Бесплатный фрагмент - Не венок сонетов

Не венок сонетов

Пародии, стишата и мыслята

Пародиями на стихи разных поэтов я балуюсь уже лет тридцать. А поскольку пародировать можно только хорошие стихи — плохие сами по себе пародия, — то и поэтическая компания подобралась, что надо. Лермонтов, Бродский, Вознесенский и примкнувшие к ним другие настоящие поэты позволили мне, поэту ненастоящему, и даже вовсе не поэту, а обыкновенному окололитературному хулигану, приобщиться к их творчеству, и набраться ума-разума, ибо мудрости ту них — целый воз, на всех хватит. И на меня хватило. То есть, на мои пародии. К которым я имел нахальство пришпилить еще и стишат с мыслятами собственного изгоготовления. Увы, долго не получалось поселить всё под одной обложкой, и пародии со стишатами-мыслятами оказались разбросанными по разным книжкам, а что-то так и не было опубликовано. Но вот, собрался, — и собрал. А что получилось, судить вам, мои дорогие читатели. Если это кому-то поднимет настроение, — буду рад. А если мои пересмешки и рифмочки наведут еще и на мысли, — радости моей не будет предела.

Губерманки

Мироныча уважим за уменье

Вложить в две строчки мыслей Эверест,

За не ушедшее с годами вдохновенье,

А главное — за то, что он несёт свой крест.

Начнём с живого классика уже не только российского, но еще и израильского рифмованного юмора, — Игоря Губермана. Он не склочен, и не спесив, а стихи его — малой длины, и, блинами портвейн закусив, он шедевры печет — как блины. Губерман написал так много умного, что всякий уважающий себя пародист — а пародисты себя уважают! — мимо написанного Миронычем пройти не может. Автор этих пародий тоже мимо не прошёл. И как-то сами собой образовались целые циклы: «Испражнения в прекрасном», «Два Потопа, три Прихлопа», «Положи глаз», «Гурией — по фурии», «Кругом одни», «Слушать подано», «Summarum gradus», «Эники, беники ели?», «Как Добрана жевать» и трилогия «Журчи, Журча!». Сразу скажу: то, что здесь жирненькими буковками — губермановское. А то, что буковками худенькими — моё. Чтобы, не дай Бог, с классиком не перепутали! Ну, что, — поехали?

Вот человек, он всем доволен,

И вдруг берёт его в тиски

Потребность в горечи и боли,

И жажда грусти и тоски.

Всё хорошо. Хожу весь в белом,

Хозяин жизни, вольный князь.

Но иногда стремлюсь всем телом —

Лицом в салат, душою — в грязь.

Я — ураган, тайфун, цунами,

Не избегаю жарких драк,

И, если только между нами,

Откушать водки — не дурак.

Поэзии ценитель строгий,

Я не люблю носить носки,

Поскольку в них потеют ноги, —

Уже причина для тоски!

Азохен вэй! Я чист и волен,

Куда хочу — туда лечу,

И жизнью я вполне доволен,

Хоть на неё порой ворчу.

Недорого беру за строчку,

Полнят метафоры карман,

Ну, всё сказал. На этом — точка.

Ваш скромный гений — Губерман.

***

Переживя свободы шок,

Россия вновь душой окрепла,

Согрела серый порошок,

И Феликс вмиг восстал из пепла.

Переживя и то, и это,

Бежа и вдоль, и поперек,

Пиша стихи, я стал поэтом,

И, допиша, успех предрёк.

Пия несладкую настойку,

Пельменью горечь закуся,

Переплюя лишенья стойко,

Я жизнь украсил, покрася.

Маша недрогнувшей рукою,

Волня в стакане портвешок,

Ходя туда-сюда с тоскою,

Я, сочиня такой стишок.

Россия, порошки смешая,

Железо в тигле воскреся,

Последствий смеси не созная,

Железный Феликс создася.

