Бесплатный фрагмент - Неинтересные истории скучного города

Мсье Коприсс и его верный друг господин Эм

1

В каждом (даже самом маленьком) городе есть такие заведения, где всем жителям предлагаются к оказанию ритуальные услуги. В перечень таких услуг в основном входят весьма обычные для смертного человека действия: приведение тела умершего в приличный вид, упаковка его в красивый гроб, копание удобной могилы и возведение весьма недурного памятника. А вот ритуалов, как их представляют многие люди, знакомые с миром магии и колдовства, совсем нет. Ни приворотов на полное обожание, ни отворотов от понедельников, ни танцев во избежание выздоровления умирающего богатого родственника, одним словом, — ничего. Но что делать, если ритуал нужен, а умирать — нет?

В нашем городе этим заведовало бюро исполнения желаний мсье Коприсса. Называлось оно немного иначе: «Мсье Коприс и господин Эм. Бюро исполнения ваших желаний». Однако вывеска куда-то потерялось или была разрушена, возможно, даже украдена. Много лет назад. Так что запомнилось лишь то, что это «бюро», что «там исполняют желания» и что там есть некто «мсье Коприс». Бюро находилось в здании в два этажа с выходом через большое окно-мансарду на плоскую вальмовую крышу. Архитектура здания граничила на стыке моды века эдак позапрошлого и современного тяп-ляп-авось-сдадим-в-срок дизайна. Фасад был затянут вьющимися растениями, вход был сзади, а само здание находилось спрятанным среди более величественных многоэтажек, банков, магазинов и деловых центров. Такое здание вы пройдете мимо и подумаете, что оно заброшено или готовится к ремонту. В такое здание войдут лишь те, кто точно и совершенно определенно знают, куда и зачем они идут.

В самом же здании царил, как ни странно, величественный уют. На первом этаже располагалась кухня и примыкающий к ней огромный зал, отдельный кабинет, небольшое фойе, выступающее в роли гостиной, и винтовая лестница, ведущая на второй этаж, где были спальни и уборные. Мсье Коприсс жил и работал здесь вместе со своим компаньоном, который отвечал не только за прием гостей и помощь в решении их задач, но и за приготовление еды и содержание дома в приемлемом для жизни виде. Можно сказать, что господин Эм был дворецким, но мсье Коприсс с этим всячески был не согласен и называл его исключительно верным другом и коллегой.

Утро первой среды июня началось для мсье Коприсса с похмелья. Он уже спустился в зал, однако за столом его ждала пустая тарелка вместо привычного легкого супа. Мсье уселся за стол и лишь глазами обвел зал. Господин Эм сидел за тем же столом напротив, и у него-то тарелка с супом была.

— Я, — начал мсье немного хриплым и слабоватым голосом, — могу, конечно, ошибаться, хоть мне это и несвойственно, но я уверен, что у меня тоже должен быть суп. Разве не так?

— Увы, — господин Эм оторвался от своего завтрака, — но на вас не поступило денежных средств, мсье. Как, впрочем, и на меня. Как я уже говорил вам в понедельник, я храню некоторые запасы в наличных средствах и смогу обеспечить нас горячими завтраками и обедами только пару дней. Сегодня среда, и все мои запасы вы надежно пропили еще вчера.

— Хорошо. Я согласен. Но если уж на то пошло, то вы обещались обеспечить нас, а я, как можно заметить, совсем не обеспечен. Так где же мой суп?

— Напомню, что вы попросили приготовить вам его на ужин вместо завтрака, а затем решили вылить суп, потому как, цитирую, «я и так уже напился, это только жир, мой жир». Из окна. Своей спальни.

— Ах да. Маленькие капризы большого пьяного меня. А можно узнать, по какому поводу нас лишили денежных переводов? Разве не могу я позволить себе пару дней своеобразного отдыха?

— Мы уже две недели не выполняли своих обязанностей, мсье. Письмо от администрации пришло две недели назад. В прошлый понедельник было еще одно уведомление. В этот мы получили рекомендации к незамедлительному поиску человека с желанием, во избежание блокировки наших средств. Мы не нашли никого.

На этих словах господин Эм закончил свою трапезу, встал из-за стола и направился со своей тарелкой на кухню, где сложил ее в раковину и приступил к мытью.

