16+
Недвойственность

Бесплатный фрагмент - Недвойственность

Феноменология христианской святости

Объем: 136 бумажных стр.

Формат: epub, fb2, pdfRead, mobi

Подробнее

«Да приидет Царствие Твое» произносит Христос в молитве «Отче наш», далее он говорит «Царство Бога уже пришло к вам» (Мф 12:28). Царствие Божие заключается в том, что «Бог будет всяческая во всем» (1 Кор. 15:28). «Всяческая во всем» означает «да будут все едино, как Ты, Отче, во Мне, и Я в Тебе, так и они да будут в Нас едино» (Ин, 17:21). В том, что «приблизилось Царствие Божие» и заключается Благая весть (Евангелие). Однако для того, чтобы увидеть Царствие Божие нужно «родиться свыше»: «Иисус сказал ему в ответ: истинно, истинно говорю тебе, если кто не родится свыше, не может увидеть Царствия Божия» (Ин 3:3). «Рождение свыше» предполагает смерть того, что ниже: «То, что ты сеешь, не оживет, если не умрет» (1 Кор 15:36). «Ибо кто хочет душу свою спасти, погубит ее» (Мф 16:25). Умереть должен «ветхий человек» или эго. «Умертвите земные члены ваши» (Кол 3:5) и «я каждый день умираю» говорит апостол Павел (1 Кор 15:31).

Смерть «ветхого человека» и рождение «нового человека» на практике представляют собой изменение ума, по гречески «метаноя», что было неправильно переведено как покаяние. «Покайтесь, ибо приблизилось Царство Небесное!» (Мф, 4:17). Покаяние-метаноя это не раскаяние в грехах или неправильных поступках, а «обращение к Богу», то есть такое изменение ума, которое позволяет видеть себя в Боге и Бога во всем. «А теперь вы отложите всё: гнев, ярость, злобу, злоречие, сквернословие уст ваших; не говорите лжи друг другу, совлекшись ветхого человека с делами его и облекшись в нового, который обновляется в познании по образу Создавшего его, где нет ни Еллина, ни Иудея, ни обрезания, ни необрезания, варвара, Скифа, раба, свободного, но все и во всем Христос» (Кол 3:8—11). Состояние когда «нет уже Иудея, ни язычника; нет раба, ни свободного; нет мужеского пола, ни женского: ибо все вы одно во Христе Иисусе» (Гал 3:28) и есть состояние недвойственного восприятия когда нет разделения и все едино. Тот, кто пребывал в этом состоянии, является гностиком, тем, кто «видел лицом к лицу». Обычный верующий гностиком не является, поскольку, находясь в двойственном восприятии, все видит «как бы сквозь тусклое стекло, гадательно» (1 Кор 13:12).

Двойственность восприятия заключается в осознании себя как отдельного субъекта, как «эго», в результате чего, человек видит себя отдельным от всего мира, который воспринимается как объект, которому ум начинает давать «имена», или оценочные суждения. Между субъектом и объектом устанавливается граница. Из состояния двойственности восприятия возникает основная проблема верующих, которая заключается в том, что они, находясь в таком дуалистичном состоянии восприятия, воспринимают Бога как некий объект, которому устремлены все чаяния его как субъекта, и, таким образом, они устанавливают дистанцию между Ним и собой. Для верующего Бог это некая ментальная проекция, сложность которой зависит от уровня образованности индивидуального эго каждого конкретного верующего. Как писал Дэвид Юм:

Утверждая, что Бог существует, мы просто образуем идею Божества соответственно своему представлению о нем и не представляем существование, приписываемое ему, в виде отдельной идеи, которую мы прибавили бы к идее других его качеств. Что бы мы ни представляли, мы представляем это как существующее.

Эта проекция находится на некотором расстоянии, и именно к этой проекции, как к иконе, верующий устремляет свои чувства и молитвы. Однако, при более тщательном наблюдении, всегда можно увидеть, что во время молитвы, есть тот, кто молится, Тот, кому молятся, а также тот, кто это осознает со стороны. Эго молится некоей ментальной проекции, которую оно называет Богом, и в результате концентрированной молитвы может даже испытывать некие чувства умиления, которые воспринимается как действие благодати. Эго, совершая добрые дела и избегая плохих поступков, вырабатывает в себе определенные качества. Проблема заключается в том, что это качества самого субъекта, эго. Однако вместе с тем всегда есть некий безучастный наблюдатель, который осознает это со стороны.

