всему солнышко стало подниматься из-за горизонта раньше, радуя и пернатых, и горожан своими еще если не тёплыми, то яркими лучами. Количество пасмурных дней быстро пошло на убыль.

Впору было вспомнить слова из песни Сергея Трофимова:

…И рыжею девчонкой, тёплою ото сна,

В озябший мир придёт Весна…

Закончив все дела на борту самолёта после возвращения из очередного рейса в Ростов, я с нашими бортпроводницами Дарьей и Ольгой спустился по трапу на донскую землю и направился к выходу в город, находящемуся в здании аэровокзала. Дарья, конечно, выглядит на «миллион долларов»: серые глаза, русые волосы, чёткий макияж без излишеств. Всегда со всеми вежлива. Всегда чудная улыбка на лице, заставляющая улыбаться собеседника и оборачиваться проходящих мимо мужчин. Когда мы, болтая о чём-то абсолютно не важном и пройдя зону прилёта, вышли в зал, услышали, как по общей трансляции Дашу по фамилии пригласили подойти к дежурному по аэровокзалу. Она бросила нам: «Я сейчас» — и пошла в сторону комнаты дежурного.

Мы с Ольгой, остановившись у аптечного киоска, что-то продолжали обсуждать. Через две минуты аргументы и у меня, и у Ольги закончились, мы замолчали, удивленно посмотрев друг на друга: а где Даша? Её не было. Ольга, перевесив сумку со своими вещами с правого плеча на левое, сказала: «Так, ты, если хочешь, жди Дарью, а я пошла на остановку. Пока!» Я махнул ей рукой и продолжал стоять и автоматически наблюдать за передвижениями авиапассажиров по залу.

Незаметно начал думать о тех чувствах, зарождение которых в последнее время заметил в себе по отношению к Дарье. Мне почему-то плохо, когда я её не вижу целый день, мне чего-то не хватает. Я начинаю нервничать, не могу сосредоточиться на книге, которую читаю, или начинаю проигрывать в шахматы соседу по общаге Николаю, который по моим понятиям играет в шахматы слабовато. Правда, оказаться в одно и то же время в комнате вдвоём и не быть загруженными какими-то житейскими делами получается не часто: Коля летает на Як-40 вторым пилотом и наш с ним график работы редко совпадает. Продолжаю исследование своих душевных струн, про которые любой человек, знакомый с музыкальной грамотой и сольфеджио, сказал бы, что я, человек мало знакомый с азами создания музыки, вдруг начал извлекать из струн не ноты, а мелодии. Появились ростки осознания необходимости быть рядом с Дашей, видеть её, знать, что у неё всё отлично, даже что она не голодна.

Мои раздумья прервала причина моего самоанализа, которая, подойдя сзади, похлопала меня по плечу со словами: «Юра, мне надо вернуться на борт. Этот Игорь из САБа, ты его знаешь, он сегодня дежурит и требует, чтобы я пришла, поднялась на борт и объяснила, что перевозят бортпроводники в самолёте и почему не заполнена бортовая документация. У нас всегда всё заполнено! Фигня какая-то!» Знаю ли я Игоря — Гарика — Гошу? Конечно, знаю. Наглый тип небольшого роста с вечно бегающими глазами, кучерявой шевелюрой, с лицом, не лишенным привлекательности. В аэропорту постоянно мелькает в жёлтом жилете с большими белыми буквами «САБ» на спине и неизменно включенной рацией на кожаном ремешке брюк. Кроме того, на его лице всегда читается непоколебимая уверенность в своей огромной значимости не только для аэропорта Ростова-на-Дону, но и для всей страны. Этот Гоша, положивший глаз на Дарью, при встрече с ней, даже если рядом был я с ребятами из экипажа или один, мог сказать что-нибудь неприятное, обидное или просто пошлое. Я его один раз одёрнул. Мы тогда шли с Дарьей по залу аэропорта. Игорь вырос перед нами как из-под земли, с ухмылкой и словами: «А вот и наши голубки! Даша, что ты нашла в этом самолётном слесаре? То ли дело я! Приглядись ко мне, девочка». «Конечно, — ответил я, — окопный юмор службы безопасности нам не понять. Тем более что ни мне, ни Даше приглядываться не к кому: никого не видим — одно пустое место». С лица Игорька слетела ухмылка, и он, скрипя зубами, прошёл мимо нас.

Если хамство Игоря повторится, то, видимо, придётся одёрнуть его ещё раз, но громче, внятней и доходчивей. И скорее всего — один на один.

— Юра, не жди меня! Пока! Встретимся завтра на рейсе в Челябинск! — Дарья добавила это слишком быстро. Повернулась и пошла в сторону выхода на перрон. У меня осталось ощущение, что она сильно нервничает.

— Даш, я позвоню! — кричу ей в спину. Даша чуть поднимает одну руку — хорошо.

Я медленно направляюсь к выходу из аэровокзала, чтобы идти на остановку автобусов. Даша — старший бортпроводник и отвечает за всё, что происходит в салоне воздушного судна как в воздухе, так и на земле.

На улице перед входом в аэровокзал стоят курильщики. Прохожу мимо людей с сигаретами в руках, запах которых всегда напоминает мне горящую помойку. Они располагаются всегда в зоне стоящих по углам входа в здание урн для мусора. Сам я не курю и прохожу эту зону аэровокзала, мягко говоря, без удовольствия. Вдруг в голове как будто включается тормоз. Я резко останавливаюсь. Ощущаю, как сильно я хочу чашечку хорошего кофе. Вернусь-ка я в аэропорт и на втором этаже у тёти Зары попрошу сделать мне чёрный кофе по-турецки — в турке «на песке». Возвращаюсь в здание, поднимаюсь на второй этаж, подхожу к кафе и уже издали вижу, что около прилавка посетителей нет. Очень хорошо! Знакомая всем ростовским авиаторам добрая женщина тётя Зара на месте. Говорю ей по-армянски: «Барефцес! Вонцес, азиз джан?» После того как я поздоровался и спросил, как всегда принято у армян, как дела, услышал в ответ: «Лавэ, ахпер джан!» Далее, чередуя армянские слова с русскими, продолжаю: «Тётя Зара, кофе чёрный хочу, как Вы делаете. Михад чашка узум. Пох унем». Это я сказал, что хочу одну чашку и что деньги у меня есть. Дальше мы с тётей Зарой смеёмся, ей приятно, когда с ней говорят даже на таком русско-армянском языке. Сажусь за свободный столик поближе к прилавку. А вот и мой кофе! Тётя Зара приносит на маленьком подносике мою чашку. Запах у кофе — отпад! Говорю: «Шнуракалютюн, Зара Вартресовна!» — и сразу расплачиваюсь. В ответ слышу: «На здоровье!» Пью кофе, смотрю на поле — вон садится ТУ-154, знаю по времени — рейс из Петропавловска-Камчатского. Думаю о нашем воздушном судне — скоро регламентные работы и мне придётся попахать. С сожалением констатирую, что кофе закончился. Переворачиваю чашку в маленькое блюдечко, как положено, от себя. Через минуту можно гадать на кофейной гуще, как умеют женщины в Армении. Но здесь гадать некому, а тётю Зару не могу просить об этом — она работает с нахлынувшими в кафе авиапассажирами. Два года в армии у меня прошли, если не считать учебку, в погранотряде на границе Армении и Ирана. Отсюда и небольшое знание армянского языка.

С кофе покончено, но что-то меня удерживает в аэропорту. В груди нарастает беспокойство. Почти «на автомате» открываю молнию на сумке, висящей на плече. Рука ныряет внутрь и сразу находит лежащую там в темноте и тишине икону Тихвинской Божией Матери, завёрнутую в холщовую тряпицу, несколько лет назад подобранную мне мамой дома в Ейске во время моего очередного отпуска. Мама похвалила меня за то, что не расстаюсь с иконой, и сказала, что негоже икону Божьей Матери носить не завёрнутой в ткань в сумке с вещами…

Закрываю на миг глаза, пальцы приоткрывают ткань, и ладонь оказывается приложенной к иконе. Внутри меня повисает напряжение надвигающейся беды. Это ожидание всё объёмнее. Оно растёт, уже давит мне на грудь. В голове всплывает Дашино лицо — бледное и испуганное. Застёгиваю сумку, поворачиваюсь и бегу по лестнице на первый этаж к выходу на лётное поле. Пробегая мимо дежурной, кидаю ей на бегу:

— Какую-то неисправность нашли! Покоя нет! То одно, то другое! Ну достали! Сами ничего не могут…

Дежурная участливо кивает мне головой и нажимает кнопку на маленьком пульте: передо мной открываются двери выхода на поле.

