Бесплатный фрагмент - Нейроэфир: Ренни. Начало

ГЛАВА 1

━━━━━ ✦ ━━━━━

НАКАЗАНИЕ И ПРЕСТУПЛЕНИЕ

На залитой утренним солнцем скалистой площадке всё было готово к казни. На груде бесформенных камней сидел палач — огромный молодой человек с изуродованным лицом: обожжённая кожа, рассечённая бровь, неровно сросшийся нос, всё в нем, будто бы нарочно, вызывало отвращение. Это был известный в местных кругах Гаргул. Он поглаживал череп, привязанный к поясу, что-то бормоча себе под нос. Перед Гаргулом на коленях стоял тощий побитый паренек с бритой головой и татуировкой мёртвой куницы, стекающей с лица до самой шеи. Несчастный тяжело дышал, опустив голову. Его грудь была исполосована свежими порезами, одно плечо сильно опухло — явно после вчерашнего допроса. Губы потрескались от жажды, на лице застыла смесь боли и страха. Рядом с пленником, на камне, лежал странный изогнутый клинок, обугленный по краям, предназначенный для быстрого отсечения головы. Соседство с таким предметом вызывало у обречённого нервную дрожь. Неподалёку также валялся кусок механизма от катапульты.

— Догеройствовался Сухой… — неуклюже сплюнув себе же на ботинок, прошептал кто-то в толпе. Прошептал так, чтобы Гаргул не услышал.

— Героем на большой земле нужно было жить. А в этом аду им одна дорога, — буркнул стоявший рядом.

Решившим здесь обосноваться людям, было привычно, что в воздухе витал сырой, гнилостный запах, смешанный с ароматом разлагающихся листьев. Чтобы разглядеть небо, нужно было задрать голову повыше — лагерь банды Куниц располагался в глубине Торского леса и, погружённый во мрак, казался, живым существом. Огромные искривлённые деревья, со стволами, покрытыми мхом, выглядели как старая, обветшалая кожа. Между скал, руин и деревьев ютились хлипкие самодельные палатки, собранные из разного рода досок, брезента и шкур. Не замечая местных порядков, установленных в древних развалинах, пели птицы и стрекотали цикады.

Толпа, образовавшая круг, преимущественно выглядела как изрядно потрёпанные и побитые ученики старшей школы из любого ближайшего к лесу поселения. Но таких учеников, на которых надели лохмотья. Кто-то болтал без умолку, прикрывая страх словами, кто-то воровал еду, не глядя в глаза соседу. Были и те, у кого взгляд был как у могильщика — пустой, тяжёлый, этим бандитам лучше было не перечить. Разномастные, собранные по непонятному принципу в этих развалинах, они напоминали выброшенную колоду карт — перемешанную, обугленную, кое-где испачканную кровью.

— Жаль Сухого, эх, жаль. Хорошо, что Веа не видит этого. — Сказал кто-то в толпе.

— Да ты шо, даже вслух такого не говори, — прошептал собеседник. — Она не должна знать, кто мы, а уж тем более… тем более про Гаргула. Она и скок лет нам не знает. Думает, мы тут все её ровесники.

— Ей шо, не объяснили?

— Дубина! Что ей объяснять, Веа же это… того, — бандит покрутил у виска. — Ты её, если увидишь, лучше вообще ничего не говори. Смотри просто. Но зато во всём лесу не увидишь такой красоты. Она, не то, шо мы.

— Ета как?

— Молодая и душой, как говорится. Ладно, не отвлекай меня, а то пропущу самое интересное.

Банда, ожидающая казни, действительно была сбродом юнцов с глазами стариков. Необычная особенность континента Фионис и вообще всего мира, в котором существовала банда Куниц, заключалась в сохранении молодости. Кому-то здесь было шестнадцать лет, кому-то сорок, реже семьдесят. Пока человек молчал, определить настоящий возраст оказывалось довольно проблематично. Дело в том, что по достижению пятнадцати лет, старение человека в этом мире останавливалось, и до конца своих дней люди выглядели примерно так, как в момент наступления этого загадочного возраста. Правда, на этом странности не заканчивались. Последний год перед такой «заморозкой старения» был неким «трамплином возмужания» (организм как бы готовил тебя к чему-то суровому). С четырнадцати до пятнадцати тело словно запасалось мускулатурой и готовило себя к суровой к жизни, по всей видимости, предчувствуя сложности, которые ожидались в дальнейшем. Мышцы рвались наружу, голос ломался, запах тела менялся. Если говорить проще, то за год после четырнадцати человек физически взрослел года на три — четыре и после оставался таким навсегда. Гаргул, приговорённый к казни Сухой, и вся его банда выглядели как подростки — с ножами, булавами, секирами и сотнями смертей на своей совести.

— Фто фо втевафним обозом? — спросил кто-то, стоявший в кругу. — Вызыл кто из пфеннигов?

— Один щенок… гадину шмальнул из самострела. Прикинь? Мы думали, эта рухлядь давно сгнила.

— Та ей сто лет в обед, — фыркнул третий.

— Ага. Вот так новость… Мелкого этого вроде Гаргул велел не трогать. Даже велел бинтовать, хоть того за воровство в оружейке нашей поймали.

— Пофмотрел бы на него. Ой, тс-с… Гаугуу зеунуу, ща нафнётся.

Площадка, на которой происходило действо, была частью древнего святилища — обломанные колонны, заросшие мхом, нависали над головами. Скопившиеся вокруг лобного места люди были вонючими от своего образа жизни и полусонными от браги. Глядели без особого восторга: одни жевали мясо и молча ждали зрелища, другие шептались, чесались, а третьи просто смотрели в землю, будто пытаясь провалить её под собой. Никому из присутствующих зрелище казни, использующееся для запугивания несогласных, не приносило удовольствия, но никто не решался уйти.

Гаргул встал, медленно и властно осмотрел своих до жути запуганных его мощью и дикостью людей. Те старались не встречаться взглядом с вожаком — никто не хотел оказаться на месте пленника и чувствовать, что чувствует обречённый на мучительную смерть. Главарь наклонился, но клинок не тронул, он неожиданно для всех поднял кусок механизма от катапульты — изогнутую деталь с зазубринами (сломанный рычаг, на котором остались торчащие штыри). Стоявший посередине площадки на коленях пленник обернулся, выпучил глаза и нервно сглотнул, осознание неизбежного опустилось ледяным дождём, в какой-то момент захотелось заорать о пощаде, но это привело бы к ещё более худшему.

— Ну ладно Ягнешку за воровство, — толпа продолжала шептаться, как живой организм, контролируемый животными инстинктами, — но Сухой-то просто баб отпустил. Шо, мало чё ли их у нас? На кой его казнить-та сразу?

— Та их-та, баб, не мало, — бурчал ему на ухо другой, — только эти вроде вожаку приспичили, как пить дать. Буйный был, как узнал о побеге.

— А мож… не простил ему тот поход неудачный, где людей наших положили много? Кто ж его, етить, теперь знает? А мож, ещё передумает и не будет убивать?

— Тс-с… Сюда смотрит, — испуганно замялся собеседник.

***

Минуту назад Ренни проснулся от странного гула толпы мужчин. Сегодня у него, к сожалению, не было ничего, на чём можно было бы привычно записать крохи воспоминаний, пришедших во сне. Это немного расстроило — ещё одна частица прошлого потеряна, а парню до скрежета зубов хотелось сохранить даже мелочь. Когда поднялся из грязной сырой соломы и вышел на улицу, увидел скопление людей, стоявших к нему спиной. Ни один из толпы даже не думал на него смотреть, народ был занят наблюдением за каким-то событием. В глазах плыло, Ренни машинально начал аккуратно красться, но, убедившись, что на него все еще всем плевать, оставил затею остаться незамеченным. Голова пыталась найти объяснение происходящему: «Так, где я? Что это за палатка? Стоп, почему они меня не убили, я же попался и… и что со вчерашней тварью, которая на нас набросилась?» Сознание возвращалось, и Ренни смог наконец сообразить — за воровство клинка его всё же не убили. В памяти быстро пролетел вчерашний день: пойманный головорезами из легендарной банды Куниц, он почему-то избежал ужасной участи пленников ганзы. Ренни задумался, виски предательски гудели, отдаляя воспоминания о вчерашнем, но парень очень старался справиться с этой сейчас непосильной задачей. «Хмм, нас везли в глубь леса, затем крики, парня рядом что-то утащило и сожрало. Так оно и бандитов жрало. Неужели я и правда то существо подстрелил? Это не приснилось?»

Скорее всего, дело было в том, что он ненароком подсобил Куницам, застрелив из старого самострела какую-то огромную ползучую дрянь с мясистыми щупальцами и пастью, в которую без стыда влезла бы телега. Вчера всё произошло быстро, вмешался, на его удачу, счастливый, случай, можно сказать — чудо. Ренни вспоминал, как выпал из воза с пленными, куда попал после воровства кинжала в оружейном складе Куниц. В этот воз пришлась одна из атак монстра, после чего Ренни ударился о деревянный брус и увидел, что брус этот — часть старого хриплого гигантского самострела времён войн с Сукрами. Деталь была ржавая, но он узнал пружину и угол. Забрался на орудие, сжал губы, вставил стрелу и потянул. Руки и механизм дрожали, но выстрелить получилось. Чудом такое совпадение можно назвать ещё и потому, что восемнадцатилетний медоволосый паренёк последние годы только и делал, что изучал инженерные орудия человеческой армии. И кто бы мог подумать, что это увлечение пригодится самым опасным головорезам континента? В тот вечер бандиты и пленники погибали от щупалец монстра, а истекающий кровью Ренни, успел зарядить самострел и выстрелить в огромную открытую пасть.

После, он особо ничего не помнил.

Толчок в плечо почти повалил Ренни на землю — мимо прошёл здоровяк с перебинтованной рукой и татуировкой на шее в виде кинжала, на который был нанизан какой-то зверёк. Этот инцидент вернул Ренни в настоящий момент, и он начинал ещё чище осознавать происходящее: «Подальше держаться от всех этих. Ох, как красиво, значит, в лесу и правда был древний город, хм-м… и Куницы построили тут себе лагерь? Да что так шумно, что это у них тут за рынок? Они все на что-то смотрят? Надо найти, откуда видно».

