Бесплатный фрагмент - Не отдирай позолоту

Рай Веры Алексеевны

Рассказ

Погас апрельский день; природа праздновала возвращение весны. Днем было тепло, на синем небе ярко светило солнце, но к вечеру становилось свежо. В квартире Ефимовых готовились ко сну. Катя закрыла на ночь балконную дверь в большой комнате, где спала сама, и пошла в маленькую комнату, где жила ее мать Вера Алексеевна.

Мать сидела на кровати и смотрела телевизор.

— Мам, время принимать лекарство. Ну как, ноги, полегче от нового лекарства или нет? — спросила Катя.

— Чего на меня, на старую переводить лекарство? Все равно помирать. А чего не помираю, сама не знаю. Только мучаюсь и тебя мучаю. Николай звонил? — вспомнила вдруг зятя.

— Нет, не звонил эту неделю, — Катя налила в стакан воды, подала матери воду и таблетки. — Раз врач прописал, значит, надо пить. Давай, пей, а то спать будешь плохо.

Потом выключила телевизор, пошла к двери, обернулась:

— Спокойной ночи, мама. Если что понадобится, стучи в стену.

Катя пошла в свою комнату, переоделась в ночную рубашку, выпила свои таблетки на ночь, выключила свет и легла спать. В квартире стало тихо и темно, только слабый свет уличных фонарей проникал через окна в узкие промежутки между шторами.

Других жильцов в квартире не было. Мать и дочь жили вместе второй месяц. Раньше в этой комнате, где жила сейчас мать, обитал Катин сын Михаил. Сначала один, а потом с женой Татьяной. Жить с молодыми Кате не понравилось. Она перестала чувствовать себя свободно и комфортно в собственной квартире с тех пор, как однажды, не стучась, открыла дверь в комнату молодых, чтобы позвать их ужинать, а они в это время страстно целовались.

«Да и вообще, почему я должна готовить еду на их семью? Раз взрослые, раз поженились, то и бытовые вопросы пусть сами решают», — рассуждала Катя. Матери было уже восемьдесят лет. Передвигалась она с трудом, ее замучил суставной артроз, или, как она сама выражалась, «подагра». Жила она на четвертом этаже в однокомнатной квартире, и спуститься в магазин или аптеку, а потом снова подняться на четвертый этаж, было для нее сложным делом. Кате приходилось ездить в другой район города к матери, делать покупки, убирать квартиру. На это уходила уйма времени и сил.

Катя стала уговаривать мать переехать жить к ней, а молодых Мишу и Таню поселить в ее квартиру. Мать долго отказывалась, сначала под предлогом, что если они не уживутся с Катей, то она, оставшись без своего угла, будет вынуждена идти в дом престарелых. На что Катя ей сказала, что документально ничего делаться не будет, как она была хозяйкой квартиры, так и останется. Не захочет жить у нее, всегда можно будет сделать обратный ход. Потом мать стала говорить, что ведь Катя еще молодая, вдруг захочет устроить свою личную жизнь, а она явится помехой. При воспоминании о неопределенном положении Кати у Веры Алексеевны всегда портилось настроение. Она начинала высказывать град упреков в адрес зятя Николая, потом доставалось и Кате:

— Ты возьми и разведись официально, позвони Николаю, переговорите, а то он то, на пять месяцев уезжал, появился как красно солнышко, и опять его нет уж четыре месяца. А ты ни вдова, ни разведенная, а ведь ты молодая, можешь еще жизнь себе устроить. И самое главное, почему ты не послала Колю ко мне, уж я то бы его переубедила!

На что Катя ей каждый раз говорила:

— Мама, ну какая же я молодая, через полгода на пенсию оформляться. Переубедить Колю, я переубеждала и не смогла. И ты бы не смогла. А насчет моего замужества можешь не беспокоиться, влюбиться в таком возрасте я не влюблюсь, а так просто чего огород городить, ты же меня знаешь.

Вера Алексеевна в конце концов осознала, как Кате тяжело жить на два дома, согласилась и переехала к дочери.