Выбегаю из здания и о чудо — кто-то из наземной аэронавигационной службы оставил недалеко от входа в аэровокзал свой велосипед. На велике доехать до нашего самолёта всего ничего. Счастье, что он стоит на ближней стоянке. Хватаю чужой велосипед, три минуты — и я уже бегу по трапу вверх, к входной двери в салон самолёта.

Как и предполагал, дверь заблокирована изнутри. Успокаиваю дыхание, стучу в дверь и измененным голосом громко произношу:

— Откройте, у вас заявка на ремонт. Это бригадир Иваненко. Иваненко — это фамилия парня из наземной ремонтной службы, с которым мы иногда пересекаемся на сложных и проблемных отказах, которые в воздухе могут вызвать неприятности, а устранять это в воздухе придётся мне, я же бортинженер, поэтому значительно лучше сделать всё на земле. В ответ на мои крики — тишина. Звукоизоляция двери и всего фюзеляжа отличная. Но радости от этого я в настоящую минуту не испытываю. Стучу изо всех сил — тишина. В голове пульсирует мысль: Дарья там, внутри, и Игорь там, и дверь заблокирована! Быстрей! Думай!

Скатываюсь по трапу вниз, достаю ключи от комнаты в общаге. На брелоке с ключами висит всякая железная хрень. Готовлюсь засунуть в замок включения электроцепи трапа какой-нибудь ключ, но икона меня не оставляет — штатный ключ на месте, в замке. Электромотор трапа спокойно включился, мгновенно откликнувшись на поворот ключа. Отъезжаем аккуратно, чуть правее — двадцать метров, и мы с трапом у левого крыла самолёта. Причаливаю к крылу, поворот ключа, и трап застывает на месте. Оставляю тут же свою сумку, куртку и фуражку. По трапу наверх — на крыло, к аварийному люку. Пять секунд — и аварийный люк вываливается в салон самолёта. Сердце гулко стучит в груди. Ожидание неприятностей сменяется страхом за Дарью. Вдруг поднимается дикая ревность, которой я никогда ни к кому не испытывал в жизни. Времени на внутренние разборки нет. Я уже в салоне. Полумрак, свет только из иллюминаторов. Весь превращаюсь в слух. Слышу в районе первого ряда кресел у входного люка крики — это Даша и, надо понимать, наш великий САБовец.

— Да ты, тварь, ложишься под любого понравившегося мужика. А мне отказываешься давать? Я тебя, суку, сегодня всё равно трахну! Тебе понравится, мразь! Можешь кричать, тебя никто не услышит. Мы в закрытом салоне, и ты на хрен никому не нужна.

Я бегу по проходу к пилотской кабине.

— Пошел вон, урод, убери свои вонючие руки! Трахаться с такой гадиной, как ты, — себя не уважать! Я лучше сдохну, чем с тобой буду! — слышу хлёсткий удар, видимо, по щеке Дарье и треск разрываемой ткани.

— Заткнись, шлюха!

Это было последнее, что Игорь успел произнести, а я услышать. После этого услышанного мной диалога все тормоза в моей голове отключились. Я вылетаю из-за занавески, отделяющей эконом-класс салона от бизнес-класса, вижу Дашиного обидчика и начинаю работать кулаками. Несколько ударов приходится в солнечное сплетение, но большинство прилетает ему в голову. Сразу вспоминается всё, чему меня учили в ейской секции рукопашного боя ДЮСШа и на спецкурсе физической подготовки в погранотряде за два года моей службы там.

Игорь отпускает руки, держащие Дарью, и мешком валится между сидений. На полчаса этот гад отключен. А может, и более. Брюки у этого скота расстёгнуты — приготовился!

Я бросаюсь к входной двери и перевожу её защёлку в положение «открыто», включается аварийное освещение салона. Поворачиваюсь к месту происшествия.

Дарья сидит на полу рядом с бортовой кухней. Кофточка на ней разорвана. Ладонями закрывает лицо. Бросаюсь к ней: «Как ты, Дашенька?» Обнимаю её. Дарья прижимается ко мне. Убирает ладони от лица и обнимает меня за шею. По её щекам текут слёзы, смешанные с тушью для ресниц, оставляя чёрные дорожки. Я целую её щёки и глаза, полные слёз, и ощущаю на своих губах солёный вкус Дашиного страха, боли и обиды. Я глажу руками её плечи и голову. А моё сердце рвётся на части и бешено бьётся от только что закончившегося троеборья: велосипед, бег по трапу, рукопашный бой.

— Дашенька… мы оба… должны успокоиться… — стараюсь сделать несколько глубоких вдохов, чтобы восстановить дыхание, — всё позади… я рядом… я с тобой. Всё закончилось… пожалуйста… успокойся.

Мы поднимаемся с пола салона и стоим обнявшись.

Я продолжаю её гладить и успокаивать, а Даша продолжает плакать.

— Даша, ты держалась молодцом… ты сильная… ты самая хорошая! Ты самая красивая! Дыхание вроде восстанавливается… Я сейчас обнимаю девушку, которая мне нравится. Правда, ситуация, в которой это происходит, не располагает к чувствительности. Благодаря, в первую очередь, иконе Тихвинской Богородицы, Даше уже никто и ничто не угрожает. Мы стоим, обнявшись, не шевелясь и ничего не произнося. Только гулко разносятся по салону самолёта частые удары наших сердец. Дашиного сердца от испуга и настоящего страха за себя и моего — от нервной и большой физической нагрузки.

Даша нарушает безмолвие:

— Юрочка, не обнимай меня так нежно, а то я в тебя могу влюбиться.

— Я буду очень стараться… сделать так, как ты хочешь, — отвечаю я и нежно целую Дашу в губы.

— Дарья, мне нужно… пять минут. Посиди, пожалуйста, в кресле, я — сейчас.

Усаживаю Дашу в ближайшее кресло и подхожу к проходу между кресел, где лежит Игорь. Наклоняюсь, щупаю пульс — пульс, конечно, частый, но ровный. От Игоря идёт сильный запах алкоголя. Понятно теперь, с чего вдруг такая половая настойчивость. Вытаскиваю из брюк насильника ремень и связываю крепко руки ему сзади, как учили на границе. Своим ремнём связываю Игорю ноги. Из кухонного шкафа достаю пачку салфеток, бутылку газировки и две чистых кофейных чашки. Наливаю из бутылки воду в чашку для Дарьи:

— Выпей воды, дорогая, успокойся! — наливаю себе вторую чашку и выпиваю залпом. Бутылку ставлю у Дашиного кресла. На её колени кладу разорванную только что мною пачку салфеток — Даша сразу берёт несколько, чтобы вытереть слёзы.

Через рацию, установленную в пилотской кабине, докладываю диспетчеру аэропорта о происшествии. Он вызывает работников из линейного отделения милиции на транспорте.

Открываю входную дверь салона. Возвращаюсь в середину салона к аварийному люку, мгновение — и я на крыле самолёта. Дальше трап, ключ, включаю электромотор и аккуратно переезжаю трапом к открытому мною входному люку. Ставлю трап на ручной тормоз, выключаю мотор, забираю свою сумку, фуражку и куртку. Вверх по трапу — в салон самолёта. Сажусь рядом с Дарьей и обнимаю её. Она поворачивает своё лицо ко мне, с вымученной улыбкой шепчет: «Спасибо, милый…» Господи! Как это приятно слышать!

Доносится звук милицейской сирены, через пару минут три работника милиции заходят в салон самолёта и видят запоминающуюся картину. Во всяком случае, нам с Дарьей эта картина запомнится навсегда.

