Бесплатный фрагмент - Не сотворяйте ангелов из женщин

Любовь умирает.

Величайшая трагедия жизни состоит не в том, что люди гибнут, а в том, что они перестают любить.

Сомерсет Моэм,

британский писатель
(1878—1965 г.г.)

ПРЕДИСЛОВИЕ

История написания данного произведения несколько необычная.

В основу сюжета я положила историю, мной услышанную много раз в гостиницах или комнатах отдыха экипажей. И все рассказы в периоды ожидания вылета, или же в тесном семейном кругу авиаторов, коллег по профессии. Одни искренне верили в правдивость событий, другие сомневались и утверждали, что ничего подобного не было, а просто даже не могло произойти…

Но, при всем моменте спорного сюжета, меня, как сочинительницу, привлекла возможность рассказать о судьбах персонажей, героев, работников воздушного флота, к которым и я когда-то имела самое непосредственное отношение. И конечно же, рассказать о судьбах женщин, их любви и чувствах.

Потому сразу же оговорюсь, что в повести хоть и много реального, но и придуманного тоже предостаточно, тем более… ну, кто его знает, о чем тогда думала восемнадцатилетняя девушка — Рита или сорокалетняя бортпроводница — Галка, кто, милуясь и отдаваясь чувствам, спутникам вечно красивых женщин, таким обязательным в их жизни, что думали они и что им говорили…

Спустя годы, живя и работая в Сербии, делала попытки найти документальные подтверждения реальности выбранному сюжету. Но, ни в мемуарах, ни в официальных, доступных для прессы источниках я так и не узнала, было такое летное происшествие, или же, оно придумано досужим вымыслом бесшабашных летунов или деловыми технарями…

Хотя и ходили разговоры, о том, что все замяли, заволокители, по личному распоряжению сверху, и потому об этом материалы все изъяли. Просто все потому, что главная виновница в катастрофе самолета — штурман, оказалась дочерью большого авиационного начальника. И ему потребовалось удалить все материалы летного происшествия, тем более что дочь его, после случившегося уже преподавала на одной из кафедр воздушной академии в Питере.

Посему простите, если уж напортачила, как говорится, но то, что мною списаны с реальных женщин многие судьбы и личности героинь, которых я встречала и с кем работала в Аэрофлоте, в том ручаюсь.

Хотя вот, удалось ли?

Ну, это вам судить, мои дорогие, не мне, а еще потому, что я лишь фантазирую, где-то вспоминая, а где-то и придумываю… Ну что же вы хотите, от красив, простите, сочинителя, хотя и женщины. Зато меня простите, а я за это, раскрываю вам свою книгу…

Итак, вместе… полетели!

Задержка с вылетом

— Да где же эта глядища! — ругался матом Михалыч, скрежеща зубами.

— Борт 856 ответьте! Почему не заказывайте буксировку и не запрашивайте время на предварительный? — снова неприятно и резко послышалась в наушниках. — Повторяю, почему не…

— Я борт 856. Успокаиваю пассажира. Пьяного успокаиваю. Работаю, работаю, принял меры! Докладываю, что через десять минут запрошу готовность на буксировку и исполнительный.

Щелчок отключения связи дает Михалычу еще какое-то время на раздумье.

— Ну, что ты с ней возишься, Михалыч? Я бы на твоем месте, — встревает второй пилот Колька…

— Вот когда ты сядешь на мое место, тогда и будешь принимать решения! А пока я командир и все решения я принимаю!

— Михалыч, — со щелчком, теперь уже подключается Валерьян, или как его все называли на борту, да и в быту– Колдун, он же, бортинженер Ил-18 бортовой номер № ….5 856 ….ольского авиаотряда.

— Да ну ее, брось! –в сердцах высказывается Колдун, — сдай ты ее, шалаву, к чертовой матери!

А это та, кого три члена экипажа и два бортпроводника напряженно ожидаем с самого утра. Она тоже член нашего экипажа и к тому же она у нас штурман.

— Эх, глядь! — снова ругается Михалыч, — ну говорил же я им, говорил, что психологически мы несовместимы, ведь доказывал!

— Значит, плохо доказывал! — снова умничает Колька с места второго пилота.

А это место справа и от того их называли: — «Правочками».

— Да иди ты!… — огрызается командир, — иди к ним и докажи, что баба на борту, да еще в кабине самолета…

— Борт 386, почему не запрашивайте буксировку? Ответьте!

— Ну вот же, глядь! — уже не говорит, а ревет во весь голос Михалыч, отчего Галочка Погорелова, старший бортпроводник вздрагивает за дверью кабины в своем служебном отсеке.

Она хоть и понимает его состояние, но также нельзя ведь! Ведь нам еще несколько часов предстоит вместе напряженно работать в полете в составе экипажа и сажать машину! А с другой стороны, в самом-то деле, что она, эта заносчивая вертихвостка себе позволяет? Это надо же, такого спокойного и рассудительного мужика как Михалыч, вывела из себя и так его разозлить, что он уже во весь голос орет в кабине благим матом. Да и где ж она?