Это состояние раздельности субъекта и объекта, возникшее согласно Библии как результат познания добра и зла, есть состояние иллюзорное. В Православии его называют прелесть. Святитель Игнатий Брянчанинов пишет, что все люди пребывают в прелести:

Прелесть есть повреждение естества человеческого ложью. Прелесть есть состояние всех человеков, без исключения, произведенное падением праотцов наших. Все мы — в прелести. Знание этого есть величайшее предохранение от прелести. Величайшая прелесть — признавать себя свободным от прелести. Все мы обмануты, все обольщены, все находимся в ложном состоянии, нуждаемся в освобождении истиною.

В чем же заключается состояние святости, состояние освобождения истиною от прелести? Согласно Максиму Исповеднику, призвание Адама состояло в том, чтобы преодолеть пять делений: между тварным и нетварным, между умопостигаемым и чувственным, небом и землей, раем и миром, мужским и женским (Ambigua 91. 1304 D, 1305 B). По большому счету преодоление этих делений и есть преодоление двойственности восприятия. В Вопросоответах к Фалласию (Вопрос 60) Максим Исповедник формулирует похожее деление, преодоленное во Христе: Христос осуществил «соединение предела и беспредельности, меры и безмерности, края и бескрайности, Творца и твари, покоя и движения». Таким образом, подлинная духовность или святость, как ее результат и призвание человека, осуществленное Христом, заключается в преодолении границы между этими делениями, и по факту является преодолением границы между субъектом и объектом, что и есть недвойственное восприятие.

Цель данной работы заключается в том, чтобы показать, что подлинная духовность есть изменение состояния ума («метанойя»), производимое «рождением от духа» через «смерть души» (эго) и это изменение заключается в переходе от дуалистического восприятия мира, вызванного наивным реализмом, к недвойственному восприятию мира через преодоление субъект-объектной границы. Следствием пребывания в недвойственном восприятии и является святость и связанные с ней феномены. Рассмотрению феноменологии святости собственно и посвящен последний раздел данной книги «Недвойственность», где даются описания таких состояний как «потеря души», «рождение свыше», «ум Христов», «третье небо», «фаворский свет» и прочих. Однако, прежде чем приступить к этому рассмотрению, необходимо более подробно разобраться с дуалистическим восприятием, возникшем в человеке в результате вкушения плодов «древа познания добра и зла», что делается в разделах «Феноменология» и «Святость».

Феноменология

Картезианство и наивный реализм

Следствием дуалистического восприятия мира является наивный реализм обыденного сознания, который сводится к тому, что существует «Я» или субъект, и независимый, отдельный от «Я» материальный мир или объект, который познается в результате процесса восприятия органами чувств. Дэвид Юм пишет:

Между тем каковы бы ни были наши философские взгляды, очевидно, что, поскольку дело касается восприятия посредством чувств, цвета, звуки, тепло и холод существуют так же, как движение и плотность, и различие, которое мы проводим между ними в этом отношении, коренится не в самом восприятии. Соответственно мы видим, что все заключения, которые простолюдин формирует в своей голове, полностью противоположны тем, которые делает философия. Потому что философия говорит нам, что все явления разума есть только восприятия, и они зависят от нашего разума; тогда как простолюдин разделяет восприятие и объект, приписывая последнему продолжающееся существование.

Обывателю кажется, что он живет в трехмерном мире, события в котором развиваются в линейном времени. Это твердый мир, в котором предметы взаимодействуют по механическим законам. Если он закрывает глаза, то этот мир не исчезает, а продолжает существовать. Эта позиция обывателя и есть «здравый смысл». Ли Росс выделил следующие принципы наивного реализма:

Я вижу события и объекты такими, какими они в действительности являются, и мои социальные установки, убеждения, предпочтения, приоритеты и пр. проистекают из соответствующего бесстрастного, непредвзятого и по сути «непосредственного» осмысления информации или доказательств.

Другие такие же, как я, рационально воспринимающие в большинстве случаев будут разделять мои реакции, поступки и мнения — при условии, что они получили доступ к информации, которая стала основой моих взглядов, и при условии, что они тоже обработают эту информацию достаточно вдумчивым и непредубежденным образом.