Оформление попытки изнасилования на борту самолёта заняло почти три часа в отделении милиции, на первом этаже аэропорта. Оказалось, что Игорь уже судим по статье 117 УК РСФСР, п.1 и отсидел 3,5 года за изнасилование. Милицию, кроме всего, заинтересовал вопрос, каким образом Игорь Пасечный попал в службу САБ. Игоря отправили в КПЗ. Ссадины и ушибы, нанесенные мной, у него заживут, головная боль пройдёт, а судимость за попытку изнасилования добавится в его послужной список, и он бесславно войдёт в число рецидивистов по преступлениям, связанным с насильственными действиями сексуального характера.

А мы с Дарьей, усталые, выходим из отдела милиции:

— Юрочка, отвези меня, пожалуйста, домой. И мама волнуется, и я очень устала. Тем более мы с тобой в таком виде, что даже невозможно пойти кофе выпить.

Поэтому кофе переносится на следующий раз.

Мы выходим из аэровокзала. Ловим такси и едем в сторону Дашиного дома. У Даши опять начинают течь слёзы. Так всегда бывает: всё плохое закончилось, но приходит полное осознание того, что случилось и что могло случиться. Мозг начинает без твоего участия прокручивать внутри себя каждый миг произошедшего: сказанные слова, жесты, мысли, промелькнувшие в тот момент. Это тяжёлые минуты для психики человека, пережившего настоящее нападение на себя.

Подвигаюсь вплотную к Даше, обнимаю её и шепчу на ушко: «Даш, всё закончилось! Я рядом! Всё будет хорошо». Целую её ушко и шею. На шее — синяк от рукопожатия Гарика, точнее — рукоприкладства.

— Даш, у тебя на шее синяк. Сейчас я поцелую — и всё пройдёт, — целую несколько раз, но синяк не проходит.

— Даш, синяк пока не прошёл, но я обещаю следующие двадцать четыре часа, не останавливаясь, его целовать. Вот увидишь, какой я замечательный доктор! — Даша улыбается и благодарно смотрит мне в глаза. Кстати, у меня, как выяснилось позже, обнаружился фингал под глазом. Когда Игорь успел мне его поставить, я не заметил в горячке короткого боестолкновения, как сказали бы у нас в погранотряде.

Таксист, пожилой мужчина, поглядывает на нас в зеркало заднего вида, а потом, не выдержав, спрашивает:

— Ребята, вы что, с гулянки возвращаетесь домой?

Мы отвечаем хором:

— Да нет, с работы!

— Сурьёзная у вас, видать, работа!

— Помните песню? — говорю я. — Там слова есть: «…наша служба и опасна, и трудна, и на первый взгляд, как будто не видна…»

— Извините, вы что, из милиции?

— Из службы авиационной безопасности, — отвечаю я уверенным голосом. — Кстати, если Вы здесь остановитесь, то будет в самый раз.

Расплачиваюсь, выхожу из такси, помогаю выйти из «Волги» Даше и закрываю дверь машины со словами благодарности водителю за поездку. Дарья стоит в двух шагах от места, где мы вышли из такси, и ждёт меня.

— Послушай, Юра, давай зайдём домой вместе. Ты защитил меня в самолёте — поддержи меня сейчас, у меня дома. Я не знаю, что говорить маме. Я первый раз в жизни прихожу домой в таком виде и после такого дикого чепе.

— Даш, как маму зовут?

— Ольга Григорьевна.

— Подожди меня минутку. Я мигом.

У бабушки, сидящей на автобусной остановке в двадцати метрах от только что отъехавшего такси, покупаю пять розовых роз.

— Сынок, розы эти долго стоять будут. Муж мой срезал час назад в нашей тепличке. Дома подрежьте их чуть.

— Бабушка, спасибо огромное.

— Да не за что, внучек! — говорит бабушка и улыбается.

Возвращаюсь к Даше

— Ты уж сегодня меня извини — это розы твоей маме. А розы для тебя — за мной! Ну что? Если ты готова, то пошли к твоей маме.

Мы поднимаемся по лестнице на четвертый этаж обычного кирпичного девятиэтажного дома, так как прочли на двери лифта объявление — «Лифт на ремонте». До площадки четвертого этажа остаётся один пролёт. Вижу, как тяжело даются Даше последние ступени. То, что произошло дальше, я сделал автоматически, даже не задумываясь об этом, чтобы облегчить Даше подъём по лестнице: я подвожу свою ладонь под её попу, чтобы, поднимая её, помочь преодолеть оставшиеся ступени. Она сделала вид, спасибо ей за это большое, что ничего особенного не случилось. Мы уже на площадке перед её дверью с блестящим номерком сорок шесть. Я нахожусь в шоке от того, что я сделал. Аж жарко стало.

Даша нажимает на звонок квартиры.

— Кто там? — голос из-за двери раздаётся через минуту.

— Мам, это я.

Дверь открылась. Дашина мама оказалась стройной женщиной примерно такого же роста, как и дочь, с русыми волосами, вьющимися скорей от бигуди, нежели от рождения. На ней светлая блузка с широкими рукавами и воротником, переходящим в завязанный на груди бант, заколотый запоминающейся брошкой кораллового цвета с белой головкой девушки. Если бы я на улице встретил Дашу с мамой до сегодняшнего моего знакомства с ней, то подумал бы, что Дарья идёт со старшей сестрой.

Мы входим. Даша автоматическими, привычными движениями снимает с себя куртку и вешает на свободный крючок в прихожей. Увидев дочь, состояние её кофточки, гематому около глаза, Ольга Григорьевна всплеснула руками:

— Дашенька, доченька, так поздно и в таком виде. Звонка от тебя нет, справочная сказала, что ваш рейс давно прилетел. Что случилось? Я вся извелась!

Вдруг, обратив внимание, что рядом с дочерью стоит незнакомый парень с заплывшим синим глазом и запёкшейся кровью на брови, в лётной куртке и синей фуражке работника гражданской авиации, продолжила:

— Молодой человек, раз Вы пришли с Дарьей, попробуйте понятно объяснить мне, что с вами обоими стряслось. Почему вы так выглядите, как будто дрались?

Ну вот — мой выход:

— Ольга Григорьевна! Честно говоря, я перед Вами виноват, что первый раз пришёл в Ваш с Дарьей дом и в таком безобразном виде. Но должен сказать, что Ваша дочь — большая умница. Сегодня Дарья помогла мне задержать опасного преступника на борту нашего самолёта. Его после посадки в Ростове нужно было сдать работникам милиции. Но, чтобы вывести этого пассажира из самолёта, нам с Дашей пришлось приложить немало усилий. Такой здоровый чёрт оказался! Я, конечно, очень виноват, что пострадала Ваша дочь. Не должен был я этого допустить. Виноват! Ольга Григорьевна, понимаю, что то, что я скажу, будет Вам слабым утешением, но знаете, очень приятно видеть пассажиров рейса, стоя хлопающих нам с Дашей, когда мы с ней вели по проходу самолёта рецидивиста со связанными за спиной руками, чтобы сдать работникам угрозыска, ожидающим нас у трапа.

— А эти розы я нёс Вам! — передаю Ольге Григорьевне букет. — Подумал, что как-то неприлично: первый раз прийти в дом и с пустыми руками. Надеюсь, эти розы, кроме того, хоть немного компенсируют в Ваших глазах мой сегодняшний вид и мою вину за вид Дарьи. И еще, Ольга Григорьевна, Даше бы отдохнуть. Найдётся у Вас что-нибудь успокаивающее? Знаете, Даша отказывалась покушать, как мы её ни уговаривали. Сказала, что мама её ждёт к ужину и она не хочет маму расстраивать. Так что, я думаю, она очень голодна, хоть и не признаётся мне.

У Ольги Григорьевны в глазах заблестели слёзы. Она положила розы на тумбочку в коридоре, где мы стояли, и обняла Дашу.

Даша всё время, пока я произносил эту речь, стояла и смотрела в пол как нашкодивший ребёнок.