Выглянула в проем входной двери фюзеляжа, за которым все еще просматривался аэродромный трап автоподъемника. Он как припал к нашему борту час назад, так все еще стоял, обреченно ожидая подхода последнего члена нашего экипажа.

А то, что Валька, или как она себя величественно называла Валентина Ивановна или же, как любила сравнивать себя с Терешковой, первой космонавткой Союза, да что там Союза, Мира! Так вот, эта Валька, действительно нагло и в открытую глядовала, а сейчас снова и в который уже раз опаздывала на вылет… Да ведь непросто опаздывала, а его срывала!

Вылет срывала из-за чего и наша квартальная премия. А ведь я так надеялась на этот четвертак! К тому же все деньги сейчас я откладывала к выходу на пенсию.

Да! На пенсию…

Подумать только мне сорок пять, а что я видела? — говорила о себе Галина. Одни взлеты и посадки, гостиничные койки с дурацкими панцирными сетками, на которых проваливалась не раз так, что на следующий день болела поясница как перед месячными.

Да, некстати вспомнила… В последнее время с моим здоровьем происходило что-то такое профессиональное по женской линии. То какие-то боли, особенно когда приходилось загружать контейнеры с бортовым питанием, то месячные скачут по календарю… А это уже никуда не годится, потому… Ведь так и залететь недолго.

Пробовала говорить об этом с Эдиком, но тому на меня как-то все не хватало времени. А жаль, ведь если так пойдет и дальше, то я ему вынуждена будет отказать в ближайшем времени. И что тогда? Она уже не раз этот вопрос себе задавала…

Мало того, что заканчивала летную работу, так еще и лечится надо было как следует, а не скрывать это от своего молодого любовника!

Скажешь тоже мне, любовника? А что, не любовника, что ли? Подумала и задумчиво замерла в своем привычном для нее отсеке бортпроводников…

И как-то от всего неопределенного у нее уже в который раз за это утро совсем испортилось настроение.

К тому же пассажир с десятого «Б» места, можно сказать, уже прямо достал ее своими расспросами! Когда же мы полетим? Когда? И почему мы до сих пор стоим?

По своему многолетнему опыту она уже с первого взгляда научилась сортировать пассажиров и потому знала, что такой каприза и беспокойный нытик мог сильно повлиять на состояние атмосферы в салоне ее самолета и взбудоражить многих остальных пассажиров.

Потому она как можно спокойнее и со своей фирменной и, можно сказать, профессиональной улыбочкой прошла в салон, наклонилась к самому его лицу, и как можно ласковей но, так, чтобы слышали и сидящие рядом.

— Мы пережидаем грозовой фронт по маршруту. Потерпите минуточку и мы взлетим.

И уже распрямившись им всем, кто просто выставился в проходе и следил за всеми ее действиями, добавила:

— Наш командир, летчик первого класса, Константин Михайлович, и он же не хочет неприятностей своим пассажирам, и не желает отвезти туда, где болтанка застала бы нас в воздухе. Потерпите, уже осталось…

И зачем-то посмотрела на руку, как будто бы там у нее, в самом деле были часы.

— Нам осталось… еще пять минут! Пять минут, ведь можно спокойно еще подождать?

И обвела пассажиров обворожительно спокойным взглядом своих необыкновенно умных и красивых темно-синих глаз. Для уверенности пару раз картинно зажмурилась, похлопав своими густо и аккуратно подкрашенными ресницами.

Вот так то!

Так она как бы всем своим видом и статью показывала, что им не о чем беспокоиться, и пока она с ними, то все у них будет в порядке!

Ведь она же Погорела Галина, старший бортпроводник …ольского авиаотряда, отличница и заслуженный работник Аэрофлота, бригадир и потом, сейчас рядом с вами!

И как всегда, ощущая эти взгляды, волнующие оценивающие ее замечательную фигурку сзади, уверенно и вместе с тем мягко зашагала, как на сцене балерина, в своих фирменных чехословацких туфлях фирмы Цебо… Чем в очередной раз покорила мужскую и заставила от зависти заерзать женскую половину пассажирского салона…

За такие минуты она и любила эту профессию, в которой она себя чувствовала, словно заботливая хозяйка и в то же время как флиртующая и сексуально аппетитная дама. Да, аппетитная и флиртующая, да и еще в придачу, довольно сексуальная…

Все это были не ее, а его слова, ее любимого мужчины Эдика…

Недружная семья

Михалыч уже не сидел, а просто подпрыгивал на своем командирском сиденье, когда увидел в боковое окно, как к самолету, прямо на летное поле стремительно вылетела черного цвета Волга и в красивом развороте, завизжав тормозами, описав широкую дугу, замерла где-то, как он понял в районе трапа.

— Колька! Если это она, то я ее, я ее так… выежу!