Событие, о котором говорили мать и дочь, произошло в октябре двухтысячного года. До этого события Коля Ефимов с мая по октябрь работал на восстановлении главного храма Антониево-Дымского мужского монастыря в Ленинградской области. Его позвал туда работать бывший сослуживец Муратов Дима. Оба были безработными уже пять лет. Раньше работали слесарями на станкостроительном заводе. Завод был старейшим предприятием города, выпускал детали машин для текстильных, писчебумажных, сахарных предприятий. Гордостью завода были металлорежущие станки собственной конструкции. Перестройку завод не пережил. Когда задолженность завода перед кредиторами и собственным персоналом не погашалась более трех месяцев, началась процедура банкротства. С персоналом директор рассчитался очень быстро, вывез все станки, металлические детали в Китай и продал как металлолом. На вырученные деньги там же в Китае закупил куртки, кроссовки, спортивные костюмы, майки и футболки по оптовым ценам. Наценку на купленный товар сделал огромную и выдал зарплату за три месяца ширпотребом. Но подписи рабочих собрал в ведомостях на заработную плату, как полагается, и все — он чист перед персоналом. Все было сделано, что и не подкопаешься. Всех уволили, армия безработных пополнилась на триста человек. А здания завода ушли в администрацию города в счет погашения налогов и поставщикам за поставленную продукцию. Через некоторое время в пустых цехах появились склады и торговые комплексы. Сам же директор продал свою квартиру и уехал со всей семьей жить в Москву. Как потом узнали, он и сыну старшему купил там отдельную квартиру.

До этого события в городе закрылось большое текстильное предприятие, потом еще один завод. Тысячи людей остались без работы. Женщинам повезло больше в этой ситуации, потому что в городе как грибы после дождя стали открываться магазины, парикмахерские, фруктовые киоски. Мужикам работы не было совсем.

То, о чем говорил главный двигатель и локомотив перестройки Горбачев Михаил Сергеевич, сбылось с точностью наоборот. Он говорил, что надо перестроиться так, чтобы мужчина зарабатывал больше, а женщина работала, но не много, а большую часть своего времени посвящала семье и детям. На деле получилось наоборот, в большинстве случаев работали одни женщины, на свою очень скромную заработную плату содержали и себя, и детей, и того же мужа. А про воспитание детей надо было вообще забыть, потому что новоявленные «новые русские» требовали забыть законы о труде.

Всех уволенных с завода обязали встать на учет в городской фонд занятости. Пошли вставать на учет в один день всей бригадой. Бригадир Дима Муратов, слесари Коля Ефимов, Саша Сидельников, Толя Маккавеев и Боря Ильченко, придя в фонд занятости, просили поставить их на учет как бригаду, а вдруг где-то понадобится бригада опытных слесарей. Над ними только посмеялись.

Чего только не пережили люди за пять лет перестройки, и голод, и талоны, и возникновение новых двух классов общества — бомжей и аферистов, и леденящие душу заказные убийства по подъездам. А главное, отсутствие цели и недоумение людей, у которых в голове вертелся вопрос: «Что это? Все? Созидать больше не будем? Эта жизнь уже навсегда? Что-то более светлое, пусть не коммунизм, а хотя бы общество без бомжей и без аферистов разве не в силах нам построить?» И все равно в душах людей жила надежда, что все эти явления временные, что настанет время, когда стране понадобится их рабочий опыт.

Им сказали, что каждого поставят на учет индивидуально, и каждый индивидуально будет искать себе работу. Начались настоящие мытарства. Два раза в месяц надо было обойти несколько предприятий города в поисках работы, поставить на бланк печать отдела кадров, что, нет, не требуются работники. И вот полуголодные люди стали метаться по городу, чтобы поставить эти печати, причем ходить по городу пришлось пешком, так как и на проезд в общественном транспорте денег не было.

От этой бесполезной беготни умер от инфаркта Толя Маккавеев. Он был самый старший в бригаде, на момент сокращения с завода ему исполнилось пятьдесят пять лет. Ходили слухи, что безработным женщинам возрастом от пятидесяти лет и старше, а мужчинам от пятидесяти пяти фонд занятости оформит пенсии, но все это оказалось только слухами.

Не успели похоронить Толю, отравился суррогатным алкоголем и умер Боря Ильченко. Решил помянуть Толю на девятый день после смерти вместе со своим соседом. Купили самой дешевой водки, выпили, помянули и сами отправились к праотцам.