Крики разношёрстных людей, плеск помоев, в которые он наступил, пока ковылял к большому камню, чтобы взобраться на него и посмотреть — что именно там происходит. Голова гудела, но шумное мероприятие и всё зрелище в целом действовало как ведро ледяной воды в лицо. Ренни, щурясь от яркого солнца, поднялся на небольшой выступ, откуда было лучше видно происходящее. Люди рядом что-то обсуждали, но от увиденного зрелища пробрало до мурашек и заставило начать прикидывать, что к чему: «Его казнят? А за что? Может, он тоже убил какого-то монстра вчера и… и вдруг я следующий? Так, нет, этот, которого будут убивать, это же разбойник, у них у всех тут такое клеймо с этим зверьком. Тогда за что его убивают? Может, мне сбежать, пока никто не видит, или за это меня тоже казнят? Нет, лучше понять — что тут происходит. Спокойно, Ренни, просто наблюдай».

— Можно было просто Сухого в дыру столкнуть, — в общем гуле Ренни разобрал шёпот одного из бандитов.

— Ты шо, Карась! Не знаешь чё ли? Гаргул до смерти боится чудищь, шо в пещерах обитают. Он туда даже туши не сбрасывает, велит сжигать! Говорит, шоб не кормить стриксов.

— Басни всё эта… никаких там стриксов нету, как пить дать. Небось просто пара волков забрались в пещеру и воет по ночам!

— Ну ты дубина, Карась! Волки та это тебе не стриксы, я-та знаю… Те — худые, на длинных лапах, как на пружинах, как это, ну, кособокие кенгуры какие-та. Шкура цветная вроде бы, голая местами, а глаза белые, светятся в темноте. Когтями крюкнут — так кость наружу выворотят.

— Шож эт за дичь та такая? От них спрятаться-то можно?

— От стриксов-та? Ага, ща! Они падаль чуют за версту, а если кровь свежая — стаей налетят, живьём сожрут и не пискнут. Никто в здравом уме-то в пещеру не попрётся, скажи спасибо, шо оттуда не выходят! Ещё и ядом, говорят, брыжжют, то бишь могут убить-та на расстоянии!

— Да это ты всё выдумываешь!

— А ты, раз смелый такой, пошёл бы и прогулялся по одной из пещер. Я недавно слышал эдакий звук оттуда, похожий на, ой… смотри на вожака! Чё-та будет ща…

Гаргул тяжело поднял железо с земли, а затем, будто примериваясь, провёл пальцем по зазубринам. Тихий всхлип разрезал тишину — никто не осмелился усмехнуться. Шум стих. Главарь не спешил. Подошёл к стоящему на коленях парню, пинком ноги в спину уложил того животом на тёплую каменистую поверхность, наклонился и ударил первым не в шею, не в голову, а в подколенное сухожилие — в самое чувствительное место между бедром и голенью. Глухой хруст. Крик. От удара нога Сухого д ёрнулась, как у игрушки, потерявшей пружину, и затряслась в судороге. Вторая щиколотка вскоре пошла следом, развернувшись под неестественным углом.

— А-а-а! Гаргул, я тебя умоляю… А-а-а! Это была слабость… Я винова-а-ат! — истошно орал пленник, отчаянно пытаясь заглушить мучительную боль под пронзительным воплем, и так же отчаянно осознавая, что ему ничего не поможет.

— Слабый не достоин выбора. Сильный решает, кто живёт. — Басовато проворчал Гаргул.

Второй удар в плечо. Железо вошло не сразу, штырь зацепил кость — и Гаргул рванул его обратно, словно владел не оружием, а крюком, которым вялят мясо. Парень задёргался, закряхтел, издавая что-то вроде вопля, и пошатнулся, алые капли медленно окрашивали камни.

— Не тяни! Если убивать — убей сразу! — крики выблёвывались изо рта Сухого.

Ренни застыл на месте, вбитый в камень, на который успел забраться. Горло сжалось. Воздух вдруг стал слишком густым, чтобы дышать. Всё внутри сжалось, будто кто-то изнутри вдавливал кулак под рёбра. Вкус рвоты уже был во рту, но он сдержался, закусив губу до крови. Внешне тихий, он кричал внутри: «Не-ет, нет, нет! Это плохой сон, сон, сон, снова смерть, гадкая смерть. Ужас. Как же трясутся колени. А что бы делал я, оказавшись на месте этого бедняги? Нет, даже не хочу думать, надо отсюда выбираться! Но, их так много. Так, Ренни… будь сильным, ты справишься. Это просто плохой человек, который сделал что-то ужасное, и за это его казнят. А ты всего лишь украл клинок. Просто клинок! За это они не будут казнить, может, просто заставят как-то отработать. Всё, всё… я уже взрослый, нужно спокойно относиться к такому. Я должен быть сильным и досмотреть казнь. Я уже видел смерти, да, я видел их своими глазами. Если я сам хочу убивать, нужно привыкнуть к убийствам. Я смотрю. Я… смотрю».

— Добе-ей… прошу, добей меня, — хрипел истекающий кровью пленник.

Гаргул молчал. В лесу, где каждый звук рассказывал отдельную историю, один надрывающийся человеческий голос выделялся. Главарь сделал пару кругов вокруг валяющейся жертвы, замечая, как его люди отводят взгляды. Он двигался тяжело, как зверь на передышке после дикой охоты, — с непомерно большими руками, будто с чужого тела. Его лицо казалось вырезанным из горелого мяса.

— Ну что, недоумки… кто-то из вас когда-нибудь уже сможет проявить себя? — Кричал палач, ходя по кругу. — Сколько я ещё буду говорить о других бандах, которые косятся на наши владения? Сколько буду просить вас найти способ заделать дыры в земле? Сколько ещё месяцев вы будете искать бумаги, которые остались от Старейших?

— А ты, Сухой… думаешь, я злой? — После ещё нескольких шагов, вожак неожиданно задал вопрос умирающему, осклабившись в свои несколько зубов и немного наклонившись. — Вот ты бы сделал то же самое для меня? Молчишь? А я завтра мамашу твою прирежу.

Остановившись, не став слушать ответ, палач молниеносно повернул руку, крепко сжал рукоять, и со всей силы вогнал железо в спину. Раздался глухой удар, как будто кто-то вбивал в землю сухие, хрустящие колья. Когда стон превратился в сдавленный свист пустых лёгких, в неразборчивое, похожее на молитву, бормотание, тело окончательно обмякло и рухнуло в пыль. Гаргул отступил на шаг. Он не смотрел на труп. Он глядел на толпу.

Кто-то рядом выругался, кто-то громко сглотнул. Ренни видел застывший ужас и в лице мертвеца, и узнавал себя. Голова закружилась, он посмотрел в небо и увидел верхушки огромного дерева, напоминающего берёзу-переростка. Дерево выделялось своими размерами и чтобы не сблевать, Ренни сконцентрировал взгляд на его ветвях, уходящих вверх, казалось, к облакам.

Гаргул сделал пару кругов, швырнул орудие убийства и молча пошёл в самый большой шатёр, расположившийся рядом с лобным местом. Толпа, переставая переглядываться, начала разбредаться, исчезая в лесу, за колоннами.

— Это тя, значит, пощадили? — К Ренни подошёл жилистый, худощавый парень. — чё прилип к скале как старая сопля? Значит, тя мне пасти надо теперь.

— Я… я…

— Новенький ты, понял я, — пощёлкивая пальцами, темноволосый ещё ближе подкрался к Ренни по-кошачьи тихо. Поднёс к губам старый окурок и начал его пожёвывать. — Гаргулу уже на глаза светился, а? Или всё ещё дёргаешься как кролик на вертеле?

— Эм-м… чего? — Ренни сбивчиво хлопал глазами, надеялся, что проснётся.

— Видел ту гору мышц, которая Сухого раскрошила? Это Гаргул, он тут главный. Первый, после «Старейших».

— Старейших? — неуверенно спросил Ренни.

— А, ты ж не в курсе небось. Это тех, кто был в самом начале зарождения Куниц. Та-а… они уже все подохли, но были самыми уважаемыми.

— Я, я просто хотел… — попытался перебить Ренни, но собеседник не останавливался, рассматривая что-то наверху.

— Тогда, говорят, вожаком становился тот, кто дольше свой зад уже на свете грел. Эх, было время. А Гаргул после них пришёл — король гнилых палаток, наш личный мясной бог. Хе-хе… Только вот задрал всех со своими «заделать дыры пещер», «починить требушеты», «записки об опытах Старейших».

— Я не…

— Ну не справляется же никто! — Не давал вставить и слова незнакомец. — Так о чём я, ты вообще знаешь, где очутился, желторотик?

Неизвестный говорил так, словно знал весь Торский лес, как свои пять пальцев и словно он был самой важной шишкой всей банды. Правая бровь была нахально и самоуверенно приподнята, рукой он поигрывал со стрелой, крутя её, словно цирковой артист. Ренни показалось, что время удивительно замедлилось, и пока человек болтал, в голове бегали мысли: «Что надо этому бандиту? А может, он покажет мне, как отсюда убежать? Или нет, он же меня наверняка сдаст! Может, тогда хотя бы объяснит, почему я живой и не в какой-нибудь темнице? Хотя, он тут всё знает, а вдруг эти бандиты не такие уж и плохие? Надо быть смелым и сильным, так… Надо сначала всё узнать».

— Не, ну наглые белки, — в это время фоном бормотал собеседник, продолжая рассматривать кроны деревьев.

Скалистая площадка, где минуту назад хлюпала кровь, постепенно пустела. Люди расходились — в тень, к кострам, за выпивкой. Ветер шевелил подвешенные на шестах лохмотья, оставшиеся от старых знамен, которые давно никто не читал. По всей видимости, когда-то в Торском лесу был город, но о нём давно забыли. Вся эта баня из палаток, сгнивших шкур и покосившихся досок казалась не лагерем, а язвой на теле леса. И парень, что общался с Ренни, вполне вписывался в это место. Его кожаный жилет был испачкан пятнами, от подмышек тянуло кислятиной, изо рта — запахом гари и… чего-то, что однажды могло быть супом. Волосы, хоть и короткие, торчали во все стороны, как старая щётка, а шея блестела от пота — в трещинках и разводах соли, как у засохшей рыбы. Он то чесался за ухом, то ковырялся в штанах, то ковырял грязь под ногтями — и всё это делал с каким-то будничным усердием.

— Вы — Куницы? — С трудом сглотнув, Ренни пугливо уставился на собеседника.

— Ха… да на дрейфь. — Бандит смачно хлопнул его по плечу. — Те ничё не сделают, ты вроде ка зверю рот разодрал — Цоликса вальнул.

— Цо… кого?