— Дашенька, дорогая моя, я всё поняла, пойдём, сейчас мама всё сделает. А Вы, молодой человек, проходите. Кстати, как Вас зовут?

— Юрий.

— Проходите в комнату, Юрий.

Мама, обняв дочь, повела её вглубь комнаты по коридору.

Я тихонечко вышел на лестничную площадку и аккуратно прикрыл за собой входную дверь квартиры. Мне показалось, что так будет правильней да и удобней. Женщинам сейчас не до меня. Несмотря на то, что я ушёл, не попрощавшись, по-английски, я был уверен, что Ольга Григорьевна меня поймёт и простит. А извинения перед Дашей у меня еще впереди и не только за свой уход. Кроме того, под курткой на мне рубашка, запачканная кровью. Снять куртку и сидеть в таком виде мне очень не хотелось.

2. Юра Мурадов и его друг Саша Грачёв

Юра Мурадов родился в городе Ейске в 1967 году. Ейск всегда был и остаётся по настоящее время небольшим курортным городом на берегу Азовского моря. Его название произошло от реки Ея, впадающей в Ейский лиман. Основан город в 1848 году, когда Император Николай I принял предложение кавказского наместника князя Михаила Семёновича Воронцова и подписал высочайший указ, где есть такие слова: «… на Азовском море, у Ейской косы, открыть порт и учредить город, который именовать — портовый город Ейск». Город и порт начали расти и развиваться. С 1993 года Ейский порт стал международным, что дало громадный толчок в его грузообороте и в его техническом развитии. Что касается города, то благоприятный для здоровья людей климат, большое количество летних солнечных дней и неглубокое Азовское море, быстро прогревающееся с мая по сентябрь, привлекали сюда отдыхающих со всех концов страны. Ейск утопает в зелени парков. Не забыли тут и человека, которому город обязан своим рождением, — князя М. С. Воронцова. Конный памятник кавказскому наместнику украшает одну из центральных улиц Ейска и поныне.

Мальчишки Ейска конца семидесятых годов мечтали о двух океанах. Одних тянуло к морю — тому причиной большой порт. Другие рвались в небо, ведь в городе расположено одно из престижнейших лётных училищ — Ейское Высшее военное авиационное училище лётчиков, которое выросло здесь из Севастопольской школы морской авиации, переведенной в город в 1931 году из Крыма по решению правительства СССР. В училище был построен военный городок, а в центральном парке появился стадион. Сначала парк назывался Парком училища, а в 1965 году ему было присвоено имя знаменитого и непобедимого борца Ивана Поддубного, жившего в этом городе.

Юра рос пареньком крепким, жилистым и с 5 класса пошёл заниматься в Детско-юношескую спортивную школу имени Поддубного, в секцию рукопашного боя. Там он познакомился со своим ровесником Сашей Грачёвым. Саша учился в другой городской школе. Встретились они на татами, в тренировочном бою. Тренер после боя объявил им ничью. Хотя каждый боец унёс домой уверенность, что именно он бой выиграл. Кроме этой уверенности, ребята принесли домой по синяку под глазом, и так как оба спортсмена были правши, то синяки оказались у обоих под левым глазом.

В 15 лет друзья уже ездили на соревнования в Краснодар, Сочи, Новороссийск, Ставрополь, Ростов-на-Дону. Кроме грамот, привозили домой и медали за победы в своей возрастной категории.

10 классов школы ребята закончили без троек, чем очень порадовали своих родителей, да и сами они были довольны результатами своих школьных трудов. Занятия их в секции рукопашного боя продолжались. А через год подошёл очередной призыв в армию.

При распределении в воинские части оба друга попали в Закавказский пограничный округ. После учебки Саша прибыл для прохождения службы в 37-й Батумский погранотряд, а Юра — в один из самых южных форпостов на границе СССР — Мегринский пограничный отряд. Отряд располагался в самой южной точке Армении, на берегу древнейшей библейской реки Аракс — быстрой и мутной, в окружении высоких зубчатых скалистых гор Зангезурского хребта. Эти умопомрачительные могучие кавказские горы на границе с Ираном, ущелье мифического Аракса, разделяющее две древние страны Иран и Армению, опасный серпантин дороги, проходящей по кромке обрыва, и пограничные заграждения — всё это потрясало воображение.

В начале восьмидесятых годов через Мегри проходила железная дорога, связывающая Ереван и Баку. Впоследствии этой дороги не стало из-за конфликта между Арменией и Азербайджаном. Когда Юра служил в Мегринском отряде, железная дорога уже не работала. Всё ценное потихоньку разбиралось населением Мегри. Да и пограничники кое-что прибрали к делу…

Мегри — город пограничный, и граница с Ираном вытянулась сразу к югу от города, буквально в километре. Центр Мегри тянется вдоль маловодной речки с таким же названием, которое переводится с армянского языка как «медовый».

Юре очень пригодились на службе навыки рукопашного боя и приобретенные в учебке знания. Например, умение метать штык-нож, приобретенное в Школе сержантского состава, один раз спасло ему на границе жизнь.

Закончив службу, Юра увозил домой медаль «За отличие в охране государственной границы СССР», небольшие знания в общении на армянском языке, любовь к кофе из турки, а еще командир части при расставании со старшим сержантом Мурадовым подарил ему тот самый штык-нож, который спас Юре жизнь при задержании нарушителей границы.

Через месяц в Ейск вернулся со службы и его друг Сашка Грачёв. На своей гимнастёрке Саня гордо носил в первый месяц на гражданке знак «Отличник погранвойск». Погуляв по родному Ейску, обойдя всех друзей, родственников и знакомых, решили ребята ехать в Московскую область и поступать в Егорьевское авиационно-техническое училище гражданской авиации.

Поздняя осень 1987 года принесла мне и моему другу Сане безмерную радость поступления в училище, где приёмная комиссия учла нашу отличную службу в армии, подтверждённую правительственными наградами, и разрешило нам сдать экзамены на поступление в середине первого семестра. Кроме того, вместо четырёх экзаменов нам предложили сдавать только два. Экзамены мы с Сашей Грачёвым сдали с общим баллом 9 и были приняты в училище на первый курс по специальности «Техническая эксплуатация летательных аппаратов и двигателей».

В общежитии мы получили отличную чистенькую, после ремонта, комнату на троих курсантов. На окнах висели светлые шторы. Обои были кремового цвета с букетиками мелких голубых цветов, очень напоминающих мне лаванду. Правда, утверждать, что я был уверен в этом на сто процентов, я бы не смог. По правой стене при входе в комнату стоял большой одёжный шкаф светлого дерева. Рядом — шкафчик поменьше, видимо, для посуды, книг и учебных принадлежностей. По левой стене в двух шагах от входной двери находился довольно старенький на вид холодильник «Саратов». Однако в течение трех лет нашей учёбы и пользования им в комнате общежития он ни разу нас не подвёл, за что ему — низкий поклон. Под потолком висел трёхрожковый светильник с достаточно яркими лампами. Три кровати, три тумбочки около кроватей, стол посередине и три деревянных стула дополняли обстановку. На столе стояла небольшая глиняная вазочка с тремя искусственными зелёными веточками полевой травки. Как украшение в мужской комнате общежития вполне пойдёт. Нам с Сашей было с чем сравнивать: казарма в армии, мягко говоря, несколько проигрывала этой комнате по всем вопросам, поэтому мы были комнате страшно рады.

Кроме нас с Саней, в комнате жил еще один курсант, которого звали Эдик. Эдик, как оказалось впоследствии, поступил в училище по блату, о чём он сам с удовольствием часто упоминал в разговоре с нами. Жила его семья в Подольске. Отец — заместитель председателя горисполкома города. И Эдуард часто ездил домой из училища, не особо считаясь с планом занятий.

Был он парнем неорганизованным. Сам вещи свои не стирал. Ему было проще, как он считал, отвезти их домой, где всё постирают, выгладят и доставят в Егорьевск для эксплуатации.

С первого дня учёбы Эдик показал всем, что он не горит учиться, но, тем не менее, диплом он точно получит. Мы с Саней, конечно, в это не встревали, так как не имели ни малейшего желания воспитывать уже получившего воспитание в своей семье человека, характер и человеческие качества которого несколько отличались от наших. Но это не мешало нам поддерживать с Эдуардом ровные товарищеские отношения.