Царица небесная, пресвятая Богородица, прими с теплою любовью в обители небесные своих рабов, окончивших жизнь свою в темное перестроечное время. Это были скромные, добрые, работящие люди. Им и даром не надо было устриц, фуа-гра, сыра пармезан, они ели борщ с хлебом, картошку и капусту. Лишенные и этого малого, они не знали, что можно объединиться с такими же бедолагами, и сметая на своем пути границы, проситься на пособие в другие страны. Они умерли молча от голода и болезней. Царствие им небесное.

Первым устроился на работу Саша Сидельников, ему было всего тридцать пять лет, его позвали работать слесарем на станцию технического осмотра автомобилей. Колю Ефимова и Диму Муратова никуда не брали из-за возраста. Диме было полных пятьдесят, Коле сорок девять с половиной.

Хорошо, что Катя работала диспетчером аварийной службы в горводоканале. Ее предприятие не ликвидировалось, без воды ведь город не оставишь.

Так и жили втроем на очень скромную Катину заработную плату. Потом в городе появилась газета «Вся реклама». Люди помещали там различные объявления, причем очень много появилось объявлений с предложениями оказания бытовых услуг. И это работало, как свидетельствовали многие знакомые. Дима с Колей тоже дали объявление, даже два. Одно гласило; «Ремонт квартир. Штукатурка, выравнивание стен, обои, линолеум, сантехника», в другом предлагалось: «Замена и установка замков на деревянные, металлические и гаражные ворота. Мелкий сварочный ремонт, утепление. Работаем без выходных» Сотовых телефонов тогда еще не было. Телефон в объявлениях указали городской Колиной квартиры. Заявки стала принимать Катя, благо она работала в смену, да и Миша был уже большим.

Потихоньку стали поступать заявки. В дальнейшем дела как начинались потихоньку, так и продолжались потихоньку, так как конкуренция в этой нише была огромной. В город понаехали рабочие из Средней Азии и из Китая. Но появилось дело и деньги, хоть небольшие, но все-таки лучше, чем совсем ничего.

Так прошло четыре с половиной года. Весной двухтысячного года Дима вдруг сказал:

— Мне звонил вчера деверь из Ленинграда, ну из Санкт-Петербурга, зовет на лето поработать в монастыре. Это в Ленинградской области, недалеко от города Тихвин. Восстанавливают уже пять лет.

Потом достал бумажку и прочитал:

— Антониево-Дымский Свято-Троицкий мужской монастырь. Вот как называется. В это лето начнут восстанавливать главный храм. Заработка не обещают, но кормить будут, и жилье предоставят бесплатно. Может, рванем, на месяц. В Ленинград, ну этот Санкт-Петербург. Как ты думаешь?

На Колю напало юношеское желание попутешествовать, ведь так давно никуда не ездили, и он воскликнул:

— Ну, конечно, поедем. Поработаем с месяц, зато и Тихвин посмотрим, и Санкт-Петербург. Я там ни разу не был. Звони своему деверю, соглашайся.

— А на чем поедем? Сейчас хоть поезд, хоть самолет, цена одинаковая.

— На самолет часто скидки объявляют, ты датуне называй, когда приедем. Скажи, как скидку объявят, так прилетим. Скоро Первое мая, там День Победы, должна быть акция.

Катя не возражала против поездки Коли в Ленинградскую область, в самом деле, должна быть небольшая передышка у человека, ведь как известно лучший отдых — это перемена места.

У Димы в семье тоже не возражали. У него недавно родилась внучка, жене было не до него. Он сам, его жена, дочь, зять и теперь маленький ребенок, все жили в двухкомнатной квартире, которую он получил в советские времена от завода.

Местная авиакомпания на День Победы объявила скидки, и десятого мая Коля с Димой полетели восстанавливать монастырь. Коля позвонил из Тихвина в середине июня, сказал, что останется работать до конца июля, в конце июля позвонил и сказал, что остается до конца августа, а в конце августа сообщил, что остается до середины октября.

Вера Алексеевна уж выразила мысль, мол, не нашел ли он там себе новую жену. С чем Катя не согласилась и сказала, что по нынешним временам востребованы только богатые женихи, а Коля беден, немолод и здоровьем не блещет.

Не предупредив о приезде, Коля приехал в конце октября, рано утром. Позвонил в дверь, Катя спросила:

— Кто там? — И услышала знакомый голос.

— Открывай, свои.