Любуя новых поколений,

Дальнейших пиков покоря,

Боюся, — не воскрес бы Ленин,

Великих планов претворя!

***

За все на евреев найдется судья,

За живость. За ум. За сутулость.

За то, что еврейка стреляла в вождя.

За то, что она промахнулась.

За всё на евреев найдётся судья, —

За Тору, форшмак и мацу,

За засуху, и за излишки дождя,

За то, что кипа — не к лицу.

За Троцкого, Бродского и за Привоз,

За то, что в глаза не глядят,

За идиш, иврит, фалафель и Давос,

За то, что свиней не едят.

За Мёртвое море, за лапсердак,

За Хайфу, хупу и сутулость,

За то, что еврейка стреляла не так,

(Поэтому, вишь, промахнулась),

Евреям пеняют и песней «Гоп-стоп»,

(Картавость — она неспроста!),

В ответе они за Всемирный Потоп,

За римлян, распявших Христа.

За то, что из крана не льётся вода,

За солнце и за туманы, —

Евреи в ответе за всё и всегда,

Но не за И. Губермана!

***

Печально, что, живя в благополучии,

Судьбы своей усердные старатели,

Мы жизнь свою значительно улучшили,

А смысл её — значительно утратили.

Ты — жизни и судьбы копатель,

Улучшил быт и о душе — забыл.

Но как же смысл жизни ты утратил,

Когда не знаешь, в чём тот смысл был?

А жизни смысл прост, как старый веник,

Он очевиден, как булыжник в лоб:

Живём, чтоб заработать столько денег,

Чтоб их хватило на удобный гроб.

Как ни крути, — у всех одна дорога,

Она нас всех к одной черте ведёт,

Кто заработал максимально много,

Тот с максимальными удобствами умрёт.

***

Нас маразм не обращает в идиотов,

А в склерозе много радости для духа.

Каждый вечер — куча новых анекдотов,

Каждой ночью — новая старуха.

Пусть маразм нас обращает в идиотов,

Я деменции не признаю коварства,

Знаю — и на бородатых анекдотах

Можно заработать на лекарства.

Да! Маразм прославлю всей душою!

Обожаю радости деменции,

Каждый день — открытие большое,

И с самим собой — аудиенция.

В зеркало гляжу с немым вопросом:

Кто там поселился, господа,

С лысиной, морщинами и носом?

Не встречал такого никогда!

Или где-то видел эту морду?

Две ноздри, усы, и левый глаз…

Нет! Исключено! Я знаю твердо:

Вижу эту личность первый раз.

«Кто ты, обиталец зазеркальный?», —

Смело незнакомца вопрошу. —

Отзовись скорее, гость незваный,

Я тебя, мон шер, не укушу».

Он молчит, смешные рожи корчит,

Я ответил тем же наглецу.

Если издеваться не закончит,

Не спущу, — ударю по лицу!

Тут — старуха. Тоже незнакомка.

Жизнь, видать, изрядно потрепала.

Говорит: «Пора менять пеленку».

Кто такая?! Как сюда попала?!

Вот сюрприз! Я удивлен немало:

«Эй, бабуля, как тут очутилась?

Как к дверям ключи ты подобрала?

Как случилось так, что так случилось?»

А бабулечку, гляжу, на смех пробило,

Веселится, вишь, теперь она.

Говорит: «Кончай дурить, чудила!

Ты мой муж, а я — твоя жена!».

Ах, жена?! Узнали мы друг друга.

Но сомнения никак не отцепляются:

Если эта бабушка — моя супруга,

Что за дед в постели с ней валяется?

Я вскочил, и долго матерился,

Оскорбленный до молекул духа,

Но, увидев бабку, удивился:

Кто ты, незнакомая старуха?!..

О склерозе многое известно,

Он бодрит и разгоняет кровь.

И старухе тоже интересно, —

Кто там рядом хнычет про любовь?

Эй, поэт! Строкою бей маразм,

Чтобы солнце разума не гасло!