Продолжалась учёба нашего соседа по общежитию недолго. В конце первого года обучения, перед экзаменационной сессией, Эдик как-то пришёл в нашу комнату с тортом. На мой вопрос, по какому поводу праздник, он с улыбкой, полной удовлетворения, сказал, что его отчисляют из училища за неуспеваемость и это необходимо отметить. Саша побежал на кухню за кипятком, а я сгрёб со стола все наши учебники, тетради и чертёжные причиндалы, временно пристроив их на свою кровать, и расставил чайные чашки, блюдца, а в заварной чайник насыпал краснодарский чай. Разложил чайные ложечки и приготовил наш дежурный нож. Осталось залить кипяток в заварник, и стол к поеданию торта готов.

Скоро кипяток появился в нашей комнате, а с ним и Саня. Эдик поставил на середину стола торт, сдвинув в сторону нашу дежурную вазочку с тремя искусственными полевыми травками, и снял с него крышку, на которой было напечатано: «Торт «Оптимистичный». Мы с Сашей обалдели от надписи на торте! На шоколадной поверхности торта большими белыми красивыми буквами было написано: «НЕ СДОХ И ЛАДНО». Мы все втроём долго смеялись. А торт ели недолго — как-то он быстро закончился.

На следующее утро Эдик быстро собрал свои вещи, попрощался со мной, так как Саня был на утренней пробежке, пожелал успешной сдачи сессии и, подняв на плечо свою немаленькую сумку, двинулся к двери. Я остановил его:

— Эдик, ты забыл икону, которая висит у тебя над кроватью,

— Да ну её — мусор! Бабушка подарила на счастье! Икона мне не нужна. Да и неверующий я. Хочешь — забери себе, не хочешь — выброси.

Он вышел в коридор и тихо прикрыл за собою дверь. Больше я с ним в жизни не виделся и пути наши не пересекались.

Я снял икону со стены над постелью Эдуарда и сел за стол, чтобы рассмотреть её поближе.

В детстве родители меня крестили в Свято-Николаевском православном молитвенном доме на улице Таманской в Ейске, который находился в трёх кварталах от родительского дома. Этот молитвенный дом был единственным действующим сооружением культа, причисленным к «опиуму для народа», но работающим вплоть до 90-х годов двадцатого века. Вера в Бога, как могла, десятилетиями искоренялась из души русского народа сменявшими друг друга руководителями страны. На этом направлении они сделали очень много, но до конца вырвать из людей веру в Господа им не удалось.

Мои родители не были набожны, но относились к православию с уважением, а к Богу — с тихой любовью. Его икона всегда висела в спальне отца и матери, где мы с младшей сестрой частенько на неё поглядывали, так как в школе нас учили быть атеистами, а нам хотелось побольше узнать о Боге. Уважительное отношение родителей к иконам передалось и мне. Православный крестильный серебряный крестик я всегда носил с момента крещения на шее, в начальной школе — с опаской, а в последних школьных классах абсолютно спокойно, не скрывая, что я крещенный.

Поэтому и иконой, доставшейся мне фактически случайно (хотя по прошествии многих лет я понял, что ничего случайно в нашей жизни не происходит), я с первого дня дорожил и относился к ней бережно, чем несколько удивил своего друга Саню. Тот не был крещен, не верил в Бога и не понимал, как его друг, то есть я, верит, по его мнению, в чепуху. Я его не убеждал, понимая, что каждый человек имеет полное право на свой путь в жизни с Богом ли в сердце, или с его заветами в душе.

На следующий день я нашёл время в плотном графике занятий и подготовки к экзаменам и направился в библиотеку. Среди книг о летательных аппаратах, картах их технического обслуживания и русской классики я нашёл то, что искал. Я нашёл книгу о православии, а в ней отыскал главу об иконах. Вот что я вычитал и понял об иконе Матерь Божия Тихвинская.

Одна из копий Божественного изображения Пречистой Девы Марии, написанного византийским монахом Лукой, хранится в Тихвинском храме, в Москве. Эта икона представляет собой один из чудодейственных святых образов Божией Матери, который явил людям огромное количество чудесных событий.

С помощью этого образа по велению Всевышнего Богородица помогает христианскому народу на протяжении шести столетий. Это свидетельствует о том, что святой образ — это не обычные слои краски с грунтовкой, которые нанесены на деревянную дощечку, а на самом деле чудодейственный образ, хранящий в себе живой лик и открывающий дорогу в мир, где Ангелы защищают всех, кто на самом деле верит в Господа. Кому и вправду нужна поддержка, кто искренне просит о благословении и помощи. Божественный лик Пречистой Девы Марии был найден в конце тринадцатого века, и с того времени каждый год двадцать шестое июня по старому стилю или девятое июля по новому стилю считается днём памяти Тихвинского образа Божией Матери.

Тут я остановился в чтении, лежащей передо мной книги и почувствовал горячую любовь к иконе, попавшей мне в руки — наш с ней день рождения был в один день — 9 июля!

Икона на самом деле была красива: рамка, называемая киотом, сделана из качественного дерева, под стеклом, украшена стразами на басме. Лик Девы Марии прекрасен и запечатлён в момент беседы со своим сыном Христом, при этом он держит в левой руке Евангелие, а правой рукой совершает благословение.

В комнату общежития я вернулся из библиотеки счастливым. С этого дня я понял, что связан с этой иконой духовно, что без неё я буду опустошен, если не буду ощущать её присутствия в своей комнате в общежитии, или в своём доме, и главное — в своей душе. Через некоторое количество лет я пойму, что эта икона присутствует и в моей судьбе.

Итак, я обрёл икону, которая висела у меня в комнате общежития над тумбочкой всё время, пока я учился в Егорьевске. Она стала мне в трудные моменты жизни опорой, советчицей и спасительницей. После учёбы, уже в общежитии Ростовского аэропорта, куда меня направили на работу по специальности техником по эксплуатации летательных аппаратов, эта икона была со мной. И когда я в начале 1993 года поднялся в воздух в составе экипажа воздушного судна бортинженером, икона всегда была рядом в моей личной сумке. Мы с иконой стали неразлучны. И на земле, и в воздухе. А мой друг Саша Грачёв после училища оказался во Внуково, где тоже начал работать по специальности, но связь с ним, к моему сожалению, оборвалась…

3. Рейс в Челябинск

Через два дня, перед полётом в Челябинск, Сергей Фёдорович, командир нашего экипажа, подозвал весь коллектив, включая бортпроводниц, одной из которых была и Дарья:

— Для тех, кто может еще не знает, довожу до сведения информацию об инциденте, произошедшем на борту самолёта на котором мы позавчера вернулись из Ленинграда. Мы все здесь как одна семья и вправе знать обо всём, что случается на борту. Два дня назад, обманным путём вернув на борт воздушного судна нашу бортпроводницу Дарью Чернову, представитель САБ Ростовского аэропорта по фамилии Пасечный, пытался Дашу изнасиловать.

— Вот урод! — воскликнула вторая бортпроводница Ольга и всплеснула руками. Остальные члены экипажа, мужчины, промолчали, хотя думали о том же, но значительно более нелитературными словами. Сергей Фёдорович продолжил:

— Мужество и самообладание самой Дарьи, а также удачное появление в нужный момент на борту самолёта Юры Мурадова, его нестандартные действия помогли остановить преступление. САБовец задержан Юрой и Дашей и передан работникам милиции. На Пасечного заведено уголовное дело. Руководство Авиапредприятия в курсе случившегося. Все необходимые выводы из этого случая будут сделаны. Я бы хотел поблагодарить Юру за решительные действия в отношении преступника, хотя Юрий Владимирович должен был быть более техничным и аккуратным и не пропускать ударов в глаз. Наверняка, думаю, все со мной согласятся, что глаз Юрию еще в жизни не раз понадобится. А результат этого пропущенного удара экипаж может увидеть на лице у нашего бортинженера. Правда, за давностью фингал несколько поблек. А тебе, Дарья, хочу сказать: надо бы принять этот случай как, во-первых, призыв к бдительности, а во-вторых, как подтверждение того, что настоящие мужчины среди нас есть и они в трудный момент были и остаются рядом. Пока мы все вместе — ничего плохого с нами не случится. Ну и потом, хочу всем напомнить, что прошлый день — то история, хорошая или плохая, но уже история. Завтрашний день — это загадка, а сегодняшний — это подарок. Давайте работать и радоваться подаркам, которые даёт нам жизнь!