На самом деле, умственная установка на то, что другие субъекты воспринимают мир также, как я сам, представляет собой своего рода «прыжок веры». Мерло-Понти писал:

Мы видим сами вещи; мир и есть то, что мы видим; такого рода формулировки выражают веру, которая присуща как естественному человеку, так и философу, как только тот открывает глаза. Они отсылают нас к глубинному пласту тех немых «мнений», которые имплицитно присущи нашей жизни. Однако эта вера обладает той странностью, что как только мы пытаемся придать ей вид некоторого положения или высказывания, как только мы задаемся вопросом, кто такие эти «мы», что такое «видеть» и что такое «вещь» или «мир», мы сразу же попадаем в лабиринт затруднений и противоречий.

И если мы еще можем сомневаться в существовании мира, поскольку он является лишь производным от восприятия органами наших чувств, то в одном мы не сомневаемся, это в том, что «я существую». Именно это легло в основу рассуждений Декарта, которые он сформулировал как «я мыслю, следовательно существую». «Я мыслю» есть субъект, в то время, как то, что мыслится есть объект. Таким образом, мир согласно Декарту состоит из двух независимых субстанций: материи, основным свойством которой является протяженность, и сознания, основным свойством которого является мышление. Этот картезианский дуализм лег в основу современной философии.

Следствием этого дуализма является установка об отдельном существовании нематериальной души от материального тела. Тело влияет на душу, заставляя ее страдать, душа заставляет тело работать как «машину». Этой машиной управляет разум, наблюдая за ощущениями чувств и посылая команды, как будто некий маленький человечек, гомункул «тянет рычаги». Соединение протяженной и мыслящей субстанций происходит согласно Декарту в шишковидной железе. Это предполагает, что где-то в мозге есть граница перехода между материей и сознанием. Сознание, таким образом, согласно Декарту есть как бы зритель, созерцающий театральную сцену. Дэвид Деннет назвал эту установку «картезианским театром», лежащим в основе современных материалистических взглядов. Однако, эти взгляды опровергаются современной нейрофизиологией, утверждающей отсутствие существования в мозге некоего отдельного центра сознания, что таким образом означает отсутствие внутреннего субъекта. Вполне вероятно даже, что осознанность существует вне мозга, мозг лишь нужен для связи сознания с телом. Так, Шредингер писал:

мы уверены в том, что дерево мы наблюдаем тогда, и только тогда, когда в центральной нервной системе наблюдателя разыгрываются определенные, в деталях совершенно неясные нервные процессы. Можно, однако, с уверенностью утверждать, что если бы мы даже представляли себе эти процессы во всех деталях, то, тем не менее, не могли бы их назвать ни деревом, ни ощущением дерева, ни наблюдением дерева.

Наше восприятие, цвета, запахи, звуки, не являются ни молекулами, ни волнами, ни кварками. Если мы вскроем голову и исследуем мозг, мы там ничего не увидим, кроме жирной массы. Таким образом, существует гигантский разрыв между микроскопической картиной нервных взаимодействий в мозге, и их трансформацией в осознанную макроскопическую феноменальную картину. Это то, что впоследствии было охарактеризовано как «трудная проблема сознания».

Позднее, в феноменологии Гуссерля наивный реализм будет назван естественной установкой. Это взгляд на мир, видящий вещи существующими вне нас в пространстве и времени, то есть трансцендентными по отношению к нам. Именно независимое существование мира вне нашего восприятия утверждал Кант, говоря о «вещи в себе», вещи как таковой, самой по себе. Чувственно не воспринимаемая «вещь в себе» вместе с тем является умопостигаемой или ноуменом.

Основатель феноменологии Гуссерль с самого начала отвергает Кантовскую «вещь в себе» и видит натурализм основной проблемой естественных наук, которые основаны на этом наивном положении, что внешний мир независим от сознания. Для науки сознание является одним из объектов науки, наряду с вулканами, кристаллами и черными дырами. Однако с феноменологической точки зрения это неприемлемо, поскольку на самом деле сознание является субъектом для мира, то есть необходимым условием для того, чтобы какая либо сущность могла рассматриваться как объект. Все объекты существуют в восприятии субъекта, внутри его сознания, вне которого бессмысленно говорить об их отдельном существовании, «вещь в себе» бессмысленна. Гуссерль говорит, что «природа непостижима без сосуществования субъектов, способных ее воспринимать». Апелляция науки к объективности третьей стороны также бессмысленна, поскольку та сторона также является сознательным субъектом со своим восприятием. Субъект-объектная дуальность естественной установки всегда будет вызывать вопрос с чьей точки зрения рассматривается данный объект.