И не успел даже закончить, как дверь в пилотскую кабину распахнулась, и она прямо с порога как ни в чем не бывало:

— Привет, мальчики!

— Ты где была? — взревел Михалыч, — из-за тебя нам вылет отменят, сука!

А она как будто на прогулку шла и на глазах оторопевшего Колдуна уселась на свое место, да притом еще эффектно закинула ногу за ногу, чем обнажила высоко ляжку довольно аппетитную…

— Подумаешь? Ну и что такого, что уже и опоздать немножечко нельзя? Я же ведь женщина и дама…

Что-то еще хотела добавить, как на нее накинулся Михалыч. Но она тут же по нему выпалила, как из пушки…

И началась ругань, посыпались оскорбления, а тут снова голос диспетчера…

— Борт 856 ответьте! Почему не заказывайте буксировку и не запрашивайте АПА?

АПА — передвижной аэродромный генератор. Применяется для запуска двигателей, во избежание разрядки и экономии емкости бортовых аккумуляторов самолета.

— Я борт 856, АПА на месте, разрешите запуск, — вмешался Колька Правачок.

— Борт 856, запуск разрешаю!

— Чего ты лезешь! — тут же на него набросился Михалыч. Запрашивать запуск была его обязанностью.

А Колька, слыша их ругань и желая ее наконец-то прекратить, самовольно встрял! Чем окончательно вывел из себя Михалыча…

Взвыл дизель на автомашине АПА и следом на панели пульта самолета, через несколько секунд вспыхнуло табло зеленого цвета: «Аэр. пит.».

— Аэродромное питание подано! — тут же подключившись в СПУ-7, переговорному устройству самолета, доложил Колдун.

Михалыч, трясущимися от нервного напряжения руками, оттянув с головы гарнитуру, со злостью бросил ей туда, где она сидела вся красная от ругани с ним, и все еще не остывшая…

— Я тебя… — но многозначительно промолчал, а все поняли, как он о ней хотел сказать… Но, не смог, в конце концов, сдержаться и угрожающее, понизив голос, добавил в ее адрес…

— Дай только домой придем, я тебя… Я тебя…

— Пошел к черту, старый дурак,!

— Что?! — взревел Михалыч, — ты это кому сказала? Мне? Да я же командир, при исполнении служебных обязанностей, да я тебя….

— Борт 856, запуск разрешаю! Как поняли, ответьте. Почему не запускаетесь?

— Запуск левому! Первому, я сказал! — осатанело, прокричал Михалыч.

Потом Колдун и Правачок запускали подряд оставшиеся двигатели, каждый раз засекая время выхода движков на режим малого газа.

За этими действиями наблюдал Михалыч, но по всему было видно, что он хоть и рядом был с ними, но в то же время где-то и далеко от них.

А все почему?

Да, потому что, будь на ее месте хоть кто другой, он бы, во-первых, отложил запуск, во-вторых, тут же связался с вышкой КДП и эту, суку, так он мысленно про себя назвал, тут же ее выкинул с самолета. Так он хотел. Хотел, но ведь не мог! Не мог! Потому что знал, что ее отец этого бы ему никогда не простит…

Экипаж включился в работу и Михалыч немного поостыл.

Тем более он хотел прослушать метеосводку и проконтролировать показания высотомера, ветер, эшелон, и все то, что необходимо было знать и запоминать, потому что ему надо было поднимать машину с пассажирами и занимать свой эшелон в районе аэродрома, а уже потом запрашивать следующий эшелон — для следования по маршруту. При этом он еще раз глянул в ее сторону. Она штурман и это ее касалось в первую очередь…

Увидел, как она слушает и быстро записывает указания диспетчера, но потом она, почувствовав на себе его тяжелый взгляд… От нее он что угодно мог ожидать, но только не этого.

Она, она… Она ему показала высунутый язык и как бы лизнула им дважды, быстро убирая его и высовывая!

Он с ходу и со злостью, пережав тангенту радиосвязи больше чем надо, проскочил положение для переговоров по СПУ, то есть переговоров внутри самолета между членами экипажа и, сжав сильнее, чем нужно переключатель, включил на передачу, и выпалил по рации в эфир.

— Я тебя сука…

Тут же понял свою оплошность, постарался как можно спокойнее и произнес ровным голосом запрос диспетчеру.

— Я борт 856. Разрешите занять исполнительный?

— Борт 856. Исполнительный разрешаю, РД — три, пропустить…

И дальше, как всегда. Когда самолет выходил на старт, то его вели, указывая рулежные дорожки и очередность, при этом нередко давали указания на пропуск самолетов, которые уже совершили посадку и проезжали мимо к пассажирскому перрону или к указанной им стоянке.

— Колдун! Молитву! — привычно скомандовал.