И тогда твой поэтический оргазм

Выльется и в булочку, и в масло!

***

Я стараюсь вставать очень рано,

И с утра для душевной разминки,

Сыплю соль на душевные раны,

И творю по надежде поминки…

На поминках с утра и до ночи

Я поклоны несчастиям бью,

И печально, и тяжко мне очень,

Оттого без закуски я пью.

В этом что-то во мне от Толстого,

И от Пушкина что-то во мне,

Или — от Соловьёва-Седого…

Серый дождик плюётся в окне.

Соль на раны посыплю, и сахар,

Истин свежих открою скрижаль,

Поэтической нивы я пахарь,

Мне и перца на сахар не жаль.

Я стараюсь вставать очень рано,

Для зарядки танцую «лезгинку»,

Сыплю соль на душевные раны,

По надежде справляю поминки.

Чтоб поминкам всецело отдаться,

Я готов всё на свете отдать.

Не мешайте с утра напиваться!

Мне ведь ночью ещё допивать.

***

Я в гостевальные меню

Бывал включён, как угощение,

Плёл несусветную х… йню,

Чем сеял в дамах восхищение.

Я сеял в дамах восхищенье,

И в пожилых, и в инженю,

Считался лучшим угощеньем,

Плетя полнейшую фигню.

Я был бифштексом и компотом,

Я был фондю и фуагра,

На стол ложился антрекотом

Под кашею из топора.

Я в дамах сеял восхищенье,

И с ними был совсем не груб,

Завидным числясь угощеньем,

Я жиром капал с дамских губ.

И кулинарным капризанам

Могу я фору дать, друзья,

Я был хамоном, пармезаном,

И сайра в масле — тоже я!

Но дамам пармезана мало

И я, всем телом трепеща,

Был бешбармаком, пиццей, салом,

Реинкарнацией борща.

Омаром красным в пиве пенном,

Горошком в винегрете плыл,

Я был в ударе, несомненно,

Когда азу в ткемали был.

И, сменных блюд слуга бессменный,

Весь в майонезе, в стиле ню,

Я в дам входил попеременно,

И плёл, естественно, фигню.

А на десерт меня подали,

Кокосом манго распушив,

И дамы жадно поедали

Банан моей большой души.

К желудкам шел дорогой верной,

И, перцем разжигая пыл,

Я в Петербурге был шавермой

В Москве я шаурмою был.

Я в дамах сеял восхищенье,

Шерше ля фам и се ля ви,

Цена копейка угощенью

Без соли, перца и любви.

Ах, такова судьба поэта:

Сегодня ты — в героях дня,

А завтра — старая котлета,

И полная, пардон, фигня…

***

Давно уже две жизни я живу,

Одной внутри себя, другой — наружно.

Какую я реальной назову,

Не знаю. Мне порой в обеих чуждо.

Давно уже две жизни я живу,

В одной — поэт, натура романтичная,

В другой — кошмар и ужас наяву,

Тварь пьющая и в целом — неприличная.

Внутри один, совсем другой — наружно,

Природы-матери престранное творение,

Кому, скажите, это было нужно, —

Такое организма раздвоение?!

Я подхожу к проблеме осторожно,

Решая, что мне делать, как мне быть.

И если первое ещё терпеть возможно,

Второе хочется скорей забыть.

В двух жизнях жить совсем я не мастак,

И обе жизни — не мои, похоже.

В одну войдёшь, — не то, не та, не так,

И во второй, иттить её, — примерно то же.

Нас два в одном. Мы — жертвы раздвоения,

Не знаем, что теперь писать в анкете.

На этом я, друзья, закрыл бы прения,

Но к первым двум пристроился и третий.

Теперь уже три жизни я живу:

Теперь всегда — плохое настроение.

Хорошей жизнью это я не назову,

Расстроен, мазефака, растроением!

Я существую с превышеньем квоты,

Ни шатко, и ни валко жизнь идёт,

А вдруг к трём прежним полуидиотам

Добавится четвёртый — полный идиот?