Гуссерль лишь предлагал оставаться в рамках собственной компетенции, то есть лишь в рамках своего сознания, и вывести за скобки все, что мы не можем воспринимать. За отрицание естественной установки феноменологию Гуссерля также  относят к солипсизму, только методологическому, поскольку построения феноменологии исходят из субъекта.

Солипсизм Беркли и эмпиризм Юма

Позиция полностью противоположная наивному реализму, которая наоборот утверждает, что существует только одно сознание, мое собственное, и отрицает реальность объективного мира, называется солипсизмом. Эта позиция наибольшую известность приобрела благодаря Джорджу Беркли, который в отличие от Декарта, признававшего независимое существование и мира и сознания, признавал только существование сознания и Бога.

Согласно Беркли материальные объекты существуют лишь как идеи в сознании полученные через органы чувств. То есть воспринимаемые объекты и есть наши чувственные восприятия, вне которых они не существуют. Беркли выдвигает тезис, который невозможно логически опровергнуть — «esse est percipi», «существовать — значит быть воспринимаемым». Однако, не только вещи, но и наше тело мы воспринимаем лишь как ощущения сознания. Мы всегда ограничены нашими чувствами и в познании внешнего мира никогда не можем выйти за их пределы. Беркли писал в «Трактате о принципах человеческого знания»:

Странным образом среди людей преобладает мнение, что дома, горы, реки, одним словом, чувственные вещи имеют существование, природное или реальное, отличное от того, что их воспринимает разум. Но с какой бы уверенностью и общим согласием ни утверждался этот принцип, всякий, имеющий смелость подвергнуть его исследованию, найдет, если я не ошибаюсь, что данный принцип заключает в себе явное противоречие. Ибо, что же такое эти вышеупомянутые объекты, как не вещи, которые мы воспринимаем посредством чувств? А что же мы воспринимаем, как не свои собственные идеи или ощущения (ideas or sensations)? И разве же это прямо-таки не нелепо, что какие-либо идеи или ощущения, или комбинации их могут существовать, не будучи воспринимаемы?

Тут можно возразить, что мир в таком случае каждый раз исчезает, когда человек засыпает, и вновь появляется, когда он просыпается. Именно так воспринимают мир некоторые школы буддизма. Но, по мнению Беркли именно это является доказательством существования Бога, ибо когда мы засыпаем, Бог продолжает наблюдать мир, поэтому мир не исчезает. Поскольку Беркли признает наличие Бога помимо собственного сознания, его нельзя назвать солипсистом в строгом смысле слова, предполагающем существование лишь одного сознания.

Признавая достижения Беркли, Дэвид Юм пошел еще дальше, отрицая существование самого субъекта, будь то человека или Бога, и объявив «Я» потоком впечатлений:

Я решаюсь утверждать относительно других людей, что они суть не что иное, как связка или пучок различных восприятий, следующих друг за другом с непостижимой быстротой и находящихся в постоянном движении.

О реальности Юм пишет также как о совокупности впечатлений:

Из впечатлений или идей памяти мы образуем своего рода систему, охватывающую все то, что помним как воспринятое либо внутренним восприятием, либо внешними чувствами, и каждую часть этой системы наряду с наличными впечатлениями называем обычно реальностью.

Также Юм утверждает отсутствие причинно-следственной связи, поскольку причинность не дана в ощущениях, а дано лишь восприятие последовательности событий:

Предположение: и будущее похоже на прошлое, — не основано на каких-либо аргументах, но проистекает исключительно из привычки, которая принуждает нас ожидать в будущем той последовательности объектов, к которой мы привыкли.

За основу познания Юм берет только первичные впечатления, которые он считает единственно реальными, данными нам в ощущениях. Таким образом, все остальные концепции такие, как реальность (объект), личность (субъект), причинность объявляются несуществующими, поскольку они являются сложными идеями, производными от первичных впечатлений и не данных нам в непосредственных ощущениях. В этом заключается эмпиризм Юма.