А теперь, экипаж — готовимся к взлёту.

Ожила радиосвязь с диспетчером аэропорта. После нескольких чётких команд включились двигатели. Я занялся своими техническими делами, а бортпроводницы готовились принять на борту пассажиров и их багаж, получали бортовое питание и свежую прессу, занимались ещё многим, что, возможно, понадобится авиапассажирам в полёте.

*** Еженедельная газета «Аргументы и факты». Январь. 1993 год.

«…от наших источников в правоохранительных структурах:

в канун Рождества Христова, при загадочных обстоятельствах, покончил с собой генерал-лейтенант Ивановский П. Х., всю свою трудовую деятельность отдавший правоохранительным структурам СССР и России. До трагического происшествия, он занимал должность заместителя Министра МВД РФ. Самоубийство произошло в доме генерала в посёлке Барвиха, Московской области. Прибывшая по звонку соседей и охраны посёлка оперативная группа милиции и прокуратуры, следов ограбления не обнаружила.

Начато следствие. Возбуждено уголовное дело».

В Челябинске было холодно, лил дождь. Посадку наши пилоты произвели штатно. Обратный рейс через четыре часа. В аэропортовской гостинице «Баландино», в отдельном крыле, в котором располагались экипажи воздушных судов, ожидающих своего расписания «на взлёт», было сухо и тепло. Обычно комнаты для экипажей двухместные. Сегодняшние номера — не исключение. Минималистски обставленная комната не вызывала раздражения или чувства дискомфорта. Главное, что должно быть для короткого отдыха пилотов, — это тишина и тепло. Я сидел на кровати. В душе плескался наш штурман Василий. На этаже расположено кафе, в котором неплохо кормят. После душа я собираюсь сходить туда перекусить. Принимаю душ и начинаю претворять в жизнь свою задумку насчёт поесть, в первую очередь, останавливаюсь у двери номера, где обитают наши бортпроводницы. Тихонечко стучусь. Тишина. Стучусь громче — результат тот же. Иду в конец коридора и попадаю в кафе. Наши птички мирно воркуют за угловым столиком с чашками кофе в руках. Подхожу к третьему стулу у столика:

— Надеюсь, у Вас не занято?

— Будем рады, если это место достанется Вам, молодой человек, — отвечает Ольга, и обе девушки смеются. — Хотя есть еще с десяток конкурентов.

— Надеюсь, я не помешал, — продолжаю быть предельно галантным,

— Обычно тех, кто нам мешает, мы выставляем за дверь даже в летящем самолёте, но для Вас, молодой человек, сделаем исключение, так как Вы нам очень даже приятны! — продолжает Ольга.

— Юрик, садись, пожалуйста, мы тебе рады, — говорит Дарья. — Это я перевожу с Ольгиного языка на чисто русский.

— Пожалуй, на чисто русском понятнее, — отвечаю я.

Ольга встаёт:

— Так, мальчики и девочки, мне надо маленько отдохнуть, то есть полежать. Шибко я это дело люблю. Шоб без меня — никаких приключений. Договорились?

— Договорились, — отвечает Даша. — Приключения — только втроём! — девчонки опять смеются.

— Даш, тебе взять чего-нибудь покушать? — беру инициативу в свои руки.

— Еще чашечку кофе со сливками и бутерброд с твёрдым сыром. Больше ничего не хочу.

Беру шницель с пюре и салат из печени трески, с яйцом и свежим зелёным луком. Запивать можно чаем с лимоном. Ставлю всё это на поднос вместе с Дарьиным заказом.

Последний раз мы были рядом одни два дня назад.

Я говорю первый:

— Даша, надеюсь, тебе не сильно досталось от мамы?

— Нет! Она меня и кормила, и отпаивала успокаивающим, как ты просил её, и прикладывала примочки к шее и щеке. И еще она была очень удивлена твоим джентльменским уходом, по-английски, не попрощавшись. Но мама сказала, что тебя прощает, так как ты заслуживаешь её внимания, а ей было не до тебя. Поэтому она считает, что ты всё сделал правильно. И тебе за это — плюс. За розы тоже — плюс. За то, что дочь доставил прямо домой и блеснул своим спичем — третий плюс. За всю жизнь ни один мой знакомый парень не зарабатывал столько плюсов у моей мамы за один вечер! Я уже не говорю о четвёртом плюсе за фуражку и форму работника гражданской авиации.

Пока Даша рассказывала, какой я замечательный, я выставлял на столик нашу с ней еду. Несу поднос на специальный столик в районе раздачи и возвращаюсь. Присаживаюсь напротив Дарьи.

— Даша, я очень рад, что твоя мама поставила тебя на ноги. К сегодняшнему утру ты чудесно выглядишь, впрочем, как всегда. Конечно, я рад четырём плюсам, с твоих слов, честно заработанным мною в тот вечер, но в первую очередь, я хочу перед тобой извиниться за то, что я говорил тебе и делал. Поверь, я очень хотел тебя успокоить и утешить. И в тот момент, когда я автоматически подставил свою ладонь тебе под попу, видя, как сильно ты устала, я старался помочь тебе преодолеть последние ступеньки перед вашей лестничной площадкой. У нас с младшей сестрой это называлось «включить эскалатор». Я ей в Ейске помогал преодолеть высокие для неё ступеньки лестниц, если нам с ней приходилось подниматься на пятый этаж дома, где жила наша бабушка, или в похожей ситуации. Мне бы не хотелось, чтобы ты подумала, что я пытался воспользоваться случаем для того, чтоб быть к тебе ближе. С другой стороны, я целовал тебя, обнимал тебя и говорил нежные слова, конечно, в первую очередь, чтобы тебя успокоить, уж очень нестандартной для девушки была та ситуация. Но я бы не хотел, чтобы ты подумала, что этим оправданием своего поведения я хочу ограничиться. На самом деле ты мне действительно очень нравишься. Ты мне очень дорога, — при этих словах я почему-то покраснел и уставился взглядом в шницель.

— Юрочка, не надо стесняться настоящих чувств. В сегодняшней жизни для них так мало остаётся места, что о них надо говорить не шепотом — о них надо кричать. Твои слова мне очень приятны. Если честно, то всё, что ты делал тогда: и помощь в подъеме по лестнице, когда я действительно уже выбилась из сил, и то, как ты меня защищал в самолёте, как успокаивал, и то, как ты меня целовал, было очень мило, и мне это бесконечно приятно. Поверь, я это сказала сейчас тебе не просто в благодарность за защиту от преступника. Мне действительно было очень тепло и уютно ощущать рядом мужчину, на плечо которого я могу опереться и который испытывает ко мне нежные чувства. Кстати, в последней фразе я не перебарщиваю?

— Дашенька, конечно, нет!

Услышав мой ответ на заданный вопрос, Дарья встала, пересела на соседний со мной стул, взяла моё лицо в свои руки и поцеловала меня в губы: — Спасибо тебе, Юрочка, за всё!

В кафе раздались аплодисменты. Мы с Дашей не заметили, как весь экипаж, кроме Ольги: командир корабля Сергей Фёдорович, второй пилот Вячеслав и штурман Василий — обосновались со своим обедом за дальним столиком у окна. Видимо, сцена с участием меня и Дарьи настолько им понравилась, что не похлопать они не могли. После продолжительных аплодисментов они продолжили обед, а мы с Дашей принялись за своё меню. Просто в этот момент мы видели только друг друга и никого вокруг для нас не существовало.

— Юра, кстати, это что за салат ты взял?

— Печень трески, варёное яйцо и лук. Сделай одолжение — попробуй. Никогда такого не ела?