— Вот ты утырок, хе, сам укокошил зверюгу, а даже не знает, в кого палил. Цоликс… грёбаный осьминог-переросток, который обоз в щепки ушатал. Четверых наших задавил, пока ты ему копьё в пасть не всадил. Где научился с самострелом управляться, малой?

— Я… я после школы изучал.

— Не, вот Желторотик даёт, — всё это время продолжая щёлкать пальцами, собеседник адресовал фразу проходящим мимо дружкам, но те только фыркнули и пошли дальше, как будто болтун был уже фоном лагерной жизни. — Ток со школы и сразу в дерьмо по пояс. Ты кто вообще, расскажи, а? Ну да, я ж не представился. — Хлопнул он Ренни по плечу второй раз. — Я Фрик, лучший стрелок в этом дряхлом сарае. Держись меня, всё путём будет. О, зацени!

Фрик ловко достал лук и из-за спины, прицелился и пустил стрелу в воздух. Через несколько секунд из густой листвы макушки лиственницы, упала оранжевая тушка с пушистым беличьим хвостом. Лучник сходил за трофеем, который тут же привязал к поясу. На лице мелькнул оттенок гордости. На Ренни это подействовало, и размышлял он почти с открытым ртом: «Какой же он смелый, этот Фрик! Я должен быть таким же, чтобы убивать Синих Собак. Да, забывать нельзя! Я ушёл из Те-Мека, чтобы научиться драться и убивать Синих Собак. Ненавижу их! Мне нужно с чего-то начать, а здесь, наверно, они все и драться умеют, и стрелять. Вот это да, он и правда убил белку! С одного выстрела! Я тоже хочу так».

— Я Ренни, — недавний школьник протянул руку и получил по ней смачный шлепок.

— Давай, не разевай рот, Ренни, когда пойдёшь к Гаргулу. Слабым будешь — тебя там не убьют, тебя вывернут, ха-ха-ха. Эй, Круглый!

— Чё те, шут? — Рявкнул здоровенный детина, сидящий на пне неподалёку.

— Шут? Кто тут шут? Шут те яйца с сотни метров подстрелит, прям в синие завязки! — Плюнув в сторону собеседника, Фрик усмехнулся, но тут же сделал пару шагов назад, когда Круглый встал с пня.

— Ещё рот мне хоть раз разинь, Котяра. — подходя, лениво буркнул разбойник. Его бритая голова блестела на солнце, а под глазом синел старый фингал. — Я тебе твой лук в гузно засуну. А этот малый шо, проснулся уже? Давай его к Гаргулу, бегом.

— Эй, это твоя очере… ладно, ладно! — Выставил руки Фрик, когда Круглый потянулся за мечом. — Должок за тобой будет, бычара. Вспомнишь, как захочешь, чтоб я тебе зад подтёр в бою.

— Чё ты бубнишь, гниль? — ворчал Круглый, даже не смотря на Фрика. — Гони малого, пока у него щёки не отпали от твоей болтовни.

Круглый прошёл мимо, неестественно задев Фрика, который сделал вид, что ничего не произошло.

— Эй, желторотик, пойдём потолкуем у костра, пока все разошлись. — Котяра подмигнул «малому», — к Гаргулу сразу после казни лучше не лезть — он, может, и сыт, но ещё не выспался.

Истерзанное тело Сухого всё ещё лежало у обрыва — ни покрыть, ни закопать его никто не спешил. Несколько голодного вида собак, прибившихся к Куницам, уже рыскали рядом, но их лениво отгоняли. Облака медленно плыли над кронами деревьев, а в развалинах начинали оживать голоса. Было слышно, как где-то камень брякнул о котёл, кто-то заржал, кто-то закашлялся, возможно, выплюнув лёгкое. Лагерь просыпался. По дороге к костру, Ренни задумался насчёт вожака: «А может, всё не так и плохо и получится договориться с этим вожаком? Может, он просто во время казни был такой злой, потому что разбойники такие всегда во время казни, а так — обычный человек или хотя бы… хотя бы выслушает меня? Так, думай, Ренни, наверняка управлять такой большой бандой головорезов должен кто-то умный, ведь не могли они выбрать глупого вожака? Значит, я смогу ему всё объяснить. Скажу, что хочу научиться убивать Сукров. Как же я ненавижу этих Синих Собак! Да, поэтому мне надо остаться в банде, нужно попытаться. Ты молодец, Ренни, всё должно получится. Раз этот Гаргул — вожак, значит, он должен быть тут самым опытным и мудрым».

В некоторых местах между плитами и каменными валунами зияли тёмные дыры — по всей видимости, внизу была сеть подземных пещер, о которых Ренни уже успел услышать в последние месяцы, пока бродил по окраинам Торского леса. Они напоминали трещины, похожие на глотки старых зверей, что умерли, но всё ещё могли сожрать. Где-то там, рядом с одной из таких дыр, в самом сохранившемся здании былой цивилизации, где когда-то находилось святилище нейроэфира, в полном одиночестве умывал лицо от запёкшейся крови вожак банды Куниц.

Гаргул снял с пояса вытертый до блеска череп. Протёр его куском кожи, выдул пыль из носовой полости и прислонил к разбитой каменной плите — как будто усадил старого духа на кресло почётного гостя.

— Видел? — негромко спросил Гаргул, поигрывая пальцами, будто массажируя себе суставы. Его голос был похож на на хриплый рык. — Не стал брать меч. Не стал, Лю! Хоть и был рядом. Меч — для воина, а Сухой? Он же просто… слабак. Без разрешения отпустил баб, ослабил стаю. Я показал, что слабо жить — больно умирать. Он выл, как и мы тогда.

— Мы? — спросил череп.

— Ты же помнишь? Ну скажи, что ты помнишь! — громче, чем прежде, ответил вожак банды. — Я тоже был в этой проклятой пещере! Мне пришлось!

Гаргул сжал кулаки, встал и резко швырнул череп в сторону. Тот с глухим стуком ударился о плиту у стены и покатился по пыльному полу, чудом не расколовшись.

— ДОЛЖЕН! — рявкнул Гаргул в пустоту. — Я ДОЛЖЕН БЫЛ ВЫЖИТЬ!

Парень в теле мальчишки сделал несколько шагов туда-сюда, дыхание сбилось, он подскочил к черепу, поднял его, дрожащими руками вытер, как будто боялся, что тот ушибся. — Понимаешь? Они не дали выбора! Или ты, или я… Кто останется жив, тот покинет пещеру.

— Бедный, бедный Гаргул… Он всё ещё боится пещер, маменькин сыночек. Ха-ха-ха! Гаргул боиится! Гаргул боииится! — Издевался череп.

— Я ничего не боюсь! Ты видел, что сделали с нашей мамой! — Вожак ударил кулаком о древнюю плитку, и та хрустнула. — И всё потому, что ты, старший братец, был слаб и не защитил её!

— Рабам не дают таких прав, — возразил череп.

— И потому ты сдох. Поэтому не убил меня в той тьме.

— Может быть, я бы простил тебя… если бы ты плакал, когда свернул мне шею. Но ты улыбался.

— Я улыбался, потому что Старейшие смотрели! А если бы не улыбался — они бы поняли, что я человек. — Гаргул, безнадёжно стараясь бороться с волнением, всё отчётливее переходил на шёпот. — А я уже был не человек. Я был мясом с клыками. Уже тогда. Но знаешь… знаешь, так я всё равно уязвим. Мне нужны результаты экспериментов. Да, я хочу быть таким же сильным, как Старейшие. Нужно только найти эти старые свитки и пленить парочку королевских алхимиков.

На почти целую минуту Гаргул застыл с ужасно глупым выражением лица. Какое-то время череп молчал, но вскоре заговорил вновь:

— Ты послал людей в пещеру за моей головой через столько лет… и теперь носишься. Зачем тебе это?

— Ты мой брат, Люмус! Я не мог тебя бросить, ты же знаешь. Хоть сам и убил тебя.

— А сам не полез за мной, — хихикал череп. — Знал, что там стриксы, вот и не полез. Слышишь их? Слышишь звуки в дыре? Боишься, Гаргул?

Тишина, нависшая в помещении, почти ощутимо сдавливала виски, заставляла вожака Куниц злиться. Гаргул медленно встал, отряхнул колени от вековой пыли, украшавшей пол, взял череп в руки. Отошёл подальше от пролома и снова взглянул на такого родного брата. Наклонился к нему и стал в очередной раз доказывать, что череп не прав. На пороге неслышно показался Фрик. Весельчак замер, увидев, как Гаргул говорит сам с собой, наклонившись к какому-то предмету на камне. Главарь не обернулся, он не знал, что его видят. Медленно поднял череп, мягко поглаживая его по голове, как ребёнка. Поднёс к своему лбу и прижал.

— А знаешь, Лю, иногда мне кажется, что я так и не выбрался. Что мы до сих пор там. В той яме… что говоришь? Не… это тоже не нужно… но ты… не перебивай… Да срать мне на этого раненого раба! Да я… Люмус, не перебивай!

В редкие моменты пауз, Фрик улавливал звуки странного стрекотания, доносившегося из дыры в полу неподалёку. Звуки шли из глубины, но в помещении слышались куда неприятнее, чем из привычных уличных пещер. Гаргул сидел к Фрику спиной, и тот не торопился звать вожака. Котяра неожиданно заметил рядом с собой бочку, которую никогда тут не видел. Робко заглянул и рассмотрел огромное количество маленьких костей. Он нервно сглотнул, его перекосило, и Фрик посмотрел по сторонам. После увиденного бандит сжался, представив, что могло послужить появлению такого количества детских останков. По помещению снова пролетело эхо рёва Гаргула, который орал на череп. Фрик сделал пару аккуратных шагов назад, пока его не увидели, и по-тихому удалился.

ГЛАВА 2

━━━━━ ✦ ━━━━━

ПОСВЯЩЕНИЕ ЗВЕРЯ

Спустя несколько часов после прошедшей жуткой казни небо над лагерем было удивительно ясным, даже слишком — голубое, уже почти безоблачное, с жарким солнцем, раскалявшим камни. Природе было всё равно на проблемы людей, и то там, то тут были слышны брачные ууканья карликовых сов. Не решившись заговорить с вожаком, Фрик вернулся к Ренни, и когда они приблизились к костру, двое, сидевших раньше недалеко от огня, встали и, не глядя, ушли в сторону шатров. Место освободилось. Жар от открытого пламени, бил в лицо, готовящееся мясо шкворчало, в воздухе висел запах копоти и жира. Фрик ловко уселся на выдолбленную ложбинку, поманив Ренни к себе кивком головы.