***

Как только жить нам надоест,

И Бог не против,

Он ускоряет нам разъезд

Души и плоти.

Ах, как нерадостен разъезд

Души и плоти,

Не выдаст Бог, — свинья не съест,

Коль чёрт не против.

Не надо плакать, господа,

О том, что было,

Что наши слёзы? Лишь вода.

И то — забыли.

Мне плоть нужна, да и душа

Карман не тянет.

И жизнь всемерно хороша,

И гром не грянет.

Ах, как нерадостен разъезд

Души и плоти!

Я ненавижу этот квест!

Я буду против!

***

Когда сидит говна мешок,

И смачно сеет просвещение,

Я нюхом чувствую душок,

И покидаю помещение.

Зашел я как-то в знаний храм,

Великой мысли помещение,

Увы и ах! Вдохнул я там

Совсем не воздух просвещения.

Мне в храме встретился мешок,

Большой, упитанный весьма,

Росточком был мешок с вершок,

Но запах издавал дерьма.

Я, спрятав нервный смешок,

Переборов своё смущение,

Сказал: «Послушайте, мешок,

Пора проветрить помещение!».

Мешок молчал. Я осерчал,

Критиковал за нерадение,

И долго на мешок кричал,

На нравов намекнув падение.

Но, не добился ничего,

Мешок всё так же возлежал.

Я озверел и пнул его.

Мешок порвался. Я бежал.

Нагадил гадко гадский гад,

Такое — требует отмщения!

По носу бьют и вонь, и смрад.

Так нынче пахнет просвещение.

И если пахнет здесь не тем,

Чем пахнут цитадели знания,

Поведаю об этом всем,

Пока в уме я и в сознании.

Нет, не сдаюсь ни в коем разе,

Мораль проста, как нос поэта:

В храм знаний без противогаза

Не приходи. Опасно это!

***

Когда я спешу, суечусь и сную,

То словно живу на вокзале,

И жизнь проживаю совсем не свою,

А чью-то, что мне навязали.

Вот я суечусь, и бегу, и сную,

И всё мне как будто бы мало.

Бывает, в кошерную рыбу плюю,

А ем — некошерное сало.

***

Строки вяжутся в стишок,

Море лижет сушу,

Дети какают в горшок,

А большие — в душу.

Если долго какать в душу,

Море вылезет на сушу,

Если какать не в горшок,

Выйдет из горшка стишок.

И, покакав от души,

Даже дети-малыши,

Славят автора стишка

Без отрыва от горшка.

***

В болезни есть одно из проявлений,

Достойное ухмылки аналитика:

Печаль моих интимных отправлений

Мне много интересней, чем политика.

Я в унитазе открываю целый мир чудес,

Опровергаю все сомненья нытиков:

Моих интимных отправлений вес

Намного больше веса всех политиков!

***

Любая философия согласна,

Что в мире от евреев нет спасения,

Науке только всё ещё не ясно,

Как делают они землетрясения.

В евреев вредность свято веря,

Знаток расскажет про еврея,

Что, получив от сионистов спецзадание,

Еврей изменит все основы мироздания!

Возьмет, и солнце сбросит с небосвода,

Захочет — превратит горилку в воду,

А если сильно вы его обидите,

То звезд на небе больше не увидите.

Вот так, живя в неведеньи опасном,

Мы проживаем жизнь свою напрасно.

А ведь на свете знающие люди есть.

Их адрес: Кащенко, палата номер шесть.

***

У женщин юбки всё короче,

Коленных чашечек стриптиз

Напоминает ближе к ночи,

Что существует весь сервиз.

У женщин юбки все короче,

Поэт — знаток деталей мелких,

Не видя, — видит, между прочим,

Все чашки, блюдца и тарелки!

Пусть даже юбки всё длиннее,

Но толк Поэт в сервизе смыслит,

И оттого ему — виднее,

А что не видно — он домыслит.