Молитва — это перечисление исходных положений закрылков, показаний давлений в системах и тому подобных данных перед самым взлетом или посадкой самолета. При этом бортинженер читает специальную карту, а все члены экипажа докладывают, одновременно или заранее, включая, и контролирую, положения и показания приборов, агрегатов. Так, было принято и эти обязанности надо было выполнять!

Ага! Как бы не так! Все в экипаже отвечали, а она продолжала молчать…

— Штурман! Мать твою! Отвечать молитву! — зарычал Михалыч, — я, кому говорю?

— Пошел ты!

— Молитву!

— Не буду!

— Ну, еж твою мать! Взлетаем и так!

Как взлетели, то песня! Взлететь-то взлетели, а теперь им надо было еще долететь и, как-то сесть…

Весь полет не утихала грызня в кабине. Она, то смолкала, то вспыхивала с новой силой. То Правочок заступался за штурмана, то Колдун, а Михалых сражался… И все время бил и бил ее словами, метил и как бы больнее подцепить…

При подходе к конечному пункту начались маневры в воздушных коридорах и Михалыч, успевая работать…

Вот что значит, профессионал!

Одновременно успевал и ей насовывать…

А она огрызалась и беспощадно комментировала все его действия. И когда ведомый им самолет уклонился случайно, вывалился вправо, ну так случалось, то она тут же ему ехидно…

— У старый! Даже как следует самолет не можешь, не то что бабу…

— Да, заткнешься же ты, наконец?!

И она, как он и просил, заткнулась!

А как же заход на посадку?

А тем временем аэродром посадки затягивал туман. И уже не на шутку встревожился наземный персонал, который ждал посадок самолетов, обеспечивал контроль снижения, выход на глиссаду. Глиссада, это условная плоскость, по которой самолет снижается при посадке. А тут еще ветер боковой и порывистый! Все к одному, как случалось уже не раз. К тому же стало темнеть…

Видимость хоть и была все еще в норме, но…

Сверху сплошная облачность, из которой прорываясь вылетали борта. Все это говорило о близости аэродрома…

Снижение начали в облаках, пробиваясь к аэродрому.

Оценивая сложившуюся ситуацию, на земле приняли решение и включили аэродромные и посадочные огни. А надо ли?

С одной стороны, наверху — светло, а книзу туда, куда стремительно спускался Ил… Неясные контуры в дымке, к тому же огни… Много огней!

Город жил, ехали машины с включенными фарами, взлетали самолеты, поблескивая красными проблесковыми световыми маяками. И все как в феерическом тумане… Все огни сливались, смещались…

— Штурман! Высоту и скорость?

— Пошел ты…

— Штурман, высоту? Да ты, глядь, будешь сегодня работать?

И тут не выдержал Правачок. Внезапно встрял и со злостью всем…

— Да она может работать только своей…

— Что? Это ты мне, щенок?!

— Заткнись!

— Сам заткнись! Импотент!

— Что?

— Что слышал! Недаром говорили, что ты только лапать умеешь, а как до дела дошло, так у него… Фить….

— Закрой рот!

— Ага! Правда! Импотент…

— Да заткнись ты! — рявкнул Михалыч, снова передавив тангенту… Адресованный ей рык снова ушел в эфир…

И тут же служба контроля переговоров… — Что происходит. Кто это? Кто это влез на частоту борта?

— Борт 8, 5, 6 перейдите на частоту… — услышали в наушниках.

— Что это они? Опять связь?

Переход на произношение раздельных слов и цифр применяют в случае нарушения или плохой связи.

— А в прошлый раз то же самое и теперь! Да что там, у них…

— Что, что? Как у всех мужиков… — теперь не выдержала, чтобы не съехидничать она. — Повылезало, да тут же скисло…

— Ну, сука, заткнись! Чтобы я тебя больше не слышал!

Михалыч потный, с серьезным лицом, не переставая отгавкиваться от нее, вел машину…

Вошли в зону и, прокрутив коробочку, стали снижаться… Звонок дальнего привода… Дзинь! Прошли дальний привод.

— Штурман! Параметры на заход!

Тишина… Сам же сказал, заткнись! — так рассуждала штурман. К тому же она уже такого о себе наслушалась от него, потому решила, что больше она и рта не откроет, а будет молчать!

А как же посадка? Как же люди? Как же ее обязанности следить, докладывать о метрах высоты до земли…

Уяснив себе, что она будет молчать за эту обязанность взялись другие, упустив свои.

Боже… Останови безумцев… Прошу… тя…!

К тому же переключаясь на новую частоту, задерганный руганью Правачок, перекрутил рукоятку оцифрованного диска, сбившись с указанной им частоты. И этого так и не понял! Не понял, отчего же так внезапно пропала связь. А тут еще Михалыч, спустя секунды, отличился.

Задерганный, разгоряченный, он поначалу не понял, что это им с земли красные ракеты… Ведь борт шел на посадку без связи и с не выпущенными шасси…

Диспетчер посадки, как увидел, так сразу же вылетел и стал шмалять…

Бах, бах, бах! Взлетали одна за другой красные сигнальные ракеты… Так подавали сигнал в случае не выпущенных шасси самолета при отсутствии с ним связи.