— Ну давай — кто ты, чё ты, желторотик, наваливай, — привычно щёлкая пальцами, собеседник поправил жарящееся мясо, засунул в рот окурок и нервно осмотрелся вокруг. — К Гаргулу пока не пойдём, это точно. Но только если окажется, что ты принц в изгнании или тайный посланник Сукров — предупреждай заранее. У нас с парнями на таких аллергия.

В ожидании разговора с, «возможно, мудрым вожаком», этот самый желторотик готовился к худшему. «Вот оно… сейчас начнётся. Скажу что не так и будет издеваться. Что ему ответить? Сказать правду или соврать? А если проверит? Я же обычный школьник. Школьник, который хочет отомстить долбанным Сукрам. А-а-а… будь, что будет».

— Я… Я из Те-Мека. Из города… — Ренни на мгновение замолчал, сжал руки, будто пытаясь удержать что-то в себе. — Был там, когда Сукры напали. Тринадцатого марта.

Ренни поправил прядь, лезущую в глаза. Волосы ещё были не длинные, но постоянно мешали. Он выдохнул, потёр глаза, потом продолжил:

— Мы просто на экскурсии были, с моим классом.

— Я чё тебя спрашивал про экскурсии? — Хохотнул Фрик. — Ладно, раскидывай дальше. Кто-то ещё учится в этих школах?

— Как обычно, три дня, каждую неделю, — удивившись, аккуратно подтвердил Ренни. — И мы были уже выпускным классом, когда началось. Как раз рассказывали про баллисту, это такой современный самострел, куда залазишь и он…

— Да пофиг мне, — прыснул Фрик, — что там за осада была?

— Сукры напали на город. Камни полетели в башню, где была экскурсия. Учитель погиб, почти все одноклассники, а меня отключило. А потом уже всё сгорело. Помню, что Собаки были повсюду, огромные, синие такие, рвали людей. Я видел, как одного мальчика схватили за спину, и живьём сожрали, а Мелисса…

— Баба твоя чтоль?

— Ну… не совсем. Но я… эм…

— Втюрился, короч, в неё, ясень пень. Так чё дальше?

— Я виноват. — Ренни сглотнул. — Я был наверху, вышибло лестницу. Один из наших… Лукис, он вытащил меня. А там эта баллиста, которая я знал, как взводится. Проклятая… проклятая баллиста.

Недавний школьник с медовыми волосами в пучке замолчал, глядя в огонь. В его лице не было ничего особенного — прямые брови, острый подбородок, нос с горбинкой, гладкие щёки и жилистые руки. Были, конечно, и следы скитаний по миру, после того, как он убежал из дома. Царапины на руках и локтях, неровно обломанные ногти, грубая кожа на ладонях и мозоли на пятках. На плечах висел обрывок серого плаща, с дырой у ворота, а под ним простая рубаха, тёмная от грязи и пота. На ногах кривые кожаные башмаки, связанные верёвками, чтобы не развалились. Необычными были только глаза — один голубого, другой зелёного цвета. Мясо шкворчало. Фрик почему-то не перебивал собеседника, став довольно серьёзным.

— Я должен был выстрелить. — Продолжил Ренни. — Я был у баллисты. Всю жизнь изучал орудия, и тут представился такой шанс! Навёл. Почти. Но тварь смотрела прямо мне в глаза. Как будто понимала.

Парень замолчал и задумался, губы задрожали. В его голове снова бурлили мысли. «Я ведь всё знал, изучил все орудия, а в тот миг ― дрогнул. Как мальчишка, как трус. Может, я и есть трус? И как я собираюсь мстить за Мелиссу, если я трус?»

— Ну и чё там? — Фрик серьёзным голосом выбил его из раздумий.

— И я затупил. — Ренни повернул голову вбок и продолжил. — А потом её убила другая Синяя Собака. Прямо на моих глазах. Она… она убила Мелиссу. — Он осёкся, склонив голову. Плечи дёрнулись. Фрик редко кого-то слушал, внимательно, но сейчас даже не дышал, чтобы не перебивать собеседника. — Потом я долго ходил. Торский лес, деревни. Жрал, что найду. Воровал. Учил себя не чувствовать. Я был зол. Я и сейчас зол на них, на всех. И я точно отомщу… три шкуры с себя спущу, но отомщу!

— Понимаю тебя, мелкий. — Качнул головой Котяра.

— Просто надо стать сильнее, и тогда, может быть, пройду отбор в Яшу. Сорву башку с этого монстра, который её убил.

— В Яшу? — Не сразу ответил Фрик. — Хах, даже не буду комментировать, считай, я этого не слышал.

— А что плохого в Яшу? — Удивился Ренни. — Они же убивают Синих Собак! Без них люди бы вымерли уже.

— Безмозглые вояки идут в Яшу, вот я что тебе скажу. — Фрик снова включил своё невероятное обаяние, подняв бровь и состроив ухмылку. Говорил, подкладывая в костёр дровишки. — Те, кто королю Теондеру готовы гузно подтереть хоть бумажкой, хоть языком. Я те говорю, нечего там делать.

Пережив осаду города, Ренни был противоположного мнения и не разделял доводы собеседника. В голове вспыхнула волна возмущений: «Я сам видел, как сражаются эти потрясающие воины! Да он небось даже не представляет себе, что за твари Синие Собаки и как они могут убивать людей. Яшу — единственные, кто могут противостоять этой нечисти. И с кем я говорю? Бандит… да он вообще ничего не знает, сидя тут, в своём лесу!»

— Чтобы пройти туда, нужно… да там такой отбор, — смотря, как Фрик бросает последнюю ветку, Ренни вступился за великих воинов. — Да я… я уже всё узнал про это! И сильным нужно быть, и вообще смелым, быстрым…

— …всё! — Перебил Фрик, с прищуром неприятно заглянув в глаза сидящему напротив парню. — Никому не говори тут такого, запомни! Нейроэфир-то нам привозят, он сил придаёт, куда без него, но с Яшу и вообще с королевскими солдатами тут никто не хочет иметь дело.

«Ну конечно, сидите в своём лесу и не знаете, как на границах королевства неспокойно. Ничего, я здесь научусь драться, а потом вернусь в Те-Мек и попробую пройти отбор в Яшу. Всё равно! И вы меня никто не остановите!» — вырывалось из Ренни, но он не выдал ни слова.

Неожиданно за палатками пронёсся вопль, и из кустов вылетел полуголый бандит, спотыкаясь о собственные штаны. Следом бежал другой, размахивая сапогом и выкрикивая проклятия — слышалось, как он обвиняет первого в том, что тот нагадил прямо на его вещи. В ответ доносился визгливый голос с оправданиями: мол, не надо было прятать барахло в траву за палаткой. Толпа у костра захохотала, кто-то бросил в беглецов кость, другой — горящую головёшку. Псы завыли, подхватывая общий гвалт. Один из бандитов споткнулся и шлёпнулся в грязь, второй влетел следом, осыпав всех брызгами. Смех сотряс лагерь. Рэнни проводил взглядом эту свору, не моргнув. Фрик коротко хихикнул и вновь повернулся к огню.

— Ну да ладно, малец, чё-т я разгорячился, — ещё улыбаясь, продолжил Фрик, — здесь-то ты как оказался?

— Да, вчера. Как идиот, сунулся в оружейку Куниц. — Спустя паузу ответил собеседник.

— В нашу оружейку? Ну ты и отчаянный! Ха! А ты мне нравишься, малой. И что в оружейке? — Фрик снова стал весёлым, как в начале их встречи.

— Думал, никто не заметит. Маленький клинок хотел стащить. Для себя. Ну а дальше ты слышал сам. Повязали, на телеге везли, а затем этот твой монстр Цо… Цоликс, кажется, которого я случайно завалил. И вот даже не знаю, где всё это произошло.

— Походу, всё же научился нажимать на спусковой крючок, после своего Те-Мека. Или просто здесь у нас особая атмосфера. Ты в Торском лесу, Желторотик, — с умным видом продолжил Фрик. — Тут запретная зона, остались только брошенные укрепления из хрен знает какой эпохи. Это раньше, наверно, был город — теперь свалка, пристанище для «слишком живых», хех. Мы тут и на свободе, и на каторге. У кого дом сгорел, у кого город, как вот у тебя. А у кого-то и семья.

Сказав последнюю фразу, Фрик скривился. Если бы Ренни был внимательнее, заметил бы, как у бандита дрогнули мышцы на щеке. Тот сглотнул, чуть мотнул головой, якобы отмахнувшись от назойливой мухи, и сделал вид, что просто задумался.

— У тебя семья?

— Эй-эй! Ты не лезь, куда тебе не следует, чепушила! — взорвался Фрик, но довольно быстро успокоился. — Короче, не твоё дело, больше эти вопросы не задавай. И семью мою не трогай!

— Хорошо.

Костёр разбрасывал жар, и от него пекли камни. Где-то позади возился кто-то с железом — то ли точил нож, то ли разбирал старый клинок. Далёкий кашель, сиплый свист во сне и треск сучьев в костре складывались в тягучий, нервный шум. Худощавый парень со спутанными волосами пронзительно смотрел на Ренни. Изучал, но уже немного теплее. Выплюнул окурок в костёр, продолжил негромко:

— Я те так скажу, братиша, Куницы — не просто банда, а падшие, многие пришли сюда уже не людьми. У каждого своя история. Тут или ешь, или тебя едят. Если хочешь выжить, придётся переродиться. Хах! Если подумать, ты попал не в банду, а в могилу с крышкой открытой, ха-ха-ха-ха-ха! Весело же, да? — Фрик разразился хохотом, но взгляд его будто стал стеклянным на мгновение. — Хе, да кому я это.

Ренни немного наскучил этот тип, и он уже скорее хотел увидеться с вожаком, чтобы попробовать договориться о вступлении в банду Куниц. Всё, что он знал с детства о разбойниках, немного разбивалось о реальность, и сейчас, когда последние месяцы его жизни были полны насилия, он всё сильнее терял чувствительность к ужасам этого мира. Всё больше хотел почувствовать себя сильным. С каждой минутой внутренний голос становился немного увереннее: «Наверно, у них найдётся для меня какая-нибудь работа. Тут наверняка не все должны кого-то убивать. Мне просто надо научиться драться, буду чинить какие-нибудь орудия, даже согласен таскать тяжести или убираться. А они меня взамен чему-нибудь научат. А точно ли всё так, как я думаю? Может, надо бежать отсюда побыстрее? Да что со мной, почему я не могу быть сильным? Будь сильным! Давай же! Надо просто осторожно всё узнать».