***

Год приходит, и год уходит,

Раздробляясь на брызги дней,

Раньше не было нас в природе,

А потом нас не будет в ней.

Брызгам дней пропою я оду,

Пусть исчезну. Авось, ничего.

Долго буду любезен народу

Тем, что брызгал стихами в него.

Такова уж Поэта природа,

Я — полива людей гарант,

Я — обрызгиватель народа,

Освежитель и дезодорант.

Пусть меня когда-то не будет,

На исходе оставшихся дней,

Брызну жизнью, меня не убудет,

Даже если не будет в ней.

***

Все споры вспыхнули опять,

И вновь текут, кипя напрасно:

Умом Россию не понять,

А чем понять — пока не ясно.

Россия, надо понимать,

Так непонятно непонятна,

Что можно голову сломать,

А это очень неприятно.

***

А ночью небо раскололось,

И свод небес раскрылся весь,

И я услышал дальний голос:

— Не бойся смерти, пьют и здесь.

Меня Тот Свет обеспокоил,

Меня пугала тучек взвесь.

Но добрый Ангел успокоил:

— Окстись, дурашка! Пьют и здесь!

А после Небо раскололось,

И, перекрыв ветрила вой,

Раздался Сверху чей-то голос:

— Пиши, дурак, пока живой!

Не мёрзли чтоб на Небе ушки,

Тебе нальют и ром, и эль,

Но помни: Там суровый Пушкин,

Потащит сразу на дуэль!

Он рифмоплетов ненавидит,

Огнем он праведным пылает,

Как рифмоплета он увидит,

К чертям беднягу посылает.

А там — большие сковородки,

И вот уже на них ты бьёшься…

Нет, брат, не пей при жизни водки,

Пиши стихи. А Там — напьёшься!

Теперь ничто не беспокоит,

Стихи пишу в одном белье,

А как помру, — меня напоит

Мой добрый Ангел-сомелье!

***

Когда с тобой беседует дурак,

То, кажется, что день уже потух,

И свистнул на горе вареный рак,

И в ж..у клюнул жареный петух.

Я дар педагогический наследовал,

Но, если с дураками в бары хаживал,

Я с ними о высоком не беседовал,

И зёрна Истины в мозги им не засаживал.

Я исключил хвалу, хулу и критику,

Я выбирал простейшую тематику,

И избегал дискуссий о политике,

Не трогал физику, а также математику.

И цели ставил только примитивные,

Понизив мозготворчества критерии,

Но дурни попадались сплошь активные,

Предпочитавшие высокие материи.

И если вдруг хронический дурак,

Раздухарится, о высоком рассуждая вслух,

Останови его. Скажи, что к пиву красный рак

Намного лучше, чем какой-нибудь петух.

Лишь только так одержишь ты победу,

И душу не задушит тухлой дури дух,

Вареный рак тебя не клюнет в среду,

В четверг не свистнет жареный петух.

А кто рискнул в ненужный спор ввязаться,

И разбудил чужих мозгов зверинец,

Узнал мгновенно: дважды два — тринадцать,

Прививки — вред, а Цезарь — украинец.

Так, выпив с дураками три цистерны,

Поэт пришёл к нерадостному выводу:

От дурака и бункер не спасет отдельный,

И бодигардов мускулистых выводок.

Увы, мин херц, покой нам только снится,

А дураки — в любое влезут дело.

Мораль: лишь для ума имеются границы,

Но для безумия — в природе нет предела.

***

Мне в жизни крупно подфартило

Найти свою нору и кочку,

И я не трусь в толпе актива,

А выживаю в одиночку.

Живу спокойно и не хило,

Сижу в норе, стою на кочке,

Активу крупно подфартило,

Что я — пассивный одиночка.

***

Пью водку, виски и вино я,

Коньяк в утробу лью худую,

Существование иное

Я всем врагам рекомендую.

Вино пей сам, и водку с пивом,

И виски — через не могу,

Запей всё это джином сивым,

Но лимонад — отдай врагу!