Кот Шредингера

Несмотря на кажущуюся очевидность наивного реализма и абсурдность солипсизма, именно солипсизм находит свое подтверждение в современной науке. Зависимость материи от сознания подтверждается квантовой механикой, утверждающей вероятностный характер реальности и необходимость наблюдателя для ее актуализации.

Квантовая механика утверждает, что поведение атома объясняется волновой функцией, которая описывает все потенциальные состояния атома. Согласно квантовой механике, если над атомом не производится наблюдение, то он находится в суперпозиции всех своих состояний. Однако, в момент измерения какого-либо свойства системы в результате эксперимента происходит коллапс волновой функции, и из всех потенциально возможных состояний в реальности наблюдается лишь одно. То есть, из всех вероятных возможностей в процессе наблюдения актуальной становится лишь одна возможность. Парадоксальность такого квантово-механического понимания при применении его к реальности микромира наглядно демонстрирует мысленный эксперимент с котом, предложенный Шредингером.

Суть эксперимента сводится к тому, что, гипотетически, берется один радиоактивный атом, который за один час распадается с излучением гамма частицы с вероятностью в 50%. Эта микроскопическая неопределенность затем трансформируется в макроскопическую с помощью простого механизма. При распаде атома счетчик Гейгера считывает выделенную гамма частицу и запускает электрическое реле, которое при помощи прикрепленного молотка разбивает ампулу с синильной кислотой. Если в ящик с такой системой положить кота, то через час кот будет либо жив, либо мертв в зависимости от состояния атома. Согласно квантовой механике, поскольку ядро одновременно находится в суперпозиции всех своих состояний, то кот должен быть одновременно и жив и мертв. Открытие ящика и наблюдение атома приводит к коллапсу волновой функции и выбирается одно из его состояний, в результате чего кот становится либо жив, либо мертв.

Здесь и возникает вопрос — в какой момент система перестает быть смешением состояний и выбирает лишь одно из них? Копенгагенская интерпретация, сформулированная Борном и Гейзенбергом, утверждает, что выбор состояния происходит в момент наблюдения. Это подчеркивает роль сознания и наводит на размышления о том, кто является Наблюдателем вселенной. Согласно многомерной интерпретации Эверетта, в момент открытия ящика происходит расщепление на два независимых мира, в одном из них кот жив, а в другом мертв.

Усложненным вариантом эксперимента Шредингера является парадокс Вигнера, который в мысленный эксперимент с котом вводит категорию друзей. После открытия ящика ученый например видит, что кот жив, то есть атом не распался. Однако его друг еще не знает об этом, и для него кот еще находится в состоянии суперпозиции, и становится живым только когда ему сообщат результат эксперимента. Таким образом, пока другу не сообщили о результатах, два ученых находятся в двух противоречащих реальностях. Интересно, что парадокс Вигнера недавно был подтвержден экспериментально.

Вышесказанного достаточно, чтобы понять, что даже наука подтверждает субъективность восприятия. Таким образом феноменологическая точка зрения, согласно которой естественная установка наивного реализма должна выводиться из рассмотрения и реальность должна пониматься лишь как явления воспринимаемые в сознании (феномены), становится очень актуальной.

Феноменология Гуссерля и экзистенциализм

Феноменология, это наука о феноменах, то есть о явлениях доступных в чувственном восприятии. Феноменология работает не с вещами, а с их отображением в сознании. Сознание, вместо того, чтобы рассматриваться как одна из сфер реального мира, после преодоления «естественной установки» в результате феноменологической редукции, становится смыслом мира.

Естественную установку необходимо редуцировать для того, чтобы проявилась установка феноменологическая. Для этого Гуссерль предлагает использовать феноменологическую редукцию, которая методологически состоит из двух ступеней: 1) эпохэ́, подготовительный этап; 2) трансцендентальная редукция, задача которой — движение анализа от конкретного эмпирического субъекта к чистому «Я», к чистой субъективности, соответственно к феноменологии как чистой эгологии.

Эпохэ (греческое -«задержка, остановка, удерживание») это редукция естественной установки через прямое, беспредпосылочное восприятие. Феноменологическое эпохэ заключается в отказе от (то есть «заключении в скобки») всех предварительных, включая научных, знаний и допущений о мире. Таким образом, эпохэ это остановка ума и как следствие начало недвойственного восприятия, когда исчезает граница между субъектом и объектом, между внутренним миром и внешним миром, между умственным миром и физическим, между мыслями и вещами. Это расширение ума, когда ум выходит из внутреннего монолога с самим собой, в котором он постоянно пребывает, и заключает в себя весь внешний мир. Именно поэтому, Гуссерль описывает эпохэ как переход из двухмерного в трехмерный мир и сравнивает его с религиозным опытом.