— За что казнили того парня? — Аккуратно спросил Ренни, когда жутковатый и неуместный смех собеседника стал замедляться.

— Сухого? За дурость, за что ж ещё, — Фрик усмехнулся, но на этот раз без огонька. — Бабу Сухой отпустил. Даже двух, вроде. Одну Гаргул уже себе присмотрел, часто их меняет. А та, видать, в глазки Сухому покосилась, жалобно задышала. Ну и наш дурень повёлся. Думал, что герой. А тут героизм — это когда не орёшь, если тебя режут.

— Может, он просто не хотел быть как все? — тихо вставил Ренни после паузы. — Может, это не дурость, а такая сила?

Фрик не ответил сразу. Опять щёлкнул пальцами, что уже начинало изрядно подбешивать Ренни. Котяра даже случайно сломал ноготь от напряжения, затем бросил на собеседника безразличный взгляд, медленно выдохнул и опустил глаза в костёр.

— Может. Но тут, брат, сила — это не тогда, когда отпустил. А когда дожал или смолчал. А он геройствовал, а герои тут не нужны никому.

Фрик замолчал. Потом отвернулся и добавил почти шёпотом:

— А жаль. Нормальный был.

Мясо на огне зашипело громче, будто подслушало. Огонь треснул — отломилась ветка и рухнула в пепел. Ни один из сидящих не шелохнулся.

***

Вечером банда снова собралась, но теперь уже в одном из заброшенных зданий, откуда через дыры было видно половину лагеря. Крыши ближних сооружений провалились, изнутри торчали поломанные балки и поперечные стропила. В стороне открывались зевы старых шахт и заваленные входы в подземные ходы. На стенах прибиты крюки, на которых висели рваные рубахи или снятые доспехи. Бандиты толпились по краям, бубня и обсуждая сплетни, связанные с гибелью соплеменников от лап редкого чудовища, которое было убито каким-то пленником. Вожак сидел по центру, на бревне, напротив неглубокой ямы, в которой, по всей видимости, иногда проходили бои. Пахло дымом, мясом и железом.

— …Хомяк, мне нужны эти бамаги, — шёпотом заканчивал он разговор, — мне плевать как, но чтобы вы перерыли тут всё.

— Думаешь, там будет что-то о Золотой пещере?

— Не-ет… — прищурился вожак, но всё ещё говорил тихо, чтобы другие его не слышали. — Там будет кое-что интереснее.

Толпа притихла, к яме подошли несколько человек. Ренни подвели ближе, Гаргул не встал, а только шепнул ещё что-то на ухо Хомяку и поднял серые, как зола, глаза.

— Это ты… — буркнул он, сморщив нос. — Который зверю в харю плюнул.

Ренни лишь кивнул. Атмосфера разговора с Гаргулом с первых секунд была куда напряжённее, чем он себе представлял.

— Дёрнулся бы на секунду позже — сам был бы обедом. Удача… или рефлекс? Ну что, щенок, выжить хочешь? Нам нужны такие бродяги, правильно парни?

Люди вокруг кивали, пристально рассматривая потенциального новичка. Ренни сжал кулаки, но опять промолчал. По телу прокатилась волна страха, а голову заполонили тревожные мысли.

— Тогда слушай. — Продолжил вожак. — У нас тут всё просто. Кто жить хочет, тот кровь проливает. Кто сопли жуёт, тот в реку. Видел обрыв у горной реки, нет? Ну, значит, не видел. Так вот, хочешь быть Куницей — будь хищником, а не высохшим цеплёнком. Сухой таким был… высохшим, ха-ха-ха!

Гаргул резко заржал, смех его был таким же грубым, как слова. Потом глотнул из чаши, покоившейся всё это время недалеко от него на том же бревне, вытер рот тыльной стороной ладони.

— Привести.

Два бандита подтолкнули вперёд связанную девушку — испачканную, дрожащую, но не издающую ни звука. Главарь бросил Ренни нож.

— Убей её. Здесь и сейчас. Горшок, чё смотришь? — Гаргул увидел удивление одного из бандитов. — Ей всё равно уже под восемьдесят, глянь на сиреневу под глазами, как у всех стариков. А ну ты, давай, щенок. Быстро!

Новичок, еще не проникшийся идеалами разбоя, молча поднял нож. Лезвие в дрожащей руке, казалось, обжигало. Парень же боялся смотреть пленнице в глаза. Ему чудилось, что она слышала его внутренний голос: «Прости, прости, прости, прости! Нет, это не то, что я хотел! Я не хочу тебя убивать, правда. Но, они убьют меня. Ты или я. Что делать? Я не могу».

— Не хочешь? — Гаргул ухмыльнулся, смотря на дрожащего парнишку. — А… добренький. Скучно.

К Ренни вышел один из бандитов и сильно ударил новичка в живот. Последний упал, вызывая у толпы хохот. Когда агрессор подошёл во второй раз, Ренни лёжа сбил того с ног резким тычком пятки в лодыжку. Вскочил, задыхаясь, и бросился на агрессора. Шум немного стих, и банда в основном уже не смеялась, а наблюдала за хоть какой-то борьбой. Ренни вновь оказался внизу и стал получать хлёсткие тяжёлые удары кулаком в лицо.

— Стой, Хомяк, стой… — поднял руку Гаргул. — Пацан барахтается, не убей. Мож, нам ещё починит самострелы.

Хомяк встал, держа Ренни за шкирку и прислонив руку к своему синяку на виске.

— Но, чтоб в Куницы попасть, всё равно кровь пролить придётся. Ладно, приведите к нему убийцу, может, так ему больше понравится.

Девушку грубо увели, а через какое-то время привели побитого бедолагу в лохмотьях, поставили на колени.

— Этот не просто пленный. Этот — убивал. Пусти ему кровь, и тебя посвятят в Куницы. Дайте ему клинок.

Ренни кинули под ноги старый ржавый одноручный меч. Пленника в лохмотьях толкнули в центр импровизированной арены. В голове у претендента на роль Куницы гудело и плыло: «Это не по-настоящему… просто проверка. Они же не могут заставить меня убить. А если я брошу меч? Они сразу меня зарежут?»

— Эй, убьёшь молокососа, дадим минуту, чтобы убежать! — злой, от затянувшейся паузы рявкнул Гаргул, бросая секиру пленнику, и тот, подняв её, моментально набросился на Ренни.

Новичок отскочил от выпада и сразу схватил ржавый меч. Пленник бросился первым — рывок, вскрик, и металл с хрустом встретил плоть. Ренни ударил интуитивно. Один раз и в бок.

Клинок вошёл неровно, с трудом, как в старую доску. Противник захрипел, повалился на Ренни, забрызгав его грязной, горячей кровью, и через секунду всё стихло. Новичок остался стоять, обхватив труп. Рука не слушалась, клинок всё ещё был в теле. Он не отпускал. «Это не я… это не я…» — шептал Ренни, и только после пятого повторения смог оттолкнуть тело. Тот не дёрнулся, без сопротивления грохнувшись на землю. Ренни стоял недвижимо. Потом отошёл и блеванул. В лагере замерла тишина. Тишина скорее не уважения, а привычки: теперь он один из них.

Гаргул поднялся.

— Ну вот и родился. Поздравляю, щенок, — прорычал он, — теперь тебя насадим вместе с остальными.

Он кивнул кому-то в толпе. Один из бандитов вытащил железный штамп на длинной рукояти, уже раскалённый добела. Кончик его вспыхнул, как только вышел из костра. Двое схватили Ренни за руки, прижали к земле. Кто-то зажал рот, хотя Ренни после убийства не был в состоянии издавать звуки и даже думать.

Железо коснулось кожи.

Всё внутри закричало, но снаружи он только стиснул зубы и громко зверски замычал. Шипение было мерзким — не писк, не визг, а плотный, мясной треск, когда плоть лопается и воняет палёным. На внешней стороне плеча пылал знак: туша куницы, пронзённая штыком.

— Не забудешь, — рыкнул Гаргул. — Это чтоб сам знал, кто ты. А если забудешь, другие напомнят, ха-а-ха-ха-ха!

Под смех вожака, бандиты отпустили Ренни. Он рухнул на камни в полузабытьи, между потом, кровью и гарью, с выжженным клеймом и чем-то новым внутри. Чем-то, что не отмоешь. Лежал, тяжело дыша, с красной, дымящейся меткой на плече. Мир вокруг гудел, и, казалось, все уже забыли, что пару минут назад кто-то умер.

— Ну чё, с крещением тебя, братец, — Фрик присел на корточки рядом, щёлкнул пальцами в воздухе, как будто отбивая ритм. — Не мёртвый, ха, уже достижение.

Котяра посмотрел на выжженную тушу, отошёл и вернулся с бутылкой самогона. Бесцеремонно вылил немного жидкости на рану. Ренни взвыл, но тихо настолько, насколько смог.

— Не дёргайся, шрам заживёт… наверное. Зато теперь ты Куница. А может, просто насаженный по кругу. Тут разницы никто не ищет.

— Насаженный? — Хрипло, терпя боль, спросил новичок.

— Ха! Туша куницы, насаженная на штык. Знак, что каждый из нас рано или поздно… ну, кони двинет. Знак, что мы Куницы до конца.

Ренни молчал и всё ещё глядел в небо. Фрик вздохнул, потянулся за закруткой.

— Слушай. Я знаю, что ты сейчас хочешь спросить. «Он правда был убийцей?» Был. Только убил он не кого-то там, а Копчёного, который насиловал его женщину. Мы его за это — бац. Герой. Опять вонючий герой. — Фрик долго смотрел на Ренни. — Ты теперь с нами. Не значит — как мы. Но… не удивляйся, если скоро сам забудешь, чем был до шрама.

Бандит хлопнул новичка по плечу — не по ране, рядом — и ушёл. Ренни всё лежал в безмыслии. И, возможно, впервые за всё это время не чувствовал ни гнева, ни ужаса. Только пустоту.

Большую. Холодную. В форме куницы.

ГЛАВА 3

━━━━━ ✦ ━━━━━

БУДНИ РАЗБОЙНИКА

Как ни странно, но, починив пару старых самострелов, Ренни прижился. Это была не та жизнь, ради которой он ушёл из дома, и не совсем то обучение сражениям, в тяге за которым жаждущий мести парень начал шастать по свету. Но выбирать не приходилось. Кроме того, какая-то его часть всё сильнее жаждала выпустить пар и познать другую, новую сторону себя. В глубине души Ренни понимал, что слишком слаб для этого сурового мира, и верил в возможность стать сильнее в банде и приблизиться на шаг к своей цели — пройти отбор в воины Яшу, чтобы отомстить Синим Собакам.