— Рекомендации. Желания. Обязанности. А знаешь — что? Я — устал! Банально устал от этого вечного недовольства нашей работой! Хоть раз бы услышать благодарность и увидеть премию за труды! Только позволишь себе расслабиться, как сразу получаешь записку: «Напоминаем Вам, что мы уже заждались ваших новых подвигов, пожалуйста, примите меры и потрудитесь в поте лица незамедлительно!»

Мсье Коприсс продолжал сидеть за столом, сложа руки на груди, и пристально следил за своим товарищем.

— Я объявляю голодовку! — заявил мсье. — Я продержусь эти несчастные три-четыре дня, умру, спущусь прямо к администрации и сообщу им, чтобы они смотрели на результаты своей недальновидной политики по работе с персоналом! Очень важным персоналом! Тогда посмотрим, как они запоют.

И на этих словах мсье Коприсс свесил руки и запрокинул голову наверх, закрыв глаза.

— Голодовку? — господин Эм стоял на кухне и вытирал руки полотенцем.

— Голодовку!

— Не будем работать, будем голодать?

— До самой смерти!

— Жаль. Ведь в кафетерии напротив сегодня свежие шоколадные эклеры…

— Я неискушаем, мой друг! Никаких речей не найти вам, чтобы хоть на децибел поколебать мою решимость…

— И у меня как раз осталось денег на четыре эклера и два кофе.

Мсье Коприсс открыл глаза и глубоко вздохнул.

— Я знал много смелых мужей и не меньше отважных жен своих народов. Они сражались за свободу, за права и против деспотий. И их решимость, их смелость, их самопожертвования и сейчас вселяют в меня благоговейный трепет, безмерное уважение и гордость за то, что был с ними знаком. Но ни один из них не сражался на голодной желудок, мой друг! Нет. А отчего, скажи мне, я решил, что бороться нужно непременно с голодовки? — Коприсс встал из-за стола. — Какая это глупость — голодать, когда нужны силы для борьбы! Я согласен на ваши эклеры с кофе, ожидайте меня у выхода!

Мсье Коприсс был человеком статным: он имел рост немного выше среднего, плотное телосложение, небольшие элегантные усы в виде украшения его круглого лица, всегда уложенные воском волосы небольшой длины на голове и обладал буквально мистическим стилем в одежде, который подчеркивал достоинства его фигуры и скрывал недостатки от посторонних. Так думал только мсье Коприсс. Люди же отмечали его низковатый рост, полное тело, которое лишь при удачном падении света наводило на мысль, что в былые годы его обладатель занимался спортом и даже имел успех, а его стиль в одежде вышел из моды два столетия назад, не успев даже в нее толком войти. Никто точно не знал, сколько лет самому мсье, но вряд ли кто-то мог припомнить, что его, господина Эм и их бюро не было в городе, а сам мсье когда-либо был в ином возрасте. И если ему кто-либо и задавал такой вопрос, то мсье отвечал только одно: «Вполне достаточно».

Господин Эм, наоборот, был человеком стройным, подтянутым, высоким, лишенным какой-либо растительности на голове и имеющим привычку всегда одеваться по-деловому: черные брюки, туфли, белая рубашка, черный жилет и легкий пиджак или пальто при непогоде. Контраст, который создавали оба джентльмена, был поводом для сарказма со стороны людей и даже весьма спорных шуток. Но только иногда. Спокойный, но суровый вид господина Эм говорил вам о том, что он отлично знаком с английской школой бокса и готов продемонстрировать свои навыки, даже если вы не готовы к такому, но очень сильно просите.

Сейчас оба друга сидели за столиком в небольшой кофейне-пекарне, ожидая свой свежий кофе и четыре шоколадных эклера. Мсье Коприсс немного нервничал и оттого притоптывал ногами под столом и отбивал легкую чечетку пальцами руки по столу. На пару немых вопросов со стороны господина Эм о причинах нервозности Коприсс слегка улыбался, прекращал свои музыкальные эксперименты, но уже спустя минуту возвращался к ним. И вот к ним подошла официантка с заказом.

Едва мсье взялся за эклер, как официантка заговорила с ним:

— Вы же Каприз, так? — миловидная блондинка не больше двадцати пяти лет буквально вцепилась глазами

— Ко-при-сс. Мсье Коприсс, через «о» и два «с» на конце. Все так. — Мсье даже не посмотрел в сторону неожиданной собеседницы и уже открыл рот, но левой ногой почувствовал легкий толчок. Выражение лица господина Эм, сидевшего напротив и уже отодвинувшего от себя тарелку, говорило о том, что и мсье требуется отложить свой завтрак ради диалога. — Вы что-то хотели?