Тут интересно отметить, что объект всегда воспринимается лишь частично, с какой то одной перспективы, то есть неадекватно. Поэтому, Гуссерль вводит промежуточную эйдетическую редукцию, которая в воображении прокручивает все варианты объекта со всех перспектив и создает трансцендентный инвариант (эйдос). Например, сознание никогда не видит обратную сторону куба, поэтому достраивает его в уме. Сознание всегда предметно, интенционально, то есть направлено на что-либо, реальное или нереальное (например число). Таким образом, эйдосы реальных или нереальных объектов всегда находятся в трансцендентном сознании. Однако, когда вместо эйдосов объектов, трансцендентная редукция направляется на само сознание, тогда постигается сущность самого «чистого сознания», а именно Трансцендентное эго, лежащее в основе всех «эйдосов» и интенциональных актов и составляющее смыслы всех предметностей. Тогда, осуществляется «абсолютное знание», в основе которого лежит субъектное бытие. И если можно представить субъект вне мира, то мир вне восприятия субъекта представить невозможно. Отсюда происходят обвинения в солипсизме.

Если в эпохэ за скобки выносится естественная установка или реальный статус объекта, то в трансцендентальной редукции за скобки выносится эмпирический субъект с его феноменами психической жизни и открывается чистое сознание. Таким образом, трансцендентальная редукция выносит за скобки не только внешний мир, но и внутренний. Гуссерль в «Картезианских размышлениях» пишет:

Посредством феноменологического эпохэ я редуцирую свое естественное человеческое Я и свою душевную жизнь — царство моего опыта психологического самопознания — к моему трансцендентально-феноменологическому Я, к царству опыта трансцендентально-феноменологического самопознания. Объективный мир, который есть для меня, который когда-либо для меня был и будет, сможет когда-либо быть, со всеми своими объектами, черпает, как уже было сказано, весь свой смысл и бытийную значимость, которой он для меня обладает, из меня самого, из меня как трансцендентального Я, впервые выступающего с началом трансцендентально-феноменологического эпохэ.

Трансцендентный и эмпирический субъект согласно Гуссерлю есть один и тот же субъект, воспринимаемый с разных точек зрения. Трансцендентный субъект это субъект как таковой, эмпирический субъект это субъект рассматриваемый как часть мира, то есть эго. Как говорит сам Гуссерль, это не значит, что трансцендентное эго это некое супер-эго, но что это некоторый источник всех возможных проявлений эго, инвариант всех состояний эмпирического эго во времени. В этом отношении, феноменология имеет свои параллели в Адвайта-Веданте. Эмпирическое эго соответствует самости (аханкара), а трансцендентное эго есть Атман.

Все это также вызывает вопрос о взаимоотношении двух субъектов, вопрос интерсубъективности. Эмпирическое эго без феноменологии воспринимает любое другое эго как объект, и только применение редукции позволяет увидеть в другом субъекте равного себе. Однако своего рода ошибка Гуссерля заключается в том, что по его мнению два трансцендентальных субъекта никак не взаимодействуют. В отличие от него, Адвайта-Веданта говорит еще о всеобщем трансцендентальном субъекте, Брахмане, с которым Атман является единым. «Я есть То» гласит древняя формула Упанишад. Шредингер писал:

Нет, вместо этого общему сознанию все представляется следующим непостижимым образом: ты и точно также любое другое само по себе взятое сознательное существо — все во всем. Поэтому настоящая твоя жизнь, которую ты ведешь, тоже не есть лишь часть мировых событий, а в известном смысле они целиком. Только это целое не такого свойства, что может быть охвачено одним взглядом. Это, как известно, то, что брамины выражают святой, мистической, но в сущности такой простой и ясной формулой: это ты. Или словами: я на востоке и на западе, внизу и вверху, я — весь мир.