Как правило, новичок был на побегушках: таскай тяжести, копай, чисть и убирай. Иногда, если находилось какое механическое орудие, то приходилось его чинить. Зато, в отличие от последних недель, было что поесть и где поспать, пусть и в заброшенной дырявой палатке, (наверное, кого-то когда-то казненного), между гнилым брезентом и собакой, иногда рычащей во сне. Полноценным членом Куниц Ренни себя не ощущал, так как в лагере были места, куда ходить было нельзя. Одним из таких были темницы. Это было самым тяжёлым для Ренни — осознание, что десятки людей погибают, выполняя рабскую работу для банды. Однако с этим пришлось смириться, как и с другими тайнами, которые до сих пор от него скрывались. Нельзя было соваться в палатку Гаргула, в землянку с картами и свитками, а во многие склады с оружием лишь под присмотром сторожил. Иногда, отправляясь с Фриком за хворостом, Ренни пытался разузнать причины таких запретов.

— Так почему мне нельзя подходить к той полянке с огромной берёзой?

— Там особое место, ты чё. Кто тебя к алтарю-то подпустит? Или уже успел подсмотреть за ней?

— За ней? — Удивился Ренни. — Кто там, Фрик? Откуда тут женщина, если это не пленница?

— Зря я это брякнул. Тебе оно не надо, поверь мне. Не суйся, мелкий. Заметил, как там тихо?

— Да! — Начинающий бандит выпучил глаза. — Я всё думал об этом, странно, что за место тишины? Там спит какая-то женщина?

— Всё, харэ. Не твоё дело, говорю. Это секрет Куниц.

— Но я Куница! — возразил Ренни.

— Ты чё не понимаешь, что ты тут долго ещё салагой будешь? Клеймо есть, но доверия не будет, пока слабак, — протянул Котяра, лениво перешагивая корень. Два меча, по соседству висящие на поясе, лязгнули друг о друга.

Ренни не успел ответить. Фрик продолжил:

— Не понимаешь. Мы тут как мох на камнях — мерзкий, цепкий, и к солнцу не тянется. А ты — вот этот вот, который сначала понюхает, а потом только кусать будет, ха-ха.

Фрик остановился и начал выдёргивать из земли сухой корень старого дуба, а Ренни задумался: «И вот за этим я теперь ношу на плече это клеймо. Замечательно. В приличное место не сунешься, вокруг одни живодёры, даже учить драться никто не будет. И что, теперь быть таким, как они?»

— Это плохо?

— Чё? — Фрик бросил попытку отламывать неотламываемый корень.

— Плохо, что я не как мох? Что сначала нюхаю, а потом кусаю.

— Для выживания — да. — Котяра потянулся как настоящий кот. — Тебе бы уже научиться нормально мечом махать, а то на посвящении чисто чудом того дятла пришил. Если хочешь, на вот, свистнул недавно из добычи, — Фрик снял с пояса один из двух клинков, тот, что был явно похуже, — для тебя специально. Да не дрейфь, бери железку, никто не узнает, у нас их не метят.

— Выходит, даже друг у друга крадёте?

— А как иначе! — захохотал Фрик. — Куница без чужого — это не куница, а белка. А ты, честно сказать, пока даже не белка. Так… облезлый суслик с ножичком. Ха-ха-ха-ха-ха! Фу-ух, ну просто, как представил эту картину. Короче, запомни — ты суслик, который больше не будет интересоваться, кто сидит на той поляне, понял?

Ренни ничего не ответил. Только зацепил ногу за корягу и чуть не полетел вперёд. Фрик хмыкнул, догнал и вложил ему в руки небольшой одноручный меч.

— На, механик. Научись защищаться или хотя бы махать. А то тебя с веткой убьют, а за тобой я присматривать обязан.

— Ладно, — недовольно бросил Ренни, но взял оружие.

— Во, другое дело, — кивнул Фрик. — Теперь хотя бы сгинешь с железом в руке, если чё, а не с веткой. Так, глядишь, и до статуса полукуницы дорастёшь. —

Он подмигнул, Ренни скривился, но всё равно сжал рукоять покрепче.

Собеседники вышли на поляну, где ещё виднелось почерневшее от костра пятно земли. Фрик достал измятый листок и углём быстро что-то нацарапал.

— Глянь, это ты, — ухмыльнулся вор. На рисунке был человечек с кривыми ногами и носом, длиннее самого лица, держащий меч вверх тормашками.

***

Прошло несколько месяцев, но к Ренни по-прежнему относились довольно холодно и на дела не звали. Теперь новичка это вполне устраивало, как парень уже для себя уяснил: если ты дальше от вылазок, меньше шанс сдохнуть раньше, чем сам научишься убивать. Пока никто не видит, можно было поупражняться с мечом, подаренным Фриком, хотя, когда его пару раз застукали, довольно сильно рассмеялись, и Ренни прекратил попытки осваивать владение мечом прилюдно. Также поугасло желание проникнуть на «закрытую» поляну с таинственной женщиной, особенно после пары смачных тумаков от сторожей, увидевших его крадущегося.

Иногда по ночам к нему приходила серая крыса с обрубленным хвостом. Грызла сапог, всегда один и тот же. Пару раз он хотел пришибить её, но не стал. «Тоже с отметиной», — подумал, глядя, как она исчезает под настилом. После этого долго не мог уснуть, вспоминая, как клеймили его самого.

Время шло. Большую часть суток Ренни проводил в одиночестве, конструируя разные механизмы из всякого хлама или чиня то, что украли, отвоевали Куницы. Иногда терял время у костра, иногда сидел рядом с Фриком, и тот болтал часами, даже если Ренни молчал, а иногда и вовсе уходил из лагеря. Торский лес представлял из себя бескрайние просторы, и, по сути, стал для него целым миром. Увидеть Королевский торговый тракт, где проходили главные набеги Куниц, ему не светило и близко, зато глубоко в лесу, подальше от лагеря, было проще. Свежий воздух, меньше запаха браги и тухлятины. Меньше людей. А значит, меньше напоминаний о том, что он теперь бандит. Иногда удавалось посидеть за одним костром с новыми товарищами, из которых давать что-то высказать ему, кажется, разрешал только Фрик. Как-то, в один из вечеров, кто-то завёл разговор, откуда пошли Куницы.

— Эй, Рысь, ты ж старый. Слыхал байку про Старейших? — хмыкнул Круглый, бросая в пламя кусок сала. — Типа они в десять раз сильнее остальных были.

— Слыхал, — равнодушно протянул тот. — И что? Ты в сказки поверил? Помню, когда-то, ещё до Гаргула, они тут были. Не, вроде, конечно, сильные, как звери, молчаливые, как камни. Но, чтобы прям в десять раз сильнее… это ты загнул!

— А мне кто-то из бывалых говорил, мол, силища были, чтоб на десятерых у каждого. И куница-то на плече краснючая такая была, не то шо у нас, тусклая, чёрная, прижжённая.

После слов Горшка многие посмотрели на свои татуировки и клейма, в поисках там красных оттенков. Немного помолчали.

— Ну и чё с ними стало-то? — Заворчал Круглый.

— Да сдохли вроде все, — пожал плечами Рысь. — Один хотел уйти, там, мол, про какого-то малыша спор был, остальные не пустили. Заварушка между Старейшними вышла, в общем. Шутили ещё, что сломался этот, шо с малышом был, а кликали его как раз Сломанный Пёс, шоли, ну ты прикинь! Сломался… и Сломанный Пёс. Умора.

— А ну, чего, повтори-ка, — неестественно крикнул Кривошапка.

— Ничего, глухая тетеря! — громко, чтобы тот точно расслышал, рявкнул Круглый. — Сиди себе молча!

— Ну и чего ещё помнишь, Рысь? — Полюбопытствовал Горшок.

— Да спор у них выдался, потом кровь пошла. Начали дохнуть один за другим. Через месяц — ни одного не осталось. Тогда и появился Гаргул, прям, считай, на пустом месте.

— Ну и чего же они такие сильные были? — подал голос Круглый, ковыряя палкой золу.

— Да кто ж знает? — Рысь фыркнул. — Только если слушать старух да пьяных пастухов, так в разных частях леса алхимических склянок — хоть жопой жуй. Приборы, кости… Женские, говорят. И много маленьких таких совсем. Кто-то шепчет, мол, опыты там были жестокие, етить его разбери теперь.

— Шо-шо там? — ещё громче, немного прищурившись, спросил Кривошапка. Круглый смачно зарядил ему леща и глуховатый бандит больше не интересовался жестокими опытами Старейших.

— Может, и мы — их дети, — с усмешкой бросил Фрик. — Или хотя бы племянники. Ха. Ну ладно… Ренни, чё об этом думаешь?

— Котяра, нафига нам слушать Желторотика?

— Горшок, а ну заткнись… пусть мелкий тоже чёт ляпнет. Чё скажешь, школьник?

Во время бесед бандитов, Ренни, как обычно, скучал, зачастую не понимая, о чём идёт речь. Сегодня уже дважды по ходу их разговора вспоминал обрывки недавнего сна. Первый раз это касалось образа Старейших, которые приснились ему умирающими от странных белых существ. Трудно объяснить, но Ренни был уверен, это именно они снились ему недавно. Но второе видение из сна волновало куда больше: «Почему Куницы топят костёр этими бумагами? Там столько всего интересного. Нет, мне точно снились эти символы. Что же там было? Так, я рисовал же, когда проснулся… какое-то озеро, облака, перерытая почва… какие-то люди с чёрными глазами. Вспоминай, Ренни. Как же это, эм-м-м. А? Это Фрик сказал про меня? Мне надо что-то сказать?»

— Что это у вас за рисунки? — Ренни явно был задумчив и точно не так заинтересован историей Старейших, как другие. Смотрел, как компания топит костёр старым пергаментом.

— Да лажа какая-то… Прыснул Карась. Те чё надо?

— Профто… Вэлторотик юбит твофтество… Ха-ха-ха-ха.

— Ха-ха-ха-ха…

— Парни, а ну-ка… да не, Рысь, подожди, не жги… интересно.

— Чё те, Фрик? Бабу голую увидел на этих рисунках?