Он так торопился их выстреливать, что если бы он все проделывал медленнее, то Михалыч непременно догадался…

А диспетчер, как автомат…

Патрон — ствол вверх — выстрел! Гильзу долой, другой патрон в ствол — вверх, пистолет-выстрел…

Вот же какая ерунда, подумал Михалыч, всматриваясь в неясную мглу… Чего только не увидишь в такой дымке? Надо же, как маячки самолетов причудливо? Такого я еще не видывал… Но это только мгновенье он так подумал.. Потому что в следующее мгновенье внизу он увидел посадочную полосу…

Машину тянуло в сторону, сбивало с посадочного курса порывами сильного бокового ветра… Потому самолет заходил на полосу боком и уже перед самой землей, рулем, пилоты выравнивали машину и направляли ее по оси посадочной полосы.… А это сложно и это уменье! Михалыч мог и потому старался… А тут еще ветер и самолет стал клевать носом, пришлось штурвалом приподнимать носовую часть… Ему надо было одновременно сам самолет удерживать на глиссаде, боковой ветер парировать и все это проделывать сразу… И они с Правачком увлеклись работой и вместе старались…

Самолет приспустил закрылки… Следом руки летчика потянули вперед рукоятки РУД, сбрасывая скорость. РУД –рукоятки раздельного управления двигателей. И тут Михалыч…

Не подвело, ведь чутье старого аса! Вспомнил и ужаснулся…

Катастрофа

— Шасси! — только и успел истерично выкрикнуть Михалыч…

Как огромная восьмидесятипятитонная машина начала ложится на бетонку, удивительно низко приближаясь к земле…

— Что это? — только и успел спросить беспокойный пассажир с десятого места…

И в следующую секунду…

Абсолютно исправный и с опытным экипажем на борту самолет в всем телом друг начал касаться полосы.

Сначала кончиками лопастей своих четырех турбовинтовых двигателей АИ-20-х, которые сразу же ударившись, бешено вращающимися концами винтов о бетонку, разлетелись в прах, рассыпая вокруг искры, а следом вся масса самолета задрожала, бешено вибрируя…

Самолет какие-то доли секунд чиркал, все еще, как бы не веря людям, что такое возможно, а может быть, сказывался эффект воздушной подушки от воздуха, который сжимался и не успевал выскользнуть между землей и прижимающимися к ней плоскостями крыльев, заставляя самолет еще несколько мгновений только лишь чиркать и сыпать брызгами ослепительных искр…

В следующее мгновение произошло то, что и должно было произойти с восьмидесятипятитонной машиной, летящей на скорости около двухсот тридцати пяти километров в час. Машиной, которая, словно забывая совсем о своих авиационных колесах — шасси, стала ложиться с огромной скоростью на бетонку взлетно-посадочной полосы, прижимаясь к ней фюзеляжем и теряя скорость…

От пожара двигателей пока что спасала противопожарная система, которая сама включилась, от штырей, что первыми коснулись бетона и тем самым заставили выстрелить пиропатроны баллонов систем пожаротушения.

В следующее мгновение газ фреон ворвался в пространство гондол внутренних двигателей, а те, начавшие, было гореть, тут же загасли от газа фреона, который вытолкал весь воздух из мотогондол двигателей, собою заполнив все свободное пространство. И если бы не выгороженный, довольно объемный кессон-бак под фюзеляжем в центроплане самолета на этом типе Ил-18Д, который первыми опустошили насосы, то все бы и обошлось, но…

Вспомогательная силовая установка ВСУ ТГ-16А первой начала разваливаться на части, детали которой, накаляясь от трения по бетону, подожгли пары керосина в этом самом кессоне и самолет вспыхнул, о чем не знали ни экипаж, ни его пассажиры…

Потом все, кто находился в самом самолете и надеялся на скорую встречу с родными и близкими после посадки, и сами родные их, близкие, все они, но в разной степени, услышали дикий скрежет, невероятно, неестественно противный и такой ужасающий для аэродрома визг… Затем грохот и завывание разрываемого на части металла, его силовых узлов и деталей из сплава силумина… А они, эти детали из этих сплавов, в обычной жизни такие крепкие и легкие сейчас, от трения об бетонку стали вспыхивать ярким и ослепительно белым пламенем…

Все! Теперь время пошло на мгновения, а впрочем, как и жизнь пассажиров и летчиков, всего экипажа…

Их всех на эти мгновения словно перед воротами ада и рая поставили, вопрошая, кто они и зачем они так все вместе сюда пожаловали? Ведь по спискам и небесным законам им рано еще было представать перед Богом! И они, сами того не зная, уже стояли в очереди своими душами, слегка касаясь друг друга перед этими небесными, неземными вратами…