***

Поскольку жизнь, верша полет,

Чуть воспарив — опять в навозе,

Всерьез разумен только тот,

Кто не избыточно серьезен.

Я не избыточно серьезен,

Парю себе, верша полет,

Но, к сожалению, навоза

Не избегу. Вот ёшкин кот!

***

Текут рекой за ратью рать,

Чтобы уткнуться в землю лицами;

Как это глупо — умирать

За чей-то гонор и амбиции.

Года и люди в хмари тают,

Пожил — и всё, и был таков.

Не меньшей глупостью считаю

Жить за идеи дураков.

Но если ты доволен лицами,

Как и идеями иными,

Чужие гонор и амбиции

Становятся почти родными.

И пусть коварно окружили,

Враги кругом, за ратью рать,

Но за амбиции чужие

Уже не страшно умирать.

***

Какая глупая пропажа!

И нет виновных никого.

Деталь российского пейзажа,

Я вдруг исчезну из него.

Мной, как деталью, весь пейзаж гордится,

Да, я — деталь! Но, вглядываясь вдаль,

Скажу, что из пейзажа лучше испариться,

Чем превратиться в лишнюю деталь.

***

Я снова философствую про жизнь,

С усмешкой вспоминая свою юность,

Во мне с годами зреет пофигизм,

И люди называют это мудрость.

Рифмуя лихо «жизнь» и «пофигизм»,

А «юность» — с «мудростью», а «угол» — с «призмой»,

Ты зарифмуешь даже «катаклизм» с «катаклизмом»,

Легко соединив словечко «ката» — с «клизмой»!

Когда дофилософствуешь, мой друг,

На рифмы падкий и в стихах неистов,

Сходи на кладбище, и посмотри вокруг:

Здесь истинных увидишь пофигистов.

***

Сейчас полны гордыни те,

Кто, ловко выбрав час и место,

В российской затхлой духоте

Однажды пукнул в знак протеста.

Кто, переполненный гордыней,

Протестно пукал на газеты,

Скорей всего, объелся дыней,

А после — не нашёл клозета.

Пииты дыню на ночь не вкушают!

Горох пииту — горе и слеза!

И кто диеты сей не нарушает,

Тот пукает, конечно, только «за»!

***

Живешь, покоем дорожа,

Путь безупречен, прям и прост…

Под хвост попавшая вожжа

Пускает все коту под хвост.

Из-под кошачьего хвоста

Вожжу печально достаю:

Я точно знаю все места,

Что усложняют жизнь мою!

***

Когда уходит жить охота,

И в горло пища не идет,

Какое счастье знать, что кто-то

Тебя на этом свете ждет.

Когда уходит жить рыбалка,

И водка в горло не идёт,

Как хорошо, что хоть русалка

Из водки рифмы не прядёт.

***

Забросив гнев, как мусор в урну,

И выводя на сердце пятна,

Я часто мыслю нецензурно,

Но выражаюсь — деликатно.

Когда сотрешь на сердце пятна,

Условности забрось-ка в урну:

Не выражайся деликатно

Когда ты мыслишь — нецензурно.

***

Непрестанно, то вслух, то тайком,

Я твержу к этой жизни припев:

Кто садится за стол с дураком,

Тот со стула встаёт, поглупев.

Разгадать тайну жизни сумел,

Подглядев тайну стула тайком:

Стул хорош — если с мудрым ты ел,

Стул плохой — если ел с дураком.

***

Я много прочитал отменных книг,

А многие я просто пролистал,

Однако от романов ни на миг

Ни хуже, и ни лучше я не стал.

Романы нехотя читал,

Иные — просто пролистал,

Но так писал, что гордо встал

Мой бюст на мой же пьедестал.

Я не простой какой-то хлюст,

Но всё ж подвел меня Минюст.

Не утвердил мой бюст Минюст,

А бюст без визы — разве бюст?!