— Глянь-ка, братва. Чё-то тут мудрёное выцарапано. Когда малым был, к нам в село заявился один стрёмный тип, уселся у костра, начал втирать про какие-то четыре силы — мол, вода, воздух, земля и огонь. И чё ты думаешь? Говорит, дескать, кто огонь в себе тащит — тот либо клинком махать рождён, либо головы крошить. Мол, у кого внутри пекло горит — тому и этот огонь по нутру. Вот прям тут, походу, оно и выведено.

— И ета ты к чему? — Рысь почесал бороду.

— А то, шо я сразу подумал — скрести четыре стихии, и смерть будет! Такой знак хотел себе всегда! Чтоб знали — мои выстрелы и есть смерть!

— Дай сюда, Фрик! — выхватил Круглый, бросив пергамент в костёр. — Я к этому древнему хламу тебя не подпущу больше, если будешь нам бред всякий толкать. И письма странные дай выброшу, где они?

— А шо за письма? — Поинтересовался Горшок.

— Да какая-то романтика. Фрик нашёл их, читать нам пытался, да, нихрена не понятно. Хотя, кто-то в банде пооборзел явно. Где эти два письма, Фрик? Чё ты мне на палатку с овощами тычешь?

— Потерял в палатке, говорю. Помидор схавал письма, наверно, ха-ха.

— Помидор? — Удивился Горшок.

— Да чё ты веришь этому тупице? — Прыснул Круглый. — С овощами, говорю, палатка, это Шут у нас шутит так.

— Шут те в зеньки…

— …А ну заткнись уже, — перебил Круглый, с презрением сплюнув, — хрен с тобой, вшивый Кот. Потом сожгу эти письма. Горшок, что с телегой?

— Для мечей, шо ли, которая, начали набирать.

— Кака телега-та? — Снова громко спросил Кривошапка.

— Заткнись! — Одновременно крикнуло несколько человек.

— Чего за телега, парни? — вставил Фрик.

— Да Гаргул набег вроде какой-то планирует, но сказал, мол, когда наворуем полную телегу королевских мечей, тогда и пойдём…

— …А ну, Горшок, придержи коней. — Перебил Круглый. — Это не их ума дело. Всё, парни, расходимся. Завтра набег.

Поскольку на набеги Ренни брали очень редко, когда все разошлись он смог рассмотреть оставшиеся листы пергамента получше. Выбрал несколько и спрятал, так как расшифровать что-либо в этих иероглифах оказалось невозможно. Однако куда больше его заинтересовало нечто другое, не дающее покоя мыслям: «Романтичные письма? Кто может писать в лагере романтичные письма? И кому… Тут нет женщин, одни пленницы. Нет, может, кто-то и влюбился, но они же все берут и делают с ними что хотят».

Оставшись в одиночестве, оглядываясь, Ренни дошёл до овощной палатки и в поисках загадочных писем, как следует порылся в овощах. Он так усердно перекладывал морковки и картошки, что даже задумался — а не пойти ли ему работать на кухню? Поиски были долгими, и каждый кочан капусты казался подозрительным: «Ну давай, родной, сознавайся, где спрятал письмо?» — шептал он, швыряя овощи в разные стороны. В какой-то момент ему показалось, что овощи специально издеваются: морковь будто подмигнула, а капуста, наоборот, подозрительно молчала. Но вот, заглянув в самую дальнюю секцию, в куче помидоров Ренни нашёл письмо — смятое, коряво написанное, но вполне читаемое:

«зраствуй

есле ты ещо тут ходишь… я так скучаю с тои наший встрече. мне нравится как ты не шумно гаварил мне. прям как лес когда боится разбудить каво. Скучаю я не спала вчера думала про то как ты смотриш будто видиш дальше, чем ребята. А мне тоже хочится туда, опять. но я не хожу. Но, душой я с табой Жалка, что ты скучаеш по мне тожэ и што тибя не пускают в лагирь. Я помню тваю боль. И пустату в глазах. толька если закрыть глаза тогда чуствую, как будто рядом. я забыла как пишеться твае имя но запомнила как ты делаеш тишину в сваём одиноком доме».

— М-да, даже в тринадцать я писал лучше, — пробубнил Ренни. — Хотя, чему я удивляюсь-то? Ладно, речь вроде шла не об одном письме. Кто это и кому она пишет?

В поисках «продолжения» он перерыл весь погреб и, кажется, поднял и положил на место каждую картошку, морковку и свёклу. Дважды прятался, когда в палатку кто-то вбегал, брал пару кочанов капусты и убегал. Спустя пару десятков минут, Ренни нашёл второе письмо.

«Здравствуй, дорогая В.

Ты нашла письмо — значит, всё сработало. Мне пришлось немного соврать кое-кому, чтобы его передали. Но знаешь — ни о чём не жалею.

Я помню тот день. Ты улыбалась, как будто знала что-то большее, чем я. Не могу забыть твоё лицо. Иногда кажется, что все мы просто бегаем, забывая, ради чего. А ты — как корешок старой книги. Хрупкий, но в тебе весь смысл. И знаешь, иногда, на холме, где-то вдалеке мне видна берёза, у которой ты проводишь всё своё время. В эти моменты думаю о тебе ещё больше.

Ты не можешь прийти ко мне, но когда сердце твоё может быть рядом — разве это не самое главное? Я не часто пишу. Не умею красиво. Но если бы кто-то спросил, с кем мне хотелось бы сидеть, когда идёт дождь — я бы выбрал тебя. Вот уже целый год, как я ищу средства, чтобы найти для тебя лекарства, и вскоре у меня должно получится. Может быть, мы встретимся вновь.

Если захочешь — напиши ещё.

Я буду ждать».

— Берёза, значит? — Ренни размышлял вслух, пряча в карман оба письма. — Так кого вы там стережёте, у этой берёзы?

Выйдя из овощной палатки, Ренни растворился в лагерной жизни, присоединившись к сбору хвороста какой-то группы Куниц. Весь вечер он провёл в размышлениях — кто и кому писал эти письма? И почему Круглый хотел их уничтожить?

ГЛАВА 4

━━━━━ ✦ ━━━━━

МОНОРАЛ

Вдохновлённый тайной найденного письма, Ренни не мог найти покоя. За прошедшую неделю он сделал несколько вылазок, чтобы узнать, кто прячется на странной полянке, но все эти попытки были безуспешны. Парень прятался за корнями, терпел укусы комаров, как-то раз даже неподвижно ночью сидел несколько часов в ожидании, когда охрана заснёт. Но всё было без толку. Через какое-то время он переключился на другие проблемы, смирившись, что ответ не получить.

Только месяц спустя, окончательно ушли навязчивые мысли про письма и загадочную особу. В лагере что-то менялось, Ренни стал замечать, что банда готовила новый набег. Всё чаще и чаще на новичка-куницу наваливалась работа механиком по обслуживанию новых орудий, которую он, к слову, выполнял до обеда, освобождая для себя личное время. Несомненно радовало безразличие банды к Ренни, им было всё равно, где он шатается. Если все задачи выполнены, а новых пока нет, паренек мог долго бродить по лесу, вспоминая детские годы, когда они с лучшим другом Лукисом прогуливали уроки в непроходимых чащах вокруг Те-Мека. Опыт продвижения по дикому и лесу и густой чаще помогал и теперь. В одну из вылазок «подальше от лагеря» Ренни зашёл слишком далеко, даже побоялся, что не вспомнит дорогу назад, поэтому собирался возвращаться, когда наткнулся на избушку, почти развалившуюся, с навесом из коры и странным деревянным кольцом на двери. Подойти рискнул скорее из любопытства, чем из здравого смысла. Обошёл домик, заглянув в крупную щель у окна, почувствовал как изнутри пахло хвоей и металлом. Побродив по округе, не стал лезть внутрь, просто ушёл, но запомнил необычное место. Через пару недель, когда Ренни решил повторить вылазку, рядом с избушкой увидел высокого человека, всего в чёрном, его волосы, кажется, тоже были чёрными, собранными в узел. Ренни отметил для себя, что это была элегантная прическа мечника. Оружие в руках человек держал не так, как Куницы, не играюче, а по-настоящему. Человек двигался молча, чётко, как будто резал воздух и танцевал. Ренни не решался подходить, однако заметил, что в неизвестном мечнике было что-то совсем не от мира, в который начинающий бандит провалился.

Через пару дней таинственный мастер, к которому Ренни не рискнул подойти, ему приснился. Теперь новичок-бандит записал сон, в котором неизвестный плыл вместе с ним по реке, но неожиданно исчез. С берега на него смотрел странный человек, кажется, он плакал, затем резко посмотрел на Ренни, и тот проснулся с бешеным ритмом биения сердца. В то же утро Ренни вернулся к избе, чтобы тайно понаблюдать за мечником, увидеть его снова. Всё тот же чёрный наряд, всё те же отточенные магические движения. В голове безостановочно шумели фантазии: «Хочу так же! Чёрт, как он это делает… Это же… магия какая-то. Да, вот так! Этот разворот! Блин, не видно! Перелезть, надо перелезть это дурацкое бревно».

Ренни перелез бревно и продолжил наблюдать, но теперь был слишком близко, чтобы остаться незамеченным.

— Хочешь подойти — подходи. — Незнакомец не обернулся.

Голос показался высоким, но приятным и бархатным, как будто он больше привык говорить с собой, чем с кем-то ещё. Ренни испугался, однако сделал пару шагов.

— Я тебя видел.

— Я тут есть. — Мечник коротко кивнул и продолжил упражняться, смотрел не на Ренни, а на траекторию своего клинка.

— Ты учишься?

Никакого ответа не последовало, только взмахи, повороты, вдох-выдох. Потом — короткая пауза, и меч опустился.

— Что ты хочешь, парень? — Остановился мечник и прервал поток мыслей Ренни.

— Просто увидел, стало интересно.

— Зачем?

Ренни замялся. Ответ «не знаю» прозвучал бы глупо. Но это было почти правдой.

— Тоже хочу так. С мечом научиться. Чтобы больше не бояться. — Он выдохнул.

— Зачем? — Переспросил мечник.

— Чтобы отомстить. — Не сразу ответил Ренни.

Человек в чёрных одеждах сделал несколько шагов в сторону гостя и впервые посмотрел на собеседника внимательно.

— Кому, за что?

Вопрос воспринимался Ренни так, словно это был экзамен и спрашивал самый строгий учитель. Тишина, повисшая на секунду, немного сбила парня с толку, даже лес замер, чтобы послушать ответ.

— За Те-Мек, который разрушили. За Мелиссу, Лукиса. За себя, наверное.