А в самолете, который уже начал гореть и разваливаться на части, искать свои жертвы среди пассажиров, их таких обездушенных и полумертвых от страха, но пока что с живыми телами, они, убоявшись смерти, кто как повели себя…

Одни, все еще пытаясь найти избавление от страшной и неминуемой участи, цеплялись из последних сил за кресла. И их с этими креслами вырвало и потащило вперед по салону, сминая перед собой и всей своей массой уже спутавшихся между собой деталей кресел, кусков обивочной ткани, костей и мяса, сидящих еще секундой назад в них людей живых и дышащих…

Других повыбрасывало, словно они воздушные шарики, как невесомые мячики, и они, обрывая ремни безопасности, переламывались, разрывались на части своими телами, только что живыми и пульсирующими, борющимися за свои жизни…

Третьи, более опытные и как следует пристегнутые, члены только что, такого недружного, смертельно разругавшегося между собой буквально ведь смертельно разругавшегося экипажа, вдавились, перевалились через ремни авиационных сидений летчиков своими здоровыми и крепкими, годными для летной работы телами. Но их спасали и гении авиационной безопасности, и инженеры, которые на всякий случай подстраховались и заложили в эти ремни и ткани такие прочные материалы, замки и нитки, что те не рвались, спасая и удерживая их в своих надежных объятиях…

Теперь сам Боже отвел им время на испытания их человеческих сил и качеств, как бы давая им, экипажу, время на оправдание их оплошности, забывчивости человеческой в порывах гнева…

То, что еще секундой назад собою представляло летающую машину, невероятно смелое достижение человеческой мысли, сейчас разваливалось на части, разрывалось, круша шпангоуты, обшивку и стрингеры, разрываясь, ломая трубопроводы и кабели…

И первыми двигатели, что оторвались, срываясь со своих креплений, круша разгоряченными своими частями титановые перегородки противопожарные в отсеках мотогондол и отрывая такие крепкие трубопроводы, не дюралевые, а, заметьте, из нержавеющих крепких сталей, ведь… И следом крылья, такие гибкие почти тридцати пяти метровые вразмах напоследок взмахнули, как у смертельно подраненной птицы, и сложились бессильно, и разрушаясь…

И в этой мясорубке они все пытались выжить, такие слабые и беззащитные…

Остатки пылающие, исковерканные и горящие, они протянулись по бетону десятки метров… и, наконец-то, замерли…

Все! Теперь включился отсчет на время их истекающих жизней!

Рождение героев

Она задыхалась от едкого дыма, еле пришла в себя и тут же закашлялась. Секунды ничего не могла понять, горло разрывало от едкого привкуса, к тому же голова гудела, а тело просто разламывало от боли. Медленно словно из тумана выплывали неясные очертания служебного отсека…

Еще секунды она, словно надеясь на чудо, хотела забыть, не вспоминать об этих последних мгновений посадки самолета, как тут что-то на ее глазах произошло…

Ее голова нелепо свисала, и она видела только часть прохода, пилотскую дверь впереди отсека. Потом все на ее глазах, как в замедленном кино словно в тумане…

Увидела дверь пилотской кабины, которая почему-то на ее глазах просто выпала, а следом вывалился кто-то из пилотов, и тут же, повозившись немного в проходе, неуверенно встал на ноги, обернувшись спиной к ней, затем шатаясь, цепляясь, окровавленными руками, исчез за стенками служебного отсека.

Потому как в лицо ей ударил порыв свежего и чистого воздуха, она поняла, что этот, кто мимо пролез, он открыл входную дверь. Но все это пронеслось мгновенно в мыслях, потому что она, открывая рот, хватала и хватала этот воздух, словно только что вынырнула с большой глубины. От этого воздуха, что ворвался и до боли расширил легкие, разлился кислородом по артериям, она окончательно очнулась, но, все еще плохо соображая, увидела, как мимо нее, словно призраки и тени, промелькнули люди со стороны пилотской кабины.

Окровавленный, с широко раскрытыми и безумными глазами, как бы ее, не видя и не замечая никого, мимо нее, припадая на ногу и цепляясь за все руками, протащился Михалыч. При этом как, ей показалось, она им что-то сказала, но это ей только так показалось, как она поняла.

Еще раз она попыталась привлечь к себе внимание, когда мимо в проход протиснулась их женщина — штурман.

Гадина Валька! Мелькнуло в голове. Все по твоей вине!

Ведь увидела же ее, увидела!

И как ей показалось, что она той гадине, штурману, на какие-то мгновения посмотрела прямо в глаза, а следом и ее фигура в разодранной до самого пояса форменной юбке, из-под которой торчало ее нижнее белье и тело сквозь порванную форменную тужурку без пуговиц и при одном погоне. И что она тоже забывая, не видя ее, проплыла мимо к выходу.

И ей почему-то врезался в памяти этот ее растерзанный вид: с разодранной тужуркой, на которой болтался почему-то только один погон с тремя золотистыми полосами старшего пилотского состава, ее шатающаяся фигура, нелепо переваливающаяся на ногах в одной туфле, с босой ногой, со спущенным по ней рваным чулком.