***

Я понял вдруг, что правильно живу,

Что чист, и, слава Богу, не бездарен,

По чувству, что во сне и наяву,

За всё, что происходит, благодарен.

Я правильно живу и не бездарен,

Я чист от малых и больших грехов,

И дуракам премного благодарен,

Подкидывающим темы для стихов.

Талантлив страшно, и красив на фото,

Стихи мои и пахнут, и цветут;

Чу! чешутся лопатки отчего-то;

Не исключаю, — это крылышки растут.

***

В мутном российском времени,

В каждой почти эпохе,

Есть и завалы темени,

И просветлений крохи.

Во Времени подвале

Сижу. Заели блохи.

На темени — завалы,

В кармане — только крохи…

В российском мутном времени —

Сплошные охи-вздохи,

И шебуршат под теменем

Крошки от эпохи…

***

Я русской речью так повязан,

Любя её ручьи и реки,

Что я по трём порою фразам

Судить могу о человеке.

Люблю я русский, в пузо сук вам!

Слова текут, как в море реки.

Всего по трем известным буквам

Узнаю всё о человеке!

***

Забавно, что ведьма и фурия

Сперва были фея и гурия…

Я ведьм и фурий не терплю,

Мне феи-гурии милы категорически!

Я за косички смело их треплю,

Они меня — за дар мой поэтический!

***

Так ловко стали пресмыкаться

Сейчас в чиновничьих кругах,

Что могут с легкостью сморкаться

Посредством пальцев на ногах.

Опять закат. Опять, гляди, смеркается,

Темнеет небо, дождик бьёт по морде,

Опять людишки гибкие сморкаются

Ногами — по наиновейшей моде.

А я смотрю на этот мир спокойно,

Молчу. Уже давно я ни ку-ку и ни гу-гу.

Живу достойно, тихо и пристойно,

Увы, ногами я сморкаться не могу.

***

Мерзавцу я желаю, чтобы он,

В награду за подлянку и коварство,

Однажды заработал миллион,

И весь его потратил на лекарство.

Мерзавца встретив, я его стыдил

За сотни безобразнейших подлянок:

— Желаю, чтоб в аптеку ты ходил,

За тысячью лекарств в мильоне склянок!

Потрать-ка на лекарства миллион,

И сдохни от чумы и от подагры!

— Э, нет! — коварно усмехнулся он,

И — побежал за новой порцией виагры.

***

Я пью, но не верю сиропу:

В одну из удобных минут —

За душу, за горло, за ж..у

Опять нас однажды возьмут!

Не пейте, товарищ, сиропа.

Не мучайте попусту глотку,

Спасающий душу и ж… пу

Пьёт исключительно водку!

***

Когда родник уже иссяк,

И слышно гулкое молчанье,

Пусты потуги так и сяк

Возобновить его журчанье.

Журчал родник, и я шкворчал,

Мы оба в унисон журчали,

Журчанье — журчало всех журчал,

Когда б журчальники не подкачали…

***

Я вкусно ем любой обед,

Курить и пить я сроду призван,

А что на пользу, что во вред,

Уже работа организма.

Курю и пью, и ем обед,

И ненавижу деспотизм!

Триада творческих побед —

Котлета, водка, романтизм!

***

Я на сугубо личном случае

Имею смелость утверждать,

Что бытия благополучие

В душе не селит благодать.

Благополучен, упакован,

Живу царём. Чего же ждать?

В быту достатком зацелован,

Но где ж ты, сука, благодать?

Тебя всемерно я взыскую,

Эх, повернуть бы время вспять!..

По благодати я тоскую.

А может, нищим снова стать?

***

Сытным хлебом и зрелищем дивным

Недовольна широкая масса.

Ибо живы не хлебом единым,

А хотим еще водки и мяса.

Я людской поражаюсь натуре,

Мне странна эта странная масса:

Не хотят сухарей во фритюре,

Подавай им, голубчикам, мяса!

— Чем плоха тебе масса творожная?