— Не-а! Я одну ложечку. Только попробую. О! Как вкусно!

Салат как-то быстро закончился, и я пошёл еще за одной порцией.

Мы с Дашей поели и продолжали сидеть за столиком: я пил свой чай с лимоном, а Дарья — свой кофе со сливками. Мне казалось, мы наслаждались не едой, а друг другом. Во всяком случае, я наслаждался тем, что Дарья была рядом и мы никуда не спешим.

— Единственное, Юрочка, я бы хотела понять: почему ты вернулся на борт самолёта, как ты предугадал, что мне нужна помощь и я в беде? Мы же с тобой попрощались?

— Дарья, я знал, что ты об этом спросишь, поэтому тебе придётся послушать одну историю. Очень прошу только, отнесись к ней серьёзно, несмотря на то, что многое в ней может показаться тебе нереальным.

Еще во время учёбы, я думаю, по воле судьбы, в мои руки попала икона Божией Матери Тихвинской, на которой запечатлена Богоматерь, а на коленях у неё сидит Христос с Евангелием в левой руке и правой рукой благословляет мир вокруг себя. Я узнал историю написания иконы и её родословную. День почитания иконы Тихвинской Божией Матери и мой день рождения совпадают — это 9 июля. С момента, когда икона попала ко мне, и по настоящее время Царица Небесная всегда помогает мне в трудные моменты жизни, оберегает и спасает меня. С тех пор эта икона всегда со мной и на земле, и в воздухе. Вчера, после твоего ухода, я поднялся на второй этаж в кафе выпить чашку кофе. В груди начало нарастать беспокойство, и рука сама потянулась в мою сумку, висящую на плече. Я приложил ладонь к образу и почувствовал, что тебе нужна моя помощь. Я не знаю, как это произошло, но я понял, что должен быть с тобой рядом. И в этот раз Богородица оказалась права. Дальше ты всё знаешь. Я не могу объяснить ЭТО разумным языком инженера, но могу — языком силы Божией Матери, — вот и весь мой рассказ. Дашина рука мягко сжимала мою.

— Спасибо, дорогой, за эту историю! Она действительно похожа на волшебство. Не могла даже подумать до сегодняшнего дня, что так может быть. Я обязательно в ближайший выходной найду храм, где есть икона Божия Мать Тихвинская, зажгу свечи и помолюсь ей — я должна и её поблагодарить за своё спасение.

К нашему столику подходит отдохнувшая Ольга:

— Ну, вы даёте — два часа никак не наедитесь?

Отвечаю я:

— Наесться-то мы наелись, но не напились. Вот сидим — пьём! Тебе взять чего-нибудь?

— Разве что кофе без молока и без сахара, — поднимаюсь и иду за кофе.

Возвращаюсь и все мы слышим гогот за столиком, где обедают наши пилоты со штурманами. Рассказывает Сергей Фёдорович достаточно громко, поэтому мы замолкаем, попиваем свои напитки и слушаем:

— Да какая там, к чёрту, гиподинамия. Дом у нас двухэтажный. Мы с женой живём на втором этаже, а дочь с мужем — на первом. Приезжаю как-то вечерком, поздновато, часов в десять вечера.

Обычно все к этому времени поужинали и отдыхают, кто у телевизора, кто с книжкой. На кухне ужин для меня накрыт, но уже холодный. Разогреваю на газе, сажусь ужинать. Заканчивая приём пищи, вспоминаю, что любимого мною кефира, который я пью каждый день, в холодильнике нет. И я днём себе где-то даже написал записку — «купить кефир». Неизвестно, куда я эту записку сунул. Ну, факт остаётся фактом: хочу кефира, а кефира нет. Одеваюсь, иду в соседний, метров триста от нас, магазин «Продукты». Покупаю кефир — и домой. Раздеваюсь. Сажусь. Пью кефир. Встаю, мою за собой посуду и вижу — на полу кухни белеет какая-то бумажка, свёрнутая вчетверо. Иду, нагибаюсь, поднимаю, разворачиваю и понимаю, что без очков я хрен что на ней увижу. А очки на втором этаже! Поднимаюсь на второй этаж, беру очки, надеваю их и читаю: «купить кефир». ТЬФУ!!!! — общий взрыв смеха в кафе — комкаю бумажку, но на душе не легче. Одновременно вспоминаю, что сегодня мы еще не виделись с женой. Поворачиваюсь и вижу её в притушенном свете торшера, свернувшуюся калачиком на диванчике, сиротливо лежащую напротив телевизора и смиренно ожидающую, когда ж я, наконец, её увижу и поцелую. Подхожу, с любовью целую и благодарю за волшебно вкусный ужин. А Людочка так мягко, вкрадчиво и по-доброму мне говорит:

— Дорогой, если ты мне сейчас принесёшь чашечку кофе с моей любимой конфеткой «Птичье молоко», то я тебя тоже поцелую!

И я понуро иду на первый этаж варить любимой жене кофе в турке, а в спину мне несётся голос жены, пронизанный здоровым жизнелюбием:

— Родненький мой, ну что же ты идёшь так обреченно, как на эшафот… — я обрываю её тираду, которая, как мне кажется, может быть издевательски длинной.

---

— Ну что ты, радость моя, я спускаюсь, может и не переполненный оптимизма, зато подниматься буду с чувством исполненного супружеского долга и ощущением полного семейного удовлетворения! — по-моему, Людмила громко хмыкнула в знак, что мой монолог ей понравился.

На небольшом деревянном подносе, расписанном под хохлому, установлена чашечка кофе, лежат на блюдце две конфетки и чистая салфеточка. Вот что делает с мужчиной любовь. Зато поцелуй я честно заработал.

— Никакой гиподинамии. Спасибо склерозу, жене и лестнице на второй этаж.

Общий смех…

— Итак, вечер заканчивается, я уже сижу на диване рядом с любимой женой, с закрытыми глазами и балдею от всего, что меня окружает. Кофе Людочкой выпит. Куда делись две конфетки, которые я принёс вместе с кофе, могу догадаться только по двум смятым фантикам на тарелочке. И еще мне приятно, что я дома кому-то нужен.

Через секунду я понимаю, что погорячился с последней мыслью:

— Пап! Папа! — зовёт дочь с первого этажа. — Ты можешь спуститься на минуточку? Мы с Толиком пробовали, а у нас что-то с торшером не получается…

Я поднимаюсь с дивана и голосом, полным юношеского задора, громко говорю:

— Лечу к вам, детки! Ловите! — спускаясь на первый этаж.

Смех в кафе переходит в хохот…

В это время так долго молчавшая громкая связь на всю гостиницу произнесла:

«Экипаж рейса 6268 Баландино — Ростов-на-Дону приглашается на борт воздушного судна».

4. История Кулаги

Через несколько часов рейс 6268 из Челябинска совершил посадку в аэропорту города Ростова-на-Дону. Температура за бортом +16 градусов. Без осадков. Ветер юго-восточный — три-четыре метра в секунду.

Следующий день должен быть для экипажа выходной. Однако, как оказалось, не для всех. Из диспетчерской аэропорта передали, что завтра в десять часов тридцать минут Дарья Чернова и Юрий Мурадов приглашаются к начальнику отдела кадров Авиапредприятия, о чём нам сообщает при прощании наш командир Сергей Фёдорович. И еще, он меня попросил позвонить ему домой по итогу визита в кадры, предупредив, что о руководителе кадровой службы ходит мнение как о человеке невыдержанном, жестком и бескомпромиссном. Я, конечно, пообещал сделать звонок.

А сегодня было еще восемнадцать часов и Дарья пригласила меня выпить по чашке кофе в кафе на втором этаже аэровокзала. Я заказал у Зары Вартресовны два кофе по-турецки и, предварительно осведомившись о присутствии в ассортименте кафе самых свежих пирожных, взял для Даши из тех, на которые указала тётя Зара: два пирожных «корзиночка» и два бисквитных. После этого вернулся к столу, где меня ожидала Дарья. Она заговорила сразу, как только я приземлился на стул напротив неё:

— Юрочка, ты за последние два дня сделал для меня очень много и много про себя рассказал. Я хочу, чтобы и ты знал обо мне то, что частенько в кино, как говорится, остаётся за кадром.