Катя открыла и на мгновенье остолбенела. Перед ней стоял совершенно преображенный Коля. Первое, что бросилось в глаза, это седая коротенькая борода, от одного уха до другого, и усы. Коля зашел в квартиру и просто сказал:

— Здравствуй, Катя. — обнял жену и поцеловал.

— Слава богу, наконец-то приехал! Почему так долго?

— Об этом разговор потом, ну как вы, все ли в порядке? Миша где?

— Миши нет дома, уехал на дачу, на шашлыки со своей новой ухажеркой, Таней зовут. А в порядке не все, смеситель в ванной капает, я Мише сказала, он покрутился, ничего не сделал, пластмассовую мисочку на край ванны под смеситель поставил, вот и все дела. Мясо не смогли на мясорубке прокрутить, хотела пельмешек сделать и не сделала, а так вроде все в порядке.

— Все гуляет, жениться-то не собирается? — спросил Коля, переобуваясь в домашние тапочки.

— Молчит про женитьбу. А чего жениться, от девок отбоя нет, так просто с ним живут.

— Как у него с работой? Работает?

— Работает, торгует запчастями на авторынке. Он там у хозяина и экспедитор, и продавец. По крайней мере, денег с меня не спрашивает, а еще и мне дает на продукты.

— Слава богу, гора с плеч.

Коля зашел в ванную, вышел и говорит:

— Смеситель новый сегодня куплю и поставлю. А мясорубка механическая –это прошлый век. Сейчас много электрических продается, тоже купим сегодня. Заработали немного в самом Тихвине. Ну, давай завтракать и пошли по магазинам.

Стоял тихий, солнечный октябрьский денек. С деревьев срывались и падали под ноги желтые листья. Произведя нужные покупки, Коля с Катей пешком пошли на авторынок. Миша был на рабочем месте, увидев отца, обрадовался:

— С возвращением, волонтер! Долго же ты волонтировал. О, и бороду отрастил. Мам, а идет отцу борода, скажи-ка.

— Не знаю, не могу привыкнуть пока.

Узнав, что отец с матерью купили электрическую мясорубку и мяса и что на ужин будут свои домашние пельмени, Миша пообещал к ужину прибыть.

Ужин удался на славу. Вместе с Колей в четыре руки налепили пельменей, один сделали с сюрпризом — в мясо насыпали много-много перца. Катя напекла блинов и нафаршировала их остатками фарша. Коля сделал вывод, что все пресное и сбегал в магазин за селедкой, отварили еще картошки. Михаил явился на ужин с бутылкой «Кагора». Родители у Михаила были непьющие, но по маленькой рюмочке выпили за встречу. Пельмень с сюрпризом достался Мише. Пока он чихал и кашлял, Катя ему сказала:

— Это тебе знак, что что-то случится в твоей жизни. А вообще-то не верь никаким знакам, это просто шутка, розыгрыш.

Потом сели пить чай. Вдруг Николай встал из-за стола, подошел к окну и сказал:

— А зря ты Катя, говоришь, что не существует знаков, мне недавно был знак. И вообще, пока все дома, хочу сообщить вам о своем решении, а вернее посоветоваться с вами. Мне был знак… Ну а в общем, я решил принять постриг, стать монахом в монастыре, который мы восстанавливали.

— Капец, — произнес странное слово Миша.

— Ты это серьезно? — встрепенулась Катя.

— Да уж куда серьезней. Сначала послушником поступлю, потом постриг приму. Я вам сейчас знак расскажу, вы поймете. Прилетели мы в Санкт-Петербург, нас в аэропорту встретил деверь Муратова и повез нас сразу в монастырь. Ну, приехали, нас принял игумен Митрофан. Распорядился поселить нас в хозяйственный блок, накормить, потом игумен вызвал нас на беседу, каждого отдельно, поговорил, расспросил о семье, где работал, о том, что можешь делать. Потом позже почти каждый день разговаривали с ним. За эти пять месяцев во мне многое разрушилось, но многое и воздвиглось. Да, про знак. Это было в самую первую ночь. Уснул я, и снится мне сон. Как будто приходит ко мне дед Семен в эту самую комнату в монастыре и говорит;

— Что Коля, решил на бога поработать? Молоток, хвалю. Поработай, поработай, пока сила есть.