— Я хочу воспользоваться вашими услугами! — выпалила девушка, пододвинула стул от ближайшего стола и села почти рядом с господином Эм, напротив Коприсса.

— Какими услугами, мадам?

— Вы же исполняете желания. У меня есть желание!

— Ух. — Коприссу все же пришлось отодвинуть свою тарелку и слегка наклониться к официантке. — И какое же желание у вас имеется, что нужно идти напрямую к нам?

— Я хочу получить семь лет жизни! — девушка не шутила. — Я посчитала, что к этому времени я потеряла по разным причинам семь лет своей жизни. Посмотрите на меня! Я молода, красива, но я — официантка! Я так не хочу. Я должна быть, не знаю, — девушка слегка замялась, — может быть, топ-моделью или, может быть, управляющей компанией. Большой. Не так должна была сложиться жизнь, понимаете?

— Не очень, если честно, — мсье Коприсс посмотрел на своего друга, но тот уже съел свой эклер и с довольным лицом попивал горячий кофе, — но больше я не понимаю того, почему бы вам не вернуться сегодня домой и, скажем, не пройти какие-нибудь курсы, прослушивание или что вы там хотели бы. В общем, начать осуществлять ваши планы без нашего с моим коллегой участия.

— Вы не понимаете! Я же не молодею, в конце концов! Сейчас, уйди я даже с головой в новые для себя увлечения, я не смогу ни реализовать свой потенциал, ни сохранить свою молодость. Это неприемлемо! Но если вы мне дадите семь лет, семь лет сохранения красоты и молодости, семь лет моей жизни — это мой шанс! И я его не упущу, даю вам слово!

— Что ж, — мсье Коприсс выпрямился и жадно откусил свой эклер, — мне потребуется время для решения некоторых бюрократических вопросов. После чего я смогу сообщить вам о решении. Это займет, скажем, до трех дней. Через три дня я приду к вам вновь, и мы с вами сможем заключить сделку. Но скажите мне, вы понимаете, о какой цене идет речь?

— Я готова на любые жертвы! — девушка встала из-за стола и протянула свою ручку почти в лицо Коприссу. — Мсье Коприсс, я заключаю с вами сделку на исполнение моего желания!

— Ох, милая моя, вам стоит подождать, — мсье даже немного рассмеялся, — сперва все же нужно подготовить соглашение. Впрочем, мне абсолютно благоволит ваша решительность! Позвольте, все же мы закончим наш завтрак, и дождитесь меня через три дня. Хорошо?

На выходе из кафетерия господин Эм остановился, достал сигарету из портсигара и предложил одну своему другу. Оба закурили.

— Так как вы планируете добыть семь лет для этой несчастной? — взял слово господин Эм.

— Несчастной? Почему она несчастная? Она знает, что именно хочет, и она сама предложила мне сделку. Я называю это «уверенной в себе». Однако, мой друг, вы совершенно правы — планировать придется. Сперва, пожалуй, нам стоит вернуться и проверить зачисление средств. Думаю, мы заслужили небольшой аванс, который и пойдет на решение некоторых вопросов.

— Вы хотите выторговать у кого-то лишние семь лет? Или мы вновь сыграем в карты с теми, кто согласится ставить жизнь? Не томите, мсье, я хочу знать, как это будет.

— Нет. Здесь, пожалуй, нужна более тонкая работа. Мы же не можем взять семь лет беспробудного пьянства и азартных игр у какого-то неудачника и отдать их нашей милой новой подруге. Это не то, что она просит. Интересный случай, с ходу так и не решишь, но затеи есть. Тем более, — мсье Коприсс посмотрел на друга с ухмылкой человека, готового предложить весьма деловое предложение, — нам выдан аванс, и мы можем позволить себе портвейн, сыры и спать!

Полноватый джентльмен был явно рад своему предложению и не намеревался терпеть отказ.

— Не кажется ли вам, что это серьезно сократит наш с вами рабочий день? — господин Эм даже не надеялся вразумить друга, но не мог просто бездействовать.