Незнакомец едва заметно улыбнулся и долго молчал, продолжая смотреть, будто через Ренни, но потом заговорил:

— Месть плохой учитель. Она учит быстро, но ломает ученика.

— Всё равно лучше, чем убирать навоз за лошадьми и вспоминать, что я ничего не умею. — Бывший школьник сжал кулак, отвернулся.

— Но мстить Сукрам… тут?

— Да знаю я… — Голос Ренни на секунду перешёл в фальцет, он начал ходить по кругу. — Знаю, что с Синими Собаками только Яшу могут бороться! И что такому, как я, не стать великим воином! И что? Сидеть и ничего не делать? Надо же с чего-то начинать?!

Парень кивнул. Не согласился. Просто принял.

— Убить Сукра может только воин Яшу, — продолжал Ренни. — Яшу, они большие, мощные, свирепые. Я их видел. Тоже хочу стать таким. Трёхметровым монстром с клыками и когтями. Я видел, как Яшу разрывают Сукров, они как озверевшие ящерицы, только с огромным человеческим телом в зелёной броне.

— М-м-м. Спасибо за небольшую лекцию. — Собеседник постарался сделать серьёзный вид, но это не особо получилось.

— Ну так вот, — Ренни, который не уловил иронию, аж запинался. — Чтобы стать Яшу, мне нужно пройти испытания, отбор. Победить других претендентов. И в кулачном бою, и с мечом.

— Интересно. — После паузы, сделав ещё пару движений навстречу, безучастно откликнулся мечник. — Ради этого ты пошёл к Куницам, да?

— В банде… Я думал, что в банде научусь всему, но там всё бестолку. А ты так хорошо машешь мечом. Я бы хотел, чтобы ты научил меня.

Мечник остановился. Он тщательно разглядел парня, который смотрел на него открыв рот. Незнакомцу было близко то чувство, что испытывал неожиданный гость, хотя его история разительно отличалась. На какое-то время повисла изматывающе долгая для Ренни тишина.

— А ты бы хотел слезть со штыка?

— Что? А… — Ренни посмотрел на торчащее из-под его одежды клеймо куницы. — Имеешь в виду, уйти из Куниц, да? Ну да, вижу, что про это. Слезть со штыка? Интересно сказано. Не-е, думаю, в Куницах у меня всё есть, пока побуду на штыке.

— Это, значит, твой меч? Давай сюда. Давай-давай, тебе ещё рано его носить, оставлю до лучших времён. — Он подошёл и взял клинок в руки. — Так ты из банды? Новичок? Хм-м.

Ренни грустно выдохнул и уже хотел попросить отдать меч, чтобы он пошёл назад в лагерь. Давил себя: «Зачем приходил? Я же бандит, а он… хороший?»

— Я Монорал. — Неожиданно и достаточно громко заявил мечник. — Завтра на рассвете, если придёшь — будешь стоять с палкой до тех пор, пока не упадёшь. — Он отвернулся. — А если не придёшь, значит, ты просто любопытный, скажешь, я отдам тебе твою железку.

***

Ренни пришёл. Пришёл с палкой, которую сам нашёл, обстругал и проклял уже через двадцать минут. Монорал не объяснял, а показывал. Причём показывал всегда один раз, а потом ждал. Если Ренни давал себе расслабиться — учитель не бил, не кричал, а просто уходил вглубь леса и возвращался через какое-то время. Ренни тихо ругался, но всё чаще стоял. Или лежал. Или задыхался. Так началось странное обучение. Утром был лес, починка найденных Куницами механизмов, а потом тренировка с Моноралом и возвращение обратно в лагерь, где Ренни снова ждали грязные дела, грубые слова и собаки, ворующие еду. Единственным правилом Монорала стало не заходить в избу, с чем ученик легко согласился. Поначалу ощущалось, что Ренни просто бьётся о стену. Монорал был немногословен, жесток и порой казался полной противоположностью любому, кто вообще умеет учить. Но он ни разу не позволял себе фальши. Разговаривал с Ренни редко, и всякий раз темой для разговора становились подробности о внутреннем состоянии лагеря Куниц. Ученику хоть и казалось это немного странным, но как плата за обучение было приемлемой ценой. Лишних вопросов он не задавал, а Монорал в этих темах осторожничал.

Прошёл месяц. Потом второй. Палку учитель заменил деревянным подобием оружия. Плечи Ренни начали наливаться, а меч не выскальзывал, как раньше. Парень впервые почувствовал, что тело может слушаться. Не всегда и не идеально, но уже не как раньше. Сил придавали мысли о Те-Меке и о ненавистных Сукрах, которых Ренни убивал в своём воображении. Иногда Монорал подкидывал короткие фразы:

«На четыре вдох. На четыре выдох». «Ноги шире. Иначе упадёшь». «Держи, как кисть. Легко, но крепко». «Рано ударил». «Поздно встал». «Думал. Нельзя думать». «Хорошо». (Ученик услышал это один раз и запомнил. До мурашек.)

Уже спустя полгода новичок не был тем худым, дрожащим парнем, каким его знали Куницы. Его стали называть по имени. Он всё ещё оставался не совсем своим, но и не был уже «тем новичком», который пришёл сюда со страхом смерти. Куницы уходили в набег, а Ренни оставался якобы «на лагерном складе», хотя на самом деле, чтобы быть ближе к избушке.

Почти каждое утро Ренни снова и снова оказывался в том же лесу, под тем же небом, рядом с тем же человеком, с тем же мечом в руках, ставшим для него символом силы. Он забыл почти обо всём остальном и полностью сосредоточился на уроках Монорала, это было сродни одержимости. С каждым днём в душе парня угасало желание мстить, уступая место более глубокому стремлению — понять, кто он?

В плане искусства владения мечом, Монорал был тем, кто казался вечным. Он был молод, но в нём сидела старость и какая-то слишком рано переваренная жизнь. Монорал не ругал, не шутил и не хвалил, но Ренни чувствовал, что тот смотрит и запоминает. И если получалось встать на ноги, когда тяжело — это была уже маленькая победа. Лишь тогда, когда Монорал задавал вопросы о лагере Куниц, в нём просыпались неуверенность и беспокойство. Ренни даже научился предугадывать, что «сейчас учитель будет спрашивать о банде». Возможно, любого другого бандита такое любопытство бы насторожило, но уроки с Моноралом настолько нравились Ренни, что он закрывал на это глаза.

С каждым занятием Ренни всё меньше думал о мести Сукрам и всё больше наслаждался красотой учения, которое было ему даровано. Бандитские будни также стали вызывать всё больше отвращения, хоть механик куниц и старался не обращать на это внимания. Монорал действовал на него медитативно и давал что-то, чего в глубине души Ренни так не хватало. Со временем их отношения вышли за рамки учитель — ученик. После тренировок они иногда сидели молча, а иногда вели беседы. Монорал начал доверять и как-то вечером сам заговорил, глядя в огонь:

— Кто меня научил всему этому? Вижу же — тебе интересно. Рассказать?

— Интересно. — удивлённо, но скромно ответил Ренни.

— Воду мы согрели, минутку, сделаю чай. — Улыбнулся Монорал. — Такое лучше рассказывать под горячий напиток.

Учитель ненадолго отошёл, оставив Ренни со своими мыслями. Тот ни разу не задавал мастеру вопрос о происхождении его мастерства и потому был удивлён, что Монорал сам затронул эту тему, будто прочитав его мысли. Да, Ренни часто размышлял о том, что делает этот человек в глуши. Может, он бежал от войны с Сукрами? Может, его дом сгорел? Но как такой виртуоз меча мог превратиться в отшельника? Парню казалось, что сейчас он наконец узнает правду — откуда тот пришёл и кто научил его всему, что он умеет.

Монорал вернулся с двумя деревянными ковшами горячего чая, уселся рядом с Ренни, и они на пару наблюдали за закатом, ведь сегодня Ренни мог оставаться на поляне до самого вечера. Подув на ковш и сделав пару осторожных глотков, отшельник начал свой рассказ:

— Я почти всегда жил в лесу. В соседние сёла ходил редко, только если необходимо. Здесь проще дышать. Там, ты знаешь… какая-то теснота, любопытные глаза, а мне оно, ну, никогда не нравилось особо.

Ренни кивнул, не задавая лишних вопросов.

— А научил всему отец, с ним в лесу-то я и вырос. Он был… не самый добрый. Но знал, как держать меч, о да. И учил. Пока я не начал лезть в его историю.

— Историю? — Перестав дуть на чай, перебил Ренни.

— Это сложная тема, я сам до сих пор не всё понимаю. Мне кажется, что он знал сильно больше, чем любой другой мечник. Но, как оказалось, не все знания могут быть полезны. Мы разругались. Он пошёл своей дорогой, я своей.

— Что с ним теперь? — Ренни спросил и отхлебнул чай, который наконец-то немного подостыл.

— Он умер. Давно. Его звали Веймаир. Не знаю точно, где похоронен. Говорят, в Железных скалах, на востоке отсюда. Я там так ни разу и не был. Мог, хах, хотел даже, знаешь, попрощаться сходить в последний раз. Но нет. Это было дело чести. Мы с ним давно уже не разговаривали.

Ренни слушал молча, наслаждаясь чаем и историей.

— Ты как-то задал вопрос: «Чем я могу отплатить тебе, Монорал?» Я думал об этом. Если когда-нибудь доберёшься до этих гор и случайно наткнёшься на могилу отца, скажи, что я его прощаю.

— А что за Железные скалы?

— Пу-пу-пу-у… — Вспоминал Монорал. — На западе Торского леса. У них вроде такие, рыжеватые верхушки от глины или ещё чего. Это только по слухам, я к ним не приближаюсь. Но наверняка он, как обычно, где-то на самом верху.

— Так, значит, это Веймаир научил тебя всем этим приёмам. — Улыбнулся Ренни. — Ты хороший ученик.

— Чему-то он, что-то я отыскал в дальних краях. Что-то в себе. Но самые лучшие техники он унёс с собой. Может, и хорошо.

Во время возникшей паузы, у Ренни было время подумать: «Не понимаю. К лучшему? Разве знания бывают лишними? Вот орудия… неужели проще спрятать шестерёнку и сказать, что так будет безопаснее? Нет. Мне бы эти знания, эх… я бы точно прошёл отбор в Яшу».

— Прости, я всё же хочу спросить, так и буду не спать, думать об этом. Так почему к лучшему, что такие техники он унёс с собой? — Ренни возобновил беседу.