Она всех их, покидающих пилотскую кабину, видела, и ничего не понимала…

Что произошло, почему они ее бросают, оставляют и почему они все друг за другом и все к выходу? Почему? Ведь она даже и в мыслях не допускала, что они ее бросили, оставили умирать, висящую на ремнях безопасности страшно растерзанную и бесформенную, размякшую телом. А как же все те, кого они взялись и обязались перевезти и доставить? Ведь их же тоже там ждут и их в первую очередь именно их и надо спасать и вытаскивать, а потом уже думать о своем спасении! Ведь так?

Так! И только так! Тогда куда же они? Почему ее, почему других бросили, почему не спасают, не вытаскивают?

Да и где же они? И еще не осознавая их предательства, она подумала, что они все бросились за помощью… И она из последних сил поднимала все время голову, все ждала того момента, когда за переборкой в сияющий проход, загораживая свет, протиснутся фигуры спасающих пожарных…

Но время шло, стремительно уходило и ничего подобного не происходило… Да, где же они, где? Да что же с ними случилось?

Секунды она соображала при каком-то гуле в ушах и страшной слабости в теле. А следом услышала крик за собой.

— Помогите! Горим! Лю… ди… и!

Ее позвали? Звали на помощь! Но пошевелиться, поднять руку и просто с места стронуться, отстегнуться от привязных ремней не было никаких сил. А как же люди, как ее пассажиры?

Потом голова ее упала на грудь, и она на мгновения отключилась. Очнулась оттого, что ее, удерживая буквально на руках, вытаскивал из ремней безопасности Колдун. Колдун — это же наш бортинженер, догадалась и оттого, что она его признала, ей стало легче.

— Валерка? — прохрипела, удивляясь своему непривычному и хриплому очень тихому голосу.

— Да, Галка! Да! Остались только мы с тобой… А где остальные не знаю? Неужели они все дрыснули?

— Дрыснули? — переспросила, как бы еще раз уточняя смысл такого нелепого и трусливого слова. — Что значит дрыснули?

— Да они все съежились! — вдруг грязно выматюгался Валерьян. — Всех бросили! Всех! И тебя, и меня, и этих… — Головой в сторону черного дыма и какого-то зловещего, нарастающего шума из салона.

— Подожди, дай я тебя вытащу! Обопрись на меня, ну же!

— Не могу, руки не слушаются, затекли…

Невероятно трудно, через силу, со страшной болью во всем теле она смогла освободиться наконец-то от ремней безопасности. И тут же рухнула в бессилии на пол.

А пол дымился! Пол горел!

От обжигающих прикосновений рук и тела она встряхнулась, теперь ей надо было действовать и спасать своих пассажиров! Заметьте, не самой спасаться, ведь дверь-то была рядом, всего в двух шагах и открыта, а спасать их, всех тех, кто оставался там, за остатками перегородки и звал на помощь.

К тому же в следующую секунду ей в лицо, оттуда, куда она думала идти со своей помощью, ударил горячий и обжигающий ветер с едким и удушливым запахом горящей электропроводки, и еще чего-то невыносимо едкого и горького…

Пока Валериан оборачивался и искал что-то, стараясь найти хоть что-то для ее перевязки, она пропала! Куда? Неужели?

У него даже от этой мысли на мгновенье перехватило дыхание. Он нагнулся к самому полу и увидел ее сзади, нелепо ползущую на карачках по салону туда в огонь, в дым и пламя! Он даже не поверил, что это она.

Она что с ума сошла? Ведь там же пламя, огонь, там неминуемая гибель…

Секунды поколебавшись, он сам туда же, следом за ней, как и она на карачках…

А иначе было уже нельзя, так как все пространство салона заволокло едким удушливым дымом и единственной возможностью вздохнуть, это надо было пригнуться как можно ниже и попытаться глотнуть горячего и обжигающего воздуха у самого пола.

От этого и она, нагнулась инстинктивно и на мгновенье увидев, ужаснулась!

Сквозь огонь, сквозь дым она видела людей, которые валялись на полу в грудах чего-то, что оставалось еще от самолета, все валялись вповалку, шевелились, ползли неосознанно, не соображая и не понимая ничего.

— Сюда! — как ей показалось, что громко. — Потом закашлялась, наклонилась и уже сама в ужасе всего происходящего перед глазами, внезапно заорала истерично и громко:

— Сюда! Здесь выход! Быстрей!

Потом уже в каком-то немыслимом порыве и не от страха, а от осознания непоправимой беды вдруг сорвалась и бросилась, смело в салон…

Шагнула, нагнулась, пошарила руками, закрыв глаза и сдерживая дыхание, обжигаясь, схватила кого-то за руку и потянула… ужасаясь!

В руках у нее, как лоскутом осталась только кожа с руки его, ее?! Ужас!