— Нет! — и лицо мсье явило гримасу, которую можно увидеть на человеке, который вспомнил что-то не только ужасное, но и плохо пахнущее. — Он мне с утра не нравится! Отвратительный день! Закончим его немедленно!

2

Смерть — событие весьма уникальное в жизни каждого человека. Кого-то она настигает в кровати, у кого-то она наступает за кружечкой любимого кофе, кто-то встречается с ней в результате переполнения организма острыми и чужеродными предметами из различных металлических сплавов. В этом плане смерть вряд ли отличима от жизни: у каждого она, безусловно, своя и уникальная, но в общем и целом — обычное и ничем не примечательное событие. Разовое. Если, конечно, вы не были султаном одной страны, чье наследие уже давно превратилось в песок, а само ее существование вряд ли хоть где-либо было описано. И если, конечно, вы, будучи султаном такой страны, не заключили сделку с малоизвестным колдуном, которая звучала примерно так: «Хочу все время мира». И не приказали казнить «исполнителя желания» сразу же после заключения сделки, нарушив тем самым самый важный договор в жизни. Тогда все совершенно иначе — у вас большие проблемы с тем, что касается смерти и жизни. Вы просто невидимы для них. И когда ваше тело истлевает и иссушивается до такой степени, что превращается в песок, ветер переносит ваш прах с места на место, из города в город, из страны в страну и собирает вас снова.

Сперва вы бы проклинали «исполнителя», затем Иблиса или Дьявола, в зависимости от региона пребывания, после и себя, а сейчас вы бы уже просто сидели на ступенях у входа в какой-нибудь храм, молились Господу о помиловании вашей души и просто ждали либо конца света, чтобы прекратились и ваши бесконечные блуждания по миру, либо «исполнителя», чтобы он заключил с вами новую сделку и освободил вас, дав спокойно умереть.

Не стоило султану великих садов Двух Пустынь Ахмади Балисх Эташу убивать «исполнителя». Хотя воистину, султан, ты получил все время мира.

— Добрый день, о султан! — мсье Коприсс присел рядом с высохшим стариком.

Старик сидел, облокотившись на стену у входа в храм. Он уже был похож на мумию: одетый в старые лохмотья, костлявые руки лежали на худющих бедрах, его лодыжки были не толще запястий, а вены и кости отчетливо проступали сквозь кожу, будто натянутую на тело не по размеру. Слепой, глухой старик с грязным лицом никак не производил впечатление султана.

— Сын собаки и Иблиса, — шепотом на глубоком вздохе ответил нищий, — я уже не слышу пения птиц, шум ветра и даже едва различаю голоса прихожан… но твой звучит так явно, будто он внутри меня. Что хочешь ты от старика, о проклятый. Издеваться?

— Ну что вы, о султан Двух Пустынь, — мсье Коприссу явно доставляло какое-то изощренное удовольствие обращаться так к собеседнику, — я никогда бы себе не позволил. Издеваться над людьми мне совсем не свойственно, а уж тем более в таком почтенном возрасте. Я пришел пообщаться с самым мудрым человеком этого мира. Разве я ошибся?

— Взываешь к тщеславию? Моему? О, как же ты глуп. — Ахмади тяжело дышал, и слова ему давались с трудом, что совсем не влияло на его лицо, что оставалось спокойным. — Взгляни на бренность старости. Я лишен пороков души, ибо нет ее у меня. Приведи мне того шайтана, кто проклял мою душу. С ним я буду говорить.

— Я бы с радостью, о султан, да вот, помнится, казнили вы его. Так в аду бедняга и страдает. Вас даже не вспоминает — некогда: с утра в сере искупаться, вечером — на адском пламени сушиться.

— Твоя ирония не ласкает мои уши, но я заслужил твои издевки. Терзай. Я приму это как еще один урок Всевышнего за мою дерзость перед ним.

— Кстати о дерзостях, — мсье Коприсс присел рядом со стариком, — а расскажи мне о сделке, что ты заключил. Я знаю, что тебе дано все время мира, но я не понимаю, как это работает. Не может же твой сосуд жизни стать бесконечным. Как, впрочем, и «исполнитель» не мог забрать его, разбить или упрятать.

— Он просто не приходит за, как вы это называете, выгодой. И я здесь навечно.