Устыдит привереду Поэт:

— Кушай тортик, бизе, и пирожное,

Если хлеба, к примеру, нет.

Ни к чему тебе мясо и водка,

Если умный, — о них забудешь!

Пей коньяк, жри икру и шарлотку!

И молчи. Здоровее будешь!

***

Я жизнь свою организую.

Как врач болезнь стерилизует,

С порога на …… адресую

Всех, кто меня организует.

Всех, кто меня организует,

Я накажу великим наказанием:

Пристанут подлецы, — стерилизую!

А разозлят — подвергну обрезанию!

***

Живу я одиноко и сутуло,

Друзья поумирали, или служат,

И там, где мне гармония блеснула

Другие просто ж..у обнаружат.

Гармония когда-то мне блеснула,

И испарилась. А друзья — все старятся.

Смотрю, в углу стоит, скукожившись сутуло,

Фигура. То ли Муза, то ли — Задница.

Зачем ты задницей, гармония, блеснула?

Сверкаешь, как штаны Селин Дион?

Я долго говорил. Фантазия уснула.

Гармония ушла. Пришёл — аккордеон.

***

Я к мысли глубокой пришел:

На свете такая эпоха,

Что может быть всё хорошо,

А может быть всё очень плохо.

Ты к мысли глубокой пришёл:

Тебя обманула эпоха:

Сказала, что всё хорошо,

А всё — всего лишь неплохо.

А я до другого дошёл:

Поэт, человечества кроха,

Умеет писать хорошо,

Но пишет порой — очень плохо.

***

Пишу я вздор и ахинею,

Херню и чушь ума отпетого,

Но что поделаешь — имею

Я удовольствие от этого.

Когда несу я ахинею,

Собачью чушь в приправе бреда,

От удовольствия пьянею,

Как после сытного обеда.

Несу я бред ума отпетого,

И публика от ужаса немеет,

Имею удовольствие от этого,

А удовольствие — меня имеет.

***

От вида ландшафта, пейзажа

(и речки чтоб вилась тесьма)

Хочу сразу выпить, и даже

Не просто хочу, а весьма.

Мне река навевает желание

Водкой грусть-тоску пригасить,

А на холм обращу внимание —

Инда хочется закусить!

Под природы молчанье тупое,

Ты в любом состоянии — пой!

И выходит Поэт из запоя,

Чтобы снова уйти в запой.

Где тоска за сердце ухватит,

Значит, там виноват ландшафт,

Но на всех угощенья хватит,

Выпьем, речка, на брудершафт!

Трудно быть поэтом природы,

Что наотмашь красотами бьёт,

И Поэт, как слуга народа,

За народ на природе пьёт.

Пусть себе меж полями вьётся

Речки милой тугая тесьма,

А Поэт всё равно напьётся,

И притом напьётся — весьма!

***

Весь день сегодня ради прессы

Пустив на чтение запойное,

Вдруг ощутил я с интересом,

Что проглотил ведро помойное.

Я прессу читал запоем,

Из чистого интереса,

И Истину понял: помои —

Двигатели прогресса!

***

Ночь глуха, но грезится заря,

Внемлет чуду русская природа.

Богу ничего не говоря,

Выхожу один я из народа.

Люблю я среднерусскую природу,

Везде она, куда б я ни пошёл.

И долго буду тем любезен я народу,

Что вышел из него — а не в него вошёл.

Выхожу один я на дорогу,

Всё прошло, как с белых яблонь дым,

Я пишу стихи, и, слава Богу,

Я не буду больше молодым.

Пусть белеет парус одиноко,

Не устану петь я песню эту,

Кинул что-то я в краю далёком,

Эй, народ! Карету мне, карету!

***

Виднее в нас после бутылки,

Как истрепались в жизни бывшей;

Мы не обломки, мы обмылки

Эпохи, нас употребившей.

Эпоха нас употребила,

Намылила, ядрёна вошь,

Таким обмылком стало мыло,