Воспринимаемая множественность всего лишь видимость, в действительности она не существует вовсе. Философия веданты пыталась пояснить эту свою основную догму некоторыми примерами, из которых наиболее выразителен образ многогранного кристалла, создающего сотни небольших изображений единственного имеющегося предмета, не производя, однако, действительного размножения этого предмета.

Гуссерлевское стремление к преодолению картезианского дуализма было продолжено экзистенциалистами, такими как Хайдеггер и Сартр. Единство субъекта и объекта у них воплощается в «экзистенции». Согласно Хайдеггеру, сущее — это объект, то, что противопоставляется субъекту познания, тогда как сущее и субъект все вместе, слитые в некоторое непознаваемое целое, это есть бытие. Однако это бытие у каждого свое, поэтому оно «тут-бытие» (Dasein). Так феноменология «чистого сознания» у него превращается в феноменологию «человеческого бытия».

Собственно, «экзистенция» и означает в переводе выход за пределы наличного, в связи с чем Хайдеггер сближает ее с экстазом, единством объекта и субъекта. Это единство воплощено в «экзистенции» как в некой трансцендентной реальности. Способом проникновения в «экзистенцию» и является феноменологический метод Гуссерля, который экзистенциалистами называется как «экзистенциальный опыт» у Марселя, «понимание» у Хайдеггера, «экзистенциальное озарение» у Ясперса. Часто для получения этого опыта необходимо оказаться в пограничном состоянии, перед лицом смерти, тогда человек способен выйти из себя и познать себя как бытие.

Феноменологию Гуссерля и Хайдеггера продолжает Мерло-Понти. Как и Гуссерль, Мерло-Понти признает примат восприятия над мышлением, которое вторично. Восприятие осуществляется через тело и его органы чувств. Человеческое тело и есть «ось мира», граница между невидимым (умственным) и видимым (физическим). Мерло-Понти говорит в «Феноменологии восприятия»:

Ведь если верно, что я обладаю осознанием моего тела с точки зрения мира, что тело, будучи в центре мира, является незримой точкой, к которой обращены лики всех объектов, то столь же верно и то, что мое тело — это ось мира: я знаю, что у объектов много сторон, так как я мог бы обойти их кругом, в этом смысле я обладаю осознанием мира при посредстве моего тела.

В другом месте он говорит:

Мое тело, является, так сказать, нулевой точкой отсчета системы координат, с помощью которой я организую окружающие меня объекты как находящиеся справа и слева, спереди и сзади, ниже и выше.

Мерло-Понти вводит понятие «хиазмы», означающее переплетение, скрещивание, сплетение субъекта и объекта. Тело одновременно и видимое и видящее, обладающее свойством «касаемости в себе», которое лежит в основе любого другого касание во вне. По сути все восприятие внешнего мира является различными видами соприкосновения (касания). Воспринимаемость мира телом таким образом возможна только потому, что они есть одно целое, в котором устраняется субъект-объектный дуализм. И, таким образом, внешний мир является продолжением тела, феноменологическим телом, которое Мерло-Понти называет «плоть» или «телесность». «Плоть» есть наше тело и то, что им воспринимается. В этом смысле плоть является как бы «первоматерией» или «воздухом», из которого состоим мы и который везде. Это можно сравнить с древнегреческим философом Анаксименом, который говорит о воздухе: «Подобно тому, как душа, будучи воздухом, сдерживает нас, так дыхание и воздух объемлет весь мир».

Мерло-Понти пишет, что для осознания своего бытия нужно преодолеть тело:

Говоря о существовании, я пришел к выводу, что мы существуем тем более, чем менее мы являемся людьми. То же можно сказать и о теле: мы можем упорядочить и придать смысл окружающему миру, можем его увидеть или услышать, можем им любоваться и восхищаться тем больше, чем меньше являемся физическим телом, чем больше можем преодолеть его, выйти за его пределы.

Священное Отто и Элиаде

В феноменологии Гуссерль подчеркивал, что сознание всегда интенционально, то есть направлено на что-либо. После выключения естественной установки в эпохэ, эту направленность сознания на мысленное представление о предмете («ноэма») Гуссерль называл «ноэзис». Ноэзис это реальное переживание, в то время как его коррелят может  существовать как в реальном мире, так и в воображаемом или идеальном мире. Протестантский богослов Рудольф фон Отто после посещения Марокканской синагоги в 1911 г первым приходит к выводу, что Священное это ноэма религиозной интенциональности сознания, и, так образом, становится основателем феноменологии религии.