И главное, вместо «молодец» говорит «молоток». А так ведь только дед Семен говорил. Ну, и подумал, а ведь это знак мне, я обязан теперь на бога поработать.

— А если бы ты пошел работать в библиотеку или в школу, это значит не на бога, да? — спросила Катя.

— Ну как ты можешь сравнивать какую-то библиотеку или даже школу с монастырем, тут даже никого сравнения нет! — возмутился Коля.

— Как это нет, очень даже есть, ведь первые книги появились в монастырях и первые школы тоже возникли при церквях. А вообще, ты как-то сильно преувеличиваешь значение церкви.

Тут уже вмешался Миша:

— Мама, ты здесь не права. Сейчас почти весь народ верующий, все ходят в церковь, праздники соблюдают. И ученые доказали, что вся вселенная произошла от большого взрыва. Взрыв произошел от такой силы энергии, какую люди не в силах создать.

— Да я не про это. Я сама верю в то, что разум создал жизнь и с какой-то целью. Я про то, что церковь была истоком той полноводной реки, которая включает в себя школы, библиотеки, театры, кино, телевидение.

Коля аж руки вверх поднял:

— Ну, ты и сказала. Кино и телевидение из церкви! Да они, скорей, научат, как преступление совершить, и самое главное, как следы замести.

— Тем не менее, это так. По образу и подобию церковных книг стали возникать книги про жизнь обычных людей, а дальше больше-больше и до кино дошло. Ленин решил разогнать церковь, а кино сделать воспитательным инструментом. Сталин перед тем, как выпустить фильм на экраны, сам лично просматривал. А сейчас снимают все подряд, воспитательную функцию кино утратило, вот и стали церковь поднимать.

Коля засмеялся:

— Вот видишь, начали издалека, а в конце концов пришли к выводу, что нужны сегодня и церкви, и монастыри.

И тут черт дернул Катю за язык, и она сказала:

— Конечно, сейчас при такой безработице, когда после сорока никуда не устроишься, нужен же приют для тех, кто не вписался в перестройку.

Коля сразу же помрачнел, как туча, потом пошел в прихожую и стал одеваться.

— Ты куда собрался? — спросила Катя.

— Поеду в центральную кассу аэрофлота, узнаю, когда рейс до Санкт-Петербурга.

— Ты что, обиделся? Я тебя и вовсе не имела в виду. Ты сам подумай, у тебя есть квартира, все, что нужно для жизни, пусть не новое, но есть. Холодильник есть, телевизор есть, диван есть, печка газовая есть, посуда. Чего еще надо? Чего ты в голову себе вбил «поработать на бога, поработать на бога»? А сон твой ничего не значит. О чем думаешь, то и снится. Иди лучше еще стакан чаю выпей. Все конфеты попробовал? — Катя развернула фантик и стала есть конфету. — Вот уж чему пошла на пользу перестройка, так это кондитерским фабрикам, куча новых конфет появилась и много вкусных.

Небо за окном стало темно-фиолетовым, на город надвигалась ночь. Катя включила свет на кухне и задернула занавески:

— Поздно уже, все справочные закрылись, завтра будешь узнавать.

Коля подошел к окну, отодвинул штору и пошел раздеваться. Потом налил себе кружку чая и сел к столу. Тут наевшийся и напившийся Миша объявил, что он идет спать, так как ему завтра ни свет, ни заря ехать на контейнерную площадку получать груз, и ушел. Коля с Катей остались одни. В маленькой кухне было очень жарко. Катя открыла форточку и подставила лицо под струю прохладного воздуха.

— Знаешь, Катя, я и не знал, что ты можешь быть такой злой. По больному месту шарахнула, и хоть бы что.

Катя закрыла форточку и повернулась лицом к Николаю:

— А ты не шарахнул, заявив такое? Уйдет он, видите ли, в монастырь. То ли смеяться, то ли плакать. Ты же всю жизнь неверующий был, скоро же тебя обработали.

— Никто меня не обрабатывал, я сам почувствовал единение с этим миром, мне впервые за много лет стало легко на душе. А ты, Катя, все как-то против бога выступаешь. А ведь Господь любит тех, кто благоугождает ему, того он сохранит отныне и до века.

Катя только вздохнула:

— А хочешь я тебе скажу, что именно тебя привлекло в этом монастыре.

— Ну, скажи.