После окончания школы я с твёрдыми знаниями английского, благодаря своей личной учительнице по английскому языку, поступила на факультет иностранных языков в наш университет. Я упомянула личную учительницу не зря — у меня мама преподаёт язык в университете и ведёт языковую спецподготовку экипажей, включая бортпроводников в учебном центре «Донавиа». После окончания университета я окончила школу бортпроводников и начала летать. На 1995 год меня обещали перевести на международные рейсы, имея в виду мой высокий уровень знания иностранного.

Во время учёбы я два раза отлично прошла практику в Англии и свободно говорю на английском. Мы с мамой иногда дома, для поддержания разговорной практики, разговариваем на английском. Вот. И еще я хотела тебе сказать, что на четвёртом курсе я выскочила замуж. По любви. На сегодня от семьи остались только воспоминания, поверь, не самые позитивные. Мы были ровесниками. Он был спортивный, очень красивый парень, но, как оказалось, с гнильцой. И не маленькой.

Мы разошлись через год, перед самым дипломом. Причина банальная: он учился на физмате в нашем же университете, и у него образовалась проблема по профилирующему предмету. Если бы он этот экзамен не сдал, то не был бы допущен к диплому. Для него это была бы катастрофа. Олег, так звали мужа, предложил мне, когда мы были уже год женаты, один раз переспать с преподавателем, который обещал ему за это на экзамене поставить «отлично». Олег считал, что эта ночь — вложение в его карьеру и профессиональное будущее. И я должна быть заинтересована в этом. Я отказалась. У него хватило совести несколько дней меня уговаривать сделать этот шаг. Он считал, что это мне ничего не стоит. Я прервала с ним все контакты и в течение месяца развелась. От брака осталась только фамилия Чернова. У мамы фамилия, ты не поверишь, — Кукла. Соответственно, и моя девичья фамилия — Кукла. Но куклой в чужих руках ни я, ни моя мама не были никогда и не будем!

Тётя Зара давно принесла кофе и Дашины пирожные, а мы смотрели друг другу в глаза и боялись пошевелиться после сказанного. Я взял на себя смелость заговорить:

— Дашенька, во-первых, кофе остывает. Во-вторых, твои пирожные тоже ждут тебя. Зара Вартресовна сказала, что такая прекрасная девушка, как ты, должна скушать эти чудные пирожные. Ну, а в-третьих, помнишь, что сегодня утром сказал Сергей Фёдорович: вчерашний день — это история, завтрашний — это загадка, а сегодняшний — подарок! Так вот, ты наверняка знаешь, что было написано на внутренней стороне золотого кольца, которое носил на пальце мудрый царь Соломон: «Всё пройдёт, и это — тоже». К сожалению, подонки в нашей жизни встречаются с завидной регулярностью. Но, как сказал Господь, всем воздастся по делам их. Я думаю, что от официальной части нашей встречи пора перейти прямо к кофе и пирожным. Надеюсь, что у тебя нет принципиальных возражений?

Если серьёзно, Дашенька, я тебе бесконечно признателен, что ты доверила мне эту историю. Спасибо тебе за неё. Мне кажется, что для того чтобы рассказать это, надо очень доверять человеку. Поверь, что каждым днём своей жизни я постараюсь оправдывать твоё доверие.

Я взял Дашину руку, лежащую на столе, и поцеловал её ладошку.

*** Телефонный разговор 3 мая 1994 года:

— Джохар, салам алейкум! Узнал меня?

— Салам! Узнал, конечно.

— Звоню по линии ГШ, поэтому за связь не беспокойся — защищена полностью.

— Говори, я слушаю.

— Есть предложение. Я знаю, что новой власти в ЧР позарез нужны деньги. Ближайший к вам аэропорт, где гражданская авиация совершает постоянные рейсы, — Махачкала. Ты готовишь людей. Я освобождаю самолёт. Сумки — пополам. Я никогда не обманывал тебя, Джохар! И еще я знаю, что для мусульманина деньги не должны быть самоцелью. Это средство достижения глобальных целей и стратегий. Это инструмент, который должен приносить пользу: семье, родным и обществу.

— А мои люди?

— Они к тебе не вернутся.

— Я подумаю.

— Я позвоню по этой линии через два дня. В это же время.

— Хорошо.

— Хаер!

— Хаер!

Телефонный разговор через два дня:

— Салам, Джохар! Звоню узнать твоё решение.

— Салам! Я подготовлю людей. Надо определить стоимость одного заложника. Надо выбрать рейс. Проблем много. Их надо все решить заранее. Если совершишь ошибку — я не прощу. Я знаю тебя. Но ты знаешь меня. Готовь подробные предложения. План расписать пошагово — как учили в Академии ГШ. Обсудим.

— Хорошо, Джохар, я услышал тебя! Я подготовлю операцию. Мой человек привезёт тебе план. И я не хочу, чтобы он вернулся ко мне. Лишний человек мне в этом деле не нужен.

— Я информацию принял.

— Хаер!

— Хаер!

Николай Иванович Кулага принял к руководству кадровую службу Авиакомпании «Донавиа» чуть больше года назад. До этого почти одиннадцать лет он ходил первым помощником капитана в загранплавание на нефтеналивных судах, приписанных к Новороссийскому морскому пароходству. Первый помощник, говоря сухим языком соответствующих инструкций Минморфлота СССР и ряда партийных документов КПСС, проводит воспитательную работу среди членов экипажа в духе высокой идейной убежденности, принципов морального кодекса строителя коммунизма, славных традиций морского флота нашей Родины, мобилизуя экипаж на выполнение производственных заданий и социалистических обязательств. Кроме того, организует среди членов экипажа политико-воспитательную, интернациональную, культурно-просветительную и спортивную работу, а также организует работу радиотрансляционного узла, телевизионной аппаратуры и киноустановки. Обеспечивает укомплектование судовой библиотеки, обеспечивает экипаж периодической печатью, культспортинвентарем, кинофильмами.

Видимо, из-за такой сильной загруженности, а где-то и перегруженности первых помощников капитана, в некоторых пароходствах их и еще судовых врачей называли «судовыми котами», а в некоторых пароходствах — «пассажирами». Моряки вкладывали в их прозвище свою нелюбовь к бездельникам. Но люди все разные, и среди «пассажиров» встречались иногда порядочные и отзывчивые, готовые помочь в трудную минуту, хотя это исключение из правил было не часто.

А 14 марта 1990 года на заседании второго съезда народных депутатов из союзной Конституции была исключена шестая статья о руководящей и направляющей роли КПСС в советском обществе. Летом того же года на кораблях Минморфлота СССР был упразднен институт первых помощников капитанов. Все они одним махом были уволены, к нескрываемой радости большинства членов судовых команд…

Ровно в десять часов тридцать минут мы с Дарьей постучались в дверь кабинета, на котором висела табличка «Начальник кадровой службы». И тут же услышали громкое «Входите!»

Мы вошли, прикрыв за собой дверь. Навстречу нам из-за стола вышел и направился владелец кабинета. Стройный мужчина в возрасте примерно около шестидесяти лет, в тёмном костюме, в голубоватой рубашке с тёмно-синим галстуком, подошел к нам, стоящим в районе входной двери, с улыбкой радушного хозяина:

— Меня зовут Николай Иванович, а Вас, видимо, — он посмотрел в глаза Даше, — Чернова Дарья Михайловна, а Вы, — он посмотрел мне в лицо, — здесь догадаться уже совсем просто — Мурадов Юрий Владимирович. Проходите, пожалуйста, присаживайтесь.

Николай Иванович подвёл нас с Дашей к большому полированному столу темного дерева, который был состыкован с рабочим столом владельца кабинета. Отодвинул от стола один стул, предлагая Даше присесть. Я сел рядом.

— Я прошу меня простить: генеральный дал срочное задание. Для того, чтобы закончить его, мне надо до пяти минут. А вы пока осмотритесь в моём кабинете. Если не очень громко, то можете разговаривать. Я сейчас к вам подключусь.