— Не надо, о султан. Лгать мне — это пустое. Контракт ясно гласит, что если «исполнитель» выполнил свою часть контракта, то нет ни смерти, ни жизни для «заказчика», пока с него не истребуют выгоду и пока она не будет уплачена. Проще говоря, ты бы, о султан, был бы в Забвении, Пустоши, Чистилище, но никак не возрождался бы на год моложе, чем умер. И не старел бы в этом мире. Ведь ты прожил молодым несколько столетий и тысячу лет был еще моложе. Слышал, что стариком ты стал лишь последнюю декаду лет. Я лишь хочу узнать, о султан, кто из вас заложник контракта по-настоящему: ты или «исполнитель».

— И ты мне лжешь, шайтана сын, — старик ухмыльнулся и обернул лицо к собеседнику. — Тебе это знать необходимо не за этим. Ты сам хочешь кому-то даровать проклятие мое. Я расскажу, но лишь для того, чтобы и ты сам испугался своего намерения, если хоть что-то доброе еще осталось в этом смраде, что ты кличешь душой.

Когда я казнил колдуна, я думал, что обхитрил самих Галла. Я был наивен. Не прошло и трех лет, как царство мое горело у меня на глазах. Все, что я строил, и всех, кого я любил, — все превращалось в песок, прах и золу. Огонь пожрал и меня. Но я не увидел ни света, ни тьмы. Я будто моргнул. Когда я вновь открыл глаза, то был уже далеко от своих прежних пустынь, в месте, где ни я никого не знал, ни меня. Я увидел, что помолодел на год. Прошло еще несколько лет, пока я скитался по незнакомым городам, слушая то торговцев, то воинов, то рабов, то ветра пустынь. Когда в новом городе я захотел остановиться, то меня схватила стража, обвинила меня в родстве со мной же. По их мнению, я был сыном тирана Двух Пустынь, как они назвали меня. Меня казнили. И снова новый город. Я был так глуп, но так обрадован. Я подумал, что это и значит «все время мира». Я пустил миф, что в царстве Двух Пустынь есть жизнь, что дарует бедняку богатства, а богачу — успокоение. Я пустил миф, что сам являюсь потомком рода мудрейшего царя тех мест. Султана Ахмеди. Я поднимал бунты, я сжигал города, а на месте пепелищ строил новые. А затем приходили новые варвары, и все начиналось вновь. Я сотни лет блуждал между людьми всех континентов, узнавал секреты, познавал мудрости, созерцал рассветы идей и закаты империй. Пока не пришли первые пророки Всевышнего. Тогда я узнал, что был не прав и как сильно я изжег свою душу. Узнал, но не поверил. Лишь последний из пророков даровал мне зрение, и я понял все. Тогда я понял, кто был тем колдуном и какую цену я заплатил за все. Я надеялся, что если я смог познать суть, то смогу познать и смерть, и прощение. Как я ошибался. Моей душе нет места там, где есть Всевышний. Я убивал себя и жил целый год лишь для того, чтобы заслужить прощение в Его глазах. Поклялся сам себе, что не постарею ни на год, пока не услышу, что прощен. Я продолжал нести Его слово, продолжал дело Его пророков, соблюдал все Его заповеди. Но как может человек, отдавший душу Иблису, нести свет в мир? Как может тьма явить добродетель? Тогда я решил убивать себя, пока не приду к самому началу. Я душил себя в утробе женщины, что должна была стать мне матерью, но я так и не познал главного — смерть и упокоение, пусть даже в аду.

Прошло уже тысячелетие и больше. Мир менялся быстрее, чем я успевал его познавать. На Востоке говорили о лечении, а на Западе уже собирали новые механизмы, дарующие лишь смерть. Когда на Севере думали о самопознании и умиротворении, Юг взрывался бунтом и новым хаосом. А затем они менялись. Я создавал свои компании, строил свои машины, писал свои книги и смотрел, как они превращаются в песок. Я любил, воспитывал и шел рядом с теми, кого затем предавал земле, разрывая свое сердце цепями, что приковали меня к жизни здесь. Ты прав. Я устал и смирился с тем, что ветер будет разносить мой прах по миру, пока существует сам мир. Но так я больше времени провожу с Всевышним. Говорю с Ним, хоть Он мне не отвечает. Я верю, что если уж ты ко мне пришел, то и Он обратит свой взгляд.