А следом, во внезапном всполохе огня она увидела безумные глаза и рот, открытый того самого противного пассажира с десятого «Б» — места! Отбросила брезгливо лоскут и схватила этого противного за одежду, которая дымилась, обжигая руки, и поволокла его по проходу к выходу. Тут же больно столкнулась с Валеркой.

— Принимай первого и тащи к выходу, — прохрипела, закашлявшись.

Потом развернулась и исчезла за клубами едкого дыма, который угрожающе повалил густой массой из салона.

Валерка не увидел, а скорее почувствовал выход, по резкому перепаду температуры и возможности хоть как-то вздохнуть, жадно хватая воздух пополам с черным дымом.

И первого, которого Галка ткнула ему в руки, он дернул туда и вытолкал в свободное пространство открытой двери, нисколько не заботясь о том высоко ли, низко ли ему падать до земли. Вытолкал просто выбросил, а потом, набирая воздух, развернулся и снова за ней следом, припадая на четвереньки с закрытыми глазами и на ощупь, пока снова не стукнулся с Галкой…

Второй уже полетел к земле значительно скорее, он приноровился…

Потом еще несколько пассажиров он хватал за что-то, тянул кого за одежды, кого за руки. Нескольких он просто отволок по полу за ногу. Причем одного из них, как он почувствовал, что это была женщина, вытянул за ногу. При этом хоть и с закрытыми глазами, но он понял это по мягкой коже, мышцам женской ноги, да еще его руки наткнулись почему-то на ее грудь. Он хотел перехватить руками, но она сильно, намертво схватила просто вцепилась в него как руками утопленника, ее руки спутали движения и он, теряя равновесие, повалился за ней следом в проем входной двери.

И как оказалось, этим она спасла его. Потому что следом, прямо на них из проема двери начали вылетать наружу горящие заживо и орущие нечеловеческим криком люди!

Он только успел увернуться, откатиться и вскочить на ноги. Мгновенно оценив обстановку он, срывая с себя остатки форменной тужурки, принялся хлестать ей, пытаясь сбить огонь с горящих заживо, бешено подскакивающих и дико орущих тел.

А потом его буквально с ног и до головы накрыло пеной, в которой он с ужасом почувствовал, что ему не хватает воздуха и он рванулся из нее в сторону. Когда он споткнулся и повалился на землю, больно ударяя колени обо что-то железное, то в него с силой ударила струя из брандспойта! Все! Понял он, спасен! Спасся!

И тут же, а как же Галка?

Самолет, или то, что еще от него оставалось, с силой вспыхнул несмотря на все усилия пожарных, и они отступили, попятились, попутно хватая всех, кто вывалился, кто спасся, и кого спасли… Валерку кто-то грубо схватил и потянул за руку, подальше от горящего ада!

Потом его потянули в сторону, мокрого, опустошенного эмоциями и ставшего таким покорным от места, где с нарастающей силой загудело пламя, и повалил густой, черный едкий дым, откуда с жаром что-то полетело во все стороны и следом грохнуло.

Грохнуло так, как будто бы эти пылающие остатки пытались расстрелять их всех из орудий, отдавая залпами последние почести.

Это баллоны, понял Валерка, а теперь все, это уже конец, потому что от разрыва баллонов тысячи осколков изрешетили все окружающее пространство и в том числе внутри салона…

Приехавшие пожарники суетились до этих самых выстрелов и взрывов, а поначалу они выскочили из машины, придерживая, каски помчались, к горящему и страшно дымящему аду… За дымом, пламенем, что вырывалось из всех пробоин и разломов, они пытались найти выход из самолета…

Потом вдруг как приведения на них из пламени и дыма начали выскакивать и выбегать обезумевшие люди, в горящих или дымящихся одеждах, с криками или с открытыми от ужаса происходящего, ртами…

В следующие мгновенья взвыл пеногенератор и на людей, в дым, туда, откуда они все выскакивали или ползли, повалила толстым колыхающимся потоком пена… Следом ударили сразу же несколько брандспойтов и все потонуло в гуле, скрежете и крике обожженных, сгорающих заживо и ошпаренных паром, от этой воды людей…

Пожарные — такие же люди, и оттого что происходило у них на глазах, они ужасались и нервно, невероятно крепко сжимали шланги, наконечники брандспойтов в своих руках с одной только мыслью… Спасти, спасти как можно больше!

А все минуты, отпущенные кем-то, истекали с последней надеждой на чудо… Чудо свершилось, и некоторые спасались! Вернее, их спасала Галка!

Валентина с трудом оттянули и поволокли, потом поставили на ноги, безвольно заставляя переставлять ноги и уходить, удаляться от нестерпимого жара, клубов едкого и удушливого дыма. Он удрученно побрел, перебирал ногами, позволял кому-то командовать собой и все дальше и дальше отходил от Гали… От Гали и ее подвига… Потом он внезапно наткнулся на своих…