Понятие святости было рассмотрено Отто в своей книге Das Heillige (Святость), изданной в 1917 году. Отто выделял в религиозном опыте рациональный и иррациональный элементы. Святость является таким иррациональным опытом. При столкновении со Священным человек, во-первых, осознает свою тварность и ничтожество («прах и пепел» (Бытие, 18:27)), и во-вторых, чувство мистического ужаса (mysterium tremendum). Человек ощущает «нечто», совершенно иное, что вызывает чувство страха и вместе с тем притягивает к себе (mysterium fascinans), вызывая в нем восхищение и восторг. Отто определяет эти опыты как нуминозные (от латинского numin — бог), то есть божественные. Нуминозность = священное — (этическое +рациональное). Нуминозность это встреча человека со Священным, в которой испытываются переживания, которые невозможно описать человеческими эмоциями.

В каком-то смысле идеи Отто являются продолжением идей Шлейермахера, который заменяет догматически заряженное понятие «Бог» философски нейтральным понятием бесконечности. Истинная религия есть «вкус к Бесконечному». Согласно Шлейермахеру осознание бесконечного происходит в момент познание связи субъекта и объекта:

Вы становитесь сознанием, и целое становится предметом, и это взаимное слияние и единение сознания и предмета, пока еще то и другое не вернулось на свое место, пока предмет еще не оторвался от сознания и не стал объективным представлением, и вы сами не оторвались от сознания и не стали чувством, — это предшествующее состояние и есть то, что я имею в виду, тот момент, который вы каждый раз переживаете, но вместе и не переживаете, ибо явление вашей жизни есть лишь результат его постоянного прекращения и возвращения. Именно потому он почти не находится во времени, так он спешит пройти; и он едва может быть описан, так мало он собственно дан нам. Но я хотел бы, чтобы вы могли задержать его и свести к нему все виды вашей деятельности, от низшего до высшего, ибо все они равны в нем. Если бы я смел уподобить его, так как я не могу его описать, то я сказал бы, что он бегл и прозрачен, как запах, который роса навевает на цветы и плоды, что он стыдлив и нежен, как девственный поцелуй, свят и плодотворен, как брачное объятие. И можно сказать, что он не только подобен всему этому, но и действительно есть все это. Он есть первая встреча всеобщей жизни с частной, он не заполняет времени и не образует ничего осязательного; он есть непосредственное, лежащее за пределами всякого заблуждения и непонимания, священное сочетание вселенной с воспротивившимся разумом в творческом, зиждительном объятии. Тогда вы непосредственно лежите на груди бесконечного мира, в это мгновение вы — его душа, ибо вы чувствуете, хотя лишь через одну из его частей, все его силы и всю его бесконечную жизнь, как ваши собственные; он в это мгновение есть ваше тело, ибо вы проникаете в его мускулы и члены, как в свои собственные, и ваше чувство и чаяние приводит в движение его глубочайшие нервы.


Таково первое зачатие всякого живого и первичного момента в вашей жизни, к какой бы области он ни принадлежал, и из него вырастает, следовательно, и всякое религиозное возбуждение. Но, повторяю, оно не длится даже мгновение; взаимопроникновение бытия в этом непосредственном союзе прекращается, как только наступает сознание, и тогда перед вами либо выступает все живее и яснее представление, подобно образу ускользающей возлюбленной перед очами юноши, либо же изнутри прорывается чувство и, расширяясь, заполняет все ваше существо, подобно тому, как краска стыда и любви покрывает лицо девушки. В этом смысле, следовательно, истинно то, чему учил вас древний мудрец, — что всякое знание есть воспоминание, — воспоминание о том, что лежит вне времени, но именно потому может по праву быть поставлено во главе всего временного.

В этом отрывке Шлейермахер дает описание состояния недвойственности ("взаимное слияние сознания и предмета"), которое "не длится даже одно мгновение", но находится вне времени и ощущается как экстаз ("брачное объятие"). Это недвойственное состояние исчезает сразу, как только снова включается двойственное сознание. Этот отрывок важен поскольку другими словами пересказывает христианское видение таким как увидел его апостол Павел и Игнатий Брянчанинов, о чем речь пойдет дальше.

Бесплатный фрагмент закончился.

Купите книгу, чтобы продолжить чтение.