— Ух, — выдохнул мсье Коприсс, — красиво же вы, о султаны, умеете говорить. Я правда благодарен тебе. Я не понял все же, как это работает, но кажется, что тут загвоздка как раз в гибели и присутствии «исполнителя» при ней. Возможно, если «заказчик» убивает «исполнителя», то связь меняется. Нужно это проверить. Должно быть описание этого. Ух. Жаль, конечно, потраченного на тебя времени, о султан, но ты уж без обид. А скажи мне, что бы ты хотел сейчас? Сделку не предлагаю!

— Один день, — мрачно прохрипел султан.

— Не понимаю. Один день для чего?

— Один день, когда я точно умру. Я прожил столько, но всегда знал, что я останусь. Я творил, но без интереса. Я познавал, но без цели. Я жил, но без понимания жизни. Дай мне один день, в конце которого я точно умру, — и это знание дарует мне счастье. Тогда я проведу этот день счастливым! Это будет первый день, который я проживу!

— А вот это то, что нужно! — воскликнул Коприсс. — Это же просто гениально! Тебе бы какую-нибудь философскую книгу написать, о султан! Благодарю и смею откланяться.

На этих словах мсье поднялся и принялся отряхивать свой костюм.

— Ты не призовешь моего «исполнителя»? — с жалобой и острой горечью в голосе спросил старик.

— Твое время еще не пришло, о султан. Увы.

И старик, слегка улыбнувшись, поднял голову к небу.

3

Мсье Коприсс вернулся домой уже поздним вечером и, едва разувшись в прихожей, направился к столу, где его уже ждал господин Эм и шоколадный пудинг с бокалом красного вина.

— Как прошел ваш разговор? — У господина Эм была на ужин рыба с отварным картофелем. Он уже был в процессе, но поддержать разговор это ему не помешало.

— Я бы сказал, что странно. — Мсье Коприсс сел напротив друга и с удовольствием принялся восполнять затраченную энергию. — А ты знаешь «исполнителя» султана?

— К чему такой вопрос?

— Никак не могу понять принцип их сделки. — Коприсс закончил с пудингом и теперь откинулся на спинку стула, рассматривая вино в бокале. — «Исполнителя» нельзя убить. Ни «заказчик», ни «исполнитель» не могут быть убиты. Да, «исполнитель» может не истребовать свою выгоду от сделки, но «заказчик» должен быть заточен в забвении. А султан, получается, жив и здесь. Распоряжается своим временем как хочет. И возвращается из небытия. Он видим для жизни, но невидим для смерти. Что-то не стыкуется. Как будто я упускаю важную деталь.

— Например? — господин Эм принял более строгий вид и смотрел на своего друга уже как строгий учитель, который ожидает услышать что-то очень неприятное от лучшего ученика своего класса.

— Например, — мсье ответил таким же строгим взглядом, — что контракт можно изменить без ведома исполнителя. Или, например, только в теории. Исполнителя можно закрыть в аду.

— Вы боитесь своего ада?

— Нет. Я давно не боюсь «своего ада», как ты выразился. Я переживаю, что мой контракт может быть пересмотрен.

В обеденном зале наступила тишина.

— Позволю вам напомнить, мсье Коприсс, — голос господина Эм стал глубоким, строгим и будто исходил совсем не от него, а от кого-то более страшного, более могущественного; такой голос мог принадлежать даже администратору ада, — администрация всегда соблюдает сделки!

— В таком случае, господин Эм, смею указать на то, что я не ставил это под вопрос! — Мсье Коприсс не выглядел испуганным или озадаченным, будто он был готов к разговору в таких тонах. Но разочарование в его голосе было более чем явным.

— Мсье, — господин Эм сменил тон на привычный, мягкий, снисходительный и дружеский, — контракт султана — это уникальный случай. Я понимаю вашу озадаченность…

— Не понимаешь! — Коприсс смотрел на друга исподлобья, и его слегка трясло от адреналина и смятения, которое он сейчас переживал по своим весьма личным причинам, но он старался не подавать вида.

— Не понимаю, — согласился господин Эм. Он встал из-за стола и начал собирать посуду. — Не понимаю, но уверяю вас, что ваша сделка не подлежит ни пересмотру, ни изменению без вашего ведома и без вашего согласия. Наша с вами работа действительно накладывает свой отпечаток и свои тревоги. Не переживайте. Если хотите, я узнаю у администрации все условия контракта султана, но это потребует от вас намного больше, чем просто дело официантки из кафетерия. Вы, кстати, уже нашли решение?

— Я могу их увидеть? — мсье Коприсс смотрел вперед, зная, какой ответ он услышит, и зная, что не сможет его изменить.

— Вы не можете их увидеть. Они проживают лучшую жизнь. Как было обговорено с вами в контракте.

Господин Эм уже закончил уборку и собирался подниматься в свою спальню, но вид разбитого, застывшего в своих мыслях и надломленного друга вынудил его задержаться.

— Возможно, — Эм говорил вполголоса, — возможно, во снах можно приоткрыть эту тайну. Во снах, бывает, видим мы то, что скрыто от нас, но что так же реально, как мы с вами. Я не знаю, как это работает, и не смогу помочь. Возможно, нужно просто верить.

— Спасибо. — Коприсс чуть обернулся к другу. — И пудинг был, как всегда, отменным.

— Спасибо, мсье. До завтра?

— До завтра.

4

Пока мсье Коприсс ворочается в своей кровати, упоминая некоторые события в своей жизни и надеясь встретиться с кем-то очень важным в своих снах, перенесемся во времени примерно на сто лет назад. Не ради праздного любопытства и не ради изумительных видов города тех времен, но чтобы пролить свет на некоторые детали истории двух друзей и чтобы лучше разобраться в особенностях их работы.

Когда мсье Коприсс прибыл в наш город вместе со своей семьей: женой и прекрасной дочкой пяти лет, — он был всего лишь неплохим и даже талантливым торговцем по фамилии Кобри. Иностранец, решивший, что его дела пойдут намного лучше, если он применит все свои знания, удачу и, конечно же, талант в новом, но уже весьма бурно развивающемся городке. И в начале своего пути он, конечно же, был успешен. В его магазинчике, как сейчас бы сказали, продавалось все для вашего досуга: от флакончиков с заморскими духами до пиротехнических игрушек или фейерверков. Со временем Кобри, тяготимый отсутствием звучной рекламы, решил обыграть свою фамилию, используя то, с чем к нему обращались жители — капризами. Лозунг звучал так: «Каприз? Кобри-с!». Буквально месяц, не более, потребовался на то, чтобы жители стали ассоциировать продавца Кобри с тем, кто исполняет любой их каприз, а сам он стал «мсье Коприсс» — через «о» и два «с».

Счастье — вопрос личный. Казалось бы, что мсье Коприсс — счастливый человек: у него есть прибыльный бизнес, у него есть семья, а его дом-магазин был почти что архитектурной достопримечательностью, где проводились не только сделки, но и праздные вечера. Двухэтажное здание, выполненное по современной моде; впрочем, дом этот нам с вами уже знаком. За фасадом всего этого счастья Коприсс переживал не лучший период — его жена и дочка заболели. С каждым днем они угасали, а потуги даже самых известных врачей, казалось, лишь оттягивали неизбежное. Несколько лекарственных отваров, кровопускание, ванны с лечебными лосьонами; два-три дня жене и малышке было легче дышать, и они даже будто выздоравливали, но еще один день — и болезнь возвращалась вновь. Через год дочка мсье Коприсса окончательно слегка в своей кроватке, а через неделю и жена. Мсье Коприсс был окончательно разбит. Его дела также пошатнулись, и он распродал все, что имел, кроме одного-единственного дома, чтобы пустить весь капитал на лечение и больше проводить времени с семьей.

В один из дней, когда у жены и дочки случилась сильная лихорадка, Коприсс обратился с письмами к пятерым лучшим докторам нашего города, что лечили его семью, и пригласил их к себе домой. В зале состоялся короткий разговор.

— Господа! — Мсье стоял перед своеобразным консилиумом врачей в собственном кабинете; он давно уже заготовил и отрепетировал речь, но голос все равно дрожал, а сам владелец дома сильно волновался, стараясь не допускать мысли о самом страшном. — Я прошу вас об одной лишь услуге — вылечить мою семью. Если вы не в состоянии исправить положение моих любимых, я умоляю вас применить все ваши знания, чтобы я смог их перевезти на родину. Я не уверен, что там, откуда я родом, наши врачи уже научились бороться с недугом, охватившим мою семью. Но прошу вас дать мне возможность перевезти их и быть уверенным, что они смогут показаться докторам.